1002 год эры Лоэрна.

За прошедшие полтора с лишним года Эйгель мало изменился, хотя нет, подрос, конечно, но в целом остался таким же, каким был тогда, в Гендоване. А вот Сашку было не узнать. Но вот, оказывается, узнал. Встал и вытаращился, как на привидение.

— Ты жив?

— Как видишь.

— Но ведь тебя тогда…

— Это? — Сашка отбросил прядь волос со лба, показав застарелый шрам на лбу.

— Ага… А что ты тут делаешь?

— Работаю. Я ведь теперь раб.

— Как раб?

— А как рабы бывают? Что по волосам не видно?

— А я теперь наследный баронет, — немного невпопад сказал Эйгель.

— Поздравляю.

— Отца убили, — нахмурился Эйгель.

— Извини. Я же не знал. Давно?

— Через несколько дней после того нападения на гостиницу. Ты меня спас. Два раза. Я теперь тебе обязан многим. Если бы не ты… А поехали к нам в замок?

— Я же раб.

— Ах, да, — растерянно ответил Эйгель.

— Так твой брат теперь барон?

— Да.

— Ну и как у тебя с ним? Раньше у вас, ты говорил, плохо было.

— Нет, теперь лучше. Он изменился. Теперь все хорошо. Он мне деньги дает. И вот, смотри, что мне купил! — Эйгель с гордостью продемонстрировал кинжал, висящий на поясе.

— Хорошая сталь.

— Ага. Два золотых стоит!

— Ого! Раньше, ты говорил, у вас с деньгами было неважно.

— Нет, сейчас хорошо. Как Рисмус стал бароном, так деньги появились.

— А отец как погиб?

— Его вызвали в замок, орки прорвались. Но не добрался. Его с солдатом потом нашли у Тройного камня. Убили из арбалета.

— Тройного камня? Постой… я что — то про это слышал. Точно, разговор слышал, что какого — то барона с солдатами хотели убить. А мальчишку продать за два золотых в Хаммий… Так это про тебя?

— Где ты это слышал? — хрипло спросил Эйгель.

— В одном доме. Хозяина звали Зорг. А разговаривал его гость с каким — то солдатом… Нет, это не про тебя. Ты же живой. Значит, про кого — то другого барона. Барон должен быть с солдатами, а ты сказал, что с отцом убили одного солдата.

— Я должен был ехать с отцом, но в тот день внезапно сильно заболел и отец оставил меня в городе с другим своим солдатом, уехал только с одним… Про меня это. А кто этот Зорг?

— Дворянин какой — то. Я там оказался случайно. Вот и услышал.

— А ты помнишь его дом?

— Ну, помню, — Сашка подернул плечами.

— Тогда покажи!

— Как? Я же раб.

— А как ты попал в рабство? Ты же виконт!

— Никакой я не виконт. Это я тогда наврал. А в рабство меня продали бандиты.

— Как не виконт?.. Постой… Тогда я слышал, но не поверил, думал, показалось. Про тебя говорили, что ты беглый раб.

— Это два года назад я попал к храмовникам, но сумел бежать.

— От храмовников нельзя убежать.

— Но я же убежал.

— А до рабства, того, первого, ты кем был? Благородный или…

— Нет, обычный. По — твоему чернь. Ты уж меня извини, что из — за моего обмана тебе пришлось общаться с простолюдином из беглых рабов.

До Эйгеля дошло, он побагровел.

— Да как ты посмел… Это же…

— Задело твою честь?

Эйгель кивнул.

— Прости. Если хочешь, могу встать на колени. Встать?.. Решай быстрей. Мне еще надо доложить хозяину трактира, что муку разгрузил и ехать обратно к своему хозяину. А то он сердиться будет… Слушай, а ты про мальчика по имени Дар не слышал? Он тоже из черни, с самого дна. У него нет кистей рук.

Эйгель покачал головой. Разве он мог догадаться, что мальчик, о котором его спрашивал Ксандр, это тот самый граф Ларский, о котором частенько говорили аристократы?

— Ладно. Тогда извини, но мне надо торопиться.

Ксандр уже давно ушел, а Эйгель так и не мог оправиться от этой встречи. Столько сразу свалилось в одночасье! Здесь же его и нашел Рисмус, барон Севир.

— Вот ты где пропал! Что с тобой, братишка?

— Рисмус. Я сейчас встретил Ксандра. Он мне сказал, что в позапрошлом году слышал, как говорили об убийстве отца. И меня хотели. Только не убить, а продать за два золотых в Хаммий.

— Вот как? — глаза Рисмуса превратились в щелки. — И кто хотел?

— Какой — то мужчина, он гостил в Гендоване в доме какого — то Зорга.

Рисмус понял, что этот Ксандр не соврал. Имя Зорга несколько раз возникало с разговоре с бароном Унгином. Тогда же обсуждался и вопрос убийства его отца. Но вместе с отцом должен был погибнуть и Эйгель. А теперь выясняется, что мальчишку решили оставить в живых, продав хаммийцам. Этот Ксандр очень опасен. Он ведь мог слышать и его имя.

— А кто этот Ксандр?

— Мы познакомились в той гостинице. А во время налета он мне спас жизнь. Даже два раза. И до этого помогал. Но он… он… говорил, что виконт, а на самом деле беглый раб. Говорит, что сбежал от храмовников. И теперь тоже в рабстве.

— Раб? Слышал про убийство отца?.. Да он лжет! Как можно верить какому — то рабу! Они же лживы. И этот тоже. От храмовников сбежал? Тоже солгал… Постой, так ты дружил с рабом? Да еще и беглым!

— Рисмус, но я же не знал! Он жил в дорогой гостинице, богатая одежда, отличный кинжал… и сказал, что он виконт… Рисмус, я же не знал.

— Это на тебя похоже. Чувствуется кровь твоей матери. Ты всегда был плебеем.

— Рисмус, я прошу…

— Ты же оскорбил весь наш род!

— Я не знал! Рисмус!

— И теперь снова поверил лживому рту. Где этот ничтожный раб?

— Он не здесь. Сказал, что муку разгрузил. И куда — то уехал.

— Пойдем.

Разыскав хозяина трактира, Рисмус спросил:

— Милейший, скажи — ка мне, что за мальчишка сегодня привозил муку? Раб.

— Милорд, это раб с мельницы. Он часто привозит муку.

— А где эта мельница?

— Совсем рядом. И полутысячи шагов не будет. У речки.

Найти мельницу оказалось несложно. Группу всадников во главе с аристократом заметили еще до того, как они подъехали к дому мельника. Навстречу вышел сам хозяин. Поклонился и вопросительно уставился на Рисмуса.

— Скажи — ка, милейший, это у тебя есть раб по имени Ксандр?

— Да, милорд.

— Я хочу с ним поговорить.

— С рабом?.. Хорошо, милорд.

Хозяин в недоумении пошел к мельнице и вскоре вернулся с крепким подростком, одетым в дерюжные мешки. Мальчишка зыркнул на вновь прибывших, остановил на мгновение свой взгляд на Рисмусе и тот понял, что этого хватило, чтобы узнать его, Рисмуса, сущность. Мальчишка — раб низко поклонился, как это и должно рабам, а затем распрямился, потупив взгляд.

Барона заполонило бешенство, рука потянулась к мечу, но он сдержался. Сзади подъехал растерянный Эйгель.

— Ты говорил про какого — то Зорга, раб?

— Да, милорд, — негромко ответил Сашка, не поднимая глаз. Ему было достаточно одного взгляда на старшего брата его бывшего приятеля, чтобы понять низкую натуру барона. Недаром тот был другом такого же спесивого негодяя, сына барона Унгина.

— Как ты подслушал разговор?

— Я ночевал у господина Зорга. Утром услышал стук в дверь дома, вошел какой — то солдат и поднялся наверх. Потом он спустился вниз с другим господином, что остановился у господина Зорга. Все было слышно.

— И как ты, грязный раб, попал в дом к Зоргу?

— Тогда я не был рабом, у меня была хорошая одежда. А к господину Зоргу меня направил милорд барон Унгин. Он меня послал с письмом…

— Хватит врать, негодяй!

Рисмус, сидя на лошади, сверлил ненавидящими глазами жалкую фигурку мальчишки, который слишком много знал. А теперь еще и болтал. Он не должен жить. Значит, он умрет.

— Братишка, что нам сделать с этим рабом? Он ведь оскорбил тебя и весь наш род.

Эйгель растерянно хлопал глазами.

— Рисмус… Он ведь меня спас тогда. Давай его выкупим и отпустим.

— Выкупить, говоришь? Хорошая мысль. Милейший, я даю золотой за этого грязного раба.

Золотой за мальчишку! Пусть крепкого и сильного, но золотой! Такого на рынке можно купить и за половину золотого. Даже дешевле. Но благородному нужен именно его Ксандр.

— Мальчишка очень крепкий и сильный. Работает за двоих. Чтобы его заменить, придется купить двух рабов. И неизвестно, насколько ленивы они будут.

— Хорошая плеть быстро выбьет всю лень и дурость у раба. Согласен его продать?

— Раб очень хороший. Два золотых! — несколько испуганно сказал мельник, понимая, что назвал непомерную сумму.

Рисмус неожиданно рассмеялся, повернув голову к Эйгелю.

— Братишка, ты слышал? За грязного и вшивого раба требуют два золотых. Цена юного баронета. Твоя цена. — И повернув голову к Сашке, сказал:

— Ты, лживая тварь, так, значит, баронета хотели продать за два золотых? И зачем же?

— Да, милорд. А продать хотели в Хаммий. Тот солдат сказал, что там аристократы высоко ценятся. Престижно иметь аристократа, который ползает перед гостями хозяина.

— Милейший, ты слышал, кого можно купить за два золотых? Но я куплю его за эту цену. Только ради моего брата. Два золотых за этого ничтожного раба и два золотых за юного баронета. Однако! Кто пойдет в свидетели сделки? Есть здесь кто?

— Нет, милорд, но рядом в трактире есть.

— Тогда поехали. Хотя ты можешь дойти и пешком. Бери раба и догоняй…

— Рисмус, — обратился Эйгель к брату, как только они отъехали от мельницы, — Спасибо тебе! Ксандр хоть меня и оскорбил, но ведь, если не он, меня бы убили. Вначале орк, а потом тот воин, он убивал всех подряд. А Ксандр зарезал орка, а внутри гостиницы оттолкнул меня под стол… Ты его отпустишь, Рисмус?

— Ты быстро забыл о чести и благородстве крови, мой маленький братик. Спас тебе жизнь? Это удел черни спасать благородных господ. Настоящий аристократ никогда не может быть должен простолюдину, тем более рабу. Запомни это. А что касается этого лживого негодяя, — Рисмус задумался, — он заслуживает наказания. Когда прибудем в замок, я его накажу. Мы его накажем. А потом… Ты просишь его отпустить? — Эйгель согласно закачал головой. — Ладно, мне такое дерьмо в замке не нужно. Его в нашем замке не будет.

— Правда? Ты обещаешь?

— Да.

Через час из трактира на север выехала группа всадников. Рядом ехала подвода, в которой лежал связанный мальчик — раб. К нему подъехал другой мальчик, красиво одетый, с прекрасным кинжалом на боку.

— Ксандр, брат обещал тебя отпустить, когда мы приедем к нам в замок.

А потом он наклонился и чуть слышно добавил:

— Я накопил денег. Больше золотого. Я отдам их тебе, чтобы ты мог где — то устроиться. И одежду купить. Моя тебе будет мала…

Конечно, это хорошо, Сашке хотелось бы в это верить, но он понял сущность молодого барона, чтобы вот так наивно надеяться. Внешне они похожи, отец у них общий, а какие разные люди! Один закоренелый негодяй, а другой в принципе неплохой парнишка, только с окружением ему не повезло. И что с ним станет через несколько лет? Станет таким же, как Рисмус? В другую компанию ему бы, глядишь, нормальным вырос бы. Но где здесь такая компания? Рисмус, его дружок Бредар, сын барона Унгина… Да, уж. И подачки развращают. Откуда, кстати, у нового барона завелись деньги? Отец концы с концами свести не мог, а этот сразу стал богат. Солдаты — наемники, отличные лошади, кинжал для брата за два золотых. Нечисто всё это. И к убийству отца Эйгеля причастен гость Зорга, а Зорг как — то связан с бароном Унгином. Может, шпионы? Да, похоже. А ведь Рисмус дружит с сыном барона Унгина. Да, в хорошее попал окружение Эйгель, ничего не скажешь…

В замок Севир они прибыли вечером следующего дня. Барон подозвал какого — то Асальда, управляющего, наверное.

— В подводе мальчишка, его в подвал.

— Следует ли его покормить, милорд?

Рисмус задумался.

— А почему нет? Пусть знает гостеприимство баронов Севир.

Сашку, наконец, развязали. В дороге, на привалах тоже развязывали, но руки и ноги затекли так, что он еле устоял, когда поднялся из повозки. Асальд кого — то подозвал, подбежал парень, который и отвел Сашку в подвал. А утром, когда солнце стояло уже высоко, тот же парень повел Сашку наверх, обратно во двор. Там, в двух креслах сидели довольный Рисмус и нахохлившийся Эйгель. Чуть вдали, посередине двора стояли козлы. Для него приготовлены, понять было не трудно, ведь вчера их не было, Сашка это помнил.

— Братишка, этот раб нанес оскорбление всему нашему роду. Оскорбление, которое смывается только кровью.

— Рисмус, пожалуйста! Ты обещал!

— Я выполняю свои обещания. Поэтому раба ждут только плети. Решать тебе, Эйгель.

— Не надо, Рисмус. Не надо плетей.

— Будет так, как ты скажешь. Но от этого оскорбление никуда не денется. Наш род оскорблен, честь запятнана. Из — за тебя, который подружился и гулял с рабом. Оскорбление самое серьезное. Осталось только найти виновного. Или он. Или ты. Если он не виноват, тогда виновен ты. Кому лечь на козлы — выбирать тебе.

— Но я баронет. Меня отец никогда не бил!

— Тем более. Только так будет смыто оскорбление. Выбирай, кто виноват. Если не решишь, долго ждать не буду. Ляжешь на козлы сам. Как бьет Карим, ты знаешь. Итак, я жду. Кто же виноват? Кто пойдет на козлы? Он или ты?.. Карим, возьми моего брата…

И Эйгель струсил. Обыкновенно струсил. Впрочем, можно ли обвинять мальчишку?

— Нет! Не надо!

— Кто: он или ты?

— Он… он…

— Сколько порций плетей ты ему назначишь?

— Я?..

— Он же тебя обманул и запятнал твою честь. Не знаю, захотят ли теперь с тобой общаться в Гендоване, если узнают? Не бойся, я не расскажу. А теперь назначь наказание за твое оскорбление.

— Порцию. Одну.

— Мало же ты ценишь свою честь… Ладно, пусть будет одна порция. Но ведь он еще наврал про засаду. Память нашего отца… Во что оценишь ее ты? Или простишь? Наплюешь на могилу отца?

— Нет… Рисмус…

— Так сколько еще ему дать?

— Порцию… ещё…

— Хорошо. За оскорбление рода Севир раб Ксандр приговаривается к наказанию плетьми. Три порции.

— Но я же две!

— И от моего любимого брата к трем порциям плетей еще две: за его оскорбление и за клевету.

— Но пять порций плетей не выдерживают. Больше трех не дают.

— Значит, такова судьба этого раба. Положите его на козлы.

К Сашке подскочили двое парней, споро сорвали дерюжные мешки и привязали к козлам. Подошел Карим, поигрывая хлыстом.

— Эйгель, тебе начинать. Отдай приказ.

Эйгель отрицательно покачал головой, он уже плохо соображал.

— Узнаю кровь твоей матери. Не аристократка. Без титулов. Ты позоришь наш род. Это не поступок аристократа. Ты должен быть выше всей этой черни. Или ты чернь в душе. Ну! Выбирай, кто ты.

— Хорошо.

— Приказываешь?

— Да… Приказываю!

Сашка смотрел, повернув голову, смотрел на Эйгеля презрительно, левый уголок губы слегка приоткрылся. Не заметить это было нельзя, Рисмус заметил и сказал Эйгелю:

— Эйгель, братишка, смотри, как этот раб презрительно оттопырил губу. Да он тебя презирает. Раб — баронета! Карим, всыпь ему плетей не жалея, по полной! Впрочем, погоди.

И уже обращаясь к Сашке, сказал:

— Хотя, если ты очень попросишь моего брата, то получишь плетей обычных. И выживешь. Ну, помогите ему. Развяжите.

Парни быстро развязали Сашку, поставили на ноги, а Карим подтолкнул его в сторону Эйгеля, к его ногам и, уперев руками в плечи, поставил на колени. Сапоги Эйгеля, уже запачканные дворовой весенней грязью, оказались перед Сашкиными глазами.

— Целуй, а потом лижи. И мой брат простит тебе твою презрительную ухмылку.

Сашка плюнул на сапог Эйгелю и попал! Эйгель от неожиданности вздрогнул и слегка отшатнулся, а затем судорожно сжал пальцы в кулаки. Сашка видел, как они напряглись, а затем стали подниматься над его головой, но остановились.

— Вот как? Брат, этот раб тебя оскорбил на этот раз очень сильно. За такое казнят. Но этого не будет. Плети и только плети. Тебя очень сильно оскорбили, тебе самому и начинать. Положите его.

Сашку снова потащили к козлам, привязав его. Как в руках у Эйгеля оказался хлыст, тот так и не понял. Он смотрел на Сашку. Спина была очень бледной, контрастируя с обветренным лицом и смуглыми руками. На бледной спине выделялось черное рабское клеймо. На что брат Эйгеля сказал:

— Грязный ничтожный раб. Давай, брат.

Эйгель, как в тумане, поднял руку с хлыстом, сжал рукоять, замахнулся и встретился глазами с взглядом Сашки. Тот по — прежнему смотрел презрительно. Какие у него синие глаза! И рука Эйгеля стала опускаться. Но сразу же в голове промелькнуло другое:»Он считает меня дерьмом, как этот раб смеет!». И рука Эйгеля поднялась снова.

— Ну, давай, баронет Севир, ты же настоящий аристократ. Покажи мне своё благородство.

Этого Эйгель уже не мог вытерпеть, отшвырнул плеть и побежал за дом. Здесь он вскоре услышал глухие свисты хлыста, а затем и крики Сашки. Громкие, истошные. Вначале он злорадствовал, а потом злорадство прошло, осталась пустота. Крики прекратились, только еще слышался свист плети.

— Пятьдесят, мой милорд.

— Как он?

— Вроде дышит, милорд.

— Вот как? Крепкий… Бросить его в подвал. И никому не сметь к нему заходить. Кто зайдет, ляжет на козлы. Асальд!

— Да, ваша милость!

— У нас есть выгребная свинячья яма?

— Да, милорд, есть.

— В замке или нет?

— За замком, ваша милость. Ух, запах там.

— За замком — это хорошо. Полная?

— Вроде, как неполная, милорд.

— Когда этот сдохнет, бросишь падаль в ту яму. Я же обещал, что его не будет в замке. А свои обещания я выполняю.

— Милорд…

— Что тебе еще?

— А как узнать, умер или нет? Надо к нему зайти, чтобы узнать, а вы запретили.

— Тебе разрешаю. И не смей его поить, кормить и всё такое!

— Слушаюсь, милорд…

Сколько просидел Эйгель за углом дома, он не знал. Просто сидел, тупо уставившись куда — то вдаль. Очнулся, когда весеннее солнышко стало хорошо припекать. Весна наступила! Эйгель встал и пошел к двери, ведущей в подвал замка. Спустился по лестнице и остановился перед камерой, в которую помещали провинившихся. На дверях висел большой амбарный замок. Он в нерешительности постоял, потрогал замок, а затем побежал наверх, в замок, где разыскал их управляющего.

— Асальд! Открой дверь камеры.

Управляющий, что — то считавший, перекладывая сухие палочки, поднял голову и вполоборота ответил:

— Нельзя.

— Мне можно!

— Нет, его милость запретила.

— Но не мне!

— Нет.

Эйгель закусил губу, предательская слеза готова была сорваться, хорошо, что управляющий вновь наклонился над своими палочками.

— Я гляжу, мой брат совсем всех разбаловал. Слуги нагло оскорбляют наследного баронета. Не встают, не кланяются, разговаривают как с равным. Да за такое и тридцати плетей мало. Лучше пятьдесят. Хорошо, брат скоро уедет по делам, я приму решение о твоем наказании.

Асальд побледнел, вскочил, и низко поклонившись Эйгелю, сказал:

— Простите, ваша милость, забылся. Больше не повторится.

— Мой брат говорит, что прощение бывает только после наказания.

— Ваша милость!..

— Иди, открывай дверь.

Асальд, напуганный нешуточной угрозой, зажег факел и открыл дверь камеры, куда бросили Ксандра. Эйгель перешагнул порог, следом вошел управляющий, зажигая факелы, висящие на стене. Эйгель взглянул на Ксандра и содрогнулся. Спины не было видно, все было в крови, которая еще чуть сочилась, а в некоторых местах стала запекаться. Он, не смея отвести взгляд, подошел поближе и почувствовал, что наступил на что — то липкое. Это кровь, натекшая под солому, которой был усыпан пол.

— Он жив? — хрипло, не своим голосом спросил Эйгель.

Управляющий наклонился над Ксандром, потрогал шею и выпрямившись сказал:

— Вроде жив, ваша милость. Крепкий парнишка. Только не жилец.

— Как?

— Не выжить, хорошо, если протянет до утра.

— И ничего нельзя сделать?

Управляющий замялся.

— Так ваш брат запретил мне помогать.

— А я разрешаю, приказываю, прошу…

— Ваша милость, ваш гнев еще когда будет, а его милость здесь и сегодня же я составлю вот этому рабу компанию. Нет, хоть режьте, помогать не буду.

— Тогда не помогай, а скажи, что надо сделать.

— Ну… напоить бы, там у него все пересохло. Но он без сознания. Можно намочить тряпочку и в рот положить. Хоть какое облегчение. Раны бы обмыть, да чем — нибудь из травок обложить. Это к лекарке. У нее должны быть. И жаровню сюда бы с угольями. Вон какой холод и сырость. Здоровый окоченеет, а он на жиденькой соломе, да и та вся в крови.

— Я сам все сделаю. И к лекарке съезжу. Пойдем, покажешь, где жаровня и угли. Что еще? Вода, тряпки, свежая солома…

— Да без толку это, ваша милость. Это только отсрочит на пару часов. Да и то…

— Почему?

— Сил у него осталось мало. Крепкий он, за жизнь держится, но как остатки сил уйдут, так и умрет. А сил уже нет. Как еще держится…

— А у лекарки есть, что силу добавит?

— Не знаю. Если и есть что, то этого мало. Тут надо очень большую силу дать. Нет у нее такого.

— И нигде нет?

Управляющий замешкался, опустил глаза, закусил губу.

— Что, есть?

Асальд огляделся и почти шепотом сказал:

— Есть средство. Как раз для этого случая. Листочки такие чудодейственные. Можно достать в ближнем трактире.

— Тогда вели быстро запрячь моего коня. Где там продают?

— Не продадут вам, ваша милость.

— Почему? Я же баронет!

— Вот потому и не продадут. Тут дело тайное, только доверенным лицам могут. Можно, конечно, послать нашего Унни.

— Постой, а он как здесь? Ты уже покупал листья?.. Почему молчишь?

— Ваша милость. Зря я всё. Вы только вашему брату не выдавайте. Он через Унни листочки заказывает.

— Значит, они есть у брата?

— Нет. Он их каждый раз перед поездкой в Гендован покупает.

— Сколько нужно листочков?

Эйгель развязал кошелек, достал серебряную монетку, чуть помедлил, достал вторую.

— Вот, отдай Унни, пусть скачет и возьмет побольше, чтобы надолго хватило.

— Ваша милость, вы уж лучше без меня с Унни решите. К тому же, этого и на день не хватит. Один листок стоит серебрянку.

— Как!? Так дорого? Ты не врешь?.. Двадцать серебрянок хватит? Пойду разыщу и скажу, чтобы поскорее ехал. Чтобы к вечеру управился. А ты потом покажешь, где жаровня, тряпки, вода. Но вначале лошадь оседлай, мне к лекарке надо…

До самого вечера Эйгель мотался без остановки. Пот лил в три ручья, но зато теперь в камере стало заметно приятнее. От жаровни расходилось тепло, исчезла промозглая сырость, Ксандр лежал на сухой и чистой соломе, а старая грязная, промокшая кровью, была выброшена за дверь. Спину Ксандра покрывал слой то ли мази, то ли размоченных трав, смешанных с чем — то. Во рту его бывшего друга обновлялась намоченная водой тряпочка. Но сам Ксандр почти не подавал признаков жизни, разве что изредка слегка посасывая тряпку. Лицо его было безжизненно бледным. Изредка по телу пробегала судорога. Хорошо это или плохо, Эйгель не знал, но всякий раз замирал от ожидания худшего.

После заката появился Унни, разбитной молодой слуга, который привез из трактира четырнадцать листочков и шесть серебрянок сдачи.

— Больше нет, милорд.

Эйгель по наставлению Унни взял один из листьев и положил себе в рот, быстро его разжевал, получив кашицу. Рот сразу стал вязким, одеревеневшим. Вытащив полученную кашицу, он приоткрыл рот Ксандру и положил ее внутрь рта на тряпочку, смоченную водой. После чего постарался плотнее сжать губы Ксандра. И стал ждать. Вскоре он ощутил прилив сил, исчезла накопившаяся за день усталость. Это от листочка, догадался он.

Через пару часов лицо Ксандра слегка порозовело, он стал немного шевелиться. Действует! А уже глубокой ночью Ксандр открыл глаза. Они были небесно — голубыми. А раньше были синими.

— Ксандр… миленький… как ты?

Эйгель засуетился. Достал чашку с заранее приготовленным куриным бульоном, налил туда настойки, полученной со второго листочка, и бросился поить ожившего на его глазах мальчика. Тот глотал с трудом, половина выливалась на пол, видимо в горле были спазмы. Но ведь все равно пил чудотворное лекарство. Ксандр какое — то время смотрел непонимающими глазами на Эйгеля, а потом заснул.

Рано утром вернулся управляющий. Эйгель ему рассказал, что было ночью.

— Вот и хорошо. Силы добавилось. И выглядит лучше. А вчера — то покойник — покойником смотрелся. Если сегодня хуже не будет, глядишь, пойдет на поправку.

Сказавши это, Асальд, ушел из подвала. Эйгель не знал, что тот пошел в покои его брата, ждать, когда тот проснется, чтобы доложить про дела, творимые в подвале.

— Интересно. Значит, ты ничего не делал, а делал мой непутевый братишка. И спину промывал, и кровь с пола подтирал? Плебейская натура. А ты только сказал, где что взять?

— Ваша милость, он ведь ваш брат и баронет. Разве я смею?

— Ну — ну. Ладно. Значит, эта падаль, может выжить?

— Да, милорд.

— Хм. Пусть будет, как будет. Будешь мне время от времени докладывать…

Через неделю кончились листья, но Сашка уже пошел на поправку. Он все реже и реже впадал в забытье, прорезался аппетит. После полутора лет мучной, почти однообразной пищи, еда, которой кормил его с рук Эйгель, казалась нежнейшим деликатесом. Тем временем Унни привез еще двадцать листочков. Управляющий при этом предусмотрительно не появлялся, делал вид, что про листья ничего не знает.

А вот спина заживала медленно и даже листья плохо обезболивали, когда он пытался пошевелиться.

— Что, спина страшная?

— Да уж, такого не видел. Все запекшееся, только вокруг клейма почти не тронуто. Карим специально клеймо не трогал.

— Вот и клеймо сгодилось. Шутка у меня такая.

— Ты еще и шутишь?

— А что остается делать?

— Может быть, ты и прав. Жив остался, теперь все хорошо будет.

— Ты уверен?

— Конечно. Брат своего добился, тебя наказал. Теперь отпустить должен.

— Наивный ты, Эйгель.

— Почему?

— Не отпустит. Это только отсрочка. Это как игра в кошки — мышки.

— Что за игра?

— Кошка поймает мышку. Немного отпустит, та обрадуется, что свободна, бросится бежать и снова к кошке в лапы. Вот так и играет, пока не надоест. Надоест — съест.

— Нет, мой брат не такой.

— Не такой? И пятьдесят плетей, а не тридцать.

— Но это же я двадцать добавил. Я же не знал, что они к тридцати идут. Думал, что всего двадцать.

— А твой брат не думал, он знал. И играл с тобой, хотел тебя поймать. И поймал.

— Нет. Не так. Просто ты оскорбил его и наш род. Как тебе это вообще в голову взбрело? И плетей за это ты заслужил. Но не так сильно, мой брат слишком жесток.

— То есть пятьдесят много. А двадцать в самый раз? Спасибо, ты очень милостив, — с иронией ответил Сашка.

— Не надо! Я в самом деле к тебе отношусь хорошо. Очень хорошо. И если бы ты не был рабом, а только простым простолюдином, я вел бы с тобой как с равным. — И уже намного мягче: — Ксандр, я ведь и в самом деле к тебе хорошо отношусь.

— Будь я простолюдином? Но я ведь раб. Тогда что же ты носишься со мной, рабом? Кормишь, выхаживаешь. Жизнь спасаешь.

— Ты мне тоже жизнь спас. Даже два раза.

— Из — за этого? Вот оно что… Спасибо, милорд, что разъяснили. Я — то, наивный, было подумал… Спасибо, что поставили раба на его место.

— Ты!.. Ты!..

— Простите, милорд, что не могу поклониться, но как только спина заживет, буду кланяться.

— Ксандр, не оскорбляй меня, пожалуйста… Я ведь не только из — за того, что ты спас мне жизнь. Тогда, в Гендоване, у меня действительно появился друг. Их у меня никогда не было… Ну, почему же ты раб?! Почему мне так не везет!

— Вся твоя проблема, Эйгель, в том, что ты аристократ, благородный. Если ты был простолюдином, все было бы проще. Для тебя. Да и для всех. Сейчас еще не поздно, а года через два — три уже не исправить, обратно не повернуть. И тогда, если меня увидишь, то спесиво проедешь мимо. А ведь из тебя мог бы выйти неплохой парнишка.

— А сейчас я плохой?

— Нет, не так. Ты иной, чем те, кого я знал. Те тоже разные. И хорошие и плохие. Понимаешь, знатность не может гарантировать, что человек не подлец. Не трус. Вот приятель твоего брата. Бредар, так его зовут? Ты хотел быть на него похожим? Сейчас ты на распутье. Можешь стать таким, как Бредар. А, может, и нет. Каждый выбирает собственный путь.

И благородные бывают разные и рабы разные. Бредар — негодяй. Я так считаю. А есть такой рыцарь, Ястред. С ним оруженосец был, Хелг, из дворян. Когда я сбежал от храмовников, они меня, замершего и в лохмотьях, подобрали на дороге два года назад. Отогрели, накормили, дали денег на дорогу. Хелг мне свою запасную одежду отдал. Оборвышу, сбежавшему из рабства. А что сделал бы Бредар, окажись он вместо них? Или твой братец?

Или взять рабов. Вот там, на мельнице, был один раб. Пантюх. Мелкое ничтожество. Другой — нормальный парень. Или вот Серри, помнишь такого в гостинице? Каким он вырастет, от него зависит… Ты чего?

— Я в прошлом году накопил денег, хотел его выкупить. Приехал, а новый хозяин гостиницы разорился и всех рабов продал. Так и не нашел его.

— Ты? Серри? Раба? Почему?

— Ксандр. Тогда в гостинице ты сказал, я не поверил, посмеялся. Ну, то, что раб Серри может поступить, как… ну, смело. А благородные испугаются. Будут сидеть под столом и трястись. Ты был прав. Я… тогда… когда тебя по голове… ты спас того парня. А я под столом и я… испугался. Не подошел. А Серри, когда тебя понесли из гостиницы те бандиты, он пошел за ними, не испугался… Вот и получилось, что ты тогда правильно предсказал. Всё так и получилось. Может быть, ты и здесь прав? Но я вот такой. Такой уж я. Я баронет. Серри раб. И я никогда не буду с ним на равных. Как с тобой.

— Но ты же недавно сказал, что был бы на равных со мной, будь я простолюдин. А я раб.

— Я не знаю. Мне так сложно. Но мой брат тебя отпустит. Ты уже будешь не рабом!

— Отпустит? Ты в это веришь?

— Брат дал слово.

— Я вспомнил одну вещь. Твой брат хозяин своему слову?

— Да. А что?

— Я слышал вот такое:»Я хозяин своему слову: хочу — даю, хочу забираю назад».

— Нет. Ты не прав.

— Дай то бог.

— Какой? Ивхе или Паа?

— Это я так к слову. Храмовников у вас любят?

— Ты что?! Гадость какая! Орки!

— А они подручные жрецов, людей. На богов ваших работают. Дикие орки — мерзость, худшие враги людей, так?

— Ну.

— А многие из людей хуже орков.

— Нет! Хуже орков никого нет!

— Это что считать худшим? Орки — враги, это все знают. Они по природе такие. А некоторые люди, которые убивают, пытают, имеют дела с орками, они лучше только потому, что они люди?.. Нет, Эйгель, вот такие люди — они хуже орков, потому что они свои, потому что люди, а поступают, как орки. Оркам мы нужны, как пища. А вот этим людям? Почему им ничего не стоит убить другого, если тот косо взглянет? Не орки наши главные враги, а такие вот люди. Некоторые люди.

— Ты так много наговорил, я не понял. Знаю одно: тебе никогда не стать виконтом, а мне простолюдином. Даже, если ты это и предскажешь, как тогда. Не бывать этому. Поэтому и спорить нечего.

— В другой раз я бы поспорил, но другого раза… Предчувствия у меня плохие.

— Это из — за спины…

Так прошел почти месяц. Весна вступила в свои права, хотя по ночам еще были заморозки. Сашка уже начал понемногу вставать, хотя каждое движение отдавалось сильной болью в спине. Но он терпел, листья, которые хорошо обезболивали, уже кончились. После третьей покупки у Эйгеля кончились деньги. Последний листок он оставил впрок, так, на всякий случай. Рисмус, казалось, забыл про раба, обитавшего в подвале. Два раза он отлучался из замка, на днях вернулся в хорошем настроении. И в тот же вечер в первый раз спросил у Эйгеля о Сашке, которого они знали, как Ксандра.

Через пару дней, во время обеда Рисмус весело посматривал на брата, время от времени отпуская безобидные шутки. К концу обеда, барон, потягивая хорошее вино, сказал:

— Этот раб уже ходит? Я решил, что пора его гнать из замка. Итак уже загостился.

— Ты ему даешь вольную?

— Нет, просто отпускаю. Герцог на этот год требует отдать храмовникам двух человек. Один — хромой Ясень. Старикашка не хочет работать. А второй…

Эйгель похолодел.

— Вторым отправляю этого Ксандра.

— Но Рисмус…

— А кого мне еще отправить? Давай сына кухарки? Мариса. Не хочешь? Поэтому завтра к храмовникам пойдет Ксандр. И всё! Иного я слышать не хочу!..