Итак, нацеливание советской разведки госбезопасности на атомную проблематику произошло в конце 1940 года по инициативе Леонида Квасникова, сотрудника, занятого вопросами науки и техники. От него в промышленно развитые страны Европы и за океаном поступило в резидентуры указание — пока в общем виде.

Инициатива Квасникова проходила в резидентуры среди нескольких заданий «первой важности» — о планах Гитлера, намерениях Черчилля и… информации о новейшей секретной технике. Именно в это время была получены документальные сведения, которые в лондонской резидентуре расценили, причем без сомнения, как то, что «Британия твердо стоит на пути к атомной бомбе…».

 

Детище разведчика-ученого

Информация пришла в руки Леонида Квасникова фактически одновременно от двух источников (оба из «Кембриджской пятерки») в МИДе и от сотрудника в Комитете, связанного с военной проблематикой. Об этом серьезном событии в работе лондонских разведчиков вспоминал историограф НТР Владимир Барковский: «…с английской стороны нам помогал, сам того не подозревая, лорд Хенки, сотрудник правительственного комитета по использованию науки в военных целях…»

Разведчик Барковский отмечал, что даже без специальной подготовки в области ядерной физики можно было понять, что информация заслуживает самого пристального внимания по двум причинам — речь шла об оружии и, к тому же, о новом оружии: «…это был доклад…о возможности создания атомной бомбы… На самом деле уже тот факт, что документы получены из аппарата лорда Хенки, говорил об их подлинности и важности. Возможность ловушки здесь была исключена…»

В основе такой уверенности лежало кредо советской разведки (да и серьезных разведок мира!) в отношении добываемой информации: она должна быть документальной по форме, достоверной по содержанию и секретной по значимости.

Все это относилось к полученной из Комитета информации, оказавшейся в руках агента «Пятерки» Джона Кернкросса, помощника лорда. А информация говорила, что научной работой британских физиков в области атомной энергии руководила специальная группа ученых во главе с авторитетным физиком Джорджем Томсоном.

Два доказательства в пользу серьезности проблемы — «комитет лорда» и «известный физик» — исключали даже намек на случайность в выходе на подобную (и тревожную) информацию. Случайность? Ни в коей мере! Без сомнения, нашей научно-технической разведке начала сороковых годов с ее штатом в четыре человека повезло с проницательностью Леонида Квасникова. А ему, пытливому разведчику-ученому, вероятно, было известно изречение грека Цицерона: «Если человек думает, что в историческом движении общества имеют место случайности, то он полный идиот».

И много позднее не раз отмечалась роль Леонида Квасникова, специалиста в масштабных делах НТР, как обладающего способностью выстраивать принцип — приоритет ученого знания в практической деятельности. Будь то авиация или ракетная техника, радиоэлектроника или атом, или другие проблемы науки и техники в оборонных интересах Страны Советов.

* * *

Естественно, возникает вопрос о появлении «ядерной физики» в разведке: «что же касается внешней разведки, то здесь был только один человек, хорошо разбирающийся в этом вопросе, Леонид Романович Квасников, выпускник Московского химического института (почему-то в те годы проблему ядерной физики наиболее полно преподавали в химических институтах)». И потому не случайно одна из характеристик личности Леонида Квасникова в вопросе по «теме» заключается в том, что «это был сама проницательность».

Слово об идеологе НТР. В это зарождающиеся подразделение разведки (тогда оно называлось «техническое») активно в предвоенные годы вошел Леонид Романович. И именно они — их было четверо — начали формировать «атомное направление». Однако термин «атомное оружие» появился позднее, а в то время речь шла о новых видах сверхмощных взрывчатых веществах.

Это был настоящий подвиг: Леонид Романович смог предвидеть начало работ за рубежом над созданием атомного взрывчатого вещества необыкновенной мощности и инициировал работы над этой проблемой в нашей стране (первое предвидение!). Прагматично размышляя, он упредил сбор комплексной информации об авиаракетной технике (второе предвидение!). Судьбоносно для оборонной и хозяйственной области упредил отсталость в нашей науке в области кибернетики (третье предвидение!). Им начата мощная «кампания» по компьютеризации НТР и затем всех аспектов разведки госбезопасности (четвертое предвидение!).

Только три инициативы-предвидения уже обессмертили бы Леонида Романовича… Но в памяти разведчиков, ученых и специалистов различных областей науки и техники разведчик-ученый остается идеологом, стратегом НТР и бессменным ее руководителем долгие и чрезвычайно плодотворные двадцать пять лет. После вынужденной отставки Леонида Квасникова его дело продолжил Владимир Барковский и когорта «гвардейцев Квасникова».

Имея прямой контакт с учеными-физиками, создающими атомную бомбу, Леонид Квасников снискал их глубокое уважение — они «отдавали должное его интуиции». И он, талантливый руководитель, зачислил в свои ряды Барковского еще тогда, когда тот под фашистскими бомбами и ракетами работал в лондонской резидентуре и был известен как разведчик-инженер и руководитель обширной сети ученых и специалистов, работающих «над проблемой атома» с его возможностью распада в форме взрыва колоссальной силы.

Леониду Квасникову были известны работы советских ученых-ядерщиков Харитона, Зельдовича, Флерова и Петржака о возможности цепной реакции, а также датчанина Нильса Бора, Джона Уиллера (США) и Отто Фриша (Британия). От его внимания не ускользнул тот факт, что в западных научных журналах стали исчезать все публикации по ядерной физике. Причем в тот момент, когда в этой области были сделаны интереснейшие и многообещающие открытия.

Справка. В конце 1938 года ученые теоретически рассчитали, что процесс распада урана может протекать в форме взрыва колоссальной силы. После начала Второй мировой войны по инициативе венгерского ученого Лео Силарда, переселившегося в Америку в годы фашизма, Альберт Эйнштейн написал письмо на имя президента Рузвельта. В нем он указал на возможность появления бомб нового типа и высказывал опасение, что фашистская Германия может первой создать такую бомбу.

Рузвельт понял суть опасности и учредил консультативный комитет по урану с целью наблюдения за исследованиями и ввел строгую цензуру на публикацию по атомной проблематике — ив научной прессе Запада наступило полное молчание.

Идея возможности создания ядерного оружия родилась приблизительно одновременно в США, Англии, Германии и СССР. Но у ученых этих стран были неравные стартовые позиции. В США к началу войны с Германией было сформировано государственное управление, которое занималось организацией работ по созданию бомбы. В Англии образовался Урановый комитет, который занимался тем же, а в СССР такого государственного центра не было.

Первым забил тревогу президент АН СССР академик Владимир Вернадский. Он написал письмо в президиум АН и зампредсовета народных комиссаров Булганину. Зампред на письмо не ответил, а президиум ограничился созданием Урановой комиссии (комиссия прекратила свое существование после начала Великой Отечественной войны в связи с трагическими событиями первого периода противостояния германскому вторжению и переводом всех работ АН по 200 военно-прикладным тематикам).

Историческая справка. Академик Владимир Иванович Вернадский, естествоиспытатель, философ, историк науки, социолог и многолетний президент АН СССР, был одним из крупнейших ученых-провидцев русской и советской науки. И в своем «сигнале» в адрес советского правительства о вероятности и возможности появления в мире взрывчатого вещества особой мощности он опирался на свое предвидение, высказанное им еще в… 1887 году.

Ученому было 24 года, когда его посетила гениальная догадка о принципиальной возможности существования в природе сил, которые многократно превышают по своей мощности все известные до сих пор человечеству. В своих предположениях русский ученый был весьма конкретен. Вернадский писал, что эти таящиеся в природе силы необходимо, во-первых, «открыть», практически «извлечь» из природы, и, во-вторых, силы эти способны не только «удесятерить» мощь человека, расширить «возможности новых приложений», но и реально выступить перед людьми в «отталкивающем, пугающем обличии» — как силы страшные.

Владимир Вернадский был человеком своего времени — вторая половина XIX и первая половина XX века (1863–1945). И был он ученым «Ответственно Впередсмотрящим».

На факт исчезновения публикаций по атомной проблеме обратил внимание Леонид Квасников, инженер-химик по образованию и по долгу службы следивший за всеми научными публикациями в иностранной прессе (об этом «исчезновении» из Нью-Йорка сообщил также резидент разведки Гайк Овакимян). И осенью 1940 года по инициативе Квасникова в резидентуры в США, Англии, Франции, Германии и Австрии была направлена директива: выявлять центры поиска способов применения атомной энергии для военных целей.

Квасников знал положение дел в Союзе и, получив сведения из Штатов о том, что «… по сообщению агента Бира, ядерные исследования в США проводятся с некоторого времени секретно: ученые опасаются, что их публикации могут помочь немцам создать свою атомную бомбу…», еще более уверовал в факт начала реальных работ над атомным оружием в Германии и в подготовку таких работ в Англии и США.

Так случилось, что ознакомление с шифровками помогло Квасникову предусмотреть и начало работы разведки «по теме», ибо «умолчание о каком-то секрете — лучшее доказательство его существования. Теперь главное — не затерять атомный след. А еще уговорить начальника разведки Фитина не докладывать пока об этом наркому Берии». Квасников опасался, что Берия может не поверить и обвинит разведчиков… в дезинформации. А пока в резидентуры ушло его новое указание: продолжить собирать сведения по атомной проблематике — где ведутся работы, уровень их успеха, научные силы…

Прозорливость разведчика-ученого? Несомненно. Однако здесь сказалось следование триаде факторов наступательной позиции в деяниях советской разведки и ее особого значимого для обороны страны направления — НТР, а именно: знать, предвидеть, упреждать. С момента прихода в разведку Леонид Квасников овладел этой триадой блестяще — тому свидетельством вся его жизнь в госбезопасности.

У резидентуры в Лондоне на связи были члены знаменитой «Кембриджской пятерки». Естественно, им было поставлено задание добывать нужную «урановую информацию». И в сентябре 1941 года резидентура уже переслала сотни страниц документа Уранового комитета, в котором содержался категорический вывод: атомную бомбу можно сделать.

Так нашей НТР удалось получить не только ценные сведения — схему бомбы, принцип ее действия и описание способа выделения урана-235 из руды, но были также перечислены исследовательские и промышленные центры Британии, где велись работы по созданию бомбы. Последние — это объекты разведывательного интереса. Информация ушла в Москву, и в последующем на десятилетия вперед «все, что вокруг атомной бомбы и ядерного оружия» оказывалось на столе Леонида Квасникова и далее в руках ученых и специалистов.

Справка. На примере с «атомной проблематикой» можно проследить работу НТР советской госбезопасности над широким кругом заданий военно-прикладного значения во время войны и после нее. Можно говорить о «краеугольных камнях» эффективности разведработы, ибо именно в повседневную практическую деятельность идеолог НТР внедрил наступательный характер развед-мастерства — знать, предвидеть, упреждать ( во-первых ). Причем в основу реализации этого принципа в «делах НТР» был заложен его творческий подход в выборе «целесообразности, как силы, которая превращает возможность в действительность» (Аристотель).

Естественно, опорой в решении конкретных задач НТР стал «инструментарий» разведмастерства — разведчики, агенты, операции (во-вторых). А сведения о занятости атомной проблемой конкретных НИИ и предприятий Британии способствовали решению вопросов проникновения в интересующие центры сосредоточения нужной информации, в частности, «в третьих» по отношению к Англии и США странах (в-третьих ).

Опора на указанную триаду — наступательность, «инструментарий», территории — в последующей разведработе НТР была с эффективностью применена Леонидом Квасниковым по таким оборонным операциям: «Воздух» (авиация и ракетостроение), «Радуга» (радиолокационная техника и электроника), «Зелье» (взрывчатые вещества), «Парфюмерия» (ХБО). Такая ситуация сложилась в годы войны и после нее, что именно специфика проведения операции «Энормоз» (атомная бомба) стала своеобразным «локомотивом» всей эффективности НТР и отечественной науки и техники (в среде ученых считалось, что «без атомной бомбы мы были бы второстепенной державой!»).

Вот какого тревожного и упреждающего содержания документ получил Леонид Квасников в штаб-квартире НТР в Москве от лондонского резидента Анатолия Горского (04.10.1941):

«…Сообщаю очень кратко содержание представления 24 сентября 1941 года военному кабинету особо секретного доклада правительственного комитета по разработке способа использования атомного урана для изготовления взрывчатых веществ.

…Даже с учетом веса баллистического механизма урановой бомбы практическая сила ее взрыва будет превышать в 1000 раз силу взрыва обычной бомбы того же веса.

…Следует отметить, что урановая бомба будет иметь двойное действие. Кроме разрушительной взрывной волны огромной силы, образуется наподобие газового облака огромное пространство, насыщенное радиоактивными частицами. Все живое, что попало в сферу действия этих частиц , хотя бы на несколько минут, неизбежно погибнет…»

* * *

В течение последующих военных и послевоенных лет (до января 1943 и после декабря 1945 годов) Леонид Квасников руководил из центра работой нескольких источников ценнейшей «атомной информации» — физиков-атомщиков с позиции лондонской резидентуры. А осуществлял эту работу всю войну его единомышленник, будущий заместитель по линии НТР и продолжатель «дела Квасникова» Владимир Борисович Барковский.

И первая шифровка, и опись посланных почтой документов британского Уранового комитета по сей день сохраняется в архивном оперативном деле «Энормоз» — переписке нашей разведки по проникновению в англо-американский проект «Манхеттен» по созданию атомного оружия. И для молодого разведчика Барковского, и его куратора в Центре Квасникова это было первое соприкосновение с проблемой атомного оружия.

Через некоторое время на столе у Квасникова появилась новая информация от источника-физика на Британских Островах, еще более расширенная. Теперь обобщенные сведения Квасников доложил Лаврентию Берии, члену ГКО (Государственного комитета обороны) и главе НКВД. Но ответ был коротким: «это немецкая дезинформация с целью попытаться отвлечь наши материальные ресурсы…»

Однако информация «по теме» — документальная, достоверная, секретная, причем из нескольких источников, — привела к тому, что Берия в марте 1942 года отправил составленное Квасниковым письмо в адрес главы государства Иосифа Виссарионовича Сталина. В нем сообщалось: атомная бомба — это реальность, и необходимо создать при ГКО орган для руководства такими работами в Союзе.

Правда, это столь важное письмо попало в руки вождя только в конце года. Но главное, что смог сделать Квасников, было достигнуто: информация о возможном появлении на Западе атомного оружия оказалась в поле зрения высшего руководства страны. Так случилось, что благодаря цепочке «источник — резидентура — Центр — глава страны» в конце концов советские ядерные разработки получили государственную поддержку. И теперь нашим ученым не просто стали помогать, но и всячески подгонять (конечно, история появления в «верхах» информации «по теме» на самом деле была еще более сложной, но об этом на следующих страницах рукописи).

Историограф НТР, атомный разведчик Владимир Барковский разобрался, почему Берия «восставал» на первых порах против работы над атомной бомбой в Союзе. Вот как он объяснял этот факт:

«По тем временам я не очень воспринял важность полученной информации. И не я один. Когда эта информация легла на стол Берии, он не придал ей значения. Но согласился отправить на отзыв в крупнейшие научные и исследовательские центры в системе НКВД. То, что потом стали, к сожалению, называть „шарашкой“. Хотя это совершенно не соответствует действительности. Все-таки там были лучшие лаборатории в Союзе…

Кто там написал отзыв, я не знаю. Но в отзыве было сказано, что в принципе создание атомного оружия возможно, и это будет не скоро. Такой отзыв укрепил Берию в неверии в ценности сведений, содержащихся в документах. Документы были положены под сукно…»

Вот почему случилось так, что с большим трудом добытая информация долго в Москве оставалась невостребованной. Вплоть до создания Лаборатории № 2, возглавляемой Игорем Курчатовым, вся эта физическая «заумь» хранилась в разряде дезинформации.

* * *

Казалось бы, кое-что по этой проблеме делалось. Но хотя в канун войны в Союзе появилась Специальная урановая комиссия, ее роль в работе над ядерной проблемой с возможностью создания атомного оружия так и не сказалась. Комиссия была одна на всю страну, которая истекала кровью на фронте. Германская армия подступила к Москве, впереди была Сталинградская битва. А за Уралом в тяжелейших условиях заново создавался военный потенциал страны. Но… но если бы научно-технической разведкой не руководил ее идеолог Квасников?!

В январе 1943 года Леонид Квасников был направлен в Штаты для активизации работы НТР в помощь воюющей Красной Армии и… по атомной бомбе. Все-таки это был особый знак «сверху» — в факт возможности появления на Западе такой бомбы в правительстве все же уверовали. А убедили в этом документы, обосновывающие необходимость и конкретные шаги по началу изучения вопроса целесообразности работы «по теме». Но только почти через год — в декабре 1942 года было принято окончательное решение: в Союзе отечественной атомной бомбе быть!

Возвратившись из Штатов в декабре 1945 года, руководитель линии НТР в Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско Леонид Квасников подвел весьма положительные итоги работы линии за 1945 год, и не только за океаном, но и в Британии. В Лондоне особо отмечалась работа Владимира Барковского — будущего заместителя идеолога НТР и его единомышленника. В оперативном письме говорилось: «… за истекший год от него поступило весьма ценных материалов 44 процента, менее ценных — 14, информационных — 13 и малоценных всего 0,87 процента . На конец года еще не поступило из ведомств оценок на 28 процентов материалов, поскольку большинство из них касается атомной проблематики».

Так тонкий ручеек информации «по теме» вырос в мощный поток с двух берегов Атлантики. Проходя через руки единомышленников идеолога НТР, он поступал на стол чрезвычайно узкому кругу лиц, допущенных к разведывательной информации. В оперативном деле «Энормоз» содержится один из многочисленных положительных отзывов на материалы разведки, причем другого идеолога, но ученого-ядерщика, самого академика Игоря Курчатова:

«…Эта информация представляет огромный интерес , потому что она заставила пересмотреть нас некоторые свои взгляды и убедила нас в том, что построить атомную бомбу можно в более сжатые сроки, чем думают наши ученые, не знакомые с работами за границей…»

Именно так — и не раз, и не два — поступавшая от источников НТР «по теме» информация подчас открывала в Лаборатории Курчатова новые неведомые нашим специалистам направления работы.

И вот — эврика?! Была получены сведения об уникальной технологии извлечения урана из руды. Документальные материалы оказались столь полными, что позволили за… один год построить в Союзе завод такой же технологии. А в апреле 1945 года, еще в бытность работы Леонида Квасникова в Штатах, поступила информация о конструкции американского опытного «реактора Ферми», которая помогла при разработке первого советского реактора, ускорив его запуск через год.

Справка. Из источников в Англии и США после войны, в 50-60-х годах, стала поступать комплектная документация об особенностях конструкции реакторов для атомных подводных лодок. А это уже были сведения стратегического значения: в стране создавался ракетно-ядерный щит морского базирования.

Заглядывая дальше, следует отметить: и через десятилетия, уже в «эпоху капитализации» России, атомный подводный флот черпает свое могущество, в том числе, в сведениях «из времени Квасникова и его единомышленников».

«Время Квасникова»… Ему, как руководителю линии НТР в США (1943–1945) в рамках всех ее операций — «Воздух», «Радуга», «Зелье», «Парфюмерия», особенно удалось активизировать работу по операции «Энормоз». Ибо в агентурной сети нью-йоркской резидентуры появился ценнейший источник — Клаус Фукс, с которым до 1942 года работали с позиции Лондона. Поток информации «по теме» в Центр резко повысился и по количеству, а главное — по качеству.

ФУКС Клаус (1911–1988). Агент разведки госбезопасности (1941–1950). Выдающийся физик-теоретик, бежал из Германии, подданный Британии. Из идеологических соображений предложил сотрудничество советской разведке. В годы войны работал над созданием ядерного оружия в США (1941–1945) и после войны — в Англии (1945–1950). В результате предательства был арестован, судим и приговорен к 14 годам тюремного заключения. Досрочно освобожден (1959). Заместитель директора Института ядерных исследований в ГДР (1959–1988).

В целом успех и главная заслуга «атомных разведчиков» и в Англии, и в США заключается в следующем: ими руководил идеолог НТР Леонид Романович Квасников, талантливый организатор агентурного проникновения в работы американского «Манхэттенского проекта». Причем советской стороне — специалистам и разведчикам — пришлось работать в условиях объективного отставания от США, более того, при четырехлетней монополии в атомной проблематике американцев. Но 29 августа 1949 года в Союзе первая отечественная атомная бомба была взорвана. Это был результат коллективных титанических усилий ученых, специалистов, производственников и разведчиков.

Не потому ли американская сторона вынуждена была отказаться от идеи ядерной войны против Советского Союза? Работа резидентур советской госбезопасности по обе стороны океана над атомной проблемой стала самой важнейшей в истории нашей научно-технической разведки. Потому и специалисты и историки спецслужб — и у нас, и за рубежом — этот успех оценивают как триумф советской разведки.

 

«Атомные шаги» к «верхам» разведки

Историограф научно-технической разведки Владимир Барковский отмечает, что, когда он пришел после работы в Лондоне в штаб-квартиру разведки на Дзержинской площади, ему стало понятно, какую борьбу в «атомных делах» пришлось вести разведчику-ученому Квасникову с позиции отделения этого направления разведки. Более того, и с самой госбезопасностью, и за ее пределами — с «верхами».

В Лондоне, в лице резидента Анатолия Горского, добываемая «атомная информация» получала немедленную поддержку. Тем более, когда источники чуть ли не инициативно стремились обратить внимание на атомную проблему (из «Пятерки» — Дональд Маклин и Джон Кернкросс), принося конкретные материалы.

А в Центре? Леонид Квасников эту информацию воспринимал с государственных позиций, но вот с «Инстанцией» — собственно, для кого эти сведения и предназначались: правительство, военные, ученые, — возникли трудности.

Действительно, когда на фронте идет борьба на выживание, непросто было Квасникову выйти «на верха» с вопросом об атоме. Не сразу он нащупал логическую цепочку в предвоенной истории с ядерной физикой? Именно факт исчезновения статей маститых ученых-физиков о работах над ядерными исследованиями привел его к твердой уверенности: над созданием атомного оружия работали физики, чьи имена имели мировой авторитет в науке; и, таким образом, было вне всяких подозрений об ошибочности предположение — атом может быть на службе войне!

Отношения разведки и ее «крыла», НТР, складывались с «верхами» весьма сложно. Берия и Сталин, казалось бы, должны были быть более внимательными к информации разведки. Но…

Но шла битва за Москву, и все внимание в ГКО было приковано к защите Отечества на фронтовых рубежах. В резидентурах приоритет отдавался информации по «сиюминутной» помощи событиям на советско-германском фронте, а в области военной техники — немедленному повышению эффективности вооружения.

Естественно, в этой ситуации Квасникову докладывать наркому госбезопасности Берии было нелегким делом. Но Квасников, сотрудник госбезопасности государственного склада, шел на этот шаг. А исходил он из того факта, что собранная и получаемая из-за рубежа информация весьма важна — и по актуальности, и по документальности, и по секретности, и что промедление с работами над атомным оружием весьма отрицательно может сказаться на последующем периоде ведения войны. И идеолог НТР упрашивал Берию доложить Сталину о возможности появления на Западе — в Германии, Англии и США — нового мощного взрывчатого вещества. Доводы разведчика-ученого Берия встретил раздраженно, недвусмысленно давая понять, что за дезинформацию последует наказание. Но и через месяцы Квасников повторно обращал внимание наркома на активизацию работ над атомом на обоих берегах Атлантики.

В марте 1942 года из Лондона пришли особо тревожные сведения: «… секретные лаборатории Германии активно ведут исследования по созданию урановой бомбы…» И случилось так, что настойчивость идеолога НТР привела к долгожданному докладу наркома Сталину. Это сообщение вождя озадачило. А Берия уже не говорил «об отвлечении нашей страны на путь непомерных затрат». В Кремль были приглашены академики А. Иоффе, Н. Семенов, В. Хлопонин, П. Капица (Тем не менее в деятельности Лаврентия Берии, как государственного деятеля в создании отечественной атомной бомбы и атомной промышленности, в целом известна и положительная сторона. — Прим. авт.).

Результаты кремлевской встречи проявились уже в июне 1942 года. В оперативном деле «Энормоз» об этом свидетельствует шифротелеграмма резидентам, подготовленная Квасниковым и подписанная начальником разведки Павлом Михайловичем Фитиным.

В шифровке из Центра (№ 834-23 от 14.06.1942), в частности, говорилось: «…прошу всех принять меры к получению сведений следующего характера…» И далее — конкретные задания по широкому кругу вопросов «по теме». Но все же многое о характере отношений в рамках «разведка — ГКО» оставалось неизвестным еще не одно десятилетие…

Доклад Лаврентия Берии Иосифу Сталину. Это случилось на сто тридцать шестой день войны, в ноябре 1941 года, именно после получения из Лондона той самой тревожной шифровки. Главными в сообщении были четыре особенно настораживающих момента: резидентура располагает полученными от ценных источников особо секретными документальными материалами о ведущихся в Англии теоретических разработках по созданию атомной бомбы (1); она обладает «колоссальной разрушительной силой, эквивалентной нескольким тысячам тонн тротила» (2); работы по ее созданию ведутся «с большой поспешностью» (3); англичане «испытывают страх перед немцами, которые могут первыми изготовить» подобное оружие (4)… Таким образом, в руках разведки — Квасникова — и государственного деятеля Берии появился первый аргумент в защиту необходимости заниматься «атомом» всерьез.

Естественно, Сталин высказал опасения по поводу дезинформации и попросил Берию, чтобы «в природе возможности такого мощного взрыва» разобрались наши ученые. Берии было известно, что, в частности, академик Иоффе считает: «…атомное оружие — это гипотетическое оружие. Оно может быть, а может и не быть…» (аргумент «против»).

Главе государства, как и большинству людей его окружения, трудно было представить самое понятие «ядерное деление», да еще чрезвычайной мощности. Однако вождю, с его реальным подходом в делах, не давали покоя аргументы ученого-физика Флерова, а главное, его убежденность: «надо, не теряя времени, делать урановую бомбу» (второй аргумент в «копилку» Квасникова и Берии).

Но и неотложные задачи, связанные с тяжелым положением Красной Армии, — обеспечение фронта снарядами, самолетами, танками… — в тот момент, казалось бы, были аргументами «против». Однако Сталин за поступающей информацией о «сверхбомбе» велел следить.

В начале февраля 1942 года появились новые документы от фронтового разведчика. Это были математические вычисления и физические формулы, найденные у пленного немецкого офицера. Научная экспертиза показала, что речь шла о расчетах получения тяжелой воды и об уране-235. Данные свидетельствовали: в Германии ведутся серьезные работы по созданию атомной бомбы (третий аргумент).

Справка. Где-то под Таганрогом фронтовые разведчики взяли «языка» — немецкого штабного офицера. В его портфеле нашли записную книжку, всю «усеянную какими-то странными формулами и странным значками». Случилось так, что эта книжка оказалась в руках известного военного инженера Ильи Григорьевича Старинова, крупнейшего специалиста по взрывному делу, а в войну — «диверсанта № 1».

Старинов интуитивно понял, что речь идет «о какой-то взрывчатке» и отправил записную книжку в Москву, где она оказалась в ГКО. Из записей стало понятно, что германская сторона также собирается обзавестись атомной бомбой.

Исчезновение научных статей по «атому» перед войной обнаружил и физик Георгий Флеров. Он, как и Квасников, догадался, что это связано с работой над военным атомом. Флеров обратился по двум адресам: в ГКО и в свой Физико-технический институт, который к тому времени эвакуировался из Ленинграда в Казань. В институте устроили научный семинар, но к однозначному решению о целесообразности начала работ в этой области не пришли. По словам одного из участников этого семинара: «У меня не было уверенности, как завершилось бы тайное голосование, если бы на семинаре пришлось решать — нужно ли немедленно начинать работы уже через год или два…»

А вот категорическое утверждение историографа НТР Барковского:

«Дальновидный Квасников ставит нам задачу: создать для решения этого вопроса агентурную сеть из квалифицированных источников. К 1943 году, а именно в это время была создана Курчатовская лаборатория, такая сеть была налажена и информация шла потоком к Курчатову…»

Затем в ГКО на имя Сталина поступило второе письмо от ученого Флерова. Он снова настаивал, что «появление в руках нашей страны такого оружия позволит достичь сразу значительного превосходства» в войне с Германией (новый аргумент).

Однако «осторожный» Берия, и как член ГКО, и как глава госбезопасности, не торопился докладывать Сталину про это письмо Флерова, все еще перепроверяя. И вот новая шифровка из Лондона, доложенная ему Квасниковым и Фитиным, — она решила ускорение его встречи с вождем по «проблеме атомного оружия».

Шифротелеграмма гласила:

«…специальный комитет по урану доложил министру авиационной промышленности, а затем Черчиллю о том, что атомную бомбу можно изготовить до окончания войны, если будет признано необходимым затратить на это соответствующие средства…

В проекте ее создания подсчитана потребность в людях, электроэнергии и деньгах, определены ее внешние размеры, сила взрыва и число возможных жертв. Опытный завод по урану-235 намечается построить в Англии, а завод промышленного производства — в Канаде. Нуждаясь в большой финансовой помощи, Англия предложила США вести дело так, чтобы кооперировать дальнейшие работы по изготовлению атомной бомбы. Президент Рузвельт одобрил обмен с Британией научно-технической информацией и направил личное послание Черчиллю, предлагая, чтобы любые усилия в этом важном деле могли с пользой координироваться и проводиться совместно».

Но был ли Берия таким уж осторожным в атомных делах? Все же он был одним из соратников Сталина, причем высокого государственного уровня, к тому же «технически грамотным» и, кроме того, главой госбезопасности. Но только теперь, соединив в одно досье три группы сведений: материалы лондонских источников, письма физика, расчеты немецкого офицера, — Берия развернуто доложил «атомную проблему в мире» Сталину, главе ГКО и главнокомандующему.

Вот что было главным в этой докладной, подготовленной Квасниковым: «…Из прилагаемых совершенно секретных материалов, полученных НКВД СССР в Англии агентурным путем, видно, что существует возможность создания и использования атомного оружия…»

Теперь уже менее года оставалось до появления в АН СССР престижной Лаборатории № 2 — кузницы первой отечественной атомной бомбы — и начала разворачивания отечественной атомной промышленности.

Если в Лондоне «по теме» работали десятки источников, то в Штатах в тот момент пытались к этой работе подключить источники в Нью-Йорке, Вашингтоне (нелегальная резидентура «Мера» во главе с разведчиком Ахмеровым) и Сан-Франциско.

«Атомная информация» пошла в Центр широким потоком с обоих берегов Атлантики. Здесь она приводилась в строгую систему, переводилась, снабжалась справками и с 1944–1945 годов стала поступать на стол к идеологу НТР и первопроходцу в «атомных делах» Леониду Квасникову. А затем — из рук в руки — Игорю Курчатову, руководителю отечественного атомного проекта «Уран» Лаборатории № 2 АН СССР.

О цепочке «из рук в руки» вспоминал историограф НТР Владимир Барковский:

«В центре знали об этой информации только руководитель научно-технической разведки тов. Квасников и его доверенные. Отсюда информация поступала к Курчатову — руководителю советских физиков-атомщиков. Курчатов передавал полученную информацию своим сотрудникам. Все это время они думали, что информация поступает из других научно-исследовательских центров. Им ничего не было известно об истинных источниках поступления данных…»

Выход НТР на Игоря Курчатова. Когда по линии разведки ответственным за получение «атомной информации» был назначен Леонид Квасников, он встретился с Игорем Курчатовым, который ему сказал:

— Как мне сообщили из вашей службы, у американцев над атомным проектом работают 200 тысяч человек. У нас только сто ученых и научных сотрудников. Мы оказались в роли догоняющих и очень полагаемся на вашу помощь. Нам необходима любая информация, которая отражала бы уровень проработки различных проблем учеными США и Англии…

А к участию к операции (ее название было известно только разведке) допущено было всего несколько человек: в штаб-квартире разведки — ее начальник Павел Фитин, его заместитель Гайк Овакимян, Леонид Квасников и переводчица с английского языка Е. Потапова (позднее Зоя Зарубина); в нью-йоркской резидентуре — резидент Василий Зарубин, разведчики-атомщики НТР Семен Семенов, Александр Феклисов и Анатолий Яцков; в Лондоне — Анатолий Горский и Владимир Барковский.

И вот тогда-то, чтобы направить работу нью-йоркской резидентуры в нужное русло, туда был командирован в качестве заместителя резидента по линии НТР Леонид Квасников. Он сумел убедить Зарубина в целесообразности обратить серьезное внимание на работу научно-технической разведки.

Историческая справка. Созданная Квасниковым самостоятельная группа имела своего шифровальщика и автономную связь с Москвой. В группу был включен самый опытный разведчик-ученый-инженер Семен Семенов. Удалось добиться, чтобы в резидентурах Лос-Анжелеса, Сан-Франциско и Вашингтона были введены должности помощников резидента по НТР.

Нашей разведкой были охвачены почти все объекты американского атомного проекта «Манхэттен»: чикагская лаборатория («начинка» для бомбы), из которой один из агентов вскоре перебрался на работу в Лос-Аламос; на заводе в Хэнфорде — два ученых-физика; один агент освещал ход строительства атомных предприятий; в самом Лос-Аламосе начал действовать еще один агент «Калибр», который первым сообщил, что там разрабатывают два варианта атомной бомбы — урановой и плутониевой.

К началу 1945 года «атомная агентура» поставляла в Союз исключительно ценную информацию, о которой писал Игорь Курчатов: «…получение данного материала заставляет нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить три новых для советской атомной физики направления в работе…», «…материал большой ценности… Таблица точных значений сечений деления урана-235 и плутония-239 позволяет надежно определить критические размеры атомной бомбы…», «…получение подробных сведений по магнитному способу выделения урана-235 является крайне желательным…»

…Пожелтевшие страницы оперативного дела «Энормоз» и дел причастных к «атому» источников информации и по сей день хранят на оперативных письмах, шифротелеграммах и справках пометки коллег Квасникова, среди которых выделяются лаконичные и строго конкретные его личные указания.

И еще. Сохранились и оценки, лично составленные главой проекта «Уран» на добытые «гвардейцами Квасникова» сведения, которые предназначались узкому кругу лиц, допущенных к таинственно получаемой информации разведкой госбезопасности из-за рубежа.

Справка. Десятилетиями возникает вопрос в среде ученых-ядерщиков и разведчиков:«… действительно ли именно разведка обратила внимание на возможное военное использование атомной энергии »? А как же Курчатов? Другие наши физики-ядерщики? Обратили внимание — да! Но не создавали, сразу следует оговориться (хотя об этом якобы «противостоянии» в девяностых годах прошлого века много писала пресса, говорило радио и показывали интервью по телевидению…). Никогда профессионалы из числа атомных разведчиков, а также ученый-историограф НТР Барковский, не поддерживали и даже опровергали саму мысль, что атомная бомба появилась только благодаря усилиям разведчиков! Ее создавали ученые и специалисты, а разведка лишь помогала в решении научных и технических задач.

Историограф Барковский в унисон своему руководителю Квасникову разъяснял ситуацию с информацией по атомному оружию в мире и в Союзе следующим образом:

«В СССР, за исключением Игоря Курчатова и тех ученых, никто не помышлял о военном варианте использования атомной энергии. Не думали о таких возможностях и ученые США. Лишь физики, бежавшие из нацистской Германии, знали, какую опасность для человечества представляет ядерное оружие.

Ведь Германия буквально стояла на пороге создания принципиально нового оружия… Многие физики Германии обосновались в то время в Англии. Среди них Макс Борн, Рудольф Пайерлс… Естественно, англичане ухватились за идею создания атомного оружия…»

 

НТР в преддверии войны

Что происходило в разведке в преддверии Второй мировой войны? В 30-е годы разведка госбезопасности проводила в интересах страны весьма полезную работу по экономическому и научно-техническому («техническому») направлениям.

Степень готовности к работе научно-технической разведки в годы войны была весьма ограниченная. Ей стали придавать особое значение в самый канун нападения Германии на Советский Союз. Да, оценки добываемой информации шли положительные, и работа велась по заданиям Инстанции. Однако даже сама структура в системе госбезопасности и внешней разведки была более чем скромная, хотя само направление было выделено в самостоятельные отделения (8-е — в 1930-м и 10-е — в 1938-м годах). Но тревожил вопрос с кадрами…

Справка. Когда Квасников пришел в отделение в 1938 году, он оказался там «сам четвертый». И вот что он увидел в стенах разведки: «Перед войной разведка была полностью ликвидирована: было много арестов, разгром полный. После моего оформления в отдел разведки я обнаружил трех человек. Все новички…»

Но уже в следующем году его назначили руководить научно-техническим направлением. Пришедший в разведку одновременно с Квасниковым ее начальник Павел Михайлович Фитин быстро разобрался в потенциальных возможностях нового сотрудника. О нем вскоре стали говорить, как о человеке, который «обладал цепкой памятью, незаурядными аналитическими способностями, имел познания в разных областях науки и техники… Но имел и собственное мнение ».

Через многие годы, когда приводили примеры выдающихся разведчиков, о Леониде Романовиче говорили: «великого разведчика отличает интуиция».

…И все же в целом правительство работой НТР (тогда «техническая разведка») были довольны. В обширном издании «Разведка Великой Отечественной» об этом направлении разведки в предвоенный период говорится, что «усилия НТР оценивали еще в 30-е годы, „как жизненное звено внешней разведки“; соответствующая ее деятельности информация в целом отвечает потребностям оборонных и народнохозяйственных отраслей промышленности страны».

Ставка на проникновение в секреты передовых по промышленному развитию государств — США, Англии, Германии — оправдала себя и тогда, и позднее, в мирное время. Появление разведчика-ученого Квасникова в стенах штаб-квартиры разведки оказало явное положительное влияние на развертывание работы НТР по многим аспектам, в рамках особого научного и технического интереса советских ученых и специалистов. Естественно, на все это требовались средства и время, и разведка, в силу специфики своей тайной деятельности, компенсировала это в процессе создания передовых технологий.

Справка. Испокон веков «техническая разведка» велась государствами и частными организации (бизнесом). Причем для бизнеса это было получение выгоды — экономия средств и времени («промышленный шпионаж»), а для тех, кто занимался проникновением в научные и технические секреты Запада, — это обеспечение безопасности государственного уровня для, казалось бы, также экономии средств и времени, но… в условиях запретных санкций — то есть еще и способ выживания («научно-техническая разведка»).

Преддверие и канун войны… В указанных странах (да и других) наши разведчики получали информацию, сыгравшую существенную роль в техническом насыщении отечественной промышленности, особенно в стремительном развитии военных ее отраслей — для сухопутных, воздушных и морских сил.

Документальная информация от разведки затрагивала фактически весь круг вопросов по улучшению вооружения РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии). Речь шла об авиа- и танкостроении, артиллерии, кораблестроении, производстве боеприпасов. Эти материалы — западные научные и технические наработки, казалось бы, должны были оказывать реальную помощь в укреплении обороноспособности государства и в дальнейшем развитии науки и техники в Союзе в предвоенные годы. Однако…

Известно, что располагать передовой информацией и образцами техники — это означает только первый шаг к отечественным наработкам — нужно было создавать реальные промышленные мощности. Нужно было готовить технические кадры… И все же, материалы, получаемые разведывательным путем, сокращали время на разработку собственных систем вооружения и экономили значительные средства промышленного роста. И этот рост определялся девизом вождя: «За годы пятилеток пройти столетия!» (И ведь прошли! Это было реальное и значительное подспорье в канун нападения Германии, когда 43 % всех средств страны шло на оборону.)

Справка. Пример из военного лихолетья лондонской резидентуры раскрывает, какими «мелочами» занималась НТР. Конечно, тема атомного оружия была не единственной в «заботах» этой резидентуры. Вспоминал историограф Барковский, получивший задание от Квасникова: «Радиоэлектроника, локация, достижения в науке и технике… Нам в те годы, а я всю войну работал в Англии, многого не хватало. Однажды пришла шифровка: добудьте рецепт безмасленной эмульсии для обточки снарядов. Вот такой диапазон работы разведки…»

На фоне забот по организации работы с атомной агентурой этот случай, казалось бы, выглядит казусом! Но… Ускорение и удешевление обточки снарядов означало прирост их появления на фронте, вероятнее всего, на долю или один процент, а для всей артиллерии — это уже миллионы конкретных боеприпасов «сверх нормы».

В тридцатые годы «техническая» информация попадала, казалось бы, в нужные руки, но не всегда. Особенно когда речь шла лишь о первых шагах в создании новых вооружений. Так, от ценного источника берлинской резидентуры «Брайтенбаха» — Вилли Лемана (работал с 1928 года: передавал материалы политического, экономического, контрразведывательного и научно-технического характера) поступило две информации. Одна — по ракетной технике (была принята к сведению и использована), а другая — об уровне работ германских ученых над атомным оружием. Но это было в середине тридцатых годов: к сожалению, эти сведения некому было оценить, и они осели в архивных делах источника — о них не знали ни компетентные разведчики НТР, ни советские ученые-физики. Лишь спустя десятилетия после войны эти сведения стали достоянием историков, в том числе историографа Барковского.

* * *

У истоков НТР. И все же, с чего начиналась советская научно-техническая разведка к моменту прихода в нее ученого Квасникова? Это произошло в 1925 году.

Молодой советской внешней разведке госбезопасности насчитывалось всего пять лет, когда в ее недрах было создано самостоятельное направление — научно-техническое (по своей сути, а не по названию). Это было связано со стремительными темпами восстановления народного хозяйства, порушенного двумя войнами, Первой мировой и Гражданской. Запад не оставлял намерения ликвидировать военным путем Страну Советов — это «инородное тело» в системе капиталистических государств. Более того, в который раз вынашивались планы поделить Россию между странами, именуемыми Великими Державами, — Англией, США, Францией, Германией, Японией.

Советскому государству предстояло в кратчайшие сроки подготовиться отстаивать свою независимость на полях сражений. И потому НТР, в условиях дефицита времени и средств, вменялось добывать научную и техническую информацию — технологии, образцы, идеи, прямо касающиеся усиления оборонной мощи страны. К таким отраслям промышленности относились: тяжелая металлургия, горнодобывающая, станкостроительная, тракторостроительная; а из специально военных — по авиации, танкам, артиллерии, стрелковому оружию, всем видам боеприпасов и производству топлива на основе нефтепереработки. Работа НТР организовывалась, в первую очередь, в высокоразвитых в промышленном отношении странах, которыми стали упомянутые выше государства.

…Идеолог НТР Квасников умел подбирать кадры. Сложилось такое положение, что два разведчика с инженерной специализацией на двух берегах Атлантики и затем в штаб-квартире НТР в Москве оказались тесным образом связаны с научно-техническим направлением разведки госбезопасности. И Квасников — в штаб-квартире и в Штатах, и Тарковский — в Лондоне и штаб-квартире в годы войны и после нее активно формировали основные аспекты НТР. Об этом уникальном явлении коллеги говорили: «создавали заделы на послевоенный период». Например, Тарковский, по «велению» идеолога НТР, стоял у истоков первых практических шагов, сделанных «атомной разведкой» в Лондоне, дважды за океаном, и, как продолжатель «дела Квасникова», до конца шестидесятых годов.

Но в чем «формирование»? В конкретных аспектах деятельности НТР в области сбора информации по насущным для обороны страны отраслей промышленности и вооружений, а это — авиация и реактивная техника, радиолокация и электроника, взрывчатые вещества и химия, химбакоружие и защита от него. Ведь шла кровопролитная война…

Справка. Весьма характерно, что Барковского направили в лондонскую резидентуру в канун войны не как сотрудника по линии НТР, а в качестве «разведчика общего профиля». Но его инженерная подготовка, естественно, привела его на стезю работы с «техническими источниками». А это — более двадцати агентов, из которых шесть он привлек самостоятельно, а остальные были источниками по указанным выше аспектам разведывательной тематики.

Итак, почему все же линия НТР с удивительной последовательностью и оптимальная по структуре, кадрам и способностью проводить уникальные операции зарождалась «из полруки» идеолога Квасникова, разведчика-ученого?

Это случилось в тот момент, когда на нее легло решение специфических разведывательных задач. И такая линия появилась, в первую очередь, в союзных по антигитлеровской коалиции странах — Англии и США. В силу высокого научного и технического потенциала эти страны создавали виды и системы оружия, превосходящие своими параметрами вооружение фашистской Германии. Именно Квасников проявил прозорливость, еще в довоенное время включая резидентуры в Англии, США, Франции, Германии, Австрии, Италии в число своеобразного «плацдарма» для расширения работы НТР за рубежом.

Де-факто одно из таких направлений появилось в Лондоне. Можно предположить, случайность? Но еще древние категорически утверждали, что в жизни рассчитывать на случайность может только… идиот. В «лондонской одиссее» Барковского вроде бы просматривается случайность, если бы не одно «но»… Ведь именно там уже были агенты из числа ученых и специалистов, и именно там появился «технически грамотный» разведчик «общего профиля». С позиции сегодняшнего взгляда на историю НТР, пятилетняя «одиссея» в Лондоне могла бы без преувеличения быть названа «линией Дэна», то есть Барковского. Как и «линия Романова», то есть Квасникова, в бытность его руководства НТР в Америке (1943–1945).

Правда, в Штаты к началу войны Квасниковым уже были посланы его «технически грамотные» коллеги — Анатолий Яцков и Александр Феклисов. Правда и то, что этих будущих Героев России подключили к работе по линии НТР фактически только с появлением в США самого идеолога этой специфической службы. А вот предвидящим полезность работы с «технической агентурой» оказался к тому моменту только лондонский резидент Анатолий Горский. Именно он вручил своеобразные «ключи» к этим источникам своему молодому коллеге Барковскому.

Конечно, в первую очередь атомная бомба, однако добычей материалов по этой проблеме отнюдь не исчерпывался круг разведзадач, решаемых НТР все годы войны. Уже в первые дни войны задачи, поставленные ГКО страны перед разведкой госбезопасности, сформировали общее направление ее работы: «осуществлять НТР в развитых капиталистических странах в целях укрепления военной и экономической мощи СССР».

Перечень наиболее интересных для нашей военной промышленности вопросов в виде разведывательных заданий был подготовлен в НТР и направлен за подписью Квасникова и Фитина в Нью-Йорк и Лондон. Именно в этих городах по обе стороны океана резидентуры все годы войны стали основными поставщиками научной и технической информации по военно-прикладной тематике.

* * *

1941. Сталин — резиденту Зарубину. Известный разведчик-нелегал Василий Михайлович Зарубин в конце 1941 года готовился к работе в США в качестве руководителя «легальной» резидентуры в Нью-Йорке. В это время руководство разведки госбезопасности распределяло задания между резидентурами с учетом их возможностей, а главное — степени осведомленности по Германии и роли союзнических отношений к ней.

Перед отъездом в Америку Зарубина принял Сталин, определив его разведточке следующие задачи (стиль текста сохранен):

— следить, чтобы Черчилль и американцы не заключили с Гитлером сепаратный мир и вместе не пошли против Советского Союза;

— добывать сведения о военных планах Гитлера в войне против СССР, которыми располагают американцы;

— выявлять секретные планы союзников в войне с Германией;

— попытаться узнать, когда западные союзники собираются в действительности открыть «второй фронт» в Европе…

Гитлеровские войска ко времени этой беседы подошли к столице. И тем не менее, еще одно здание ставил Сталин резиденту: «организовать работу по научно-технической проблематике в интересах укрепления боеспособности Красной Армии».

Весьма характерен сам факт появления подобного задания главы страны в сверхкритический момент сражения под Москвой. Оно, это краткое задание, дышит уверенностью в победе над фашистской Германией и четко расставляет приоритеты в делах разведки за океаном на длительное время борьбы с нацистской Германией, ее сателлитами, с прогермански настроенными «нейтралами» и оккупированными странами с их коллаборационистскими правительствами.

ЗАРУБИН Василий Михайлович (1894–1972). Талантливый разведчик-нелегал. Сотрудник госбезопасности с 1920 года и внешней разведки с 1925 года. На нелегальной работе: в Китае, Финляндии, Дании, Германии,

Швейцарии и Франции (1925–1933). Активная работа в Германии (1934–1937). Восстановил связь с ценным агентом в Китае в канун нападения Германии на СССР. В годы войны возглавлял «легальную» резидентуру в США (1941–1944): информация, включительно по атомной проблематике, регулярно поступала в ГКО. Работал в центральном аппарате (1944–1948).

К 1943 году резидентура в Америке имела 29 источников ценной информации в правительственных учреждениях Белого дома, среди сенаторов Капитолия и сотрудников Пентагона и ЦРУ.

Резидентурой в Америке были добыты материалы о работе американской комиссии в выстраивании отношений с Германией; о позиции США по открытию «второго фронта»; меморандум по Германии, принятый Рузвельтом и Черчиллем в канадском Квебеке в 1943 году («план Ренкина»), о недопущении Красной Армии в Европу; о стратегических планах США и Англии по послевоенному устройству мира; а также информация контрразведывательного характера (а это означает проникновение в спецслужбы этого неустойчивого союзника).

Трагические обстоятельства первого периода войны требовали ото всех резидентур за рубежом интенсивной работы по проникновению в планы гитлеровских генералов. И все разведчики всех резидентур с их источниками были нацелены на получение информации по советско-германскому фронту. Но пребывание в Штатах Квасникова было целевое — наладить действенную работу линии НТР. Что и было блестяще сделано.

 

В Старом и Новом свете

Так в чем заключался триумфальный успех НТР НКВД-НКГБ, руководимый Леонидом Романовичем Квасниковым и его «гвардейцами»-единомышленниками в штаб-квартире в Москве и в резидентурах в Англии и США?

Как уже говорилось, становление реальной работоспособной линии НТР в США началось с приездом в Нью-Йорк Леонида Квасникова. Работая в американо-советском торговом обществе «Амторг» под прикрытием «Международная книга», он принял от резидента Василия Зарубина все дела по НТР. А это — десятки источников, в большей степени нацеленных на активную работу. Положение дел с этой линией выявляло, хотя и объективно оправданный, но все же печальный факт: она оказалась на втором плане, после политической разведки.

Конечно, это было оправдано — вермахт только что стоял у стен Москвы! Но… линии НТР, как таковой, не было. Леонид Романович с грустью вспоминал: «И вот опять я оказался один. Оперативного состава, по существу, не было. Но я отметил двух толковых молодых людей, работавших по другим направлениям разведки. Я связался с Москвой и забрал их себе. Это были Анатолий Яцков и Александр Феклисов. Они-то стали потом основными работниками, которые встречались с людьми и через которых я получал основные материалы от физиков, работавших непосредственно в Лос-Аламосе…»

А пока было известно, что из 150 тысяч сотрудников Манхэттенского проекта полностью владели информацией якобы только человек 10–12. Генерал Гровс, руководитель американского атомного проекта, говорил, что «не более 15 человек, участников проекта, знали всю проблему научных исследований…».

Казалось бы, проникнуть в проект было невозможно, но развернутая Квасниковым агентурная сеть методически подбирала «ключи» к атомным секретам. Проблемы были и со срочной передачей актуальной научной информации. Вот как Квасников вспоминал об этих трудностях: «Полученные данные передавал шифровкой. Помню, как я мучился, передавая восьмикратный интеграл… Часть материалов переправлялась курьерами, чаще через канадскую границу. Даже Тоня, моя жена, несколько раз ездила таким образом любоваться Ниагарским водопадом».

* * *

Тайный фронт разведки госбезопасности охватывал три главных «поля войны»: военно-политическое, военно-экономическое, внешнеполитическое. Но «военный фронт» был поставлен на первое место, потому что «горячий», и требовал немедленных действий ото всех других «полей войны», причем ежедневно и ежечасно.

Центр еще в довоенном апреле 1941 года, с подачи Квасникова, принял решение о переходе на линейный принцип работы НТР, да и всей разведки госбезопасности. Это означало, что разведчики не должны были заниматься всеми вопросами, а только — в зависимости от их целевого использования: политического, экономического, научно-технического.

Так, талантливый разведчик-агентурист Семен Семенов имел на связи около двадцати источников информации по науке и технике, но работал лишь с половиной из них, и то по линии политических интересов резидентуры. На год раньше в страну прибыли молодые разведчики Александр Феклисов и Анатолий Яцков, причем с целевым заданием как сотрудники НТР. Но их уделом с начала войны стала работа по той же политической, хотя и основной линии, но не в интересах НТР. И это было оправдано: шла война, германский вермахт стремительно продвигался к Ленинграду и Москве, захватывая все большую территорию нашего Отечества. Была нужна информация по советско-германскому фронту, каждодневно и ежечасно.

К 1944 году из полученных Центром с двух берегов Атлантики 1167 комплектных материалов документальной информации было реализовано только 616. И вот что характерно: эти материалы были получены не только в результате работы с агентами «классического образца», но и в результате весьма доброжелательного отношения американских граждан и британских подданных к Стране Советов. А отношения эти оказались весьма показательными.

Разведчик-ученый и его единомышленники подметили эту особенность в душах простых англичан и американцев, которые знали, что наша страна является союзником в борьбе с общим врагом, и потому стремились быть полезными. То есть в ходе выполнения «союзных обязательств» сложилась любопытная обстановка: более активная поддержка на «низком уровне», чем официальные общения «по делам союзников».

В Англии Барковскому пришлось работать с несколькими «инициативниками», носителями военной информации научного и технического характера. Ряд из них привлекался к сотрудничеству с Советами в «одно касание», то есть с первой же встречи. А в Штатах «массовость» приобрела, на первый взгляд, необычный характер. Дело в том, что в состав советской Закупочной комиссии, работавшей по линии ленд-лиза в Вашингтоне и Нью-Йорке, в основном входили советские военнослужащие. Им был дан приказ (секретное указание от члена ГКО А.И. Микояна) о тотальном сборе информации технического характера в области военных отраслей промышленности в США. Предвидение «сверху»? Но именно эту особенность подметил идеолог НТР Квасников стразу после приезда в Штаты. И «массовая охота» за секретами принесла весьма ощутимые плоды: проекты целых заводов, спецтехника, фотографии и чертежи для производства самолетов, подводных лодок и узлов к ним, а также всех видов вооружений. Резидентуры работали с людьми на основе их патриотических и антифашистских настроений. А в Америке преобладало еще и протестное настроение против запретов на передачу американскими властями информации военного значения воюющей России. И конечно, помогала еще общая антифашистская атмосфера в стране.

В телевизионном фильме о Леониде Квасникове об источниках информации говорилось: «Это были люди, убежденные в том, что секретов ядерного оружия не должно быть у одной страны, потому что это приведет к трагедии». С экрана сам Леонид Романович о таких помощниках замечал так: «Мне всегда как-то неприятно говорить „агент“, потому что это были наши близкие друзья…»

Защита Москвы и противостояние у Сталинграда с приездом Квасникова, резидента по НТР, позволили реорганизовать работу на этом направлении разведки: в Центр пошел поток целенаправленной информации по всему спектру пяти главных операций НТР — «Воздух», «Радуга», «Зелье», «Парфюмерия» и, конечно, «Энормоз».

Справка. В конце войны из Штатов был получены, можно сказать, весьма любопытные материалы, например по авиастроению. Появление на фронте германских реактивных самолетов обеспокоило американцев. И тогда они за 180 дней разработали свой вариант реактивного истребителя и двигателя к нему. Тотчас по линии НТР в Москву от агента-участника этого проекта ушло 98 комплектных материалов: НИР общим объемом в 5000 страниц (оценка отечественных специалистов: «весьма ценные»). Хотя, казалось бы, опыт у нас, в Союзе, был значительный и стремительный в разработке технологии и создании фронтовых крылатых машин.

А «любопытного» в этой информации было то, что она содержала последние достижения авиационного конструирования, применения современных материалов и синтеза авиационной мысли в области новой для советских конструкторов реактивной авиации. И все это «богатство» оказалось у наших специалистов — а это справочно-сравнительный материал для советского авиастроения. (С большой степенью вероятности можно говорить, что именно подобные материалы позволили в Корейской войне 1950 года нашим МИГам выиграть воздушное сражение с американскими «Сейбрами»! — Прим, авт.)

Подобное вершилось по обе стороны океана. В феврале 1945 года резидент Квасников из Нью-Йорка в записке к руководству разведки с полным правом выполненного долга докладывал, что агентурная сеть «является в основном довольно работоспособной, а по своей технической квалификации стоит на высоком уровне. Большая часть агентов в стране работоспособна…».

(Прим. авт. Довольно объективная оценка достигнутого линией НТР в США высказана в одном из докладов Комитета представителей сената США по антиамериканской деятельности о годах войны (1951). Там говорилось: «Сталин имел относительно промышленности США настолько же полную и подробную информацию, как и сведения, которыми располагало правительство США».)

Что значит в устах Квасникова — «дружеское отношение к нашей стране»? От историографа Барковского известно, как он, разведчик-инженер, в полной мере испытал эту «основу» воюющей Британии под бомбами и ракетами германского люфтваффе. Причем эту же основу, уже после Квасникова, в последующие годы он испытал дважды, поработав в Америке. А ведь сразу после войны в Америке была развернута истерия под лозунгом «охоты на ведьм».

Конечно, в годы войны «дружеские отношения» с американцами проявлялись повседневно, но почувствовал это, развил и закрепил в Штатах резидент Квасников. И потому поколению «гвардейцев Квасникова» есть чем гордиться. Потрясенный германским вандализмом мир в лице простых граждан и подданных перенес свои симпатии на Страну Советов. Это способствовало тому, что Москва была в курсе научных и технических достижений Англии и США, а после освобождения — в Италии, Франции и Австрии.

Советские разведчики за рубежом в годы войны прекрасно чувствовали, что в Советском Союзе люди всей планеты видели единственную силу, которая реально сражалась с фашистской Германией, сорвала ее «блицкриг» в России, создала предпосылки к полному разгрому гитлеровского вермахта и уничтожению Третьего рейха с его нацистской идеологией. А началось все с Битвы за Москву, когда мир понял: фашистов можно побить! Но наряду с антифашистскими настроениями населения стран мира было видно и другое — западные неустойчивые союзники России медлили с открытием «второго фронта». Россия долгие годы вела борьбу на восточном фронте в одиночку И этот факт весьма наглядно убеждал антифашистов в реальной полезности их работы по передаче Советам информации оборонного значения под девизом: «Помочь русскому союзнику!» Так было в Америке и Англии, в Швеции, в освобожденных Италии и Франции. И те, кто работал в рядах «гвардейцев» по линии НТР, остро чувствовали разницу между «первым» — советско-германским фронтом и длительно ожидаемым «вторым» в Европе. Само отношение населения разных стран к героической борьбе Советского Союза вылилось в появление понятия (хотя и не зафиксированного) «третий фронт» в лице сознательных антифашистов. Они помогали России с агентурных позиций и по доброй воле как участники и свидетели мужественной борьбы русских. В этом неоспоримом факте также видится триумфальный успех руководителя НТР Квасникова и всех его «гвардейцев».

Справка. Когда говорят, что разведчики в резидентурах Нью-Йорка и Лондона работали «не по своей линии», то следует понимать, что разведзадания НТР доводились до сведения и тех источников, которые имели широкие потенциальные возможности по добыванию научно-технической информации. Именно такой подход провидца Квасникова нацелил в канун войны на инициативное отношение к добыванию информации по «атому».

Как, например, это случилось с членами «Кембриджской пятерки» — Дональдом Маклином и Джоном Кернкроссом. Талантливый агент Кернкросс в канун Курской битвы передал в Москву данные по новому германскому танку «тигр» с его главной отличительной характеристикой в мощной броне. С этими полученным сведениями — толщина брони, марка стали — ознакомили наших конструкторов артиллерийских систем. И немедленно был разработан новый, более мощный снаряд (За указанные сведения и информацию о месте сосредоточения всех эскадрилий люфтваффе в районе Курской дуги весной 1943 года, когда было уничтожено более 500 самолетов, Кернкросс был награжден орденом Боевого Красного Знамени. — Прим. авт.).

Пространное изложение ситуации с линией НТР по обе стороны Атлантики имеет целью показать, как поток научно-технической информации формировался в руках талантливых разведчиков-энтээровцев под руководством идеолога линии Леонида Квасникова. Специфика работы с источниками такой информации требовала знаний. Более того, эти материалы — «разносортного характера» по науке и технике — предварительно обрабатывались на месте получения, и затем Анатолий Яцков, Александр Феклисов и сам Квасникоов (а в Лондоне — Барковский) направляли их в Центр.

Пример тому: в Штатах — сведения о новом реактивном самолете, в Англии — о новых типах самолетов, которые еще только готовились к производству. А это — характеристики, чертежи, описания, документация по технологии изготовления. И все эти документы требовали особого качества — комплектности, а это тысячи листов…

Не в этом ли заключается «положительный» парадокс с оценкой информационной отдачи разведки за все годы войны: 41 000 материалов с припиской — «без материалов НТР». И никаких обид — потому что один комплект документации, например, по заводу производства самолетов или добыванию урана из руды, либо строительство атомного реактора, уже может содержать сотни материалов с их тысячами страниц…

Годы работы в Центре, но особенно в бытность резидентом в Америке, позволили Леониду Квасникову до мельчайших подробностей выявить пути и способы предвидения специфики работы этого направления разведки, причем на последующие годы «холодной войны». В этом сказался личный и профессиональный подвиг разведчика-ученого.

И если в канун войны в группу НТР входило 3–4 сотрудника, то в годы войны — уже десятки сотрудников в рамках формального отделения. Сразу после войны силы НТР стали превалировать по количеству занятых сотрудников по сравнению с другими направлениями работы разведки — до сотни человек.

Леонид Квасников оставил в Штатах для нужд НТР хорошо «вспаханное разведывательное поле». На нем его коллега-единомышленник Владимир Барковский дважды работал в качестве резидента НТР и в качестве резидента госбезопасности. Естественно, вместе с «гвардейцами» идеолога, которые проявили себя в борьбе с запретами Запада и на равных с разведчиками других линий получали, даже открытым путем, информацию о достижениях в области науки техники.

 

«Гвардейцы Квасникова» в тайной войне

Как уже говорилось, научно-техническую разведку в годы Великой Отечественной войны в штаб-квартире разведки госбезопасности и по обе стороны Атлантики в Англии и США «по-новому» организовал Леонид Романовичи Квасников.

Его усилиями материализовывались «судьбоносные задумки» в делах НТР по всем аспектам информационного военно-прикладного обеспечения в интересах вооружения Красной Армии. Более того — для обороноспособности Советского Союза в послевоенные годы. Это направление деятельности в то время зарождалось в специфических организационных формах, ранее не свойственных работе резидентур.

Как уже говорилось, в силу высокого научного и технического потенциала США и Англия создавали новые виды вооружения для сухопутных, авиационных и военно-морских сил, а в конце войны — еще и тех, которые стали прообразом ракетных войск.

Конечно, в то время в первую очередь речь шла о повседневной помощи воюющей армии. Круг решаемых задач НТР, исходивших от Инстанции — ГКО, правительства и НКО (Наркомата обороны), ограничивал работу Леонида Квасникова. Предвидение идеолога НТР расширило этот круг… «на перспективу», а это — реактивная авиация и ракетная техника, радиолокация и электроника для ее нужд.

Так называемый «дополнительный круг заданий» заранее был сформулирован для этих двух резидентур в Европе и за океаном. Почему так? В этих странах разведчики еще в довоенное время создали сеть ценных источников информации. В ее составе были доктора наук и квалифицированные инженеры в области авиации, военной электроники, химии, медицины… И что особенно важно, с выходом на атомную проблематику.

Вот какой перечень вопросов упреждающего информационного научно-технического характера подготовил Леонид Квасников для резидентур в Лондоне, Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско в начале войны:

♦ о радиолокаторах для армии и флота, в том числе портативных габаритов;

♦ о специальных и высотных самолетах, авиадвигателях и приборах к ним;

♦ о гидроакустических средствах обнаружения кораблей в море;

♦ о средствах ведения химической и бактериологической войн и системах защиты от них;

♦ о синтетических каучуках и продукции химии;

♦ о переработке нефти, производстве высокооктанового бензина и спецсмазках;

♦ об исследованиях по использованию урана в качестве нового источника энергии (конец 1941 года).

Крупномасштабные операции разведки госбезопасности по линии НТР, начатые в годы войны, оказались настолько судьбоносными для послевоенного периода, что были продолжены и расширены под руководством Леонида Квасникова в 50-60-е годы, а его единомышленниками — в 70-80-е.

К таким упреждающим и долгосрочным операциям относятся:

— «Энормоз» — вскрытие секретов производства атомного и ядерного оружия;

— «Воздух» — исследования и практические наработки в области высотных полетов авиации, повышенных скоростей, реактивных и ракетных двигателей;

— «Радуга» — производство электронных систем и радиолокационных устройств;

— «Зелье» — взрывчатые вещества повышенного бризантного действия;

— «Парфюмерия» — состав, наработки производства химбакоружия, способы и средства защиты от него.

Известно, что монополия американцев на атомной оружие прекратилась в 1949 году. Однако предпосылки к созданию отечественной атомной бомбы и атомной промышленности в Союзе были заложены в годы войны именно с учетом информации от лондонской и нью-йоркской резидентур. Потому неоднократно в оценках наших ученых и специалистов говорится о вкладе разведки в работу над отечественной атомной проблемой в высшей степени положительно: «информация соответствует переданному разведке заданию и полученные сведения имеют большое государственное значение». И   таких оценок было множество!

В годы войны активизация НТР в Лондоне стала подвигом разведчика-атомщика Владимира Барковского, единомышленника Леонида Квасникова (в Лондоне работа велась по всему «набору» разведзаданий НТР), как и в Америке, но уже под непосредственным руководством самого Леонида Квасникова с позиции Центра (1948–1950, 1956–1963).

Кроме плодотворной работы в этих двух резидентурах, в годы войны развернулась работа на всех направлениях НТР в Швеции и Канаде, в Италии (1943), Франции (1944), Австрии (после войны).

Но даже в годы войны техническая информация военно-практического значения поступала из самой Германии от агентурной группы «Красная капелла». От нее уже в декабре 1941 года пришли сведения с характеристиками нового истребителя «Мессершмитт», об авиаснаряде, который самостоятельно выискивал цель; о новых авиационных приборах и двигателях, работающих на перекиси водорода; о немецких фаустпатронах и других новинках вооружения германской армии.

Справка. В канун войны из Лондона в Москву ушла информация о размагничивании кораблей и обнаружении морских мин замедленного действия. В 1941–1942 годах в Центр поступили первые образцы радиолокационной техники, сведения о цветных металлах и сплавах, в частности для авиации; о магнитной защите судов от мин, о радиосвязи и приводных радиомаяках-указателях для бомбометания…

Леонид Квасников руководил работой резидентур за океаном, а его единомышленники в Москве курировали работу НТР в Швеции и Канаде, а затем — в Италии и Франции. Так из стокгольмской резидентуры была получена информация о планах Гитлера по подготовке к химической войне против СССР и Англии; данные по пушечному вооружению германского штурмовика «Хейнкель-109», о ходе разработки нового истребителя «Ме-109», а также — о строительстве нового завода в Германии для производства новинки — истребителя «Фокке-Вульф-190»…

По оценке Наркомата авиапрома (1944) в отношении только 125 отчетов по НИР, ценность и актуальность полученных из Англии и США материалов по реактивной технике и аэродинамике высотных и скоростных полетов содействовала ускорению решения задач с созданием отечественной авиационной техники (операция «Воздух»).

Располагая мощной базой по созданию и производству, а также опытом применения радиолокаторов, Запад не стремился помочь России в налаживании производства этой важнейшей для фронта техники. В этом вопросе НТР сказала свое слово: выдающимся достижением стала разведывательная информация, раскрывающая проблему РЛС, что помогло промышленности создавать отечественные системы, а значит расширять боевые возможности всем родам войск (операция «Радуга»).

О значении добытых сведений в результате работы по этой операции силами НТР свидетельствует отзыв председателя Совета по радиолокации академика Акселя Берга на информацию разведки (1200 листов текста, 5000 фотографий, 165 чертежей, 78 образцов): «…вполне соответствует переданному Вам заданию…, получение от Вас этих сведений имеет большое государственное значение. Работу Первого Управления НКГБ за истекший год следует признать выполненной блестяще» (1944).

А ведь еще была результативная работа НТР по операциям «Энормоз» (атом), «Зелье» (ВВ), «Парфюмерия» (ХБО)…

Против атомного шантажа США и Англии (1945). Прошли годы, прежде чем мысли первого послевоенного президента Америки Гарри Трумэна стали наполняться конкретным содержанием — готовилось ядерное нападение на своего бывшего союзника по антигитлеровской коалиции:

«Соединенные Штаты должны говорить языком силы… США должны быть готовы вести атомную и бактериологическую войну… Война против СССР будет „тотальной“ и куда в более страшном смысле, чем любая прошедшая война».

Фактически сразу после окончания мировой войны власть в Штатах стала «корректировать» свои намерения против России. В документах тех лет назывался год, месяц и даже день — 1 января 1950 года. Но… наступил 1949 год — Советы взорвали собственную атомную бомбу!

Академик А. Иоффе отмечал, что полученные разведданные «на много месяцев сократили объем и облегчили выбор направлений, освобождали от длительных поисков».  Леонида Квасникова и его «гвардейцы», занятые «атомными делами», не ведая в полном объеме о проекте «Уран», только много десятилетий позднее узнали, кто помогал им заложить основу появления отечественной атомной бомбы и атомной отрасли Союза.

Американцам скрыть работу над «манхэттенским проектом» от советской разведки не удалось. Четверка «атомных разведчиков» — Леонид Квасников, Анатолий Яцков, Александр Феклисов (в США) и Владимир Барковский (в Англии) проникли за «стену секретности», и широкий поток информации пересек и Ламанш и Атлантику, чтобы оказаться в руках советских ученых и специалистов. Правда, в среде разведчиков-атомщиков есть одно «но»: несправедливо забытый «разведчик от Бога» — Семен Маркович Семенов, известный в кругу коллег как «Великолепный Твен». Именно он, один из первых, вместе с Гайком Овакимяном, мостил дорогу к секретам атомной бомбы в Америке.

СЕМЕНОВ Семен Маркович (1911–1986). Сотрудник внешней разведки госбезопасности с 1934 года. Работал в США по линии НТР (1934–1944) и во Франции (1946–1949). Среди его связей были ценные источники информации — ученые и специалисты в области химии, медицины, электроники, авиации, атомной энергетики. Разведчик-агентурист.

Только из Англии по заданию Леонида Квасникова было получено до момента взрыва первой отечественной атомной бомбы более 10 000 листов теоретического и прикладного характера.

На атомном направлении в Штатах активно работала агентурная группа «Кинга», которая имела источники информации по атомному оружию и производству необходимых материалов (60 000 листов). Группа сотрудничала с советской разведкой вплоть до 1952 года.

Прозорливость Леонида Квасникова сказалась в работе по операции «Энормоз» прежде всего в том, что удалось перестроить усилия «легальных» и нелегальных резидентур в Англии, США, Канаде, а затем — в Италии, Франции и Австрии. К работе замечательной «атомной четверки» в конце 40-х годов присоединился нелегал Рудольф Абель и супруги-разведчики-интернационалисты Морис и Леонтина Коэн, а готовил их для передачи на связь Абелю разведчик Юрий Сергеевич Соколов.

Атомное оружие в послевоенный период позволило советскому государству противостоять США в их стремлении к мировому господству с использованием «атомного шантажа».

Вот что имел в виду один из руководителей и ветеран разведки госбезопасности Вадим Алексеевич Кирпиченко:

«Во время войны мы получили такую информацию научно-технического и военно-технического характера по каналам разведки из США, Англии и внимательно следили за развитием немецкой техники. Сплавы для танковой брони, авиации, артиллерии и боеприпасы к ним, самолетостроение, радиолокация — все это нас интересовало. И вклад нашего научно-технического отдела и соответствующих подразделений военной разведки, конечно же, огромен».

В воспоминаниях начальника разведки госбезопасности Павла Михайловича Фитина (1939–1946), написанных к 50-летию внешней разведки, дается оценка эффективности ее научно-технического направления в годы войны: «Большой заслугой внешней разведки в этот период, особенно резидентур Первого управления в США, Англии и Канады, явилось получение научно-технической информации в области атомной энергии, которая в значительной мере помогла ускорить решение вопроса по созданию атомной бомбы в Советском Союзе.

Мне часто приходилось встречаться с Игорем Васильевичем Курчатовым, который выражал большую признательность за получаемые от нашей разведки материалы по вопросам атомной энергетики. В послевоенные годы мне на протяжении почти пяти лет пришлось заниматься вопросами, связанными со специальным производством и пуском урановых заводов, и в этой связи вновь неоднократно встречаться с Игорем Васильевичем, талантливым ученым и замечательным человеком. В беседах он вновь подчеркивал, какую неоценимую услугу в решении атомной проблемы в СССР сыграли материалы, добытые советской разведкой.

Большое количество материалов добывалось также по вопросам самолетостроения, танкостроения, приборостроения и по другим вопросам науки и техники…»