в которой Сильвер снова предупреждает
Сильвер склонился над ним:
— Ты звал меня?
— Нет! — закричал Туситала. — Нет! Я просто запутался… Это было минутное, а теперь уходи… Уходи, еще не время…
— Я знаю, что тебя мучит, создатель. Я пришел поговорить…
Было так темно, что хотелось закрыть глаза — в них все равно не было проку. Дорогу Фэнни, Ллойду и Генри освещали лишь вспышки молний да светящиеся насекомые, чей свет был подобен огоньку летящей спички. Насекомые не боялись дождя и носились над их головами в бешеном танце.
Дождь усилился, Но никто не обращал на это внимания. Все были озабочены лишь одним: чтобы плети дождя не задевали Туситалу.
Из темноты шагнул силуэт огромного человека. Генри схватился за пистолет, но волнение было напрасным — то был Суанатуфа.
Суанатуфа легко поднял хозяина на руки и понес к дому.
Фэнни пришлось признать, что они немного заплутали в темном самоанском лесу и, если бы не Суанатуфа, неизвестно сколько бы еще ходили вокруг Ваилимы…
— Знаешь, о чем я сейчас думаю, одноногий пират? — спросил Туситала.
И Сильвер ответил:
— Знаю.
— Я думаю о том, что если когда-нибудь кто-нибудь, кто имеет право спрашивать, спросит у Фэнни: «Зачем были все твои мытарства и вся жизнь твоя зачем?» — она сможет предъявить Беллу, Ллойда и того малышку, которого похоронила в Париже. И это оправдает все, потому что дети — главное наше оправдание. А что смогу предъявить я? Бог не дал мне детей… Как ты думаешь, если «Гермистон» будет действительно великой книгой, он послужит хоть маленьким оправданием тем нелепостям, которые я натворил?
— Послушай, создатель, честно говоря, мне порядком осточертело твое нытье. Уже ничего не изменишь. Ты ведь знаешь: только невеждам кажется, будто море огромно и можно плыть по нему куда заблагорассудится. На самом деле это не так-то просто — изменить свой курс. Во всяком случае, ты, создатель, уже не успеешь этого сделать. Но предупреждаю еще раз: до цели тебе тоже не доплыть!
«Нет, — хотел крикнуть Туситала. — Я должен успеть!» — но у него не хватило сил.
И снова кто-то настырный и злой выкручивал его легкие, выдавливал из них кровь. И вот она хлынула горлом, и Туситала почувствовал, что земля уходит из-под ног, он плыл, барахтался между небом и землей, еще мгновение — и небо расплющит его…
Но он услышал голос Сильвера:
— Еще не время, создатель. Еще не время…
Фэнни подняла голову, оглядела стоящих у постели Туситалы людей и сказала тихо-тихо, почти шепотом:
— В последнее время приступы у Луиса затягиваются. Сейчас ему надо побыть одному.
Все медленно вышли, понурив головы. Фэнни подумала, что именно так уходят из комнаты умершего, но быстро заставила отогнать эти горькие предчувствия.
— Твои приходы участились, Сильвер, — простонал Туситала. — Ты мешаешь мне жить, ты приходишь всегда не вовремя, ты загораживаешь мне мир!
— А миру загораживаю тебя, — усмехнулся Сильвер.
Но Туситала не услышал этих слов. А может быть, сделал вид, что не услышал.
— Зачем я только тебя придумал? — вздохнул он. — Ты измучил меня…
— Хорошо помучить — тоже искусство. — Сильвер затянулся трубкой и выпустил дым прямо в лицо Туситалы. Сочинитель Историй закашлялся. — Сдается мне, ты несправедлив к себе, создатель. Бог дал тебе мучения, чтобы ты не сбился с пути. Для людей вроде тебя сомнения и мучения — тот же парус. Пока есть — корабль плывет, а нет… — И он снова выпустил кольцо дыма…
— Мистер Роуз. — Фэнни в упор посмотрела в глаза мистера Роуза, тот отшатнулся от ее взгляда. — Я только что просила всех выйти, эта просьба относится и к вам. Еще я очень прошу, как врач: не сметь курить в комнате, где лежит Луис!
— Простите рада бога. — Роуз выбросил сигарету в окно и выскочил из комнаты.
— Ничего, Луис, ничего. — Фэнни нагнулась и поцеловала Туситалу. — Мы с тобой столько приступов выдержали, переживем и этот. Ты представляешь, мой родной, родители Лафаэле — ну, те самые люди, которым мы помогли построить хижину, — принесли какое-то чудотворное растение, говорят, оно излечивает ото всех болезней. И теперь ты точно поправишься, Луис, я уверена.
— Может быть, мне и нужны эти мучения, — вздохнул Туситала, — хотя я всегда считал себя веселым человеком.
— Не оттого ли тебе удается оставаться веселым, что так мучаешься в разговорах со мной? — перебил его Сильвер.
Но Туситала не стал отвечать на этот вопрос — даже во время приступа он не любил, когда его перебивали. И он продолжил:
— Может быть, все это так. Но как же устали со мной Фэнни и Ллойд… Всю жизнь мне было стыдно болеть, Сильвер, и всю жизнь я болею.
Сильвер отвернулся от Туситалы. На это нечего было ответить даже одноногому пирату…
В комнату вбежала Фаума, рухнула на колени:
— Я молила небо, чтобы оно помогло Туситале. Все жители молили об этом. Злые духи хотят забрать у нас Туситалу, но небеса не допустят этого…
— Дело сделано, создатель, — шепотом сказал Сильвер. — Я предупреждаю тебя: торопись! Но я предупреждаю тебя и о том, что до цели ты не доплывешь. Вот и все, теперь я могу отчаливать.
— Встань, Фаума. — Фэнни помогла Фауме подняться. — Луису, по-моему, лучше.
Туситала хотел что-то ответить Сильверу, что-то возразить. Но на этот раз одноногий пират исчез мгновенно. Он впервые ушел так стремительно, и от этого Туситале стало не по себе.
Приступ кончился, Туситала хотел открыть глаза, но не смог — слишком велика была усталость. Подумал: «Фэнни будет напрасно волноваться, со мной ведь уже все в порядке», — и погрузился в спокойный, мягкий сон.
Фэнни прислушалась к его мерному дыханию.
— Приступ прошел, — облегченно вздохнула она и сказала, обращаясь к Фауме: — Приготовь мне, пожалуйста, чаю. Я так соскучилась по хорошему крепкому чаю.