К концу июня месяца из поступающих донесений становилось ясно, что турки закончили свои тактические приготовления и в Крыму, в самом скором времени, следует ожидать высадки их десанта. Одновременно турецкий сорокатысячный корпус готовился к наступлению на Кубань. Понимая, что медлить нельзя, генерал-фельдмаршал Потёмкин отдал командующему Севастопольской флотилией контр-адмиралу Ушакову приказ: готовиться к немедленному выступлению, перехватить османский флот и не дать ему высадить свой десант на крымский берег.

В это самое время флот османского капудан-паши Хуссейна вышел из Босфора и в последних числах июня даже показался в виду крымского берега, между Севастополем и Ялтой, но быстро исчез, отправившись к побережью Анапы, где его ожидал готовый к бою десант их янычар и стрелков-тюфекчи.

Второго июня Ушаков вышел в море, с целой флотилией из десяти линейных кораблей, шести фрегатов, тринадцати крейсеров, одного репетичного судна и двух брандеров. Основные силы, ведомые русским контр-адмиралом, представляли собой авангард из трёх линкоров и двух фрегатов во главе с шестидесятишести-пушечным линкором «Мария Магдалина» капитана бригадирского ранга Голенкина, основную кордебаталию из четырёх линкоров и двух фрегатов во главе с огромным восьмидесяти-пушечным флагманским линкором «Рождество Христово» капитана второго ранга Ельчанинова, на борту которого находился сам Ушаков, и арьергард из трёх кораблей и двух фрегатов во главе с шестидесятишести-пушечным линкором «Святой Павел» капитана первого ранга Шапилова. Во главе всей флотилии первым кораблём авангарда шёл «Святой Георгий Победоносец», с новыми парусами и заново настроенным такелажем.

Утро, как и всегда, началось с общего построения и последовавшего за тем молебна. В разосланных накануне приказах контр-адмирала говорилось: «Объявите всем до одного во флоте, что прославленный победами над неприятелем сей флот делами умножает славу императорского флага, требуйте от каждого исполнения должности не щадя жизни». Идти решено было к мысу Такиль, бывшему немного южнее Керчи, именно там легче всего было перехватить, идущий со стороны Анапы, османский флот.

Выйдя из Ахтиарской бухты и обогнув мыс Херсонес, флотилия Ушакова отошла в море так, чтобы оставаться в виду берега, и направилась на восток, вдоль южного крымского побережья. Контр-адмирал не спешил, ведя флотилию не на всех парусах, так как опасался, что капудан-паша Хуссейн предпримет какой-нибудь хитрый манёвр и появится в любой другой точке крымского берега.

На второй день после отплытия они были у мыса Сарыч, а на третий лишь миновали Ялту. Прямо у левого борта из морской пучины вырастал живописнейший скалистый берег, укрытый кипарисами и вырастающими прямо из скал реликтовыми соснами. Над ними, утопая в облаках, возвышалась гора Ай-Петри, а после неё самая высокая гора Крыма-Роман-Кош. Но ближе всего к морю, в этой части берега, была похожая на пьющего воду медведя гора Аю-Даг. На рассвете четвёртого дня пред взором предстала гора Димерджи, будто сложенная из бесчисленного множества гигантских каменных статуй, а к вечеру показались высящиеся на неприступных обрывистых скалах руины средневековой крепости Сугдеи. Наступившей ночью обогнули мыс Меганом и, ещё до рассвета, были вблизи Кара-Дага, побережье которого исчерчено живописными скалами, а к полудню видели уже Феодосию с возвышающимися над ней руинами легендарной средневековой Кафы. От Феодосии двинулись к мысу Чауда, и далее к мысу Опуку В Феодосийском заливе, и дальше за ним, захватывающие дух красоты южнобережья резко сменились дикой и полупустынной степью, изобилующей лишь поросшими камышом солёными озёрами.

Ночью с седьмого на восьмое июля русская флотилия достигла мыса Такиль, стала в виду него и преградила собой вход в Керченский пролив. Именно здесь, по предположению Ушакова, он должен был встретить неприятельский флот.

И великий флотоводец не ошибся. В половине десятого утра стоящий в дозоре крейсер подал сигнал о появлении противника. Не прошло и получаса, как на мглистом горизонте показалась вражеская флотилия в составе десяти линейных кораблей, восьми фрегатов и тридцати шести малых судов различных классов, включая бомбардирские корабли, полувёсельные шебеки, двухмачтовые бригантины, лансоны и кирлангичи.

Обе флотилии имели равное количество линейных кораблей, но в турецкой было больше фрегатов и, особенно, малых вспомогательных судов. По общему количеству пушек османы также имели ощутимое превосходство: тысяча сто турецких пушек против восьмисот шестидесяти русских.

Но в общем отношении военно-морских технологий, к концу XVIII века Блистательная Порта уже безнадёжно отстала от передовых европейских стран, в том числе и от России. Построенные Турцией линейные корабли того времени больше напоминали европейские аналоги прошлого XVII столетия. Чтобы хоть как-то сократить своё отставание, османам приходилось делать безумно дорогие заказы английским и французским верфям. Но компенсировать подобным образом все свои недостатки вконец ослабленная и одряхлевшая империя уже не могла Профессиональная выучка и боевая сноровка турецких моряков также не шла ни в какое сравнение с выучкой и сноровкой моряков других, более передовых стран. Единственным весомым достоинством турецкой армии и флота всё ещё оставалась знаменитая турецкая артиллерия, в былые времена принесшая Блистательной Порте не одну блистательную победу.

Заступивший утром на вахту лейтенант Морозов стоял на носу «Святого Георгия Победоносца» и, глядя в подзорную трубу, не выпускал из виду крейсер, должный подать сигнал о появлении неприятеля. Рядом с ним стоял его второй помощник и заместитель гардемарин Сергеев-Ронский, также осматривающий в подзорную трубу далёкий морской горизонт. Его недруг Модест, с которым и на службе не наладились добрые отношения, стоял на корме, держа в поле зрения флагман и репетичное судно.

Погода была ясной и по-летнему жаркой. На небе не было ни единого облачка. Отражающееся от морской глади солнце слепило глаза. Совсем рядом, в стороне мыса, резвилась стая дельфинов. Печально было бы погибнуть в столь замечательный день.

Наконец, стоящий на самом горизонте крейсер, с помощью своих парусов, подал сигнал о приближении неприятеля. Морозов тут же велел Алексею передать сию весть капитану Поскочину, а нескольким матросам, владеющим семафором, с помощью флагов передать об этом всей флотилии. В это время разработанная англичанами числовая система подачи сигналов с помощью флагов лишь начинала входить в обиход, всё ещё не имея общего распространения.

Получив известие о появлении вражеского флота, Ушаков немедленно скомандовал всем капитанам привести корабли в полную боеготовность.

Тем временем, быстро идя по направлению ветра, турецкая флотилия стала стремительно приближаться к своему заклятому противнику. Приближение их было столь грозным и скорым, что могло вселить ужас в сердце любого врага.

Ровно в полдень, подойдя к русскому авангарду на достаточное расстояние, передовые османские корабли открыли огонь. Одно за другим загрохотали их бортовые орудия, вздымая клубы белого дыма и разнося по морским просторам раскатистое громовое эхо.

Первый удар на себя приняли передовые корабли авангарда- линкоры «Святой Георгий Победоносец» и «Мария Магдалина», а вместе с ними фрегат «Иоанн Воинственник». Первые сотни турецких ядер полетели именно в них, врезаясь в борта, дырявя паруса и разрубая канаты. Ушаков незамедлительно отдал команду: «Вступить в бой с неприятелем!», позволившую русскому авангарду открыть ответный огонь. И на этот раз сотни чугунных шаров полетели уже в турецкие корабли.

И всё же, этот первый турецкий натиск был ужасающим. Капудан-паша Хуссейн сделал всё для того, чтобы сходу взять инициативу в свои руки и добиться скорого, решительного перевеса. К корабельным бортовым орудиям, ведущим огонь простыми чугунными ядрами, вскоре добавились залпы огромных тяжёлых мортир, установленных на специальных бомбардировочных кораблях, выстреливающих по высокой навесной траектории ужасными разрывными снарядами. И если большинство простых ядер пролетало мимо или же причиняло незначительный вред, то урон, наносимый этими бомбами, мог попросту стать фатальным. Взрываясь высоко в воздухе, они оставляли после себя огромные облака клубящегося дыма, а падая в воду, вздымали исполинские столпы брызг. Но если же они достигали своей прямой цели, то наносили просто чудовищный урон.

Подключая к атаке всё новые и новые корабли и беспрестанно усиливая огонь, капудан-паша решительно надеялся сломить русский авангард, а после взяться за кордебаталию. Внимание Ушакова в эти судьбоносные минуты всецело было приковано к передовым кораблям. Контр-адмирал понимал, что ести авангард устоит, то он сможет быстро перехватить инициативу и перейти в резкую контратаку. В противном случае дело могло принять самый трагический оборот.

Знали это и капитаны кораблей авангарда, прекрасно понимая, что именно от них может зависеть исход всей битвы.

Производимый турками огонь, достигнув своего пика, стал походить на ужасный огненный шторм, способный снести всё, что попадётся у него на пути, и стойкость русского авангарда, в эти минуты, казалась неким божественным чудом. Но ещё большим чудом казался не менее жестокий и беспощадный ответный огонь, производимый русскими передовыми линкорами и фрегатами. Казалось, что одному огненному вихрю противостоит другой, не менее ужасный и смертельный, огненный вихрь.

На носу «Святого Георгия Победоносца» находилась мощная, похожая на перевёрнутый колокол, мортира, установленная на прочном, намертво привинченном к палубе, лафете, способная посылать в турок такие же убийственные разрывные снаряды, какими они засыпали русских. И именно с ней, вместе с одним матросом и двумя канонирами, и вступил в разгоревшийся бой гардемарин Сергеев-Ронский. В то время как остальные заряжали своё ужасное орудие и производили оглушающий выстрел, от которого, казалось, могло разорваться сердце, Алексей со своей подзорной трубой отслеживал полёт выпущенного снаряда и после каждого залпа давал указания по корректировке.

Снаряды, загружаемые в мортиру, были столь тяжелы и огромны, что поднять их и поднести к орудию мог лишь исполинского роста и дюжей силы матрос, бывший истым образцом настоящего русского витязя. Но те страшные неприятности, причинённые уже туркам, не шли ни в какое сравнение с их трудностями.

Но вскоре непроглядная дымовая завеса, окутавшая поле боя, сделала невозможной хоть какую то корректировку и бить из орудия приходилось попросту наугад.

Клубящийся густой пороховой дым слепил глаза и не давал дышать. Вырывающееся из жерла орудия пламя обдавало таким жаром, что, казалось, в нём можно было сгореть. Пропитанный гарью воздух стал горяч настолько, что его больно было вдыхать. Всё окружающее напоминало огромный, неистово полыхающий пожар.

Близились роковые минуты, способные решить исход противостояния.

Такая минута настала и для Алексея.

Сквозь задымлённую мглу уже невозможно было что либо разобрать, и они отправляли свои смертоносные посылки почти вслепую. Вдруг, шальная турецкая бомба, выпущенная из подобного рода мортиры, угодила прямиком в их носовой мостик. Грянувший взрыв, казалось, потряс всю вселенную. Гиганта-матроса убило на месте, одного из канониров смертельно ранило. Алексею достался один осколок, навылет пронзивший руку. Основную их часть принял на себя погибший матрос, в роковой миг оказавшийся как раз между ним и прилетевшим турецким снарядом. Куда сильней его потряс неистовой силы взрыв, разметавший всё вокруг себя.

Оглушённый, с сильной кровоточащей раной в левой руке, он рухнул на палубу. В этот миг ему показалось, что он вот-вот расстанется с жизнью.

Но именно в эти страшные грозовые минуты неистовый вражеские натиск стал ослабевать. Всем было ясно, что русский авангард таки устоял, и даже своим ответным огнём задал изрядную трёпку противнику. Начальный план капудан-паши по стремительному силовому натиску разбился о передовые русские корабли, как волна о прибрежный риф.

Убедившись в том, что его авангард выдержал самый первый и самый неистовый вражеский натиск, Ушаков решил провести несколько необходимых тактических манёвров с целью усиления боевой линии и предотвращения ненужных потерь. Выждав подходящий момент, контр-адмирал приказал всем шести своим фрегатам повернуть на левый галс и выйти из строя, после чего сформировать собой «корпус резерва» для поддержки основной боевой линии. Повинуясь приказу командующего, тяжёлые сорокапушечные фрегаты, один за другим стали покидать свои позиции, уходя влево. И едва места в боевой линии, занимаемые фрегатами, оказались свободны, Ушаков приказал оставшимся в ней линкорам подтянуться к самому передовому «Святому Георгию Победоносцу» и образовать плотную боевую линию из десяти линкоров. Получив соответствующий приказ, десять линейных кораблей стали выстраиваться в одну мощную боевую колону. Корпус резерва из шести фрегатов стал позади.

К этому времени турецкая флотилия также выстроилась в мощную боевую колону напротив своих оппонентов. Завязалась ожесточённая перестрелка между бортовыми батареями враждующих кораблей. На некоторое время казалось, что силы абсолютно равны и ни одна из сторон не сможет одержать решительной победы.

Тем временем полдень давно миновал и после двух часов дня наметилась некоторая перемена ветра.

Боясь потерять ветер, капудан-паша Хуссейн одал приказ повернуть свои корабли по ветру, чтобы окончательно не утратить инициативу. Ушакову же сия перемена позволила ещё ближе подойти к неприятелю и окончательно перетянуть инициативу на свою сторону. На своём флагмане «Рождество Христово» он решительно атаковал флагманский корабль капудан-паши. Во время манёвра враждующие флагманские корабли сблизились почти вплотную, подойдя друг к другу на расстояние картечного выстрела. Противостояние разгорелось с просто неистовым ожесточением. Зная главную слабость турок, заключающуюся в том, что они держатся лишь до тех пор, пока держится флагман капудан-паши, Ушаков приказал сосредоточить всю мощь атаки именно на нём.

В плотном ближнем бою уже не было места тяжёлым дальнобойным мортирам, и на помощь ни на секунду несмолкающим бортовым орудиям пришли лёгкие фальконеты, установленные у бортов. Именно их и заряжали картечью, наносящей урон живой силе противника. Иногда их заряжали книпелями, состоящими из сцепленных между собой маленьких ядер, применявшихся для стрельбы по вражескому такелажу. К одному из фальконетов и стал Алексей, наскоро перетянув левую руку жгутом из тряпки.

В этом ближнем бою противника было видно уже в лицо. С криком и бранью носились по палубам своих кораблей турецкие матросы, хватаясь за обрывки канатов и пытаясь хоть как то наладить расстроенный такелаж. Паля из ружей, с налитыми злостью глазами, стояли у бортов янычары, когда то вселявшие дикий ужас в сердца своих врагов, но ныне окончательно утратившие свою зловещую репутацию.

Каждый янычар был облачён в роскошный синий кафтан из синего фессалийского сукна, а на голове имел высокую шапку из белого войлока со спускающимся на затылок длинным загнутым лоскутом, который, будучи наполненным деревянными стружками, мог выдержать удар саблей. Согласно преданию этот лоскут был подражанием рукаву плаща, который дервиш, благословлявший войска, клал на голову ближайшего воина. Уже отличившиеся в боях имели на своих шапках огромные султаны из перьев или же одно большое и длинное перо. В качестве подкрепления янычарам помогали тюфекчи, набранные из бедных безземельных крестьян, вооружённые ружьями и облачённые полностью в одежды красных оттенков.

В ответ на их стрельбу с бортов своих кораблей ружейный огонь открыли русские морские пехотинцы.

Понимая, что начинает проигрывать, капудан-паша Хуссейн стал маневрировать, пытаясь отвлечь огонь русских от ранее повреждённых кораблей и восстановить боевой строй. Кое-как ему это удалось, и бой разгорелся с новой силой.

Но снова взять инициативу в свои руки турецкий командующий уже не смог.

В эти минуты противостоящие друг другу корабли сблизились настолько, что в любой момент мог завязаться абордажный бой. При стрельбе в упор, вылетающие из пушек, ядра стали пробивать корабельные борта в два фута толщиной, оставляя в корпусах кораблей зияющие пробоины. Один турецкий вспомогательный кирлангич был окончательно разбит и пущен ко дну. На русском флагмане «Рождество Христово» оказалась подбита грот-мачта, в любой момент угрожая свалиться как срубленное дерево. На турецком флагмане, после удачных попаданий русских зажигательных брандскугелей, два раза вспыхивал сильный пожар, угрожая спалить весь корабль. Наибольшее количество раненых и убитых, в русских экипажах, пришлось на эти ужасные минуты.

Всё происходящее напоминало некое безумие. Адскую агонию огня и крови.

И в этой отчаянной, неистовой борьбе инициатива окончательно перешла на сторону русского контр-адмирала. Умело маневрируя, Ушаков сумел вывести свою эскадру на тактически выгодное наветренное положение. Теперь уже капудан-паше приходилось выстраивать свою батальную линию под ветром.

Русский командующий понял, что настал момент для нанесения решительного и окончательного удара.

В этот момент и произошло событие ознаменовавшее собой полную победу русской флотилии.

Наблюдая со своего капитанского мостика за вражеским флагманом, капитан Поскочин заметил, как шальное ядро сбило адмиральский стяг с его кормы. Решив захватить этот символический трофей, он скомандовал спустить шлюпку. Оставив прочие дела, дюжина матросов бросилась к рострам и с помощью подъёмных крюков стала спускать шлюпку на воду. Восемь матросов взялись за вёсла, на корму уселся лейтенант Морозов, а на носу- его первый помощник Модест. Со всех сил налегая на вёсла, они поплыли к месту, где, вздымаясь на волнах, плавал сбитый турецкий флаг.

Вдруг, с правой стороны, показалась ещё одна шлюпка, спущенная с «Марии Магдалины». По всей видимости бригадир Голенкин также заметил упавший турецкий стяг и захотел забрать его в качестве трофея себе. Но Поскочин, убеждённый в том, что сбившее этот стяг ядро было выпущено со «Святого Георгия Победоносца», считал, что этот трофей по праву принадлежит ему. Завязалось настоящее соревнование между двумя экипажами. На минуту позабыв о сражении, матросы и солдаты двух кораблей стали отчаянно болеть за то, чья шлюпка первой возьмёт приз.

И всё же, первой, как и должно было быть, к месту добралась команда «Святого Георгия Победоносца». Вероятнее всего Голенкин, спуская свою шлюпку, просто не видел, что Поскочин сделал это уже до него.

Первым, словив рукой сломанное древко, трофейный стяг поднял Модест. Выпрямившись в полный рост, под ликующие крики своего экипажа, он несколько раз взмахнул призом, после чего передал его Морозову. Вслед уплывающей шлюпке раздались десятки ружейных залпов. Никто и не заметил, как юный гардемарин уселся на своё место, держась руками за грудь, из которой горячим потоком хлынула кровь.

Лишь когда экипаж шлюпки стал подниматься на борт, матросы обратили внимание на погибшего гардемарина. Вместо того, чтобы радоваться захваченному трофею, все сняли свои шапки и треуголки.

Тем временем минул пятый час беспрерывного боя. Капудан-паша Хуссейн, окончательно убедившись в том, что уже вряд ли сможет на что-то рассчитывать, решил выйти из схватки, пока это можно было сделать, обойдясь сравнительно небольшими потерями. Следуя за своим флагманом, из боя стали выходить и другие корабли турецкой флотилии. Поворачивая на обратный курс, они контр-галсами стали расходиться с русской боевой линией. При этом некоторые из них настолько с ней сблизились, что бьющие в упор русские пушки, казалось, вот-вот окончательно их разобьют и пустят ко дну. На одном турецком линкоре, как топором, была срублена бизань-мачта, на вице-флагмане сорвались сбитые фор-марсель и крюйсель. Изрядно побитая и едва окончательно не уничтоженная турецкая флотилия обратилась в полное бегство.

В неистовом пятичасовом сражении русские линейные корабли выпустили свыше двадцати тысяч снарядов- по семьдесят на каждую пушку одного борта.

Ушаков, в свою очередь, не собирался отпускать противника просто так.

Выйдя на ветер на своём флагманском корабле, он взял на правый галс и устремился за ним в погоню. При этом авангарду, понёсшему наибольшие потери, приказал повернуть оверштаг, а остальной флотилии велел вступить в кильватер своему флагману.

Разбитая турецкая флотилия, едва сохраняя строй, направилась к турецкому берегу. Ушаков на своём флагмане «Рождество Христово» последовал за ней, надеясь ещё подсыпать жару противнику. Но наступил вечер, стало темнеть. В сгущающихся сумерках удирающие турецкие корабли стали пропадать из виду. К десяти часам вечера, наступившая темнота позволила туркам окончательно скрыться.

Но Ушаков решил продолжить погоню и ночью. Приказав зажечь огни, он направился дальше, придерживаясь вероятного курса отступления противника. Русский контр-адмирал был уверен, что враг слишком легко отделался.

Тем не менее, наступившим утром, он так и не смог обнаружить бежавшего противника. Посланные по его вероятному следу крейсеры также вернулись ни с чем. Идти дальше и пытаться настичь турок у их берегов было слишком рисковано. Тем более, что и русским линкорам победа не досталась даром. На всех кораблях был до крайности повреждён рангоут и такелаж, в бортах зияли пробоины, паруса либо сгорели, либо превратились в дырявый утиль. На трёх линкорах были подбиты грот-мачты, грозя в любой момент рухнуть, на одном была снесена фок-мачта.

Поняв, что дальнейшее преследование не имеет смысла, контр-адмирал приказал поворачивать на Феодосию.

Победа в Керченском сражении стала решающей морской победой во всей русско-турецкой войне 1787–1791 годов. После поражения под Керчью турки уже не пытались высадить свой десант в Крыму, а вскоре и вовсе отказались от мысли вернуть себе крымский полуостров и северное причерноморье. Лишь недавно воцарившийся султан Селим III унаследовал уже проигранную войну и после морского поражения под Керчью начал думать о том, как бы её поскорее закончить.

В течение XVIII века Османская империя окончательно утратила былое могущество. Её армия и флот настолько ослабели, что были не в силах противостоять более организованным и технологически продвинутым европейским армиям. Агрессивная завоевательная политика, в былые века укрепившая и сказочно обогатившая могучую Порту, теперь приносила лишь убытки и разорение. Турецкие султаны продолжали править старыми методами, терроризируя подданных, увеличивая налоги и надеясь на добычу от военных походов. Восточный деспотизм, с единоличной неограниченной властью султана, постепенно себя исчерпывал. Упадок империи перерастал во всё более глубокий и всесторонний кризис всей её структуры.

Поняв, что так дальше продолжаться не может, султан Селим III решился на проведение ряда реформ. Он обнародовал указы, позволявшие отнимать земельные наделы у лиц уклоняющихся от военной службы; создал новый корпус регулярных войск по европейскому образцу; открыл военно-инженерное училище; провёл преобразования на флоте. Но реформы встретили сильное противодействие со стороны феодалов и духовенства, особенно со стороны янычар, не желавших терять своё элитное привилегированное положение. Но и эти реформы затронули лишь военную сферу, экономика империи и её административное управление остались в прежнем убыточном состоянии.

Но ничто уже не могло остановить или хотя бы замедлить прогрессирующий упадок.

К концу века Порта попадает под внешнеполитическое влияние, а со временем и полную зависимость от Великих держав, таких как Англия, Франция, Австро-Венгрия и Россия. В их кругу возникает, так называемый «Восточный вопрос», суть которого заключалась в определении дальнейшей судьбы слабеющей империи. В виду большого стратегического и политического значения её территорий, «Восточный вопрос» надолго стал одним из краеугольных камней европейской и мировой политики. Но у каждой из Великих держав было своё видение на будущее Блистательной Порты. Англия и Франция проводили политику «искусственного сохранения» распадающейся империи. Они поддерживали реформы, проводимые турецким правительством, вкладывали деньги в турецкие предприятия, помогали подавлять национально-освободительные движения на Балканах. Австро-Венгрия была кровно заинтересована в присоединении к себе новых, отторгнутых от Турции территорий в Восточной Европе и на тех же Балканах. Россия же настаивала на полном и окончательном крахе ослабшей империи, уничтожении её как государства, с последующим разделом всех её территорий, как ещё недавно это было произведено с Польшей.

К началу XIX столетия Турция оказалась ослабленным, политически и экономически зависимым государством.

Императорская Россия, в это же время, напротив, только начинала входить в зенит своего могущества. Успешная завоевательная политика, начатая Петром Великим, с ещё большим успехом была продолжена Екатериной Великой. Её сын Павел, в 1796 году, унаследовал самое большое по территории государство на земном шаре. В последние годы своего правления императрица Екатерина была сильно обеспокоена революционными событиями во Франции. Она разорвала дипломатические отношения с революционным французским правительством, призывала к его политической изоляции и принимала при своём дворе французскую аристократическую иммиграцию. Император Павел продолжил эту анти-французскую политику своей матери.

Получив рапорт Ушакова о новой морской победе, генерал-фельдмаршал Потёмкин восхищённо докладывал императрице: «Бой был жесток и для нас славен тем паче, что и жарко, и порядочно контр-адмирал Ушаков атаковал неприятеля вдвое себя сильнее… Разбил сильно и гнал до самой ночи; три корабля у турок столь повреждены, что в нынешнюю компанию, не думаем быть им в море, а паче всех адмиральский, которого и флаг шлюпкою с корабля „Георгия“ взят.

Контр-адмирал и кавалер Ушаков отличных достоинств… Я уверен, что из него выйдет великий морской предводитель. Не оставьте, матушка, его.»

В самом же рапорте флотоводца говорилось: «все командующие судов и разные чины флота Черноморского…. с крайним рвением и отличной храбростью выполнили свой долг…»

Уже пятого августа Екатерина написала ответное письмо: «Победу Черноморского флота над турецким мы праздновали вчера молебствием в городе у казанской, и я была так весела, как давно не помню. Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо прошу от меня сказать и всем его подчинённым.»

За Керченскую победу контр-адмирал Фёдор Фёдорович Ушаков был удостоен ордена Святого Владимира второй степени.