Единое психополе человечества, описанное в романе «Год Лемминга», больше всего напоминает некий супер-Голем. Причем степень его влияния, начиная с определенной критической численности вида Homo sapiens, скачкообразно возрастает.

«Как это ни фантастично звучит, можно предположить, что единое информационно-эмоциональное поле, или аура, есть первый робкий шаг на пути превращения человечества в единый суперорганизм, еще не обладающий сознанием и тем более разумом (если это вообще возможно, то произойдет естественным путем не раньше, чем через миллионы лет), но уже способный воспринимать действия раздражителей и отвечать на них приспособительными реакциями, чисто рефлекторно».

Голем, как известно, хочет жить, поэтому его рефлекторные реакции направлены в первую очередь на поддержание собственного гомеостаза. Соответственно, требования к адаптивному поведению клеточек-индивидов со стороны коллективного поля резко ужесточаются. Внешне это проявляется в виде пандемии «экзотического суицида»: производится безжалостная выбраковка элементов, непригодных для успешного функционирования в составе будущего суперорганизма.

В животном мире подобное явление хорошо известно, его можно назвать инстинктом прореживания популяции. Ему отвечает тип коллективного поведения, диаметрально противоположный А-поведению — Т-поведение («Танатос»). При достижении критической плотности популяции животное сообщество меняет свою психологию (а иногда даже физиологию) — исчезают запреты, контролирующие рост агрессивности, и прежде совершенно мирная особь вдруг начинает убивать ближних, убивать потомство, убивать себя… Эпидемия массовых самоубийств охватывает как мелких грызунов — леммингов в Северной Европе, так и гигантов-китов. Массовые убийства и самоубийства в человеческом сообществе свидетельствуют, что оно не является исключением из общего правила.

«Кроме общего роста численности человечества, происходит то, что и является предметом и смыслом цивилизации, — накопление информации и ускоряющийся темп ее поступления к каждому.

По-видимому, человек не смог (пока?) адаптировать себя к информационным потокам такой мощности. Индивидууму — даже подсознательно — эта излишняя информация мешает, он чувствует себя дискомфортно в этом потоке автомобилей и лиц, телевизионных мельканий и призывной рекламы. Отсюда дистресс (именно патогенный дистресс, а не благотворный стресс, как показал Г. Селье), депрессии, психические расстройства, стимулирующие, как известно, затем и соматические. Именно этот переизбыток информации изменяет характеристики психики людей, делая ее в целом, усредненно по нашей общей больнице, более агрессивной по отношению к окружающим. Это и есть адаптация общества к самому себе.

И у крыс все так же. Слишком много усов и хвостов в поле зрения каждой, вполне миролюбивой исходно мышки. И на каждый хвост инстинктивно, рефлекторно даже — какая-нибудь реакция. К этому избыточному информационному потоку крысы при большом их скоплении на малой площади адаптируются изменением психики. На агрессивную».

Однако Громов идет дальше и делает неожиданное предположение, что Т-фактор действует далеко не на всех людей: «отбор прежде всего и даже прицельно косит подлецов, преступников, наркоманов, выжиг, безмозглых пустышек, тупых исполнителей со стерильной совестью и прочую накипь человеческую». Исходя из классификации человеческих видов, в «группу риска» попадают исключительно хищники и деграданты. Иначе говоря, отсев ведется по шкале нравственности.

«Практическая евгеника. Сама собой. Без всякого участия конкретного человека, но приводимая в действие всем человечеством, желает оно того или нет». Оказывается, для наступления Золотого века достаточно просто ничего не делать… Заманчивая перспектива, но, к сожалению, при более пристальном рассмотрении устроить она может лишь деградантов. Как справедливо замечает Борис Шумахер, при селекции «по любым самым возвышенным и изысканным религиозно-философским, морально-этическим, романтично-поэтическим и сексуально-идиотическим критериям — результат один: медленное, но верное вымирание вида». Не говоря уже о том, что нравственный критерий — слишком неуловимая и неопределенная вещь (даже для самих людей), чтобы служить эффективным фактором отбора.

Между тем есть достаточно оснований полагать, что с момента выделения вида Homo sapiens из природной среды эволюции человеческого мозга отнюдь не прекратилась. Только теперь эволюционировали наиболее тонкие его структуры, связанные с усвоением и обработкой информации. Про выраженный антибиологический характер этой «практической евгеники» уже говорилось.

«Выживали с большей вероятностью не биологически более приспособленные, а социально приспособленные. Этот новый вид приспособленности включает качества весьма необычные по сравнению с тем, что ценится при отборе биологическом. Это, например, способность быть в тени, когда убивают ярких, быть слабым или притвориться слабым, когда убивают сильных, быть умным, когда дерутся глупые. Вместо отбора по физической силе и по способности эту силу применять, т. е. отбора по объему собственно воли, столь обычного в животном мире, псевдоискусственный отбор приводил преимущественно к выживанию людей слабых, покорных и при этом способных к овладению культурой».

К числу дополнительных механизмов, обеспечивающих победу слабых, можно отнести запрет гомосексуальных отношений, характерный для многих цивилизованных обществ. Любые сексуальные аномалии свидетельствуют о явных сбоях генетической программы. Так предусмотрено природой: невозможность (затрудненность) участия в нормальном репродукционном процессе автоматически исключает носителей дефектных генов из популяции. Но пассивно-гомосексуальная предрасположенность у мужчин представляет особый случай, поскольку связана с пониженной агрессивностью. Большинство из лиц с преобладанием «женского начала» вполне способно к гетеросексуальным отношениям, то есть к передаче своей предрасположенности потомству. Запрет принуждал их участвовать в размножении, и тем самым смягчал агрессивность популяции в целом.

Приступы беспричинной ярости по отношению к окружающим испытывает временами практически каждый человек. Обычно эти вспышки сразу же подавляются, благодаря наличию в мозгу особых сдерживающих центров. Прирожденных агрессоров отличает патологическая слабость этих центров, делающая проявления их страстей столь разрушительными. Поэтому во многих обществах, особенно архаических, практиковалось употребление препаратов, позволяющих либо заглушать страсти и снимать внутреннее напряжение (большинство легких наркотиков, к которым также следует отнести табак и алкоголь), либо переключать внимание с агрессивных импульсов на новые необычные ощущения (галлюциногены).

«Следует отметить один очень существенный и неучтенный фактор массовой антисоциальности. Исследователи обнаружили среди уголовников в тюрьмах необычайно высокую частоту наследственного дефекта в чтении и правописании». То есть люди, не способные освоить общепринятые способы информационного взаимообмена, автоматически оказываются вне общества. Это направление социального отбора выявилось только на протяжении последних веков, но именно оно сейчас заняло главенствующее положение. Неуклонный рост объема информации повышал требования к уровню развития интеллекта. Точнее, к способностям совершенно определенного рода.

Американский психолог Ч. Спирмен еще в начале XX века обнаружил, что интеллект имеет сложную структуру, определяемую целым рядом независимых факторов. Конкретный человек мог проявлять исключительно высокие способности к одним из них, и в то же время быть совершенно неуспешным по отношению к другим. Сам Спирмен выделял три основных фактора — три составные части интеллекта.

Во-первых, это математический (формальный) интеллект — абстрактное, логически формализованное мышление, умение извлекать связи из абстрактного материала.

Вторая часть общего интеллекта — пространственный интеллект, с помощью которого сознание оперирует с пространственными образами. И, наконец, третья часть — семантический интеллект, который определяет успешность «метафорического» мышления, непосредственное обращение к смыслам.

При дальнейших исследованиях выяснилось, что в целом по популяции наиболее слабо представлен математический интеллект, у большинства людей его уровень невысок. Однако все традиционные формы массового обучения ориентированы именно на него, практически не используя пространственную и семантическую составляющие. Дело в том, что формальный характер обучения, без учета личных особенностей развития и структуры интеллекта, как нельзя лучше подходил для новой эпохи, связанной с переходом от ручного к машинному производству. С этого момента формализация и алгоритмизация начала определять поведение самых широких слоев населения.

«Промышленный переворот был апофеозом неолитического индивидуализма, но и началом его кризиса. Продуктом трех великих столетий оказался идеологизированный человек, утративший личность, передоверивший суверенитет группе (обычно классу или государству) и объявивший себя винтиком организующей системы. Индустриальный мир, увы, стремится стать миром тоталитарным».

Подразумевая грядущую индустриализацию в Советской России, В. Ленин особо подчеркивал: «неграмотный человек вне политики». Иными словами — вне идеологии. Для «винтика» участие в слаженной работе огромного государственного механизма (Голема) в принципе невозможно без способности грамотно прочитать и выполнить приказ. Тоталитарное общество и в самом деле напоминает гигантский компьютер, управляемый заложенной в него программой (например, Программой КПСС).

Подобный принцип распространяется и на все остальные социальные структуры. Та же история образования сводится, по сути, к периодической замене одного стандарта на другой. По данным Института Гэллапа, все современные школы — от Японии до США, включая страны СНГ — учат с одинаковым эффектом. Только максимум десять процентов ее выпускников могут справиться с задачей из учебника, которую они когда-то решали. Этот поразительный вывод до сих пор как следует не осмыслен: «сегодняшняя десяти-двенадцатилетняя, многопредметная, вооруженная новейшими стандартами и технологиями „школа-сервис“ дает по-прежнему только основы грамоты и счета — ровно столько, сколько давала триста лет назад двухклассная церковно-приходская „школа грамоты“ Коменского!».

Таким образом, «пропускная способность» среднестатистического современника относительно колоссально возросшего информационного потока находится на том же уровне, что и триста лет назад. Подавляющее большинство просто не в силах противостоять этому информационному урагану, стремительно «выдувающему» из сознания все, что не поддается кодированию в принятых стандартах.

«Человек теперь утверждает себя путем постоянного заполнения информационного вакуума, превращаясь в интеллектуальную сущность, которая взаимодействует со своим окружением. <…> Поведение становится все более конформным. Происходит сдвиг в сторону повторяющихся ритмов жизни, признания пользы и удобства общепризнанных тривиальностей».

Самодовлеющая инфосфера превращается в непроницаемый экран, наглухо перекрывающий доступ к культурной оболочке. Один за другим блокируются каналы в область высшего бессознательного, — Метаэго, — постепенно сводя к нулю возможности для творческой самореализации. Поскольку для созидателей жизнь тождественна творчеству, они становятся главной мишенью губительного воздействия. Данная драматическая коллизия исследуется в повести Стругацких «За миллиард лет до конца света». Каждый из шести ее персонажей, подвергшихся загадочному «давлению» — высококлассный специалист, стоящий на пороге какого-то незаурядного открытия в своей области. Разнообразие этих областей свидетельствует о том, что истинной причиной необъяснимого и тотального прессинга является сам творческий процесс.

Еще одно важное наблюдение, содержащееся в повести: только один-единственный герой из шести оказался способен на противостояние безликой силе. Как истинный неоантроп, Филипп Вечеровский готов взять на себя всю ответственность: «За мою работу они меня лупят уже вторую неделю. Вы здесь совсем не при чем, бедные мои барашки, котики-песики». Действительно, врожденный конформизм диффузных заставляет их пасовать и перед менее серьезными проблемами. «Жизнь надо выбирать! Что же еще? Не телескопы же ваши, не пробирки же… Да пусть они ими подавятся, телескопами вашими! Диффузными газами!». Глухов, столь темпераментно ратующий за «философию жизни», сам давно превратился в диффузный газ. А ведь когда-то и он подавал большие надежды.

— Ну, так когда это было… — сказал Глухов. — Бароны, знаете ли, стареют…

— Бароны также и воюют, — сказал Вечеровский. — Не так уж давно это было.

Информационное давление среды на новом витке развития вновь обозначило проблему, актуальную для самых архаических сообществ. «Страх общины перед независимыми индивидами, игнорирующими общие структуры поведения, не случаен. Индивид, следующий лишь своим личным устремлениям, своей воле, способен привести к гибели всю общину, принести ее себе в жертву». Гомеостатическое Мироздание в повести Стругацких моделирует незримое, но от этого не менее сильное усредняющее влияние массового общества, ведущее к снижению индивидуальности как самостоятельной ценности. Напрашивается вывод, что подлинная граница отбора проходит по совсем другой шкале — шкале воли. Неоантропы и хищники, наиболее яркие и независимые личности среди всех человеческих видов, являются и наиболее нежелательными элементами информационной цивилизации ближайшего будущего.

Сходные обстоятельства, вынуждающие лучших и худших представители Homo sapiens оказаться по одну сторону баррикад, возникают в романе Д. Дилэни «Новые неприкасаемые». Открытие особого фермента, чье присутствие в крови предполагалось связанным с потенциальными преступными наклонностями, разделило людей на две категории — обычных и «ферм-позитивов» (то есть имеющих позитивную реакцию при прохождении теста на наличие этого фермента). Но что могла определить примитивная химическая реакция? В лучшем случае она оценивала характеристику волевого потенциала, фиксируя его какое-то пороговое значение. Позитивов же однозначно отождествили с хищниками — людьми, которые не в силах контролировать волевые автоматизмы. Они были существенно ограничены в правах и фактически составили касту «неприкасаемых».

Но вместо ожидаемого благоденствия в американском обществе, где происходит действие романа, едва не разразилась гражданская война. Ведь хищники главным образом концентрируются во властных структурах, поэтому в категорию позитивов наряду с настоящими преступниками попало немало высокопоставленных чиновников. Общая беда заставила сплотиться и образовать подпольную организацию с целью захвата власти. «Позитивы в большинстве своем умны, со средним коэффициентом интеллекта 125, а у многих он впечатляюще выше». А если учесть, что многие из них, благодаря высокому положению, сумели скрыть результаты тестирования… И вообще, по меткому наблюдению Диденко: «Весь вопрос в том, кто кого будет идентифицировать!».

Не миновать Америке социальной катастрофы, если бы на помощь героям романа не пришли неоантропы, также числящиеся среди «новых неприкасаемых».

— …Человечество уже столько раз стояло на пороге гибели, но каждый раз у людей хватало сил продержаться, пока разум не выводит их к спасению. Сейчас система сработала безотказно.

— А сработала она по той причине, что множество людей, которым сказали, что они сумасшедшие, в это просто не поверили {121} .

У Громова, если присмотреться, Т-фактором отмечены не только заведомые негодяи. Прежде всего, это сам первооткрыватель единого психополя Филин и его соратник Кручкович. Здесь прослеживается определенная параллель с Вечеровским, на что указывает, в частности, сама фамилия Филина (дружеское прозвище Вечеровского — Фил). Оба они — математики, специалисты экстра-класса, вплотную подошедшие к разгадке фундаментальной тайны Мироздания. (Странный же смех Кручковича — «как будто ухала лесная сова» — напоминает «марсианское» уханье Вечеровского.)

Кручкович поразил Малахова способностью противостоять воздействию мозгокрута: «никогда еще я не видел человека, пытающегося по собственной воле ползти даже при минимальной интенсивности подавления». Незаурядная воля свойственна и Малахову, к финалу романа обнаружившего у себя все признаки Т-поведения. Подобно позитивам, он не собирается покорно дожидаться «самовыбраковки», предпочитая бороться за свою жизнь до последнего вздоха. Но вытеснение из популяции наиболее волевых ее представителей в данном случае — объективный процесс, что исключает возможность счастливой развязки в духе Дилэни. Человечество ожидает период глобальной смуты — «последние конвульсии отсекаемой гангренозной массы».

Символом этой тенденции во «Всех способных держать оружие…» служит деятельность «корректировщиков истории», разжигающих все мыслимые конфликты. Невозможно найти внятное объяснение атмосфере «жути, наползающей на мир — густой иррациональной жути скорой неизбежной войны, которой никто не хочет, но которая все равно намерена начаться». И, словно по заказу, во всех наиболее развитых странах (где плотность информационного потока максимальна) за последние десятилетия произошла инверсия социальных механизмом, обеспечивающих снижение агрессивности. Имеется в виду легализация гомосексуализма и непрекращающиеся попытки запрета всех мало-мальски наркосодержащих препаратов.

В «Годе Лемминга» упоминается связь Т-фактора с нарушением баланса гамма-аминомасляной кислоты в клетках мозга. С целью нейтрализации давления поля наиболее логичным было бы создание препарата, этот баланс восстанавливающего… Для справки: химическое соединение GABA (гамма-аминобутират, в отечественной литературе известный как гамма-аминомасляная кислота — ГАМК) относится к числу нейромедиаторов, ответственных за обмен сигналов между нервными клетками. Тридцать лет назад французкий ученый Лаборит синтезировал вещество под названием GHB (гамма-гидроксибутират), близкое по свойствам GABA, но при этом обладающее целым рядом совершенно новых фармакологических эффектов.

«В последние годы GHB снискал себе репутацию легкого наркотика, который вызывает состояние эйфории, похожее на опьянение, но без неприятных эффектов на следующее утро. На протяжении более чем двух десятков лет медицинские статьи, посвященные GHB, в один голос восхваляли его положительное влияние на психику при низкой токсичности и отсутствии ярко выраженных побочных эффектов». Симптоматично, что в настоящее время в США и Канаде развернулась компания по его запрещению. По нашему предположению, нужда в подобных препаратах возникнет не раньше, чем завершится предварительный отбор — «максимум выживания агнцев при минимуме козлищ». Зато на следующем этапе, не исключено, GHB (или его аналог) получит повсеместное распространение, подобно хэдейкину из «Заговора Посвященных».

Кстати, по признанию Шумахера, в качестве ширмы главного воздействия хэдейкина обезболивающий эффект был выбран не случайно: «Наверное, тут повлиял мой российский менталитет. Ведь в студенческие годы я за компанию со всеми баловался портвешком и очень хорошо помнил, как мерзко по утрам раскалывается голова». Ему бы наверняка понравился GHB, который вдобавок ко всему «снижает проявления похмельного синдрома».

В свое время именно таким представлял себе идеальный наркотик О. Хаксли: «Он должен быть менее токсичным, чем опий или кокаин, менее социально опасным, чем алкоголь или барбитураты, менее вредным для сердца и легких, чем сигаретные смолы и никотин». А самое главное, он должен обеспечить каждому индивидууму максимально комфортный выход за пределы своей личности. Миллионы сознаний, слившихся в пароксизме восторга, дадут качественно новое состояние человеческого психополя. Возможно, произойдет пробуждение его самосознания…