Черника в масле

Максимов Никита

Недалёкое будущее. Пассажирский самолёт, выполняющий рейс из Чикаго в Берлин через арктические широты, в результате навигационной ошибки попадает в воздушное пространство России и терпит катастрофу в сердце великих северных лесов. Что ждёт уцелевших пассажиров в стране, выброшенной на обочину цивилизации? Найдут ли они помощь и сочувствие у местных жителей, каждый день борющихся за своё выживание?

 

© Никита Максимов, 2015

© Дмитрий Константинов, дизайн обложки, 2015

Редактор Дмитрий Константинов

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

 

Пролог

Иногда люди умирают просто так, без всякой видимой на то причины.

Популярная культура сформировала определённый стереотип того, как должны выглядеть похороны в Америке. Солнце, чёрные костюмы и платья, вуаль, тёмные очки, газон, священник произносит: «Прах к праху». Если провожаемый в последний путь – солдат или полицейский, то обязательно кто-то в парадной форме и белых перчатках должен сложить в треугольный свёрток звёздно-полосатый флаг и, продемонстрировав отменную выправку, вручить его родственникам усопшего. После чего трижды сухо прозвучит холостой залп из карабинов.

Однако то, что происходило в этот четверг, 22 мая, на кладбище Маунт Хоуп, что на северной окраине городка Логанспорт, штат Индиана, не имело с вышеописанной картинкой ничего общего.

Во-первых, солнца не было в помине. Северный ветер гнал по небу со стороны Великих озёр сплошную пелену облаков, окрашенную во все мыслимые оттенки серого. Жара, само собой, тоже не мучила.

Во-вторых, небольшая группа людей, собравшаяся у открытой могилы, никак не могла похвастаться единообразием траурных одежд. Конечно, было несколько человек в костюмах, пусть и не похоронно-чёрных, но в достаточной степени тёмных вариантах синего, коричневого или серого цвета. Но, помимо них, присутствовали и персонажи в обыденных, повседневно помятых джинсах. Подобающую случаю строгость их нарядам должны были придать кому вельветовый пиджак с кожаными накладками на локтях, а кому старая поношенная армейская куртка. Ещё один, раздавшийся в талии, лысеющий тип с остаточными признаками военной выправки, попытался принять должный вид, нацепив галстук в строгую косую бордово-графитовую полоску. Галстук выглядел немного избыточно в сочетании с клетчатой рубашкой и кожаной курткой.

Немногочисленная женская часть траурной процессии тоже вряд ли могла послужить образцом стиля. Женщине, как правило, проще соорудить из своего гардероба комбинацию, максимально подходящую под текущие обстоятельства, будь то романтическое свидание, собеседование о работе, детский утренник или девичник. Однако не все считают нужным по этому поводу напрягаться. Поэтому женские джинсы присутствовали тоже.

В-третьих, не было ни флага, ни белых перчаток, ни карабинов. Вообще ничего, что хоть как-то придавало бы церемонии военный оттенок. От этого Клаус Майер испытывал лёгкий диссонанс с происходящим. Видимо потому, что последний раз, когда они встречались с покойным лицом к лицу, на них обоих была армейская форма. Нынешнего усопшего «мужа, отца, брата и друга» Мэтью Кларка Доусона тогда все называли просто Мэттом Си или капралом Доусоном – в зависимости от обстоятельств и правил субординации. Иногда ещё проще – «сукой очкастой» и «придурком-связистом». Последняя формулировка обычно использовалась в сочетании с громким вопросом «Где этот?». Понятно, что с той поры минуло добрых два десятка лет, и после были обмен фотографиями и болтовня по видеочату, когда Клаус видел, как его приятель из длинношеего молодого парня превращается в обычного мужика средних лет, как зарастают серебром его коротко подстриженные виски. Но почему-то всю дорогу на печальную церемонию память упорно навевала ему образы тех времён, когда они последний раз пожимали друг другу руки под громкий вой и рёв авиационных двигателей на аэродроме Мазари-Шарифа. Если подумать, то в этом нет ничего удивительного. Просто в мозгу закрепляется самый последний образ, связанный с конкретным человеком. Поэтому многим так тяжело даются встречи с бывшими одноклассниками.

Что было на месте, так это газон. Клаус, единственный иностранец на печальной церемонии, сразу отметил про себя американскую страсть стричь траву везде, где только возможно. Даже для него, немца, было удивительным видеть столь педантичную охоту на любой росток выше определённого традицией предела. В его родном Эберсбахе границу города определяли кусты живой изгороди. В Афганистане, насколько он помнил, меткой городской черты служила помойка. Здесь же безошибочным признаком цивилизации выступала стриженая трава.

– …Наш милосердный господь Иисус… – проникновенно бубнил священник с требником в руках, напоминая присутствующим, что всё суть тлен, суета и только: —…в объятиях его мы обретаем мир и покой…

Клаусу не было нужды вслушиваться в надгробную речь, он сам мог без запинки произнести все подобающие случаю слова. За многие годы служения стандартные обрядовые формулы намертво закрепились в памяти, будь то крещение, похороны или бракосочетание. Ещё одна польза от сана священника. Первая – то, что твой костюм подходит для любого случая.

Рассеянно пропуская мимо ушей знакомые фразы, он пытался припомнить, были ли какие-то признаки, предпосылки для столь внезапного ухода Мэтта из жизни. Во время их разговоров по видеочату он выглядел вполне здоровым для своего возраста мужчиной, не шибко спортивным, но и не разожравшимся до свинского состояния, никогда не жаловался на недомогание, умеренно выпивал и почти не курил. Мелисса, вдова Доусона, всё это подтвердила. Опять же, в семье у него всё было нормально, а это, как утверждают учёные, народная мудрость и простой здравый смысл, способно оказывать на здоровье мужчины не менее благотворное влияние, чем регулярная утренняя пробежка. Более того, в письмах и разговорах Мэтт совершенно уверенно обсуждал свои планы, в том числе совместные с Клаусом.

«Надо уже когда-нибудь встретиться с тобой вживую, потрепаться не спеша, хлопнуть по пиву», – короче, всё то, что так любят планировать и очень редко успевают воплощать старые приятели, отягощённые бытом, повседневностью и обязательствами. «У нас так много задумано на завтра, что потом может не хватить вчера» – смысл этой фразы начинаешь понимать, только перевалив на вторую половину жизни.

Короче говоря, ничто не предвещало короткого сообщения, пришедшего по электронной почте пару дней назад: «Мэтт умер. Похороны в четверг». Спустя буквально несколько часов поступило ещё одно, из нотариальной конторы Логанспорта, с добавлением официальных фраз про «…глубокое сожаление…» и «…безвременно…», а также с извещением, что Клаус Майер упоминается в завещании Мэттью К. Доусона, оглашение которого состоится после церемонии похорон там-то и там-то.

«Чёрт бы тебя побрал, Мэтт», – в совершенном противоречии со своим саном подумал Клаус. – «Хреновый ты придумал способ вытащить меня к себе».

***

Команда работала споро и деловито. Под широко раскинутым маскировочным пологом протянулась ровная дорожка очищенного грунта, обозначив будущую траншею. Срезанные пласты дёрна аккуратно разложены рядом, в полной готовности вернуться на своё место и надёжно замаскировать следы деятельности человека. На двух концах предполагаемой траншеи готовились более объёмистые котлованы – один в глубине леса, на неприметной полянке, где нужно вкопать цистерну-накопитель, а второй на просеке, возле самого трубопровода, там, где предстояло сделать врезку. Работа на просеке требовала наибольшей аккуратности и, в то же время, оперативности. Слишком долгая возня на открытом месте – это просто верх беззаботности. Несмотря на то, что можно купить графики облёта трубопроводов беспилотниками и спутниками, а против вертолётной разведки выставить подальше наблюдательные посты, никогда не было стопроцентной гарантии, что расписание не будет изменено или тебе не продадут лажу, а то и просто преднамеренную дезинформацию. Одно из главных правил выживания гласит: никогда не считай себя заведомо умней или сильней противника. История человечества устлана костями тех, кто пренебрёг этой простой аксиомой.

Вертолётный патруль представлял собой самую очевидную угрозу. Обнаружив суету, подобную той, что имела сейчас место быть на вверенной их опеке территории, бравые летуны из службы охраны «Транснефти» обычно обильно вламывали по прилегающей местности из всех стволов. Причём по самой полосе над трубой огонь никогда не вёлся, чтобы не покоцать хозяйскую собственность, а вот дальше градус ненависти постепенно повышался. Полосу в 20—30 метров в обе стороны от просеки простреливали из пулемётов, следующая зона (примерно до 50—70 метров от оси трубопровода) подвергалась профилактическому обстрелу кассетными снарядами и неуправляемыми ракетами. Шире этого пространства допускался уже любой беспредел, ограниченный только фантазией вертолётчиков и погодными условиями – вплоть до напалма и боеприпасов объёмного взрыва. После тщательного фейерверка на саму просеку высаживалась команда вооружённых до зубов ребятушек, которые проводили наземную зачистку, отстреливая или добивая всё живое, что смогло отсидеться в кустах или отлежаться в ямках. В былые времена, когда вертушки ещё летали поодиночке, было не так страшно – вертолёты служили наблюдателями и разведчиками, максимум, что на них ставили – одну пулемётную турель, да ещё мобильная группа могла стрелять вниз через бойницы. Высаживаться они обычно не решались, только вызывали подкрепление и простреливали «зелёнку» в окрестностях трубы. Умным людям обычно хватало времени убраться оттуда подобру-поздорову. Однако там, где есть умные, однажды обязательно найдутся и смелые. И вот как-то раз такие храбрецы раздобыли ПЗРК и решили показать вертолётчикам «Транснефти», кто в тайге хозяин. Раз и навсегда. Раз – и получилось. В смысле, в тот самый единственный раз. Ибо сбить вертолёт самонаводящейся ракетой – дело нехитрое, тут и обезьяна справится. А вот навсегда получилось очень плохо как для самих смельчаков, так и для всех остальных, которые просто умные. Потому как с той поры небо над лесами стали бороздить бронированные десантно-штурмовые вертушки, вооружённые, как мечта милитариста. К несчастью, у трубопроводной монополии хватало денег на самые лучшие игрушки. Кроме этого вертолёты приобрели дурную привычку шастать как минимум парами и катать внутри себя по отделению хорошо откормленных и натасканных карателей, которые готовы были воздать полную меру жестокого наказания любому, кто посмел покуситься на хозяйское добро.

Однако самая опасная угроза оказывается лучшим стимулятором эволюции и борьбы за выживание. Не прошло и полугода, как по всей заинтересованной территории образовалась сеть наблюдателей, которые с точностью до градусов направления сообщали о пролёте патрулей над их местоположением, а толковые ребята написали приложение для местного интранета, вычислявшее на основе этих данных предполагаемые маршруты патрулирования и оповещало о них своих подписчиков. Вкупе с грамотно выставленными сторожевыми постами это позволяло надёжно предохраняться от нежелательного визита летучих церберов.

С беспилотниками и спутниками иная история. Хотя они не несли непосредственной угрозы, результаты попадания в их поле зрения могли быть ничуть не хуже. Самой лёгкой неприятностью значилась фиксация нездоровой активности возле трубы во время плановой аэрофотосъёмки. Обычно её обнаруживали только на основе анализа снимков, причём спустя несколько недель, а то и месяцев. Тогда на место высылали мобильную группу, которая исследовала территорию и, если находила врезку, тупо сносила её и ставила заплатку. Причём, чем старше была врезка, тем меньше поисковая команда с ней возилась. Иногда даже ленились минировать подходы к накопительной цистерне, просто взрывали её и всё. К этому моменту «чёрные нефтяники» обычно успевали насосаться с неё достаточно, чтобы окупить возню с установкой, цену материалов и т. д. А вот попадание под наблюдение с беспилотника в реальном времени было уже чревато гадкими последствиями. В зависимости от того, что позволяли погодные условия и ресурсы, местное командование частной армии «Транснефти» могло провести ограниченную операцию с ускоренным выводом врезки из строя, обильным минированием самой накопительной цистерны и подходов к ней, а могло устроить и полноценную облаву. В случае ограниченного реагирования терялись плоды всех трудов, вложенные материалы и средства. Это если повезёт. Если же не везло, и мины устанавливал человек творческий, а командой «нефтяников» руководил идиот, экономящий на минной разведке, то при повторном визите к «кранику» происходил подрыв с потерями среди людей и техники. Разновидностью плохого варианта был случай, когда среди ресурсов местного командования оказывался один или больше «охотников». Эти специалисты по отстрелу людей в условиях леса, подобно давнишним финским снайперам «кукушкам», могли по нескольку дней таиться в засаде. Зато потом визит к такой врезке обычно оказывался для «нефтяников» последним.

Однако всё вышеперечисленное меркло перед полноценной облавой.

Случалось это довольно редко. Должно очень уж не повезти, чтобы команду не просто засекли живьём на огромной лесистой территории, но и смогли организовать постоянное за ней наблюдение – до тех пор, пока наземные силы не успеют подойти и организовать перехват. Чтобы понять степень невезения, нужно осознать следующие факты.

Первое. Вашу суету должны заметить на площади размером в половину Польши. При этом оператор смотрит на экран, а не в потолок или на соседа, с которым треплется, плюс достаточно хорошо натаскан, чтобы опознать беззаконие, а не сбор черники на полянках.

Второе. Оператор сможет организовать перекрёстную проверку полученной картинки, прежде чем передавать сигнал в оперативный штаб. Чтобы не получилось истории, когда команда щедро оплачиваемых головорезов слетала на дорогостоящих и прожорливых пепелацах к месту преступления, где обнаружила, что наблюдателю всё просто померещилось. Вряд ли то, что он за это получит, будет премией. Далее, нужно не просто обнаружить и подтвердить, но и обеспечить непрерывное – с разрывом не более чем в 5—10 минут – наблюдение за целью. Ибо для того, чтобы потерять объект в лесах, много не надо: достаточно чтобы он свернул в лес, когда ты его не видишь – и привет. А упомянутые 5—10 минут – это как раз примерное время, за которое группа из нескольких единиц техники успеет въехать на закрытую сверху ветвями просёлочную дорогу.

Третье. У оперативного командования в этом районе должно быть достаточно силы и желания, чтобы отправить на перехват наземную команду. И не одну, а несколько мобильных групп по периметру, чтобы либо подкрасться и перехватить команду «нефтяников» на месте работ, либо организовать засаду по пути их отхода.

Вот сколько условий должно собраться вместе для столь тотального невезения.

Лишь однажды, возвращаясь с работы, они наткнулись на последствия такой облавы.

Сначала с передового дозора прохрипели по рации сигнал тревоги. Потом появился один из разведчиков с лицом не просто бледным, а каким-то зеленовато-жёлтым, как будто он был ожившим персонажем из виденного давным-давно театра восковых фигур. Оставив возле машин небольшое охранение, остальная часть команды развернулась в редкую цепь и медленно стала продвигаться в сторону лежащего впереди изгиба просёлка. Шли внимательно, высматривая любые признаки человека: сорванный мох, сломанный подлесок, свежие отпечатки в мягкой, болотистой почве. На цыпочках подкрались к опушке небольшой полянки вдоль поворота дороги. Выглянули из-за кустов и деревьев.

Прямо на поляне, с правой стороны дороги, вразнобой стояли остовы сгоревших машин. Обычный набор – пара вездеходов, тягач с прицепной цистерной, универсальный грузовик со стрелой крана и мини-экскаватором в кузове. Выделялся внедорожник с остатками всяческого пацанского обвеса. Не необходимых вещей вроде лебёдок, фаркопа или шнорхеля, а именно бессмысленной выпендрёжной хрени: четыре фары в ряд на крыше, кенгурятник и прочее. Короче, аналог давних деревенских велосипедов с бахромой и трещётками на спицах. Ясно, что ездил на нём человек не простой, а уверенный в себе и своей важности настолько, что не боялся выглядеть глупо. Или в самом деле был уверен при жизни, что крутость измеряется количеством ярких цацек. Теперь это уже не имело никакого значения. Любимую игрушку издырявили следы пуль, шикарные широкие колёса сгорели до проволочного корда, так что джип сел на пузо, утопив ступицы с дисками в мягкой земле. То, что было примотано спереди к кенгурятнику, видимо, раньше являлось его владельцем. Обгоревший труп, покрытый лохмотьями сгоревшей одежды или кожи – не поймёшь, где кончалось одно и начиналось другое. Запястья, оголившиеся до костей, примотаны проволокой к некогда хромированным, а теперь чёрно-бурым трубам кенгурятника. Вывернутые назад голени впрессованы в грунт бампером внедорожника. Голова обгорела так, что не осталось ни волос, ни глаз, ни век. Ни ушей, ни носа. Распахнутый в застывшем крике безгубый рот наводил на тошнотворную мысль, что человек был жив, когда горел со своей машиной. Прямо напротив распятых на радиаторе останков с дерева свисало то, что при жизни было женщиной. Это тело – единственное не обгоревшее на поляне – растянули проволочными петлями в форме буквы икс, как будто кто-то собирался провести его показательное препарирование. Издалека сложно разглядеть точно, но было видно, что у женщины не хватало правой ступни и нескольких пальцев на руках. Вокруг шеи затянута петля, перекинутая через ветку наверху. С её помощью можно было заставлять жертву не опускать голову и смотреть прямо перед собой. А затем просто задушить этой же петлёй. Видимо, кому-то показалось забавным, чтобы обе жертвы видели, как страдает и умирает тот, кто явно был дорог ему при жизни.

Остальных погибших, судя по тому, как они были привязаны к остовам техники, сначала всё-таки застрелили или тяжело ранили, а потом уже сожгли вместе с машинами. Ясное дело, что устраивать каждому персональный ад, такой же, как главе команды и его подруге (или наоборот, бывало и такое, что верховодила женщина, опираясь на надёжного спутника) никто не собирался. Рядовых членов следовало просто прикончить. Естественно, допросив сначала всех, кто мог говорить. Их казнь должна была служить для простых членов прочих команд «нефтяников» недвусмысленным знаком – каждого, кто занят этим промыслом, ждёт только одно. Не просто смерть – уничтожение. Без суда и смягчающих обстоятельств. Судьба же главарей в данном случае являлось посланием всем вожакам – неизбежный конец придёт в страшных мучениях.

Рассмотрев всё внимательно, они тихо-тихо отошли от полянки, молча, не проронив ни звука, прокрались к своим машинам. Развернулись и поехали к базе самой дальней и кружной дорогой, которую только смогли придумать. А когда добрались, крепко выпили. Надеялись, что алкоголь, впитавшись в кровь, сможет вымыть из ноздрей смешанный запах горелого железа и мяса, а из памяти – вид скрюченных огнём тел и взгляд пустых глазниц повешенной женщины из-под спутанной грязной чёлки. Увы, этиловый спирт ничем не мог помочь. Ни он, ни любое другое снадобье не способно защитить от ужасов прошлого или настоящего. Его единственное предназначение – отключить на время достаточно частей мозга, чтобы не страшно было жить дальше.

***

Адам злился так, что готов был вцепиться в физиономию любому, кто косо на него посмотрит. Жизнь казалась уродской, невозможно несправедливой сволочью. И обещала оставаться такой ещё как минимум два года. Вот гадство! Целых два года до совершеннолетия, до тех пор, когда закончится ежедневное посещение зоопарка уродов под названием «Оак Маунтин Хай Скул». Вот уж, правда, Дубовая гора! Такое количество дубов и дубищь собирается каждый день в одном месте!

Он вышел из главного входа, свернул направо и, обходя приземистый корпус школы, поплёлся в сторону Миллер сёркл. После автостоянки предстояло пройти между площадками для футбола и бейсбола. На обеих раздавался шум и вопли – шли тренировки соответствующих команд перед заключительными в этом учебном году матчами. Слева изображали бунт тестостерона местные альфа-самцы в гротескной футбольной защите и шлемах. Справа размахивали битами, орали друг на друга и бегали те, кому не так повезло с телосложением и уровнем гормонов.

Адам был равнодушен к спорту. Как-то так сложилось, что раньше, когда матери после развода с первым мужем и, по совместительству, отцом Адама, было совсем не до него, его умение находить себе развлечение самостоятельно – будь то книга поначалу, а потом компьютер – всех устраивало. Позже, когда жизнь наладилась и мать вторично вышла замуж, она спохватилась было, что сын сиднем сидит дома, но было уже поздно. Несмотря на её усилия и старания Аарона, свежеиспечённого отчима, Адам так и не прижился ни в одной спортивной программе, куда его пытались пристроить. Бегать ему не нравилось, для командных игр у него оказался острый дефицит командных навыков – он просто не успел научиться общаться со сверстниками, а при любой конфликтной ситуации уходил в глухую оборону. Товарищи по командам со свойственной всем подросткам безапелляционностью немедленно записывали его в придурки и начинали игнорировать, а иногда не упускали случая и напакостить. Из условно спортивных развлечений оставались ещё шахматы, но там собрались совсем уж жуткие ботаники. Адам продержался до первого окружного турнира, после чего симулировал внезапно открывшуюся любовь к пинг-понгу и перебежал в малочисленную группу поклонников шарика и ракетки. Особых турнирных амбиций это сообщество не имело, поэтому там можно было спокойно валять дурака, а играть, только если уж действительно этого хотелось. Удивительно, но со временем Адаму даже стало нравиться. Во-первых, это был поединок один на один, без скидок и надежды на соратников. Во-вторых, было в пинг-понге что-то от любимых им видеоигр: будь то простейшие аркады-арканоиды или требовавшие тренированных спинномозговых рефлексов сетевые шутеры.

Однако со временем, видимо не без помощи всё возраставшего в крови количества половых гормонов, Адам обнаружил, что его начинают очень сильно раздражать все эти так называемые «правильные», «перспективные» виды спорта, усердно культивируемые администрацией школы и находящиеся в центре всеобщего внимания. Возможно, всё дело было в том, что за эти виды активно болели девочки, а вот пинг-понгом они почему-то не интересовались. Нет, правда, кто-нибудь слышал хоть раз про группу поддержки пинг-понга? Нет? Может, потому, что такой никогда не было? Короче, проходя между двумя игровыми полями, Адам добавил в свою копилку общего негодования ещё и порцию ревнивого раздражения, вызванного заливистым девчачьим смехом и криками одобрения с обеих сторон.

Да, день вышел на редкость мерзкий. В глубине души он догадывался, что вина за происшедшее лежит во многом на нём самом. Будь он лет на десять старше, имей чуть больше опыта в жизни и представления о том, почему люди поступают так, а не иначе, возможно этот огонёк сомнения разгорелся бы в нём и позволил понять, принять случившееся и сделать из него верные выводы. Но, увы. Кипящий шестнадцатилетний котёл – это не место для рациональных суждений и сомнений в собственной правоте. Для него в данный момент существовала единственная правильная картина мира. Заключалась она в следующем.

Преподаватель информационных технологий ещё зимой дал им задание подготовить персональные проекты. Пока все остальные в классе лепили свои убогие приложения для смартфонов и планшетов, Адам задумал нечто значительное и по-настоящему крутое. Поскольку в компьютерах и программировании он разбирался значительно лучше своего учителя, а снисходить до его уровня и разжёвывать очевидные детали казалось пустой тратой времени, то Адам не стал посвящать его в подробности своей идеи. Заявил скромную тему: «Создание локальной социальной сети». Когда сегодня настало время демонстрации, он терпеливо сидел и наблюдал за жалкими потугами своих однокашников. Первоначально Адам репетировал выступление в стиле крутой презентации новинки по типу Apple или Google, но потом решил, что в антураже классной комнаты это будет смотреться балаганом дешёвого фокусника. Поэтому в итоге он выбрал минималистский сценарий – никаких слов, только действие. С достоинством и присущей настоящему гению сдержанностью он запустит своё творение, а потом, когда стихнет первая волна изумлённого потрясения, раскинет руки в стороны излюбленным жестом Тони Старка и ответит на все вопросы. А их будет немало, в этом он не сомневался.

Когда настала его очередь, Адам в точном соответствии с задуманным встал со своего места, молча вышел к доске и установил на столе учителя свой ноутбук, развернув его экраном к классу. В его центре, на стандартном синем фоне окна открытого приложения переливалась заглавная греческая буква омега. Адам, по-прежнему не говоря ни слова, подвёл к ней курсор и нажал. Несколько секунд ничего не происходило. Затем по всему классу волной побежало басовитое жужжание, как будто влетела стая шмелей, засветились экраны планшетов на столах, раздалось несколько звонков, и все, включая преподавателя, недоуменно оглядываясь, полезли за своими телефонами, личными планшетами и ноутами. На экранах всех без исключения устройств стремительно мелькали картинки, выскакивали и исчезали сообщения, надписи. Кто-то прыснул, кто-то неуверенно заржал в голос, кто-то спросил потрясённо: «Что за фигня?». А фигня заключалась в том, что написанное Адамом приложение запустило на ноутбуке локальный роутер беспроводной связи, вломилось во все устройства в радиусе действия сигнала, передало на них небольшой мобильный клиент, который немедленно запустил взаимную синхронизацию, сканирование папок и обмен данными. По сути, реализовывалась заявленная тема проекта – создавалась локальная социальная сеть. С одной небольшой поправкой. Никто не спрашивал, хочешь ли ты к ней присоединиться и что планируешь в ней разместить. В сеть принудительно попали все и всё. Не прошло и минуты, как кто-то охнул, кто-то зашёлся истерическим хохотом, тыча соседа локтем и показывая в экран, некоторые залились пунцовой краской до самых корней волос. Потом Адаму кто-то вцепился в плечо, и голос преподавателя зашипел в ухо, обильно орошая кожу слюной:

– Прекрати это немедленно!

Прекратить сразу не получилось, да и толку от этого было немного. Содержимое личных папок успело разбежаться. Бог мой, Адаму даже в голову не могло прийти, что люди могут хранить на своём смартфоне столько разнообразного дерьма! И ладно бы про других, а то ведь о себе лично! Короче, скандал разразился грандиозный. Мистер Фаррел, преподаватель информатики, запер класс и вызвал директрису. Потом потребовал сдать все мобильники, планшеты и ноуты для проверки. Естественно, половина класса отказалась. Тони Хесус Эрнандес, как всегда, проорал с задней парты что-то про свои конституционные права. Директриса, миссис Рейнс, немедленно по прибытии прекратила назревающую бучу, потребовав выключить всю технику и выложить её на парты, во избежание рассылки за пределы класса полученных конфиденциальных сведений. Это было разумно, поскольку у некоторых одноклассников Адама глаза светились прямо-таки плотоядным блеском, а по ухмылкам отдельных персонажей можно было заключить, что некоторые жирные подробности уже успели покинуть здание. После чего мистер Фаррел был оставлен бдеть за классом, а миссис Рейнс твёрдой, не оставляющей сомнений хваткой взяла Адама за руку и повлекла в свой кабинет.

Здесь она сразу же включила микрофоны на столе и вебкамеру, продемонстрировав всю серьёзность своих намерений: никакого частного разговора и мягких увещеваний, грядёт официальный разбор полётов по всей форме, с обязательным уведомлением родителей. Также им будет отправлена ссылка, по которой они смогут просмотреть полную запись этого разговора. Само собой подразумевалось, что беседа такого уровня не останется без последствий, которые могли оказаться фатальными для итогового результата учебного семестра. Адама охватило безнадёжно плохое предчувствие.

Предчувствие его не обмануло. Первоначально ещё можно было надеяться на строжайший выговор и выволочку в дисциплинарной комиссии школьного совета. Но потом к беседе присоединился мистер Фаррел, оставивший в классе вместо себя охранника, а сам алчущий плоти и крови, поскольку в процессе обмена данными в свободный доступ новой соцсети могли угодить его собственные сведения не просто личного, а глубоко интимного характера. Поэтому он сходу объявил, что Адам получает от него за этот семестр наихудшую из всех возможных оценок. Которая неизбежно топила его общий средний балл по всем остальным предметам. При этом мистер Фаррел многозначительно посмотрел на директрису и подчеркнул, что согласно уставу школы, выставление оценок находится исключительно в компетенции преподавателя. Кроме этого он заверил, что если в результате сегодняшнего инцидента где-либо всплывут или против него будут использованы материалы, попавшие в широкий доступ «…благодаря чудовищному злому умыслу», – тут мистера Фаррела ощутимо затрясло, – то он оставляет за собой право на судебное преследование. За нарушение права на неприкосновенность частной жизни, а также за всё остальное, что ему вспомнится к тому моменту. Директриса тяжело вздохнула, успокаивающе похлопала преподавателя информатики по дрожащей руке и заметила, что в данном случае речь скорее идёт о «чудовищной безответственности и недомыслии», но это, торопливо добавила она, ни в коей мере не избавит Адама от заслуженного наказания.

В итоге в его присутствии, как того требовали правила школы, было написано и отправлено матери сообщение о сегодняшнем происшествии. После чего Адама выставили из кабинета и отправили домой, а миссис Рейнс и мистер Фаррел погрузились в мучительные поиски метода, который позволил бы на приблизительно законных основаниях прошерстить и вычистить от нежелательных сведений все пострадавшие от взлома устройства.

После всего вышеперечисленного Адам и оказался на дорожке между двумя спортплощадками. Главное, что причиняло ему наибольшие страдания – он понятия не имел, каких последствий ожидать. Преступление уже совершено, обвинительный вердикт вынесен, осталось узнать, какую меру наказания отвесит судья. Адам на своей шкуре ощущал сейчас томление осуждённого в ожидании окончательного приговора. И инстинктивно проецировал свой горячий, ватный ужас на самый неподходящий предмет – на окружающих. Спортсмены слишком театрально орали. Девушки неестественно весело смеялись и нарочито показательно поддерживали своих любимцев. Идиоты-одноклассники никогда его не ценили. Тупые преподаватели не могли распознать сидящего на их уроках гения, поглощённые своими мелочными попытками отработать свою мелочную зарплату. Родители его не понимали, занятые своими нудными, эгоистичными проблемами, а теперь наверняка готовили чудовищную кару, совершенно не соответствующую тяжести проступка Адама.

Мир никогда не был более несправедлив, чем сегодня.

 

Глава 1

– Итак, коллеги, нам предстоит непростое и крайне ответственное дежурство, – Нестор Хамада, начальник смены оперативного центра контроля «Уилинг Электрик Пауэр», говорил сухо, негромко, но отчётливо, так что слышали его все. – Во-первых, как вы наверняка помните, сегодня пятница, что неизбежно выльется в длительный повышенный пик нагрузки на нашу сеть. Во-вторых, любимая природа подложила свинью всем энергетикам восточного побережья. Как могли заметить некоторые, у нас с четверга стоит прекрасная безветренная пасмурная погода. Из-за чего все солнечные батареи и ветрогенераторы, любезно пролоббированные нашим федеральным правительством, – в голосе начальника смены возник явный оттенок сарказма: – сейчас генерируют и отдают в сеть примерно столько же электричества, сколько и моя кошка. То есть почти ничего. Во времена моей молодости мы решали проблему нехватки энергии подключением дополнительных генерирующих мощностей на тепловых или атомных станциях. Сегодня, когда благодаря усилиям борцов за окружающую среду, – место сарказма в голосе Хамады заняла оружейная сталь: – мы практически лишились атомной энергетики, а «незагруженные» энергоблоки тепловых электростанций остановлены и законсервированы, нам с вами придётся висеть на телефонах, договариваясь с партнёрами о перераспределении избытков энергии в их сетях в нашу пользу. К счастью, в регион к западу от нас бог щедро послал северный ветер, так что им есть чем с нами поделиться. Но, тем не менее, прослойка запаса энергии над возможной нагрузкой настолько тонка, что я приказываю всем освежить в памяти протоколы действий на случай чрезвычайной ситуации. Вспомните и проверьте все схемы возможных плановых отключений.

Нестор повернулся к огромному настенному экрану.

– Меня не сильно беспокоит западное направление – Колумбус в случае проблем можно будет дополнительно подпитать с запада, где, как я уже сказал, с генерацией всё хорошо. Север и северо-запад тоже не внушают особой тревоги – Кливленд и окрестности должны обойтись имеющимся запасом. А вот агломерация Большого Питтсбурга на востоке сидит на голодном пайке. Поэтому первоочередное внимание прошу сосредоточить именно на нём.

Тут он внимательно посмотрел в глаза Джереми Моррисону:

– Тем не менее, твоя задача, Джерри, не ограничивается восточным направлением. Ты должен подготовить и разослать предупреждение всем нашим клиентам. Пусть сведут до разумного минимума нагрузку на сеть, отключат всё, что не является абсолютно необходимым. Поскольку надеяться на ответственность частных потребителей мы не можем, давайте хотя бы смягчим проблему за счёт корпоративного сектора. Особо предупреди тех, кто нуждается в бесперебойной подаче электричества, чтобы они привели в готовность резервные генераторы или подали заявку на первоочередное энергоснабжение по аварийной схеме.

Начальник смены снова повернулся к остальным, хлопнул в ладоши и слегка повысил голос:

– На этом всё, господа! Вы все знаете, что должны делать и что от нас зависит. За работу!

Джереми вышел из главного зала и направился к своему рабочему месту. Попутно нужно было сунуть в микроволновку большой стакан американо – без кофе за работу можно было даже не браться. В последнюю неделю на нормальный сон у него пришлось от силы часов десять-двенадцать. Каждую ночь несколько раз он то вскакивал сам, то его будила перепуганная Аиша. «О, боже, Джерри, мне больно!», «Кажется, начинается!». С воскресенья они уже трижды приезжали в госпиталь, где им, в конце концов, прямо заявили: ребята, первый ребёнок – это не катастрофа, он родится тогда, когда придёт время. Прекратите истерить и если вам это по карману, пусть будущая мать ляжет в стационар заранее. Если нет, сидите дома и не дёргайтесь. Держите телефон рядом, звоните, если приспичит, описывайте по телефону, что с вами происходит. Если роды действительно начнутся, до госпиталя от вас не больше четверти часа езды. Приедет скорая, полиция, пожарная бригада – кто угодно, хоть Санта-Клаус. Только перестаньте отвлекать действительно занятых людей от работы.

В итоге последние два дня прошли относительно спокойно, но Джереми к моменту выхода в эту двенадцатичасовую смену чувствовал себя полностью измочаленным. Он даже пытался переговорить с мистером Хамадой на тему, что толку от него сейчас будет не слишком много. Хамада сурово заметил в ответ, что от Джерри и в обычное время пользы было, как песен от курицы, но затем вдруг смягчился, слегка улыбнулся и похлопал его по плечу.

– Что, сопляк, не думал, что так будет, когда совал свой член в женщину? Не переживай, об этом мало кто думает в тот момент. Когда будете делать второго или третьего, тогда, может, задумаешься. А вначале все хотят просто засунуть. То, во что они попали на ближайшие двадцать лет, доходит только потом. Что касаемо твоей работы, – Нестор Хамада почесал коротко стриженный седой висок: – то ты не настолько важный сотрудник, чтобы твоё состояние могло нанести вред общему делу. Сиди, принимай вызовы, фиксируй запросы в системе, рассылай сообщения. На всякий случай подготовь заявление на отгул по семейным обстоятельствам. Это для того, чтобы ты не метался здесь, как ошпаренный петух, если твоя благоверная всё-таки разродится наследником. Как только получишь сообщение из больницы – из больницы, заметь! – сразу несёшь мне эту бумажку и исчезаешь с работы в направлении родильного отделения, подгузников, соплей и ободранных коленок. Всё понятно?

Джереми так и поступил. Заготовил заявление без даты, положил его в верхний лоток своего стола. Выложил телефон на видное место, отхлебнул кофе и принялся готовить рассылку для клиентов. Сам текст был стандартной заготовкой, нужно только указать в нём текущую дату и время. Затем следовало подготовить списки потребителей, которым требовалось его разослать.

Можно было отобрать клиентов в несколько приёмов, задавая разные параметры фильтра по базе данных. Однако Джерри, как большинство молодых работников, не искал лёгких путей. Вместо этого он решил создать общий перечень адресатов. Для чего пришлось разделить всех клиентов по категориям и, прокручивая базу данных, выделять и копировать необходимые группы в отдельный список. Справедливости ради стоит отметить, что две-три недели назад такой подход не вызвал бы у него затруднений. Однако сегодня его мозг, измученный стрессом, недосыпанием и практически не реагирующий на тонизирующее действие кофеина, уже спустя каких-то двадцать минут утратил контроль над ситуацией. К середине списка Джереми перестал соображать, кого он включил в рассылку, а кого нет. Вместо того, чтобы упростить себе задачу, он снова взялся за глобальный вариант, но решил подойти к нему с другой стороны. Чтобы ненароком не накосячить, в этот раз он стал формировать список по принципу приоритета. Сначала в него должны попасть жизненно важные потребители электроэнергии: больницы, аварийные, коммунальные службы и связь. Затем транспортники. После этого нужно включить клиентов с непрерывным циклом производства и тех, для кого бесперебойное энергоснабжение необходимо в силу специфики, вроде пищевиков с их складами-холодильниками, фермеров с инкубаторами и тому подобных. Потом можно добавить всех остальных.

Ко времени, когда он добрался до этих самых «всех остальных», его мозг снова ушёл в автономное плавание, однако на этот раз Джерри хотя бы был уверен, что не пропустил никого критически значимого. Он сидел, тупо уставившись в монитор, прокручивал список и механически нажимал «добавить» всякий раз, когда ему казалось, что этот клиент того заслуживает. Внезапный звонок выдернул его сознание из тумана. Начальник смены интересовался, закончил ли он с рассылкой оповещения.

– Да, мистер Хамада, как раз заканчиваю, – Джереми встряхнулся, титаническим усилием вернул себе контроль над разумом, чтобы ещё раз «пробежаться» по списку и запустить рассылку. Однако не успел он завершить новый обзор «жизненно важных» потребителей, как замурлыкал его собственный телефон. Входящий звонок шёл с незнакомого номера. Джерри почувствовал, как в животе у него образовалась холодная чёрная дыра, в которую стремительно полетел желудок, за ним мысли о необходимости перепроверить список, потом все прочие мысли из головы, затем сердце, за которым увязалось нечто, что обычно жило в груди чуть выше него и называлось душой. Сейчас это нечто было маленькое, трепещущее и испуганное.

– Мистер Моррисон? – прозвучал в динамике незнакомый встревоженный женский голос. – Джереми, это вы?

– Д-да, – выдавил из себя он.

– Джереми, ради бога, не волнуйтесь, – женщина в трубке затараторила, отчего он не просто заволновался, а почувствовал, что у него наливаются свинцом ноги и немеет затылок. – Я Джин МакНикол, ваша соседка. Джереми, у вашей жены начались роды… о, не беспокойтесь! С ней всё в порядке, просто она пошла в туалет, у неё начались схватки, и она не смогла сама дойти до телефона. Я услышала, как она зовёт на помощь, прибежала, вызвала скорую… – женщина продолжала тараторить, а Джерри чувствовал, как к горлу начинает подбираться из желудка горький вкус кофе. – В общем, скорая её уже забрала, она успела только сказать мне ваш номер и попросила позвонить.

– С ней… с Аишей точно всё в порядке? – задал он довольно глупый вопрос, но ничего другого в голову ему не пришло.

– Да, да, конечно! – женщина в телефоне нервно рассмеялась. – Парамедики сказали, что с ней всё хорошо, обычные роды, ничего особенного.

– А куда… в какой госпиталь её увезли?

– О, да, конечно! В «Уилинг Хоспитал Инк». Они скоро уже должны будут туда добраться, так что вы через полчаса сможете позвонить и узнать, как дела. Джереми… Вы слышите меня, Джереми?

– Слышу, да! Я вас слышу, конечно! – у него отпустило затылок, в котором теперь разлился лёгкий звон, и к языку начала возвращаться необходимая подвижность.

– Джереми, успокойтесь, это всего лишь роды. Со мной это уже было, с миллионами женщин было, с вашей женой всё тоже будет в порядке.

– Спасибо, Джин, спасибо вам огромное!

– Ерунда, не стоит благодарности! – женщина в динамике хмыкнула уже не нервно, а, скорее, облегчённо. – Девочки должны помогать друг другу. Да, Джереми, вот ещё что – ключ от двери я забрала с собой, можете взять в любое время. Я – ваша соседка слева, номер 334Б. Вы хотите ещё что-нибудь узнать, а то мне идти пора?

– Нет… Да… То есть, нет, ничего больше не нужно. Спасибо, спасибо вам огромное, Джин! – помимо благодарности он чувствовал некоторую долю стыда за то, что даже не помнит, как выглядит его соседка слева.

– На здоровье! Удачи вам, Джерри, и вашей жене тоже! – вызов завершился.

Джереми посидел некоторое секунд, приходя в себя и пытаясь сообразить, что делать дальше. Глянул на время. Ещё полчаса и можно будет позвонить в больницу. Хотя нет, зачем звонить. Можно просто зайти в информационную систему городского здравоохранения, найти по своему адресу номер бригады скорой помощи, которая выезжала на вызов, и отследить дальнейшую судьбу пациента – в данном случае Аиши. Он даже хмыкнул себе под нос – судя по тому, что это пришло ему в голову, адреналин уже начал свою живительную работу. Меньше минуты спустя Джереми был в системе. Так, вот номер машины, которая везёт Аишу Моррисон, двадцати трёх лет, делаем запрос на детализацию информации, оп-па, нужен номер соцстрахования, чтобы подтвердить степень родства. Вводим. Да-да, спасибо, я тоже рад вас видеть, да, я законный супруг, да, я имею право на получение подробной информации, спасибо большое! Что у нас здесь? Ожидаемое время прибытия – десять минут, предварительный диагноз – предродовая активность, без осложнений, слава тебе, Господи! Больница назначения – «Уилинг Хоспитал Инк», дежурная бригада в родильном отделении уже оповещена и готовится принять пациентку. Этой информации было достаточно для того, чтобы сломя голову умчаться с работы, но Джереми вспомнил, что предупреждение потребителям до сих пор не отправлено. Он вернулся в окно базы данных, выбрал свой список и, уже не задумываясь о проверке или о том, включил ли он в него всех, кого требуется, выбрал вариант «Разослать сообщение всем адресатам из списка». Убедился, что в стандартном тексте оповещения стоит текущая дата и кликнул курсором по плашке «Отправить». Система заработала, внизу возникла и побежала слева направо зелёная ленточка, отображающая прогресс рассылки, а Джереми уже схватил листок с заявлением и помчался в главный зал, где на специальном возвышении, как капитан звездолёта из фантастического фильма, восседал начальник смены Нестор Хамада.

– Мистер Хамада, сэр!

Хамада повернул голову, глянул на возбуждённую физиономию Джереми, на бумагу в его руке и вопросительно выгнул левую бровь:

– Что, уже?

– Да, мистер Хамада, «скорая» 15 минут назад увезла её в больницу, точнее… сейчас она наверно уже там, в смысле… они уже должны были доехать…

Хамада поднял руку и остановил его.

– Вообще-то меня интересовало, разослал ли ты оповещение нашим потребителям, но раз уж ты заодно решил рассказать про свою жену… Что ж, спасибо за информацию. Желаю, чтобы твоя девочка сильно не мучилась, ребёнок родился здоровым, а ты сегодня вечером не нажрался в стельку. Тем не менее, вопрос рассылки меня всё ещё интересует.

– Всё, всё сделано, уже рассылается.

– Тогда поступим следующим образом. Ты сейчас отдашь мне листок, который мусолишь в руке. Я ставлю не нём текущее время – вот так. Потом пишу, что я разрешаю тебе отсутствовать по семейным обстоятельствам. Теперь подписываю – ты замечал когда-нибудь, какая у меня красивая подпись? Нет? Если тебе показалось, что я издеваюсь над тобой, то это неправда. Я просто даю время, чтобы система успела разослать оповещение и сделала соответствующую запись в протоколе. А ты сейчас вернёшься на своё рабочее место, внимательно – ты заметил, что я выделил слово «внимательно» интонацией? – проверишь отчёт о рассылке и убедишься, что все сообщения доставлены. После чего можешь исчезнуть и не мешать нам заниматься делом. Удачи.

Джереми так и поступил. Рысью добежал до своего стола. Зелёная полоска внизу экрана уже доползла до правого края и превратилась в жирную галочку перед надписью «Рассылка завершена». Пытаясь дышать размеренно и неторопливо, Джереми развернул протокол отправки сообщений, постарался максимально сосредоточиться и проверил, чтобы в каждой строке списка стоял зелёный флажок, означавший, что сообщение доставлено. После чего схватил куртку с эмблемой «Питтсбургских пантер» на спине – приветом из студенческого прошлого – и поспешил к выходу из здания, навстречу туманному, полному неизвестных пока ещё трудностей и волнений, но уже неотвратимому будущему под названием «отцовство».

***

Международный аэропорт О'Хара, что расположен в Парк-Ридж, на северо-западе Большого Чикаго, при взгляде сверху напоминает часть огромной снежинки. По крайней мере, расходящиеся в южной его части отростки терминалов, делящиеся в свою очередь на концах на небольшие веточки, выглядят очень похоже. Коби Трентон быстро шла через третий терминал по направлению к юго-восточному «лучу» этой «снежинки». Нет, она не опаздывала. Просто впереди был перелёт, который мог занять от десяти до двенадцати часов и прогулка энергичным шагом должна послужить хорошей разминкой для ног. Конечно, большую часть времени полёта она проведёт на ногах, как и положено стюардессе. Но одно дело – стоять или не спеша, коротким шагом ходить по салону и совсем другое – идти, уверенно выбрасывая перед собой ногу на длину шага, который позволяет форменная юбка. Ощущать при этом пружинистое напряжение, которое пробегает от мышц голени через бедро и ягодицы, ритмично раскачивая их так, что головы пассажиров непроизвольно поворачиваются ей вслед. А потом волна движется через талию, поднимается до затылка, где сходит практически на нет, отдаваясь только лёгким покачиванием заплетённых в косу волос. Да, Коби умела ходить правильно и знала, какое впечатление при этом производит на окружающих.

Сквозь застеклённые стены галереи терминала далеко просматривалась огромная территория аэропорта. На юге, за рулёжными и взлётно-посадочными полосами для традиционных самолётов, виднелась громада нового грузового кластера. Там почти непрерывной вереницей приземлялись огромные транспортные «Валентайны». Медленно и неторопливо они снижались по почти отвесной траектории, пока не касались бетона посадочной площадки. Что происходило с ними дальше, с такого расстояния без бинокля разглядеть невозможно, но Коби как-то довелось оказаться в тамошнем кафетерии, чтобы перекинутся парой слов со знакомым вторым пилотом. Поэтому она представляла, как к очередной севшей махине сразу подруливает небольшой наземный буксировщик, подцепляет его за переднюю стойку шасси и тащит к свободному месту в начале технологической дорожки.

– На этом этапе нам уже делать нечего, – рассказывал тогда Питер, её знакомый, прилетевший из Калгари. – Если предстоит лететь дальше и лень шевелиться, можно там же на месте задрать ноги и подремать. Хотя правила настоятельно рекомендуют встать, выйти из кабины, поболтать с людьми, как мы с тобой сейчас, выпить кофе, отвлечься. Ибо главный враг пилота «Валентайна» – это рутина. 90% полёта за нас работает автоматика, нас в кабине двое только потому, что правила эксплуатации воздушных судов никак не приведут в соответствие с современными реалиями. Взлёт и посадка проходят в полуавтоматическом режиме, когда мы скорее контролируем, а не управляем непосредственно. Иногда шутят, что мы даже не пилоты, а, скорее, диспетчеры с рудиментарными навыками пилотирования. Вот для того, чтобы не одичать от скуки, мы и выходим в самом начале техдорожки из кабины – видишь, там есть застеклённая платформа? Потом от нашего «Валли» отцепляют грузовые контейнеры. В это момент он, конечно, может попытаться самопроизвольно взлететь, но замки держат его за шасси. Пока транспортёр тянет его в зону погрузки, техники проверяют системы, источники энергии, расходники. Потом остаётся всего ничего – подцепить новые контейнеры, закрыть грузовой отсек, вручить полётное задание свежему экипажу или прислать сообщение нам, что хватить расслабляться – и вперёд. Нас выкатывают на взлётную площадку, и – давай, давай, вверх, освобождай место следующему! Вот такой получается «МакДональдс»: с одной стороны – скука и рутина, с другой – жёсткий тайминг, всё по расписанию, конвейер не ждёт. Где-то между взлётом и посадкой проходит час, а где-то полчаса – только успеваешь кофе выпить, да сигарету выкурить. Здесь, в Чикаго, золотая середина – 40—45 минут, можно и кофе выпить по-человечески и с красивой девушкой пообщаться. – На дисплее его наручных часов замигал огонёк полученного сообщения, он глянул на него и сокрушённо взмахнул руками. – Ну вот, сглазил! Пора в поход, труба зовёт! Чертовски рад был с тобой повидаться, Коби, счастливых полётов и привет родителям!

Питер вскочил из-за столика, чмокнул её в щёку и помчался к выходу из кафетерия.

При воспоминании о том поцелуе Коби непроизвольно улыбнулась. Хороший парень этот Питер. Добрый, общительный, всегда найдёт для тебя время и ни разу не пытался затащить в постель. Иногда даже жаль, что не пытался.

Что касаемо «Валентайнов», то Коби слышала, что совсем скоро, не в этом году, так в следующем, их должны будут допустить до пассажирских перевозок и вот тогда произойдёт действительно революция. Хотя летают они медленнее обычных самолётов, но уровень комфорта в полёте сулят на порядок выше и, что немаловажно, за годы их эксплуатации в транспортном варианте не произошло ни одного инцидента со смертельным исходом. А если пассажирские модули будут ещё и парашютами оснащать – то тогда, пожалуй, даже самые отъявленные аэрофобы смогут на них летать.

Рассеянно размышляя об этих ничего не значащих мелочах, она дошагала до места назначения, подошла к двери с надписью «только для персонала», поднесла к терминалу правую руку для сканирования, взглянула в объектив камеры над дверью, автоматически улыбнувшись при этом. Дверь с тихим шелестом отъехала в сторону. Коби прошла внутрь, поставила сумку на ленту транспортёра, так же автоматически, как объективу до этого, улыбнулась офицеру-женщине за мониторами, прошла через ворота безопасности, подхватила сумку, выехавшую из камеры сканера, и направилась к своему посадочному шлюзу.

Она только успела зайти в служебный отсек самолёта, убрать сумку в личный шкафчик, прикрепить бэйдж и бросить дежурный взгляд в зеркало, как ожила система громкой связи:

– Представителя экипажа рейса NP412 просят пройти на стойку регистрации.

Через секунду подал голос внутренний коммуникатор:

– В сервисном отсеке кто-нибудь есть?

Коби нацепила гарнитуру и подключилась к сети.

– Коби Трентон, я здесь.

– Коби, солнышко, добрый день, – голос старшей стюардессы Марси Уильямс, излучал доброжелательность, впрочем, как и всегда. – Я занята в грузовом отсеке, проверяю комплектность еды для пассажиров. Ты можешь дойти до стойки, узнать, что случилось?

– Конечно, Марси, уже иду.

Она ещё раз бегло осмотрела себя в зеркале, поправила шейный платок и вышла в терминал.

Когда Коби подошла к стойке регистрации, сотрудница аэропорта указала ей на двух мужчин возле зоны контроля безопасности для пассажиров. Один, молодой, но уже излишне полный мулат был одет в форму охранника. Другой, высокий мужчина средних лет с седеющими висками, в костюме и рубашке тёмного цвета. Белая вставка в воротнике выдавала в нём священника.

– Добрый день, господа, я Коби Трентон, рейс NP412 компании «ТрансПолар Эйрлайнс». Чем могу помочь?

Священник вежливо поклонился, охранник начал объяснения:

– Здравствуйте, мисс. Я – офицер Винсент Ортега, это – пассажир вашего рейса преподобный Майер. У мистера Майера в ручной клади находится предмет, который входит в жёлтый список правил безопасности. А именно – бензиновая зажигалка. – Офицер Ортега указал на лежащий в лотке перед ним старый Zippo в латунном корпусе с непонятной эмблемой и гравировкой. Коби всё поняла без слов. Поскольку курение на борту всех самолётов запрещено уже давно, смысла проносить её на борт нет. Кроме того, правила авиационной безопасности относят любые устройства для извлечения огня к так называемому «жёлтому списку» – потенциально опасным предметам, которые настоятельно рекомендуется провозить только в багажном отсеке. Она вопросительно посмотрела на обоих мужчин.

– Мистер Майер, правила рекомендуют…

– Простите меня, мисс… Трентон? Я правильно произношу вашу фамилию? – Она кивнула в ответ. Священник говорил с явным европейским акцентом, то ли немецким, то ли голландским. – Дело в том, что я путешествую налегке, все мои вещи умещаются в ручную кладь.

Он продемонстрировал её средних размеров дорожную сумку.

– Сдавать её в багаж мне нет никакого резона, а оформлять туда одну только зажигалку… не совсем разумно, на мой взгляд. Тем более что она абсолютно безопасна – в ней нет ни капли бензина. Вы позволите, офицер? – Он взял зажигалку в руку, откинул крышку и несколько раз крутанул колесо, высекая искры. Огня не было. После этого он извлёк внутреннюю часть зажигалки из корпуса и продемонстрировал хлопковый наполнитель под войлочной прокладкой – там было сухо и лишь слегка попахивало бензином. – Но эта вещь очень дорога мне как память о друге, поэтому мне необходимо взять её с собой.

Коби переглянулась с офицером.

– Мистер Майер, – начал Ортега. – Я могу разрешить вам пронести зажигалку на борт при условии, если представитель экипажа, – он кивнул на стюардессу: – позволит это со своей стороны. Кроме того, я обязан поместить её в специальную упаковку, которая не может быть вскрыта на борту самолёта. Если такие условия всем подходят, то мы так и поступим. Мисс Трентон?

Коби внимательно посмотрела на пассажира. Именно так. То, что он одет, как священник, вовсе не означало, что он им был на самом деле. Их всех учили на курсах безопасности оценивать потенциальную угрозу, отсекая в первую очередь внешние признаки, которые можно использовать для усыпления бдительности. Женщина (пожилая женщина, беременная женщина и так далее), мужчина (мужчина-инвалид, мужчина-священник и тому подобное) – любой из архетипов, который внушает к себе заведомое расположение, мог быть использован для злонамеренного проникновения. Глупо подозревать только бородатых молодых мужчин среднеазиатского или ближневосточного типа.

Однако этот пассажир был, скорее всего, чист и безопасен. Выглядел он уставшим, вокруг запавших глаз выделялись тёмные круги – явные признаки джет-лага. Видимо, прилетал на несколько дней, не больше чем на неделю и теперь возвращается домой.

– Хорошо. Экипаж рейса NP412 не возражает.

– Отлично. Мистер Майер, что скажете?

Священник ответил усталой улыбкой:

– Я тоже согласен. Абсолютно.

– Тогда в вашем присутствии и присутствии представителя экипажа я помещаю эту зажигалку в специальную пластиковую упаковку. Для протокола: эта упаковка не может быть вскрыта без использования специальных инструментов вроде ножа или ножниц. Я запечатываю упаковку особой пломбой с радиометкой, которая сработает при попытке вскрыть её на борту самолёта. Мисс Трентон, подтвердите, пожалуйста, активацию пломбы. Вы её видите? Отлично! Теперь, когда все формальности соблюдены, вы можете забрать своё имущество, мистер Майер. Счастливого полёта. – Офицер Ортега являл собой прямо-таки образец сотрудника службы безопасности аэропорта. Бери такого и без купюр вставляй в реалити-шоу о буднях профессионалов. – Благодарю вас за помощь, мисс Трентон.

Он вежливо кивнул Коби. Та профессионально улыбнулась в ответ.

– Всегда рада помочь, офицер!

После чего повернулась к священнику:

– До встречи на борту, мистер Майер!

***

Нет хуже работы, чем пытаться починить то, что создали задолго до тебя, потом десятки раз переделывали руками разных людей с совершенно различным уровнем квалификации и при этом не оставили никаких внятных комментариев. Если какую-то систему ведёт один и тот же человек, то отсутствие описания ещё понятно – какой смысл напоминать самому себе? Но в этом случае автор хотя бы придерживается определённой схемы в архитектуре своего творения. А вот когда такая система проходит через десятки рук, среди которых явно побывали волосатые лапы полоумных гамадрилов, то попытка разобраться во внутреннем устройстве, логике, причинах выбора тех или иных решений становится задачей, мягко говоря, нетривиальной. Спросите любого электрика, и он с удовольствием расскажет вам, что в большинстве таких случаев проще отрезать входные и выходные концы сети и проложить её заново, чем пытаться постичь причудливый ход мысли многочисленных специалистов, вносивших свои «улучшения» и «модификации». К несчастью Адама, точнее, в дополнение к прочим его многочисленным несчастьям, вариант снести предыдущий вариант локальной компьютерной сети школы «Оак Маунтин Хай Скул» и сделать «всё по-человечески» был для него невозможен. Строилась она постепенно, по кирпичику, которые называются «доступные финансовые ресурсы», поэтому, чтобы взять и с нуля сделать сеть, соответствующую современным нормам, нужно, чтобы на счёт школы поступило весьма щедрое пожертвование. С другой стороны, делать с ней что-то было нужно, так как исторически она управлялась и настраивалась согласно представлениям имевшегося в наличие преподавателя информационных технологий и определённого кружка приближённых к нему старшеклассников. В силу естественных причин в этом кружке была высокая «текучка кадров» и составление подробных описаний вносимых изменений тоже не входило в число приоритетов. Всё это привело к тому распространённому положению, когда мало кто может сказать, как всё работает, почему в определённых местах работает плохо, а главным принципом обслуживания становится «не трожь, пока работает».

Однако имеет смысл вернуться немного назад, чтобы понять, как Адам, приобретший сомнительную славу «хакера-экстремиста», оказался допущен к работам над компьютерной сетью горячо ненавидимой им школы и какие несчастья помимо этого обрушились на его голову.

Вторая половина четверга выдалась кошмарной. Мать Адама и Аарон, отчим, ознакомились с записью разговора в кабинете директора и были в курсе внешней стороны инцидента, который с этой точки зрения производил впечатление катастрофы. К сожалению, они понятия не имели о внутренних мотивах Адама, о полном отсутствии злого умысла в его действиях или о том, сколько трудностей ему пришлось преодолеть в процессе создания приложения, общий уровень его сложности и красоту применённых им программных решений. Печально, что все эти, столь важные для него вещи, оказались банально за гранью понимания людей, которые должны были дать оценку его действиям и вынести наказание. Поэтому разговор происходил по классической схеме общения «слепого с глухим». Плюс, был отягощён тем фактом, что инцидент в том виде, каким его представила запись из кабинета директора, требовал наложения обязательного наказания. Для матери Адама имелся ещё один источник тревоги. Той самой, которая обитает в глубине сердца многих матерей, прошедших через развод или изначально одиноких. Вынужденные тратить большую часть своих усилий на устройство быта, личной жизни, обделяя при этом вниманием своего ребёнка, они потом подспудно ожидают какого-то подвоха, как бы в наказание: «Ах, от моего сына (дочери) сегодня пахло сигаретами (алкоголем)! Наверняка это потому, что я не проводила с ним (с ней) больше времени в младенчестве, не читала правильные книжки, мы не смотрели вместе „Бэмби“ или „Короля-льва“. Вместо этого я вкалывала на двух работах, чтобы накопить на колледж или бежала после смены на встречу с парнем, который показался мне достаточно надёжным и простодушным, чтобы можно было предложить ему разделить со мной часть ответственности за себя, за ребёнка, за наше настоящее и будущее». То есть, то, что было простой житейской ситуацией и требовало принесения определённых разумных жертв в настоящем ради большей уверенности в будущем, впоследствии почему-то трактуется как бомба замедленного действия, которая неизбежно нанесёт ответный удар. И это ожидание приводит к тому, что реакция на естественное взросление подростка и его ошибки иногда оказывается болезненно преувеличенной и совершенно не такой, какой следовало. Увы, очень часто тот, кто нуждается в понимании и поддержке, получает кнут под лозунгом «ради твоего блага». Видимо поэтому мать была инициатором наиболее жёсткого набора наказаний. Аарон пытался по возможности уравновесить ситуацию и смягчить вину Адама, но не потому, что понял его мотивы. Скорее, им двигал давний опыт службы в армии, который говорил, что взыскание не должно быть чрезмерным. При этом он был абсолютно согласен, что проступки не должны оставаться безнаказанными, а если кара всё же превысит тяжесть содеянного – ну что ж, мир несправедлив, а дополнительные трудности закаляют характер. К сожалению он тоже забыл: то, что работает в отношении молодых мужчин и женщин в форме, не всегда годится для мальчиков и девочек, насколько бы взрослыми они не выглядели.

В итоге был сформулирован следующий список санкций. Никаких развлечений, кино и прочих вольностей до конца учебного семестра. Ежедневный отчёт по домашним заданиям и полученным оценкам, максимальная успеваемость, дабы хоть частично спасти средний балл по итогам года. Игровая консоль переезжает под замок в гараж. Игры и всё, что на них отдалённо похоже, искореняются с личного ноутбука Адама. Первоначально мать хотела лишить его и обещанных на летние каникулы денег, на которые он планировал поехать на олимпиаду по программированию, но тут своевременно вмешался Аарон и предложил отложить решение по этому вопросу до окончательных результатов семестра.

Выслушивая этот перечень, Адам всё глубже погружался в себя. К сожалению, внутри он не нашёл ни единого источника утешения. Там царил удушающий сумрак из остатков пережитого страха, убийственного ощущения непоправимости произошедшего, мучительных сомнений в правильности своих действий, робких подозрений, что часть вины лежит всё же на нём. Но самое главное – внутри ещё не закалённой сотнями жизненных неурядиц души плескалась едкая, как кислота, жгучая обида. За то, что никто не попытался его понять, разобраться, разговорить, обнять, в конце концов. Прижать к себе, утешить. Увы, но опыт Адама был крайне скуден, а нехватка навыков общения не позволила ему выплеснуть наружу боль, терзавшую его изнутри. Вместо этого Адам избрал привычный, но абсолютно бессмысленный и вредный вариант – конвертировал боль и обиду в злобу, отступил, забился спиной в привычный тупик, ощетинился и только что не зашипел, как уличный кот. Из этого молчаливого убежища он слушал свой приговор.

На кино и развлечения ему было, по большому счёту, наплевать. Консоль жалко, но утешало, что рано или поздно она вернётся. Скорее рано, поскольку Аарон сам был не прочь иногда вечером зарубиться в какое-нибудь игрище перед телевизором. За удаление игровых профилей с ноутбука было безумно обидно, потому как Адам рассчитывал до конца семестра пройти ещё несколько отборочных этапов в онлайновом турнире и, если бы повезло, в августе принять участие в финальных играх. Теперь же все потраченные за почти год усилия пошли насмарку. Опять никто не удосужился понять, насколько для него это было важно. Обида стала ещё горше.

В довершение озвученных репрессий мать объявила Адаму, что после консультаций с директрисой школы ему и оттуда прилетело наказание. В качестве общественных работ и для того, чтобы приучить его использовать полученные знания в созидательных, а не экстремистских целях, он должен был в течение ближайших двух недель после окончания уроков работать над оптимизацией локальной компьютерной сети школы. Вынося такой вердикт, миссис Рейнс надеялась подстрелить несколько зайцев сразу. Во-первых, загладить проступок Адама в глазах мистера Фаррела, преподавателя информатики, ибо совместный труд, как известно, сближает. Во-вторых, дать подростку возможность реализовать себя в любимой области. В-третьих, не дать ему замкнуться в себе, вытащить его под наблюдение в первые, самые тяжёлые после инцидента и наложенных наказаний дни. Всё-таки педагогический опыт подсказывал ей, что в случае Адама есть риск перестараться и просто сломать парня. С самыми непредсказуемыми последствиями. Конечно, после принятых под давлением общественности на федеральном уровне ограничений на оборот гражданского оружия число инцидентов со стрельбой в школах и колледжах пошло на убыль. Однако всегда оставалась масса других способов выразить свою ненависть. Не запретишь же кухонные ножи, в конце концов!

В результате всего вышеперечисленного Адам и оказался во второй половине пятницы за исследованием хаоса под названием «локальная сеть школы «Оак Маунтин Хай Скул». В то время, когда его одноклассники жизнерадостно разбегались по домам, предвкушая радости наступающего уикенда, он вынужден был копаться в куцых записях и запутанных схемах под аккомпанемент недовольного брюзжания мистера Фаррела. Тот вовсе не пытался проникнуться сочувствием и симпатией к ученику, продолжая панически трястись при мысли, что тайные стороны его жизни ещё могут где-то всплыть благодаря вчерашнему инциденту. Этот страх он старательно превращал в ненависть по отношению к Адаму. Тот охотно её впитывал, смешивал со своими собственными раздражением, обидой и горечью и искал, на что бы выплеснуть получившийся ядовитый коктейль.

Ему страстно хотелось что-нибудь сломать.

 

Глава 2

Пол тихонько вибрировал. Раздаточная тележка отзывалась на это еле слышным поскрипыванием пенопластовых контейнеров с едой, шуршанием упаковок, побулькиванием воды и напитков. Привычный ритуал отработан до автоматизма: шаг вперёд, приветливая улыбка налево, потом направо.

– Добрый вечер, не желаете ли поужинать?

Перечисляем доступные блюда – мясное, рыбное, вегетарианское.

– Нет, сэр, баранину я, к сожалению, не могу вам предложить. Не беспокойтесь, мы, как международный перевозчик, не предлагаем свинину в меню. И не используем свиной жир или сало в приготовлении пищи. Разумеется, только растительное масло.

На самом деле она, конечно же, понятия не имеет, как именно готовят еду для пассажиров. Ей известна только политика компании в области питания, её она и озвучивает.

– Прошу прощения? Очень жаль, мэм, что ваша очаровательная дочь ещё не голодна. Нет, ничего страшного. Я верну её порцию в холодильник, а вы просто скажите мне, когда она проголодается. Слушаю вас. Простите, я не очень хорошо понимаю ваше произношение. Ах, десерт! Да, конечно, он будет, но после того, как мы предложим вам горячие блюда. – И так двадцать раз, по количеству рядов в её салоне. Плюс к этому надо не забывать замечать тревожные признаки: изнывающих от скуки детей, взрослых с характерным цветом лица, которым не стоит лишний раз предлагать алкоголь. Выручка выручкой, но иной раз лучше избавится от потенциальных проблем.

Семнадцатый ряд, место Е, знакомое лицо:

– Господин пастор, не желаете поужинать?

Вид у него не самый лучший. Усталый. Грустный.

– Честно говоря, даже не знаю, что вам ответить, – он немного прищурился, читая её бэйдж: – Коби… хотя, не важно. Не думаю, что через пару часов смогу определиться точнее, так что давайте поужинаем по расписанию. На ваш вкус, пожалуйста, только не вегетарианское меню.

– А где ваш сосед? – она указала глазами на пустое кресло между пастором и иллюминатором.

– В туалете. Бедняга бегает туда каждые полчаса. Винит во всём бурито, которое съел по пути в аэропорт. Вы не могли бы предложить ему что-нибудь от расстройства живота? Возможно, ему станет полегче, да и мне не мешало бы поспать.

Она сочувственно улыбнулась:

– Была тяжёлая поездка?

– Скорее печальная. Плюс разница в семь часовых поясов.

– Вот, пожалуйста. – Она протянула ему контейнеры с ужином – салат, горячее блюдо, соусы: – Может быть, немного виски?

Он на секунду задумался, потом кивнул.

– Пожалуй, мне это не повредит.

– Вот, возьмите. Вызовите меня, пожалуйста, после того как я раздам ужин. Принесу лекарство вашему соседу.

– Спасибо, Коби!

– Рада помочь! – и снова по привычной, доведённой до автоматизма схеме: шаг вперёд, приветливая улыбка налево, потом направо.

– Добрый вечер, не желаете ли поужинать?

***

Не шибко молодой, но ухоженный и бодрый трёхосный грузовик «Кенуорт Т370» наконец миновал извилистый участок дороги на берегу озера Таппан, подбавил газу и покатил по трассе номер 250 в направлении Уричсвилла. Его водитель Карлос Бенедикто не имел привычки нарушать правила движения без особой на то нужды. Он просто хотел наверстать упущенное время и поскорее закончить нынешний не слишком удачный рабочий день. За его спиной в блестящей цистерне плескался груз отработанного растительного масла, который надлежало отвезти на фабрику по производству биодизеля в Нью Филадельфии.

С самого начала этот рейс пошёл наперекосяк. Во-первых, полетел насос на накопительной станции комплекса переработки отходов на западной окраине Питтсбурга. Поэтому вместо положенных на загрузку цистерны двадцати минут он проторчал там почти полтора часа. Во-вторых, когда насос всё-таки починили и попытались начать закачку масла, лопнула прокладка, и масло стало брызгать во все стороны, заляпав всё вокруг и грузовик Карлоса в первую очередь. Так что после погрузки он потратил ещё полчаса на то, чтобы отмыть цистерну и кабину. Сделал он это вовсе не из-за солидного штрафа, который бы ему выписал первый же встречный дорожный патруль, а просто потому, что был человеком аккуратным и педантичным. Приехав в своё время в США семнадцатилетним подростком, Карлос довольно быстро сообразил, что люди здесь оценивают тебя в первую очередь по тому, как ты себя подаёшь. Поэтому чем быстрее ты сделаешь своим стилем жизни ту модель поведения, которую одобряет большинство, тем скорее станешь своим. Поняв это, Карлос сразу взялся за выработку у себя полезных привычек. Улыбаться при встрече, быть вежливым с окружающими, дружелюбным к равным, уважительным со старшими. Носить опрятную одежду, а впоследствии – ездить на чистой машине. Не важно, что на старой, важно, что на чистой. Плюс к этому всегда стараться сделать дело, за которое взялся и не грузить окружающих жалобами на жизнь, ибо убогих никто не любит. Их иногда жалеют, но не уважают. А с теми, кого не уважают, обычно стараются не иметь дела.

Результаты этой нехитрой, но действенной политики сказались уже через несколько лет, когда многие приехавшие одновременно с ним перебивались кто временной работой, кто сидел на пособии – а некоторые особо одарённые умудрились даже загреметь в тюрьму. А вот Карлос тогда уже имел постоянную занятость и репутацию «хорошего, надёжного парня». Спустя ещё немного времени он твёрдо встал на ноги, получил гражданство, обзавёлся женой, дочкой, беспородной дворнягой, ипотекой – и всё благодаря выбранным в своё время правильным привычкам.

Отмыв машину, Карлос перекусил сэндвичем и кофе, а потом отправился в путь. Однако на подъезде к реке Огайо приключилась третья задержка. На стороне Стьюбенвилла перед мостом за пару часов до этого произошла авария, и половина проезжей части была перекрыта. Полиция пыталась отрегулировать поток, попеременно пропуская машины то в одном, то в другом направлении, но это был конец пятницы, транспорта на дороге скопилось больше обычного, и в результате образовалась пробка. Так что к моменту, когда его «Кенуорт Т370» миновал озеро Таппан, Карлос Бенедикто выбивался из графика уже больше, чем на три часа. А ведь нужно было доехать до пункта назначения, слить масло, промыть цистерну, отогнать грузовик на стоянку… По всему выходило, что раньше полуночи он домой не вернётся. Следовательно, все планы на пятничный вечер пошли прахом.

Ещё его сильно беспокоило то, что до сих пор не было вестей от Марисоль – той самой дочери, которой он обзавёлся почти одновременно с беспородной дворнягой и ипотекой. Пса уже давно нет на свете, ипотека выплачена, а Марисоль выросла в умную и симпатичную молодую женщину, которой папа постарался привить все необходимые полезные привычки. Настоящая, полноценная американка по праву рождения, она только-только закончила колледж на западном побережье и сегодня должна была проходить собеседование по трудоустройству. Естественно, что и Карлос, и его жена, Патрисия, безумно волновались. Они приложили так много усилий, так во многом себе отказали, чтобы уже их дочь смогла подняться на ступень, до которой многие коренные американцы не могут добраться за несколько поколений. Поэтому чем заметнее становились сумерки, тем чаще он поглядывал на экран смартфона, прицепленный справа от приборной панели.

Когда Карлос Бенедикто подъезжал к Уричсвиллу, сумерки, усиленные пасмурным безветрием, сгустились настолько, что пришлось включить фары. Он уже подумывал сбросить скорость, когда экран смартфона ярко вспыхнул. Карлос потянулся к нему, чтобы включить громкую связь и не заметил, что впереди справа, среди домов и одетых зеленью кустов мелькнуло тёмное расплывчатое пятно. Он услышал, как в кабине возник голос жены:

– Привет, дорогой!

– Да, радость моя … – начал было он, как вдруг увидел, что справа одновременно с ним на перекрёсток вылетает тёмно-синий «Додж Караван» с выключенными не только фарами, но и габаритными огнями. Мгновенно поняв, что затормозить он не успеет, Карлос рванул руль влево, чтобы уйти от столкновения. Однако полностью гружённый «Кенуорт» отказался изменить траекторию так быстро, как это требовалось, и, хотя водитель «Каравана» тоже попытался вывернуть вправо, две машины столкнулись бортами по касательной, отбросив друг друга в стороны. В следующую долю секунды грузовик Карлоса налетел боковинами всех колёс левого борта на бордюр дороги, сила инерции оторвала его от асфальта, и он полетел вперёд, ломая сетчатый забор и заваливаясь на бок. Несколько тонн металла и масла плюхнулись на борт и юзом поехали по бетонированной площадке, пока не врезались в приземистое строение, увенчанное рядами изоляторов и проводами, отходящими от них к высящейся неподалёку мачте высоковольтной линии электропередач. Басовитое гудение внутри строения сменилось оглушительным треском, во все стороны полетели голубые, белые, красные искры. Потом раздался хлопок, и наружу пыхнуло тёмно-красное, отороченное чёрным дымом пламя. Разбитые трансформаторы загорелись.

***

В главном зале оперативного центра «Уилинг Электрик Пауэр» раздался сигнал тревоги. Начальник смены Нестор Хамада вскинул голову. Перед ним на большом, во всю стену, экране разбегались в разные стороны разноцветные змейки, обозначавшие линии электропередач. Змейки соединяли разбросанные по всему экрану сотни точек с мерцающими рядом с ними цифрами – потребителей энергии и объекты инфраструктуры с показателями их текущей нагрузки и прочими, понятными только специалистам данными. Для удобства визуализации цвет змеек и точек менялся в зависимости от текущего состояния сети. От спокойного голубого оттенка до тревожных жёлтых цветов в местах, где нагрузка вплотную подбиралась к предельно доступному уровню.

Сейчас один из узлов мигал ярко-красным цветом, а расходившиеся от него змейки стремительно окрашивались не просто в жёлтый, а в насыщенный оранжевый оттенок, попутно заражая им все точки, через которые они проходили. Зрелище напоминало кадры из фильма про зомби-апокалипсис, когда нужно показать скорость распространения эпидемии от нулевого пациента. Нестор мгновенно определил степень угрозы и врубил общую громкую связь.

– Внимание всем! У нас аварийная ситуация! Джуд, докладывай!

Джуд Бауэр отозвался через секунду.

– Авария на трансформаторной подстанции в Уричсвилле! Приборы подтверждают выход из строя как минимум одного блока, ещё два отключились через 10 секунд – сработали автоматы защиты. Четвёртый блок пока держится… чёрт, уже нет! Сэр, подстанция в Уричсвилле полностью вышла из строя. Датчики сообщают о нарушении ограждения и возможном пожаре на территории. Аварийный сигнал оповещения передан в пожарное управление.

Оранжевое пятно на экране стремительно расползалось. Нельзя было терять ни секунды.

– Всем диспетчерам – внимание! Запускаем процедуру отключения по аварийному протоколу! Приоритетные направления – Кливленд и Питтсбург. До них это дойти не должно! Немедленно оповестить наших соседей и все аварийные службы.

В зале мгновенно возникла особая атмосфера. Стремительная активность без суеты. Бурная деятельность без единого признака паники. Общий разговор десятка человек – без единого лишнего слова, когда все друг друга слышат и понимают с полуслова. Сходство с мостиком звёздного крейсера, вступающего в бой с тяжёлым инопланетным рейдером, стало просто поразительным.

Диспетчер северо-западного сектора Ким Бойд вызвала на свой экран перечень потребителей, отсортированный по степени энергопотребления. Нужно было немедленно отключить от сети всех, кто не входил в список, который пару часов назад подготовил Джереми Моррисон. Если этого не сделать, каскад роста нагрузки приведёт к тому, что автоматика начнёт выключать всё подряд, не задумываясь, насколько этот потребитель важен и есть ли у него резервные генераторы. А потом волна докатится до Акрона, Янгстауна, Элирии, Кливленда, до их муниципальных сетей и систем жизнеобеспечения. В результате несколько миллионов человек вместо вечера пятницы окажутся в средневековье.

***

Клавиша «С» на клавиатуре абсолютно точно стала западать. Сандрин Чанг специально пощёлкала по ней несколько раз. Явно чувствовалось нарушение нормального хода, и символ в командной строке при этом появился только в трёх случаях из четырёх. Сандрин вздохнула. Очень жаль. Она привыкла именно к этой марке, а с производства её сняли ещё в прошлом году. Теперь придётся ходить по магазинам, перебирать немногочисленные оставшиеся механические модели и щёлкать по ним пальчиками, подбирая максимально комфортные ощущения. Только потом можно будет сделать заявку на покупку. И опять придётся слушать нытьё Фрэнка Вудса на тему, что её аристократические привычки обходятся компании дороже стандартных решений. Наплевать! Она достаточно ценный специалист для «Диджитарх Секьюрити», чтобы фирма не скупилась раз в год заплатить немного дороже за необходимый ей рабочий инструмент.

За окном смеркалось. По-хорошему, для конца мая в это время должно быть ещё светло, однако плотная малоподвижная облачность внесла свои коррективы. На территории технопарка «Константек Индастриз» автоматически включилось освещение. По контрасту с фонарями окружающий мир потемнел ещё сильнее. Расположенные к северу от них кварталы Кантона, штат Огайо, а также автомобильные и железнодорожные путепроводы утратили большую часть деталей, постепенно превращаясь в набор контуров. Внутри рабочей комнаты дежурной смены происходили свои изменения. Стеновые панели переключились с горизонтальных полос цвета молодой листвы каштана на наклонные, сильно вытянутые четырёхугольники, в которых те, кто не прогуливал геометрию в школе, без труда узнали бы параллелограммы. Их яркая апельсиново-оранжевая окраска должна была взбодрить дух людей, которым выпало работать вечером и ночью в пятницу, когда прочие высококвалифицированные специалисты мира информационных технологий пьют пиво в компании или рубятся в видеоигры. Или одновременно пьют пиво и рубятся в видеоигры. Или и то и другое и всё это в компании – реальной или виртуальной. Чёрт, сколько вариантов можно придумать всего для трёх действий! А ведь есть ещё персонажи, которые пошли в кино, просто гуляют или катаются на велосипеде. Есть те, кто играет с детьми или ужинает со спутником жизни. Или отправился в бар, чтобы найти себе спутника на вечер или на всю жизнь, чтобы потом ужинать с ним (с ней) вечером в пятницу. Или играть с получившимися в результате детьми. Опять же, сколько возможностей!

Сандрин тихонько хихикнула. Её всегда забавляла игра в комбинирование цепочек вариантов. Этой штуке она научилась во время учёбы, когда таким образом им прививали привычку к алгоритмическому мышлению. Сама она никаких печалей по поводу работы вечером в пятницу не испытывала. График есть график, всё остальное просто сдвигается и ждёт своего часа. В конце концов, время – это всего лишь условность, не говоря уж о производных от него календарных днях недели.

Под потолком постепенно разгорались матрицы светодиодов, создавая над каждым рабочим местом свою особую зону светового комфорта. Сандрин, например, любила работать в полумраке, с настольной лампой. А вот Эрик Шульц у противоположной стены комнаты, наоборот, сидел в постепенно усиливавшемся столбе света, будто император, озарённый божественным сиянием. Сандрин перевела взгляд на свои мониторы. На двух рабочих в нескольких окнах отражались контрольные данные систем, за которыми она наблюдала. По экрану планшета, прикреплённого горизонтально под ними, бежала лента текущих новостей.

«…Шторм, бушующий над Северным морем, смещается в направлении Северной Атлантики и Гренландии. Совершенно нехарактерная для этого времени года атмосферная активность уже привела к многочисленным задержкам и отменам трансатлантических рейсов. Единственными компаниями, продолжающими выполнять пассажирские рейсы, остаются перевозчики, летающие в полярных широтах, но даже им приходится смещать траектории своих маршрутов дальше к северу, чтобы избежать зоны бури, поднимающейся до небывалых высот…».

«…Компания «Тесла тракс» представила обновлённую версию своего серийного тягача для дальних грузовых перевозок. Модель ММ-12 оснащена новой энергетической установкой, а также системой автономного управления последнего поколения. Несмотря на активность профсоюза водителей-дальнобойщиков, лоббирующего сохранение ограничительных квот на использование грузовиков-автоматов, специалисты высоко оценивают рыночные перспективы новинки…».

«…Международная организация гражданской авиации отложила до осени вопрос о сертификации воздушных судов типа «Валентайн» для пассажирских перевозок. Эксперты связывают это решение с недостаточной проработанностью схем взаимодействия между этими летательными аппаратами и существующей инфраструктурой аэропортов. Ещё одной вероятной причиной является скрытое противодействие со стороны производителей традиционных самолётов – «Боинг» и «Эйрбас», пытающихся таким образом выиграть время для диверсификации собственных производств…».

Читая краем глаза новости, Сандрин поочерёдно переключалась между окнами мониторинга подконтрольных систем. Название её работодателя, «Диджитарх Секьюрити», расшифровывалось крайне незатейливо, хотя и с долей претенциозности. «Диджитарх» – это «Цифровой Архангел», компания, предоставляющая своим заказчикам профессиональные услуги по обеспечению кибербезопасности. То есть постоянное отслеживание попыток взлома и проникновения, сопоставление информации о появляющихся угрозах и потенциальных уязвимостях, и так далее и тому подобное. Бурный рост в последние два десятилетия всего, что связано с информационными технологиями, глубокое их проникновение почти во все сферы человеческой деятельности породили в результате самую значительную «гонку вооружений» со времён «холодной войны» ХХ века. Старое, как мир, противостояние «копья» и «щита». «Копьё» – это огромная армия преступных синдикатов, спецслужб, политических активистов, анархистов, кибер-наёмников, за деньги добывающих промышленные секреты или рушащих информационные системы конкурентов, луддитов, фанатично противостоящих прогрессу, а также просто идиотов, которые носятся по сети и ломают кривыми руками всё, до чего могут дотянуться. «Щит» – разработчики программного обеспечения, кровно заинтересованные в бесперебойном функционировании своих продуктов, банки и корпорации, государственные и частные информационные сети, те же спецслужбы, только на этот раз стремящиеся сохранить вверенные им секреты. Ну и такие, как они – профессиональные борцы с киберугрозой, разработчики антивирусных программ и службы постоянного контроля. И кстати, если сектор разработки антивирусов оставался почти неизменным по объёму, то рынок услуг мониторинга рос самыми быстрыми темпами во всей индустрии. Так что в плане дохода и стабильности перспектив волноваться Сандрин не приходилось. До уровня суперэлиты она, конечно, пока не доросла. Чтобы контролировать систему, где крутятся живые деньги – платёжный сервис, электронная валюта, биржа – требовались не только глубокие знания, но и немалый опыт. Ну и стаж, конечно. Как бы ни был талантлив новичок, всегда есть определённая группа ветеранов, более достойных получать зарплату с лишним нулём. С другой стороны, всегда хорошо, когда есть, куда расти. Особенно в смысле дохода.

Пока в зоне ответственности Сандрин Чанг значились всего две сугубо технологические структуры.

Во-первых, информационная система управления дорожным движением Сент-Луиса, штат Миссури – и ничего, что это за тридевять земель от её рабочего места. Сандрин ничто не мешало мониторить любую сеть, хоть в Южной Африке, хоть в Австралии. Была бы связь.

Во-вторых, сервис контроля местоположения воздушных судов «НАПС». Эта система не только снабжала гражданские самолёты, дирижабли, беспилотники, исследовательские платформы и прочие летающие аппараты данными с навигационных спутников, но и уточняла, корректировала эти данные при необходимости, а также собирала сведения о местоположении самих аппаратов, выдавала предупреждения об отклонении от маршрутов. То есть обрабатывала весь тот массив данных, который позволил максимально автоматизировать к настоящему моменту задачу воздушной навигации. Плюс она теоретически должна была свести к минимуму вероятность потерять из поля зрения какой-либо объект, чтобы не повторилась дурацкая ситуация, когда пропавший самолёт не могут найти неделями, а то и месяцами. Предполагалось, что система такого уровня достаточно надёжно защищена встроенными в неё средствами. И действительно, за полгода, пока Сандрин по очереди с другими специалистами «Диджитарх Секьюрити» наблюдала за ней, не произошло ни одного инцидента. Так что дорожная сеть Сент-Луиса беспокоила её гораздо больше – не проходило недели, чтобы очередной хакер-самоучка не пытался порулить городскими светофорами.

Но пока что везде было спокойно. Сандрин знаком этот график – вечером в пятницу обычно мало что происходит. Народ пьёт, развлекается, веселится. Проблемы начнутся позже, когда после полуночи идиотам станет скучно. Или у них кончится пиво. Или кому-нибудь не достанется секса. Тогда кто-нибудь обязательно попробует влезть своими грязными, противными ручонками туда, куда не следует.

Она потянулась в кресле и выглянула в окно. Мир за ним потемнел уже окончательно, транспортные развязки в отдалении украсились гирляндами фонарей. Вереницы автомобильных габаритных огней скользили вдоль магистралей. По железнодорожной ветке в направлении Восточного Кантона катил пассажирский поезд, сквозь листву мелькала цепочка одинаковых освещённых окон. Потом мир внезапно подмигнул.

В комнате раздался противный писк. Сандрин Чанг резко отвернулась от окна, и тут мир мигнул ещё раз. Конечно же, на самом деле мир тут был не виноват – это мигнуло всё освещение в рабочей комнате дежурной смены «Диджитарх Секъюрити». Снова раздался отчаянный писк – подали голос источники бесперебойного питания. Прошло ещё буквально секунд пять, пока все присутствующие переглядывались друг с другом, после чего свет погас окончательно. Остались светиться только включённые мониторы, а бесперебойники перешли в режим непрерывного аварийного завывания. Из комнаты главы группы мониторинга донесся грохот, после чего в дверях появился Фрэнк Вудс собственной персоной, с лицом, освещаемым призрачным голубым светом от экрана смартфона.

– Что произошло? – задал он потрясающий по своей бессмысленности вопрос.

– Электричество вырубилось! – дал не менее потрясающий по своей очевидности ответ Эрик Шульц.

Фрэнк открыл рот, но, вовремя сообразив, что пора бы перейти от констатации фактов к чему-то более конструктивному, закрыл его и немного подумал.

– Так, сейчас должно включиться аварийное питание. Эрик, позвони дежурному технопарка, выясни, что происходит. Сандрин, выгляни в окно – отключились только мы или весь район?

Она уже стояла возле окна. Там по-прежнему светились уличные фонари южной окраины Кантона, огоньки автомобилей бежали по освещённым путепроводам, поезд уже почти скрылся в восточном направлении. Лишь на всей территории технопарка «Константек Индастриз» царила полная темнота.

– В технопарке темно, дальше везде свет есть!

– Т-а-ак! На сколько у нас хватит аварийного питания?

– Десять минут. По протоколу максимум за пять минут нас должны переключить на резервную линию или на генераторы.

Фрэнк глянул на часы.

– Двадцать один сорок четыре. Эрик?

– Дежурный говорит, что это не они! Отключилась подача энергии с основной линии. Сейчас они переходят на резервную ветку. Что? Повторите! Вот как… Фрэнк, они говорят, что на резервной линии тоже нет напряжения.

– Чёрт! Он может связаться с энергокомпанией и узнать, что происходит? И самое главное, когда они смогут запустить резервные генераторы?

Эрик быстренько пробубнил заданные вопросы в трубку. В комнате повисло молчание, нарушаемое только тревожным писком аварийных источников питания. Все прекрасно понимали, что если в течение пяти минут подача энергии не восстановится, им придётся отключать всё – сервера, компьютеры. Потому что лучше планомерно, в штатном режиме погасить систему, чем она отрубится сама. Последствия такого жёсткого отключения могут быть непредсказуемыми. Сандрин даже затаила дыхание.

– Да, слушаю! Минутку, – Эрик включил на телефоне громкую связь. – Повторите, пожалуйста.

В комнате возник взволнованный мужской голос.

– Тут такое дело… Мы не можем дозвониться до «Уилинг Электрик Пауэр», поэтому толком ничего не знаем, но на их сайте появилось предупреждение об аварийной ситуации и возможных перебоях с подачей электроэнергии. Видимо, это сейчас как раз и происходит. Мы попытались переключится на резервную линию, но… Видите ли, оказывается, что она тоже получает энергию от «Уилинг Электрик» и на ней в настоящий момент также нет напряжения.

– Так, понятно. – Фрэнк нетерпеливо вмешался в разговор. – Электроэнергии снаружи мы не получим. Через сколько минут вы запустите генераторы?

– Что касается генераторов, – в голосе мужчины возникли неприятные извиняющиеся нотки, – то, боюсь, что у нас проблемы. Видите ли, один из генераторов сейчас на плановой профилактике, а когда механики проводили пробный пуск дизеля на втором, то… там возникли неполадки и…

– Чёрт, приятель, меня не интересует история болезни. – Фрэнк, видимо, уже понял неизбежное. – Просто ответь мне, получим ли мы питание в ближайшие три минуты, да или нет?

– Нет. – Голос в телефоне говорил с обречённой уверенностью. – Я даже не могу сказать точно, когда это случится.

– Ясно… Понял вас, спасибо.

Фрэнк кивнул Эрику, тот выключил телефон. Вудс подумал ещё секунд десять, пожевал губами, посмотрел на часы.

– Двадцать один сорок девять. Время вышло. Итак, народ, гасим систему. Аккуратно, по протоколу. Все рабочие станции, сервера, всё. После этого каждый берёт телефон и звонит своим клиентом с предупреждением об аварии и о том, что мы за ними сейчас не присматриваем. Я пока попытаюсь выяснить, что у нас с электроэнергией и когда она вернётся. Поехали, поехали, за дело!

Сандрин уже сидела перед своими мониторами и один за другим завершала рабочие процессы. Вот дьявол, подумалось ей. Лишь бы идиоты из Сент-Луиса не узнали, что светофоры их родного города остались без присмотра.

***

Беннет МакКрейн почувствовал странное движение самолёта и немедленно открыл глаза. Он не понимал, то ли слегка задремал, и это ему почудилось, то ли их и вправду качнуло влево. Он вопросительно посмотрел на Билла Дейла, второго пилота.

– Ты что-нибудь почувствовал?

Тот неуверенно покачал головой.

– Не знаю, вроде как мы попали в небольшую турбулентность.

– Проверь курс и наши координаты. – МакКрейн вызвал на дисплей перед собой карту маршрута и одновременно с этим щёлкнул тумблером внутренней связи. – Говорит командир корабля. В служебном отсеке есть кто-нибудь?

– Разумеется, командир, – возник в наушниках бархатный голос Марси Уильямс. – Чем можем помочь?

– Вы очень поможете командиру экипажа, если принесёте ему кружку горячего крепкого кофе. – Он вопросительно поднял бровь и глянул на второго пилота. Тот отрицательно покачал головой. – Если вам не трудно.

– Никаких проблем, командир, сейчас будет.

Беннет отключил связь. В светящейся перед ним карте всё вроде бы было на своих местах. Правда, во время полёта автоматика несколько раз корректировала им курс, уводя их по всё более крутой дуге на север, в обход крайне нетипичной для этого времени года бури. Может быть, произошла ещё одна коррекция?

– Что с координатами?

– Всё в порядке. – Дейл водил пальцами по своему дисплею, вызывая нужные данные. – Сейчас запрошу у «НАПС» подтверждение.

– О'кей. Свяжись потом с диспетчером в Рейкъявике, узнай, не вносили ли они новых данных по шторму. – МакКрейн мог бы сделать это и сам, но такова уж работа второго пилота – особенно, такого молодого второго пилота, – выполнять приказы командира экипажа.

В дверь постучали.

– Ваш кофе, сэр! – возник в наушниках голос Марси Уильямс.

Беннет разблокировал замок. Вошла Марси, неся в руке стакан, из отверстия в крышке которого расходился прекрасный аромат свежего кофе.

– Вот, прошу вас. А вы, Билл, – она обратила к Дейлу свой восхитительный взгляд. – Не желаете чего-нибудь?

Второй пилот заметно напрягся. У него порозовели щёки, и он ничего не ответил, только отрицательно покачал головой. МакКейн внутренне ухмыльнулся: «Вот ведь салага! Совсем зелёный, если красивая женщина в форме оказывает на него такое воздействие». Он подмигнул краем глаза Марси, та понимающе улыбнулась в ответ уголками губ и вышла. Дейл, тем временем, слегка одеревеневшим голосом вызывал диспетчера в Рейкъявике.

– Говорит борт NP412, повторяю, борт NP412. Прошу сообщить, вносились ли изменения в карту маршрутов в связи с непогодой. Повторяю. Вносились ли изменения…

– Борт NP412, это Рейкъявик. – Возникший сквозь помехи в наушниках голос был слегка уставшим и немного раздражённым. – Мы постоянно вносим изменения по ходу движения бури. За последний час центр шторма сместился ещё на 50 километров в направлении северо-запада. Если хотите, мы передадим вам последнюю метеосводку. У вас какая-то нештатная ситуация?

– Рейкъявик, это борт NP412, – вмешался в переговоры МакКрейн. – Всё в порядке, полёт проходит нормально. Будем благодарны, если пришлёте последнюю сводку погоды. Спасибо. Это борт NP412, конец связи.

Он кивнул Дейлу, тот отключил линию с диспетчером.

– Ну вот, это всего лишь чёртова буря. Будем лететь дольше не на два часа, а на два часа и двадцать минут. Примерно. Ты точно не хочешь кофе?

***

В чём прелесть раннего утра конца мая в тайге? В том, что комары уже легли спать, а мошка ещё не вылупилась. Потом, где-нибудь в конце июня или в июле – в зависимости от погоды – не будет ни одного времени суток, когда у тебя над ухом не зудела бы какая-нибудь мелкая летучая сволочь. А сейчас хорошо! Благодаря начинающимся белым ночам относительно тёмный период, который принято считать ночью, сократился настолько, что комары почти не успевают разгуляться. Нет, конечно, если полезть в заросли высокой травы вдоль озера или болота, они с удовольствием закусят тобой в любое время дня. Но если обходиться без такого экстрима, можно даже не пользоваться репеллентом. А в этом году небывало сухая весна ещё больше проредила ряды крылатых кровопийц.

Андрей Смирнов полностью опустил стекло в дверце кабины, выставил наружу правый локоть и с удовольствием вдыхал свежий воздух, насыщенный запахом влажной от росы хвои. Неделя выдалась на редкость удачной. Не произошло ни одного инцидента. Никто не порезался, не заболел и не подвернул ногу. Они удачно воткнули новую врезку, аккуратно замаскировали её и даже успели насосать полную цистерну нефти. При этом были все основания полагать, что мероприятие это прошло незамеченным – график облёта беспилотниками и спутниками был свежий, его надёжность подтверждали несколько независимых источников. Они спокойно успевали сделать перерыв и замаскироваться на время пролёта наблюдателей. Вертолётчики тоже, видимо, решили устроить каникулы в этом районе. Так что была надежда, что этой врезкой они успеют попользоваться долго – хорошо бы, до осени. Это многократно окупит все расходы и позволит сделать добротный задел на зиму. Неплохо, конечно, спланировать ещё пару-тройку мест на будущее и вставить как минимум одну «иглу» в ближайший месяц. Опыт учит – врезок должно быть в меру. Слишком много – и ты сильно рискуешь привлечь к себе внимание или службы охраны «Транснефти», или своих прямых конкурентов. Если же «краников» слишком мало, то потеря даже одного из них может поставить под угрозу весь бизнес, а так же благополучие связанной с ним команды, включая семьи. А подводить людей нехорошо. Люди этого не любят.

Однако планирование можно было отложить до завтра. Сегодня заботы чисто технические – отогнать цистерну на «винокурню», то есть нелегальный нефтеперерабатывающий завод. Слить там нефть, получить плату – частью горючим, частью деньгами. После этого навестить Вову Попа, отлистать причитающейся ему наличности, оставить бензин на продажу, забрать подготовленную для них партию припасов – продукты, инструменты, материалы, запчасти, всякую фигню по мелочи. И всё. Можно возвращаться на базу, отдохнуть, залезть в баню на пару часов, пройтись по себе веником так, что потом, когда выберешься наружу и сядешь покурить, привалившись к тёплой бревенчатой стене, будет настойчивое ощущение, что дышишь не лёгкими, а всем телом, каждой клеточкой, каждой порой кожи. Андрей аж зажмурился от предвкушения. А потом можно будет устроить небольшой отдых. Порыбачить. На охоту сходить. Может быть, до города доехать. Прикинуться чайником, посмотреть, как живёт обычное население. Но это всё можно будет решить завтра. Сегодня же заботы чисто технические – отогнать, слить, получить, заехать к Вове. И – в баню.

 

Глава 3

 

Когда раздался сигнал тревоги, дежурный офицер Оперативно-стратегического командования воздушно-космической обороны России автоматически отметил про себя время. Одиннадцать часов семь минут.

– Внимание! Штаб противовоздушной обороны Северного флота сообщает о крупной воздушной цели! Цель пересекла границу около двадцати минут назад, с северо-запада. Высота – девять тысяч, скорость – восемьсот. Движется на юго-восток в направлении Онежской губы.

«Какого чёрта!»

– Дайте мне связь со штабом ПВО Северного флота! Говорит оперативный дежурный командования военно-космической обороны. Может, поясните, почему у вас двадцать минут в воздухе находится нарушитель, а вы сообщаете о нём только сейчас?

В наушниках захрипело, потом недовольный голос отозвался:

– Строго говоря, этот нарушитель к ПВО Северного флота напрямую не относится. Цель вошла в воздушное пространство России на стыке границ Норвегии и Финляндии, так что она формально в зоне ответственности сухопутных погранцов. Мы же не виноваты, что у них нет нормального радарного покрытия в этом районе. Пусть скажут спасибо, что мы заметили и разбудили их. Они ещё пятнадцать минут не могли прочухаться и подтвердить наличие нарушителя.

Дежурному очень захотелось выматериться, но он устоял и только скрипнул зубами. Действительно, его собеседник был прав. Они могли вообще не дёргаться и просто наблюдать, пока цель не выйдет из зоны их видимости. Учитывая, что предполагаемый маршрут нарушителя проходил восточнее зоны ПВО Санкт-Петербурга, в следующий раз его засекли бы уже на подходе к Центральному округу обороны. А там бы времени на маневр уже почти не осталось. И всё же, то, что эта морская крыса позволяет себе такой тон в разговоре с офицером Оперативно-стратегического командования всей страны, было возмутительно! Он ещё раз сдержал матерный позыв и вернул связь оператору:

– Получить у моряков подробные сведения о нарушителе! Связаться с Северо-Западным командованием погранвойск, подтвердить у них информацию! Я доложу в Генеральный Штаб.

При собственных последних словах ему захотелось выматериться в третий раз. Одиннадцать десять утра субботы. Ну, доложит он. Дальше что?

 

***

Сплошной облачный покров под ними поредел, в нём там и сям стали возникать разрывы, а потом жемчужно-белая пелена, освещённая особенно ярким на такой высоте солнцем, распалась окончательно. Внизу засверкали бесчисленные блюдца озёр, прожилки проток и речушек. Левее и впереди у горизонта расстилалась обширная водная гладь. Беннет МакКрейн подмигнул второму пилоту.

– Ну, Билл, как тебе вид Швеции сверху? Смотри, видишь воду слева? Это Балтика, точнее, место, где она переходит в Ботнический залив. По моим ощущениям, отсюда до Берлина около двух часов лёту. Запроси у системы точное время прибытия.

Второй пилот Дейл повозил пальцем по своему экрану.

– Верно, командир. Расчётное время прибытия в аэропорт Берлин-Бранденбург – один час пятьдесят семь минут.

– Так-то, Билл. Опыт – великая вещь. Дай-ка я повеселю наших пассажиров. – Он щёлкнул тумблером громкой связи. – Дамы и господа, говорит командир экипажа. Мы прибудем в аэропорт назначения через неполных два часа. Пока же вы можете насладиться прекрасными видами Скандинавии с высоты птичьего полёта.

***

Главнокомандующий воздушно-космической обороны России был зол, как собака, но сути дела это не меняло. Суббота, дача, любовница – всё по боку. Пока водитель гнал машину в направлении Балашихи, в расположение штаба, он сам, как того требовала инструкция, связался с начальником Генерального штаба.

– Михаил Петрович, добрый день! Точнее, бывший добрый день. Мне доложили, что ты уже в курсе текущего инцидента. – К счастью, они были достаточно давно знакомы, чтобы общаться, не тратя время на мишуру и субординацию. – Да, я узнал об этом буквально десять минут назад. Нет, сейчас я не могу тебе сказать, как он проник в наше воздушное пространство. Ты не хуже меня знаешь, что мы никогда не рассматривали это направление в числе угрожаемых. Поэтому там нет сплошного радарного покрытия границы. Нет, там нет никакого транспортного воздушного коридора. И пассажирского тоже. Там вообще никого не должно быть. Поэтому не будь рядом Мурманска и базы Северного флота, мы могли вообще не узнать о нарушителе, пока он не долетел бы до Вологды. Сейчас он примерно над западной окраиной Белого моря. Вот я и хочу, чтобы мы с тобой решили, как с ним поступить. Из зоны ответственности моряков он уже вышел. Практически у меня там есть только полк истребителей под Петрозаводском, который прикрывает с севера Питер. Но если цель пройдёт мимо них, то следующий рубеж будет уже на северной границе Центрального округа, в районе Вологды. Там мне его нужно будет просто сбивать, ни на что другое времени у нас уже не останется. Да, именно это меня и беспокоит. Вслепую сбивать неопознанную цель не есть самое разумное решение. Да не в этом дело! Могу, даже два раза могу. Если я отдам приказ сейчас, его снесут ракетой из района Архангельска, а из Плисецка подстрахуют. Я повторяю, меня беспокоит не то, что я его сбить не могу, а то, что я сбиваю неизвестно что. Хорошо, давай я тебе сейчас набросаю несколько вариантов навскидку.

Первое. Это идиот-миротворец. Ага, типа Матиаса Руста. Согласен, размер цели великоват, но что, если это какое-нибудь старое транспортное корыто, на котором вместе с ним летит ещё целый пучок активистов, журналистов-блоггеров и прочих болтунов-операторов. А мы их – раз!!! Ракетой в лобешник. Мне, конечно, на международный резонанс нагадить, но всё же…

Второй вариант. Это спецоперация. Не аэрофотосъёмка, конечно, нахрена ж она сейчас кому нужна. Но выброску десанта я вполне допускаю. Более того, возможно, что она уже произошла, и сейчас мы наблюдаем борт на автопилоте. А если там всё-таки остался лётчик, неплохо бы этого камикадзе посадить и потолковать с ним по душам, согласен?

И, наконец, вот тебе бредовая возможность, просто так, для размышления. Что если это беспилотник, который везёт какую-нибудь заразу и весь расчёт именно на то, что мы его собьем? Так, чтобы зараза с высоты накрыла максимально большую территорию? Не фыркай, я сам знаю, что бред, но просто представь, что есть и такая возможность. И ещё косой десяток подобных. А ты говоришь – «сбить», «сбить». Сбить – дело нехитрое. Но мне бы очень хотелось иметь приказ «сбить», полученный сверху. Да, чтобы меня потом козлом отпущения не сделали. Я знаю, что ты такой приказ тоже предпочтёшь получить, чем отдавать его сам. Ну и что, что министр обороны на Дальнем Востоке? Верховный главнокомандующий-то никуда, насколько я знаю, не делся? Вот и доложи ему, пока я своим перехватчикам пары развожу. Очень смешно! Хорошо, вот в результате и узнаем, сколько самолётов у меня способны летать и не разучился ли верховный отдавать приказы.

Что? Гражданский? Иностранец? Да брось! Изоляция изоляцией, но за новостями-то мы следим. Когда последний раз ты слышал о чём-нибудь подобном? Не восемьдесят третий год, чтобы самолёты так промахивались.

***

«Внезапная тревога». А что, бывает другая? Например, когда сидишь, ждёшь, минуты, секунды считаешь: «Ну вот, сейчас бабахнет!». И только тревогу объявляют, радостно бежишь вприпрыжку – ура, наконец-то, тревога, дождались! Увы, так бывает только в кино. Тревога в военном смысле – это всегда нечто такое, что вламывается в обычный рутинный распорядок в самый неподходящий, неожиданный момент. Примерно как она застала майора Сергея Хоменко на унитазе в сортире командного пункта 160-го истребительного авиационного полка, что расположился на аэродроме Бесовец под Петрозаводском. Сирена завыла так, что он едва не свалился с фаянсового сиденья. Почти сразу по коридору за стеной загрохотали бегущие ноги. Спустя ещё полминуты кто-то забарабанил в дверь туалета.

– Товарищ майор, товарищ майор! Тревога!

«Ну, твою же ж мать!». Майор Хоменко постарался в ускоренном режиме выдавить из себя остатки вчерашнего не очень свежего и плохо прижившегося в кишках ужина.

– Я слышу, не глухой! Через минуту буду!

В минуту уложиться не удалось, но спустя две с половиной он уже вбегал в командный пункт, отряхивая воду с рук – вытирать их ему показалось слишком долго.

– Докладывайте!

– Приказ из Оперативно-стратегического командования! Объявлена боевая тревога для перехвата воздушной цели. – Голос дежурного лейтенанта вибрировал и срывался от нервозного возбуждения. Видно было, как подрагивают его пальцы, а кончики оттопыренных ушей налились таким пунцовым оттенком, что казалось, об них скоро прикуривать можно будет. Тем не менее было видно, что этот вчерашний студент, отбывающий стандартную полугодовую воинскую повинность, голову не потерял, в истерику не впадает и действует по протоколу. Сам протокол, собственно, лежал раскрытым перед ним на столе. – Они особо подчеркнули, что тревога не учебная и нарушитель реальный. Включена сирена оповещения по части. Отправлено сообщение дежурным пилотам. Личный состав поднят по тревоге.

– Принято. Сообщение из штаба на мой экран. И коротко подробности.

– Есть. Вот приказ от командования. Крупная воздушная цель идёт на высоте примерно девять тысяч со скоростью около восьмисот. Движется с северо-запада в направлении приблизительно восточнее Вологды…

– В смысле – Вологды? Он где вообще сейчас?

– Сейчас он должен проходить примерно вдоль юго-западного берега Онежской губы…

– Примерно?! Как, вашу мать…, – Хоменко вдруг резко замолк и прикусил губу. Какой смысл орать на этого «пиджака»? Он-то откуда знает, как цель оказалась в глубине воздушного пространства, почти у них за спиной. А «примерно» и «приблизительно»… Он и сам прекрасно знает, что этот район прикрывается радарами, как задница привокзальной шлюхи – то есть практически никак. У них даже граница с чухонцами закрыта нормально только в районе Питера, а чем дальше к северу, тем дырявее решето. Если нарушитель идёт с северо-запада, то удивляться особо нечему.

– Так. Какой приказ?

– Поднять истребители, перехватить цель, выяснить, что это, доложить. Дальнейшие действия по особому распоряжению.

– Координаты цели есть?

– Точных – нет, – лейтенант замялся, будто это была его вина. – Есть вектор движения, скорость, высота и последние координаты из наблюдений ПВО Северного флота. Всё остальное построено как экстраполяция…

– Отлично, просто отлично! – майор грозно глянул на лейтенанта, но опять вовремя спохватился. Парень здесь не виноват ни разу. Вчерашний ужин, который всё никак не мог успокоиться в животе, предлагал Хоменко более весомый повод для негодования. А лейтенант всего лишь докладывал ситуацию, как есть. Сейчас гораздо важнее было другое – а смогут ли они выполнить хотя бы первую часть приказа? В смысле, поднять в воздух истребители? Разумеется, два дежурных Су-27П стояли – должны стоять – готовыми к вылету, то есть заправленными, с полностью заряженными батареями, укомплектованные вооружением. Однако прошлый опыт подсказывал, что это не является безоговорочной гарантией, что самолёт именно взлетит, а не развалится на старте. Всё-таки, 20—25 лет для боевого самолёта, у которого качественное техобслуживание в последнее десятилетие случалось по большим праздникам – это возраст сюрпризов.

– Что с самолётами?

– Выкатывают из ангаров, через пять минут должны быть готовы к вылету.

– Кто дежурит из пилотов?

– Командир дежурного звена – капитан Петраковский, ведомый – лейтенант Михалков. Подняты по тревоге, готовятся к вылету. Через пару минут должны прибыть к своим машинам.

– Да что у тебя всё приблизительно, лейтенант! – не выдержал всё-таки и сорвался майор Хоменко. – «Через пару минут», «должны быть», «примерно», «около»! Ты здесь в войсках, а не на гражданке!

Лейтенант покрылся пунцовыми пятнами и испариной, уголки губ у него предательски задрожали. Майор сразу пожалел, что не сдержался, но останавливаться было уже нельзя. Раз уж командир взялся орать, то орать надо до конца, иначе это не офицер, а климактерическая истеричка с перепадами настроения.

– Комполка доложили? Нет? Что значит – не берёт трубку? Не слезать с телефона, звонить постоянно, надо будет – отправляйте курьера! Чем заняты механики? Не надо делать из меня идиота! Те, что готовят к вылету дежурное звено, меня не интересуют! Все остальные, все, до единого человека, пусть немедленно начинают готовить следующую пару к вылету. Заправляют, заряжают, стирают пыль, всё, что нужно! Пилотов всех поднять по тревоге! Мне насрать, что сегодня суббота! Да пусть хоть Новый Год! Чтоб через пятнадцать минут – не «примерно», а именно через пятнадцать – было готово к вылету ещё одно звено! И чтоб диспетчеры через три минуты были готовы дать мне на основе этой вашей «экстраполяции» нормальный курс на перехват цели! Выполнять! Я к самолётам, на инструктаж пилотов!

Майор Хоменко стремительно развернулся и вышел с КП, энергично закрыв за собой дверь. Именно так, как должен поступать настоящий командир. Твёрдо, без тени сомнения. Раздал приказы, вставил пистоны, ушёл командовать на месте. Однако сам он всё же не смог избавится от ледяной дрожи под ложечкой. Неужели, правда? Нарушитель? Никогда такого с ними не было, если только это не дурацкая, умело замаскированная учебная тревога. А если нет? Что, если всё взаправду? Взлетят ли его «сушки»? А если да, то долетят ли? А если долетят, то найдут ли они нарушителя? А если найдут, что тогда? Господи, пусть лучше это будет учебная тревога!

 

Глава 4

После взлёта не прошло ещё и десяти минут. Звено истребителей только вышло на нужную высоту и легло на курс перехвата, когда в наушниках лейтенанта Фёдора Михалкова возник голос командира звена капитана Петраковского:

– Ведомый! Вызываю ведомого! Лейтенант, слышишь меня? Ответь!

– Я ведомый! Слышу вас!

– У меня неполадки… а, чёрт! У меня неполадки в правом движке! Теряю тягу.

В эфире щёлкнуло несколько раз, после чего к переговорам добавился ещё один встревоженный голос.

– «Петрозаводск» вызывает «двадцатого» и «тридцать седьмого»! «Двадцатый», «тридцать седьмой» – на связь!

– «Тридцать седьмой» на связи! – немедленно отозвался Фёдор.

– Я… мать твою! Я – «двадцатый», на связи!

– «Двадцатый», это «Петрозаводск», что у вас происходит?

– У нас происходит такое, что я того и гляди загремлю с девяти тысяч прямо на землю! Движок правый у меня накрывается медным тазом, вот что происходит!

– «Двадцатый», это «Петрозаводск»! Капитан, прекрати орать и доложи конкретно!

– Конкретно говоря, у меня начались перебои в работе правой турбины. Я попробовал переключить режимы и регулировать мощность вручную. – Теперь лейтенант Михалков сообразил, отчего идущий впереди справа и чуть выше от него истребитель лидера последние пару минут дёргался, как в эпилептическом припадке. – Сейчас у меня идёт неконтролируемое снижение тяги. Плюс ощущаю сильную вибрацию.

– «Двадцатый», это «Петрозаводск». Попробуй сбросить тягу обоих двигателей, потом вернись в рабочий режим.

– А заглушить их и с «толкача» потом завести мне не попробовать? Я докладываю русским языком – у меня серьёзная неполадка в правом двигателе! Я не уверен, что вот-вот не навернусь с размаху! Прошу разрешения прекратить вылет и вернуться.

– «Двадцатый», это «Петрозаводск»! Ты что, не понимаешь? У вас боевой вылет, а не покатушки от скуки! У нас нарушитель прёт через всю страну!

– «Петрозаводск», это «двадцатый»! Я не понимаю, чем помогу перехвату нарушителя, если превращусь в порцию тушёнки в мятой консервной банке. Не ори на меня! Лучше подними запасное звено.

– Какое… «Двадцатый»!

В этот момент истребитель командира звена ощутимо рыскнул и одновременно накренился вправо, а эфир наполнился отборным матом в исполнении капитана Петраковского. Из сопла правого двигателя его самолёта вылетело заметное чёрное облако с искрами.

– А, чтоб тебя! – Лейтенант Михалков инстинктивно дёрнул ручку влево, чтобы уйти в сторону.

– «Двадцатый», «двадцатый», это «Петрозаводск»! Что у тебя?

– Отказ правого двигателя! Тяга упала… а, чёрт драный! Тяга упала до десяти процентов! Я глушу правый движок, пока он не развалился и не разнёс мне весь самолёт! Возвращаюсь на базу! Готовьте аварийную бригаду!

Тон голоса «Петрозаводска» сразу изменился.

– «Двадцатый», немедленно возвращайся! Капитан, держи машину и иди домой. Снижайся и если будут проблемы, не рискуй – катапультируйся. «Тридцать седьмой», слышишь меня? «Тридцать седьмой», на связь!

Фёдор не сразу сообразил, что обращаются к нему.

– Да… я… «Тридцать седьмой», на связи!

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск»! Слушай приказ, лейтенант! Вернуться на курс перехвата, выйти в точку предполагаемого местонахождения нарушителя и найти этого засранца. Если мы сможем поднять в ближайшее время запасное звено, то ты там окажешься не один. «Тридцать седьмой», ты всё понял?

Лейтенанту Михалкову внезапно стало холодно. Очень холодно и очень одиноко. Он проводил взглядом «сушку» командира звена, уходящую правым виражом вниз и обратно в сторону аэродрома. Губы у Фёдора сделались сухими и непослушными.

– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой». Приказ понял. Возвращаюсь на курс.

***

– А что в такой ситуации положено делать по… ну, я не знаю… протоколу, инструкции, уставу?

Начальник Генерального штаба Вооружённых сил России генерал армии Нефёдов с трудом поборол желание закатить к потолку глаза и издать страдальческий вздох. Беседа с Верховным главнокомандующим причиняла ему невыносимое страдание. Вовсе не потому, что он боялся получить разнос за то, что неизвестный самолёт-нарушитель беспрепятственно нарушил государственную границу и вот уже почти час вольной птицей парил в нашем небе. Сложно боятся того, кого не уважаешь. Для генерала Нефёдова, офицера давней, ещё имперской, выделки, прошедшего колоссальный карьерный путь и четыре вооружённых конфликта, было физически тяжело видеть перед собой бесхребетного слюнтяя, не способного достойно воспринять информацию о происшедшем инциденте, не впадая при этом в предистеричное состояние. А именно так выглядел сейчас главнокомандующий всея страны.

Нефёдов знал, что тот испугался сразу. С одной стороны, не каждую субботу без предупреждения является собственной персоной начальник Генерального штаба. Тревога здесь абсолютно уместна. Только вот в этом вся разница. Тревога – уместна. А этот – испугался. Его подбородок, едва различимый в обычное время на фоне зажиревшей шеи, утратил малейшее подобие формы. Глаза забегали по сторонам, старательно пытаясь уклониться от прямого взгляда генерала. Рука, протянутая для приветствия, была мокрой от испарины, так что Нефёдову стоило большого труда не полезть сразу же в карман за носовым платком. Вместо этого он принял официальную стойку «смирно», прижав правую, увлажнённую президентским потом ладонь к штанине. Пару секунд поколебался, какое обращение выбрать. Поскольку «товарищ главнокомандующий» по его представлениям никак не хотело увязываться с бегающими глазками человека напротив, он решил выбрать второй вариант, подчёркнуто гражданский:

– Господин президент! – и дальше коротко, чётко и сухо доложил о происходящем. Во время его рапорта «господин президент» плавно дрейфовал бочком по направлению к креслу в теневом углу кабинета. Достигнув его, он немедленно уселся, вцепившись в кожаные подлокотники побелевшими от напряжения пальцами. То ли потому, что боялся, что пол примется раскачиваться под ним, то ли для того, чтобы скрыть мелкую дрожь, которой затряслись эти самые пальцы.

В принципе, в таком поведении не было ничего удивительного. Генерал прекрасно знал, каким образом и почему человек, сидящий, а точнее сказать – прячущийся в кресле перед ним, оказался на вершине иерархии. Он никому не мешал и этим всех устраивал. Именно бесхребетность, отсутствие собственной воли и абсолютная управляемость позволили ему не только занять место своего предшественника после той загадочной катастрофы, но и сохранить его на постоянной основе. Кроме того, Нефёдов был практически уверен, что вольно или невольно нынешний президент был заранее учтён в игре элит, как наиболее подходящий кандидат. Он был уже известен в своё время в качестве первого лица, за ним тянулся лёгкий флёр из бестолковых популистских инициатив и высказываний, он не был ястребом для международной арены (хотя сейчас это вряд ли имело значение), а во внутренней политике слыл добряком. Но самое главное – он знал своё место и не пытался лезть, куда не следует. А если иногда президента всё же заносило, его можно было достаточно мягко и незаметно вернуть в мир реальности. Пепел предшественника очень кстати стучал при этом ему в грудь.

Всё это генерал армии Нефёдов знал и прекрасно понимал. Но ничего не мог с собой поделать. В глубине его естества никак не хотела приживаться мысль, что человек настолько непригодный к руководству великой страной – а Нефёдов верил в это величие всей своей армейской душой, – так вот, такой человек этой страной не только формально руководил, но и являлся её лицом. И это лицо страну, мягко говоря, не украшало. Поэтому если обычно президент вызывал у него просто раздражение, то сейчас, в кризисной ситуации, его трусливая паника и нежелание взять на себя малейшую ответственность выглядели сущим оскорблением.

Деваться, впрочем, было некуда. Начальник Генерального штаба вынужден был признать правоту своего старого товарища – командующего воздушно-космической обороны. В сложившихся обстоятельствах иметь прямой приказ сверху было бы оптимальным вариантом. И если ради этого приходится терпеть жалкое зрелище – что ж тут поделаешь. Можно даже получить из этого своеобразное извращённое удовольствие, наблюдая, как елозит в кресле Верховный главнокомандующий, пытаясь всеми силами отмазаться от необходимости принять решение.

– Господин президент, любой действующий, как вы говорите, протокол, устав или инструкция предусматривают один единственный вариант. Нарушитель воздушного пространства должен быть остановлен. Сделать это можно двумя способами. Либо перехватить его силами истребителей ПВО и принудить к посадке, либо уничтожить дистанционно зенитными ракетами. Решение, как именно нам поступить, должны принять вы, как верховный главнокомандующий.

– Но разве силы ПВО не должны сами решать, что именно им делать с нарушителем?

– Силы ПВО отрабатывают все те действия, что они должны выполнять. Они отслеживают передвижение цели, – здесь генерал армии сознательно соврал, уж кто-кто, а он прекрасно знал, что следить за целью в том районе физически нечем. Но зачем давать президенту в руки лишний козырь? – Подняты истребители-перехватчики, которые должны найти цель и вступить с ней в непосредственный контакт.

– А, так значит истребители уже в воздухе?

– Так точно. Мы рассчитываем, что в течение ближайшего получаса они смогут обнаружить нарушителя и вступить с ним в визуальный контакт.

– Ну, так это значит, что всё под контролем. Какое ещё решение я должен, по-вашему, принять?

– Принципиальное, господин президент. Всё-таки нарушитель в нашем воздушном пространстве уже почти час. Нам неизвестно, с какой целью он проник и чем в данный момент занимается. Вы можете отдать прямой приказ уничтожить его немедленно, и в течение десяти минут зенитные ракетные дивизионы из Архангельской области смогут поразить цель. Или вы можете отдать приказ дождаться перехвата нарушителя истребителями, но тогда мы не сможем гарантировать, что нарушитель не успеет до этого момента нанести нам какой-либо ущерб.

– Какой ущерб?

– Этого мы не знаем, господин президент.

Верховный главнокомандующий качнулся в кресле из стороны в сторону. Видно было, что он мучительно сдерживается, чтобы не начать елозить на месте, а то и вообще – вскочить и выбежать из комнаты вон.

– И всё-таки, генерал, о какой именно угрозе может идти речь?

– Повторяю, господин президент – нам это неизвестно. Мы даже не можем определить тип этого летательного аппарата, пока перехватчики не установят визуальный контакт.

– Ну, хорошо, а если зайти с другого конца – для чего он может представлять угрозу? Есть по пути его следования какие-то объекты, города или ещё что-нибудь, что могло бы быть для него целью?

«Ты смотри-ка, – подивился внутренне начальник Генерального штаба, – а он всё же может иногда задавать разумные вопросы!»

– Нет, господин президент. Он идёт по маршруту, где нет ни одного крупного города, военной цели или объекта инфраструктуры. Там даже деревень-то толком не осталось, только леса и болота на сотни километров. К относительно густонаселённым областям он приблизится не раньше, чем через час.

– А истребители, вы говорите, найдут его через полчаса? – в голосе президента чувствовались явные нотки облегчения. Судя по всему, можно было отложить принятие решения.

– Я думаю, что быстрее. Полчаса – это крайний срок.

– Ну что же, – верховный главнокомандующий обмяк и откинулся в кресле, выпустил подлокотники и сплёл пальцы на животе. – Вот и прекрасно. Давайте не будем пороть горячку, генерал. Дождёмся доклада истребителей.

– Слушаюсь, господин президент. Я немедленно доложу, когда перехватчики обнаружат цель.

Генерал армии Нефёдов коротким движением подбородка обозначил кивок, подчёркнуто чётко развернулся кругом и вышел из кабинета.

***

Сандрин Чанг ощущала себя кошкой. Нет, не в том смысле, что она уснула и видела сон или вспомнила о классической героине комиксов. И вовсе не в том, что как пишут в так называемых «дамских» или порнографических романах: «в ней проснулась дикая, живая, первобытная, как сама природа, звериная сексуальность». Всё гораздо проще. Она ощущала себя обычной домашней кошкой, которая способна сидеть несколько часов на подоконнике и бездумно пялиться на мир за окном. Или это только кажется, что бездумно? Она вспомнила, что когда была подростком, у неё жила обычная серо-полосатая котейка, которую не мудрствуя лукаво звали Китти. Так вот, помнится, Сандрин всегда забавляла эта самая способность сидеть и неподвижно смотреть в окно, так что глядя с улицы не всегда понятно – это живая зверюшка за стеклом или просто хорошо сделанное чучело?

Теперь же сама специалист по безопасности Чанг являла собой пример такого кошачьего поведения. Она подкатила своё кресло к окну, отрегулировала высоту сиденья, облокотилась на подоконник и, положив подбородок на руки, созерцала ночь. За её спиной коллеги по ночной дежурной смене преодолевали, как могли, вынужденное безделье. Кто-то задремал в кресле. Кто-то играл на планшете или смартфоне. Эрик Шульц вполголоса болтал о чём-то с новеньким пареньком, которого Сандрин ещё не знала. Слышала только, что он приехал откуда-то из Европы, кажется, что из Восточной. За разговором парни жевали шоколадные батончики и запивали всё это тонизирующей газировкой. Ну, а куда деваться! Вся ж бытовая техника работала от электричества. Стоило лишиться всего лишь одного этого блага цивилизации и всё, привет! Ни кофемашина не работает, ни сэндвич в микроволновке не разогреешь. Народ поначалу предложил было заказать пиццу и кофе с доставкой из города, но охрана технопарка эту тему забанила. Заявили, что в таких чрезвычайных условиях, когда не работает даже видеонаблюдение, они не могут допустить посторонних на территорию.

Сандрин сама уже испробовала все способы скоротать время. Минуло почти пять часов с момента аварии. Дело двигалось к трём часам ночи. Адреналиновый азарт, поступивший в кровь сразу после инцидента, сошёл на нет. Из новостей в интернете они уже примерно представляли себе общую картину. Знали, что всё началось с дорожной аварии в Уричсвилле, где потерявший управление грузовик протаранил трансформаторную подстанцию. Вскользь упоминалось, что водитель серьёзно не пострадал, но выход подстанции из строя спровоцировал каскадную перегрузку сети. Где-то мелькнуло короткое интервью с каким-то ответственным чином из энергоснабжающей компании, который сухим, но чётким голосом пояснил, что во избежание возможного ущерба для муниципальных сетей и систем жизнеобеспечения им пришлось обесточить ряд неприоритетных промышленных объектов. При словах про «неприоритетные» собравшиеся в комнате сотрудники дежурной смены немедленно возмутились, но довольно быстро утихли. Дежурный по технопарку вызвал среди ночи главного механика, тот – своих помощников и все вместе они, неистово матерясь – так, по крайней мере, рассказывал Фрэнк Вудс, бывший тому очевидцем – пытались починить дизель на резервном генераторе. Так что теперь им всем оставалось только ждать, что произойдёт раньше: даст ток «Уилинг Эликтрик Пауэр», заработает генератор или наступит утро.

За окном же, в ночи, в которую без всякого смысла и усилия смотрела Сандрин, текла обычная, рутинная, ничем не примечательная жизнь. Поток машин по развязкам и путепроводам сократился до минимума. Погасли почти все окна в расположенном в отдалении жилом пригороде Кантона. Уличные фонари перешли в режим энергосбережения, приглушив яркость. По железнодорожной ветке шёл товарняк, влекомый локомотивом, на борту которого горели в ряд красные габаритные огоньки. К северо-западу от технопарка в небе на фоне сплошной облачности периодически мигал движущийся синий аэронавигационный огонёк. Наверно, летел какой-то дежурный вертолёт. Или небольшой самолёт. Неважно. В левом ухе Сандрин, во вкладном наушнике, нежный и немного нарочито ломкий голос певицы нашёптывал на фоне переливчато-звонких гитарных аккордов про то, что ей не нужно никого и ничего, кроме тебя. Сандрин тихонько покачивала головой в такт мелодии, бесцельно уставившись расширенными зрачками в ночь. Совсем как кошка.

***

Су-27 шёл, как собака по следу. Если точнее – по конденсационному следу, двум колеям из водяного пара, образованным работой двигателей идущего в нескольких десятках километров впереди самолёта. Крупного самолёта. Лейтенант Фёдор Михалков понял это сразу, как только нашёл эту дорожку, оставшуюся в небе. Произошло это вскоре после того, как бортовая радиолокационная станция РЛС Н001 засекла нарушителя, причём примерно там, где ему и надлежало быть по расчётам наземных диспетчеров. Не успел Михалков доложить о появлении устойчивой отметки на радаре, выслушать похвалы и бурную радость от удачно выполненной экстраполяции предполагаемого курса нарушителя, как заметил впереди в абсолютно чистом небе эту самую дорожку. Широкую, постепенно расползающуюся в стороны, чтобы со временем превратиться в длинное перистое облако. Но, тем не менее, состоявшую из двух чётко отдельных частей. Сейчас, когда истребитель быстро шёл вдогонку, деление на полосы стало ещё более ясным. Из этого можно было сделать некоторые выводы.

Во-первых, цель наверняка была крупной. Только на большой машине двигатели разнесены достаточно далеко друг от друга, чтобы нарисовать две раздельные колеи. У относительно небольших самолётов, вроде «сушки» Фёдора, след от близко расположенных турбин очень быстро сливается в одну ленту. Кроме того, только мощные двигатели способны выдать такие густые и отчётливые полосы конденсата.

Во-вторых, это не беспилотник. Те летают либо на одном движке, либо их моторы расположены так близко друг к другу, что дают один общий след, или не дают его вообще, потому что для беспилотника главное – быть максимально незаметным.

В-третьих, и это самое главное – всё вышеперечисленное являло собой весомый повод для беспокойства, а в случае Фёдора едва ли не для паники. Крупная двухмоторная машина, нагло и прямолинейно прущая в чистом небе на мощных движках в направлении центра страны. Бомбардировщик? Зачем? Да и кому придёт в голову начинать войну с такого одиночного вторжения? Да и просто – начинать войну? Разведчик? Опять же – зачем? Всё, что можно разглядеть с воздуха, гораздо проще увидеть из космоса. Десант? Тайная операция? Диверсанты? Чёрт побери, лейтенант Михалков имел все основания для паники. При полном отсутствии реального боевого опыта и весьма скромных навыках лётной практики, ему предстояло столкнуться с самой серьёзной угрозой за время службы. Причём не только столкнуться, но и предотвратить эту угрозу. Поэтому чем ближе становился к нему источник двух конденсационных струй, тем активнее лейтенант психовал, мучительно пытаясь вспомнить, чем он располагает и что ему надлежит сделать. Так, бортовой определитель «свой-чужой». Километров за 10 от цели он его запустит и если не получит отклика, будет знать, что самолёт перед ним – враг. Шесть ракет «воздух-воздух» на подвеске – больше вешать не стали, чтобы увеличить радиус полёта. Пушка в правом крыле, 150 снарядов к ней, каждый пятый в ленте (Фёдор будто проговаривал про себя учебник по вооружению) – трассирующий. Это на случай ближнего боя. На случай обороны – станция обнаружения облучения и блоки постановки помех. Обороны? Мать твою! А если и в самом деле этот чувак впереди вооружён? Какого чёрта об этом никто не подумал? Какого чёрта он делает тут один? Ведь ему обещали, что следом подымут ещё самолёты, и они будут здесь одновременно с ним! Где они?

– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой», повторяю, это «тридцать седьмой», ответьте.

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск», слушаю тебя.

– Где моя поддержка?

– Какая поддержка?

– «Петрозаводск», вы сказали, что поднимаете ещё истребители, и они догонят меня. Где они?

Голос в наушниках немного помолчал.

– «Тридцать седьмой», мы смогли поднять второе звено только через полчаса после вашего вылета. Они идут в твоём направлении, но, как ты должен понимать, прибудут к тебе на подмогу через эти самые полчаса. В лучшем случае, минут через двадцать. Пока что в зоне перехвата ты один.

– Но, может быть, мне тогда сделать круг, дождаться их?

– Нет, «тридцать седьмой», ответ отрицательный. Ты должен как можно скорее установить с целью визуальный контакт, чтобы определить, что это такое. Какой у тебя остаток горючего?

Лейтенант спохватился, что как-то забыл проверить этот показатель. Посмотрел на приборы и похолодел уже окончательно.

– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой»! У меня горючего осталось всего ничего! Я успею только догнать нарушителя, пару минут посмотреть на него и мне надо будет тут же разворачиваться, иначе я не дотяну до базы. Разрешите вернуться!

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск». Ответ отрицательный, – в голосе с командного пункта возникли нотки раздражения. – Ты обязан долететь до цели, опознать её и доложить нам. И ты это сделаешь.

– А что, если цель вооружена и будет защищаться?

– А ты, что, на «кукурузнике» туда летишь? Оценишь уровень угрозы, отреагируешь соответственно ей. Если нарушитель попытается тебя атаковать, собьёшь его. Постоянно докладывай, что происходит, мы тебе подскажем, как поступить. Давай, давай, лейтенант, подбери сопли и догоняй ублюдка! Это приказ.

***

Беннета МакКрейна немного беспокоил пейзаж под ним. Ему казалось, что на всём протяжении пути он должен будет видеть слева от себя береговую линию Балтийского моря. Поначалу так оно и было, но затем водная гладь ушла за горизонт, а под брюхом самолёта, выполнявшего рейс NP412, раскинулся сплошной ковёр лесов, прорезанный ленточками рек, разнообразными по форме лужицами озёр и бурыми пустошами болот. Честно говоря, Беннет не был уверен, есть ли тут подвох или нет и как именно должен выглядеть этот ландшафт. За свою карьеру он ни разу не летал между Европой и Скандинавией и понятия не имел, какие здесь наземные ориентиры. Обычно после трансатлантического перелёта через приполярные области самолёт проходил вдоль побережья Норвегии на Северном море. Однако в этот раз обходной маршрут вокруг бури увёл их настолько далеко к северу, что двигаться приходилось над неизвестной местностью, опираясь только на показания аэронавигационной системы. «НАПС» сомнений командира экипажа не разделял и уверенно сообщал, что внизу – Швеция. МакКрейн электронике привык доверять и поэтому не вдавался в размышления по поводу своего смутного беспокойства, а просто внимательно осматривал горизонт, ожидая, что вот-вот снова покажется большая вода, означающая на этот раз, что полёт над Скандинавским полуостровом подходит к концу. Внезапно он увидел нечто, что заставило его забыть о пейзаже и отсутствующей Балтике. Из-за спины слева и повыше от них возник и стремительно пролетел вперёд предмет, который он никак не ожидал увидеть. Удлинённый, с хищно наклонённой передней частью, раскрашенный в серо-голубые оттенки самолёт. Боевой истребитель.

 

Глава 5

 

Майор Сергей Хоменко сильно жалел, что из строя вышел именно самолёт Петраковского. Конечно, в идеале он бы предпочёл, чтобы полёт продолжили оба, но раз уж кому-то оказалось суждено выйти из задания, лучше бы это был сопливый салага. Тут была возможна другая засада – а смог бы он посадить самолёт с одним движком, как это сделал Петраковский? Даже капитану это удалось только со второй попытки, и он повредил при этом шасси. И всё же, всё же. Майору Хоменко остро не хватало в зоне перехвата пилота с хоть каким-то опытом.

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск». Повтори последнее сообщение.

– Я проскочил, проскочил мимо! Не сбросил скорость!

– Успокойся, «тридцать седьмой». Развернись и сделай ещё заход.

– Я… я боюсь, что мне не хватит горючего!

– «Тридцать седьмой», у тебя горючего ещё как минимум на три минуты. Выполняй разворот и снова заходи на цель. Доложи, что ты видел.

– Я… Есть. Выполняю левый разворот. «Петрозаводск», я не успел рассмотреть цель как следует, но это, похоже, обычный самолёт. Крупный, два двигателя. По бортам, кажется, есть ряды иллюминаторов. Повторяю, я шёл выше цели и на большой скорости, поэтому не разглядел точно.

В наушниках хрустели помехи, голос пилота звучал глухо и невнятно – видимо, из-за кислородной маски. А может, лейтенант просто слишком нервничал и глотал слова.

– «Тридцать седьмой», ты уверен, что это не военный самолёт? Не транспортник или заправщик, например? В какой цвет он покрашен?

– Серый, – донёсся сквозь шорохи и треск голос лейтенант Михалкова. – Он серый и на нём цветные эмблемы.

Офицеры на командном пункте переглянулись. Серый? Тёмно-серый военный или серый гражданский?

– «Тридцать седьмой», уточни цвет. Он тёмно-серый?

– Я… я не знаю точно. Не уверен. Здесь очень яркое солнце.

– Что за эмблемы на нём? Надписи, рисунки?

– Я не видел точно, но на хвостовом оперении и на крыльях у него белые и синие полосы. И надпись на фюзеляже. Только я её не разглядел.

Майор Хоменко начал внутренне закипать, но всеми силами старался сдержаться. Если он хотел, чтобы этот сопляк сделал хоть что-то полезное, надо быть терпеливым, как с малым ребёнком.

– «Тридцать седьмой», ты разглядел на нём какое-нибудь оружие? Что-нибудь необычное, что-то под крыльями? Или надстройку странной формы? Радар?

– Нет, ничего такого. Под крыльями не знаю, я шёл верхом. Сейчас заканчиваю разворот и попробую пройти ниже него, посмотрю.

Вот так, уже лучше. Если занять мозг лейтенанта вопросами, то он начинает соображать в нужном ключе.

– Отлично, «тридцать седьмой»! Не суетись, у тебя вагон времени, сбрось скорость и загляни под него. Ищи любые необычные контейнеры, подвесные баки, всё, что угодно.

– Вас понял, «Петрозаводск», приближаюсь к цели.

 

***

Глава смены аэронавигационного узла Стокгольма Маркус Торсен заметил мигающий огонёк и на всякий случай поднял глаза поверх мониторов. Вызывающий его с другого конца зала Андреас Сандстрём смотрел прямо на него и знаками поднятой руки подчёркивал – «это важно»! Маркус нажал кнопку селектора.

– Шеф, у меня странное сообщение от борта NP412. Они запрашивают, не проводят ли наши ВВС полёты в их эшелоне. Говорят, мимо них только что на большой скорости прошёл истребитель. У меня от военных такой информации нет. Может, вы знаете что-нибудь?

– Ничего не слышал. А где именно они сейчас находятся?

– Секунду. «НАПС» показывает, что они сейчас проходят над южной оконечностью озера Веттерн, движутся курсом к Кристианстаду и далее, на Берлин.

– Хорошо. Дай мне их точные координаты, я свяжусь с ВВС. А ты сам подежурь с ними на связи.

***

– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой». У нарушителя снизу чисто. Ни подвески, ничего. Обычный самолёт.

– А эмблемы, надписи? Ты что-нибудь видишь?

– Нет, я позади него и ниже. У меня горючее на исходе. Осталась минута, может быть, полторы. Что мне делать дальше?

– Включи аварийную частоту и потребуй представиться. Как понял?

– Вас понял, «Петрозаводск». Вот только… а что именно я должен сказать?

– Чёрт, «тридцать седьмой», ты чем в училище занимался? Говоришь: «Неизвестный самолёт, вы нарушили воздушное пространство России, немедленно назовите себя». Понял? Давай, шевелись, время, время!

***

Генерал армии Нефёдов выслушал доклад.

– Так, если я правильно понял, с виду это обычный самолёт, но мы не можем определить ни его назначение, ни принадлежность?

– Так точно, Михаил Петрович, – главнокомандующий воздушно-космической обороны говорил быстро, времени на раздумья у них почти не осталось. – Нам нужно прямо сейчас решить, какой приказ отдать истребителям. Тот, что рядом с целью, через минуту должен будет возвращаться, иначе не дотянет до базы. Второе звено будет там только через пятнадцать минут. Вопрос – можем ли мы дать нарушителю эти пятнадцать минут?

– А что будет делать второе звено, когда долетит до него?

– Попытается принудить к посадке, будет эскортировать по дороге к аэродрому, в случае отказа – собьёт.

– Тот истребитель, что сейчас на месте, может это сделать?

– Конечно. Вот только времени у него мало.

– Ничего, успеет. Хватит этих покатушек в нашем небе. Делаем так. Твой истребитель принуждает нарушителя следовать за собой. Сопровождает его до встречи со вторым звеном. Передаёт им сопровождение, после чего чешет на базу. Вот так.

– А в случае отказа подчиниться?

– А в этом случае – стреляет. Это он умеет?

– Ну, уж скажешь! Обижаешь, Михаил Петрович!

***

Самолёт встряхнуло, в желудке возникло не самое приятное ощущение. Потом тряхнуло ещё раз. Клаус Майер открыл глаза. Почти сразу в салоне раздался мелодичный сигнал, и на панели впереди зажглась надпись «Пожалуйста, пристегните ремни». По громкой связи разнёсся голос стюардессы:

– Дамы и господа! Наш самолёт входит в зону небольшой турбулентности. Просим вас вернуться на свои места и пристегнуть ремни безопасности.

Клаус сонно поморгал, поёрзал в кресле. Уселся поудобнее, нашёл пряжки ремня. Защёлкнул, осмотрелся по сторонам. Соседа снова не было. После приёма лекарства тот успокоился, но сейчас, видимо, снова прорвало. Ну что ж, бывает. Главное, до конца полёта осталось меньше часа, так что ещё до вечера пастор Майер должен оказаться дома. Хватить времени подготовиться к завтрашней воскресной проповеди. И отоспаться.

***

«Вот только турбулентности сейчас не хватало!». Беннет МакКрейн переглянулся со вторым пилотом:

– Билл, ты хоть слово понял из того, что он сказал?

Второй пилот Дейл покачал головой:

– Честно говоря, я даже не понял, на каком языке он говорит. Я по-шведски вообще-то ни бум-бум.

– Я тоже, Билл, но это не похоже на шведский. Есть в нём что-то восточно-европейское. Может, польский?

– Да? И какого лешего поляк делает над Швецией, а, командир? И что нам сказать ему в ответ?

– Ну, скажем то, что обычно приличные люди говорят при встрече. – МакКрейн включил аварийную частоту. – Внимание, говорит рейс NP412, повторяю, говорит рейс NP412. Следуем курсом в аэропорт Берлин-Бранденбург. Привет. Назовите себя.

Ответа не было. Беннет пожал плечами.

– Ну что ж. Может он тоже просто хотел поздороваться, а на самом деле мы ему не интересны. А насчёт поляков над Швецией… Кто их знает, может у них опять какие-нибудь совместные учения. Очередной «Балтийский щит», например. Но я всё же сообщу в Стокгольм.

 

***

Лейтенант Михалков не понял ни единого слова из услышанного в наушниках. Иностранные языки никогда не были его сильной стороной, а сейчас стресс на грани паники уничтожил в его памяти даже то немногое, что там прижилось после училища. Однако признаваться в этом было почему-то стыдно.

– «Петрозаводск», это «тридцать седьмой». Нарушитель на обращение не отвечает, курс и скорость не изменил. Горючее на исходе.

– Да помним мы про горючее! «Тридцать седьмой», раз на танцы времени не осталось, идём по сжатому сценарию. Перестраивайся так, чтобы оказаться позади и выше цели. Не очень высоко, а чуть выше. Даёшь очередь из пушки по курсу движения, короткую, так, чтобы её увидели из кабины. После чего пролетаешь вперёд и креном показываешь направление разворота. Если нарушитель подчинится, разрешаю сбросить четыре ракеты из шести, чтобы облегчить машину и сэкономить топливо.

– А если не подчинится?

– Попробуешь ещё раз. Если не поможет второй раз, отойдёшь назад и подготовишься к боевой атаке ракетами. Всё понял, «тридцать седьмой»? Выполняй!

***

Маркус Торсен отнял от уха трубку и сделал Андреасу Сандстрёму знак подключиться к нему:

– Андреас, борт NP412 всё ещё наблюдает неизвестный истребитель?

– Секунду, шеф… Нет, говорят, визуального контакта нет. Был странный сеанс на аварийной частоте – к ним обратились на непонятном языке, возможно, польском. Они представились на английском, ответа не последовало. Сейчас всё тихо.

– Странно всё это. ВВС очень удивились сообщению об истребителе. Говорят, в том районе не должно быть ни одной машины. Пилоты описали его? Модель, опознавательные знаки?

– Нет. Говорят, что он резко вынырнул и сделал их, как стоячих. Потом ушёл на вираж и пропал. Рассмотреть его они не успели.

– Ладно. Я передал военным координаты, сейчас они развернут туда радары и всё выяснят.

***

Сердце лейтенанта Михалкова колотилось, как сумасшедшее. К горлу из желудка подступала горечь. Фёдор попытался сглотнуть и ещё раз проверил, всё ли он делает правильно. При этом он старался даже не глядеть на индикатор остатка топлива. Майор Хоменко верно сказал – в крайнем случае он просто сбросит с подвески ракеты. И не четыре, а все шесть. Это облегчит его минимум на полторы тонны и даст необходимый запас дальности полёта. Сейчас же важно держать машину и правильно навестись, так, чтобы очередь из его пушки (каждый пятый – трассирующий) наверняка заметили из пилотской кабины.

Он выровнял свою скорость со скоростью нарушителя, пристроившись позади него, чуть левее и выше, чтобы не попасть в струю от мощного двигателя под крылом. «Сушку» и так порядочно мотало от некстати попавшейся полосы турбулентности. Фёдор прицелился параллельно курсу неизвестного самолёта, передвинул переключатель вооружения в режим «пушка», откинул предохранительный колпачок, положил подрагивающий палец на гашетку. Постарался глубоко вдохнуть и выдохнуть. И… И тут Су-27 лейтенанта Михалкова провалился в воздушную яму.

***

Маркус Торсен сделал зверские глаза и отчаянно замахал рукой.

– Андреас, немедленно перепроверь все данные по рейсу NP412! Нужны максимально точные координаты. Срочно!

– Хорошо, шеф, а в чём дело?

– Военные навели радары и не нашли там никакого истребителя. Но это не самое странное. Борта NP412 там тоже нет!

– Как?

– Никак! Там в небе пустое место! Перепроверь всё, живо!

***

Потеряв опору из-за срыва потока, истребитель лейтенанта Михалкова клюнул носом вниз, качнулся вправо и просел на несколько метров. Всё внутри Фёдора прыгнуло вверх, на долю секунды оказавшись в невесомости. Он судорожно вцепился в ручку управления самолётом, намертво зажав при этом гашетку стрельбы. Самолёт затрясло от отдачи, справа от кабины замерцали яркие сполохи и очередь из огненных следов от трассирующих снарядов (каждый пятый) пошла по замысловатой дуге, как плеть. Плеть чиркнула по левой стороне пилотской кабины, пересекла широкое крыло и вспыхнула огнём, дымом и обломками в двигателе самолёта-нарушителя.

 

Глава 6

Первым погиб невезучий сосед пастора Майера. Взорвавшийся левый мотор выбросил рой осколков, самыми опасными из которых были лопатки турбин. Вращавшиеся внутри авиационного двигателя «Пратт энд Уитни» с огромной скоростью, теперь, сорвавшись со своих креплений, они превратились в выпущенные из пращи смертоносные снаряды. Один из них с лёгкостью прошил слоёный пирог из алюминиевых сплавов и композитов, составлявший борт воздушного судна, проник внутрь туалета в хвосте основного салона, и пересёк основание шеи бедняги, сидевшего в этот момент на унитазе. Разбив позвонок, он перерубил спинной мозг, затем аорту и трахею, после чего вырвался наружу через грудину и левую ключицу. Если бы траектория полёта осколка прошла на несколько сантиметров выше, осколок просто снёс бы своей жертве голову, как нож гильотины. Но и полученных повреждений хватило, чтобы умереть практически мгновенно. Внутреннее пространство кабины туалета заполнилось брызгами крови вперемешку с кусочками плоти и раздробленных костей, и вся эта смесь ринулась вместе с воздухом в пробоину.

Другой обломок влетел в задний сервисный отсек. На его пути оказалась левая лодыжка Мэнди Уэстфилд, которая собиралась сесть и пристегнуться на своём служебном месте. Она только что вернулась из хвоста самолёта, проверив, заняли ли свои места пассажиры с маленькими детьми. Не успев опустить и закрепить своё сидение, Мэнди ощутила сильнейший удар по ноге, рывок, пол ушёл у неё из-под ног, что-то врезалось в голову, уши заложило. Отчаянно завыл сигнал тревоги. Мэнди судорожно попыталась вздохнуть, но что-то словно стиснуло горло, перекрывая доступ кислорода. Силясь понять, что с ней, она открыла глаза. Ничего не увидела. Попробовала ещё раз моргнуть и вздохнуть. Воздух нехотя всосался в лёгкие, темнота перед глазами посерела и стала дробиться на отдельные пятна. Сквозь муть она разглядела над собой уходящую вверх стенку служебной стойки, угол своего сидения и вывалившуюся над ним из аварийного лючка кислородную маску. Разгерметизация. Надо срочно встать и надеть маску. Она заелозила спиной по полу, задвигала локтями, пытаясь перевалиться на бок, опереться на руки и встать. В ушах стоял омерзительный писк, и было очень больно из-за резкого перепада давления. В голове плыло, ватные руки тряслись, одну из ног она вообще не чувствовала. Сделав над собой титаническое усилие, Мэнди перевернулась на живот и попыталась приподняться на локтях. Ей попался на глаза странный предмет, лежащий на полу в полуметре от её лица. Он очень походил на туфлю, только из неё почему-то торчало нечто с красными неровными лохмотьями и белыми острыми осколками наверху. Всё вокруг покрывали пятна тёмной жидкости. Мэнди попыталась понять, какого цвета эта жидкость и почему при виде странного предмета её начинает трясти и мутить. Не успела. Видимо, на самой границе узнавания и понимания того, что произошло, сознание заботливо щёлкнуло аварийным выключателем. В голове Мэнди ярко вспыхнули радужные искры, после чего её мозг провалился в кромешную темноту, а сама она рухнула лицом в лужу собственной крови.

***

Коби Трентон взрыв настиг на подходе к переднему сервисному отсеку. Самолёт резко рванулся в одну сторону, она по инерции полетела в другую, не удержавшись на ногах. И врезалась лбом в край переборки на выходе из первого класса. Слава богу, что по новым правилам окантовка во всех дверных проёмах была заменена на прочную, но всё же пластмассу. Окажись здесь старомодный дюралевый или, того хуже, стальной профиль, она рисковала бы пробить череп, а не просто рассечь кожу. Но всё равно из глаз полетели искры, потом слёзы, голова вспыхнула отчаянной болью, а во рту стало горячо, солоно и противно. Несколько секунд она не могла прийти в себя, оглушённая ударом, воем сирены и воплями пассажиров. Потом, судорожно цепляясь за переборку, смогла подняться на колени. Прямо перед ней, в углу сервисного отсека, лежала на полу Марси Уильямс. Скорчившись, она прижимала руки к левой части живота. Ноги ей придавила раздаточная тележка, которую не успели закрепить или она сорвалась с замков. Марси судорожно хватала ртом воздух, пытаясь издать хоть какой-то звук, но вместо этого из её горла вырывались только хрип и бульканье.

– Марси! – Коби, как была, на четвереньках рванулась к ней. Оттолкнула в сторону тележку, бегло осмотрела ноги Уильямс. Вроде бы всё в порядке, ни ран, ни неестественного положения, что могло бы свидетельствовать о переломе или вывихе. Потом она крепко взяла лицо Марси в свои ладони и повернула его к себе.

– Марси, Марси, ты меня слышишь? Смотри на меня, Марси, это я, Коби.

Глаза старшей стюардессы сфокусировались на ней, зрачки сузились. Марси снова попыталась открыть рот, что-то сказать, но смогла лишь судорожно и коротко вздохнуть.

– Дыши, Марси, дыши. Что с тобой? Тебе больно? Где больно?

Уильямс наконец смогла вдохнуть в себя достаточно воздуха, чтобы выдавить:

– Что… с нами? Мы падаем?

Коби потрясённо посмотрела ей прямо в глаза. Только сейчас она сообразила, что пол под ними отчаянно вибрирует и наклонён под неестественным углом. Марси отняла правую руку от живота и слабым движением попыталась указать в сторону носовой части самолёта.

– Пилоты… Коби… Узнай, что происходит… Скорее…

Из её обычно восхитительных, а сейчас полных страдания глаз полились слёзы.

***

Когда плеть очереди тридцатимиллиметровых фугасно-осколочных снарядов хлестнула по левой стороне кабины, второй пилот Билл Дейл смотрел на свой дисплей, проверяя текущие параметры работы самолёта. Внезапно его встряхнуло так, что голова чуть не оторвалась от плеч, раздался громкий треск, после чего уши наполнились ватой и болью. Левой щекой Билл ощутил попадание влаги, а на дисплей перед ним упал веер тёмно-красных брызг. Он вцепился в подлокотники кресла, сверху со щелчком распахнулся люк аварийного контейнера кислородного прибора, маска вывалилась и повисла прямо перед лицом, раскачиваясь. Дейл инстинктивно схватил её, в одно движение натянул на голову эластичные ремни, ткнул штекер микрофона в гнездо. Самолёт при этом интенсивно кидало из стороны в сторону, а нос ощутимо проседал вниз. В наушниках монотонный и бесстрастный голос бортового компьютера докладывал:

– Внимание! Разгерметизация пассажирского салона и пилотской кабины. Экстренное снижение до безопасной высоты. Отказ левого двигателя. Признаков возгорания нет. Повторяю. Разгерметизация…

Билл знал, что это же сообщение уходит сейчас по аварийной частоте и всем служебным каналам связи. Он повернул голову влево, ожидая получить распоряжения от командира.

Беннет МакКрейн смотрел прямо на него. Глаза у него были всё ещё ясные и осмысленные. Его губы судорожно шевелились, то ли для того, чтобы сказать что-то, то ли для того, чтобы вздохнуть. Плечи подёргивались, как будто он пытался этим усилием вернуть себе контроль над руками. Из левой части головы, повыше виска и ближе к уху, торчал непонятный осколок то ли металла, то ли куска триплекса из окна пилотской кабины. Из-под обломка с частотой сердцебиения выбивался пульсирующий фонтанчик крови. Кровь пропитывала коротко стриженные седеющие волосы на голове, заливала левую щёку, стекала по шее, капала на форменную белую рубашку и чёрный погон с золотыми нашивками. Позади командира экипажа в месте стыка борта кабины и смотрового окна зияла дыра, в которую с воем вырывался воздух.

– О, чёрт, командир! – второй пилот Дейл дёрнулся в кресле в сторону МакКрейна, подхватил болтавшуюся перед ним кислородную маску. Прижал её к лицу капитана и неловко, левой рукой, стал натягивать ему на голову ремни, стараясь не зацепить при этом торчащий из черепа обломок. Кое-как зафиксировав маску, он подключил шнур от микрофона к переговорной сети.

– Командир! Ты меня слышишь? Беннет! Мне нужна твоя помощь! Чёрт побери, Беннет, не подыхай, я не справлюсь один!

Сквозь сипение и хрип спустя несколько секунд до него донеслось:

– Держ-и-и-сь…

Почти сразу после этого кто-то забарабанил в дверь. В наушники ворвался женский голос:

– Парни, парни, это Трентон, стюардесса Коби Трентон! Вы целы, что у вас происходит?

– Трентон, это второй пилот Дейл! У меня ранен командир экипажа и разгерметизация кабины. Мы выполняем экстренное снижение до 3-х тысяч метров. Повторяю. Экстренно снижаемся до 3-х тысяч. В салоне есть пострадавшие?

– Я… я не знаю! Мы не падаем? Это точно?

– Это точно, – честно говоря, Билл не был в этом уверен. – Немедленно иди в салон и займись пассажирами. Автоматика говорит мне, что там тоже есть точки разгерметизации. Проследи, чтобы все надели кислородные маски, проверь, есть ли пострадавшие. И посмотри, что у нас с левым двигателем. Быстро!

***

Клаус Майер не испытывал такого с Афганистана, когда первый раз угодил под обстрел. Встряска. Грохот. Треск. Крики. Свист воздуха.

«Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится; говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»…

Прямо над его головой распахнулась панель, из неё вывалились ярко-оранжевые респираторы кислородных масок со смешным пластиковым мешком и резинкой для головы.

…«Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его»…

Клаус, не раздумывая, прижал к лицу маску, натянул резинку на голову, посмотрел на рисунок на мешке, что делать дальше – ага, нужно дёрнуть за шнурок, чтобы открыть клапан. Руки неприятно тряслись. Пытаясь унять дрожь, дёрнул за шнур. Осмотрелся по сторонам.

…«Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень»…

Салон наполнился дымкой. Это мощная встряска выбила из крохотных, обычно недоступных щелей мельчайшую пыль, плюс резкое падение давления привело к конденсации водяных паров в воздухе. В этом тумане пассажиры, которых мог видеть Клаус, неуклюже пытались надеть на себя кислородные маски, размахивали руками, плакали, кричали. Кто-то второпях слишком сильно потянул свою маску и с корнем вырвал прозрачный кислородный шланг.

…«Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым»…

Впереди в салоне сломались замки в нескольких багажных полках. Дверцы болтались и хлопали. Часть сумок и вещей вывалились с полок, попадали на головы пассажирам. Соседа Клауса не было на месте. Самолёт ощутимо кренился на левое крыло и, наклонившись носом вниз, терял высоту.

…«Ибо ты сказал: „Господь – упование мое“. Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона»…

Через проход от него черноволосая женщина правой рукой обнимала девочку лет пятнадцати с желтовато-восковым лицом, прижимала к её лицу оранжевый раструб респиратора. Девочка была без сознания. Левой рукой брюнетка зажимала себе левую щёку и ухо. Сквозь пальцы сочилась кровь. Из внутренней обшивки над её головой внутрь салона торчали куски пластика, металла, какие-то обрывка и провода. Пузыри желтоватой пены выползали через дыры и застывали, принимаю форму причудливых наростов. Кислородная маска болталась перед лицом женщины, но она даже не обращала на неё внимания. Клаус потянулся было отстегнуть свои ремни и помочь, но тут из задней части самолёта по проходу выскочил молодой парень в форме стюарда. На нём была переносная кислородная маска с защитным стеклом во всё лицо, как у пожарного. Ловким движением он закрепил респиратор на лице девочки и тут же переключился на черноволосую женщину. Она смотрела на него расширенными глазами, не понимая, что он знаками просит её убрать руку, чтобы можно было накинуть ей на голову эластичный ремень от маски. Наконец стюард просто взял её за запястье, отнял ладонь от головы и просунул под неё ремешок. Потом обернулся к Клаусу. Тот махнул ему рукой – я в порядке, парень кивнул и метнулся к следующему ряду.

…«За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое»…

В дверном проёме, ведущем в отсек первого класса, появилась стюардесса в такой же маске, что и у парня. Замахала ему рукой, тот вскинул голову и побежал к ней. Вдвоём они скрылись за шторкой. Буквально две секунды спустя из хвостовой части самолёта появилась ещё одна стюардесса. Она шла вперёд, хватаясь за спинки кресел и даже сквозь шум, крики и защитную маску было слышно, что девушка рыдает в голос. Когда она почти поравнялась с Майером, из первого класса снова выскочила первая стюардесса. Лицо под маской было не разглядеть, но Клаус узнал пепельно-русую косу. Быстро, качаясь на ходу и задевая сидения, она подбежала к рыдающей коллеге и цепко схватила за плечи. Начала выспрашивать, пытаясь развернуть так, чтобы девушка подняла голову, но та вместо этого совсем обмякла у неё в руках, повторяя одно и то же слово. Кажется, имя – «Мэнди».

…«Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое».

Стюардесса с пепельно-русой косой схватила рыдающую коллегу за запястье и потащила в хвост самолёта, прочь из салона. Пастор Майер коротким движением осенил себя крестным знамением.

«Господь, пастырь мой, не оставь нас»…

Самолёт отчаянно вибрировал, кренился на левый борт и падал, падал…

 

Глава 7

 

«Внимание! Говорит борт NP412. Говорит борт NP412. Аварийная ситуация. Разгерметизация пассажирского салона и пилотской кабины. Экстренное снижение до высоты три тысячи метров. Отказ левого двигателя. Признаков возгорания нет. Повреждение систем управления. Повторяю. Аварийная ситуация. Разгерметизация…» – голосовой синтезатор бортового компьютера монотонен, бесстрастен и деловит.

В автоматику не заложена паника. Она просто спасала самолёт.

Хоть сам он был довольно давней постройки, за время жизни его несколько раз глубоко и тщательно модернизировали, так что старая алюминиево-композитная скорлупа планера была нашпигована самыми современными решениями. Взрыв левого двигателя не привёл к пожару, потому что прежние топливные баки в крыльях были заменены на ячеистую структуру из пожаростойкого и пуленепробиваемого материала. Благодаря этому разрушение отдельных её элементов не приводило к общей утечке или воспламенению. Более того, специальные присадки для горючего после нарушения целостности повреждённых ячеек немедленно активировались, превращая содержащееся в них топливо в желеобразное, негорючее состояние.

С разгерметизацией сражался состав, находящийся в тонкой прослойке между внешним корпусом и внутренней обшивкой. В местах пробоин он активно вспенивался и почти сразу начинал полимеризоваться, как смола на дереве, закрывая повреждённые места. Именно его желтоватые наросты увидел пастор Майер внутри пассажирского салона. Буквально за несколько секунд вспенившаяся и застывшая масса закрыла почти все повреждения корпуса, кроме дыры в туалете, где погиб сосед пастора, и пробоины в пилотской кабине. Другая часть автоматики – бортовой компьютер – продолжала выполнять экстренное снижение до безопасной высоты, стараясь при этом так управлять покалеченной машиной, чтобы снижение не превратилось в падение. А это было вполне возможно.

Самый тяжёлый ущерб взрыв двигателя и разрывных снарядов причинил системам управления в левом крыле. Были перебиты тросы, тяги, гидравлические магистрали, электрические кабели. Крыло оказалось парализованным. Словно самолёт поразил молниеносный инсульт в наихудшей форме. При этом управляющие элементы – элероны, закрылки – пришли в такое положение, что не только не помогали удержаться на лету, а наоборот, всячески провоцировали машину совершить кувырок влево, который закончился бы стремительным пике без малейшего шанса вывернуться. Бортовой компьютер сходил с ума, стараясь компенсировать эту угрозу всеми прочими работоспособными плоскостями. И выполнить при этом главную задачу – вниз на шесть тысяч метров, туда, где проблема разгерметизации не будет больше важна. После этого можно будет решать остальные проблемы.

***

Майор Хоменко никак не мог решить, что сказать в эфир. В его ушах до сих пор звучал срывающийся на крик голос лейтенанта Михалкова:

– Я сбил, его, сбил! Боже, я не хотел! Я… я не виноват!

Все в командном центре полка затаили дыхание и выжидающе смотрели на него. Майору не было нужды оборачиваться, он кожей чувствовал впившиеся в него взгляды. «Ну, что ты сейчас скажешь?»

Хоменко с трудом удержался, чтобы не облизнуть сухим языком такие же пересохшие губы. Ненужным движением поправил на голове наушники. Зачем-то взялся за микрофон гарнитуры. Неважно. Ему нужно за что-то держаться.

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск», – голос ровный, отрешённый. Обращение строго по позывным. Так, чтобы эмоции ушли в сторону, чтобы начали работать рефлексы. Они не подведут. – Повторяю. Это «Петрозаводск». Доложи ситуацию.

– Я… я…

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск», плохо тебя слышу. Подтверди, что слышишь меня.

– «Петрозаводск», это… Это «тридцать седьмой». Вас слышу…

Отлично! Раз проклюнулся «тридцать седьмой», значит, есть с кем разговаривать.

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск», доложи ситуацию.

– Я… я сбил его, сбил! Я… я не…

– Понял тебя, «тридцать седьмой», понял. Доложи, что сейчас происходит. – Неважно, как именно так получилось. С этим они будут разбираться потом. Сейчас важно выяснить максимально полную картину и понять, что делать дальше. – Что с нарушителем?

– Нарушитель… нарушитель падает.

– Как падает? Это отвесное пикирование? Штопор? Беспорядочное падение? – давай, давай, лейтенант, очухивайся, доставай голову из задницы! – «Тридцать седьмой», можешь описать характер падения?

– Н-нет, я бы не сказал, что это падение. Нарушитель снижается по крутой траектории с креном влево и поворотом по дуге. Если это и штопор, то очень широкий штопор.

Ага! Вот и способность к наблюдению и сопоставлению проснулась.

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск». Нарушитель горит?

– Никак нет. В момент попадания была вспышка, кажется, был выброс пламени, но сейчас ничего нет. Есть шлейф, но огня я не видел. «Петрозаводск», цель снижается очень быстро, выходит из поля зрения. Я теряю его из виду!

– Спокойно, «тридцать седьмой»! Скажи мне последнее. Куда ты попал? Где была вспышка?

– Я… я не помню. Самолёт потерял управление. Я был слева от нарушителя и провалился вниз. Кажется…, кажется, это был левый двигатель!

Ну вот, пожалуй, этого достаточно.

– Молодец, «тридцать седьмой», твоё задание выполнено. Разворачивайся в сторону базы и сбрасывай ракеты с подвеса.

– «Петрозаводск», – в голосе лейтенанта сквозило недоверие. – А как же… нарушитель?

– «Тридцать седьмой», это «Петрозаводск», повторяю – твоё задание выполнено, нарушитель сбит, приказываю вернуться на базу.

Майор захватил микрофон гарнитуры в кулак, отвёл в сторону, чтобы пилот его не слышал. Жестом подозвал к себе того самого дежурного лейтенанта, из запасников.

– Вот что, лейтенант. Ты сейчас возьмёшь на себя связь с «тридцать седьмым». И не выпустишь его до самой посадки. Понял? Он постоянно должен слышать твой голос. Пусть докладывает тебе обо всём: как сбрасывает каждую ракету, каким курсом идёт, какого цвета небо и на кого похожи облака. Ясно? Он ни на минуту не должен остаться один. Давай ему поправки к курсу, рассказывай анекдоты, говори, что хочешь. Пока он не окажется на «бетонке», ты его лучший друг, мама, папа, Дед Мороз, Хрюша со Степашкой, кто угодно. Тебе всё понятно?

Лейтенант кивнул и без слов натянул наушники. Хоменко повернулся к диспетчеру:

– Дайте мне командира второго звена… «Тридцать четвёртый»? Это «Петрозаводск». Слушай приказ. Сбросить все ракеты с подвески. Следовать в район перехвата. Снизиться до 4-х тысяч метров. Искать нарушителя радарами, глазами, нюхом. Кровь из носу, но засечь место его посадки. Или падения. Выполняйте.

Майор Хоменко сдёрнул с головы гарнитуру и потянулся к телефону. Ну что ж. Кое-что прояснилось. Цель подбита, но не уничтожена. Один двигатель, скорее всего, цел. Быстрое снижение – стандартный маневр при разгерметизации. И нам по-прежнему неизвестно, кто это был, а также, куда именно в тайге он свалится. Хреновые новости предстоит докладывать наверх. Но куда деваться. В конце концов, свою работу они сделали. Нарушитель сбит.

 

***

В шумном диспетчерском зале аэронавигационного узла Стокгольма глава смены Маркус Торсен исхитрялся одновременно говорить с военными по телефону, отдавать распоряжения подчинённым, слушать в одном наушнике аварийный сигнал, идущий с борта NP412, а также искать что-то на своём рабочем дисплее и делать быстрые пометки карандашом.

– Офицер, я не могу дать вам больше информации. Нет, мы не знаем причину аварии. Мы пытаемся связаться с экипажем, но ответа пока нет… Ян, Ингунн, вы передали своих подопечных? Отлично, подключайтесь к Андреасу. Ищите любой самолёт, поведение которого похоже на NP412. Нет, офицер, это я не вам. Мы предположили, что в «НАПС» ошибка и реальное местоположение рейса 412 прикреплено к другой метке в системе. Что говорят ваши радары? Какая-нибудь отметка изменяет своё положение таким же образом, как докладывает 412-й? Нет? А какой радиус вы охватываете? Так, понял. Да, хорошо. Через какое время истребители будут в воздухе? Ага, спасибо… Андреас, ты получил ответ от экипажа?

Андреас Сандстрём поднял на него глаза и коротко отрицательно качнул головой. При этом он непрерывно продолжал повторять в микрофон:

– Борт NP412, это Стокгольм. Повторяю. Борт NP412, это Стокгольм. Ответьте. Борт NP412, это Стокгольм…

Одновременно он искал глазами на дисплее любой самолёт, чьё поведение совпадало бы с сообщением, транслируемым бортовым компьютером аварийной машины. Его коллеги, Ян и Ингунн, делали то же самой. Увы, пока ничего не получалось. Единственная отметка в системе, которая отчитывалась через «НАПС» о резком снижении высоты, принадлежала значку с кодом NP412. Но по этим координатам в воздухе было пусто! Военные проверили это не раз и не два. Чертовщина какая-то!

– Коллеги, внимание! – Маркус повысил голос, привлекая всеобщее внимание. – Начинаем тотальный поиск. Передайте всем бортам в нашей зоне ответственности запрет на смену курса и эшелона. Все экипажи должны быть на связи. Ян, найди машины, ближайшие к координатам борта NP412, узнай, не видят ли они снижающийся самолёт, следы его двигателей, что угодно! Ингунн, я сейчас открою тебе канал связи с военными. Будешь сверять наши данные из «НАПС» с их реальными отметками на радаре. Чтобы через 15 минут мы имели по каждому самолёту подтверждение его положения в небе. ВВС обещает поднять истребители для поиска, но на счету каждая секунда. Да, вот ещё что! Андреас, попытайся пробиться к бортовому компьютеру 412-го, запроси «пинг».

«Чёрт, как же я сам не подумал!». Андреас ощутил неприятный укол самолюбия. Это не было стандартной процедурой, но диспетчер с его опытом должен был помнить об этой штуке. Такую функцию стали встраивать в программное обеспечение авиационных бортовых компьютеров после нескольких пропаж самолётов. Суть идеи проста: если авиалайнер захвачен или повреждён, так что невозможно напрямую получить от экипажа информацию об его местоположении, но сохранился канал связи с бортовой автоматикой, то можно отправить запрос компьютеру самолёта. В ответ он вышлет короткое сообщение с зашифрованным в нём временем отправки. С точностью до миллионной доли секунды. Сравнение этого времени с таким же точным временем получения сообщения позволяло вычислить хотя бы примерное расстояние до самолёта. Правда, почти одновременно с этим была запущена система «НАПС», за время эксплуатации которой не было ни одного инцидента с пропажей воздушного судна. Так что все привыкли полагаться на неё и о возможности «пинговать» самолёт почти забыли. Но сама эта функция всё ещё сохранялась. Точнее говоря, могла сохраниться, если её не удалили из новых версий программного обеспечения.

Андреас порылся в памяти, вспоминая, как же это делается. При этом он продолжал непрерывно повторять в микрофон свою мантру:

– Борт NP412, это Стокгольм. Повторяю. Борт NP412, это Стокгольм. Ответьте. Борт NP412, это Стокгольм…

Увы, в ответ он слышал только бесстрастный механический голос:

– Внимание! Говорит борт NP412. Говорит борт NP412. Аварийная ситуация. Разгерметизация пассажирского салона и пилотской кабины…

Андреас наконец-то вспомнил, как запускается «пинг». Нашёл нужную закладку в программе. Ввёл данные рейса NP412. Выбрал команду «Установить связь». Бесполезно. Индикатор в окне программы оставался неприветливого красного цвета. Андреас попробовал ещё раз. Ещё. Ещё раз. Бесполезно. Цвет индикатора – красный. Внезапно в наушниках захрипело и затрещало. Поверх бесчувственного синтезированного голоса ворвался прерывающийся, теряющийся в помехах, искажённый мужской голос:

– …оворит бо… т N… 412! …ряю, говорит …орт NP412! Всем, …то слышит! Выпол… ем экстренное сниж… е из-за разгерметизации! Множествен… е повреждения фюзеляжа! Отказ …вого двигателя! По …еждение систем управления! …омандир экипажа …жело ранен, есть пострадавшие среди …сажиров!

– Борт NP412, это Стокгольм! – немедленно подхватился Андреас, одновременно вскидывая вверх левую руку – «внимание!» – и врубая «громкую связь». – Где вы находитесь?

Все в зале затихли и замерли на местах. В динамиках скрипело, свистело и потрескивало.

– …ольм, это …P412! Мы над лесом, снизились поч… и до …рёх тысяч. …амолёт почти не управ..ем. Пытаюсь выйти из пикирования. …еру упра… ние на себя.

– Борт NP412, это Стокгольм! – Маркус Торсен взял переговоры в свои руки. – Вы видите какой-нибудь наземный ориентир? Берег моря, большое озеро, город?

– Стокгольм, мне …ейчас не до э… го! Мы почти …адаем! Здесь лес, …ин только лес и нич… …ольше! Я пы… юсь вывести …шину из пике… то не так …росто… Давай же! Ну…

Голос пилота потонул в помехах. Все слушали треск и свист, затаив дыхание. Пять, десять секунд, пятнадцать. Ничего. Даже синтезированный голос разбился на фрагменты, раскрошился и потерялся в волнах статических разрядов. Слушая эфир, Андреас Сандстрём механически продолжал кликать по кнопке «Установить связь», пытаясь вызвать бортовой компьютер рейса NP412. Раз за разом. Результат был один. Раз за разом. Красный, красный, красный… Зелёный! Андреас почти подпрыгнул на стуле и лихорадочно щёлкнул по соседней плашке программы – «Отправить запрос». Зелёный индикатор подмигнул один раз, потом ещё, а затем снова окрасился в безнадёжный красный цвет. Но за долю секунды до этого в окне программы появилась зелёная галочка с надписью: «Ответ получен». Андреас немедленно дал команду – «Определить расстояние». Секунду спустя на экране появились чёрные цифры результата. Увидев их, Андреас откинулся в кресле, ошарашено покачал головой и в полной растерянности повернулся в сторону Маркуса Торсена.

Такого просто не могла быть.

 

***

Связь с землёй появилась и исчезла. Мелькнул и растаял отблеск надежды на помощь и спасение. Как будто на глазах у очередного Робинзона за горизонтом скрылся белый парус корабля.

Билл Дейл остался один. Он сорвал себе горло, пытаясь докричаться до кого-нибудь в эфире. Стокгольм оказался единственным, кто отозвался. Похоже, что система связи всё-таки повреждена. Он принял это и смирился. Переживать или искать решение всё равно некогда. Помощь не придёт. За время экстренного снижения Билл пару раз бросал взгляды на командира. Похоже, для Беннета всё уже заканчивалось. Он обмяк в кресле, глаза закрылись, разбитая голова безвольно качается на плечах. Только слабые пульсирующие толчки крови, выходящие из раны под осколком, говорят о том, что сердце пилота МакКрейна ещё бьётся.

Стиснув зубы, Билл тянет штурвал, пытаясь удержать самолёт от сваливания. Парадоксальная ситуация: ему нужно максимально быстро снизиться, но не упасть. Между контролируемым спуском и неуправляемым падением очень тонкая грань. И только он да бортовая автоматика способны удержать самолёт и людей в нём от перехода между этими двумя состояниями. Человек и машина – единственные надежды для более чем сотни душ на борту. Компьютер непрерывно просчитывает текущие параметры, рекомендует пилоту дальнейшие действия, предупреждает о том, чего делать не стоит, преобразует и распределяет оптимальным образом сигналы штурвала, педалей и рукояток управления двигателем. Голосовой помощник нейтрален, собран и подчёркнуто спокоен:

– Пожалуйста, не превышайте допустимый угол снижения. Удерживайте крен влево в пределах двенадцати градусов. Снизьте тягу правого двигателя до семидесяти процентов.

Конечно, бортовой компьютер в курсе, что левого двигателя у них больше нет. Его датчики зафиксировали взрыв и разрушение, активировали аварийную систему пожаротушения и перекрыли топливные магистрали. Стюардесса по фамилии Трентон минуту назад доложила Биллу, что их левое крыло пробито в нескольких местах, из двигателя торчат обломки и за ним тянется шлейф. Но огня нет. Это хорошо. Плохо, что мощности левого двигателя не будет, когда придёт время выводить самолёт из этого полупике-полуштопора. А это время вот-вот…

– Высота три тысячи двести. Приступайте к выравниванию. Штурвал…

«Без тебя знаю!» Штурвал на себя и чуть вправо, чтобы компенсировать левое парализованное крыло. «Я сказал: на себя!» – и чуть вправо. На себя! Давай же, мать твою, поддавайся! На себя… и чуть вправо. Ну же, неповоротливое корыто, слушайся меня! На себя!

Самолёт отчаянно вибрирует. Крылья прогибаются, принимая на себя чудовищную нагрузку атакующего воздуха. Застрявшие в самом неудачном положении плоскости управления левого крыла направляют этот набегающий поток так, что самолёт постоянно качает влево, как раненного бегуна, припадающего на повреждённую ногу. Билл взмок, по спине бежит пот, стекло кислородной маски запотевает, а он даже не может снять её. Так страшно оторвать от штурвала хотя бы одну руку даже на долю секунды. Кажется, стоит просто ослабить хватку пальцев, как взбесившаяся рогатая рулевая колонка вырвется из рук и, повинуясь собственной злой воле, опрокинет машину в отвесное, безнадёжное, безвыходное пике. По кратчайшему маршруту навстречу утыканной острыми кронами деревьев земле. Впрочем, земля и деревья не входят сейчас в мир второго пилота Билла Дейла. Его вселенная сжалась, оставив за своими границами внешний космос, небо, землю, покрытую незнакомым, чужим лесом, больше сотни пассажиров за его спиной, испуганных, кричащих, плачущих, молящихся на разных языках всем возможным богам. Такие же напуганные, побитые и раненные, но всё же пытающиеся помочь остальным несколько молодых женщин и мужчин в форме стюардов авиакомпании тоже оказались за пределами его орбиты. Даже умирающий, истекающий кровью командир экипажа Беннет МакКрейн выпал за край мира. Пространство-время Билла Дейла уменьшилось до области между запотевшим стеклом его кислородной маски и дисплеями приборной панели. В него уместились только непослушный, вырывающийся из немеющих от напряжения пальцев штурвал, рукояти управления тягой, отчаянно трясущиеся под подошвами ног педали. И голос. Спокойный, чёткий, деловитый. Уверенный в себе и в том, к кому он обращается. Голос самолёта. Голос лучшего друга:

– Высота три тысячи. Угол атаки…

Ничего лишнего. Только то, что действительно важно, то, что может помочь им обоим. Биллу показалось, будто он чувствует, как от его напряжённых до предела мышц через побелевшие пальцы тянуться нити новых нервов. Они проходят через десятки метров управляющих цепей, гидроприводов, механических тяг и входят в его новые мускулы, приводящие в движение элероны, закрылки, рулевые плоскости. Теперь он не просто тянет штурвал – «на себя и чуть вправо!». Вместе с самолётом он взваливает на плечи набегающий воздушный поток, пытается вклиниться в него, оттолкнуться, выровняться, перейти от пугающего безнадёжного падения к своему нормальному, естественному состоянию – полёту. Им очень мешает покалеченная левая часть тела. Она всё время тянет их вниз, норовит опрокинуть, завертеть, обрушить на острые древесные пики. Вместе они стараются не допустить этого, напрягаютсяизо всех сил: «На себя и чуть вправо. На себя! Давай же, давай! Вместе! На себя… и чуть вправо…».

 

***

– Послушай меня, я не возражаю против того, что твои ребята сбили нарушителя, – генерал армии Нефёдов говорил, стоя у окна, из которого открывался вид на лужайку возле летней президентской резиденции. – В конце концов, это их работа. Я просто хочу уяснить для себя полную картину происшествия, прежде чем пойду на доклад к президенту. Вот, например, мне не совсем понятно, были ли сделаны предупредительные выстрелы, была ли попытка принудить самолёт изменить курс или наш пилот сходу влепил ему ракету.

Из зарослей постриженных кустов на противоположной стороне лужайки высунулась рыжая кошачья морда. Пригнувшись почти до самого газона, морда двигалась из стороны в сторону, обозревая открытое пространство. В трубке, которую держал начальник генерального штаба, вздохнули. Потом знакомый голос заговорил:

– Михаил Петрович, при всём моём желании я не могу дать тебе сейчас полного подробного отчёта. Во-первых, истребитель, сбивший нарушителя, ещё в воздухе. Всё, что мне известно и о чём я тебе докладываю, я знаю из устного рапорта старшего дежурного офицера полка перехватчиков в Петрозаводске. Он сказал – дословно – «при попытке произвести предупредительный огонь цель была поражена». Как, что и почему – это мы всё узнаем, когда пилот напишет свой рапорт, когда специалисты проверят бортовые самописцы, всё по полной программе. Пока ясно одно: нарушителем был крупный двухмоторный самолёт неизвестной принадлежности и назначения. На попытку установить контакт с экипажем нарушитель не отреагировал, так что версия с беспилотным управлением по-прежнему остаётся актуальной. Предупредительной очередью с нашего истребителя – заметь, очередью из пушки, а не ракетой – у неизвестного самолёта был повреждён один двигатель и, возможно, фюзеляж, поскольку цель начала немедленное снижение.

– И что это значит? – краем глаза Нефёдов видел, как рыжий котяра выбрался из зарослей и вальяжно двинулся по направлению к дому. Судя по нахальству походки, это был именно кот президента. В отличие от своего предшественника, нынешний глава государства слыл кошатником. – Ты не забывай объяснять мне ход своих мыслей, а то я не улавливаю связь между дырявым корпусом и снижением.

– Извини, Михаил Петрович. Видишь ли, в случае разгерметизации… корпуса, как ты выразился, экстренное снижение – это стандартный манёвр. Нужно быстро опуститься до такой высоты, чтобы люди на борту не пострадали от низкого давления на высоте…

– Так получается, что на борту всё же были люди? Как же ты говоришь мне про беспилотное управление?

– Чёрт! Извини… Гм… Действительно. Но это опять всего лишь гипотеза! Я тебе это и втолковываю, что пока мы во всём не разберёмся, нормальных подробностей у меня не будет! Так что сам решай, что именно стоит говорить президенту, а о чём лучше промолчать.

– Ладно, – генерал армии проводил взглядом скрывающийся за ближайшим углом здания рыжий хвост трубой. – Доложу просто, что нарушитель сбит, все подробности по окончании расследования. Но ты хотя бы уверен, что он сбит, а не просто снизился, сменил курс и удрал? Или совершил аварийную посадку?

В трубке несколько секунд молчали.

– Михаил Петрович, мы с тобой давно знакомы, поэтому скажу тебе чистую правду: я не знаю. Уверен на 90 процентов, что о вынужденной посадке речи быть не может – по крайней мере, об успешной посадке. Там сплошные леса и болота. Разве что он исхитрится вписаться в озеро. Насчёт «сменил курс и ушёл» – ничего пока не могу сказать. Второе звено истребителей долетело до места инцидента через двадцать минут и сразу приступило к поискам. Беда в том, что нарушитель снижался не по прямой, поэтому точный вектор его движения не известен. Там огромная территория. Мало того. Она почти незаселённая и никак не охраняемая. Это место – большая чёрная дыра, заросшая тайгой. Сотни квадратных километров. Ни крупных городов, ни военных объектов. Лично у меня там нет никаких ресурсов, чтобы отследить нарушителя или организовать его эффективные поиски. Если у тебя есть идеи и мы можем помочь, то я весь внимание. В остальном… Пока нарушитель был в небе, я нёс за него ответственность. После того, как мы его оттуда стряхнули… Даже не знаю, что тебе дальше сказать.

– Да и не надо ничего говорить. Ты прав. Будем надеяться, что вы свою работу сделали. А уж на земле мы попробуем как-нибудь разобраться. Но не забывай – я немедленно жду от тебя любых новых подробностей, какие только будут.

Генерал армии Нефёдов опустил телефон, всмотрелся в пустую лужайку за окном. Потом закрыл глаза и начал мысленно репетировать свой доклад президенту.

 

Глава 8

 

Сандрин Чанг всё-таки задремала. Поэтому когда в комнате зажёгся свет, и вокруг раздались радостные вопли и одобрительный свист, она вздрогнула и пару секунд непонимающе хлопала глазами, приходя в себя. Потолочные панели сияли на полную мощность, источники бесперебойного питания радостно пищали, ощутив приток живительной электроэнергии. Окно, перед которым она сидела, сделалось бездонно чёрным, словно его покрасили снаружи чёрной краской. Сандрин, не вставая с кресла, вытянула шею и прижалась лбом к стеклу. Сквозь контрастный водораздел между освещённой комнатой и глубокой ночью стали видны фонари внутреннего освещения на территории технопарка «Константек индастриз». Цивилизация вернулась.

Из своего кабинета появился Фрэнк Вудс. Сочные малиновые пятна на его левой щеке свидетельствовали в пользу того, что глава смены мониторинга тоже не устоял перед дремотой. Правой рукой Фрэнк энергично тёр лоб и глаза, в левой болтались «умные» очки.

– Ну что, народ? – обратился он к присутствующим. – Вынужденные каникулы закончились? Предлагаю отметить это ударной порцией кофе, горячими сэндвичами и займёмся восстановлением рабочего процесса. А я пока что выясню, откуда у нас энергия и надолго ли это счастье.

Повторять не было нужды. Весь народ, как один, потянулся в бытовую комнату. Захлопали дверцы микроволновок, холодильника, завжикали молнии на сумках тех сотрудников, кто предпочитал принцип «всё своё ношу с собой». Кофемашина загудела, зашуршала, затрещала размалываемыми кофейными зёрнами. Звякнул колокольчик торгового автомата – кто-то решил отметить возобновление работы дополнительной шоколадкой. Это, кстати, мысль! Сандрин выудила из контейнера свой тщательно продуманный и с любовью исполненный бутерброд – ломоть слегка поджаренного хлеба смазан тонким слоем сливочного масла, сверху разложены кружочки сваренного вкрутую яйца. Поверх этого немного зелени – пара листов салата и немного петрушки для бодрости духа. На зелени несколько тонких, в пару миллиметров толщиной, ломтиков ветчины, а поверх них – кружочки помидора. Помидор слегка сбрызнут растительным маслом – на этот раз Сандрин под руку подвернулось оливковое. Ну и накрывает всё это сооружение слой из сыра и смазанный майонезом второй ломоть хлеба. Майонез не для того, чтобы отложить лишнюю порцию жира на бёдрах, а исключительно в качестве строительного материала – чтобы хлеб не соскальзывал. Вся гастрономическая конструкция выглядела крайне аппетитно, основательно и выдавала явный творческий подход своей создательницы. Правда, общие габариты внушали некоторые сомнения относительно возможности совместить их с размерами ротового отверстия, однако, как известно, правильная техника позволяет поместить в рот и не такое. Сандрин любовно расправила салфетку вокруг своего бутерброда, ополоснула любимую кружку и пошла за кофе.

К моменту, когда на пороге бытовки появился Фрэнк, пир был в самом разгаре. Вудс добродушно осмотрел свою команду, сделал неопределённый жест пустой кружкой – поздравляю, мол – и направился к кофемашине. Пока та шуршала, хрустела и шипела, исполняя его заказ, Фрэнк снова повернулся к коллегам.

– Ну что ж, народ, поздравляю! Электричество нам вернули. Насовсем. Главный механик технопарка утверждает, что хоть она и поступает по резервной ветке, эта энергия не от «Уилинг Электрик», а из сети Среднего Запада. Они там что-то перераспределили, переключили, так что проблем быть не должно. Основную линию обещают оживить утром. Ну и резервный генератор будет готов примерно тогда же. Поэтому давайте будем шевелить челюстями чуть активнее, чтобы поскорее вернуться к работе и запустить систему. Будем надеяться, что за это время никто не успел нашкодить.

Фрэнку ответил хор невнятных, но согласных возгласов. Сандрин отхватила от своего «мегабутерброда» очередной кусок и интенсивно жевала. Как там всё прошло в Сент-Луисе без её присмотра? Будем верить, что всё в норме.

 

***

Ему так и не удалось заставить самолёт снова летать. Билл почти надорвался, орудуя штурвалом, вместе с автоматикой они испробовали все возможные варианты, но бесполезно. Раненная машина продолжала стремиться к земле.

Когда они вышли в относительно пологий полёт, высота была уже меньше тысячи метров. Только теперь второй пилот Дейл улучил несколько секунд, чтобы сбросить запотевшую кислородную маску и разблокировать дверь пилотской кабины.

– Кто из стюардов меня слышит? Трентон, Уильямс?

В наушниках щёлкнуло.

– Трентон на связи.

– Это Дейл. Давай к нам в кабину. Срочно.

В ожидании стюардессы Билл ещё раз попытался связаться хоть с какой-нибудь диспетчерской службой. Бесполезно. Вся цифровая связь сдохла. Только «НАПС» продолжал вычислять их местоположение и отображать его на карте дисплея. Дьявол, им срочно нужна полоса для посадки! Он переключился на голосового помощника:

– Где ближайший аэродром, на который мы можем приземлиться?

– Секунду, – голос синтезатора бортового компьютера по-прежнему бесстрастен: – Ближайшая полоса, подходящая для посадки – аэропорт Кальмара, расстояние сто пять километров, направление…

– Понял, проложи мне курс и сообщай на всякий случай обо всех подходящих площадках, шоссе по пути. И сообщи в эфир, что мы идём в Кальмар!

Билл бережно развернул самолёт на новый курс. В дверь пилотской кабины стукнули.

– Билл, это Трентон.

– Открыто.

Дверь распахнулась.

– О, боже!

Дейл оглянулся. Стюардесса по фамилии Трентон стояла в дверях, одной рукой ухватившись за край переборки, а ладонью другой закрывая рот. Она смотрела на командира экипажа.

– Трентон! Не надо, не смотри! – Биллу приходилось почти кричать, чтобы заглушить свист воздуха в пробитом окне кабины: – Ты ничем ему не поможешь! Слышишь меня? Извини, я… Я не помню твоего имени!

Стюардесса перевела на него глаза. У неё на лбу красовалась здоровенная шишка, свежая ссадина, несколько прядей пепельно-русых волос выбились и прилипли к испачканным, вспотевшим щекам. Форменная блузка вся в пятнах, на левом предплечье отчётливый оттиск чьей-то окровавленной пятерни. Руки и манжеты тоже все в кровавых пятнах.

– Коби… Моё имя. Коби.

– Так, Коби, хорошо. Я – Билл, ты меня знаешь, – она кивнула в ответ. – Коби, послушай меня. Беннету мы помочь сейчас не можем. Он ранен. Тяжело. Не снимай с него кислородную маску. Может быть, если мы сядем нормально, его ещё успеют спасти. Скажи мне, ты видела, что случилось? Что с нами произошло?

– Нет, – она отрицательно замотала головой. – Я была в салоне, в первом классе, помню только удар и полетела кувырком. Никто из нас ничего не видел. По крайней мере, все, кто мог, спрашивали – «Что случилось?»

– Дьявол! – Биллу хотелось выругаться покрепче, но он сдержался. – Не мог же наш двигатель просто так взять и взорваться! Ладно, что у нас в салоне? Дыры где остались? Что с пассажирами? Много пострадавших?

– Пена закрыла почти все пробоины. Есть дыра в одном из хвостовых туалетов. Там убило пассажира. Разворотило ему грудь. Мы просто заперли дверь в ту кабинку и всё. Про крыло и левый двигатель я уже тебе говорила. Среди пассажиров есть пострадавшие. В основном ушибы и ссадины. Один парень, кажется, сломал руку. У нескольких человек серьёзные порезы. Девочка из второго салона без сознания, и я не могу понять, что с ней. Её мать не говорит по-английски. Наши…

Коби внезапно всхлипнула. Тыльной стороной руки провела под носом, потом нижней частью ладони быстро вытерла щёки, смешав с грязью побежавшие по ним от глаз блестящие полоски.

– Наши… девочки. Мэнди Уэстфилд оторвало левую ступню. Она без сознания. Мы наложили ей жгут и закрыли рану. Кара Купер, которая её нашла, в шоке. Выбыла из строя. С ними обеими сейчас Лукас. С Марси Уильямс… Я не знаю, что с ней случилось. Я нашла её после взрыва. У неё нет внешних повреждений, но её, видимо, очень сильно ударило в живот тележкой. Она… она с трудом дышит и почти не может говорить.

Стюардесса снова всхлипнула. У Билла звенело в голове. «Боже, боже, наши ребята! Беннет, Мэнди, Марси! Марси…».

– Коби, мне очень, очень жаль, что наши люди пострадали. Пожалуйста, не раскисай, мне нужна твоя помощь! Это ещё не закончилось. Самое главное – мы больше не падаем. Мы снижаемся, но постепенно. И идём в Кальмар, на посадку. Здесь недалеко, запаса высоты нам должно хватить. Слышишь меня? Мы долетим, сядем и поможем нашим ребятам. Мы всех спасём, даже Беннета. Пожалуйста, вернись в салон и займись подготовкой к аварийной посадке. Перенесите и закрепите всех раненых. Пусть все пассажиры будут готовы. В хвосте кто-нибудь остался?

– Да, там две пары с маленькими детьми.

– Хорошо, пусть там и остаются, только проверь, чтобы все были закреплены и пристёгнуты. Если будет время, уберите ручную кладь с верхних полок, чтобы ничего не свалилось в очередной раз на головы пассажирам. Хорошо? Ты всё поняла?

Трентон кивнула.

– Отлично. Тогда иди. Только сначала дай мне бутылку воды, а то я сейчас сдохну от жажды.

 

***

Дело двигалось к обеду. Точнее говоря, уже перевалило обеденное время и настойчиво напоминало об этом лёгким чувством голода. Андрей легонько ругнул себя за то, что отказался перекусить у Попа. Правда, тогда было ещё слишком рано, но зато теперь ему придётся терпеть ещё два – два с половиной часа, пока они не вернуться на базу. То ли дело Серёга – Смирнов покосился на довольный профиль сидящего за рулём помощника. Тот никогда не отказывался поесть про запас. Исповедовал старый солдатский принцип: «ешь всегда, когда можешь, неизвестно, когда будет следующий раз». Вот и сейчас. Пока Андрей вместе с Вовой ходил, решал вопросы и контролировал процесс, Серёга Новиков не упустил случая зависнуть на кухне Вовиной жены, Татьяны, и угоститься, чем бог послал. Бог явно не поскупился, ибо Новиков умиротворённо мурлыкал что-то сквозь зубы и вообще выглядел крайне довольным.

Андрею Смирнову, впрочем, грех было жаловаться. Против голода имелся белковый батончик, зато всё остальное прошло, как по маслу. Нефть на «винокурне» они слили без проблем, тамошний народ даже не пытался их обсчитать, отлистали всё точно, тютелька в тютельку. И готового горючего налили по-честному, без дураков. Вова тоже не подвёл. Не стал заводить обычную шарманку про тяжкую долю свободного торговца, про то, какие нынче взятки, да как трудно стало добывать искомое. Нет, в этот раз Вова Поп был на редкость доброжелателен. Явно провернул где-то хорошую сделку. Отгрузил им полный заказ по списку и даже похвастался тем, что может предложить крупную партию медицинского барахла – про запас, на всякий случай. Андрей обещал подумать. В принципе, можно было взять сразу что-нибудь – сроки годности у таких вещей почти неограниченны, но надо ж придерживаться правил игры. Если брать у Вовы то, что он предлагает, сразу и без разбора, то завтра будешь покупать всё в полтора раза дороже. Нет, нужно уметь выдерживать паузу, слегка «потомить» продавца. Да и с Мариной неплохо бы посоветоваться, что ей нужно в хозяйстве…

– Да нет, твою ж мать! – Серёгин вопль грубо выдернул Смирнова из неги раздумий: – Ты это видишь, шеф?

Новиков вдавил по тормозам, машина клюнула носом, в кузове за спиной что-то со скрипом сдвинулось. Андрей тоже по инерции качнулся вперёд, потом его откинуло обратно, на спинку сидения, где он на несколько секунд застыл, уставившись через лобовое стекло на дальний край лежащей справа болотистой пустоши. Там, из-за ровных зубчатых рядов высоких тёмно-зелёных елей появился предмет, которого уже давно в здешних краях никто не видел. Да и не ожидал увидеть. Потому что делать ему тут было совершенно нечего. Тем не менее, вряд ли это коллективная галлюцинация. Вот он, пожалуйста, прямо перед ними – большой двухмоторный самолёт, светло-серый, расписанный яркими эмблемами и надписями, идёт по траектории снижения. Можно подумать, что где-то впереди по его маршруту, буквально за соседним участком леса, расположился самый обычный аэропорт, и машина буднично заходит на посадку. Но это же не так! Уж они-то хорошо знали, что находится за встающими на пути самолёта вековыми елями. Точно не аэродром.

Андрей вывалился из кабины, не отрывая взгляд от снижающегося лайнера. Все остальные тоже высыпали наружу и во все глаза смотрели на давно забытое зрелище. Было чувство, будто перед ними открылось окно в параллельное измерение и они наблюдают то, что на самом деле происходит не здесь. Потому как здесь это было просто невозможно. Законы физики, природы и теории вероятности такого не допустили бы. Восемь человек, не стесняясь разинутых ртов, замерли на месте. Смотрели во все глаза и не могли поверить.

Самолёт, тем не менее, не спешил раствориться в воздухе или схлопнуться в яркую вспышку телепортации в свою область пространства-времени. Напротив, он издавал вполне реалистичный рёв и гул, слегка кренился влево и явственно снижался.

Андрей спохватился, выдернул из чехла бинокль. В приближении стали отчётливо видны ряды иллюминаторов, над ними синяя, в белой окантовке надпись – «ТрансПолар Эйрлайнс». Под фюзеляжем свисали тележки шасси.

«Чёрт, он и правду собрался садиться!» – Смирнов быстро прикинул по памяти, куда самолёт сможет приземлиться, двигаясь по такому маршруту. Похолодел: «Только не это!». Но другого варианта и в самом деле не было. Он обернулся к остальным:

– Парни, живо по машинам! Разворачиваемся и идём за ним. Живо, живо!

 

***

Не было никакого Кальмара! Никогда не существовал ни он, ни, возможно, сама Швеция. Билл Дейл чувствовал, что сходит с ума. Бортовой компьютер несколько раз за время полёта предупреждал о шоссе по пути их следования – так, на всякий случай. Да вот только ни одного из них под ними не было! Ни 28-й трассы, ни 31-й, ни 25-й. Вообще ни единой асфальтированной дороги не появилось среди бескрайнего моря лесов, болот и озёр. Если это и Швеция, то такой она должна была быть где-нибудь тысячу лет назад, во времена викингов. Когда самолёт снизился до ста метров, система «НАПС» уверенно показывала, что аэропорт Кальмара прямо по курсу, буквально в паре километров. Это означало, что весь горизонт перед ними должна была охватывать водная гладь Балтийского моря. Однако насколько хватало глаз, мир покрывала тайга.

Аэропорт Кальмара, даже если он умело прятался где-то в стороне, никак не выдавал себя. Предположим, что взрыв двигателя повредил их системы цифровой голосовой связи, но должны же были работать хоть какие-то каналы! Несущая частота радаров, маяки приведения, любой признак, указывающий на близость аэродрома.

Ничего. Пустота.

Самолёт неуклонно снижался, значит, единственным вариантом становилась вынужденная посадка. Ему нужно срочно отыскать относительно ровное и просторное место. Билл отключился от навигационной панели, которая несла чушь про несуществующие шоссе, аэропорты и прочее. Впился глазами в пространство под ним. Не глядя, нащупал тумблер внутренней связи.

– Говорит второй пилот Дейл. Трентон, ты меня слышишь? Коби?

– Да, Билл, я на связи.

– Коби, мы не дотянем до Кальмара. Я не знаю, как так получилось. «НАПС» говорит, что мы как раз над ним пролетаем, но я не вижу под нами ничего, кроме леса.

В наушниках послышался судорожный вздох.

– Коби, видимо взрыв как-то повредил навигационную систему и мы сейчас неизвестно где. Но не бойся, Швеция не такая большая страна, чтобы нас не нашли за несколько часов. Как только я увижу подходящую площадку, поведу машину на посадку. Ты немедленно должна объявить готовность к аварийному приземлению. Всем следует принять соответствующее положение. Вы тоже должны быть на местах и пристёгнуты. Я не успею предупредить заранее, буду садиться сразу, как только увижу такую возможность.

Не дожидаясь ответа, Билл Дейл отключил связь.

Всё. Внешний мир для него снова исчез. Есть он, лес за стеклом кабины и последовательность действий, которые надо выполнить, чтобы максимально безболезненно вернуть на землю машину, утратившую способность летать. Левая рука – на рукоять управления тягой двигателя, правая держит штурвал. Так, заранее выпустить шасси, чтобы не отвлекаться потом. И всё внимание в лобовое стекло, на землю под ним. О, вот как раз впереди обрывается сплошной лесной покров, похоже, там пустошь. Чёрт! Поляна идёт под углом к их курсу и вся утыкана одиночными островками деревьев. Так, чуть левее. Кажется, там есть большое свободное пространство. Штурвал чуть на себя, чтобы поддержать, продлить горизонтальный полёт. Нам ещё рано, рано садиться! Держим, держим, доворачиваем влево. Не соскальзывай! Штурвал чуть вправо…

Есть! Прямо по курсу среди леса вдоль их траектории простирается широкая и длинная проплешина. Местами из неё торчат какие-то кусты, но ни одного дерева не видно. Лес, тянущийся вдоль прогала, мельчает на его границах, только некоторые засохшие деревья вторгаются на открытую территорию небольшими мысками. На дальнем краю проплешина упирается в заросший деревьями невысокий гребень, но расстояния до него вполне достаточно для остановки самолёта, тем более на грунте.

Билл выпустил на правом крыле закрылки. Ну, поехали. Сбрасываем скорость и скользим, скользим навстречу стремительно бегущей зелёной поверхности в прожилках бурой, засохшей травы. Держим самолёт почти параллельно земле, не задираем нос, как при обычной посадке. Гасим до предела вертикальную скорость и стараемся коснуться поверхности всеми колёсам сразу. Ещё немного. Метр. Полметра. Касание!

 

***

Колёса шасси врезаются в поверхность и уходят в неё, почти не встречая сопротивления. Во все стороны взлетают вееры зелёного, бурого, рыжего, иссиня-чёрного. Передняя стойка проваливается в жидкое месиво на всю длину, самолёт ныряет носом вниз, прямо в глубину грязи. Фюзеляж отчаянно трещит, из последних сил сопротивляется обрушившейся на него перегрузке, потом всё же не выдерживает и рвётся там, где пилотская кабина и передний сервисный отсек соединяются с пассажирским салоном. Носовая часть самолёта подламывается вниз, под несущуюся следом обезглавленную машину. Та наваливается на неё всей своей многотонной массой, сминает, корёжит вместе с пристёгнутыми к своим креслам пилотами. Рваный обломок металла, как консервный нож, вспарывает грудную клетку второго пилота Билла Дейла…

Он погиб сразу, не ощутив ни боли, ни удушья, когда болотная жижа хлынула внутрь пилотской кабины. Командир экипажа Беннет МакКрейн к этому моменту был мёртв уже примерно четверть часа.

…Вдавив в грязь остатки кабины, самолёт слегка подпрыгивает на ней, как на трамплине, скользит вперёд, рассекая хлябь. Тяжёлые двигатели зарываются в болото. Повреждённая взрывами подвеска левого не выдерживает, моторная гондола отрывается, кувыркается в грязи вслед освободившемуся от её веса крылу. Правый мотор при этом превращается в якорь, вокруг которого сила инерции начинает разворачивать несущийся в жиже самолёт. Хвостовую часть заносит влево и она с размаху налетает на торчащий айсбергом из грязи остов левого двигателя. Тот проламывает корпус и устраивает в кормовом пассажирском салоне месиво из металла обшивки, балок каркаса фюзеляжа, пластика внутренних конструкций, крови, плоти и костей двух супружеских пар и трёх маленьких детей, пристёгнутых к креслам в этой самой безопасной по последней статистике части самолёта…

Рамону Брукнер, сидевшую на служебном кресле в заднем сервисном отсеке, оглушил треск и грохот за её спиной, в хвосте самолёта. Через проход в переборке полетели какие-то обломки, брызги. Что-то больно ударило по плечу. Она даже не попыталась оглянуться и посмотреть, что произошло. Отчаянно цепляясь белыми от напряжения пальцами за сидение, плотно зажмурив глаза, Рамона изо всех сил пыталась удержаться на месте и, не сдерживаясь, кричала, кричала во весь голос.

…Ударившись о собственный оторванный двигатель, самолёт снова разворачивается обрубком передней части фюзеляжа вперёд, несётся, зачерпывая хлябь и постепенно кренясь вперёд. Наклонённый пол пассажирского салона подцепляет из болота оказавшееся на его пути полузатопленное бревно, пролежавшее в воде и грязи много лет и затвердевшее до каменного состояния. Топляк влетает в салон первого класса щербатым комлем вперёд, растопырив острые крюки обломанных сучьев. Словно боевая античная колесница он проносится по проходу между местами «A, B» и «E, F» вдоль левого борта самолёта, пока не застревает, увязнув в мягких сиденьях, раздробленных грудных клетках, оторванных головах и конечностях…

Лукасу Кауфману чертовски повезла, что свободные места в первом классе оказались с правой стороны салона, в конце. Именно там они закрепили, как могли, покалеченных Марси Уильямс и Мэнди Уэстфилд. Там же пристегнулся и он, чтобы быть к ним поближе. Правда, масштаб своего везения он осознал позже. В момент самой катастрофы всё происходило настолько быстро, что он не успевал ни понимать, ни удивляться. Он даже зажмуриться не успел. Единственное, что он отчётливо помнил с самого начала, когда объявили аварийную посадку – это то, что отчаянно зудела ступня. Правая.

Приняв положенную позу, уткнувшись лбом в скрещённые руки, Лукас, как ему казалось, бесконечно долго ждал момента касания. Потом разом и без предупреждения: встряска, рывок вниз и вперёд, оглушительный скрежет и треск в носу самолёта, внезапной вспышкой в салон проникает свет, бросок вверх. Голову оторвало от рук, тело отбросило спиной на мягкую спинку кресла. Самолёт пошёл в занос, потом что-то ударом вернуло его на первоначальную траекторию. Внутрь салона ворвался холодный воздух, полетели брызги воды, грязи, какая-то трава, ошмётки. Вслед за ними откуда-то возникло страшное многорукое чудовище, с чавканьем, хрустом и треском напавшее на пассажиров по левому борту. На плечи навалилась тяжёлая перегрузка от торможения, склонила его вперёд в глубоком поклоне. Несколько бесконечно долгих секунд его вес рос, рос, затрудняя дыхания, сковывая мышцы всего тела. А потом также без предупреждения всё кончилось. Самолёт остановился.

 

***

Коби Трентон открыла глаза, только когда их перестало швырять из стороны в сторону. Свист, треск, хруст, грохот посадки сменился всхлипами, стонами, рыданиями внутри салона. Со стороны первого класса доносились такие крики, что у неё холодел затылок. Но нет. Она не может себе позволить пойти туда. Там Мартин и Лукас. Это их забота. На её плечах – основной пассажирский салон.

Она быстро отстегнула ремень, повернулась к Каре Купер.

– Кара, ты в порядке? Слышишь меня?

Та кивнула в ответ. Доза успокоительного в сочетании с рефлексами профессиональной подготовки вывела Кару из шока и вернула в рабочее состояние. Если это было вообще возможно в такой ситуации. Поэтому, не обращая внимания на кивок, Коби взяла её за плечо и повторила, глядя в глаза:

– В порядке? Точно? Помнишь, что делать?

– Да. Люки и трапы.

– Умница. Начали.

Она встала и повернулась к пассажирам:

– Внимание! Сейчас мы откроем двери, и вы покинете самолёт. Не берите с собой вещи, следуйте указаниям членов экипажа!

Она быстро пошла по проходу в сторону хвоста. Хотя изобретение новой системы хранения топлива и специальных противопожарных присадок свели к минимуму вероятность пожара при посадке, задача быстро вывести пассажиров из аварийного лайнера оставалась приоритетной по любым действующим правилам. Поэтому ей нужно срочно проверить Рамону, вместе с ней открыть задние двери и организовать высадку. Она лавировала между локтями, плечами, встающими с мест людьми, краем глаза подмечая происходящее. Мужчина со сломанным предплечьем одной рукой неуклюже пытается отстегнуть ремень безопасности. Пожилая женщина рядом с ним останавливает его, склоняется к нему, чтобы помочь. Молодой лохматый парень с дурацкой серьгой в форме черепа обнимает свою соседку правой рукой, а левой пытается отвести от её лица ладони, которыми она плотно закрыла глаза. Бормочет ей на ухо что-то мирное, успокаивающее, а она в ответ только трясёт головой и всхлипывает. Знакомый Коби пастор помогает встать девочке-подростку, которая сидела через проход от него. Та наконец-то пришла в себя, ещё бледная, но уже кивает в ответ на то, что быстро-быстро говорит ей мать на незнакомом, но явно южном языке. Пастор указывает им обеим на переднюю часть салона, откуда доносятся щелчки и характерный звук открываемого пассажирского люка. Гомон многих голосов перекрывает шипение и шелест надувающегося аварийного трапа.

Коби проскользнула в задний сервисный отсек. По полу из-под занавески, закрывающей проход в кормовой пассажирский салон, тянулся веер блестящей грязи. Рамона Брукнер уже на ногах, взъерошенная, с красными глазами. Впрочем, Коби боялась даже представить, как она сама выглядит сейчас, поэтому просто кивнула коллеге и попыталась улыбнуться. Похоже, улыбка не удалась. Вместо неё дрожащие губы сложились в какую-то кривую гримасу. Рамона ответила непонимающим взглядом и ухватилась за рычаги, запирающие дверь. Но не успела она повернуть их, а Коби, взявшаяся за занавеску, отдёрнуть её в сторону, как из передней части салона раздались отчаянные возгласы, которые почти сразу перекрыл панический вопль, срывающийся на жуткий, животный визг. Девушки переглянулись и бросились на крик. В салоне навстречу им качнулась по проходам людская масса, отшатывающаяся от распахнутых впереди по обе стороны фюзеляжа дверей. Кто-то там, за головами, неистово размахивал руками и кричал:

– Назад! Все назад! Не подходить к дверям!

Оттуда же неслось:

– Помогите! Нет! Кто-нибудь!

– Руку! Давай руку! Хватайся!

И поверх всего этого отчаянный, истошный визг, который не мог принадлежать человеку и сливающийся с ним, срывающийся на хрип женский крик на непонятном южном наречии.

 

***

Когда Кара Купер развернула аварийный надувной трап по правому борту, она сразу шагнула к противоположной стороне, чтобы открыть вторую дверь. Взялась за рычаг, повернула, навалилась на дверь плечом и бедром, чтобы вытолкнуть её наружу. Рядом с ней остановилась черноволосая женщина, часть левой щеки и уха у которой были закрыты марлей и залеплены пластырем. Брюнетка поддерживала под локоть девочку четырнадцати-шестнадцати лет с бледным, осунувшимся личиком.

Трап справа надулся, принял свою положенную тугую форму. Первой на эту импровизированную горку ступила полная женщина за пятьдесят. Ей помогал, поддерживал под руку лысый, как колено, невысокий мужчина в очках, с седой бородкой и усами:

– Так, дорогая, не спеши. Не бойся, съезжай вниз и отбегай в сторону. Я сразу за тобой.

За их спинами собралась уже порядочная толпа. Кара наконец вытолкнула наружу слегка заклинившую левую дверь, склонилась вниз, чтобы открыть люк и вытянуть наружу надувной трап. Женщина с правой стороны тем временем соскользнула вниз по пологой горке и попыталась сразу освободить место для следующего за ней. Перевалилась через туго надутый баллон и… провалилась в грязь сразу по пояс. Она издала странный звук, нечто среднее между вздохом и всхлипом, взмахнула руками, пытаясь ухватиться за воздух, и испуганно вскрикнула:

– Джим, здесь нет дна! Джимми… о, боже! Я тону, Джимми!

Её муж соскользнул вниз, быстро перекатился к краю трапа, за которым она уже погрузилась в жижу по грудь.

– Хелен, я здесь! Давай мне руку, быстро!

Женщина, растерявшись, замахала руками, пытаясь уцепиться за тугой борт трапа, промахиваясь мимо рук мужчины.

– Джимми! Нет! Джимми!

– Руку! Давай руку! Хватайся!

Наверху, у двери, раздались панические возгласы. Какой-то парень закричал, перемежая английские и немецкие слова:

– Zurück! Все отойти! Здесь болото!

Толпа отшатнулась назад. Кару Купер толкнули так, что она впечаталась теменем в дверную раму. Стоявшую рядом с ней раненую брюнетку вместе с дочерью вынесло к распахнутому левому дверному проёму. Девочка запнулась обо что-то, оступилась, её ладонь выскользнула из руки матери и она полетела вниз. Худенькое тело упало в тёмную, поблёскивающую на солнце массу почти плашмя, выбросив в разные стороны вязкие брызги. И сразу же ушло в трясину, оставив над поверхностью только голову и руки. Девочка попыталась взмахнуть руками, как-то перевернуться. Под грязью прошла волна там, где извивалось её тело. И тогда она закричала. Это не был человеческий крик, голос, зовущий на помощь. Это был истошный, отчаянный визг живого существа, животного, попавшего в смертельную ловушку. Сверху ей ответил вопль матери. Та упала на колени, свесилась из дверного проёма, цепляясь одной рукой за его край, а другой пытаясь дотянуться до дочери растопыренными пальцами. Бесполезно. Ей не хватало примерно метра, чтобы дотянуться до девочки, которая стремительно уходила в топь. Над волнующейся густой поверхностью болота теперь торчали только руки по локоть и лицо. Всё происходило так быстро, что люди наверху, в дверном проёме, просто не успели повернуться и что-то сделать, как-то прийти на помощь. Сорвавшись на хрип, брюнетка вдруг качнулась назад внутрь салона, напружинилась и неуклюже прыгнула. Она плюхнулась рядом с девочкой, провалилась сразу почти по плечи, неуклюже взмахнула руками, как морская птица, которая, угодив в разлив нефти, безуспешно пытается выбраться из клейкой ловушки. Поймала дочь за руку, попыталась потянуть её наверх, не понимая, что при этом тонет сама, тонет стремительно. Взмахнула второй рукой, подняла веер грязи, шлёпнула ей в бесполезной попытке плыть, издала отчаянный вопль на непонятном наречии – то ли призыв, то ли имя. Болотная жижа втягивала их в себя. Отчаянный визг сменился хрипом и клокотанием, потом бульканьем, четыре руки плеснули грязью в разные стороны в последней попытке всплыть на поверхность. Из глубины болота вспучились тусклые непрозрачные пузыри, лопнули, выпустив наружу отвратительный запах. И поверхность снова замерла, застыв причудливым узором прожилок грязи разного оттенка.

Наверху, в проёме распахнутой двери, кто-то отчаянно вскрикивал, кто-то рыдал в ужасе, закрывая рот руками, кто-то подхватывал других за плечи, за руки, удерживая от падения. С противоположной стороны самолёта Джим наконец-то взял свою жену Хелен в надёжный захват, сцепил пальцы рук в замок у неё на спине и теперь тащил обратно на трап, напрягаясь изо всех сил. Его лысина налилась кровью, стала пунцовой, как малина. Какой-то мужчина в костюме соскользнул вниз ему на помощь. Всё это происходило вокруг Кары Купер, и, в то же время, как будто не с ней. Она сидела у переборки, уперев ноги в порожек левой двери. Уперев изо всех сил, чтобы не дай бог не вывалиться наружу. Кара обхватила себя руками, пытаясь унять колотившую всё тело крупную дрожь, и не отрывала взгляда от коварно ровной, поблёскивающей солнечными зайчиками, равнодушной ко всему живому поверхности болота. Нет, чтобы не случилось, она больше не встанет и никуда с места не двинется.

Похоже, на этот раз она выбыла из строя окончательно.

 

***

Отстегнувшись и не обращая внимания на крики вокруг, Лукас первым делом проверил девочек. Марси Уильямс ответила на его похлопывание по щекам тем, что открыла глаза, замутнённые страданием, и слабо качнула головой. Дыхание давалось ей с трудом, перегрузка при посадке явно ухудшила состояние старшей стюардессы. Мэнди Уэстфилд, как ни странно, пришла в себя, в полном недоумении пыталась осмотреться и скребла пальцами по лентам скотча, которыми её крест-накрест примотали к спинке сиденья, чтобы зафиксировать на время посадки.

– Мэнди, Мэнди, тише, тш-ш-ш, это я, Лукас, – он погладил её по щеке, повернул лицом к себе. – Ты ранена, тебе нельзя шевелиться.

– Ра… ранена? – шевельнула она посиневшими, пересохшими губами. – Что… что произошло?

– Авария. Мы уже сели. Аварийная посадка. Ты не шевелись, пожалуйста, ладно? Мне надо помочь пассажирам и я к тебе вернусь. Договорились?

Она кивнула. Лукас выпрямился, повернулся к салону. Там явно открылся филиал ада. Грязное, чёрное бревно торчало в левом проходе между креслами, не дойдя до переборки в конце салона примерно полутора метров. Во все стороны от него щетинились обломки сучьев, острые расщеплённые концы многих были перемазаны красным. Такими же красными брызгами были обильно заляпаны стены, потолок салона, обивка кресел.

– Мартин! – Лукас Кауфман поискал глазами коллегу. Тот перед посадкой сел в средний ряд вперёд, чтобы сразу прийти на помощь пилотам, если потребуется. Сейчас на том месте из-за спинки кресла виднелся только край плеча в знакомой форменной рубашке и трикотажной безрукавке. Лукас поспешил туда, скользя по жиже, покрывающей пол. Навстречу ему выбирались из своих кресел потрясённые, оглушённые, не до конца очухавшиеся пассажиры, перемазанные грязью и красным. Он скользнул на пустое сиденье в ряду позади Мартина, схватил его за плечо, встряхнул, потянул вправо. Тело в ответ безвольно качнулось, из-за спинки кресла вместо рыжеватого затылка выскользнул бесформенный обрубок шеи в воротнике, залитом красной жидкостью, перепачканном грязью и брызгами чего-то серого. Лукас отшатнулся, отдёрнул руку от плеча, как будто оно за мгновение раскалилось добела. Его замутило, он согнулся и обильно выдал всё содержимое желудка на залитый болотной жижей и кровью пол.

Через обезглавленную переднюю часть фюзеляжа внутрь салона проникал яркий солнечный свет, холод, дух затхлости и гнили от болота, смешивавшийся внутри с запахом разделочного цеха скотобойни. Уцелевшие пассажиры по правому борту торопливо отстёгивались и старались убраться поскорее от этого жуткого аромата, ещё более страшного зрелища в левой стороне салона и непонятной, но крайне неприятно выглядящей жижи, которая не спеша заползала в салон через зияющую дыру впереди самолёта. Лукас несколько секунд просидел, согнувшись, восстанавливая дыхание и глядя, как его рвота на полу разбегается ручейками, смешиваясь с грязью. Желчь отвратительно жгла горло. Потом он вытер рукавом рот и, стараясь не смотреть на останки Мартина впереди, глянул налево. Там всё выглядело намного, намного хуже. По сравнению с этим бедняга Мартин казался просто везунчиком. Те пассажиры, кто сидел вдоль прохода, получили ужасающие рваные увечья. Почти все они или погибли мгновенно или умирали сейчас, исходя кровью из ран на месте оторванных конечностей, распоротых шейных вен и артерий или хрипло теряя остатки воздуха из повреждённых под раздробленными грудными клетками лёгких. Те немногие, которые сидели возле иллюминаторов и остались невредимы, оказались заблокированы сучковатым чудовищем и телами его жертв.

– Oh mein Gott, Emma! – Седой мужчина в отчаянии сжимал обеим ладонями левую руку сидящей рядом с ней женщины. У той не хватало правой руки ниже плеча и значительной части головы. На ряд ближе к концу салона девушка немного за двадцать уже отстегнулась и, повернувшись на сиденье спиной к борту, пыталась ногами отпихнуть от себя громоздкое тело своего соседа. Тело безвольно мотало головой, рассечённой от правой глазницы до уха, упиралось в толстый сук, увязший в его груди, и отказывалось смещаться хоть чуть-чуть. Девушка рыдала в голос и продолжала колотить, толкать труп ногами. В самом конце салона, там, куда не дотянулся расщеплённый таран топляка, молодой парень заходился абсолютно не уместным истерическим смехом. Женщина лет сорока кричала на него и звонко лупила по щекам, пытаясь привести в чувство.

Лукас чувствовал, что у него кружится голова и никак не мог решить, что же ему делать. В этот момент из-за переборки раздались отчаянные выкрики, которые заглушил такой жуткий вопль, которого он отродясь не слышал. Похоже, там дела были ещё хуже, чем у них. Пассажиры, столпившиеся в проходе, отшатнулись назад. Лукас вышел из ступора и прямо по сидениям, перелезая через спинки, двинулся в сторону основного салона.

 

***

Когда Коби с Рамоной протолкались к открытым передним пассажирским дверям, они обнаружили там смесь хаоса и бурной активности. Часть пассажиров валила им навстречу по проходам, будто за распахнутыми люками их подстерегали дикие звери, готовые ворваться внутрь салона. Возле левой двери непонятным образом возникло пустое место, в которое все боялись вступить, только судорожно всхлипывали и причитали на его границе. На открытом пространстве были видны только ноги какой-то женщины, сидящей на полу и прижавшейся к переборке. Через правую дверь несколько мужчин, подбадривая друг друга многоязычными возгласами, втягивали полную перепуганную женщину, перемазанную ниже плеч жидкой грязью. Никто и не думал покидать самолёт, как этого требовала инструкция. Из-за занавески, закрывающей проход в первый класс, доносились крики, рыдания, стоны, выглядывали перепуганные лица.

– Что здесь происходит?

Заговорили все разом, на разных языках, перебивая друг друга, указывая на раскрытые двери, особенно на левую. Коби, наклонилась вперёд, чтобы разглядеть женщину, сидящую на полу. Узнала Кару Купер. Та безучастно смотрела вперёд, обхватив себя руками, легонько покачивалась взад-вперёд. На скуле у неё красовалась свежая ссадина. Видимо в суматохе кто-то крепко её зацепил или случайно стукнул. Не обращая на рану внимания, Кара смотрела прямо перед собой и тихонько, еле слышно скулила. Коби присела перед ней на корточки:

– Кара?

Та даже не отреагировала.

– Кара, что здесь произошло? – мягко, но требовательно повторила Коби. Приложила ладонь к щеке коллеги: – Кара, посмотри на меня.

Она взглянула на неё невидящим, блуждающим взором:

– Коби?

– Ага, это я. Скажи мне, что здесь случилось?

– Они… они… раз, и их не стало…

Кто-то из пассажиров наклонился и стал рассказывать Коби на ухо, что произошло. Она слушала вполоборота, холодела внутри и не отрывала глаз от лица Кары. В правую дверь меж тем втянули запыхавшегося мужчину с бородкой и усами. Тут же несколько рук снова нырнули вниз, ухватили что-то, потянули вверх. Над порогом двери возникла рука, потом знакомое лицо. Пастор. Его втащили наверх, он плюхнулся на пол, привалился к переборке по другую сторону прохода в салон первого класса. Сипло, глубоко дышал, восстанавливая дыхание. Повёл глазами, встретил взгляд Коби. Легонько кивнул.

– Коби… Мисс Трентон. Мы посреди болота. Плюхнулись в самую трясину. Никого… – у него перехватило дыхание. Пастор сглотнул, кашлянул и продолжил: – Никого нельзя выпускать из самолёта, пока мы не осмотримся.

Занавеска вверху распахнулась, в проход высунулся Лукас Кауфман.

– Коби?

– Что впереди, Лукас? Пилоты, пассажиры, девочки?

Лукас немного завис, подбирая слова:

– Девочки в порядке. С пассажирами беда. Есть погибшие, раненные. Много. Пилоты… Пилотов больше нет.

– Как нет? – пастор вскинул на него снизу голову.

– Ни пилотов, ни кабины. У нас оторвало нос.

– Совсем? – пастор поднялся с пола, выпрямился во весь немаленький рост, заглянул поверх плеча Лукаса в салон первого класса. Снова повернулся к Коби. – Нужно срочно перевести пассажиров в среднюю часть самолёта. Там самая широкая часть фюзеляжа, плюс крылья. Это послужит нам опорой на болото и снизит нагрузку на носовую часть, чтобы мы не набирали воду и грязь. Так мы дольше останемся на плаву. Хвост самолёта цел?

Коби посмотрела на Рамону. Та в ответ пожала плечами – не знаю. Трентон повернулась к остальным.

– Делаем так. Я иду и проверяю хвост. Рамона, ты отводишь людей в середину. Пастор, пожалуйста, помогите увести Кару вместе с другими. Лукас, вы с Мартином выводите пассажиров из первого класса, потом переносите оттуда наших девочек…

– Коби, – прервал её Лукас. – Мартина тоже больше нет.

Она прерывисто вздохнула, принимая очередной удар, помолчала пару секунд, а потом вдруг резко мотнула головой, сбрасывая с ресниц непрошенные слёзы, и выругалась. Безадресно, но с глубоким чувством.

– Простите. Ладно. Действуем так же, только девочек перенесём потом общими усилиями. Побежали.

– Да, и надо бы закрыть двери, – пастор кивнул головой на открытые пассажирские люки. – От греха подальше.

Коби кивнула.

– Хорошо. Господин пастор, вы меня не подстрахуете?

Люди возле левой двери торопливо расступились. Она подошла к краю, взялась за края дверного проёма. Пастор Майер позади неё крепко расставил ноги, правой рукой ухватился за край переборки между салонами. Левой плотно обнял Коби спереди за талию. Рука под рукавом пиджака была сильной и жилистой. Она высунулась немного из открытого люка, стараясь не смотреть вниз, взяла и потянула на себя дверь. Та не сразу вошла в слегка деформированную окантовку дверного проёма, пришлось несколько раз с силой дёрнуть за ручку, прежде чем дверь плотно закрылась. Коби повернула рычаг, запирая замок, обернулась внутрь салона.

– Спасибо, господин пастор.

– Клаус. Так короче. Это сэкономит нам кучу времени.

– Хорошо… Клаус. Правую дверь мы пока закрыть не сможем – там трап.

– Ничего, что-нибудь придумаем, – пастор подозвал двух парней, которые помогали втянуть его в салон и сейчас внимательно слушали их разговор, бросил им несколько фраз по-немецки. – Идите, Коби. Здесь мы разберёмся.

И наклонился к Каре Купер.

 

***

Отвести стюардессу, впавшую в шок, оказалось не так просто. Как только Клаус Майер попытался поднять её с пола, та начала паниковать. Дыхание участилось, пальцы заскребли по переборке, девушка начала испуганно всхлипывать и как-то даже подвывать с придыханием. Настолько страшной ей казалась перспектива подняться на ноги в опасной близости от раскрытого люка, за которым затаилось ужасное чудовище, способное меньше чем за минуту проглотить, засосать в себя человека. Хорошо, что они закрыли ближайшую дверь, а вторую, правую, за которой свисал надувной трап, двое молодых людей по просьбе Клауса закладывали чемоданами и сумками, вывалившимися с багажных полок. Майер присел, склонился к бедняжке, легонько обнял, так, чтобы она уткнулась лицом в его плечо. И зашептал на ухо бесконечную песнь утешения, хорошо отработанную за годы служения и участия в многочисленных людских трагедиях, когда главным зачастую оказывается не смысл произнесённого, а тембр, интонация, баюкающая монотонность речи. Не прошло и минуты, как стюардесса затихла, обмякла, доверчиво прижалась лбом к его плечу. Он очень осторожно обнял её левой рукой за талию, приподнял с пола. Медленно, шаг за шагом, то ли повёл, то ли понёс вглубь салона. Там рассаживала пассажиров по местам невысокая мулатка с короткой стрижкой, Рамона. Пастор нашёл место в среднем ряду, подальше от иллюминаторов, рядом с пожилой голландкой. Та помогла усадить и пристегнуть девушку, обняла за плечи, пристроила её голову у себя на плече, погладила по волосам. Из-под закрытых век стюардессы побежали влажные струйки.

За гомоном множества голосов из хвоста самолёта послышались звуки, как будто там кого-то тошнило по полной программе. Майер поспешил туда. Не успел он войти в задний сервисный отсек, где пол был перемазан кровью и грязью, как из-за занавески кормового салона вынырнула Коби Трентон. На ходу она вытирала рот рукавом блузки. Пальцы и губы у неё мелко дрожали, лицо побледнело так, что грязь на щеках стала особенно заметной и контрастной. На немой вопрос пастора она только покачала головой.

– Никто не выжил. Похоже, мы налетели на что-то во время посадки. Там ни одного целого тела, так что…, – она прижала ладонь ко рту, потом провела ею по горлу сверху вниз, как будто заталкивая обратно то, что снова рвалось наружу. – Да, и у нас здесь тоже дыра в фюзеляже. Не скажу, что мы тонем, но…

Тут Коби вполголоса, но красочно объяснила, что она думает про их перспективы.

– Извините.

– Ничего страшного. Коби, я не верю в сказки про бездонные болота. Всякое болото – это бывшее озеро, так что дно у него есть. Здесь плоский рельеф местности, поэтому вряд ли наша трясина ужасно глубока. Кроме того, у дна наверняка лежат более плотные слои, на которые может опереться самолёт. Поэтому судьба «Титаника» нам не грозит. Вопрос вдругом: насколько глубоко мы в итоге увязнем, сможем ли мы безопасно оставаться в салоне или нам придётся выводить людей на крылья. И потом – удастся ли нам перебраться на твёрдую почву или придётся сидеть и ждать спасателей?

– Хорошо, Клаус, мне очень хочется верить в то, что мы не потонем. Как по-вашему, мы можем что-нибудь сделать ещё?

– Не знаю наверняка, но было бы неплохо кому-то выбраться на крыло и осмотреться. Возможно, твёрдая почва в двух шагах и мы можем прямо сейчас выбраться из ловушки.

Коби поразмыслила, непроизвольно теребя пальцами уголок воротника блузки.

– Ладно, давайте осмотримся. Вы знаете, как открываются аварийные люки над крыльями?

– Ну, в брошюре по правилам безопасности, которую вы нам показывали перед взлётом, всё вроде бы выглядит просто.

– Так и есть. Идёмте.

Они прошли в середину самолёта. Там Коби обратилась к лохматому парню с серьгой в форме черепа:

– Сэр, вы не могли бы нам помочь? Мы хотим открыть аварийные люки над крыльями и осмотреться. Сможете открыть вот этот, по правому борту?

– Без проблем. – Парень отцепил от своего предплечья руки бледной заплаканной спутницы, поднялся с кресла.

Майер шагнул было к левому борту, но Коби поймала его за локоть.

– Господин пастор, я хочу вас попросить помочь Лукасу впереди, в первом классе. Пожалуйста. Здесь мы справимся.

– Не вопрос, конечно.

Он повернулся и заспешил в нос самолёта.

 

***

Лукас Кауфман очень обрадовался, когда пастор пришёл к нему на помощь. У того явно был опыт поведения в непростых ситуациях. Пока Лукас выводил из салона немногочисленных оставшихся пассажиров и помогал выбраться через спинки кресел тем, кто оказался заблокирован по левому борту бревном и телами погибших, пастор сразу пошёл к мертвецам. Щупал пульс, бегло осматривал, поднимал веки закрытых глаз. Губы его при этом непрерывно беззвучно шевелились. Иногда он замирал на пару секунд, склонял голову, потом шёл дальше.

Итого на двадцать пять человек, находившихся в салоне первого класса в момент посадки, у них набралось девять покойников, включая бедолагу Мартина. Ещё шесть человек оказались ранены – трое отделались порезами и рассечениями, двое получили крайне неприятные рваные раны с возможными переломами, у одной женщины была обширная травма плеча. Плюс две стюардессы, пострадавшие ранее. Остальные обошлись испугом и обильной порцией болотной жижи, влетевшей в салон после того, как отвалился нос. Пострадавшим оказали первую помощь на месте, потом отправили в основной салон, под опеку Коби и Рамоны. Приходилось поторапливаться – самолёт по-прежнему кренился вперёд, и грязь не спеша, но неотвратимо продолжала вползать в салон. Это очень нервировало. Поэтому погибших даже не пытались вынести, просто проверили карманы и забрали документы, смартфоны – всё, что могло помочь их идентификации в дальнейшем.

Настало время переносить девочек. Марси Уильямс была в полузабытьи, только глухо постанывала, пока её перекладывали из кресла на одеяло, а потом несли по проходу. Мэнди Уэстфилд, напротив, пребывала в полном сознании. Её лицо, бледное до желтоватого воскового оттенка, покрывала мелкая испарина, губы искусаны, из уголков глаз бегут слёзы. Она не имела возможности посмотреть на свою повреждённую ногу, но отчаянная жгучая боль ясно давала ей понять, что случилось что-то очень серьёзное. Перед тем, как разорвать ленты скотча, которыми её примотали к спинке кресла, Лукас присел рядом с ней и наклонился к самому лицу.

– Мэнди, мы сейчас отстегнём тебя от кресла. Пожалуйста, попытайся не двигаться сама. И вниз не смотри, ладно? – и зачем-то добавил: – Всё будет хорошо, обещаю.

Когда они внесли её в главный салон, все уже были в средней части самолёта. Кто-то просто сидел на местах, кто-то пытался помочь пострадавшим. Несколько человек вместе с Рамоной возились возле женщины с длинной рваной раной на бедре, которую принесли из первого класса. Оба аварийных люка над крыльями были распахнуты, через них внутрь салона тянул сквозняк. Они пристроили Мэнди на кресле, которое разложила Коби Трентон. Та сразу же опустилась рядом, выудила откуда-то аптечку первой помощи, вытряхнула из упаковки шприц-тюбик с обезболивающим.

– Так, Мэнди, потерпи чуть-чуть, сейчас станет легче.

Из аварийного люка над правым крылом появился лохматый парень с серебряной серьгой в форме черепа. Протопал по проходу, открыл багажную полку, снял с неё средних размеров чемодан. Вернулся к люку и вместе с чемоданом вылез на крыло. Коби коротко глянула на Лукаса, а потом кивнула вслед лохматому парню – глянь, что там происходит. Лукас пришлось обойти полсалона, чтобы пробраться к аварийному выходу. Когда он вышел на крыло, его ослепило солнце, дух перехватило от ветра, дувшего вдоль болота, в которое они плюхнулись. Парень с чемоданом уже успел дойти почти до конца крыла. За его руку цеплялась заплаканная девушка, быстро говорила что-то. Он в ответ ей громко доказывал:

– Нет, ты сама посмотри! Вот, пара метров от крыла – видишь? Это трава. Трава и куст. Они не растут на трясине. Значит, там твёрдая земля и мы можем выбраться прямо сейчас.

– Эд, пожалуйста! Не надо ничего делать! – девушка в полном отчаянии пыталась отговорить парня от какой-то рискованной затеи.

– Милая, да здесь нет ничего опасного. Вот смотри, – парень широко размахнулся и двумя руками зашвырнул чемодан вперёд.

Лукас почти дошёл до места на крыле, где стояла парочка. Отсюда было видно, что чемодан перелетел полосу открытой грязи, взбаламученную падением самолёта, и плюхнулся на заросшую травой кочку, у подножия низкого куста. Из травы в разные стороны вылетели ярко блеснувшие на солнце водяные брызги, стебли примялись, но чемодан остался лежать так, как будто под ним действительно была твёрдая почва.

– Ну, теперь видишь? Я могу допрыгнуть туда, если хорошенько разбегусь, – Эд сделал такое движение, как будто и правда собирался отойти по крылу и разбежаться. Девушка взвизгнула и вцепилась ему в рукав.

– Не смей! Это тебе не горы и ты не на своём дурацком сноуборде!

– Сэр, что вы собираетесь делать? – Лукас подошёл к ним вплотную.

Парень глянул на него недоумённо:

– Я? Ну… я собирался перепрыгнуть вон туда, там явно твёрдая земля и…

– А зачем, позвольте спросить? – раздался голос у Лукаса за спиной. Он оглянулся – там стоял подошедший пастор и мрачно сверлил глазами лохматого.

– Ну, если там окажется твердая земля, то мы могли бы перепрыгнуть туда и выбраться из самолёта.

– Прекрасно. Можно я сначала сделаю несколько уточнений к вашему плану? Если там окажется земля – это великолепно. А если не окажется? Вы бросили чемодан и считаете, что этого достаточно для проверки?

– Ну да, – говоря это, Эд выглядел так, будто его только что посетило неожиданное сомнение.

– Сколько весит ваш чемодан? Килограммов пятнадцать, от силы семнадцать? Да, может быть для его веса там достаточно надёжный грунт. А на сколько потяните вы? Кило на семьдесят пять, не меньше. Я прав?

– Семьдесят восемь, – неохотно согласился парень.

– Ну вот. Для того, чтобы трава могла расти, достаточно слоя почвы в пять-десять сантиметров, для куста хватит пятнадцати, от силы двадцати. Что, если там, куда вы зашвырнули чемодан, есть только этот поверхностный слой, а под ним точно такая же трясина, как и вокруг? Для болот это обычное дело, поверьте мне, там, где я вырос, они тоже встречаются. И вот вы разбегаетесь, прыгаете и всем своим весом пробиваете в этом слое лунку, как в весеннем льду. Что вы будете делать? За что ухватитесь? Будете медленно идти ко дну на глазах своей девушки?

Упомянутая девушка внезапно с размаху залепила парню пощёчину. Слёзы у неё высохли, на скулах загорелись пятна боевого румянца, а в глазах появился хищный блеск.

– Почему ты, – она замахнулась левой рукой и отвесила Эду такую же оплеуху с другой стороны. Для симметрии. – Почему ты никогда никого не слушаешь!? Ты, самовлюблённый сукин сын!

Она замахнулась правой, чтобы продолжить воспитательную работу, но Лукас рефлекторно перехватил её за запястье и потянул в сторону, откуда девушка не дотягивалась до своего парня. Зато там она могла свободно рассказать окружающим всё, что о нём думает. Эд в это время внезапно стал похож на пятиклассника в кабинете директора. Он мрачно пялился на свой чемодан и потирал щёку с отчётливо проступающим оттиском пятерни.

Пастор продолжал.

– Хорошо, даже если вдруг окажется, что там твёрдая земля или что грязи там всего по колено, что дальше? У нас не все такие резвые прыгуны, как вы. Есть люди в плохой спортивной форме, есть просто пожилые. В конце концов, у нас почти два десятка раненых, их них многие в тяжёлом состоянии. Как мы будем спасать их? Раскачаем за руки, за ноги и швырнём? Молодой человек, это очень хорошо, что вы увидели потенциальную возможность к эвакуации, но почему вы не поделились с окружающими? С членами экипажа, в первую очередь? Ведь они до сих пор несут ответственность за каждого пассажира на этом самолёте.

Говоря это, пастор, тем не менее, больше не смотрел на Эда. Он рассматривал кочку, траву, куст, чемодан и полосу грязи, отделяющую их от крыла самолёта. Внезапно он обратился к Лукасу:

– Скажите, мы ведь можем использовать надувной трап в качестве плота?

– Конечно. Его нужно просто отсоединить от фартука…

– Отлично. Тогда давайте подумаем, как нам его зацепить и перетащить от люка к этому концу…

Неожиданно до них донёсся крик. Эхо разнесло его так, что они завертели головами в разные стороны, пытаясь определить направление, откуда он идёт. Крик повторился. Лукас лихорадочно оглядывался и вдруг заметил на невысоком гребне справа от них человека. Он стоял над обрывчиком, спускавшимся к поверхности болота, заросшей травой и низким кудрявым кустарником. За его спиной среди деревьев маячили ещё несколько фигур. Человек приложил ко рту ладони рупором и кричал, обращаясь к ним на непонятном языке, хотя внутри у Лукаса возникло отчётливое ощущение, что когда-то он эти слова слышал и понимал их смысл. Он глянул на пастора. Тот стоял и внимательно смотрел на кричавшего с выражением, как будто тот разбудил в нём воспоминание о чём-то очень давнем.

– Господин пастор, вы его понимаете?

Майер кивнул.

– И что, что он говорит? – Эд вышел из состояния провинившегося школьника и во все глаза смотрел на берег. Его подруга, выскользнув из рук Лукаса, забыла про все претензии к своему парню, обеими руками обвила его локоть и тоже глядела на незнакомца.

– Он говорит, чтобы мы оставались на месте. Что они нам помогут.

– Здорово! Наконец-то!

– Вот только…

– Только что?

– Что, господин пастор, что?

– Я не могу себе представить, как он тут оказался.

 

Глава 9

 

После того, как Смирнов докричался до людей, стоявших на крыле самолёта – один из них, высокий мужчина средних лет, помахал им в ответ и кивнул головой – Андрей подозвал Новикова:

– Серёга, срочно свяжись с Рустамом, скажи ему, чтобы брал самые вместительные машины, всех свободных людей и гнал сюда. Если на борту больше двадцати человек, мы их своими силами не вывезем. И пусть Марина готовится принимать раненых. Судя по отломанному носу, без них не обойдётся.

Остальные тем временем подтаскивали инструменты, осматривали деревья, прикидывая, какие из них удобнее всего завалить, чтобы соорудить основу для гати. Дело было привычным. Живя среди тайги и болот, уметь делать такие вещи необходимо. Не прошло и пятнадцати минут, как от стоявших на ближайшем просёлке машин принесли две бензопилы, топоры, канистры с горючим. Громко взревели моторы пил, птицы испуганно метнулись в стороны из-под крон деревьев, поплыл сизый дымок выхлопа. Заскрипел, засвистел под острыми зубьями тонкий подлесок. Сам Андрей, натянув перчатки и ухватив топор, споро рубил тонкие деревца, освобождая пространство для пильщиков.

Им не хватало рабочих рук. Трёх человек, хочешь – не хочешь, пришлось оставить в дозоре. Не бросишь же без присмотра три машины со всяким добром, особенно, если бензопилы на два голоса рассказывают всей округе, где они находятся. Итого получаются пятеро работников: двое с пилами, двое им помогают и один просто машет топором. Такой вот скромной бригадой им предстояло соорудить примерно сорокаметровую гать. Хорошо, что здесь, на скально-песчаном пригорке на краю болота, остатке древнего ледникового периода, росли не только обычные ели, но и три-четыре сосны, более высокие, которых должно было хватить почти до самого крыла. Правда, тонкие древесные верхушки там уже не давали бы нужной опоры, ну да ладно, что-нибудь навалим сверху, когда туда доберёмся.

Размахивая топором, Андрей искоса поглядывал на самолёт. Да, нос он потерял некстати. Ишь, как увяз в трясине. И продолжает погружаться. До открытой пассажирской двери осталось не больше полуметра, выпущенный аварийный надувной трап плавает на грязи уже почти горизонтально. Так, а что это с ним происходит? Смирнов прервался на полминуты, выпрямился, поднёс бинокль к глазам. Ага, они его отцепляют. А ещё какой-то мужик с крыла забросил на него сумку, привязанную к стропам, и теперь подтягивает поближе к себе. Не иначе, хотят перегнать его, как надувной плот, к концу крыла и выстроить свою часть моста к ним навстречу. Молодцы, буржуины, не сидят, сложа руки! Надо только предупредить их, чтобы не спешили, пока ребята не положат первые деревья.

– Эй, на самолёте! – заорал Андрей, пытаясь перекричать визг цепных пил. Человек на крыле поднял голову. – Не спешите! Сначала мы, – Смирнов указал на деревья, а потом жестами изобразил, как они падают в болото. – А потом уже вы подтаскивайте свой плот! Ты понял?

Человек на крыле махнул рукой из стороны в сторону, кивнул. Вроде как понял. Подтянул трап к крылу, ухватил его руками за туго надутый баллон и присел на корточки, повернул голову в ожидании в их сторону. Тем временем на крыло выбралось уже не меньше десятка человек и за аварийным люком маячили головы новых желающих.

«Это лишнее!» – успел было подумать Андрей, как на крыле появились давешний высокий мужчина в костюме и с ним девушка в униформе. Не иначе, стюардесса. Они на пару живенько загнали почти всех обратно в салон, на крыле остались только четверо – высокий в костюме, мужик, державший трап и ещё пара человек. Спустя минут десять из люка появился парень в белой рубашке и жилете, похоже, тоже стюард. Следом за ним вытолкнули объёмистый свёрток в чехле. Те трое, кто стоял на крыле без дела, подбежали к нему, помогли перетащить свёрток к задней части. Не прошло и двух минут, как там развернулся ещё один надувной трап.

«Отлично!».

За это время они сами уже успели расчистить площадку от мелкой поросли и Серёга Новиков, ловко орудуя пилой, подгрызал ствол высокой сосны, росшей на краю обрывчика. Андрей соорудил себе длинный кол и готовился вместе со вторым помощником упереться в ствол дерева, направляя его падение в нужную сторону. Зубья цепи с визгом вреза́лись в древесину, в воздухе перемешивался острый запах бензинового выхлопа со смолистым ароматом свежего распила. Опилки припорашивали всё вокруг чистым светлым снежком. Наконец внутри сосны что-то хрустнуло, она заскрипела, Новиков заорал: «Давай!» – и отпрыгнул с пилой в сторону. Андрей с напарником навалились со всех сил, упёрлись ногами в рыхлый, засыпанный хвойными иглами грунт, длинные колья вонзились в рыжую кору. Сосна заскрипела, затрещала, покачнулась и стала заваливаться вперёд, цепляя ветви соседних деревьев. Сверху посыпался дождь из хвои, старых шишек, мелких веточек, чешуек коры. Огромное дерево вырвалось из общего строя леса и полетело вниз, соскользнув комлем с обрывчика. Широкая крона ухнула на заросшее травой и кустарником плоское пространство неподалёку от оконечности правого крыла самолёта, разбила его обманчиво твёрдую поверхность. В воздух взлетели комья земли и фонтаны грязи. Как и следовало ожидать, этот как бы газон нависал карнизом над жидкой трясиной, в которую превратилось древнее озеро. Со временем оно, конечно, зарастёт полностью, превратиться в торфяную пустошь, но за ближайшую сотню лет тонкий слой травянистой почвы вдоль берега поймает ещё немало жертв в свою коварную ловушку.

– Вот так! Как по струнке легла, – Новиков аж притопнул ногой от удовольствия. – Ну, мальчишки, давайте-ка ещё несколько штук так же в рядок положим. Понеслась!

 

***

Спину припекало солнце, а в лицо дул свежий, прохладный ветерок, нёсший в себе явственный запах зимы. Неудивительно, если учесть, что плоское горное плато, лежащее перед ним на другом берегу Нэрёй-фьорда там и сям покрывали пласты снега, не собиравшиеся уступать своих прав поздней северной весне. Под ногами, за краем гранитного уступа, на котором он сидел, долина была ещё полна теней, поэтому казалась узкой и не слишком глубокой. Карл прекрасно знал, что это впечатление обманчиво. Буквально вчера, когда под конец дня их катер шёл по фьорду, ему приходилось задирать голову, чтобы разглядеть его края, которые казались безумно высокими и недостижимыми. Однако ж, не так страшен чёрт, как его малюют и вот, благодаря раннему подъёму и долгому походу он сидит на самой верхотуре, и разглядывает лежащий перед ним величественный пейзаж.

Карл расстегнул нагрудный карман куртки, выудил из него цилиндрический контейнер. Из правого кармана достал коробок спичек, машинально потряс его над ухом. Отвернул колпачок цилиндра, вытряхнул на ладонь толстый столбик окурка кубинской сигары. Поправил красно-золотое бумажное кольцо сигарного банта с витиеватым гербом «». Покрутил тугой цилиндр в пальцах, провёл им под носом, вдыхая аромат. Вынул из левого кармана никелированную гильотинку с выгравированными на ней дубовыми листьями, откусил пару миллиметров с головки сигары, чтобы обновить прикус. Ещё раз тряхнул коробок, вынул спичку. Отвернулся от фьорда лицом к солнцу, чтобы защитится от порывов прохладного ветра. Несколько секунд водил кончиком пламени по покрытому тонким слоем сизого пепла обрубку ножки сигары, пока на нём не разгорелся устойчивый малиновый уголёк и в рот не потянулся насыщенный горьковатый дым.

Он, конечно, понимал, что с точки зрения высокого искусства курить сигару в несколько приёмов было совершенно неправильно. Якобы раскуривание остывшего окурка убивает первоначальный вкус, делает его горьким и вообще, это удел скряг и нищебродов. Однако ему на это совершенно наплевать. Карл курил сигары не потому, что был заядлым курильщиком. Это действие символическое, можно даже сказать, сакральное. Раз в году он брал отпуск на несколько дней, забирался в какую-нибудь даль, закуривал сигару и предавался размышлениям. В зависимости от погоды и настроения мог выкурить её целиком, а мог всего наполовину. Или на треть. Тогда он давал ей погаснуть, прятал оставшийся окурок в контейнер и убирал до следующего года.

Ему доводилась курить сигару на солёном ветру, стоя на серых скалах Ирландии. Вдыхать ароматный дым, сидя на пятой точке на песке пляжа западного побережья Коста-Рики и провожая взглядом тонущее в океане огромное багровое солнце. Однажды Карл пыхтел, стоя на крыше небоскрёба и наблюдал, как танцуют ночные огни небоскрёбов Гонконга в отражении вод бухты Виктории. В тот вечер он был крепко пьян и поэтому плохо помнил, о чём тогда думал, и какой вкус имел табачный дым. Более того, он потом даже не мог вспомнить имени той китаянки, которая стояла, прижавшись к его плечу, и безумолку несла какую-то чушь на своеобразной местной версии английского. Впрочем, можно достаточно уверенно предположить, что он думал тогда о разводе, неблагодарности женщин и общей несправедливости жизни. В том году он был ещё достаточно молод, чтобы переживать из-за таких пустяков.

Этой весной Карл решил отправиться куда-нибудь поближе. Оказалось, что и в трёх часах лёта от места его постоянного проживания можно найти потрясающей красоты места, наполненные первозданной природной энергией и мощью, на фоне которых все ужасные драмы и трудности современного человека начинают казаться мелкой шелухой, недостойной малейшего внимания. Умом, то есть холодной, логической частью рассудка он прекрасно понимал это и так. Но здесь бездонное голубое небо, тёплое солнце, тёмно-серый гранит в ярких пятнах лишайника, сочная зелёная трава у подножья утёсов вкупе со свинцовой лентой холодной воды, извивающейся в тени на дне ущелья, давали такой разительный контраст с обычной суетой повседневной жизни, что вспоминать о чём-то мелком даже не хотелось. Этим опровергалось одно из правил психологии, требующее для решения проблемы детально разобрать её, пережевать и выплюнуть. Оказывается, достаточно соотнести проблему с чем-то действительно большим и значительным и чаще всего выясняется, что она не заслуживает не только детального анализа, но и вообще какого-либо внимания.

Карла вывел из всепоглощающего умиротворения зуммер смартфона. При установленном режиме к нему могли пробиться, только если звонок исходил от приоритетного абонента. Таких было совсем немного, поэтому он сразу подключился:

– Рихтер.

– Герр Рихтер, с вами будет говорить директор Нойманн.

В динамике на несколько секунд стихло, а затем раздался знакомый голос:

– Здравствуй, Карл.

– Слушаю тебя, Анна.

– Карл, у нас серьёзная ситуация.

Было бы странно, если бы она позвонила по пустяковому поводу. Хотя, как раз сегодня повод был, но вряд ли директору есть до этого дела.

– Где именно?

– Недалеко от твоего места, в Швеции. Поэтому я тебя и дёргаю. Ты – ближайший мой сотрудник в этом районе.

И ни слова о том, что этот сотрудник сейчас находиться в отпуске. Однако величие окружающего пейзажа и аромат сигарного дыма уберегли Карла от расстройства по поводу такой ерунды.

– Что случилось?

– Пропал пассажирский самолёт. Проверь свою почту, тебе должны отправить краткий меморандум о происшествии. Там есть несколько странных обстоятельств, поэтому привлекли военных. Мне нужно, чтобы ты представлял наши интересы и обеспечивал взаимодействие с гражданскими. Штаб поисковой операции разворачивают на базе аэронавигационного узла Стокгольма. Все необходимые адреса и контакты мы тебе высылаем. Твои полномочия тоже подтверждены. Форма тебе нужна?

– Пока не знаю. Приеду на место, сориентируюсь.

– Хорошо. Сколько тебе потребуется времени?

Карл мысленно прикинул. Самое долгое – добраться до шоссе. Дальше можно по трассе Е16 спуститься до Осло и сесть на самолёт или, минуя аэропорт, сразу рвануть в Конгсвингер, а оттуда – на Карлстад и далее, своим ходом до Стокгольма. Какой вариант выбрать, можно поразмыслить по дороге.

– К вечеру буду.

– Прекрасно. Не выключай связь. Мой помощник будет вводить тебя в курс дела и сообщать обо всех новостях. Да, и вот ещё что, Карл. С днём рождения.

– Спасибо, Анна.

– Удачи, Карл. – Директор кризисного центра объединённого штаба НАТО в Северной Европе, Анна-София Нойманн положила трубку в далёком Брюнсюме, небольшом городке к северо-востоку от Маастрихта. В нескольких сотнях километров к северу от неё, на краю величественного Нэрёй-фьорда, Карл Рихтер ощутил, как его внутренний кот тщеславия сладко замурлыкал в ответ на неожиданное поздравление начальницы. Несколько секунд он позволил себе насладиться этим приятным чувством, после чего затянулся в последний раз и придирчиво оглядел остаток сигары. Оставалось ещё больше трети. Нет, пожалуй, у него рука не поднимется его выбросить. Может, подвернётся важный повод выкурить его без остатка до следующего дня рождения? Майор бундесвера Карл Рихтер, офицер подразделения разведки Сухопутных войск и сотрудник упомянутого кризисного центра НАТО пристроил окурок сигары в гранитную расщелину, где тот должен был погаснуть естественным путём и принялся собирать свои вещички.

 

***

Спасательная операция затягивалась, а времени у них оставалась всё меньше. Как ни хотелось Коби разделить уверенность пастора Майера в том, что в болоте они не потонут, текущее положение дел оптимизма не добавляло. Они закрыла правую пассажирскую дверь сразу после того, как отцепили надувной трап, запретили без необходимости шататься по самолёту, чтобы не раскачивать его, но тот, тем не менее, продолжал погружаться в грязную лужу трясины. Медленно и верно. Где там было дно, о котором говорил пастор? Поскорей бы, а то текущая по полу салона мутная вода начинает действовать на нервы.

В который раз она подошла к иллюминатору по правому борту. Только что в болото плюхнулось третье дерево, и люди на берегу готовились валить четвёртое. За всё это время они не прервались ни на минуту. Теперь, когда площадка немного расчистилась, стало ясно, что их очень мало, всего несколько человек. Успеют ли эти неожиданные ангелы доделать задуманное? Как жаль, что они сами заперты здесь, в самолёте, и не способны ничем помочь спасателям. Всё возможное со своей стороны они уже сделали. Четыре надувных трапа сняты со своих мест и приготовлены для строительства импровизированного моста. Один парень даже предложил было надеть всем спасательные жилеты и попробовать добраться до берега ползком по трясине, но на него посмотрели, как на идиота. По крайней мере, наплыва добровольцев не случилось. Какой-то пассажир постарше – кажется, это его жену помогал вытаскивать из болота пастор Майер – заметил, что идея, возможно, сработает, но он приберёг бы её на самый крайний случай.

Впрочем, троим оставшимся в строю членам экипажа забот хватало. Для начала Коби попросила всех забрать из ручной клади ценные вещи и лекарства, если они кому-то необходимы. Потом им пришлось придумать что-нибудь подходящее для переноски тяжелораненых. Лукас прошлёпал по грязи в салон первого класса и приволок оттуда все пледы, какие смог. Некоторые из них были в пятнах крови, но привередничать не приходилось. Из пледов соорудили импровизированные носилки. Потом занялись повторным осмотром и перевязкой пострадавших. Очень кстати оказалось, что Хелен Шэннон, которая на своей шкуре первой узнала, во что именно они приземлились, работает медсестрой, а её муж, Джеймс – пожарный. Так что они активно и профессионально подключились к работе.

Больше всего хлопот доставила Мэнди Уэстфилд. Нужно было сделать нормальную повязку на обрубке её голени, ослабить жгут, чтобы восстановить кровообращение, потом наложить его снова. При всём при этом сама Мэнди находилась в сознании. Дьявол, насколько проще работать с человеком в беспамятстве! Поворочал его, как тебе надо, сделал необходимые манипуляции, а он лежит себе спокойно, ну, может быть, слегка стонет. По крайней мере, не орёт во всё горло, когда ему разматывают повязку на рваной культе, отдирая слои марли со свернувшейся кровью от живого мяса, или потом, когда ослабляют жгут, и кровь со страшными спазмами и судорогами снова идёт по пересохшим сосудам и тканям. И уж конечно человек без сознания не устроит истерику, случайно посмотрев вниз и заметив, что левая нога теперь сильно отличается от правой тем, что стала короче и на ней не хватает ступни.

Они все порядком вымотались, и Коби казалось, что её силы и душевное равновесие держаться на такой тонюсенькой паутинке, что хватит любого события – ещё одного несчастного случая, громкого звука, порыва сквозняка, яркой вспышки – и она просто ляжет на пол, прямо в грязную лужу, свернётся калачиком, прижав к зубам стиснутые в кулак пальцы. И завоет тонко, жалобно, по-щенячьи. Вся её воля просвечивала дырками, как старый шерстяной свитер, изъеденный молью, организм работал на парообразных остатках жизненной энергии. Только рефлексы, обязательства и необходимость заставляли держаться. Да ещё коллеги. Их так мало осталось в строю, что выйти из игры было не просто предательством. Это казалось запредельным свинством.

Когда холодная грязная вода на полу салона стала доходить уже до щиколоток, в аварийном люке над правым крылом возникло лицо пастора.

– Мисс Трентон, можно вас на пару слов?

Она подошла. Майер протянул ей руку, помог выбраться на крыло. Там было свежо и очень светло.

– Коби, наши новые друзья, похоже, закончили с основой, – он кивком указал на лежащие в болоте поваленные деревья, на которые люди с берега начали наваливать обрезанные ветки и тонкие деревца. – Мы со своей стороны готовы подтянуть трапы и соорудить свою часть моста. Вы уже решили, в каком порядке мы будем переправлять пассажиров?

«Мы». Почему-то она обратила на это слово внимание.

– Пока нет, но, наверное, стоит сначала вынести раненых?

– Возможно, но я бы предложил другой вариант. Давайте сначала переправим тех, кто может ходить – пожилых, женщин, детей, легкораненых. Так мы облегчим самолёт и протестируем переправу. Потом аккуратно, по одному, вынесем тяжёлых. В конце выйдут все остальные. Что скажете?

– Отлично, – честно говоря, она была рада, что кто-то подсказал ей готовое решение. – Давайте так и поступим.

– Тогда надо начинать готовиться. Мы будем строить переправу, а вы разбейте людей на группы и пусть те, кто идёт последними, выбираются на левое крыло, чтобы уравновесить самолёт. Хорошо?

– Хорошо, – она кивнула и нехотя полезла в сырые сумерки салона.

 

***

Почему она решила, что должна оставаться на тонущем в болоте самолёте до последнего? Как вообще человек принимает на себя ответственность? Всё хорошо и понятно в армии, к примеру, где выбывшего командира заменяет следующий по званию младший чин. Но если случается так, что старшие по званию заканчиваются и в строю остаются одни рядовые, откуда вдруг берётся тот, кто кричит: «Слушай мою команду!» или «Делай, как я!»?

Коби Трентон некогда было задумываться об этом. Так получилось, что все ждали её слова, полагались на её решения, подходили к ней с вопросами. Лукас и Рамона, пастор Майер – все непрерывно сновали вокруг неё, совещались с ней, уходили и возвращались. Тот же пастор формально мог убраться с первым же отнесённым на берег тяжелораненым и не приходить обратно сюда, внутрь разбитой, умершей машины, медленно тонущей в болоте. Однако ж нет, вот он, снова возник в люке над правым крылом.

– Всё в порядке, она на берегу, – это про Мэнди Уэстфилд.

Пассажиры, остававшиеся на борту, встретили известие аплодисментами. С левого крыла, где собрались мужчины, которые должны были уходить последними, донёсся одобрительный свист. Все предвкушали скорое завершение кошмара. Пастор похлопал в ладоши вместе со всеми.

– Ну, давайте, кто следующий?

Они примерно полчаса выводили стариков, женщин, детей и раненых. Бережно, по одному, тщательно страхуя. Незнакомцы с берега сновали по гати взад-вперёд, иногда поскальзывались, проваливались по колено в болото, но аккуратно переводили спасённых на твёрдую землю. Некоторые из пожилых людей, оказавшись на берегу, напрочь отказывались уходить вглубь леса, помогали другим преодолеть гать, подняться на невысокий, но крутой берег. Ещё полчаса ушло на переноску тяжело пострадавших. В их числе оказалась и Кара Купер. Идти самостоятельно она не смогла. Даже попытка опустить ноги в десятисантиметровый слой мутной воды на полу салона ввергала девушку в истерику, как будто в этой холодной жиже прятались невидимые щупальца, которые непременно схватят её и утащат в ледяную, чёрную пучину болота. Так что пришлось укладывать Кару в импровизированные носилки из пледов и нести на берег на руках, в то время как она лежала, крепко зажмурившись и для верности закрыв лицо руками.

К тому моменту, когда подошло время переходить на берег всем остальным, самолёт уже настолько увяз в трясине, что вода в салоне поднялась до середины голени. Крылья всей площадью лежали на поверхности болота, жижа местами начинала заползать на их верхнюю сторону. Коби залезла с ногами на кресло возле аварийного люка, ведущего на левое крыло. Стоять в холодной воде не было уже никаких человеческих сил. Лукас Кауфман дежурил в салоне возле выхода на правое крыло, пастор Майер страховал переход с крыла на импровизированный понтонный мост из аварийных трапов. Рамону Брукнер они отослали на берег. Борт NP412 покидали последние оставшиеся. Мимо неё шла вереница плеч, спин, голов. Коби внезапно овладела болезненная неуверенность – всех ли людей на борту они собрали? Так бывает, когда перед выходом из дома начинает терзать смутная тревога: всё ли я взяла? Не забыла ли выключить плиту, воду, утюг, запереть окна? Она несколько раз осмотрела салон – в одну сторону, потом в другую. Не видна ли за спинками сидений чья-то голова, не задремал ли там кто, не потерял ли сознание кто-то из раненых? Коби перебирала в памяти все свои действия после посадки. Не пропустили ли они кого-нибудь? Пилоты? Она вспомнила безвольное тело командира экипажа с залитой кровью головой, мокрое от пота лицо второго пилота, удерживающего самолёт в воздухе. Билл, Беннет… Сейчас на том месте, где были они, зияет огромная дыра, в которую вползает болото. Ребята и девочки из их команды? Нет, она чётко знает, кто из них и где сейчас находится, разве что тела Мартина не видела своими глазами. Но Лукас и пастор твёрдо сказали: его больше нет. Как и всех тех, кто остался в салоне первого класса. Как и останки, которые она своими глазами видела в хвостовом отсеке. Она вздрогнула и закрыла глаза, подавляя мучительный порыв желчи, проникший в глотку при этом воспоминании.

Кто-то тронул её за плечо. Коби Трентон встрепенулась, открыла глаза. Лукас.

– Мы закончили, Коби. Пора уходить.

Она выглянула в люк. На крыле пусто. Ещё раз осмотрела салон. Никого.

– Точно все?

– Точно. Идём.

Чувствуя пониже горла странное щемящее чувство, она по сиденьям пробралась к аварийному выходу на правое крыло. У его конца пастор Майер, стоя на коленях, придерживал руками надувной трап, на который по очереди забирались последние пассажиры. Когда подошли они с Лукасом, пастор посмотрел на них и коротко кивнул. Он пошёл первым, Коби за ним, Лукас замыкал.

Когда мягкое синтетическое полотно заколыхалось под ней, она коротко ойкнула, присела, опустилась на колени. И так же, на четвереньках, опираясь руками на туго накачанные баллоны по бокам, засеменила вперёд. Пастор ждал её впереди, у перехода на следующий плот, терпеливо вытянув руку.

Чем дальше они уходили по переправе от самолёта, тем сильнее наваливалась на плечи Коби жуткая, нечеловеческая, совершенно невыносимая усталость. Ей стоило огромного труда подняться на ноги, когда закончились трапы, и нужно было переходить на импровизированный мост их брёвен и веток. Пастор по-прежнему шёл впереди, пробуя гать на устойчивость и вытянув назад руку, чтобы она могла при случае на неё опереться. Коби шла, поскальзываясь на залитых грязью стволах, перед глазами всё плыло и сливалось. Пот струился по лбу, заливал глаза, стекал струйками за воротник форменной блузки. Ещё шаг, ещё немного.

Толстый сук, лежавший поперёк гати, весь облепленный илом и зелёными водорослями, вдруг выскользнул из-под её ноги. Коби потеряла равновесие, судорожно всплеснула руками, промахнулась мимо протянутой ладони пастора, попыталась опереться на ветку, торчавшую слева из поваленного дерева. Не попала и под предупреждающий крик Лукаса полетела вниз, во взбаламученную жижу рядом с гатью. По лицу, рукам, плечам хлестнули тонкие ветви, торчавшие из поваленных брёвен, она прорвала их тонкую завесу и ухнула в топь левым боком. Тело охватило со всех сторон отчаянным холодом, вязкая масса стиснула грудь, руки, ноги, бёдра. Она инстинктивно взмахнула руками, как пловец, правая вырвалась на свободу, ударилась обо что-то твёрдое. Коби испытала мгновенный прилив отчаянного ужаса, захотела завизжать во всё горло, но тут что-то вцепилось в её руку и с силой дёрнуло. Она поперхнулась жидкостью, попавшей в рот, и вдруг почувствовала, как голова вырывается из плена ледяной жижи. Попыталась открыть глаза – перед ними замелькали разноцветные радужные пятна. Что-то попыталось схватить её с боку, больно прищемило кожу. Она наконец-то открыла рот, выдохнула грязь, попыталась взвизгнуть, закашлялась. Кто-то громко кричал слева от неё. Коби мотнула головой, сбрасывая с ресниц болотную жижу, распахнула глаза. Прямо перед ней, в паре десятков сантиметров оказалось лицо пастора Майера. Он лежал плашмя поперёк гати, одной рукой вцепившись в её предплечье, а второй пытаясь перехватить тело Коби ближе к талии. Встретившись взглядом с её перепуганными, круглыми глазами, он выдохнул коротко:

– Держу. Не… бойся. Я тебя… держу.

Сзади к нему на помощь подоспел Лукас, ухватил его одной рукой за плечо, второй потянулся к Коби. Слева возник здоровенный мужчина в пятнистой униформе, опустился на колено, выбросил по направлению к ней широкую ладонь, крикнул что-то громко на непонятном языке. Она вырвала из грязевого плена левую руку, протянула наверх. Здоровяк плотным замком сцепил на её запястье огромную пятерню, начал подниматься во весь рост, потянул стюардессу за собой, извлекая из топи. Клаус выпустил руку Коби, быстро поднялся на ноги, перехватил за талию. Вдвоём с незнакомцем они втянули её на гать, поставили на ноги. Вот только ноги отказывались служить своей хозяйке, отчаянно дрожали и подгибались. Здоровяк указал на Коби красноречивым жестом – придерживайте её, мол – и повернулся к берегу. Лукас и пастор подхватили девушку, закинули её руки себе на плечи, бережно повели. Незнакомец шёл впереди, постоянно оглядывался, правую руку держал на излёте назад, как давеча пастор. Шаг за шагом они преодолели разделявшие их с берегом полтора десятка метров. Здоровяк оперся на край обрывчика руками, ловко вспрыгнул наверх. Обернулся, присел, протянул вниз могучие ладони. Пастор с Лукасом подтолкнули Коби наверх, детина подхватил её под мышки, легко, как ребёнка, поднял и бережно опустил на берег. Колени подогнулись, она опустилась вниз, опёрлась на землю руками. Пальцы погрузились в густой слой рыжей сухой хвои. Незнакомец присел рядом, сказал что-то непонятное, но с отчётливой интонацией ласки, легонько похлопал её широкой ладонью по спине.

Вокруг кипела суета. Количество незнакомых людей в странной униформе резко увеличилось, отовсюду раздавались громкие голоса, знакомые слова смешивались с неизвестной речью. Коби Трентон стояла на четвереньках посреди всей этой суеты, не в силах сдвинуться с места. Мокрая грязная одежда облепляла тело. Колотила дрожь. Тряслись локти, плечи, по позвоночнику проходили волны озноба, зубы мелко постукивали друг о друга. Сухие иглы лесной полстилки кололи колени, ладони. Проходя через эту мягкую подушку, её пальцы нащупали и никак не хотели отпускать успокаивающе надёжную основу мироздания, с которой она уже не надеялась снова встретиться. Землю.

 

Глава 10

 

Возвращаться в квартиру не хотелось. Так и стоял бы на балконе, смотрел, как солнце клонится к закату над городом, поджигая оранжевым отражением окна в домах, слушал шелест ветра, свист и писк стрижей, гоняющихся за насекомыми в тёплом майском воздухе. Однако не торчать же здесь до глубокой ночи. Ноги устанут, пожрать захочется, туалет опять же. Рано или поздно придётся вернуться. И лучше рано, пока его отсутствие не стало слишком нарочитым и не похоронило надежды на благополучное завершение субботнего вечера. И какого, спрашивается, лешего он остался в городе? Мог бы уехать, как все нормальные мужики, на рыбалку, сидел бы к вечеру довольный и пьяный. Но нет же, «надо проводить время с семьёй»! Ох-хо-хошеньки…

Александр отвернулся от манящей картины свободы за перилами балкона, толкнул дверь в комнату. Прошлёпал босыми ногами через спальню, коридор, заглянул в гостиную. Так и есть. Воздух прямо-таки позванивает, наэлектризованный раздражением и недовольством. Сын Денис благоразумно свалил в свою комнату, сидит, небось, сейчас и рубится в какое-нибудь игрище. И плевать ему на внутрисемейные дрязги, отгородился от них дверью, спиной, наушниками – моя хата с краю. Чёрство, конечно, но и осуждать не хочется. Нафига парню в пятнадцать лет вся эта головная боль? Придёт время, напялит себе ярмо на шею, тогда и будет разгребать дерьмо в своём курятнике.

Он помялся пару секунд на пороге. Ладно, отступать будет ещё хуже. Если где-то загноилось, надо вскрывать и чистить, пока ещё не поздно. Прикинул, куда бы сесть. Дочь целенаправленно оккупировала диван, завалила всё вокруг себя подушками, недвусмысленно намекая: «Моя территория, не приближайтесь». Жена Наталья уселась в кресло у окна, демонстративно делает вид, что читает и ей плевать на всё с высокой колокольни.

«Вот ведь упрямая кобыла!». За каким, спрашивается, лядом сдались ему все эти бабские тараканы в головах! По-хорошему, по справедливости, решать вопросы женской части семьи – это её святая обязанность. Мало того, что он их кормит, содержит, обеспечивает социальный статус – а это сейчас поважнее денег будет – так он ещё и должен разбираться в гормональных проблемах половозрелой дочери!

Достаточно подогрев такими мыслями градус своего внутреннего негодования, Александр прошёл на середину гостиной, взял стул, поставил его спинкой к двум своим женщинам, уселся верхом, облокотился.

– Ну?

Жена оторвала взгляд от страницы, которую демонстративно читала, скосила на него глаза. Дочь не удостоила даже этого, продолжала пялиться в свой планшет. Только скулы слегка порозовели.

– Будем играть в молчанку или всё-таки поговорим?

Дочь наконец-то подняла глаза, посмотрела исподлобья. Видимо, некоторое время шевелила мозгами, прикидывая, какую тактику избрать. Почему-то решила выбрать вариант недоумевающей невинности. По ещё действующей подростковой привычке, не иначе. Плохой выбор, дочка.

– Ты это мне?

– Вообще-то я надеялся на общий, семейный разговор. – Александр попытался добавить максимальное количество стали во взгляд, который адресовал жене. Та соорудила на лице каменную непроницаемую мину и отложила книгу в сторону.

– И что же ты, хотел… обсудить? – спросила дочь с максимально невинным видом.

– Ну, не твои оценки в институте.

– Тогда что?

Александр метнул в жену ещё один тяжёлый, как копьё, взгляд.

– Милая, ты не напомнишь, о чём мы говорили сегодня утром? – хватит отсиживаться в кустах, давай, подключайся!

Наталья вздохнула, потянулась.

– Дарья, мы с твоим отцом сегодня утром обсуждали твои отношения с очередным мальчиком, Максимом.

– Да? – недоумевающая невинность немедленно растворилась, уступив место полной готовности к агрессивной обороне. Румянец на щеках добавил пару тонов в яркости. – А вы что – мои однокурсницы, чтобы обсуждать мои отношения? Или вам поговорить больше не о чем?

Жена дёрнулась было вспылить, ввязаться с ходу в свару, но Александр вовремя вскинул ладонь предупредительным жестом.

– Во-первых, – произнёс он на пару децибел громче обычного: – Мы, как твои родители, имеем гораздо больше поводов и прав обсуждать твои отношения, чем какие-то случайные, посторонние личности, с которыми ты по чистому совпадению учишься в одном ВУЗе. Во-вторых, нам, конечно, есть о чём поговорить, – тут он приврал. Общих, серьёзных, важных или просто интересных обоим тем для разговоров у них с женой нет уже давно. Так, повседневная рутина, бытовуха. Не более. Из-за того, что дочурка мелким замечанием исхитрилась попасть в больное место, Александр разозлился ещё больше. – Но для нас сейчас то, что происходит с тобой, является самым важным. Я бы, даже сказал, первостепенным.

– Ну и? Чем же вас так напрягают мои отношения с «очередным» мальчиком? – Дарья постаралась максимально добавить яду в слово «очередным».

– Ну, для начала, нас напрягает то, что мы не знаем степени серьёзности ваших отношений. – Наталья начала разыгрывать карту мудрой, доминирующей самки, королевы прайда. – Всё, что мы знаем, это обрывки разговоров, слухи и то, о чём пробалтываются твои подруги.

– Да? И о чём же эти… «подруги» успели проболтаться?

– Много о чём. Правда, недостаточно, чтобы мы составили себе ясное представление, но вполне хватает для того, чтобы мы с твоим отцом начали тревожиться.

«Твоим отцом». Второй раз подряд. Когда-то определение «твой папа» было более популярным.

– Господи! Да что ж всех так тревожит в моей личной жизни?! – отшвырнула планшет в сторону, откинулась на спинку дивана, скрестила руки на груди.

– Даша, мы не собираемся лезть в твою личную жизнь…, – ещё не договорив эту фразу, Александр сообразил, что сморозил глупость. Дочь не упустила такую блестящую возможность.

– Да? А сейчас это что такое происходит?

– Даша… Ладно, ладно! – он был зол на себя из-за нелепой промашки. – Да, мы суём нос в твои дела, согласен! Но делаем это не потому, что нам заняться нечем, а просто хотим помочь тебе не наделать ошибок, о которых ты можешь даже не догадываться.

– Это каких же? Только не вздумайте учить меня, как предохраняться. Слава богу, это я уже знаю!

– Дарья!

– Что? Блин, да вы начнёте уже говорить по делу или вам просто хочется вынести мне мозг?

– Прекрати повышать голос!

– Сама прекрати!

– Потише вы, обе! Пожалуйста, – Александр сделал ещё одну попытку удержать разговор от скатывания в банальный скандал, результатом которого будут слёзы, вопли, крики, обиженное молчание на несколько дней и ни одного полезного действия. – Даша, мы не собираемся запрещать тебе встречаться с молодыми людьми…

– Попробовали бы, – процедила дочь сквозь зубы как бы про себя, но достаточно громко, чтобы сообщение дошло до адресатов.

– Дарья!

Александр снова вскинул руку, призывая жену к терпению, наградил тяжёлым взглядом. Коль уж ты, вся такая умная и толковая, не снизошла до того, чтобы разрулить ваши женские сопли самостоятельно, то теперь сиди и не тявкай. Смотри, как будет работать артиллерия резерва главного командования.

– Не собираемся, да. Но нам не хочется, чтобы ты тратила своё время на отношения, которые не принесут тебе никакой пользы.

Дочь ощетинилась, но промолчала, только мрачно зыркала глазами – то на мать, то на отца.

– Вот этот твой Максим, он из какой семьи?

– Какая разница? Он… он хороший человек.

– Может быть. Нет, – Александр сделал широкий примирительный жест рукой, означающий: «Верю, верю всякому зверю»: – я абсолютно уверен, что он хороший человек. С поганцем ты бы не связалась, ты ж не дура.

Ход грубый, но Дарья проглотила лесть спокойно, не отреагировала никак.

– Но видишь ли, милая. Просто быть хорошим человеком сейчас недостаточно. Хороших людей, парней, много. И свет не сошёлся клином на ком-то одном. Я понимаю, что ты сейчас с этим не согласна, что у тебя есть масса аргументов, почему так важен именно этот, конкретный мальчик. – «И большинство этих доводов не стоят выеденного яйца» – подумал он про себя, но благоразумно не озвучил эту мысль.

– Со временем ты поймёшь, что помимо личных качеств в наше время очень важна среда происхождения, социальный слой. Нет, я не хочу сказать, что у нас тут новая кастовая система, неприкасаемые, все дела. Конечно, нет. И само собой считается, что любой может достичь всего, чего угодно, если будет стараться. При условии, ежели он россиянин по паспорту, а не таджик с завода, который с мастером общается через переводчика. И да: по телевизору и на любом молодёжном слёте, на каждом новостном портале и в любой социальной сети тебе будут рассказывать и даже приводить примеры, как труд, счастливая случайность и знакомство с нужными людьми позволили подняться наверх кому угодно, хоть простому крестьянину. Вот только тебе полезно бы уже понять и твёрдо уяснить раз и навсегда, что всё это полная и безоговорочная херня!

– Саша!

– Извини. Но это на самом деле так. Всё это действительно хренотень, иллюзия, которую зачем-то продолжают вливать в свободные уши. Хотя, честно говоря, я не припомню за последние лет двадцать времени, когда это правило действительно работало. Конечно, когда я был сопливым лейтенантом только что после училища, тогда действительно было чувство, что мы вот прямо сейчас – раз! – и встанем с колен, и всё у нас пойдёт, как нам хочется. Помнится, некоторые тогда даже погоны поснимали, ломанулись на гражданку – воплощать мечты, добиваться успеха. Вот только добились его почему-то в основном те, у кого папа остался дослуживать в генералах. Или кто в партию подался. В правильную. А остальные…, – он махнул рукой, не стал углубляться в тему.

– Так вот, Даша, милая, ты уже взрослая девушка, тебе девятнадцать лет. Запомни, пожалуйста: нет никакого внезапного успеха, обязательного вознаграждения за упорный труд и самопожертвование, никаких чудесных… этих, как тогда говорили? – он посмотрел на жену. Та пожала плечами. – А, социальных лифтов! По крайней мере, не в это время и не в этой стране. Единственный работающий социальный лифт, который я знаю – это если ты выйдешь замуж за сына министра, а Денис, скажем, женится на дочери начальника Генерального штаба. Вот тогда да, будет и лифт с позолоченным поручнем, и ковёр на полу, и прочие финтифлюшки. Если же нет, то остаётся медленный неторопливый путь – пристраиваться там, где ты есть и не спеша карабкаться вверх. А в твоём случае, милая, есть ещё одна очень большая опасность – сесть на лифт, который едет не в ту сторону. Брату твоему проще. Он закончит свою кадетскую школу, пойдёт в училище или в военный институт, не суть важно. Важно, что он будет уже потомственным военным, продолжателем династии, частью корпорации, сословия, называй, как хочешь. Чтобы слететь с этого уровня вниз, ему придётся очень здорово накосячить. Честно говоря, я боюсь даже себе представить, что он должен будет натворить. Так вот он, скорее всего, сможет стать «социальным лифтом» для какой-нибудь девочки снизу – из семьи врачей, учителей. Инженеров, на худой конец. Хотя поверь, мы с матерью постараемся и ему объяснить, что взгляд нужно держать чуточку повыше, а не рассматривать то, что под ногами. А ты…

– Что я? – с немедленным вызовом отреагировала дочь.

– Ты? К сожалению, если ты свяжешь свою судьбу с кем-то, кто стоит на ступеньку ниже нас по социальной лестнице, то это не поднимет его автоматически до твоего уровня. Прости, я понимаю, что это звучит обидно, но наше современное общество качнулось в сторону традиционных правил. Может со временем оно накренится обратно и наступит равновесие, но я бы на это сильно не рассчитывал. За свою сознательную жизнь я припоминаю только несколько моментов относительного баланса. Очень коротких моментов. Теперь я точно знаю, что каждая точка равновесия – это короткая остановка на пути к новому глубокому крену. Причём каждый раз к какому-то новому. Ну, да ладно, не об этом сейчас речь.

Он приложил к лицу ладони, потёр щёки.

– Так вот, что касается тебя. Связавшись с выходцем снизу, ты, возможно, приподнимешь его. Но и сама скатишься ему навстречу. В итоге ваше новое положение окажется где-то между двумя общественными слоями. Там вы будете болтаться, слишком крутые для одного круга общения и не слишком желанные в другом. А-а, не торопись, дай, я поясню. Мы с матерью и братом ни в коем случае от тебя не откажемся, ты наша дочь, мы тебя любим. Будь дело по-другому, мы бы не вели сейчас эту неприятную для всех беседу.

Беседа действительно была неприятная. Наталья отвернулась, смотрела в окно. Дарья по-прежнему готова была огрызаться, но румянец на её щеках начал уступать место бледным пятнам. У Александра отчаянно пересохло в горле, однако он знал, что такие разговоры надо доводить до конца. Стоит прерваться, дать беседе уйти в другое русло – всё, пиши, пропало. Через неделю можно будет начинать ровно ту же речь с теми же потоками обид и прочего навоза.

– Другое дело твой нынешний круг общения. Поверь, первыми, кто перестанут тебе звонить и звать в гости, станут твои лучшие подруги, которым хорошо и комфортно с тобой, пока вы крутитесь в одной и той же среде, обсуждаете одинаковые темы, наслаждаетесь своим беззаботным мыльным пузырём. Стоит тебе вывалиться за его пределы, и ты здорово удивишься, насколько толстыми могут быть его с виду прозрачные стенки.

Он снова замолчал, задумался, как бы теперь всё сказанное им масштабное словоблудие свести к какому-то практическому результату. «Мать твою, похоже, я опять увлёкся!»

– Короче говоря, вот к чему я пытаюсь привести свою речь. И что тебе следовало бы учесть в своих планах и действиях. Девятнадцать, двадцать лет и так далее бывают раз в жизни. Ты можешь потратить это время, которого у тебя больше никогда не будет, на отношения, которые не сулят тебе ничего в будущем и, возможно, потом жалеть, что не провела их по-другому и с другими. А можешь эти же самые годы использовать, общаясь с точно такими же мальчиками, как Максим, только стоящими на одной ступеньке с тобой, а может и чуть выше. Ну, тебе понятна наша мысль?

Наступила тишина. Дарья пристально рассматривала какой-то махор на подушке, теребила его пальцами. Жена снова повернулась к ним лицом, склонила голову набок, посматривала то на мужа, то на дочь. Наконец та, не поднимая глаз, пробубнила чуть слышно:

– Ну и как же вы мне прикажете жить?

– Прикажем? Милая, да ничего мы тебе не приказываем, просто даём тебе…

– Я поняла, – голос слегка дрогнул. – Вы даёте мне добрые, исключительно полезные советы. Как не надо делать. – Что-то упало вниз от склонённого лица Даши, коротко блеснуло в лучах света. – Это понятно. Мне не понятно одно: а что же мне теперь делать?

Она подняла голову – в глазах блестело.

– Ты говоришь: наш социальный слой, сословие, корпорация. Ну и что мне делать, если я в эту корпорацию не вписываюсь, не родилась я пацаном, не люблю я играть в войнушку!? Не нравятся мне парни, которые в это ваше сословие входят, не люблю я военных дуболомов, у которых всё по уставу, всё по приказу!

Александр потяжелел душой, принял обиду. Посмотрел на жену укоризненно. Та отвернулась в сторону, пыталась спрятать глаза. Да уж, ничто так не наделяет детей аргументами в будущих спорах, как несдержанная на слова перепалка родителей в их присутствии. Не раз и не два слышал он подобное от супруги. Теперь вот очередь дочери подошла. Дарья тоже поняла, что сболтнула лишнего, сидела в пол оборота, глядела в окно. По щеке бежала прозрачная струйка. Так и застряли втроём в тишине, не зная, что сказать дальше.

 

***

Сандрин Чанг не отрывалась от монитора уже добрых три часа. Глаза пересохли и начинали побаливать. Белки, наверное, уже налились красными прожилками сосудов. Утром в автобусе посмотрит незнакомый человек на неё и решит, что девушка всю ночь пьянствовала, развратничала или ещё каким образом подрывала своё здоровье. И невдомёк ему будет, что смотрит он на усталого рыцаря, стражницу в сияющих доспехах, которая всю ночь стояла на посту, отгоняя тёмные силы от вверенных её надзору магических машин, которые делают жизнь великого множества людей и этого незнакомца в частности комфортной и безопасной. Ну ладно, не будем завираться, не всю ночь. Полночи по независящим от неё причинам стражнице пришлось бить баклуши, и силы зла могли властвовать безраздельно. Оттого критически важно удостовериться, что они не успели забраться в охраняемый ей храм добра и наследить в нём липкими, грязными ручонками.

Как ни странно, для Сент-Луиса ночь прошла практически безболезненно. Не иначе, погода оказалась слишком хороша или же все малолетние экстремисты по горло заняты подготовкой к экзаменам. Она проверила ночные отчёты дважды. Смотри-ка, и вправду всё чисто. Прелестно! Сандрин переключилась на записи от «НАПС». Начала прогонять данные через систему. И почти сразу наткнулась на один нехороший признак – по одному из показателей не сходилась контрольная сумма. Складывалось ощущение, что в каком-то канале обмена данными появились лишние фрагменты программного кода. Совсем небольшие, несколько десятков строк. Это могло ничего не значить. Всегда возможен незначительный сбой в пределах допустимого отклонения. Разработчики могли тестировать новый модуль. Есть масса других причин. Из самого «НАПСа» никто на связь не выходил, ни о чём экстраординарном не сообщал. И всё же. Почему-то Сандрин показалось, что неплохо будет точнее локализовать проблему. Не хочется уходить на выходные с неприятным ощущением, будто что-то не доведено до ума. Не любила она такое чувство и всё тут. Кто-то посчитает это излишним перфекционизмом, но ей плевать. У каждого свои недостатки.

 

***

Телефонный звонок прозвенел как нельзя кстати, прервал неловкую немую сцену. Увидев входящий номер, Александр моментально переключился на официальные рельсы:

– Михайлов.

– Товарищ подполковник, вашей группе объявлена боевая тревога. Машина заберёт вас через двадцать минут.

– Принято, – он уже выходил из гостиной. Жена поднялась следом. Дарья осталась сидеть в той же позе, смотрела куда-то в пространство.

– Что? – коротко спросила Наталья уже в коридоре.

– Тревога, – так же коротко отозвался он.

– Когда выходишь?

– Двадцать минут.

Она кивнула головой:

– Одевайся. Я соберу сумку.

Что её собирать. Весь набор, что для неё положен, всегда лежит на отдельной полке в шкафу. Но всё равно:

– Спасибо.

Забежал в ванную, ополоснул лицо, мокрой пятернёй провёл по волосам. Вернулся в спальню. Одевался привычно, на автомате. Жена так же заученно упаковывала сумку.

– Знаешь, какая мысль не даёт мне покоя?

«Конечно, знаю, я ж телепат! Что за привычка начинать с бессмысленного вопроса!». Но вслух сдержанно:

– Просвети.

– Твои слова. Ну, про то, что мы особый социальный слой, каста. Сословие. Я вот стала припоминать, а ведь правда. За последние лет пять простые люди, те, которые нас знают, но сами не из армейских, стали относится к нам как-то иначе. Понимаешь, когда мы вместе со своими – твои сослуживцы, любые другие военные, жёны, дети, родители – мы все как будто одинаковые, равные. Ну, понятно, кроме разницы в званиях, местах службы и так далее, здесь у нас свои тараканы. Но мы все как бы из одного слоя, просто из разных его частей.

– Не понимаю пока, куда ты клонишь.

– Я к тому клоню, что стала замечать, что за пределами нашего круга к нам отношение как-то изменилось. И вот если, например, те же менты, полицейские разные, они всё равно с нами как бы на одном уровне, только из-за соседнего забора, как соседи по даче. А всякие там учителя, преподаватели у Дарьи в институте, ну, не знаю, парикмахеры, продавцы – да все остальные! Те, кто точно знают, что ты – офицер, важная шишка, мы – твоя семья, вот все эти люди стали к нам относится по-другому. И не так, как раньше, помнишь, когда только на 23 февраля вспоминали, или если на границе где-нибудь задымится. Тогда все, конечно, армию любить начинали. Но вот сейчас, мне кажется, это каждый день стало проявляться. И здесь не просто уважение, что вот, мол, защитники Родины и их семьи! Нет, это как если бы у нас правда появился какой-то особый статус, который от рождения. Вроде бы мы другие, совсем. Привилегированные, что ли. Будто нам можно что-то такое, чего им, простым смертным, нельзя. И они, все эти прочие, прекрасно это понимают!

Александр уже оделся, обулся и стоял, готовый протянуть руку за баулом. Ничего такого ему в голову не приходило, а вникать сейчас в слова жены не было ни времени, ни желания. Наталья почуяла, что её философствования никому не интересны, закрыла молнию, протянула сумку мужу.

– Спасибо.

– Не за что. Иди.

– Вы тут без меня с Дарьей разберётесь?

– А куда мы денемся? Разберёмся. Как всегда. Сами.

Опять лишние слова. Что она хотела этим сказать? Уколоть дополнительно или ободрить?

Ладно.

– Пошли.

В прихожей ждал Денис. Обниматься не стал – несолидно. Старательно, изо всех сил пожал отцу руку. Из-за косяка двери гостиной выглянула Дарья. Не подошла, ничего не сказала, только изобразила неопределённый жест рукой на уровне красных опухших глаз. Вроде как пожелала удачи. Жена приобняла – легонько, привычно, без особого чувства.

– Пока.

– Счастливо оставаться.

Михайлов вышел из квартиры, вызвал лифт. Забросил баул на плечо, оглянулся ещё раз. Дверь за спиной уже закрылась. Ну и чёрт с ним! С проблемами этими, недомолвками, намёками, невысказанными желаниями. Спустился вниз, в вестибюль. Пожилой консьерж, кажется, бывший инженер, при его появлении встал, повернулся к нему лицом.

– Добрый вечер! На службу?

– Куда ж без неё?

– Дело доброе, – пенсионер кивнул и как бы слегка поклонился при этом: – Ну что же, удачи!

– Всего хорошего! – машинально, через плечо, ответил Александр и, уже закрывая за собой дверь подъезда, вдруг подумал: вот если бы сейчас этот старик добавил в конце «ваше благородие», то ни он сам, ни Михайлов ничуточки бы этому не удивились.

«Чертовщина какая-то!».

Он покачал головой и пошёл навстречу подъезжающей машине.

 

***

Под рабочую комнату отвели зал для инструктажа на втором этаже. Техники прикатили туда пару дополнительных досок для записей, развернули проекционные экраны и сейчас заканчивали монтаж остального оборудования. Маркус Торсен временно руководил, пока не прибыли представители от министерства транспорта и комитета по гражданской авиации. Яна Петерссона он оставил командовать сменой вместо себя, прихватил с собой только Ингунн Линдгрен и Андреаса Сандстрёма. Со времени потери связи к ним успел присоединиться лишь представитель ВВС – капитан Леннарт Свенссон. Вчетвером они стояли вокруг интерактивного стола, на который была выведена карта Швеции.

– И всё равно мне кажется, что инцидент случился совсем не там, где мы предполагаем.

Капитан Свенссон внимательно посмотрел на Андреаса:

– Почему?

– Судите сами. В момент, когда началась вся эта заварушка, борт NP412 по данным «НАПС» был над южной оконечностью озера Веттерн. – Сандстрём ткнул пальцем в место на карте, нарисовал там цветной кружок. – Он шёл в своём эшелоне, на высоте девять тысяч. Потом происходит неизвестный инцидент, по сообщениям автоматики разгерметизируется салон и кабина экипажа, и начинается аварийное снижение до трёх тысяч – опять же, по сообщениям автоматики. Отвесным такое пике быть не могло, значит, какое-то расстояние борт должен был пройти и по горизонтали тоже. Если он спускался под углом в сорок пять градусов, то он преодолел те же шесть километров по горизонтали, что и по вертикали. Если угол был круче, то меньше, если более пологий, то больше, но вряд ли это расстояние превысило десять километров. С учётом всяких погрешностей самолёт не должен был уйти от озера дальше, чем на двадцать километров. А теперь – внимание!

Андреас многозначительно поднял указательный палец.

– Помните тот отрывочный сеанс связи с пилотом? Он тогда сказал, что они снизились то ли до трёх, то ли до четырёх тысяч. С такой высоты он вполне должен был видеть озеро, не мог не видеть! А он что сказал? «Подо мной лес, один лес и ничего больше». Как-то так. Я могу путать слова, но смысл был абсолютно ясен. Никакого озера, никакой воды! И тогда это начинает согласовываться с фактом, почему никто не смог обнаружить NP412 на радарах. Он просто был не там, вот и всё.

Маркус покачал головой.

– Объяснений тому факту, что пилот не видел озера, может быть выше крыши. Самое простое – оно оказалось у них за спиной в слепой зоне, кроме того, в аварийной обстановке, в состоянии стресса можно много чего не заметить. – При этих словах капитан ВВС согласно кивнул. – Я полагаю, что с кислородной маской на лице и в пикирующем самолёте мы бы с тобой не заметили даже розового слона, если бы он пролетел мимо кабины. Так что я на якобы отсутствующее озеро все фишки не ставил. Но!

Тут уже Торсен поднял вверх указательный перст.

– Версия того, что самолёт оказался не там, где мы предполагаем, по-прежнему остаётся одной из рабочих. В её пользу говорят: отсутствие самолёта на радарах по указанным координатам – раз. Отсутствие сообщений об аварийно севшем или разбившемся в этом районе самолёте – два. А ведь с момента потери связи прошло уже три часа. И больше двух, как «НАПС» перестал выдавать данные по 412-му борту. Как мы знаем, такое может произойти только в случае, если воздушное судно вышло из поля зрения спутников и стратосферных платформ или потерпело крушение.

Он прервался, несколько секунд барабанил кончиками пальцев по алюминиевой окантовке стола. Сенсорный экран легонько подмигивал возле этого места, реагируя на движение. Наконец Маркус остановился, вздохнул, скрестил руки на груди.

– Ладно. Давайте пробежимся ещё раз. Мы обнаружили, что самолёт, который передал сообщение об аварии, отсутствует на экранах радаров. Однако мы не можем игнорировать показания навигационной системы, и наши военные и гражданские аварийные службы ведут поисковую операцию в районе последних координат, которые передал борт NP412.

Капитан Свенссон кивнул.

– Так точно. ВВС подняли два спасательных вертолёта. Оповещены все наземные аварийные службы. Поисковые группы уже должны выдвинуться в районы предполагаемого крушения или вынужденной посадки. Также центр кризисных ситуаций взял под наблюдение все каналы информации – социальные сети, сервисы сообщений, новостные порталы на предмет появления возможных известий.

– Хорошо. Вы сможете привлечь дополнительные ресурсы?

– Если потребуется – да. Штаб объединённого командования НАТО в Северной Европе отправил к нам своего представителя для координации совместных действий. Мы ждём его прибытия через несколько часов.

– Спасибо. Ингунн, ты смогла идентифицировать все остальные рейсы в нашем пространстве? Никто не потерялся? Каждый самолёт на радарах совпал с отметкой в «НАПС»?

– Все до единого, – лёгкий норвежский акцент в голосе Ингунн Линдгрен выдавал волнение. – Абсолютно точно. Единственная метка в системе, поведение которой совпадало с описанием аварийной ситуации, принадлежала рейсу NP412.

– Угу. Только его по этим координатам не было. Или… Капитан, скажите, есть хоть малейшая вероятность, что в работе радаров произошёл сбой?

Леннарт Свенссон не сомневался ни секунды.

– Нет. Исключено. Мы же видели остальные самолёты в воздухе. Такая избирательность не в духе техники.

– Ладно, спасибо. Андреас, ты связался с «НАПС»?

– Да. Проблема в том, что в Северной Калифорнии, где они базируются, сейчас глубокая ночь с пятницы на субботу и многие ключевые специалисты просто недоступны. Так, технический директор с группой ведущих инженеров и старших программистов отправился сплавляться на рафтах, и плановый сеанс связи с ними состоится только в восемь утра по тихоокеанскому времени, когда у нас будет уже вечер. Дежурные технические службы «НАПС» запустили серию тестов, но пока они не могут сказать ничего определённого. Им нужно время.

Маркус Торсен в задумчивости постучал себя костяшкой указательного пальца по подбородку.

– Время, время… Всем нужно время. Которого нет ни у нас, ни у борта 412. Когда он должен был по графику приземлиться в «Берлин-Бранденбург»?

– Примерно два часа назад.

– Они ещё ничего не сообщали? Официально?

– Пока нет. Тянут время. Но буквально четверть часа назад начальник их диспетчерской службы сказал, что обстановка у них становится напряжённой и надо уже делать какое-то заявление. На погоду и технические проблемы такое опоздание не спишешь.

Маркус убрал руку от лица, снова выдал барабанную дробь пальцами по краю стола.

– Ладно. Нет смысла ждать. Продолжайте работу, а я позвоню в Берлин. Пусть объявляют, что мы потеряли рейс 412.

 

Глава 11

 

Тайга обладает интересным свойством. Её чаща, заросшая подлеском, увешанная мхом и лишайником, умеет очень хорошо прятать звуки. Это вам не прозрачные солнечные леса средней полосы или юга, где эхо разносит крики птиц, стук дятла, шум ветра на сотни метров вокруг. На севере стоит вам отойти от дороги, просеки или полянки, на которой рокочет мотором автомобиль, стучат топоры или перекликаются люди – отойти всего на десяток-другой метров – и всё. Вязкая, мягкая тишина заполняет всё вокруг, любой внешний звук вместо того, чтобы отразиться и усилиться, запутывается, теряется и тонет в бесконечных слоях мха, длинными лохмотьями свисающих с ветвей, устилающих землю и укутывающих стволы деревьев так, что трудно распознать, что же такое стоит перед тобой: берёза, клён или осина? При этом даже не рассчитывайте на школьную примету, что мох растёт-де только на северной стороне дерева – здесь он повсюду. Так что если вы были невнимательны или попались на старую приманку ягод – ещё одна, ещё шажок, ещё кустик – и забыли примечать обратную дорогу, то будьте морально готовы к тому, что можно заблудиться буквально в двух шагах от цивилизации. И никто в человеческом, обжитом мире не услышит, как вы голосите на расстоянии вытянутой руки от спасения.

Ровно по этой самой причине случайный человек, окажись он поблизости от базы «чёрных нефтяников» этим вечером, вряд ли мог что-либо услышать и оценить масштаб происходящего. А между тем база бурлила. Несколько разномастных грузовиков и вездеходов выплюнули из себя пёструю толпу спасённых пассажиров, измученных, растерянных, голодных, не понимающих ни слова из того, о чём говорили им и между собой странные мужчины, женщины и подростки. Почти все эти таинственные люди были одеты в причудливую смесь спецодежды, армейской униформы и туристической экипировки. Оттенки цветов – исключительно защитные. Зелёные, бурые, хаки, тёмно-серые или смесь всего вышеперечисленного. У многих из-под полы одежды виднеется или рукоять туристического топора, или грубые ножны, а у некоторых за спиной чехол, из которого торчит приклад оружия. Часть мужчин вооружена по полной программе – разгрузочный жилет, карабин или штурмовая винтовка. От этого многим из потерпевших крушение было не по себе. Однако ничего плохого эти грозные и опасные с виду люди им не причинили. Наоборот. Ещё на месте катастрофы, на берегу проклятой трясины, они постарались максимально помочь пострадавшим. Раздали шоколад и воду, переложили тяжелораненых на нормальные носилки. Потом почти два часа колонна машин петляла по лесу. Некоторые дорожки были настолько узкими, что деревья полностью смыкались над ними своими кронами, и автомобили шли в полумраке зелёного туннеля. Два или три раза колонна останавливалась и тогда сидевшие в передней машине пассажиры могли наблюдать удивительную картину. Из головного вездехода выходили один или два человека, скрывались в заросшей кустарником стене леса, а спустя полминуты прямо в ней раскрывались ворота, оплетённые ветвями и мхом, открывая за собой въезд на очередную потаённую просеку. Вся вереница втягивалась под полог тайги, после чего останавливалась и люди с замыкающей машины снова закрывали секретный проход. Не будь пассажиры рейса NP412 настолько измученны происшедшим, эта поездка могла бы показаться им самой удивительной и увлекательной в их жизни.

Последние тайные врата открылись сами, без участия сидящих в машинах людей. Из их сумрачного зева появились двое. Одеты они были не просто в защитную одежду, а в полную маскировочную экипировку – с имитацией листвы, травы, лишайника. Короче, всего того, что позволило бы любому из них сойти за замшелый пень на расстоянии вытянутой руки от неподготовленного зрителя. Из-за плеча одного из «леших» выглядывал характерный дульный тормоз самозарядной снайперской винтовки. Второй, небрежно облокотившийся на висящий поперёк груди ручной пулемёт с объёмистым коробчатым магазином, коротко кивнул подъехавшим. Колонна вошла в лесной тоннель, который через несколько сот метров закончился полянкой. Лес на её противоположной стороне был другим. Весь подлесок вычищен, среди могучих стволов виднеются деревянные дома. От них на залитое солнцем открытое пространство высыпала стайка мелких дворняг, всех возможных расцветок и возрастов. Звонко тявкая на разные голоса, они запрыгали вокруг, перебегая от одной остановившейся машины к другой. Несколько крупных собак вышли вслед за ними на границу леса, двигаясь солидно, без суеты. Остановились, дружелюбно помахивая хвостами, но молча. Дворняги меж тем, учуяв исходящий из внутренностей машин запах большого количества незнакомых людей, закатили небольшую истерику. Пришлось некоторым из вышедших спасателей потопать ногами, покричать и похлопать в ладоши, чтобы отогнать эту надоедливую мелочь.

Потерпевших крушение пассажиров, высадили из машин. Тяжелораненых быстро отнесли в один из домов в глубине странного поселения. Затем туда же повели тех пострадавших, кто мог перемещаться самостоятельно. Наконец, когда опустевшие машины укатили с поляны, попыхивая выхлопом, к оставшимся подошёл один из спасателей, перекинулся несколькими словами с пастором Майером. Тот покивал в ответ, повернулся к собратьям по несчастью:

– Сейчас мы все пойдём за этим человеком. Для начала они хотят нас накормить. Потом будет возможность помыться и переодеться.

И они двинулись вглубь загадочного селения.

Подобрать ему подходящее определение оказалось довольно сложно. Деревня? Нет ни улиц, ни отдельных, чётко обозначенных подворий. Хутор? Опять не то. Где центральная усадьба, вокруг которой выстраиваются сателлитами второстепенные дома и хозяйственные постройки? Здесь строения в основном однотипные, разбросанные равномерно по достаточно большой территории и на первый взгляд совершенно хаотично. Выделяются всего пара-тройка – своей этажностью да причудливо выполненной из дерева отделкой. Плюс ещё несколько явно хозяйственных построек. И между всеми этими коттеджами, домами, сараями (или амбарами?) целая сеть удивительных и непривычных для человека цивилизованного мира деревянных тротуаров. На толстых, широких поперечинах, из крепких, потемневших от влаги досок, глухо резонировавших под ногами бывших пассажиров рейса NP412. Топ-топ, скрип-скрип. Вереница ужасно уставших, голодных, испуганно озирающихся людей, шла по узкому деревянному настилу, направляемая жестами стоящих на перекрёстках с такими же тротуарами незнакомцев в одежде неярких, защитных тонов. Откуда-то спереди до них доносились запахи еды, непривычные, но, тем не менее, удивительно будоражащие воображение и желудки. Наконец они вышли к широкому помосту с двускатным навесом на столбах. Под ним, вокруг длинного стола со скамейками деловито сновали несколько женщин и подростков. От стоящих на столе кастрюль поднимался аппетитный пар. Тут же высились стопки разнокалиберных тарелок и мисок, ряды кружек и чашек всех размеров и форм, на разделочных досках лежали горы нарезанного крупными ломтями хлеба. Но суровый детина в камуфляжной куртке стоял на пути ко всему этому великолепию, непреклонным жестом направляя всех налево от себя. Тут же переминался с ноги на ногу Лукас Кауфман и бубнил одно и то же:

– Пожалуйста, пройдите сначала к умывальникам, вымойте руки. Пожалуйста, пройдите сначала к умывальникам…

Там, куда указывал здоровяк, у края помоста проходил деревянный желоб. Над ним из простой трубы торчал ряд кранов. На полочках рядом с ними лежали потрясающие по своей архаичности куски тёмного мыла. Тут же висели грубые на ощупь полотенца из белой, ячеистой ткани. И лишь выполнив весь этот нехитрый ритуал – руки, вода, мыло, полотенце – можно было уже пройти к столу, где женщины и девушки, ловко орудуя половниками и постоянно приговаривая что-то ободряюще-успокаивающее на непонятном языке, наделяли каждого порциями горячей, восхитительной, до слёз аппетитной и ароматной еды. И ведь никто из пассажиров даже не поинтересовался, рыбные эти блюда, мясные или вегетарианские.

 

***

Коби Трентон постаралась найти место подальше ото всех. За время поездки на вездеходе она окончательно расклеилась. Чувство глубокого ужаса после падения в трясину никак не хотело отпускать, ушло внутрь, свило себе гнездо в укромном местечке под сердцем. Где-то рядом с ним переминались с ноги на ногу обрывки всех ужасных картинок, отпечатавшихся в памяти, начиная от взрыва и заканчивая… брр, вот опять! Чёрная холодная масса облепляет её со всех сторон, сковывает руки, ноги… нет!

…Марси Уильямс лежит в углу сервисного отсека, скорчившись, прижав руки к животу, из её восхитительных глаз льются слёзы. «Что с нами? Мы падаем?». Пол салона наклонён, дрожит, вибрирует, всё вокруг звенит, трещит. Крики, стоны, всхлипы. Она идёт к хвосту самолёта, взбирается, как в гору, тянет за руку упирающуюся, захлебывающуюся слезами Кару Купер. Пол задней сервисной зоны залит кровью, Мэнди Уэстфилд лежит, соскользнув к передней переборке, под ногами перекатывается её туфля. В ней застрял обрубок изящной ступни. Рамона Брукнер, с лицом серым вместо обычного волнующего кофейно-молочного оттенка, двумя руками прижимает полотенце к ноге Мэнди. Сквозь ткань и пальцы просачивается тёмно-красная жидкость. Перед глазами начинает темнеть, наваливается холод, становится вязким, облепляет руки, ноги, тело… нет, только не это снова!!

Дыши, дыши, полной грудью, до боли, чтобы убедиться наверняка, что ничто не мешает воздуху проникать в лёгкие, открой глаза, пойми, что ты можешь видеть, что ничто не прячет от тебя реальность – деревья, невысокую стену камыша неподалёку, землю под ногами, засыпанную тёмно-рыжей хвоёй. Всё это здесь, с тобой, сейчас. На самом деле. Не закрывай глаза. Всё, что отпечаталось на внутренней тёмной стороне век – безвольно качающаяся из стороны в сторону, залитая кровью голова командира экипажа, рассечённые на куски тела в хвостовом отсеке, привязанные ремнями к покорёженным креслам, оторванная часть детской ладони с тремя пальцами, лежащая на полу среди брызг болотной жижи – всё это уже закончилось. Осталось позади, до того, как кривой грязный сук выскользнул из-под ноги и ты, промахнувшись рукой мимо торчащей ветки, полетела навстречу тёмной, блестящей поверхности… прекрати!!!

Коби сидела, обхватив себя руками. Тело и голова отчаянно зудели под высохшей коркой болотной грязи, пропитавшей одежду и волосы. Колени грела глубокая тарелка, стоящая на них поверх пледа, в который кто-то закутал её ещё на берегу, когда раненых переложили на носилки. Пар от еды поднимался вверх, щекотал ноздри запахом чего-то простого, но немыслимо вкусного. В глазах щипало, позади них и в районе переносицы собиралась какая-то тяжесть. Коби разомкнула руки, выпростала их из-под пледа, взяла с края тарелки исцарапанную и потемневшую от времени ложку из нержавеющей стали, зачерпнула мягкой картошки с зелёными вкраплениями укропа и лука, кубиками тушёного мяса. Левой рукой отщипнула кусочек хлеба от неровного ломтя. Поднесла еду к губам, положила в рот. Тот отозвался взрывом слюны, тепла и облегчения. Сгусток позади переносицы лопнул, из него вырвались, побежали в глаза и нос щекочущие струйки. Взгляд замутился, расплылись деревья вокруг, невысокая стена камыша поодаль, тёмно-рыжая хвоя на земле, тарелка поверх пледа в сине-зелёную клетку. На ресницах повисли блестящие бисеринки, полились ручейки из уголков век, нос перестал дышать, на его кончик набежала капля. Задыхаясь, захлёбываясь слезами, Коби черпала и отправляла в рот всё новые порции самой вкусной на свете еды. Горячий густой бульон обжигал кончик языка и нёбо, в горле горело от перца. Она давилась, глотала вперемешку со слезами, не останавливаясь ни на минуту.

Снова чувствовала себя живой. Больной, измученной, надломленной. Но живой.

 

***

Андрей с Новиковым выбрали место, где их никто не мог услышать. Девушка, закутанная в одеяло и перемазанная с ног до головы засохшей грязью, не в счёт. Она настолько увлечена едой и слезами, что не обратила бы внимания на них, встань они прямо за её спиной. Сергей только глянул на неё коротко, покачал головой:

– Бедная девчонка! Видел бы ты, какие у неё были глаза, когда я выуживал её из болота. Как у щенка, который свалился за борт.

Смирнов согласно кивнул:

– Да уж, не позавидуешь. Только у нас с тобой теперь своей головной боли по самое не балуйся. Благодаря ей, всем остальным и нашей с тобой отзывчивости.

– М-да… Видать, у тебя было время поразмыслить по дороге к лагерю. Верно?

– Не без этого. Это наша с тобой прямая обязанность – думать о том, что будет потом, пока остальные заняты текущими делами.

– И я чую, что ничего хорошего ты в нашем будущем не увидел.

– Ну почему же? Совершенно точно, что мы с тобой не доживём до старости, с нашим-то везением. И это хорошо. Плохо то, что мы накрячили себе на шею почти сотню человек и теперь совершенно непонятно, что с ними делать дальше.

– Что ж непонятного? Сейчас мы их кормим, потом моем. Вон Рустам с пацанами уже палатку поставили, сейчас накидают туда разводку из пластиковых труб – будет большая душевая.

– Серёжа, вот это как раз из разряда – сейчас. Дальше что? Мы их куда потом пристроим?

– Знаешь что, шеф? У меня тоже было время подумать, только думали мы с тобой, похоже, о разном. Почему-то меня не покидает чувство, что ты теперь не очень рад тому, что развернул машины за самолётом. Может, давай вернём всё на место? Типа: «Мы вас покормили, напоили, а теперь шли бы вы обратно в своё болото, гости заграничные!». Так, что ли? И эту тоже обратно в болото сунем? Чё далеко-то ходить, давай, я её прям щас – за руки, за ноги, да и метну через камыш! Она лёгкая, я проверял. Ну и что, что там озеро, а не болото, главное, чтоб мы с тобой не видели, как она там будет бултыхаться и пузыри пускать. А?

– Серёга, не кипятись!

– Чего не кипятись? Андрей, ёлки-палки, ты о чём? Да мы с тобой корову полезли бы вытаскивать, лося там какого-нибудь. А тут – люди! Живые люди! Они ж не виноваты, что свалились к нам на голову. И мне сейчас откровенно по хрену, какие трудности это нам сулит в дальнейшем. Мы по-другому не поступаем, не умеем! Будь иначе, мы бы с тобой не нефть из трубы тырили, а людьми торговали. Как Волк. Нами бы бабы детей непослушных пугали, а мужики ссались бы при нашем виде, в ноги кланялись. Вот Гоша точно ни фига бы голову ломать не стал. Он бы всю эту несчастную братию из трясины выловил и сейчас бы не кормил, а уже по ямам и клеткам рассаживал. И уж он не стал бы разводить сомнения, а потёр бы руки, да и толканул их всех оптом и в розницу ещё до конца следующей недели – кого дагам, кого чеченцам, кого за Урал, а кого здесь ишачить. А девок помоложе, типа этой, ещё и придержал бы, чтоб цену набить. Только Гоша Волк и мы – это две большие разницы! Мы, конечно, тоже не ангелы и нас с тобой многие не то что в тюрьму закрыть очень хотели бы, а просто грохнуть и тушки в лесу оставить. Но мы всё-таки люди. Насколько плохие или хорошие – другой вопрос. Но люди! И поступать привыкли по-человечески. Отчего, наверное, от нас за последние годы ни один человек и не сбежал. Наоборот, семьи и детей за собой тащат. И стоило только сказать им – люди в беде, нужна помощь – и смотри! Все, все бабы до единой достали всю свою посуду, навертели жратвы, полотенца приготовили, и, будь уверен, сейчас в уме прикидывают, кто чем поделиться сможет. Какой одеждой, бельём, трусами, причиндалами женскими. Никто не засомневался, не задумался: «Кто все эти люди? Нафига они мне сдались? Что я с ними дальше буду делать?». Никто, кроме тебя, похоже.

– Сергей, уймись! Уймись, хватит уже! Я тебе, что? Предложил завести их в лес и там кинуть, как кота какого-нибудь? Ты чего взбеленился с места в карьер?

– Ничего. – Новиков прервал гневные излияния, но продолжал пыхтеть сердито, раздувал ноздри. – Это я так… для профилактики.

– Ага. Понял тебя, профилакторий ты наш. А теперь послушай меня. То, что мы с тобой полезли этих людей спасать – это правильно. И я, и ты тем более сделали бы это снова, потому что… Ты тут верно сказал: потому что мы по-другому не поступаем. И люди у нас с тобой под началом такие же, другие не приживаются. Поэтому и носятся вокруг этих бедняг. Сами. Никого подгонять не надо. Только ты пойми, что наш долг признать, что люди эти здесь – чужие. Мы с ними даже разговаривать не можем. Кабы не та парочка, совсем беда бы вышла. И нам с тобой уже сейчас – вот, прямо сию секунду – надо начинать соображать, какие наши дальнейшие планы. Потому что время ждать не будет. Этих всех людей ведь не раз накормить, помыть и спать уложить нужно будет. Это организация, процесс, технология, если хочешь. Трёхразовое питание, размещение, гигиена. Ты понимаешь, что нам как минимум ещё сральники придётся ставить? И очень быстро, иначе мы в дерьме утонем очень и очень быстро. А одежда, а бельё? Им же половине трусы надо менять после таких приключений, я уж не говорю про верхнюю одежду. Пока они только едой увлечены, а вот через пару часов про них местные комары узнают, и тогда начнётся. Дальше. Ты прикидываешь себе простенькие цифры? Их больше нас раза в два с лишним. У нас запасов на столько ртов припасено? Правильно, нет. Наших рук хватит на то, чтобы на эту толпу готовить, обстирывать и так далее? Не начнут ли наши добрейшие бабы на второй день нас с тобой спрашивать – а надолго гости к нам приехали? И вот пока нам такие вопросы задавать не начали, мы с тобой должны уже всё обмозговать, придумать и выложить это людям в понятной форме. Чтобы у них ответ был готовенький до того, как вопрос возникнет. Вот это и есть наш с тобой долг, работа. Бремя командования, что называется. Теперь ты понял, о чём я хотел поговорить?

Сергей посопел ещё, похмурил брови, буркнул нехотя:

– Понял. – И потом добавил. – Согласен.

– Ну и ладненько. Давай тогда соображать, что нам нужно сделать в первую очередь. Людей покормят, помоют и переоденут без нас – это хорошо. На ночь мы их рассуём тоже без проблем. Им нужны всякие щётки зубные, средства по уходу, женские причиндалы, как ты выразился – у нас этого ничего нет. На раз найдётся, чем поделиться, а дальше начнутся проблемы. Поэтому начнём мы с тобой, Серёжа, как все нормальные, занудные руководители – со списка. В который ты прямо сейчас станешь вносить всё то, чего нам не хватает. В изобилии у нас только горючка, благородство и наше сказочное везение. Пошли, найдём Татарина, потрындим с ним про техническую сторону нашей задачи.

– Шеф, – остановил его Новиков. – Я б не с этого начал. Раненые.

– Чёрт, верно. Идём к Марине. Пусть тогда кто-нибудь притащит Рустама туда же. Вместе всё и обсудим.

 

***

Клаус стремительно, прямо-таки невероятными темпами вспоминал русский язык. Если поначалу он мучительно пытался отыскать в памяти, что значат слова, которые ему повторяли снова и снова, а потом складывал их вместе и соображал, какой смысл даёт это сочетание, то к окончанию поездки он не только узнавал сказанное с первого раза, но и начал уже что-то мямлить в ответ. И что характерно, его мычание понимали! Так что как-то само получилось, что он оказался в роли общего представителя, переговорщика между пассажирами и их спасителями. К нему каждые пять минут кто-то подходил, о чём-то говорил, спрашивал, объяснял, показывал. Из-за этого же ему так и не удалось толком поесть. Не успела в руках пастора очутиться миска макарон с тушёным мясом в густой ароматной подливке, как кто-то затеребил его за рукав. Он оглянулся – прямо на него смотрела девушка лет шестнадцати, кареглазая, с густыми бровями и тёмными волосами, заплетёнными в две тугие косы.

– Э-э-э, – начала она, не зная, видимо, как правильно к нему обратиться.

Пастор Майер не смог сразу прийти к ней на выручку без риска подавиться. Ему пришлось совершить несколько особо интенсивных жевательных движений и мучительно больших глотков, прежде чем рот освободился настолько, что он смог выдавить:

– Клаус. Просто Клаус.

– Ага. – Девушка кивнула. – Клаус, там вас Марина зовёт. Ей надо с ранеными помочь, а то они ничего не понимают.

– Аська, ну что ж ты человеку поесть не даёшь, – с укоризной в голосе вмешалась женщина, раскладывающая рядом с ними еду по тарелкам. – Он же тока-тока ложку в руки взял!

– А я что? – девушка немедля приняла оборонительную стойку. – Меня Марина послала, вот я и зову!

Клаус допроглотил остатки еды, примирительно закивал головой:

– Страшно… нет. Ничего. Пойдём, девочка. Покажешь… дорога.

– Дорогу, – как бы про себя поправила его девушка и зашагала вперёд по деревянному тротуару.

– Иди, – напутствовала Клауса в спину женщина с половником. – Я тебе тут еды отложу, не бойся, голодным не останешься!

Раненых разместили в одном из двух больших домов. Майер почему-то сразу вспомнил санчасть базы группировки ISAF в Мазари-Шарифе. Всё просто, аскетично, по-деловому. Пострадавшие кто сидит, кто лежит на лавках и кушетках вдоль стен. Вокруг них суетятся две женщины в белых халатах. Из-за двери доносятся стоны. Приведшая Клауса девушка приоткрыла дверь, сунула туда голову:

– Марин, привела.

В ответ донеслось приглушённое:

– Спасибо. Давай его сюда, а сама иди переодевайся. Мне помощь нужна.

Девушка приглашающе махнула Майеру рукой, скользнула в сторону. Он шагнул в приоткрытую дверь. Там было чисто, светло, пахло спиртом, эфиром, йодом, нашатырём и болью. На узком столе лежала пассажирка из салона первого класса, укрытая по грудь простынёй. На её белом фоне левое плечо и рука пострадавшей выделялись жуткой смесью цветов: землисто-чёрного, жёлтого, багрового, сине-лилового. Рядом склонилась женщина в светло-салатовой медицинской униформе – брюки плюс жакет. Она коротко стрельнула в сторону пастора серыми глазами из щели между марлевой маской и разноцветным колпаком, закрывавшим лоб.

– Стоп. Дальше пока не надо. Как мне к вам обращаться?

– Клаус. Просто Клаус.

– Хорошо. Клаус, вы боитесь крови?

– Нет. Не помню. Нет. Точно.

– Отлично. Клаус, мне нужно, чтобы вы стояли в сторонке и переводили пациентам мои просьбы. Ася вам сейчас даст маску и халат. Только, пожалуйста – не кидайтесь помогать, если я не попрошу. Руки, кстати, можете помыть вон там. Так, на всякий случай. Ты готова? – это она уже обратилась к вошедшей и упакованной в такую же униформу девушке, узнать которую теперь можно было только по бровям и карим глазам между шапочкой и маской. – Тазик убери для начала.

Женщина коротким пинком выбила из-под стола в направлении двери простой эмалированный таз, наполненный лоскутами окровавленной одежды, обрывками бинтов, ватными тампонами, кусками марли. У Клауса легонько закружилось голова, и он поспешил отвернуться к раковине в дальнем углу комнаты. Ничего. Вряд ли это от вида крови. В конце концов, он повидал и не такое. В той же санчасти Мазари-Шарифа, например. Так что это, скорее всего, просто от голода.

 

***

Спустя примерно минут пятнадцать-двадцать дверь снова приоткрылась и в щели возникла половина лица очень крупного человека.

– Марин, а, Марин…

– Тебе чего? Я занята.

– Вижу. Прерваться на пять минут сможешь? Нам с шефом поговорить с тобой надо.

– Угу. Потопчитесь пока пару минут, подышите воздухом.

Дверь закрылась. Немного погодя Марина обратилась к девушке:

– Так, здесь мы закончили. Давай соорудим фиксирующий бандаж на плечо и руку. Помнишь, как делается колосовидная повязка?

Та кивнула.

– Без меня справишься?

Снова кивок.

– Если что, попроси Клауса помочь. Поможете, Клаус?

– Да. Конечно.

– Хорошо, я ненадолго.

Она быстро прошла к выходу, на ходу стаскивая перчатки, маску и шапочку. Под шапочкой обнаружилось густое каштановое каре, а под маской – круглое, но худощавое лицо с тонкими чертами. Быстрыми шагами Марина вышла на крыльцо.

– Парни, дайте кто-нибудь закурить. Быстренько.

Сергей Новиков вытряхнул из пачки сигарету, протянул ей. Другой рукой щёлкнул зажигалкой. Маленький металлический прямоугольник настолько потерялся в его огромной лапище, что казалось, будто Серёга высек тоненький язычок пламени прямо из пальцев. Марина глубоко затянулась, выпустила вверх плотную струю дыма.

– Ну, давайте, что там у вас.

– Расскажи нам для начала, что с ранеными. – Андрей смотрел на неё внимательно, слегка наклонив голову. Она в ответ помолчала несколько секунд, изучая, как поднимается от кончика сигареты прозрачная ленточка дыма. Затянулась ещё раз.

– Хреново, парни. Довольно-таки хреново.

– А подробнее?

– Подробнее дела обстоят так. У нас куча ссадин, ушибов и мелких порезов. Но это, как вы понимаете, мелочи. Несколько переломов – предплечье, ключица, подозрение на пару рёбер. Это тоже фигня, дело житейское. А вот дальше всё плохо. Несколько очень нехороших рваных ран, особенно женщина, которой распахало бедро. Девочка с травматической ампутацией ступни. Ещё одна женщина с обширной тупой травмой плеча и руки, которую сейчас бинтует твоя дочь, Рустам. – Марина кивнула четвёртому участнику беседы, худощавому мужчине с рыжеватой бородой и короткой, но жёсткой шевелюрой. – Кстати, она молодец. Далеко пойдёт.

Затянулась ещё раз, не спеша выпустила струю дыма, посмотрела прищуренными глазами, как та расплывается завитками в воздухе.

– Так вот, всем этим пациентам нужен хирург. Настоящий. Хороший. Потому что там работы для него – во! – Марина чиркнула ладонью себе по горлу. – И чем скорее он за неё примется, тем лучше. Иначе потом придётся работать исключительно пилой или топором.

Мужчины переглянулись.

– Тогда надо ехать. Прямо сейчас.

– Анатольич?

– А кто ж ещё?

– Лады, пошёл собираться.

– Нет, Сергей, не ты. Вы там с ним о чём-то повздорили прошлый раз, а Анатольич – мужик злопамятный. Ещё упрётся, чего доброго, а нам время дорого. Я сам съезжу.

– Один?

– Зачем один? Лёшу возьму.

– А-а, ну тогда ладно. Нам-то что пока делать?

– То, о чём мы с тобой говорили – список писать. Чтобы к моему возвращению была готова полная картина. Рустам, с тебя перечень и организация всего технического обеспечения – дополнительные туалеты, умывальники, душевые, спальные места. Проверь сарай, там вроде бы целый угол завален старыми койками. Если нет, сочиняйте нары какие-нибудь. Двух, трёхярусные, если потребуется. Сразу пишешь отдельно список всего того, что израсходуешь из нашего обычного запаса, чтоб мы с этой суетой без гвоздей и шурупов не остались. Дальше. Марина занята ранеными, так что попроси свою Гузель организованно собрать у народа, кому чем не жалко поделиться из одежды, белья и прочего. И тоже пусть сразу пишет список недостающего. Одежда, средства гигиены, всё остальное. Марин, у тебя с фармацией как?

Та, затягиваясь остатком сигареты, закивала головой.

– Пока нормально, но такими темпами мы здорово осушим мои запасы. А с учётом предстоящих операций – тем более. Дайте мне полчаса. Я сейчас посмотрю ещё одного пациента, а потом пробегусь по сусекам. Список будет.

– Сергей, тогда давай сразу планируй, что с утра ты едешь к Попу. Неважно, успею я вернуться или нет. Суммируешь списки и – вперёд. Загони только пару человек спать заранее, чтобы было кому баранку вертеть. И смотри, веди себя естественно! Вова и так удивится, что мы к нему второй день подряд являемся. Так что разыгрывай карту, будто мы помозговали над его предложением о медицинских штуках, которые он нам сегодня сватал, да и решили не откладывать дело в долгий ящик. Понял? Только не старайся сильно, врать ты всё равно не умеешь. Вова ещё чего доброго в лишние подозрения впадёт и начнёт трепать на всю округу, что мы тут оптовыми закупками развлекаемся. Ладненько?

Андрей обвёл глазами собравшихся.

– Всем всё ясно? Всё обсудили?

Рустам и Сергей кивнули, Марина затушила окурок об нижнюю сторону перил, швырнула его в прибитую к столбику консервную банку, немного замялась.

– Вот что ещё, ребята. Похоже, одна из моих пациенток не жилец. Я не могу ничего утверждать без рентгена и всего остального, но почти уверена, что у неё сильное внутреннее кровотечение. Давление низкое, живот твёрдый, как накачанный мяч. Ну и так далее. Вам эти подробности ни к чему, мы тут всё равно сделать ничего не можем. Это я просто так, чтобы вы морально готовы были.

И ушла внутрь дома.

 

***

Коби вздрогнула, когда кто-то коснулся её плеча. Вскинулась, завертела головой. Рядом стоял Лукас.

– Ты как себя чувствуешь?

Она порылась в своих ощущениях – и правда, как? Вроде бы пока ничего не поменялось: усталость, короста из грязи на одежде и в волосах. Только горячий ужин смягчил, притупил все ощущения, да выплаканные слёзы вывели из организма немалую дозу боли и горечи. Она даже не заметила, как почти задремала.

– Нормально. Жить буду.

– Там, в палатке, – Кауфман указал рукой: – сейчас душ запустят. Можно будет помыться.

– Хорошо, – Коби слабо кивнула.

– Только до этого, – он казался немного растерянным, мялся на месте, подбирал слова: – ты не сходишь со мной? Пастор Майер передал… ну, что там… короче, у Марси Уильямс… всё плохо. Совсем.

Она уставилась на него, медленно осознавая услышанное. Марси. Плохо. Совсем. Совсем?

– А остальные наши знают?

– Рамона уже там. Каре Купер вкололи успокоительное, она спит. Мэнди…

Где Мэнди – и так ясно.

– Помоги мне встать, пожалуйста.

Лукас дал ей руку, потянул наверх. А потом, всё так же держа за запястье, повёл по деревянным тротуарам.

Марси лежала в маленькой комнате большого двухэтажного дома, украшенного резными деревянными панелями вокруг входной двери, окон и по краю крыши над широким крыльцом. Через единственное окно вливался молочно-серый свет бесконечных северных сумерек, предвещающих наступающий сезон белых ночей. Небольшой светильник на стене добавлял в гамму жёлтый оттенок электрического света. Там, куда он не доставал, в тенях возле дверного косяка притаилась Рамона Брукнер. В полумраке её смуглая кожа казалась темнее обычного. С правой стороны кровати на крашенном белой краской деревянном табурете сидел пастор Майер, держал правую руку Марси в коконе своих сложенных ладоней, что-то шептал, склонившись к её уху. Услышав звук шагов, оглянулся, и Коби поразилась страшным тёмным кругам вокруг его уставших глаз, полных воспалившихся красных сосудов. Или это была всего лишь игра света и тени?

Пастор сделал приглашающий жест рукой, указывая на такой же табурет по другую сторону кровати. Коби осторожными шагами, почему-то отчаянно стараясь не шуметь, подошла, опустилась на край жёсткого сиденья.

– Ей сделали укол. Она не страдает.

Лицо у Марси не просто бледное – парафиновое, губы серые, с голубоватым оттенком. Между ними чуть поблёскивают белые жемчужные зубы, и тонкой струйкой сочится слабое, с хрипотцой дыхание. Под тонкими веками, повыше длинных бархатных ресниц двигаются бугорки глаз, роскошная густая чёлка прячется под прикрывающим лоб полотенцем. Коби осторожно потянулась своими не до конца отмытыми руками к ладони Марси, лежащей поверх грубого колючего одеяла. Легонько погладила по складке между указательным и большим пальцами. Те шевельнулась в ответ, Марси качнула головой влево, приоткрыла глаза. Серые губы зашевелились, складываясь в имя:

– Коби…

– Привет, Марси, – она взяла её руку в ладони, погладила большими пальцами. – Как ты?

Губы в ответ сделали несколько попыток, прежде чем удалось расслышать:

– Я не знаю…

И почти сразу:

– Мы… сели? Всё… в порядке?

– Всё хорошо. Нас спасли.

Марси легонько кивнула, бархатные ресницы прикрыли на минуту восхитительные глаза. Коби потупилась, сосредоточила взгляд на руке в своих ладонях, чувствуя, как позади глаз снова собирается щекочущий сгусток.

– Коби…

Она вскинула голову. На этот раз глаза старшей стюардессы распахнуты и смотрят прямо на неё.

– Я… похоже, отлеталась. Так что ты теперь за меня, ладно?

– Хорошо, Марси. Только ты…

– Не надо… Я понимаю… чувствую. Вы тут… без меня… не скучайте.

И перевела взгляд куда-то наверх.

Коби снова уставилась на свои грязные руки, которые плыли и искажались перед её глазами, растекались в ручейках, снова бегущих из неиссякаемого источника позади переносицы. На жёстком ворсе одеяла под ладонями то тут, то там появлялись округлые тёмные пятнышки, блестящие искорки брызг веером разлетались от них в разные стороны. Потом что-то в комнате скрипнуло, пробежала тень, кто-то подошёл и встал рядом с ней. На плечо мягко легла ладонь.

– Всё.

Коби подняла голову, сморгнула слёзы, основанием ладони снизу вверх вытерла нос. Рядом стоял пастор Майер. Позади, уткнувшись в плечо Лукаса, ревела Рамона Брукнер, а он сам часто-часто шмыгал носом. Марси Уильямс лежала перед ними, вытянувшись в струнку на кровати, широко раскрытыми глазами смотрела на потемневшие доски потолка.

У неё действительно были красивые глаза. Очень редкого цвета. Зелёные.

 

Глава 12

 

О предполагаемом месте предстоящей работы почти всегда можно догадаться по экипировке, которую тебе подготовили на базе. Если в комплекте есть термобельё и утеплённый комбинезон – готовься к визиту в северные широты. Если панама и шемаг «арафатка» – значит, путь наверняка приведёт на юг.

В этот раз тёмно-зелёные пиксели камуфляжа, противоклещевое бельё с плотными манжетами и горловинами, а также солидный запас репеллентов недвусмысленно намекали на поездку в лесные чащи. Вот пока и всё, что известно наверняка. Ну ладно, придёт время – будут и подробности. Сейчас важно проверить всё остальное: рюкзаки, подсумки, разгрузочные жилеты. Состояние ремней, пряжек, приборов ночного видения, прицелов, коммуникаторов, фонарей. Потом оружие. Разобрать, осмотреть, как всё почищено, смазано, собрать снова, нацепить необходимую обвеску, выставить её по планкам Пикатинни на удобное именно для тебя место.

Подполковник Михайлов скосил глаза в сторону от разложенного перед ним личного комплекта снаряжения. Вся его группа готовилась к заданию в одном помещении, за длиннющим столом. Спокойно, привычно, с дежурными шуточками и нарочитым ропотом на неподходящее время. Несколько новичков, заменяющих отпускников, выглядят вполне профессионально, только стараются чуть больше, чем следует. Волнуются. Или хотят произвести впечатление своим рвением. Ничего. Скоро всех нас засунут в одну коробочку задания, там мы покатаемся, потрёмся друг о друга, сровняем все шероховатости. Обычное дело.

– Товарищ подполковник! – голос из-за спины.

Александр оглянулся. Там тянулся по стойке «смирно» дежурный офицер, слишком взволнованный для звания капитана.

– Вам приказано явится на инструктаж. Только вам.

Надо, так надо. Михайлов пошёл вслед за капитаном, на ходу натягивая берет – мало ли кто будет инструктировать, вдруг козырять придётся.

Не ошибся.

– Здравия желаю, товарищ генерал армии! – вот почему дежурный офицер на взводе! Не каждый день начальник генштаба приезжает.

– Потише, подполковник. Закройте дверь и проходите.

Александр аккуратно и мягко прикрыл дверь, шагнул к столу. Кроме генерала в комнате были только двое: румяный и ухоженный полковник моложе самого Михайлова, явно штабной, и ещё какой-то штатский, неприметный и бесцветный. Таких он узнавал на раз и никогда не ошибался – гэбэшник. Действующий или бывший – неважно.

– Для начала вот что, – генерал армии Нефёдов выглядел уставшим и раздражённым. Будто и не суббота сегодня. – Всё, что будет сказано в этой комнате – абсолютно, совершенно секретно. Оно никак не будет закреплено на бумаге, по крайней мере, пока. Для соблюдения формальностей вы получите приказ, текст которого сейчас сочиняют и на который вам не нужно обращать внимание. Я же обрисую вкратце реальную ситуацию. Сегодня около одиннадцати утра в наше воздушное пространство вторгся самолёт-нарушитель. С северо-запада, по стыку границ между Норвегией и Финляндией. Когда он проходил вдоль западной оконечности Белого моря, наши силы ПВО подняли на перехват истребители. Те отработали свою задачу, нашли нарушителя, пытались принудить к посадке, но в итоге сбили. Подробности сейчас не важны, важно то, что после атаки самолёт пошёл на снижение и больше нигде на радарах не засветился. То есть либо разбился, либо совершил вынужденную посадку. Военно-космическая оборона сейчас обрабатывает данные с радаров, спутников, а также рапорты пилотов, вылетавших на перехват. Как только они подготовят отчёт, вы его получите. Сейчас известно следующее. Нарушителем был крупный двухмоторный самолёт неизвестной принадлежности. Мы не знаем, был ли это управляемый борт или беспилотник. Нам также не известна цель его полёта. Траектория проходила над такой глухоманью, что можно гадать очень долго. Может, он вёз десант. Или сбрасывал по пути какое-то оборудование, снаряжение. Или преднамеренно шёл над слабозаселёнными районами, чтобы зайти с тыла на центральные области. Ни черта из этого мы не знаем.

Начальник генштаба схватился рукой за лицо, раздражённо помял пальцами щёки.

– В связи с этим критически важной становится задача скорейшего обнаружения места падения или посадки нарушителя. Тогда мы сможем хотя бы приблизительно определить его тип и назначение. К сожалению, засечь это место сразу не удалось. У нас есть лишь координаты точки, над которой он был сбит и откуда пошёл вниз. С учётом того, что нарушитель не падал, как кирпич, а совершал управляемое снижение, то он мог в итоге оказаться на довольно значительном расстоянии от начальной точки. Так что радиус поисков получается весьма обширным.

Нефёдов остановился снова, уставился на Александра тяжёлым взглядом.

– Вот это и будет вашей настоящей задачей, подполковник. Найдите мне этот чёртов самолёт. Я хочу знать, что это за ублюдок, и какого лешего он здесь делал. Хочу знать как можно скорее. Об инциденте пока никак не сообщалось, поэтому вы будете придерживаться режима полной секретности, как я сказал в начале. По крайней мере, до тех пор, пока вы его не найдёте и не выясните, что он из себя представляет. В официальном приказе, который вам вручит командир базы сразу после нашего разговора, будет написано, что вас отправляют искать разбившийся опытный образец беспилотника с секретным оборудованием. Все же данные по вашему настоящему заданию вам лично в руки вручит непосредственно перед вылетом полковник Нуралиев, мой помощник, – генерал указал на румяного. – Там будет всё, что удастся выяснить к тому моменту, плюс контакты, по которым вы будете докладывать о ходе операции.

Он покосился на гэбэшника, который с невозмутимой физиономией разглядывал свои ногти.

– Есть ещё кое-что, что вам необходимо знать о предстоящем задании. В этом районе, я бы даже сказал – регионе – мы, вооружённые силы, располагаем весьма ограниченными ресурсами. Если вы посмотрите на карту, то сообразите почему. Нам там делать практически нечего. Крупных городов нет, стратегических объектов – тоже. Сплошные леса да болота. Глухомань, одним словом. Только эта глушь размером с Польшу. Короче говоря, рассчитывать на поддержку военных вам не приходится. Будете взаимодействовать с местными структурами. В первую очередь с охранными силами «Транснефти». Не кривитесь. Мы не можем быстро перебросить в район поисков свои ресурсы, а у «Транснефти» там есть всё – вертолёты, вездеходы, беспилотники, люди, знание местной обстановки. С самого верху им дана чёткая команда оказать вам полную поддержку. Так что сложите гонор в задний карман штанов и работайте. А у наших товарищей из ФСБ есть свои пять копеек рекомендаций по тамошней обстановке.

В голосе начальника генштаба ощущалась явная шпилька, но безымянный представитель спецслужб её проигнорировал. Не спеша оторвался от созерцания своих рук, повернулся к Михайлову.

– Подполковник, то, что я скажу сейчас, также считается абсолютно секретным. Правда, за пределами Москвы, Питера и прочих крупных городов об этом знает каждая собака, но мы будем очень признательны, если вы и ваши люди после задания не разболтаете об этом всем направо и налево. Так вот, дело в том, что на территории вашей операции центральные власти – неважно, федеральные или региональные – имеют крайне ограниченное влияние. Конечно, там есть местные органы на уровне районов и поселений, даже полиция вроде бы числится какая-то и на содержание всего этого как бы положено выделять деньги из бюджета. Более того, эти смешные средства иногда выделяют и куда-то отсылают. На этом наше участие в делах тамошнего, да и, пожалуй, большинства других регионов за пределами административных и индустриальных центров заканчивается. Вы не хуже меня знаете, с какими трудностями столкнулось государство в последние годы. Нам пришлось выстраивать свою систему приоритетов. – Почему-то слово «нам» неприятно резануло слух Александра. – В первую очередь – безопасность границ, во вторую – внутренняя безопасность. Некоторые предпочитают менять эту последовательность местами, но я не считаю, что это так уж принципиально.

Неизвестно, намеревался ли гэбэшник подлизаться этой фразой к военным или нет. По его непроницаемому лицу определить что-либо не представлялось возможным.

– Так вот, если на уровне границ мы пока ещё достаточно надёжно защищены ядерным оружием и тем, что было достигнуто в рамках предыдущей модернизации и реорганизации войск, то внутри страны всё не столь однозначно. К счастью, нам удалось нейтрализовать или выдавить за рубеж большую часть дестабилизирующих элементов. Но покрыть всю территорию – гигантскую территорию! – единой системой управления и правопорядка оказалось физически невозможно. Выбор был жёстким, но предельно простым. Либо мы размазываем имевшиеся на тот момент ресурсы равномерно по всей площади России и получаем тоненькую марлю, которую при желании можно без труда проткнуть пальцем, либо концентрируем усилия на стратегических точках, опорных узлах государства. И создаём там достаточный уровень зарплат для силовых структур, органов государственной власти, поддерживаем необходимый уровень жизни, инфраструктуры и прочего. Это в первую очередь столицы, промышленные центры, города-миллионники, основные ресурсодобывающие и сельскохозяйственные районы. Обратите внимание на мою оговорку про «основные». Увы, но удержать контроль над всеми важными территориями не удалось. Это не афишируется, иногда по телевидению даже проходят репортажи о якобы происходящих там событиях – новых дорогах, предприятиях и прочем. Только на самом деле ничего подобного там нет. К счастью, эти регионы оказались потеряны не до конца. Остатки местного населения довольно быстро сообразили: если они не хотят отбросить коньки с голоду или вернуться в средневековье, то им нужно делиться с городами и подконтрольными центральным властям территориями чем-то полезным. Так что мы сейчас имеем оттуда некий постоянный приток ценных ресурсов, которые обмениваются на промышленные товары, лекарства и всё остальное, в чём есть нужда. Знаете, это немного напоминает древнюю историю освоения Сибири, когда в определённых местах ставились фактории, а местные аборигены и всякий сброд, удравший в леса, тащили туда шкурки пушных зверей, золото и кедровый орех в обмен на соль, табак и порох. До такой примитивщины сейчас, конечно, не доходит. Но что-то похожее есть. Наверху, – спецслужбист неопределённо махнул куда-то в сторону предположительного местонахождения Кремля, – надеются, что когда-нибудь центральная власть накопит достаточно жирка и силёнок, чтобы восстановить полный контроль над страной. Кто знает, может быть, так оно и будет. Однако сейчас вам придётся работать в текущих условиях. Поэтому зарубите себе на носу, подполковник: этот регион – один из самых сложных. Там нет природных ресурсов, кроме леса, который сейчас не сильно пользуется спросом. Поэтому федеральные власти никогда им особо не интересовались. Там десятки и сотни брошенных поселений – деревень, хуторов, турбаз. Всё это разбросано по огромной площади тайги – тайги, полковник, настоящей тайги! Озёра, реки, протоки, болота. Практически полное отсутствие железных и шоссейных дорог, в основном укрытые в лесу грунтовки, большинства из которых нет на картах. Немногочисленное, но крайне своеобразное местное население, плюс те, кто не прижился в новых центрах цивилизации. О, я уверен, тамошние люди произведут на вас впечатление! В былые-то годы, при Советской власти и участковом в каждом селе там никогда не было проблемой разобраться с несимпатичным тебе человеком. Был человек – и нету. Ушёл в лес и заблудился. Или медведь задрал. Так что, несмотря на то, что они говорят по-русски и выглядят почти как мы с вами, я бы советовал вам и вашим людям быть предельно внимательными. И крайне осторожными. Максимально плотно взаимодействуйте с охранными структурами «Транснефти», у них большой опыт по части местной специфики. Поверьте, большая удача, что в интересующем вас районе проходят несколько ниток их трубопроводов. Они сами, правда, с этим не согласятся, но тут уж ничего не поделаешь – головная боль одного часто становится удачей для другого. И ещё раз повторю: не забывайте, что вам придётся работать на территории не совсем дружественной. Можно даже сказать, что это уже и не Россия вовсе. Хотя некоторые считают наоборот: мол, вот там и есть настоящая Россия, а мы тут так, непонятно кто. Мы этих некоторых обычно берём на карандаш и пристально за ними наблюдаем.

Губы сотрудника спецслужб тронула тонкая усмешка и он, крайне довольный своим остроумием, откинулся назад на спинку стула, сплёл перед собой на краю стола тонкие, ухоженные пальцы.

– Ну что, подполковник, вам всё понятно? – начальник Генштаба оторвал от лица руку, которой прикрывал глаза, глянул на Михайлова испытующе.

– Так точно, товарищ генерал армии.

– Тогда свободны. Идите, готовьтесь. Вертолёт будет в течение часа. И помните, подполковник, главное – найдите мне этого летуна! Как можно скорее!

 

***

Ночная вахта заканчивала работу. Постепенно подтягивались люди им на смену, перекидывались шуточками про «хорошо отдохнули», намекая на отключение электроэнергии. Сандрин пропускала всё это мимо ушей. Вот уже и её замена явилась, попыталась поболтать о пустяках, но Чанг нетерпеливо и не слишком любезно замахала рукой: «некогда, потом!». Кэти Холлис потопталась рядом, потом пожала плечами, отошла, присела в кресло у стены. А Сандрин с упорством бойцовой собаки, вцепившейся в добычу, продолжала препарировать строки данных, выискивая причину непонятной аномалии.

– Чанг! – раздалось у неё над ухом так неожиданно, что она подскочила на месте. Рядом стоял Фрэнк Вудс, Кэти выглядывала у него из-за плеча.

– Фрэнк, ты с ума сошёл! Я же так заикаться начну!

– Думаю, обойдётся. Сандрин, ты почему ещё здесь?

Она недоумённо посмотрела на него, потом вокруг. Действительно, ни одного человека из ночной дежурной смены в комнате не осталось. Везде сидели новые люди, одна только Холлис переминалась с ноги на ногу, как неприкаянная сирота.

– Я это… анализирую отчёты.

– Какие ещё отчёты?

– Ну… по работе «НАПС» за время отключения.

– Там что-то произошло?

– Не уверена, но…

– Было сообщение от «НАПС» о каких-то проблемах? Они связались с тобой напрямую, минуя меня?

– Нет, но…

– Сейчас система работает в штатном режиме?

– Да.

– Тогда давай ты уступишь место Кэти, чтобы она могла честно отрабатывать свою зарплату, а потом я дам тебе пять минут, чтобы ты объяснила мне всё, что тебя так заинтересовало. Идёт?

Сандрин хотела было запротестовать и удариться в объяснения прямо сейчас, но потом сообразила – Фрэнк прав. Ни одного повода мешать дневной смене у неё нет. Через пять минут, собрав свои вещички и передав Кэти Холлис рабочее место, она вошла в бытовую комнату забрать свой контейнер для бутерброда. Вудс как раз отходил от кофе-машины с двумя кружками свежесваренного кофе, сделал ей призывное движение локтем в сторону столика у стены.

– Садись, Чанг, расскажи, что не даёт тебе покоя.

Сандрин уселась, положила локти на стол, обняла кружку ладонями и несколько секунд наблюдала, как на тёмной поверхности кофе лопаются воздушные пузырьки. Фрэнк не торопил, бережно прихлёбывал горячий напиток, поглядывал на неё поверх кружки.

– Тут такое дело. Понимаешь, когда я запускала проверку «НАПС» после того, как нам вернули энергию, то нашла там расхождение в контрольных суммах. Нет, сразу отвечаю на твой вопрос – ни один маркер вторжения не сработал, и о сигнатурах известных вирусов сообщений тоже не было. Просто несоответствие. Как будто в обычном трафике появились избыточные строки кода или данных. Что это такое, я определить пока не смогла.

– И почему ты решила, что это важно? Я с ходу могу накидать тебе с десяток причин, как это могло произойти. Уверен, что и ты сможешь.

– Не знаю, Фрэнк. Мне это показалось важным. Ты же не собираешься надо мной смеяться?

– Конечно, нет. Наша работа в том и состоит, чтобы обращать внимание на подозрения. Сколько чумы было найдено по косвенным признакам! Но нам нужно уметь разграничивать интересы, и в первую очередь опираться на объективные данные. Мы же не научно-исследовательская лаборатория или разработчик антивируса. Мы коммерческая организация, наш бизнес – защита от киберугроз. Не исследование, а защита. Мы обязаны реагировать на событие, а не ловить чужие баги. Событие в этом случае – это срабатывание наших маркеров или сообщение заказчика. Понятно, что если ты заметила вторжение раньше клиента и нейтрализовала его, то это круто. Очень круто. Но и заказчик должен понять, что с его системой что-то не так, иначе как нам мотивировать его покупать наши услуги? Сегодня же по твоему направлению всё чисто, у нас самих головной боли было в разы больше. Понимаешь, о чём я?

Сандрин кивнула. Фрэнк продолжал.

– Поэтому подозрения – подозрениями, но пока мы не видели явного взлома или сигнала заказчика, всё остальное относится к области любопытства. А я, в свою очередь считаю, что любопытство для моих сотрудников является естественным, когда они отдохнули, выспались и пребывают в прекрасной форме. При всём моём уважении к тебе, Чанг, твой нынешний вид от этого состояния далёк.

Она непроизвольно потёрла утомлённые глаза.

– Вот-вот, именно это я и имел в виду. Давай-ка ты отправляйся домой, прими душ, выспись, отдохни. Если вдруг от «НАПС» придёт что-нибудь, я первым тебе сообщу об этом. Будем копать вместе. А пока шагай. Ты, Чанг, одна из лучших моих сотрудников, я бы даже сказал – инструментов. А я люблю, когда мои инструменты хорошо почищены, смазаны и блестят, как новенькие. С такими приятно работать. Давай-давай, пошли. Подбросить тебя до автобуса?

 

***

Вечер выдался просто на загляденье. Сумерки тянулись медленно, лениво. Зацветшая в этом году раньше обычного сирень наполняла воздух насыщенным ароматом. Местами в него вторгались запахи дыма от сжигаемого мусора или топящихся печей. От нагретого за день деревянного тротуара легонько тянуло отработанным машинным маслом, которым намазывали доски против гниения.

Виктор Анатольевич Артамонов не спеша шагал вдоль ряда заборов. Помнится, ещё лет десять назад здесь шли невысокие штакетники, за которыми взгляду открывались засаженные цветами и кустами смородины палисадники, красовались резными наличниками дома, крашенные в привычные для этих мест зелёные и синие цвета. Сейчас, когда жизнь стала суровей, а нравы – угрюмей, полупрозрачные заборчики уступили место капитальным сплошным изгородям выше человеческого роста, украшенные поверху у кого колючей проволокой, у кого – железным заострённым гребнем. «Мой дом – моя крепость». Буквально. Надо быть полным идиотом, чтобы пытаться забраться на такое подворье, зачастую полностью замощённое деревянным настилом с обширным навесом. Там незваного гостя поджидали гостеприимные челюсти здоровенных псов, вальяжно слоняющихся по двору, а затем гарантированный заряд картечи через одно из немногочисленных, небольших по размеру окон. Некоторые – это Виктор Анатольевич знал наверняка – специально скупали старые охотничьи одно– и двустволки и вешали их заряженными возле окошек. Так, на всякий случай, чтоб не бежать через весь дом случись что. Хорошо, что сам Артамонов в силу специфики своей работы знаком практически с каждым из обитателей этих домов, так что даже сторожевые собаки почти не реагируют на его знакомый запах и звук шагов. Только иной раз рванётся кто-то большой за забором в его сторону, начиная издавать угрожающее рычание, готовое перейти в громогласный лай. И тут же останавливается, учуяв привычный дух доктора.

Место жительства самого Виктора Анатольевича выделялось из общего ряда как раз своей старорежимностью. Низкий заборчик открывал вид на двор и дом, решётчатые ворота демонстрировали всем желающим забрызганное грязью запасное колесо на задней двери большого внедорожника. Раньше Артамонов предпочитал ездить на более компактной «Ниве», однако необходимость иной раз заменять отсутствующую в этих местах «скорую помощь» вынудила общественность скинуться и помочь ему обзавестись более вместительным транспортным средством. Подойдя к калитке, он просунул руку в щель, приподнял засов, открыл и вошёл на помост, ведущий к крыльцу. Маленькая деталь во внешности дома подсказала ему, что внутри ждут гости. Поскольку такой знак мог оставить только один человек, то он особо не взволновался. Поднялся на крыльцо, отпер дверь и вошёл внутрь.

В большой комнате царил полумрак. Артамонов вернул на место занавеску окна, выходящего на улицу, закрывая от взглядов снаружи то, что будет происходить внутри, и одновременно стирая условный знак пришедших гостей. После чего включил свет и не спеша обернулся.

– Доброй ночи, Анатольич.

Гостей было двое. У стола сидел Андрей Смирнов, высокий, крепкий мужчина около пятидесяти лет. Артамонов прекрасно знал род его занятий, а также то, что всегда может рассчитывать на его помощь. Или защиту, в случае чего. А ещё тот был хорошим собеседником, что по нынешним временам не менее важно. По крайней мере, для доктора.

Второй визитёр расположился в кресле в глубине комнаты – невысокий мужчина между тридцатью и сорока годами, с обыденной, незаметной внешностью, с виду совсем не богатырь. Веки полуопущены, только на короткий момент он вскинул взгляд на доктора и молча поклонился.

– Анатольич, это Лёша. Он со мной.

– Привет, Андрюша. Здравствуй и ты… Лёша. А это, стало быть, мой сторож, которого я оставил бдеть за домом?

Артамонов обращался к большому серому коту, в ряду бесчисленных и крайне разнообразных предков которого весомое место занимало наследие породы «русская голубая». Кот этот вальяжно развалился на коленях Лёши, урчал под его пальцами, поглаживающими шерсть на загривке. При появлении хозяина он приоткрыл глаза, сверкнул из узких щёлок жёлтым, и снова зажмурился блаженно.

– Лёша ему гостинец прихватил, Виктор Анатольич, – пояснил Смирнов. – Немного копчёного балычка из сомятины. Чистое филе, без единой косточки.

– И этот мерзавец, конечно же, купился. Продажная ты душонка, Кузьма. Сукин, я бы сказал, кот…

Продажный мерзавец при звуках своего имени приоткрыл глаза ещё раз, крутанулся у Лёши на коленях, перевернувшись на спину, и потянулся всеми четырьмя лапами, растопырив на концах острые когти.

– …Ни стыда у тебя, ни совести, – закончил Артамонов и повернулся к Андрею: – Зачем пожаловали?

– Работа есть, Виктор Анатольич. Срочная. И много.

– Ого! Что приключилось? Несчастный случай на производстве?

– Нет, слава богу. Не с нашими. Понимаешь, там, в тайге, произошло кое-что. И у нас теперь на руках некоторое количество людей, кое-кто из которых нуждается в экстренной помощи. Марина сказала, что если ими не займётся настоящий, хороший хирург, то помочь мы им сможем потом только пилой или топором. Или лопатой, но это я уже от себя добавляю.

– Ну, раз Марина говорит такие вещи, стало быть, дело серьёзное. Куда ехать?

– Ко мне, Анатольич, ко мне. Только ты не поедешь. Мы тебя отвезём сами. Не хочу, чтобы твоё отсутствие в глаза бросалось.

– Понятно. Надолго?

– Честно? Не знаю. Дня на два-три точно.

– Чёрт, это и правду будет заметно. Ладно, сейчас что-нибудь сообразим. Что с собой брать?

– Всё. Всё, что сможешь. Мы потом постараемся компенсировать. У нас свои запасы, плюс завтра у Попа закупку сделаем, но мало ли.

– Это верно. Поужинать успею?

Смирнов сделал неуловимое движение подбородком, как будто у него заболел зуб.

– Ты хозяин, Анатольич, тебе решать.

– Ладно, согласен. Нарублю бутербродов, пожую по дороге. Мне понадобится помощь…

– Марина…

– …Нет, помимо неё. Мне нужна будет операционная сестра, безотрывно. Помолчите минуту, сейчас звякну кое-кому.

Артамонов достал телефон, набрал номер.

– Здравствуй, Леночка. Ты почему ещё не спишь? Ага, понял. Бабушке дай телефон, пожалуйста. Валентина Дмитриевна, добрый вечер, это Виктор Анатольевич. Валюша, скажи мне, пожалуйста, у тебя есть неотложные дела на пару ближайших дней? Да, есть срочная работа на выезде. Хорошие люди. Да, попросили помочь. Насчёт оплаты… – он покосился на Андрея. Тот кивнул головой, – проблем не будет. Заберут, отвезут и привезут. На месте накормят и напоят. Когда выходить? Прямо сейчас. Точнее, давай так. Через полчаса подходи к моему дому со стороны леса. С вещами. Я тоже пока соберусь. Спасибо, Валюша.

Виктор Анатольевич отключил телефон, задумался на минуту.

– Милейшая женщина. Прекрасный специалист. Работала со мной почти везде, пока её сын не погиб в полевом госпитале под обстрелом. Тоже хирург был, талантливый юноша. Оперировал какого-то гвардейца, когда их «Градом» накрыли. После этого Валя досрочно вышла на пенсию, забрала невестку, внучку и уехала сюда. Потом и меня сманила.

Он побарабанил пальцами по столу, посмотрел на серого Кузьму, развалившегося на Лёшиных коленях.

– Ладно, это всё лирика. Мы же с вами поступим следующим образом. Вы, молодой человек, здесь раньше бывали?

Лёша покачал в ответ головой.

– Сможете остаться на время моего отсутствия? Прекрасно. Тогда стряхните, пожалуйста, с коленей эту продажную тварь и прогуляйтесь со мной. Будем разыгрывать легенду «дальнего родственника». Вы, стало быть, мой двоюродный племянник, коего я сто лет не видел, но которому почему-то ужасно рад. По такому случаю мы купим ящик водки и ударимся в беспробудное пьянство. Андрюша, ты не откажешься выступить спонсором этого семейного праздника?

Смирнов усмехнулся, выудил стопку денег, протянул Артамонову.

– Очень хорошо. Вам, Алексей, сейчас говорить ничего не нужно, только кивать и нести выпивку. А вот потом, когда мы уедем, придётся отыгрывать свою роль. Если понадобится. Поскольку Кузьме после сегодняшнего случая я не сильно доверяю, вы будете присматривать за моим скромным жилищем и заодно посылать всех, кто явится в моё отсутствие. Мол, доктор пьян в стельку, ни ходить, ни говорить не в состоянии. Ну и заодно вот это серое чудовище будете кормить. У вас как, с алкоголем проблем нет? Можно вас оставить наедине с ящиком водки? Великолепно! Тогда идёмте.

Уже походя к дверям, Артамонов оглянулся.

– Андрюша, хочу тебя кое о чём попросить. Ради экономии времени. Ты не нарубишь мне бутербродов, пока мы ходим и распространяем порочащие меня слухи? Спасибо. Холодильник вон там.

Дверь открылась и закрылась, пропустив наружу двух мужчин, а внутрь порцию прохладного вечернего воздуха, пропитанного запахами сирени, отдалённых дымов и близкого леса, исходящего смолой после тёплого дня.

 

Глава 13

 

Сна не было ни в одном глазу. Вот ведь гадство! Сандрин испробовала все проверенные способы. Вернувшись домой, приняла горячий расслабляющий душ. Завернула чёрные волосы в чалму из пушистого полотенца, накинула мягкий халат. Подогрела кружку молока, выпила не спеша. Ушла в спальню, плотно занавесила окно, завалилась в кровать. Минут через десять поняла, что чем старательнее она зажмуривает веки, тем больше видит на их внутренней стороне строчек кода из ночных записей «НАПС». Выругалась, перевернулась на другой бок. Потом на живот. Снова на бок. Через десять минут такого вращения чалма из полотенца окончательно свалилась с головы и Сандрин метнула его в угол комнаты. Спустя минуту следом улетел халат. Она пыталась ещё примерно четверть часа крутиться под одеялом голышом, выискивая удобное положение. Тщетно. Выбралась с проклятьями из кровати, натянула топик на тонких бретельках и пижамные штаны, прошлёпала босиком на кухню. Достала из холодильника ополовиненную бутылку ирландского виски, нацедила в стакан примерно на дюйм янтарного напитка. Вернулась с ним в спальню, поставила на тумбочку, переложила подушки в изголовье кровати в позицию «для чтения». Бросила через плечо:

– О кей, новости.

Матовая панель в тонкой металлической рамке на противоположной стене превратиласьиз чёрной в тёмно-серую. Потом снова потемнела, в правом верхнем углу появилась смешная картинка с удивлённой совой – иконка её личного профиля.

– Громкость, двадцать пять.

Внизу экрана возникла дорожка из оранжевых ячеек, обозначила уровень в четверть от полной громкости. Запустилась подборка новостей, отобранных по её личным приоритетам: программирование, свежее компьютерное железо, видеоигры, большой теннис, виндсерфинг, местные и главные новости. Не обращая особого внимания на то, о чём рассказывал диктор на экране, Сандрин забралась в кровать, устроилась полусидя среди подушек в изголовье, набросила на ноги одеяло. Взяла с тумбочки свою электронную книгу, нашла роман, который читала сейчас, открыла нужную страницу. Не глядя, протянула руку за стаканом, сделала маленький глоток виски, покатала во рту языком горьковатую ароматную жидкость. Проглотила и погрузилась в чтение истории о приключениях новоиспечённого ангела и его подопечного.

Спустя минут двадцать она скомандовала уменьшить громкость до пятнадцати. Ещё примерно через полчаса виски, книга и бормотание телевизора наконец-то начали оказывать нужный эффект. Рот непроизвольно растягивался во всё более частых зевках, веки отяжелели, строчки путались и наползали друг на друга. Сандрин полистала страницы в поисках конца главы, поняла, что не дотянет до него, а момент нужно ловить прямо сейчас, положила читалку на тумбочку рядом с пустым стаканом, скомандовала телевизору «отбой» и сползла по кровати в лежачее положение. Растолкала лишние подушки, подтянула одеяло на плечи, свернулась калачиком и закрыла глаза. По внутренней стороне век пробежала было полупрозрачная строчка кода из ночных записей «НАПС», но её быстренько стёрли высвобожденная виски усталость, остаточный информационный шум от новостей и обрывки истории трудов начинающего ангела. Только на самой дальней периферии сознания почему-то остались крутиться три цифры, которые что-то наверняка значили. «Четыре», «один», «два». Четыреста двенадцать. Четыреста двенадцать, и сверху – двадцать. Что за двадцать, почему сверху? Неизвестно. Осколки чего-то, фрагменты незнакомой мозаики, непонятно откуда взявшиеся.

Четыреста двенадцать.

Через пять минут Сандрин Чанг крепко спала.

 

***

В поисках воздушных судов есть одна общая черта. Если вы потеряли самолёт, бесполезно искать его в небе. Это не корабль, который может дрейфовать по морю годами, а то и десятками лет. Как говорится в известной мрачной шутке: «Все самолёты рано или поздно возвращаются на землю». Всё зависит только от места и способа возвращения.

Есть, правда, печальная история, когда аэроплан встречается в конце пути не с сушей, а с водой. В этом случае поиски тоже могут затянуться надолго и иногда не дать никаких результатов. Но сути дела это не меняет. Потерял самолёт – не смотри в небо. Ищи под ногами.

Карл стоял у стекла галереи, опоясывающей здание аэронавигационного узла Стокгольма, и смотрел на туманную дымку бесконечного северного летнего рассвета, по которому практически невозможно угадать, который сейчас час. Он чувствовал, что начинает выдыхаться. Отказ от перелёта в пользу поездки на машине сэкономил ему пару часов времени, но потребовал затрат физической энергии. Приехав в Стокгольм, в оперативный штаб поисковой операции в субботу вечером, он всю ночь провёл в изучении массива информации и опросах диспетчеров. Предварительный вывод оказался неутешительным. Борт NP412 явно потерпел крушение вдали от своих «официальных» координат. Помимо очевидных соображений – отсутствие на экранах радаров и любых сообщений о катастрофе в районе поиска – майора Рихтера в этом убеждали ещё два момента: измеренное посредством «пинга» бортового компьютера расстояние до самолёта и сообщение о неопознанном истребителе.

Конечно, принимать за реальное расстояние ту чудовищную цифру, которую вычислила автоматика, было бы опрометчиво. В конце концов, получена она была экстремальным способом в экстремальных условиях. Тут возможны любые погрешности. Но всё же, если уменьшить эту дистанцию хотя бы наполовину или даже втрое, окажется, что предполагаемое место инцидента выходит далеко за границы четырёхугольника Йончёпинг—Линчёпинг—Кальмар—Векшё. В котором сейчас были сосредоточены основные поисковые усилия. Следовало бы как минимум отодвинуть западную границу района поиска до побережья: к линии Хальмстада и Гётеборга. Или вообще переносить его в другое место. Например, севернее линии Осло—Упсала. Для такого соображения имелось веское основание в виде второго фактора – контакта с неизвестным истребителем.

Дело в том, что по докладу капитана шведских ВВС Свенссона, ни с южной авиабазы Блекингского авиакрыла в Роннебю, ни с западного аэродрома в Лидчёпинге, где базировалось Скараборгское крыло, в субботу не поднимался в воздух ни один самолёт. Только самая северная база в Лулео отправляла истребители в тренировочные полёты. Причём, поскольку зона ответственности Норрботтенского авиакрыла распространяется практически на половину Швеции, три их самолёта долетали до района немного южнее Остерсунда. А ведь как раз вокруг него и южнее, до самой линии между Карлстадом и Упсалой, местность представляет собой именно то, что описал пилот рейса во время обрывка сеанса связи: «Лес, только лес и ничего больше». Следовательно, можно предположить, что инцидент произошёл значительно севернее. Принять это предположение мешало одно – отсутствие подтверждения со стороны пилотов этих истребителей. Точнее, невозможность такое подтверждение получить. Шли выходные, и двое из трёх лётчиков были попросту недоступны.

Вообще, главной проблемой был острый недостаток объективной информации. Пока всё выглядело так, словно инцидент произошёл в параллельной вселенной. В реальном же мире ни одно сообщение, новость, твит или комментарий не указывали на происшествие в небе Швеции. Что для современного, пропитанного информацией общества было очень подозрительно. С одной стороны, это было третьим голосом в пользу варианта, что всё случилось намного севернее, где плотность населения значительно ниже. С другой – открывались пугающие перспективы того, что местом действия могла оказаться и не Швеция даже, а, например, южная часть Финляндии.

Им как воздух была необходима полная реконструкция злополучного полёта – с перепроверкой и подтверждением данных, расчётом и учётом побочных факторов. Всем этим сейчас на другом конце света занималась команда «НАПС». До того, как они закончат работу, поисковый штаб может руководствоваться только предположениями и ждать, что какое-то из сообщений в бесконечном потоке информации укажет им на конечную точку маршрута борта NP412. Карлу Рихтеру же пора было заняться проработкой других аспектов происшествия: что именно послужило его причиной? Не оказался ли на борту самолёта кто-нибудь, чья жизнь должна была прерваться в этом полёте? Или наоборот, чтобы все думали, будто эта жизнь оборвалась в результате авиакатастрофы? Или это всё-таки террористический акт и вот-вот где-нибудь в Интернете всплывёт сообщение от очередных фанатиков, берущих на себя ответственность за крушение и блеющих что-то о том, во имя чего им показалось важным убить сотню невинных людей и уничтожить собственность на десятки миллионов евро. Или это просто техническая случайность, обычное происшествие, статистический элемент в будущих расчётах средних величин аварийности и безопасности авиационного транспорта. Или, или, или…

Карл поднял руку, опёрся предплечьем на прохладное стекло. Не упускает ли он что-то? Вроде бы нет. Списки пассажиров переданы для анализа спецслужбами. Гипотезы выдвинуты, задачи перед специалистами поставлены. Теперь наступает пакостный период, когда лично от тебя мало что зависит. Для принятия следующих решений должны поступить хоть какие-то результаты. Или произойти что-то проясняющее картину, добавляющее новые элементы к головоломке. Ненавистный, вынужденный, но неизбежный этап. Ожидание.

– Господин майор!

Он оглянулся. Из двери комнаты отдыха выглядывала молодая женщина в джинсах и водолазке. Диспетчер дежурной смены. Он говорил с ней и запомнил необычное имя. Кажется, норвежское. Как оно звучало? Ах, да – Ингунн. Подходящее для её типичной нордической внешности – крепкая кость, светлые волосы, брови. Голубые глаза.

– Да?

– Хотите кофе?

О, это будет кстати.

– Конечно. Кофе – это вы здорово придумали. Спасибо.

 

***

Ночь прошла, будто её и не было. Словно кто-то накрыл голову непроницаемым чёрным мешком и – раз! Унёс с собой любые ощущения, воспоминания, само время, прошедшее с момента, когда эта самая голова коснулась подушки и до того, как глаза снова открылись.

Честно говоря, Коби довольно плохо соображала после того, как они вышли из комнаты, где на узкой старой железной кровати, покрытой бесчисленными слоями краски, осталась лежать Марси Уильямс. Перед этим пастор Майер мягким движением опустил ей веки, навсегда скрывая восхитительные глаза, подтянул наверх край колючего шерстяного одеяла, прикрыл бледное, парафиновое лицо. Склонился на полминуты, сложил ладони в замок перед грудью, беззвучно шевеля губами. Потом взял Коби и Рамону за руки, вывел за собой наружу, в прохладные серые сумерки. Лукас Кауфман плёлся следом, утирая слёзы и хлюпая носом. После чего пастор исчез на несколько минут, а потом, когда комары уже полностью определились в своём интересе к троице на крыльце, вернулся с несколькими таблетками и большой эмалированной кружкой, полной воды. Выдал каждому по паре пилюль, заставил тут же проглотить и запить. Потом вёл их куда-то, время от времени останавливаясь и перекидываясь с встречными местными жителями фразами на непонятном языке.

Затем была большая палатка, влажная и тёплая изнутри. Женщина средних лет из местных, невысокая и темноволосая, знаками объяснила Коби и Рамоне, куда сложить грязную одежду, выдала им кусок мыла, пузырёк шампуня на двоих и два больших, изрядно потёртых полотенца. Оценивающе посмотрела на фигуры девушек, после чего вышла, но скоро вернулась, неся в руках две стопки одежды.

Мылись на автомате, почти машинально. Тёплая вода бежала несильным ручейком из подобия душа – простого обрезка трубы, торчавшего из общей горизонтальной секции. Кран был один на несколько таких стояков, поэтому вокруг них с Рамоной лилось ещё три или четыре лишние водяные струи, бесцельно разбивавшиеся о наспех сколоченный решётчатый деревянный пол палатки. Больше в импровизированной душевой уже никого не было.

Коби сначала долго стояла, подняв руки к голове. Вода размачивала, растворяла корку из грязи, засохшую на волосах, мутным потоком сбегала по лицу, плечам, телу. Потом кто-то похлопал её по мокрому плечу. Она оглянулась. Рамона протягивала флакон с шампунем.

– Если ты собираешься мыть голову, было бы неплохо расплести косу.

Точно. Коса. Коби о ней совсем забыла.

После того как Рамона ещё пару раз вывела её из зависшего состояния, заставив смыть пену с волос и мыло, размазанное по телу, она механически вытерлась полотенцем, дошлёпала по влажному настилу до скамьи у брезентовой стены палатки, выбрала одну из кучек одежды, принесённых давешней женщиной. Так же механически натянула на себя вещи, с трудом концентрируясь на правильной последовательности: какие-то трусы, футболка, шорты на пару размеров больше нужного. Вместо обуви – шлёпанцы.

Потом они шли вслед за другой женщиной, пока не оказались внутри одного из одинаковых домов, сливавшихся друг с другом в наступившей наконец-то ночи. Сопровождающая с коротким щелчком высекла из ладони узкий луч света от небольшого фонарика, коротко стрельнула им по потолку большой комнаты, нашарила два свободных места на поставленных в два яруса металлических кроватях. Приложила палец к губам, кивнула девушкам – забирайтесь. Коби непонятным образом, не иначе, как опираясь на генетическую память от первобытных предков, исхитрилась вскарабкаться на звякнувшую и захрустевшую металлической сеткой постель, после чего прилегла набок, коснулась головой подушки…

И всё.

Следующим воспоминанием были проникающие сквозь ресницы лучи света, рассыпающиеся на мелкие сверкающие светлячки в не сфокусированном спросонья поле зрения. В комнате было душновато, хотя через открытое окно сквозь москитную сетку и тянуло свежей, пахнущей лесом и влагой, струёй. Внизу бормотали несколько голосов. Коби лежала несколько минут, отчего-то опасаясь открыть глаза. Очень хотелось верить, как в детстве, что всё ужасное, случившееся с ними вчера – это всего лишь сон, очень яркий, натуральный, реалистичный. Но всё-таки сон.

Увы.

Затекшее от лежания в одной и той же позе тело, непривычные запахи, незнакомые голоса, странные ощущения от чужой одежды – всё однозначно подтверждало реальность происшедшего. Потом в голени стрельнула судорога. Коби с трудом удержала стон от резкой боли, повернулась на спину – пружинная сетка кровати захрустела под ней – постаралась максимально вытянуть пятку, чтобы расслабить икроножную мышцу. Спустя пару минут борьбы, когда боль отпустила, она наконец-то решилась открыть глаза.

Примерно в метре над головой нависал дощатый потолок, некогда окрашенный белой краской. Сейчас она потемнела, местами облупилась, из рассохшихся щелей между досками торчали клочки пакли. В углу, на стыке между стеной и потолком, невидимый сквозняк шевелил лоскуты полупрозрачной старой паутины. Рядом на кровати лежало жёсткое шерстяное одеяло, которым Коби так и не воспользовалась. Она повернула голову, осмотрела комнату. При свете дня та оказалась не такой уж большой. Вдоль всех стен стояли в два яруса старые железные кровати с сетчатыми рамами. Раньше Коби Трентон видела такие только в старых фильмах про армию. Или тюрьму. Почтенный возраст этих раритетных экземпляров подтверждали многочисленные следы ржавчины, проступающие сквозь тёмно-синюю краску. На нижних кроватях сидели несколько женщин из числа пассажиров, одетые кто во что горазд, и переговаривались между собой. Коби перевела взгляд на себя, впервые пытаясь оценить, во что, собственно, одета она сама. Футболка явно принадлежала подростку – плотно облегала тело, обтягивала грудь и плечи. Спереди красовался какой-то непонятный рисунок из ярких цветов и надписей. И всё это на фоне китайских иероглифов. Длинные, почти до колен шорты, сбились набок из-за слишком большого размера. Коби подцепила пояс пальцами, оттянула вверх. Да уж, в свободное пространство можно кулак просунуть. При этом конфигурация застёжки однозначно выдаёт принадлежность к мужскому гардеробу.

Скрипнула входная дверь, потом хлопнуло что-то. Кто-то невидимый с её места прошёл внизу, поскрипывая досками пола. Звякнула рама кровати, вся двухярусная конструкция качнулась и над краем постели появилась голова Рамоны Брукнер. Короткие волосы взлохмачены, на смуглой коже ни следа косметики. Короче, ни дать ни взять – утро после вечеринки в общежитии колледжа.

– Привет! Ты проснулась?

Коби кивнула и неожиданно хриплым голосом ответила:

– Ага.

Закашлялась, сглотнула, пытаясь увлажнить пересохшее горло.

– Отлично. Как себя чувствуешь?

– Спасибо, погано.

– Ясно дело. Слезай. Пойдём умываться и завтракать.

– Сейчас.

Коби перекатилась к краю кровати, свесила голову через край. Боже, как же она не убилась ночью, взбираясь сюда! В поле зрения попали также свесившиеся по краям лица спутанные, лохматые пряди волос. Она ощупала голову рукой, вопросительно глянула в близкие карие глаза Рамоны. Та пожала плечами, покачала головой – ерунда, бывает и хуже. Спрыгнула с нижней койки, сделала Коби приглашающий жест рукой. Та, наконец, села, свесила ноги с края кровати. Некоторое время соображала, как бы спуститься. Решила не рисковать, неловко перевернулась на бок, потом на живот, сползла вниз. Высмотрела внизу какие-то шлёпанцы, смутно припоминая, что в таких она и притопала сюда после душа. Обулась, выпрямилась, подтянула осевшие на бёдра мальчишеские шорты, двумя руками попыталась пригладить волосы. Ещё раз с немым вопросом посмотрела на Рамону. Та в ответ ухмыльнулась, показала большой палец.

– Пошли.

Снаружи было классно. Несмотря на незнакомую обстановку, непонятное настоящее и крайне неопределённое будущее. Солнце пробивало густые кроны высоких сосен, пятнало всё вокруг яркими солнечными зайчиками. Лёгкий тёплый ветер летал между стволами деревьев и почти одинаковыми, как близнецы, домами, шелестел высокими зарослями камыша вдоль берега оказавшегося совсем рядом с ними озера. Высоко над головой щебетали птицы, перекликаясь на разные голоса. Под ногами поскрипывали доски деревянного тротуара, открытую землю за его пределами покрывал слой тёмно-рыжей сухой хвои. Тянуло запахом смолы, близкой воды, свежих опилок, еды. Со всех сторон доносились голоса, где-то стучали молотки. Между некоторыми соснами протянулись верёвки, украшенные гирляндами выстиранной одежды.

– Представляешь, – рассказывала на ходу Рамона. – Местные за ночь исхитрились перестирать всю нашу одежду! Так что к вечеру можно будет переодеться в свои вещи. Правда, я с трудом представляю, как мы будем носить здесь униформу и туфли. Ну да ведь это же ненадолго, как думаешь?

– Не знаю, Рамона. Как у них тут с удобствами?

– А вон там всё. Этот длинный сарайчик – туалет. Ужасный, конечно. Как на ферме. Помост и дырка в нём, представляешь? Вон там строят ещё такие же. Некоторые из пассажиров вызвались помочь. Слава богу, чтобы копать яму, язык знать не нужно. А вообще, с общением беда. Со мной такого никогда не было, чтобы никто не знал ни слова по-английски. Совсем ни бум-бум. Я понимаю, что им он тут, как собаке пятая нога. Это как если бы мы с тобой были японками и приехали куда-нибудь в глухомань, Кентукки или Небраску. Вот-вот, и они на нас так же смотрят. Хорошо, что у нас хотя бы двое нашлись, кто русский знает. Вот ты слышала раньше, что Лукас его понимает? Нет, не говорит. Не сейчас, по крайней мере. Но понимает. В результате местные, когда им что-то надо, идут к нему, а он потом уже нам пересказывает. А этот пастор, немец, так он не только понимает, но ещё и говорит. Так что его вообще рвут на части. Постоянно.

Из окна большого дома с крыльцом и резной отделкой, мимо которого они проходили, донёсся глухой, протяжный стон. Рамона побледнела, если можно было так назвать изменившийся оттенок его смуглого лица.

– Это вроде госпиталя. Ну, где мы вчера… Помнишь, с Марси…

Она потупилась, потом покачала головой.

– Так вот, Лукас говорит, что ночью местный главный, который вроде здешнего мэра, привёз хирурга. И тот до сих пор оперирует раненных. Без перерыва.

Некоторое время шли молча.

– А вообще я ничего понять не могу, – продолжила Рамона через минуту. – Кто эти люди, что это за место? Ты что-нибудь соображаешь по этому поводу?

– С чего бы? Я ещё в школе училась, когда Россию закрывали. Так что знаю только, что в новостях говорили – «суровая северная страна», ни с кем дружить не хочет, всех норовит обидеть, «непредсказуемая» и так далее. И, глядя вокруг, я вижу, что в чём-то они может и правы были. Ты смотри, ведь каждый третий с оружием.

– Ну, это не показатель! Ты не видела, что такое на самом деле «много оружия». Вот у нас как-то была весной история. Мне тогда пятнадцать лет исполнилось. Так вот, объявили у нас «волчью тревогу». Это значит, что в национальном парке по соседству волков расплодилось сверх всякой меры, и они стали выходить за его границу в поисках пищи. А у нас в воскресенье теряются две девчонки-подружки, на два класса меня младше. И тут же приходит сообщение, что из федеральной тюрьмы соседнего штата, до которой от нас за полтора дня пешком дойти можно, сбежали несколько уголовников. И не мелочь какая-нибудь, а матёрые рецидивисты, убийцы. Ты бы видела тогда наш городок! По сравнению с тем, что у нас творилось, здесь самое мирное место на земле. У меня мать в те дни в супермаркет с ружьём ездила, отец постоянно с соседями в патрули ходил. Знаешь, как это выглядело? Едет пикап, в кузове куча народу и во все стороны стволы торчат. Как повстанцы какие, ей-богу! А нас на улицу вообще не выпускали – в школу на машине, обратно на машине. Веселье, одним словом.

Рамона хмыкнула, покачала лохматой головой.

– Ну и чем закончилось?

– Да хорошо всё вышло. Девчонок на второй день нашли в охотничьей хижине. Голодные, грязные! Но целые. Заблудились, говорят. Беглецов через неделю поймали совсем в другой стороне – они на юг двинули. А волки… Ну да, забрели как то на ферму недалеко от города несколько штук. Фермер и его домашние в воздух постреляли, те и ушли. Вот и вся тревога. Зато наш местный оружейник за неделю оборот сделал, как за полгода. Довольный ходил, как кот.

– А-а, вот и вы наконец-то!

Навстречу шёл Лукас Кауфман, одетый почти неотличимо от местных – футболка в пятнах камуфляжа, брюки и ветровка из плотной ткани защитного цвета, на ногах резиновые сапоги.

– Как вы?

– Пока терпимо. В смысле – пока терпим, но это ненадолго.

– Ага, понял. Тогда давайте в этот милый павильончик. Обращайте внимание на букву на двери. Я не помню, как называется правильно ваша, но точно знаю, что там, где нарисована «М» – это не для вас. Потом туда, на край помоста, где руки вчера мыли. Там можно будет умыться. Есть полотенца и мыло. Полотенца пока, к сожалению, общие. И зубных щёток тоже, увы, нет.

– Совсем?

– Совсем. Мне сказали, что кто-то поехал за припасами и к вечеру обещают привезти всё необходимое. Так что пока или обходитесь обильным полосканием водой или действуйте старым студенческим способом.

– Это как?

– Как, как. Мажешь палец зубной пастой и трёшь им зубы. Процедура почти бесполезная, но на время создаёт иллюзию чистоты. Ну, давайте, шагайте, хватит скакать на месте. Потом к столу. Кара уже там.

– Как она?

– Вроде неплохо. Идите уже!

Четверть часа спустя, условно умытые и приведшие себя в порядок, они уселись с двух сторон от Кары Купер. Та и вправду выглядела неплохо, только вела себя непривычно тихо. Без обычных шуточек и звонкого смеха, сидела, потупившись в тарелку с овсяной кашей и остатками вчерашней тушёной картошки. Отвечала на вопросы скупо и односложно, словно стеснялась чего-то. А потом, когда Рамона ушла с кружками за кофе, Кара вдруг порывисто потянулась к Коби, обняла её, спрятала лицо на плече.

– Прости меня, Коби. Прости, пожалуйста. Я… я вас всех подвела.

Та даже не нашлась, что ответить сразу. Обняла коллегу левой рукой за талию, правой неловко погладила по затылку.

– Прекрати, Кара, успокойся. Это было… трудно. Для всех трудно. Никто тебя не винит. Так получилось.

Кара приподняла голову от её плеча, жарко дохнула в ухо:

– Спасибо. Ты правда так думаешь?

– Конечно. Я сама висела на волоске. И под конец тоже сломалась.

– Всё равно, мне очень жаль. Я виновата, я знаю…

– Не надо. Что было, то прошло. У нас теперь снова будет полно работы. Мы по-прежнему экипаж и отвечаем за своих пассажиров. Помнишь?

Кара неуверенно глянула ей в глаза.

– Но мы же уже сели?

– Сели. Только неизвестно где. А наша работа заканчивается, когда пассажиры попадают в пункт назначения. Вот так-то.

Рамона Брукнер вернулась, неся три разнокалиберные кружки с чёрным кофе.

– Вы что тут, опять нюни разводите?

– Вовсе нет. Перца… многовато.

– Ага. Перец. Говорите, говорите.

Кара взяла себе кружку, долго разглядывала её, задумчиво постукивала по стенкам кончиками пальцев. Потом неожиданно глубоко вздохнула, повернулась к Коби:

– Ты права. Ну, и как мы это будем делать?

Рамона чуть не поперхнулась.

– Вы о чём?

– Да о том, что наш рейс ещё не закончился. Пока мы и наши пассажиры здесь, а не в аэропорту назначения.

– А-а, вон оно что! Ну, формально говоря – да. Хотя наши обстоятельства чрезвычайные и это многое меняет. Разве нет?

– Меняет. Но не всё. Все эти люди и мы с вами, девочки, очень хотели бы попасть туда, где наше место, наши родные, друзья. Ну и так далее. Так что наш общий интерес совпадает с нашими формальными обязанностями – доставить пассажиров к месту назначения.

– Конечно, совпадает. Только я тогда присоединяюсь к вопросу Кары: как мы это будем делать?

Коби помолчала, глядя вдаль прищуренными глазами сквозь тонкие завитки пара, поднимающиеся над кружкой. Потом засунула руку в волосы, встряхнула и без того взъерошенную пепельно-русую копну.

– Ну что ж. Я думаю, самое время найти Лукаса, Клауса… в смысле – пастора Майера и выяснить наше текущее положение. А потом будем думать, как нам всем вернуться домой.

 

Глава 14

 

Нужно было передохнуть. Многолетний опыт безошибочно подсказывал Артамонову, до какого предела он ещё может игнорировать требования организма, но после которого продолжать работу будет опасно для пациентов. Строго говоря, следующая в очереди на операцию была не слишком сложным случаем – подумаешь, травматическая ампутация! Но девочка достаточно молода и хочется всё сделать качественно и аккуратно. В конце концов, у неё ещё вся жизнь впереди.

– Валюша, давай прервёмся. Полчаса.

Сестра, полная, но удивительно подвижная женщина, вся закутанная в операционный костюм, молча кивнула. Виктор Анатольевич отошёл от забрызганного кровью стола, стянул перчатки, швырнул их в эмалированный таз. Вышел из комнаты. Через открытую дверь напротив виднелся импровизированный донорский пункт, где распоряжались Марина со своей помощницей, девочкой-подростком, и немолодая женщина из числа пассажиров, очень кстати оказавшаяся медсестрой.

– Мариночка, мы сделаем перерыв на полчаса. Нужно передохнуть. Помоги, пожалуйста, Валентине Дмитриевне.

– Хорошо, Виктор Анатольевич. Я сейчас попрошу, чтобы вам принесли кофе и что-нибудь перекусить.

– Спасибо, милая.

Крыльцо покрывали лужицы солнечного света, и продувал лёгкий ветерок с озера. Не успел Артамонов облокотиться на перила, как откуда-то возникли двое мужчина, прошли в дом, вынесли оттуда дощатый столик, оклеенный сверху куском пластика. Поставили в угол крыльца, снова скрылись внутри и вернулись с двумя стульями. После чего ушли куда-то к центру поселения, но через десять минут вернулись. Один нёс тарелку бутербродов, второй – две дымящиеся кружки.

Виктор Анатольевич только головой покачал, дивясь, как Марина умудрилась всё это организовать, не выходя из медпункта и, похоже, даже не отрываясь от работы. Однако не стал терять время на догадки и в компании подошедшей Валентины Дмитриевны принялся за бутерброды. Те предлагали на выбор варианты с ломтиками холодного варёного мяса и щедро намазанные маслом куски хлеба с шапочкой из черничного варенья.

– Приятного аппетита! – донёсся сквозь решётчатое ограждение крыльца голос Смирнова. – Как у вас дела?

Артамонов приподнял полупустую кружку, над которой вились завитки пара от кофе и, неистово жуя, энергично кивнул пару раз: всё, мол, в порядке. После чего в два приёма проглотил содержимое рта и спросил:

– Андрюша, ты сильно торопишься?

– Нет. Для тебя, Анатольич, я всегда свободен.

– Отлично! Подожди пять минуток, мне с тобой парой слов перекинуться нужно.

– Хорошо.

Спустя несколько минут он спустился с крыльца, подошёл к Андрею, курившему на лавочке возле могучего, не меньше метра в диаметре, ствола сосны. Сделал укоризненное лицо.

– Андрюша, сколько можно. Тебе ли не знать о вреде этой привычки.

– Знаю, Анатольич, конечно знаю. И Марина знает и каждый второй в этом месте. Но ты ж понимаешь, как непросто человеку в здешних краях отмахиваться от комаров без персонального дымаря. Вот осенью и зимой, когда эти гады впадают в спячку, у нас и не курит почти никто. Так, иногда, когда выпьют.

Смирнов затушил окурок, засунул в ржавую банку сбоку от скамьи.

– Ну, расскажи мне, добрый доктор, как у нас дела.

– Не надо, Андрюша, не ёрничай. Дело серьёзное. И с медицинской точки зрения. А с политической ещё хлеще.

– Это я понимаю.

– Не уверен.

– В смысле?

– Давай по порядку. Начнём с медицины. Тебе чрезвычайно повезло, что у тебя есть Марина. Прекрасный специалист, не только оказала всем этим людям максимально качественную первую помощь, но и чётко определила пределы своей, так сказать, компетенции. И без промедления выгнала тебя за мной, на ночь глядя. Умница, так ей и передай. Протянули бы с поездкой до утра, и кое к кому мне пришлось бы применять более радикальные методы хирургии. А кое-кто мог вполне составить компанию той бедной девочке, что умерла прошлым вечером. Так то.

Что касаемо текущего положения. С экстренными пациентами мы разобрались. Если вдруг не вскроется какая-то скрытая проблема или неожиданное осложнение, то я надеюсь, что всё будет хорошо. Надеюсь. Хотелось бы знать наверняка, но в имеющихся условиях я могу полагаться только на то, что вижу. С оставшимися мы разберёмся до вечера. Потом, извини, Андрюша, нам надо будет передохнуть. И дело не только во мне. Валентина Дмитриевна, конечно, никогда и слова не скажет, будет работать столько, сколько нужно. Но в нашем возрасте такие подвиги часто вылезают боком. Так что не обессудь.

Смирнов молча кивнул.

– После этого, если, боже упаси, не приключится ничего неожиданного, мы займёмся мелкими травмами. Возможно, кому-то придётся делать ещё одну операцию. Посмотрим. Но здесь начинает возникать следующая проблема – послеоперационное лечение, уход и реабилитация. Не секрет, что резать и штопать хирурги умеют достаточно давно. Пожалуй, ещё со времён Пирогова. А помирали пациенты – заметь, правильно и качественно заштопанные – от всякой сопутствующей ерунды. Типа инфекций, общего угнетения жизненных сил организма и прочего. Не мне тебе рассказывать, ты сам такое видел. И не раз. Поэтому, Андрюша, дальнейшие последствия работы трёх высококлассных медицинских специалистов, а я имею в виду Марину, Валентину Дмитриевну и твоего покорного слугу – так вот, результаты этой работы будут напрямую зависеть от того, насколько быстро прооперированные пациенты получат качественное лечение в стационаре. Не обижайся, но это место на него совсем не походит. Проходить здесь реабилитацию после полного выздоровления – пожалуйста, я бы всех сюда отправлял с наилучшими рекомендациями. Нет, не сюда напрямую, конечно. Я уважаю ваше право на покой. Но учти, пожалуйста, моё мнение. Нам было бы очень грустно видеть, что наша работа не пошла впрок в результате того, что пациент не получил положенного в таких случаях курса антибиотиков или витаминов, нормальной рекомендованной диеты или качественно выполненных перевязок.

Смирнов кивнул ещё раз.

– Анатольич, ты даже не представляешь, насколько точно бьёшь. С того самого момента, как мы их вытащили, моя главная головная боль – что делать дальше. Вот ты человек напрямую со мной не связанный, сторонний наблюдатель. Хорошо осведомлённый. И твоё мнение для меня крайне ценно и полезно. Давай я попытаюсь разложить перед тобой ситуацию, а ты выскажешь свои соображения. Во-первых, давай не будем разбираться, как все эти люди здесь оказались. Знаю одно – это не наш рейс, не российский. Мужик из пассажиров, с которым можно общаться, сказал, что они летели рейсом из Чикаго в Берлин. Как их угораздило оказаться в наших краях – тема отдельная. Он говорит, что был взрыв, разгерметизация, аварийное снижение, а дальше они плюхнулись в болото. Почему и как – это всё не важно. Важно то, что мы очутились рядом и ввязались во всю эту историю.

Андрей машинально выудил из кармана пачку, сунул в рот сигарету. Артамонов поморщился при её виде, но вместо замечания сочувственно похлопал Смирнова по колену.

– Андрюша, я прекрасно понимаю, к чему ты ведёшь. Только давай сразу поставим одну важную точку. Насколько я тебя знаю, ты спасал этих людей без всякого расчёта, инстинктивно. Просто потому, что это правильно. Я, как ты позволил себе заметить, действительно неплохо осведомлённый человек, и я хорошо знаю, что хоть ты и уголовник с чисто формальной точки зрения, но человек ты хороший. С точки зрения человеческой. Поэтому мой дом открыт для тебя и твоих просьб. Поверь, очень многие в этой округе получат от меня помощь, только если приползут к моему крыльцу или привезут к нему своих раненых. Тогда конечно, я буду их лечить, оперировать, даже спасать. Я же врач, тут я не могу поступить иначе. Потому что это тоже правильно. Хотя есть пара человек, которым я бы дал истечь кровью у себя на глазах. Как бы мерзко мне при этом не было.

Старый хирург покачал головой, вздохнул тяжко.

– Не приведи бог, конечно. Ну да не обо мне сейчас речь. Так вот, давай для твоей ситуации примем за данность, что ты всё сделал правильно, спас людей. Молодец. Всё, это больше не обсуждается. Давай смотреть дальше. Эти люди, иностранцы несчастные, они здесь лишние. Их место – в Берлине, куда они и направлялись. У тебя, я так подозреваю, нет секретного тоннеля в ту сторону? Нет. Значит, персонально ты их туда доставить не сможешь и выбрось эту мысль из головы. Так? Тогда следующий твой шаг – передать этих людей тем, кто сможет их отправить по адресу. С этим беда, знаю. Ещё десять лет назад такого вопроса не возникло бы – достаточно было отвезти их до ближайшей администрации или отделения милиции и высадить. Там бы уже власти разобрались. Худо или хорошо, быстро или медленно, но люди бы оказались в своей Германии. Однако сейчас я даже и не знаю, что из этого получится. Ты не хуже меня понимаешь, что если просто оставить их всех на окраине ближайшей жилой деревни, то очень может быть, что первыми прискачут работорговцы, которые швыряют кости местным ментам или главам администраций. И потом этих людей будут годами разыскивать и выкупать поодиночке у тех, кто их перекупит. Это в лучшем случае. Потому как ты понимаешь, что искать и выкупать их смогут только в том случае, если центральные власти признают сам факт катастрофы на нашей территории и пустят хоть кого-то искать и выкупать. Согласен?

– Ты просто мои мысли озвучиваешь, Анатольич.

– Ну а как же. Я же осведомлённый наблюдатель. Даже более осведомлённый, чем ты. И вот с высоты своей, мать её налево, осведомлённости – прости за резкое слово – я предположу, что даже если ты всё-таки ухитришься передать этих людей официальным властям, не факт, что после этого они прямой дорогой отправятся на родину. Поясню. После того как нашу страну обложили флажками и кордонами, как бешеного волка, поведение центрального правительства стало до боли походить на этого самого зверя. С одной стороны, как к ним относятся, так они себя и ведут. С другой, уровень свинства иногда бывает такой, что нормальному человеку и в голову не придёт. Ты же знаешь, я сам терпел до последнего. Не простой же врач был, всё-таки полковник военно-медицинской службы. Все конфликты с девяностых годов прошёл. Каждый могу измерить. И не экономическими или политическим последствиями какими-нибудь, а суммарной длиной разрезов, которые я сделал своим скальпелем и послеоперационных швов, которые накладывали я и мои ассистенты. И вот почему я послал всё это – карьеру, почёт и привилегии? Знаешь? На-до-е-ло! Потому что ничего нет хорошего и правильного в том, что я штопаю куски людей, на которые их разорвало по прихоти каких-нибудь мудаков – прости старика, бога ради – которым лень было договориться миром. Или которые решили выгрызть себе под шумок кусок пожирнее. Или комплексы свои убогие, гордыню, амбиции тупые потешить. Или просто нагадить соседу, чтобы пока он дерьмо у своих ворот разгребать будет, увести у него, образно говоря, корову через заднюю калитку. Никогда, поверь мне, никогда на моей памяти не было такого, чтобы за очередной резнёй не стоял чей-нибудь мерзкий, грязный, мелочный, корыстный интерес. А я, как распоследний дурак, стоял за столом в очередном полевом госпитале и всё пытался спасти и починить тех, кого намотало на жернова. Улучшал статистику. Трупов благодаря мне поменьше, а раненые и калеки – кому до них есть дело. А то, что ни первых, ни вторых, ни третьих не было бы, будь у кого-то наверху больше мозгов, порядочности, человечности элементарной. А, да о чём я говорю!

Артамонов махнул рукой, отвернулся, долго смотрел в сторону озера, скрытого от глаз высокой стеной волнующегося на ветру камыша.

– Так вот, Андрюша, для меня ни разу не будет сюрпризом, если центральные власти, заполучив на руки твоих спасённых, поведут себя на манер наших местных, привычных, грязных работорговцев. Только ставки в той игре будут другими. Поэтому если бы существовал идеальный вариант, когда ты сам доводишь людей до какой-то точки и сдаёшь их с рук на руки домой – я был бы за него двумя руками. Однако мы живём в стране без идеалов и идеала, поэтому приходится выбирать из того, что есть. Тебе придётся отдать их властям – других путей я просто не вижу. Раненых и послеоперационных – в первую очередь, здесь даже говорить не о чем. Всё упирается в методику. Ты вроде как собирался передо мной какие-то свои планы разложить?

– Да что их раскладывать. Ты за меня уже всё по полочкам рассовал, лучше не скажешь. Я вот тебя послушал, и появилась у меня одна мысль. Может, давай мы увечных как пробный шар запустим? Прикинем, куда их доставить, чтоб место было понадёжней, ты там по своим каналам посмотришь, как с ними обойдутся. Если будет помощь и отношение человеческое – отвезём остальных. Будут проблемы… Чёрт, я даже понятия не имею, что делать в таком случае.

– Неважно, Андрюша. Про раненых всё верно, они в первую очередь. Даже в тюремной больнице у них будет больше шансов, чем здесь. Давай-ка, мы с тобой примем вариант с пробным шаром как рабочий. Я пока пойду работать дальше и думать, а ты тоже обдумай, куда нам ловчее всего людей отвезти. И на чём. И как. Придумаешь что-нибудь?

– Обязательно. Спасибо тебе, Анатольич.

– Да не за что. Нет большей радости для мужчины, чем поговорить с умным собеседником. Почти всегда в результате рождается что-то полезное.

 

***

Еда была хорошей, собеседник – нет. Уже на аэродроме, выгрузившись из вертолёта и обменявшись приветствиями с встречающими, подполковник Михайлов понял: будут проблемы. Юрий Кузнецов, шеф местного управления безопасности «Транснефти», с виду являл из себя образец расположения и благодушия. Полный, с круглой, румяной физиономией, постоянной добродушной ухмылочкой и прищуренными глазами, от уголков которых разбегались жизнерадостные морщинки. Весь из себя сиял радушием и гостеприимством, однако не снизошёл до рукопожатия ни с кем, кроме Александра и мимоходом отпустил пару скользких шуток. Таких, что не знаешь сразу, как поступить: посмеяться или дать в морду, чтобы следил за своим чувством юмора. Ребят с собой тоже привёл слишком уж демонстративных. Приветливые, как бойцовые псы, в полной выкладке и вооружении. Да и вообще, сам вид аэродрома, где армейский транспортник смотрелся не слишком убедительно на фоне ряда штурмовых вертолётов, оснащённых по последнему слову, явно намекал, кто в этом доме хозяин. Потом, когда они пошли к машинам вдоль стоящих в сторонке беспилотников футуристического вида, охранники «Транснефти» чётко разошлись на две колонны по сторонам от команды Михайлова, шли так, как будто конвоировали. Комфорта это тоже не добавило.

Когда прибыли в жилой городок и стали размещаться в отдельно стоящем приземистом корпусе, чувство беспокойства немного притихло, уступило место необходимым хлопотам. Однако три приказа Александр всё равно отдал, едва остался наедине со своими. Первое: личное оружие ни под каким видом в местную оружейку не сдавать, держать или при себе, или под караулом в казарме. Второе: никаких одиночных прогулок. Только минимум по двое и по докладу, кто куда пошёл. Третье: контакты с местными свести к минимуму, внимательно слушать, но рот лишний раз не открывать. Мы – армия, они – наёмники. У них своя романтика, у нас своя работа.

Позже был обед, вроде как торжественный, типа встречи гостей, но в то же время с чёткой дифференциацией. Местные – за одним столом, армейские – за другим. Михайлова Кузнецов пригласил за отдельный, уставленный закусками столик. Пышногрудая, крашеная в пергидрольный блонд девица подлетела с запотевшим графином. Налила две рюмки ледяной, плотной и тягучей водки.

– Ну, подполковник, за встречу!

Александр не стал упираться, поднял рюмку, легонько кивнул, отпил половину. Официантка тут же подскочила, налила по новой. Кузнецов махнул ей рукой – спасибо, иди, не мешайся. Накидал себе всякой снеди на тарелку. Подцепил на вилку ломтик сёмги, снова взялся за рюмку.

– Ну, вояки, за сотрудничество!

Михайлов вежливо кивнул, но к водке не притронулся. Сотрапезник глянул на него, не переставая улыбаться, но в прищуренных глазах блеснуло что-то острое, как лезвие в тёмном переулке.

– Здоровье не позволяет? Или… брезгуешь?

– Служба, – как можно неопределённее пожал плечами Александр. – Не положено.

– А, ну да. – Кузнецов опрокинул рюмку в рот. – Конечно.

Несколько минут ели молча. Потом вернулась блондинка, принесла по тарелке с устрашающих размеров стейками, рубленными в клетку поджаристыми следами от решётки гриля. Хозяин застолья издал довольное урчание, потёр руки, налил себе третью рюмку, покосился на гостя.

– Ну а под горячее? Или тоже… не положено?

– Никак нет. – Михайлову почему-то расхотелось играть в игры. Поэтому он не стал притворно вздыхать, а смотрел на Кузнецова прямо и открыто. – Нельзя на задании.

– Вон оно как. Задание, значит. Только ты сейчас, вроде не на задании?

– На задании. Как только наш вертолёт взлетел с базы, началось задание. И закончится, когда мы выйдем обратно там же. Не раньше. Такие правила.

– Правила, – Кузнецов хмыкнул, выпил рюмку, отрезал от стейка кусок, сочащийся ароматным прозрачным соком, отправил его в рот. Прожевал, потом уже без церемоний потянулся за графином, налил себе ещё.

– Вот за это я вас, вояк, и недолюбливаю, – спокойно, не переставая добродушно улыбаться, заявил он. – Правила. Кругом у вас одни правила. Уставы. И вы за них прячетесь при каждом удобном случае. Хотя сами ничем не лучше других.

– Кого, например?

– Да кого угодно! – улыбка на секунду исчезла с лица Кузнецова, вдоль уголков рта появились жестокие складки, но тут же снова ушли, уступив место нарочитому добродушию. – Все же прочие по сравнению с вами – так, серость. А вы – белая кость, верные стражи, защитники Родины!

«Где-то я это уже слышал».

– Только вот вопрос: а от кого вы нас защищаете, красавцы гордые?

– От всех внешних угроз.

– Серьёзно? И когда последний раз такая была? Так, чтобы по серьёзному? При Гитлере и Наполеоне? Так ведь? Каждые сто лет находится какой-нибудь отморозок, который является завоёвывать Россию. И чем дело заканчивается? Правильно, замерзает нахрен. Потому что главный защитник нашей Родины кто? Снова правильно, дедушка Мороз! – Кузнецов жизнерадостно расхохотался, стукнул ладонью по краю стола. – Он, родимый, а не вы вовсе. Вам обычно вначале таких люлей взвешивают, что вы потом только вслед за морозом и можете вернуться. Не надувай щёки, подполковник, я историю учил. Любимый предмет мой был. Кстати, извини, но звание у тебя дурацкое – подполковник. Был бы полковник или уж лучше майор. Нормальное, целое звание. А у тебя – казалось бы полковник, но как будто и не совсем. Вроде как разбежался, но не допрыгнул. Ну-ну, хватит желваками играть. Шучу я. Ешь, давай. А ещё лучше – выпей. Не хочешь? Ну и… насрать. Я тебе не нянька. Так о чём я говорил? А, про тех, кто на нас нападает, и от кого вы нас доблестно защищаете. Знаешь, почему никто на нас последнее время не лезет и не полезет никогда? Правильно, потому что есть большая такая дубина с радиоактивной начинкой. Вот единственные полезные военные люди – те, которые сидят и палец на красной кнопке держат. А все остальные, вроде вас, так, дармоеды. Вы думаете, там за границей, за которой тучи ходят хмуро, есть какая-то угроза для нас? А вот хрен ты угадал. Вся, вся настоящая, реальная угроза всегда сидела, сидит и будет сидеть внутри. Уж я-то знаю, поверь. Я пятнадцать лет ментом оттарабанил, до майора дослужился. Всех повидал: и жуликов и бандюков. Нариков, гопоту всех мастей. Бородатых дебилов, которые «аллах акбар!». Господи, нам врагов никаких не надо! Достаточно вечером в обычном спальном районе прогуляться. Каждого десятого можно в плен брать. Но!

Кузнецов выставил указательный палец, прицелился им в Александра.

– Почему, как ты думаешь, весь этот навоз до сих пор не выплеснулся и не затопил страну по самые уши? Потому что были мы, несимпатичные ребята вроде меня, над которыми грубо шутили даже в их праздник и при виде которых не вставал никто с рюмкой в руке и не пел красивую песню. Потому что периодически мы брали самую отъявленную мразь твёрдой рукой за жопу и сдавали в обезьянник, откуда им была прямая дорога на нары. Так-то.

«Значит, ты становишься болтлив, когда выпьешь. Хорошо, учтём. Продолжай, продолжай».

– Сейчас ты непременно должен спросить меня, какого-растакого мы не переловили всю эту грязь, раз могли. Ну? Давай, спрашивай, не стесняйся.

– Ладно, спрашиваю. Какого?

– Мог бы и без «ладно», нечего одолжения делать. Шучу, расслабься. А если серьёзно, то вот тебе ответ. Нельзя отлавливать всех уродов. Нельзя и всё тут. Человек по природе своей говно, уберёшь одного уголовника – на его место два желающих прибегут. Можно только сидеть и регулировать. И оставлять самых страшных на свободе, чтобы при их виде молодая шпана в штаны прудила и сидела тихо по норам, не рыпалась. Так то. Это, подполковник, тонкая работа, политика. Тут тебе не устав и не правила.

По виду Кузнецова трудно было судить, пьян он уже или так, слегка под мухой. В словах не путался, вилкой мимо рта не промахивался. Только разрумянился больше прежнего, да в глазах налилась краснота.

– Но самый главный враг, дорогой ты мой защитник, сидит не за границей, не в подполье и не на блатной квартире. Самые отъявленные ходят в костюмах со значком в виде флага, законы пишут и по телевизору выступают. А-а, не ссы, никто не услышит. Только ты сам рассуди. Приходит такой… активист, который из полезного в своей жизни произвёл только навоз из задницы, который можно пустить на удобрения. И ведь начинает всех учить, как жить надо, что хорошо, что нет, правила всякие придумывать для дурачков вроде вас. Что, уже не обижаешься? Это хорошо, авось сработаемся ещё. Но давай к нашим баранам вернёмся. Вот смотри, как со мной было, к примеру. Работал я в ментуре, хорошо ли, плохо – нормально, одним словом. Пятнадцать лет! Всех знал, все меня знали. Никого без особой нужды за горло не брал, щемил только тех, кто совсем страх терял, отморозков всяких. Порядок держал, делился со всеми, с кем положено. Майора получил. В общем, достойно жил. И вдруг раз – реформа. И аттестация. Годен – не годен, мать их. И что ж ты думаешь? Оказывается, я негоден оказался. Коррумпирован. Утратил доверие. Хе!

Кузнецов набулькал ещё рюмку, выпил. Долго жевал кусок остывающего стейка.

– Можно подумать, те, кто после меня остался, чем-то отличались. Построй их в шеренгу, встань спиной, брось палку через плечо – и любой, в которого попадёшь, будет таким же, как я. А то и хуже. Я хотя бы работать умел, а большинство тех, кто новую форму одел, только отчёты строчить умеют. А, насрать! Не про них речь. Вернёмся к вам, правильным воякам. И внешним врагам, от которых вы нас якобы защищаете. Скажи-ка мне, доблестный воин, кого вы там у себя считаете реальной угрозой, как говориться, безопасности и целостности?

– Китай подойдёт?

– Ки-т-а-й? – Кузнецов насмешливо растянул вопрос и расхохотался. – Вы что, всерьёз считаете, что китаёзы планируют оттяпать себе кусок? Сибирь? Дальний Восток? Да вы ещё тупее, оказывается.

– Это почему же? – Михайлов чувствовал, что эта скотина того и гляди всё-таки выведет его из себя. – Полтора миллиарда человек, нависшие над нашей границей и остро нуждающиеся в жизненном пространстве – это, по-твоему, пустая выдумка?

– Нависшие над границей? Хе-хе. Скажи, подполковник, ты когда последний раз в Сибири был? В настоящей Сибири, не на военных базах? Ты знаешь, что в большинстве мелких городов китайский язык слышишь чаще, чем русский? А в деревнях, которые русские побросали, или в которых сдохли последние древние деды и бабки, теперь говорят только на китайском? Нависли, серьёзно? Да они уже давно отвисли, перевесили и разбежались по всей восточной России! Лес валят и гонят в Китай кто? Китайцы. На сельхозпредприятиях картошку и морковку, свиней, коров разных кто выращивает? Правильно, узкоглазые братья. Шахты, новые промышленные предприятия, дороги строят – везде одни китайцы. Русские и все прочие там давно уже национальное меньшинство. Ты думаешь, какой язык второй во всех школах? Сам догадаешься? И только вы, богатыри сторожевые, сидите на узкой полоске вдоль границы и делаете вид, что кого-то охраняете, не даёте проникнуть, захватить территорию. Да вы все там уже давно в глубоком китайском тылу! Партизаны хреновы! Всё ждёте, когда они на вас танки двинут? А ты подумай, зачем им это? Вот представь себе ситуацию. Живёт по соседству с тобой баба. Ты в любой момент можешь к ней зайти, трахнуть её, пожрать, что она приготовила, носки, трусы в стирку кинуть. Короче, иметь всё, что хочешь. Скажи, тебе на ней жениться обязательно? Если ты и так всё от неё получаешь? Нахрена тебе сдался официальный статус? Понял аналогию? Сибирь для Китая и есть такая баба. Они могут взять с неё всё, что им нужно. Ну, кроме тех стратегических ресурсов, которые мы ещё в состоянии охранять. Они бы и их захапали, кабы не торчали по всей территории восточнее Урала ядерные ракеты. Китайцы не дураки, они понимают, что случись что, эти ракеты никто даже запускать в их сторону не будет. Их просто рванут на месте, прямо в шахтах. И вся территория, с которой они сейчас могут кормиться, на ближайшие сто лет станет слегка радиоактивной и непригодной для хозяйственной деятельности. Оно им надо? Правильно, нет. Так что, голубчик, опять ваша защита и героическая оборона мимо кассы.

Кузнецов откинулся на стуле, сытый и явно довольный собой.

– Вот потому я говорю с полным основанием, что переоценивают вас. Сильно переоценивают. Польза от вас… весьма условная. Зато гонора – выше крыши. Но только здесь твой гонор никому не интересен.

Хозяин внезапно посерьезнел, согнал прочь всё напускное радушие. Рот очертили грубые, жёсткие складки. Из-под припухших, покрасневших век вместо веселья поблёскивали два холодных, острых лезвия.

– Слушай, давай для экономии времени без предварительных танцев. Я хочу, чтобы всё было понятно. Ты и твои люди здесь, хм, на задании. За вас просили большие люди наверху. Мне сказали, чтобы я вам помог. Я помогу. Не потому, что вы мне симпатичны или я чту какие-то государственные интересы. Ты мне не нравишься и на государство мне насрать. Оно на меня в своё время нагадило, и я не вижу причины отвечать ему по-другому. Я теперь наёмник. Честный, порядочный сторожевой пёс. Мне дали территорию, за которой я должен следить и кормят за это. Всё остальное никому не важно. В том числе и то, о чём там наверху договорились большие шишки, твои и мои. Вы один раз что-то здесь потеряли. Поищите и уйдёте. А мы здесь были, есть и останемся. С вами, без вас – похеру. Это вы без нас тут ничего не можете. Только пешком гулять и щёки раздувать от гордости. Поэтому говорю один раз. Ваших правил здесь нет. Есть только одно правило – как я скажу. И если я что-то сделаю – это единственный верный вариант. Так было до тебя, так и останется. Твоё мнение о моих решениях и поступках никому не интересно. Если ты это понял и согласен, просто кивни. Тогда мы начнём работать. Я помогу тебе найти твоего летуна, после чего ты свалишь с моей земли. Поедешь к себе за наградами и премиями. Может, звёздочку получишь, станешь целым полковником. Ну, да или нет?

Александр молча, не мигая, выдержал взгляд двух ледяных лезвий. Потом не спеша, коротко кивнул.

А что ему ещё оставалось делать?

 

***

Чувство полёта прекрасно. Его ощущаешь не ногами или руками. Оно живёт где-то в груди, повыше сердца и ещё немножко в солнечном сплетении, где перехватывает дух и прячется лёгкий, но приятный страх. Плюс чувствуешь через твёрдую, вытертую до блеска кожу седла, как шевелиться, ритмично изгибается под тобой спина гигантского зверя и волнами ветра овевают лицо два огромных, кожистых крыла, мерно вздымающихся по бокам.

Вот только вёл себя дракон как-то странно. Как не натягивала она поводья, напрягая мышцы под покрытыми изящной серебряной насечкой наручами из твёрдой кожи, стараясь вернуть зверюгу на правильный курс, тот всё равно норовил скользнуть куда-то влево. Наездница вертела головой, отчего венчающий шлем хвост серой кобылицы беспокойно перелетал за спиной из стороны в сторону в потоках встречного ветра. Высматривала наземный ориентир – цепь зубчатых серых скал, что протянулась за островком джунглей к востоку от плато, на котором кипела битва. Она знала, что именно там, вдали от лязга мечей, топоров и щитов, сполохов магических заклинаний, шагают сейчас в тени легионы врага, готовясь нанести внезапный фланговый удар и переломить ход сражения в свою пользу. И вся надежда только на них – горстку драконьих наездников, способных перехватить подкрепления, затопить их с неба бушующими потоками огня.

Но почему-то её дракон никак не хотел лететь прямо туда, постоянно соскальзывал влево, уходил к пустынным границам карты.

«Что за чёрт!».

В ушах возник голос:

– Четыреста двенадцатая, тебя куда несёт?

«Четыреста двенадцатая»? Серьёзно? Какой баран придумал использовать здесь военные позывные? Ладно, хоть не «альфа-зулу»!

– Дракон! Мой дракон меня не слушается!

– Что за чушь? Может связь лагает?

– Нет, не похоже. Его просто постоянно сносит влево. Я пытаюсь вернуть его на курс, но этот сукин сын всегда снова доворачивает в сторону.

– Засада, подруга. Тебя никто не долбил заклинанием? Может, дезориентация?

– Нет, я бы заметила.

– Хреново, четыреста двенадцатая. Давай, догоняй нас. Мы через минуту уже начнём заходить на цель. О, чёрт! Вот задница!

– Что, что случилось!

– Их прикрывают с воздуха! А-а-а!

– Четыреста двенадцатая, шевелись! Давай сюда, подруга, нас здесь рвут на куски!

Вдалеке, в тёмном небе над джунглями вблизи от зубчатых скал замелькали искры магических разрядов, потом пыхнул, заклубился огненный шар из пасти дракона. Видно, драка завязалась не на шутку.

Наездница вцепилась в поводья, из всех сил упёрлась подошвами расшитых, окованных по носу железными накладками сапог в подножки по бокам седла. Усилием всего тела развернула дракона в полёт по широкой дуге, закладывая угол поворота больше нужного в надежде компенсировать непонятное соскальзывание влево. Зверь заупрямился было, встряхнул широкой приплюснутой головой, фыркнул искрами. Но всё же пошёл, пошёл в нужную сторону, могучими взмахами крыльев разгоняясь над пустыней окраин карты, постепенно разворачиваясь так, что скалистая гряда заскользила вдоль по горизонту от правой стороны к центру, прямо к подобию прицела, образованного двумя небольшими, но изящными рогами на голове дракона.

Их атаковали неожиданно. Слева из-за спины вылетела размытая зелёная клякса, прошла мимо, ухнула в пески. Такой же плевок с правой стороны угодил в цель, с дымом и шипением расплескавшись по крылу. Кожистая поверхность тут же вспучилась багровыми пузырями, зверь заревел и шарахнулся в сторону. Наездница оглянулась. Летя чуть повыше, их стремительно догоняли два крылатых силуэта, плохо различимые на фоне тёмного неба. Длинные шеи, переходящие в такие же по толщине головы, кожистые крылья, энергично рассекающие воздух. Вдоль длинных гребёнчатых хвостов вытянуты единственные задние пары лап с длинными когтями.

Виверны!

«Мерзкие твари! Вот кто прикрывает сверху!»

Она рванула из-за пояса жезл, послала позади себя веер из молний. Виверны ловко вильнули в разные стороны, разошлись, как головка клещей, намеревающаяся охватить жертву.

«Сейчас вы у меня огребёте!»

Наездница приготовилась опрокинуть своего дракона в вираж, чтобы атаковать противников поодиночке. Внезапно тот издал предостерегающий рёв и плюнул перед собой огненным сгустком. Увернувшись от огня, спереди на них с отчаянным визгом свалилась ещё одна чёрная, блестящая чешуёй тень, чиркнула дракона по крылу растопыренными изогнутыми когтями. Вспухли длинные рваные раны, и покалеченный зверь заметался, огрызаясь во все стороны огненными шарами и искрами. Его хозяйка, отчаянно пытаясь удержаться в седле, хаотично палила магией во все стороны, стараясь отогнать настырных и ловких, как гиены, хищниц.

Однако очень быстро стало ясно, что такая тактика не работает. Дракон слишком велик и неповоротлив, а виверны, напротив, слишком малы и подвижны, чтобы их можно было накрыть мощным точным ударом. Лишь однажды огненный шар вскользь зацепил хвост одной из тварей, а вторую буквально на полсекунды удалось оглушить молнией. Со своей стороны, атакующие раз за разом попадали своими ядовитыми плевками по огромной мишени. Проскакивали мимо и рвали жертву острыми крючьями на лапах. Понятно, что всего этого было слишком мало, чтобы убить дракона, но свою задачу они выполняли. Ослабляли, обескровливали его. Наездница уже и не помышляла о марширующих по тёмным дорогам к месту битвы вражеских подкреплениях. Тут самой бы вывернуться и уцелеть.

«Шустрые твари!»

Надо было что-то делать. Срочно.

Ей пришла в голову сумасшедшая идея. Нужно выйти из схватки. Отправить дракона вниз, к земле, в крутое пике. Разогнавшись, вывернуть вверх, подняться по параболе. А на самом верху, когда скорость начнёт падать, круто развернуться, поднять зверя в воздухе на дыбы, и обрушить на преследователей волну огня. Так, чтобы они не успели увернуться. Даже если уцелеет одна тварь, что она сможет сделать потом против боевого дракона? Ничего. Только удрать.

Она склонилась вперёд, намотала поводья на правую руку с магическим жезлам, левой крепко вцепилась в луку седла. Послала дракону приказ. Тот замешкался на пару секунд, но потом доверился хозяйке, сложил крылья и провалился в падение. Воздух взревел вокруг, рванул шлем за расплескавшийся позади хвост серой кобылицы, унёс за спину яростный визг и клёкот виверн. Вниз, вниз. Скосив глаза, наездница следила за развалинами древней башни неподалёку, пытаясь по её острому серому шпилю отследить свою высоту и определить момент, когда нужно будет снова рвануть наверх. Ещё, ещё немного. Ещё капельку.

Давай!

Она откинулась почти на спину, вдоль хребта мчащегося к земле чудовища, зацепилась каблуками сапог за подножки седла и изо всех сил потянула на себя поводья. Снизу донёсся рёв зверя, воздух завибрировал, сложенные крылья немного расправились, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы рассечь набегающий ветер и направить мчащуюся махину по новой траектории. Чуть больше, острей. Как наконечник стрелы. Как крылья истребителя. Ну же!

Они почти чиркнули брюхом по песку пустыни, подняли чудовищный вихрь и, опираясь на него, понеслись назад, в ночное небо.

«Получилось!»

Упоение, восторг, адреналин. Всё колотилось в голове, горле, груди, перехватывало дыхание. Они неслись всё выше, вверх, постепенно теряя скорость.

«Пора!»

Наездница напружинилась, прильнула поближе к седлу, рванула на себя правый повод, заставляя дракона развернуться свечой вокруг своей оси. И тут же: «На дыбы! Расправить крылья! Огонь, огонь, огонь!»

У них почти получилось. Она не учла только одного: виверны очень, очень быстрые. Все три штуки висели у них прямо за хвостом, и когда дракон развернулся, испуская широкий веер огня, они успели проскочить под жаркой волной и со всей скорости врезались в него. Левая и правая твари вцепились в крылья, глубоко вонзили крючья когтей в кожистые перепонки, начали рвать и кромсать их острыми иглами ядовитых зубов. Виверна, шедшая по центру, ударила прямо в шею, чуть пониже головы. Обвила её хвостом, обхватила крыльями. Заскрипела, затрещала раздираемая драконья чешуя. Зверь забился в воздухе, взревел отчаянно. И вдруг начал распадаться на части, погибать, осыпаясь искрящимся прахом. Седло лишилось опоры, наездница взмахнула руками, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, и рухнула вниз, спиной вперёд навстречу пустыне, успев только взвизгнуть и подумать мрачно: «Долеталась!».

Сандрин лежала несколько секунд, не решаясь открыть глаза. Всё казалось таким реальным: в ушах до сих пор свистел воздух, звучал рёв гибнущего дракона, противный, как хохот гиены, визг виверн. И во всём теле до сих пор жило чувство полёта, а потом – падения.

«Приснится же такое!»

Она наконец-то разлепила веки, с опаской посмотрела вверх. Потолок. Никакого неба. Повозила правой рукой возле себя. Постель. Никаких тебе песков пустыни. Подняла руку над головой, растопырила пальцы. Ни кожаных наручей, ни кольца Наездника. Скукота и обыденность.

Даже обидно.

Сон и вправду был удивительно настоящим, никакой шлем виртуальной реальности даже рядом не валялся. Сандрин приложила руку к груди, пониже горла и повыше сердца, туда, где до сих пор теплился адреналиновый след от полёта. У-ух! Организм-то, похоже, действительно поверил в то, что творилось в мозгу. Хорошо хоть, что не отреагировал выделением чего-нибудь другого. Помимо адреналина.

Она отбросила одеяло в сторону, перекатилась на бок к краю кровати, всё ещё чувствуя себя слегка ошалелой. Закрыла глаза, потянулась, припоминая яркие образы сна – полёт, битва внизу, схватка в небе. Откуда она это всё взяла? Ни одна видеоигра напрямую на её сон не походила. Скорее, компиляция из целой кучи, собранная воедино. А ещё этот дурацкий позывной – «четыреста двенадцатая»! Он-то здесь вообще откуда?

Сандрин снова открыла глаза, покосилась на часы. Ну, здравствуйте! Уже почти вечер. Значит, она продрыхла целый день, следовательно, не будет спать полночи и к нормальному ритму жизни вернётся только к понедельнику. Ну и ладно! Зато сон какой посмотрела!

Спустя примерно полчаса, приняв душ и вернув волосам нормальную форму, она стояла на кухне возле плиты и мастерила себе то ли завтрак, то ли ужин. По времени это было, несомненно, второе, по содержанию – безусловно первое. Обжаренные в сливочном масле до золотистой корочки два кусочка хлеба уже лежали на тарелке. Теперь их место на сковородке занимал шипящий ломтик ветчины и два яйца. Рядом с мойкой готовились принять участие в трапезе два небольших помидора, блестящие свежевымытыми боками, а также золотистый персик, претендующий на выступление в качестве десерта.

Встроенный в верхнюю часть дверцы холодильника дисплей исполнял сейчас роль телевизора, рассказывал о новостях в рамках интересов хозяйки.

«…Игровая индустрия замерла в преддверии открывающейся через две недели выставки Е3. Все пытаются угадать, какие новинки представят на суд геймеров и участников рынка основные игроки? Продолжится ли ренессанс одиночных приключений в ущерб набившим оскомину играм с сильной социальной составляющей, будет ли предложен новый синтетический опыт или продолжится эксплуатация старых, проверенных временем, игровых механик?»

Сандрин хмыкнула.

«Парни, знали бы вы, какой я испытала сегодня „синтетический опыт“! Вы бы голову сломали, чтобы такое воплотить».

«…И снова главные мировые новости. Широкомасштабная поисковая операция в Швеции пока не принесла никаких результатов. До сих пор нет ни одного свидетельства, позволяющего хотя бы косвенно определить место предполагаемой катастрофы. Родственники пассажиров пропавшего самолёта съезжаются в аэропорт «Берлин-Бранденбург», где для них развёрнут центр помощи и информации. Несмотря на усилия и уговоры должностных лиц, большинство встречавших злополучный рейс людей отказались покинуть территорию аэропорта, надеясь первыми услышать новости о судьбе своих друзей и родственников. Официальные представители поискового штаба в Стокгольме за последние часы не смогли добавить никакой новой информации. Всё это окрашивает во всё более загадочные тона потрясшую многих по обе стороны Атлантики историю с исчезновением рейса NP412 компании «Транс…».

Сандрин застыла на месте. Лопатка вывалилась из её пальцев, грохнулась на пол, разбрызгав вокруг себя капли растопленного масла.

Рейс NP412.

412.

«Четыреста двенадцатая, тебя куда несёт?»

Четыреста двенадцать…

Сверху – двадцать…

Строчки кода…

Зашифрованный контейнер с меткой – 412.

Поток обмена данными из контейнера с системой.

«Добавлять поправочный коэффициент»…

20.

Поправочный коэффициент – константа, целое число.

Двадцать.

«Четыреста двенадцать, сверху двадцать».

Лишние фигурные скобки, встроенная подпрограмма.

Очень короткая, практически незаметная.

Четыреста двенадцать…

Полёт…

Падение…

«Твою мать!»

Она рванулась в спальню. Подбегая к тумбочке, на которой лежал смартфон, выкрикнула:

– Фрэнк Вудс, звонок!

Схватила аппарат с уже начавшим светиться дисплеем, прижалась ухом к динамику.

«Боже, почему так медленно?»

Наконец в динамике щелкнуло, ворвался звук работающего телевизора, лай собаки и смех ребёнка. Потом голос Фрэнка Вудса вопросил:

– Э-э, алло?

– Фрэнк, Фрэнк! – заорала Сандрин в трубку. – Это важно, очень, очень важно! Я всё поняла! Фрэнк, вчера ночью, пока мы были не в деле, кто-то взломал «НАПС»!

 

Глава 15

 

Они отошли подальше не только для того, чтобы их никто не услышал. Нужно было ещё убрать Лукаса и пастора из поля зрения остальных, иначе бы их так и продолжили дёргать каждые пять минут. Лукас поначалу пытался отнекиваться и перевести стрелки на Коби, как старшего представителя экипажа, но та всё-таки настояла на его присутствии. Хотя бы в качестве переводчика. На самом деле она надеялась, что в компании кого-то хорошо знакомого ей будет не так страшно. Переговоры предстояли важные и ответственные – слишком много надо было выяснить о своих спасителях и их дальнейших планах. Взваливать такой груз только на свои плечи казалось жутко до дрожи в коленках.

Разговаривали возле стоящего на отшибе от остальных строений лодочного сарая. Как и все прочие здания, он прятался под кронами деревьев вместе с небольшим заливчиком и пристанью, от которых к открытой части озера через заросли камыша вела узкая протока. Здесь, на небольшом дощатом помосте стояло несколько старых ободранных пластиковых кресел – красных и белых. Расселись лицом друг к другу: местный, как выразился Лукас, «мэр», имя которого она по-русски произнести не смогла, но запомнила английский вариант – Эндрю. Высокий, около пятидесяти лет, неулыбчивый, коротко подстриженный мужчина с седыми висками, подтянутый для своего возраста, с ничем не примечательным лицом. Рядом устроился пастор Майер, переодетый в некий набор одежды, одновременно похожий и на спецодежду и на туристическую экипировку. На третьей вершине импровизированного треугольника оказалась Коби, для которой после завтрака где-то раздобыли более-менее подходящие походные брюки с множеством карманов, плотные носки, кеды и ветровку с капюшоном, которую нужно было надевать через голову. Отличный вариант для берега озера, где налетающий с воды ветер был весьма прохладным и иногда прихватывал с собой из камышей стайку голодных комаров. Рядом с ней и чуть сзади пристроился Лукас, чтобы рассказывать на ухо, о чём пойдёт речь.

Пастор Майер начал с благодарности «господину мэру» за помощь в спасении пассажиров, заботу о пострадавших и работу местных врачей. «Эндрю» вежливо послушал, покивал, после чего поднял перед собой ладонь.

– Спасибо за добрые слова. Давайте я попытаюсь прояснить для вас некоторые важные моменты. Начну с того, что я не мэр, как вы выражаетесь. Действительно, я руковожу людьми, которых вы видите вокруг, но не как поселением или городом. Скажем так: мы живём здесь, потому что мы вместе, а не наоборот. Успокою сразу – мы не секта и к религиозным фанатикам отношения не имеем. Нас объединяет, если можно так выразиться, род профессиональных занятий. Простите. Я постараюсь выражать свои мысли более простыми выражениями.

Он задумался, почесал высокий лоб кончиком указательного пальца.

– Давайте совсем с начала. То, что вы сейчас на территории России, всем понятно?

Три головы дружно кивнули.

– Прекрасно. Место наше находится примерно на одинаковом расстоянии от Белого моря и границы с Финляндией. Название «Белое море» вам о чём-нибудь говорит? Ладно, не важно. Важно то, что вы оказались в достаточно глухом – глухом не в смысле: «слышит, не слышит» – а, вы понимаете это значение? Хорошо. Да, именно. Это очень пустынные места. Сейчас – особенно. Настолько, что здесь отсутствует дееспособная структура власти. Такая, которая была бы связана с государственными институтами. Простите. Чем проще я пытаюсь говорить, тем более сложные слова использую. Иначе говоря, вы оказались в местах, где нет нормального управления, а местные отношения регулируются на принципах… как бы сформулировать. Стихийного самоуправления, анархии – называйте, как хотите. Извините, но до вашего появления мне как-то не приходилось придумывать описание тому, как мы живём. Слушайте, давайте я буду говорить так, как это мне приходит в голову, а вы потом, если не поймёте, будете переспрашивать? Иначе мы будем топтаться на месте, а я через слово буду извиняться. Договорились?

Так вот, повторю. Волею судьбы вы оказались в достаточно пустых и диких местах, где плохо с государством, управлением, законом и порядком. Населения здесь немного. Очень удачно, что мы заметили ваш снижающийся самолёт и поехали следом. Поверьте, по местным меркам это отчаянное везение. Второй элемент везения – то, что это оказались именно мы. Мне почему-то кажется, что среди вас нет экспертов по современной России, верно? Поэтому поясню, что достаточно большая часть населения, оказавшегося на неподконтрольных центральному правительству территориях, вынуждена заниматься самыми различными вещами, чтобы выжить. Есть сообщества, который работают в сельском хозяйстве. Есть группы, которые живут за счёт лесных ресурсов. Существуют остатки промышленности, например, лесопереработки. Или простейшие механические и ремонтные мастерские. Ну и так далее. Если вы хотите выжить, будете заниматься чем угодно. Естественно, есть торговцы, которые вывозят отсюда местную продукцию и продают товары с большой земли. Большая земля – это мы так привыкли называть центральные районы страны. Естественно, что есть достаточно персонажей, которые заниматься ничем не хотят, но жить хорошо очень любят. Поэтому в округе бродят ещё и несколько банд преступников, промышляющих грабежом, рэкетом и работорговлей – да, вы не ослышались. Увы, печально это говорить, но есть и такое. Везут работников сюда – на лесоповал, сельхозработы. Берут в плен здесь. Ради выкупа, в основном. Иногда перепродают в другие регионы. На работу в шахтах могут продать, да. Ну и женщины, конечно. Не хочу пугать вас, девушка, но это всегда ходовой товар. Так что повторю – очень хорошо, что вы попались на глаза нам, а не подобным товарищам. Нет. Извините, неудачно выразился. Нам они не товарищи, это просто устойчивый словесный оборот. На самом деле мы с такими… группировками в состоянии постоянной холодной войны. Теперь вы можете догадаться, почему мои люди носят так много оружия. Видите ли, нам очень хотелось бы жить в более безопасных условиях, но у нас нет цели и ресурсов наводить здесь порядок. Мы занимаем свою нишу в местной экосистеме. Какую? Я так чувствую, что вы сейчас слегка огорчитесь. Может быть, даже испугаетесь. Не надо. Пока что от нас вы не получили ни одного повода для тревоги, верно? Давайте я всё объясню.

Я примерно в курсе, что у вас на Западе произошла новая технологическая революция, и старые двигатели внутреннего сгорания довольно быстро выходят из обращения. Но мы здесь ездим по старинке, на бензине и дизеле. А поскольку везти их сюда хлопотно, дорого и иногда страшно, приходится производить всё на месте. На небольших нефтеперегонных заводах. Вот нефть для этих заводов мы и поставляем. Только добываем мы её не из земли, а из нескольких ниток нефтепроводов, которые проходят в здешних лесах. Вот так.

Он помолчал, разглядывая ответную реакцию на лицах собеседников.

– Расстроились? Напрасно. Поверьте просто на слово, что мы – один из ваших лучших вариантов. Даже окажись вы на краю жилого села или небольшого городка, где есть формальная администрация и даже какая-то полиция, не факт, что вам было бы от этого лучше. Местные чиновники и полицейские коррумпированы и в первую очередь сообщили бы о вас своим покровителям из числа бандитов. А иностранцы в этих краях – редкий и весьма дорогой товар.

«Эндрю» замолчал снова и внимательно посмотрел в глаза каждому из собеседников по очереди. Взгляд был прямым, открытым и немного усталым.

– Давайте в подтверждение моих слов пробежимся по нашим действиям. Не потому, что я хочу предъявить вам какой-то счёт, а просто так, для убедительности. Мы помогли вам выбраться из болота. Привезли в наше жилище, предоставили пищу, уход и крышу над головой. Приняли ваших раненых, сделали и делаем всё возможное, чтобы облегчить их состояние и снять угрозу для жизни. Поделились с вами одеждой и предметами первой необходимости. Скоро должен вернуться мой помощник, и привезти много чего из недостающего. По крайней мере, всё, что сможет раздобыть. Учтите, пожалуйста, что вас довольно много. Гораздо больше, чем моих людей. И всё, что мы уже сделали, обошлось нам недёшево. Нет, нет. Не спешите вытряхивать мелочь из бумажников, ваши деньги нам здесь всё равно ни к чему. Ещё раз. Я не предъявляю вам счёт за помощь и гостеприимство. Я перечисляю эти действия как доказательство нашей доброй воли. И обещаю, что наша цель – передать вас в такие руки, из которых ваш путь домой окажется самым простым и коротким. К сожалению, есть несколько вещей, осложняющих процесс. Первое – то, о чём я уже говорил. Отсутствие здесь нормального представительства центрального правительства и тесная связь местных властей с бандитами и работорговцами. То есть нам придётся потратить какое-то время, чтобы определить безопасный способ вашей передачи. Второе. Несмотря на то, что мы – простые и симпатичные люди, пытающиеся своим трудом заработать себе на жизнь в условиях окружающего… беспорядка, с точки зрения властей – любых – мы занимаемся незаконным делом и нас надо бы за это примерно наказать. Поэтому мы не можем заявиться напрямую в какой-нибудь крупный город или просто отправить радиограмму: «Приезжайте сюда и заберите толпу иностранцев». Вас, конечно, заберут, а вот за нами потом будут по всей тайге гоняться. Очень не хочется, чтобы моим людям пришлось жалеть о своей доброте. Они мне больше нравятся отзывчивыми, чем чёрствыми и бездушными.

Отсюда же вытекает третий момент, который вас может беспокоить. Мы не просто так собрали у вас все смартфоны, планшеты и прочее. Я не могу допустить, чтобы хотя бы на одном из них появились координаты этого места, пусть даже с той погрешностью, которую здесь даёт GPS. Это понятно? Кроме того, мне бы не хотелось, чтобы вы случайно сфотографировали кого-нибудь из моих людей, и это фото потом попало не в те руки. Поэтому, пока мы не придумаем, как решить эти проблемы, свои гаджеты на руки вы не получите. Тем более что связь в привычных форматах здесь всё равно отсутствует. Объясните это всем своим людям. Если кто-то может подать идеи, способные сохранить нашу приватность – милости прошу.

– Какие перспективы у наших пострадавших? – спросил Клаус.

– Мы делаем для них всё возможное. Привезли лучшего в округе хирурга. После того, как он закончит и выдаст свои рекомендации, будем готовить раненых к передаче в руки властей. Да, с учётом всех трудностей и рисков, о которых я говорил. Сделать это необходимо, и будем надеяться, что работорговцы не захотят связываться с больными людьми. Зато мы сможем отследить, как с ними будут обращаться и тогда уже выработать механизм вашей отправки. Поверьте, никто не станет вас задерживать ни на день больше необходимого. Просто мы хотим довести дело до успешного завершения, раз уж за него взялись. Ещё вопросы?

– Вы можете дать стопроцентную гарантию, что пострадавшие не попадут в руки преступников?

– Нет. Мы постараемся подготовить максимально безопасную операцию по их передаче. Но всегда что-то может пойти не так. Это надо помнить. С другой стороны, без нормального лечения их жизнь будет под угрозой и здесь. Так что выбор невелик.

– Хорошо, когда вы планируете это сделать?

– В ближайшие день-два. Как только мы подготовимся, и хирург даст добро. Я имею в виду разрешение на перевозку.

– Кто-то от нас сможет присутствовать при передаче, чтобы убедиться, что всё происходит должным образом?

– Хотите видеть своими глазами? Это возможно, но пока мы не подготовили конкретный план и не оценили возможные риски, говорить об этом рано.

Коби прошептала Лукасу на ухо свой вопрос, тот озвучил его пастору. Клаус кивнул.

– Что будет с телом умершей стюардессы?

– Похороним. Вы надеялись на другой вариант?

– Судя по тому, что вы говорите, получается, что вернуть тело на родину будет очень сложно…

– Практически невозможно, если точнее. Поэтому она будет похоронена здесь. Есть какие-то ограничения по ритуалу похорон? Она принадлежала к какой-то особой религии?

Они с Лукасом почти одновременно покачали головами в ответ на вопросительный взгляд пастора.

– Нет, она христианка. Была…

– Была и есть, – мягко поправил тот.

– Хорошо, тогда хороним обычным порядком, только я просил бы вас не затягивать с этим. Нам нужна комната, в которой она находится. Тело будет готово к погребению сегодня вечером, так что можно будет сразу же провести церемонию.

Трое потерпевших крушение переглянулись между собой. Какой смысл тянуть? Лукас внёс от себя предложение:

– Нам бы не помешала общая панихида. Ну, по всем погибшим. Господин пастор, вы сможете провести такую?

– Разумеется. Но в рамках моей конфессии – Евангелической церкви. Надеюсь, остальные не будут в обиде.

– Вряд ли сейчас такие тонкости имеют значение. Если кому-то нужен особый ритуал, никто не мешает молиться про себя.

– Ну, тогда хорошо. – Пастор сделал паузу, потом обратился к «Эндрю»: – Похороним сегодня. Вы покажете место?

– Конечно. Наше кладбище не очень большое. Наверное, мы везунчики. У вас найдётся, кому выкопать могилу?

– Уверен, да. Мы бы ещё хотели вместе с похоронами провести общую церемонию. Ну, вы понимаете. Мы потеряли много людей во время крушения.

– Хорошо. Сделаем. Вы же запомнили Гузель?

– Гузэл? Да, я помню.

– Я попрошу её вам помочь. Думаю, что мы даже сможем поделиться с вами некоторыми запасами алкоголя и организовать…

Пастор закачал было головой:

– Это лишнее…

– Нет, не лишнее. Простите, но это будет нашей частью традиции. Насильно никому в горло вливать не станем, но опыт мне подсказывает, что немного старой доброй выпивки большинству из вас не повредит.

Майер развёл руками.

– Наверное, вы правы.

– Прав. Ещё что-то осталось?

Лукас наклонился к пастору, задал вопрос. Тот снова кивнул.

– Мы можем как-то передать сообщение на родину, что мы живы и находимся здесь? У вас есть какая-то связь?

– Постоянного канала для доступа к международной связи здесь нет. У нас свои местные сотовые станции, небольшой Интранет, внутренняя сеть. Для того чтобы подключиться к общероссийским сетям, нужно входить в зону покрытия официальных операторов связи. Ради этого придётся ехать поближе к крупным городам, что далеко и рискованно. Раньше была возможность использовать двухсторонний спутниковый канал, но сейчас известные нам спутники-ретрансляторы над Россией перестали работать и с этим большие проблемы.

– То есть, вообще нет никакой возможности?

– Разве я так сказал? Это выполнимо, но хлопотно и потребует времени. Я бы предложил вам пока подготовить точные списки уцелевших пассажиров. Кто здоров, кто ранен. Если есть возможность отдельно перечислить погибших, это пригодилось бы не только во время сегодняшней панихиды. Как только появится возможность, мы перешлём эти списки.

Коби подняла руку, как в школе.

– Мы сможем сделать это быстрее, если вы разрешите нам использовать служебный планшет. Там все данные по экипажу и пассажирам. Я обещаю, что мы отключим в нём определение координат GPS.

Русский задумался, смотрел некоторое время поверх голов на метёлки зарослей камыша, укрывающих от них близкое озеро. Потом вынес вердикт.

– Нет. Есть бумажная версия списка пассажиров?

– Есть, но…

– Ещё раз – нет. Я не могу рисковать безопасностью своих людей ради вашего удобства. – Он поднял ладонь, пресекая возражения. – Если только мой специалист скажет, что это безопасно, но пока ему есть чем заняться.

Пастор переглянулся с Коби, коротко пожал плечом – какой смысл упираться?

– Хорошо. Давайте сделаем так.

 

***

Карла Рихтера разбудил стук в дверь. Громкий, настойчивый. Пару секунд он соображал – где он, зачем и почему. Быстро вспомнил. Стокгольм. Штаб поисковой операции. Комната отдыха. Час назад он понял, что перестаёт соображать. Решил передохнуть. Передохнул.

Снова стук в дверь.

– Господин майор!

– Да, я слышу!

– Вы срочно нужны в штабе! Есть новая информация.

Карл резко принял сидячее положение, засунул ноги в ботинки, быстро начал затягивать шнурки.

– Понял, через минуту буду!

Минута ещё не кончилась, когда он уже вбегал в помещение штаба, застёгивая на ходу куртку. Зачем-то скользнул взглядом по головам людей, высматривая знакомые светлые волосы. Увы. Да и что ей здесь делать? Она – гражданский диспетчер, отчиталась, ответила на вопросы, ушла домой.

Штатских вообще осталось мало. В основном виднелись короткие стрижки мужчин или гладкие причёски женщин в форме. С дальнего конца зала капитан Леннарт Свенссон махнул ему рукой.

– Майор, сюда!

И с ходу, как только Карл оказался рядом:

– Десять минут назад с нами связались из штаб-квартиры системы слежения «НАПС». Вот, послушайте сами.

Он запустил запись. Голос мужчины на ней был взволнованным и немного растерянным.

– У нас здесь неожиданно появились новые сведения. Нам позвонили из кампании, которая мониторит нашу безопасность. Это «Диджитарх Секьюрити», они базируются в Огайо, рядом с Кливлендом. Так вот, они подозревают, что в ночь инцидента была попытка взлома нашей системы.

– Извините, а точнее? Была попытка или взлом? И почему они сообщают об этом только сейчас?

– Ну, знаете… Там получилась забавная ситуация. – Мужчина в динамике глупо хихикнул, но тут же осёкся, сообразив, что ничего особо забавного в этом нет. – Одним словом, в ночь инцидента их обесточили, и они несколько часов просидели без дела.

«Вот как!». Майор Рихтер превратился в одно очень внимательное ухо.

– А потом, когда им вернули энергию, один из их специалистов заметил несоответствие в отчётах о работе нашей системы и начал копать. Ну и нарыл в итоге, что якобы кто-то пытался внедрить в наш канал обмена данными свою подпрограмму.

– Какую подпрограмму?

– Ну, мы не можем пока сказать определённо. Мы даже не можем пока на сто процентов подтвердить, что это внедрённая подпрограмма, а не возникший случайно мусор внутри нашего собственного кода.

– А такое тоже возможно?

– О-о, извините, но я боюсь, что не могу делать для вас такие выводы. Я же понимаю, что ситуация достаточно серьёзная…

«По-моему, ты ни черта не понимаешь», – подумал Карл.

– …и мне бы не хотелось делать выводы до официального заключения. Просто мы обещали сообщать вам обо всех новостях, поэтому, как только об этом стало известно, мне приказали… ну, позвонить вам.

В динамике снова возник голос Леннарта Свенссена.

– Хорошо, давайте подытожим ваше сообщение. Вы говорите, что у вас есть сведения о возможном взломе вашей системы навигации…

– Стоп! – скомандовал Карл. Запись остановилась. Рихтер внимательно посмотрел на ничего не понимающего шведа.

– Капитан, я вас очень прошу. В будущем никогда не берите на себя труд подводить итоги под словами человека, который сообщает вам важные сведения. Это не претензия, просто совет. Вы человек военный, вы любите ясность. Я это понимаю. Но учитывайте, пожалуйста, что когда человек говорит сам, он может выболтать гораздо больше, чем намеревался сказать. Вы понимаете?

Свенссен растерянно кивнул.

– Вот и хорошо. Давайте дальше.

Воспроизведение продолжилось.

– …Да, именно так, – бубнил голос звонившего. – И это значит, что мы сейчас приостановим работу по созданию симуляции полёта рейса NP412. Потому что, если факт взлома и модификации данных подтвердится, это будет значить, что надо всё пересчитывать заново. Мы запросили помощи в «Диджитарх Секьюрити» и они пообещали направить к нам того самого специалиста, который заподозрил атаку. Поэтому… мы просто хотели вас предупредить, что точного просчёта курса пока не будет, и… Ну и вообще, вся картина может оказаться совсем не такой, как мы себе представляем.

– Это может означать, что борт NP412 не находился по тем координатам, которые отражались в системе? – голос Леннарта Свенссена на записи задал самый важный для всех присутствующих вопрос.

На том конце канала связи помялись.

– Ну как вам сказать. Я не уполномочен делать заявления такого рода. Это преждевременно… пока мы не проверим эту информацию и…

– Тем не менее. Я просто хочу знать вашу оценку. Неофициально. Как предположение.

– Ну-у… только в качестве предположения. Если действительно была попытка вторжения и если она оказалась успешной… Тогда, возможно, данные в процессе обмена могли быть модифицированы… я правда, ума не приложу, как это могло быть реализовано…

– Но всё-таки, такая вероятность есть?

– Я бы сказал, что она отлична от нуля.

«Боже, какой словоблуд! Неужели так трудно выражать свои мысли понятными словами?»

– То есть, это предположение допустимо?

– Я не уверен, но…

– Я не прошу вашей уверенности. Такая возможность существует? Вне зависимости от величины её вероятности относительно нуля? Да или нет?

– Ну, наверное, скорее – да. Да, пожалуй, такое возможно.

– Хорошо. Большое спасибо за информацию. Скажите, когда нам ожидать новостей с учётом новой ситуации?

– Я не могу сказать точно. «Диджитарх Секьюрити» обещали отправить к нам своего специалиста первым рейсом, но всё равно это займёт несколько часов. Мы пока будем разбираться своими силами по тем заметками, которые они нам прислали, но всё-таки у нас нет специалистов нужного уровня и… и…

– То есть вы пока не можете дать точных прогнозов?

– Да, – с облегчением ухватился голос за брошенный спасательный круг. – То есть я хотел сказать – нет. Как вы сказали, мы пока не в состоянии что-то спрогнозировать. Могу только обещать, что мы немедленно будем сообщать вам обо всех новостях.

– Хорошо, спасибо вам.

Запись закончилась.

Карл протянул Свенссену руку.

– Примите мои извинения, Леннарт. Хоть вы и поступили методически неверно, делая выводы за собеседника, главное вам всё-таки удалось из него выудить. И я понимаю, почему вы не удержались и начали подводить промежуточные итоги из сказанного им. Не всякий человек способен выдержать общение с таким занудой. Но на будущее очень прошу – не формулируйте за собеседника. Будьте терпеливы. Иногда одно случайно проскочившее слово может дать больше, чем полчаса разговора. А пока давайте вернёмся к сути.

Он повернулся к карте Швеции, спроецированной на один из стенных экранов.

– То, что существует, как выразился ваш собеседник, «ненулевая» вероятность того, что кто-то взломал «НАПС» и поиграл с данными, может очень сильно изменить ситуацию.

Капитан ВВС согласно кивнул.

– Да, и как ни странно, эта бредовая идея может довольно просто объяснить тот бред, который у нас творится с поисками самолёта, который провалился неведомо куда.

– Именно. Нашей главной проблемой до сих пор было то, что борт пропал без малейшего следа на земле и в воздухе. Если координаты модифицировали, то это может внезапно поставить всё на свои места. Включая безумную цифру расстояния, полученную в результате «пинга» бортового компьютера. Ну, может быть, не всю цифру – она и вправду ни в какие ворота не лезет, но всё же. Предположим, что мы нарисуем на карте несколько концентрических колец с центром в Стокгольме. Самый большой – это максимальное удаление, соответствующее измеренному автоматикой. И несколько кругов поменьше. Допустим, одна и две трети от максимума. Или четверть, половина и три четверти. И прикинем, куда могло занести самолёт, если опираться на описание пилота: «Лес, только лес и ничего больше». Если только…

Майор замер на полуфразе, выставив в направлении экрана указательный палец, а сам уставился сквозь него, полностью провалившись в какое-то неожиданно поразившее его размышление. Потом так же внезапно вышел из ступора и посмотрел на Свенссена странным взглядом, как человек, полностью поглощённый новой идеей.

– Капитан вы не могли бы пока заняться отработкой идеи с расширением зоны поиска? Мне нужно выпить кофе и сделать срочный звонок.

И, не дожидаясь ответа, отвернулся и стремительно зашагал в сторону комнаты отдыха. На ходу вытянул из кармана смартфон, нашёл нужный номер. Уже выйдя на галерею, опоясывающую здание по периметру, огляделся, нет ли кого рядом. И только убедившись в своём одиночестве, нажал на вызов.

Спустя несколько гудков абонент отозвался.

– Слушаю тебя, Карл.

– Анна, у меня важные новости. – Он не стал тратить время на дежурные любезности в адрес начальницы. – Похоже, ты права – это дело значительно серьёзнее, чем кажется.

Короткое хмыканье в трубке должно было означать, видимо, что директор Нойманн и не сомневалась в сложности ситуации. Иначе стала бы она срывать сотрудника из отпуска?

– Давай подробности.

– Ты в курсе, что мы уже сутки ищем самолёт, а у нас ни одного сообщения о крушении из предполагаемой зоны поиска. Так вот, примерно полчаса назад нам позвонили из штаб-квартиры «НАПС» в Северной Калифорнии. У них есть подозрения, что в ночь крушения была попытка взлома их системы, и кто-то мог модифицировать данные. Включая координаты пропавшего борта.

Рихтер сделал паузу. Однако Анна-София Нойманн промолчала, и он продолжил.

– Если это подтвердится, то очень многое встанет на свои места. Радары, которые не видели самолёт по указанным координатам, полное отсутствие свидетелей катастрофы. Если же спецы смогут полностью расшифровать, что именно было изменено, то мы сможем построить реальную карту маршрута самолёта, и тогда найти его станет гораздо проще. Это, правда займёт неизвестное пока количество времени, но я уже распорядился расширить зону анализа сообщений о катастрофах. С одной стороны, это вроде бы дополнительно запутывает ситуацию, но с другой – наоборот, может разъяснить все имеющиеся несоответствия. И поэтому это, на мой взгляд, хорошая новость. Однако…

– Однако тебе кажется, что не всё так просто?

– Именно, Анна, именно. Знаешь, мы очень многие версии пытались построить на том, что услышали во время обрывочного сеанса связи с пилотом. Он кричал, что под ними «лес, только лес». Но в разговоре с «НАПС» выяснилась одна деталь. Их безопасностью занимается специализированная фирма в Штатах, кажется, «Диджитарх Секьюрити». Именно её специалисты заподозрили взлом системы. Так вот, в ночь катастрофы – у нас в это время было уже утро – по каким-то причинам эта фирма оказалась отключена от электроснабжения и не могла контролировать безопасность «НАПС». И тут же происходит возможная атака. Не слишком ли хорошо для простого совпадения?

В динамике с полминуты было тихо. Потом донеслось задумчивое:

– Вот как. Интересно. Но это все будет имеет значение, только если докажут взлом. Иначе это ерунда, случайность. Я не поняла только, при чём тут разговор с пилотом?

– А, извини, отвлёкся. Если всё-таки предположить, что взлом был и это не случайная цепочка событий, то почему бы не добавить ещё несколько звеньев? Предположим, что на самолёте не было аварии в прямом смысле, а произошла спланированная диверсия. Чтобы заставить автоматику передавать сообщение о катастрофе. И предположим, что пилот или пилоты в этом замешаны. Тогда мы можем объяснить, почему не могли связаться с экипажем, а этот обрывочный сеанс был просто заготовленной инсценировкой. Понимаешь?

– Тогда эти слова про «лес и только лес» могли быть дезинформацией? Чёрт, звучит правдоподобно. В этом случае они действительно могут быть где угодно, и вся история из катастрофы превращается в тщательно спланированную и грамотно проведённую операцию по угону самолёта. Дьявол, Карл, с такой точки зрения… Но, ты же понимаешь, что эта версия может быть рабочей только при условии, что взлом окажется правдой?

– Конечно, Анна, я понимаю. Более того, я бы не стал однозначно заносить пилотов в подозреваемые – разговор мог быть с кем угодно, кто смог проникнуть в кабину, или это вообще была запись. Но всё же. Скажи, по кому-нибудь из пассажиров есть что-то интересное?

– Пока нет. Но я немедленно дам команду на расширение тщательной проверки на всех членов экипажа.

– Согласен. И надо сообщить коллегам в Штатах, чтобы они обратили пристальное внимание на инцидент с обесточиванием той фирмы. Пусть обязательно проверяют связи и контакты причастных со всеми пассажирами, членами экипажа, вообще с любыми людьми, кто имел отношение к рейсу. Что-то мне подсказывает, что каша заваривается серьёзная.

– Похоже на то, Карл. Очень похоже.

 

***

Само собой получилось, что они собрались все вместе на одном конце стола. Кара, Рамона, Лукас и Коби. Четверо членов экипажа, оставшихся в строю. Ещё была Мэнди Уэстфилд, но она лежала сейчас в послеоперационном забытьи, накачанная обезболивающим. Хирург сказал, что с ней всё будет хорошо, операция прошла без осложнений и культя получится аккуратной. Странное, конечно, утешение для молодой женщины. У неё теперь будет аккуратная культя. Ужасное в своём уродстве слово. Зато то, что оно обозначает, получилось «аккуратным». Наверное, с точки зрения профессиональной гордости хирургов это важно. Но вот для всех остальных, особенно самой Мэнди…

Но у Мэнди сейчас пока что нет мнения на этот счёт. Она лежит в той же комнате, на той же самой кровати, где прошлым вечером умирала Марси Уильямс и понятия не имеет о том, насколько врач доволен получившимся результатом. Её мозг сейчас гораздо больше увлечён картинками и образами, которые навевает коктейль наркотиков и анестетиков. И за их яркими сполохами ему сейчас совсем неинтересна четвёрка уцелевших, которая сидит на грубых деревянных скамьях возле края стола, где каждый смотрит в свою кружку, наблюдая за игрой света и оттенков в тёмной брусничной настойке.

Кружки у всех были разными. Содержимое одно. Как горе. Как боль, печаль и чувство утраты. Горьковато-кислый привкус на губах. И жаркая спиртовая вспышка в горле, а потом – в желудке. Этот русский явно знал, о чём говорил. Им действительно было нужно немного старой доброй выпивки.

Церемония вышла странной. Немного излишне официальной, но в то же время очень камерной, домашней. Чувство официальности складывалось из многих ощущений. Во-первых, благодаря тому, что к ней почти все смогли переодеться в свою одежду. Чистую, отстиранную и поглаженную. Удалось вывести даже пятна крови с форменных рубашек и блузок стюардов авиакомпании. Во-вторых, гроб был один, а имён в списке, который с должным чувством и расстановкой зачитывал пастор Майер – много. Как будто хоронили Неизвестного солдата. Когда тело конкретного погребаемого человека – это всего лишь символ, знак чего-то большего, дань другим жертвам. И, в-третьих, имена погибших, что звучали под соснами на миниатюрном кладбище поодаль от поселения, почти ничего не значили для большинства остальных. Только один пожилой немец потерял в катастрофе жену, ту самую Эмму, которую разворотило топляком в салоне первого класса. По всем остальным жертвам должны были лить слёзы совсем другие люди, близкие и родственники, которые сейчас терялись в догадках об их судьбе за тысячи километров отсюда. Так что почти для всех это был просто ритуальный акт. Почти для всех. Но только не для них.

Четыре человека в униформе авиакомпании стояли впереди всех вдоль гроба странной, непривычной, трапециевидной формы, в которой лежала хорошо знакомая им молодая женщина, одетая так же, как и они. Стояли и слушали, как пастор Майер называет имена.

Мартин Ньюман, стюард, выходец из ирландской семьи в Бостоне, спокойный, высокий и конопатый парень.

Беннет Ричард МакКрейн, командир экипажа, жизнерадостный балагур, привезший седые волосы на гражданку из транспортной авиации Королевских военно-воздушных сил Канады.

Уильям Френсис Дейл, второй пилот, молодой, только набиравший лётный стаж и безбожно терявший дар речи в присутствии стюардесс. Особенно одной из них.

Марси Лорен Уильямс, старшая стюардесса.

Кто-то подвязал её густые волосы шёлковой голубой лентой. Наверное, она шикарно бы смотрелась в сочетании с её зелёными глазами, но этого уже не суждено узнать. Никогда и никому. Восхитительные глаза надёжно спрятаны бледными веками с контрастной оторочкой тёмных ресниц. Губы подкрашены неяркой помадой и кажутся блёклым цветком на фоне парафиновой кожи щёк. Тонкие, изящные ладони сложены на груди поверх форменной трикотажной безрукавки.

Коби почти не слышала, о чём говорил пастор в траурной речи. Просто стояла и смотрела на руки Марси, казавшиеся неестественно худыми на фоне тёмно-синего трикотажа. Периодически они начинали расплываться, искажаясь в слезинках. Пару раз Коби поднимала глаза и осматривалась. Напротив, за гробом, выстроились местные. Странное дело, но на глазах некоторых женщин, не понимавших ни слова из того, что говорил священник, блестели слёзы. Что за чувства они испытывали, эти незнакомые, чужие люди? Она понятия не имела. Знала только, что внутри неё самой не было какой-то одной, явной эмоции, которую можно было бы описать одним словом. На душе было очень пусто, одиноко и тоскливо. И ещё почему-то хотелось, чтобы всё поскорее закончилось.

После того, как гроб закрыли и опустили в могилу, они обошли её, бросив каждый по горсти земли, и пошли прочь, в сторону домов. На подходе к деревянным тротуарам их уже ждали, жестами указали в сторону знакомого длинного стола на помосте. Тот был заставлен тарелками с пирогами, которые невесть когда успели испечь их хозяева. Из больших кастрюль половниками разливали по кружкам компот из сушёных ягод и яблок. И ещё вдоль всего стола стояли в ряд разнокалиберные бутылки в окружении таких же разношёрстных чашек и стаканов.

Вчетвером они ушли на самый дальний конец стола, молча сели друг напротив друга. Лукас взял ближайшую бутылку, откупорил, понюхал горлышко. Потом, не спрашивая никого, налил в четыре кружки красной жидкости. Взял одну, остальные расставил перед девушками. Посмотрел на всех покрасневшими глазами. Хотел что-то сказать, передумал и только приподнял свою кружку универсальным жестом вверх – будем! Коби с девчонками одновременно, как по команде, взяли свои кружки, механически поднесли ко рту. По губам и языку пробежал горьковатый кисло-сладкий вкус ягодной настойки, жидкость скользнула в горло и взорвалась там теплом крепкого алкоголя. Убежала вниз, в живот, разгоняя жаркую волну по всему телу. Ещё глоток, ещё.

И вот тут её отпустило. По-настоящему. Совсем.

Стало ясно, что всё, связанное с катастрофой, падением, ужасом и смертью – закончилось. Мёртвые умерли. Живые – выжили. Пустота в душе заполнилась печалью и горечью. Болью утраты. Её неизменностью. Состоявшимся фактом. Ничего не изменить, никуда не вернуться. Есть то, что есть. Чужая земля, лес в долгих сумерках, странное поселение неизвестно где. Незнакомые, непонятные люди вокруг. Стол, отполированный сотнями локтей до блеска за годы своей службы. Твёрдая скамья. Жгучая ароматная настойка, самый её остаток на дне белой кружки с тёмными оспинами отбитой эмали на краях. Две девушки и парень, одетые так же, как она. Она, Коби Трентон, старшая в экипаже незавершённого рейса NP412.

 

Глава 16

 

Перелёт в самолёте не шёл ни в какое сравнение с полётом во сне. Вместо пьянящей свободы и щекочущего адреналина в груди – неприятное сосущее чувство под ложечкой при наборе высоты и заложенные уши. Потом несколько часов рутины, скуки, игры на планшете, позднего ужина от авиакомпании и очередного разочарования от вкуса выбранного сока. И ведь не в первый раз с ней такое! Пора бы уже запомнить, что на высоте в условиях изменившегося давления вкусовые рецепторы ведут себя по-другому. Поэтому единственный сок, который соответствует твоим ожиданиям в полёте – это томатный. Однако, Сандрин его не любила, пить только воду ей казалось скучным, поэтому она продолжала экспериментировать и промахиваться в своих ожиданиях.

Потом было долгое снижение, когда всё содержимое живота поднялось и подпёрло снизу лёгкие через диафрагму. Она постаралась дышать не так глубоко, закрыв глаза и думая о чём-нибудь хорошем. В принципе, помогло, но она ещё раз убедилась, что самолёты – это не её. То ли дело драконы.

Сандрин вылетела из Кливленда глубокой ночью. Этому предшествовала ожесточённая дискуссия с участием Фрэнка и высшего руководства. Ей привели десятки аргументов, она яростно отбивалась от них, как от виверн в давешнем сне, стояла на своём, хотя временами казалось, что оборона вот-вот рухнет. Однако чувство внутренней убеждённости в своей правоте позволили ей продержаться до поворотного момента. Устав препираться с Чанг, технический директор компании позвонил в «НАПС». К его удивлению, их не подняли на смех, наоборот, внимательно выслушали и кто-то на другом конце канала связи даже выкрикнул в сторону что-то вроде: «Какого чёрта! Это же всё объясняет!».

Дальше всё происходило стремительно. Её усадили на рабочее место, открыли прямой канал связи с Северной Калифорнией. Примерно час она непрерывно говорила, объясняла, показывала. Потом её прервали. Руководство минут десять говорило с кем-то по телефону, потом ещё пять минут с Фрэнком. Сандрин этого не видела, целиком уйдя в записи работы «НАПС». Так увлеклась, что Вудс снова её почти напугал, взяв за плечо.

– Фрэнк!

– Чанг, я уже не знаю, как к тебе обращаться. Зовёшь тебя по имени – ты подскакиваешь на месте. Трогаешь за плечо – опять то же самое. Мне отчасти приятно, что ты на меня так бурно реагируешь, но я уже женат.

– Не неси чушь.

– Непосредственный начальник не может нести чушь. Максимум – это он не совсем удачно шутит. Не отвлекайся, Чанг. Ты летишь в Калифорнию.

– Я?

– У тебя плохо со слухом? Да, ты. Ближайшим рейсом из Кливленда, на который мы успеем тебя посадить. Парни из «НАПС» запросили нашей помощи на месте. Летишь ты.

– Но Фрэнк…

– Без разговоров. Ты заподозрила взлом. Если он окажется правдой – то это твоя добыча. Давай, Чанг, ты хороший специалист, справишься. Что тебе нужно?

– Понятия не имею. Блокнот, планшет, компьютер? Зубная щётка?

– Не валяй дурака. Рабочее место тебе предоставят в «НАПС». По высшему разряду. Нужны заметки, записи – бери. Я тебя сейчас отвезу домой, чтобы ты собралась в дорогу. Поехали. Ходу, ходу!

Дальнейшее происходило слишком быстро и насыщенно, чтобы она успевала как-то на это реагировать. Всю дорогу до её дома они с Фрэнком обсуждали вопросы предстоящей работы. Дома Сандрин с огромным облегчением обнаружила, что не забыла выключить плиту, на которой жарила ветчину с яичницей себе на завтракоужин. Фрэнк при виде этого зрелища только хмыкнул. А потом заставил её разогреть еду и съесть. После чего выгнал с кухни собирать вещи, а сам вымыл посуду.

По совету Вудса она не стала набирать много барахла. Побросала в сумку достаточное количество футболок, водолазок и прочего в том же духе, что не имеет дурной привычки мяться в дороге. Добавила две пары джинсов, спортивные брюки, запас нижнего белья. Критически осмотрела всё это. Крикнула в направлении кухни:

– Фрэнк! Как думаешь, я туда надолго?

– Без понятия, Чанг. А что?

– Да вот думаю, хватит ли мне запаса тряпок на неделю?

– Надеюсь, что да. Но в случае чего – не переживай. Боссы решили открыть для тебя дополнительный финансовый лимит. Купишь на месте, если что-то закончится.

О! Можно будет пробежаться по магазинам! Обновить гардероб за счёт кампании – что может быть лучше.

– Только ты особо не облизывайся. Вряд ли у тебя будет на это много времени.

«Чёрт бы тебя побрал, Фрэнк! Опять ты всё испортил».

Когда самолёт заходил на посадку в аэропорту Сакраменто, небо на востоке уже светлело. К моменту окончания всей обычной суеты после приземления рассвет практически наступил. Над головой серый цвет стремительно уступал голубому, огрызок стареющей луны побледнел и казался полупрозрачным. Оставалось только солнцу выглянуть из-за горизонта и впустить в мир яркий свет и сочные краски.

Приложение для встречающих, заменившее дурацкие таблички с именами, активировалось у неё в момент выхода из ворот терминала. Смартфон замурлыкал и почти одновременно ему ответили такие же сигналы от ближайшей несущей колонны. Сандрин встречали двое. Мужчина около сорока лет, самой обыденной внешности, который мог бы сойти и за школьного учителя и за дантиста. Или за чиновника среднего ранга. Разве что подтянутая спортивная фигура выделяла бы его из числа ровесников. Второй – обычный типаж для среды программистов. Примерно её возраста, похожий одновременно на Фрэнка Вудса, Эрика Шульца и добрый десяток других знакомых, большая часть головного мозга которых функционирует в двоичном коде.

– Сандрин Чанг?

– Да.

– Доброе утро и добро пожаловать в Северную Калифорнию. – Старший протянул ей крепкую загорелую ладонь. – Я – технический директор «НАПС» Норман Уолберг. Это – старший программист Дэйв Маркович. Как долетели?

– Спасибо, нормально. Что будем делать сейчас?

– Зависит от вас. Для начала мы в любом случае поедем в гостиницу. Удалось поспать в самолёте?

– Нет, – они продолжали разговаривать уже на ходу. Дорожную сумку Норман у неё отобрал и вручил Дэйву.

– Я не очень люблю перелёты и если засыпаю в самолёте, то потом чувствую себя ужасно. Предпочитаю читать или играть. Или ещё что-нибудь.

– Ясно. Хотите лечь спать?

– Нет. Я проспала половину вчерашнего дня после ночной смены. Так что душа и завтрака будет достаточно. Лучше отработаю полный день. Так быстрее войду в нормальный режим.

– Днём работай – ночью спи? – Уолберг усмехнулся. – Боюсь, это не наш случай. Не сейчас, по крайней мере. Наша команда сейчас вкалывает в авральном режиме. Представляете, меня с ребятами выдернули из похода на рафтах. Так некоторые даже домой заезжать не стали. Припёрли на работу рюкзаки, спальные мешки. Так что не пугайтесь картине, которую увидите. Обычно у нас всё значительно респектабельнее.

На стоянке они загрузились в перламутрово—голубой кроссовер. Электродвигатели привода разогнали его практически бесшумно. Сочетание тишины и мягкое покачивание подвески оказало на Сандрин предательски разлагающее влияние. Челюсти сами так и разъезжались в неуместной зевоте, снова и снова. От Нормана это не ускользнуло.

– Уверены, что не хотите отдохнуть?

– Ерунда, не обращайте внимания. Душ и кофе – и я буду в норме. Скажите, а почему вы не в Долине?

– Имеете в виду южный берег залива? Знаете, когда мы затевали этот проект, тоже думали обосноваться там, среди гигантов. Я ведь сам в тех местах раньше работал, знал всё и всех. Но потом, когда посчитали, оказалось, что колоссы отбрасывают слишком много тени.

– В смысле?

– Всё очень дорого. Очень-очень. Офисы, жильё. Плюс слишком много соблазнов для сотрудников. Знаете, когда твои соседи, друзья и знакомые занимаются чем-то глобальным, жужжат тебе про это в уши на всех вечеринках, довольно тяжело сосредоточиться на работе над своим маленьким, но гордым проектом. Многие из моих бывших коллег, кто там остался, мне сейчас открытым текстом жалуются, что молодые программисты работу у них зачастую воспринимают, как промежуточное звено, ступеньку, на которой они рассчитывают пересидеть, пока не обзаведутся подходящим резюме и связями, чтобы пролезть в «Гугл», «Эппл» или куда-нибудь ещё. А потом лет семь назад правительство Северной Калифорнии объявило о налоговых льготах, чтобы сманить стартапы вроде нас к себе. Ну, мы с ребятами почесали лысины – ага, тогда она у меня уже была – и рванули на другую сторону залива. И вы знаете, ни разу потом не пожалели. У нас хорошо, тихо, сосны, а океан так же в двух шагах. Но значительно спокойнее и уютнее, чем в Долине. Потерпите, сами всё скоро увидите.

– О, уже жду с нетерпением.

– Прекрасно. Только сначала у нас будет очень много очень срочной работы.

 

***

В голове всё плыло и покачивалось. Казалось, что она задремала в лодке, большой, деревянной, как у деда. Тот был старым упрямцем и до последнего отказывался, когда дети предлагали скинуться и помочь ему купить современный катер, из дюралюминия или стеклопластика.

– Что вы понимаете, сопляки безмозглые, – обычно говорил он в ответ на такие предложения. – Эту лодку я построил сам, под присмотром своего отца, упокой Господь его беспокойную душу. Мы с ней вместе столько миль прошли, столько рыбы поймали. Нет уж. Оставьте все эти ваши современные игрушки себе. А мы с моей старушкой вместе жили, вместе и отправимся в последнее плавание.

Именно в ней Мэнди иногда пряталась, когда они с матерью приезжали погостить к старику. Бывало, что и засыпала в ней же. Тогда мир тоже покачивался, как сейчас, только ещё при этом присутствовал лёгкий плеск воды и резкий, неистребимый запах рыбы.

Возможно, что вода где-то плескалась и сейчас, но расслышать этот звук ей мешал чудовищный шум в ушах. В нос бил странный букет запахов, незнакомых и неприятных. Во рту ощущался явный металлический привкус, как будто она за каким-то дьяволом засунула за щеку пару монет.

Она попыталась было проверить содержимое рта языком, но он почему-то оказался сухим, шершавым, неестественно большим и непослушным. При попытке открыть рот выяснилось, что губы склеились и вовсе не жаждут размыкаться. Мэнди издала сквозь них невнятное мычание и решила проверить, слушаются ли её глаза. Те отозвались довольно охотно, в зрачки хлынул поток болезненно яркого света. Она заморгала и снова попыталась что-то сказать. Вместо этого снова получилось мычание, но губы на небольшом участке всё-таки расклеились, и в рот всосалась тонкая струйка прохладного воздуха.

Сквозь шум в ушах до неё дошли какие-то голоса. Кто-то взял её за руку холодными гладкими пальцами, приподнял вверх, обернул вокруг плеча широкую шершавую ленту. Потом раздалось ритмичное шипение и руку толчками стало стискивать плотное кольцо. Мэнди очень хотела посмотреть, что происходит, но не могла повернуть голову. Смогла только прищурить глаза и рассмотреть часть потолка над собой.

В комнате на самом деле было вовсе не так светло, как показалось в первую секунду. Горела одна-единственная лампочка под коническим белым абажуром. По контрасту с её светом дощатый потолок казался совсем тёмным, хотя его и освещал откуда-то сбоку другой источник. Жёсткое плотное кольцо на плече Мэнди наконец-то разжалось, незнакомый голос произнёс что-то неразборчивое. Слева в поле зрения вплыло лицо. Нижнюю часть его закрывала белая повязка, но глаза и волосы казались определённо знакомыми.

– Привет.

А, это ты, Кара. Она хотела сказать это вслух, но для этого нужно было, чтобы тебя слушались язык и губы. Справа появилась рука, провела чем-то прохладным и влажным по губам, потом поднялась вверх. В пальцах белела марлевая салфетка. Кто-то бережно отёр лоб, щёки и нос Мэнди. Она в ответ попыталась всё-таки наклонить голову вправо. Ещё одни знакомые черты над белой маской.

– Привет, Лукас…

– Ну, вот и ты. Хочешь пить?

Она слабо кивнула. Лукас осторожно просунул её в рот хоботок доисторического фарфорового поильника, в рот побежала холодная вода. Сделав несколько глотков и чуть не подавившись, Мэнди вернула себе способность говорить больше двух слов подряд.

– Что со мной, ребята? Где я?

– Ты в больнице, приходишь в себя после операции.

– Какой операции?

– Ну, на ноге. Помнишь?

О боже! Она вспомнила о случившемся. Хотя у неё было отчётливое ощущение, что она может вот прямо сейчас пошевелить пальцами на левой ноге, странное чувство повыше щиколотки говорило – что-то не так. Сильной боли не было, только неприятное тянущее чувство, как будто там вырос больной зуб и сильное натяжение кожи. Ни с того, ни с сего вдруг появилась безумная надежда.

– Пришили?

Лица в масках над ней переглянулись. Потом Лукас покачал головой.

– Нет, Мэнди. Это было невозможно.

Невозможно. Операция. Неизбежность. Губы легонько задрожали, от уголков глаз по вискам побежали мокрые струйки.

– Эй, эй, успокойся. – Лукас ловко отёр с её лица слёзы. – Это ещё не конец света.

«Как же!» – хотела выкрикнуть она, но вместо этого только поперхнулась рыданием. Кара Купер держала её за левую руку и гладила по волосам. От этого становилось только хуже.

– Это же… всё! Навсегда-а-а…

– Это правда, – Лукас был неестественно спокоен. Или хотел так её утешить, или действительно не понимал масштаб случившейся с ней трагедии.

– Как ты не понима-а-аешь…

– Понимаю, Мэнди. Лучше, чем ты думаешь.

Она закачала головой на подушке. Нет, нет! Что ты можешь понимать, молодой, здоровый, беспечный? А она? Как же теперь она будет жить? Что будет делать?

Лукас неожиданно наклонился к самому её лицу, приложил к мокрой щеке свою тёплую ладонь, так, чтобы она смотрела прямо в его глаза.

– Мэнди, пожалуйста, послушай. Я понимаю, как тебе страшно и грустно. Но поверь мне, просто поверь – это на самом деле не конец. Жизнь на этом не закончится. Она будет… чуточку другой. Давай, я тебе кое-что покажу. Можешь повернуть голову направо?

Странная уверенность в его голосе заставила её немного успокоиться и послушно повернуться в нужную сторону. Лукас отошёл к стене, к окну, через который сочился неяркий свет, переставил туда белый деревянный табурет. Расшнуровал форменный ботинок на правой ноге, разулся и поставил её на сиденье. Искоса глянул на Мэнди, после чего поднял брючину и стащил со стопы носок.

Примерно на уровне середины голени ногу Лукаса охватывала широкая лента телесного цвета. Выше была обычная кожа, покрытая редкими тёмными волосками. Ниже шла странная матовая полупрозрачная поверхность, под которой угадывались части какого-то механизма, рычаги и трубки. От того места, где должна была находиться щиколотка, нога снова приобретала телесный цвет, правда, необычно однородный и гладкий. Сверху вниз вдоль полупрозрачной части «ноги» белела вставка с отштампованным на ней логотипом. Лукас похлопал ладонью сначала по голени над лентой, потом по матовому материалу ниже.

– Видишь?

– Ни черта себе! – раздался с правой стороны кровати изумлённый возглас Кары.

– Что, никто даже не догадывался? Совсем?

– Да ни разу!

Мэнди тоже только слабо покачала головой. Плакать она забыла и смотрела во все глаза, как Лукас снова натягивает носок и опускает штанину. Обувается и снова становится таким же, как прежде – молодым, здоровым, беспечным.

– Вот так это выглядит в моём случае. Когда я был совсем молод и глуп, как пробка, так закончилось моё увлечение фрирайдом на сноуборде. Расщелина под снегом и каменная осыпь. Пока заметили, что меня нет, нашли, дождались вертолёт. Короче, пришивать уже нечего было. Я тоже тогда думал – всё, конец. Кресло, трость до конца жизни. Оказалось – ничего подобного. А уж благодаря тому, что научились делать за последние десять лет… Вот выберемся отсюда, вернёмся домой, я вас специально привезу в клинику, мы сядем внизу, и вы попробуете угадать, кто идёт со своими руками и ногами, а кто из посетителей настоящий киборг. Вроде меня. Смотри, моя модель от «Дженсен бионикс» – не самая продвинутая, а и с ней у меня хлопот только раз в три месяца зайти на осмотр и профилактику. Ты на педикюр, наверное, чаще ходишь. В остальном – всё как обычно. Ходишь, бегаешь, прыгаешь, плаваешь. Только ногти не растут, и мозолей не бывает. Иногда кажется, что чешется ступня, когда сильно волнуюсь, вот и все неудобства. Так что, Мэнди, я знаю, о чём говорю. Это действительно не конец света.

Он вернул табурет на место, снова сел справа от неё, наклонился и погладил по щеке тёплой ладонью. А она опять расплакалась. На этот раз от благодарности.

 

***

Артамонов отправился спать, вкратце обрисовав результаты своей работы. По ним выходило, что надо как можно быстрее вывозить троих лежачих больных и десятка полтора раненных, кто в состоянии сидеть. В крайнем случае – двоих лежачих. Девчонку с ампутированной ногой можно пока оставить, ей спешить уже некуда. За неё Анатольич был спокоен – «лучше всё равно никто не сделает», а курс антибиотиков и поддерживающей терапии можно делать и здесь. И всё равно выходило, что надо решать две задачи как минимум. Куда везти и на чём.

Размышляли на эту тему втроём: Андрей, Серёга Новиков и Рустам. Марина, успевшая поспать днём, сейчас присматривала за больными. Татарин, хоть и не жаловался, выглядел совсем загнанным. Смирнов чувствовал себя примерно так же. Два бешенных дня и почти бессонная ночь. Не хотелось ни думать, ни тем более принимать какие-то решения. Сидеть бы просто посреди угасающих сумерек, смотреть на неподвижные в вечернем воздухе метёлки камыша, отгонять сизым сигаретным выхлопом назойливых голодных комаров.

Однако нужно прикинуть хоть какие-то варианты. Андрей подтянул к себе ноги, наклонился вперёд в пластиковом кресле, потёр лоб руками.

– Парни, я понимаю, что все устали. Давайте не будем тянуть. Один вопрос у нас совсем простой – на чём повезём?

– Ни фига он не простой, – отозвался Рустам. – Будь у нас один лежачий и пять-шесть сидячих, не было б проблемы. Засунули бы всех в УАЗик—санитарку и вперёд.

– А охрану?

– Охрана по-любому поехала бы на отдельных машинах, она не в счёт. Не о ней сейчас речь. У нас народу под перевозку в два раза больше.

– Двумя рейсами не повезём, слишком рискованно.

– Само собой. Если засекут первую ходку, второй маршрут смогут отследить прям до нашей калитки. И ждать тоже могут.

– Согласен, не вариант.

– Может, грузовик переоборудуем? – предложил Сергей.

– Грузачи не дам! – отрезал Рустам.

– Чего так?

– Не дам и всё! Глупо это.

– Да ладно тебе, Татарин! Не жмись!

– Нет, Рустам прав. Грузовики – основные рабочие лошади. Мы без них по миру пойдём. «Буханка» УАЗик – машина вспомогательная, её в случае чего бросить не жалко.

– Это тебе не жалко.

– Тьфу! Да тебе любую железяку жалко.

– Ладно, УАЗик тоже жалко, но он не так критичен в автопарке. Можно найти ему замену.

– Ага, хрена ты ему найдёшь замену…

– Рустам, уймись! Никто на твой УАЗик не покушается, не влезут в него все. Тогда повторяю вопрос – на чём повезём?

– Автобус бы где-нибудь тиснуть…

– Эк, размечтался! Дорогое удовольствие.

– А я и не говорю – купить. Я сказал – тиснуть.

– Ты это просто мечтаешь или есть конкретные идеи?

– Да не то, чтобы конкретные… Я примерно представляю, где можно прикупить какой-нибудь сарай на колёсах по цене металлолома, но что-то меня жаба душит. Серёга, знаешь, что я вспомнил?

– Конечно, Татарин, как раз мысли твои читаю.

– Не умничай. Помнишь, мы по осени хутор проезжали, где ПАЗик стоял на спущенных шинах? Ну, где в живых одна бабка осталась?

– А, это та, у которой зятя под Вологдой на дороге грохнули?

– Ну да, она ещё просила узнать, может, нужен кому этот его автобус. Ей-то он точно без надобности.

– Думаешь, стоит ещё?

– А кому он нужен? Осенью желающих не было, за зиму он вряд ли куда-то сам уехал бы.

– Ну, возможно. Может, кстати и старуха уже… того. Вообще платить не придётся.

– Добрый ты, Серёжа.

– Ага. А ещё я реалист. Ладно, допустим, ящик этот на месте. Возможно, старуха даже жива при нём. А заведётся?

– Приедем – посмотрим. Если движок не спёрли, заведём. Или на буксире притащим. Сообразим чего-нибудь.

– Хорошо, – Андрей засунул в банку окурок и почти сразу полез за следующей сигаретой. Не то, чтобы хотелось курить, но комары начали наглеть, да и в сон клонило всё сильней. – Рустам, тогда утром возьми людей и скатайтесь, проверьте. Если бабка жива, дайте ей, чего попросит – еды, бензина налейте. Если окажется ушлой и начнёт цену набивать – торгуйтесь до последнего. Нам эта жестянка ни к чему, мы её на один, может, на два раза берём. Всё, иди спать, а то на тебя смотреть больно.

– Сам не лучше.

– Без тебя знаю. Я старше, мне положено хуже выглядеть. Гузель и Асю поблагодари от меня.

– Ладно. Спокойной ночи.

Рустам ушёл. Смирнов с Новиковым некоторое время сидели молча, разглядывали темнеющее небо.

– Ну, а теперь главный вопрос – куда?

– Может, к Попу?

– Чего? Ты у Попа где больницу рядом видел? От него точно так же придётся везти ещё куда-нибудь, только Вова ещё и разболтает всем, так что за каждым кустом будет кто-нибудь сидеть в засаде. Нет, чем меньше Поп о наших гостях знает, тем спокойнее. Кстати, как он на твой визит отреагировал?

– Удивился. Чо это вы, говорит, зачастили ко мне.

– Ну а ты?

– Что я? Дурака включил – мол, я не при делах, просто посыльный. Список сунул и на склад.

– Весь?

– Я что, больной, по-твоему? Там столько всего… интересного было. И в таких количествах. Разбил список и пробежался по базару.

– Один чёрт через пару дней Вова будет в курсе. Те, у кого ты всё скупил под ноль, к нему придут запасы пополнять. Кто-нибудь обязательно проболтается.

– Да ладно тебе, не нагнетай! В курсе чего он будет? Что мы зубными щётками запасаемся? Или трусами? Пока кто-нибудь не найдёт самолёт в болоте и не свяжет эти факты воедино, вряд ли у Попа будет что-то конкретное.

– Когда так получиться, уже не в Вове будет дело. Там останется только дни считать, пока нами не заинтересуются щуки покрупнее. А сейчас… То, что мы закупками занимаемся, для Попа может значить, что мы что-то затеваем, а он в этом не участвует. Он же удавится, но будет у всех выпытывать, что, да как. Иначе это будет не Вова Попов, который всю жизнь прожил в ожидании «Того самого шанса», который позволит ему разбогатеть сразу и до конца своих дней.

Андрей затянулся, с уголька сигареты посыпались искры. Снова помолчали, думая над задачей. Потом Новиков хлопнул себя ладонью по колену.

– Слушай, шеф! Ты Екатериновку помнишь?

– Это которая у чёрта на рогах? А что с ней?

– Припоминаешь историю, которая там зимой приключилась?

– Какую? У меня там друзей-знакомых нет. Давай, рассказывай уже, хватить викторину тут устраивать.

– Блин, да ты забыл, что ли? Зимой у них случился удивительный «несчастный случай». Глава районной администрации вместе с главным ментом и своими заместителями праздновали чой-то. То ли Новый Год, то ли день рождения. Нажрались, как положено, и полезли в баню. А она возьми и загорись. И ведь что самое странное. Говорят, что они с собой девок каких-то собирались притащить, но только потом стало известно, что ни одна из них внутрь так и не попала, все остались живёхоньки. А вот мужики в бане поджарились все до единого, никто не спасся. Ты представляешь себе такое невезение?

– Не может быть! Это ж просто небывалый случай.

– Вот и я про то же.

– Я только пока связи не вижу между сгоревшей по пьяни баней и нашими делами.

– Ну как же, это же элементарно! Смотри, после того, как там внезапно играет в ящик вся местная верхушка, которая, кстати, давно и вкусно кормилась с рук Гоши Волка, что должна сделать верховная региональная власть? Правильно, прислать кого-то на замену. Новый глава администрации, новый главный мент. Логично? Дело это не быстрое, плюс сначала пытались следствие вести, что там произошло с предшественниками. Короче, не думаю, что новые начальники приехали туда раньше весны, а скорее всего, не больше месяца—двух назад. И опыт мне подсказывает, что вряд ли они уже успели снюхаться с местными бандюками. Им, как это обычно бывает, сейчас пока важнее перед областными начальниками выслужиться. Плюс, обниматься с тем же Волком они спешить не будут, потому как не уверены – а не он ли спалил предыдущее руководство? Теперь понял, к чему я клоню?

– Предполагаешь, что очки престижа для них пока ещё важнее? Может быть. Очень даже может быть. Обычно, чтобы начальника такого уровня купили с потрохами, нужно от трёх месяцев до полугода…

– Если только он уже не был таким…

– Естественно. Но всё равно, выслужиться перед вышестоящими в первые месяцы для них обычно превыше всего. Молодец, Серёга, отличная идея. Осталось только выяснить, как там дела обстоят сейчас.

– Завтра попробую забросить удочки.

– Хорошо. Только я тебя прошу, Сергей. Очень и очень аккуратно. Лучше мы сделаем всё на два дня позже, чем явимся и сами отдадим людей бандитам. Время есть. Пока Татарин найдёт автобус, пока починит… Не спеши, ладно?

 

Глава 17

 

Майор Рихтер одёрнул полы кителя, легонько стукнул костяшками пальцев по светлому шпону двери и тут же открыл её:

– Добрый день, госпожа директор.

– Здравствуй, Карл. Заходи.

Почему-то он так и не научился обращаться к ней в офисе по имени. По крайней мере, публично. По телефону или при закрытых дверях – запросто. А вот под посторонними взглядами… Или всё дело в форме, которая сама собой расправляет плечи, выпрямляет осанку и исподволь будит уставные навыки?

– Закрой дверь и присаживайся. Времени у нас немного, поэтому давай очень коротко. Есть что-нибудь, о чём я ещё не знаю?

Он пожал плечами.

– Ничего нового со времён последнего доклада. Мы расширили зону информационного анализа до максимума, но у нас по-прежнему нет ни одного сообщения об упавшем самолёте, найденных обломках, свидетелях происшествия.

– Как в воду…

– Именно так, Анна.

– То есть вся наша надежда сейчас на расследование взлома «НАПС»?

– Совершенно верно. Честно говоря, я очень расстроюсь, если выясниться, что его не было. Тогда придётся звать ясновидящих, колдунов и прочих экстрасенсов.

– Мда, неприятная ситуация. Атака на защищённую сеть, создающая потенциальную угрозу всему воздушному сообщению в масштабе планеты, оказывается более приемлемым вариантом, чем подтверждение её абсолютной устойчивости.

– Увы.

– Ты понимаешь, что само упоминание о потенциальной возможности такого взлома создаёт угрозу колоссальных масштабов? Уверен, что мы сможем предотвратить утечку?

– Отвечая на первый вопрос – естественно. Понимаю. По поводу второго. Мы приняли все меры предосторожности, по крайней мере, в Стокгольме. По счастью, почти все, кто услышал эту новость, были военнослужащими. Все гражданские специалисты, привлечённые к работе, также дают перед началом строгую подписку о неразглашении. Как будут обстоять дела в Америке, я не знаю. В «НАПС» наверняка будут держать язык за зубами, а «Диджитарх Секьюрити» профессионально работает на рынке защиты корпоративных данных. Так что лишний трёп тоже не в их интересах. Но всё равно опыт подсказывает мне, что через полгода, максимум – год, но информация просочится. Поэтому развёрнутый ответ на второй вопрос такой: в краткосрочной перспективе – да, потом утечка неизбежна.

Анна-София Нойманн утвердительно кивнула головой.

– Я тоже так думаю. Будем надеяться, что к тому времени, когда информация всплывёт, «НАПС» успеет залатать дыру и поднять общий уровень защиты.

– Думаешь, они что-то прошляпили и хакеру просто повезло? Всё-таки это первый случай на моей памяти, когда их вскрывают.

– Если только это не атака изнутри компании.

– Даже так? Что-то на это намекает?

– Абсолютно ничего. Но учитывая возможный масштаб акции, и если это был спланированный угон… Я бы не удивилась.

– Я тоже, тем более что предполагать худшее – наша работа. Послушай, Анна, есть хоть что-нибудь по пассажирам? Связи, пересечения с кем-то из членов экипажа, сотрудниками энергокомпании, ниточки, за которые можно уцепиться?

Теперь уже директор Нойманн пожала плечами.

– Пока ничего. Специалисты просеивают сведения, привлекли для анализа большие данные. Очень много информационного мусора. Кое-кто из пассажиров уже летал этой авиакомпанией, есть какие-то мелкие совпадения, но ничего стоящего. Ни системы, ни чёткого узла, в который бы сходились нити.

– Предыдущие места работы? Секретные допуски, передовые исследования? Интересы корпоративного шпионажа?

– Увы. У нескольких пассажиров есть военное прошлое, один даже проходил спецподготовку, но это настолько давняя история, что вряд ли имеет отношение к делу.

– Тогда что? Анна? Что мы упускаем? Может, это акция устрашения? Есть сведения о радикалах? Кто-нибудь хвастался? Хотя бы частным порядком?

Анна покачала головой.

– Нет, Карл. Я полагаю, что всему этому пока есть только одно объяснение. Мы просто не видим всей картины. Лети в Штаты. Машина тебя ждёт. Установи контакт с ФБР, съезди в «НАПС», посмотри на месте, как продвигаются дела. Постарайся найти это чёртово недостающее звено или звенья. Всё что угодно, если это нам поможет. Иди, Карл. Удачи.

 

***

Когда Сандрин издала победный клич, Дэйв за соседним столом аж подпрыгнул. «Попался, гадёныш!». Сомнений не оставалось – кусок кода был вставным, добавленным извне.

Они просидели в отдельной комнате несколько часов, препарируя записи о работе системы в злополучную ночь. Норман Уолберг распорядился открыть ей все спецификации, а Дэйв Маркович сел рядом и терпеливо отвечал на вопросы. В результате дела быстро пошли вперёд. Парни знали архитектуру системы, она – как её сломать. И где искать следы взломщика. Вернее, где она оставила бы следы, будь взлом её рук делом. Несколько вариантов привели в тупик. Проверка и многократное тестирование это подтвердили. Но со временем они всё-таки нашли тот кусок, видение которого поразило внутреннее зрение Сандрин, те самые лишние фигурные скобки, скрывающие в себе несколько функций, добавляющих постороннюю константу к вычислениям. Сама же постоянная оказалась достаточно хитро запрятана и определялась в программе неявным образом. Человек, создавший такое, был явно не глуп.

С этого момента всё стало крайне серьёзно. Когда в самом начале, сразу после входа в офисное здание «НАПС» ей пришлось подписывать очень серьёзный многостраничный документ о неразглашении, в этом не было ничего необычного. Доступ к технологиям, программному коду, архитектуре и алгоритмам – обычное дело, бла-бла-бла. В бизнесе защиты информации такие бумаги – неизбежная часть повседневной рабочей рутины. Но после того как был обнаружен, протестирован и подтверждён факт взлома, дело приняло оборот, достойный остросюжетного триллера.

Технический директор Уолберг вышел к стене на середине большой рабочей комнаты. Свет, проникавший с улицы через высокие окна напротив, освещал его сосредоточенное, даже мрачное лицо. Он сейчас совсем не походил на учителя или дантиста. Теперь в нём гораздо больше было от военного, переодевшегося в штатское.

– Коллеги, прошу минуту внимания, – произнёс он громко и отчётливо. Все вокруг затихли, ребята с дальних рабочих мест поднялись на ноги и переглядывались с остальными.

– У нас подтверждённый взлом системы.

По рабочему залу пронёсся шелест. Кто-то вздохнул, кто-то пробормотал что-то неразборчивое, но явно нецензурное.

– Это значит, что с этого момента мы больше не ищем сбой. Благодаря нашим партнёрам из «Диджитарх Секьюрити» и лично мисс Чанг, – он широким жестом указал на Сандрин, стоявшую по правую руку, отчего все глаза обратились к ней, и она почувствовала себя отчаянно неловко: —…мы теперь точно знаем, что наша система сбоев не даёт. Это новость хорошая. Оборотная сторона состоит в том, что нашу систему можно взломать. Мы приложили немало усилий и очень надеялись, что такое никогда не случиться. Однако реальность вносит свои коррективы. В этой новой реальности нам с этой минуты предстоит жить и работать. Задачи таковы. Нужно проследить историю этого конкретного взлома. Определить момент начала, какие именно данные были модифицированы, и как это повлияло на отклонение рейса NP412 от предназначенного маршрута. Это задача первостепенной важности, поскольку в результате взлома потерялась не беспилотная атмосферная платформа, а пассажирский самолёт с десятками человек на борту…

Отворилась дверь, в рабочий зал заглянул охранник. Сделал Норману знак, тот в ответ кивнул. В комнату вошли двое, прошествовали вдоль стены и заняли позицию слева от Уолберга. Мужчина и женщина в деловых костюмах – ему около тридцати, невысокий, подтянутый мулат, она в том неопределённом возрасте, когда внешний вид определяют генетические особенности и качество ухода за собой. Возможно, что ей было тридцать три года. А, может и сорок один. Уверенным можно было быть только насчёт следов коренных американцев в богатом интернациональном наследии её предков. В фигурах обоих – и мужчины и женщины – чувствовался какой-то оптический изъян, хотя возможно виной тому была лишь иллюзия из-за лучей света, бьющих из окна напротив и угла зрения, под которым Сандрин на них смотрела.

Технический директор коротко кивнул вошедшим и продолжил.

– Итогом исследования должна стать полная реконструкция полёта с учётом данных, модифицированных взломщиком, погодных условий, данных о скорости, передававшихся с борта самолёта. Короче, подробная симуляция с определением конечной точки. Эти координаты мы должны как можно скорее передать в распоряжение поискового штаба. Напоминаю, что со времени инцидента прошло уже почти двое суток, а люди на борту самолёта могут нуждаться в экстренной помощи. Помните, что на кону. Дэйв, ты будешь старшим в этой группе, – Маркович наклонил голову в ответ. – Я возглавлю вторую команду, которая займётся исследованием уязвимости, через которую проник хакер. Мисс Чанг, вы не откажете нам в помощи? Ваш опыт был бы очень кстати.

Сандрин замялась, Уолберг моментально сообразил, в чём дело.

– Я договорился с руководством «Диджитарх Секьюрити» о ваших услугах в качестве консультанта.

Она облегчённо кивнула – конечно.

– Прекрасно. Тогда через двадцать минут мы назовём имена людей, которые будут работать в этих двух командах. Все остальные занимаются текущей работой. У нас тысячи объектов по всему миру и ни один из них не должен ощутить перебоя в обслуживании. Нужно, чтобы всё было чётко и предельно надёжно. Ради этого я прошу вас приложить максимум усилий и, возможно, пожертвовать некоторыми своими личными планами. Пожалуйста, свяжитесь со своими близкими и членами семей. Предупредите, что мы несколько дней будем работать в режиме жёсткого кранча, фактически – на казарменном положении. Если у кого есть особые обстоятельства, прошу через двадцать минут ко мне в кабинет. Я думаю, что мы сможем найти взаимоприемлемое решение для каждого случая.

Норман ещё раз глянул на двух незнакомцев слева от себя.

– И в заключение. До последнего момента эти господа терпеливо ожидали в холле, подтвердится или нет атака на нашу систему. Если бы это был просто сбой, дело осталось бы внутри компании и стало предметом только нашей головной боли. Однако мы столкнулись с актом враждебных действий. Он может оказаться частью чего-то большего. Или не оказаться. Но в результате под угрозой оказались жизни десятков людей и безопасность воздушного сообщения в масштабах планеты. Поэтому к нашей работе подключилось ФБР. Это специальные агенты Мартинес и Маршалл.

Женщина и мужчина по очереди кивнули.

– Они займутся сбором информации и изучением обстоятельств произошедшего. В рамках расследования им предстоит побеседовать со всеми вами. Об очерёдности мы вам сообщим. От себя лично прошу вас отвечать на вопросы максимально подробно и честно. Чем более полную картину агенты смогут для себя составить, тем меньше поводов у них будет снова отвлекать вас от работы. Хотите что-нибудь добавить?

Мужчина покачал головой, женщина коротко посмотрела на него, а потом кивнула Уолбергу. Сделала полшага вперёд, машинальным движением расстегнув пуговицу на жакете. Повернулась из стороны в сторону, осматривая всех, и Сандрин заметила за распахнувшейся полой тёмный пластик рукояти пистолета. Голос у агента Мартинес был низким и глубоким.

– Хочу пояснить. Наша цель – разобраться в обстоятельствах. Мы не ищем среди вас козлов отпущения. Пожалуйста, проявите к нам максимум лояльности, и мы продолжим поиски в другом месте. Хорошо? Помните – мы с вами на одной стороне.

Она ещё раз обвела всех глазами и вернулась к стене.

– Ну, вот и прекрасно, – подытожил Норман: – Вопросы?

Тишина в ответ.

– Тогда у всех есть пятнадцать минут на кофе. После этого мы разойдёмся по группам и возьмёмся за работу. Дэйв, мисс Чанг, агенты. Будьте добры, пройдёмте в мой кабинет, обсудим задачи и детали.

 

***

Как ни странно, но у Татарина всё получилось. Уже к полудню понедельника он со своими помощниками притащил тот самый автобус. Рассказал на ухо Смирнову, как всё прошло. Тот послушал, покивал головой, потом похлопал Рустама по плечу – молодец. Подробностями делиться ни тот ни другой не стали, да это было и не важно. Татарин сразу полез приводить машину в порядок, Андрею же и своих забот хватало.

Сергей Новиков уехал с раннего утра – «пообщаться», как он выразился. На самом же деле он, конечно, планировал разнюхать всё, связанное с Екатериновкой. Полагаться в этом случае только на один источник информации было нельзя, но и бегать дурачком по ярмарке, расспрашивая каждого встречного поперечного – тоже неразумно. Щупать почву надо исподволь, как бы совсем не интересуясь, желательно после третьей—четвёртой рюмки. Так что работа для Серёги и его печени предстояла большая.

Жизнь в импровизированном лагере постепенно начинала обретать некий смысл и порядок. Справедливо полагая, что нет ничего хуже в большом вынужденном коллективе, чем скука и избыток свободного времени, импровизированный совет в лице пастора Майера, Коби Трентон, Лукаса Кауфмана и подходящих по ситуации представителей местных жителей принялся привлекать здоровых пассажиров к внутренним работам. А их хватало с избытком. Это только кажется, что организовать временное пребывание людей – дело нехитрое. Человек – это вам не корова. Да и корова не так проста. Её недостаточно просто загнать за ограду. Не забудьте кормить, доить и поить это милейшее животное, а также убирать навоз, иначе при следующей попытке войти на огороженную территорию рискуете словить копыто в лоб или рога под рёбра. С людьми же всё намного, намного сложнее.

Во-первых, нужно обозначать какие-то смыслы. Во-вторых, называть конкретные сроки. В-третьих, надо объяснять смыслы, обосновывать сроки и делать всё прочее, что внушает человеку иллюзию, будто он контролирует или хотя бы просто понимает происходящее с ним. Вот, к примеру. Нельзя просто объявить в аэропорту, что вылет (или прилёт) рейса такого-то задерживается, не сообщив больше ничего, иначе уже через десять минут по территории будет метаться плохо управляемая толпа разной степени раздражённости. При этом она будет мешать всем, кто попадётся по дороге: администраторам, другим пассажирам и встречающим, любым людям в форме, начиная от сотрудников безопасности и заканчивая уборщиками. Если же сказать, что рейс задерживается на полтора часа по причине тумана, встречного ветра, пролёта стаи перелётных птиц – да по любому другому правдоподобному поводу – и всё, никаких проблем. Пассажиры (встречающие, провожающие) покачают головой и уткнутся в свои смартфоны, планшеты, книги, игровые приставки, газеты, стаканы с кофе, тарелки и прочее. Их жизнь на эти полтора часа имеет смысл, временной промежуток определён, всё под контролем, жизнь прекрасна.

Для пассажиров рейса NP412 в сложившихся обстоятельствах правдоподобные объяснения приобретали первостепенное значение. Поскольку, как справедливо заметил Смирнов, экспертов по современной России среди них не водилось, необходимо было для начала объяснить текущее положение. Кто они – спасённые жертвы кораблекрушения? Заложники? Кто их спасители?

С последним пунктом было проще. Доброжелательное отношение, помощь и забота говорили сам за себя. Но поскольку человек, в отличие от коровы, нуждается не только в ласке, пришлось пастору объяснять им общую картину мира, в котором они оказались. Наполнять её смыслами.

Выступать перед всей толпой Смирнов отказался сразу.

«Не люблю говорить со всеми. Давайте придерживаться сложившейся схемы. Вы представляете интересы пассажиров и членов экипажа, я и мои помощники – местных. Мы объясняем вам – вы пересказываете своим людям. Вам задают вопросы – вы передаёте их нам. То, о чём договорились мы, становится правилом для всех».

Само собой получилось, что роль рупора пришлось взять на себя Клаусу. Опыт чтения проповедей оказался как нельзя кстати, но и нагрузка – немалой. Уже к середине дня понедельника пастор ощутимо охрип. И это притом, что вся общая информация сообщалась для всех одновременно. Просто вопросов было настолько много, что с утра воскресенья до полудня понедельника таких собраний пришлось провести штук пять. Из-за этого происходящее с пассажирами начинало напоминать то ли вялый митинг, то ли затянувшуюся забастовку.

Но главное оказалось достигнутым. Люди более-менее разобрались в том, что происходит, получили словесное подтверждение инстинктивному ощущению, что их спасители – люди неплохие и в целом желают им добра. Можно было перестать оглядываться и инстинктивно пытаться сойти с дощатого тротуара, если навстречу попадались мужчина или женщина с оружием. Особенно показательной была ситуация с ранеными. Нужно было быть полным идиотом, чтобы не заметить, сколько времени, и с каким старанием работали медики. Тем более что Хелен Шэннон, медсестра из числа пассажиров, могла наблюдать ситуацию изнутри и рассказать остальным обо всём увиденном.

Пастор для себя решил исходить из того, что правда – лучшая политика, поэтому откровенно рассказал, почему первым этапом состоится именно перевозка раненых и из-за чего это требует времени на подготовку. Он, правда, не стал углубляться в живописание рода занятий их спасителей. Помимо этого, единственной его импровизацией стал ответ на вопрос, сколько времени всем остальным придётся ждать передачи в руки официальных властей. Клаус сказал просто – неделя. Потом, конечно, пошёл и отловил Смирнова, спросил его – похож ли такой срок на реальность. Тот задумался, почесал нос, но в итоге кивнул: «Вполне возможно. Если не случиться ничего непредвиденного. Пусть будет неделя».

На том и порешили – неделя, так неделя. Срок обозначен. Текущая обстановка более-менее понятна. Осталось добавить к этому смыслов.

За ними не заржавело. Работа нашлась для всех. Дежурить в «больнице», ухаживая за ранеными. Сдавать кровь. Помогать на кухне. Мыть, стирать, приводить в порядок свою одежду, подгонять ту, которой смогли поделиться – или специально закупить – местные. Каждому надо было подготовить два-три комплекта нижнего белья и один-два набора одежды, пригодной для здешних условий. И если у некоторых, как у того самого сноубордиста Эда, лохматого обладателя серьги в форме черепа, их собственный спортивный стиль оказался вполне подходящим, то многим другим пришлось переодеваться полностью. Стюардессам в первую очередь. Из полезных и практичных вещей у них оказались только трикотажные безрукавки. Ну, и отчасти блузки. Юбки же и туфли на каблуках очень плохо стыковались с тайгой. Кое-что пригодное по размеру удалось найти. Остальное нуждалось в подгонке и перешивании. В результате некоторым пассажирам, особенно тем, что помоложе, явилось сущее откровение в виде двух швейных машинок. На них местные женщины, а также одна пожилая и ни на минуту не теряющая присутствия духа жительница Магдебурга принялись ушивать, подгонять, застрачивать лишнее, превращая разномастное нечто в необходимые предметы туалета. С обувью было проще. В одном из хранилищ странного поселения содержался приличный запас из пёстрой смеси армейских и рабочих ботинок, а также обильные залежи безразмерных толстых носков. Невероятно, но нашлось даже десятка полтора настоящих советских кирзовых сапог – с укороченным голенищем, ушками сверху для облегчения надевания, ремнями и пряжками сбоку. Некоторые пассажиры при их виде немедленно отказались от ботинок, напялили на ноги эту экзотику, а потом долго обсуждали впечатления.

Помимо вопросов одежды и обуви нужно было устанавливать дополнительные туалеты, переделывать, а точнее – строить заново нормальные душевые. А ещё приводить в порядок жилые домики, переставлять койки, отскребать их при необходимости от ржавчины, выколачивать пыль из старых матрасов, подушек или на ходу изобретать им замену. Оказалось, что если грамотно упаковать в чехол из брезента пару листов строительного утеплителя, из этого может получиться неплохой мат. Кроме того, были два домика стоящих на отшибе, такие же, как и большинство в поселении, но в одичалом состоянии. К ним нужно было проложить удивительную местную конструкцию – деревянные тротуары, открыть, поправить покосившиеся двери, вымести грязь, покрасить в совсем уж запущенных местах, прочистить и проверить печи – настоящие, дровяные отопительные печи. Отмыть, поправить или вставить стёкла в окна. Тщательно залатать, законопатить все щели, ведущие снаружи внутрь дома, ибо нет злейшего врага в тайге, чем комары и нет худшего ада ночью, чем комната, в которую они смогли пробраться.

Короче, дело нашлось для всех. Причём хлопот оказалось так много, что некоторые из пассажиров довольно быстро выбились из сил, а кое-кто даже пополнил ряды пациентов, заехав молотком по пальцу или засадив занозу, а то и просто порезавшись при попытке почистить картошку. К счастью, особого напряжения это не вызвало, большинство пусть и воспринимало происходящее с беспокойством, но всё-таки начинало испытывать долю любопытства, как при неожиданном и уже неопасном приключении. Общее умонастроение успокоилось, люди начинали всё активнее общаться с местными посредством жестов, Лукас уже пытался не только слушать, но и связывать известные ему русские слова в понятные предложения. Говорить. Получалось пока не очень, но даже это очень облегчило пастору Майеру жизнь. У Клауса теперь выпадали иногда целых десять минут подряд, когда никто не теребил его за рукав и не требовал немедленного присутствия сразу в нескольких местах одновременно.

Артамонов с Валентиной Дмитриевной после отдыха всё время проводили, помогая Марине наблюдать за пациентами. Почти все чувствовали себя неплохо, но наметилась пара проблем. Пока ещё не осложнений, но достаточно тревожных симптомов. У женщин с самыми серьёзными травмами начала подниматься температура. Рваная рана на бедре одной из них стала сильно гноиться. Приходилось каждые два часа менять повязки, чистить и дезинфицировать. Вторая пациентка, с обширной травмой плеча, очень страдала. Виктор Анатольевич во время долгой и трудной операции собрал ей воедино сломанную в двух местах ключицу, зафиксировал треснувшие два верхних ребра, вправил, насколько возможно, плечевой сустав, заштопал повреждённый связки и мышцы. Делать что-то ещё без детального рентгена было просто невозможно. Но помимо очевидных повреждений злосчастное бревно нанесло женщине обширные ушибы мягких тканей. Теперь там красовались болезненные синяки, отёки, а в некоторых местах травмы оказались настолько сильными, что могли привести к некрозу. Со всеми вытекающими из этого рисками. И ещё всё это болело. Очень сильно и мучительно. Будь они в хорошей клинике, Артамонов, не колеблясь ни минуты, ввёл бы пациентку в постоянный медикаментозный сон. Однако в имевшихся условиях этот вариант не годился. Приходилось действовать обычными методами военно-полевой хирургии – колоть по расписанию анестетики, снимающие на время часть боли, перемежая их антибиотиками и витаминами для поддержания жизненных сил. И слушать стоны и плач страдающего человека.

Мэнди Уэстфилд впала в неизбежную депрессию. Как ни убедительна была презентация Лукаса, продемонстрировавшего свой протез, она всего лишь удержала её от полного и беспросветного отчаяния. От глубокой же печали, вызванной безвозвратной потерей части собственного тела не могли спасти никакие разумные, рациональные соображения. Для того чтобы свыкнутся с тем, что куска тебя нет и больше никогда не будет, нужно нечто большее, чем логика и позитивное мышление. Для этого требуется время. Привыкание к неизбежности, примирение с фактом. Ну, и несколько стаканов слёз, разумеется. Поэтому Мэнди лежала на кровати в маленькой комнате, плакала, страдала от ноющей боли, ощущения натянутой на культю кожи и мучительного зуда между отсутствующими пальцами. Ребята из экипажа установили для себя расписание, и каждый час кто-нибудь забегал к ней, узнавал, как дела, не нужно ли чего или просто сидел несколько минут рядом, рассказывая о какой-нибудь ерунде, поглаживая по волосам и вытирая дорожки слёз, засохшие на её щеках.

Так прошёл понедельник – бесконечно долгий, насыщенный до предела, очень хлопотный, эмоциональный и в то же время промелькнувший, как одно мгновение. А совсем поздним вечером, когда сумерки уже завязли в выползающих из-за деревьев тенях и на озеро рядом с лагерем опустился тишайший штиль, такой, что вода стала похожа на неподвижное тонированное стекло, вернулся Сергей Новиков. Красноглазый, попыхивающий перегаром. Но крайне довольный.

 

***

Два дня прошли впустую. Хотя, если быть точным, то полтора. Или даже меньше. К работе они смогли приступить только во второй половине воскресенья. После того самого «торжественного обеда». Хороший получился обед, можно сказать – «прошёл в тёплой, дружественной обстановке». Кузнецов после него выдержал нарочитую паузу. То ли выпил много, то ли победу праздновал над ненавистными вояками. А может, просто говнился, демонстрируя в очередной раз, кто в доме хозяин. Одним словом, только часа в три появился у их блока человек в сопровождении вооружённого охранника и предложил Михайлову следовать за ним. Отвёл подполковника в центр наблюдения. Там народ оказался проще и гораздо симпатичнее. Обычные технари и инженеры. Они выслушали его, покивали, задали уточняющие вопросы. А потом выделили им пару столов в отделе дешифровки изображений, том самом, который изучал результаты «ковровой аэрофотосъёмки», как они выразились. Юмористы… Александр попросил привести своих людей, и они воткнулись в работу. К несчастью быстро выяснилось, что координаты точки перехвата оказались сильно в стороне от зоны, за которой следила «Транснефть». Конечно, для очистки совести исследовали снимки из ближайших к месту инцидента областей. Но, увы, просмотр ничего не дал. Нужно было начинать работу в правильной последовательности – от непосредственного места перехвата, постепенно расширяя зону поиска. Для этого требовалось организовать специальные маршруты для беспилотников, сместить и перенацелить спутники, внести изменения в их программы работы. Две трети этой работы требовали согласования и утверждения со стороны Кузнецова, тот демонстративно не спешил, у большинства специалистов из центра наблюдения был выходной… Короче говоря, по итогам воскресенья они получили нулевой результат. Дырку от бублика. Хотя, если исходить из логики, что отсутствие результатов – тоже результат, то можно сказать, что к концу дня они абсолютно точно знали, в какой части леса не происходило ничего, связанного с интересующим их событием. Оставались сущие мелочи – вся остальная тайга.

Утром в понедельник Кузнецов снизошёл до личного визита. Разговаривать с Михайловым не стал, только кивнул небрежно. Выслушал доклады своих людей и демонстративно нехотя подписал скорректированный план полётов для беспилотников и изменения в программы нацеливания спутников. Даже пообещал подумать о том, можно ли выделить отдельный аппарат для целенаправленного облёта интересующей территории. Ну и совсем неожиданный бонус выпал, когда главный инженер рассказал, что экипажам дежурных вертолётов даны команды отклонятся от обычных маршрутов патрулирования и осматривать по квадратам лес в районе поиска. Видимо, несмотря на всю свою внешнюю крутизну, Кузнецов не планировал саботировать указание руководства о помощи военным.

Уже вечером, когда ужин подходил к концу, он позвал Александра к себе. Поскольку случай был обычным, без торжественности и пафоса, бывший майор милиции Кузнецов сидел не на виду, а в отдельной нише, отгороженной от общего зала косой решёткой из тёмного лакированного дерева, увитой какой-то зеленью, искусственной или настоящей – Александр так и не понял. Знакомая пышногрудая пергидрольная блондинка составляла на поднос грязные тарелки, шеф безопасности «Транснефти» прихлёбывал пиво из кружки и дымил сигаретой.

– Присаживайся, подполковник.

Михайлов молча сел.

– Ну, давай, делись новостями.

Александр пожал плечами.

– Нет пока новостей. Ищем.

– Твои-то тебе хоть что-нибудь прислали? Вояки?

– Кое-что есть, – Михайлов лукавил. Штатного спутника в этом регионе не было, передислоцировать же сюда какого-нибудь шпиона из крайне оскудевшей орбитальной военной группировки было делом непростым и небыстрым.

– Ну и?

– Пока ничего.

– Голяк, стало быть. Ну-ну, и почему я не удивлён? А? Как думаешь?

Не дождался ответа, Кузнецов надулся немного и продолжил с оттенком раздражения.

– Потому что вы, вояки – люди примитивные и однообразные. Даже не догадываетесь, что помимо вашей любимой разведки и наблюдения существует такая забава, как оперативная работа с населением. Это когда ты ходишь и расспрашиваешь, кто что видел. Или слышал. По-другому этот метод называется «быть в курсе». Никогда не пробовал такой?

Александр снова пожал плечами.

– Для этого надо на месте ориентироваться. Связи иметь. А мы только прилетели.

– Вот-вот. А я, Юрий Кузнецов, простой и незаметный бывший мент, уже давно здесь обретаюсь. И кое-какими контактами полезными оброс. За что меня руководство ценит и уважает. Вот. Просто так мне разбрасываться своим добром не с руки, а вот в порядке взаимовыгодного сотрудничества – почему бы и нет. Как ты на это смотришь?

– Что делать-то надо?

– Да ничего особенного. До меня тут слухи дошли, что происходит какая-то непонятная движуха. Надо съездить, посмотреть, что творится. Составишь мне компанию? Заодно с людьми пообщаемся, может, по твоему делу узнаем чего. Не против?

– Почему нет? Народу много с собой брать?

– Не надо. Возьми пару-тройку, а остальные пусть картинки изучают. Я тоже человек несколько захвачу. Немного, чтобы не привлекать внимания.

– Хорошо. Когда?

– Завтра. Поближе к обеду. Соберёмся без суеты и съездим. А пока иди, развлекайся по-своему.

Александр ничего не сказал, молча встал и вышел. Хотя сказать хотелось многое. Но пока работа не сделана, этот напыщенный петух ему нужен. К огромному сожалению.

 

Глава 18

 

Понедельник затянулся сверх всякой меры. Вылетев утром из Дюссельдорфа, майор Рихтер двигался навстречу вращению Земли, пересекая один за другим часовые пояса и догоняя убегавший вперёд день. За это время случились: короткая посадка и второй завтрак в Дублине, потом долгий перелёт над океаном, поздний ланч и встреча с ФБР в Вашингтоне. Разговор здесь получился коротким и не очень содержательным. Ребята толком ничего ещё не успели сделать. Понятное дело, что когда появилось предположение о взломе, была немедленно создана рабочая группа, но дело происходило в воскресенье, потребовалось время, чтобы люди смогли приступить к работе. Кроме того, до появления однозначного подтверждения вся деятельность сводилась к сбору и анализу предварительной информации, составлению перечня потенциальных кандидатов к опросам – термин «подозреваемый» пока что использовать было преждевременно – и проверка их прошлого. Одним словом, большая рутинная работа, в основном для компьютеров и специалистов по анализу данных. Ничего интересного пока не выскакивало, всё скучно, без неожиданностей.

В ходе подготовки пока что было сформулировано три главных вопроса к предстоящему расследованию.

Кто организовал и выполнил атаку, если факт взлома подтвердится? Самый животрепещущий вопрос с точки зрения простого обывателя, полагающего, что главное в поисках – это поймать и примерно наказать преступника. С точки же зрения органов безопасности и контрразведки гораздо более интересным является второй вопрос – зачем? Родственный ему интерес «почему» здесь выступает на вторых ролях, значительно важнее выяснить, кто или что являлось целью. Ну, и если это выясниться, очень полезно понять, была ли эта цель конечной или она всего-навсего звено в цепи других событий. Здесь открывался захватывающий воображение простор для фантазии, ибо, как известно, при должном старании можно сплести воедино очень многое. Если не всё. И сделать на основе этого массу пугающих, но чаще всего абсолютно бесполезных и ложных выводов, прошляпив при этом нечто очень важное, что лежит практически на поверхности.

Третий вопрос, который следовало выяснить: чем является обесточивание компании «Диджитарх Секьюрити» во время взлома «НАПС» – случайностью или диверсией? Естественно, что профессиональная паранойя подсказывала всем участникам расследования, что дело тут, скорее всего, нечисто. Ну, и поскольку здесь уже имелось событие – авария и отключение – то можно было начинать раскручивать эту нитку прямо сейчас. Чем, собственно, и занимались с утра понедельника агенты из управления в Огайо.

К моменту окончания встречи, когда Карлу подходило время отправляться в аэропорт для перелёта в Калифорнию, пришло сообщение от агентов, дежуривших в штаб-квартире «НАПС». Взлом подтверждён. Налицо угроза национальной безопасности. Можно спускать с поводков всех ищеек. Представителям ФБР сразу стало не до майора Рихтера, ему лишь предложили отвезти его в аэропорт и сообщить по прибытии в Сан-Франциско все новости, которые всплывут к тому времени. По дороге Карл позвонил директору Нойманн и доложил о подтверждении взлома. А потом снова был взлёт и путь над облаками на запад, вдогонку за понедельником.

 

***

Признание возможности чего-либо – важнейший катализатор. Первый запуск ядерного реактора произвёл только половину одного ватта энергии, однако показал главное: такая система работает. Этого прорыва оказалось достаточно для начала атомной эры.

В случае с взломом «НАПС» революции в науке и технологии не произошло. Но после обнаружения и признания самого факта работа резко перешла в практическую плоскость. Потребовалось всего несколько часов, чтобы проанализировать данные и отследить момент взлома, а также определить, какие именно параметры подверглись модификации. Параллельно с этим отдельная команда уже построила имитационную модель, которая должна была пересчитать маршрут рейса NP412 с учётом всех факторов и выдать действительную конечную точку, в которой произошла катастрофа.

К моменту, когда данные были перепроверены и готовы к загрузке, почти все, кто мог, оторвались от работы и собрались перед большим экраном на стене рабочей комнаты. Директор Уолберг, программисты, Сандрин Чанг, специалисты поддержки, агенты Маршалл и Мартинес. На экране мерцала контурная карта фрагмента Северного полушария – от региона Великих озёр с аэропортом О'Хара в Чикаго до самой Финляндии. По карте уже бежали две дорожки, указывавшие варианты маршрута рейса. Зелёная, завершавшаяся в «Баден-Бранденбург», штатном аэродроме прибытия, показывала запланированный полётным планом путь. Жёлтая ленточка учитывала коррективы, внесённые штормом над Атлантикой, ветрами и прочими факторами, и заканчивалась над южной Швецией. Там, где радары не нашли терпящий бедствие самолёт.

Сейчас система должна была выдать им красную траекторию настоящего полёта рейса NP412.

– Готовы? – спросил Дэйв Маркович. Единственный, кто сидел среди притихшей толпы.

– Давай, – кивнул Норман Уолберг.

Дэйв несколько раз щёлкнул клавишами и из кружочка с меткой международного аэропорта Чикаго вылез тонкий красный червячок. Быстро растягиваясь в длину, он побежал вдоль желтой и зелёной дорожки. Пройдя над восточными провинциями Канады, дорожка всё больше откланялась от зелёного пути, но пока полностью соответствовала желтой тропинке, обходившей грандиозную бурю в северной Атлантике. Выше и выше, в полярные широты. Затем, где-то над Гренландией, красная ниточка вдруг отделилась от жёлтой и стала всё больше отклоняться влево от положенного маршрута. В это время в Кантоне, штат Огайо, было около одиннадцати вечера пятницы и сотрудники «Диджитарх Секьюрити» уже целый час болтались вне игры благодаря отключению от электричества. Дэйв Маркович на несколько секунд приостановил симуляцию, выделил кружком точку, откуда пошло расхождение.

– Здесь началось, – и снова запустил построение маршрута.

Поначалу расхождение было небольшим, но дальше…

«Четыреста двенадцатая, куда тебя несёт?» – вспомнился Сандрин голос из сна. Вот только у пилотов спросить это было некому. Плюс сплошное покрывало плотной облачности полностью спрятало от них все наземные ориентиры. Они продолжали беспечно лететь, опираясь на привычно надёжные показания автоматики, не подозревая о том, что их путь всё дальше и дальше уходит к востоку. Высоко над Северным Ледовитым океаном, полностью промахиваясь мимо Скандинавии. Зацепив лишь самый северный край Норвегии, красная дорожка в своём движении на юго-восток упёрлась в край экрана. Масштаб изображения услужливо изменился, открылась новая часть суши и ленточка поползала дальше. Туда, куда им даже не могло прийти в голову.

 

***

Пока всё складывалось удачно. Правда, поспать толком опять не удалось. Ещё до наступления раннего рассвета Смирнов отвёз хирурга Артамонова с его медсестрой домой. Перед этим они в последний раз тщательно осмотрели всех пациентов, и Виктор Анатольевич выдал Марине необходимые рекомендации по подготовке раненых к перевозке. Проблема возникла только одна – не удавалось разместить в автобусе всех лежачих больных. Ещё у одного из пострадавших поднялась температура, везти его можно было только лёжа, а больше трёх носилок не влезали никак. Можно было, конечно, кардинально переделать салон, построить в нём многоярусные кровати, но на это ушло бы ещё полдня, а медики настаивали: везти надо сейчас. Чем быстрее, тем лучше. Плюс благоприятное окно в Екатериновке могло закрыться в любой момент. Новиков привёз обнадёживающие сведения, но жизнь в условиях постоянного хаоса – штука изменчивая. Поэтому пришлось решать, кого из лежачих больных временно оставлять. Совещались недолго, и сошлись в итоге на Мэнди Уэстфилд. Последствия её ампутации были самыми обнадёживающими, молодой здоровый организм успешно справлялся с восстановлением после операции. Когда ей рассказали об этом решении, она сначала расстроилась, но быстро успокоилась и даже испытала некоторое облегчение. Всё-таки ехать в место, где не будет ни одного знакомого лица, казалось ужасно жутко. Лучше уж потерпеть и отправиться потом вместе со всеми. На том и порешили.

В итоге к перевозке готовились трое лежачих, ещё около двадцати человек с ранениями разной степени тяжести, способные сидеть и трое детей в возрасте до четырнадцати лет с родителями. Родители должны были также выступать в роли помощников медсестре Хелен Шэннон, вызвавшейся сопровождать группу. Её мужу, Джиму, к сожалению, пришлось остаться – места в автобусе катастрофически не хватало.

Оставалось решить, кто будет сопровождать передачу группы. Для обсуждения снова ушли к лодочному сараю, уселись в кружок на разноцветных пластиковых стульях. Серёга Новиков, слегка бледный после вчерашней разведки, коротко описал общий план.

– Пойдём на трёх машинах. Автобус и два вездехода сопровождения – спереди и сзади. Больше я бы не брал. Слишком заметно. Но и меньше нельзя. Нужно, чтобы голова и хвост были прикрыты. Я пойду на передней.

– Я могу пойти в хвосте, – подал голос Рустам.

– Нет, – отрезал Андрей. – Ты не едешь.

– Почему?

– Останешься присматривать за лагерем. Вместе с Мариной.

– А я-то почему остаюсь? – удивилась та, тряхнув густой шевелюрой и выпустив вверх струю сигаретного дыма, от которой шарахнулась врассыпную редкая стайка комаров, висевшая над головами. – Вы всех моих пациентов увозите, что мне здесь делать?

– Быть наготове. Если что-то пойдёт не так.

– Тьфу на тебя, шеф!

– Тем не менее. Вы вдвоём остаётесь. Точка. На хвост Лёшу посадим. Ты как, не против?

Вернувшийся после каникул в доме хирурга невысокий и неприметный мужчина, молча рассматривавший ноготь большого пальца на правой руке, поднял глаза и коротко кивнул.

– Хорошо. Тогда я поведу автобус.

– Стоит ли, Андрей?

– Стоит. Более того, я и в деревню на нём заеду.

– Шеф, вот это уже совсем лишнее! – Новиков возмущённо фыркнул. – Загнать туда автобус может кто угодно. Тебе рисковать нет никакого резона.

– Кому-то другому тем более нет нужды это делать. А я хочу кроме того посмотреть, как всё пройдёт.

– А бинокля тебе для этого не хватит?

– В бинокль слышно плохо. Нет, я должен быть на месте. Если почувствую, что всё идёт не так, просто развернусь и уеду.

– И как ты это определишь?

– Как обычно, Серёжа. Задницей почую. А вы меня подстрахуете.

– То есть ты совсем один внутрь заезжать будешь?

– Именно.

– Так не пойдёт…

– Я хочу поехать тоже.

Все повернулись в сторону говорившего. Пастор Майер, Коби Трентон и Лукас Кауфман сидели спиной к протоке в камышах. Лукас и Коби сейчас смотрели на пастора, а тот обводил глазами всех собравшихся.

– Я поеду тоже, – повторил он.

– Пастор, простите, но в этой операции есть элемент риска…

– Я понимаю. Поэтому я должен быть там. Нет, выслушайте меня. Мы очень благодарны вам за помощь. Все мы, – он обвёл рукой сидевших рядом с ним. – И мы доверяем вашим словам, суждениям и решениям. Но нескольким десяткам пассажиров и членам экипажа, остающимся здесь, будет очень важно услышать рассказ о происшедшем от независимого свидетеля. Кроме того, мой долг священника требует…

– Пастор, извините, я вас перебью. Я ничего не понимаю в делах священников. Не уверен только, что люди, с которыми вы случайно оказались на борту, автоматически становятся вашей паствой. Подождите минутку, я закончу. Бог с ним, с вашим саном и долгом священника, как вы его сами понимаете. Но я хочу привести вам два других аргумента. Первое – вы наш единственный переводчик. Если что-то пойдёт не так, с людьми, пассажирами, оставшимися здесь, нам придётся объясняться на пальцах.

– Лукас может справиться с этой задачей.

– Возможно. Господин Кауфман, насколько мне известно, неплохо понимает русский язык, но говорит он на нём с большим трудом, разве нет?

– Но он демонстрирует невероятный прогресс, верно, Лукас?

Лукас растерялся от обилия обращённого на него внимания, открыл рот, пытаясь что-то ответить, но вместо этого покраснел и что-то пробормотал пастору на ухо. Тот кивнул и утешающим жестом похлопал его по плечу.

– Ничего страшного, тебе просто нужно практиковаться. Больше говорить.

– Ну вот, господин пастор…

– Клаус.

– Хорошо, Клаус. Если мы по каким-то причинам лишимся вашей компании, наше общение сильно усложниться. Точнее говоря, с нашей стороны проблем будет значительно меньше – Лукас всё поймёт и перескажет остальным. А вот вам доносить свои мысли и просьбы станет гораздо сложнее. Поэтому я – против.

– Но вы же не можете мне запретить? В конце концов, я могу не входить непосредственно в… как вы называете это место?

– Село. Большая деревня. Как-то так.

– Хорошо, спасибо. Я же могу просто остаться с вашими людьми и наблюдать снаружи.

– Можете. Но у меня есть ещё одно возражение. Точнее, теперь уже два. Что касается вашего вопроса – могу ли я вам что-то запретить. Ответ будет однозначный, и я хочу, чтобы все ваши о нём знали. Да, могу. И любой из моих людей может вам запретить идти куда-то или делать что-то без нашего ведома. Это не значит, что вы пленники или заложники. Это означает всего лишь, что вы находитесь на враждебной вам территории, где всё, включая природу и людей, может нести для вас угрозу. Шлёпнувшись в болото, вы испытали только малую часть неприятностей, которые можно получить здесь, если не иметь нужных знаний и подготовки. Даже среди местных жителей, обитающих здесь годами, десятилетиями, да что там – поколениями! – не обходится без несчастных случаев. Тонут в болотах, натыкаются на волков, медведей, кабанов. Хуже того, встречают других людей. Поэтому, простите за грубое слово, но зарубите себе на носу: никаких походов, прогулок и вылазок за пределы базы без предупреждения и сопровождения. Учтите, что помимо вашей безопасности существует ещё и проблема безопасности моих людей, которую вы можете случайно поставить под угрозу.

– Но мы ведь понятия не имеем, где находимся!

– Да, но сам факт того, что вы здесь находитесь, может оказаться очень опасным, если о нём станет известно! Я вам объяснял уже особенности местной пищевой пирамиды. В её рамках вы все – очень вкусная, желанная добыча. Теперь второе соображение. Пастор… Клаус, я понимаю ваши мотивы и аргументы. Но поймите и вы наши сложности. У нас недостаточно свободных мест, чтобы брать лишних пассажиров, особенно в машинах сопровождения. Если начнутся проблемы, мне понадобится каждый боеспособный человек. Если я беру вас, значит, на одного бойца у меня будет меньше.

– Ничего страшного, я служил в армии.

– Боже, Клаус, да когда это было!

– Давно. Да, прошло почти двадцать лет. Но меня хорошо готовили и у меня есть реальный боевой опыт. Так что, если начнутся… «проблемы», я не побегу и столбом стоять не буду. А что касается места… Я готов ехать в автобусе. Стоя. Заодно буду помогать раненым. Утешать.

– А вы упрямец, пастор. Ладно, теряем время. Ничего не обещаю, но подумаю. Будьте готовы, на всякий случай. Все остальные, вопросы есть? Нет? Тогда за дело. Готовимся и сразу выезжаем.

 

***

Он стоял у выхода из аэропорта, и устало расстраивался, какого чёрта ему купили билет до Сан-Франциско, хотя от Сакраменто добираться в штаб-квартиру «НАПС» примерно вдвое ближе. Солнце понедельника – да, всё ещё понедельника! – наконец-то сползло вниз по небосводу и провалилось по пояс в пелену облаков, охватывающих западную часть горизонта. Свет, проходя сквозь них, обретал насыщенный малиновый оттенок и окрашивал в тревожные тона все высокие предметы вокруг – башни аэропорта, ажурные перекрытия его главного корпуса, переплетение бетонных эстакад транспортной развязки. Внутреннее состояние Карла стояло перед выбором. Чувство долга настаивало взять такси и ехать в «НАПС» прямо сейчас. Здравый смысл намекал, что за спиной остались полмира и чертовски длинный день, а потому неплохо бы послать всё к чёртовой матери, найти ближайшую гостиницу, принять душ и завалиться спать.

«На что ты будешь годен сейчас?» – спрашивал внутренний голос: «Ну, хорошо, приедешь ты на место. Будет уже ночь. Уверен, что сможешь понять хоть что-нибудь из того, что будут тебе говорить? А ведь речь пойдёт не о футболе, нужно будет усвоить и осознать большой объём специфической информации. Не придётся ли тебе просить с утра повторять всё заново?».

«Неважно», – сопротивлялся долг: «Моя задача – прибыть на место, познакомиться с людьми, собрать материалы и данные. Механически передать в штаб полученные сведения, самостоятельно осмыслить их потом, когда организм будет готов. Старое правило: делай то, что можешь, промедление не имеет оправданий. Время – единственный невосполнимый ресурс. Давай, шевелись уже, ленивая скотина!»

Карл вздохнул. Долг, как всегда, был убедителен. Может, кофе? «Да ну его к дьяволу!». Желудок уже слегка болит. «Лучше потом, когда приеду в „НАПС“. Сейчас будет лучше поспать в дороге. Хоть немного передохнуть».

Замурлыкал телефон.

– Здравствуй, Карл. Не разбудила?

– Здравствуй, Анна. Нет, я не сплю. Здесь пока ещё понедельник.

– Ну, а я уже не сплю. Ты где сейчас?

– Только что прилетел в Сан-Франциско, стою перед аэропортом.

– Уже знаешь последние новости?

– Какие именно? После моего доклада тебе у меня ничего нового.

– Тогда держи свеженькие. Мне позвонили пару минут назад. В «НАПС» выстроили предварительную симуляцию настоящего полёта борта NP412. Есть конечная точка.

– Где? Балтийское море? Финляндия?

– Россия, Карл. Россия.

Майор Рихтер замолк и с полминуты переваривал услышаное. Потом спросил:

– Насколько это точно?

– Я хочу, чтобы ты это выяснил. Езжай в «НАПС». Немедленно. Мы должны быть уверены, что это правда. Потому что тогда вся картина снова в корне меняется.

Он помолчал ещё немного. Какой смысл соглашаться с очевидным?

– Карл?

– Да, Анна, я тебя понял. Выезжаю немедленно. До связи.

Дискуссия между двумя внутренними голосами испарилась. Дело в который раз оказалось намного серьёзней. И в то же время он понимал, что сейчас всё наконец начинает становиться на свои места: отсутствие на радарах, неопознанный военный самолёт, чудовищное расстояние, измеренное «пингом» бортового компьютера, полная информационная тишина.

Из разрозненных элементов мозаики стала складываться осознанная картина. Пассажирский борт был перенаправлен с помощью взлома на территорию России. Там его перехватили истребители противовоздушной обороны и в результате или сбили, или принудили к посадке. Были ли они готовы к его появлению, ждали ли они этот борт в рамках спланированной спецоперации или восприняли как обычного нарушителя? Десятки новых вопросов вместо тех, что были раньше. Обычная история. Узнаёшь нечто, что объясняет старые неувязки, и тут же налетаешь на новые загадки. Как будто идёшь вброд через мутный ручей, нащупываешь ногой дно и думаешь, куда оно тебя ведёт – на другой берег или к омуту? Понять, что было правильно, что нет, можно только выбравшись на другой берег. Остальное – просто рабочий процесс.

Всё это крутилось в голове Карла, пока он дошёл до роботакси, забросил чемодан в багажник и назвал адрес. Машина выкатилась из очереди у входа в здание аэропорта и, разгоняемая едва слышно работающими электродвигателями, побежала по эстакадам развязки, направляясь к выезду на шоссе, ведущему на север, к мосту «Золотые ворота».

Понедельник и не думал заканчиваться.

 

Глава 19

 

Поездка вышла долгой и утомительной. Автобус плохо подходил для перевозки раненых по просёлочным дорогам. Даже здоровый человек к концу путешествия длиной в несколько часов будет чувствовать себя утомлённым и разбитым, что уж говорить о людях с тяжёлыми травмами.

Смирнов старался вести машину максимально бережно, объезжал по возможности явные бугры и ямы. Однако двигаться совсем уж на цыпочках было невозможно, иначе они просто-напросто тащились бы ползком, рискуя угодить под ненужные взгляды и дополнительно выматывая несчастных людей.

Особенно мучилась Лора Тэйлор, женщина с обширной травмой плеча. Помимо очевидных физических страданий её состояние осложнялось поднявшейся температурой, отчего она пребывала в полубессознательном состоянии, и плохо воспринимала утешения и просьбы потерпеть.

Медсестра Хелен Шэннон и пастор Майер старались по возможности облегчить страдания пациентов, но не всем из них хватало стойкости. Если первый час все как-то старались сдерживаться, то под конец салон автобуса наполнился стонами, плачем и общим оханьем, если колесо внезапно ловило выбоину в дороге. Накормить всех страждущих обезболивающими или наркотиками тоже не получалось – всему есть своя мера и дозировка. Хорошо, хоть дети смогли удержать себя в руках, сбились в конце салона в молчаливую кучку вместе с родителями и не отрывали глаз от леса за окнами.

Колонна остановилась за пару километров до Екатериновки, перед поворотом со старым, покосившимся деревянным столбом. На верхушке тёмного бревна, торчащего под углом на фоне зелёного леса, белела пара фарфоровых изоляторов без проводов и рыжая ржавая юбка старого фонарного плафона. Дорога сворачивала налево, где через пару сотен метров должна была уткнуться в шоссе, точнее говоря, в то, что от него осталось. Передний вездеход подмигнул стоп-сигналом и отвернул на обочину, пропуская автобус. Смирнов провёл машину мимо него на несколько метров вперёд, остановился и заглушил двигатель. Обернулся в салон, нашёл взглядом Клауса.

– Пастор, на выход.

Открыл переднюю дверь-гармошку, сам вышел через водительскую дверцу. Обошёл автобус и двинулся к вездеходам. Задний джип, догнав их, сразу развернулся. Не обращая внимания на остальных, пулемётчик на его верхней турели тут же взял тылы под контроль, водил из стороны в сторону длинным стволом, как указкой. Поворотный механизм негромко жужжал подшипниками, под опорным кольцом поблёскивали на солнце потёки смазки. Из-под спецназовского бронешлема стрелка сзади торчал хвостик рыжей косы. Значит, это Оля Самохина. Серьёзная девушка, всегда без слов знает, что делать, и никогда не отвлекается. Из переднего джипа выбрался Сергей Новиков, потягивался, разминаясь после поездки. Пастор задерживался в салоне автобуса, оттуда доносилось его успокаивающее бормотание на фоне стонов раненых.

Андрей стянул куртку, отдал подошедшему Лёше. Расстегнул и снял облегчённый бронежилет с кобурой, бросил его внутрь открытой задней двери вездехода. Достал оттуда потёртую спецовку с капюшоном и почти выцветшим логотипом какой-то строительной компании на спине. Надел, а уже поверх неё нацепил на пояс брезентовый патронташ с несколькими охотничьими патронами. Серёга подал старенькую двустволку с почти уничтоженным воронением металлических частей и тёмным, изрядно исцарапанным прикладом.

– Ты не передумал?

– Даже не собирался, – Смирнов ещё раз похлопал по карманам, критически осмотрел себя спереди, притопнул ногой в потёртом кирзовом сапоге: – Как я выгляжу?

– Да вроде нормально. Рожу только попроще сделай, больно у тебя вид задумчивый.

– Вы берёте с собой оружие? – удивился наконец-то подошедший пастор. Сейчас он был одет, как все – в пёструю смесь туристической, рабочей и военной одежды. От остальных его отличал только более бледный, чистый цвет лица и полная безоружность.

– Само собой! – ухмыльнулся Новиков. – Без ружья и ножа он выглядел бы слишком подозрительно. Местные так не ходят. Не в лес, по крайней мере.

– Где наш человек? – Андрей продолжал сосредоточенно хмуриться.

– Где-то здесь. Метку видишь? – Новиков указал рукой на полосу красной ткани, привязанную к столбу.

Лес сбоку от дороги зашевелился и из ветвей, ругаясь и отмахиваясь от комаров, выбрался точный клон Андрея по внешнему виду. Спецовка, рабочие штаны, кирзачи, двустволка через плечо. Из-под полы куртки вместо ножа торчала отполированная ладонями до блеска тёмная деревянная рукоять топора.

– Здорово, народ!

– Привет, Николай. Что видел?

– Да ничего интересного. С виду всё тихо.

– В село входил?

– Нет, конечно. Я ж тут никого не знаю. По периметру обошёл, осмотрелся.

– И?

– И ничего. Спокойно всё.

– Давно ходил?

– Часа полтора назад. Только-только вернулся.

– Ладно. – Смирнов повернулся к остальным. – Значит, действуем по плану. Серёга, загоняешь машины под деревья и маскируешь. Николай, ты нашёл место для обзора?

Мимикрирующий под местного жителя лазутчик, отвязывавший в это время со столба красную тряпку, коротко кивнул:

– Ага. Нам же больница была нужна, ничего не изменилось?

– Всё верно. Давай, переодевайся, поведёшь туда людей. Пастор, можно вас на пару слов?

Пока отошедший от столба к джипу Николай переодевался, превращаясь из неприметного и не слишком опрятного лесного жителя в крепкого и ладно скроенного молодого мужчину в полной боевой экипировке, Майер со Смирновым отошли в сторону.

– Пастор…

– Клаус. Пожалуйста, просто Клаус.

– Хорошо. Клаус. Вот что. Решения своего я не изменю. – Андрей коротким, чётким движением поднял руку, пресекая любые возражения. – Вы со мной в деревню не поедете, потому что слишком ценны для нашего общения с остальными, а вот для разговоров с местными не подходите совсем. Не ровен час, сболтнёте лишнего, и вся моя легенда полетит к чертям.

– Какая легенда?

– Правдоподобная. Я – простой водитель, которого наняли отвести автобус с ранеными в больницу. Больше ничего не знаю. Работаю за деньги. Наняли меня какие-то незнакомые люди.

Майер усмехнулся.

– Правдоподобная… конечно!

– Для такого случая сойдёт. Я тут до осени оставаться не собираюсь. Посмотрю, чтобы людей приняли, не обидели, и сразу уеду. Была б возможность, даже двигатель глушить не стал бы.

– Вам поверят?

– Не знаю. Тут всякое бывает. Один раз мы на партию рабов наткнулись, с охраной разобрались и точно так же привезли людей к больнице. Детали тут мало кому интересны. Все знают: меньше знаешь – крепче спишь.

– А потом?

– Потом, когда я увижу, что людьми занялись, потихоньку уеду и присоединюсь к вам. Вместе мы некоторое время будем за деревней присматривать. Если что-то пойдёт не так…

– Что вы сделаете тогда?

– Будем импровизировать. У нас жизнь тут такая, знаете ли. Располагает к нестандартному творчеству. Пойдёмте. Мне нужно, чтобы вы дали вашим людям последние инструкции.

Они вернулись в автобус. Андрей немного замешкался, не зная, как бы ловчее ему обратиться к пассажирам. Наконец, решился:

– Господа, минуту внимания! – Пастор переводил. – Пожалуйста, потерпите ещё немного. Через несколько минут мы тронемся в путь. Нам осталось всего пара километров до больницы. Там вам окажут необходимую помощь. Мы надеемся, что всё пройдёт, как задумано и вы в результате скоро окажетесь дома, в своих родных странах. Прошу вас, ведите себя спокойно. Если вдруг покажется, что к вам обращаются как-то грубо, постарайтесь не пугаться. Местные жители не сильны в иностранных языках. Но всю необходимую помощь они вам окажут. Пожалуйста, не потеряйте свои личные карточки, держите их наготове.

Под личными карточками он понимал листки бумаги, на которых были по-русски указаны имена и фамилии каждого пассажира, его гражданство и адрес. Для раненых, помимо этого, стараниями Артамонова, Марины и Аси были перечислены полученные травмы, сделанные операции, какое лечение применялось и рекомендации по дальнейшим действиям – короче говоря, краткая история болезни.

– Главное – не волнуйтесь. Всё очень скоро закончится. Давайте вместе надеяться, что закончится хорошо.

Смирнов дождался, пока пастор закончит перевод – тот явно добавил что-то от себя и несколько фраз адресовал напрямую Хелен Шэннон – а потом кивком головы указал ему на дверь.

– Пойдёмте. Вам пора отправляться, чтобы успеть на наблюдательный пост.

Они вышли из салона. Группа была уже готова. Николай, Новиков, Лёша. Серёга протянул Андрею широкую лапищу:

– Давай, шеф, удачи. Не задерживайся там. Пастор, захватите этот рюкзачок и выдвигаемся.

Они загрузились в передний джип, который должен был их подбросить поближе к деревне. Вторая машина с пулемётом на крыше уже убралась с дороги. Через полминуты Смирнов остался совсем один рядом с автобусом, из которого доносились приглушённые стоны.

Нужно было выждать несколько минут, дать группе наблюдения время подобраться поближе. Он обошёл автобус так, чтобы его не было видно из салона. Вынул из кармана пачку сигарет – нарочито простых, без фильтра. Чиркнул спичкой, прикурил, взмахом погасил пламя и спрятал обугленную палочку обратно в коробок. Глубоко затянулся. Ещё раз прокрутил в мозгу предстоящие действия. Всё ли они рассчитали правильно? Опыт подсказывал, что так никогда не бывает. В любой момент может случиться, что угодно. Он старательно отгонял от себя мысли, услужливо рисовавшие варианты один хуже другого. Где-то на задворках сознания настойчиво крутилось услышаное когда-то: «Надежда – это не стратегия». Однако, невзирая на столь очевидный тезис, а так же богатый опыт жизни в стране, которая уже добрых сорок лет болталась из стороны в сторону, как корабль в бурю, он всё же надеялся, что сегодняшний день пройдёт именно так, как они планировали. Должно же хоть что-то в этой жизни происходить так, как задумано.

– Ладно. – Он глянул на наручные часы с треснувшим стеклом и вытертым кожаным ремешком. Сиди, не сиди, а дело само не сделается. – Пора.

Затушил бычок о бампер и залез на водительское место. Хлопнул дверцей, закрыл гармошку в салоне, посмотрел в большое зеркало заднего вида, встретился там с десятком встревоженных взглядов. От вида этих глаз ему стало немного стыдно: «Вот кто сейчас точно сидит на измене». Чуть не убились в самолёте, едва не утонули в болоте, очутились у чёрта на рогах, вдали от своего привычного, комфортного мирка.

«Да, ребята, огребли вы приключений».

Андрей завёл двигатель, снял автобус с ручника. Хотел тронуться мягко, но на передаче машину дёрнуло и в спину ему дохнуло общее оханье.

«Поехали».

Мотор работал с надрывом, коробка передач при переключении стучала и звенела шестернями. Татарин привёл машину в работоспособный вид, но до нормального состояния ей было ещё далеко. Хорошо бы дожила до возвращения на базу. Если всё пойдёт нормально, пригодится перевозить остальных.

Нервишки пошаливали. Ладони вспотели и скользили на руле. Хорошо бы нацепить перчатки, кабы не одна деталь – обычный местный водила так не поступит. За спиной по-прежнему стонал и жаловался женский голос. Остальные пассажиры в массе своей притихли. Навстречу бежала песчаная дорога в окружении леса – две светлые колеи с ёршиком из зелёной травы посередине. Впереди галерея из обрамлявших её деревьев упиралась в сплошную зелёную стену – противоположную сторону шоссе, на которое они должны были выехать. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что от него остались рожки да ножки: сплошные ямы, колдобины, полные старого, размолотого в труху щебня вперемешку с пылью, островки потрескавшегося, осыпающегося по краям асфальта.

«Придётся маневрировать. Потерпите, бедолаги».

Автобус зарычал двигателем, вскарабкиваясь на шоссе и – началось. Руль налево, руль направо, объезжаем рытвину здесь, там уходим на обочину, газ, тормоз. Все прелести вождения в русской глубинке. Ей-богу, было бы проще, будь это просто просёлком, а не «шоссе». К концу пути Андрей докрутил баранку почти до мозолей на ладонях и так внимательно следил за дорогой, что не заметил, как лес по сторонам расступился, слева и справа замелькали изгороди, тонущие в зарослях травы. Приехали.

Смирнов остановился, внимательно осмотрелся. Прямо перед ним дорога переходила в деревенскую улицу. Ямы и выбоины здесь были заботливо засыпаны щебнем и асфальтовой крошкой. По обе стороны до самого леса тянулись огороженные жердями выгоны, на которых паслись несколько коров. Впереди за ними начинались дощатые заборы, правда, сразу было заметно, что на окраине зажиточные люди не живут – ограды в основном были низкими, редкими, некрашеными и покосившимися. Один из домов, стоящий с правой стороны за таким, с позволения сказать, забором, вообще казался заброшенным. В некоторых окнах высокого второго этажа не хватало стёкол. Часть деревянных досок вагонки, покрывавших стены и некогда выкрашенных в зелёный цвет, были выломаны, сквозь дыры виднелся могучий сруб из толстых брёвен, до которого теперь добралась сырость. Основание дома тонуло в зарослях травы, лопухах и крапиве.

Нормальное жильё начиналось дальше, через два-три подворья. Заборы становились сплошными, поднимались выше человеческого роста, из-за них выглядывали короба добротных, массивных северных домов. По обе стороны улицы возникли непрерывные ленты деревянных тротуаров, иногда превращавшиеся в мостики над заросшими одуванчиками сточными канавами.

Андрей вёл автобус, искоса поглядывая на схему, нарисованную на тетрадном листе в клеточку. Людей на улицах практически не было. Только на повороте в боковой проулок возник из-за угла высокой дощатой изгороди белобрысый мальчишка лет десяти-двенадцати. Удивлённо уставился на незнакомую машину, проводил её взглядом несколько секунд, а потом подскочил на месте и умчался вдоль по улице. Кудлатая дворняга, дремавшая у глухой калитки соседнего дома, подняла голову, нерешительно гавкнула пару раз, после чего видимо осознала, что перед ней машина не из местных. Немедленно и бесповоротно проснувшись, барбосина подхватилась с места, перескочила одним махом канаву и залилась неистовым лаем возле правого борта автобуса. Эхом на её визгливое тявканье из-за высоких оград посыпалась волна разноголосого гавканья. Под этот шумный аккомпанемент Смирнов свернул налево и повёл машину к тому месту, которое было отмечено на схеме жирным крестом.

Ещё один перекрёсток, ещё.

Начали попадаться люди. Все, как один, останавливались и провожали автобус глазами. Андрею сделалось как-то совсем не по себе. В ушах начал колотиться монотонный и однообразный ритм басового барабана. Бум. Бум. Кровь била равномерно и гулко, напрочь заглушая женский стон за спиной.

Выехали на небольшую площадь. Слева от неё красовалось первое попавшееся им за сегодня каменное здание – невысокий двухэтажный корпус из силикатного кирпича, с широким низким крыльцом, прикрытым сверху козырьком из железобетонных плит, опирающимся на круглые колонны. Типовой проект для районной сельской больницы.

Андрей сделал по площади полукруг, развернулся так, чтобы оказаться пассажирскими дверьми к больничному крыльцу. Заглушил мотор. Бросил взгляд в зеркало заднего вида, потом обернулся в салон. Чуть заметно кивнул, после чего распахнул дверцу и вышел наружу. После шума мотора буханье барабана в ушах стало ещё заметнее. Бум. Бум. Бум. Обходя автобус спереди, Смирнов бросил косой взгляд в сторону, в пятидесятиметровый промежуток между углом больничного здания и забором ближайшего дома. На расстоянии примерно в полкилометра виднелась стена леса. Он знал, что сейчас оттуда за ним и за всем, что происходит на площади, внимательно наблюдают четыре пары глаз. Отчаянно пытаясь придать лицу невозмутимое выражение, Андрей направился к входу.

Внутри его появления уже ждали. Пара женских лиц в белых медицинских шапочках за застеклёнными окнами с большой красной надписью «Регистратура» перевели взгляд с улицы на него. Через распахнутую двухстворчатую дверь, ведущую к лестнице на второй этаж, было видно, что через перила свесилась ещё одна голова, на этот раз мужская.

– Я, это… больных привёз. Там.

Андрей неопределённо махнул рукой в сторону входных дверей. Женщины за стеклянной перегородкой переглянулись. Мужчина в белом халате со второго этажа спустился по лестнице пониже, вытянул от любопытства шею.

– Там, это… раненые есть. Им плохо очень.

Одна из женщин, постарше, ещё раз глянула на соседку, поднялась с места и вышла из регистратуры навстречу Смирнову. Мужчина совсем спустился по лестнице, прошёл в вестибюль.

– Что за раненые?

– Я не знаю. Меня их только привезти попросили. Говорят, у них там бумажки есть.

– Какие бумажки?

– Ну, на которых написано, чем они болеют…

– Истории болезни?

– Не знаю. Наверное.

Пока Смирнов «включал дурака» они все втроём уже вышли на крыльцо. Из автобуса на них смотрели настороженные глаза и доносились стоны Лоры Тейлор. Мужчина и женщина в белых халатах переглянулись, после чего врач – уже было понятно, что это он – поднялся на подножку и заглянул в салон. Почти сразу же выглянул обратно, бросил взгляд на свою коллегу и чуть более долгий – на Андрея. После чего шагнул внутрь. Все головы в автобусе повернулись к нему. Человек в белом халате скользнул взглядом по повязкам, пятнам йода и марганцовки на марле, лентам пластыря, покрытым горячечной испариной бледным лбам и щекам. И не нашёл ничего лучше, как спросить:

– Вы откуда?

И очень удивился, когда никто ему ничего не ответил. Ближайший к нему мужчина с рукой в лотке на перевязи молча протянул листок бумаги. Врач машинально взял его, пробежал глазами первые несколько строк, после чего недоумённо поднял взгляд. Подошла Хелен Шэннон, сделала приглашающий жест рукой, указала на троих раненых лежащих на носилках. Врач, пока ещё ничего не понимая, шагнул вперёд, взял очередной протянутый ему листок. Начал читать, но уже через десять секунд выражение его лица изменилось. Бросая попеременно взгляды то на пациента, то на бумагу, он быстро прочёл страницу, перевернул, дочитал написанное на обороте. Коротко, сосредоточенно глянул на остальных пациентов, после чего кивнул Хелен и выбежал из автобуса.

– Галина Сергеевна, у нас экстренная ситуация. Давайте немедленно сюда весь свободный персонал и готовьте места для пациентов. Да, и предайте Ирине, чтобы приготовила операционную. На всякий случай.

Женщина в белом халате умчалась внутрь здания, а врач очень внимательно посмотрел на Андрея:

– Это же всё иностранцы, верно?

Тот в ответ не придумал ничего, кроме как развести в стороны руками.

– Где ж ты их нашёл-то, а?

На этот раз Смирнов пожал плечами:

– Там… – и неопределённо махнул рукой в сторону леса.

– Что, шёл-шёл и нашёл? – врач кривовато усмехнулся, вопросительно выгибая бровь.

– Да нет, меня просто попросили… Я шофёр…

– Ладно, твоё дело, – дверь больницы распахнулась, оттуда выбежали две незнакомые женщины в белых халатах с носилками. – Вынести из автобуса поможешь?

Андрей ещё раз развёл руками и кивнул.

Начали с Лоры Тэйлор. Хоть и старались быть максимально осторожными, но всё-таки пару раз встряхнули бедняжку, так что она теперь стонала и жаловалась непрерывно.

– Давайте каталку! – врач жестом отправил внутрь больницы одну из медсестёр, потом указал Смирнову на место рядом крыльцом: – Ставь носилки пока здесь.

Подбежали какие-то мужики, стали помогать выносить следующего лежачего. Хелен Шэннон подошла к Смирнову, знаками показала на заднюю дверь – можно ли её открыть? Он только покачал головой в ответ: та была заварена наглухо. Хелен кивнула, вернулась в салон, сказала там что-то. Наружу выбрались дети с родителями, их отвели к стенке больницы, оставили пока там. Те из раненых, кто мог ходить сам, тоже потянулись наружу. Андрей стоял у двери, поддерживал людей, помогал выйти. Некоторые смотрели ему прямо в глаза, бормотали что-то с благодарными интонациями. Он старался в ответ никак не подавать вида, делал «рожу попроще», как советовал Новиков.

Когда выносили последние носилки, в автобусе оставалось ещё несколько человек. Смирнов, как самый высокий, шёл первым, спиной вперёд. Держал свой край повыше, чтобы лежащая на носилках женщина не свалилась. Вокруг гомонили на разные голоса, Лора Тэйлор продолжала стонать и плакать. Державший носилки с другой стороны мужчина присел на ступеньках автобуса, готовясь спуститься на землю, бросил взгляд на Андрея, согласуя с ним свои движения. Внезапно глаза его скользнули выше Смирнова, куда-то вдаль и в сторону. Лицо застыло.

– Чего? – спросил Андрей, но мужик молчал, бледнел и не отрывал взгляд от другого конца площади. В общий шум голосов оттуда вплелись басовитые ноты работающих двигателей. У Смирнова нехорошо засвербело промеж лопаток, он попытался вывернуть шею, чтобы увидеть происходящее. Не успел ещё повернуть голову, как моторы рыкнули совсем близко, взвизгнули тормоза, застучали, захлопали дверцы и зычные, грубые голоса закричали один за другим:

– Стоять! Никому не двигаться! На месте! Все на месте! Не шевелиться! Молчать!

Естественно, кто-то тут же взвизгнул.

– Заткнулись! Все заткнулись! Не шевелиться! Вы двое! Носилки на землю! И на колени! Оба!

Андрей всё-таки довернул голову и посмотрел за спину. Сразу за автобусом, перекрывая возможное движение назад, стоял вездеход—броневик. Из его распахнутых дверей выпрыгивали и разбегались в стороны вооружённые люди. С крыши прямо на сбившихся в кучку у крыльца больницы людей хищно смотрело пулемётное дуло, покачивалось из стороны в сторону, как указка. Только с другой стороны пулемёта не было стрелка в бронешлеме, из-под которого торчит хвостик рыжей косы. Место пулемётчика занимал здоровенный детина, небритый, коротко стриженный, в больших пыле-ветрозащитных армейских очках.

– Носилки на землю! Кому сказано! Живо!

Рукояти носилок в руках Андрея дрогнули, наклонились, потянули его вперёд. Он посмотрел на напарника. Тот уже сполз со ступенек и, стоя на полусогнутых ногах, как загипнотизированный опускал свой край на землю. И ещё с той стороны носилок на Смирнова смотрели перепуганные глаза раненой женщины.

Ладно.

Он наклонился вперёд, опуская свою ношу и приседая сам, становясь на колени. Коротко, исподлобья осмотрелся. Путь вперёд автобусу уже заблокировал такой же броневик, вооружённые люди замыкали вокруг них кольцо с той стороны, наставив стволы автоматов. Хорошо одеты и вооружены, а самое главное – однотипно. Значит, не бандиты. Андрей присмотрелся. Двое или трое вообще во всём новеньком, с иголочки. Аккуратные нашивки. Похоже, военные. Остальные экипированы чуть свободнее, возрастом постарше, здоровее и наглее. Один из них подошёл к двери автобуса, пинком отшвырнул оттуда Андреева помощника и полез внутрь. На спине бронежилета красовалась эмблема – «Транснефть. Служба охраны».

«Капец» – подумал Смирнов.

Приехали.

Испуганное всхлипывание вокруг, стон и причитания Лоры Тейлор.

За его спиной подъехала ещё машина, скрипнули тормоза, тёплая воздушная волна прошла по сцепленным на затылке пальцам. Андрей скосил глаза на прогал между углом больницы и краем ближайшего забора, туда, где в недостижимой дали зеленела сплошная стена леса.

«Вам оттуда хорошо видно?».

– Ну-ка, что тут у нас? – возгласил зычный голос. За спиной хлопнула дверца, затопали твёрдые, уверенные шаги.

– Ну, чего заткнулись? Кто-нибудь может мне объяснить, что тут происходит? Ты! Кто такая?

Ни слова в ответ за спиной.

– Здрастье! Это что, глухонемые на прогулке? А, подполковник, что думаешь? Не похоже, по-моему. Эти что-то скулят себе под нос, а эта баба вообще ноет, не затыкаясь. Кто-нибудь, можно заткнуть ей пасть, а то у меня голова болеть начинает?

Тяжёлые шаги справа от Андрея, высокие армейские берцы остановились возле носилок Лоры Тейлор.

– Слышь, ты, сука. Хлебало закрой! Не понятно?

И резкий тычок носком ботинка в бок.

Отчаянный крик в ответ. Массовый вздох, как шелест, пробегает по десятку ртов.

– Что вы делаете? Эта женщина серьёзно ранена!

– Это кто вякнул? А, доктор! Вы тут главный? Может, объясните мне, что у вас здесь происходит? Боже, да что же она не затыкается!?

– Поймите, у неё тяжёлая травма и она очень страдает. Разрешите, мы унесём её внутрь и окажем помощь?

– Непременно, доктор. Как только вы объясните мне, откуда здесь взялся этот бродячий лазарет.

– Но я не знаю! Их всех только что привезли!

– Откуда? Кто? Твою мать, она меня с ума сведёт своими воплями!

– Пожалуйста! Мы не знаем, откуда они, но наш долг помочь этим людям. Позвольте нам внести их внутрь и оказать помощь.

– Доктор, мне кажется, что мы с вами говорим на разных языках. Мне искренне насрать на этих людей и их страдания. Я просто вижу, что они здесь чужие и пытаюсь выяснить, откуда их принесло. Это же не сложно, правда? Кто-нибудь! – говоривший возвысил голос: – Скажите мне, кто вы такие и я позволю врачам оказать вам помощь! Ну? Бог мой, подполковник, ты только посмотри! Эти бараны явно меня не понимают. А эта овца всё никак не заткнётся.

За спиной Андрея кто-то большой и грузный сделал несколько шагов, потом сухо щёлкнуло.

И без предупреждения грохнул выстрел.

В землю что-то ударило. У правого колена Смирнова плюхнулась ленточка тёмных брызг, красных внутри, но тут же покрывшихся серыми катышками пыли. Всё вокруг взорвалось визгом и криками ужаса на разные голоса.

Кроме одного.

Голоса Лоры Тейлор больше не было слышно.

Вооружённые мужчины вокруг вскинули автоматы, взяли толпу на прицел.

– Стоять! Всем стоять! Никому не двигаться!

– Oh, my god!

– Что вы делаете? Так нельзя!

– Mammy, mammy!

– Ствол! Держи руки так, чтобы я их видел!

– Спокойно, подполковник, не истери…

– Заткнись, тварь! Ты что творишь?

– Подполковник, закрой рот и посмотри вокруг. Сколько стволов сейчас на тебя направлено? Считать умеешь? Поэтому опусти свою пушку и закрой уже нахер варежку! Вы, все! А ну, молчать!

И несколько гулких выстрелов. Бам, бам, бам. На этот раз в воздух. Один из бойцов «Транснефти» перед Смирновым тоже вскинул вверх автомат, выпустил три короткие очереди. Андрей моментально оглох, все звуки провалились, как будто на голову накинули ватное одеяло. Но даже сквозь боль в ушах он понял – все притихли. Всхлипывая, давясь слезами, зажимая ладонью себе и детям рты. Мимо протопали двое. Краем поля зрения Смирнов увидел, как один сгрёб врача за шкирку, заученным захватом заломил ему руку за спину. Второй встал перед ним, вцепился толстыми пальцами левой руки в шею, а правым кулаком несильно ткнул в живот. Движение вышло почти небрежным, но у доктора сразу подкосились ноги и он обвис на руках державших его громил. Одна из женщин в белом халате рванулась было к нему, но сбоку выскочил приклад автомата, врезался ей в скулу. Женщина кувырком полетела с крыльца в пыль. Ударивший её охранник небрежно сплюнул вслед, повернулся, вскинул оружие, демонстративно провёл им перед остальными, тыча стволом в лица. Доктор разевал рот, как рыба, пытался восстановить дыхание и что-то сипел в промежутках между вдохами. Откуда-то из-за спины Смирнова появился грузный невысокий мужчина в расстёгнутом разгрузочном жилете и с пистолетом в руке. Подошёл к державшим врача здоровякам, склонил голову, послушал. Потом покачал головой, хмыкнул, засунул пистолет в кобуру и защелкнул клапан. Шагнул к Андрею, присел рядом на корточки, так что оказался с ним почти лицом к лицу. Выдохнул обильным водочно—луковым перегаром, наклонил голову чуть набок, почти заботливо заглянул ему в глаза своими серыми холодными лезвиями из-под припухших красных век.

– Слышь, мужик! Говорят, это ты всю кашу заварил. Припёрся неведомо откуда, клоунов этих приволок. Да ещё и промолчал. Мне ж из-за тебя бабу пришлось грохнуть. Видишь, как нехорошо получилось. Не стыдно? Ну, ничего. Ты же мне сейчас всё расскажешь, правда? Не ссы, конечно расскажешь. Все рассказывают. Рано или поздно.

 

***

Снова негромко гудели турбины. Опять полёт, только теперь в другую сторону, навстречу солнцу, сокращая время, отведённое новому дню.

Ночь вышла насыщенной. Приехав в «НАПС», Карл слегка устыдился своего малодушия. Тоже мне, называется – устал. Судя по физиономиям большинства местных специалистов, за двое с лишним суток аврала многие из них не спали в сумме больше нескольких часов. Красные воспалённые глаза, тёмные пятна под ними, взъерошенные волосы, мятая одежда. Прилично выглядели, пожалуй, только агенты ФБР, собиравшие показания со всех сотрудников. Официально – чтобы разобраться в обстоятельствах взлома. На самом же деле, как хорошо знал майор Рихтер, чтобы прощупать вероятность того, что атака была организована и проведена кем-то изнутри.

Встретиться и переговорить с представителем «Диджитарх Секьюрити» не удалось – молодая женщина отправилась отдыхать к себе в гостиницу. Но особой нужды в этой встрече не было. Факт взлома был очевидным и не оспаривался ни кем. Можно было, конечно, поговорить о событиях, происходивших во время отключения электричества, но это уже забота местных властей. Карла гораздо больше интересовали последние выводы об уходе лайнера на территорию России и максимально точные координаты конечной точки маршрута. Директор Нойманн позвонила ему и сформулировала новую задачу. Теперь его не должны волновать вопросы «почему» и «как это случилось». С этой минуты Карл полностью отвечал за поиск самолёта и, по возможности, определение судьбы его пассажиров и экипажа.

Они обсудили этот вопрос подробно. Даже если «НАПС» даст им координаты с точностью до нескольких километров, как им обнаружить и подтвердить судьбу пропавшего борта? Отправить беспилотники или любые другие воздушные суда в район катастрофы они не могут. Обратиться за помощью к официальным российским властям с просьбой о помощи – тоже. Чтобы действовать по дипломатическим каналам, нужен официально признанный инцидент, когда они со своей стороны признают, что самолёт пересёк государственную границу, а русские подтверждают такой факт. Однако насколько удалось выяснить, Россия пока никак не сообщала о нарушениях её воздушного пространства, перехватах целей или падениях неопознанных самолётов. То есть ничего, что можно было как то связать с судьбой рейса NP412. Из этого можно сделать два вывода. Либо вся история с «НАПС», перенаправлением самолёта на русскую территорию была спланированной спецоперацией и тогда без неопровержимых доказательств Москва никогда не признает факт инцидента. Либо для них всё оказалось полной неожиданностью, и они пока что сами не смогли обнаружить потерпевший катастрофу самолёт. Последняя версия имела право на существования, потому что по предварительным данным получалось, что самолёт действительно потерпел крушение в слабозаселённом районе великих северных лесов Европейской части России. «Под нами лес, только лес и ничего больше».

Изучить место предполагаемой катастрофы со спутника тоже было затруднительно. Русские постарались максимально расчистить ближнее космическое пространство над своей территорией от любых спутников-шпионов. После череды загадочных аварий с геостационарными и пролетающими над Россией аппаратами, спецслужбы западных стран сами предпочли не рисковать лишний раз дорогостоящим оборудованием. Было заключено негласное соглашение, по которому для каждого спутника, который мог оказаться над Россией, стали публиковаться в открытом доступе подробные спецификации, после чего процент «аварийности» пошёл на спад. Естественно, от шпионажа никто и не думал отказываться, просто аппараты сделались меньше, их стали при необходимости запускать с бортов туристических шаттлов, убирать из конструкции реактивные двигатели и активные системы связи, по которым можно было обнаружить и отследить спутник. Была даже разработана целая программа, когда в случае особой необходимости можно было забросить на околоземную орбиту целые рои недорогих серийных аппаратов, большая часть которых должна была играть роль подсадных уток, ложных целей для средств космической обороны. Пока они отвлекали бы на себя внимание, остальные – настоящие разведывательные дроны – могли бы выполнить свою задачу: от фотографирования заданного участка земной поверхности до построения локальной сети связи. После выполнения запланированной миссии все спутники одновременно получили бы команду на сход с орбиты для уничтожения в плотных слоях атмосферы. Единственным минусом такой операции было то, что её проведение могло быть истолковано как первая фаза прямой агрессии, что привело бы к непредсказуемым последствиям. Конечно, вероятность того, что Россия применит ядерное оружие, была исчезающее мала, но ставить такие эксперименты желающих пока не находилось.

В итоге сошлись на том, что микроспутники обязательно задействуют. Не рой, конечно, но пару-тройку летающих сканеров на траекторию пролёта над нужным участком русской территории разведка НАТО запустит. Как только «НАПС» перепроверит и уточнит конечную точку маршрута. Но на это естественно потребуется время.

– Ещё раз повторяю, Карл, – звучал в трубке голос Анны-Софии Нойманн. – Вопрос расследования обстоятельств тебя волновать не должен. Ты ищешь самолёт и людей. Место крушения. Любые сведения о состоянии машины и пассажиров. Нам нужны точные, подтверждённые данные. Твёрдые козыри, которые мы сможем дать дипломатам. Без этого они только разведут руками.

– Хорошо, Анна, что ещё помимо перечисленного мне стоит предпринять?

– Сложно сказать. Могу дать тебе совет. Встреться с одним человеком. Он американец. Один из лучших специалистов по России. Я была с ним знакома, когда только начинала работать, а он уже собирался на покой. Мы с ним расстались в хороших отношениях. Надеюсь, в память об этом он не откажется поговорить с тобой. Я перешлю тебе его координаты. Это в Мэриленде, на восточном побережье. Сделай там остановку, когда будешь возвращаться. Возможно, он подбросит тебе пару идей. Или не подбросит. По крайней мере, о России ты точно будешь знать больше, чем до того. Не пожалей нескольких часов.

Выглядело так, будто она его уговаривает, хотя в этом не было нужды. Майор Рихтер дорого дал бы сейчас за любую помощь, поэтому самолёт, несший его на восток, имел конечной точкой маршрута аэропорт имени Таргуда Маршалла в Балтиморе. К моменту прилёта там будет уже вторая половина дня. Вторник не в пример понедельнику должен был получиться совсем коротким.

 

Глава 20

Бытует в корне ошибочное и наивное мнение, что к боли можно привыкнуть. Обычно так думают люди, у которых в жизни не болело ничего серьёзнее зубов. И уж точно их никогда не били по-настоящему. Сильно, профессионально, но не перебарщивая. Так, чтобы избиваемый не потерял сознание и не заработал сильного сотрясения мозга. Правильно направляя и прикладывая удары. По болезненным точкам и тонким слоям мягких тканей. Скулы, ушные раковины, губы. Локтевые суставы вывернутых назад рук, нижние рёбра. Открытое, беззащитное солнечное сплетение. Босые пальцы ног. Как ни крути привязанной к ножке стула ступнёй, никак не получается убрать их от тяжёлой, жёсткой подошвы военного ботинка, когда здоровенный детина подпрыгивает и приземляется прямо на твой мизинец.

Есть ещё теория, что существуют специальные техники, которыми владеют йоги, монахи Шаолиня и легендарные японские ниндзя, когда усилием воли человек отключает определённые части своего тела и смотрит на происходящее с ними как бы со стороны. Жаль, что мысли об этом всплывают в голове, когда по ней размеренно лупят здоровенные кулачищи в тактических перчатках, и учиться чему-либо подобному уже поздно.

Разбитые брови и скулы постепенно опухают, затягивают глаза, превращают их в щёлки, заполненные кровавой пеленой и слезами. Сквозь багровую муть едва виден невысокий полный мужик в расстёгнутом разгрузочном жилете, сидящий развалившись на стуле у старого облупившегося деревянного стола. И ещё в мутной пелене на его фоне из стороны в сторону ходит другой – высокий, прямой, как палка, скрестивший на груди руки. То ли холодно ему, то ли боится, что руки могут что-то сделать помимо его воли.

– Может, ты уже сядешь? У меня от тебя башка кружиться начинает.

Высокий остановился, повернулся к сидящему.

– А может, ты уже закончишь и перейдёшь к делу?

– К какому?

– Спросишь уже, наконец, о чём-нибудь.

– Не понял?

– Долго ты его ещё мутузить будешь?

– А, так тебя моя методика смущает? Не ссы, все в порядке. Я со своими ребятами на этом деле собаку съел. Ты сам-то, когда последний раз допрос вёл?

Высокий промолчал.

– То-то. Все вы такие, чистоплюйчики. Результаты вам подавай, а что при этом надо грязную работу сделать, вам не нравится. «Фу, грубость, жестокость!». Тебе сведения нужны или нет?

Собеседник пробормотал в ответ что-то неразборчиво.

– Чего? Подполковник, ну тебя в жопу! Ты уж определись, то ли ты здесь целку продолжаешь изображать, то ли работаешь. А поскольку мы с тобой вроде как уже определились, что в местных условиях я разбираюсь лучше твоего, то нечего ходить здесь с кислой мордой и воротить нос от нас, грубиянов.

– Но котлету-то нахрена ж ты из него делаешь? Может, он бы так всё рассказал.

– Он? Сам рассказал? Парни, вы это слышали? – толстяк расхохотался, правда, звук этот доходил до Андрея сквозь шум в ушах, как невнятное и мерзкое бульканье. – Послушай меня, дорогой наивный московский гость. Пока вы там сидите среди вашего радужного благополучия, мы тут общаемся с живыми, настоящими людьми. И помяни моё слово, нормальный мужик в здешних суровых, местами скотских условиях – это человек очень злой и очень упрямый. Любой другой типаж в наших краях не выживает. Скатывается в говно, в беспросветное пьянство и быстренько дохнет. Если этот тип исхитрился дожить до такого возраста и при этом нормально выглядит, руки не трясутся, рожа не красная – значит, это крепкий жёлудь. С характером. И, во-вторых, ты глаза его видел? Нет? Господи, да чем ты там у себя в Москве занимался? Ну? Мне вроде бы написали, что вы не просто шайка клоунов, а целые профессионалы, типа разведки. Соврали, небось? Чего молчишь-то? Как вы называетесь правильно?

– Особая поисково-разведывательная группа, – нехотя выдавил из себя военный.

– О, про особую группу – это я верю. – В тоне толстяка сквозили тонкие издевательские нотки. Он явно наслаждался своим положением и важностью. – Даже в поисковые навыки ваши готов поверить. А вот на разведчиков вы явно не тянете. По крайней мере, не на тех, которые с людьми работают. Может, забраться куда-то и вражьи танки посчитать вы и сможете, вот только с живым человеком общаться ни хрена не умеете. Иначе ты бы заметил, какими глазами он на нас смотрел – на меня особенно. Будь мы там один на один, он бы руками меня задушил. Или глотку перегрыз. Паша, притормози!

Удары прекратились.

– Плесни-ка ему в рожу. Попробуем пообщаться.

В лицо ударил поток воды. Отчаянно заныло, защипало в ссадинах.

– Глаза и пасть ему промой.

Сильная рука захватила волосы в горсть, резко рванула назад. В заплывшие веки полилась струя, вымывая кровавую пелену и слёзы. Потом поток сместился вниз, через нос на разбитые, опухшие губы. Внутри рта вода смешалась с кровью, всё заполнил её металлический привкус. Андрей попытался сделать глоток, подавился, закашлялся. Выгнутая назад шея не позволяла отплеваться от жидкости, а державший его за волосы детина это явно понимал. Видимо, забавлялся тем, как жертва хрипит и захлёбывается, пуская изо рта и носа кровавые пузыри.

– Хорош, довольно! Отпусти его.

Рука нехотя разжалась, отвесила подзатыльник. Так, что голова резко качнулась вперёд. Смирнов наклонился, пытаясь отдышаться. С кончика носа и с края нижней губы повисли тонкие нити красной слизи. Он глубоко дышал, чтобы выгнать из головы тупую предобморочную муть и заодно пытаясь расслышать сквозь неё то, что толстяк негромко говорил высокому собеседнику в военной экипировке.

– Запомни раз и навсегда, подполковник: всё, что ты видел в кино про допросы – полная чушь. Вся эта лабуда про «плохой—хороший полицейский», давление, расстановку логических ловушек и провокационные вопросы. Или про то, что если ходить и помахивать плёткой, то подозреваемый непременно обделается и тут же сам всё расскажет. А также про неприкосновенность личности и границы допустимого насилия. Может быть, все эти штучки где-нибудь и работают. Например, если надо расколоть студентика, который вышел с листочком протестовать против чего-то, или канцелярская крыса попалась на краже скрепок для степлера. Потому что уже мало-мальски тёртый малолетний гопник пошлёт тебя со всеми этими методиками и будет нагло ухмыляться прямо в лицо. Такие люди знают только один способ воздействия – сила и боль. И понимают только его. Этот сорт не запугаешь будущими угрозами. Таких надо сразу ломать через колено, а потом уже разговоры разговаривать.

В нашем случае мужик тоже не прост. Разуй глаза и посмотри. Он здоров и силён, не боится стрельбы, а значит, слышит её не первый раз. То, что он одет, как бродячий лесник, говорит как раз о том, что он неплохо ориентируется в местной специфике. Кто он – не знаю. Может, наёмник. Или бандит. Нам на это, по большому счёту, насрать. Главное – выяснить, где он раздобыл в тайге толпу иностранцев. Потому как мне кажется, что твой упавший самолёт и их появление связаны напрямую. Получается, если мы сейчас спросим, где он их нашёл, а в ответ услышим – «с неба свалились», то это может оказаться чистой правдой.

Толстяк хмыкнул.

– Нам, конечно, дико повезло. Я про то, что мы поехали проверить слухи, а наткнулись на то, зачем ты сюда припёрся. Однако заметь, подполковник. Слухи пришли ко мне, проверить их решил тоже я. Теперь ты осознаёшь, как тебе повезло, что добрые люди сверху попросили меня тебе помочь? Кабы не я, бегал бы ты сейчас со своей особой группой по тайге, комаров кормил. Согласен?

Он ждал, пристально глядя снизу вверх, пока высокий наконец не кивнул.

– Это хорошо, – в тихом голосе сидевшего задребезжали металлические нотки. – Потому что если ты ещё раз попытаешься наставить на меня оружие или остановить, когда я работаю для твоего же, сука столичная, блага, или просто повысишь на меня голос… Я тебя и твоих людей прикончу, тушки волкам в тайге скормлю, а наверх доложу, что вы без моего ведома попёрлись в леса, где и потерялись. И никто вас никогда не найдёт. У тебя семья есть?

Высокий кивнул снова.

– Вот о них и подумай. И заруби себе на носу, что хоть ты и приставил своих парней сторожить этих убогих, но если я вдруг решу для убедительности взять в оборот кого-нибудь из них – только попробуй мне помешать. Ясно? Теперь давай займёмся делом.

Толстяк встал, кивнул детине, вытиравшему тряпкой кулаки в перчатках с защитными накладками на костяшках.

– Паша, подыми башку этому проходимцу.

Детина шагнул к Андрею, сгрёб за волосы и потянул вверх. Смирнов попытался придать глазам и опухшей маске, в которую превратилось его лицо, максимально бессмысленное выражение.

– Эй, ты! Слышишь меня? Мужичок—лесовичок? Слышь, ублюдок?

Андрей хотел было кивнуть, но чуть не взвыл от боли в коже головы, из которой вырвался благодаря этому движению клок волос. Попробовал пошевелить губами. Получилось тоже не очень.

– Ладно, отпусти его. Похоже, наш друг хочет что-то сказать.

– Слыш-шу…

– Ага, уже неплохо. Я понимаю, что говорить тебе не очень удобно. Поэтому задам совсем немного вопросов. Вопрос первый: кто эти люди?

– Я н-не знаю…

– Врёшь конечно, сука. Ну да ладно. Откуда ты их привёз?

– Меня по… попросили.

– Паша! – короткий удар сбоку за ухом. Голова болезненно мотнулась на шее, в черепе загудело.

– Не хитри со мной. Я спросил тебя: не почему ты их привёз, а откуда. Ну?

– Я просто водитель. Вёл автобус последние километров пятнадцать. От развилки…

– Какой развилки?

– На западе, возле болота. – Андрей лихорадочно соображал, чтобы такого наплести, чтобы отсрочить неизбежное.

– А как ты там очутился?

– Меня привезли… с завязанными глазами.

– Надо же! Какая интересная история. И кто привёз?

– Люди…

– Паша! – удар на этот раз пришёлся по локтю. Детина стоял у Смирнова за спиной и это было особенно неприятно. Невозможно предугадать, куда он нацелится в очередной раз.

От локтевого сустава боль электрическим разрядом сковала руку, плечо, через позвоночник долбанула в голову. Из глаз брызнули слёзы.

– Не играй со мной, дурачок. Я знаю, что люди, а не марсиане.

– Нез… незнакомые. Пришли ко мне ночью, сказали – «заработать хочешь?». Я в ответ – «хочу».

– Пришли куда?

– Я… я на хуторе живу, – Андрею почему-то вспомнилась бабка, от которой Татарин пригнал автобус. – Мы там с… с тёткой моей живём.

– Ладно, допустим. Видал я всяких извращенцев. Дальше давай.

Врать надо было складно. Он очень хорошо понимал, что будет дальше, если ему не удастся сплести правдоподобную версию. Его начнут просто калечить, а этого очень не хотелось.

– Я там охотничаю, скотину держу кое-какую. Иногда грузы вожу. На автобусе этом. Наверное, поэтому ко мне и пришли.

– Хутор твой где?

И правду, где? Он быстро припомнил, что рассказывал Рустам.

– Километров шестьдесят отсюда, если напрямую. На северо-запад.

«Прости меня, бабушка». Если поедут проверять, старухе не сдобровать.

– Кто пришёл?

– Не знаю… Честное слово! Не видел раньше никогда. Трое пришли. С оружием.

– Тоже мне, удивил! Кто ж здесь без оружия ходит.

– Нет, нет! – на Смирнова снизошло внезапное вдохновение, и он решил вбросить в игру крупную карту. – Не такое оружие, как обычно. Не охотничье или «калаши» какие-нибудь. Что-то новое, серьёзное.

Краем глаза он отметил, что высокий военный напрягся и потянулся вперёд.

– У одного… одного винтовка была, похоже, что снайперская. Так там прицел оптический был… здоровенный. Как труба подзорная.

– Цвета какого? – впервые обратился к нему военный.

– Кто?

– Винтовка. Приклад и ложе деревянные? Или другие?

Андрей понял, что приманка сработала. Сделал вид, что хочет ответить, но нарочито закашлялся.

Полный мужик и военный переглянулись.

– Что такое? Горло пересохло? Может, по мордасам добавить для лечения?

– Нет. – Голос военного был на удивление твёрд. – Давай-ка послушаем.

– Ну, если настаиваешь… Давай.

Толстяк вернулся к столу, уселся, потом махнул рукой своему громиле:

– Паша, дай-ка этому ублюдку воды. Пусть пока подполковник развлекается. А мы посмотрим. Может, научимся чему. А может, просто поржём.

Паша зачерпнул из эмалированного ведра воды ковшом, сунул его Смирнову под нос. Касаться щербатого края разбитыми губами было мучительно больно, но Андрей пил долго и старательно.

Тянул время.

Военный тем временем подтянул табурет, уселся в метре напротив. Высокий, крепкий, но не массивный. По комплекции скорее похож на гимнаста, чем на качка—тяжелоатлета. С виду немного за сорок, на нагрудном клапане и вправду две звезды защитного цвета. Значит, действительно офицер.

«Так это тебя прислали искать самолёт. А ты связался с наёмниками „Транснефти“. Что, совсем плохи дела в Красной Армии?».

Подполковник дождался, когда Смирнов закончит пить.

– Ещё раз опиши мне эту винтовку. Как она выглядела? Приклад деревянный? Как у СВД?

Андрей помотал головой, брызги воды вперемешку с кровавой слюной полетели в стороны.

– Нет. Не СВД и не «Тигр». Не наше ружьё. Я таких вообще раньше не видел. Приклад и ложе тёмно—серые, пластиковые наверно. И ещё крашеные сверху. Вся винтовка: и прицел, и ствол. В камуфляжные полосы.

– А как же ты разглядел, что она из тёмно—серого пластика?

– Он… мужик этот, он рядом со мной сидел. Ружьё у него прямо в руках было. Так что я рассмотрел. Там на прикладе ещё затыльник такой был. Хороший, резиновый. А пластик – видно было, что это именно матовый пластик, а сверху его в буро—зелёные полосы покрасили.

– Ладно, допустим. Винтовка самозарядная была? Ну, затвор какой – поворотный, с рукоятью, или как на «калаше»? Магазин был у неё?

– Поворотный затвор, ага. Как на карабине, только рукоять загнута вниз, в паз такой входит. Но магазин тоже был. Снизу торчал, небольшой такой. И насадка на стволе какая-то непонятная.

– Глушитель?

– Нет, не похоже. – Андрей немного начинал теряться от обилия технических подробностей, но раз уж взялся тянуть время, останавливаться нельзя. Ещё раз попытался вызвать в памяти виденные когда-то фотографии австрийской снайперской винтовки, забыл её название – а и хорошо, что забыл! Ляпни он сейчас фирму—изготовителя и модель – вся история пошла бы насмарку.

– Странная такая, продолговатая, прямоугольная. С окошечками.

Военный, как ни странно, поверил, кивнул. Пробормотал чуть слышно про себя: «Дульный тормоз. Похоже, „Штейер“ для спецопераций». Потом внимательно посмотрел в заплывшие щёлки на месте глаз Смирнова.

– Они по-русски как говорили? С акцентом или без?

– Нормально говорили. Только…

– Что только?

– Без акцента, но не по-здешнему. Местные так не говорят. Не знаю… правильно слишком, что ли. Вот, как вы.

В глазах военного зажглись огоньки.

«Ага, проглотил! Давай, заглатывай поглубже и подставляй уши».

– Ещё что можешь вспомнить? Одеты как они были?

– Погоди, полковник, дай отдышаться. Башка болит. Кружится немного. Сейчас… вспомню.

Военный бросил взгляд через плечо. Сидевший у стола толстяк только фыркнул в ответ. Офицер снова повернулся к Смирнову.

– Я не полковник. Меня зовут подполковник Михайлов, я офицер оперативно-тактического центра Генерального штаба Российской армии. Извини, что так с тобой обошлись, просто здесь не я командую.

«Ну конечно. Ты просто зритель. Как всегда».

– Твоя информация очень важна. Это вопрос национальной безопасности. Постарайся вспомнить всё как можно точнее, каждая мелочь может иметь значение. Как они были одеты, какое ещё оружие у них было?

«Сейчас, родной. Раз ты говоришь, что это вопрос государственной важности».

– Одеты-то они были как раз просто. Обычная одежда такая – для походов, охоты. Типа туристической. Только хорошая.

– В смысле?

– Добротная очень. Ну, швы все, ремни там, пряжки разные. Всё крепкое, солидное. И ткань хорошая, не шуршит. Ещё ботинки у всех троих отличные были, такие сейчас хрен где купишь.

– Названия видел какие-нибудь? На одежде, обуви? Снаряжение какое было?

– Не, не видел ни одного названия. Может, и были раньше бирки, только их спороли походу…

– Спороли? Уверен?

– Да вроде бы. У одного, того, что со снайперкой, пятно было на груди. Аккуратный такой прямоугольник, как будто там раньше нашивка была.

Похоже, военный купился с потрохами. Как всегда, залог успешного вранья – говорить то, что от тебя хотят услышать и не скупиться на детали.

– Снаряжение? Что у них с собой было?

– Рюкзаки. Тоже хорошие, как ранцы. С поясными и нагрудными ремнями. И ещё у них к передним лямкам были какие-то штуки пристёгнуты, не знаю даже, как описать. Типа дополнительных карманов, что ли. И фляжки в чехлах.

– Ладно. Ты говоришь – у остальных оружие тоже было не такое, как обычно.

– Точно. У того, что со снайперкой ходил, пистолет к ноге был пристёгнут. Только кобура не кожаная, а как будто из жёсткого пластика какого-то. И та часть пистолета, что наружу торчала, тоже пластмассовая была.

Андрей продолжал описывать снаряжение какого-то спецназа из виденного много лет назад фильма.

– У второго кроме пистолета автомат был.

– А ты откуда знаешь? – подал голос толстяк от стола: – Ты что, на досуге библиотекарем работаешь?

«Чёрт, надо бы сбавлять обороты. Этот тип опаснее и если он просечёт, что я им лапшу втюхиваю…».

– Так там магазин был внизу. Как у «калаша», тоже изогнутый. Только сам автомат подлиннее был. И тоже с оптикой. Короткий такой, пузатый прицел. И ещё цевье не сплошное, а всё в прорезях. А по бокам дорожки ещё ребристые.

Военный кивнул, явно понимая, о чём речь. Андрей, со своей стороны ощутил лёгкий укол паники: тема для вранья начинала заканчиваться. Вот опишет он сейчас воображаемого третьего – и о чём прикажешь говорить дальше? Множить детали опасно, не успеешь оглянуться, как сам запутаешься и проколешься. Тогда всё, слушать его уже не будут, пустят в ход тяжёлую артиллерию. И ещё хорошо, если это окажется электрический ток, а не клещи и ножовка. Расставаться с частями тела очень бы не хотелось.

– Эй, ты меня слышишь? Третий? Что у третьего было?

– Третий? Не разглядел я его толком. Он возле двери, в тени всё время топтался. Видел у него только дробовик в руках. Весь в камуфляжных пятнах и с рукояткой, как у пистолета. Не охотничий.

– Ладно, хорошо. Ещё что вспомнить про них можешь? Лица, внешность, волосы какого цвета?

– Не могу вот так сразу вспомнить. Обычные, вроде бы. Небритые мужики. Вроде бы тёмные, но не чёрные, не как наши кавказцы. Может быть, русые. Я в этих мастях не силён. Волосы не разглядел. Один в шапочке был, тёмной такой, вязанной. Тот, что с дробовиком у двери стоял – вообще капюшон не снимал. А третий, с винтовкой, который ко мне всех ближе был, у него на голове бандана была завязана. Камуфляжная.

– Удачно, – буркнул от стола толстяк. Подполковник Михайлов зыркнул на него через плечо, потом снова повернулся к допрашиваемому.

– Что говорили? Точно постарайся вспомнить, как можно подробнее.

– Можно мне воды ещё? Язык еле ворочается.

– Может тебе ещё пожрать принести и рюмку налить? – донеслось снова от стола. Михайлов встал и повернулся.

– Дайте ему воды. И наручники расстегните.

– Щас! Разбежался!

– Хотя бы спереди ему руки сцепите.

Толстяк побурчал недовольно, потом всё же махнул рукой.

– Паша, прицепи его к передней ножке стула. И дай ещё воды этому ублюдку, раз он так подполковнику понравился.

Детина снова зашёл Смирнову за спину, повозился, щёлкнул ключом. Левую руку отпустило из твёрдого металлического захвата.

– Руки вперёд!

Плечи затекли, пока руки были вывернуты назад, поэтому Андрей двигался медленно, преодолевая простреливающую в суставах боль. В спину немедленно последовал ускоряющий толчок.

– Шевелись!

За правое запястье его рванули вперёд и вниз. Паша—громила наклонился, защёлкнул второе кольцо наручников на передней ножке прибитого к полу стула. Левая рука осталась свободной. Ей он еле успел схватить ручку ковша с водой, который ему ткнули почти в лицо, расплёскивая воду.

Он снова постарался пить подольше, чтобы выиграть время. На что, правда, при этом рассчитывал – непонятно. Подполковник снова занял место на табурете перед ним и терпеливо ждал.

– Так, а теперь подробно расскажи мне, что они говорили. Как пришли, кем представились?

– Ну, как пришли… Ногами из леса вышли. Я за ними не следил специально. Собака загавкала, я в окошко посмотрел – трое стоят у ворот. Я им – «Чего надо?», а они в ответ – «Поработать хочешь?». Ну, по нынешним временам работой разбрасываться не принято, так что я им пару общих вопросов задал, что да почему. Они сказали, что нужен именно мой автобус.

– Кстати, мне вот непонятно, – долетел от стола голос толстяка. – У всех нормальных людей здесь грузовики, джипы какие-нибудь или трактора. Один ты, перец такой, с автобусом. Что ты на нём возишь-то?

– Всё то же самое, что и остальные. У меня салон просторный. Ясно дело, что дрова я на нём не повезу, зато если кому людей отвезти надо, то на мне это в разы ловчее сделать.

– Ну-ну. Давай, лепи дальше.

– Короче, сказали, что надо им мой автобус арендовать. И меня, чтобы порулить на некоторых участках.

– Объясняли, зачем?

– Нет. Здесь обычно никто не любопытничает. Если платят хорошо.

– А эти хорошо платили? Что предложили?

– Как обычно. Бензин, продукты, немного денег. Бензина щедро пообещали. Полный бак и ещё бочку сверху, после работы. Еды запас – мешок муки, мешок крупы, консервов разных. – Андрей сейчас рассказывал, во что действительно обошёлся бы такой найм для них самих. При условии, что водитель не алкаш и не слишком любопытен. – Денег не шибко много, ну да они мне здесь и не нужны особо. Бумагу жевать не будешь.

Подполковник быстро обернулся, толстяк у стола пожал плечами и легонько кивнул. Мол, вполне правдоподобно, так обычно здесь дела и делаются.

– Ладно. Они имена какие-нибудь называли? Друг к другу как обращались?

– Нет. Ничего не говорили. А друг к другу обращались… Посмотрят один на другого и вроде как уже поняли всё. Ни один по имени никого не назвал ни разу.

– Так. А как же ты не побоялся с незнакомыми людьми на работу подписаться?

– Как—как. Каком кверху! Ко мне очередь с предложениями не стоит, чтобы я кочевряжился. А ссаться каждый раз – с голоду помрёшь. Всё равно живёшь один раз, и подыхать тоже только однажды придётся.

– То есть ты отчаянный такой?

– Да при чём это-то? Жизнь у нас тут не настолько хороша, чтоб над ней трястись. Жив – хорошо, сдох – тоже не жалко.

Сидевший у стола грузный тип хлопнул в ладоши и фыркнул.

– Наш человек. Не знаю, врёт он или правду говорит, но наш – это точно.

– Про груз они тебе что-нибудь заранее рассказывали?

– Нет. Сказали только, что людей больных надо отвезти. Я из-за этого и согласился почти сразу.

– Добрый?

– Нет. Просто есть работа правильная и не очень.

– Это как?

– Если где-то дела закончились и хозяева своих работников в другое место продали, а тебя наняли их перевезти, то это – не очень хорошее занятие. Понятно, что мне за это заплатили и лучше уж я их отвезу в новое место, чем прежние хозяева бедолаг без еды в тайге бросят или построят в рядок на краю болота и каждому в затылок – бах! – Андрей внимательно наблюдал сквозь свои опухшие щёлки глаз за лицом военного. – И хорошо, если из ружья, а не просто обухом топора, как свинью. Так что я вроде бы в этом случае людей спасаю. Вот только помнить приходится, что везу я рабов, чего в наше время в природе как бы существовать вообще не должно. В принципе. Однако они есть, я их везу и тоже косвенно во всём участвую. Вот. А когда ко мне подходят мужики и говорят, что надо, мол, больных людей отвезти в больницу, то здесь у меня ни одного вопроса не возникает даже. Наплевать мне, кто они и откуда. Главное, что им нужна помощь и я везу их туда, где они её получат. Заодно и я, может быть, чуть чище буду себя чувствовать, если доброе дело сделаю.

– Вот как. Не ожидал я, что тебя в твоём возрасте заботит баланс добра и зла в природе.

– Это почему?

– Потому что пора бы понимать, что добро и зло – вещи относительные. Вот представь себе такую ситуацию. Есть у нашей страны враги. Решили они провести какую-то тайную операцию, диверсию, теракт. Отправили к нам самолёт с командой. Наши самолёт это подбили и он где-нибудь в тайге рухнул. И вот те из террористов, кто уцелел, решили остальных своих раненых в больницу сдать, чтобы себе руки освободить. Переодели в гражданку, погрузили в твой автобус и отправили. Ты едешь, баранку крутишь, весь из себя довольный, думаешь, что творишь доброе дело. А на самом деле вместо этого ты помогаешь врагам своей Родины, террористов поддерживаешь. Такая мысль тебе в голову не приходила?

Смирнов не ответил сразу, некоторое время рассматривал лицо своего собеседника. На душе стало мерзко и противно. Пропало всякое желание притворяться. Врать, сопротивляться, тянуть время. Выживать.

«Чёрт, не повезло. Я думал, что ты мне можешь пригодиться».

– Знаешь, подполковник Михайлов, я никогда не был высокого мнения о москвичах и военных. Наверное, тебе не стоило так далеко ехать, чтобы ещё раз его подтвердить. Ты говоришь мне про относительность добра и начинаешь нести такую чушь, как будто я сижу в советской начальной школе, а ты мне политинформацию читаешь. Мне сколько лет, по-твоему? Я все эти истории про злобных и коварных шпионов услышал ещё до того, как мне пионерский галстук повязали. Задолго до того, как твои родители тебя в проект внесли. Так что ты мне слова типа «Родина», «враги», «диверсанты» в уши не тычь. И про баланс добра и зла тоже не тебе меня учить. Я, по крайней мере, в реальном мире жил и пробовал его на вкус, пока ты в армии от жизни прятался. Что ты от меня так отпрянул? Я твою породу хорошо знаю. Такие, как ты, служить идут не потому, что там долг и честь, а за кормом и безответственностью. За тебя же всё решает командование, твоё дело под козырёк брать и исполнять, не рассуждая. Ведь приказ – это святое. Вертикаль опять же. И хорошим там быть тоже легко. Начальству не перечишь – уже молодец. Подчинённому помог – король! Мог ведь ничего не делать, ибо не положено. А раз пальцем пошевелил – всё, «отец солдатам». Чего б не быть отцом, за казённый-то счёт. Не с себя же рубашку снимаешь, не свою квартиру ростовщикам закладываешь, чтобы работникам зарплату выплатить. И жену, небось, к ногтю прижать можно, когда она тебя ремонт в квартире сделать заставляет или лишние колготки клянчит. «Не до тебя, дорогая, Родина в опасности! Баланс добра и зла не в нашу пользу, так что – извини!». А что, ты ж на государственном довольствии, от тебя ничего не зависит. Отощало государство – ничего не попишешь, надо терпеть. Разжирела страна чуток или просто наверху кому-то ссыкотно стало, так что решили лучше забрать у кого-нибудь кусок и вам скормить, чтобы в вас верность не иссякла – так сразу можно голову задрать и грудь выпятить. Хоть ты и не сделал ничего ровным счётом для своего благополучия. Только сидел на попе ровно, голову задрав, да хвостом вилял. Добро и зло для него относительны… Тоже мне, Эйнштейн от морали нашёлся! Ещё учить меня пытаешься, что в моём возрасте важно, а что нет. Пожил бы в реальном мире, давно бы уже сообразил, что единственное, что имеет значение: правильно ты поступаешь или нет. Будет от твоих действий вокруг больше добра или ты просто ещё одну лопату говна в мир вбросил. Вот и всё. А вся эта чушь про родину и врагов. Если бы вы все или хотя бы большая ваша часть помнили присягу, которую даёте, когда форму надеваете. Когда клянётесь служить народу и Отечеству. Народу, блин! И Отечеству. А служите все поголовно тому, кто корм в вашу миску подбрасывает. Даже если он иногда оказывается врагом народа и Родины похуже всех иностранных террористов и диверсантов. Почему в нормальной стране армия – это опора, которая в случае чего может зайти, хлопнуть кулаком по столу политиков и сказать: «Хватит! Что-то вы заигрались, ребята»? Почему же вы, господа офицеры, которые так любят щёки надувать и рассуждать о чести, традициях и важности, почему никто из вас ни слова не сказал, пока вас вместе со страной в навоз втаптывали? Где вы были, герои? Теорию относительности добра и зла разрабатывали?

Последние слова Андрея перекрыл громкий хохот. Сидевший у стола толстяк не просто смеялся – ржал в голос так, что под расстёгнутым разгрузочным жилетом колыхалось пузо, и из глаз лились слёзы. Военный вздрогнул, бросил на него косой взгляд через плечо, а потом снова повернулся к Смирнову. Несмотря на то, что в комнате – большой горнице деревенской избы – уже порядком потемнело из-за сгустившихся за грязными окнами сумерек, было ясно видно, что лицо его идёт вперемешку багровыми и бледными пятнами, а нервно сцепленные на груди руки с трудом удерживаются от того, чтобы не влепить хорошо поставленный, возможно калечащий удар.

– Ай, молодца! Ай, порадовал! – еле-еле смог выговорить сквозь смех толстяк. – Что за день такой удачный выдался! И слухи подтвердились, и нарушители твои нашлись. Так ведь мало этого, слышь, подполковник? Ещё и этого проходимца раздобыли! И ведь не обычный какой мужичонка, который двух слов связать не может, если одно из них не матерное. Ведь как сказал! Припечатал! Даже я так складно не умею. Ух, порадовал! Спасибо, родной. Даже извиниться перед тобой хочется за то, что Паша тебя так отмордовал. Знали бы, что ты такую речь задвинешь, ха-ха-ха! Сам виноват, что молчал-то, как баран? Надо было сразу там, у больницы, выступать начинать. Ой, не могу, щас сдохну!

Толстяк веселился совершенно искренне, военный же напротив – всё мрачнел и мрачнел. Наконец отсмеявшись, человек у стола махнул рукой.

– Ладно, спасибо, поугорали и довольно. Даже жалко, что ты нам всё наврал здесь. Наврал, наврал, не отнекивайся! И ты подполковник, обиженные глаза не делай. Развели тебя, как лоха. Я ж правильно сказал в начале – не научимся, так поржём. Спасибо за веселье, но я ни в жизнь не поверю, что этот вот краснобай – обычный таёжный поселянин, живущий в какой-то глухомани с мифической тёткой. Я тебя умоляю…

Всё ещё улыбаясь, он махнул на Смирнова рукой, но в его глазах уже начала поблёскивать знакомая холодная металлическая искра.

– Жаль, мужик. Я б тебя с собой забрал, держал бы специально, чтоб ты вояк травил. Слушай, может, всё-таки сам всё расскажешь, а? Ради человеколюбия? Чтобы баланс не пострадал? А-а, кого я обманываю! Ладно.

Он ещё с минуту рассматривал Смирнова, уже без всякой улыбки. Наконец кивнул в сторону своего подручного:

– Паша, тащи аккумулятор и пару «крокодильчиков». Поговорим предметно, а то день уже почти закончился.

– Ещё чего-нибудь захватить? – спросил тот прокуренным басом, поворачиваясь к двери.

– Да чёрт его знает. Пачкаться неохота. Ладно, кусачки возьми ещё. На всякий случай.

Паша сделал шаг к двери. Та неожиданно дрогнула ему навстречу, послав внутрь эхо отдалённого грохота. Одновременно с дверью охнули все уцелевшие стёкла в окнах, из одной рамы вылетел порядочный кусок, плашмя грохнулся об пол и разлетелся мелкими осколками.

– Что за… – все в комнате вздрогнули и встрепенулись. Паша замер на полушаге, вскинул руку к уху, из которого выходила спираль провода, другой рукой не глядя щёлкнул переключателем коммуникатора. Оконные стёкла зазвенели, задребезжали, транслируя в комнату частый глухой стук, доносящийся откуда-то.

– Атака! Атака! – Пашин бас почему-то сделался на октаву выше. – Наш броневик на въезде только что протаранила машина с взрывчаткой! Обстрел со стороны леса!

– … твою мать! – Толстяка подбросило с места, как на пружинах. – На базу сообщить немедленно! Пусть все вертушки поблизости идут сюда! Чёрт бы тебя побрал, подполковник, втравил ты нас в говно!

– Я?

– Ты, кто ж ещё? Пока ты не припёрся, у нас такого бардака не было! Так, ладно! Остаёшься здесь, сторожишь этого перца…

– Нет. Мои люди там…

– Ни хрена с ними не случится! Они в больнице, убогих сторожат, как ты велел. Я иду разбираться на месте, а ты останешься здесь, понял? Заткнись и не спорь! Этот мужик – самая важная добыча за сегодня, я это чую. Если его правильно расколоть, выясниться, что он всё знает: кто, где, что и когда. Ясно?

Военный колебался пару секунд, потом кивнул.

– Сколько человек тебе нужно в помощь?

– Да я и один…

– В жопу ты пойдёшь один! Ты и ты! – толстяк ткнул пальцем в двух своих бойцов. – Останетесь здесь, присмотрите за подполковником и этим… говоруном. Остальные – за мной. Паша, ты ведёшь.

Детина взял автомат наизготовку, левой рукой распахнул дверь в сени, выглянул из-за косяка, потом шагнул наружу из комнаты, делая поднятой левой ладонью знак следовать за ним. Цепочкой быстро потянулись остальные, толстяк шёл в середине. Через дверной проём было видно, как распахнулась входная дверь, и в сени хлынул рассеянно-жемчужный свет поздних серых сумерек. Поток света несколько раз перечеркнули тёмные силуэты и дверь закрылась. Оставшиеся два наёмника «Транснефти», не дожидаясь команды, разошлись к двум смежным стенам, заняли там позиции у окон. Подполковник Михайлов проследил за ними взглядом, сам прикрыл дверь в сени и встал на полпути между ней и пристёгнутым к стулу Смирновым. Подтянул на голову гарнитуру:

– Сержант, доложите обстановку.

Стоял, склонив голову и вслушиваясь в то, что говорили ему в наушник, закрывавший левое ухо. Андрей следил за всеми троими и мучительно соображал, что бы такого предпринять. Может, не стоило доводить военного до белого каления?

В дверь постучали. Четыре головы повернулись в её сторону.

– Кто?

В ответ ни звука. Подполковник медленно опустил, увёл за спину висящий на трёхточечном ремне автомат, откинул клапан на кобуре. Переглянулся с наёмниками. Те уже держали дверь на прицеле. Михайлов сделал им предостерегающий жест, вытянул из кобуры и поднял на уровень плеча пистолет.

«Действительно профессионал. Понимает, что в ограниченном пространстве от короткого ствола больше толку».

Снова короткий, в два удара, стук.

Михайлов, уже ничего не спрашивая, попытался проскользнуть наискосок перед дверным проёмом, чтобы занять позицию за косяком. Мягким шагом, на полусогнутых, напружиненных ногах. Один шаг, второй…

Старая половица вызывающе заскрипела под ногой подполковника, когда он оказался прямо напротив двери. Та в ответ словно взорвалась ему в лицо. Дверной полотно выдралось со старых петель и влетело в комнату, увлекая за собой обломки брусков косяка, декоративных планок и целое облако пыли, щепок и трухи. Дверь с размаху треснула Михайлова по лбу, который он не успел закрыть руками, сбила его с ног, накрыла и придавила собой. Тут же в дверном проёме в облаке пыли случилось какое-то короткое движение, и в комнате возник небольшой продолговатый цилиндр. Ударившись о грохнувшуюся на военного дверь, он подпрыгнул и, кувыркаясь в воздухе, полетел по дуге в середину комнаты. Смирнов в долю секунды сообразил, что сейчас произойдёт и попытался повернуть голову в сторону, поплотнее закрыв глаза. Жаль, что уши не зажмуришь и не отвернёшь. В комнате грохнуло так, что пропали все звуки, кроме болезненного противного писка. Даже сквозь закрытые веки глаза ощутили вспышку неистового белого цвета. Тело окатила лёгкая ударная волна, а потом, сразу за ней – ещё несколько волн поменьше, как будто в комнате происходило какое-то быстрое движение, разобрать характер которого было невозможно из-за временного выхода из строя основных органов чувств. Правда, вспомогательные тактильные сигналы сообщили через босые ступни, что на пол упало сначала несколько мелких предметов, а потом два очень больших и тяжёлых. После чего по полу пробарабанили несколько разнообразных толчков – лёгкие, совсем немного средних и весомые. Последние докатились до Смирнова, кто-то схватил и потряс его за плечо. Он поднял голову, открыл глаза. Прямо на него смотрело лицо Серёги Новикова с встревоженными глазами и беззвучно двигающимся ртом. Он явно что-то спрашивал, только уши Андрея пока ещё не пришли в рабочее состояние. Он отмахнулся левой рукой от Сергея, схватился за нос, зажал ноздри и с усилием подул в него. В ушах с мерзким писком что-то хрустнуло и как сквозь воду стали пробиваться звуки из внешнего мира.

– Шеф, ты как? В порядке? Крепко они тебя?

Смирнов потряс головой, словно пытаясь вылить из ушей несуществующую воду.

– Ничего, терпимо. Отцепи меня от этого поганого стула.

Новиков тем временем уже резал ножом пластиковые хомуты, которыми ноги Андрея были привязаны к ножкам стула. Заметил наручники, бросил коротко в сторону:

– Лёшь, ключи поищи.

Андрей наконец-то осмотрелся. Два наёмника «Транснефти» лежали там же, где стояли перед тем, как раздался стук – рядом с окнами. Возле одного из них присел на корточки Лёша, невозмутимо и деловито обшаривая карманы. Рядом с ним на полу лежал пистолет с цилиндром глушителя на стволе. Возле развороченного дверного проёма стоял ещё один из ребят, Витя—сварщик, прижавшись плечом к стене и выглядывая наружу с автоматом наизготовку.

– Держи. – В пыльном воздухе блеснула металлическая искорка, и Серёга ловко поймал брошенный ключ. Быстро расстегнул наручники.

– Ты как, идти можешь?

– Попробую, если недалеко.

Смирнов попытался подняться на ноги, покачнулся, замычал непроизвольно сквозь опухшие губы – растоптанные мизинцы горели огнём.

– Ладно. Сапоги мне подай.

Лёша тем временем закончил возиться у одного трупа, стянул с него разгрузочный жилет с амуницией и снаряжением, набросил на себя, взял автомат и пошёл ко второму дохляку. Андрей, матерясь сквозь зубы, натянул носки и теперь пытался всунуть ноги в кирзачи. Получалось хреново, но осторожничать было некогда. Выдохнул, стиснул зубы и потянул за голенище. Раз! От боли в мизинце потемнело в глазах.

«Вот ведь сучень какой!»

Несколько глубоких вдохов и второй сапог. По правой ноге ему толком потоптаться не успели, поэтому здесь было просто больно. Очень больно, но всё-таки терпимо.

Так. Теперь попробуем встать ещё раз. Собираем волю в кулак – подъём! Ничего, вроде терпимо, особенно если наловчиться весь вес переносить на внутреннюю часть стопы.

– Лёша, оставь его, уходим. Автомат мне только подай.

– А с третьим что? – Серёга указал взглядом на лежащее под выломанной дверью тело.

– Наплюй. Некогда.

– Тогда пошли.

Протопали к выходу. Серёга осторожно выглянул на улицу.

– Чисто.

Выскользнули в мутные пасмурные сумерки. Поздний вечер, часов уже около десяти, наверное.

Дом оказался тем самым заброшенным, что встретил их в середине дня, когда они только въезжали в Екатериновку. Но бежать вдоль дороги нельзя, её наверняка кто-то перекрывает, несмотря на то, что с другой стороны села доносится грохот стрельбы и поднимается столб жирного чёрного дыма. Новиков взмахом руки показал через задний двор, повалившийся забор и огороженный изгородью из жердей выгон в сторону леса.

«Туда».

Метров сто, не меньше. А то и все сто пятьдесят.

«Вот зараза».

– Пошёл.

Первыми двинулись Лёша с Витей, легко добежали до поваленного забора, присели там в лопухах, выставив в разные стороны стволы автоматов. Следом тронулись Смирнов с Новиковым.

Бежать было тяжело. Болели не только разбитые стопы – всё тело. Дыхания не хватало, поэтому, добежав до ребят, Андрей уже пыхтел, как паровоз.

– Шеф, может, ты автомат бросишь?

Он только покачал головой. «Хватит на сегодня чувства беззащитности».

– Дальше идём все вместе. Но только в кучу не сбивайтесь. Интервал три метра. Готовы? Пошли!

Как всегда, когда плывёшь или бежишь к какой-то цели, приближается она совсем не спеша. Хорошо хоть скотина, пасшаяся на выгоне, через который они двигались, успела сожрать всю высокую траву. Было видно, куда шагать и стебли не опутывали ноги.

Ноги.

Андрею казалось, что в сапоги кто-то насыпал угли. Разбитые пальцы опухали, раздувались, заполняли собой всё пространство внутри обуви, бились, тёрлись о грубую кожу.

«Терпи, ещё немного».

Они преодолели половину расстояния до глухой стены леса, когда сзади донёсся крик. И почти сразу над головой зажужжали какие-то совершенно неуместные в это время дня пчёлы. Следом прилетел характерный сухой стук автомата.

– Пригнулись, пригнулись! Россыпью! Зигзагами! Шевелитесь, мы уже близко!

Смирнов сунулся было пригнуться, но не удержал равновесия, поехал на коленях по траве, чуть не повалился на бок. Заметил краем глаза, как Сергей в паре метров от него разворачивается на ходу, припадает на одно колено и выпускает назад несколько коротких очередей. Рукоять затвора дёргается туда-сюда, выплёвывая кувыркающиеся гильзы.

Подбежал Витя, подхватил под руку, помог подняться.

– Давай, давай, пошли!

Крики сзади умножились, в шум откуда-то вплёлся звук работающего мотора. На пару с Витей они пробежали ещё десяток метров. Мимо Лёши, который теперь по другую сторону от них развернулся и посылал назад широкий веер пуль.

Новиков догнал их, подхватил Андрея под руку, практически поволок за собой. До леса осталось метров тридцать, не больше.

Сзади раздался грохот, следом рёв мотора. Смирнов оглянулся на бегу. Проломив остатки забора, с заднего двора заброшенного дома вылетел бронированный вездеход, снёс изгородь выгона, врезался колёсами в мягкую травянистую почву. В разные стороны полетели комья рыхлой земли, пучки травы. Верхний люк броневика открыт, позади пулемёта из стороны в сторону мотается торс человека, пытающегося навести в их сторону длинное смертоносное дуло.

«Не успеем, мать твою!».

Он снова посмотрел вперёд, на совсем близкое сплетение ветвей, листвы и еловых лап. Витя уже почти добежал до него, развернулся, встал, как Серёга, на одно колено и выплёвывает назад из ствола автомата короткие сизые облачка выстрелов. Сам Новиков тащит его вперёд, уже почти несёт, матерясь и ругаясь в голос. Где-то сбоку проскакивает юркая Лёшина фигурка, на ходу роняющая под ноги пустой магазин.

«Не успеваем. Ему одной очереди хватит, чтобы нас…»

Впереди и чуть правее среди веток что-то мерцает, раздаётся громкий хлопок и почти сразу из-за спины доноситься звук удара металла о металл. Мотор броневика издаёт рычание в новой тональности, потом захлёбывается, на несколько секунд его перекрывает частый стук пулемёта, но басовито гудящие пули уходят значительно выше их голов, секут лес на уровне примерно второго этажа. Почти сразу в лесу грохает второй выстрел и Андрей едва успевает оглянуться, чтобы заметить, как пуля высекает сноп искр, рикошетя от прикрывающей пулемётчика бронированной крышки люка. Наёмник с завидной быстротой ныряет внутрь броневика, который свернул с траектории погони за беглецами и стоит, издавая вместо нормального звука работающего мотора коктейль из прерывистого рычания, звона шестерней и хруста. Дверцы со стороны, противоположной лесу, распахиваются, два или три человека выпрыгивают наружу и готовятся открыть огонь, прикрываясь машиной. Но внезапно примерно в пятидесяти метрах от беглецов из леса начинает бить пулемёт, накрывая машину преследователей частой очередью, выбивающей из земли фонтаны земли, мусора и с визгом крошащей бронированное стекло. По затылку хлещут ветки, вокруг темнеет и Андрей успевает повернуть голову ровно для того, чтобы увидеть, как все целыми и невредимыми ныряют в лес.

«Успели».

Они не останавливались ещё долго. Сразу после того, как ветви сомкнулись за их спиной, все звуки стали глухими и вязкими. Стук пулемёта доносился как будто за несколько километров. Потом, когда он стих, справа раздалось несколько винтовочных выстрелов – далёких, словно они слышали их из-под воды. Следом, спустя какое-то время, позади них по деревьям застучало крупным горохом. Это осмелившиеся высунуть нос наёмники вымещали свой испуг и злость на ни в чём не повинном лесе. По дороге парни куда-то постоянно убегали. Сначала, после того, как отстучал пулемёт, вбок нырнул Лёша. Потом Витя-сварщик перекинулся парой слов с Новиковым, свернул в сторону и пропал за деревьями. Серёга же продолжал тянуть с собой Смирнова, явно чётко зная, что происходит, и куда они направляются.

Неизвестно, сколько пришлось пройти – может, полтора километра, а может и все три. Андрею уже начало казаться, что ноги у него вот-вот отвалятся или через края голенищ польётся кровь, но тут они вышли к крошечной сухой полянке у подножия здоровенного валуна, принесённого в своё время северными ледниками. Лес вокруг него по-прежнему смыкался кронами в вышине, надёжно закрывая от обзора с воздуха, но под самой наклонной глыбой образовался небольшой пятачок открытого пространства. В глубине его, у самого камня, лежали несколько рюкзаков.

– Пришли. – Серёга указал Смирнову на рюкзаки. – Давай, садись туда спиной и ноги вытягивай.

– Расскажи лучше, как дела.

– Заткнись и сядь. Сейчас люди вернуться и всё расскажут.

Андрей медленно, осторожно опустился на землю, привалился спиной к прохладному камню. Новиков присел рядом, подложил один из рюкзаков ему под поясницу. Из другого выудил гладко обструганную деревянную палочку, протянул Смирнову.

– На, зубами зажми. Сапоги снимать будем.

Андрей послушно вцепился зубами в деревяшку, на всякий случай зажмурился.

Оказалось, всё не так страшно. Доля секунды дурманящей острой боли – раз и два. С носками Новиков париться не стал – просто разрезал их ножом сверху донизу. Удивительно осторожными для своих огромных ручищ движениями ощупал ступни.

– Да вроде бы ничего смертельного. До свадьбы заживёт.

– Пошёл ты… со своей свадьбой. – Андрей понял, что смертельно, безмерно, невозможно устал. – Где остальные? Кто нас прикрыл?

– Коля за больницей наблюдает. Часть шухер наводила на другом конце деревни, чтобы внимание отвлечь. Пришлось старый джипок расхерачить о броневик «Транснефти», чтобы грохоту побольше вышло. Татарин теперь расстроится, неделю со мной говорить не будет, ты ж его знаешь.

– Никто не пострадал? Из наших?

– Понятия не имею. Лёша проверять пошёл. Надеюсь, что обошлось. У нас же получилось, хоть мы ягодицами на виду у всех сверкали.

– Дуракам везёт, как же. Кто из лесу стрелял-то?

– Ну, из пулемёта ясно кто – рыжая. Должна, кстати, подойти скоро. – Разговаривая, Новиков смазал ступни Андрея чем-то холодным с острым спиртовым запахом и теперь начинал накладывать тугую повязку.

– Это я догадался. Я вот только не помню, чтобы мы брали с собой снайпера.

Серёга на секунду поднял глаза, глянул на него как-то странно, а потом снова вернулся к бинтам.

– Знаешь, я тоже так думал. А тут – поди ж ты!

За деревьями хрустнуло. Шумно так, нарочито. Новиков оглянулся, ловко подтянул автомат, вскинул его на уровень глаз. Негромко, с переливом свистнул. В ответ из-за деревьев донеслось два таких же свистка, после чего, уже не таясь, захрустели ветки.

Первым из совсем уже сгустившихся лесных сумерек появился Виктор. Улыбался до ушей, а вместо автомата держал наперевес ручной пулемёт с коробчатым магазином.

– Нормально? – спросил его Сергей. Тот в ответ только кивнул. Следом за ним из-за деревьев вышла коренастая молодая женщина среднего роста. Из-за плеча у неё торчал ствол автомата, а на сгибе локтя левой руки висел на ремешке, подобно лукошку с ягодами, старый потёртый спецназовский шлем—бронесфера. Из-под надетой задом наперёд бейсболки торчала рыжая чёлка, правда не такая яркая в полумраке. Не то, что днём.

Последним появился высокий мужик средних лет в кепке с длинным козырьком, отбрасывающим тень на лицо. На его полусогнутой правой руке привычно, как влитая, покоилась снайперская винтовка. С левого бока под мышкой покачивался на ремне кожух бинокля. Подойдя к валуну, мужчина снял кепку и помахал ей перед лицом, отгоняя комаров.

– Пастор? – если бы не опухшие губы, челюсть у Андрея отвисла бы значительно ниже.

– Вот и у меня примерно такая же реакция была, – отметил Серёга.

– Я рад, что вы живы, – просто сказал пастор Майер.

– Но, пастор! Клаус… Меньше всего я ожидал вас увидеть в таком… качестве.

Майер спокойно уселся, пристроил винтовку так, что она легла стволом ему на плечо, причём вместе – Клаус и ружьё – являли собой вполне гармоничную картину, как будто давно знакомы.

– Знаете, я ведь говорил вам, что служил в армии. И потом, как мне кажется, вы не до конца понимаете значение слова «пастор».

– Это вы к чему?

– Видите ли, «пастор» очевидно означает «пастырь», пастух. Но не забывайте, что долг пастуха – это не только направлять своё стадо. Нужно ещё уметь защищать его от волков.

 

Глава 21

В принципе, Карлу нравилось водить машину. Не сказать, что в детстве он мечтал стать шофёром, вовсе нет. Научился этому навыку, как большинство сверстников, в шестнадцать лет, получил ученические права. Пережил обязательный возрастной гормональный кризис, когда сжигающий изнутри тестостерон провоцирует интерес ко всему крутому – крутому на самом деле с точки зрения девушек, а большинству парней просто нравится то, что нравится девушкам, потому что если у тебя есть то, что им нравится, то они у тебя будут. В смысле, девушки. Которым нравятся крутые мотоциклы и спортивные машины. Не потому, что они понимают красоту и гармонию технических решений, лежащую в основе их конструкции. Просто на фоне клёвой техники даже не самая симпатичная девчонка будет смотреться круто. А поскольку главная валюта современности – это внимание, то получается неизбежная цепочка: крутым девчонкам нравятся крутые тачки, а крутые тачки нравятся крутым парням, иначе у них не будет крутых девчонок. Такой вот змей Уроборос, грызущий собственный хвост до тех пор, пока естественный ход вещей не разобьёт парней и девчонок на более-менее устойчивые сочетания, в которых вопросы крутизны внезапно оказываются вовсе не самыми важными. Ну и попутно отсеяв в категорию брака всё то, что не исправить никакими самыми крутыми машинами и побрякушками. Только не того брака, которым называют семью, а в то помойное ведро, куда ссыпается бесполезный для общечеловеческого прогресса мусор.

Переболев, таким образом, обязательной подростковой тягой к внешнему лоску, Рихтер угодил в армию, где по роду занятий его научили, как действительно надо водить машину. А поскольку ничто не доставляет человеку большего удовольствия, чем то, что он умеет делать хорошо, то и Карл получал от вождения свою порцию радости. Если для этого были подходящие условия и настроение.

Сейчас, однако же, ни условия ни настроение моменту не соответствовали.

Приземлившись в аэропорту Балтимора, он получил из родного кризисного центра большую порцию свежей информации, в том числе окончательные, подтверждённые пятикратной проверкой координаты финальной точки маршрута рейса NP412. Плюс целый ворох архивных карт и спутниковых снимков этой местности, вплоть до самого последнего момента, после которого русские наглухо закрыли над собой небо. Для анализа и усвоения такого объёма информации ему бы сейчас идеально подошло заднее сиденье роботакси, но, то ли кто-то в штабе затупил, то ли машин и вправду не было, только в результате Карла ждал на стоянке обычный «Додж Дарт» цвета тёмно-серого перламутра. Этот оттенок замечательно гармонировал с ненастным небом над головой. Рихтер с робкой надеждой заглянул в салон. Увы, модель оказалась старого выпуска и требовала непременного наличия управляющей прокладки в лице самого Карла.

Он чертыхнулся, забросил вещи в багажник, запер машину и вернулся в аэропорт. Взял в кафе большой стакан кофе, выбрал столик в углу и постарался максимально внимательно просмотреть все документы. Быстро, но тщательно. Как сканер. Этой методике его тоже обучили в своё время на службе в разведке Сухопутных войск Бундесвера. «Расслабленное впитывание». Специальная техника, когда вместо того, чтобы стараться сознательно зафиксировать максимальное число деталей, ты просто определённым образом настраиваешь своё сознание и потом просматриваешь то, что нужно запомнить. Естественно, тоже по особой методике. Человек непосвящённый такие вещи воспринимает обычно как фокусы и шарлатанство, но на самом деле это действительно работает. Почему, да как – дело десятое. Так есть, этому можно научить и это можно использовать. Для военного человека такой аргументации вполне достаточно.

Потом он сел за руль и отправился в путь. Вокруг Балтимора, чтобы выбраться на Мемориальный хайвэй Джона Ф. Кеннеди, по которому вдоль западного берега Чесапикского залива его путь лежал в самый дальний северо-восточный угол штата Мэриленд. Туда, где, немного не доезжая до знаменитой «столицы тайных свадеб» Элктона и южнее небольшого Норт-Иста, находилась конечная цель его поездки.

«Поместье» оказалось непримечательным двухэтажным кирпичным домом в глубине аллеи. Низкий заборчик имел исключительно декоративный вид– при желании его перешагнул бы даже десятилетний ребёнок. Ажурная калитка в обрамлении кованой арки, увитой неведомым ползучим растением, была раза в три выше. Рихтер припарковал машину на краю широкой разворотной площадки, засыпанной гранитным гравием. Внимательно посмотрел на себя в зеркало, поправил воротник рубашки и галстук. Вышел из машины, достал с вешалки в задней части салона китель, надел, застегнул все пуговицы. Ещё раз осмотрел себя спереди, машинально одёрнул полы. Пошёл к калитке, мелкие камушки поскрипывали и хрустели под подошвами. Не успел он протянуть руку к кнопке звонка, как дверь дома распахнулась, и на пороге появилась опрятная и худощавая пожилая женщина в джинсах и свободном свитере.

– Здравствуйте, офицер!

– Добрый день, мэм!

– Скорее уж вечер! Чем могу быть полезна?

– Я – майор Карл Рихтер. Звонил вам сегодня…

– Ах да, конечно! – женщина спустилась с крыльца к калитке, открыла её и протянула для приветствия руку с удивительно ухоженными для её возраста кожей и ногтями. По тонкому запястью скользнул изящный золотой браслет в форме переплетённого растительного орнамента. – Я – Марта Голдберг. У вас ведь дело к Питеру, верно?

– Да, мэм. Я здесь пролётом с западного побережья и мне очень важно переговорить с вашим мужем.

– О, Карл, прошу вас! Перестаньте называть меня «мэм», иначе я буду обращаться к вам «майор Рихтер». Зовите меня просто – Марта. Хорошо?

Майор Рихтер кивнул.

– Прекрасно, прекрасно. То, что у вас важный разговор, я поняла сразу. Ещё утром, когда позвонила ваша начальница. Как её зовут?

– Директор Нойманн?

– Нет, Карл, ну что вы. Она же женщина, у неё должно быть имя. Должность – это так, ерунда, придуманная мужчинами, чтобы было удобнее структурировать общество.

– Анна. Анна-София Нойманн.

– Именно. Он так и сказал: «Звонила Анна. Это важно».

За разговором они прошли в дом и оказались в гостиной. Опираясь на его внешний вид, Карл предполагал увидеть здесь классическую аристократическую обстановку Восточного побережья – фамильную массивную мебель, деревянные панели из полированного дерева. Однако интерьер оказался выдержан в стиле строгого, аскетичного и лёгкого хай-тека. Всё светлое, продуманное, удобное. Заметив его удивление, Марта Голдберг усмехнулась:

– Вы думали, что у нас тут старина в духе «Лиги плюща»? Нет, знаете ли, этого я наелась, пока была профессором в Йельском университете. Для дома мне всегда хотелось чего-то более привычного. – Она хихикнула совершенно неподходящим её возрасту образом. – А поскольку моя специальность – биохимия, лабораторный стиль мне всегда был ближе. Однако простите. Вы же здесь не для экскурсии. Идёмте.

Она повела Карла к задней части дома.

– Вы знаете, после того, как позвонила ваша начальница, Анна, Питер расстроился и очень сильно задумался. К счастью, после того, как он оставил работу в Госдепартаменте, такое с ним случается всё реже. Но на этот раз… Он молчал почти полдня, а потом сказал, что ему надо прогуляться.

Они вышли через заднюю дверь. За домом раскинулся небольшой парк с лужайками, подстриженными кустами, увитой плющом беседкой и змеившимися в разных направлениях дорожками, вымощенными плитами серого известняка. Сквозь заросли на дальнем конце угадывался блеск воды.

– Питер сейчас у ручья. – Марта указала направление рукой. Золотые листочки её витого браслета блеснули искрами в лучах прорвавшегося сквозь облака солнца, клонившего к горизонту. Вторник и вправду вышел совсем куцым. Огрызок, а не день. – Наверное, делает вид, что ловит рыбу. Идите по этой дорожке, выйдете как раз к причалу. А я пока приготовлю ужин. Нет, даже не пытайтесь. Отказываться бесполезно.

Она повернулась и ушла в дом.

Указанная Карлу дорожка привела его к тенистому проходу в кустарнике. Заросли были неширокими, но по чьему-то замыслу тропинка делала изгиб в самой их середине. Так, что ни дом с берега, ни берег от дома не были видны напрямую.

По ту сторону кустов дорожка упиралась в лодочный сарай, выкрашенный в тёмно-красный цвет. Кажется, дизайнеры называют такой оттенок «викторианским красным». При чём тут королева Виктория, Карл не имел ни малейшего понятия. Как большинство военных, он гораздо лучше различал нюансы зелёного.

За сараем над берегом ручья выдавалась небольшая деревянная пристань на сваях. По одной стороне помоста шли перила, покрытые белой краской, по другой торчали в ряд четыре столбика, игравшие роль причальных кнехт. Дальний конец причала завершали столб с фонарём и дощатый щит с парой оранжевых спасательных кругов. Там же в разные стороны топорщились несколько держателей для удочек. Из двух прямо сейчас торчали длинные гибкие удилища. Правда, на одном леска даже не была размотана, а на второе сидевший рядом с удочками человек даже не обращал внимания. По крайней мере, смотрел он совсем в другую сторону.

Мужчине было за шестьдесят, может быть даже около семидесяти. Промахнуться на пять—десять лет при попытке оценить возраст человека на этом жизненном этапе – проще простого. Несмотря на то, что он ссутулился в плетёном кресле, положив подбородок на руки, домиком опиравшиеся на колени, было ясно, что он высок, за метр восемьдесят. И при этом сохраняет хорошую физическую форму, что, в общем-то, было не удивительно для этого социального слоя. Образованные и обеспеченные люди обычно гораздо более уважительны к своему телу.

Карл дошёл уже примерно до середины причала, когда Питер Голдберг услышал его шаги. Спина под вельветовым пиджаком слегка вздрогнула, он выпрямился и широко, всем телом обернулся.

– Добрый вечер, сэр.

– Майор Рихтер?

– Да, сэр. Ваша жена сказала, что вы здесь.

– Здравствуйте. Как доехали?

– Хорошо, спасибо. Извините, что беспокою вас…

– Ерунда, у меня сейчас масса свободного времени. Как поживает Анна Нойманн?

– Спасибо, сэр, насколько знаю, у неё всё великолепно.

– Не нужно называть меня сэр, майор. Можно просто Питер. Или мистер Голдберг, если уж вы так привыкли к официальности. Как Анна выглядит в качестве руководителя?

– По-моему, она прекрасно справляется… мистер Голдберг. Её очень ценят в командных структурах НАТО.

– О, не сомневаюсь. Ещё когда мы с ней только познакомились, её выделяли среди других многие качества. Особенно то, как она умела слушать. Но, я полагаю, вы здесь не затем, чтобы мы обсуждали за глаза госпожу Нойманн?

– Нет. Госпожа Нойманн настоятельно рекомендовала мне встретиться с вами. Надеялась, что вы сможете оказать нам помощь в сложившейся кризисной ситуации.

– И какую же помощь вы рассчитываете от меня получить… извините, но Анна не назвала мне вашего имени…

– Карл. Карл Рихтер.

– Хорошо, Карл. Повторю свой вопрос – чего вы ждёте от нашей встречи? Я давно в отставке, у меня нет действующих связей в правительстве, никакие ниточки я потянуть не смогу, даже если бы и хотел это сделать. За текущей обстановкой специально не слежу, скорее, просто обращаю внимание по инерции. Чисто факультативно. На эту встречу я согласился во многом из ностальгических побуждений, в знак симпатии к вашей нынешней руководительнице. Но думаю, вы приехали сюда из Балтимора не затем, чтобы слушать мои воспоминания о днях нашей совместной работы. Поэтому скажите мне – и это очень важно – на что рассчитываете вы, майор Рихтер? Мой личный опыт подсказывает, что большинство проблем современного мира происходят оттого, что стороны разговора перед началом не смогли или не захотели определить для себя, а потом сформулировать собеседнику, что именно они хотят обсудить и на какой результат рассчитывают. В итоге вместо желаемого получают некое невнятное месиво, чувство раздражения и сожаление о потраченном времени. И чаще всего трансформируют потом свой негативный опыт в ненависть по отношению к бывшему собеседнику. Хотя чаще всего тот ни в чём не виноват. Мы ведь не умеем, да и не должны угадывать мысли и желания других, верно? Итак? Что скажете?

Карл опёрся левой рукой на перила, слегка побарабанил пальцами по потрескавшейся под несколькими слоями краски поверхности деревянного бруса. Действительно, на что он рассчитывает? Всю дорогу он прокручивал в памяти карты и снимки района катастрофы и постоянно ловил себя на мысли, что занимается планированием поисково—спасательной операции. А ведь такой возможности у него нет. И не будет.

– Честно говоря, мистер Голдберг, я вообще не имею понятия, как мне подступиться к этой ситуации. Что вам рассказала директор Нойманн?

– Не очень много. Сказала, что самолёт по ошибке залетел на территорию России и исчез. Что вам поручено его найти. И что она рассчитывает на мой опыт работы и знание русской специфики.

– Она уточнила, какой это был самолёт?

– Да. Пассажирский. Имейте в виду, будь это военный инцидент, я не стал бы с вами встречаться. Армейские и шпионские игры меня не интересуют.

– Анна рассказал об обстоятельствах этой… «ошибки»?

– Нет. И ваша пауза намекает мне, что всё чуточку сложнее, так? Послушайте, майор, почему бы вам не взять вон то кресло из-под навеса, присесть рядом со мной и не рассказать мне по порядку всё об этом деле? Ну, кроме тех вещей, за разглашение которых вас могут разжаловать и посадить в тюрьму?

Карл так и поступил. Следующие полчаса они просидели бок о бок над тихонько плещущей водой, на поверхности которой всё ярче и желтее сверкали блики от спускающегося к горизонту солнца. Майор обрисовал все основные события и детали происшествия, умолчав только о некоторых вещах, вроде взлома «НАПС». Этот факт он заменил версией о хакерской атаке на систему навигации конкретного самолёта. Питер Голдберг заинтересовался было этим моментом, спросил – возможно ли такое? Правда, почти сразу перепрыгнул на вопрос «кому это могло быть выгодно?», но здесь Карл остановил его и сформулировал задачу, которую перед ним поставила Анна: найти самолёт, установить судьбу пассажиров и экипажа, предложить меры по эвакуации. Последнее при наличии выживших, разумеется. После того, как он закончил рассказывать, уже Голдберг задумался, замолчал на несколько минут, опершись локтями на колени и уложив подбородок на сплетённые в замок пальцы.

Вдоль русла ручья со стороны залива подул прохладный ветер. По воде побежала частая и мелкая рябь. Откуда-то сверху вынырнула чайка, спикировала вниз, вспорола клювом на лету поверхность ручья, выхватила из него мелкую рыбёшку, взмыла обратно в небо. Тут же сбоку к ней метнулась вторая птица, с громким пронзительным воплем попыталась отобрать добычу, но промахнулась.

– Скажите, майор, что вы знаете о России? – заданный вопрос был неожиданным и, пожалуй, чересчур академичным, но при этом вполне соответствовал задумчивому виду Голдберга, следившего прищуренными глазами за полётом двух белых птиц.

Карл не нашёлся, что ответить. Его собеседник почувствовал неловкую паузу, отвлёкся от неба, посмотрел на майора и усмехнулся.

– Простите, Карл. Это был как раз пример плохо сформулированного и потому бессмысленного вопроса. Спрошу по-другому. Как давно вы занимаетесь этим направлением?

– Строго говоря, не могу сказать, что Россия – это моя специализация. Но если говорить о датах… В центр я пришёл работать во время украинского кризиса.

– Которого?

– Которого? А, понимаю! Того самого, когда был полный фейерверк.

– Ага. Понял. А до того вы как-то касались русской тематики?

– Боюсь, что нет. Не глубже общих обзоров. До этого моей специализацией были Балканы, потом Турция. Ну и вся эта заварушка на Ближнем Востоке – Сирия, Ирак, курды.

– Понятно. Тогда давайте я вам сделаю небольшой, так сказать, «общий обзор». Просто, чтобы стали ясны те рекомендации, которые я осмелюсь дать в итоге. Конечно, можно было бы поступить лаконичнее и сказать просто: делайте так и так. Но поскольку человек существо сложное и нуждается в осознании смыслов происходящего… В общем, слушайте.

Для понимания того, как мы дошли до такой жизни в отношениях с русскими, нам надо бы вернуться к временам, когда собственно всё начиналось. Правильно, в начало девяностых. Говорить о более раннем периоде Советского Союза бессмысленно, тогда всё было по-другому: политика, структура отношений, да что там – сам мир был другим. А вот в конце девяносто первого началась новая история.

Кстати, хотите небольшое отступление? Просто чтобы понимать, что русская проблема могла быть решена один раз и навсегда, но это шанс оказался упущен. А вся последующая суета была неуклюжей и абсолютно бессмысленной попыткой добиться того же самого другими средствами. Для наглядности, вот вам параллель из жизни. Допустим, в молодости у вас есть женщина, которой вы страстно хотите обладать. И как-то судьба подбрасывает вам шанс получить её – решительно и сразу. Жениться на ней, переехать и жить вместе, взять на содержание – неважно. Кстати, я буду признателен, если моя фраза про «взять на содержание» останется между нами. Вернёмся к теме. По каким-то причинам вы этот шанс профукали. Скорее всего, просто струсили. Ваши дороги расходятся, женщина учится жить сама, совершает какие-то своими ошибки, но в итоге худо-бедно становится на ноги. И даже приобретает некий общественный вес. Со временем вы понимаете, что общение, взаимодействие, любая связь с этой женщиной вам по-прежнему нужны и важны, поэтому начинаете её всячески домогаться. Иногда пытаетесь задобрить, иногда подкупить – неважно, её саму или подсунув шоколадку её детям. А временами пробуете даже запугать. Но вместо желаемого получаете в ответ совсем не ту реакцию, на которую рассчитывали. Вместо благодарности, доверия и любви это, скорее всего, последовательно будет: недоверие, подозрительность и раздражение. А если в процессе вашего назойливого ухаживания выяснится, что вы ещё и гадость какую-то сделали, например, отравили её собаку, чтобы создать иллюзию беззащитности, то надежд на нормальное общение у вас практически не останется.

Так вот, возвращаясь к России. Был уникальный шанс в декабре девяносто первого, когда жаждавший личной власти Ельцин решил избавиться от мешавшего ему Горбачёва простым и незатейливым способом – просто выдернул из-под него президентское кресло. Точнее говоря, кресло он ему оставил, а вот страну, к которой оно прилагалось – убрал. Так вот. Тогда был первый и единственный случай, когда была нарушена вся структура управления и обороны, а грозная Советская Армия в полном составе оказалась выброшена за границу своей формальной присяги, поскольку исчезло государство, которому эта присяга приносилась. Вот в эти несколько дней можно было сделать всё, что угодно – вплоть до ввода войск. Под любым предлогом. Обеспечение безопасности ядерного оружия. Дружеская помощь народам бывшего Советского Союза для обеспечения стабильности на время проведения демократических реформ. Поддержка новых независимых либеральных правительств. Любая формулировка была бы приемлема на волне эйфории. Тем более что нищую в массе своей бывшую советскую элиту тогда можно было довольно дёшево купить. Оптом. И взять территорию под контроль через управление её руководством.

– Серьёзно? – Карл просто не мог удержаться. – Такой план действительно мог быть реализован?

– Конечно. У нас было тогда буквально несколько часов на подготовку сценариев реагирования, и такой вариант числился в числе прочих. Естественно, что он оказался самым радикальным и все просто сдрейфили. Буш—старший так вообще был тогда твёрдо уверен, что для переизбрания ему хватит лавров победителя Саддама. Ввязываться в игру на территории Советов накануне года выборов ему показалось слишком рискованно. Короче говоря, не хватило здорового авантюризма и правильного выбора приоритетов. А ведь пойди тогда администрация по этому пути, могло не быть ни последующих проблем с тем же Саддамом, ни всего прочего бардака. Мир сейчас был бы другим. Совершенно другим.

Голдберг снова задумчиво уставился вдаль, слегка прищурив глаза. С минуту длилось молчание.

– Знаете, Карл, республиканская форма правления – это один из самых неповоротливых инструментов для управления государством и международной политики. Все эти выборные органы, забота о голосах, рейтингах, согласования позиций, поддержка фракций. Это всё так увлекательно и… тяжеловесно. Вам ли не знать, как туго все эти механизмы работают, когда нужна быстрота реакции. Вы у себя в Евросоюзе этого наелись по полной программе, верно? Это, кстати, одна из причин, почему я в своё время ушёл со службы в Госдепартаменте. Видите ли, обычно это работало так. Я являюсь специалистом по какому-то направлению, глубоко и тщательно разбираюсь во всех тонкостях и нюансах, выдаю наверх свои предложения и рекомендации. Начинает работать новая администрация, со временем у неё неизбежно возникает проблема или даже целый кризис, связанный с моей темой. Я даю всю необходимую аналитику, рисую вероятные сценарии. Руководитель департамента, госсекретарь, вице-президент, советник президента, личный друг президента, первая леди, ещё какой-нибудь человек, ни черта не понимающий в вопросе, но имеющий на президента влияние, тоже высказывают свои мнения. В результате президент или госдепартамент принимают свой собственный план действий, в котором ваше мнение настоящего эксперта представлено в виде жалкого огрызка. Обычно вся затея в итоге проваливается. Если вы карьерист или просто болеете душой за своё дело, то вы пишете потом анализ, в котором объясняете, что если бы ответственные сотрудники правительства следовали вашим рекомендациям, то все бы прошло, как надо. На ваш анализ смотрят недоверчиво, а провал списывают на непредсказуемость политических условий, скрытые факторы и коварство оппонентов. Возможно, кому-то приходится раньше времени уйти на пенсию. Когда кризис по вашему направлению возникает второй раз, к вашему мнению начинают прислушиваться чуть внимательнее и доля ваших рекомендаций в итоговом плане становится на несколько процентов больше. Естественно, что если результатом работы станет хотя бы частичный успех, то все лавры и почести достанутся руководству администрации, но зато появляется надежда, что когда наступит третий кризис, вас уже будут слушать внимательно и сделают именно так, как вы говорите. Но тут обычно происходит страшное. Прежняя президентская команда завершает свою работу, перед вами абсолютно новая администрация, новые люди, амбиции, «видение» – ненавижу это слово! – и вам приходится начинать всё сначала. Зарабатывать репутацию, обосновывать компетенцию, а потом – бах! И история повторяется снова.

По этой причине иногда так интересно читать историю монархий. Когда мудрый и решительный правитель мог, опираясь на свою личную волю, изменить судьбу не только своей страны, но и целого континента. Жаль, что таких монархов можно пересчитать по пальцам одной руки. Все остальные, как назло, служат оправданием идей республики.

Ну да ладно, это всё лирика, отступление от темы. Возвращаясь в начало девяностых, могу сказать, что вариант взятия бывшего Советского Союза под контроль: полный, мягкий, прямой или завуалированный – не суть важно – был абсолютно реален. Помешало этому всего несколько вещей. Помимо нерешительности наших лидеров и их неумения быстро реагировать в рамках цейтнота важным было ещё и то, что мы просто не понимали русских. Я так сейчас называю всех жителей СССР, вне зависимости от национальности. А ведь на самом деле в массе своей это были крайне наивные люди, головы которых были забиты фантазиями о демократии, которые сливались с их собственными мечтами о справедливости и светлом будущем, почерпнутыми из коммунистической идеологии. Кроме того, они были отчаянно бедны по сравнению с нами. Мы могли просто скупить их за цветные телевизоры, джинсы, гамбургеры и «гейм-бои». Нужно было дать всего две вещи – стабильность и товарное изобилие – и вся эта огромная страна была бы наша. Навсегда. План Маршалла, чёрт его побери. Экономическая, культурная, цивилизационная оккупация.

– Но ведь наверняка был риск, что могла возникнуть внутренняя оппозиция этому?

– Естественно. Но всегда можно было бы преодолеть внутреннее сопротивление руками купленной местной элиты. В крайнем случае, отдать часть это элиты на растерзание. А в совсем запущенном состоянии даже применить силу. Вплоть до ядерного оружия.

– Серьёзно?

– Конечно. Кстати, в наших расчётах это был наименее рискованный вариант. Подумайте сами. Большая территория, всегда есть куда отселить людей, практически неограниченные природные ресурсы взамен утраченных. Ну и сами прикиньте, вы же военный. Японцы давно спокойно живут в Хиросиме и Нагасаки. Взорви мы в России в начале девяностых несколько ядерных зарядов, к нашему времени вся радиация уже давно бы рассосалась. Это простая математика.

– Не знаю. Я не слишком хорошо знаком с ситуацией в России начала девяностых, но такое у меня в голове просто не укладывается.

– В общем-то, и не надо. Как я уже сказал, момент был уникальным, единичным и оказался безвозвратно упущен. Тем более что с точки зрения наших европейских союзников то, что происходило параллельно с этим в бывшей Югославии, было значительно более важным. Вы говорите, что занимались Балканами?

– Но уже значительно позже, когда всё утряслось…

– Неважно. Хронологию и историю распада наверняка себе представляете, верно? И всё это происходило не за барьером из стран бывшего социалистического лагеря, которые заглядывали нам в рот и в случае чего могли закрыть от любых неприятностей со стороны русских. Балканы были прямо в центре Европы, у самых границ союзников. Естественно, что НАТО рассматривало тамошние события, как приоритетные. Ну, а наши мудрецы, которым не хватило пороху решить проблему России одним единственным верным и молниеносным шагом, просто пошли на поводу коллегиальной ответственности. Буш-старший был абсолютно уверен, что его второй срок – вопрос уже решённый и со всеми проблемами намеревался разбираться после выборов, ничем не рискуя. У наших же начальников из госдепа голова и так кружилась. Ведь все были уверены – всё, мы победили. Советский Союз и Варшавский договор рухнули, все остальные прокоммунистические режимы мира деморализованы и лишились поддержки. Мы только что явили силу современных технологий, стерев с лица земли армию Саддама, одну из самых грозных на тогдашнем Востоке. Мир под управлением США и ближайших союзников был близок, как никогда. Вот он, только руку протянуть осталось. Поэтому Россию просто отложили на время, оставив барахтаться самостоятельно. ЦРУ приняло решение сначала отработать на Югославии методики, которые планировало применить впоследствии на постсоветских территориях. Ну а потом, у нас возникли свои проблемы. Буша прокатили на выборах, всюду набежали люди новой команды, по всему миру полезли болячки… Девяностые выдались бешеным десятилетием.

А в России тем временем происходили свои события. Наверное, мы отнеслись тогда к её судьбе слишком легкомысленно. Понимаете, мне иногда кажется, что внешняя политика нашей страны страдает потрясающей инфантильностью. Такое ощущение, что в ней используются рецепты детских сказок или дешёвого фэнтези. Главное – сразить великана. После этого все кричат ура, пируют, принимают награды, и никто не интересуется, что случилось с побеждённым? Жив он, умер окончательно или нет? А если нет, то насколько серьёзно ранен? Даже если вы его прикончили, и он мёртвый грохнулся наземь, нужно не забывать, что огромный труп будет разлагаться, привлекая падальщиков, мух и червей, которые со временем могут оказаться гораздо большей проблемой. За время моей работы в госдепартаменте мы дважды совершили такую ошибку. Первый раз – в Афганистане, когда посчитали, что главное для нас – свалить просоветский режим. После чего самоустранились, оставив эту территорию на растерзание своре шакалов, которая загрызла Наджибуллу. Не прошло и пяти лет, как последствия этого блестящего решения заглянули к нам в гости. Прямо в Нью-Йорк.

Второй раз подобным образом мы облажались с русскими. Вместо того чтобы стоять рядом с ними и держать за руку, направлять и подсказывать, наши умники отвернулись от них. А ведь они так хотели с нами дружить. Помню, мой приятель из ЦРУ тогда смеялся, рассказывая, какие секреты отдавали нам просто так, в качестве жеста доброй воли. Понимаете, наша разведка тратила миллионы долларов и годы работы, а русские просто дали им это. Положили папки на стол и сказали – «Забирайте!». Представляете? А чем отплатили мы? Снисходительно похлопывали по плечу, как маленьких детей, а потом отворачивались к своим, как нам казалось, важным, взрослым заботам. А потом, когда в России начался неизбежный бардак, наш саксофонист вместе со своими советниками не придумал ничего лучше, как начать расширять НАТО на восток. Если они рассчитывали таким образом напугать русских, то добились ровно обратного: дискредитировали сторонников западного курса и усилили раздражение всех тех, кто считал, что реформы идут как-то неправильно. К тому времени благодаря выдающейся бестолковости и безответственности команды Ельцина русские уже были злы как черти. Честно говоря, для меня до сих пор загадка, почему они не взбунтовались. Ведь в них тогда ещё было столько энергии, в том числе созидательной. Полагаю, что их подвела наивная вера в демократию, надежда, что они смогут всё сделать по правилам, просто проголосовав на выборах. Бедняги.

А что в это время делали мы? Мы бегали вокруг и втыкали исподтишка шпильки. То разбомбим Милошевича. То примем в НАТО поляков и чехов. Короче, всячески пытались вселить в условную женщину по имени Россия чувство тревоги и беззащитности. А ведь был момент, когда это почти сработало. Я имею в виду тот случай, когда русские сами предложили вступить в НАТО, создав, таким образом, единый трансконтинентальный пояс безопасности от Атлантики до Тихого океана. И что ответили наши мудрые боссы? Надули щёки, задрали нос и ответили: вы кто такие? Убогие и несчастные, без нормальной индустрии, с ВВП и производительностью труда в разы ниже, чем самая захудалая страна Большой семёрки. Куда вы лезете? То, что эти убогие контролирую самую большую территорию на Земле, настолько протяжённую, что могут влиять на ситуацию сразу в нескольких регионах, в расчёт почему-то не приняли. Как и то, что на этой территории расположены практически все ресурсы для самодостаточного, независимого существования. То есть наши стратеги совершили очередную ошибку, приняв во внимание текущее состояние и начисто проигнорировав потенциал. Забывая, что для будущего потенциал в разы важнее, чем настоящее время.

Ну а потом всё изменилось. Ельцина списали в утиль. Все в России воспряли, ожидая наведения элементарного порядка, возрождения страны, проведения всех тех необходимых реформ, которые были отложены за время безответственности и грабежа девяностых годов. Большая конструктивная часть общества ждала заключения некоего нового общественного договора, который гарантировал бы законность, равные права и возможности для всех на деле, а не на словах, беспристрастное и независимое расследование чудовищных злоупотреблений прошедшего десятилетия. Поначалу часть этих надежд оправдывалась. К сожалению, потом выяснилось, что своими успехами первой половины нулевых Россия в первую очередь обязана удачной экономической обстановке и остававшейся ещё в русских жажде созидательной деятельности. Мудрость политической элиты оказалась совсем не причём. Верхушка всё это время занималось своим обычным делом – воровала. Причём, если поначалу соблюдались хоть какие-то нормы приличия, то во второй половине десятилетия масштабы коррупции стали просто невероятными. Просто пока экономика росла, всё это не так бросалось в глаза – хватало всем. Точнее, хватало на фоне разорения и нищеты девяностых. Там была ещё масса факторов, я могу прочитать вам о них целую лекцию, но вряд ли это нужно.

Короче говоря, с ростом экономики Россия обрела и политический вес. Её показательно приняли в клуб «больших мальчиков», превратив «семёрку» в «восьмёрку». Поначалу русским это всё очень нравилось, примерно как в начале девяностых, они даже были уверены, что если будут вести себя хорошо, помогать и поддерживать союзников в борьбе с международным терроризмом, то рано или поздно станут равными нам во всём. Не на словах, а на деле. Мы же приветливо разбили их надежды, приняв в 2004 году в НАТО целый пучок стран бывшего соцлагеря, включая три бывшие советские республики. Представляете? Как русские должны были себя чувствовать после этого? Подумайте, вот например от нас отваливается «штат одинокой звезды», как того хотят некоторые тамошние больные на голову горлопаны. Или от вашей страны – Германия, верно? – от Германии отделяется, например, Саксония. И через десять лет вступает в потенциально враждебный вам военный союз. Что вы будете по этому поводу думать? Хватит вам заверений, что происходящее на самом деле ничего не значит и никакой агрессивной подоплёки в этих действиях нет? Вот и русские почему-то нам не поверили. А следом начались рассуждения о вступлении в НАТО уже не просто бывших советских республик, а территорий, входивших в состав ещё Российской империи, то есть находившихся в орбите влияния России сотни лет. Я сейчас имею в виду Грузию и Украину. И если от Грузии русские хоть как-то прикрыты Кавказским хребтом и несколькими народностями, которые не сильно любит грузин, то представьте себе Украину. От её границ до окраин Москвы два-три дня пути на танке. И практически ни одной естественной преграды. Вот знаете, модно рассуждать, что русские – это крайне агрессивная нация и приводить в качестве иллюстрации экспансию Российской империи. Но есть в этих рассуждениях одна проблема. Все эти выводы делаются чаще всего, глядя на политическую карту. А вот если вместо неё взять обычную, географическую карту с морями, горами и реками, то становится понятно, что в расширении империи был очевидный смысл. На запад она раздвигалась до водных рубежей на границе с Польшей, на юго-запад – до Карпатских гор и Чёрного моря, на юге – до горных хребтов, отделяющих Среднюю Азию от Центральной. Понимаете? Россия столетиями искала естественные рубежи, за которыми она могла укрыться, обезопасив свои центральные, жизненно важные для неё регионы от любой угрозы. Это так же органично, как движение Соединённых Штатов на запад, к природному рубежу Тихого океана. Разумеется, когда советская империя рухнула, её части, бывшие такими буферными зонами, обрели самостоятельность. Но влияние на них не перестало быть для России головной болью, условием безопасности и… Знаете, за это заявление меня могут закидать яйцами в публичном месте и перестать подавать руку некоторые персонажи из высоких политических эшелонов, но я скажу. Потому что для понимания нынешней ситуации это важно. Так вот, влияние на некоторые страны, входившие раньше в Советский Союз, для русских жизненно необходимо и поэтому является их естественным правом. Скажем, геополитически им может быть наплевать на Молдавию, но никогда – на Украину. Они могут проглотить членство в НАТО стран Прибалтики, понимая, что их слабый военный и промышленный потенциал не представляет для России угрозы, в крайнем случае они легко их раздавят, зажав в клещи между собой и Балтийским морем. Но при этом русские никогда не смиряться с потерей влияния на Белоруссию. Игнорирование этих простых вещей, слепое желание наказать русских за то, что они переигрывали нас на некоторых дипломатических театрах, привело к ситуации, когда мы разводим костры у самого забора их дома и при этом успокаивающе бормочем, что это совсем не страшно и России ничего не угрожает.

А потом, когда русские уже стали злы и раздражительны, руководители наших стран не придумали ничего лучше, как загнать их в изоляцию. После этого я, кстати, и ушёл в отставку. Мне просто надоело смотреть, как люди, определяющие внешнюю политику моей страны, в принципе не хотят ничему учиться. Я прекрасно понимал их желание сменить действовавший в России режим, вернуть её в сферу своего влияния. Но путь для этого был выбран наихудший. Можно подумать, что не было предыдущего опыта с Ираном и Ираком. Мы тоже тогда очень хотели путём санкций и изоляции наказать их лидеров, добиться свержения неугодных нам режимов. А что получилось в итоге? Вместо аятоллы и Саддама мы наказали народы этих стран, которые оказались заперты вместе с этими опасными сумасшедшими. Наши аналитики ждали, что измученные жители восстанут и свергнут своих тиранов, а диктаторы вместо этого только укрепили свою власть, выставив себя символами борьбы против империалистической угрозы и заодно получив прекрасный повод расправится с любой дееспособной оппозицией под предлогом борьбы с «пятой колонной», «внутренними предателями» и «агентами влияния». Плюс к этому мы фактически вынуждали правящие режимы заниматься разработкой оружия массового поражения, а сами при этом утрачивали возможность не только влиять на внутреннюю ситуацию, но даже просто быть в курсе происходящего.

Вот весь этот давно уже протухший сценарий был применён по отношению к России. Как будто в администрациях всех стран союзников тогда сидели мстительные школьники. Старшие кричали: «Ату их, лупите, чтобы не поднялись!». Младшие радостно подвизгивали в надежде, что старшие их заметят и не забудут при грядущем дележе пирога. А в итоге получили ситуацию, когда отгородившись забором от ужасного по нашему мнению зла, мы теперь сидим и трясёмся от страха, не зная, чем занимается злодей по другую сторону стены.

Ну а ещё немного погодя произошла технологическая и энергетическая революция, углеводороды престали быть основным источником энергии, скатившись до уровня банального сырья для химической промышленности. В итоге обвалилась цена на основной экспортный товар русских, по слухам они резко обнищали и там произошли такие глубокие изменения, что мы даже и не знаем, что же сейчас с ними делать. Не понятно даже, с какого конца к ним теперь подступиться. Сидим и ждём, что может быть однажды, заглянув в щелочку, увидим там мёртвого дракона, сдохшего от голода или старости. Одним словом ожидаем, что как-нибудь всё само рассосётся. Хотя весь предыдущий опыт говорит, что такого не бывает в принципе.

Питер Голдберг замолчал и почему-то бросил взгляд через плечо. Карл оглянулся следом. Возле лодочного сарая, прислонившись плечом к дощатой стене оттенка «викторианский красный», стояла Марта Голдберг.

– Привет, дорогая! Ты здесь давно?

– Недостаточно, чтобы прослушать всю твою лекцию, но довольно долго, чтобы ужин начал остывать. Почему бы вам, мальчики, не прерваться? Будет неплохо перекусить и переварить съеденное и сказанное.

Вечер вокруг них и вправду уже начал сгущаться в сумерки. Автоматический светодиодный фонарь над концом пристани включился и постепенно разгорался, выходя на полную яркость.

– Хорошо, милая. Я действительно немного устал молоть языком. Карл, вы не поможете мне отнести удочки?

Потом был ужин. Действительно превосходный. Майор Рихтер, сам любивший под настроение повозиться на кухне, высказал несколько вполне обоснованных с точки зрения кулинарии комплиментов хозяйке дома, отчего Марта чуть заметно зарделась от удовольствия.

По окончании трапезы и лёгкой, ни к чему не обязывающей беседы о пустяках хозяйка объявила, что они предоставят Карлу ночлег и спорить с этим совершенно бессмысленно. Питер благодушным кивком подтвердил, что – да, лучше даже и не пытаться. После чего вручил ему бутылку виски и пару стаканов со льдом, а сам принёс из кабинета продолговатую шкатулку полированного дерева. Вместе они отправились в увитую плющом беседку на заднем дворе. Там Карл и Голдберг уселись в плетёные кресла, хозяин дома разлил по стаканам односолодовый скотч шестнадцатилетней выдержки. В шкатулке оказалось именно то, на что втайне надеялся Рихтер – длинные, плотные, тёмные и ароматные торпеды сигар.

Несколько минут они молчали, наслаждаясь терпким дымом и горьковато-бархатным, плотным вкусом виски. После чего Питер Голдберг произнёс, задумчиво глядя в ночь:

– Знаете, Карл, я мог бы много ещё чего вам рассказать. Это моя тема и если меня не заткнуть, я буду надоедать вам дня два, самое меньшее. Но, честно говоря, не вижу смысла. Думаю, сказанного достаточно, чтобы вы поверили моему слову и приняли тот совет, который я вам сейчас дам.

Питер замолчал ещё на полминуты, затянулся и сделал крошечный глоток.

– Карл, если говорить о вашей, сугубо практической стороне дела, а не о достижении вселенской справедливости, то мой совет таков. Забудьте о дипломатии. Насколько я понял из вашего рассказа, у вас нет ничего, что можно предъявить по дипломатическим каналам – ни места крушения самолёта, ни сведений о судьбе пассажиров и экипажа, ни даже зафиксированного факта пересечения границы. Точка. Говорить не о чем, отсутствует предмет разговора. Далее, если вы всё же добудете какие-то сведения, уйдёт масса времени, прежде чем русские признают эти факты. Скорее всего, они ищут этот самолёт или уже нашли. Но, даже имея на руках машину, людей или их останки, они будут до последнего отрицать сам факт нарушения их воздушного пространства. Этот будет торг, долгий, тяжёлый и утомительный. Вспомните, мы за наших дипломатов с Ираном торговались больше года, а это был очевидный, всем известный и доказанный факт. И забудьте надежду на неожиданный широкий жест со стороны России. Никакой доброй воли в виде безвозмездной передачи пассажиров или тел погибших не будет. Возможно, русские долго учатся чему-либо, но научившись раз, никогда этого не забывают. Мы несколько раз прокатили их с добрыми намерениями, теперь они лучше лишний раз пнут нас по яйцам. Просто так, на всякий случай. Ну и не забывайте, что у них сейчас не слишком много вещей, за которые Запад готов с ними торговаться. Поэтому ситуацию с самолётом они постараются использовать по полной.

Так что, майор, самый короткий путь к выполнению вашей задачи – поиск и спасение людей – это спецоперация. Вам нужен человек или люди внутри России, которые смогут оперативно отправиться в район крушения, отыскать самолёт, выяснить судьбу людей и предложить какие-то действия. В крайнем случае, просто предоставить доказательную базу для игры по дипломатическим каналам. Если вы пойдёте этим путём, сможете получить результаты в течение дней и недель. Доверитесь дипломатам – потеряете месяцы, возможно – годы. Должен же быть у вас кто-то за стеной. Верно?

Карл усмехнулся в ответ.

– Мистер Голдберг, вы же понимаете, что за попытку честно ответить на ваш вопрос меня могут разжаловать или даже посадить в тюрьму. Поэтому я ничего не отвечу. Скажу просто, что я очень благодарен вам за совет и за предыдущий прекрасный исторический обзор. Без него я действительно не смог бы воспринять ваше предложение со всей ясностью.

– Вот и славно. А теперь, майор, что вы скажете о виски и сигарах?

Мужчины рассмеялись и дальше говорили уже о всяких пустяках. Виски и сигары были действительно великолепны и очень здорово помогли беседе, затянувшейся допоздна.

 

Глава 22

Костёр горел небольшим пламенем, изредка потрескивая и выбрасывая искры. Разводить большой огонь не стали. Конечно, гранитная глыба наклонившегося валуна и плотно сплетённые над головой кроны деревьев закрывали их от прямого взгляда с вертолётов. Однако спрятаться от инфракрасных тепловизоров уже не так просто, поэтому – зачем дразнить гусей? Они же не кабана тут жарят, а просто сидят, жгут веточки, чтобы отогнать надоедливых комаров и создать более приятную обстановку.

Сидели всё той же небольшой компанией. Минут через сорок после того, как подошла предыдущая троица, появился Лёша, коротко отчитался, что среди остальных потерь нет, выпил кружку кофе из термоса, сжевал пару бутербродов и снова растворился в полумраке летней северной ночи. Сторожить подходы. Следом за ним на вахту должен был заступить Витя—сварщик, который вместо того, чтобы спать и набираться сил, следил за тем, как Оля Самохина чистит свой пулемёт, переводя обожающий взгляд с небольших ловких пальцев молодой женщины на её сосредоточенное, усыпанное веснушками лицо и обратно.

Несмотря на протесты, Новиков промыл Смирнову поверхностные ссадины перекисью водорода, закрыл марлевыми салфетками и залепил пластырем. В результате Андрей сейчас до ужаса походил на персонажа карикатуры или мультфильма – ступни забинтованы, опухшая рожа испещрена тёмными пятнами набухающих синяков и исполосована белыми клейкими ленточками. Серёга порывался до кучи вкатить ему укол обезболивающего, но от этого Андрей отказался уже наотрез. Ограничился парой таблеток. В результате острые очаги боли немного задремали. Теперь тупо ныл весь организм.

Занимаясь оказанием первой помощи, Новиков рассказывал, как развивались события с их точки зрения. Выяснилось, что команда «Транснефти» уже была в Екатериновке, когда в неё въезжал автобус с ранеными. Видимо они прибыли буквально за полчаса до них, отчего наблюдавший до этого за селом Николай ничего подозрительного и не заметил.

– Мы когда движение засекли, уже поздно было дёргаться. – Сергей не извинялся, просто рассказывал, как было дело. – Тем более что у тебя ни прикрытия, ни рации. Вот говорил я – дурацкая это затея ехать в село в одиночку, но ты же лучше всех всё знаешь!

– А чем было бы лучше, явись мы туда толпой? – говорить было больно, но и молчать невмоготу. – Заблокировали бы площадь и вступили в перестрелку? Ты соображаешь, что говоришь? Полноценный бой в населённом пункте. Любители против профессионалов. Особенно, когда эти наёмники могут со временем подтянуть воздушную поддержку. Нас бы размололи там в труху…

– Ну, так уж и в труху! Мы бы огрызнулись так, что мало не покажется.

– Оно конечно. Но только зачем нужны твои любимые богатырские замашки, геройство всё это? Нет у нас цели со славой сложить голову в бою, жизнь продать подороже. Мы с тобой на эту тему говорили уже не раз. Быть героем несложно – встал во весь рост и геройствуй. Вот только дохлые герои никому не нужны и не интересны. У нас же сейчас, насколько я понимаю, вполне приемлемый баланс – ноль убитых, ноль раненых…

– Если не считать Лоры Тейлор, – подал голос Майер, по-прежнему сидевший в обнимку с винтовкой.

– И твоей разбитой физиономии, – подхватил Новиков. – Плюс ноги.

– Моя физиономия и ноги – частный случай. Ладно, если вам так не терпится, пусть я буду считаться легкораненым. Что касается женщины… Пастор, честное слово, я ничего не мог сделать. Никто даже предположить не мог, что этот… стрелять начнёт.

– Я знаю, – просто ответил Майер. – Всё видел. В таком случае сделать ничего невозможно. Я такое уже наблюдал. Раньше. Очень давно. Так что… понимаю.

– Понимаете, их появление было полной неожиданностью. До этого всё шло нормально. Нас готовились принять в больницу, уже выкатывали каталки, люди начали подходить на помощь. И тут – эти. А самое главное – тот жирный ублюдок из «Транснефти». Явно какая-то шишка из местного управления безопасности, обнаглевшая от безнаказанности. Не будь его, такого наверняка не случилось бы. Второй, который с ним был, военный – он бы точно такого не допустил.

– Военный? – Новиков присвистнул. – Уверен?

– Абсолютно. Он даже представился. Подполковник Михайлов, командир поисково-разведывательной группы. Сказал, что он из оперативно-тактического центра Генерального штаба. Из Москвы.

– Ого! Серьёзный чувак.

– Именно. И я так понял, что здесь он именно по вашу душу, пастор.

– Он ищет нас?

– Да, но только я бы не спешил радоваться на вашем месте. Во-первых, судя по вопросам, которые мне задавали, они понятия не имеют, кто вы такие на самом деле. Подозревают, что вы здесь с целью диверсии или организации теракта. А может, ради ещё какой пакости. Так что готовьтесь, что вашим статусом в случае поимки будет – «военнопленный».

– Но это же глупость!

– Несомненно. И мы с вами это знаем. Думаю, после того, как они поговорят с вашими людьми, оказавшимися в их распоряжении, им это тоже станет ясно. Весь вопрос в том, как они поведут себя дальше.

– Но ведь если они будут знать, что мы гражданские, обычные пассажиры – они же не смогут причинить нам никакого вреда? У них нет на это никаких оснований!

– Клаус, у того типа, который застрелил женщину у всех на глазах, для этого тоже не было никаких оснований. Я же всё видел. Ей было очень больно, она страдала и жаловалась. Врачи просили его дать им возможность унести её внутрь больницы и оказать помощь. Не я, заметьте, а местный доктор, который встретил этих людей первый раз в жизни. Но этот мерзавец предпочёл просто застрелить её там, на глазах у всех. И был готов убить любого, кто ему помешает. Раненого, пассажира, врача – без разницы. Почему? Ну, кроме того, что он конченая скотина и патологически жестокая сволочь? Просто потому, что он мог это сделать. И прекрасно знал, что ему за это ничего не будет. Я предупреждал вас, пастор, что с правосудием у нас тут не очень хорошо.

Так вот, возвращаясь к тому, как могут поступить военные по отношению к вам. С одной стороны печально, но с другой очень хорошо, что в одной группе с ранеными оказались дети. Это однозначно докажет, что эти люди действительно штатские пассажиры, а не маскирующиеся под них злодеи. Проблема в том, что вас явно сбили, когда вы оказались в нашем воздушном пространстве. Зенитная ракета, истребитель-перехватчик – не важно. Вы же сами сказали, что была множественная разгерметизация. Я не большой специалист в этих вещах, но догадываюсь, что, скорее всего, это результат взрыва рядом с самолётом.

– Мы думали, что просто взорвался левый двигатель.

– Пастор, если бы всё произошло в небе над Швецией, я бы с вами согласился. Но поскольку вас непонятным ветром занесло в гостеприимное небо нашей Родины, мне гораздо охотнее верится в активное участие наших войск ПВО. Если я, конечно, не думаю о них лучше, чем есть на самом деле. И ещё один момент в пользу того, что вас именно сбили. Этого самого подполковника с поисковой группой здесь не было бы, не знай они об инциденте. А раз знают, стало быть, участвовали.

Но мы отвлекаемся, а губы у меня меньше болеть не стали. Так вот, раз вояки сбили неопознанный самолёт, не подозревая о его мирном статусе, то теперь, когда правда вылезла наружу, они постараются максимально засекретить происшествие. У властей наших с вами стран и так не шибко много поводов для тёплых чувств во взаимных отношениях, а если ещё выясниться, что мы, не вникая в детали, снесли пассажирский борт, то их станет ещё меньше. Поэтому я предположу, что узнав подробности, военные постараются максимально засекретить любую информацию об инциденте, самолёте и всех вас.

– Но как? Разве это возможно?

Сергей фыркнул.

– Ещё как, пастор, ещё как. Ваш самолёт в болоте. Небось, скоро совсем потонет, если уже не утоп. Информация о перехвате цели – в руках военных, то есть секретна. Запрятать несколько десятков человек на территории России так, чтобы их никогда не нашли – проще пареной репы. У нас в хорошие времена, когда в стране всё было относительно благополучно, в год несколько десятков тысяч человек пропадали без вести. С концами. А сейчас – кто ж муравьёв считать будет.

– Что же мы теперь будем делать?

– Для начала постараемся максимально тихо унести отсюда ноги. Уже завтра здесь все окрестности будут кишеть наёмниками из службы охраны «Транснефти». Похоже, что у военных здесь нет достаточных ресурсов, раз они обратились к ним за помощью. Из этого, кстати, вытекает неприятный вывод, что заправлять всем будет не подполковник из Москвы, а этот жирный садист. Тем более что он сейчас очень зол. Всё-таки как минимум двоих его бойцов мы вчера завалили. А может и больше. Вы когда шум устраивали, многих зацепили?

Новиков пожал плечами:

– Без понятия. Когда там начали, мы уже сидели на заднем дворе дома, в котором тебя мутузили. Завтра, когда на базу вернёмся, выясним подробности. Но ведь у ребят и не было задачи перестрелять наёмников. Им пошуметь надо было погромче.

– Ну, пошумели-то знатно. Как организовали всё?

– Быстро, шеф, очень быстро. Практически импровизировали. Все ж понимали, что с тебя сразу начнут стружку снимать, а не дай бог им удастся тебя расколоть…

– Ну, это вряд ли.

– Не хорохорься, Андрей, не надо. Ты ж понимаешь, стоило тебе даже не расколоться, а просто так, слегка потрескаться – они бы с тебя живого не слезли. Просеки эти ублюдки хоть на секунду, что ты не простой водила, с тебя бы мясо резали тонкими ломтиками до самых костей, пока ты всё им не выложил бы. Ни к чему это геройство, сам говорил. Даже пастор спорить не стал.

Майер молча кивнул, а Серёга меж тем как будто вспомнил что-то смешное.

– И не только не спорил, а ещё и план предложил, как нам максимально быстро тебя добыть.

– Вот как? Клаус, это правда?

– Нет. Совсем не так.

– Вот только не надо скромничать, пастор, – теперь пришла очередь протестовать Новикову. – Мы—то планировали как? Подкрадываемся всей толпой, окружаем дом, потом вламываемся и вытаскиваем тебя. Просто и без затей.

– Угу. Только там со мной куча народу была. Весело получилось бы.

– Вот именно. Пастор нас сразу тормознул. Мы его не спрашивали даже, а он вдруг раз и говорит – так неправильно.

– Представляю, какие у вас были в тот момент рожи.

– Не то слово. А потом продолжает – надо, мол, вот так и так. У нас челюсти отвисли ещё больше, а потом соображаем – действительно, человек дело говорит!

– А кто решил машину разбить? Это ж как у живого Рустама кусок отрезать. Кто решился-то?

Пастор и Серёга переглянулись.

– Вообще-то вместе решили. Но на всякий случай я Татарину скажу, что это идея Клауса. Там такая история была. Эти типы, когда тебя в тот дом отвезли, сразу заблокировали обе дороги – тот въезд, по которому ты приехал, и второй, с восточной стороны. Так вот, мы сначала думали, что просто обстреляем броневик с другой стороны деревни, но пастор сказал, что этого может быть недостаточно для того, чтобы второй блокпост пошёл к нему на помощь. Нужно что-то громкое. Вот мы репу почесали и решили – гулять, так гулять. Тем более, что с восточной стороны въезд в деревню ровный и прямой, там достаточно просто руль покрепче привязать и педаль газа подпереть. В итоге сняли мы всё с самой старой машины, налили в неё бензину везде, куда только можно – в бачок омывателя, в радиатор, привязали на морду пару канистр, гранаты, взрывчатки пару шашек. Короче, от души, ничего не пожалели. Ты уж извини, что столько времени проваландались, хотели, чтобы всё вышло как надо. От всего сердца. Потом людей надо же было расставить по местам.

– Ладно, ладно, понял. Дальше давай.

– Сильнее всего сомневались, когда Клаус сказал, что за тобой надо народу отправить по минимуму. Говорил, что чем шумнее будет с другой стороны, тем проще мы тебя добудем. Однако сам же при этом на листочке схему нарисовал, кто куда бежит, откуда нас прикрывать будут – на, сам посмотри.

Новиков выудил из кармана сложенный в несколько раз листок из блокнота в клетку, разрисованный грубой схемой окраины деревни. Жирным крестом был помечен дом, где держали Андрея, пунктирной дорожкой – их путь до леса. И два крестика на окраине леса со стрелками, концы которых соединяли дуги. Сектора обстрела.

Андрей поднял глаза и внимательно посмотрел на Майера, созерцавшего небольшой огонёк костра. По лицу священника бегали тени и отсветы, в глазах поблёскивали оранжевые искорки отражений.

– Знаете, Клаус, когда вы обмолвились, что служили в армии, я как-то не придал этому значения. Мало ли кто где служил. В странах с обязательной воинской повинностью это обычное дело. Однако то, что я слышу, вызывает у меня приступ любопытства. Так чем же вы занимались в то время?

Майер вздохнул, поднял голову, просто, открыто и немного устало посмотрел в ответ.

– Вы думаете, это действительно важно?

Четыре пары глаз, смотревшие в ответ, подтверждали – да, важно. Даже Витя оторвался от наблюдения за руками Оли, машинальными движениями протиравшей промасленной тряпкой крышку ствольной коробки пулемёта.

– Ладно. Давно, двадцать два года назад, я служил в Бундесвере. И не просто в армии, а в КСК. Точнее, в бригаде тактической поддержки специальных операций. Снайпером.

Про КСК – отряд спецназа, чью эмблему украшает пикирующий золотой орёл на фоне чёрной стрелы – присутствующие не имели ни малейшего понятия, но слова про специальные операции и снайпера произвели должное впечатление. Витя покрутил головой, Оля Самохина отложила тряпку в сторону, прихлопнула ладошкой на место крышку ствольной коробки, отставила в сторону пулемёт и оперлась локтями на коленки, настроившись внимательно слушать. Словно и не держала только что в руках грозное оружие.

– Собственно, в этом нет ничего интересного. Да, я прошёл специальную подготовку на базе в Баден—Вюртемберге, изучал тактику, стрелял по мишеням. Но помимо этого мне пришлось побывать также в командировке в Афганистане. В нашей зоне ответственности сил ISAF на севере страны, вокруг Мазари– Шарифа.

– И чем вы там занимались?

– Скучал в основном. Знаете, работа снайпера вовсе не так увлекательна. Мы не ходим в патрули, не занимаемся охраной объектов. Нас привлекают, когда есть нужда обеспечить прикрытие пехоте, зачищающей какой-то район. Или проверить безопасность маршрута, по которому будет следовать конвой.

– Вы обмолвились, что уже видели как-то нечто подобное тому, что произошло сегодня. Это случилось там?

– Да. Однажды меня с напарником отправили прикрывать нашу разведгруппу. Мы расположились на склоне горы у выхода из долины. Ребятам надо было проверить противоположный край ущелья на предмет пещер и замаскированных огневых точек. На следующий день там планировала пройти гуманитарная колонна под нашим конвоем, и нужно было убедиться, что в этом узком месте не будет засады. Рутинная миссия, ничего особенного. А потом мы заметили движение в кишлаке внизу. Он лежал в стороне от дороги, небольшой, на пару десятков глинобитных домов. Туда со стороны гор въехал пикап, из него вышли несколько человек. С оружием. Для тех мест это обычное дело, поэтому мы не придали значения. Просто наблюдали. Те люди прошли по улочке и вошли в один из домов. Мирно, спокойно. Через несколько минут вышли наружу вместе с двумя мужчинами и женщиной. Безоружными. О чём-то говорили примерно минуту. А потом застрелили всех троих. Без предупреждения, без попыток поставить на колени, завязать глаза. Никаких признаков казни. Просто один человек поднял автомат и выстрелил в троих других. Всё. После этого они развернулись, сели в машину и уехали.

– А вы? Что сделали вы?

– Ничего. Нам нельзя было себя обнаруживать, чтобы не привлечь внимания к маршруту колонны. Мы просто доложили в штаб. Через несколько дней туда наведались местные военные. Оказалось, что талибы убили местного чиновника с женой и сыном. Он отказался им помочь. Только и всего.

– А стрелять вам приходилось? Ну, в людей, я имею в виду? Убивать?

Майер помолчал, посмотрел куда-то в сторону и вверх. Тени на щеке вкупе с небритой щетиной придавали пастору измождённый вид.

– Знаете, профессиональная терминология снайперов старается избегать таких прямолинейных терминов. Видимо, из соображений психологического комфорта для самого стрелка. Ведь только представьте. Человек, обученный убивать. Профессионально и эффективно. Если ему постоянно напоминать словами, кто он есть на самом деле, никто не знает, как он себя поведёт, вернувшись к мирной жизни. Это и с обычными солдатами большая проблема, а здесь речь идёт о профессиональном убийце. Да, именно так это занятие называется на языке обычных людей, и именно с таким человеком вы сейчас разговариваете. Но повторюсь, чтобы замазать правду словесным камуфляжем, придумали специальный жаргон. Поэтому снайпер никогда не стреляет в людей, он «работает по цели». Для него нет термина убийство, есть «подтверждённая ликвидация». Всё-таки в большинстве людей есть сформированный за столетия предохранитель от посягательства на жизнь себе подобных. Вот вы знаете, например, откуда взялась всем известная мишень в форме перевёрнутой буквы «Т»? Та самая, которая имитирует голову и плечи? Её придумали англичане во время Первой мировой войны. До неё, особенно в девятнадцатом веке, точность ружей была не слишком велика, и стрельба велась в основном залпами, так сказать «в сторону врага». Кто там в кого попал, убил или ранил – не разберёшь. Поэтому персональная моральная ответственность за убийство не так сильно давила на человека. Кроме того, до этого война велась относительно небольшими, в основном профессиональными, кадровыми армиями, где война, смерть и убийство были элементом ремесла и определённой привычки. Но когда во время Великой войны в Европе выяснилось, что передовые технологии способны очень быстро превращать в фарш любые количества профессиональных солдат, потребовалось в массовом порядке готовить новое пополнение. И выяснилось, что вчерашние крестьяне и рабочие, выросшие и воспитанные в традициях христианских заповедей, не могут заставить себя точно стрелять в противника. Осуществлять осознанное преднамеренное убийство. Тяжкий грех. Тогда один из британских офицеров и придумал силуэтную мишень. Солдат стали учить стрелять по абстрактной геометрической фигуре, напоминающей торчащие из окопа плечи и голову противника. Заставляли повторять снова и снова, до тех пор, пока это не превращалось в автоматический навык, чтобы солдат мог метко выстрелить по такому силуэту до того, как начнёт разбираться – мишень перед ним или живой человек.

Вот и для снайперов помимо многочисленных средств маскировки для них самих придумали не меньше фальшивых способов спрятать истинное название того, что они совершают. Никто никогда не скажет стрелку: «Парень, на одиннадцать часов от тебя за камнем затаился человек. Ему примерно столько же лет, как и тебе, он отец двоих детей и его жена, которой нет ещё и двадцати, сейчас беременна третьим. У него в руках оружие, но мы точно не знаем, что он собирается делать. Возможно, ему промыл мозги проповедник или его родственник погиб под бомбами, сброшенными с безопасной высоты американским лётчиком, и теперь мнение его окружения, застрявшего на уровне средневековых понятий, требует от него мести неверным кяфирам. Или он просто до смерти напуган приближающейся колонной бронетехники, спрятался и молит Аллаха, чтобы его никто не заметил. Но мы не можем рисковать. Поэтому ты должен подготовиться и выстрелить так, чтобы тяжёлая пуля, изготовленная на техническом уровне, недостижимом для страны этого несчастного, вылетев из твоей винтовки, описала математически правильную баллистическую кривую и врезалась в тело этого человека. Желательно, причинив ему такие увечья, после которых он не сможет стрелять, двигаться или просто дышать». Никто не говорит таких сложных вещей. Человек за камнем называется просто – «цель», убийство – «работой». «Работаем по цели», «цель поражена». Вот так.

Все молчали. Не то чтобы говорить – вздохнуть погромче никто не решался. Только трещали ветки в костре и звенели вездесущие комары. Однако пастор сам сообразил, что надо бы как-то закончить свой рассказ.

– Поэтому, кстати говоря, снайпер обычно не ходит проверять результаты своей работы. Наводчик фиксирует результаты «работы», передаёт координаты, а потом приходит наземная команда, какие-нибудь разведчики и смотрят. Говорят, что сейчас эту проблему решают ещё проще. Отправляют дрон—квадрокоптер, который передаёт видео и определяет наличие признаков жизни – дыхание, температуру тела. Технологично и экономно.

Ну и уж чтобы не осталось недомолвок, скажу прямо. Да, мне приходилось «работать по цели». И да, я делал это хорошо. Несколько «подтверждённых ликвидаций» на моём счету есть. Вы сейчас подумаете, что священником я стал как раз потому, что надеюсь искупить те давние тяжкие грехи, преступление против жизни другого человека. Отчасти это так, но не совсем. Просто проведя некоторое время в тех горах, на границе цивилизации и человеческой морали, я отчётливо понял, что те методы, которые мы там применяли, не работают. Понимаете? Мир в целом, даже судьба этой конкретной страны не изменилась к лучшему из-за того, что несколько моих «целей» перестали шевелиться после того, как я по ним «отработал». То есть эти люди погибли просто так. Без всякого смысла. Наверное, тогда я и начал задумываться о том, что мир можно изменить, только работая с живыми людьми. А вовсе не превращая их в мёртвых.

Что же касается старых грехов и попыток их замолить. Знаете, мои собственные вера и опыт служения говорят мне, что иногда нам приходится творить плохие вещи. Временами страшные. Но гораздо важнее то, что мы делаем после. Если совершённый проступок, ошибка, даже грех служат для человека спусковым крючком, поводом пуститься во все тяжкие, раз уж он пал так низко – это одно. Совсем другое дело, если происшедшее воспринимается как опыт, пусть трагический, разрушительный, но, в то же время, как повод измениться самому, найти в себе силы жить дальше, поступая при этом по возможности правильно – такое само по себе является искуплением. Как бы в разных местах не называли бога, какими бы правилами и традициями не сопровождалась вера в него, для себя я уяснил точно: бог – это в первую очередь любовь, а вера – это, прежде всего, надежда. А вместе всё это даёт нам смысл, ради которого стоит жить.

Небольшой костёр продолжал гореть в глубине леса, среди полумрака блёклой северной ночи. Тонкие смолистые веточки хрустели и трещали под бойкими язычками пламени, танцующими свой непостоянный танец. Пять человек сидели вокруг него, смотрели в огонь и молчали, задумавшись каждый о чём-то своём. Важном и сокровенном.

 

Глава 23

 

С ветки над головой доносился возмущённый стрёкот. Издавала его средних размеров птица с тёмным оперением, правда рассмотреть её детально мешало то, что она скакала среди изогнутых сосновых лап, топорщивших в разные стороны метёлочки хвои. Плюс с той стороны светило солнце, пробивая кроны деревьев сотнями острых ярких игл, слепивших глаза. Но даже если убрать все эти помехи таким образом, чтобы можно было разглядеть неугомонную трещотку во всех подробностях, это ничем не помогло бы Сандрин в деле опознания её породы. Орнитология входила в длинный перечень вещей, в которых она не была настолько уж сильна. В отличие от тех же драконов.

Причина возмущения неведомой птицы сейчас перемещалась по траве в нескольких метрах от садовой скамейки, на которой сидела Сандрин. Хорошо откормленная, если не сказать – чрезвычайно упитанная белка деловито тащила куда-то початок кукурузы, похищенный из чьей-то кормушки. Скорее всего, это была даже не птичья, а самая настоящая беличья столовая, так что птичка на ветке, формально говоря, могла не иметь никакого повода устраивать истерику на весь парк. Однако досада на несправедливость мира, в котором один индивид может упереть сразу весь початок, в то время как некоторые вынуждены клевать по зёрнышку, была в данном случае столь велика, что пичуга верещала, как резанная. Словно белка потырила не банальную кукурузину, а личный запас яиц, снесённых пернатой скандалисткой за последнюю пятилетку. Как минимум.

Сандрин отдыхала. Красные, утомлённый глаза с наслаждением впитывали солнечный свет, умиротворяющие оттенки зелени вокруг и пробивающийся сверху в широкие прорехи между кронами деревьев изумительный оттенок лазурного неба. Тот самый, который бывает только в горах и вблизи океана.

– Мисс Чанг! – донёсся до неё женский голос.

«Низковат регистр. Если таким голосом грамотно пользоваться, это будет оружие страшной силы».

Она оглянулась. По дорожке от корпуса «НАПС» к ней шла женщина в деловом брючном костюме песочного цвета. Черты её лица несли отпечаток наследия крови людей из Азии, но не тех недавних искателей лучшей жизни, от которых вела родословную сама Сандрин, а куда более древней. Той самой крови, пришедшей на континент своими ногами настолько давно, что это давало право её носителям считать себя настоящими хозяевами этой земли, а всех остальных – нахальными понаехавшими выскочками.

Жакет женщины с левого бока имел некоторую деформацию, слегка искажавшую фигуру. Специалист по кибербезопасности Чанг теперь хорошо знала, что является её источником.

– Добрый день, мисс Чанг! Помните меня?

– Разумеется, агент Мартинес.

– О, давайте без церемоний. Просто Джейд. Можно присесть?

– Конечно. – Она подвинулась на пару дюймов и похлопала по скамейке рядом с собой.

– Чем занимаетесь? – Глаза у агента Мартинес тёмные, а кожа на скулах гладкая и ровная. «Хорошо ухоженная, хотя при солнечном свете всё-таки заметно, что ей ближе к сорока, чем к тридцати». Сандрин остро почувствовала, что сама хотела бы выглядеть именно так, когда и ей будет «ближе к сорока».

– Наблюдаю за великим ограблением, – она указала на невозмутимую белку и честившую ту на всю округу пичугу.

– Так вот в чём дело! – Джейд Мартинес рассмеялась. Низкие тона её голоса при этом звучали угрожающе привлекательно. – Действительно скандал!

– Ну, а вы? Как ваши дела?

– А-а! – Агент небрежно отмахнулась. – Рутина. Задаём много вопросов, потом ищем в ответах смысл. Скукота.

– Не верю. Иначе зачем бы люди шли на службу в ФБР?

– А разве пенсия и медицинская страховка недостаточное для этого основание? – Мартинес, собственно, и не пыталась сделать вид, что говорит серьёзно. – Плюс право на пистолет и значок.

– Ладно вам! Охота на злоумышленников, врагов общества – разве это может быть скучно?

– Вы судите о нашей работе по сериалам и фильмам. На самом деле основные наши инструменты – блокнот, ручка, диктофон. И голова. Пистолет и значок – это так, чтобы удобнее было орехи колоть. Мне кажется, что ваша работа значительно интереснее.

– Перестаньте. Что может быть прикольного в сидении перед монитором?

– И, тем не менее, сидя у монитора, вы смогли определить этот взлом. Мне такое достижение даже во сне привидеться не может. Это же угроза на глобальном уровне, колоссальный удар. А обнаруживаете его вы, скромная девушка с монитором. Без значка и пистолета.

Услышать такое было очень, прямо-таки чертовски приятно. Сандрин почувствовала, что щёки теплеют, а губы сами собой расползаются в смущённую улыбку.

– Вы преувеличиваете…

– Ничего подобного, я говорю абсолютно серьёзно, – на лице Джейд и впрямь не было ни тени улыбки. – Так что честь и хвала вами совершенно заслуженны. Представьте, что если бы не вы, пропавший борт до сих пор искали бы над Швецией.

Они немного помолчали, провожая глазами белку, скрывавшуюся со своей добычей в зарослях кустарника. Негодующая птаха отправилась сопровождать её своим треском, перелетая с ветки на ветку. Потом агент Мартинес повернулась к Сандрин и посмотрела на неё уже без всяких усмешек и хитрецы в глазах.

– Послушайте, на самом деле у меня к вам серьёзный разговор. Скажите мне, как профессионал – помимо самого взлома возможно ли проследить его источник?

– При определённых условиях – разумеется. Но почему вы задаёте этот вопрос мне? У вас же прибыло подкрепление из специалистов? – Со вчерашнего дня в «НАПС» помимо неё работали два инженера из ФБР и один специалист АНБ.

– С ними я могу поговорить в любой момент, как с коллегами. Мне интересно ваше мнение, как постороннего человека. Точнее, хорошего специалиста, эксперта со стороны.

Сандрин ещё не успела привыкнуть к своему новому статусу «эксперта со стороны» и поэтому каждое упоминание об этом были для неё как кошке – почёсывание за ушами. Очень приятно. Джейд Мартинес меж тем продолжала, задумчиво разглядывая кусты.

– Понимаете, после того как вы обнаружили взлом, многое в этой истории встало на свои места. С точки зрения техники, поиска самолёта и пассажиров. Однако для нашей работы важнее следующий шаг – кто всё это устроил, зачем и почему?

– Вы полагаете, что это целенаправленный заговор?

– Очень на то похоже. Правда мы никак не можем понять его цели и причины, – агент внимательно посмотрела на Сандрин: – Вы же понимаете, что эта подробность должна остаться между нами?

Та понимающе, даже немножко снисходительно улыбнулась.

– Конечно. Я не первый день работаю в системе безопасности. Там быстро учат держать язык за зубами.

– Хорошо. Тогда можно мне с вами поделиться кое-какими сомнениями? Просто, чтобы обсудить? Говорят, отвлечённый взгляд иногда очень помогает.

Как можно было отказать женщине с такими искренними интонациями в голосе?

Сандрин молча кивнула.

– Видите ли, когда всплыла история с взломом, наверху сразу заподозрили спланированный заговор. Слишком уж удачно всё складывалось, особенно то, что вас обесточили как раз на время атаки. Очень вовремя для простого совпадения. Но за последние пару дней вся эта аппетитная конструкция стала разваливаться у нас на глазах. За какую ниточку мы не потянем – тут же вытаскиваем конец. Попытались проверить того парня, который протаранил трансформатор, но он оказался настолько чист, что это поначалу тоже показалось подозрительным. Перепроверили его ещё раз – всё подтвердилось. Чёрт, скажу по секрету, за мной в жизни грехов водится больше, чем за ним. Прошерстили второго участника аварии – тот тоже не причём. Разгильдяй, конечно, что выехал на дорогу с неисправными фарами и габаритами, но опять же – никакого злого умысла. Придурок, но не террорист.

Джейд размяла длинные сильные пальцы, закинула ногу на ногу, обхватила ладонями колено. Ухоженные гладкие ногти блеснули на солнце бесцветным лаком.

– Решили зайти с другого конца – проверить, почему так оказалось, что вы остались без электричества в ту ночь.

– И что? – а вот это Сандрин самой было интересно.

– И ничего. Сплав бюрократических ошибок, забывчивости и случая. Вашу резервную линию переключали на «Уилинг Электрик Пауэр» ещё полгода назад, временно. А потом просто забыли вернуть обратно. С запасными генераторами – та же история. Случайность. Обычное стечение обстоятельств.

В голосе Мартинес начали звучать нотки раздражения. Видно, что ситуация её действительно бесила.

– Более того, нет ответа на главный вопрос – ради чего весь сыр-бор? Просмотрели дела всех пассажиров и членов экипажа…

– И что? – снова спросила Сандрин, не замечая, что повторяется. Ей определённо нравилась беседа с этой женщиной. Та фыркнула в ответ.

– Пусто. Парад посредственности. Абсолютно обычные люди.

– Может быть, кто-то слишком умело прячется?

– Вы полагаете, что таким образом русские могли попытаться вывезти кого-то из своих? Очень маловероятно. Шпионаж увлекательно выглядит только в кино. В реальной жизни это самый неприметный вид деятельности. Если бы русским надо было убрать своего агента, достаточно было отправить его туристом в Азию. А оттуда уже вернуть в Россию. С учётом того, что у нас нет ничего ни на одного человека из находившихся на борту, это было бы совсем не сложно. Кроме того, какой смысл выводить человека с таким шумом? Ведь этот инцидент привлечёт к себе всеобщее внимание, каждого причастного будут проверять не просто с лупой – под электронный микроскоп засунут. Кому нужно такое? Русские же не идиоты. Нет, этот вариант тоже маловероятен.

– Тогда что же?

– Честно говоря, понятия не имею, – Джейд опустила ногу и повернулась к ней на скамейке. За распахнувшейся полой жакета мелькнул чёрный пластик пистолетной рукояти. – Потому и пришла к вам посоветоваться. Поймите, мисс Чанг, нам очень нужен следующий шаг. Узнать источник атаки. Тогда в нашем расследовании, возможно, появиться больше смысла. Ребята из ФБР и АНБ хороши, но им не хватает творческого подхода. Вы же умудрились обнаружить то, что никто не искал. Как вам это удалось?

Сандрин пожала плечами.

– Не знаю. Предчувствие. Интуиция. Магия, если хотите.

– Вы же не пытаетесь сейчас набить себе цену, мисс Чанг?

– Вовсе нет. Я действительно не могу сказать точно, как это получилось. Просто в определённый момент у меня в голове щёлкнуло и всё стало ясно. И пожалуйста, зовите меня просто – Сандрин.

– Хорошо. Сандрин. Так вы можете помочь нам? Найти путь к следующему шагу? Поверьте, мне так хочется, чтобы у меня в мозгу тоже щёлкнуло и всё стало ясно. Так как? Что скажете?

Это прозвучало с таким неподдельным запалом и искренностью, что Сандрин оставалось только одно.

– Конечно, Джейд. Сделаю всё, что смогу.

 

***

Хирург Артамонов отметил нездоровую нервозность в больнице, как только переступил порог. Причём почти сразу понял, что это никак не связано с его персоной, хоть слух об очередном запое доктора естественным образом уже разошёлся по всем заинтересованным ушам. В первый день выхода на работу после отлучки Виктор Анатольевич был морально готов к косым взглядам, смешкам за спиной, понимающим кивкам и пространным речам на отвлечённые темы, неизбежно сворачивающим к рассуждениям о вреде пьянства. Но на этот раз всем явно было не до него.

Когда он вошёл в дверь, дежурная медсестра за стеклом регистратуры только посмотрела в его сторону, быстро кивнула и тут же вернулась к оживлённой беседе с кем-то, невидимым с его стороны. Артамонов поклонился в ответ, прекрасно понимая, что это движение никто не видит и вообще, не сильно интересуется его персоной.

«Забавно».

Он не страдал манией величия, однако подобное поведение было нетипичным. С другой стороны, Виктору Анатольевичу оно скорее было на руку, так что он только пожал плечами и не спеша отправился в сторону своего кабинета. На некоторых лавочках, пришедших ещё из доисторических, околосоветских времён, сидели редкие пациенты и тоже что-то шёпотом обсуждали. Мельком поднимали глаза, здоровались с доктором и возвращались к какой-то своей невероятно важной, животрепещущей теме. Недоумевая всё больше, хирург дошёл до своей двери и уже собирался открыть её, когда та внезапно сама распахнулась навстречу, едва не заехав краем ему в лицо.

– О, боже!

– Ничего подобного, Ксения Борисовна, это всего лишь я.

– Вы всё шутите, Виктор Анатольевич, а нам вот тут совсем не до смеха. Где вы пропадали всё это время?

Он несколько опешил, но тут же сообразил, что вопрос вряд ли имеет скрытый смысл.

– Я был нездоров.

– О, конечно! У мужчин всегда найдётся повод для плохого самочувствия.

Ксения Борисовна, невысокая полная женщина средних лет, играла в больнице многоликую роль, совмещая специальности врача-гинеколога, отоларинголога – Артамонов иногда шутил по этому поводу: «Вы только подумайте, какая связь!» – и, при необходимости, детского врача. Её вообще отличала активная жизненная позиция, а по отношению к мужским недостаткам – особенно. Однако в этот раз, похоже, испорченность сильной половины рода человеческого не была во главе угла, так что Виктор Анатольевич спокойно пропустил шпильку мимо ушей.

– Что же произошло за время моего вынужденного отсутствия?

– Столько всего! И буквально вчера! Я как раз только что всё рассказала Валентине Дмитриевне, ждала, что вы придёте раньше.

– Увы, пришёл, как только смог. Доброе утро, Валентина Дмитриевна!

Медсестра поздоровалась молча, одним кивком, стараясь держаться подчёркнуто безразлично, но Артамонов работал с ней слишком долго, чтобы ошибиться – произошло нечто экстраординарное.

– У вас разве нет пациентов, Ксения Борисовна?

– У меня? Нет, пока нет. Да и не до пациентов всем сейчас! Неужели вы не слышали, что случилось? Все об этом только и говорят!

– Понятия не имею, о чём вы. Мне, к сожалению, по дороге не попалось ни одной знакомой души.

– На больницу в Екатериновке напали!

Сердце у хирурга бухнуло и провалилось куда-то в подвал значительно ниже того места, где ему положено быть физиологически. Он хорошо помнил, кого планировали доставить в то место.

– Как напали? Что произошло? Откуда вы знаете?

– Все об этом только и говорят! Ночью ещё приехал оттуда какой-то человек, вроде бы из тамошнего отделения полиции. Рассказал всё нашему главному участковому.

Дальше можно было не продолжать. Если разговор слышала жена местного начальника полиции, значит, о его содержании спустя полчаса знали буквально все. Включая медведей в окрестных лесах.

– Вы не поверите, Виктор Анатольевич, вчера во второй половине дня приехал к ним из леса автобус…

– К кому – «к ним»?

– Ну в больницу же! Приехал автобус, привёз каких-то людей. И представляете, все эти люди, как один – иностранцы!

«Отчего же, очень даже хорошо себе представляю».

– Какие иностранцы? Из Средней Азии, что ли?

– Да нет, ну что вы! Какая Средняя Азия! Никакие это не гастарбайтеры, а самые настоящие иностранцы – оттуда! – Ксения Борисовна взмахнула рукой в неопределённую сторону.

– Откуда оттуда?

– Да из Европы же! С Запада!

– Неужели? А как узнали?

– Боже, Виктор Анатольевич, откуда ж я это знаю! Сказали, что иностранцы, европейцы, может быть даже – американцы. Не это главное!

– А что же?

– Все эти люди были ранены!

– Как? Кем?

– Неизвестно! Но говорят, что ранения не огнестрельные, а просто травмы. Как после несчастного случая. Но и это ещё не главное.

– А что же?

– Говорят, что их лечил уже кто-то!

«Не может быть!».

– И кто же?

– Абсолютно неизвестно! Но раны у всех обработаны, есть даже следы операций – швы, скобы. Но главное, главное – другое!

«Как? Ещё что-то?».

– У них у всех были листки с описанием, анамнез и история лечения. Как амбулаторные карты. Очень профессиональные. Только написаны все – вы не поверите! – таким аккуратным почерком, как будто их отличница писала.

«Почему же не поверю». Он прекрасно помнил долгую ночь, когда диктовал свои заметки, а Ася, шестнадцатилетняя помощница Марины, вписывала всё это округлым девичьим почерком на листки из распотрошённого блокнота.

– Ксения Борисовна, я не совсем понимаю. Вы говорите про каких-то пострадавших иностранцев, а вначале сказали, что на больницу в Екатериновке напали…

– Да, да, конечно! Просто это была предыстория. В общем, привозят к больнице этих иностранцев, на стареньком автобусе и тут же в деревню врываются эти!

Сердце у Артамонова провалилось вниз во второй раз.

– Кто эти?

– Ну, эти, военные и охрана «Транснефти»…

«Чтоб тебя! Я уж подумал – бандиты». Он облегчённо поднял глаза на Валентину Дмитриевну, но мрачное выражение её лица сказало: «Рано радуешься».

– И знаете, что они устроили? Наставили на всех оружие, заставили лечь на землю, а потом начали стрелять…

– Как стрелять? В людей?

– Наверное. Я не знаю, но одну женщину застрелили точно, тамошнего главврача избили, а одной медсестре сломали скулу.

«Ненавижу быть правым». С этого момента сердце перестало проваливаться куда-либо. Его просто обволокло со всех сторон холодной ледяной глазурью. Виктор Анатольевич прошёл к своему столу и сел. Проходившая мимо Валентина Дмитриевна как бы невзначай коснулась его плеча. Робкая попытка утешения. Значит, это ещё не всё.

– Но и это ещё не всё! После этого больных занесли внутрь, приставили к ним охрану, а мужика, который автобус привёл, увели допрашивать. Тут вроде бы всё успокоилось, но потом – раз! Кто-то напал на охранников и военных.

– Кто напал? Когда?

– Уже ближе к вечеру, темнеть начинало. Взорвали один автомобиль и стали стрелять из леса. Те все побежали отбиваться, а в это время с другой стороны Екатериновки ещё люди зашли и напали на дом, где держали того шофёра, который автобус привёл. Говорят, постреляли несколько человек и убежали в лес.

– А шофёр этот?

– С собой забрали. Зашли, несколько человек убили, шофёра освободили – и бежать. А те, которые с другой стороны стреляли, тоже почти сразу перестали и в лес ушли. Вот.

«Боже мой. Как всегда, всё как всегда».

– А дальше?

– Что дальше? Говорят, начальник охраны «Транснефти» порывался застрелить кого-то из иностранцев, грозил нашим в больнице, что всех поубивает, кто ему мешать будет. Хорошо, что там военные были, охраняли их. А потом среди ночи туда вертолёты прилетели, начали кружить вокруг. Затем ещё охранники прибыли, военные. Полицейский, который приехал, говорит, что там народу вооружённого сейчас до чёртиков, собираются окрестный лес прочёсывать. Только пока боятся соваться.

«Неудивительно. Я бы тоже не спешил на рожон лезть».

– Короче говоря, раненых этих из Екатериновки собираются вывозить, если уже не вывезли. Говорят, военный какой-то, офицер, приставил к ним только своих людей и запретил кому-либо ещё к ним приближаться, кроме врачей. Начальник охраны «Транснефти» на него орал так, что стёкла звенели, пистолетом грозил. Полицай этот, который оттуда приехал, говорит, что сам чуть не обделался со страха, думал, что они сейчас друг друга перестреляют. Но обошлось. Правда, мужик этот, из охраны, матерился так, что у всех в округе уши в трубочку свернулись. Орал, пока не охрип.

– А зачем полицейский-то к нам приехал?

– А, этот? Говорят, что теперь запрет будет на приём неопознанных людей с любыми ранениями или травмами. Неважно какими. Вышел из лесу кто незнакомый – сразу надо полицию вызывать. А они уже будут сами его допрашивать и выяснять, что да как.

– Ну а лечить? Лечить-то их можно?

– Кого?

– Незнакомцев? Или будем смотреть, как они подыхают на руках у доблестной полиции?

Ксения Борисовна задумалась и посмотрела на Артамонова несколько недоумённо.

– Вроде бы ничего на этот счёт не говорили. Да и как это можно – не лечить?

– Ну, вот и прекрасно. Стало быть, применительно к нам ничего, дорогая коллега, не изменилось. Наше дело – врачевать, а всё остальное пусть катиться к чёртовой матери. Извините великодушно за грубое слово, но уж в больно сволочное время нам с вами жить довелось. Ещё раз простите. Давайте будем надеяться, что с этими несчастными ничего больше плохого не приключиться, но вы, Ксения Борисовна, на всякий случай рассказывайте мне новости, какие услышите. Слишком уж любопытная история. Валентина Дмитриевна, есть у нас на сегодня работа? Есть? Прекрасно. Давайте карточку и пригласите пациента. Вы позволите, коллега? После всей этой истории почему-то очень хочется сделать что-нибудь полезное.

***

– Всё это так некстати. Совершенно, абсолютно не вовремя.

Начальник отдела Михаил Леонидович, в простонародье именуемый исключительно «Мишаня», выглядел неподдельно расстроенным. Щёки покрылись красными пятнами и во всём остальном лице – в глазах, опущенных уголках припухлых не по возрасту губ и слегка подрагивающем бесформенном подбородке – читались совершенно искренние скорбь и уныние.

– Конечно же, я глубоко тебе сочувствую, но пойми и ты моё положение.

«Отчего ж не понять». Честно говоря, агента неподдельно забавляло зрелище разворачивающейся перед ним драмы. На самом деле Мишане, вне всякого сомнения, было искренне насрать на несчастный случай с родственником агента. И неважно, что само ужасное происшествие с любимой тётушкой Валентиной, грозившей ей скорой и безвременной кончиной, было не более чем элементом активации, бесспорным и достаточным поводом агенту покинуть текущее местоположение и отправиться туда, где в нём возникла действительная нужда. Будь даже Мишаня лично знаком с этим мифическим персонажем, упоминание о чужой семейной трагедии вряд ли имело для него значение большее, чем воспоминание о позавчерашнем обеде. Что было действительно важно, так это необходимость одному из сотрудников покинуть на неопределённое время своё рабочее место. Что приводило самого Мишаню к обязанности сделать в рамках своей ответственности хоть что-то полезное. Конечно, было бы слишком наивно ожидать, что он взвалит долю работы агента на свои изрядно заплывшие жиром плечи. Скорее всего, не пройдёт и часа, как эта доля будет равномерно размазана по остальным сотрудникам. Но ведь сам процесс размазывания тоже требовал каких-то усилий. Работы. От самого Мишани.

«Работающий Мишаня. Бог мой, какое зрелище придётся пропустить».

– Но это действительно очень, очень важно для меня. Это дело всей семьи! – в голосе агента в нужных пропорциях смешивались печаль, боль и надежда.

– Да понимаю я это! – Мишаня энергично потёр взмокшую от умственных усилий обширную залысину. Чувствовалось огромное усилие, которое он прилагает, чтобы не послать агента с семейными проблемами к чёртовой матери. Причина такой сдержанности была хорошо известна обоим. Стоит начальнику отдела отказать сотруднику в подобном вопросе, как тому достаточно пройти пару десятков метров по коридору до двери вышестоящего по отношению к Мишане начальника. Там вопрос уладился бы за две минуты, а сам Мишаня огрёб бы десять минут очень неприятного разговора и потерю пары очков престижа в глазах руководства. Поэтому исход разговора был ясен обоим. Загадкой оставалось только количество навоза, которым изойдёт Михаил Леонидович в процессе принятия неизбежного решения.

– У нас сейчас так много работы. Очень ответственный период развития. Усилия каждого имеют огромное значение, – бубнил он, как по учебнику. Без особого энтузиазма, но всё-таки с тайной надеждой в голосе, что случится чудо и неожиданная проблема рассосётся сама собой. Как обычно. Без всяких усилий с его стороны.

«Нет, Мишаня, не в этот раз».

– Михаил Леонидович, если бы это было в моей власти, – руки агента изобразили наиболее искренний жест разочарования. – Но я ничего не могу поделать. Тем более что сейчас я просто начинаю опаздывать на ближайший подходящий поезд.

Мишаня побагровел целиком, включая кожу под редкими светлыми волосами по бокам головы. Угрюмо уставился на лежащее перед ним заявление. Бумага отказалась испепелиться под его взглядом, всё так же вызывающе белела прямо перед носом. Начальник отдела засопел, потерзал левой рукой щёку и подбородок и, наконец, смирился с неизбежным.

– Ладно. Сколько времени тебе потребуется?

– Две недели, не меньше.

– Так много? Может, одной хватит?

В памяти агента всплыли полученные координаты и карта предполагаемого района работы. Большого района.

– К сожалению, нет. Две недели. Как минимум.

Мишаня возмущённо пыхтел ещё с полминуты, потом всё же начертал на полях заявления свою резолюцию.

– Иди. Мы тебе… сочувствуем.

Никогда ещё слово сочувствия не скрывало за собой такое количество крепких матерных эпитетов, которые человеку хотелось высказать на самом деле.

«Взаимно, жирный ублюдок. Мне тоже будет тебя не хватать».

Дверь открылась и закрылась, отсекая фальшивую жизнь от тайной. Агента впереди ждала масса работы.

 

Глава 24

 

Тонкая прозрачная струйка ледяной жидкости ровно, без всплеска и пузырьков, вливалась внутрь цилиндрической рюмки с толстым, тяжёлым дном. Когда до края осталось буквально пара миллиметров, горлышко графина ловко подпрыгнуло вверх, не уронив ни капли. Уровень водки в стопке в результате оказался почти вровень с краями. «С горкой», как говорят иногда в таком случае. Стеклянные стенки начали немедленно мутнеть, зарастая инеем.

Полногрудая искусственная блондинка улыбнулась в ответ на кивок Михайлова одними уголками губ, как бы извиняясь: «Ты неплохой мужик, но здесь не хозяин». Поставила графин на стол, отошла в сторонку и встала, сложив руки спереди белого фартучка, который, несмотря на весьма скромный размер, всё же опускался на пару сантиметров ниже края её юбки. Если то, что на ней было надето, можно было в принципе называть юбкой.

За столом помимо подполковника сидело ещё два человека.

Шеф местного управления охраны «Транснефти» Юрий Кузнецов напоминал несколько животных одновременно. Багровая физиономия походила на морду разъярённого хряка, готовящегося разнести в щепки свой загон свинарника. Интенсивно работающие челюсти, с постоянной, почти механической частотой перемалывающие куски жареного мяса, больше подошли бы бойцовой собаке, а крепко стискивающие нож и вилку кулаки вовсе не казались пухлыми. Напоминали скорее мощную пятерню шимпанзе. Очень раздражённого и опасного.

Третьим за столом был тот самый гэбэшник, который инструктировал Михайлова перед вылетом. Всё тот же неприметный тёмный костюм, скользкие, незапоминающиеся черты лица. Совершенно неуместный тут тип, искусственный, как декорация.

Гэбэшник практически не обращал внимания на Кузнецова, зато лицо подполковника разглядывал с неподдельным интересом. Что было не удивительно. Посмотреть, в самом деле, было на что. Александр кожей ощущал скобы, стягивающие края раны на лбу, и многочисленные ленточки пластыря, закрывающие мелкие ссадины, царапины и главное – повязку на носу. Сломанном в очередной раз. Воздух через него не проходил, отчего приходилось есть и дышать по очереди.

Он дожевал небольшой кусочек, проглотил, сделал несколько вдохов и выдохов, после чего взялся за рюмку. Кузнецов что-то буркнул при этом саркастически, но Александру было совершенно наплевать. Он очень устал и хотел бы ужраться вусмерть, будь у него возможность. Или хотя бы просто крепко надраться. Тут уж как получится.

– Вы хотите поскорее избавиться от нашего общества, подполковник?

– С чего вы взяли?

– Это уже третья рюмка за двадцать минут.

– Не знал, что вас прислали контролировать мою дозу спиртного, – Александр попытался придать голосу максимально саркастичную интонацию, но от этого у него сразу в нескольких местах заболело лицо, так что непроизвольно скорчилась страдальческая гримаса. Отчего стало ещё хуже. Поспешно закинул содержимое рюмки в рот, едва не подавился, закашлялся. Из глаз полезли совершенно лишние сейчас слёзы.

– А вам бы, похоже, не помешал такой контроль, – гэбэшник откровенно забавлялся.

– А вам не помешало бы пойти к чёртовой матери и не мешать людям отдыхать после работы.

Прошло меньше часа после того, как они вернулись на базу «Транснефти». Позади остались бессонная ночь и почти целый день, насыщенный действием и суетой. Воспоминания мешались друг с другом, путались в последовательности, как обычно бывает после лёгкого сотрясения мозга. Потом, уже по дороге обратно, он попытался выстроить их в подобие хронологического порядка.

В самом начале зиял пустой чёрный провал. То, что произошло в заброшенном доме на окраине Екатериновки после того, как входная дверь вступила в тесный контакт с его лицом, он узнал уже из вторых рук, со слов своих собственных бойцов. Кто-то из охранников «Транснефти» услышал звук взрыва светошумовой гранаты, на проверку отправились три человека на бронированном джипе. Обнаружили два трупа и самого Михайлова, заваленного обломками пресловутой двери. Сунулись за дом и заметили людей, удирающих в лес. Попытались догнать, но угодили под огонь прикрытия. Неизвестный снайпер одним выстрелом продырявил бронебойной пулей двигатель вездехода, а потом пулемёт с фланга прижал их так, что носа не высунешь. Один наёмник словил пулю по касательной, другому посекло лицо крошкой от пуленепробиваемого стекла и мелкими осколками от расколовшихся о броню пуль. Когда стало ясно, что атака на блокпост с другой стороны была отвлекающим маневром, и к месту побега подтянулось подкрепление на единственном уцелевшем броневике, ломиться в лес за беглецами было уже бессмысленно. И слишком опасно. Потерь и так хватало.

Бронированный джип, в который врезалась нагруженная взрывчаткой и бензином машина, сгорел дотла, оставив после себя только металлический корпус. Один из охранников «Транснефти» при этом лишился кисти левой руки и получил ожоги, а ещё несколько – лёгкие и средние ранения. Двигатель второго броневика вывела из строя пуля снайпера. Два бойца убиты в доме. С оставшимися боевыми ресурсами о поисках не могло быть и речи. Наоборот, все тряслись от мысли, что из леса может последовать полноценная атака. Страх произвёл необходимое отрезвляющее действие на каждого, включая Кузнецова. Он, конечно, горланил, матерился, размахивал пистолетом и грозился перестрелять всех иностранцев к чёртовой матери, но довольно быстро вернулся в адекватное состояние. Тем более, что Михайлов отдал своим бойцам чёткий приказ стрелять на поражение при попытке причинить задержанным любой вред. И подполковник не поленился повторить его несколько раз, отчётливо и громко, так, чтобы смысл сказанного дошёл до самого тупого.

Поскольку шеф охраны «Транснефти» самым тупым не числился, большая часть его угроз и размахивания оружием были не более чем спектаклем, причём в основном для местного населения, а не для того же Михайлова или его людей. Александр после полученного по голове удара дверью был на удивление глух к угрозам, а сам Кузнецов быстро сообразил, что весь фейерверк устроили ради вызволения того самого водителя автобуса. Это дало ему дополнительный повод для гнева и досады, поскольку стало ясно, что главной их добычей за день был именно этот мужик, а вовсе не пара десятков покалеченных иностранцев. Конечно, с его, Кузнецова, точки зрения. В конце концов, это подполковник припёрся сюда искать самолёт, а вот ему гораздо интереснее местная публика. Совсем как если взять охотника, которому важнее здешние волки, чем случайно заблудившийся в лесу верблюд.

В итоге, хоть шеф охраны и орал во всё горло, брызгал слюной и тряс пистолетом, в открытую конфронтацию с военными вступать не стал. Все оставшиеся силы, включая жиденькую шайку перепуганных местных полицейских стянули к больнице, перегородив ведущие к ней улицы. Медиков поголовно перевели на казарменное положение, пригрозив жестокой расправой, если кому-нибудь придёт в голову устроить пакость в отместку за дневное насилие. Так и протряслись в осаде полтора часа, пока до них не добрался первый из патрульных вертолётов. Выгрузил из себя дежурную команду и тут же снова ушёл в ночь. Потом, спустя несколько часов прилетели ещё две машины, одна из которых была полна военными – почти всей командой Михайлова. Подклеенный и заштопанный к этому моменту подполковник прямо послал куда подальше Кузнецова с его предложением начать поисковую операцию в лесу, приказав вместо этого своим людям взять под охрану больницу.

Ночь прошла без происшествий. Медики возились с ранеными бойцами «Транснефти» и иностранцами. Кузнецов демонстративно избегал Михайлова, перенеся свой штаб в местное отделение полиции. По периметру Екатериновки над лесом один за другим ходили два вертолёта, готовые в любой момент залить напалмом любое место, где им почудится движение. Честно говоря, Кузнецов готов был это сделать сразу, если бы не одно «но». К обеду обещали прислать пару «охотников», которые должны были проверить следы, оставленные нападавшими в лесу. Только это и уберегло ни в чём не повинную тайгу от бессмысленной расправы.

Задействовав весь свой скудный словарный запас в иностранных языках, подполковник выяснил из разговора с немногочисленными здоровыми пленниками, что они пассажиры самолёта, потерпевшего крушение над тайгой. Из чего следовало, что нечаянно найденные чужаки оказались его клиентами. Сомневаться не приходилось – упоминание о взрыве перед началом падения очень удачно стыковалось с рапортом истребителя ПВО об успешном перехвате нарушителя. Теперь главными становились другие вопросы. Насколько соответствует действительности то, что они рассказывают? То есть, не является ли история о невинных пассажирах частью легенды на случай провала? Наличие малолетних детей вроде бы сводило такую вероятность к минимуму, но кто знает, на какие хитрости готовы пойти люди, планирующие спецоперацию? Всё это могли выяснить только специалисты контрразведки, в достаточной степени владеющие иностранными языками, искусством допроса и располагающие ресурсами для перепроверки полученных сведений. Михайлову на эти детали было наплевать, а после инцидента с дверью – наплевать с высокой колокольни. Его задача – найти самолёт и людей. «Этого летуна», как выразился начальник Генштаба. Что ж, кое-что он уже нашёл. Осталось отыскать сам самолёт и остальных его пассажиров, затерявшихся где-то в лесу.

Поздним утром пришла транспортная колонна с вооружённым конвоем. Руководивший ей здоровенный охранник «Транснефти» смешно оправдывался перед Кузнецовым за то, что так долго ехали. Смешно потому, что по своим габаритам раза в два превосходил своего совсем не мелкого начальника. Казалось, что при желании он мог бы отправить того в нокаут, просто отвесив по лбу щелбан покрепче. Однако, поди ж ты – стоял, смотрел сверху вниз, разводил могучими ручищами и только повторял в ответ на матюги: «Ну как же, вы же сами запретили рисковать. Приказали, чтобы ночью никто на дороги даже не совался».

– Какая нахрен ночь! – яростно сипел в ответ уже окончательно сорвавший голос Кузнецов. – У нас во сколько светать начинает? В четыре утра почти день уже! Вас где, баранов, носило всё это время?

Здоровяк мучительно пожимал плечами и мямлил: «Готовились…». И получал в ответ новый поток бесконечной хрипатой ругани.

Под дулами автоматов загрузили в машины всех раненых – иностранцев и своих. На робкие протесты врачей Кузнецов отреагировал просто: распорядился взять им с собой всё необходимое, «чтобы эти не передохли по дороге» – и загнал их в грузовики тоже. Обошлось без лишнего рукоприкладства, потому как везде маячили ребята из команды Михайлова и его собственная угрюмая, поцарапанная и побитая физиономия.

Он доложил обо всём в Москву ещё среди ночи, с рации одного из вертолётов, и поэтому не сильно удивился, когда на базе службы охраны «Транснефти» их встретила целая делегация. Переводчики и дознаватели в форме и в штатском, военные медики – общим числом примерно как вся поисковая группа Михайлова. На бетонке аэродрома стояли две «вертушки». Один, военно-транспортный Ми-171, оказался той самой машиной, что доставила их сюда несколько дней назад. Вторым был огромный летающий мобильный госпиталь Ми-26MS совместного подчинения Министерства обороны и МЧС. На пару они заняли почти всё свободное пространство площадки, которая казалось просторнее обычного. Похоже, что основная часть вертолётов «Транснефти» ушла прочёсывать местность. Вряд ли эта затея принесёт много пользы, ведь при желании в тайге можно спрятать весь народ Израилев, бегущий из Египта, даже если всё небо над ними будет кишеть ищейками фараона, как мухами. Однако традиция требует в ответ на щелчок по носу отвечать бурной деятельностью, пусть даже и бессмысленной.

Вникать в процедуру передачи найденных людей ему вовсе не улыбалось. Башка разболелась, усталость и раздражение взяли верх настолько, что Александр уже и не понимал, чего ему хочется больше – залезть в душ, а потом выпить или просто хорошенько дать кому-нибудь в морду, чтобы выпустить накопившийся пар досады и раздражения. Поэтому он от греха подальше оставил распоряжаться всем своего заместителя, а сам ушёл в выделенный его людям домик, отмахнулся от доклада оставшихся на дежурстве бойцов, велел им почистить своё оружие и привести в порядок снаряжение, а сам ушёл в душ. Долго-долго стоял под тёплым потоком, бегущим по короткому ежику волос, ушам, шее, плечам, усталому, побитому телу. Ранки, ссадины и царапины на лице ныли, размокали под набухшими водой повязками. Под конец он сгрёб с лица все остатки перевязок, слепил в комок и зашвырнул в угол кабины. С размаху швырнул, глубоко прочувствованным движением. Вышло не очень. Лёгкий клубок марли и пластыря влажно шлёпнулся о кафель и развалился, сполз на пол бесформенной массой. Александр вздохнул, выключил воду и поплёлся наружу.

Аккуратно промокнул лицо полотенцем и долго, внимательно разглядывал его в зеркало. От рассечения на лбу точно останется шрам. На вновь сломанной переносице, похоже, тоже. Ну и хрен с ним! Не потому, что шрамы украшают мужчину, просто какой смысл расстраиваться по пустякам. Глаза на месте, уши целы, всё в порядке… почти. Только вот голова раскалывается и внутри погано как-то. Может быть, конечно, всё дело в усталости и контузии. А может, и нет. Как-то неправильно всё пошло. Не готов он оказался. К этому всему. Что они вот так раз – и наткнуться на то, что ему нужно. Сразу, без подготовки и предупреждения. Люди, раненые и чужие здесь. Лишние и беззащитные. И не только они. Вспомнил избитых врача и медсестру. Снова ощутил в ладони привычную форму пистолетной рукояти, увидел прямо перед собой прицельную планку с прорезью и двумя точками по бокам от неё, метками, что начинают светиться в темноте. В прорези аккуратно, как на картинке, видна мушка, а за ней – лицо. Круглое, неприятно, отвратительно румяное, с припухшими веками, из-под которых его глаза колют острые серые лезвия. «Спокойно, подполковник, не истери…». Хладнокровный, уверенный в своей даже не правоте, а в полной безнаказанности, привыкший плевать на всё и всех. Цепной пёс. Матёрый хищник. Обыкновенный убийца.

Александр попытался вспомнить, почему его указательный палец остановился. Ему оставалось только завершить движение, каких-то несколько миллиметров, сгиб между фалангами уже чувствовал привычное сопротивление пружины спускового механизма. И ведь не было у него в ту секунду ни капли сомнений, что закончи он его, выпусти из ствола пулю прямо в ненавистную рожу – мир вокруг стал бы лучше. Не добрее, нет. Но не таким злым, как прежде. Это уж точно.

Так что же? Почему он снова остановился на полпути, отлично зная, что правильно и как именно нужно поступить? И что самое неприятное, отчего это чувство гадливого дискомфорта так ему знакомо? Может, потому, что оно уже возникало? Причём, не раз и не два. Что самое грустное, ощущение было абсолютно одинаковым как для случаев, когда он делал то, чего делать не стоило – изменял жене, к примеру – так и тогда, когда он, наоборот, бездействовал в ситуации, требовавшей обязательной реакции. Например, когда знал о воровстве среди сослуживцев или вышестоящих командиров, преступлениях, принуждениях к совершению преступлений, замалчиваниях, передёргиваниях и подтасовках, прямом предательстве интересов страны в угоду своем шкурным интересам – короче, всех тех многочисленных мерзостях, которые прошли перед ним чередой за время службы в Российской армии. И особенно тошно было при этом сознавать, что тот незнакомый мужик в заброшенном доме, измордованный, безоружный и беззащитный оказался прав, когда выплёвывал ему в лицо обвинения окровавленными губами: «Какая честь, какая совесть. Ты в армию пошёл за кормом и безответственностью». И чем он, спрашивается, в этом случае лучше того же Кузнецова? Тот, по крайней мере, не страдает иллюзиями и не пытается выдать себя за кого-то другого. Чётко говорит сам про себя – я сторожевой пёс, меня кормят, а я за это глотки грызу. Без сомнений и угрызений совести. Без оправданий и поиска глубинного смысла. Так что же получается, что этот жирный ублюдок лучше него, кадрового офицера, столпа и опоры державы? Выходит, что да. Если не по поступкам, то по степени честности точно.

Хреновый расклад.

Из него вытекает, что он не пристрелил шефа охраны «Транснефти» потому, что не чувствовал права на это. Неважно, морального или юридического. Или просто струсил. Или в который раз сработала привычка ничего не делать, уклониться от ответственности. Или понимал, что этот свирепый зверь ему действительно нужен, также как и его хозяевам. Те тоже, небось, воротят нос при встрече с Кузнецовым и вряд ли позовут на день рождения к своим детям. Но осознают его практическую пользу и необходимость. А может всё это вместе.

Неважно.

Что же до чувства гадливости и глухого презрения к самому себе…

Ничего не попишешь, бывает. Подумаешь, обделался. Первый раз, что ли. Главное помыться почище, да штаны отстирать. Ну и выпить ещё можно, покрепче. Чтобы думалось меньше и как можно скорее стало неважно, от чего тебя тошнит – от выпитого или от самого себя.

 

***

В положении Андрея, как единственного доступного пострадавшего по итогам поездки в Екатериновку, присутствовала некая многомерность. С одной стороны, он терпеть не мог быть в центре внимания, но, угодив в полное распоряжение Марины, был окружён этим вниманием сверх всякой разумной меры. С другой стороны, очутившись в роли пациента, он оказался надёжно изолирован от необходимости немедленно реагировать на последствия этой не самой удачной поездки. Рассказать о ней остальным пассажирам вызвался пастор, которому кроме этого надо было как-то утешать Джима Шэннона, чья жена вместе с прочими теперь оказалась в непонятном статусе. Арестованная? Задержанная? Военнопленная? Чёрт его знает, какое определение применимо в сложившейся ситуации.

Разбором полётов с точки зрения тактической занялся, естественно, Серёга. Ему же досталась не самая приятная миссия объяснить Рустаму, каким образом они лишились сразу двух единиц техники – джипа и автобуса. Ну и что, что первый в этой паре – старое корыто, чья конструкция явно черпала вдохновение в боевиках 80-х годов про постапокалипсис, а второй был в руках Татарина меньше двух дней и никто особо не рассчитывал на его долгожительство. Главный механик привязывался к железякам сразу и навсегда, переживал все поломки и потери крайне болезненно и казнил виновных в этом непреклонно и сурово. Сначала вспышкой безудержного гнева, а потом холодным, изматывающим игнорированием. Вот и на этот раз он сначала пять минут орал на Новикова, потом внезапно резко повернулся и ушёл прочь. К себе в мастерские, чтобы среди близких его сердцу машин и механизмов перестрадать обрушившееся горе. Серёга пошёл было вдогонку, но на выходе из лагеря его тормознула Гузель, жена Рустама. Сказал просто: «Не надо. Я разберусь». Взяла с собой младших дочерей и отправилась по тропинке в сторону укрытой в лесу поодаль от основного поселения базы техники. Новиков облегчённо вздохнул и потопал докладывать Андрею.

Тот тем временем обнаружил, что к двум первым состояниям – дискомфорту от избыточного внимания и облегчению из-за отсутствия необходимости решать и обсуждать неотложные вопросы – примешивается третье, странное и немного тревожное чувство. Кайф оттого, что можно на время забить на всё и просто побыть больным. Не принимая решений и не беря на себя ответственности. Безнаказанно повалять дурака, уступив настойчивости Марины, загнавшей его в постельный режим «хотя бы до вечера». Понятно, что уже к этому самому вечеру ему станет невыносимо вынужденное безделье, он слезет с кровати, возьмёт в руку палку, и, хромая, пойдёт снова заниматься своим привычным делом. Вникать в детали, решать вопросы, планировать и распоряжаться. Брать на себя ответственность.

Ну а пока пару часов можно побыть захворавшим школьником, расслабиться и полностью довериться ловким заботливым рукам Марины, которая втихаря поругивая Новикова, приводила в порядок его раны и болячки.

– Вот ведь чёрт большерукий, кто ж так делает-то, – доносился из-под марлевой повязки глухой бубнёж.

– Не зуди, – поморщился Андрей, когда она потащила пинцетом с его скулы кусок марли с присохшей к ней кровавой корочкой. – Дело ночью было. И в лесу, в придачу ко всему прочему.

– Да какая разница. Сколько раз говорила ему, что рассечения и порезы надо заклеивать поперёк, чтобы края стянуть. Вот кто теперь будет виноват, что у тебя на самом видном месте шрам останется?

– Наверное, тот, кто меня по роже лупил…

– Это ясно, вот только и Серёжа мог бы голову включить. Объясняла ведь ему всё, показывала…

– Я догадываюсь, на что он смотрел и о чём думал, пока ты ему показывала…

Поймал на себе сердитый взгляд серых глаз поверх хирургической повязки и ощутил лёгкий шлепок по лбу чем-то мягким и влажным.

– Помалкивайте лучше, гражданин пациент. Помни, у кого в руках тампон с йодом, а то разукрашу всего и будешь ходить пятнистый… как кот.

– Ладно, молчу…

Молчать и подчиняться было подозрительно приятно. Даже йод и перекись водорода не так щипали сырое побитое мясо на лице.

– Ты чего мне вколола?

– Закрой рот, ты мне мешаешь. Ничего вредного. В твоём положении всё полезно, что в шприц полезло.

Несколько минут прошло в молчании. Только позвякивали об эмалированный лоток медицинские инструменты.

– Марин, а, Марин…

– Чего тебе?

– Я ходить когда смогу?

– Сложный вопрос. Если как обычно, когда дуракам закон не писан, то можешь вставать хоть сейчас и валить на все четыре стороны. Только потом не жалуйся, когда ноги отваляться. А если по уму, то денёк-другой тебе надо бы посидеть спокойно. А лучше полежать. И ходить строго по необходимости, точнее говоря, по нужде. А потом умная женщина Марина посмотрит ещё раз и скажет своё профессиональное мнение.

– Оно понятно, вот только это вряд ли получиться.

– Чего вдруг?

– Мне бы с Анатольичем потолковать надо. Что там дальше с нашими иностранцами происходит.

– Во-первых, с каких это пор иностранцы стали нашими? Хороший ты мужик, Смирнов, вот только увлекаешься. Нельзя так. Если бы я начала испытывать нежные чувства к каждому, кому помогла или кого заштопала, то уже давно стала бы матерью-героиней. Дистанцироваться надо уметь. Во-вторых, с чего ты взял, что кроме тебя с Виктором Анатольевичем поговорить больше некому?

– Ну, у них с Серёгой отношения не ахти…

– Не мотай головой. В-третьих, почему ты решил, что кроме Сергея это больше никто не сделает? После того, как он твою физиономию обработал, я ему ничего, кроме чистки картошки не доверю.

– Но…

– Тихо. Не дёргайся. Знаю, что больно. Я сама съезжу. Мне-то ты доверяешь?

Он помолчал с минуту. Естественно, доверяет. Иначе разве лежал бы он сейчас перед ней не кушетке?

– Опасно это может быть, Марин…

– Для кого? – она фыркнула под маской. – Для меня? Я тебя умоляю. Вот если тебя кто-нибудь заметит, всего заклеенного и забинтованного – это да, действительно опасно. Тем более что бегун ты сейчас так себе. А вот я – другое дело. Подумаешь, приехала скромная симпатичная женщина, зашла в больницу, поболтала с доктором. Обычная история.

– Всё равно, как-то это…

– Нормально это. Абсолютно нормально. Если тебе так спокойнее будет, могу взять с собой кого-нибудь. Гузель могу. Или Олю Самохину.

– Ладно, – он сдался. Подчиняться было по-прежнему как-то особенно легко. – Если так – тогда ладно. Олю возьми, она надёжная.

– Это мы уж как-нибудь без вас разберёмся, товарищ командир. Ишь, раскомандовался, ваше ободранное величество. Всё, замолкни, а то я до ночи с тобой возиться буду.

Андрей послушно замолчал и даже прикрыл глаза. Хорошо, будь по-твоему. Пару часов небо могут подержать на своих плечах другие.

 

Глава 25

 

Ночью прошёл дождь, как сказали местные – первый за последние три недели. Жиденький и куцый. Так, чисто символически прибил пыль на просёлках и наполнил тайгу запахом дождевой влаги. Мелкие капли свисали с венчиков хвои, поблёскивали там и сям на лохмотьях мха и лишайника, покрывавших все доступные поверхности в лесу. Воздух в тени деревьев был одновременно и свежим и вязким, стоячим, замершим в зачарованном безветрии.

Над головой слева направо прошла волна басовитого рокота, зашелестели ветки, роняя вниз крупные бусины воды. На мягкую лесную подстилку они падали беззвучно, звук рождался, только если прозрачный шарик встречал на своём пути плотную ткань униформы или снаряжения.

Шлёп-шлёп-шлёп.

Михайлов вытер с лица росу мелких брызг, поднял голову и проводил взглядом удаляющийся на север звук вертолётного ротора, быстро глохнущий за сплетёнными наверху ветками деревьев. Разглядеть саму машину даже не удалось. Дневной свет пасмурного северного дня пробивался сюда через редкие прорехи в многоярусном сите древесных крон, окрашиваясь по пути в призрачный сизо-зелёный оттенок.

«Неудивительно, что они ничего здесь не могут найти».

Им в очередной раз повезло. Стратосферный беспилотник засёк на пустоши среди леса очертания, которые не подходили никакому местному объекту. Отправленный на разведку вертолёт, пропетляв около часа над полянами, зарастающими озёрами и болотами в указанном районе, наконец-то нашёл искомое. Почти у самого конца длинной впадины, оставленной древним ледником, а сейчас заполненной непроходимой трясиной, в грязи лежал корпус самолёта. Судя по внешнему виду, лежал уже не меньше недели, поскольку погрузился на полную глубину болота, завалившись немного на левый бок. Сверху хорошо была видна дорожка, пропаханная в грязи при посадке, хотя края её уже размылись и тянулись навстречу друг другу, стремясь срастись и закрыть нанесённую рану.

Вертолётчики сделали пару кругов, сняли упавшую машину на видео и вернулись на базу. Теперь настал черёд наземной разведки. Жаль только, что нельзя было высадиться непосредственно на месте, да и вообще, ни одно открытое пространство в окрестностях не было достаточно велико, чтобы на него смогла опуститься «вертушка». Пришлось добираться по земле. Кузнецов от участия в поездке демонстративно отказался, только выделил для команды военных два вездехода со своими бойцами в качестве водителей. После Екатериновки они вообще почти не общались, так что Александр был даже рад такому сценарию. Хотелось заняться привычным делом, работой, погрузиться с головой в выполнение задания, выкинуть из головы, вычеркнуть, забыть всё происшедшее. К чёртовой матери.

Под ногами пружинила мягкая почва, покрытая мхом, как будто идёшь по гимнастическому мату. Александр иногда замечал, когда оглядывался по сторонам, что свежие оттиски следов, оставленные его бойцами, почти сразу начинают поблёскивать водой, отжатой из лесной подстилки, как из губки. Встречающиеся небольшие просветы открытой земли под деревьями сплошь покрывал ковёр из небольших стелющихся кустиков, сплетающих между собой веточки с небольшими округлыми светло-зелёными листочками. Подполковник пару раз запутался ногой в переплетении этих побегов, после чего стал обходить такие прогалы по краю.

В наушнике хрустнуло, и голос сержанта головного дозора предупредил:

– Осторожнее, впереди лес переходит в болото. Избегайте открытых мест.

– Принято, – Михайлов поправил микрофон. – Вышли уже?

– Пока нет. Лес редеет, видим просветы между деревьями.

– Хорошо. Как далеко вы от нас?

– Метров двадцать.

– Понял.

Кажется, будь это правдой, он должен был услышать голос подчинённого прямо так, без рации. Однако лес так хорошо маскировал звуки и движения, что подполковник переставал видеть и слышать бойцов уже буквально в нескольких метрах от себя. Это слегка нервировало.

Голос в наушнике снова ожил.

– Вышли, товарищ подполковник. Только место неудачное. Не видно ничего.

– Ладно, стойте на месте. Сейчас подойду.

Он поспешил вперёд, уклоняясь от встречных веток, иногда отстраняя их в сторону приподнятыми предплечьями. Автомат из рук при этом не выпускал ни на минуту.

Как и было сказано, лес начинал переходить в болото. Когда нога Михайлова соскользнула с корня на краю крошечной полянки, то сразу провалилась во что-то вязкое и холодное, скрытое под слоем мха. И ушла вглубь почти до колена, не встречая дна и сопротивления. Неприятное чувство цапнуло за сердце снизу, откуда-то со стороны желудка. Он ухватился за низкую ветку, подтянулся, вытащил ногу из мерзко чавкнувшей грязи. Шедший рядом разведчик поддержал его за лямку разгрузочного жилета. Александр кивнул ему в ответ, включил микрофон:

– Внимание всем! Идти друг за другом, в сторону не отходить. Не терять видимости!

– Есть… есть… есть! – отозвались в наушнике голоса.

Лес впереди поредел, в сизо-зелёный сумрак начали вторгаться вертикальные пласты обычного дневного света, в землисто-лесной аромат тайги стал вплетаться новый запах. Что-то с привкусом тины и открытого пространства.

Почти сразу стало ясно, что имел в виду передовой дозор. Лес на границе с трясиной стремительно, буквально за пару метров, редел, хирел и умирал. А дальше шла широкая камышовая заросль, преодолеть которую не было никакой возможности. По крайней мере, жердь, которой один из бойцов пытался прощупать брод, без заметного усилия уходила в топь метра на полтора и лезть проверять глубину трясины своими ногами ни у кого желания не возникало. Камыши при этом были не сказать, чтобы очень высокими, но из-за особенности своего расположения закрывали от находящейся на берегу поисковой группы всю открытую поверхность болота. В бинокль удавалось рассмотреть только верхние половины деревьев на другой стороне и крошечный кусочек некоего искусственного предмета на полпути к ним – хвостового оперения самолёта.

Михайлов указал сержанту на старую, наполовину засохшую сосну на краю леса:

– Поднимись, поищи обходной маршрут.

Дерево страдальчески заскрипело, когда здоровяк в полной экипировке общим весом под сто килограмм ухватился за нижние изогнутые ветки и, не выказывая особых усилий, стал карабкаться вверх. Спустя пару минут сверху донеслось:

– Мы не с той стороны подошли, товарищ подполковник! Вижу на другом берегу сухое возвышение, оттуда будет отличный обзор.

– Обойти можно?

– Так точно. Налево, по краю болота. Но крюк будет километров пять.

«Чёрт». Но раз нельзя перепрыгнуть, придётся обходить.

– Самолёт видишь?

– Так точно. Лежит к нам левым боком. Увяз в трясине по самые иллюминаторы. С этой стороны, по крайней мере. Крыло полностью ушло в болото.

– Что за самолёт? Опознавательные знаки, название, что-нибудь видишь?

– С виду – обычный пассажирский лайнер, модель назвать точно не могу. Светло-серый, хотя это может быть грязь. На хвостовом оперении трёхцветная эмблема. Поверх иллюминаторов вижу надпись: «ТрансПолар Эйрлайнс».

«Чёрт». Похоже, действительно гражданский. Значит, пленные не врали. Хреновая история. Ну ладно…

– Ладно. Определи координаты той возвышенности и передай транспорту, пусть найдут туда дорогу. Ну, или подойдут максимально близко. Камера у тебя? Хорошо. Сделай пару десятков снимков, с разным увеличением. Самолёт, надпись, эмблему на хвосте. Несколько общих планов болота с этой стороны. Понял? Выполняй. Остальные все подтянулись? Хорошо. Привал пять минут, потом выдвигается.

 

***

Неприятные слухи пришли утром. В соседних деревнях стали появляться какие-то тёмные личности и выспрашивать, не слышал ли кто, не видел ли чего необычного. И, судя по описанию, по манере задавать вопросы, за любопытствующими стояли отнюдь не федералы или «Транснефть». Как Андрей и предполагал, появление на сцене работорговцев действительно оказалось лишь вопросом времени.

Он задумчиво выслушал доклад, после чего послал разыскать и привести к нему Новикова. Поскольку Марина ещё на рассвете уехала за свежими новостями к Артамонову, прихватив с собой для компании помимо рыжей Оли Самохиной ещё и Рустамову дочку Асю, запретить Смирнову вставать было некому. Но, как часто бывает в таком случае, если нет прямого запрета, нужда в его нарушении уже не кажется настолько необходимой. Поэтому Андрей задумчиво посмотрел на свои свесившиеся с кровати забинтованные ступни, осторожно пошевелил ими туда-сюда и решил не совершать пока ненужных подвигов.

«Попробую руководить, как Кутузов. Дистанционно».

Серёга притопал спустя минут пятнадцать, заодно принёс с собой завтрак. Без особых изысков – остатки вчерашнего ужина залиты свежим омлетом, пара кусков хлеба да кружка чёрного кофе. Андрей, уснувший вчера рано после лечения и загадочного коктейля, который ему вколола Марина, терзался зверским голодом и накинулся на еду, едва успев поблагодарить. Новиков хмыкнул, пододвинул табурет к стене, сел, откинувшись и вытянув ноги.

– Покурить, что ли…

– Ага, только попробуй, – пробормотал Андрей с набитым ртом. – Марина тебя удавит.

– Откуда она узнает?

– Почует. И я расскажу.

– Нахрена?

– Для порядка. И ради укрепления доверия.

– Да ну тебя… предатель.

– Ничего подобного. Вот женишься на Марине, тогда я буду перед ней твою задницу прикрывать. И то не по всякому поводу.

– Ага, легко сказать…

– Чего?

– Женишься на ней, как же…

– Почему нет? Боишься?

– Сам ты… Опасаюсь.

– Бог ты мой, я-то думал, что мужики за сорок уже не должны быть такими…

– Какими?

– Отвянь. Обидишься ещё.

– Не обижусь. Послать – пошлю. Обижусь – вряд ли.

– Как знаешь. Негоже взрослому мужику ссаться сделать предложение хорошей женщине. Ты ж не старшеклассник на дискотеке.

– Пошёл ты! Это шаг слишком серьёзный. Сам знаешь, в какое время живём и во что играем.

– Пф! Можно подумать, раньше по-другому было! Я вот старше тебя и то не помню, когда последний раз случалось пять спокойных лет подряд. Разве что когда я совсем сопливым был и в детский сад ходил. Ну, или в школу.

– Всё равно. Семья – дело ответственное. Сам-то вон тоже в холостяках ходишь.

– Ты на меня не смотри. Я – мужчина, стоящий на пороге угасания половых инстинктов.

– Да пошёл ты!

– Не пойду, Марина запретила. И не груби старшим, нехорошо. В Древней Руси ты бы от меня уже по губёнкам ложкой схлопотал бы.

– Так мы не в Древней Руси.

– Это не важно. Единственно, что важно – и тогда, и теперь – это то, как ты живёшь, с кем живёшь и как к этим людям относишься. Вот ты Марине уже год голову морочишь, всё круги вокруг неё нарезаешь. Думаешь, был бы ей противен, оставалась бы она тут всё это время? Она, с её знаниями, опытом? Знаешь, как Анатольич о ней отзывается?

– Угу.

– Вот тебе и «угу». Здоровый ты мужик, Серёга, а бестолковый. Как подвиг совершить – пожалуйста, а как личную жизнь устроить – «что-то я опасаюсь». Ладно, не о тебе сейчас речь. Спасибо, что не отвлекал от еды. Ты новости слышал?

– Угу.

– Не дуйся. Чего думаешь по этому поводу?

– А что тут думать? Мы с тобой с самого начала знали, что шила в мешке не утаишь. Кто-то на самолёт мог наткнуться. Или про фейерверк в Екатериновке услышать. Хуже всего, конечно, если история с нашими оптовыми закупками всплыла, потому что она напрямую к нам ведёт.

– Я тоже об этом подумал. Думаешь, Вова проболтался?

– Без понятия. Мог, конечно. Но и кроме него говорунов хватает.

– Как поступить нам лучше, что мыслишь?

– Вот сам сижу и думаю. С одной стороны, конечно, неплохо бы пойти и поразведывать, кто лезет с расспросами. Можно даже попытаться такого любопытствующего перехватить. Для детальной беседы. Но если с другой стороны взяться, то получиться, что как только мы начнём выпытывать и разузнавать, то этим сами свою заинтересованность выставим.

– Именно. На всеобщее обозрение. Нет, ты прав, надо сидеть тихо. Только кордоны усиль. И ловушки поставь дополнительные.

– Сегодня к вечеру сделаем. А дальше что?

– В смысле?

– Глобально. Что делать-то будем? У нас ведь на руках по-прежнему несколько десятков лишних ртов, день-другой – и снова за припасами ехать придётся. Как долго, по-твоему, все заинтересованные лица будут два и два складывать, чтобы понять, что наши обычные запросы выросли? И, кроме того, мы здесь не Кощеи, над златом не чахнем, наши резервы не бесконечны. Скоро снова надо будет к трубам присасываться, пока благосостояние не пошатнулось. И при этом забывать не стоит, какой тарарам мы устроили и сколько охотников из «Транснефти» сейчас по округе рыщет.

Новиков внезапно осёкся, недоумённо посмотрел на Смирнова. Тот отставил пустую тарелку в сторону и не спеша допивал кофе из коричневой эмалированной кружки. Голову при этом слегка склонил на бок и разглядывал Серёгу внимательно из-под полуопущенных ресниц. В глубине глаз поблёскивало что-то невысказанное и ехидное.

– Ты чего?

– Ничего, Серёжа, продолжай, пожалуйста.

– Нет уж, давай, колись – что не так?

– Да нет, Серёга, нормально всё. Всё так. Я просто вспомнил, о чём мы с тобой говорили в первый вечер, когда эту братию в лагерь привезли. Припоминаешь? Странное у меня чувство сейчас возникло. Будто ты сейчас моим эхом работать заделался. Прям слово в слово повторяешь.

Новиков немного покраснел, после чего досадливо отмахнулся.

– Ладно… радуйся, подловил! Прав оказался, как всегда. Да ну тебя к чёрту!

– Не обижайся. Неважно, прав я был или нет. Лично я думаю, что нет, если тебе интересно. Потому что за всё это время ни разу не пожалел, что мы с тобой их из болота вытащили. Даже когда меня по мордасам лупили и грозились яйца к аккумулятору подключить. Злобу чувствовал, ненависть – это да. Сожаление – ни разу. Прав ты был. И Анатольич сказал ровно это же самое. Такие уж мы с тобой моральные уроды, всегда норовим всё сделать правильно. Поэтому давай-ка прекратим расстраиваться, и сосредоточимся на делах. Припасы нужны? Нужны. Значит сейчас будем прикидывать, как и где нам лучше затариться, чтобы не вызывать лишних подозрений. Если здесь в округе, то лучше малыми партиями в разных местах. А может быть, наоборот – стоит скататься подальше и хапнуть всё оптом. Пока досюда разговоры дойдут… И не факт, что дойдут вообще. Нефти надо натырить, чтобы в деньги перегнать? Хорошо, давай посмотрим откуда это проще и безопаснее сделать. Я помню, что мы с тобой собирались пару недель отдохнуть, однако сам видишь, как получилось. Так что потом отдохнём, когда черника пойдёт. И вообще, я чего-то не пойму, какого мы с тобой в два лица должны упираться? Где Татарин? Дуется всё ещё?

Новиков коротко кивнул.

– Ещё бы. На неделю нос задрал, ну или до субботы, как минимум.

– Нефиг! Иди, найди Гузель, пусть берёт его за шкирку и тащит сюда. Потом с обидами разберёмся. И это ещё… Стрелка нашего, пастора, прихвати по дороге. Есть у меня одна смутная идея…

– Какая?

– Не готов сказать, попробую сформулировать, пока ты ходишь. Вот, тарелку с кружкой, забери и… Спасибо, Серёга.

– Да ладно, мне не трудно. Я же слышал, что Марина тебе ходить пока запретила.

– Я не про это. Я вообще. Ладно, ладно, иди уже.

 

***

Нога тупо ныла, саднило натянутую кожу, и периодически волной накатывало непреодолимое желание почесать культю. Настолько бешенное, что хоть караул кричи. Приходилось стискивать кулаки так, что ногти до боли впивались в ладони. Спустя какое-то время зуд понемногу отпускал, но потом всегда возвращался. И уж совсем редко в промежутках её вдруг настигала нелепая иллюзия, что она может шевелить пальцами на отсутствующей ноге. Причём, не просто может, а чувствует, как шевелит ими, а те охотно отзываются в ответ.

Конечно, Мэнди знала, что всё это глупости. Фантомные боли, чувства. Вот как это называется. Иллюзия в организме, ещё не привыкшем к утрате части себя. Что же до зуда… Женщина-врач подробно объяснила Лукасу, а тот так же подробно пересказал ей, что это нормально и даже хорошо. Верный признак, что нога заживает. Нужно только терпеть и ни в коем случае не пробовать подлезть под тугую повязку, чтобы поскрести там. «Ты же взрослая девочка, держи себя в руках» – сказала врач и вдруг коротко погладила её по голове. Конечно, тогда она не поняла сказанного, Лукас перевёл ей фразу, когда женщина уже вышла. И после того, как перевёл, тоже зачем-то погладил её по волосам.

Вообще говоря, за пару дней после того, как она пришла в себя после операции, Мэнди удивительным образом привязалась к Лукасу. К тому чувству относительного спокойствия, которое охватывало её, когда он появлялся рядом. Конечно, к ней за это время постоянно забегали девчонки, но все они – Коби, Кара, Рамона – смотрели на неё с сочувствием и жалостью, хоть и старались замаскировать это, как могли. На этом, в основном, и прокалывались. Слишком много болтали о пустяках, чересчур нарочито старались отвлечь. Лукас вёл себя не так. Он, конечно, сочувствовал и жалел тоже. Но в его сочувствии и жалости было ещё и понимание. Он действительно знал, каково это, проходил через подобное. И – самое главное – твёрдо и уверенно мог заявить: «Ничего страшного. Это вовсе не конец».

Сегодня она впервые попробовала подняться с постели. В основном из-за того, что ей уже до чёртиков опостылело справлять нужду лёжа. Это было противно, неприятно и стыдно. Если подгузники в первый день после операции – ещё куда ни шло, то в последующие дни всё превратилось в настоящую пытку. Во-первых, она ужасно стеснялась и поэтому всегда терпела до последнего. Во-вторых, когда организм был уже не в состоянии ждать больше, ей подсовывали адски холодную эмалированную утку – ведь времени, чтобы подогреть её, уже не оставалось. При этом кому-то обязательно приходилось быть с ней рядом, придерживая, чтобы она не соскользнула с этого крайне неудобного холодного сиденья и не сверзилась заодно с кровати на пол, что естественно было чревато переворачиванием и утки тоже. Вместе со всем попавшим в неё к этому времени содержимым.

Мрак и ужас, короче говоря.

Поэтому прошлым вечером Мэнди решительно объявила, что на следующий день попробует встать. Присутствовавшая при этом Рамона Брукнер ужаснулась и заявила, что делать это рано и лучше полежать ещё какое-то время. Однако вопрос, почему рано и сколько ей нужно ещё лежать, поставил Рамону в тупик. Она попробовала было в качестве решающего аргумента пригрозить рассказать всё доктору, но тут очень кстати зашёл Лукас. Узнав, из-за чего весь сыр-бор, он только коротко пожал плечами и спросил:

– Уверена?

Мэнди, сидевшая в этот момент на холодном сидении утки с натянутым до самого подбородка одеялом, кивнула в ответ.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – сказал Лукас и убрался из палаты, чтобы не умножать смущение.

Наутро он явился вместе с Коби Трентон и принёс костыли. Самодельные, из дюралевых трубок и деревянных планок, и не новые, судя по отполированным рукоятям и опорам для подмышек. При этом сделаны они были очень аккуратно и добротно. Мастер явно постарался или же просто не умел делать вещи плохо. Во всяком случае, всё было как нужно – регулировка по длине, высоте положения опорных ручек, поверхности обработаны, нет ни острых краёв, ни заусенцев.

Лукас положил костыли рядом с ней на кровать, сам присел рядом на табурет. Внимательно посмотрел Мэнди в глаза.

– Ты как, готова? Не передумала?

Чёрт, откуда ей было знать, готова она или нет? Страшно, конечно. Честно говоря, в глубине души она надеялась, что кто-нибудь, наделённый непререкаемой властью и авторитетом, запретит ей делать это. Однако доктор Марина уехала куда-то очень рано, прихватив с собой доверенную помощницу – молоденькую девушку по имени Ася. Так что отступать некуда. Да и в туалет хочется уже. Она глубоко вздохнула.

– Давайте попробуем.

– Тогда поехали. Для начала давай сядем и повернёмся на кровати. Ты там как, под одеялом – одета?

Мэнди немного покраснела, почему-то вспомнила, что у неё в данную минуту твориться на голове, но ответила твёрдо:

– Нормально всё, не на что пялиться.

– Ладно-ладно, совершенно не интересно. Коби, поддерживай её, пожалуйста, с правой стороны.

Вдвоём они помогли ей подняться и повернули на кровати так, что ноги свесились с края. Правая ступня впервые за долгое время коснулась пола. Левая…

Вместо левой ступни у неё совершенно некстати адски зачесалась культя. «Нашла время!». Лукас продолжал руководить:

– Так, подвинься ещё вперёд. Твоя здоровая нога должна стоять на полу твёрдо. Как будто ты хочешь встать на одну ногу, ясно? Теперь бери костыли. Не торопись. Обопрись на них, как на поручни. Ничего страшного, Мэнди, к этому надо привыкнуть. Потом, когда тебе сделают нормальный протез, будешь вставать, как обычно. Будто у тебя здоровы обе ноги. А пока потерпи. Расставь концы чуть пошире. Нет, так слишком. Вот, теперь хорошо. Ну что, встаём? Не бойся, мы тебя страхуем. Коби, не тяни её, просто придерживай. Мэнди нужно научиться делать это самой. А теперь – вдох! Встаём!

Первым же желанием было сделать второй шаг, левой ногой. Однако она удержалась, подтянула к себе костыли поближе, схватила рукояти покрепче. Стояла.

– Умница, отлично! А теперь давай попробуем шагнуть. Не прыгай. И не пытайся идти ногой. Запомни, у тебя сейчас три ноги – пара костылей и твоя собственная. Не перебирай костылями по очереди, переставляй их одновременно. Вот так. Теперь переноси на них свой вес. И следом – ногу. Отлично! Мэнди, ты просто умница! Видишь, Коби, наша девочка снова ходит!

У Мэнди внезапно отчаянно засвербело в носу и позади глаз. Она потянула в себя воздух, всхлипнула и не удержалась. Из глаз побежали слёзы.

– О боже, прости, прости меня, пожалуйста. – Лукас не стал всплёскивать руками и причитать, просто обнял её, дал спрятать лицо у себя на плече. – Извини, я поторопился. Для тебя ещё не время для шуток. Я виноват, прости меня.

Коби стояла рядом, растерянно гладила её по растрёпанным волосам, по спине под тонкой ночной рубашкой, бормотала что-то успокаивающее. Минуту спустя Мэнди немного отпустило, она шмыгнула, подняла лицо и тыльной стороной руки отёрла мокрые скулы.

– Ладно. Ничего страшного. Давайте дальше.

Естественно, никто не собирался вести её в туалет на улице. В доме, где размещалась санчасть, как и в ещё нескольких, был собственный, вполне нормальный, тёплый ватерклозет. С обычным унитазом и водой в бачке. Правда, Марина предупреждала, что нагружать его без нужды не стоит, это как-то было связано с ограничениями местной канализации. Короче говоря, воду из ведра разумнее вылить на улице, а вот по прямому назначению – пожалуйста. Гадьте на здоровье.

Когда дошли до места, Мэнди столкнулась с новой проблемой. Как ходить с костылями, она уже более-менее сообразила. А вот как садиться? Хуже того, как исхитриться спустить трусы, если обе твои руки заняты? Лукас попытался было прорепетировать с ней процесс усаживания и последующего вставания, но организм всё настойчивее требовал своё и она отказалась. Тот не стал настаивать.

– Некуда торопиться. Делай свои дела. Я буду за дверью.

Оставшись вместе с Коби, они ещё минут пять экспериментировали с последовательностью действий. В итоге сначала Коби помогла ей спустить трусы, потом опуститься на сиденье унитаза, а уж в завершение – вытянуть наверх из-под себя подол больничной сорочки.

– Ну как, дальше справишься?

– Ага, спасибо.

Дальше она действительно справилась сама, и это было отлично! В итоге Мэнди даже догадалась, что если встать и опереться плечом на стену, то освободятся руки, которыми можно не только подтянуть трусы, но и поправить сорочку и спустить воду.

Из туалета она вышла с чувством победителя.

– Ну, а где тут можно вымыть руки и умыться?

Умываться самой оказалось нелегко. Костыли не давали нагнуться поближе к раковине, приходилось тянуть воду горстями наверх и плескать в лицо, отчего сорочка на груди к концу умывания стала влажной. Правая нога от постоянного напряжения начинала слегка побаливать, но всё же она оказалась вернуться в кровать.

– А можно мне выйти на улицу?

Лукас и Коби переглянулись.

– Почему бы и нет? Позавтракаешь на веранде. Только сейчас найдём тебе что-нибудь надеть.

Они раздобыли ей тёплый трикотажный пуловер на пуговицах и принесли потёртые кожаные шлёпанцы размеров на пять больше, чем нужно. Естественно, что один из них оказался лишним. Мэнди почему-то снова захотелось заплакать, но на этот раз она сумела остановиться сама. «Хватит». Действительно, что есть – то есть, надо потихоньку привыкать.

Зато все невзгоды, боль и несчастья как-то сразу пожухли, измельчали, когда она неуклюже выбралась за порог. Там был прекрасный день для начала северного лета. Над головой, за частым переплетением сосновых ветвей, по небу плыли клочья белых и серых облаков. Прорывающееся сквозь все эти преграды солнце разбрасывало по всему пространству между могучими стволами деревьев щедрую россыпь солнечных зайчиков, бегающих волнами взад и вперёд вслед за раскачивающимися на лёгком ветру кронами. Было не жарко, воздух холодил кожу, взлетал по голым ногам под подолом сорочки, отчего по коже бегали ощутимые мурашки.

Она дошла до перил, хотела прислонить к ним костыли, освободить руки, чтобы опереться, но запуталась в последовательности действий. Кто-то тронул её за плечо. Она оглянулась – позади стояла Коби и показывала ей на старое пластиковое кресло, перед которым Лукас сейчас ставил простой деревянный стол, обитый клеёнкой.

– Пойдём-ка лучше сядем. Не стоит слишком усердствовать на первый раз.

Действительно. Героем она себя совсем не чувствовала. Правая нога устала и уже слегка вибрировала, голова немного кружилась, то ли от сосредоточенности, то ли от свежего воздуха. За пару шагов Мэнди добралась до кресла и потратила последние силы на то, чтобы сесть в него. Сама.

В ожидании, пока ребята ставили перед ней тарелку с кашей, наливали чай, раскладывали хлеб и всё остальное, Мэнди с любопытством разглядывала мир за краем веранды. Ступени крыльца больничного дома спускались к деревянному помосту, от которого на три стороны разбегались удивительные дощатые тротуары. Некоторые их участки явно новее соседних, о чём нетрудно было догадаться по разному оттенку древесины. Тротуары змеились среди толстых тёмно-рыжих стволов сосен, ветвились на отдельные отростки, заканчивающиеся у одинаковых в массе своей домов. По дорожкам кое-где шли люди, с разных сторон доносились голоса, за большим сараем, напоминающим фермерский амбар, кто-то смеялся.

– Где мы, ребята?

– Не в Канзасе, если ты об этом, Дороти. – Лукас хмыкнул и уселся рядом со столом в такое же старое, потёртое, выгоревшее на солнце кресло. Коби садиться не стала, прислонилась спиной к столбику, поддерживающему, крышу веранды. Мэнди, видевшая её раньше почти исключительно в униформе авиакомпании, никак не могла привыкнуть к новому внешнему виду старшей коллеги. Туристические брюки с множеством карманов, грубые рабочие ботинки с высокой шнуровкой, клетчатая фланелевая рубашка и куртка защитного цвета с капюшоном. Только традиционная тугая коса из пепельно-русых волос напоминала прежнюю Коби Трентон. Глаза тоже изменились, стали глубже, будто она всегда смотрела куда-то внутрь себя, думала о чём-то постороннем. В уголках рта появились новые, едва заметные, жёсткие складки.

– Мы не знаем, что это за место и где оно находится, Мэнди, – голос у неё тоже стал другим, растерял где-то звонкость и жизнерадостность, которые прежде заставляли непроизвольно улыбаться всех, кто его слышал. – Это не деревня или маленький городок. Местные зовут его просто – лагерь. Хотя, наверное, надо бы произносить это слово – Лагерь – с большой буквы. Раньше здесь было что-то вроде туристического кемпинга, куда русские приезжали отдохнуть на природе. Эко-туризм, знаешь ли. Потом, когда у них всё пошло наперекосяк, это место забросили, пока наши нынешние хозяева не нашли это место. Так что они теперь тут живут. Большую часть года. Подробностей нам не рассказывают, сама понимаешь – неизвестно, что с нами будет, куда мы попадём и что разболтаем. А после того, что произошло с нашими ранеными, – Коби горько усмехнулась и не стала продолжать.

Мэнди понимала. Когда она услышала, что случилось с первой партией пассажиров, которую попытались передать местным властям, и в которой ей не нашлось место… Честно говоря, она впервые за долгие годы вспомнила слова благодарственной молитвы своему ангелу-хранителю. И хотя подробности дальнейшей судьбы оставшихся в руках «федералов», как их называли местные, были до сих пор не известны, сам факт того, что одна женщина погибла по их вине, стал известен всем. В свете всего происшедшего их собственная дальнейшая судьба вызывала всё больше вопросов.

– Послушайте, но ведь они же нормально к нам относятся, разве нет? Здесь-то мы, по крайней мере, в безопасности?

Коби пожала плечами.

– Да, в безопасности. Пока. Нет, я всё понимаю, они действительно хорошие, порядочные люди. Всё, что они сделали: вытащили нас из болота, привезли сюда, накормили, одели, обеспечили медицинскую помощь, уход – всё это делает нас их должниками до конца наших дней. Вопрос в другом: дальше-то что? Эти местные ребята не виноваты, что у них в стране бардак. Я так понимаю, что им даже выбора особого никто не предлагал, чем заняться, чтоб не сдохнуть с голода. Поставь любого из нас на грань выживания, и может быть мы, как показывают обычно в кино, подались бы в банду панкующих рейдеров с большой дороги. Гоняли бы на ржавых багги, носили ирокезы и шипованные браслеты. А эти, хоть и промышляют воровством, в остальном вполне приличные люди. По крайней мере, я бы предпочла иметь в соседях их, а не какого-нибудь агента по банковскому кредитованию или художника-наркомана. Не знаю, лучше уж человек, который умеет своими руками делать что-то полезное, чем очередной непризнанный гений. Или беспринципный мудак с незаслуженными амбициями.

Лукас покачал головой.

– Не замечал раньше за тобой такого… человеколюбия.

– А его и не было. Я как-то по-другому стала людей воспринимать, после того как нырнула мордой в болото. Знаешь, я всё говорила, что тот мужик, здоровый – ну, который у здешнего мэра вроде помощника – что он страшный. А потом вспомнила, что это именно он меня из трясины вытащил. Он и пастор. Так что пусть уж лучше он мне в тёмной подворотне вечером встретиться. Я тогда буду точно уверена, что со мной ничего плохого не случиться.

За перилами веранды послышался голос:

– Мисс Трентон! Коби!

Мэнди вытянула шею, Лукас привстал с кресла, Коби тоже повернула голову:

– А, Лиз, привет! В чём дело?

На крыльцо взбежала девушка лет двадцати двух. Мэнди смутно её припомнила. Кажется, она летела вместе с каким-то лохматым парнем. У того ещё была смешная серебряная серьга. В форме черепа.

– Коби, пастор Майер тебя ищет. Просил передать, что он говорил с местными, и они хотят, чтобы мы, ну, то есть вы – так вот, чтобы вы подготовили полный список пассажиров. В электронном виде. С именами и всем остальным. И чтобы выделили в нём погибших при аварии, умерших и раненых, которых передали… ну, в последний раз. На автобусе.

– А пастор не сказал, зачем это надо?

– Сказал, – Лиз прямо-таки расплылась в широкой, счастливой улыбке: – Говорит, что они собираются каким-то образом передать эти сведения за границу. К нам. Домой.

 

Глава 26

 

Кустарник закончился, и они наконец-то вышли, а точнее говоря – вывалились на относительно открытое пространство. Наверх поднимался откос, засыпанный опавшей хвоёй и заросший соснами, но здесь хотя бы уже можно просто идти, а не продираться сквозь сплетение ветвей, укутанных мхом. Воздух тоже стал чище и свежее, наполнен ароматом смолы, а самое главное, лёгкий ветер сдувал с пригорка почти всех комаров. Последнее казалось сущим благословением. Проклятые мелкие крылатые гады успели порядком всех извести за время длинного похода вокруг оконечности болота, когда пять километров очень быстро превратились как минимум в пятнадцать, с учётом всех извилистых отклонений, обходов, отступлений перед непроходимыми завалами или топкими местами. Репелленты вроде бы отпугивали насекомых, но не слишком далеко. Садиться на кожу и кусать они не решались, просто висели постоянным роем буквально в десятке сантиметров вокруг, лезли в глаза и попадали в рот на вдохе. В итоге большинство военных в группе к концу перехода натянули на головы маски—балаклавы и пылезащитные очки. Это мешало обзору, но лучше уж так, чем каждые пять минут отмахиваться и отплёвываться.

Поднявшись наверх, Михайлов спустил очки на шею и стянул с головы маску. Энергично потёр вспотевшую голову, взъерошил короткие слипшиеся волосы. Осмотрелся.

Верхушка бугра, возвышающегося над краем болота, носила следы активной человеческой деятельности. Мелкий подлесок, тонкие деревца были вырублены подчистую. Несколько сосен на краю обрывчика, что возле самой трясины, повалены и вместе с покрывающими их обрезками ветвей, образуют некоторое подобие гати. Довольно неопрятной сейчас, расплывшейся в стороны и покрытой шлепками засохшей грязи. Освободившаяся от деревьев поляна плотно утоптана множеством ног, в сторону от болота через лес уходит расчищенная тропа, укрытая сверху сплетёнными ветками, как тоннель. Земля утрамбована большим количеством прошедших по тропе людей, крупные ветви явно обрезаны, мелкие побеги обломаны, чтобы не мешали.

«Так значит, вот где это происходило».

Он кивком головы указал сержанту на проход в лесу: «Проверь». Сам вышел на полянку, чтобы осмотреться.

Рухнувший в болото самолёт лежал теперь прямо перед ними, как на ладони. Фюзеляж на две трети ушёл в грязь, погрузившись до самого дна. Пилотская кабина отсутствовала, над гладкой поверхностью топи виднелся край большого пролома прямо в пассажирский салон.

«Похоже, отломился при посадке. Сейчас лежит где-нибудь на дне в самой середине трясины. Чёрт, почему же не было сигналов с аварийных маяков? Они ведь должны работать на стандартной частоте. Неужели болото так надёжно экранирует радиосигнал?».

С этой стороны было хорошо заметно, что машина лежит неровно, заваливается налево. С этой, правой стороны самолёта, крыло не ушло под жижу полностью, несколько метров его оконечности продолжали торчать над поверхностью. К концу были прицеплены почти сдувшиеся оранжевые баллоны аварийного трапа. Второй служил продолжением цепочки, заканчивался как раз возле конца гати из поваленных деревьев.

«Значит, мост строили с двух сторон. Что это значит? Кто-то ждал падения самолёта? Чушь какая-то! Если да, то как они могли предугадать, где именно он пойдёт на посадку? Нет, не вяжется. Судя по рапорту, наши истребители сбили нарушителя почти случайно. Никто даже предположить не мог, что это произойдёт именно здесь. Стало быть, люди, валившие лес на берегу и построившие гать – просто случайные свидетели? Не верится что-то. При здешней плотности населения должно быть просто невероятным везением, что кто-то заметил – и не только заметил, а ещё и нашёл! – падающий самолёт. И уж совсем фантастическая удача внутри этой самой по себе невероятной вероятности, что эти люди оказались достаточно хорошо экипированными, чтобы расчистить площадку, срубить деревья, построить переправу. Организовано вывезти людей отсюда, в конце концов. Сосны-то повалены не топором, везде аккуратные следы от бензопил. Кто ж здесь живёт? Или, точнее – кто здесь может жить? Кто-то, о ком официальные власти не имеют понятия, но кому по силам оперативно спасти людей из болота, обеспечить их качественной медицинской помощью. Врачи заявили однозначно – оперировали пострадавших и обрабатывали их раны профессионалы. Очень высокой квалификации. Майор медслужбы даже обмолвился, что дорого бы дал, лишь бы заполучить в свою команду полевого хирурга такого уровня. Или хирургов. Первичные допросы раненых дали очень мало, но выяснилось, что лечивших их врачей было несколько. Кроме этого, по показаниям здоровых пассажиров – родителей с детьми, а также женщины, представившейся медсестрой Хелен Шэннон – удалось установить, что после спасения из болота от травм умер только один человек. Такой результат работы неизвестных врачей впечатляет ещё больше».

Здесь подполковник прервался в своих размышлениях и с ненавистью вспомнил, как легко Кузнецов застрелил на пороге больницы спасённую кем-то женщину.

«Психованый ублюдок».

Кто-то неведомый спас людей, кто-то хорошо известный убил одну из них. На кого на самом деле ему нужно охотиться? Опять эти чёртовы дилеммы.

«А гэбэшник-то был прав. Ни черта мы не знаем о людях, живущих в этой стране».

Занимаясь таким совершенно ненужным ему сейчас рефлексированием, он продолжал обшаривать биноклем поверхность болота. В нескольких метрах от приподнятой оконечности крыла, на траве возле низкорослого чахлого кустарника виднелся какой-то предмет. Александр подкрутил бинокль, увеличил изображение. Немного продавив травянистую поверхность, там лежал средних размеров чемодан. Тёмно-синий, залепленный яркими наклейками.

«Наверное, отметки на память от поездок. Интересно, насколько важную информацию можно выудить, если до него добраться? Насколько важно вообще проникнуть внутрь этого самолёта?».

Ответ, в принципе, был ему абсолютно очевиден: важно. Крайне важно.

Наушник ожил.

– Товарищ подполковник! Нашли выход на дорогу. Рядом с ней множественные колеи, как будто здесь разворачивалось несколько машин.

– Направление движения проследить можно?

– Никак нет. Дорога песчаная, все следы уничтожены дождём. А колеи, похоже, преднамеренно раскатаны в разных направлениях.

Хитрые черти.

– Ясно. Ещё что-нибудь есть? Мусор, брошенные вещи?

– Ничего. Всё чисто, как будто специально убрались.

Михайлов уже сам это заметил. Несмотря на все признаки большого скопления людей, не осталось ни одного материального свидетельства их присутствия. Ни клочка бумаги, ни обрывка бинта или одежды. Ни единого окурка или лужицы от пролитого бензина или масла. Ничего. Только органические остатки вроде опилок и сломанных веток, с которыми природа со временем разобралась бы сама, надёжно похоронив все следы.

Короче говоря, из материальных улик им оставили только сам самолёт, аварийные трапы, да непонятно каким образом оказавшийся здесь чемодан.

Ну что ж, что есть, то есть. С этого и начнём. Он тронул переключатель рации.

– Сержант, свяжитесь с нашим транспортом. Мне наплевать, как они это сделают, но пусть отыщут дорогу к этому вашему проходу. Капитан, – он повернулся к своему заместителю. – Разворачивайте здесь лагерь. И организуйте мне канал связи с базой охраны «Транснефти». Запросим у них техническую поддержку, чтобы добраться до этого самолёта. Да, только сначала сфотографируйте здесь всё.

– Всё?

– Абсолютно. Любые следы, запилы, отметины на деревьях. Очень внимательно осмотрите траву – вдруг найдётся кровь. Давайте, вечер уже скоро, а у нас полно работы.

 

***

Согласно расхожей фольклорной традиции, торговец должен быть упитан, розовощёк, весел и громогласен. Особенно, если это универсальный купец в диком захолустье северных лесов.

«А вот кому нужны бублики (мороженая рыба, тушёнка, мука, водка, патроны, портативные электрогенераторы, запчасти, антибиотики и прочее, прочее, прочее)?». Как-то так, с белозубой улыбкой, шутками и прибаутками.

Владимир Попов или Вова Поп, как чаще его называли местные, соответствовал этому представлению весьма условно. Во-первых, он совсем не был ни упитан, ни румян. Высокий, худой, физиономия красная не от румянца, а от избыточной тяги к спиртному и в придачу к этому исполосована многочисленными морщинами. Во-вторых, белые зубы – это удел столичных жителей или сказочных персонажей. Вова же полного комплекта зубов не имел, кажется, никогда в жизни. Его собственные, жёлтые и неухоженные, постепенно покидали Вовин рот в силу разнообразных естественных – или не очень – причин. На их искусственную замену ему всегда или не хватало или просто было жаль денег, а когда всё же прижимало и приходилось ставить имплант, то рядом с ним уже, как правило, красовалась свежая дыра на месте очередного оставившего свой пост зуба. Таким образом, баланс всегда оставался не в Вовину пользу.

Возможно, что именно это служило причиной его худобы, а может, виной тому была неуёмная жажда деятельности и страсть к наживе, сжигавшая Попа изнутри уже на протяжении нескольких десятков лет. Он был торговцем – нет, даже торгашом – всю свою сознательную жизнь. Ещё будучи несовершеннолетним, увлечённо фарцевал венгерскими джинсами, румынскими кроссовками, дисками с хард-роком и евро-попом, кассетными плеерами, кассетами и батарейками к кассетным плеерам, календарями с плохими фотографиями полуголых девиц, поддельными спортивными костюмами, где в названии известных мировых брендов могли быть пропущены буквы – короче говоря, всем, что оказывалось в дефиците и на что был спрос. Уже тогда он познал оборотную сторону богатства – сначала через руки комсомольцев-дружинников, потом через кулаки гопников-рэкетиров, а затем благодаря ненасытным аппетитам любого должностного лица – от участкового до главы районной администрации. Именно тогда он начал вести счёт утраченным зубам и иллюзиям.

В конце 80-х годов Вова естественным образом участвовал в заре кооперативного движения, испытал кратковременный материальный взлёт, головокружение от открывающихся возможностей и горечь разочарования от того, как быстро можно просрать всё имеющееся благополучие, если заняться неправильным делом с сомнительными партнёрами. Пока он выкарабкивался из ямы и прятался от кредиторов, по окрестностям прошла волна приватизации, и некоторые его знакомые совершенно неприлично разбогатели. Спустя ещё какое-то время обнаружилось, что Владимиром Поповым никто особо не интересуется, поскольку одна часть его кредиторов скоропостижно сыграла в ящик, другая вообще канула неведомо куда, а оставшиеся заматерели и разжирели настолько, что крохи, которые можно было вытрясти из куцых Вовиных перьев, им стали не интересны. Совсем. Как и сам Вова. Грабить и растаскивать остатки государства оказалось намного веселее и выгоднее.

Так что к разделу большого пирога Поп не успел. Это оставило на его сердце тяжёлую, незаживающую рану, но не умерило жажды деятельности и страстной мечты разбогатеть в конце концов. Разбогатеть окончательно и бесповоротно. Настолько, чтобы просрать такое богатство станет физически невозможно. Поэтому Вова решил податься в политику. Там он побывал везде, кроме коммунистов, которым до сих пор не мог простить издевательств комсомольцев-дружинников и лицемерия, когда они на словах клеймили его позором, а втихаря ныли и канючили, вымаливая, чтобы он раздобыл им «настоящую Монтану» или итальянские джинсы с молниями на задних карманах. Быстро осознав, что партий много, а власть – одна, он начал последовательно вступать в очередные проправительственные блоки, но сначала они, а затем и правительства стали меняться так часто, что в итоге Вова запутался, несколько раз ошибся с партбилетом, плюнул на всё и вернулся обратно в бизнес. Там он продолжил своё существование по синусоиде, подобно осциллографу следуя за колебаниями уровня благополучия в его раскачивающейся на волнах мировой истории стране.

В итоге к моменту, когда всё пошло наперекосяк, срываться с места и драпать туда, где солнце жарче, суп гуще, а жизнь более предсказуема, Вова оказался просто не в состоянии. Он настолько втянулся в местную структуру взаимоотношений, связей, сделок, что сделался полностью от неё зависимым. Стоило выдернуть его из этого переплетения и пересадить на любую другую грядку, как он почти мгновенно оказывался так же гол, как на заре своей предпринимательской деятельности после выталкивания взашей из очередного привокзального опорного пункта дружинников – с пустыми руками и карманами. Только теперь у него больше не было полного рта зубов, неиссякаемого оптимизма, иллюзий и чувства, что будущее принадлежит ему. Вместо этого багаж включал в себя приближающийся шестидесятилетний юбилей, потрёпанные нервы, горечь бесчисленных разочарований, больные суставы и не шибко здоровую печень. Всё это исключало из Вовиного описания эпитет «весёлый». Вот «горластый» – это да.

Собственно, то, как Вова горлопанит, они и услышали в первую очередь. Открывавший ворота знакомый охранник только сокрушённо покачал головой и пожал плечами, когда Серёга Новиков спросил у него:

– Чего это Вова так разоряется? Опять деньги за подкладку провалились?

Охранника звали, кажется, Саня, и чувство юмора явно не было его сильной стороной. А может быть, ему уже досталось от Вовы на орехи, и он не видел в этих воплях ничего весёлого. Пробурчал в ответ что-то неразборчивое и указал на место, куда им следовало припарковаться.

– Ладно, всё будет хорошо, – напутствовал его в спину Серёга, въезжая на широкий двор бывшей продуктовой базы. Вторая машина осталась снаружи, чтобы присматривать за воротами, а ещё одна, как точно знал Андрей, сейчас пряталась в кустах неподалёку от въезда в посёлок.

«Хватит с меня чувства беззащитности. Наигрались».

Побитые мизинцы отозвались тупой болью, когда он вышел из вездехода. Надо же, а за время поездки ему стало казаться, что всё уже прошло.

«Ладно, потерпим. Главное, не хромать слишком сильно. Ни к чему возбуждать в Вове лишнее любопытство».

На крыльце возле заднего входа на склад покуривала сигарету крепкая женщина в том неопределённом возрасте, когда она сама при взгляде в зеркало уверена, что ей «чуть-чуть за тридцать», а всем остальным очевидно – пятый десяток уже не за горами. При виде Серёгиных габаритов женщина слегка вздрогнула и хищно прищурилась.

– Привет, мальчики!

– Здорово, Катюха! Что там у вашего хозяина за праздник?

– А, не знаю! – беззаботно отозвалась та, картинно отводя в сторону сигарету, зажатую между двумя пальцами, и не сводя с Новикова загадочно блестящих глаз. – Я чужими проблемами не интересуюсь. Мне удовольствия интересней.

– А, ну-ну, – Серёга бесцеремонно проигнорировал прозрачные намёки и деловито протопал к двери. Андрей шёл следом, благодаря бога за то, что побаливающие мизинцы не дают ему заржать в голос. Всё-таки его помощник иногда мог совершенно искренне вести себя, как бесчувственная скотина.

Когда железная дверь открылась, Вовины вопли прямо-таки резанули по ушам. Внутри, в закрытом от основного склада помещении, тот истерично орал на двух женщин, густо замешивая обычные обидные определения неполноценности женского пола со скучной, банальной матерщиной. Одна из Вовиных работниц, молодая девица с тонкими соломенными волосами и бесцветными чертами лица, стояла, втянув голову в плечи, и увлечённо разглядывала пол у себя под ногами, не иначе готовясь позднее нарисовать его во всех подробностях по памяти. Другая, явно старше и здоровей, наоборот – пристально смотрела на брызгающего слюной хозяина и, похоже, просто ждала момента, когда тот заткнётся, чтобы сказать всё, что она о нём думает. По крайней мере, боевой румянец, разгоравшийся на её скуластом финском лице, не оставлял места для сомнения в твёрдом боевом духе.

Появление Новикова и Смирнова оборвало Вовину тираду на полуслове. Всё ещё бешено дыша, он резко обернулся в сторону открывшейся двери, и начал было уже:

– Это кого, твою мать… – но вовремя опознал Серёгину фигуру: – А, это ты. Чего опять припёрся-то?

– Не понял, – изобразил искреннее удивление Новиков. – Вова, ты говоришь обидные вещи. Разве так принято встречать постоянных покупателей?

Поп отлично понимал, что ведёт себя неправильно, но невозможность на глазах подчинённых сразу переключиться с гнева на любезность мешала быстро сменить пластинку.

– Как могу, так и встречаю, – пробурчал он. – Тоже мне – постоянные клиенты. То месяц нос не кажут, то за неделю третий раз являются. А я, значит, гадай, когда они соизволят нагрянуть, запас мёртвым грузом держи…

Тут Вова осёкся и заткнулся окончательно, заметив вышедшего из-за широкой Серёгиной спины Андрея.

– Привет, Володя.

– Здорово, здорово, – уже беззлобно, но всё ещё сварливо.

– Ты чего это свирепствуешь с утра пораньше?

– Да вот эти, две… Дуры…

– Володя, прекрати. Мне нет никакого дела до твоих внутренних разборок, и кто там у тебя в чём провинился. Мне не нравится, когда ты с порога грубишь моим людям.

Распахнулась одна из дверей, ведущих вглубь здания. В комнату заглянула стройная, но широкобёдрая женщина с крашенными в тёмно-рыжий цвет волосами, собранными в пучок на затылке. Бегло осмотрела присутствующих насмешливыми голубыми глазами и приветливо закивала Андрею и Новикову.

– Привет, ребята! Володя, ты с девочками уже закончил? Отпусти их, открываться пора.

Вова выдавил из себя нехотя.

– Хватит с них на сегодня. Пусть проваливают.

Женщина энергично замахала от двери рукой: «Пошли, пошли!». Та, работница, что покрепче и постарше, качнулась было, чтобы произнести хозяину свою отповедь, но в последний момент передумала, схватила за руку молодую подругу и потащила из комнаты прочь. Женщина перехватила их у двери, приобняла девушку за плечи, начала нашёптывать на ходу. Скуластая с другой стороны забормотала в ответ что-то вполголоса, но с явными негодующими интонациями. Что именно, расслышать не удалось, поскольку дверь тут же закрылась. В результате Вова, которому очень хотелось крикнуть вдогонку всем троим что-нибудь грубое и обидное, сделать это не успел и только раздражённо махнул рукой.

– Бабы.

– И не говори! – Серёга даже не собирался утрачивать свою обычную жизнерадостность. – Ну, так что у тебя такое приключилось?

– Много всего. – Поп по-прежнему был мрачен и выдавливал из себя любезность с усилием, как остатки зубной пасты из тюбика. – У вас-то что за дела? Ты где так себе лицо располосовал, а?

Андрей подчёркнуто равнодушно поскрёб пальцем одну их ленточек пластыря.

– Да так, ерунда. С велика навернулся.

– И что, прям на лицо?

– Ага. Представляешь, какое невезение?

– Вот и я ему говорю, – встрял Новиков. – Стар ты уже для подобной дури. Тоже мне, додумался – по лесу на велосипеде носиться.

Дверь снова распахнулась, и в комнату вернулась женщина с насмешливым взглядом из-под косой рыжей чёлки.

– Здравствуйте ещё раз!

– Здравствуй, Таня! Как дела ваши? Чего это твой мужик злой такой с утра пораньше?

– Да ну его! Старый зануда, – в приветливом тоне голоса возникло лёгкое раздражение. Вова Поп немедленно взбеленился по новой.

– С какой это стати я – зануда? Эта безмозглая курица…

– Ладно, ладно! – с нажимом прервала его Татьяна. – Ну, провинилась она слегка, ошиблась с деньгами. Ты-то что разорался, как резаный? Дело на копейку, а крика – на сто рублей. Выставил себя идиотом у всех на глазах…

– Да я…

– Что ты? Ну что? Я понимаю – ты на взводе, не каждый день тебя убить пытаются, но девки-то тут причём?

– Вот так! А можно с этого момента поподробней?

– Да чего тут, какие подробности…

– Таня, не надо. Это их не касается.

– Ладно тебе, подумаешь, большая тайна! Ты, если хочешь, чтоб на тебя внимания поменьше обращали, для начала ори потише.

– Не смей так со мной разговаривать!

– Это чего вдруг? – Татьяна явно начинала злиться. – Если ты на старости лет разучился себя в руках держать и ведёшь себя, как истеричка, то кто, кроме меня, тебе мозги вправит? Я, в конце концов, твоя жена. И, похоже, последний разумный голос в твоей голове. И нечего от меня отмахиваться! Короче, слушайте, мальчики…

– Татьяна!

– Чего Татьяна? Я сорок пять лет уже Татьяна! Подумаешь, великая тайна! В-общем, вчера вечером случилась у нас история.

Вова понял, что жена – это не тот случай, когда его желания имеют хоть какой-то вес, махнул рукой и полуотвернувшись на стуле, стал смотреть в окно. Остальные расселись по другую сторону стола. Андрей с видимым облегчением опустился на табурет, давая отдых ногам. Новиков же уселся, положив локти на стол и наклоняясь вперёд так, что его поза не только изображала живейшее внимание, но и позволяла заглянуть в глубокий вырез в блузке Татьяны, где тщательно подобранный бюстгальтер аккуратно поддерживал некогда великолепную, а сейчас просто крайне аппетитную Танину грудь. Та легко проследила, что позволяет увидеть Серёгин сектор обзора и в её глазах подпрыгнули весёлые чертенята.

– Явился к нам в магазин мужичок – потёртый такой. Поковырялся для виду на витрине, а потом подходит к девчонкам и спрашивает, можно ли ему с хозяином переговорить. Те отвечают, что хозяин – человек занятой и просто так ни с кем не общается, а тот упёрся и твердит, что его дело важное и Володе должно понравиться. Препирались они так минут пять, наконец мужик говорит: «вот, покажите хозяину то, о чём я с ним поговорить хочу». И выкладывает на прилавок какой-то свёрток. Маленький. Развернул тряпочку, а там – золотой слиток. Небольшой, но настоящий, с гербом, клеймами. «Отнесите хозяину», говорит. Ну, девки, естественно, свёрток Володе показали. А он, естественно, при виде золота сразу возбудился. Да так, как при моём виде уже давно не возбуждается. Слышь меня, ты, Кощей старый?

– Да ну тебя, – в Вовином тоне сквозили нотки усталой обиды.

– Вот-вот, дожили, теперь «ну меня». Вы слышали, мальчики? Небось, двадцать лет назад, когда я была молода и красива, у него таких слов в запасе не было. Теперь-то что, понимаю, где былая свежесть, где упругость? Не девочка уже, ясно всё, – произнося эту печальную речь, Татьяна невзначай изменила позу так, что её правая грудь опёрлась о лежащую на столе руку. Остатки былой свежести и упругости при этом обнажились в распахнувшемся вырезе ещё больше, наглядно доказывая, что не всякая красота увядает с возрастом. По крайней мере, не вся и не сразу.

– Татьяна, ты к себе несправедлива.

– Да ладно вам, я-то лучше знаю, кто мужикам нравится. Ну, ничего, проехали. Короче, возвращаясь к вчерашнему вечеру: Володя как золото увидел, сразу его – цап и побежал вниз, с этим мужиком разговаривать. А тот подождал, когда он подойдёт поближе, ни слова не говоря, достал обрез из-под куртки и в Володю в упор – бах!

– Ни фига себе!

– Ого!

– Вот вам и ого! – Вова понял, что разговор всё равно происходит и решил внести свою лепту. – Как я успел увернуться – ума не приложу. Мне, наверное, повезло, что он слишком близко стоял и картечь кучно шла. Не успела ещё разлететься. Будь я на метр дальше – всё, хана. А так, повезло, похоже. Я когда в сторону метнулся от первого выстрела, на прилавок налетел. Плечо расшиб, до сих пор ноет, зараза. Так врезался, что меня назад отбросило, а этот перец как раз в то место, где я только что стоял из второго ствола – бух! Только щепки полетели. Я споткнулся, на полу сижу, ничего не слышу, уши заложило, ору что-то – а он на меня смотрит, обрез переламывает и начинает по новой заряжать. Я тут подумал: «Всё, кранты». Понимаю, что надо встать и драпать, а ноги не слушаются. Он на меня как удав смотрит, словно гипнотизирует, а сам из кармана патроны тащит и в ствол не глядя загоняет. Один, второй. Начинает свой обрез закрывать и тут его слева в руку и туловище картечью – бам! Отшвырнуло к прилавку, развернуло лицом к входу – и сразу прямо в грудь ему второй заряд. Только брызги в стороны полетели. Я сижу, по-прежнему ничего не слышу, вижу только, что Саня у дверей стоит с «Сайгой» наизготовку и орёт мне что-то.

– О, это то ещё было зрелище! – вернула себе нить рассказа Татьяна. Я вбегаю, вижу – девки за прилавком в истерике, мужик этот окровавленный по перегородке на пол сползает, кругом кровища, дым пороховой, Саня от дверей орёт: «Вова, ты в порядке? Он один был? Есть кто ещё?». А муженёк мой сидит себе на полу, ноги растопырив, глазами хлопает и в кулаке держит этот несчастный золотой слиток, чтоб ему провалиться. Вот ты скажи мне, балбес старый, ты чего в это золото вцепился? Швырнуть надо было его тому мужику в морду и бежать к чёртовой бабушке оттуда! Но ведь Володя Попов не такой, он лучше сдохнет, чем золото из рук выпустит.

– Таня!

– Да ну тебя! – Татьяна в искреннем негодовании отвернулась в другую сторону. Вова сокрушённо покачал головой:

– Такие дела…

– Да, интересной жизнью живёте. Насыщенной. Мужик-то сразу помер? Выяснили, в чём дело было?

– Да почти что сразу, – в Танином голосе больше не было ни веселья, ни издёвки. Лукавые бесенята в глазах тоже попрятались. Теперь она выглядела по-настоящему расстроенной и усталой. – Умер, в смысле. Хрипел что-то, на Володю глядя, даже плюнуть пытался в его сторону. Кровью. Страшно это было, мальчики. Очень страшно. А потом всё. Обмяк, затих.

Серёга Новиков, глядя теперь исключительно на её расстроенное лицо, перегнулся через стол и успокаивающе похлопал Татьяну по руке.

– Ну-ну, всякое бывает. В сложное время живём.

Андрей тем временем продолжал разглядывать Попа.

– Что, вообще без понятия, зачем он приходил? Ведь не грабить же, наоборот, золото принёс, чтобы тебя выманить.

Вова покачал головой как-то уклончиво.

– Да откуда ж я знаю! Мало ли… психов.

– Мало не мало, а я бы, например, всерьёз забеспокоился, приди кто-нибудь целенаправленно по мою душу. А если он не один, если следом кто-нибудь ещё явится?

– Типун тебе на язык! – Татьяна встревожено вскинулась, но Вова опять уклончиво отмахнулся:

– Нет, не думаю я так…

Смирнов не стал дожимать. Пока.

– Ну, твоё дело. Это из-за этого ты весь такой на нервах?

– Да он вообще после этого чуть с катушек не слетел! Вы бы слышали, как он на бедного Саню наорал, как только снова говорить смог. Тот ему, можно сказать, жизнь спас, а этот старый балбес орёт – за что я тебе деньги плачу, ты меня охранять должен!

– Так вот почему он такой унылый!

– Ещё бы! Будешь тут унылым, когда эта свинья неблагодарная…

– Татьяна! – на этот раз уже всерьёз запахло ссорой. – Замолчи сейчас же!

– Вот мне ты рот не заткнёшь! Ладно, я всё понимаю, стресс у тебя был, но зачем на человека орать, который тебя охраняет? Ты свою сторожевую собаку раз пнёшь, два пнёшь, а на третий она скажет – да ну его нахрен, козла этого, посижу-ка я в будке! Пусть ему там без меня горло режут! Ты этого хочешь? А девчонки? Ты чего на них второй день орёшь? Они что, виноваты, что тебя золотом помани – и ты уже готов бежать к кому угодно на край света? Чем они провинились? Всё сделали, как ты велишь, так ещё и страху натерпелись. Думаешь, им очень надо, чтобы кто-нибудь по тебе промазал, а в них попал? И проверку эту ещё с утра устроил дурацкую! У-у, злобный баран!

Татьяна резко встала, так, что табурет с грохотом отъехал в сторону. Развернулась и пошла к двери во внутреннюю часть здания, но задержалась перед ней, уже взявшись за дверную ручку:

– Простите, ребята, за эти помои, но иногда даже у меня терпение кончается. Заходите потом ко мне, я вас чаем угощу. – И вышла прочь, громко хлопнув дверью.

Пару минут все молчали. Потом Смирнов попытался придать брови вопросительное выражение, насколько позволял наклеенный сбоку пластырь:

– Золото, говоришь?

Вова ничего не ответил, продолжал демонстративно смотреть в окно.

– Нет, серьёзно. Человек пришёл не просто так, знал, чем тебя выманить. И ты знаешь, за что он тебя хотел грохнуть, верно?

Последовало ещё немного молчания, после чего Вова процедил:

– Догадываюсь.

– Я так понимаю, что он не бандит. Те бы просто приехали и перестреляли всех в доме. Тут что-то личное, я прав?

И снова пауза.

– Прав.

– Слушай, Володя, мне по большому счёту не очень интересно, что у вас с ним были за дела. Поводов грохнуть тебя у многих в этой округе более чем достаточно. Я бы хотел просто знать, насколько серьёзно ты влип на этот раз, и не пора ли мне подыскивать нового торгового партнёра?

– Партнёра? Тоже мне, партнёрство…

– Так-так, не совсем понял последнего замечания. Поясни свою иронию.

– Да чего объяснять-то? Партнёры друг друга за нос не водят, рассказывают, что у них происходит, держат друзей в курсе. Вот у вас явно что-то делается, а вы мне – ни гу-гу. Что? Неправда? Да вообще вокруг последнюю неделю столько всего творится, движуха какая-то, а все мои «партнёры» молчат, как рыбы. Только приезжают и жизни учат. Все, кому не лень.

– Вот как? И кто же ещё был?

– Да проще сказать, кого не было. Мент местный заходил, час мозги всем трахал, всё выспрашивал – видел ли, слышал ли кто-нибудь что-то необычное. А что необычное, про что речь вообще? Молчит, зараза. Я ему выпить налил, денег предложил вне графика подкинуть, а он в ответ: «нет, нет, нахер, не до денег сейчас». У меня чуть челюсть не вывалилась. Чтобы наш участковый от денег отказался? До него проезжал патруль «Транснефти», так тоже – ни пожрать не согласились, ни выпить. Даже от девок отказались. «Некогда», говорят, «работы много». И тоже в «угадайку» взялись играть. Кто что видел, кто что слышал? Что слышал-то? Хоть бы один кто толком объяснил, что ищет. А на днях в Екатериновке фейерверк какой был, слышали?

Смирнов уголком глаза переглянулся с Серёгой.

– Краем уха слыхали. А что там на самом деле было?

– Да чёрт его знает, если честно. Фантастика какая-то. Неизвестный бродяга пригнал к больнице полный автобус иностранцев. Вы понимаете? Ино-стран-цев! Настоящих, из Америки и Европы! А там, бац! Засада «Транснефти» и ещё каких-то военных, хрен разберёт, откуда они взялись? Короче, всех повязали, а к ночи на Екатериновку нападает какой-то спецназ. Покрошили солдат и «Транснефть», забрали этого водилу и снова ушли в лес. Это что, по-вашему? Что за хрень творится? Может, у нас война с кем-нибудь началась?

Андрей пожал плечами с самой непроницаемой миной, на какую только был способен.

– Слушай, действительно бардак какой-то. Жаль, что мы в своей глуши никаких подробностей не знаем, все новости только от тебя узнаём. Так я до сих пор не пойму, на нас-то ты за что окрысился?

– А не за что? То у нас с тобой был нормальный график, постоянные заказы, ассортимент, то вы, как подорванные, начинаете всякую ерунду покупать – трусы, шмотьё, лекарства, причиндалы женские. Щётки зубные во всей округе скупили! И нет ведь как обычно – прийти к Вове, купить всё что нужно. Нет, прошли по окрестностям, и подмели всё подчистую. Как будто я не узнаю!

Вова горько рассмеялся, сетуя на недостаток уважения партнёров. Или на упущенную выгоду, оттого, что пришли не к нему. Или на то, что не понимал причин происходящего. Или на всё вышеперечисленное сразу.

– Вот не думал, Володя, что тебя так напряжёт то, что мы решили потратить немного свободных денег на запасы. Подумаешь, трусы и зубные щётки! То, что мы в лесу живём, ещё не значит, что мы зубы не чистим и наши бабы трусов не носят. Решили запастись – и запаслись. Мы же бензин мимо тебя не толкаем, нет? Что-нибудь стратегическое без тебя продаём? Не нравиться, что мы к тебе на исповедь не ездим, так ты и не священник, хоть тебя все Попом и зовут. Извини, но ты про мужика этого тоже не особо рвёшься рассказывать, а ведь грохни он тебя, мне бы пришлось многие связи заново вязать. Так что нечего мне обиженного из себя строить.

Несколько минут молчали. Андрей барабанил пальцами по столу, Серёга демонстративно изучал потолок, а Вова разглядывал что-то за окном. Наконец он вздохнул и повернулся.

– Короче, мужик этот… Знаю я его. У них семья большая, они в лесах живут, вроде как вы. Охотятся, ягоду собирают. Отшельники, можно сказать. Иногда за лекарствами ко мне заходили. Зимой у них эпидемия случилась. Не знаю, какая, но только по слухам померли мать, отец семейства, пара сестёр. Детей несколько. Этот мужик, он на одной из сестёр женат был, всю зиму ко мне за лекарствами шастал. В итоге денег задолжали столько, что никогда уже не расплатились бы. Я эту тему сразу чую, ни разу ещё не ошибся.

– Ну и что ты? – спросил Андрей на всякий случай, хотя прекрасно знал ответ.

– Что я? У меня же не собес, а деловое предприятие. Послал его однажды. Сказал, что пока не расплатится, ни одной таблетки не получит. Тот просил, просил, но я же знаю – тут жёсткость нужна. Чуть дашь слабину – и всё. Они же потом с шеи не слезут и ещё всей округе расскажут, что с Вовы можно всё стрясти на халяву. Короче, он ушёл, а через день пришёл от них другой, помоложе. Сын стариков, шурин, стало быть, этого мужика. Сказал, что готов долг отработать, только чтобы я снова им лекарства начал давать. Говорил, что дети болеют и всё такое.

– Ну, а ты?

– Ну, я его Гоше и отдал.

– Волку?

– Кому же ещё. Парень крепкий был, рукастый. Гоша за него сразу весь их долг закрыл.

– Небось, с запасом?

– А вот это уже не важно! – запротестовал Вова, хотя глаза выдали – да, сделка прошла с прибылью. Не тот человек Володя Попов, чтобы выпустить из рук лишнюю денежку.

– Ладно. Дальше что? – этот вопрос Андрей задал только для того, чтобы удержать себя на месте, а не вскочить и не забить Вову на месте голыми руками. До смерти, до ошмётков мяса и осколков костей, летящих прямо в лицо.

– Дальше, дальше… А ничего! Дошли слухи, что у Волка какая-то буча была, кто-то из его работников сбежать хотел. Не знаю, почему. То ли он их продал куда-то и вот-вот отправить собирался, то ли ещё какая причина. Не слышал. Только паренёк этот полез кого-то там защищать. Ну, Гоша и сделал из него пример для остальных.

– Как именно?

– Вот тебе это зачем?

– Ну, если бы Гоша Волк того по жопе крапивой выпорол, вряд ли бы этот мужик к тебе с обрезом пришёл.

– Ну… да! Короче, рассказывают, что он его раздел догола, перебил кувалдой колени и локти, и вывесил на краю болота почти на целый день. Комаров кормить. А под вечер его сняли, всего опухшего и проволокли перед всеми работниками, чтобы каждый увидел, что будет с тем, кто против Гоши слово скажет. А потом Волк взял колун и сам… того.

– Чего?

– Раскроил ему голову. Не отрубил, а как пенёк – в темечко.

Смирнов молча смотрел, как Вова сидит и ковыряет ногтём край стола. Худой, морщинистый, красномордый, раздражённый. Рядом с Андреем на столе покоились здоровенные кулачищи. Стиснутые так, что на костяшках красными прожилками просвечивает натянутая кожа. Серёга сидел, не отрывая взгляд от склонённой Вовиной головы с нездоровыми редкими волосами, и явно сдерживался из последних сил. Андрей посмотрел на помощника очень-очень внимательно.

«Подожди, Серёжа, не надо. Он нам нужен. Пока ещё нужен».

– Знаешь, что самое странное? – подал вдруг голос Поп. – Даже не то, что он золото принёс, хотя ещё три месяца назад у него ни копейки за душой не было. Я никак не пойму, чего он ко мне-то припёрся? Ведь не я же его родственника… того. Шёл бы к Волку и валил его. Я же тут совершенно не причём.

– Действительно. Абсолютно не причём. Странный мужик.

– Слушай, кстати про Гошу Волка, – как ни в чём не бывало вдруг продолжил Вова. – Он тут тоже интересовался, откуда все эти иностранцы взялись, и не видел ли кто чего. Денег обещал за помощь. Вы как, ничего не слышали?

Челюсть у Серёги дрогнула, будто он собирался открыть рот и Андрей поторопился, чтобы перехватить инициативу:

– Нет, Володя, откуда нам знать. Мы всё больше в землю смотрим, а не вокруг, ты же знаешь.

– А, ну да. Жаль, конечно. Слушай, я знаю, ты с ним на ножах, но может ты хотя бы мне скажешь, не ты ли его людей завалил?

– Каких людей?

– Да он жаловался между делом, что троих его пацанов кто-то прирезал.

– Да?

– Я тоже удивился. У нас обычно стреляют, ну или топором… А здесь, говорит, все трое – ножом. И ещё оружие у них забрали. Один автомат и полную выкладку с боеприпасами. Слышал что-нибудь?

– Ничего. А жаль.

– Это почему?

– При встрече пожал бы этому человеку руку. Ну да ладно, хватит о постороннем, – терпеть Вовино общество действительно становилось невмоготу: – Мы ведь к тебе по делу.

– Надеюсь. Что на этот раз покупаете? Детские игрушки?

– Не шути так. Нет, от тебя мне сейчас ничего не нужно. Пока. Мне надо чтобы ты информацию кое-какую передал. Наружу. В общую сеть.

Вова заинтересованно поднял брови:

– Куда? Налаживаете связи с другими областями?

– А вот это, Володя, совершенно не важно. Скажем так, хочу передать привет родственникам. Ясно? – Смирнов выудил из кармана флэшку. – Вот здесь у меня есть файлик с приветом и список адресов, куда его надо разослать. Файлик заархивирован и зашифрован, так что я бы тебе не советовал совать в него нос. Серьёзно, Володя, я редко даю такие советы, но на этот раз скажу: не лезь в это дело. Просто отправь, получи деньги за работу и успокойся. Никто у тебя за спиной золотую жилу не делит, ты уж мне поверь. Договорились?

Вова запыхтел было от негодования, но потом сдержался и протянул руку.

– Ладно. Оставь пока деньги при себе. Запишу на ваш счёт, как беспроцентную ссуду. В виде моральной компенсации.

– Вот и отлично. Видишь, можешь же быть человеком, если захочешь. Ладно, не мне тебя учить. Когда отправишь?

– Да прямо сейчас, раз вам ничего больше не нужно. После обеда будет у адресатов, если опять спутник не сбили. Всё на этом? Тогда проваливайте к Татьяне, а то ходят тут с утра, жизни учат. Без сопливых разберёмся!

 

Глава 27

 

Сообщение пришло в момент совещания рабочей группы. Сначала зазвонил телефон на столе директора Нойманн. Анна взяла трубку, коротко бросила:

– Слушаю!

И почти с первых секунд услышанного подняла глаза на Карла, давая понять, что информация касается и его тоже. У него примерно в это же время завибрировал смартфон в кармане, а пока он извлекал его наружу, на экране рабочего планшета всплыло и замерцало уведомление об экстренном сообщении. Не успел Рихтер даже взглянуть, что именно он получил, как Анна уже подняла руку и объявила:

– Внимание, у нас срочная новость. Только что несколько информационных агентств в Европе и США сообщили, что в их распоряжении имеется послание с территории России. Точно такое же электронное письмо получили в штаб-квартире авиакомпании «ТрансПолар Эйрлайнс». В нём приводится полный список пассажиров рейса NP412, указано, кто из них погиб, кто ранен, а кто не пострадал. Также сообщаются точные координаты места падения самолёта. В связи с этим мы немедленно прерываем это совещание, поскольку его повестка утратила актуальность. Майор Рихтер, вы остаётесь здесь для обсуждения дальнейших шагов. Для остальных задания будут следующими. Вы! – палец директора Нойманн упёрся в главу отдела электронной разведки. – Немедленно раздобудьте нам исходный файл и узнайте, каким образом он был получен. Вы! – перст сместился к следующей сотруднице, одетой в форму Королевских Военно-морских сил Дании. – Организуйте сравнение полученного списка с исходным перечнем пассажиров и членов экипажа. Ну, а вам, – она повернулась к последнему человеку в кабинете: – Вам нужно немедленно заняться анализом координат с наложением на имеющиеся в нашем распоряжении карты местности. И подготовьте мне предложения по возможным вариантам визуальной проверки. Ясно? Как быстро мы сможем получить снимки района катастрофы, и какие ресурсы нам для этого потребуется задействовать. Всем всё понятно? За работу! Через час жду от вас предварительного отчёта. Будете готовы раньше – докладывайте. Все свободны.

Через полминуты кабинет опустел. Майор Рихтер за это время успел подробно прочитать полученную сводку, поднял глаза на начальницу.

– Думаешь, правда?

Анна коротко пожала плечами.

– Поживём – увидим. Пока это скорее согласуется с имеющимися сведениями, чем противоречит им.

– Да, и на попытку дезинформации со стороны русских это тоже не похоже.

– Разумеется. У русских вообще нет ни одной причины давать хоть какую-то информацию по этому инциденту. Наши дипломаты уже неделю пытаются докричаться до них через третьи страны или ООН, а в ответ получают только стандартные отписки, что «ваш запрос изучается». Нет, с их стороны было гораздо логичнее ждать и тянуть до тех пор, пока они не обнаружат самолёт или членов экипажа.

– Ну, судя по сообщению, часть пассажиров всё-таки у них в руках.

– Да, Карл. И меня очень беспокоит, что одна из пассажирок была убита при попытке передачи в руки местных властей. Как, кем, при каких обстоятельствах? Почему дальше пишется, что по этой причине они отказываются от дальнейших попыток общения с официальными органами России? Что за загадочные «представители местного населения», которые обеспечили их «всем необходимым, включая медицинскую помощь»?

– Анна, пока наш человек не отыщет их, ответов на эти вопросы не будет. И даже когда мы их получим, следом возникнет ещё десяток по каждому пункту. Я бы сейчас сосредоточился на прочих важных вещах. Первое. Нам необходимо визуальное подтверждение места крушения. Аэрофотосъёмка, фото с орбиты, из стратосферы – неважно. Нужна чёткая улика, козырь, чтобы русские прекратили уже играть с нами в покер, и начался торг. Хотя бы за людей, которые оказались у них в руках. Их не слишком много и они почти все ранены, так что будем надеяться, что русские не откажутся избавиться от такой обузы. Давай начнём с этого.

– Ладно. Сколько нам потребуется времени, чтобы перепозиционировать ближайший спутник?

– Несколько часов. Зависит от того, какой именно. Наших собственных там два – над Прибалтикой и устьем Финского залива, а также над северной оконечностью Норвегии с её арктическим сектором. Вопрос в другом: готовы ли мы рискнуть ими? Не собьют ли их русские, если они заглянут на их территорию?

– А какие альтернативы?

– Можно сбросить пару «малышей» с туристического суборбитального рейса или отправить стратосферную платформу. Можно, в конце концов, задействовать лунную обсерваторию, зря, что ли, мы участвовали в финансировании проекта. То, что рычаги управления от неё сейчас в руках американцев, будет даже на пользу – среди пассажиров полно подданных дяди Сэма.

– Хорошо. Карл, тогда это будет твоей задачей. Отбери её у Роберта, пусть он изучает карты, а от тебя я через полчаса жду детальный график – что именно и спустя какое время мы можем использовать для получения снимка места крушения. С анализом рисков и вероятности успеха. Не слишком углубляйтесь в детали, мне нужна простая количественная оценка, чтобы принять решение. Договорились? Да, ты упоминал о ещё каких-то важных моментах. Давай коротко.

– Наш агент. Нужно передать информацию ему и узнать, можем ли мы его задействовать для поиска самолёта.

– Разумеется. Но до следующего сеанса связи с ним мы должны использовать ресурсы, доступные сейчас. Если не выйдет, привлечём агента. Дальше?

– Меня немного смущает способ, каким мы получили это сообщение. Всё-таки информагентства… Что, если это утка? Может, стоит дождаться подтверждения подлинности, прежде чем давить на газ?

Анна-София Нойманн задумалась секунд на десять, взгляд голубых глаз перепрыгнул на дальнюю стенку кабинета, морщинки в уголках глаз прорезались заметнее и чётче. Потом она посмотрела Рихтеру прямо в глаза.

– Всё возможно, Карл. Я даже допускаю – кстати, только что пришло в голову – что взлом «НАПС», угон самолёта и это сообщение могут быть звеньями одной спланированной операции. Я не знаю. Честно. Но я не могу позволить себе проигнорировать эту информацию. То, что письмо пришло в агентства… В конце концов, когда у тебя пожар, ты не выбираешь, в какое окно стучать, а бегаешь и колотишь во все двери на улице. Ты же не ждал, что его пришлют тебе на служебный адрес? Много человек его знают? Не забывай, что одним из получателей была авиакомпания, а уж её-то адрес прекрасно известен членам экипажа. Нет, я не могу проигнорировать это сообщение, даже если проверка обойдётся в несколько сотен тысяч евро.

– Хорошо, если тысяч, Анна. Если русские собьют спутник или даже стратосферный беспилотник, счёт пойдёт на миллионы.

– Да. А ещё они могут расценить нашу попытку сфотографировать их территорию как акт агрессии и начнут ядерную войну. Ты мне предлагаешь эту вероятность учитывать тоже? Карл, у нас одни только косвенные предположения и ни одной твёрдой улики. Мне надоело жонглировать домыслами, я хочу увидеть факты! И, кроме того, у нас очень мало времени. Как только информация попадёт в свободный доступ, о ней моментально узнают русские. И если они до сих пор не нашли самолёт, то теперь сделают это с лёгкостью. Им-то никто мешать не будет. Как думаешь, не постараются ли они спрятать ту единственную улику, которую мы можем увидеть? Поэтому, давай-ка, Карл, выметайся отсюда и берись за дело. Десять минут из отведённых тебе получаса ты уже потратил, так что времени у тебя осталось совсем мало.

 

***

Есть работа творческая и рутина. Часто кажется, что они существуют по отдельности, но на самом деле в большинстве случаев одно без другого невозможно, если участники процесса надеются получить значимый результат. Полёт творческой мысли архитекторов храма Святой Софии в Константинополе или собора в Кёльне не вышел бы за пределы пергаментов, если бы не монотонный рутинный труд каменотёсов, высекавших изо дня в день для них одинаковые, ничем не примечательные строительные блоки. Или, с другой стороны, не будь фантазии и гения зодчих, результатом унылого повторяющегося труда мог стать только обычный каменный сарай. Разве что очень большой.

В случае с Сандрин Чанг эти занятия сосуществовали неразрывно. У неё не было армии простых работяг, которым она могла скинуть всю рутину, а самой парить в небесах, обозревая с высоты драконьего полёта направление движения, возможные преграды и пути их обхода. Вкалывали сообща – она и специалисты ФБР, иногда привлекая сотрудников «НАПС». Кстати, ребята здесь работали просто фантастические. Чтобы так обращаться с кодом, одних общих знаний недостаточно. Нужен невероятно прокачанный уровень опыта, накопленный в ходе решения самых разных задач, настоящая страсть к своей работе и небольшая щепотка таланта сверху. Как специи, делающие вкус обычного блюда изысканным. И ещё одно. Кто вам сказал, что программисты в массе своей – нелюдимые зануды? Возможно, вы просто никогда не пытались разговаривать с ними на их собственном языке.

Для Сандрин такой проблемы не существовало, поэтому её сотрудничество с ребятами складывалось просто великолепно. Уже в первые дни, как только она озвучила методику, по которой собирается искать неизвестного хакера, парни из «НАПС» немедленно написали несколько очень удобных инструментов для анализа и перебора большого массива данных, что очень облегчило и сократило работу. Используя их, а также собственные заготовки, они вместе прочесали частым гребнем программную начинку «НАПС», отыскивая следы, которые мог оставить взломщик. Отыскали несколько уязвимостей, через которые он мог просочиться. Естественно, сообщили о них руководству «НАПС». Технический директор Уолберг даже невесело пошутил, что благодаря инциденту их система теперь станет самой надёжной в мире. Сандрин только хмыкнула в ответ, прекрасно зная, что так не бывает. В деле компьютерной безопасности обычно приходится, как в сказке про Алису, бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте.

Итак, находя новую уязвимость, они проверяли, есть ли след проникновения через неё и если подозрения были, выясняли, куда могли вести следы. Обычно здесь была главная нервотрёпка. Уйди цепочка в страну с традиционно сильными позициями в киберпреступности – Китай, Индию, Корею или на Ближний Восток – и риск того, что они никогда в жизни не найдут концов нити, становился пугающе велик. Однако им повезло. После того, как они после тщательной проверки отбросили несколько ложных направлений, осталась единственная «дорожка из хлебных крошек», как в шутку назвала её Сандрин. От серверов «НАПС» она убегала через Орегон на север, прыгала по дата-центрам Сиэтла, разом перемахивала океан, краешком цепляла Окинаву, чиркала по Китаю, оставив в истории адрес крупного узла в Шанхае, потом, как пьяная, болталась по Юго-Восточной Азии и, наконец, забредала в австралийский Мельбурн.

Когда след взломщика покинул столь опасные азиатские просторы, все вздохнули с облегчением, но расслабляться было рано. Дальше след снова совершал головокружительный прыжок над Тихим океаном, чтобы вернуться в Южную Калифорнию. Оттуда он стрелой летел на север, пересекал канадскую границу, чтобы отметиться в новом крупном центре разработки в Калгари, затем немедленно снова возвращался на юг и, минуя Чикаго и Средний Запад, опускался прямо к южным штатам.

«Ну, здравствуй, гадёныш».

Здесь она прервалась. Нужно было срочно известить агента Мартинес о том, что атака не была организована извне.

После нескольких встреч и бесед с Джейд Мартинес, когда она немного привыкла к магическому действию, который оказывал её голос, Сандрин Чанг наконец-то сообразила, кого ей напоминала эта женщина.

Пуму.

Крепкую, хорошо тренированную горную хищницу, у которой за скромным обаянием двух светлых пятнышек на морде кроется недюжинная физическая сила, выдающаяся ловкость и отменная реакция. Удобные брючные костюмы, которые обычно носила агент ФБР, неплохо гармонировали с этим образом, поскольку она обычно предпочитала тёплые оттенки – светло-коричневый, песочный. А то, что в определённые моменты под тонкой тканью этих костюмов перекатывались крепкие мускулы, только добавляло полноты картине.

Сандрин вышла на улицу, в небольшой парк, окружавший корпус «НАПС».

– Мартинес, позвонить.

Телефон послушно набрал номер. Джейд отозвалась через несколько секунд.

– Слушаю тебя, Сандрин.

– Привет. У меня новости.

– Действительно? Давай, я вся – внимание.

– Джейд, наш взломщик не из-за границы. Он местный.

Пару секунд собеседница молчала.

– Ты уверена?

– Абсолютно. И это не только моё мнение. Ваши ребята и парень из АНБ со мной согласны. Они сейчас пишут отчёт, но я решила позвонить тебе сразу, не дожидаясь официальных заключений.

– Спасибо. Смогли определить место?

– Ага. Начальная точка в Алабаме, где-то в окрестностях Бирмингема.

– Бирмингем? Точно?

– Точно-точно! Мне нужно время, чтобы определить исходный «айпишник», с которого он вошёл в сеть, потому что он здорово попетлял по окрестностям, путая следы. Но мы его найдём.

– Отлично. Сколько времени вам понадобиться?

– Несколько часов. Может быть – полдня. Но точно не больше суток.

– Прекрасно, – было слышно, что Джейд убрала телефон и говорит кому-то в сторону: «Райан, закажи два билета до Бирмингема. И извести местное управление. Да, на ближайший рейс. Мы с тобой летим в Алабаму». Потом её голос вернулся в трубку: – Сандрин, мы с агентом Маршаллом немедленно вылетаем туда. Могу я тебя попросить о дружеской услуге?

– Конечно, – наверное, неплохо иметь друга в ФБР.

– Не бросай это дело. Я понимаю, что вы все устали до чёртиков, но всё-таки. Пожалуйста, узнай, откуда этот паршивец залез в сеть, и сообщи мне немедленно. Слышишь? Немедленно, в любое время. Чем быстрее я смогу взять его за задницу, тем быстрее во всей этой истории наступит хоть какая-то ясность. Сделаешь?

В голосе агента Мартинес звучали обволакивающие нотки, которые не в силах был спрятать даже телефон. Но в этом сеансе гипноза не было необходимости. Сандрин сама не собиралась выпускать поводья из рук до самого конца.

– Разумеется, Джейд. Можешь на меня положиться.

 

***

Спутниковая антенна в сложенном состоянии весила всего полкило и занимала объём не больше среднего мужского автоматического зонта. Но зато, развернувшись в полный размер, создавала сетчатую чашу диаметром почти в два метра. Вполне достаточную, чтобы обеспечить устойчивый канал связи с блоком ретранслятора, расположенном на астрофизическом спутнике, зависшем в точке Лагранжа L3 системы Земля-Луна. Это место в околоземном пространстве находится на прямо противоположной от нашего ночного светила точке лунной орбиты, по другую сторону Земли. Главное его достоинство заключается в том, что гравитационные силы здесь уравновешивают друг друга, и любой размещённый тут искусственный объект будет подвергаться минимальному воздействию с их стороны. Хороший вариант для разнообразной научной аппаратуры. Ну, а государственные органы, участвовавшие в финансировании проекта, не смогли отказать себе в удовольствии разместить здесь блок ретранслятора, способный принимать сигнал с любого участка земной поверхности, оказывающегося в зоне прямой видимости. Такой вариант был придуман специально для того, чтобы иметь аварийный канал передачи данных для районов, откуда невозможно будет связаться с обычными военными или разведывательными спутниками связи. Ретранслятор был абсолютно секретным элементом конструкции, по документам проходил, как часть системы навигации и стабилизации. Естественно, что учёные, занимающиеся эксплуатацией станции, понятия не имели о его истинном предназначении. Ну, а в остальном чисто научное назначение плюс международный статус обсерватории служили прекрасной ширмой для столь полезной в определённых условиях функции.

После того, как антенна с шелестом развернулась, вступил в действие компактный, но чрезвычайно точный механизм наведения. Определив своё географическое положение, он нацелил чашу на точку небосвода, в которой сейчас должна была находиться орбитальная лаборатория с неучтённым «пассажиром» на борту. Нащупав периодически издаваемый спутником сигнал, антенна послала на ретранслятор серию коротких импульсов, чтобы установить связь. Распознав необходимый код, системы спутника подправили его положение в пространстве и отправили вниз ответную серию.

Канал открылся.

Обмен данными занял несколько секунд. Сообщения были короткими – всего по несколько килобайт каждое. Слишком маленькими для того, чтобы их можно было отследить, но вполне достаточными для передачи отчёта агентом и получения им свежей информации и инструкций.

Новости были интересными.

«Есть точные координаты места падения самолёта». Но дальше инструкция прямо запрещала агенту приближаться к месту катастрофы. Подтверждение будет получено другими методами, первоочередная же задача прежняя – поиск выживших пассажиров и членов экипажа, тем более что есть подробные списки уцелевших. Координаты же разбившегося самолёта предлагалось использовать в качестве очередного элемента в системе поиска.

Данные сразу подгрузились в электронный планшет. Он позволял масштабировать карту от обзорного вида всего региона до разрешения, на котором были видны самые мелкие детали местности – озёра, болота, лесные и просёлочные дороги. Плюс к этому можно было послойно выводить карты за разный период времени, что могло бы подбросить новую пищу для размышлений.

«Интересное кино».

Если добавить координаты упавшего самолёта к месту самого громкого происшествия последнего времени – перестрелке в Екатериновке, то образовывалась некоторая ось, к востоку от которой было слишком много дорог и жилых населённых пунктов, а к западу простиралась почти на две сотни километров безлюдная глушь. Жаль, что не было третьей точки, какого-нибудь события, чтобы очертить район поиска более точно. Хотя…

Что, если порыться в старых данных? Тех времён, когда тайга ещё не была пуста и в ней жили люди? Надо же где-то им жить и сейчас.

 

***

Генерал армии Нефёдов терпеливо ждал. Держал трубку телефона и слушал сопение и пыхтение своего невидимого собеседника. И, слава богу, что невидимого! Срочность вопроса избавила начальника Генштаба от необходимости ехать и лицезреть очередные судорожные телодвижения высшего должностного лица в процессе принятия решения.

– Господин президент! Мне необходимо получить ваш ответ.

С той стороны донёсся глубокий вздох.

– Какой же ответ вам нужен?

– Мне нужен прямой и чёткий приказ, какие действия должны предпринять вооружённые силы под вашим командованием. – Нефёдов преднамеренно выделил слово «вашим» особым нажимом в голосе. – И позвольте напомнить, что у нас очень мало времени. Наш источник сообщил, что точные координаты падения самолёта стали известны спецслужбам НАТО несколько часов назад. Службе внешней разведки удалось по своим каналам получить эти данные, и мы готовы подтвердить – они подлинные. Наша армейская поисковая группа нашла сбитый самолёт именно в этом месте. То есть мы можем уверенно предположить, что прямо сейчас наши оппоненты принимают свои меры для того, чтобы получить подтверждение этой информации. Скорее всего, это будут средства воздушного или космического базирования, которые попытаются сфотографировать указанный район. Я уже отдал приказ усилить контроль за нашим воздушным пространством и его проекцией на околоземную орбиту. Но мы не располагаем сведениями обо всех возможностях наших потенциальных противников и поэтому Генеральный штаб в моём лице не может дать гарантий, что они не смогут получить эти снимки.

– А как они смогут это сделать? – Верный своей привычке тянуть время, президент задавал совершенно лишние и никому не нужные вопросы.

– Как угодно. В их распоряжении могут быть разведывательные спутники, выполненные по технологии малозаметности или замаскированные под космический мусор. Возможно использование малогабаритных аппаратов, пролетающих над территорией по суборбитальной траектории или небольшой стратосферной платформы. Здесь не потребуется чего-то слишком сложного технически, достаточно получить два-три снимка в хорошем разрешении с привязкой к географическим координатам. После чего они смогут передать это в качестве доказательства своим дипломатам, которые не преминут разыграть такие козыри. Подчёркиваю – если не принять срочных мер, то уже спустя несколько часов, максимум через сутки, в распоряжении всех заинтересованных иностранных государств могут оказаться прямые свидетельства, что их пропавший рейс был сбит над нашей территорией. Со всеми вытекающими из этого дипломатическими осложнениями.

В трубке послышался очередной страдальческий вздох.

– А вы можете как-то… спрятать самолёт от этого? Ну, вывезти его или… замаскировать?

«Боже, дай мне сил!».

– Господин президент! У нас нет в том районе достаточных технических средств, чтобы вывезти самолёт. После падения он увяз в болоте в труднопроходимой местности. Нашей группе пришлось пешком пробираться к месту крушения. Даже если мы задействуем все ресурсы Вооружённых сил, нам просто не хватит времени, чтобы переместить самолёт. Что касается маскировки. Упади он в тайгу, мы могли бы что-то предпринять. Но место посадки находится посреди обширного открытого пространства. И это, господин президент, не полянка в лесу, а непроходимая трясина. Так что – нет. Ни переместить самолёт, ни спрятать его мы не сможем.

– Тогда чего же вы от меня хотите?

– Мы взвесили все возможные варианты и пришли к выводу, что единственным способом скрыть наличие самолёта на нашей территории является его уничтожение. Мы можем за несколько часов так перепахать это болото, что там не то, что с орбиты – в упор нельзя будет рассмотреть никаких улик. Естественно, что это будет сделано только в том случае, если вы решите продолжать сохранять в секрете от иностранных оппонентов факт инцидента. Так что от вас сейчас требуется сделать простой выбор: либо мы допускаем утечку информации и даём другой стороне козырь на переговорах, либо продолжаем поддерживать режим секретности. В первом случае Вооружённые силы готовы умыть руки и передать ответственность за дальнейшее развитие событий дипломатам и органам внутренней безопасности. Естественно, что в этом случае находящиеся на нашем попечении раненые пассажиры также должны быть немедленно переданы в руки гражданских структур. При втором варианте мы уничтожаем главное доказательство – самолёт, и продолжаем работать над поиском оставшихся на свободе его пассажиров. Жаль, конечно, что мы не успеем осмотреть саму машину, но ничего не поделаешь. Так какой вариант вы готовы принять, господин президент? Напоминаю, что ответ мне нужен прямо сейчас, иначе всё пойдёт по первому сценарию. Без учёта наших желаний и интересов.

Естественно, он понимал, что президент не готов принять ни один вариант. Не потому, что оба были плохи, хотя и это тоже. Просто нынешний глава государства более-менее подходил для озвучивания решений, а не для их выбора.

– Генерал…

– Да, господин президент?

– Давайте будем придерживаться того плана, который действует сейчас.

«Кто бы сомневался», подумал Нефёдов, но всё-таки уточнил:

– Что именно вы имеете в виду, господин президент?

– Бомбите… Разбомбите это чёртово болото. И самолёт тоже. А там… Там посмотрим.

 

Глава 28

 

Бросать работу на полдороге было обидно. На самом деле обидно. Они несколько часов возились на расползающихся брёвнах, собирая их в относительно надёжный мост, резали торчащие ветви, приколачивали импровизированные поперечины из тонких деревьев и жердей. Перемазались грязью, как свиньи, обильный пот смыл с кожи остатки репеллента, и комары теперь беспрепятственно лезли в нос, глаза, уши, выискивали любой незащищённый кусочек кожи, чтобы вонзить своё жало. И вот когда до конца гати, откуда можно было бы начать выстраивать к крылу самолёта мост из надувных лодок, оставалось всего несколько метров, пришёл приказ.

Все работы немедленно свернуть, людей отвести на безопасное расстояние, оставить только группу наблюдения и корректировки. «В целях сохранения режима секретности самолёт должен быть уничтожен огневым ударом с воздуха». Поисковой группе приказано подтвердить полученные результаты, при необходимости подорвать остатки гати и возвращаться на базу.

Такие дела.

Полдня горбатились без передышки и всё псу под хвост. Михайлов, естественно, закрыл расстройство внутри себя на замок и отдал все необходимые распоряжения. Кто он такой, чтобы оспаривать приказы, исходящие от начальника Генштаба или позволять своим подчинённым недовольно бухтеть по этому поводу? Сказано – исполняем.

Самолёты были уже в пути. За ними должны подойти штурмовые вертушки «Транснефти» и доломать то, что останется после больших пушек. Втоптать все следы в болото. Так что времени оставалось в обрез, поэтому уже развёрнутый на пригорке среди сосен лагерь сворачивали впопыхах. Александр даже распорядился бросить поставленные палатки и в первую очередь уносить к дороге через прорубленный в лесу тоннель снаряжение и оборудование. Палатки, если что, можно будет забрать потом. Если уцелеют.

Шансов на это было не много, учитывая, что на самолёт будут заходить с дальней стороны болота, так же, как он сам шёл на посадку. Следовательно, главный ад и праздник состоится на этом краю. И хорошо зная уровень боевой подготовки пилотов авиации, Михайлов не питал иллюзий относительно точности их стрельбы. Поэтому надо было шевелиться.

Александр подхватил свой рюкзак, накинул лямку на одно плечо, на второе забросил ящик, в который только что снова упаковали привезённую всего два часа назад портативную походную плиту.

«Хорошо покаталась?».

Поправил свободной рукой автомат, чтобы угол приклада не упирался в поднятое плечо и потопал через сумрачный лесной тоннель. Здесь царила тишина, полумрак и комары. Голоса на пригорке за спиной постепенно глохли, слышалось только мерное дыхание бойцов из команды, прущих на себе вслед за ним свою часть снаряжения.

Спереди доносился звук работающего двигателя. Когда Михайлов подходил уже к самому концу прохода, неистово размахивая при этом свободной рукой в попытке отогнать насекомых, мотор несколько раз напористо взревел, раскручивая обороты, а потом смолк. Из кабины бронированного вездехода выбрался один из водителей «Транснефти», спрыгнул на землю и довольно похлопал ладонью по капоту.

– Ну вот, совсем другая песня. – Он ухмыльнулся своему товарищу, облокотившемуся на крыло соседней машины. – Я ж сказал, что масло надо поменять. Давно говорил. А ты всё: «нет, нет, здесь не в этом дело!». Наберут вас… по объявлению, специалистов-самоучек.

Его собеседник лениво пожал плечами, сплюнул и проследил взглядом за военными, сгружающими свою ношу.

– Много у вас там ещё?

– Хватает. Если подсобите, быстрее управимся.

Водитель демонстративно задумался, потом нахально изрёк:

– Не-а. Нам за это не платят. Сказали вас покатать – мы катаем. А горбатиться – не наша забота.

«Ладно».

Тем временем первый боец «Транснефти» присел возле бампера своей машины, вытянул из-под неё импровизированную бадью, сделанную из полиэтиленовой канистры с отрезанным верхом. Та почти до самого верха была полна тёмным, буро—чёрным, отработанным машинным маслом. Взял её на руки, отошёл к краю дороги и широким жестом, как грязную воду из ведра, выплеснул содержимое на небольшую полянку под деревьями, сплошь заросшую низким вьющимся кустарником с мелкими округлыми листьями. Часть масла задела окружающие деревья и во все стороны полетели вязкие, блестящие брызги.

Второй водитель резво отскочил в сторону.

– Ну, ты… придурок! Нахрена так-то делать? Что, не мог по-тихому вылить?

– А нахрена делать по-тихому, если можно сделать с размахом? Ты хоть задницу с места сдвинул, а то чуть корни уже не пустил.

– Балбес ты, Лёха. Балбес и придурок. Взял и засрал поляну с черникой. Там же теперь ничего расти не будет.

Лёха равнодушно махнул рукой в сторону леса, где по зелёным кустикам стекали жирные грязные капли.

– Подумаешь, велика потеря! Лес большой, не пропадёт, – и зашвырнул на ту же полянку грязную бадью из-под масла.

Тем временем Александру пора было возвращаться. По условиям задания следовало дополнительно отметить цель, чтобы облегчить лётчикам наведение. Поэтому он подозвал своего сержанта:

– Хайрулин, за мной.

Они вышли на гребень над обрывом к болоту.

– Смотри. Нам нужно поставить на самолёт радиометку для наведения боеприпасов и пару визуальных маяков. Что думаешь?

Сержант секунду всматривался в полузатопленную машину, потом полез в подсумок.

– В корпус вобьём вот это, – он повертел в пальцах специальный выстрел для подствольного гранатомёта, в который был встроен защищённый от ударов радиомаяк с батареей, способной в течение нескольких часов поддерживать передачу сигнала. – До подлёта ударной группы сколько осталось?

Михайлов посмотрел на часы.

– Тридцать пять минут.

– Значит, будет ещё вполне светло. Фальшфейер бросать бессмысленно, утонет в болоте. Пойду-ка я поставлю цветной дымарь на конце гати, а когда надо будет, мы его рванём дистанционно.

– Хорошо, действуй.

Александру ещё надо было придумать, где бы разместить наблюдательный пункт, чтобы корректировать работу авиации. Оставаться на пригорке нельзя – один промах и его накроет полностью. Он обшаривал биноклем длинный берег, заросший лесом, постепенно понижающийся от их возвышенности.

«Чёрт, бурелом по всей длине. Ладно хоть без камыша и не затоплено». Но если они хотят успеть, выдвигаться надо сейчас.

Снизу донёсся хлопок. Из гранатомёта сержанта, присевшего у конца гати, вылетел дымок, описал пологую дугу и с треском врезался в борт самолёта. Спустя несколько секунд на частоте радиосигнала возникло характерное «бип… бип… бип». Михайлов повернулся к поляне.

– Чтоб через пятнадцать минут здесь никого не осталось! Капитан, вы отвечаете за завершение эвакуации. Где радист? Передай, что на цели установлен радиомаяк. Визуально пометим дымовым сигналом, цвет оранжевый, местоположение – примерно пятьдесят метров к юго-востоку от источника дыма. После того, как отправишь сообщение, собирайся. Пойдёшь со мной и Хайрулиным. Шевелитесь!

 

***

Марина, Оля и Ася отсутствовали больше суток и вернулись только во второй половине следующего дня. Никто особо по этому поводу не брюзжал, за исключением Рустама. Правда, тот последнее время всегда был чем-то недоволен и мог негодовать по любому, самому пустяковому поводу, включая слишком яркое солнце или, наоборот, чрезмерно плотные облака. Зная его не первый день, Марина не стала воспринимать это нытьё всерьёз, а без обиняков заявила, что в том возрасте, в котором находится его старшая дочь, регулярное посещение гинеколога – залог будущего здоровья. И Татарин мог бы не зудеть, как слепень в камышах, а сказать спасибо, что она берёт на себя заботу об этом самом здоровье.

После чего, слегка взвинченная, проехалась по Андрею за его поездку к Попу.

– Тебе чего не сидится на месте? Физиономия ещё не зажила, ходишь – хромаешь, куда сорвался-то?

– Надо было, Марин, причём срочно. И не говори, что Новиков мог один съездить. Там кое-какие подробности открылись. Такие, что будь Серёга без меня, мы могли бы с Попом проститься. Навсегда.

Марина отвлеклась на секунду от осмотра его ног, глянула исподлобья серыми глазами, уже не сердито, а озабоченно:

– Опять старый засранец где-то напакостил?

Смирнов вздохнул.

– Опять, Марина. Опять. Я всё никак не пойму, как с таким барахлом Татьяна уживается.

– Как-как. Любовь зла… А ты, Смирнов, опять за старое. Снова начинаешь грузиться тем, что тебя вообще не касается.

– Не касается. Но всё равно обидно. Хорошая, душевная женщина – и рядом с такой беспринципной сволочью.

– Ты, надеюсь, её из лап дракона спасать не собираешься? Уж кто-кто, а Татьяна Попова – большая девочка. Это с вами она мила и приветлива в силу… разнообразных причин, а при случае может такую мегеру включить, что мало не покажется. Как говориться, не суди женщину по тому, как она выглядит на людях. Да и вообще… не суди. Не твоя эта печаль. Что же до их взаимоотношений с Вовой. Ты опять же оцениваешь их нынешнее состояние и то, какие они сами сейчас. Я имею в виду Вову с Таней. Но забываешь, что у них за плечами долгая, непростая, очень насыщенная совместная жизнь и она неизбежно накладывает отпечаток на то, как они воспринимают друг друга. Понимаешь? Вот ты смотришь, например, на Таню и видишь только то, что знаешь последние несколько лет – немного увядающую женщину за сорок с острым языком и всё ещё неплохими буферами, любительницу посмеяться и стрельнуть глазками. Но ты понятия не имеешь, какой она была двадцать лет назад, что между ними было и чем они, возможно, друг другу обязаны. Вова тоже, знаешь ли, не всегда был противным стариканом. Может, он в своё время слыл весельчаком и мечтой всех женщин. Ладно, ладно, тут я палку перегибаю. Не был он мечтой всех женщин. Никогда не был. Но ты пойми, что когда они смотрят сейчас друг на друга, то не видят тех людей, какими являются сию минуту. На всё их восприятие намотано много всего разного, что тянется из прошлого. Вот у тебя, Смирнов, тоже ведь было прошлое? Ты тоже, небось, когда-то был наивным романтиком, песни под гитару орал. Было дело?

Андрей непроизвольно ухмыльнулся.

– Не без греха. Горланил, бывало.

– Вот-вот. А сейчас ты уголовник с прогрессирующим синдромом Деда Мазая, которому не терпится всех спасать. И как ты, по-твоему, выглядишь для непосвящённого человека со стороны?

– Чёрт его знает, откровенно говоря. А на самом деле, как?

– Как уголовник Дед Мазай, который слишком много думает. Устроит такой вариант? Вообще, стоило уехать на день – хорошо, на полтора! – как все моментально распустились. Каждый делает, что хочет. Даже девочка эта, без ноги – и та уже скачет. Я её спрашиваю: «Ты куда встала?», а мне вместо неё отвечает тот парень, что возле неё всё время трётся – «Всё нормально». Представляешь? Какой-то сопляк мне указывает, что нормально, а что нет. Нет, в общем-то, действительно, ничего страшного в этом нет. Если может – пусть встаёт и двигается, всё лучше, чем лежать в койке и себя жалеть. Но всё-таки бардак какой-то. Сами захотели, сами встали…

– Ладно-ладно, Марин, нам и правда тебя не хватало. Ты расскажи лучше, чего от Анатольича узнала.

– Да ты знаешь, не столько от Виктора Анатольевича, сколько от его соседки по райбольнице. Вот где кладезь информации, причём не замолкающий. Я, честно говоря, даже представить себе не могла, сколько всего можно обсудить за время такой рутинной процедуры, как взятие мазка. Короче говоря, вот тебе сводка с полей.

Все наши бывшие пациенты под жёстким колпаком у военных. Дети и родители – тоже. Американцу этому, кстати, передай, что с женой его всё в порядке. Всех, кто здоров, держат на базе службы безопасности «Транснефти» под охраной. То есть сама база охраняется, сам знаешь, как серьёзно, а уже внутри неё – эти ребята. За отдельным кордоном. Так что если у вас где-то там бродила мысль набежать и забрать этих людей обратно – даже не думайте. Я серьёзно, понял?

Ранеными занимаются тоже военные. Пригнали целый передвижной госпиталь в вертолёте. Виктор Анатольевич сказал, что он этих ребят знает, хорошие специалисты. Что будет дальше – неизвестно. Ходят слухи, что пациентов по готовности к транспортировке будут постепенно куда-то отправлять. Куда? Никто не знает. Со здоровыми – та же история. Говорят, что помимо врачей прилетела целая толпа из госбезопасности, и они сейчас пытаются вытрясти всю возможную информацию. Такие пироги. Ну, а вы тут без нас тоже без дела не сидели?

– Ага. Отправили в общую сеть сведения о наших гостях. Списки, координаты самолёта. Не наши координаты, не дёргайся. Что ж мы, совсем бараны? Просто дали возможность ребятам за бугром отыскать свой пропавший самолёт и задать нашим властям несколько вопросов. Может быть, дело всё-таки сдвинется куда-нибудь с мёртвой точки? Пусть уж наши вынужденные постояльцы поскорее вернуться домой, а мы вернёмся к своим обычным занятиям. А то, того и гляди, придётся всё лето с ними носиться, как курице с яйцом.

Марина ничего не ответила. Только вздохнула, покачала головой и стала накладывать ему повязку на вторую ступню.

 

***

Они услышали гул ещё до того, как успели выйти к месту, намеченному под наблюдательный пост. Потом в наушнике затрещало, и возник незнакомый голос:

– Вызываю наземную группу. Вызываю наземную группу. Подходим к цели.

Михайлов отозвался:

– Наземная группа на связи. Район чист. Цель помечена маяком. По вашему запросу готовы дать визуальный сигнал.

– Наземная группа, сигнал от маяка принимаю. Обозначьте цель визуально.

Александр кивнул сержанту Хайрулину. Тот откинул защитный колпачок с пульта дистанционного управления подрывом и нажал на кнопку. С болота донёсся хлопок, и сквозь редкие и чахлые деревья на берегу они увидели, как в небо взлетел сноп сигнальных ракет и повалили клубы оранжевого дыма.

– Спасибо, наземная группа, визуальную отметку подтверждаю. Начинаем работать. Держитесь подальше.

– Принято, удачной стрельбы.

Он понятия не имел, кого именно отправили на бомбёжку, но хорошо представлял, что именно произойдёт. Сейчас самолёты выпустят ракеты воздух-земля, которые наводятся по сигналу радиомаяка. После того, как они попадут в цель, и маяк перестанет существовать, в ходу пойдут бомбы. Ну, а следом должны подтянуться вертолёты «Транснефти» и прямой наводкой доломать оставшееся.

Они успели пройти метров пятнадцать, когда воздух над трясиной завыл, разрываемый летящими к цели снарядами. После чего у них за спиной, в той части болота, прочь от которой они уходили, вспыхнуло небольшое солнце.

«Решили не мелочиться».

– Осторожно!

По лесу ударила тугая плеть ударной волны, деревья заскрипели, застонали, вниз посыпались обломки веток, труха, куски коры, грохот прокатился по округе, отражаясь и усиливаясь стеной тайги по берегам. Следом послышался характерный свист двигателей самолётов, идущих на небольшой высоте.

«Сейчас пойдут бомбы».

И точно. Серия частых разрывов и несколько мощных, гулких ударов.

«Кассетные бомбы и фугасы».

Михайлов жестом указал своим бойцам в сторону прогала среди деревьев.

«Давайте выбираться на берег».

На краю открытого пространства в нос ударила резкая вонь взбаламученного болота вперемешку с запахом пороха, ещё каких-то химических примесей и ни с чем не сравнимого тяжёлого духа горящего напалма.

В той части болота, где раньше лежал самолёт, творился настоящий ад. Горел лес по берегам, горело болото, горел пригорок, на котором они стояли ещё час назад.

«За палатками можно не возвращаться».

Вверх поднимались клубы жирного чёрного дыма. В просветах между ними можно было заметить разворачивающиеся для второго захода истребители-бомбардировщики. А с дальней стороны трясины над деревьями висела редкая цепочка чёрных точек. Это готовились встать в очередь для атаки штурмовые вертолёты «Транснефти».

Михайлов наклонился к уху радиста и прокричал, прикрывая рот ладонью:

– Свяжись с нашими! Передай им, пусть отойдут подальше. Здесь начинается лесной пожар.

После чего поднял бинокль и попытался рассмотреть, что происходит в эпицентре бушующего огня. Вот, кажется, кренится в дыму вертикальное хвостовое оперение, всё ниже и ниже погружаясь в языки красного маслянистого пламени. Вот самолёты ещё раз проходят над целью, и огненное озеро вспухает столбами чёрной грязи, вспышками разрывов и веером разлетающихся обломков. А потом снова беззвучно возникает и лопается чудовищный шар мощного объёмного взрыва, после которого вместе с волной горячего плотного воздуха доносится ужасающий треск и грохот, от которого закладывает уши, несмотря на наушники и разинутый рот.

Потом настала очередь вертолётов. Они всё ходили и ходили по кругу, заливая огнём болото и окружающий лес. С позиции стороннего наблюдателя всё выглядело так, как будто невинную татуировку на теле тайги пытаются спрятать, выжигая на её месте клеймо раскалённым железом.

 

***

Смирнов с Серёгой Новиковым только-только втянулись всерьёз в планирование предстоящей операции по откачке нефти из установленных врезок, когда ожила рация.

– База, база, это автопарк.

Голос у Рустама всё ещё раздражённый. Ну что за человек, разве можно столько дуться? Неудивительно, что худой, как дрищ.

Новиков сгрёб в лапищу брусок радиостанции.

– База слушает. Что там у тебя, Татарин?

– Вам бы надо к нам подойти. Тебе и шефу.

– Чего случилось? Мы вообще-то заняты.

– Лучше приходите. Это срочно.

Андрей отобрал рацию у Новикова.

– Рустам, какого чёрта? Ты можешь говорить конкретно, что у вас происходит?

– У нас гость, шеф. Спрашивает, кто старший.

Они переглянулись. Гость – значит чужак. Если посторонний припёрся в мастерские, миновав дозоры и ловушки, то это серьёзно. Очень, очень серьёзно.

– Сейчас будем.

Новиков немного замешкался.

– Может, я один сбегаю? Марина опять ругаться будет, что ты таскаешься туда—сюда.

Андрей посмотрел на него несколько недоумённо.

– Серёга, у нас посторонний. Человек нашёл нас в тайге, обойдя охрану. Пришёл целенаправленно, раз спрашивает, кто главный. Когда последний раз такое было? Правильно, никогда. Так что гнев Марины волнует меня сейчас в последнюю очередь.

Шли тропой через лес, безуспешно отмахиваясь сорванными ветками от наседавших со всех сторон полчищ комаров. Вечерело, солнце давно ушло из зенита и висело где-то там, у линии горизонта, невидимое за деревьями. Как всегда в это время, установился полный штиль. В воздухе пахло хвоей, смолой и прелой землёй. Со спрятавшегося за кустарником озера долетел одинокий птичий выкрик.

На так называемой автобазе имело место нездоровое возбуждение. Народу обычно здесь было немного, и все занимались своим делом, отчего территория почти всегда выглядела пустынной. Однако сейчас люди побросали дела, кое-кто успел прискакать из основного лагеря раньше Андрея с Новиковым, так что возле входа в длинное здание мастерских кучковалось человек семь. По здешним меркам почти толпа.

Подходя к месту, Смирнов перехватил встревоженный взгляд Оли Самохиной, стоявшей возле своего небольшого вездехода-экскаватора, большими колёсами напоминавшего фантастический планетоход. Сварщик Витя, естественно, крутился возле неё верным псом, поминутно поправляя висящий на плече автомат.

Не отвечая на приветствия и стараясь не обращать внимания на взволнованные лица, они прошли внутрь. Там, в мастерской, возле двери переминался с ноги на ногу один из механиков Рустама с дробовиком наперевес. Сам Татарин сидел на верстаке спиной к окну, немного ссутулившись и поглядывая исподлобья в сторону стола, стоящего посреди помещения. На коленях у него покоился самозарядный охотничий карабин, правая рука твёрдо охватывала рукоять, а указательный палец лежал на скобе, прикрывающей спусковой крючок.

За столом в расслабленной, несколько даже вальяжной позе, откинувшись на спинку стула и водрузив на край столешницы ноги в высоких туристических башмаках, сидела женщина. С коротко стриженными русыми волосами, без косметики, одетая в бесполую и бесформенную походную одежду, но сразу видно – женщина. Это как иногда с первого же взгляда бывает ясно, где кот, а где кошка.

Вне пределов её досягаемости, на свободном пространстве верстака рядом с Рустамом лежал хороший рюкзак, автомат Калашникова и разгрузочный жилет с полным запасным боекомплектом. По соседству с ними аккуратным рядком лежали ножи. Четыре штуки.

«Кто-то прирезал пацанов, забрал автомат и полную выкладку боеприпасов». Ну вот, кажется, и выяснили – кто.

Серёга остался стоять, настороженный, как барбос на цепи. Андрей доковылял до стола, опустился на стул напротив незнакомки. Та лениво обмерила взглядом немалые Новиковские габариты и переключила всё внимание на Смирнова. А он уселся, подался вперёд и, облокотившись на стол, немного наклонил голову в сторону, чтобы за подошвами ботинок увидеть лицо незваной гости.

– Ну, привет.

Женщина коротким движением тренированной гимнастки совершенно без усилий убрала ноги со стола и приняла нормальное положение.

– Здравствуйте. Это вы тут старший?

– Хороший вопрос. А кто спрашивает?

«Старше тридцати, но меньше сорока. Скорее всего. Чёрт, никогда не мог определить возраст женщины по виду».

Незнакомка потянулась вперёд, тоже облокотилась на стол и положила подбородок на переплетённые пальцы сложенных домиком рук. Под курткой округлились сильные плечи.

– Спрашивает наблюдательная девушка, которой поручили найти кое-что, потерявшееся в этом лесу. И судя по тому, что мне удалось увидеть до того, как я решила себя показать, эта пропажа находится у вас.

«Решила себя показать. Неприятное замечание». Он оглянулся в пол-оборота.

– Рустам, как она появилась?

Тот коротко хмыкнул.

– Вышла из леса, расставив руки в стороны. В левой руке ремень автомата, а в правой – разгрузка с магазинами.

– Ну, я же не хотела, чтобы меня восприняли как угрозу.

– Ладно. А долго ты нас рассматривала, прежде чем решила выйти?

– Достаточно, чтобы убедиться, что в основном лагере у вас бродит толпа иностранцев.

«Так!».

– Почему же не вышла там?

– Не хотела устраивать панику.

«Вот чёрт!».

– Хорошо, тогда зачем в итоге вышла?

– Хотела поговорить.

– С кем?

– Со старшим. Слушайте, может, давайте уже перейдём к делу, а то я отмахала с утра полсотни километров и зверски устала. Я вижу, что вы здесь главный, верно? Если нет, то позовите его, если да, просто кивните головой.

– Хорошо. Я здесь главный. Что дальше?

– Дальше то, что я ищу пропавший рейс NP412, а также его пассажиров и, судя по всему, я их нашла. Кстати, могу вам передать, что сообщение получено. Это же вы его отправили?

– Допустим. И что вы собираетесь делать с этими людьми?

Женщина сняла подбородок с рук и склонилась над столом ещё ниже, глядя Андрею прямо в глаза. Цвет радужки у неё был какой-то необычный, смешанный из зелёных и карих оттенков.

– Я собираюсь помочь этим людям вернуться домой. Надеюсь, в этом мой интерес совпадает с вашим?

 

Глава 29

 

Женщину звали Катя. По крайней мере, так она представилась. Уточнила, что допустимы и прочие приличные имена: Екатерина, Катюша, Катенька или, на старорежимный манер – Катерина. А вот за попытку панибратского обращения «Катюха» можно будет схлопотать по зубам. Как и за манеру говорить о ней в третьем лице в её же присутствии.

Разумные, в принципе, правила. Ничего сверхъестественного.

Накануне проговорили больше часа. Сначала Андрей очень настороженно прощупывал её вопросами, пытаясь выяснить, нет ли подвоха. Всё-таки окажись эта странная баба агентом федералов или службы безопасности «Транснефти» – и их конец стал бы немного предсказуем. Правда, будь это так, становилось непонятно, зачем ей вообще мог понадобиться весь этот спектакль. Вызвать вертолёты с десантом было бы в разы проще.

Этот аргумент стал одним из решающих. Вторым оказалась электронная карта, на которой были отмечены несколько дозоров, ловушек, границы основного лагеря, мастерских и связывающие их тропинки. Пока Смирнов разглядывал всё это, у него появилось очень неприятное чувство, как будто он стоит голым с завязанными глазами, а вокруг него ходит кто-то, способный в любой момент нанести удар в самое беззащитное место. Ощущение было настолько явственным, что у Андрея разом засвербело между лопатками, и заболел локоть, по которому несколько дней назад прошлись кулаки. Подняв голову от карты, он несколько секунд пристально всматривался в её странные, камуфляжной расцветки, глаза. Катя, надо отдать ей должное, взгляд отводить не стала, понимая, что требует от сидящего перед ней тёртого жизнью и прошедшего непростую школу обмана и разочарований мужчины чего-то ему совершенно несвойственного и даже противоестественного – слепого доверия.

Закончилось эта игра просто. Андрей откинулся на спинку стула и прихлопнул ладонью по столешнице.

– Ладно. Будем считать, что всё сказанное – правда. Это не значит, что я верю каждому слову, но пока твои действия не вступят в противоречие, я готов к сотрудничеству. Но давай договоримся сразу, чтоб потом без обид: любая недоговорённость, сомнение в искренности, попытка действовать за моей спиной будут расценены очень нехорошо. Со всеми вытекающими последствиями. Это ясно?

Екатерина ухмыльнулась и тоже отвалилась от стола, но только более расслабленно.

– Ага. Почти как замужество. То-то я всё время старалась его избежать.

Серёга Новиков, устроившийся к этому времени на табурете поблизости, только покрутил коротко стриженой башкой. Рустам не проронил ни звука, по-прежнему не выпуская из рук ружья. Смирнов покосился на разложенный рядом с ним на верстаке арсенал.

– Доступ к этим игрушкам мы тебе тоже пока ограничим.

– Пф! Там из моего – рюкзак и нож. Остальное я у местных ребят одолжила.

– Не сомневаюсь. Но пока придётся обойтись и без ножа.

– Лады. Только насовсем не заиграйте.

– Не беспокойся. Я присмотрю. Ну, с чего начнём?

– Если честно, я бы помылась для начала. Потом съела что-нибудь не похожее на консервы. А потом завалилась бы спать. Найдётся у вас место, где нет комаров?

– Что-нибудь придумаем. Ты понимаешь, что мы за тобой будем присматривать?

Екатерина потянулась и зевнула.

– Да делайте, что хотите. Можете даже в душе подглядывать, мне прятать нечего. Два условия только. Первое: не ройтесь в моих игрушках из рюкзака, ещё сломаете что-нибудь. Если любопытство замучает, лучше спросите – я сама всё покажу.

– Разумно. Второе?

– Раз уж будете меня караулить, не входите без стука, особенно если я сплю. А то ведь я могу спросонья шею кому-нибудь свернуть.

Тут Серёга хмыкнул и снова покрутил головой, а она посмотрела на него в ответ без малейшей улыбки.

– Я серьёзно.

– Хорошо, учтём.

В общем, на следующее утро Смирнов несколько раз старательно постучал в дверь и вошёл только тогда, когда с той стороны донеслось отчётливое: «Заходите, ну?».

Катя сидела на кровати, согнув колени под одеялом, и двумя руками энергично лохматила короткие волосы. Серый спортивный топ плотно облегал небольшую аккуратную грудь и мускулистый торс.

– Как спалось?

– Спасибо, отлично. Сухо, постельное бельё, тепло, никаких комаров, унитаз и водопровод – это намного лучше, чем свечи и лепестки роз.

– Ну, с розами у нас туго, а в остальном мы стараемся жить по-человечески.

– Рада за вас. Серьёзно, хорошо устроились. Как вам это удалось?

– Длинная история. Очень много работали. Кстати, вчера ты замяла мой вопрос о том, как на нас вышла, а для меня это принципиально.

Катя улыбнулась. На слегка припухших после сна щеках обозначились лёгкие ямочки.

– Творческий подход. Плюс умелое комбинирование информации из разных источников. Не переживай, это не так просто, как я говорю, так что вряд ли вас быстро отыщет кто-нибудь кроме меня. А про дыры в вашей охране я тебе расскажу. Подробно и в деталях. Только вот умоюсь. Кстати, вы у меня вчера одежду в стирку забрали – это она?

– Готова. – Андрей похлопал ладонью по аккуратной стопке, которую положил на соседний табурет, войдя в комнату. – Ещё что-нибудь нужно? Щётка зубная? У нас этого добра полно.

– Не-а. У меня своя есть. Пожрать бы неплохо.

– Это запросто. Умывайся и пойдём.

Странное получалось кино. Почему-то на утро эта женщина его совершенно не беспокоила. Наоборот, было чувство, что они знакомы давно и просто очень долго не виделись. Но теперь, после встречи, всё обязательно наладится. Это ощущение неожиданной уверенности и покоя Андрея немного пугало. Обычно в прошлом безграничное доверие кому-либо непременно вылезало ему боком.

Он старомодно дожидался её в коридоре, оставив дверь чуть-чуть приоткрытой. Ровно настолько, чтобы слышать, что происходит внутри. Пока оттуда доносился звук льющейся воды и плеск, поинтересовался у сонного дежурного у двери:

– Как ночь прошла? Спокойно всё было?

Тот кивнул и неудержимо зевнул.

– Ни звука.

– Ладно, иди отдыхать. Дальше я сам.

Шум воды за дверью прекратился, несколько минут доносилось только шуршание, потом по полу прошлись уже обутые ноги. И ещё серия негромких толчков, как будто кто-то сильный и ловкий мягко подпрыгнул несколько раз на месте.

Дверь распахнулась.

– Я готова.

Умытая и причёсанная, Катя имела вполне приятный вид, в котором не осталось ни следа от тёмных кругов под глазами, усталых складок возле рта, да и морщинок вокруг глаз стало поменьше.

– Мы вчера так и не договорились, как мне к тебе обращаться. Ничего, что я на «ты»?

Смирнов усмехнулся.

– Без проблем. Мы тут манией величия не страдаем. Можешь звать меня просто – Андрей. Хотя иностранцы некоторое время обзывали «мэром».

Она рассмеялась, легко и беззаботно.

– Надо же! Любят они всюду использовать свои стандарты. Бедняги. Не умеют жить в обществе без чёткой структуры.

Погода на улице не слишком радовала. Царствовавшее последние недели солнце решило уступить на время рядам серых, плотных облаков. Задувавший с северо-востока ветер гнал их стадами по небу и раскачивал верхушки сосен над лагерем. Деревья поскрипывали, роняли вниз старые шишки и иногда издавали ветвями низкое гудение. Екатерина задержалась на несколько секунд на крыльце, глубоко, с чувством вдохнула.

– Вовремя я вас нашла. Погода портится, похоже.

– Не факт. Уже месяц так. Налетает, кружит, иногда жиденьким дождичком побрызгает – и всё. Снова засуха. Пошли, нас никто специально ждать не станет.

Двинулись по тротуару в сторону деревянной площадки, где под навесом вокруг длинных столов сновали люди. Достоверно определить теперь, где тут местные, а где пассажиры разбившегося самолёта, стало совсем непросто. Примерно одинаково одеты, женщины перешли на практичные варианты причёсок, мужчины стали не так пристально контролировать длину щетины. Разве что цвет кожи или волос некоторых продолжал выделяться. Ну, и оружие пассажиры по-прежнему не носили.

Смирнов поймал внимательный взгляд пастора Майера. Тот единственный не отказался от пиджака и рубашки.

– Катя, мы пока особо не распространяемся о твоём появлении. Наши, естественно, все уже в курсе, потому как не заметить нового человека сложно. А вот пассажиры в массе своей ничего не знают. Просто мне вот совершенно не нужно, чтобы они ходили за нами хвостом и заглядывали в лицо с вопросом: «А когда мы поедем домой?».

– Согласна. А ты их, смотрю, не сильно обожаешь.

– А должен? У меня свои люди есть, с которыми у меня тесные семейные отношения. Этим беднягам мы просто пытаемся помочь. Выходит, правда, пока хреново.

– Естественно. Не могу не спросить – у тебя с ногами что?

– Так заметно?

– Нет. Просто ты ставишь их очень аккуратно.

– Да была тут недавно одна история. Теперь приходится беречь.

– Не в Екатериновке часом?

Он остановился и внимательно на неё посмотрел.

– Хороший вопрос.

– Не паникуй, это просто предположение. Складываю два и два, получаю четыре. Про Екатериновку рассказывали, что раненых привёз мужик в возрасте, которого повязали федералы и хорошенько помордовали. Глядя на тебя, я вижу заживающие следы побоев, плюс идёшь ты, как будто по тонкому льду. Ну и на мальчика совсем не похож, скорее всё-таки в возрасте. Так что два плюс два – и вот тебе моё предположение.

– Хорошо соображаешь.

– Говорила же – я девушка наблюдательная. Ищейка.

– А как ты стала такой?

– О, это длинная история. Длинная и скучная.

– Всё равно интересно.

– Как-нибудь потом, когда график будет не таким плотным. Ты мне расскажешь, как вы добились такого благополучия, а я опишу историю своего падения. Договорились?

– Ладно. Начнём с завтрака, а там разберёмся.

Они подошли к раздаче. До появления в лагере пассажиров общая для всех кухня была явлением эпизодическим, связанным с обстоятельствами, но сейчас, когда нужно было организованно кормить такую ораву, коллективные завтраки, обеды и ужины стали обычным делом.

Готовили тоже объединёнными усилиями, поэтому по другую сторону раздаточного стола стояли вперемешку местные жительницы и пассажирки самолёта, исхитрявшиеся прекрасно понимать друг друга почти без слов. Вообще, язык знаков и жестов за последнюю неделю обрёл в здешних краях большую популярность.

Андрей взял две тарелки. На каждой помещалось по солидной порции каши, в которой сверху таяли кубики сливочного масла, а также поджаренная колбаска и пара кружков яичницы с сочными желтками посередине. Он добавил на край каждой тарелки по куску хлеба и передал Екатерине.

– Вот. Неси это во-о-н на тот дальний конец стола. Видишь, где сидит высокий мужик в пиджаке? Он ещё всё время на нас оглядывается. Это пастор Майер, он вроде старосты среди пассажиров. Девушка с косой напротив него – старшая стюардесса, официально считается старшим по званию членом экипажа. Я вчера коротко намекнул им о твоём прибытии, так что разговор надо начинать именно с них.

Катя кивнула.

– Всё, иди. Я сейчас возьму кофе и подойду.

Пока Смирнов стоял и ждал, пока ему нальют две кружки пахучего тёмного напитка, кто-то поскрёб его за рукав в районе локтя. Он оглянулся и наткнулся на обеспокоенный взгляд Марины.

– Привет.

– Доброе утро, Смирнов. Что про неё скажешь? – она кивнула в спину уходящей женщине.

– Когда она выспалась и умыта, то выглядит вполне нормально. Сейчас попробую покормить и посмотрю, что из этого получится.

– Ну тебя! Я серьёзно.

– А я нет? Что ты хочешь услышать?

– Не знаю. Как прошла ночь, что она говорит тебе, не пыталась ли вытянуть сведения, что знает, что ты о ней думаешь – выбирай?

– Ничего не выбираю. Ночь прошла тихо, часовой сказал, что дрыхла без задних ног. Не храпела, если тебе это интересно. – Марина возмущённо фыркнула. – Сведений ей от нас особо не нужно. По-моему, она и так знает побольше нашего. И о нас в том числе. Вот это меня действительно беспокоит.

– Ну а сама она – что? Что ты о ней думаешь?

– Не знаю, Марин. Честное слово. Не понял ещё. А ты что скажешь? – он посмотрел прямо в её встревоженные глаза.

Она ещё раз оглянулась на спину уходящей Кати.

– Я её боюсь.

– Что так? Она вроде бы настроена миролюбиво.

– И что? Смирнов, представь, что кто-то привёл к тебе домой дикого волка. Как ты себя будешь чувствовать, даже если он «настроен миролюбиво»? А? Андрей, она – опасная хищница, убийца, может быть. Ведь сам говорил, что у Волка кто-то его бандитов пришил. И тут она является.

– Марин, притормози. Тему, где она разжилась оружием, мы пока не обсуждали, но даже если это и она? Мы тут, что ли, сплошь ангелы? Тоже всякое у многих на руках. И кровь в том числе.

– Про вас я, по крайней мере, всё знаю, иногда больше, чем вы сами. В том числе и то, какие вы убийцы. Одно дело стрелять по человеку, а совсем другое его же ножом резать. Глядя ему прямо в глаза. Это тебе не на курок нажать, тут закваска совсем другая нужна. Так что я тебя очень прошу, Андрей – будь с этой бабой осторожен. И Новикова, по-возможности, к ней не подпускай. А то он парень прямолинейный, начнёт с ней заигрывать, как с рысью тогда. Как бы она ему чего-нибудь не отвернула, а мне потом пришивай.

– Ладно, Марин, присмотрю за твоим здоровяком.

– Спасибо. И сам, Смирнов, того… не расслабляйся.

– Расслабишься тут. Ладно, понял я тебя. Мне идти надо.

Он повернулся обратно к раздаточному столу, где его уже дожидались две эмалированные дымящиеся кружки и едва заметно покачал головой: «Ох уж эти женщины со своим чутьём!». Взял кофе и не спеша, будто шёл по тонкому льду, пошагал к дальнему концу стола.

 

***

Уши всё ещё немного побаливали. Время от времени подполковник Михайлов непроизвольно поднимал руку и тёр их, но глухой гул, оставшийся после бомбёжки, никак не хотел отпускать.

Они снова сидели втроём – он, Кузнецов и безымянный тип из госбезопасности. На этот раз гэбэшник не выглядел расслабленным. Наоборот, был зол и раздражителен. Его команда заканчивала работу. Дознаватели и большая часть переводчиков уже убрались с базы вместе с группой здоровых пассажиров. Лёгких раненых вывезли тоже. Сейчас летающий госпиталь готовился забрать лежачих, а скользкий бесцветный тип проводил последнее совещание, раздавая распоряжения, подкреплённые приказами с самого верха.

– Говоря коротко, по итогам работы авиации и ваших вертолётов, господин Кузнецов, – гэбэшник скупо кивнул шефу безопасности «Транснефти», – основная улика на болоте уничтожена. Аэрофотосъёмка с разных ракурсов и высот подтвердила, что никаких видимых следов самолёта не осталось. Возможно, что какие-то мелкие фрагменты могли разлететься по окрестностям, но поскольку у наших противников нет возможности лично обследовать район, будем считать, что до таких улик им не добраться. Жаль, что вы не успели проникнуть внутрь, но, формально говоря, в этом не было особой нужды. Собранные сведения в целом подтверждают, что этот самолёт – тот самый рейс, который пропал над Швецией. Вам эти сведения могут быть недоступны, но мы…

Несмотря на всю важность и снисходительность, он никогда не упускал возможности подчеркнуть свой исключительный статус, влияние и небывалый уровень осведомлённости. Наверное, в обычное время это производило нужное впечатление, но, то ли усталость мешала Михайлову поддаваться на дешёвые уловки, то ли он слышал всё это не в первый раз, только где-то на задворках сознания у него созрело следующее соображение: «Вся важность твоя, значимость показушная и надувание щёк – не более чем игра. Сам ты из себя ничего толком не представляешь. Так, крыса аппаратная. В школе, небось, троечником был, четвёрки учителя за старание ставили, одноклассники держались от тебя подальше. Вот ты и полез на такую работу, где можно нос задирать, не объясняя, что же такое значительное ты делаешь, какую пользу приносишь. А потом тебе просто повезло, когда наверх взлетела именно госбезопасность. Не менты или мы, вояки, а ваша мутная шайка. Теперь ты ходишь, делаешь холёные пальчики веером, а пользы от тебя по-прежнему – как от петуха на рыбалке. Что, трудно было выложить с самого начала всё, что знаешь?».

– …Мы хорошо осведомлены об этом инциденте и резонансе, который он имел за рубежом. Подполковник, я понимаю, что последние сутки выдались для вас нелёгкими, но потерпите ещё немного. Мой вертолёт улетает через час и тогда у вас будет время отдохнуть. А пока нам нужно выработать стратегию дальнейших действий.

«Спасибо, что разрешил отдохнуть, когда ты отсюда смоешься. И когда это, кстати, армейский мобильный госпиталь стал „твоим“ вертолётом?».

– Чтобы выработать стратегию, было бы неплохо объявить конечную цель операции. Первоначальный приказ требовал отыскать сбитый самолёт и оценить степень исходящей от него угрозы. Прекрасно, теперь мы знаем, что самолёт гражданский, выполнял обычный рейс и залетел на нашу территорию случайно. Я правильно интерпретирую имеющуюся у меня, – Александр выделил нажимом последние слова: – «скудную информацию»?

Гэбэшник снисходительно кивнул.

– В целом да.

– То есть мы убедились, что угрозы для безопасности страны он не представляет. Тогда в чём смысл уничтожения самого самолёта, который почти по крышу увяз в трясине, а также дальнейшего использования моей группы в поисковой операции? Разве поиск оставшихся пассажиров – это не забота органов внутренних дел? Ваша, например?

Ответом ему была тонкая улыбка, обычно возникающая на губах человека, абсолютно уверенного в своём превосходстве и лишь по доброте душевной снисходящего до разъяснений очевидных вещей.

– Подполковник, органы внутренних дел и государственной безопасности вовсе не устранились от участия в расследовании этого инцидента. Скажу вам по секрету, что общее руководство, координация действий и контроль за ходом выполнения находятся именно в наших руках. Что касается конечной цели операции, то объяснять её на вашем уровне ответственности не разумно и совершенно излишне. Чтобы вы поняли смысл принимаемых решений, мне пришлось бы несколько дней читать вам лекцию о вещах, для вас совершенно бесполезных. Поэтому давайте будем действовать исходя не из соображений цели и смысла происходящего, а опираясь на конкретные приказы и распоряжения, полученные от вашего непосредственного командования.

Он постучал пальцем по папке с эмблемой Генерального штаба и отметками о совершенно секретном характере её содержимого.

– Руководство Вооружённых сил целиком поддерживает и разделяет нашу позицию, иначе этого бы здесь не было. Что касается непосредственно вашего участия, то мы исходим из того, что вы и ваша группа уже находитесь на месте, разобрались в обстановке и наладили взаимодействие с нашими местными партнёрами. – Он снова выдал полупоклон в сторону Кузнецова, который при этом криво ухмыльнулся и издал неопределённое хрюканье – нечто среднее между одобрительным покашливанием и попыткой удержаться, чтобы не расхохотаться в голос. Гэбэшник недовольно шевельнул на это бровями и снова повернулся к Михайлову.

– Короче говоря, любая другая команда потратит неделю на то, чтобы войти в курс дела, так что отзывать вас сейчас нецелесообразно. Совершенно нецелесообразно. Поэтому вы останетесь и в тесном взаимодействии с местным управлением службы охраны «Транснефти» продолжите поиски остальных прячущихся в лесу пассажиров.

Юрий Кузнецов на этот раз не сдержался и сварливо проворчал:

– Можно подумать, у меня других дел нету…

Гэбэшник глянул на него не менее снисходительно, чем до того – на Александра.

– Господин Кузнецов, ваше участие в этом деле подтверждено вашим руководством на самом высоком уровне. Все затраты, которые вы понесёте, будут вам безусловно компенсированы за счёт федерального центра. Например, боекомплект и запас горючего, потраченные вашими вертолётами во время вчерашних стрельб, возместят в двойном размере. Командование Северо-Западного военного округа такой приказ уже получило. Кроме того, ваши успехи в достижении задач этой операции обязательно зачтутся не только в вашей дальнейшей карьере, но и после ухода на заслуженный отдых. Не думаю, что текущие проблемы могут быть важнее безбедного обеспеченного будущего.

Кузнецов пожал плечами:

– Ну, если вы ставите вопрос так…

– Именно так он и стоит. Нам – и вам в первую очередь – нужен успех в этой операции. Надо в кратчайшие сроки найти оставшихся пассажиров, где бы они не скрывались. Задействуйте любые ресурсы и связи, отбросьте всё, что вам может помешать. Излишнюю брезгливость в том числе. Свяжитесь с местными криминальными кругами, с бандитами, подпольными торговцами – с кем угодно. Вся эта публика – мерзавцы, но это наши мерзавцы и они от нас никуда не денутся. Мы их сможем прищучить в любой момент. А вот кучку иностранцев нам надо найти и взять под свой контроль срочно, так что здесь любые средства хороши. Не бойтесь запачкать руки. Мы потом поможем вам их отмыть.

Он пристально посмотрел на своих собеседников.

– Ну как, вопросы какие-то остались? Могу я доложить наверх, что вы приложите все силы для выполнения приказов? – последнее слово прозвучало с особым нажимом, бледные, невыразительные глаза сверлили Михайлова.

Что ещё он мог сказать в ответ? Будучи подполковником, уже поздно ставить под сомнение догмат о том, что приказы не обсуждают.

 

***

Звонок застал директора школы «Оак Маунтин Хай Скул» миссис Рейнс врасплох. Родители, члены попечительского совета, полиция, чиновники мэрии – это всё было привычно и знакомо. Но такое:

– Директор Рейнс? Аманда Рейнс?

– Да, это я. Кто говорит?

– Это специальный агент ФБР Мартинес. У вас найдётся свободная минута?

– ФБР? Чем могу помочь?

– Директор Рейнс, мне хотелось бы поговорить с вами с глазу на глаз. Это вопрос национальной безопасности, поэтому чем скорее состоится наш разговор, тем будет лучше.

– Национальной безопасности? Вы шутите?

– Хотела бы, но не могу. Так когда мы с коллегой могли бы к вам приехать?

Они условились о времени, и оставшиеся до встречи полтора часа миссис Рейнс провела в поисках ответа на вопрос, каким образом вверенная ей школа могла очутиться в сфере интересов национальной безопасности. Тщательно припомнила и даже просмотрела списки учеников, отфильтрованные по признакам «Выходцы из кризисных регионов» и «Религиозная принадлежность». Инструкция министерства внутренней безопасности требовала обращать на таких подростков особое внимание, поэтому ей не составило труда припомнить всё, что было с ними связано. Однако ничего крамольного на ум не приходило. Неужели кто-то из учеников засветился на собрании каких-нибудь фундаменталистов? Очень маловероятно, большинство из них – выходцы из благополучных семей, которые сами стараются дистанцироваться от двусмысленных связей. Хотя… Мало ли что может скрываться за фасадом внешней благопристойности?

И всё же ни одной догадки или идеи ей на ум так и не пришло. Оставалось надеяться, что дело окажется пустяковым. Скорее всего, кто-нибудь просто написал очередную чушь в электронной переписке или в комментариях где-то в интернете. На её памяти за последние десять лет идиотизм в сетевом общении был главным источником драм, скандалов и недоразумений.

Зазвонил телефон. Охранник по внутренней линии сообщил:

– Миссис Рейнс, прибыли гости, о которых вы предупреждали.

– Хорошо, Джексон. Проводи их ко мне.

Спустя несколько минут в коридоре за стеклянными стенами кабинета показались три силуэта, затем в дверь постучали.

– Войдите.

Дверь распахнулась, за ней вполоборота стоял пожилой темнокожий охранник по фамилии Льюис и жестом указывал остальным внутрь кабинета. Первой вошла женщина среднего роста в брючном деловом костюме цвета светлого песчаника, а следом за ней – невысокий мужчина, тёмная кожа которого всё-таки была на несколько оттенков светлее, чем у охранника школы. Директор Рейнс опытным глазом сразу определила, что мужчина почти на десять лет моложе напарницы и явно ниже её по званию. Она поднялась навстречу:

– Добрый день! Спасибо, Джексон, можете идти.

– Аманда Рейнс? Добрый день, я – специальный агент Мартинес, – у посетительницы с чертами лица коренных обитателей Америки был мягкий и низкий тембр голоса. – Это – специальный агент Райан Маршалл.

Оба заученным движением продемонстрировали свои удостоверения. Встроенные в старомодные жетоны радиочипы немедленно подтвердили статус своих владельцев, и на экране компьютера директора появилось сообщение, что указанные агенты действительно прибыли в рамках официального расследования. Аманда Рейнс ещё раз приветливо кивнула.

– Добро пожаловать! Присаживайтесь, пожалуйста. Что привело вас в «Оак Маунтин Хай Скул»? Кто-нибудь из наших учеников снова писал гадости про президента или его политику?

Агенты в ответ почти синхронно покачали головами.

– Нет, директор. К сожалению, дело, которое мы расследуем, намного серьёзнее. – Агент Мартинес говорила без тени улыбки, и миссис Рейнс немедленно внутренне собралась, готовясь услышать что-то крайне неприятное. – Для начала нам нужно выяснить, кто имеет доступ к вашей внутренней компьютерной сети, и каким образом вы отслеживаете работу в ней.

– Наша локальная сеть? Боюсь, что мне придётся пригласить нашего преподавателя информационных технологий для более детального ответа, но навскидку могу сказать, что доступ есть у всех студентов и учителей – под определёнными именами и паролями, разумеется. Плюс какие-то материалы доступны родителям и членам попечительского совета через удалённый доступ.

– Нам потребуется полный список всех лиц, имеющих любой уровень допуска.

– О, это щекотливый вопрос, мне надо бы посоветоваться с советом о его юридической правомочности. А вы можете мне сказать, что именно произошло? Из-за чего у ФБР возник интерес к нашей школе?

Женщина по другую сторону стола очень внимательно посмотрела ей в глаза.

– Директор Рейнс, это секретное расследование ФБР, касающееся вопросов национальной безопасности, поэтому я не вправе раскрывать вам его детали. Если вы мне пообещаете, что сказанное мной не выйдет за пределы этого кабинета, то я могу дать вам небольшую часть информации, которая поможет нам всем разобраться в этом деле.

– Хорошо, конечно. Я готова хранить молчание, если это не угрожает безопасности наших учеников и сотрудников.

– Не угрожает. Мы не ловим серийного маньяка, наше расследование лежит в совершенно иной плоскости. Если коротко, то было совершено киберпреступление, акт враждебной атаки на защищённый программный комплекс. Начальной точкой, откуда она была произведена, является ваша школа, точнее, её локальная компьютерная сеть.

– О боже! Что произошло? Насколько серьёзные последствия?

– Не могу вам ответить на первый вопрос, а что касается второго – да, последствия очень серьёзные. Несколько человек погибли, десятки пропали без вести. Нанесён значительный материальный ущерб. Дело имеет международное значение. Поэтому нам очень важно как можно быстрее выяснить, кто именно мог войти в вашу сеть, чтобы организовать атаку.

– Это ужасно! Простите, но вы меня совершенно ошарашили. А вы уверены, что наша школа с эти связана?

– Абсолютно уверены. Мне очень жаль, директор, но и наши специалисты и приглашённый эксперт на сто процентов уверены, что исходная точка находится у вас.

Миссис Рейнс полностью растерялась. «Боже мой!». Она ждала чего угодно, но только не этого. «Несколько человек погибли». Ужасно, просто ужасно.

– Агент…

– Мартинес. Джейд Мартинес.

– Извините. Агент Мартинес, я готова помочь вам, чем смогу, но поймите, вопрос предоставления каких-либо списков – это всегда очень тонкий момент с юридической точки зрения. Мне просто необходимо проконсультироваться с нашим юристом, иначе потом школа может быть завалена судебными исками. Всё остальное я готова вам рассказать.

– Хорошо, мы готовы подождать, пока вы подготовите этот список. Если вам нужен письменный запрос, то один ваш звонок, и из местного управления ФБР пришлют все необходимые бумаги. А сейчас давайте попробуем выяснить, не мог ли человек со стороны проникнуть в вашу сеть, чтобы под её прикрытием совершить кибератаку. Скажите, ваша сеть проводная или беспроводной доступ тоже есть?

– Разумеется, есть. Проводная сеть ведёт только к стационарным рабочим местам, вроде моего, и к терминалам библиотеки.

– Хорошо. Какую территорию покрывает ваш беспроводной доступ?

– Ну, не могу сказать точно, но прилегающая к школе территория почти вся в зоне его действия. Спортивные площадки и стадион – точно, плюс часть парковки.

– Эта территория как-то охраняется или на ней может находиться кто угодно?

– Это свободная зона. Теоретически она находится под нашей ответственностью, там есть кое-где камеры наблюдения, но доступ туда никак не ограничен.

Агент Маршалл подал голос:

– Какую площадь покрывают камеры?

– Процентов пятьдесят территории, максимум шестьдесят. Понимаете, у нас благополучная школа и камеры мы ставим только в особых местах, где возникали или потенциально могут возникнуть какие-то проблемы. Это, в первую очередь, парковка, закрытые от обзора участки, входы и выходы из школы. На открытых местах камер нет.

– Хорошо, а насколько долго хранятся записи с камер?

– Не больше трёх дней. У нас постоянный дефицит свободного места на сервере, а ресурсов на модернизацию, как всегда, не хватает. А когда произошёл интересующий вас инцидент?

– Увы, раньше.

– Жаль, очень жаль. Нужно будет уточнить у нашего преподавателя ИТ, мистера Фаррела, – она заметила, как молодой мулат немедленно записал фамилию в блокнот: – не удалось ли ему увеличить лимит хранения после работ по оптимизации.

– У вас проводились работы с сетью? Когда?

– О, это происходит постоянно. Знаете, наша сеть очень старая и как с любой, извините, рухлядью, с ней можно возиться практически бесконечно. Но очередной организованный этап работ, о котором мне известно, проводился совсем недавно, в конце мая.

– Скажите, вы нанимали кого-то со стороны? Кто-то мог получить извне доступ к вашей системе? Хотя бы на время?

– Что вы, нет! – Аманда Рейнс усмехнулась. – Услуги аутсорсеров нам не по карману. Даже если бы они и были, я бы о них точно знала. Ведь я подписываю все исходящие платёжные документы. Нет, работы производились своими силами – мистера Фаррела и старшеклассников.

Внезапно внутри у неё что-то ёкнуло. Агент Мартинес немедленно заметила изменившееся выражение лица миссис Рейнс:

– Директор? Вы что-то вспомнили?

«О, боже мой! Неужели?».

– Агент Мартинес, а вы можете назвать мне дату, когда произошёл ваш инцидент?

Сотрудники ФБР переглянулись.

– Хорошо. Атака, которую мы расследуем, состоялась поздно вечером двадцать третьего мая, в пятницу. Эта дата вам о чём-нибудь говорит?

Аманда Рейнс побледнела, откинулась в кресле, прикрыла рукой рот и в отчаянии покачала головой.

– Боже, боже милосердный! Как бы я хотела ошибиться!

 

Глава 30

 

На этот раз важный разговор решили провести на островке посреди озера, на максимальном удалении от посторонних ушей.

Островок на самом деле являлся таковым весьма условно, да и озеро было не столько озером, сколько целой системой проток различной ширины и проходимости. В былые времена, когда здешнее поселение называлось не лагерем, а турбазой, по этим извилистым водным путям в разные стороны расплывались вёсельные лодки и байдарки, чтобы исследовать живописные окрестности.

Коби Трентон этих исторических фактов не знала. Её гораздо больше занимали текущие, сугубо практические дела. За последнюю пару дней вообще стало складываться ощущение, что она здесь уже очень, очень давно. Несколько месяцев, как минимум. И что недавно затвердевшая на правой ладони мозоль от черенка ножа, которым она научилась очень ловко чистить картофель, была у неё всегда, как и навык обходиться при мытье головы только шампунем, без бальзамов и ополаскивателей. Кроме того, она теперь спокойно воспринимала отсутствие косметики на своём отражении в зеркале, а также стала гораздо терпимее относиться к тому, что кто-то курит в её присутствии, ибо наличие зажженной сигареты здорово снижало поголовье комаров поблизости.

Короче говоря, многие вещи из того, о чём она раньше не могла и помыслить, стали привычными и обыденными. Кроме самых важных – отсутствия представлений о будущем и чудовищного в своих объёмах информационного голода. Выросшая в условиях парадигмы, когда главным является не навык поиска, а умение грамотно фильтровать входящий поток информации, Коби постоянно чувствовала непривычную пустоту. Её вниманием и разумом перестали владеть новости из мест, где она никогда не бывала, сообщения о людях и от людей, которые, как выяснилось с пугающей очевидностью, не имели для неё никакого осмысленного значения. Вот, стоило её выдернуть из привычной жизни и пересадить в другое место, как мир, за которым она так увлечённо следила прежде, превратился в мираж, сказочный образ из стеклянного шара с блёстками – нечто, существующее в параллельном измерении относительно её текущей реальности. Теперь Коби не отмахивалась от новостей. Наоборот, ждала их с нетерпением, осмысливала, сравнивала с тем, что было ей известно, пыталась на основе всего этого предугадать возможное развитие событий. То есть занималась тем, чем обычно развлекались люди, жившие до информационной революции – думала. А ещё она научилась слушать.

Когда в бесконечной веренице повседневных дел случался перерыв или день начинал подходить к концу – на самом деле она так и не привыкла ориентироваться в местных тягучих, бесконечно светлых сутках и день для неё близился к завершению, когда кто-то говорил, что пора ужинать или ложиться спать – так вот, в это время обычно начиналось время разговоров. В первые дни говорили всё больше пожилые пассажиры, не утратившие этот навык со времён своей молодости, когда поход в кино был событием и приятели в баре встречались ради болтовни о пустяках, а не для сеанса коллективного пролистывания ленты в социальной сети. Затем начала подключаться молодёжь. Всё смелее и активнее. Что тут говорить – за последние несколько дней Коби узнала о своих коллегах по работе больше, чем за пару предыдущих лет. Дошло до того, что накануне они все вместе настолько засиделись на крыльце больничного дома, что не заметили, как наступила настоящая темнота. Тогда наружу вышла совершенно непривычная в домашнем халате местная врач Марина и, используя Лукаса в качестве переводчика, а также небольшой запас английских слов, который она вспомнила или освоила заново, разогнала их всех по своим домикам, а Мэнди – обратно в палату.

Весь тот вечер Коби стоило большого труда удержаться и не разболтать то, о чём их с пастором предупредил «мэр» Эндрю. Что с ними пытается установить связь кто-то из представителей западных спецслужб. Кто-то, кого отправили сюда со специальной миссией. Эндрю настоял, а они согласились, что до тех пор, пока не будет ясна чёткая картина и дальнейшие планы, говорить об этом остальным не стоит. Это лишь создаст ненужное брожение умов и неопределённые ожидания, которые со временем неизбежно перерастут в раздражение и уныние. А это никому не нужно.

Она размышляла об этом во время завтрака, отщипывая от большого ломтя хлеба кусочки и отправляя их в рот вслед за кашей и стремительно остывающей на прохладном утреннем воздухе яичницей.

«Прелести деревенской жизни».

Зато почти вся еда почему-то кажется очень вкусной, и никому не приходит в голову подсчитывать количество содержащихся в ней калорий.

Кто-то поставил рядом с ней на стол две тарелки и незнакомый голос произнёс:

– Привет! – И тут же: – Guten Morgen, Herr Pastor!

Коби чуть не подпрыгнула от неожиданности и обернулась. Рядом с ней собиралась сесть на лавку женщина с короткой спортивной стрижкой, одетая, как и большинство здесь, в походную одежду. Однако Коби была уверена, что это лицо она ни разу не видела прежде. Пастор Майер с другой стороны стола сверлил незнакомку взглядом и лишь коротко кивнул в ответ:

– Guten Morgen, Fräulein.

Незнакомка снова перешла на английский:

– О, пожалуйста, не нужно никаких «Fräulein»! У вас с английским нет проблем, господин пастор?

– Никаких. Как и с русским.

– Прекрасно. Тогда давайте будем использовать универсальное наречие, а с местными разговаривать на их родном языке. Зовите меня Кейт. Или Катрин, если вам удобнее немецкое произношение.

Женщина устроилась на скамье, одну тарелку отодвинула на противоположную сторону стола, а с содержимым второй стала деловито расправляться, энергично и тщательно работая челюстями.

– Извините, – пробормотала она между делом. – Жутко соскучилась по нормальной еде.

Подошёл «мэр» Эндрю, поставил перед ней кружку с дымящимся кофе, а сам сел напротив, рядом с Клаусом, сказал ему что-то. Тот в ответ утвердительно кивнул и пояснил Коби:

– Он говорит, что это и есть тот самый человек с Запада, которому, а точнее говоря – которой – поручено нас найти. Ещё он спросил, познакомились ли мы. Я ответил – да.

– Ну, кроме имени мы пока ничего не узнали.

Женщина, не отрываясь от еды, покосилась в их сторону:

– Я всё слышу. Дайте мне пять минут, и мы углубим и расширим наше знакомство.

Через пять минут её тарелка почти опустела. Кейт (или Катрин) приняла более свободную позу, повернувшись вполоборота к своим собеседникам и закинув под столом одну ногу на другую.

– Ещё раз извините, господа. Несколько дней на консервах – это, возможно, питательно, но чрезвычайно скучно. Итак, давайте знакомиться. Насколько я понимаю и помню из полученных мной данных, вы, – она легонько кивнула пастору, – Клаус Майер, пастор прихода Евангелической церкви из Дёбельна.

Клаус согласно кивнул:

– Из Эберсбаха, если быть точнее. Это рядом с Дёбельном.

– Возможно, учту. А вы – Якобина Трентон, старший стюард рейса NP412 и, следовательно, старший по должности член экипажа из оставшихся в строю.

Пастор удивился:

– Надо же, Коби, я первый раз слышу ваше полное имя. Оно звучит… так привычно.

– Бог мой, Клаус, не привыкайте к нему слишком сильно. Это всего лишь дань уважения моих родителей моей же голландской бабушке. Да, оно красивое и старинное, но смотрелось странно даже в нашей школе, где половина девочек были тёзками штатов и городов. Поэтому прошу вас, пожалуйста, в дальнейшем называйте меня так же, как и всегда – Коби. Договорились? Хорошо. А теперь, Кейт, что касается вашего вопроса. Я всего лишь исполняю обязанности старшего стюарда вместо умершей коллеги.

– Я видела списки погибших, да. Марси Лорен Уильямс, старший стюард, скончалась от травм, вы её замещаете. Я вам соболезную, но давайте не будем углубляться в детали. Сейчас вы старший по должности член экипажа, верно? Хорошо. Вы, пастор, представляете сторону пассажиров.

Тот кивнул:

– Можно сказать, что да.

– Отлично. Наш гостеприимный хозяин представляет свою сторону. – Она улыбнулась и повторила эту фразу по-русски. – Я, со своей стороны, представляю ваши родные страны, поскольку являюсь оперативным агентом разведывательного комитета НАТО. Мне поручено разыскать вас – это уже сделано. Затем изучить ситуацию на месте и выработать предложения по вашей переправке на родину. И, при необходимости или возможности, организовать такую переправку.

– Какими ресурсами вы располагаете? – пастор внимательно изучал собеседницу.

– Ограниченными. – Катрин (или Кейт) также внимательно смотрела на него. – У меня есть канал связи для передачи информации и координации действий. Нет, не обольщайтесь. Канал позволяет передавать только небольшие пакеты информации по определённому расписанию. Так что позвонить домой не удастся. Плюс у меня есть доступ к досье пассажиров и членов экипажа, чтобы я имела представление о том, кто и чем мне может помочь. Ваше досье, господин пастор – одно из самых любопытных.

Клаус без улыбки кивнул.

– Это было давно.

– Я в курсе. Как и в курсе того, что такие навыки никогда не утрачиваются полностью.

Коби в полном недоумении переводила глаза с одного на другую.

– О чём речь?

– Это неважно, – поспешил ответить пастор, но потом добавил, обращаясь к Кейт. – Ладно. Вернуть домой всех нас – хорошая цель. Можете на меня рассчитывать.

– Не волнуйтесь, пастор. Ваша прежняя прямая специализация меня не интересует. А вот сопутствующие навыки могут пригодиться. Кроме того, основную надежду на успех моей миссии я связываю всё-таки с вашими хозяевами. – Она снова специально повторила эту фразу на русском. – Честно говоря, вы даже не осознаёте, как вам повезло, что вы попали в их руки.

– Ну почему же. – Клаус пожал плечами. – Я знаю, как выглядит альтернатива. Видел своими глазами.

– Нет. На самом деле вы всё-таки не понимаете масштабов своего везения. Эти люди располагают очень значительными ресурсами, о которых я даже не могла мечтать. Весь вопрос в том, как нам организовать их грамотное использование и чем заинтересовать наших гостеприимных хозяев, чтобы они позволили ими воспользоваться. Поэтому дальше я перейду на русский язык, а вы, пастор, переводите, пожалуйста, для мисс Трентон. Хорошо?

Она повернулась к «мэру», закончившему свой завтрак и теперь не спеша допивающего кофе.

– Андрей, извини, что пришлось так долго трещать не по-русски. С тобой мы уже познакомились, а с этими людьми ещё нет.

Тот успокаивающе качнул ладонью: «Ерунда, я всё понимаю».

– Хорошо. Тогда скажи, можем ли мы найти где-то укромное местечко, чтобы поговорить гарантированно без посторонних ушей и глаз? Я не хочу, чтобы кто-нибудь случайно услышал детали обсуждения, прежде чем мы выработаем окончательный план. Плюс, мне бы не хотелось, чтобы кто-то посторонний увидел моё оборудование.

Андрей некоторое время размышлял.

– Знаешь, сегодня не лучшая погода для пикника, но у меня есть на примете одно спокойное место, где нам никто на помешает. Только я возьму с собой парочку своих людей.

– Боже, неужели ты меня боишься?

– Вовсе нет. Просто у нас тут некоторое подобие авторитарной демократии и мои помощники имеют право голоса.

– И много у тебя помощников?

– Ты их видела. Сергей, тот здоровенный громила – помнишь? – Она кивнула в ответ. – И наш главный механик, Рустам. Тот самый бородач, к которому ты вчера явилась.

– Худой молчун?

– Он самый. Я бы позвал ещё нашего фельдшера, но она сказала, что боится тебя.

– Вот как?

– Да, есть у неё на твой счёт нехорошие чувства. Женская интуиция, знаешь ли…

– Спасибо, что предупредил.

– Не за что. Ладно, думаю, что на первый раз мы без Марины обойдёмся. Доедайте, допивайте и через пятнадцать минут жду вас всех возле лодочного сарая. Пастор, вы помните, где это? Прекрасно. Катя, кроме твоего рюкзака тебе ещё что-нибудь нужно?

Та пожала в ответ плечами.

– Нет. Всё своё ношу с собой. Шашлыки будем жарить?

– Не в этот раз. Попрошу сделать бутербродов, если ты не наелась.

– Вот спасибо, добрый человек! Наесться я наелась, но кто знает, насколько затянется разговор.

После всего этого они и оказались на том самом острове, который и не остров даже, а непонятный аппендикс среди путаницы водных рукавов, некоторые из которых можно перепрыгнуть с разбега или перейти по обрушившимся деревьям, а другие придётся переплывать, лавируя между отмелями, густо заросшими камышом.

Поплыли на двух лодках из стеклопластика, старых, потёртых, но поддерживаемых в хорошем состоянии и аккуратно выкрашенных в бледно-голубой цвет. Женщина по имени Кейт села вместе с Эндрю и его здоровенным помощником Сергеем. Коби с пастором оказались в компании молчаливого мужчины с рыжеватой бородой, которого звали Рустам. Она мало что про него знала, кроме того, что он заведует здесь всей техникой и что темноволосая девушка Ася, которая помогает врачу – это его дочь.

Рустам грёб не спеша, длинными уверенными гребками. Коби, сидевшая на носу, видела, как работают его плечи, как вздуваются и опадают мышцы на длинных, жилистых руках. Лодка шла плавно, с почти постоянной скоростью, уверенно держась следом за головной. Из-под носа в разные стороны разбегались две лёгкие волны, в пузырьках и завитках турбулентности. По поверхности воды плыли сухие иголочки хвои, редкие травинки и кусочки коры. В воздухе было чисто – всех насекомых с открытого места сдувал северо-восточный ветер, запутавшийся в лесных коридорах, окружающих протоки. Местами водный путь сужался, прижимаясь к невысокому обрывистому берегу и его перегораживали упавшие в разное время стволы деревьев. В них были пропилены аккуратные проходы – как раз на ширину лодки. Теперь Коби сообразила, для чего в головную лодку перед поездкой помимо всего прочего загрузили небольшую бензопилу.

Плавание удивительным образом её успокоило. Познакомившись с появившейся в лагере женщиной, она перестала теряться в догадках, придумывать фантастические сценарии, благодаря которым они могли бы оказаться дома. Теперь есть человек, специально подготовленный и обученный, который займётся этим. Это хорошо.

Коби перегнулась через борт, опустила руку в бегущую от носа воду. Вокруг пальцев заплескались небольшие буруны, и сопротивление подсказало, что они плывут с достаточно приличной скоростью. Относительно тёплый верхний слой воды оказался совсем тонким, на глубине буквально в несколько сантиметров кончики пальцев стало колоть ледяным холодом.

«Да уж, вряд ли у них тут длинный купальный сезон».

Лодка замедлила ход. Коби подняла голову. Впереди начинался проход в камышах, почти такой же, как и на берегу рядом с лагерем. Он вёл в крохотный заливчик, спрятавшийся под развесистыми кронами деревьев. По его бокам шли два помоста из старых, почерневших досок, оставляя на воде свободного пространства ровно столько, чтобы рядом могли уместиться две лодки. Дальше от помоста поднималась наверх такая же тёмная деревянная дорожка.

Рустам, сидя вполоборота и ловко орудуя вёслами, направил их лодку в узкое стойло. Её привязали к низкому, по всей длине растрескавшемуся от непогоды столбику. После этого все поднялись наверх. Там под естественным шатром из елей спряталась укромная площадка, вымощенная вместо традиционных досок деревянными кругляшами – толстыми плашками, отрезанными от брёвен. Нижние ветви деревьев были обрезаны так, что над площадкой поднимался природный, непроницаемый для непогоды купол. Посередине стоял длинный стол, вдоль которого с двух сторон тянулись скамьи. На дальнем конце площадку замыкала сложенная из грубых камней простейшая печь с жаровней, прикрытой толстой железной решёткой.

– Ох, красота какая! – совершенно искренне восхитилась Кейт. – Ребята, пообещайте мне, что без шашлыков вы меня отсюда не отпустите.

«Мэр» Эндрю усмехнулся и согласно кивнул головой.

На Коби это место тоже произвело впечатление. Зелёный полумрак, старое, цвета графита дерево построек, дикий, с острыми краями камень, из которого была сложена печь. Для полноты картины не хватало только пары копий, прислоненных к дереву и меховой куртки, свисающей с какого-нибудь сучка. И ещё там стояла удивительная, тягучая, вязкая тишина.

– Надеюсь, это достаточно уединённое место?

Женщина—агент кивнула и открыла свой рюкзак. Стала доставать из него разные предметы не совсем понятного назначения и между делом говорила.

– Так, народ. Давайте-ка мы начнём с того, что вместе составим сообщение для наших общих друзей за границей и посмотрим, какие новости они пришлют нам. Потом будем обмозговывать ситуацию и бросаться друг в друга идеями, что можно сделать. Ну а там – посмотрим, что из этого выйдет. Андрей, это шикарное место, но мне бы нужен пятачок открытого пространства, чтобы развернуть и нацелить антенну. Найдём такое?

«Мэр» показал рукой на едва заметную тропинку, уходившую за печь.

– Там есть небольшая поляна перед камышами и протокой.

– Отлично. Тогда давайте готовить послание.

Текст получился коротким, если не сказать – скупым.

«Контакт установлен. Текущий статус пассажиров соответствует полученному сообщению. Угрозы жизни и здоровью нет. Изучаю возможности. Местные настроены конструктивно».

Последнюю фразу обсуждали долго, но потом решили оставить, как есть. Как ещё иначе в трёх словах обозначить готовность к сотрудничеству, не говоря об уже оказанной помощи? Тут либо писать серию очерков, либо уж так, как написано.

Отправка сообщения удивила Коби своей будничностью. Ну, немного ещё размером антенны, которая с тихим шелестом развернулась из совсем небольшого продолговатого свёртка. Чуть-чуть жужжания, движения чаши из стороны в сторону – и на экране планшета, который Кейт держала так, чтобы всем было видно, появились две отметки: «Сообщение отправлено» и «Сообщение получено».

– Порядок. Теперь сворачиваемся и идем читать новости.

Планшету потребовалось меньше минуты на дешифровку входящего послания. Текст был на английском, и Кейт переводила для Эндрю и его помощников. Коби и пастор, стоя за её спиной и, заглядывая через правое и левое плечо соответственно, прочитали сообщение сами.

«Поздравляем с успешным нахождением пропажи. Ждём анализа доступных ресурсов. Проверка координат падения самолёта не дала результата. Территория зачищена, следы пожара и бомбардировки. Сильное задымление. Получение визуальных доказательств невозможно. Запросы по дипломатическим каналам по-прежнему игнорируются. Рассматриваем альтернативные варианты».

– Перевожу на понятный язык. Федералы явно перехватили ваше сообщение и постарались спрятать главную улику – самолёт. Времени у них было немного, так что его просто разбомбили.

Сергей толкнул Рустама в бок:

– Я же говорил тебе, что тот грохот не похож на грозу. Какая гроза в это время года?

Тот только пожал плечами, а Кейт кивнула и продолжила:

– Едем дальше. Раз нет возможности получить визуальное доказательство нахождения самолёта в России, все усилия по вашему вызволению дипломатическими средствами будут уходить в песок. Насколько я знаю из предыстории, там пока не могут даже добиться признания факта, что самолёт пересёк границу. Запросы идут через третьи страны, а Москва отвечает только, что «запрос изучается», «нужно больше информации» и «с чего вы взяли, что ваш самолёт у нас?». Примерно так. Ну, а с учётом того, что улику раздолбали, можно предположить, что планы федералов в вашем отношении не поменялись. По-прежнему стоит задача вас отыскать, взять под контроль, а потом использовать, как ресурс для торга по какому-нибудь интересному Москве поводу. Разумеется, что если повода не найдётся, вы рискуете надолго задержаться в нашей гостеприимной стране. И самое интересное. Последняя фраза означает, что они понятия не имеют, что делать дальше. По крайней мере, до тех пор, пока мы им отсюда не подбросим немного информации об имеющихся возможностях или парочку собственных идей. Вот обсуждением этих увлекательных вопросов я и предлагаю нам сейчас заняться.

 

***

Для встречи Александру пришлось переодеться в штатское. Кузнецов так и сказал: «Нечего выпендриваться. Тут твои регалии значения не имеют. Будь у тебя хоть вся грудь в орденах, как у Лёни Брежнева, здесь это никому не интересно». Так что из армейского на нём сейчас было только нательное бельё, башмаки, прячущие высокую шнуровку под рабочими брюками, да облегчённый бронежилет, скрываемый свитером и походной курткой. Ну, и ещё пистолет в плечевой кобуре плюс пара ножей – один в левом рукаве, а второй закреплён на правой голени под штаниной.

Местом встречи выбрали кафе в крупном селе – если название «кафе» подходило унылой грязноватой пивнушке, расположенной на краю достаточно большого пустыря, что позволяло контролировать территорию и не опасаться внезапного нападения. Ржавые останки трубчатых конструкций по краям пустыря намекали, что раньше это мог быть стадион или спортплощадка. Теперь же здесь царили заросли сорняков и кучи всякого хлама, бесполезного даже по местным меркам.

Они прекрасно знали, что за ними наблюдают. Даже Кузнецов, продолжающий хорохориться, стал излишне молчалив и напряжён. Обычно румяное лицо побледнело, а серые глаза из-под припухших век постоянно рыскали по окрестностям, выискивая возможную угрозу.

– Не глуши мотор, – приказал он водителю, когда джип остановился у входа. – Развернись так, чтобы видеть этот вонючий сарай и выезд, заблокируй двери и жди. Не отвлекаться, не курить, поссать не выходить. Сидишь, держишь ногу на педали газа и ждёшь. Ясно? Пошли, подполковник.

Они вышли из машины, захлопнули за собой дверцы. Кнопки запирания за стёклами немедленно опустились, блокируя замки. По левую и правую сторону от них слышался рокот вертолётных роторов – это две машины ходили кругами вдоль окраины села, контролируя периметр. В небе над головой катились серые облачные валы, подгоняемые порывами северо-восточного ветра.

– Готов?

Александр молча кивнул.

– Тогда попёрлись.

Когда вошли внутрь, дверь зацепила грязный засаленный колокольчик, и тот глухо звякнул в ответ. Стены помещения были отделаны деревянной вагонкой «под бревно», некогда придававшей ему дешёвый псевдорусский шарм, а ныне потрескавшейся и закопчённой. Лак, покрывавший её прежде, теперь во многих местах облез, обнажив старую серую древесину. Дощатый скрипучий пол подметали явно только по большим праздникам, которые в здешних краях случались нечасто. Торчащие из щелей между половыми досками махры убедительно свидетельствовали, что мыли полы в заведении ещё реже.

В «кафе» горел тусклый свет, пахло впитавшимся в стены табачным дымом и прокисшим пивом. И было абсолютно пусто, если не считать необъятного по толщине женского силуэта за стойкой прилавка и мужчины за столиком в дальнем углу. Тот при виде вошедших поднял приветственным жестом пивную бутылку.

– Наконец-то! Я уж думал, что штаны до дыр просижу. Люська, тащи пиво! Только нормального, как мне!

– Рыбки копчёной ещё надо?

– Ладно, давай. Только смотри – подсунешь тухлятину, потом не обижайся.

– Боже ж ты мой, Игорёк! Что ты такое говоришь!

– Что знаю, то и говорю. Давай, давай, тащи уже!

Они подошли к столу, молча сели. Только после этого Кузнецов подал голос:

– Ну, здорово, Волков.

– Привет-привет, – беспечно отозвался собеседник. – Вы чего такие?

– Какие?

– На взводе. Ну, твоего подельника я первый раз вижу, может, он по жизни такой, но ты-то, дорогой господин Кузнецов, вроде бы всегда весёлым был, разве нет? Неужели мне набрехали?

Шеф охраны «Транснефти» криво ухмыльнулся.

– Да я и сейчас весельчак, неужели не заметно? Хожу и ржу, не переставая. Ты здесь один?

Мужик по ту сторону стола присосался к бутылке, но изобразил из-за неё утвердительное движение веками. Потом отставил пиво в сторону, с чувством рыгнул и вытряхнул сигарету из лежащей на столе пачки.

– Один, конечно. Я же не с гопотой какой-нибудь встречаюсь, а с уважаемыми людьми.

– Ага, охотно верю. Как поживаешь, Гоша?

– Неплохо, неплохо. – Тот отодвинулся и развёл руки, давая возможность толстухе выставить на стол запотевшие пивные бутылки – по три на каждого. – Но ты же не за этим меня позвал, верно? У нас ведь с тобой до сих пор общих дел не было, я твои грядки не топчу.

– Это да. – Кузнецов сковырнул с бутылки крышку открывалкой, привязанной к середине стола железной цепочкой. – Мне своих вредителей хватает, спасибо, что хоть ты не суёшься.

– Не благодари, мне твои грядки не интересны. А ты кого это с собой привёл? Может, познакомишь, а то сидит и молчит, как сыч.

– А, это важный человек. Аж из самой Москвы. Целый подполковник. Знакомьтесь, кстати. Подполковник Михайлов, выполняет здесь важное задание для нашей доблестной армии. А это местный житель, Игорь Волков, кое-где известный как Гоша Волк, независимый, так сказать, предприниматель.

Гоша Волк, иногда называемый Игорем Волковым, один из местных бандитов, чьей специализацией была торговля людьми, вымогательство и грабёж, лениво смерил взглядом сидевшего напротив Михайлова. Люся тем временем принесла и поставила на середину стола широкое блюдо со щербатыми краями, на котором лежали в ряд холодные копчёные окуни и подлещики.

– Угощайтесь на здоровье!

– Спасибо, Люсёк. А теперь свали, нам поговорить надо. Понадобишься – я позову.

Толстуха закивала и торопливо исчезла в двери позади стойки.

– Ну, за встречу! – Волк протянул вперёд руку с бутылкой. Кузнецов поднял свою, звякнул стеклом о стекло, зло зыркнул на Михайлова: «Давай, давай, не выёживайся!». Деваться некуда, Александр тоже потянулся вперёд, прикоснулся краем горлышка к остальным.

– А теперь рассказывайте, зачем вы хотели со мной встретиться.

«Вы хотели» прозвучало с особым нажимом.

– Да, понимаешь, Гоша, тут подполковнику поручили найти кое-что в наших краях. Пока что у него получается не очень. Если что и находит, то чаще всего случайно. Вот я ему и посоветовал, что надо работать не так, как их в армии учили, а так, как нормальные люди делают – ходят и всех расспрашивают. Давай, не стесняйся, расскажи человеку суть своей проблемы.

Что-что, а помогать ему Кузнецов явно не собирался.

Михайлов сидел и соображал, с чего бы начать. А ещё на заднем плане сознания постоянно крутилась мысль – как его угораздило так вляпаться? Сидеть за одним столом с бандитом, пиво пить. Ладно бы просто с убийцей, как тот же Кузнецов, но с патологически жестоким ублюдком, каковым Волков являлся, если судить по его личному делу.

«Чёрт бы побрал эти приказы!».

– Подполковник, давай, не тяни кота за хвост. У меня день не резиновый.

Он с ненавистью посмотрел прямо в тёмные, наглые Гошины глаза.

– Мне приказано найти нарушителей государственной границы.

– Вот как! А ты, стало быть, пограничник. Джульбарс, хе-хе. Или нет, другой, как его… а, вспомнил! – Волк развеселился: – Пограничный пёс Алый! Как их занесло-то сюда? Где мы, а где граница?

– На самолёте прилетели. – Михайлов цедил слова неохотно, с усилием. – Наши их сбили, они сели на болото и разбежались.

– Какой самолёт? Это тот, который вы давеча в тайге в труху размолотили?

– Откуда информация?

– От верблюда! Вы там так шумели, что умные люди съездили посмотреть – какого чёрта твориться?

– И что нашли?

– А ничего не нашли. Лес горелый, взбаламученную трясину и немного обломков дюраля в округе. Слушай, прекрати мне здесь допрос устраивать! Юра, ты сказал, что у вас ко мне деловой разговор, а вместо этого приволок сюда упыря, который, того и гляди, сейчас языком от злости подавится. Мне такое отношение зачем? Пришли в гости, пиво моё порете и ещё нос задираете. Идите-ка вы на хер с такими делами!

– Гоша, Гоша, остынь. – Кузнецов примирительно поднял руку. – Слушай, извини. Не моя эта затея. Если бы из Москвы не надавили, я бы тебя беспокоить не стал. А ты, подполковник, сделай репу попроще и веди себя с человеком по-человечески. Мне тоже с тобой нянькаться не очень нравится. Не забывай, что это у тебя приказ, а у меня – просьба. Меня попросили помочь – я помогаю. Будешь рисоваться и людей обижать – сам тогда ходи по тайге и медведей допрашивай. Понял? Чего молчишь?

Михайлов через силу кивнул и пробормотал:

– Понял. Извини.

– Чего-чего? Что ты там мямлишь?

– Извини.

– То-то. Не передо мной извиняйся, мне на это насрать. Вон, человек сидит, ради тебя из тайги вылез, а ты перед ним выпендриваешься. Проще надо быть, подполковник, проще. Ладно, давайте хлебнём лучше. Ну что, за мир?

– За мир, так за мир, – Гоша не стал настаивать на своей обиде, откупорил две бутылки сразу, протянул одну Михайлову: – На, подполковник, хлебни. Жизнь проще покажется.

Александр взял бутылку, отпил, потом некоторое время рассматривал её горлышко.

«Какого чёрта, в конце концов!».

– Короче говоря, дело такое. Наши истребители сбили самолёт. Самолёт сел в тайге, на то самое болото. В итоге выяснилось, что самолёт был пассажирским, а вовсе не каким-то там шпионом. Люди с него как-то выбрались. Похоже, что им кто-то помог, потому что мы нашли следы колёс рядом с местом посадки…

Он говорил, продолжая смотреть на бутылочное горлышко, а Гоша Волк внимательно его разглядывал, легонько кивая головой и посасывая сигарету. Кузнецов скучающе развалился на стуле, ковырял копчёного подлещика и прихлёбывал пиво.

– В итоге получается, что наша противовоздушная оборона облажалась, завалив гражданский борт, и в Москве решили скандал по возможности замять. Для этого мне надо разыскать оставшуюся часть пассажиров и взять их под охрану, пока они не нашли способа сообщить о себе на Запад. Кое-какая информация уже начала просачиваться. Наша служба внешней разведки смогла узнать об электронном письме, которое кто-то отправил в авиакомпанию и в информагентства со списком пассажиров, плюс с координатами места посадки. На этом они, в принципе, и прокололись. Если бы не утечка из агентств, мы могли бы и не узнать про сообщение. Но получилось так, как получилось. Нам пришлось срочно разносить самолёт в щепки, пока его не сфотографировали со спутника или ещё каким-нибудь образом. А теперь нам нужно найти оставшихся беглецов и тех, кто их прячет.

Александр поднял голову и посмотрел на Гошу, с аппетитом уплетающего рыбу. Услышав окончание рассказа, тот прервался, сделал несколько больших глотков из бутылки и опёрся ладонями на край стола, растопырив жирные пальцы.

– Ну вот, это другое дело. Надо было с самого начала всё рассказать, я бы понял, что тебя так гложет. А то я было подумал, что тебе моё общество не нравится. Теперь вижу, что всё дело в государственной важности.

С другой стороны стола донеслось довольное хмыканье. Кузнецов швырнул пустую бутылку на пол, откупорил следующую и теперь ковырялся на блюде, выбирая себе рыбину по вкусу.

– Это правильно, что вы ко мне пришли, – продолжал между тем Волк: – Я всё равно сейчас разыскиваю кое-кого, заодно могу и ваших блудней поискать.

– Кого ищешь-то? – осведомился шеф охраны «Транснефти».

– Да парней моих кто-то почикал. Представляешь? Три пацана поехали по делам, а потом раз – и их находят мёртвыми.

– Ну, всякое бывает, – философски изрёк Кузнецов. – Опасные времена.

– Всякое, может быть, и бывает. Но не всякое должно оставаться безнаказанным. Если народ начнёт думать, что можно моих людей резать и за это ничего не будет… Такой расклад для бизнеса вреден.

– Ага, неправильно. Вот у меня тоже в Екатериновке двоих ребят завалили и нескольких покалечили, так что и у меня в этом деле интерес личного характера. Да и подполковник, если вдуматься, свою обиду имеет. Слышь, Михайлов? Это ведь тебе тогда лапшу на уши вешали, а потом дверью по физиономии заехали, не мне. Верно говорю? Тоже, небось, поквитаться хочешь? Не в одних же приказах дело, а?

Александр устало пожал плечами и откупорил новую бутылку. Всё стало как-то безразлично, хотелось одного – чтобы этот разговор, наконец, закончился, причём уже неважно чем.

– Да наплевать мне. Подумаешь, по роже съездили.

– Ладно, рожа твоя – тебе и решать. Давай-ка я подытожу. Короче, Гоша, обстановку мы тебе разъяснили. Помочь нам ты не против – верно ведь? Славненько. Теперь деловой вопрос – чего ты за свою помощь хочешь?

– Хороший вопрос. Я так понимаю, что раз дело государственной важности, иностранцами вы со мной не поделитесь.

– Нахрена они тебе, Гоша? Языка не знают, делать ничего не умеют. Нервотрёпка одна.

– Да просто так, ради прикола. Мало ли, может кто-то диковинкой заинтересуется.

Александр почувствовал, как сквозь пиво начинает всплывать глухое раздражение. Наверное, он излишне громко поставил бутылку на стол, потому что Волк искоса на него глянул и тут же ответил сам себе:

– Но если нет, значит, нет. Не судьба. Но тогда два условия. Если между делом нам попадётся тот, кто моих парней прикончил, вы его мне отдаёте. Без вопросов, что я с ним буду делать и как. Ясно?

Кузнецов сложил лицо в гримасу «Почему бы и нет?», Александр тоже кивнул. В конце концов, какое ему дело до местных разборок?

– Второе. Вы говорите, что вашим беглецам кто-то помог. Я хочу забрать себе их имущество и тех из них, кого сочту нужным, когда мы их найдём. Пусть отработают мои издержки.

– Если, – поправил его Кузнецов: – Если мы их найдём.

Волк в ответ даже не улыбнулся.

– Это у вас – «если». В Москве и на Большой земле. А здесь тайга. В ней можно прятаться долго, но не всё время. Так что, если я говорю «когда» – это значит «когда». А для такой толпы людей «когда» значит «очень скоро».

 

Глава 31

 

Некоторые считают работу по планированию ужасно скучной. На самом деле нет более увлекательного занятия на земле. При правильном подходе и отношении, разумеется. Десятки, сотни, десятки и сотни тысяч начинаний, операций и битв завершились неудачей, провалом и поражением из-за того, что людям, ответственным за них, показалось слишком скучным заниматься детальной проработкой плана.

«Исправим на ходу», «приспособимся к обстоятельствам» и «будем импровизировать» – надо бы ввести в любой курс управления обязательную практику формирования отрицательного условного рефлекса на эти словосочетания, причём делать это максимально неприятным способом. Ведро навоза на голову, электрический разряд или раскалённая кочерга – все средства хороши, лишь бы приучить любого, кто претендует на хоть какую-то долю ответственности, тщательно подходить к вопросу планирования предстоящих действий.

Майора Рихтера не было нужды убеждать в пользе подобного отношения к делу. Ему приходилось не раз сталкиваться с последствиями неряшливости или чрезмерного оптимизма в процессе подготовки. Более того, он прекрасно знал, что большинство самых тщательно спланированных операций могут оказаться на грани срыва из-за массы вещей, учесть которые первоначально попросту невозможно. Всё дело в удельном весе и соотношении между собой этих самых не поддающихся учёту факторов и объёма грамотно проведённой предварительной подготовки. Старые добрые весы. Чем лучше ты подготовлен, тем меньшее значение имеют случайные события. И наоборот.

Планирование текущей операции с точки зрения учёта всех факторов и прогнозирования долгосрочных перспектив вообще находилось где-то за гранью добра и зла. Из донесений агента им стало известно, что спасшие пассажиров люди – это очень специфическая компания. Точнее говоря, преступники. Причём по универсальным меркам. Окажись на территории Европы шайка, которая ворует нефть из трубопровода, потом перерабатывает её в бензин и продаёт на чёрном рынке, то вопрос отношения к ним даже не возник бы. В тюрьму, однозначно в тюрьму. Какие ещё могут быть варианты в обществе, основанном на незыблемости принципов собственности? Однако в сложившихся условиях выбор был невелик. Как если бы где-нибудь в семнадцатом веке существовал круизный туризм по Карибскому морю и туристический галеон потерпел крушение у одного из многочисленных островов вблизи Нассау. Тогда вряд ли возник бы вопрос, насколько плохи пираты, которые спасли пассажиров галеона, с точки зрения обыденного права любой колониальной державы. Вопрос как тогда, так и теперь заключался в одном: насколько эти люди готовы содействовать возвращению пассажиров на Родину и во что обойдётся их помощь?

По имеющейся информации, первая часть сомнений не вызывала – помочь они готовы. Простое перечисление того, что уже было ими сделано без всякой просьбы со стороны потерпевших плюс то, что в некоторых ситуациях им пришлось рисковать своими жизнями, служило тому неоспоримым доказательством. По второй части царил туман. На всякий случай агенту передали: «Обещай всё». Более того, Карл внёс вполне детальное предложение, которое должно было сподвигнуть невольных спасителей на личную заинтересованность. Правда, Анна поначалу скептически надула губы, когда он его озвучил, но потом всё-таки махнула рукой – «Какого чёрта! Можно подумать, у нас богатый выбор». И пообещала договориться наверху.

Следующим пунктом шло определение способа вызволения пассажиров. Проникнуть извне на территорию России на такую глубину было совершенно нереально. При всех известных недостатках русские никогда не были идиотами. Ясно, что они уже приняли меры по плотному прикрытию воздушного пространства в этом регионе, так что о кавалерийском наскоке типа «скрытно прилетели, забрали, скрытно вернулись – пьём шампанское» можно было забыть. Малейшая осечка – и вторжение нескольких вертолётов будет расценено как акт прямой агрессии со всеми вытекающими последствиями.

Единственным приемлемым вариантом было доставить пассажиров максимально близко к такому месту, откуда их можно будет забрать молниеносным броском, на который не успеет отреагировать русская армия. Или, в идеале, не заметит его вообще. После многочасового бдения и отбрасывания заведомо фантастических вариантов в сухом остатке осталось следующее.

Можно доставить пассажиров до ближайшей сухопутной границы России с Европой. Самый быстрый вариант, но имеющий массу недостатков. Во-первых, ближайшая сухопутная граница – это Финляндия, которая не входит в НАТО и старается подчёркнуто держать нейтралитет. Можно, конечно, попытаться дотащить караван до Норвегии, но это в три раза дальше, плюс ландшафт приполярных областей не очень помогает маскировке. Ну и концентрация вооружённых сил там на порядок выше. А самое главное, абсолютно непонятно, что делать, даже если удастся подвести людей на несколько километров к границе. Ведь не запустишь же их из рогатки над проволочными заграждениями и контрольно-следовой полосой.

Вариант номер два предполагал старый шпионский трюк с подводной лодкой. Довести людей до места, куда максимально близко может подойти достаточно большая субмарина, на которой уместятся все пассажиры. Дальше, в принципе, дело техники.

Для этого варианта возможностей было больше. В относительной близости от места действия плескалось российское Белое море. Вход в её узкую горловину наверняка стерегли, но при правильном подходе нет ничего невозможного. Так что в военно-морской департамент уехал запрос на проработку предварительных условий операции.

Все прочие возможности носили сухопутный характер и возникли исключительно в рамках мозгового штурма. Идею движения на юго-запад, в направлении Прибалтики, исключили практически сразу. Протащить такую массу народа через ось Москва—Санкт-Петербург было бы чрезмерным нахальством и неоправданно высоким риском. Кто-то предложил вариант стратегического обходного маневра – с перемещением в прямо противоположную от ожидаемого направления сторону – на восток, чтобы потом по относительно слабозаселённым районам вдоль хребта Уральских гор спуститься на юг, к границе Казахстана или Китая. Этот план казался относительно безопасным, но, в то же время, перенасыщен неопределённостью. Ибо такой поход мог затянуться на месяц, и за это время могло случиться всё, что угодно. Плюс в этом варианте каравану пришлось бы несколько раз преодолевать немаленькие реки, начиная с Северной Двины, что сделать тайком довольно непросто. Слишком зыбкий вариант, одним словом. Настолько, что директор Нойманн только покачала головой, когда его услышала. Но всё-таки сказала:

– Просчитайте. И доложите. И любые другие возможные обходные пути. Нам нужно дать людям в России несколько вариантов. Чтобы им было из чего выбирать.

 

***

– Ну, и какой вариант мы выберем? – Катя подчёркнуто говорила «мы», чтобы ни у кого не возникало сомнения, что она действует исключительно в общих интересах.

Правильный подход. Андрею он нравился, хотя и попахивал манипуляцией. Он так до конца не смог определиться, что это – честность или изощрённая хитрость. С одной стороны она действительно показывала ему всё, вплоть до туманного распоряжения обещать всё. С другой, показная честность может оказаться самой искусной дымовой завесой. Ведь говорить правду – это ещё не обязательно говорить всю правду. Даже свинье, которую ведут на убой, хороший хозяин совершенно искренне чешет за ухом и говорит ласковые слова.

Они снова сидели вокруг старого стола на острове. В том же составе плюс Марина, которая вела себя необычно тихо. Только слушала. Пока, по крайней мере.

Жара вернулась. Давешний прохладный северо-восточный ветер только покуражился, погонял по небу облака, сбил на землю засохшие ветки, хвою и старые шишки, а потом вильнул хвостом и растворился вдали. Солнце, стоящее сейчас почти на максимальной для этих широт высоте, снова заливала землю светом и теплом, поэтому природный шатёр над их головами искрился бессчётными солнечными зайчиками, пробивающимися через мельчайшие прорехи в переплетении ветвей. Ветерок с воды затягивало под лесной свод и он легонько скользил по поляне, обдувая приятной прохладой и шевеля языки пламени над дровами, горевшими в жаровне. Тяжёлая железная решётка стояла, прислоненная к грубому каменному боку печи, а рядом с ней на земле покоилась кастрюля с мясом, замаринованным для шашлыка. В конце концов, раз выбрались на это место снова, почему бы не побаловать себя? Тем более, что сам обещал Кате в прошлый раз.

Но это всё потом. Шашлыки, отдых, возможно – разговоры ни о чём. А сейчас нужно принимать решение. Окончательное. Потому что назрело. Нельзя продолжать дальше топтаться на месте в ожидании, что само рассосётся. Так не бывает. Уж он-то это прекрасно понимал.

– Насколько я понимаю из всего перечисленного, у нас, по сути, только три варианта. Первый – идти к границе, неважно, финской или норвежской. Второй вариант – двигаться к воде. Опять же без разницы – к Белому морю или в обход его до океана. И третий путь – кружной маршрут. Всё равно, как именно, но по нему мы отправимся через сердцевину России к границам какой-то нейтральной азиатской страны. Верно говорю?

Все покивали, а обычно молчаливый Рустам сразу вставил комментарий:

– Я бы исключил любые идеи с походом в Заполярье. Норвежскую границу, выход к океану. Может быть, забрать оттуда пассажиров действительно будет удобнее, но конвой, идущий по лесотундре, да ещё вблизи от основных баз Северного флота… Слишком заметно. Один раз засекут – и всё, кранты, даже спрятаться негде.

– Согласен. Давайте будем придерживаться знакомого ландшафта. Лес – он везде лес, как в нём действовать, мы знаем лучше всего. Дальше. Мне категорически не нравится идея с морем. То ли потому, что я сугубо сухопутный человек, то ли потому, что слишком уж по-шпионски эта затея выглядит. Как думаешь, они это предложили серьёзно или так, от балды, чтобы создать у нас иллюзию выбора?

Катя пожала плечами.

– Не думаю, что от балды. Наверняка они этот вариант просчитывали. Нереалистичную идею никто бы сюда передавать не стал.

– Ладно, допустим. Другое соображение. Даже если мы доставим пассажиров на берег и погрузим на подводную лодку или специальное судно, замаскированное под рыболовный траулер – это ещё не будет концом истории. Вы все по-прежнему останетесь на территории России, и вас по-прежнему смогут в любой момент перехватить. Малейшая утечка информации, подозрение – всё, поездка закончится. А Белое море не маленькое, плюс потом вам надо будет демонстративно проплыть мимо Мурманска и базы Северного флота, если только ваши друзья не собираются прокатить вас подо льдами Ледовитого океана или вдоль Северного морского пути.

– Ну нет, не всё так безнадёжно, – запротестовал пастор. – Морской вариант достаточно прагматичен. Там нет охраняемой размеченной границы, кроме того – сейчас лето. Значит, можно будет сделать крюк и уйти в высокие широты. К Шпицбергену, например. А это уже норвежская юрисдикция.

– Прекрасно, если так получится. Но где гарантия, что вам удастся выйти в эти высокие широты? Горловина Белого моря очень узкая, её очень легко запечатать и организовать тотальный досмотр всех проходящих судов. Поймите, для нас не проблема доставить вас на берег, если там будет ждать кто-то, готовый принять вас на борт. Более того, скажу честно, что для нас этот вариант оптимальный, потому что мы сдаём вас с рук на руки, и после этого снимаем с себя всякую ответственность.

– Тогда что вас смущает?

– Смущает всё вышесказанное – это не конечная точка вашего пути. Корабль, на котором вы окажетесь, не будет вашей суверенной территорией, его не будет защищать дипломатический статус и всё такое прочее. А если вас в итоге всё-таки сцапают федералы, лично мне будет по-человечески обидно, что все наши предыдущие усилия пошли прахом. С тем же успехом мы можем вас хоть сегодня отвезти в ближайшую деревню, где есть полицейский участок.

– Нет, Андрей. Так делать не стоит. – Катя протянула руку и легонько похлопала его по непроизвольно сжатому кулаку. Он при этом боковым зрением отметил, что Марина зорко проследила за этим жестом. – Я понимаю твоё желание лично довести дело до логического конца. Понимаю и благодарна за такое отношение.

– Это не отношение. Это синдром гиперконтроля, – не удержалась всё-таки Марина. – Нет, мне конечно тоже ужасно обидно, что люди, которых я лечила, сейчас угодили в загребущие руки федералов. И совершенно не хочется, чтобы такое произошло с теми, кто до сих пор остаётся с нами. Но почему нам не ограничится ответственностью за свой участок? Если есть люди, которые в определённый момент примут пассажиров под свою опеку, почему мы должны отказывать им в этом праве? Андрей, я тебя уважаю, но ты же не собираешься каждого пассажира провожать до порога его дома?

– Нет, Марина. У меня другие мотивы для того, чтобы быть уверенным в стопроцентном успехе.

– Какие же?

– Хотел оставить эту тему на потом, но теперь понимаю, что она становится ключом к обсуждению. В общем, есть вероятность, что пассажиры могут пойти через границу не одни.

– В смысле? Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что через Екатерину нам сделали предложение. Уж не знаю, в порядке ли компенсации за наши хлопоты и помощь, или в качестве стимула не бросать это дело на полдороги. Короче говоря, вместе с пассажирами за границу смогут уйти те из наших, кто этого пожелают.

Повисла полная тишина. Стало слышно, как в протоке журчит вода, пробирающаяся через заросли камыша, напевает где-то на ветке птица и сухо, жарко потрескивают берёзовые поленья в жаровне.

– Я чувствую, что мне надо немного разъяснить предложенные условия. – Катя говорила серьёзно, без обычной полуулыбки в голосе. – Предложение абсолютно честное, реальное и согласовано на уровне верховного командования НАТО. Каждый, кто решит отправиться вместе с пассажирами, будет проходить не как беженец или обычный эмигрант. Нет. Задействуют специальный протокол эвакуации, как для граждан иностранных государств, оказывавших нам содействие в кризисном регионе. Это значит, что никаких фильтрационных лагерей для перемещённых лиц. Будет автоматическое получение вида на жительство в любой стране, входящей в НАТО, на ваш выбор. Упрощённая дальнейшая процедура натурализации и получения гражданства. Обучение по наиболее востребованным специальностям для всех желающих, вне зависимости от возраста. Естественно, за наш счёт. Индивидуальные адаптационные программы – изучение языка, местных условий, правил и традиций. Достойное пособие – нет, не по безработице, а на уровне пенсии ветерана боевых действий. Помощь в трудоустройстве. Короче говоря, полный пакет, который позволит каждому достаточно быстро освоиться и встать на ноги.

Катя замолчала и теперь внимательно рассматривала лица Сергея и Марины. Рустам, как ни странно, на новость не отреагировал, словно знал обо всё заранее. Пастор закончил переводить сказанное Коби, после чего поднял голову.

– Я не знаю, насколько это уместно прозвучит, но, по-моему, каждый из пассажиров, кому вы поможете вернуться домой, сочтёт своим долгом поддержать любого из вас, кто решиться отправится с нами. По крайней мере, двери моего дома в Эберсбахе всегда будут для вас открыты.

– Так, это конечно здорово всё меняет, – в голосе Сергея Новикова звучала явная растерянность. – Но, что если таких желающих не найдётся?

– Двое уже есть.

– Да? И кто?

– Я, – Андрей сказал это будничным тоном, хотя пришлось сделать над собой гигантское усилие, и после произнесённого внутри что-то оборвалось.

Приплыли. Слово не воробей. Назад не повернёшь.

– Так, – Серёга растерялся ещё больше. – А ещё кто?

– Айсылу поедет тоже. – Рустам говорил, как о чём-то обыденном, вроде похода за ягодой.

– Что? Твоя Ася?

– Угу.

– А вы сами?

Татарин пожал плечами.

– Пока ещё не решили.

– Но как же? Вы что, отпустите шестнадцатилетнюю дочь одну?

– Почему одну? Шеф за ней присмотрит.

Андрей утвердительно кивнул.

Марина неуверенно фыркнула и хлопнула ладонью по старым иссохшимся доскам столешницы.

– Серьёзно? Вот так, запросто, отпустите дочь в другую страну? Гузель на это согласна?

– Она первая сказала «да». Нет, а что тут такого? В своё время уезжали в шестнадцать лет в другие города, иногда на другой конец страны, чтобы учиться. Я сам из Сибири в Казань приехал в этом возрасте в техникум поступать. Тем более, что она не одна едет.

– Но почему именно она? Почему не вы все вместе? Или твои младшие?

– Знаешь, Марин, мы для себя пока ещё до конца не решили. Нам, может быть, уже поздно куда-то срываться. Ирада и Лилия ещё совсем мелкие, мы надеемся, что до того времени, как они вырастут, в этой стране уже что-то начнёт меняться к лучшему. Не может же быть такого, чтобы всё время только вниз и вниз. Должно быть где-то дно, после которого дела снова пойдут в гору. А вот Айсылу как раз в том возрасте, когда каждый год имеет значение. Если у неё сейчас появился шанс вырваться куда-то, получить хорошую профессию, построить свою жизнь… Ведь потом… Я не знаю, что будет потом. Никто не знает. Пусть лучше она этот шанс использует.

На этот раз замолчали надолго. Потом Новиков осторожно спросил:

– А ты, шеф? Ты-то сам – почему?

Андрей помолчал, потом провёл ладонью по лицу.

– Ты знаешь, Серёжа… Устал я. Наверное, старею. Мне уже за полтинник перевалило, а я, по сути, толком и не жил в своей жизни. Считай, всё сознательное время провёл под сенью древнего китайского проклятия: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен». Меня как эти перемены ещё в школе захватили, так до сих пор не отпускают. Только крутишься всё время и ждёшь – с какой стороны на этот раз жахнет? Надоело уже выживать. Хочется пожить просто. Спокойно. Пока ещё силы и мозги есть. И желание что-то делать не пропало. Извините, ребята. Вот такой я оказался эгоист.

– Про эгоиста ты точно заметил. Почему только ты и Рустам в курсе?

– Потому что Рустам присутствовал, когда это предложение пришло. Ты в это время спал.

– Но почему сразу-то не сказали? Чего партизанили?

– Не партизанили, а выбирали подходящий момент. Хотя теперь понимаю, что любой момент для такой новости будет «неподходящим». Короче, как получилось – так и сказали. Всё. Теперь вы это знаете. Остальным расскажем, когда выработаем план. С учётом вышесказанного это должен быть максимально надёжный план. Потому что если попадутся пассажиры, то с ними будет отдельный разговор и смутная надежда на благополучный исход. А если сцапают любого из нас, то рудники на солнечной Колыме покажутся самым приятным вариантом. Но даже он мне совсем не нравится. Лично у меня на остаток жизни совершенно иные планы.

 

***

Настроение Адама с каждым днём становилось всё лучше. Семестр подходил к концу, чудовищное происшествие в конце мая стало постепенно стираться в памяти, уступая место более свежим и животрепещущим темам. Никто уже не тыкал в его сторону пальцем и не прыскал в кулак при появлении в школьном коридоре. Скандал удалось замять, ничего подсудного или крамольного за пределы школы не вышло. По крайней мере, ничего такого, о чём бы и так все не знали. Да, пара-тройка человек несколько дней сгорали от стыда, но потом волнения сами собой улеглись, уступив место обычным хлопотам, связанным с окончанием учебного года.

Режим наказания для Адама постепенно смягчался. Итоговый балл не так уж сильно пострадал от «неуда» за информационные технологии, плюс по кое-каким предметам удалось даже улучшить отметки, благо некоторые преподаватели, не особо жаловавшие мистера Фаррела, целенаправленно помогали Адаму, уделяя ему больше внимания, чем остальным или просто трактуя в его пользу спорную оценку.

Так что жизнь налаживалась и больше не казалась такой уж сволочной мерзостью, как пару недель назад. Умываясь этим утром, он даже пытался мычать какой-то жизнерадостный мотив сквозь пену от зубной пасты.

До него донёсся приглушённый звук дверного звонка. Адам не придал ему значения – мало ли кто мог зайти утром в воскресенье? Он точно никого не ждал. Но несколько минут спустя в дверь его комнаты постучали, и встревоженный голос матери позвал:

– Адам, милый, выйди поскорее. К тебе пришли.

Он опешил. «Милый?». Когда это последний раз мать к нему так обращалась? Под ложечкой появилось нехорошее тянущее чувство. Он торопливо прополоскал рот, выплюнул в раковину густую пену и вытерся полотенцем.

– Иду, мам.

За дверью рядом с матерью стоял незнакомый темнокожий мужчина в костюме. Не успел Адам открыть рот, как он заученным движением извлёк из внутреннего кармана тонкий кожаный бумажник.

– Адам Мэтьюс? Я – специальный агент ФБР Райан Маршалл. – Он распахнул обложку бумажника и показал ему блестящую бляху и удостоверение, прочитать которое Адам не смог бы при всём желании – буквы разбегались и путались у него перед глазами.

– Нам нужно задать тебе несколько вопросов. Поскольку ты несовершеннолетний, при нашем разговоре будут присутствовать твои родители. Тебе всё понятно?

Ему ни черта не было понятно, он чувствовал только, что сосущее чувство в районе солнечного сплетения разрастается, затягивая в себя всё больше и больше внутренних органов. Мать стояла, привалившись плечом к стене, и смотрела на него такими же перепуганными глазами, что и у него, только при этом ещё и прикрывала рот мелко дрожащей ладонью.

Не дождавшись ответа, агент Маршалл отступил в сторону, освобождая проход, и сделал приглашающий жест рукой:

– Давайте спустимся и поговорим внизу.

Мать послушно пошла вперёд, поминутно оглядываясь на Адама. Он поплёлся следом, с трудом волоча ставшие ужасно непослушными ноги. Агент ФБР замыкал движение.

«Боже, что случилось?».

В гостиной помимо Аарона находились ещё трое незнакомцев – двое полицейских и женщина в штатском. Один офицер стоял возле задней двери, другой подпирал косяк парадного входа. Возле темноволосой женщины, одетой в светлый брючный костюм, переминался с ноги на ногу растерянный Аарон. При виде Адама женщина шагнула ему навстречу.

– Доброе утро, Адам. Я – специальный агент Мартинес. Не бойся. Мы просто хотим задать тебе несколько вопросов. Присядем?

Хорошая идея. Коленки у него так и подгибались.

Он плюхнулся на диван, мать села рядом и немедленно захватила его левую руку в свои тёплые, подрагивающие ладони. Агент Мартинес поставила стул и уселась напротив, спиной к панели телевизора. Второй агент и Аарон остались стоять, причём последний скрестил руки на груди и непрерывно переводил взгляд исподлобья с одного присутствующего в комнате на другого.

– Нам сказали, Адам, что ты неплохо разбираешься в компьютерах. Это так? – голос у женщины низкий, с бархатистым оттенком.

Он хотел было что-то ответить, но смог только судорожно сглотнуть и кивнуть. Мать непонимающе перевела взгляд с него на агента.

– Да, Адам очень талантливый мальчик. Мы не очень хорошо понимаем, насколько он разбирается в этом, но все говорят, что у него большое будущее.

– Спасибо, мэм. Мне хотелось бы услышать ответ Адама. Говорят, что какое-то время назад из-за него в школе произошёл неприятный инцидент.

– Вы поэтому здесь? Разве данные куда-то утекли? Нам сказали, что ничего значительного не случилось, и я думала, что инцидент уже исчерпан.

– Нет, ФБР не занимается расследованием школьных происшествий. Нам просто интересно услышать от Адама, насколько это было сложно сделать. Ведь это непросто, верно?

На этот раз он не только кивнул, но и смог выдавить из себя:

– Да.

– Отлично, рада слышать твой голос, – в её собственном тембре появились чуть слышные вибрирующие, успокаивающие нотки, как будто где-то внутри мурлыкала большая кошка. – Скажи мне, долго ты работал над этим проектом?

– Три месяца.

– Долгий срок. Впечатляет. Как же тебе удалось проделать такую работу одному?

– Ну, я давно увлекаюсь программированием, много читаю.

– Похвально. Особенно в наше время. Но всё-таки – ты действительно делал проект в одиночку? Не пытаешься присвоить себе чужую славу?

– Нет, ничего подобного! Я всё написал сам, ну, разве что взял кое-какие куски кода с «ГитХаба» – но это же абсолютно законно! Все так делают!

– Успокойся, у нас нет к тебе претензий по нарушению патентных прав. Просто припомни – ты уверен, что у тебя не было какого-то постоянного советчика, человека, с которым ты переписывался, может быть – открывал ему удалённый доступ для просмотра своей работы?

– Нет, не думаю. Я выкладывал некоторые куски для оценки и обсуждения, но там были десятки комментариев, я не следил за тем, разные это люди или одни и те же.

– Хорошо, давай посмотрим с другой стороны. Ты готовил свой проект дома или в школе тоже?

– В основном дома. Но бывало, что и во время занятий, когда мистер Фаррел давал нам время для самостоятельной работы.

– Мистер Фаррел как-то помогал тебе в работе?

– Нет, что вы. Он для этого… немного недостаточно соображает.

– Адам!

– Ничего, мэм, не волнуйтесь. Мы не будем передавать детали этого разговора в школу, так что Адам может говорить совершенно свободно. Нам это очень важно. Договорились?

Он согласно кивнул. Тревога в животе начала понемногу рассасываться. Раз эти люди расспрашивают его об инциденте в классе, возможно, их заинтересовали его суперспособности в программировании? Может быть, они здесь для того, чтобы оценить его потенциал, а потом завербовать? Сделать своим специальным, мегакрутым суперхакером? Или охотником на международных кибертеррористов? О, это было бы круто! Он бы сразу утёр нос всем тем, кто хихикал над ним, считал скучным занудой и неудачником.

– Хорошо, тогда скажи мне, ты работал в школе под своим логином и паролем? Как ты входил в сеть?

– Обычно да. Но, в принципе, я могу войти в неё под каким угодно именем. Даже инкогнито.

– Вот как? А ты действительно хорош.

Он едва удержался от улыбки. «Вы даже не представляете, насколько я хорош». Но решил сыграть карту скромника.

– Ну что вы. Если понимаешь, как строится архитектура защитных алгоритмов, в этом нет ничего сложного. Сеть нашей школы – это точно не Форт-Нокс.

Женщина послала трудноуловимый взгляд второму агенту.

– Ладно, возможно. Помню, когда я училась в школе, добрую половину паролей составляли «123456» и «qwerty».

Он кивнул и почти расслабился.

– Ага, если бы сейчас не ввели строгое правило, что сама система выдаёт пользователю пароль с удовлетворительной степенью защиты, а не наоборот, то многие по-прежнему выбирали бы такую же примитивную чушь. Хотя на личных устройствах и в аккаунтах у многих до сих пор такой зоопарк…

Адам покачал головой с многозначительным видом: «Ну, вы же понимаете, что я имею в виду».

– Совсем примитивно?

– Да курам на смех просто.

– А откуда ты это знаешь?

– Ну, я же предварительно тестировал систему. Во время уроков.

– Вот как? И как давно?

– Ещё месяца полтора назад. Несколько раз. Чтобы проверить и отладить программу.

– Погоди. То есть ты утверждаешь, что мог входить в любые устройства уже достаточно давно? А что именно ты мог сделать?

– Ну, я проверял, могу ли я войти в прошивку устройства, в его встроенную операционную систему.

– И как у тебя это получилось?

– О, это длинная история! Если вы в этом разбираетесь, то я с удовольствием вам всё покажу и расскажу, – ему не терпелось поговорить с кем-то, кто в состоянии оценить уровень проделанной им работы.

– Хорошо, Адам, чуть попозже – обязательно. – Губы агента Мартинес сложились в приятную, располагающую улыбку, а голос одарил тёплой волной понимания. – Пока мне достаточно выяснить общее положение дел. Скажи, а как тебе удавалось определять, что ты успешно вошёл на чужое устройство? У всех в классе одновременно звонили телефоны?

Он улыбнулся в ответ. «Нет, я намного умней, чем вы думаете».

– Нет, это было бы слишком заметно. Во время тестирования я просто вставлял в операционки устройств небольшую программку, которая в определённое время передавала обратно сообщение, что она на месте и работает. А потом сама давала команду на то, чтобы её стёрли с устройства. Только и всего.

Агент подалась вперёд и внимательно рассматривала его блестящими влажными тёмными глазами. «Странная тётка. Странная… и притягательная, хотя на вид ей примерно столько же лет, сколько и матери. Но как внимательно она слушает!»

– Это потрясающе, Адам! Действительно потрясающе. То есть, ты утверждаешь, что тебе даже не было нужды находиться рядом с взломанным устройством – нет, нет, не беспокойся, я не пытаюсь предъявить тебе обвинение! Это просто сокращение для удобства. Но я тебя верно поняла?

– Да, конечно. В мою программу был заложен таймер, который запускал её работу. Обычно я ставил его на срабатывание после школы и устанавливал диапазон срабатывания, а не точное время. Хозяин устройства, наверное, даже ничего не замечал. Максимум, что могло произойти – сам собой включался экран. Включился и погас. По крайней мере, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь на следующий день жаловался, что его телефон или планшет глючит.

– А ты спрашивал об этом?

– Нет, зачем? Достаточно было просто слушать. На меня обычно никто не обращает внимания, так что все треплются в моём присутствии, о чём хотят.

Мартинес ещё раз коротко стрельнула взглядом в сторону напарника.

– Хорошо, Адам, давай вернёмся к технической стороне вопроса чуть позже. Сейчас лучше скажи мне вот что: ты здорово расстроился после того инцидента? Я знаю, что был большой скандал, тебя обвиняли во всех смертных грехах, даже судом грозили. Трудно пришлось?

Искренняя сочувствующая интонация в голосе оказали на него странное действие. Уже почти позабытая обида и горечь всплыли в душе со всей остротой. Ощущение было настолько сильным и свежим, что на глаза едва не навернулись слёзы. «Почему, почему ФБР не заинтересовалась этим делом сразу? Почему ему не дали всё объяснить кому-нибудь вроде агента Мартинес, которая умеет слушать и всё понимает?». Он сокрушённо кивнул головой. Женщина протянула руку и легонько коснулась его колена кончиками пальцев.

– Не расстраивайся. Просто расскажи, что ты чувствовал? Было очень обидно?

Адам снова смог только кивнуть головой. Боялся, что если раскроет рот, то не сдержится и расплачется прямо здесь, на глазах у матери, отчима, офицеров и этой женщины. Он посмотрел ей прямо в тёмные, бездонные глаза, глубоко вздохнул и выдавил:

– Это было ужасно.

– Я тебя понимаю. Особенно то, что никто не захотел тебя слушать.

– Да… – глаза отчаянно щипало, в носу стало горячо и влажно.

– Мне очень жаль, Адам. Честное слово. Скажи, как же ты с этим справился?

– Ну, у меня отобрали все развлечения и посадили за учёбу, – он покосился на мать. Та выпустила его руку и теперь сидела, глядя куда-то в сторону. – Когда много работы, некогда распускать нюни.

– Но всё-таки? Тебе удалось с кем-то поговорить, поделиться, облегчить душу?

Он покачал головой. Потом вспомнил кое-что и слегка улыбнулся.

– Спасибо миссис Рейнс. Я не знаю, как ей удалось уболтать мистера Фаррела, но меня поставили помогать ему приводить в порядок нашу локальную сеть. А такая работа всегда здорово успокаивает нервы. Мне, по крайней мере.

– Тебе действительно это нравится? Программирование, компьютеры?

Адам кривовато улыбнулся и немного развёл руками.

«Виновен, не отрицаю. Вот такой я странный».

– Ну, хорошо. У нас будет время подробно поговорить об этом, но я рада, что ты преодолел этот кризис. Давай я задам тебе ещё всего несколько вопросов, и мы тогда сможем закончить. Возвращаясь к твоему проекту. Всё-таки я кое-чего не понимаю. Одно дело – школьная сеть, где стадо бизонов пройдёт и никто этого не заметит, но совсем другое – телефоны и планшеты. Там же свои операционные системы, защита высокого уровня, программные решения многомиллионной стоимости – как же ты смог их обойти?

Он усмехнулся немного снисходительно.

– А какая, в принципе, разница? Защита не имеет значения, если ты знаешь, как и какими средствами её можно обойти в каждом конкретном случае. Это всего лишь вопрос алгоритмов.

– То есть ты утверждаешь, что способен обойти любую защиту? Как же ты этому научился?

– Ну, нет, не любую. Любую защиту обойти не может никто, – ему нравилось говорить, как профессионалу, с высоты своего уровня снисходя до пояснения очевидного: – Может быть, есть несколько человек на всей планете, кто способен сломать всё, но они уже, наверное, все работают у вас?

Агент Мартинес рассмеялась искренним мелодичным смехом, обнажив прекрасные белые зубы.

– Если бы! – Она держалась с ним совершенно на равных, несмотря на разницу в возрасте. – Всех мы пока ещё не поймали.

Он посмеялся в ответ, показывая, что оценил шутку.

– Хорошо, так как ты этому научился?

– Много читал. Ходил на форумы, на специальные, знаете, ветки. В некоторых закрытых местах.

– В теневую Сеть?

Адам кивнул.

– Там можно найти много полезной информации. Не «Хакинг для чайников», а реальные, опробованные методики.

– Как ты определял, что тебе может пригодиться?

– Это сложно объяснить. Нужно просто быть в теме, тогда из кусков начинает собираться полная картина. Как пазл. Кто-то описывает, как он обошёл такую-то защиту, другой – что нашёл лазейку в какую-то систему. Ты просто смотришь, берёшь куски, пробуешь. Это творчество.

– Но, как же закон? Незаконное проникновение, все дела? Что ты об этом думаешь?

– Но ведь если нет злого умысла, то нет и преступления, верно? Я же не списывал деньги со счетов взломанных устройств, не строил на их основе сеть для рассылки спама. Разве человек, который интересуется формулой взрывчатых веществ, обязательно террорист? Может быть, он просто любит химию или планирует построить плотину, чтобы снабжать чистой водой засушливый регион? Или просто хочет взорвать камень, который упал и загородил проезд? Я как-то читал про одного индийского крестьянина, который двадцать лет своими руками прорубал в горах дорогу для своей деревни. Разве это не благая цель? Ведь даже Альфред Нобель настаивал, что изобрёл динамит в мирных целях, а вовсе не для войны.

– Согласна. «По делам рук узнаете их». Ну, а возможный сопутствующий ущерб? В твоём-то случае никто и не предъявлял претензий материального свойства. Однако тебе в результате досталось по полной программе.

Ко вновь вспыхнувшей внутри Адама горечи добавилось неожиданное чувство стыда. Он покраснел и с трудом признал очевидное:

– Кое о чём я не подумал.

– Увы. Ты хороший парень, Адам, это очевидно, но то, что ты не подумал о возможных последствиях – это печально. Ладно. Не будем о грустном. Давай обсудим последний вопрос. Скажи, пожалуйста, после того, как ты проник в программу – операционную систему, вычислительное ядро, прошивку устройства – это же всё без разницы, верно? – Адам в ответ важно кивнул. Агент Мартинес удовлетворённо продолжила: – Так вот, после того, как ты проник внутрь, какого уровня данными ты можешь управлять?

– Любого.

– Любого?

– Любого, которые доступны на этом уровне проникновения.

– Подожди-ка, дай я уточню. Можешь ты, например, поменять на смартфоне текущий часовой пояс?

– Запросто.

– Но там же постоянная синхронизация с сервером?

– Это ерунда. Вставлю поправочный коэффициент и смогу организовать на Восточном побережье Тихоокеанское время.

– Так просто?

– Ну не так уж просто. Но вполне возможно. Я же говорю – для каждой задачи есть свой набор решений.

– Ну, ты даёшь! А вот, к примеру, данные GPS?

– А что данные GPS? Та же самая методика. Какая разница, какой параметр модифицировать, это всего лишь цифры. Время, скорость, высота, координаты – просто цифры. Бери исходные данные, модифицируй, подставляй формулу, коэффициент, делай, что хочешь.

– Тебя послушать, так всё легко. Раз – и готово! – она звучно щёлкнула пальцами. – А ты вообще пробовал когда-нибудь так делать?

– Как?

– Ну, модифицировать данные? Может быть, ради смеха?

Он не смог сдержать самодовольной улыбки.

– Было как-то…

– И что получилось?

– Да я даже не знаю, – Адам немного смутился. – Я не понял толком, что это была за система.

Женщина напротив снова метнула взгляд на коллегу.

– Не припомнишь когда? – за бархатной мягкостью голоса послышался новый отзвук. Немного жёсткий, но полностью растворившийся в общей беззаботностью интонации дружеской болтовни.

– Не помню точно. В конце той недели, когда вся эта буча случилась, – Адам трепался с ней, как с хорошей знакомой. Только немного недоумевал: если она сказала, что разговор заканчивается, то когда же скажет, зачем они на самом деле пришли?

Он внезапно осознал, что беседа прекратилась. Никто больше не задаёт ему вопросы и не смеётся в ответ. Адам недоумённо посмотрел на агента Мартинес и осёкся. Та глядела на него без тени улыбки или симпатии. Тёмные глаза не согревали теплом сочувствия, а норовили просверлить его насквозь и заглянуть внутрь, в самую сердцевину мозга. И ещё этот пристальный взгляд гипнотизировал, напрочь подавляя волю. Как будто глаза добычи в беззаботном блуждании наткнулись на зрачки хищника, затаившегося от неё на расстоянии вытянутой руки, в половину, четверть прыжка. Так, что бежать и спасаться уже нет никакой возможности и смысла, дальше – только верная гибель.

– Это он. Райан, ты согласен? – бросила она в сторону, не отрывая своего убийственного взгляда.

– Вполне.

– Хорошо. Офицер, наденьте на него наручники и зачитайте права.

Она поднялась со стула и неотвратимо нависла над Адамом.

– Адам Мэтьюс, вы арестованы по подозрению в совершении тяжкого федерального преступления и создании угрозы национальной безопасности.

Сзади раздались тяжёлые шаги, широкая ладонь легла ему на плечо.

– Встань, сынок и заложи руки за спину.

Когда пять минут спустя его выводили на крыльцо, Адам почти ничего не соображал. Только слышал, как в спину ему бьётся крик матери, захлёбывающейся слезами в объятиях Аарона:

– Адам, мальчик мой, милый! Не бойся ничего! Мы тебя любим!

Хотя какое теперь это имело значение?

 

Глава 32

 

Сигарета медленно тлела, зажатая между пальцами. Время от времени Андрей механически подносил её к губам и так же автоматически затягивался, не ощущая ни вкуса, ни запаха.

Как он и ожидал, стоило озвучить предложение о возможности перейти границу, как всё полетело к чертям. Серёга с Мариной выпали из обсуждения совсем, несмотря на резонные замечания, что это пока вилами на воде писано и раз они не определились, как им до границы добраться, вопрос о том, кто уйдёт за неё, а кто останется, имеет чисто умозрительное значение. Оба оказались просто не в состоянии думать о чём-то конкретном. Честно говоря, Смирнов даже немного растерялся. Если от Новикова такой реакции ещё можно было ожидать, то поведение обычно рассудительной Марины оказалось полным сюрпризом.

«Всё-таки они два сапога пара. Бог никогда не ошибается, соединяя людей».

В итоге решили взять паузу. Аппетит и настроение пропали, жареное на углях мясо не лезло в рот, поэтому больше половины его вернулось с ними в лагерь. Там Андрей попытался было заняться рутинными вещами, вроде подготовки к завтрашней поездке к врезкам за нефтью, но скоро плюнул и на это, переложил всё на Татарина, а сам ушёл к себе. Полчаса валялся на койке, разглядывая щели в дощатом потолке.

«Чёрт побери, почему всё никогда не бывает просто?»

Он прекрасно знал, почему, но вот уже примерно тридцать лет время от времени задавал этот вопрос. Непонятно кому – себе, богу, судьбе, вселенскому генератору случайных чисел. Поскольку все остальные молчали, то обычно отвечал себе сам. По молодости ответ гласил, что «трудности закаляют характер», но это была скорее не его собственная мысль, а компиляция из пошлых банальностей, накопленных человечеством за время своей истории и именуемая вековой мудростью. Сюда же относилось и усвоенное им позже «бог каждому даёт испытание по силам его», и «всё, что не убивает, делает нас сильнее», и весь прочий сонм изречений, призванный утешить страждущую человеческую душу, угодившую в безразличные жернова судьбы.

«Всё это хрень. Причём полная».

Сейчас Андрей даже не сомневался, что нет никакого замысла, целенаправленно посылаемых испытаний и следующего за их преодолением вознаграждения. Есть поток, складывающийся из нейтральных событий, взаимосвязей, случайностей и прочей ерунды, никак не связанной с чьей-либо волей. То, как ты сможешь приспособиться и выжить в этом потоке, определяет твой успех или неудачу. Если удалось приноровиться, угадать, вовремя вскочить на нужную подножку – пожалуйста, наслаждайся мимолётной удачей, сыпь потёртыми изречениями и замшелой мудростью. Можешь даже придумать парочку собственных афоризмов. Ну а если не повезло – иди на дно, становись навозом и помалкивай. Откровения неудачников никому не интересны.

Отсиживаться в комнате скоро стало невыносимо, поэтому Андрей вышел наружу и отправился искать укромный уголок – поразмыслить на воздухе. Ноги привели его за главный склад – большой дощатый сарай на краю турбазы. Там, на берегу глубокой протоки не было камышовых зарослей, сквозь деревья виднелась открытая вода, и стояли вкопанными в землю несколько столов и лавочек. За одним из столов сидел Лёша и чистил оружие. На расстеленной перед ним тряпочке лежали детали разобранного пистолета, маслёнка, ветошь для протирки, запасные магазины, коробка патронов, глушитель и автомат, ожидающий своей очереди. А ещё рядом со всем этим добром на столе, как это обычно бывало с Лёшей, сидела кошка.

Это было частью великой вселенской загадки, но все коты и кошки на турбазе считали Лёшу своим. Обычно жизнь на границе цивилизации делает их крайне независимыми и своенравными. Многие из пассажиров, кто пытался умилиться при виде какой-нибудь местной «кошечки», взять её на руки, потискать и погладить, заплатили за своё легкомыслие весьма ощутимыми укусами и царапинами. Да и местные жители без особой нужды старались к ним не лезть. Все, кроме Лёши.

Куда бы он не шёл, за ним обычно тащился кто-нибудь из местных кошачьих, чаще всего в открытую, а временами делая вид, что всё это просто совпадение. Стоило Лёше сесть, как на его коленях или рядом с ним почти немедленно – и иногда неизвестно откуда – появлялось пушистое существо, которое тут же начинало жмуриться и урчать. Да что там местные коты и кошки! Если Лёша выезжал куда-то по делам и там обитал кто-нибудь из усато-полосатого семейства, то проходило обычно не больше десяти минут, как этот представитель оказывался по соседству от Лёшиных ног, ходил кругами, ставил хвост трубой, выгибал спину и всячески демонстрировал свою симпатию и расположение.

Вот и сейчас в полуметре от разложенного оружия, с той стороны, откуда ветерок сдувал все неприятные запахи, сидела довольно крупная кошка, аккуратно обложившая себя понизу кольцом пушистого хвоста. Казалось, что она смотрит куда-то вдаль, за деревья, лишь изредка переводя взгляд на Лёшины руки, однако со стороны возникала полная иллюзия, что между делом они разговаривают о чём-то, понятном лишь им двоим.

Когда Смирнов вышел из-за угла сарая, оба повернули головы и посмотрели на него. Лёша легонько кивнул в качестве приветствия. На мгновение Андрею показалось, что кошка тоже собиралась ему кивнуть, но в последний момент передумала. После чего они отвернулись и погрузились в свои дела.

Он набрал немного щепок и мелких веток возле поленницы и разложил крохотный костерок между двумя кирпичами напротив скамейки, стоящей у самой стены сарая. Непонятно, зачем ему понадобился этот костёр. Андрей когда-то слышал, что огонь, якобы, здорово очищает поток психической энергии, сжигает негативные мысли и эмоции. Чушь, конечно. Но сейчас ему почему-то очень хотелось увидеть пламя.

Малюсенький костёр потрескивал, обгладывая куцые дровишки, изредка плевался искрами и угольками. Из-за засухи все дрова, щепки и опавшие ветви были сухими и сгорали почти без остатка, рассыпаясь на сизый пепел, похожий на тот, что Андрей бездумно стряхивал с сигареты.

Сбоку обозначилось движение, потом голос пастора спросил:

– Можно к вам присоединиться?

Андрей поднял голову. С Клаусом была Катя. Лёша и кошка тоже оглянулись на вновь пришедших. Лёша опять едва заметно кивнул, а кошка снова передумала. Андрей похлопал ладонью по скамейке рядом с собой.

– Конечно.

Они подошли и сели – пастор по левую руку от него, а Катя по правую. Долго молчали и смотрели, как внутри танцующего пламени светится переливчатыми оттенками раскалённая древесина, обрастает белыми лохмотьями пепла, трескается и превращается в золу.

– Мне очень жаль, что так вышло сегодня. – Клаус произнёс это мягко, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Мне тоже. Но теперь я понимаю, что по-другому и не могло произойти. – Андрей пожал плечами и швырнул окурок прямо в центр костерка. – Я пытался обсуждать планы, не раскрывая всех карт, но вы же сами видели – это оказалось непродуктивно. А стоило выложить их на стол, как люди растерялись. Это естественно. И это не та новость, которую можно было бы сообщить в мягкой форме. Это как говорить жене: «Знаешь, родная, я тут собрался переехать в другой город. Ах, да, ещё один пустяк – я хочу с тобой развестись».

Катя фыркнула, качнулась в его сторону, толкнула плечом.

– Думаешь, они это так восприняли?

– Надеюсь, что нет. Я не потому так говорю, что моё желание уйти вместе с пассажирами выглядит как то, что я сейчас сказал – чёрт, это именно так и выглядит! Извините, я идиот. Мне надо было сначала обсудить этот вопрос со своими людьми, а не вываливать им новость на голову. Из-за меня мы потеряли день.

– Не беда. Лучше день потерять, потом за пять минут долететь – помнишь?

– Конечно. Но всё равно отвратно. Самое-то главное, что я снова пытался руководствоваться благими намерениями. Ведь пока мы не выработали чёткий план перехода, нет смысла рассуждать о возможности уйти вместе с пассажирами.

– А оказалось, что если не принимать в расчёт эту возможность, то не удастся выработать правильный план.

– Именно.

– Так что, до сих пор никаких идей?

– Идей куча, но все плохие.

– Почему?

– Ни одна не выглядит решением задачи. По крайней мере, не кажется достаточно убедительной.

Катя наклонилась немного вперёд и легонько хлопнула его по колену ладонью.

– Давай обсудим, что тебя смущает. Глядишь, к тому моменту, когда твои люди будут готовы разговаривать дальше, мы сможем предложить им что-то вразумительное. Смотри, мы сошлись на трёх вариантах. Условно говоря, западном – поход к финской границе, северном – выход к побережью и дальше морем, и восточном – длинный транзит к границе, за которой следят не так пристально. Расскажи, что тебя смущает в каждом из них, а мы с Клаусом будем твоими оппонентами. Авось, что-нибудь родим совместными усилиями.

– С какого начать?

– Наплевать. С какого хочешь.

– Ладно. Давайте начнём с конца. Отход на восток и оттуда к казахской или китайской границам. Плюсы: скорее всего, это самое слабо охраняемое направление, там нас ждут в последнюю очередь. Возражения насчёт того, что мы не можем взять с собой достаточно припасов, и нам придётся светиться, закупаясь по дороге – чушь. Можем взять с собой хоть целую цистерну горючего, замаскировать её под грузовик или фуру. С продуктами та же история. Без особого разнообразия, но консервами на неделю, максимум на две мы можем запастись. А больше времени это и не займёт.

Проговаривая всё это, он постепенно успокаивался и сосредотачивался. Всё-таки, подуманное и произнесённое – две очень большие разницы.

– Минусов несколько, но главный – один. И он для меня ставит полный крест на этом варианте. Пока, по крайней мере.

– Какой?

– Долгий переход по абсолютно незнакомой местности. Как прикажете идти, с кем контактировать? Где можно безопасно выйти на трассу, какие просёлочные дороги можно использовать? Опять же крупные реки и мосты. Нам неизбежно придётся выходить на них, а там любая проверка может стать последней. Кроме того, даже если переход будет успешным, что если не удастся перейти границу? Как и куда мы будем двигаться дальше? Снова возвращаться сюда? Давайте уж тогда сразу поедем на Дальний Восток или Чукотку. Короче говоря, всё настолько призрачно и нечётко, что я использовал бы этот маршрут только в качестве отвлекающего маневра.

– Пустить обманку? Разумно. А кого бы ты туда отправил?

– Не знаю пока. Уверен, что многие откажутся уезжать из страны. Можно будет кого-нибудь из них послать отвлечь внимание.

– Думаешь, кто-то откажется от такой возможности?

– Конечно. Не удивлюсь, если большинство. Может быть – все. Человек такое существо, которое будет до последнего терпеть невыносимые, но привычные и знакомые условия жизни, чем решиться на прыжок во что-то незнакомое. Вы же сами слышали Рустама. Они с женой готовы отпустить старшую дочь на поиски счастья, а сами – нет, нам уже поздно. Хотя оба на десяток лет младше меня. И младших отпускать не готовы, всё надеются, что жизнь наладится. Я вот уже не надеюсь, поэтому готов сорваться.

– Кстати, всё хочу спросить, – Катя наклонила голову и заглянула ему в лицо. – Почему ты решился? У тебя же всё здесь налажено.

– Это? Налажено? Не смеши меня. Да, мы процветаем… пока. В очень конкретной и специфической ситуации. Ровно до того момента, пока о нашем местоположении не станет известно службе охраны «Транснефти». Ты думаешь, они станут как-то сюда пробираться, пытаться взять нас в плен, допросить, посадить в тюрьму? По закону?

– Разве нет? – это уже заинтересовался пастор.

– Конечно, нет. Зачем им вся эта возня? Мы – незарегистрированное поселение, без представителей центральной власти. Нас как бы нет в природе. Если «Транснефть» нас найдёт и заподозрит, что наше существование связано с потерями нефти из трубы, они просто сотрут это место в порошок с вертолётов. Их даже не будет волновать, что по нынешней засухе это приведёт к лесному пожару. Им-то наплевать, их бизнес – нефть, а не древесина. Потом, когда догорит, высадят сюда десант и всё прочешут. А потом по счётчикам прокачанной нефти проверят, привело ли уничтожение неизвестного поселения в тайге к уменьшению потерь. Если да, то они угадали. Если нет, значит надо искать дальше. Простая арифметика.

– Но это же… чудовищно!

– То, что чудовищно для обычных людей, может быть вполне нормальным с точки зрения чудовищ. Когда речь идёт о корпорациях, человеческая логика или мораль не всегда работает. Для них главное – уровень затрат, норма прибыли и удержание сопутствующих потерь в приемлемых рамках. Мы как раз проходим по графе «непроизводственные потери», так что сокращение нас, как фактора – святая обязанность по корпоративной морали.

– Но как же… убийство?

– Пастор, перестаньте. Вы же сами говорили: нет убийства, есть ликвидация, работа. Для выполнения этой работы есть специальные люди, как вы когда-то или как те бравые ребята, с которыми мы столкнулись во время передачи раненых. Понимаете, никто на уровне высшего или любого другого корпоративного руководства никогда не скажет: «Идите, сожгите их дома, убейте их мужчин и первенцев, а женщин возьмите в рабство». Зачем такие сложности. Так и манжеты запачкать можно. Или бессонницу заработать. Говорят просто: «Решите проблему». И отправляют её решать людей менее брезгливых и с более крепкими желудками. Для которых всё это – просто работа. Специфическая, но если слишком сильно не напрягать воображение, то ничем не хуже других. Возможно, некоторые даже получают от неё удовольствие.

Некоторое время молчали. Андрей подбросил в костёр ещё немного дров, потом вытащил и прикурил от тлеющего прутика новую сигарету. Наконец, Клаус подал голос.

– На самом деле это всё ужасно.

– Что именно?

– Последняя ваша фраза. Про удовольствие от работы.

– Чем же?

– Ужасно, если убийство других людей начинает приносить удовольствие. Знаете, когда я служил в армии, то встречался с разными людьми. Среди них были те, кто говорил о своей работе с гордостью, как о красиво решённой сложной задаче. Всё-таки у снайперов есть своя специфика. Иногда для того, чтобы поразить цель на дистанции в километр, особенно в горах, нужно учесть громадное количество факторов. Высота над уровнем моря, которая влияет на плотность воздуха и оказываемое им сопротивление, соотношение высот вашей позиции и цели, потому что угол к горизонту, под которым вы стреляете, имеет важное значение. Ветер, рельеф местности. Вы можете сидеть в тихом месте, но при стрельбе через ущелье может оказаться так, что в нём будет сильный поток воздуха. Время суток, степень прогрева скал, восходящие и нисходящие струи – короче говоря, сплошная физика и тригонометрия. И вот, когда в результате всех расчётов и подготовки вам с напарником удаётся правильно отработать и поразить цель, непроизвольно возникает чувство гордости – какие молодцы, справились с такой сложной задачей! То, что на другом конце правильно рассчитанной траектории находился живой человек, ты начинаешь понимать уже потом. Да и тогда есть масса отговорок, спасительных тезисов вроде «они все плохие» или «убив этого незнакомого бандита, я спас много жизней людей, которых я хорошо знаю, своих товарищей по оружию». Так что по молодости всё оказывается в порядке. Но попадались мне среди сослуживцев и такие, которым убивать действительно нравилось. Их обычно легко определить. Они не рассказывают про углы возвышения или боковой ветер, а говорят: «Вот тут я и всадил в него пулю – только брызги полетели».

Помолчали ещё. Смирнов подумал, что он с удовольствием выпил бы в этой компании. Может быть, даже сегодня вечером.

– С другой стороны, пастор, умение убивать людей иногда необходимо. Не возможность или средства – оружие всякое, а именно умение. Знаете, в старые времена в русских деревнях почти все держали домашнюю скотину – коров, свиней. Но было всего несколько человек, иногда только один на всё селение, кто умел эту скотину резать. Нет, понятно, что с курицей справится любая старуха. Что там сложного – положил на пенёк и голову топориком – тюк! А вот подойди к свинье или корове обычный хозяин – и будет стоять с ножом, не зная, куда и с какой силой надо его воткнуть. То же самое и с людьми. Вы же сами рассказывали, что у большинства есть специальный барьер против убийства. И это правильно. Посмотрите на моих людей. Каждый, абсолютно каждый знает всё об оружии и умеет с ним обращаться. Но убийц, настоящих, кто сможет нажать на спуск, глядя человеку прямо в глаза – раз, два и обчёлся. Взять, к примеру, Олю Самохину. Пастор, вы её знаете – рыжая пулемётчица, вспоминаете?

Клаус кивнул.

– Отличная девчонка. Пулемёт разберёт, почистит и соберёт с закрытыми глазами. Просто ас во всём, что касается «прижать огнём», «обеспечить огневое прикрытие» и так далее. Вы понимаете, о чём я? Если она взяла сектор под контроль, там ни одна сволочь головы поднять не сможет. Вы, Клаус, имели удовольствие наблюдать ей работу.

Майер снова согласно качнул головой.

– Так вот, стрелок от бога. Но для меня она в первую очередь – потрясающая экскаваторщица. Вы бы видели, что она вытворяет на своей машине, и с какой скоростью Оля способна вырыть котлован или траншею необходимых размеров. Причём идеальных размеров! Я не знаю, как ей это удаётся, но за ней можно идти с линейкой и проверять, а отклонение будет на пару сантиметров, не больше. И вот в этой своей ипостаси она мне гораздо более важна и интересна, чем в качестве бесподобной пулемётчицы. Тем более что поставь её с другим человеком нос к носу – и я сильно сомневаюсь, что она не дрогнет, сможет спустить курок. Просто жизнь у нас тут такая сволочная, что все мы помимо нормальной рабочей, полезной специальности вынужденно стали стрелками и пулемётчиками. Но вот убийц – настоящих убийц – у нас всего ничего.

– И кто же? – на этот раз спрашивала Катя.

– Немного Новиков, как бывший солдат. Немного я. Но в основном – вот он. – Андрей кивнул в спину Лёши, который к этому моменту уже отложил в сторону пистолет и принялся за автомат. Его пушистая компаньонка теперь сидела горизонтально, поджав под себя передние лапы, и заинтересовано разглядывала разложенные детали. Лёша время от времени бросал на неё взгляд, отчего для постороннего наблюдателя сохранялась полная иллюзия беззвучного диалога.

– Он?

– Он самый. Единственный человек среди нас, у которого нет дублирующей рабочей специальности. Так что можно сказать, что он профессионал. Убийца.

– Как так получилось? Откуда он взялся?

– Понятия не имею. Мы просто однажды его нашли на месте перестрелки с бандитами. Я не знаю, кем он был до этого. Не знаю даже, на него напали бандиты или он был среди нападавших. Спросить не у кого, а он сам не рассказывал. Был там единственным, кто ещё дышал, хоть и плавал в луже крови. Ну а дальше, вы же нас знаете – мы никогда никого не бросаем.

Андрей невесело усмехнулся.

– Подобрали, привезли. Нет, целенаправленно не спасали, хирурга не вызывали. Марина сделала, что могла, а потом просто ждали – выживет или нет. Лёша оказался живучим. Долго карабкался обратно, но в итоге выкарабкался. А потом, когда уже мог самостоятельно двигаться и нас начал мучить вопрос, что с ним делать дальше, попросил разрешения остаться. Сам.

– Чем мотивировал? «Не бросай меня, Иван Царевич, я тебе пригожусь»?

– Примерно так. Но я пораскинул мозгами и решил, что пусть у меня будет под руками свой, карманный убийца, который способен сделать это в любых условиях, надёжно и эффективно, не раздумывая и комплексуя. Это лучше, чем превращать в подобного кого-то из своих людей, кто умеет делать что-то другое, полезное в обычной жизни. В последнем случае слишком велик риск не получить в итоге первого и напрочь лишиться второго. Так что Лёша остался у нас. Естественно, мы поставили ему жёсткие условия. Он выслушал и молча кивнул. А через полгода все уже думали, будто Лёша был у нас с самого начала. Ни одного происшествия. Вообще говоря, он самый спокойный среди нас. И самый молчаливый.

– Часто приходилось его использовать по назначению?

– Очень редко. Мы стараемся не доводить дело до прямой конфронтации. Обычно достаточно просто продемонстрировать огневую мощь, чтобы спорный вопрос разрешился. Так что Лёша чаще ездит в качестве охранника или на встречи, которые могут выйти из-под контроля. Последний раз его навыки здорово пригодились в Екатериновке. Искренне надеюсь, что следующий эпизод, когда понадобиться эта… квалификация, случится не скоро.

– У него есть кто-нибудь? Пара?

– Вон его пара, – Андрей указал на кошку, которая теперь развалилась на боку и передними лапами лениво цепляла и перекатывала по столу возвратную пружину. – Она и ещё десяток её сородичей. Не понимаю, что они в нём находят.

– Что ж тут непонятного, – ответила Катя с дежурным смешком. – Они хищники и он хищник. Самый грозный среди них. Кошки это хорошо чувствуют и инстинктивно стараются с ним дружить.

– Думаешь? Хотя… чёрт, звучит логично! Что касается других его связей, то время от времени он пропадает на несколько дней. Потом молча возвращается и всё по-прежнему.

– Я же говорю – кот. Обыкновенный хищник.

– Ну да, твоя идея многое объясняет. А ты-то? Что про себя скажешь? Ты тоже хищница?

Катя улыбнулась загадочно, подняла над головой сцепленные сильные руки и потянулась.

– Есть немного.

– Насколько «немного»? Вот те трое гопников, у которых ты разжилась оружием – твоя работа?

– Моя.

– То есть, когда местный работорговец Волк разыскивает того, кто прикончил его бандюков, он ищет тебя?

– Не знаю такого, да и вообще, в местных делах разбираюсь плохо. Но если речь идёт о трёх отморозках, которые решили, что одинокая женщина будет лёгкой добычей, то всё возможно. У меня не было времени с ними знакомиться.

– Мне сказали, что их всех троих убили ножом. Это правда?

Катя пожала плечами. На этот раз без тени улыбки.

– Да. Ничего другого у меня под руками не было. Но не бойся, всё было быстро и аккуратно. Эти придурки даже удивиться не успели.

– Вот так запросто?

Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Спокойно, без тени раздражения в странных зелёно-карих глазах.

– Андрей, что ты хочешь от меня услышать? Насколько я опасна? Отвечаю – достаточно. Могу ли я убить человека ножом, глядя ему в глаза? Могу. Могу даже без ножа, любыми подручными средствами или просто голыми руками. Убивала ли я раньше? Было дело. Мучают ли меня ночами кошмары? Нет, не мучают. В момент, когда эта троица пересеклась со мной, и стало ясно, что дальше пойдёт кто-то один, никакие угрызения меня тоже не донимали. Это были голые рефлексы, тренированные навыки. Работа. Быстрая, чистая и аккуратная. Вот и всё. А теперь сам решай, стоит или нет тебе меня боятся.

Смирнов выдержал взгляд, потом отвернулся и откинулся спиной на тёплую дощатую стену сарая. Выпустил вверх струю сизого табачного дыма, покосился на пастора.

– То есть получается, что тут собралась целая компания убийц, бывших и настоящих, включая даже вон ту кошку. Ну что ж. Хотите – обижайтесь, хотите – нет, но я давно не чувствовал себя настолько комфортно и безопасно, как сейчас.

Катя рассмеялась, пастор улыбнулся, Лёша оглянулся вопросительно, а кошка оставила в покое пружину и в недоумении подняла голову. Андрей махнул им рукой: «Не обращайте внимания». Посмеявшись, наклонился вперёд, швырнул в костерок окурок и добавил несколько веток. Сухое дерево затрещало, выбросив вверх сноп искр. Пора было менять тему разговора.

– Глобальное потепление во всей красе.

– В смысле?

– Давно такого не было. Засуха стоит уже почти два месяца. Те редкие дожди, которые бывали, тайга впитывает, как губка. Ещё пара недель такой погоды и начнутся пожары.

– Это опасно?

– Конечно. Никогда не знаешь, куда подует ветер. Мы-то здесь в кольце озёр и проток, нас должно обойти, но некоторые места могут оказаться недоступны.

– Это может помешать нашим планам?

– Как знать. Пожар может создать преграду, а может, наоборот, отрезать нас от преследования. Плюс дым хорошо маскирует…

Смирнов внезапно замолчал и завис, наблюдая, как огонь в костре хрустит дровами.

Пастор и Катя переглянулись.

– Андрей?

Он медленно поднял голову и посмотрел поочерёдно на каждого.

– Так, сейчас я озвучу совершенно безумную идею. Вы только не смейтесь сразу, дослушайте до конца.

 

***

– Они что там, с ума посходили? – Карл никак не мог переварить полученную информацию.

Он мерял шагами её кабинет, а Анна-София Нойманн, облокотившись на стол, наблюдала за ним и вертела перед собой карандаш в длинных, тонких пальцах. Свет настольной лампы дробился на искры, отражаясь от драгоценного камня в перстне. Майор Рихтер удивлялся её спокойствию.

– Нет, серьёзно? Они полагают, что мы одобрим такой риск?

– Очевидно. Иначе агент не стала бы отправлять нам этот план.

– То есть ты полагаешь, что она с ним согласна?

– Может быть и не согласна, но сочла его достаточно перспективным, чтобы озвучить.

– Но почему? Это же смертельно опасно.

– Естественно. Однако, учитывая, что нахождение пассажиров на враждебной территории опасно само по себе, этот план имеет право на существование. Более того, у него есть один неоспоримый плюс.

– Какой же?

– Он самый компактный по времени. И в достаточной степени нахальный, чтобы это могло сработать.

– Вот как? Ты полагаешь, что уровень наглости может оказаться важнее, чем просчитанные параметры других вариантов?

– Карл, ты прекрасно знаешь, насколько зыбкими могут оказаться «тщательные расчёты». Одно единственное событие способно отправить на помойку многомесячную подготовку. Кроме того, тебе, как боевому офицеру должно быть известно, что иногда молниеносный рывок может быть выгоднее обходного манёвра. Особенно, если противник его не ожидает.

Он поднял ладони.

– Хорошо. Я вижу, что этот вариант тебе нравится. Не знаю почему. Но ты же не будешь отрицать, что есть одна глобальная проблема: сопредельная территория не в нашей юрисдикции. Про это ты не забыла?

– Конечно, нет. Но это рабочий вопрос. Им никто не занимался, пока не было идей по переходу границы. Теперь такая идея есть. Не переживай, вопросы юрисдикции я возьму на себя. Тебе достанется просчёт необходимых ресурсов для проведения операции и подбор предполагаемых мест. Сколько времени тебе потребуется?

Рихтер остановился напротив неё, наклонился над столом, опершись на него ладонями широко расставленных рук.

– Анна, у меня такое чувство, что ты уже приняла решение.

Она отложила карандаш в сторону, положила на стол предплечья и посмотрела на него снизу вверх.

– Вовсе нет, Карл. Вариант мне нравится, не буду отрицать.

– Почему?

– Он дерзкий. И в нём есть воображение. То есть то, до чего вряд ли додумаются наши оппоненты, если будут так же, как и ты, опираться только на просчитанные варианты. И поэтому он может сработать.

– Может, Анна. Именно, что может.

– Карл, я прекрасно осознаю меру нашей ответственности, но позволь сделать тебе одно замечание. Ты – прекрасный оперативник. Один из лучших моих сотрудников. Но тебе не хватает того самого воображения, чтобы стать просто лучшим. Нельзя принимать решения, исходя только из процента вероятности. Если ты идёшь по очевидному пути, твой противник почти наверняка пойдёт по нему же. А оригинальные идеи, те, которые потом срабатывают – они обычно лежат в области неизведанного. Понимаешь?

Рихтер кивнул.

– Кроме того, никто не примет этот вариант как рабочий, если мы упрёмся в непреодолимые препятствия. Тогда он просто отправится в корзину, а мы возьмёмся за следующий. И так до тех пор, пока решение не будет найдено. Пока же надо его проработать. Тщательно, до малейших деталей. Согласен? Хорошо. Так сколько тебе понадобится на это времени?

 

Глава 33

 

Подтверждения плана пришлось ждать два дня. Конечно, никто не собирался сидеть всё это время на заднице и ждать. Вне зависимости от принятого решения нужно было ехать к врезкам, качать нефть, везти её на «винокурни», чтобы обеспечить себе необходимый запас горючего и наличных. Ещё надо было готовить пассажиров к поездке, учить их двигаться в лесу, прятаться и маскироваться, если случиться такая необходимость.

Обязанности пришлось разделить. Смирнов занялся нефтью и припасами, Новиков – подготовкой людей, а Рустам, естественно, возился с техникой. И если последнему не пришлось ничего особенно менять в привычном ритме работы, то Андрей существенно взвинтил требования к безопасности. Выезжали теперь только с предварительной разведкой, несколько раз уточнив и перепроверив график работы беспилотников. Кроме этого приходилось учитывать возросшую активность наземных патрулей, которые теперь попадались не только вдоль трубы, но и в отдалённых уголках тайги. Спасало то, что местные программисты мгновенно отреагировали на изменение обстановки, и теперь в интранете помимо маршрутов движения вертолётов можно было оперативно узнать, где, когда и в какую сторону проехала наземная группа. Кроме того, ездить стаями меньше чем по три машины такие патрули опасались, поэтому их пока было совсем немного.

Но самая увлекательная работа досталась Серёге. Ему предстояло в кратчайшие сроки обучить преимущественно городских обитателей, избалованных современной цивилизацией, всем навыкам поведения и выживания в условиях дикого леса. Хорошо, что в помощниках у него оказался пастор Майер, который помимо знания русского языка мог помочь дельным советом из времён своего прошлого в спецназе. Пассажиров учили всему: как меньше, чем за минуту укрыться в лесу от глаз воздушного или наземного патруля, как разводить костёр, чтобы не было видно пламени или столба дыма. Как не устроить случайно лесной пожар, разводя в лесу костёр. Учились организовывать лагерь, правильно размещать на местности зоны для отдыха, хранения припасов, приготовления пищи и отхожих мест, а также копать и обустраивать эти самые отхожие места. Тренировались за ограниченное время планомерно уничтожать или маскировать все следы развёрнутого лагеря со всеми вышеперечисленными зонами. Изучали ловушки и сторожевые приспособления, которыми нужно было окружать стоянку по периметру, варили быстрые в приготовлении, сытные и питательные походные блюда из консервов и минимального набора продуктов. А ещё надо было осваивать приёмы первой помощи при самых распространённых в тайге травмах, способы защититься от зловредных насекомых, хитрости, как постирать или просушить одежду, используя подручные средства. И прочее, прочее, прочее. Исходили из того, что с пассажирами сможет отправиться только очень небольшая группа местных «нефтяников», чьё время будет полностью поглощено разведкой, охраной и обслуживанием техники. Всё остальное пассажиры должны будут уметь делать сами.

Во время одного из занятий отрабатывали пеший переход по лесу. Нужно было за определённое время пройти пятнадцать километров, преодолевая разнообразные препятствия и неся при этом всё необходимое на собственных плечах. Хорошо, что для этого не пришлось глубоко забираться в тайгу – ближайшие окрестности турбазы обеспечивали всё необходимое разнообразие ландшафтов, включая завалы бурелома, протоки, участки сосняка с густым подлеском и небольшие заболоченные низины.

Длинную змейку из пассажиров разбили на несколько сегментов. Во главе каждого находился один из членов экипажа, отвечавший за эту группу, за исключением самой головы колонны, где шли пастор Майер и тот самый незадачливый сноубордист Эд с серебряной серьгой в форме черепа, который схлопотал по физиономии от своей подруги за идею прыгнуть с крыла самолёта, утопавшего в трясине. Боже, как же давно это было! Эд с той поры стал вести себя гораздо спокойнее и очень внимательно прислушивался к тому, что говорит Клаус. Его подруга Лиз пыхтела сразу за его спиной, нагруженная своей долей поклажи. Следующее звено в цепи вела Рамона Брукнер, посередине была Кара Купер, ближе к хвосту, как и положено старшей по званию, шла Коби Трентон, а замыкали колонну Лукас Кауфман вместе с Новиковым. Сергей, правда, время от времени перебегал вперёд и назад, проверяя, как идут дела, причём делал это с завидной для его возраста и габаритов лёгкостью.

Коби остановилась передохнуть на секунду, развязала покрывавшую голову бандану. Под платком было жарко, лоб и волосы стали влажными. Она вытерла лицо ладонями, встряхнула платок, отгоняя стайку вездесущих комаров, и снова повязала его на голову – сухой стороной. Подтянула, поправила лямки.

«Чёрт, жёсткие! Надо будет присобачить к ним какие-нибудь мягкие накладки, чтобы не резали плечи».

Нормальных рюкзаков, естественно, не хватало. Поэтому у большинства пассажиров, как и у неё, за спиной были самодельные подвесные конструкции, сделанные из брезентовых или нейлоновых строп в сочетании с кусками старой спецодежды. Этакие мягкие корзины на лямках, в которые можно загрузить всё, что угодно. Сейчас место этого самого «чего угодно» занимали полиэтиленовые пакеты с землёй, имитирующие поклажу.

Сзади по цепочке передали: «Двигаемся, двигаемся, не стоим!». Даже в переводе на английский чувствовался источник приказа – здоровенный русский по имени Сергей, которого за глаза большинство пассажиров шаблонно называли «медведем».

«Ладно, пошли».

Она двинулась, нагоняя своё место во главе хвостового сегмента колонны. Шедшие впереди пассажиры уже протоптали тропинку в стелящемся по земле кустарнике и мягком мшистом ковре. Тропа постепенно спускалась в ложбину, воздух становился влажным и вязким.

Внезапно до неё долетел отчаянный крик. Кто-то в середине цепочки вопил во весь голос, не сдерживаясь, в полную силу, да так, что даже здесь его было отчётливо слышно, несмотря на выдающиеся звукопоглощающие качества тайги.

Коби крикнула своей группе:

– Стойте здесь, никуда не двигайтесь! – попутно она лихорадочно пыталась выпутаться из лямок поклажи. Секунд за пять ей это удалось, и Коби понеслась вперёд, вдоль цепочки остановившихся людей, встревожено переспрашивающих друг друга и вытягивающих шеи в попытке разглядеть, что случилось. Она прыгала, лавируя между стволами, едва успевая разглядеть, куда ставит ноги и закрывая голову поднятыми локтями от хлещущих с разных сторон веток. Сзади её настигал шумный топот кого-то большого, ломящегося через лес с напором бульдозера.

Они почти одновременно вылетели на край крошечной полянки, центр которой занимала лужа взбаламученной грязи. Слева от неё шёл невысокий гребень, по которому, собственно, и пролегала тропа, которую оставили ноги уже прошедших здесь пассажиров. В грязи уже выше уровня коленей увязала Кара Купер и орала во всю мощь испуга и молодых лёгких. Она пыталась выбраться, месила ногами густую жижу и тянула грязные растопыренные пальцы навстречу вытянутым к ней с тропинки десяткам рук.

Коби едва успела затормозить на краю полянки, а вот несшийся следом за ней бульдозер даже не подумал сбавлять ход. Вылетев у неё из-за спины, он материализовался в виде громоздкой фигуры Сергея и с разбегу прыгнул в грязь рядом с Карой. Мутная жижа с противным чавканьем полетела в разные стороны, но отказалась принять в себя «медведя» глубже, чем по его собственные колени. Он подхватил Кару под мышки, как щенка. Выдернулиз грязи, поднял прямо перед собой так, чтобы её лицо оказалось на одном уровне с его глазами. Кара продолжала неистово болтать ногами в воздухе, и инстинктивно пыталась уцепиться за плечи Сергея, за его волосы, уши – без разницы. Он встряхнул её и заговорил, глядя прямо в глаза.

– Ты чего орёшь во всю глотку? Это просто грязная лужа, здесь глубины – по колено! – Сказанное им даже не нуждалось в переводе.

Кара задыхалась, вопли начали уступать место истерическим рыданиям.

– Успокойся. Успокойся! – Сергей легко, как ребёнка встряхнул её ещё раз и подтянул к своему правому плечу. Она плотно, изо всех сил обвила его шею руками. Он, как бегемот, полез по грязи к тропинке.

– Эй, народ, помогите мне выбраться!

В его протянутую левую руку вцепилось одновременно две или три руки, потом кто-то перехватил его за пояс и через несколько секунд Сергей стоял на твёрдой земле, топая ногами и пытаясь снять со своего плеча плачущую Кару.

С головы колонны прибежал Клаус. Порядком растерянный Новиков ухватился за него, как за соломинку:

– Пастор, объясните мне, какого чёрта с ней творится? Нельзя же так себя вести! Случись что, она выдаст нас на всю округу своим криком.

Майер переглянулся с Коби.

– Кажется, я знаю, в чём проблема. Когда мы сели в болото, у неё на глазах два человека утонули в трясине. Быстро, за несколько секунд. Она тогда впала в шоковое состояние, а сейчас, когда сама провалилась в грязь, похоже, очень испугалась.

Сергей ощутимо растерялся.

– А-а! Ну, тогда… в принципе, ясно. Что же нам с ней теперь делать?

– Наверное, ничего. Надо дать её успокоиться.

– Ага. Ладно, попробуем. Эй, малышка, как ты там? Ничего страшного не случилось, ты уже на земле. Всё в порядке, слышишь?

Коби подумала, что очень странно слышать в голосе настолько крупного и грозного с виду человека такие успокаивающие, пусть и неуклюжие интонации. Кара ничего не отвечала, уткнувшись шмыгающим носом в его плечо. Из-под плотно зажмуренных век бежали блестящие ручейки слёз.

– Ладно, – окончательно растерявшийся Новиков махнул Клаусу рукой: – Возвращайтесь на своё место, в начало, и продолжайте вести людей. Мы тут попробуем разобраться сами. Она пойдёт с нами в хвосте – со мной и Лукасом.

Он погладил Кару по участку спины повыше рюкзака и ещё раз указал подбородком вперёд:

– Давайте, давайте! Двигаем! Заканчивайте балаган!

Пастор заспешил вперёд, Коби вернулась на своё место, снова надела на спину импровизированный ранец и повела свою часть колонны, в двух словах поведав о происшедшем. Когда они проходили мимо злополучной лужи, Кара уже отпустила шею Сергея и сидела рядом с ним под деревом. Её рюкзак лежал у него на коленях, а сам он говорил что-то негромкое и держал в левой руке маленькую ладонь Кары, время от времени похлопывая по ней своей второй лапищей. Очевидно, что Кара мало что понимала из того, что он ей говорил, но когда после окончания перехода все возвращались в лагерь, она шла сбоку от него, как привязанная.

Сергей не протестовал. Делал вид, что не обращает на Кару никакого внимания, иногда поправляя её рюкзак, казавшийся игрушечным на его широком левом плече.

 

***

– Ну как? – обычно угрюмый и сдержанный главный механик по имени Рустам был непривычно взволнован и постоянно теребил свою рыжеватую бороду.

Мэнди пока не знала, что ему ответить. Она ещё сама не определилась в ощущениях.

Лукас Кауфман переминался рядом с ней, такой же беспокойный, с красными от недосыпа глазами.

– Не туго затянули? Нигде не жмёт?

Последние пару дней и ночей он был подозрительно деятелен, забегал к ней чаще обычного и несколько раз обмеривал её культю. И ладно бы только её, но и здоровую ногу тоже. Причём к вечеру первого дня зачем-то приволок походные ботинки подходящего ей размера, грубые брюки и толстые носки. Заставил Мэнди всё это надеть. Комплект для левой ноги, естественно, оказался лишним, но Лукас не стал на этом заостряться, просто отшвырнул лишний башмак с носком в сторону, зато долго колдовал со свободным концом левой штанины, подворачивал его и так и эдак. И постоянно измерял получившийся свёрток портновским сантиметром, иногда бесцеремонно тыкал в ткань пальцем и интересовался – не больно ли?

На естественные распросы Мэнди, ради чего весь этот цирк, он только загадочно улыбался: «скоро увидишь». Наконец, напоследок он зачем-то измерил её одетую и обутую здоровую ногу – в нескольких местах. От бедра до низа каблука, от колена до середины подошвы, заставил подвигать носком башмака вверх и вниз, измерил и записал одни ему понятные размеры в этих положениях, после чего удрал, не прощаясь, но прихватив с собой лишний левый ботинок. А ей пришлось самостоятельно избавляться от правого тяжёлого башмака, толстого носка и походных штанов цвета хаки.

И только этим утром всё стало понятно.

Она совсем недавно проснулась, проскакала на костылях в туалет, умылась и заканчивала завтрак, когда к ней заявилась целая делегация. Лукас Кауфман, врач Марина, её помощница по имени Ася, её отец – главный механик Рустам, и Коби Трентон. Помимо них, присутствовала Рамона Брукнер, принесшая ей завтрак и болтавшая до этого о всяких пустяках.

Рустам держал под мышкой свёрток.

Он аккуратно положил его на кровать перед ничего не понимающей Мэнди и коротко сказал:

– Вот.

Выглядел он при этом непривычно взволнованным, скорее даже – воодушевлённым. Хотя по его виду было абсолютно ясно, что за последние двое суток он вряд ли спал в сумме больше шести часов.

Лукас развернул свёрток – в нём лежал протез. Конечно же, ничего общего с высокотехнологичной бионической ногой самого Лукаса он не имел. Эта была чистой воды самоделка, причём сделанная на скорую руку, плод живого полёта инженерной фантазии, сиюминутного творчества, но выполненная с максимальной ответственностью и аккуратностью. Не было ни одного грубого среза, ни единого лишнего наплыва сварки. Всё аккуратно зачищено, пригнано и покрашено. Сделанная из толстой кожи верхняя корзина, куда должна была помещаться культя левой ноги, не имела ни одного ненужного кусочка, ни единой торчащей нитки. Во всей работе чувствовалась рука мастера, его любовь и гордость, огромное самоуважение, которое не допускает убожества в конечном результате труда, даже если приходиться импровизировать на ходу.

Марина достала ещё один свёрток. В нём оказался стёганый мешок, прошитый по верхнему краю резинками в несколько рядов. Лукас начал объяснять:

– Мэнди, извини, что всё на скорую руку, но времени у нас очень мало. Ты же знаешь, что мы собираемся уходить домой. Тебе бы, по-хорошему, надо подождать ещё несколько недель, прежде чем отправляться в путь, но у нас нет такой роскоши. Сама понимаешь, надеяться на то, что всё пройдёт идеально, и ты всё время будешь ехать в машине, не приходится. А на костылях по лесу много не набегаешь. Оставлять тебя здесь тоже никто не собирался, так что нам пришлось немного поизобретать. Точнее, изобретал Рустам, а я ему только рисовал и показывал, какие модели и конструкции протезов мне пришлось повидать за своё время. Короче говоря, вот что у нас получилось.

Он указал на протез и непонятный мешок.

– Главная проблема в том, что твоя… – он хотел было сказать «культя», но потом передумал. – Твоя нога ещё не зажила, как следует. Но у нас нет времени ждать, в том числе и того, чтобы ты привыкла к протезу. Ну, чтобы опорная часть твоей… ноги притерпелась к нему, загрубела в нужных местах, что ли. Поэтому мы все вместе придумали такую многослойную конструкцию. Для начала идёт твоя повязка из бинтов. Поверх неё ты будешь надевать вот это.

Он поднял тот самый стёганый мешок, и тогда стало ясно, что он напоминает верхнюю часть толстого носка.

– Давай-ка примерим. – Он потянулся было к её ноге, но тут вмешалась Марина.

– Так, голубчики, а ну-ка выметайтесь отсюда оба! – она указала головой и на Лукаса и на Рустама. – Мы сейчас поможем ей надеть эту прокладку, потом брюки, а затем уже вас позовём. Идите, идите!

«Чехол» пришёлся впору, плотно, но мягко обложил марлевую повязку на культе. После того, как Мэнди одела и застегнула брюки, мужчин позвали снова.

Теперь она сидела на кровати, опустив ноги, а они присели перед ней на корточках и колдовали со свободным концом левой штанины. Наконец им удалось сложить её каким-то определённым образом и закрепить эластичной лентой. После чего пришла очередь протеза.

Его верхняя корзина была довольно высокой, как голенище сапога для верховой езды и плотно облегала ногу. Плюс к этому поверх неё в два ряда были нашиты ремни с пряжками, чтобы регулировать степень фиксации. Две боковые вставки из жёсткой кожи поднимались до самого колена, где к ним крепилось ещё одно кольцо манжеты, фиксирующее конструкцию уже на нижней части бедра.

Лукас пояснил, что всё это придумано для того, чтобы максимально распределить вес с нижней опорной точки ноги. Совместными усилиями они надели на неё протез, затянули ремни, после чего и поинтересовались:

– Ну как? Нигде не жмёт?

Мэнди ничего не ответила, осторожно покачала ногой. Голень схвачена плотно, как будто высокотехнологичным спортивным трикотажем с армирующими вставками. Однажды она надевала нечто подобное, со встроенными элементами экзоскелета для облегчения долгой ходьбы. Манжета над коленом туговата, но не мешает. Низ корзины протеза помещён в металлическую чашку, из которой к ботинку уходит простая трубка. Из-за краски не поймёшь, из чего она сделана, но по весу похоже на алюминиевый сплав.

Она осторожно попыталась подвинуть ноги друг к другу. Коленки сошлись вровень, высота и длина подогнаны в самый раз. Мэнди попробовала поочерёдно опереться ногами на пол, осторожно перенося вес между здоровой конечностью и протезом. Ощущение в левой ноге было странным. Как если бы она пыталась ощупать какой-то предмет, до которого не может дотянуться и ей пришлось взять в руку палку. Только её протез не был абсолютно твёрдым, что-то внутри башмака, скрытое пластковой заглушкой в его горловине, отвечало на движения Мэнди упругой обратной связью.

– Это тебе не пиратская деревяшка, – глаза Лукаса блестели от смеси гордости, недосыпа и возбуждения. – Там внутри трёхточечная пружинная подвеска. Рустам две ночи сидел, конструировал. Ну и я помогал, немного. Ну как, встать попробуешь?

Она оглянулась в поисках костылей. Рустам понял её без слов, протянул их и что-то добавил. Лукас перевёл:

– Он говорит, что если с протезом всё нормально, то он тебе в дорогу новые сделает. Полегче, чтобы в лесу было проще двигаться.

Мэнди улыбнулась механику в ответ, благодарно кивнула. Уже привычно опёрлась на костыли, встала.

– Ну? Ну как? Попробуй перенести вес на левую ногу.

Она попробовала. Нагрузка почти вся разошлась по поверхности корзины протеза, давления на обрубок голени она почти не ощутила. Покачала ногой взад-вперёд. Ботинок послушно отзывался на её движения, но потом с упругой уверенностью возвращал протез в вертикальноеположение.

Наконец Мэнди решилась. Удивляясь собственной то ли храбрости, то ли безрассудству, она протянула Рамоне правый костыль.

– Подержи-ка его, пожалуйста.

И тут же, не дожидаясь, пока кто-нибудь начнёт её предостерегать и останавливать, шагнула вперёд. Одновременно – левой ногой и костылём. Чёрт его знает, как это у неё получилось, но вышло всё так, как задумывалось. Протез принял на себя нагрузку, костыль помог удержать равновесие, и она тут же сделала второй шаг – здоровой ногой. Все в комнате так и охнули, но она уже остановилась у дальней стены, а затем неловко развернулась к ним лицом.

В глазах у неё стояли слёзы, но Мэнди улыбалась. Она снова могла ходить.

 

***

Странное дело. Стоило Карлу убрать из своего отношения к предложенному плану эмоциональную составляющую, как он немедленно начал проникаться верой в то, что это безумие вполне может сработать. Дело даже не в том, что он смог путём анализа и расчётов однозначно убедиться, что это возможно. Просто в процессе проработки он не смог найти ни единой причины, почему эта затея могла провалиться.

Это одновременно и пугало и вселяло надежду. Как всегда, когда в дело вмешиваются эфемерные субстанции, вроде веры. Обычно правило их работы было неумолимо – вера без фактов мертва и опасна. Однако сейчас у него на руках был просчитанный план нестандартной, неожиданной и, как правильно заметила Анна, в достаточной степени наглой операции. Так что всё действительно могло получиться.

Но непривычное и опасное чувство веры по-прежнему заставляло его нервничать.

Все сомнения разрешил звонок по зашифрованному каналу. Анна не стала тянуть до возвращения в офис.

– Карл, операция утверждена. Нас обозвали авантюристами, но дали зелёный свет. Местные власти не возражают. Точнее говоря, они вообще не в курсе происходящего. Операция пройдёт в рамках сотрудничества спецслужб и при устном согласии премьер-министра. Понял намёк?

– Естественно. – Если что-то пойдёт не так, от них просто открестятся и умоют руки, а расхлёбывать дерьмо им придётся самостоятельно.

Не беда. Чаще всего всё так и происходит.

– Сколько у тебя выбрано точек перехода?

– Одна основная и две запасных.

– Хорошо. Передавай координаты агенту и начинай подготовку на месте. Я хочу получить к своему возвращению подтверждение с обеих сторон, ясно? Чтобы не пришлось в последний момент захлопывать дверь у людей перед самым носом.

 

***

Наступил поздний вечер. Настолько поздний, что сумерки собрались в молочно-серую дымку среди деревьев, а перед некоторыми домиками уже зажглись лампочки. Это значит, что время шло к полуночи.

Андрей обвёл взглядом стоящих перед ним людей. Он жутко не любил выступать перед всеми сразу, но сейчас другого выхода не было.

Пассажиры местами перемешались с местными, но всё же в основном можно было отделить одних от других. Иностранцев было в два с лишним раза больше.

Захотелось оглянуться, зачерпнуть немного силы и уверенности у людей, стоящих рядом. Он сдержался.

Нет.

Всё, что сейчас будет сказано – это его бремя. Ответственность лидера. Обязанность старшего. Ни Серёга с Мариной, стоявшие сразу за его правым плечом, ни Рустам, пастор и старшая стюардесса, ждущие его слов по левую руку, не должны ему ничего. Всё, что он скажет, им уже известно. Ими же одобрено и поддержано. Их часть работы по принятию решения выполнена. Остались пустяки – слова. Слова – это его работа.

Тогда почему же ему так трудно открыть рот и сказать хотя бы одно?

– Народ…

Нет, так дело не пойдёт.

– Послушайте, я не знаю, как мне начать, поэтому буду говорить просто. – Он сделал паузу, давая возможность пастору слева от него и Лукасу внизу перевести его слова.

– Вы все, – он указал на пассажиров. – Хотите вернуться домой. Вы же, – он кивнул своим. – Мои друзья и товарищи, моя семья – вы все хотите вернуться к нашей простой, обычной, скучной жизни.

Из толпы долетели смешки. Кто-то выкрикнул: «Пора бы!».

– И это правильно! – Андрей немного повысил голос. – Но, чтобы это стало реальностью, нам нужно ещё немного поработать.

«Что? Что нужно сделать?» – послышалось снизу несколько возгласов, теперь на нескольких языках.

– Нам предстоит проводить наших невольных гостей туда, откуда их смогут доставить домой. Я не могу приказать вам сделать это, ребята. – Он обращался к своим, родным и знакомым лицам. – Но я прошу вас: давайте доведём дело до конца. Мы уже приложили достаточно много усилий, чтобы помочь этим людям, будет очень жаль, если всё это окажется зря. Предупреждаю сразу – затея предстоит серьёзная. Серьёзная и опасная. Помимо тех, кто будут сопровождать наших гостей к месту встречи, нам понадобятся ещё две группы. Те, кто будет отвлекать внимание. Это риск, большой риск, не буду от вас скрывать. Да я и не скрывал ничего никогда, вы же меня знаете. Но этот риск будет размазан между всеми тремя командами и, значит, будет меньше для каждой из них в отдельности.

– Куда, куда поедем?

– Этого я вам не скажу. Ради безопасности точные маршруты будут знать только командиры – те, кто возглавит каждую конкретную группу. Я поведу ту, в которой будут пассажиры.

Он замолчал, в который раз обдумывая, как же сказать следующую фразу. Ничего дельного на ум по-прежнему не приходило.

– И я пойду с ними до конца. До тех пор, пока они не пересекут границу и не окажутся в безопасности. Более того. Назад я уже не вернусь.

По толпе пробежал шелест изумления.

– Добавлю к этому, что со мной могут отправиться те из вас, кто этого захочет.

«Как? Куда отправиться? Что мы там будем делать? А кому можно пойти?»

Андрей поднял руки.

– Народ, давайте это обсудим чуть позже. Своим кругом. Сразу после того, как я закончу…

«А кто же останется вместо тебя, шеф?».

Он не успел открыть рот, как из-за правого плеча донёсся мощный голос Новикова:

– Я останусь.

Рустам слева поднял руку:

– Я остаюсь тоже.

Серёга продолжал:

– Так что для тех, кто решит остаться, ничего не изменится. Мы будем жить по-прежнему, заниматься знакомым делом. Возможно, примем к себе несколько новых, надёжных людей на замену тем, кто уйдёт через границу. Будем работать и надеяться, что жизнь на нашей земле наладится, и мы когда-нибудь сможем снова встретиться со своими друзьями. Когда границы опять будут открыты. Тогда, может быть, мы сможем навестить вас – тех, кто решит уйти. Или кого-нибудь из вас, – он повернулся и обвёл широким жестом пассажиров. – Или, быть может, вы тогда сможете приехать и снова увидеть эти места. Уже без страха и опаски, а просто, чтобы вспомнить всё то, что случилось здесь с вами. Или показать и рассказать своим друзьям и близким. Я знаю, – Серёгин голос окреп настолько, что никто даже не пытался перебить его. Все стояли, затаив дыхание, слушая его, и голоса пастора и Лукаса, повторявших за ним слово в слово:

– Знаю и верю, что это не займёт много времени. Скоро, совсем скоро мы сможем жить так, как всегда хотели и мечтали – открыто и свободно, никого не боясь и ничего не опасаясь. Да, чёрт возьми! Мы и сейчас так живём! Верим в себя и в тех, кто рядом. Работаем и помогаем тем, кто нуждается. Делаем то, что считаем честным и правильным. И поэтому рано или поздно эта земля, её богатства, красота и достоинство будут принадлежать нам. Потому, что терпение и труд всегда приносят свои плоды. Потому, что так должно быть. Потому, что так правильно. И я в это верю.

Несколько мгновений стояла тишина. Потом в толпе кто-то робко захлопал в ладоши. На другом конце тут же поддержали и спустя пять секунд хлопали все. Кто-то одобрительно свистел. Андрей посмотрел на Серёгу – очень внимательно, как будто только что узнал о нём что-то доселе неизвестное. Поймал взгляд Марины, тоже смотревшей на Новикова с другой стороны. В её серых глазах блестели слёзы и гордость.

Ну что же. Теперь он был абсолютно спокоен за своих людей.

За тех, кто решит остаться.

 

Глава 34

Это случилось, когда они были почти полностью готовы.

Во время очередного сеанса связи Катя получила подтверждение плана с той стороны и координаты подходящих точек перехода. После этого события вошли в состояние непрерывного аврала. Как бывает, когда готовишься к переезду, а потом внезапно выясняется, что срок уже послезавтра, машина заказана, грузчики получили аванс, а вещи ещё толком не собраны, не упакованы и чёрт его знает, каким образом удастся всё успеть к назначенному часу.

Самое главное, о чём они старались не забывать – это безопасность. Твердили об этом на каждом собрании, на завтрак, обед и ужин. Но, то ли потому, что чем чаще повторяешь какую-то мантру, тем меньше обращаешь внимания на то, что она действительно означает, то ли и вправду где-то недоглядели и понадеялись на авось. Или просто так выпали кости на игральных кубиках, или кто-то посторонний проболтался кому-то о чём-то. Или, возможно, некто шибко наблюдательный за разбросанными кусочками головоломки стал угадывать общую картину.

Всё это уже не имело никакого значения в тот момент, когда они возвращались с последней, как им хотелось надеяться, закупки перед дорогой. К Попу в последние разы они соватьсяуже не рисковали, специально выбрали торговца подальше. Надеялись, что так привлекут меньше внимания.

Как выяснилось, напрасно.

Их ждали сразу за поворотом, километрах в пяти от деревни, где они только что затарились. Это могло значить только одно – ждали целенаправленно.

Именно их.

Точно знали, какой дорогой они поехали.

Всё это Андрей сообразил буквально за пару секунд, пока разглядывал через лобовое стекло резко остановившегося джипа два вездехода, почти полностью загородивших дорогу в тридцати метрах перед ними. Сразу вспомнились нервный тик в левом глазу торговца и его холодная, мокрая от пота рука, которую он протянул на прощание.

«Вот сука!»

Вездеходы стояли на обочинах, оставляя между собой ровно столько расстояния, чтобы между ними могла пройти машина. Такая, как их джип. А вот идущий следом за ними грузовик в эту щель уже бы не протиснулся.

– Кто это, шеф? – голос Николая, сидевшего за рулём, стал хриплым от волнения.

Андрей покосился в его сторону – пальцы, стискивающие руль, побелели от напряжения.

– Спокойнее, Коля. Если бы нас хотели грохнуть, уже начали бы стрелять. Судя по машинам, это не федералы и не «Транснефть»…

Его левое ухо обдало лёгким дыханием, и голос Лёши с заднего сиденья прошептал:

– Будет драка.

Просто, без эмоций. Как наблюдение за погодой. Мол, видишь тучу? Значит, без дождя не обойдётся.

Смирнов коротко согласно кивнул. Из вездеходов на дорогу меж тем выходили люди. Многовато для них.

С правой стороны ему тоже шепнули на ухо.

– Андрей, оружие мне дай.

И снова без особых эмоций, как будто зонтик попросила.

Катя в этот раз поехала с ними совершенно случайно. Просто все были настолько заняты подготовкой, что свободных людей не осталось, а ехать, имея в качестве прикрытия только троих было слишком рисковано. Даже с ней их набралось всего шестеро – четыре человека в джипе и двое в грузовике. Меньше, чем в тот день, когда в тайгу рухнул борт NP412. А ведь тогда были почти благославенные, безопасные времена.

Скрепя сердце, он взял её с собой, только велел сидеть в машине и не высовываться, чтобы не привлекать лишнего внимания. Было в ней всё-таки что-то такое, что позволяло без труда определить, что она не здешняя. Комплект оружия для неё тоже взяли, но лежал он на заднем сидении по другую сторону от Лёши, под его присмотром.

Однако в сложившихся обстоятельствах…

Смирнов снова коротко кивнул в ответ на её просьбу и покосился на Лёшу через плечо:

– Давай.

Пока за его спиной шла деловитая возня, щёлкали пряжки, за ними защёлки магазинов, а потом – дважды, на разные голоса – характерные звуки взводимых затворов, Андрей продолжал разглядывать людей перед ними.

Местные.

Явно бандиты.

Но чьи?

И тут же получил ответ на свой немой вопрос.

Последним наружу из вездехода выбрался человек, которого он узнал бы на любом расстоянии, хотя с самым большим удовольствием Андрей увидел бы эту физиономию сквозь оптику прицела.

«Чёрт, и почему мы в этот раз не взяли машину с пулемётом? Знаю, знаю. Не хотели привлекать внимание».

Человек не спеша, немного вальяжно прошёл вперёд, облокотился на крыло вездехода, вынул из кармана пачку и вытряхнул из неё сигарету. Закурил, приложил руку козырьком ко лбу и посмотрел в их сторону. Потом приветливо помахал этой же рукой, как будто разглядел добрых знакомых.

Игорь Волков по прозвищу Гоша Волк.

«Ах, ты погань…».

– Эй! – долетел до них с той стороны крик, и Гоша снова помахал рукой. – Это ты, Смирнов? Давно не виделись!

«И ещё сто лет бы…».

Он взялся за дверную ручку.

– Ты куда, шеф? – встревожился Николай.

– Наружу. Эта тварь со мной поговорить хочет.

– А если в лесу рядом кто-нибудь засел?

– Может, засел. А может – не успел. Сиди на месте, пригнись, и мотор не глуши. Понял меня? – Андрей щёлкнул кнопкой рации. – Грузовой, слышишь меня? Ногу с педали газа не снимать, если какая буча начнётся, сразу врубаешь заднюю и сваливаешь отсюда ко всем чертям. Ясно? В драку не ввязываться, уносить ноги.

– А ты, шеф?

– Неважно. Только если всё пойдёт плохо, не забудьте потом к поганцу наведаться, у которого мы только что затарились. Мне насрать, какая у него трудная жизнь, и почему он нас сдал. Просто пристрелите его без распросов и соплей. Все всё поняли?

– Я с тобой, – Лёша по-прежнему говорил будничным, обыденным голосом, как будто они за пивом собрались.

– Я тоже, – подтвердил из-за спины Катин голос.

Он крутнул головой раздражённо, но спорить не стал.

– Чёрт с вами. Только сильно не высовывайтесь. Просто прикройте.

Он толкнул дверь, но на землю не спустился. Встал на подножку, опёрся правой рукой на дверцу, а левой – на крышу джипа. Задние дверцы за его спиной тоже синхронно распахнулись, но он на них уже не оглядывался. Всё его внимание теперь было сосредоточено на группе людей впереди.

– Здорово, Волк! Чего хотел? Просто поздороваться?

Гоша развёл руками.

– И это тоже. Но вообще-то я с тобой перетереть хотел кое-что. Не хочешь подойти потолковать?

– Нет, Гоша, не хочу. Мне и здесь тебя неплохо слышно. Может, лучше ты к нам?

– Тоже, наверное, не стоит. Слишком мы с тобой во взглядах на жизнь расходимся.

– Ну, так давай не будем тянуть кота за хвост. Кричи, что хотел спросить, да я поеду. У меня ещё дел полно.

– Я вот как раз про твои дела хотел спросить. Говорят, ты последнее время на широкую ногу жить начал.

– В смысле?

– Покупаешь много всего, деньгами соришь налево и направо.

– А ты что, из налоговой? Или тебя просто зависть берёт, что я много могу себе позволить?

Волков великодушно отмахнулся от него:

– Какая зависть, о чём ты! Уж поверь, я побольше твоего могу потратить, если захочу. Не о том речь.

– Так в чём дело-то? Говори уже, пока мы оба глотки не сорвали.

– Дело такое, Смирнов что ты, похоже, единственный во всей округе, кто стал так рано к зиме готовиться. Все нормальные люди этим в августе занимаются, на крайняк – в июле начинают, а ты аж с мая месяца стал всё в магазинах под гребёнку сметать. Что такое? У тебя свой особый прогноз погоды, что зима в этом году в сентябре начнётся? Или что?

– Да кому какое дело, Гоша? – Андрей как бы невзначай опустил правую руку вниз, отщёлкнул вниз предохранитель на автомате, висящем под рукой на трёхточечном ремне. – Может, я на бархатный сезон отдохнуть на югах собрался, вот и суечусь заранее.

Гоша в ответ покивал, но потом развёл руками.

– Может быть и так. Но только сдаётся мне, что врёшь ты, Смирнов. Я так чувствую, что дело в том самолётике, который в конце мая к нам в тайгу принесло.

– Каком самолётике?

– Том самом, который вояки потом с болотом смешали. Слушай, Смирнов, давай прекратим эти танцы-жманцы, а? Мы же с тобой не дураки, взрослые люди давно. Что б ты мне сейчас не пел, я прекрасно знаю, что людей с того самолёта именно ты подобрал, потому и начал метаться, как ошпаренный, по всем окрестным магазинам. И тот мужик, который раненых иностранцев в Екатериновку привёз, очень уж по описанию на тебя похож. Прям вылитый. Так что кончай ездить мне по ушам, давай поговорим о деле.

«Это всего лишь вопрос времени» – вспомнил он свой разговор с Серёгой.

«Ну вот, значит, время и настало».

– Чего молчишь, Смирнов? Думаешь, чего бы ещё соврать? Не надо, я ж тебя уже насквозь просветил, как рентгеном. Давай лучше договоримся. Этих иностранцев люди важные ищут. Очень важные, таким грех отказать. Отдай мне свою находку, я её передам, куда следует. А ты не при делах, о тебе никто и не узнает даже.

– Интересное предложение, – Андрей заметил, что Волк как бы невзначай прихлопнул ладонью по капоту вездехода, после чего позади обеих его машин завихрились едва заметные дымки выхлопа от заведённых дигателей, и часть Гошиных бандитов потянулась поближе к распахнутым дверцам автомобилей, чтобы в случае чего быстро на них запрыгнуть. – Но только я до сих пор не понимаю, о чём речь. Ничего я не находил, а самое главное, мне твой интерес во всех этих поисках непонятен. Тебе-то что со всей этой суеты?

Говоря это, он завёл за спину сжатый кулак: «Приготовиться!».

– Уважение, Смирнов, уважение. – Гоша отшвырнул в сторону окурок, лениво поводил из стороны в сторону плечами, разминая их, и между делом расстегнул клапан на плечевой кобуре под курткой. – Уважение хороших людей плюс то, что они какое-то время не будут совать нос в мои дела. И ещё ты мне заплатишь.

– Я? С какого перепуга?

– За то, чтобы я тебя не упоминал. И как компенсацию за твоё скотское поведение. За то, что ты добро в тайге нашёл и прикарманил, не поделившись. А жадным быть нехорошо.

– Что-то я не припомню, Волк, чтобы у тебя были убедительные козыри, когда ты последний раз пытался меня на бабки выставить, а? Убей, но не пойму, что с той поры изменилось.

– Хамишь, Смирнов. Хамишь и забываешься. Всё течёт, всё меняется. Ладно, подумай последний раз. Хорошенько подумай. Если что, я ведь тебя найду, гнездо это твоё, где ты отсиживаешься. И уж тогда я там выгребу всё, без разбору. Иностранцев, людишек твоих, барахлишко. Всё, подчистую. Ну так что? Может, всё-таки договоримся?

«Чтоб тебя, мудака…», – только и успел подумать Андрей.

Гоша вдруг посмотрел вбок от него и резко выбросил вперёд правую ладонь, как будто хотел проткнуть воздух перед собой. Тут же у Смирнова за спиной загрохотало, очередь веером посекла лес по правую руку от него примерно на уровне пояса взрослого человека. Там кто-то завопил, и наружу, ломая ветки, мешком выпало тело, неловко завалилось набок, вывернув шею под неживым углом. Но кто-то продолжал верещать в кустах у самой дороги, и на этот звук оттуда же, из-за спины Андрея, полетел небольшой округлый предмет.

По другую сторону от джипа тоже часто затрещали одиночные выстрелы и среди бандитов, кучковавшихся впереди, началась суматоха. Часть кинулась врассыпную с открытого места, пытаясь укрыться в траве и кустах вдоль дороги, другие метнулись внутрь вездеходов или за них, прячась от пуль. Двое или трое бросились прикрыть Волка, один немедленно словил пулю и полетел по инерции вперёд, впечатался лбом в крыло джипа, после чего вяло сполз вниз. Гоша Волков, скорчившись и прикрывая голову руками, попытался заскочить внутрь машины, но она неловко дёрнулась назад и дверца захлопнулась прямо перед его носом.

В кустах справа от Смирнова, куда только что улетела граната, звучно хлопнуло и из леса наружу выбросило дым, труху и мелкие обломки веток. Невидимый раненый, оравший там перед этим, замолк. Андрея толкнуло в бок волной тёплого воздуха, но он даже не оглянулся. Оперев цевьё автомата на распахнутую переднюю дверцу, он короткими очередями молотил фигурки, мечущиеся возле машин впереди. Чуть ниже и правее от него застучал одиночными третий автомат. Катя, успевшая сменить магазин, теперь опустилась на одно колено и, прикрываясь распахнутой задней дверцей, как в тире, расстреливала бандитов.

Когда затвор его автомата вернулся впустую, без выстрела и Андрей понял, что магазин опустел, он первым делом коротко обернулся. Грузовик уже успел укатить задним ходом метров на семьдесят и теперь круто выворачивал поперёк дороги, готовясь развернуться.

Пора.

– Давай, давай! Сваливаем! – он плюхнулся на переднее сиденье, одновременно выдёргивая из автомата пустой магазин. Николай, пригнувшийся за рулём, рванул рычаг передачи.

– Шевелитесь!

Справа на заднее сиденье запрыгнула Катя, захлопнула за собой дверцу.

– Лёша, твою мать, пошли! – водитель уже готовился выжать педаль газа.

С левой стороны джипа Лёша выстрелил ещё два раза и метнулся от обочины к машине. Одновременно с этим кто-то из бандитов, скатившийся невредимым с дороги, выпустил по ним очередь. Пули врезались в лобовое стекло с левой стороны, продырявили стойку, крышу, снесли боковое зеркало и изрешетили распахнутую заднюю дверцу. Внутрь джипа полетело стеклянное крошево, а Лёша отшатнулся обратно, охнул, его крутнуло вокруг своей оси и он, как будто споткнувшись, кувыркнулся в траву возле обочины.

– А-а-а! – Николай вдавил педаль в пол, и машина покатилась назад.

– Стоять! – Андрей ухватился за руль, но джип успел отъехать метров на тридцать – сорок, прежде чем остановился.

Смирнов распахнул дверцу.

– Разворачивайся! Живо! И прикрывай нас!

Он выскочил наружу, рванул назад рукоять затвора. Тот клацнул, досылая в ствол патрон из нового магазина.

– Андрей, пригнись! – Катя выкатилась из машины за ним следом. Над головами вжикали металлические пчёлы, некоторые впивались в дорогу, выбивая из неё облачка пыли или с визгом рикошетили в сторону. Впереди из травы у обочины поднялся Лёша и, согнувшись, попытался бежать к ним, припадая на одну ногу. Автомата в руках у него не было.

Они пробежали несколько шагов ему навстречу и вынужденно залегли по разным сторонам от дороги, открыли огонь, прикрывая отход. Впереди один из вездеходов пришёл в движение, покатился в их сторону, набирая скорость. Второй тоже тронулся, но как-то неровно и неуверенно, как будто у него было пробито колесо или повреждена подвеска. Немногочисленные уцелевшие бандиты попытались двинуться следом, но первый же выпрямившийся во весь рост получил две пули в грудь и остальные снова повалились носом в траву.

Лёша успел неловко пробежать метров десять, когда его что-то ударило в спину, и он нырнул вниз, с опозданием выставляя перед собой руку. Ударился о землю, завозился, пытаясь встать, оперся на локоть. Коротко глянул на Андрея, потом оглянулся на догоняющий его вездеход, снова посмотрел на Смирнова, махнул рукой: «Уходите!». Перекатился на спину, выхватил из крепления на груди гранату, выдернул чеку и коротким движением, как будто запускал «блинчиком» камень по поверхности воды, метнул её навстречу приближающейся машине. Её водитель, поздно заметивший опасность, рванул руль в сторону, пытаясь увернуться, но граната взорвалась почти точно под правым задним колесом. Вездеход подбросило, из него в разные стороны полетели осколки уцелевших до этого стёкол, колесо сорвало со ступицы, и оно отскочило в сторону, рассыпая лохмотья резины. Лишившись опоры, машина осела и, продолжая двигаться по инерции, завалилась на правый борт.

Второй джип бандитов затормозил за ней, из него выскочили несколько человек и сразу открыли огонь. Лёша сделал новую попытку подняться, смог привстать на четвереньки – Андрей уже напружинился, чтобы рвануться ему навстречу – но тут из-за завалившегося на бок вездехода выскочил Гоша Волк и несколько раз выстрелил из пистолета Лёше в спину. Лёшины руки и колени подломились, и он снова рухнул ничком. Волк, пригнувшись и матерясь, зигзагами побежал к лежавшему. Бандиты прикрывали его огнём, стреляя пусть неприцельно, но плотно. Смирнов, перекатываясь в попытке увернуться от щёлкающих по земле вокруг него пуль, пробовал подстрелить Гошу, но всё время промахивался.

Ещё раз. Ещё.

Снова мимо.

Вдруг его глаза встретились с глазами Лёши. Тот смотрел прямо на него и, поняв, что Андрей увидел его тоже, коротко и отрицательно покачал головой. А потом резко выдернул из-под себя руку.

Через пару секунд Гоша Волк, виляющий, как заяц, добежал до лежащего ничком на дороге человека, ухватил его за плечевую лямку разгрузочного жилета и рванул на себя. Тот подался подозрительно легко, как будто хотел оказаться с ним лицом к лицу, его правая рука откинулась в сторону, и из неё на дорогу выпало несколько маленьких металлических предметов. Гоша посмотрел человеку в лицо и удивился. Тот спокойно глядел ему прямо в глаза и улыбался губами, вымазанными кровью и пыльными катышками.

Волк в недоумении перевёл взгляд на грудь человека и в ужасе отпрянул, попытался отскочить, убежать, спрятаться. Но не успел.

Лёшина грудь взорвалась Гоше Волку прямо в лицо.

В том месте, где они были, дорога превратилась в пыльное облако.

Андрей замер на долю секунды, а потом вскочил на ноги и, зажав спусковой крючок, выпустил в клубящийся дым остаток магазина. Кто-то ухватил его за лямку жилета и потащил назад, женский голос кричал почти в самое ухо:

– Пошли, пошли! Не стой!

Не оглядываясь и не узнавая этого голоса, он подчинился, попятился спиной вперёд, механическим движением выбросил опустевший магазин, потянулся за новым. Рука наткнулась на округлую твёрдую тушку гранаты. Он сорвал её с крепления, выдернул чеку и отчаянным движением, в которое вложил всю злость, боль и горечь, швырнул гранату вперёд, за дым и пыль.

Потом повернулся и побежал.

Его тащила за собой коротко стриженая женщина. Она показалась ему смутно знакомой, как и водитель джипа, стоявшего кормой к ним на дороге. Этот человек кричал им: «Быстрей, быстрей! Уходим!» – и стрелял из автомата короткими очередями куда-то им за спину. Потом Андрей каким-то образом оказался на переднем пассажирском сидении автомобиля, который почти сразу взревел мотором и сорвался с места. За его спиной кто-то выпустил несколько автоматных очередей в открытое окно, одновременно матерясь женским голосом.

Голос был очень, очень знакомый.

Впрочем, через несколько минут он его вспомнил.

Всё вспомнил.

Абсолютно всё.

***

Разъехались в тот же день.

Когда они вернулись в лагерь, Смирнов собрал всех ответственных и сказал просто:

– Уходим сегодня. Всё. Больше ждать нельзя.

И рассказал о случившемся.

Его выслушали молча, и так же молча кивнули – да. Каждый следующий день, любая новая вылазка могла закончиться фатально.

Для всех.

Ну что ж, сегодня – так сегодня. Этот день ничем не лучше и не хуже остальных. Слава богу, что ночи уже настолько светлые, что до наступления темноты каждая колонна сможет убраться на несколько десятков километров от лагеря и от других, постепенно растягивая покрывало нависшей над ними угрозы до достаточно тонкого, приемлимого состояния.

Оставшиеся несколько часов уже не готовились – просто лихорадочно упаковывались. Может, это и вышло к лучшему. Ни у кого не нашлось достаточно времени, чтобы задумываться, расстраиваться, лить слёзы на плече другого перед расставанием. В принципе, по живому распадалась только одна семья, но Рустам, его жена Гузель и их младшие дочери уже успели заранее проститься со своей ненаглядной Айсылу в тесном семейном кругу, вдали от посторонних взглядов. Так что даже для них это было скорее благом. Долгие проводы – лишние слёзы.

Спешка пошла на пользу и Марине. Как ни хотелось ей пустить слезу при расставании со своей помощницей, но всё время ушло на самые важные последние наставления и окончательное распределение оставшихся запасов медикаментов. Так что на прощание осталось только несколько секунд, чтобы крепко обняться и пожелать друг другу удачи.

Потом они несколько минут стояли друг напротив друга на той самой поляне, на которую целую вечность назад высадили с грузовиков только что спасённых из трясины пассажиров рейса NP412. Три группы, образовавшие очень непропорциональный треугольник.

Примерно равные по численности команды Сергея Новикова и Рустама, отправлявшиеся по ложным маршрутам.

И огромная толпа пассажиров, перед которой в ряд стояла крохотная группа местных, кто решил пойти с ними до конца. Девять человек, включая самого Андрея и Асю. Ну, и Катя, естественно. Итого – десять.

Они стояли и смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Да, наверное, это никому и не нужно было. Потом просто шагнули в центр импровизированного треугольника и обменялись рукопожатиями. Все со всеми, по очереди. Над головами шелестело тихо:

– Удачи… Счастливо вам… Всё будет хорошо… Удачи… удачи… удачи.

Потом помахали тем немногим, кто оставался в лагере – в основном женщинам и подросткам, которые должны были не столько его охранять, сколько присматривать за сворой разнокалиберных собак. Те, предчувствуя надвигающиеся перемены, крутились поодаль и никак не могли решить, что сейчас уместней – вилять хвостом или тоскливо поскуливать? Врождённая собачья вера в лучшее убеждала, что хвост надёжнее. Повод повыть всегда найдётся.

Потом синхронно всхрапнули, загудели двигатели. В воздух над поляной толчками полетели облачка сизого выхлопа. Одна за другой разномастные машины выстроились в колонны и разъехались прочь.

Оставшиеся люди некоторое время стояли, вслушиваясь в звуки, почти сразу потонувшие в ватной вязкости тайги. Потом повернулись и ушли в лагерь. Следом за ними потянулись собаки. Потом, когда ветер почти очистил воздух от остатков выхлопных газов, на поляну вернулись комары и обычное безмятежное спокойствие.

Из-за одной из росших на её краю могучих сосен вышла довольно крупная кошка. Она ловко запрыгнула на торчащий из земли пенёк и устроилась там, обложив себя по низу кольцом пушистого хвоста. И долго-долго так сидела.

То ли провожала тех, кто уехал, то ли ждала кого-то, кто почему-то так и не вернулся.

 

Глава 35

– Чёрт, как же меня это всё уже достало! – шеф службы охраны «Транснефти» Юрий Кузнецов зло и раздражённо швырнул вилку на стол.

Вилка стукнулась о скатерть, оставив на ней жирное пятно, в разные стороны полетели прилипшие мелкие остатки пищи и брызги. В довершение всего она подпрыгнула и сбила стоявшую рядом рюмку. Та покатилась по столу, оставляя за собой тёмный влажный след.

Всё та же пышногрудая пергидрольная официантка метнулась было к ним, чтобы поправить сервировку, но Кузнецов остановил её нетерпеливым жестом.

Михайлов пожал плечами и сам налил себе из графина. Его всё достало ещё больше, но он-то держал себя в руках. Только отказался от своего личного моратория на крепкие спиртные напитки. Не напивался, конечно, но пара-другая рюмок вряд ли могла сильно подорвать его командный авторитет или затуманить рассудок. А вот примириться с окружающей действительностью немного помогала.

– Ненавижу, когда так происходит, – продолжал ругаться Кузнецов. – Вот какого, спрашивается, лешего этот дебил Волк полез что-то там выяснять? Какого хрена?

Александр пожал плечами, выпил и закусил. Его мало печалила весть о смерти Игоря Волкова в какой-то стычке на дороге. Что, как, зачем, почему – ни на один из этих вопросов об обстоятельствах случившегося у него всё равно не было внятного ответа. Вылет на место ничего не дал. Обычное стрельбище – гильзы, осколки, пятна крови, остов сгоревшей машины, лежащей на боку. Ничего интересного, одним словом. Для него, по крайней мере.

Что же касается Гоши Волка, то поводов сожалеть о его гибели у подполковника вообще не было. Ни одного. Сдох – и хорошо. Слишком уж омерзительно Михайлов себя чувствовал, вспоминая о тех посиделках в одной компании с ним. Пусть лучше так, чем встречаться с ним ещё раз или, не дай бог, быть ему хоть чем-то обязанным.

У шефа охраны «Транснефти» было на этот счёт своё мнение.

– Вот в этом, подполковник, и состоит главная трудность оперативной работы. Что здесь, что раньше, когда я в ментуре вкалывал. Каждому дураку ведь свои мозги не вставишь. Они же все со своим гонором, сукины дети, каждый суслик в поле – агроном. В конце концов, хрен с ним, с Гошей. Пришили его – невелика потеря. Сейчас на его место новый конкурс начнётся, так что его подручные и остальные шайки, которые со стороны, сами себя в крови потопят, прежде чем освободившуюся поляну поделят. Беда в том, что мы с тобой в это время ничего нового не выясним. Всё, на время драки за Гошино наследство этот ресурс для нас с тобой потерян. Но самое-то обидное, что кретин этот так важно щёки надувал последний раз, когда говорил, что есть у него важная информация, только проверить, мол, её надо. Чуть не лопнул от самодовольства. И что теперь? Что он там напроверял в итоге?

Кузнецов грохнул кулаком по столу, от чего всё стоящее и лежащее на нём коротко подпрыгнуло и синхронно звякнуло.

– Сучень безмозглый! Хоть бы слово сказал, что именно он нарыл и проверять собрался! А так разнесло его, дурака, на куски, а мы теперь сиди и гадай – было это что-то по делу или простая разборка?

Он налил себе водки и одним движением отправил содержимое рюмки в рот. Едва не поперхнулся – на глазах под припухшими красноватыми веками выступили слёзы.

– Ненавижу работать с идиотами.

«Никто не любит» – подумал про себя Михайлов. Однако ж, куда ты от этого денешься. Идиотов кругом толпы, волей-неволей приходится принимать их в расчёт.

Его самого гораздо больше текущей неопределённой ситуации беспокоило смутное чувство, что они опаздывают. Безвозвратно и необратимо. Что-то происходило. Нечто такое, что было напрямую связано с его заданием и что в ближайшие дни должно было кардинально изменить ситуацию.

Подполковника Михайлова не покидало чувство, что добыча начинает ускользать у него из-под пальцев. Незаметно и неизбежно. А он понятия не имел, как этому можно помешать.

***

Капитан подводной лодки S304 Королевского Норвежского Военно-морского флота Оле Юхансен испытывал глубокое недоумение относительно цели и смысла полученного задания. Два дня назад их подняли по тревоге и отправили в море с совершенно секретной миссией, как было заявлено в приказе. Более того, к приказу прилагался конверт, который полагалось вскрыть только после выхода в определённую точку. В конверте должны были содержаться описание задания, коды подтверждения, пароли и частоты для связи.

Сейчас он смотрел на листок, извлечённый из разорванного конверта, и пытался осознать смысл того, что было на нём напечатано.

«Скрытно проникнуть в зону арктического влияния России, в точках с указанными координатами отработать всплытие на перископную глубину, подъём перископа и обнаружение условных целей. Каждое всплытие подтверждать передачей сообщения на соответствующей частоте».

Тексты передаваемых сообщений.

Координаты точек.

Частоты. Коды.

Всё.

Всё?

«Зачем?».

Капитан Юхансен поскрёб указательным пальцем подбородок.

«Чего ради затеяна эта нелепая демонстрация?».

Он прекрасно понимал, что предложенное ему задание – это всего лишь верный способ привлечь к себе внимание русского Северного флота. Если не с первого раз, то уж со второго или третьего – точно.

«И что дальше?».

Каждому тюленю известно, что его субмарина класса «Ула» отнюдь не является боевым кораблём ударного стратегического назначения и вряд ли что-то сможет противопоставить русским, если те всерьёз заинтересуются их размахиванием флажками.

«Тогда что? Просто подразнить медведя и удрать? Интересно, кому это могло показаться забавным?».

Однако делать нечего. Приказ лежал перед ним, а приказы, как известно в любой армии мира, надо выполнять.

Капитан Юхансен пожал плечами и отправился на центральный пост отдавать необходимые распоряжения.

Он очень бы удивился, если бы узнал, что ещё три командира подводных лодок других стран НАТО испытывают сейчас схожие чувства, читая свои приказы.

***

Странное чувство подсказывало ему, что об увиденом надо кому-то сообщить. Не сказать, что происшедшее было чем-то из ряда вон выходящим, но на дне души инспектора рыбоохраны Константина Мосолова поселился мелкий гадливый червячок сомнения.

Что-то в этой истории не сходилось.

Казалось бы, ему какое дело?

Ну, остановил он в горловине Белого моря идущий с севера рыболовецкий траулер. Остановил с единственной целью – если найдётся на судне хоть один косяк, капитан должен будет раскошелиться на взятку. Да даже если ничего не найдётся, то всё равно должен! Инспектор Мосолов был твёрдо уверен, что раз уж судьба дала ему униформу с погонами и власть карать и миловать в определённой сфере человеческой деятельности, то хотя бы минимальное подношение, знак внимания ему положен. Просто так, по умолчанию.

Конечно, любой мелкий чиновник его уровня всегда надеялся на свой, «тот самый», великий шанс. Ему, инспектору рыбоохраны, на всё, связанное собственно с рыбной ловлей, было глубоко наплевать. Ценные, охраняемые породы рыбы, разрешённые сроки их вылова, положенные квоты и прочая канитель – всё это бытовуха и банальщина. За каждое нарушение уже давно была назначена соответствующая цена, негласный прейскурант, соблюдение которого обеспечивало необходимый уровень невнимания или забывчивости со стороны инспектора. Костю Мосолова гораздо больше интересовало то, ради чего начинающие инспектора терпят годы скуки, рутины и жалких подачек на внутренних водоёмах, подмазывают начальников и грызуться за место на карьерной лестнице, добиваясь доступа к работе на океанских промысловых путях.

Контрабанда.

Как бы ни старались официальные власти с обеих сторон замкнуть на замок границу России с западным миром, природа не терпела пустоты. Как, впрочем, всегда за время человеческой истории. Если уж на территории, окружённые сплошной стеной, исхитрялись в своё время прорывать подземные туннели, перекидывать подвесные мосты, забрасывать грузы на воздушных шарах, парашютах, специально обученных или подготовленных животных, то что говорить о стране, имеющей колоссальную открытую границу по океану? Это было просто неизбежно.

На всём протяжении от зоны интенсивного берегового контроля до границ сплошных полей арктических льдов происходили тайные встречи. И если европейцы ещё как-то старались пресечь нелегальную торговлю, то российские власти смотрели на это сквозь пальцы. Нет, на словах борьба, конечно, шла беспощадная. Периодически кого-то ловили, со стрельбой, наручниками и рапортами перед телекамерами. Иногда даже показательно вязали и судили какого-нибудь чиновника, попустительствовавшего контрабанде, а то и состоявшего в сговоре с преступниками. Громко судили, клеймили позором, а потом внимание общества отвлекалось на что-нибудь более значимое и ужасный злодей, которого до этого по сумме его преступлений следовало повесить на фонарном столбе посреди города, тихонько получал условный срок или выходил спустя полгода отсидки по амнистии или условно-досрочному освобождению. На деле же все ответственные люди в правоохранительных органах понимали, что только благодаря контрабанде они могут получать столь значимые для них, милые сердцу игрушки и ништяки, произведённые бездушными экономиками разлагающегося общества потребления.

Вот этого-то и ждал в глубине сердца инспектор Мосолов, каждый раз, когда поднимался с проверкой на судно. Коробок или ящиков с запретным, недоступным товаром, за который ему светило вознаграждение на порядок больше обычной взятки. Ну, и что-нибудь из груза. Пусть по мелочи, но что-то такое, чего ни в одном магазине не сыщещь, за что можно купить новое место по службе, почёт, уважение или подобострастное обожание со стороны почти любой знакомой ему женщины.

А рыба… Что рыба? Он что, рыбы никогда не видел?

Однако в этот раз всё прошло скучно. Как то даже слишком скучно. Морозильные камеры траулера были заполнены едва наполовину, ничего неучтённого или запретного не борту не оказалось, капитан оказался поразительно равнодушен к проверке и даже пропустил мимо ушей предложение Мосолова немного «смазать» их сотрудничество, чтобы дальнейший путь прошёл без происшествий. Не отказался, а именно что не обратил никакого внимания – в одно ухо влетело, из другого вылетело. Инспектор слегка раздражился, но поделать ничего не смог. Придраться всё равно было не к чему.

И лишь потом, когда траулер на его глазах уходил вглубь Белого моря, оставляя за собой след из запаха горелой солярки и тонких масляных пятен на воде, Константин Мосолов ощутил то самое беспокойство.

Что-то было неестественным во всей этой истории.

За каким чёртом траулер шёл разгружаться в Архангельск, если до Мурманска было ближе? Почему он шёл с полупустыми трюмами? Ведь ни поломок, ни повреждений, ни других причин прервать промысел у капитана и экипажа не было. Так какого лешего они идут в такую даль, имея на борту груз, которого едва хватит, чтобы окупить сжигаемое топливо? Что именно он пропустил?

Спустя ещё какое-то время ему стало казаться, что всё это вообще выходит за рамки его понимания и на кону стоит нечто большее, значительно большее, чем рыба, контрабанда или деньги. Из дальнего, самого потаённого уголка души инспектора выползло нечто больное, чахлое и почти издохшее. То, что когда-то было его совестью. Этот полуживой призрак оседлал червяка сомнения и теперь слонялся в потёмках, стуча в сознание Константина Мосолова и настоятельно требуя, чтобы он сообщил куда-то о возникших у него сомнениях. Потому что всё это может быть очень и очень важно. Не лично для инспектора Мосолова, а для такой крайне эфемерной, произвольно понимаемой и легко подгоняемой под текущие нужды субстанции, как государственная безопасность.

***

Унтер-офицер Курт Штресснер честно пытался уснуть или хотя бы задремать, чтобы скоротать перелёт к месту проведения учений. Летать он не очень любил, а вот старому солдатскому правилу, что нужно спать всегда, когда есть такая возможность, старался следовать неукоснительно. Однако сидевший рядом с ним штабс-ефрейтор Реймер разбил все его надежды.

– Слушай, Курт, как думаешь, что это будут за учения? – спросил он уже в неизвестно который раз.

Штресснер покачал головой. Можно было бы послать этого чернявого баварца к лешему и велеть ему заткнуться, но флегматичный характер Курта не позволял поступить так с товарищем по оружию, пусть даже и с зелёным новичком.

– Без понятия, Мик.

Штабс-ефрейтора звали Михаэль, но для краткости все пользовались сокращением, заимствованным из английского. Поняв, что такой краткий ответ вряд ли подействует и Реймер не отвяжется, Курт счёл нужным развить свою мысль.

– Мы почти никогда не знаем заранее деталей операции. Всё выясняется, когда прибываем на место. Там объявляют сценарий, мы отрабатываем то, что умеем, потом во имя будущего сотрудничества напиваемся с товарищами по оружию из других стран. Затем летим домой. На моей памяти все совместные учения спецназов проходят примерно так.

Штабс-ефрейтор важно кивнул, как будто действительно понимал, о чём идёт речь.

– Ага. А где, по-твоему, всё это будет происходить?

Унтер-офицер пожал плечами.

– Судя по солнцу, мы летим куда-то на северо-восток. Экипировку нам выдали лесную, так что вряд ли это будет очень близко к северу. На норвежский Финмарк я бы не ставил, в тамошней тундре обычно одеваются по-другому. Будем где-то южнее, в тайге.

– Но где?

– Да какая разница? Шла бы речь о тропиках или экваторе, тогда я бы переживал на твоём месте.

– Почему?

– Потому что там в каждом регионе свои условия, своя зараза и свои местные гады. Ну, лихорадки разные, набор ядовитых пауков, змей, хищников и прочих гадостей. А север – это практически курорт. Всё своё, знакомое, одинаковое почти везде.

Штабс-ефрейтор Реймер слегка побледнел при упоминании пауков, змей и прочих гадостей и на какое-то время замолчал. Штресснер подумал было, что вздремнуть всё-таки удастся, но тут его снова толкнули в бок.

– Слушай, Курт, а что ты скажешь про снаряжение?

Унтер-офицер открыл глаза и посмотрел на Реймера немного хмуро.

– А что не так со снаряжением?

– Ну, по нему тоже можно судить о том, что нам предстоит, верно?

– Ну… да! В самых общих чертах.

– Тогда как ты думаешь, зачем нам столько огнемётов и дымовых шашек?

Курт задумался на полминуты. Собственно, в самих по себе дымовых шашках или огнемётах не было ничего необычного – мало ли какой сценарий заготовили организаторы учений. Выкуривание террористов из подземных убежищ или работа в условиях пожара на нефтеперерабатывающем заводе. Вариантов масса. Но да, количество загруженого немного удивляло. Такое ощущение, что огнемётом планировали вооружить каждого второго бойца, если только на месте их не ждали действительно крупномасштабные войсковые учения, и всё это добро предназначалось совсем не им.

– Честно говоря, понятия не имею, Мик. И тебе советую не забивать голову вопросами. Прилетим на место – тебе всё скажут. Так что уймись и перестань уже меня доставать.

Реймер немного надулся, но всё-таки замолчал. Однако своё грязное дело он сделать уже успел, и поспать унтер-офицеру Штресснеру так и не удалось. Через каких-то пятнадцать минут самолёт стал заходить на посадку.

***

Шедшая впереди Катя подняла кулак, и Андрей послушно замер на месте. Затем она оглянулась, указала двумя пальцами себе на глаза, а потом по ходу движения. И следующим знаком обозначила, что впереди в лесу просвет.

На второй день пути они вышли за пределы своей привычной, проверенной территории. Совсем. Даже за границу той области, о которой к ним приходили какие-то слухи и куда пусть изредка, хоть раз в году, но заносили дела. Теперь у них были только карты, но то, что происходилов этой местности в действительности – загадка. Даже к местному интранету они не могли подключиться. Приходилось идти на ощупь, отправляя вперёд небольшие группы на разведку. Это здорово замедлило темп, но лучше так, чем поспешить и споткнуться на самом пороге.

Был один неоспоримый плюс – они отошли в сторону от основных ниток нефтепроводов и теперь можно было не опасаться случайно угодить под объективы спутника или беспилотника. Вертолётов же они не слышали с самого утра. Все патрули остались кружить над тайгой где-то за их спинами.

Сейчас они проверяли развилку впереди. Точнее говоря, карта утверждала, что впереди есть развилка, пересечение узкого, закрытого сверху лесом просёлка, по которому они двигались, с какой-то довольно широкой дорогой районного значения. Смирнов и Катя отправились выяснить, не врёт ли карта и насколько на этой дороге интенсивное движение. Хватит ли им времени незаметно пересечь её или лучше дождаться вечера. Терять несколько часов не хотелось, хотя у них и был временной зазор в пару суток для прибытия в точку встречи. Так сообщили во время последнего сеанса связи: «Мы готовы будем начать по вашему сигналу». То есть они могли сами выбирать темп движения. Вот только затягивать не стоило. Плюс погода. Если на ближайшие три дня прогноз был вполне благоприятным, то дальше всё могло измениться.

«Да, погода – это наше всё. Полноправный участник операции, мать её!».

Мягко ступая, Андрей подошёл к Кате. Та указала ему вперёд – в десятке метров перед ними лес редел, и сквозь ветки просматривалось открытое пространство.

На разведку ходили обычно парами. Скудное число сопровождающих из числа «нефтянников» не оставляло слишком много вариантов для комбинирования их состава, тем более, что две пары были постоянными. Сварщик Витя ходил только с Олей Самохиной, а кроме Андрея никто не решался пойти с Катей. Оля с Витей, кстати, вызвались идти за границу одними из первых. Точнее, Ольга сказала, что пойдёт в любом случае.

«Ямы нужны везде. А мне без разницы, где их копать» – заявила она. Никто не удивился, что Виктор следом сказал что-то вроде того, что сварщики тоже нужны в любой стране, и уж он-то точно без работы не останется.

Ещё из любых комбинаций выпадала Ася, которая всегда оставалась в лагере. Прочие пять человек могли чередоваться, как их душе угодно.

Андрей и Катя двинулись вперёд в паре шагов друг от друга. Хоть с открытого места и не доносилось ни одного постороннего звука, расслабляться они не собирались.

Просвет в ветвях вывел их на край поляны. Видимо, это была какая-то старая вырубка неподалёку от интересующей их развилки. По крайней мере, с места, где они стояли, просматривался широко раскатанный проезд сквозь узкий рядок деревьев и кустарников, за которым виднелась сплошная стена леса уже на другой стороне дороги.

Дальний край поляны был весь изрыт следами и колеями от колёс. Уже старыми – прошло не меньше месяца, если судить по засохшей грязи. Сама поляна, вся заросшая ковром из невысоких кустиков черники, была забросана мусором – пластиковыми бутылями, канистрами из-под машинного масла, обрывками плёнки, грязными тряпками. Тут же валялись изношеные автомобильные покрышки—одна совсем старая и несколько относительно свежих. Им составляла компанию разорванная в клочья резиновая камера от колеса грузовика. По всей поляне, как следы от ожога, виднелись следы разлитых нефтепродуктов – отработанного масла, пролитой солярки или бензина. Сами жидкости уже впитались в землю или испарились, но оставили после себя отчётливые проплешины из пожелтевшей, побуревшей, умершей или погибающей прямо сейчас растительности. Небольшие округлые листочки черники под грязой масляной плёнкой скручивались в крохотные трубочки, стебли безжизненно сгибались к пропитанной нефтью земле, крохотные мёртвые завязи ягод, которым уже не суждено созреть, свисали со стебельков грязными почерневшими слезинками.

Смирнов смотрел на эту картину с привычным уже чувством горечи и гнева. Насколько он мог припомнить, за несколько лет работы в таком заведомо грязном бизнесе, как кража нефти, они в сумме засрали куда меньше земли, чем на этой поляне. Андрей всегда требовал от своих людей аккуратности – и не только потому, что любой разлив нефти служил уликой, указателем на их деятельность. Он постоянно держал в голове сам и всем подчинённым вдалбливал мысль, что земля, тайга, где они сейчас вынужденно работают, живут, прячутся – это часть их дома. Рано или поздно они надеялись вернуть себе право на полное владение этим домом, и гадить самому себе на крыльцо казалось идиотским занятием.

Возможно, это было бесконечно глупо – весь этот их бессмысленный, безнадёжный идеализм, все ничем не обоснованные надежды на счастливый исход, на лучшее будущее. Ничто в их собственном прошлом, никакой маломальски трезвый и непредвзятый взгляд на историю этой страны не давали им поводов для таких иллюзий. Однако именно такая непрактичная штука, как убеждения, позволяли им оставаться теми, кто они есть, и не краснеть, глядя на себя в зеркало по утрам.

Его плеча коснулись:

– О чём задумался, Андрей?

Он посмотрел на Катю, потом кивнул на поляну:

– Ненавижу такое скотство. Каждый раз, когда вижу, поражаюсь. Раз уж тебе надо сделать что-то такое, почему не устроить всё по-человечески? Вырыть одну яму, слить туда всё, свалить весь мусор? Зачем загаживать всё вокруг, максимально, везде, куда ты только можешь дотянуться?

Она кивнула.

– Это, Смирнов, одна из великих экзистенциальных загадок русской души. Засрать всё, что можешь, а потом сидеть и страдать, от чего вокруг всё так плохо. Пошли, обойдём этот срач, осмотрим перекрёсток и понаблюдаем за дорогой. Там, пока будем сидеть, можешь излить мне душу.

Они прошли по краю вырубки и выбрались к дороге. Точнее говоря, когда-то это действительно была дорога. Сейчас от асфальта, коряво положенного примерно десяток лет назад во время последнего ремонта, уже почти ничего не осталось. Этому Андрей тоже не переставал удивляться. Помниться, во времена его сопливого детства дороги выдерживали лет двадцать. Потом срок их службы только сокращался. К моменту, когда всё стало разваливаться, средний срок жизни свежеотремонтированной дороги редко превышал два года.

Как бы там ни было, не похоже, что этой дорогой пользовались часто. Они перебежали на ту сторону и проверили интересующий их просёлок. Тот оказался очень удачно завален упавшим деревом почти у самого выезда. Это означало, что по нему никто не ездил. Возможно, что ездить было некуда, и просёлок вёл в тупик, но набор Катиных карт за разное время показывал, что пунктир лесной дороги шёл в нужном направлении, нигде не прерываясь. А дерево – это хорошо. Они его оттащат за пару минут, проедут, а потом вернут на место. Никто даже не заподозрит, что здесь прошла колонна техники.

Но пока что надо было убедиться, что по большой дороге сейчас никто не ездит. То, что время от времени ей пользовались – факт, иначе откуда бы взялась помойка на старой вырубке. Вспомнив о загубленной чернике, Андрей снова ощутил укол гнева. Покосился на Катю, устроившуюся рядом с ним с биноклем в руках и поочерёдно просматривающую дорогу в обе стороны.

– Ну, а ты-то сама, что об этом думаешь?

Она опустила бинокль и посмотрела недоумённо. Он кивнул головой в сторону вырубки:

– Я про это.

Катя понимающе кивнула.

– Вон ты о чём. Не знаю, Андрей. Стараюсь ничего не думать. Так есть, я на это повлиять не в силах, так какой прок копаться в смыслах? У нас и так куча народу участвует в специальной Олимпиаде по размышлению «Что не так с моей Родиной?». Понимаешь иронию? Большинство достаточно умных людей последние лет пятнадцать всё занимались рассуждениями на тему «почему всё так плохо?» вместо того, чтобы задаваться вопросом «что я могу сделать, чтобы стало хорошо?».

Она усмехнулась и снова поднесла бинокль к глазам, но Смирнов решил не сдаваться:

– И всё-таки, что, по-твоему, не так? Почему люди позволяют себе вести себя по-свински?

На этот раз она не стала отрывать бинокль от глаз, а просто пожала плечами:

– Кто ж его знает. Я думаю, тут много всего намешано. Во-первых, очень большое пространство. Каждый может подумать: «Какая беда в том, что я засру эту небольшую полянку? Велика Россия, чистого места на меня ещё хватит. И на меня, и детям моим ещё останется». Хотя вряд ли такие уроды думают о детях. Во-вторых, принято считать, что самое важное – это текущая цель, то, на чём ты делаешь деньги. Пока была в цене нефть, всё остальное считалось мусором. Если становилось выгодно гнать из Сибири в Китай необработанный лес-кругляк, то по боку шёл весь сопутствующий ущерб. И так чего ни коснись – любого выгодного ресурса. Рыба, икра, руда – всё, что можно конвертировать в наживу. Заметь, Смирнов, это на самом деле большая разница – доход и нажива. Если ты находишь устойчивый источник дохода, то нормальный человек сделает всё, чтобы превратить его в постоянный, будет заботиться о нём, холить и лелеять. Идиот же возмёт ложку побольше и постарается максимально быстро выскрести источник до дна. Сожрёт как можно больше за один присест. К сожалению, из-за многих вещей в России последних десятилетий интересы наживы всегда шли впереди соображений дохода. Ну, и в-третьих – мне кажется, те, кто ведёт себя так, просто не думают. Не в смысле – «не думают о чём-то», а в самом прямом значении. «Не думают» с точки зрения мыслительного процесса, не имеют такой привычки.

– А так можно?

Катя умехнулась и покосилась на него.

– Ещё как! Более того, это очень удобный способ жизни. Позволяет не замечать очень многого.

Прекрасно понимая, что она права, Андрей, тем не менее, покачал головой.

– Чего ты головой крутишь? Уж наверняка ты за свою жизнь повидал достаточно народу, который не заподозришь в излишней задумчивости. Вот скажи мне, Смирнов, тебе когда-нибудь приходилось жить в настоящем гадюшнике? В каком-нибудь месте или районе, где каждый первый – алконавт, а каждый второй – наркоша? А? Мне вот как-то довелось.

– Ну-ка, ну-ка. Расскажи.

– Я тогда универ заканчивала, и как-то так получилось, что выперли меня с нормальной квартиры, которую я снимала. А у меня и со временем и с деньгами как раз было очень туго, и единственным вариантом оказался бывший рабочий район. Ну, знаешь, типа того, откуда работяги на демонстрации ещё против царя ходили. Только вот с той поры там нормальных рабочих уже давно не осталось, а жило одно полное, беспросветное и унылейшее днище. Зачем – они, наверное, и сами не знали. До сих пор не понимаю, за счёт чего они жили, но трезвых вечером почти никого не попадалось. Включая стариков, женщин и детей. Что, не веришь? Напрасно. Сама видела, как однажды молодая мамашка, лет двадцать с копейками, сидела на лавочке вместе с дочуркой. Милый ребёнок, годика четыре, может, пять, не больше. И по очереди сосали пиво из одной пластиковой бутылки. А потом рыгали, тоже по очереди. Чудное зрелище было, как сейчас помню. Я тогда ещё подумала: «Нахрена ж всё это нужно? Какую ценность имеют эти жизни? Обнести всё это забором и сжечь напалмом подчистую, до пепла, до сухого остатка. Чтобы генетического следа от всего этого мусора не осталось». Ну, это во мне тогда ещё юношеский максимализм играл.

Андрей сочувственно кивнул:

– Опасно было?

– О, первые несколько дней я памперс готова была надеть, так боялась со страха обделаться. Всё старалась домой засветло вернуться, пораньше, пока во дворе резать никого не начали. А то ведь у них как – сначала сидят, бухают, обнимаются, песни поют, а потом – раз! Драка. Выходишь утром, смотришь – тут лужа кровавая, там сопли чьи-то с зубами. Серъёзно говорю, чего ты ржёшь!

– Ладно, ладно. А что потом?

– А потом двое из них, видимо, набрались смелости и решили проверить, что это у них за новая деваха появилась.

– Ну и?

– Что «и»? Я тогда уже мастером спорта была, так что вышибла одному передние зубы, а второму сломала ключицу. После этого ко мне все резко потеряли интерес, а я как-то перестала их панически бояться. Понимаешь, выяснилось, что они там дохлые все, пропитые и прокуренные уже к двадцати годам. Мышц нет, кости хрупкие. Почти что зомби. Так что главное было следить, чтобы сзади никто втихую отвёртку в бок не воткнул, а в остальном… Я там себя чувствовала высшим хищником. Не знаю с чем сравнить даже. Как будто акула случайно заплыла в гнилую заводь. Мерзко, воняет, но никакой смертельно опасной фауны. Одни заразные микробы.

– И долго ты там пробыла?

– Недолго, месяцев пять. Рванула оттуда при первой же возможности. Но, знаешь, что самое интересное? Когда я с этими двумя хмырями разобралась, и стало ясно, что бояться мне их не следует, во мне вскоре проснулось любопытство. Я вдруг почувствовала себя исследователем, которого занесло в племя людоедов, и стала за ними целенаправленно наблюдать. Очень много интересного, кстати, узнала.

– Например?

– В основном о том, до каких пределов способно доходить человеческое скотство. Поверь, после этого опыта меня уже сложно стало чем-то удивить. Но кое-что я ещё поняла, наблюдая за ними, особенно за женскими особями. И это очень важно! Они понятия не имеют, что можно жить как-то иначе. Понимаешь? Для них абсолютно естественно, что любой мужчина вечером – это пьяная агрессивная скотина. Нормально, что в простом разговоре четыре слова из пяти – матерные. Они не видят в этом ничего плохого или ненормального. Это их обычная, привычная среда обитания. Другая жизнь им просто не известна. Ты бы видел реакцию тамошних женщин, когда я с ними иногда говорила. Вот знаешь, как собака реагирует на музыку. Когда слышит что-то красивое, пусть и не понимает, что это такое на самом деле. Просто сидит и слушает, а глаза такие одухотворённые делаются, что там, того и гляди, проблески мысли появятся. Так вот я думаю, что для них, для многих подобных им, даже для тех, кто на порядок выше стоит по социальному или интеллектуальному уровню – короче говоря, для очень и очень большой части населения, привычка не думать – это такая форма защитной реакции. Потому что если в нечеловеческих условиях начать задумываться – значит осознать всю невыносимую и безысходную мерзость окружающей тебя жизни, бессмысленность и бесперспективность собственного существования. А это верный путь на кладбище. Организм против такой перспективы будет протестовать на физиологическом уровне. Лучше уж так, когда не думаешь. День прожил – и ладно.

Смирнов снова покачал головой.

– Не верю. Не может такого быть. Наоборот, если ты начинаешь думать и понимаешь, что жизнь твоя – говно, то появляется стимул сделать что-то, изменить её как-то. Самому измениться, хотя бы.

– Э-э, Андрей, это ты идеализируешь человека. Процент людей, кто готов задуматься, если что-то идёт не так, не сильно велик. Тех, кто понимает, что надо что-то делать, чтобы изменить мир – ещё меньше. А уж те, кто и вправду что-то делают, а не просто ноют в кулак – совсем мало. В этой стране, с её богатым опытом искоренения непохожих на других, вообще всё плачевно. Не удивлюсь, если на сто тысяч человек наберётся два с половиной инвалида.

Смирнов промолчал в ответ. Аргументы кончились. Нет, потом, конечно же что-нибудь обязательно придёт в голову, какая-то запоздалая мысль. Но сейчас – увы. Пусто.

Катя почувствовала его расстройство, опустила бинокль, внимательно посмотрела на него своими камуфляжными, зелёно-карими глазами.

– Перестань, Андрей. Не грузись глобальными проблемами. Что есть – то есть. Я же не утверждаю, что права и нет никакой надежды. Может быть, если регулярно пороть таких раздолбаев по голой заднице, то они со временем перестанут гадить везде, где придётся. Вот тебе, кстати, четвёртая причина – мало пороли. В смысле, не привили кнутом нужные правила поведения. Тоже ведь до всех доходит по-разному. Нам с тобой достаточно объяснить, а кому-то – вбивать и вбивать, пока не закрепится в качестве условного рефлекса. Что поделаешь – разные уровни сознания. Не стоит по этому поводу сильно расстраиваться.

Он кивнул в ответ, прекрасно понимая, что она права. Ещё одна женщина, вслед за Мариной, сказала ему, что он слишком много думает о том, на что не в силах повлиять.

«Может быть и правда – хватит? Мало тебе своих забот? Под твоей ответственностью почти сотня человек, а ты переживаешь из-за черники, убитой машинным маслом. Как там говорила Марина? Пора бы уже научиться выставлять приоритеты в правильной последовательности».

Он глянул на часы. Прошло двадцать минут.

– Ну что, заметила чего-нибудь?

Она покачала головой, в последний раз осмотрела дорогу в оба конца.

– Нет, глухо, как на кладбище. Судя по следам, дня три никто не ездил.

– Тогда пошли. Пора двигаться дальше.

 

Глава 36

Полковник Нуралиев всегда очень точно умел определить, когда начальник Генштаба был в ярости. Это могло почти не проявляться внешне, но небольшие характерные признаки – лёгкая металлическая вибрация в тембре голоса, указательный палец, непроизвольно постукивающий по поверхности стола, как будто генерал армии Нефёдов передавал сообщение азбукой Морзе – всё это однозначно говорило, что он едва сдерживается.

– Давайте ещё раз, чтобы прояснить ситуацию. Группа Михайлова на месте так и не смогла найти пассажиров самолёта, верно?

Нуралиев и представитель госбезопасности кивнули почти одновременно. Они сидели на противоположных сторонах небольшого стола, образующего с рабочим местом начальника Генштаба излюбленную всеми планировщиками кабинетов букву «Т».

Гэбэшник на этот раз утратил своё обычное самодовольство и покровительственные интонации в голосе. Видимо, на самом верху не сильно радовались тому, как идут дела, и провал мог ощутимо аукнуться всем причастным.

Нефёдов с каким-то кровожадным блеском в глазах сверлил его глазами.

– Чем вы ему помогли со своей стороны? По вашей линии – внутренней безопасности?

– Местная служба охраны «Транснефти» оказывает им всестороннюю поддержку…

– Служба охраны «Транснефти» – это частная структура, собственная армия коммерческой компании. Каким боком она относится к вам, я не понимаю. Разве что тем, что многие ваши понакупили её акций в своё время? Что сделали вы, конкретно вы, как структура внутренней государственной безопасности? Обеспечили им агентурную поддержку на месте, задействовали сеть информаторов? Что?

– По нашему распоряжению мобилизовали всю местную полицию, – гэбэшник начинал откровенно мямлить. Полковник Нуралиев испытывал от этого чувство мстительного удовлетворения. Очень небольшое, но чертовски приятное.

– И что? Местные участковые перестали бухать, брать взятки и немедленно отыскали что-то ценное?

– Пока нет, но…

– Что «но»? Какое «но»? Какие могут быть оправдания, какие «но» в отсутствие результатов? Конкретных результатов? Проверенных сведений? «Там-то и там-то была замечена группа, есть сведения о необычной активности в таком-то районе» – вот что такое конкретика в нашем приземлённом, военном понимании. Есть у вас что-то подобное?

– Проводится необходимая работа, – обычно бесцветное невыразительное лицо гэбэшника на этот раз окрасилось пятнами. – Агентурная работа среди местных хорошо информированных криминальных кругов.

– Это не про того местного бандита речь, которого хлопнули во время какой-то разборки на дороге? Подполковник Михайлов подробно описал в рапорте ту бездну практической пользы, которую он смог извлечь из ваших «рекомендаций».

Генерал армии и не думал скрывать сарказм при последних словах.

– Вы посылаете его чёрте куда, он, боевой офицер, командир лучшей поисковой команды, тратит своё время на общение с разными ублюдками по вашему совету, а что в итоге? Пустое место?

– Товарищ Нефёдов! Я же не посылал его к этому человеку! – безликий представитель спецслужб теперь откровенно защищался. – Я просто рекомендовал ему использовать все возможности. На этого… Волкова его вывел глава службы безопасности «Транснефти», Кузнецов. Никто не предполагал, что этот контакт так нелепо оборвётся.

– Всё это неважно. – Начальник Генштаба поставил локоть на стол и короткими взмахами ребра ладони рубил воздух, отметая все возражения. – Никакие оправдания не имеют смысла в отсутствие результата. А у вас его нет. Вы ничего не добились сами и ничем не помогли нам. Жаль, что мне не дали вывести армию из игры и оставить вас разгребать эту помойку самостоятельно. Тогда мне не пришлось бы выслушивать этот лепет. Пока что очевидно, что всё значимое и конкретное сделали Вооружённые силы, а вы только впустую надуваете щёки.

Нефёдов выставил вперёд руку с растопыренными пальцами и стал их по очереди загибать.

– Наши ПВО отследили и сбили нарушителя. Наша разведгруппа – наша, не ваша! – отправилась на место и вела поиск. Да, согласен – им повезло наткнуться на раненых в момент передачи. Но они сумели обеспечить их охрану и доставку на базу. Далее. Наши медики и наш аэромобильный госпиталь оказывали медицинскую помощь пострадавшим. Наши самолёты уничтожили в болоте упавший борт. Наши специалисты анализируют снимки со спутников и беспилотников по всему этому району за весь период с момента перехвата цели по сию пору. Вы хоть представляете себе, какой это объём данных? Там же террабайты фотографий!

Он перестал считать, выставил указательный палец и упёр его в гэбэшника, который вяло откинулся на спинку стула и уже не пытался возражать.

– И последнее. Судя по последним сводкам наблюдения – нашим последним сводкам, полученным от наших моряков! – замечена подозрительная активность в районе Баренцева моря. Перехвачено несколько зашифрованных сигналов плюс системы подводной защиты зафиксировали признаки проникновения вражеских субмарин. То есть мы знаем о том, что противник готовит некую спасательную операцию по вывозу своих людей и, возможно, прямо сейчас прощупывает нашу оборону, чтобы найти место, где можно сквозь неё проскользнуть.

Генерал армии Нефёдов прервался, несколько секунд рассматривал гэбэшника, как бы взвешивая – стоит ли говорить ему что-то ещё. Потом махнул рукой.

– Хватит. Убирайтесь из моего кабинета, из Генштаба, вообще с любой территории, принадлежащей Вооружённым силам. Возвращайтесь только в том случае, если нароете что-нибудь действительно ценное, то, что поможет моей команде отыскать этих чёртовых пассажиров, диверсантов, десантников – без разницы кого, катись они все к чёртовой матери! И не забудьте передать вашему руководству, что если операция провалится, нам-то есть что предъявить на разборе полётов, а вот чем вы будете прикрывать свои задницы, мне пока не понятно. Всё, свободны!

Гэбэшник встал и, ни слова не говоря, вышел из кабинета. Когда за ним закрылась дверь, начальник штаба устало провёл ладонью по глазам, потом привычным уже жестом потерзал подбородок.

– Ладно, полковник. К чёрту этого павлина. Не собирался я ему выкладывать все карты. Напомни мне, что у нас получается по результатам последнего моделирования ситуации.

Он развернул огромный экран стоящего на столе монитора так, чтобы он был виден им обоим. Нуралиев поднялся и стал докладывать, показывая нужные места на выведенной на экран карте.

– После того, как пришло то сообщение о подозрительном траулере в горловине Белого моря, мы пересмотрели предварительный анализ. Сейчас мы больше склоняемся к тому, что маневрирование подводных лодок в акватории Северного Ледовитого океана – не более, чем отвлекающий маневр. В самом крайнем случае – попытка организовать сопровождение судна, вывозящего этих людей. – Они так и не смогли определиться, как называть пассажиров сбитого самолёта и в разговорах называли их просто – «эти люди».

– С куда большей вероятностью можно предположить, что вывоз будет организован именно с Белого моря, на надводном судне. Том же траулере. Возможно, на нескольких. Мы пока не знаем, был этот подозрительный траулер единственным или их просочилось уже несколько.

– Кто они, эти суда? Наши контрабандисты или специально подготовленные группы западных спецслужб?

– Неизвестно. Пока мы не перехватим хотя бы один, ничего нельзя сказать наверняка.

– Так, ладно. Что ещё говорит в пользу версии Белого моря?

– Это самый компактный по времени план. И самый реальный. От места крушения самолёта туда минимальное расстояние по сравнению с другими маршрутами, и по наименее заселённой территории впридачу. Их могут забрать на огромном протяжении береговой линии, в какой-нибудь укромной бухте.

– Но они же не могут не понимать, что мы можем легко закупорить горлышко бутылки, перекрыв выход в океан?

– Мы тоже так думали, пока одному из аналитиков не пришла в голову простая мысль – не обязательно везти их на одном и том же корабле. Можно забрать всех на южном берегу Белого моря, перевезти через него и высадить на северном побережье, откуда да океана по суше будет всего один короткий переход. А там их сможет подобрать любое другое судно, возможно, даже подводная лодка.

Генерал армии Нефёдов молчал с минуту, разглядывая карту и легонько постукивая пальцами по поверхности стола. На этот раз не раздражённо, а просто задумчиво.

– Разумно. Действительно разумно. Теперь я и сам бы так сделал, когда увидел такую возможность. Ну, а другие варианты?

– Мы проанализировали все возможные маршруты, но северный даёт наибольший процент вероятности. На запад им идти бессмысленно – там некуда переходить, плюс севернее Петербурга у нас достаточно много сил, об этом они не могут не знать. Идти через Центральную Россию бессмысленно вдвойне. Возрастающая в том направлении плотность населения не позволит им двигаться незамечеными.

– Хорошо, а что с тем «безумным» вариантом?

– Отход на восток к Уралу? Да, он по-прежнему вероятен, но мы можем вполне уверенно контролировать это направление. Достаточно просто взять под контроль все переправы через Северную Двину и проходы по междуречьям южнее неё.

Начальник Генштаба подумал ещё.

– Ладно. Значит, север?

– Так точно, товарищ генерал армии. Наиболее вероятное направление.

– Хорошо, согласен. Тогда заготовь следующие приказы. В рамках учений по охране стратегических объектов взять под контроль все переправы на Северной Двине. Включая любые местные мостики и броды, о каких известно. На это нам сил хватит, и хотя бы за восточное направление мы будем спокойны. Группе подполковника Михайлов сообщить, чтобы он перенёс фокус своих поисков на северное направление. Пусть ищет любые признаки необычной активности в том районе. И пусть посылает к чёрту все идеи госбезопасности насчёт сотрудничества с местными бандитами. Хватит ему и наёмников «Транснефти». Госбезопасность же может идти в жопу, пока у них на руках не появится что-нибудь конкретное. Так ему и передай на словах, неофициально. Ну и напоследок – пусть северо-западный район обороны приведут в состояние повышенной боеготовности. На всякий случай. Пусть покатаются по основным магистралям, запустят воздушные патрули.

– Товарищ генерал армии, свободные ресурсы не позволят нам организовать достаточно эффективное патрулирование по всему району. Если только вы не прикажете открыть доступ к стратегическим хранилищам ГСМ…

– Этого не будет. Чем мы потом их восполнять будем? Подготовь приказ пересмотреть утверждённый график боевой учёбы. Пусть отменяют все запланированные на осень и зиму учения, и используют зарезервированное под них горючие сейчас.

– А погранвойска?

– Что погранвойска? Они в ведении госбезопасности, вот пусть она и ставит им задачи. Наше дело отработать всё до приграничной полосы, если дальше они где-то там налажают – это их проблема. Теперь что касается севера. Отдельный приказ для ВМФ – пусть наглухо запечатывают горловину Белого моря. Чтоб каждый корабль, каждую лохань досматривали. И пусть возьмут под наблюдение столько береговой линии в её окрестностях, сколько смогут. А самое главное – чтоб ни одна подлодка не могла даже близко сунуться к тому району. Ни одна! Гонять их поганой метлой на дальних подступах. Всё на этом, ничего не забыли?

– Так точно, товарищ генерал армии!

– Хорошо. Готовь приказы – и сразу мне на подпись. Чует моё сердце, времени у нас осталось совсем мало.

***

Клаус Майер засиделся у костра. Следовало бы идти спать, его очередь в дежурном охранении закончилась час назад, он давно прожевал оставленный ему ужин и допил чай. Ничто не мешало отойти в сторону, залезть в спальный мешок и заснуть. Тем более, что завтрашний день обещал быть напряжённым.

Им предстояло пересечь сложный участок – бывшую автомобильную дорогу федерального значения за номером Р21 и с загадочным названием «Кола». Где-то здесь же должна была встретиться и железная дорога. И там и там был велик риск нараваться на патрули или просто попасться кому-нибудь на глаза. Поэтому все были немного на нервах. Но даже если всё прошло бы гладко, дальше надо было максимально быстро двигаться вперёд, чтобы выйти из узкого места меж двух огромных озёр и укрыться в глухих лесах и болотах. После этого им оставался всего один переход до района, выбранного в качестве места эвакуации.

«Скоро. Совсем скоро».

Клаус ощущал давно забытый мандраж, как когда-то, двадцать с лишним лет назад, накануне очередного боевого задания в Афганистане, и никак не мог отойти от крохотного костерка. Всё сидел и смотрел, как по сухим веткам танцуют язычки пламени, оставляя на поверхности древесины белёсые пепельные следы.

Сбоку зашуршала под шагами хвоя, и в небольшой круг света вышел Андрей Смирнов. Кивнул пастору и присел на уложенное по другую сторону костра брёвнышко. Закурил и тоже уставился в огонь. Тени и блики подчеркнули впадины на заросших щетиной щеках, тяжёлые мешки усталости под глазами. Запавшие в тень глазницы казались пустыми дырами, если бы внутри них не поблёкивали отражённые огоньки от костра.

«Вот кому сейчас тяжелее всего, – подумал Майер: – Странный человек. Внешне чёрствый, суровый и немногословный, но иногда возникает ощущение, что внутри под этой оболочкой спрятался кто-то другой с содранной кожей, каждой клеточкой тела чувствующий боль и страдание окружающего мира. Как он смог выжить и не сломаться до сих пор?».

Словно почувствовав что-то, Смирнов поднял голову.

– Вы почему не спите, Клаус?

– Не знаю. Очень хочу, но не могу себя заставить.

– Бывает. Волнуетесь?

– Да. Вспомнил времена командировки в Афганистан. Там мне тоже редко удавалось уснуть перед операцией.

– Не берите в голову. Не такая уж значительная работа нам предстоит завтра. Нужно просто перейти две дороги. Вот где-нибудь послезаватра начнётся настоящая нервотрёпка.

– Думаете, успеем дойти?

– А куда мы денемся? Если никто нам не помешает по дороге, мы рано или поздно упрёмся в район эвакуации. Как по мне – так уж пусть лучше это будет рано. Чем быстрее, тем лучше.

Пастор Майер кивнул, сунул руку в карман, ощупал там что-то. За его спиной снова зашуршала хвоя. Он оглянулся – из полумрака между деревьями на свет от костра вышла Коби Трентон.

– Бог мой, Коби! Вам тоже не спится?

Та отрицательно покачала головой, подошла и присела на бревно рядом с Клаусом. Поёжилась под курткой.

– Не знаю, что со мной. За день так устала, что уснула мгновенно. А час назад будто кто-то меня толкнул. И с тех пор – всё. Могу только ворочаться.

Пастор перевёл её слова, Андрей согласно кивнул:

– В лесу так бывает. Проснёшся среди ночи и понимаешь, что не можешь не встать. Как будто тебя зовёт кто-то.

– Кто же это, по-вашему? Духи леса?

Смирнов усмехнулся и махнул рукой.

– Бросьте. Мне уже давно не десять лет. Это тогда я грезил сказочными созданиями и чудесами, которые прячутся в ночном лесу. Сейчас я слишком хорошо знаю, кто это. Или что.

– И как? Вам совсем не страшно?

Он покачал головой.

– Нет. Лес – это почти мой дом, я хорошо знаком с его обитателями. Вы же не переживаете, когда встречаете в своём доме вашу кошку или собаку, верно? Так и здесь. Единственное, кого надо опасаться в лесу – это незнакомого человека. Но ведь и дома вы, наверное, насторожитесь, если встретите незнакомца по пути из спальни в ванную?

Коби рассмеялась, когда Клаус закончил перевод. Потом потеребила кончик косы, свисавшей ей на грудь, и отбросила её назад, за спину.

– Скажите, Эндрю, – она так и не научилась правильно выговаривать её имя по-русски. – Как вам удаётся справляться со всем этим?

Она обвела вокруг себя руками.

– Три недели назад вы, наверное, даже представить себе не могли, что случиться нечто подобное. А вот сейчас вы отказались от всего, идёте вместе с нами, помогаете вернуться домой. Но домой возвращаемся мы, а вы же идёте в полную неизвестность, верно?

Андрей кивнул, потом вопросительно посмотрел на неё.

– Да, всё так. Но что именно вы хотели у меня узнать?

– Вам страшно?

– Нет. Я достаточно давно убедился в том, что бояться глупо. Худшее, что со мной может случиться – это я умру. Но поскольку мы понятия не имеем, что происходит с нашими душами, нашим сознанием по ту сторону, то, возможно, и здесь всё тоже не так страшно. А бояться всего остального, менее значительного, чем смерть, на мой взгляд не имеет смысла.

Пастор заинтересовано наклонил голову:

– Вы фаталист? Верите, подобно древним скандинавам, что норны заранее прядут нить судьбы?

– Вовсе нет. Будь я фаталистом, то скорее поплыл бы по течению, раз всё предопределено. Я же верю в конструктивное усилие, в право человека самому влиять на своё будущее.

– Тут я с вами согласен, но у меня небольшой уточняющий вопрос – вы верите в право, а вот верите ли вы в возможность влиять на судьбу? Что, если вера в право – не более, чем иллюзия?

– Пастор, мне довольно странно слышать это от вас, от священника-протестанта. Не вы ли должны поддерживать идею свободы выбора, свободы воли человека? Даже если в какой-то ситуации у нас нет возможности повлиять на события, разве у нас исчезает свобода выбора того, как относится к ним? Вы же понимаете, что есть огромная разница между тем, что одно и то же испытание один встречает в соплях и слезах, а другой – с готовностью и верой в лучший исход? Даже если результат предрешён и оба погибнут в результате, кто вам кажется более симпатичным?

Клаус согласно кивнул и улыбнулся.

– Спасибо, Андрей. Простите за мою маленькую провокацию, но вы сказали то, что я надеялся услышать. Знаете, несмотря на всё пережитое здесь, я благодарен судьбе и воле Создателя за то, что он привёл меня в эти леса. Благодаря этому я познакомился с вами и вашими людьми.

– Так вы думаете, что всё это было не случайно?

Майер развёл руками.

– Я ничего не думаю. Я просто не знаю. Только верю, что Господь ничего не делает напрасно. Знаете, что я делал перед вашим приходом? Я сидел и вспоминал, пытался выстроить цепочку событий, которая привела меня к этому костру. И я понял, что стоило выдернуть из этой цепи хотя бы одно звено – и меня бы здесь не было. Коби, – он повернулся к стюардессе. – Вы помните эту вещицу?

Он вынул из кармана прозрачный пакет из особо прочного пластика, который «не может быть вскрыт без использования специальных инструментов вроде ножа или ножниц», как подробно объяснил когда-то офицер службы безопасности аэропорта «О'Хара» Винсент Ортега. В пакете лежала старая потёртая зажигалка Zippo в латунном корпусе с непонятной эмблемой.

– Боже мой, Клаус! Это же та самая зажигалка, из-за которой вас не хотели пускать на борт!

– Именно, Коби. Не то, чтобы совсем не хотели, конечно. В крайнем случае, я бы отправил её из аэропорта себе домой почтой и сел на ваш самолёт уже без неё. Тут дело в другом. Если бы не эта зажигалка, меня могло вообще не оказаться в Штатах.

– Вот как?

– Да. Я летал на похороны друга, товарища по службе в Афганистане. Эта зажигалка – то, что он оставил мне по своему завещанию. Не будь сообщения от нотариальной конторы, что я упомянут в этом завещании, я мог бы и не решиться на поездку. Точнее говоря, скорее всего полетел бы, просто сообщение о завещании было последним аргументом «за».

Коби с любопытством рассматривала пакет, который он вертел в руках.

– Чем же она так важна для вас?

– О, это особая вещь! Не возражаете, если я её выну из упаковки?

– Вы шутите? Кого это может беспокоить здесь?

– Действительно. Андрей, вы мне нож не одолжите?

Смирнов молча выдернул из ножен охотничий тесак и протянул его рукоятью вперёд.

– Спасибо.

Клаус ловко разрезал пластик и вытряхнул на ладонь небольшой плоский брусок зажигалки. Вернул нож Андрею, а сам провёл пальцами по латунным граням, перевернул её несколько раз, пока она не оказалась повёрнута вверх выгравированной эмблемой. Пастор подбросил зажигалку на ладони, а потом передал Коби.

– Посмотрите.

На выпуклой стенке зажигалки были довольно грубо нацарапаны две буквы «А», вписанные в круг. В верхней части зажигалки, на откидной крышке, по дуге шла надпись —AIRBORNE.

– Что это?

– Это эмблема 82-й воздушно-десантной дивизии США. Прадед моего друга служил в ней во время Второй мировой войны. Высаживался во Франции и так далее. Остался жив, и с тех пор эта зажигалка передавалась в их семье от отца к сыну, как талисман. Естественно, сложилась традиция, что сын, получивший в подарок зажигалку, тоже должен послужить в армии.

Коби рассмотрела зажигалку внимательно, погладила исцарапанную латунь кончиками пальцев, потом передала её Андрею. Тот первым делом откинул крышку и крутнул колёсико. Сыпанули искры, но ничего не последовало. Клаус покачал головой.

– Ничего не выйдет. Там сухо.

Смирнов посмотрел на него недоумённо.

– Пастор, это безобразие. Какую бы эта вещь не имела историческую ценность, главное её назначение – приносить практическую пользу. Никуда не уходите.

Он вернул зажигалку, поднялся и ушёл в темноту. Майер тем времнем крутил в пальцах латунную коробочку, ощущая прикосновение прохладного металла, и продолжал рассказывать Коби её историю.

– В результате этой традиции моему приятелю не оставалось ничего другого, как пойти на военную службу. Хоть он не отличался крепким здоровьем и наклонности у него были совсем другие, но, поскольку он оказался единственным сыном в семье… Короче, вот так мы с ним и познакомились. Понимаете? Если бы не эта зажигалка, не эта семейная традиция – не состоялась бы наша встреча, я бы не полетел на его похороны и не оказался бы сначала на борту вашего самолёта, а потом вот здесь, возле костра посреди русской тайги.

Он улыбнулся.

– Представляете? Если бы ни этот кусочек металла, мы бы с вами никогда не встретились.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

Долго и без улыбки.

– Клаус, я готова выкупить у вас эту зажигалку, сделать для неё специальную шкатулку и хранить, как самое большое сокровище в своей жизни. – Она запнулась на полсекунды, но потом всё же решилась и произнесла: – Я просто не представляю, что было бы со мной, если бы вы не оказались рядом в нашем самолёте.

Майер поблагодарил бога за ночь и свет костра, потому что явственно ощутил, что краснеет. Он сделал неловкое движение, чтобы погладить её по плечу, но она поймала его ладонь, сжала в своей руке и больше не отпускала.

Вернулся Смирнов. В руках он держал небольшую бутылочку из тёмного стекла.

– Пастор, дайте-ка мне ваш раритет.

Взял протянутую зажигалку, открыл, ловко стянул латунный кожух. Открутил крышку пузырька, под которой обнаружилась заострённая коническая насадка. В воздухе резко запахло очищенным бензином. Андрей налил внутрь немного, снова обрал конструкцию, покрутил зажигалку в руке из стороны в сторону.

Пояснил:

– Сейчас. Фитиль пропитается.

Снова откинул крышку и крутанул колесо. На верхушке зажигалки вспыхнуло пламя.

– Ну вот, – он удовлетворённо кивнул, захлопнул крышку и протянул её Клаусу. – Теперь это не только память о друге, но и полезная вещь. Мне всегда казалось, что вещи должны служить человеку, а память нужно хранить не в коробке, а вот здесь.

Андрей похлопал себя по левой стороне груди.

Майер принял зажигалку, кивнул головой.

– Спасибо.

Поводил ей перед носом.

Пахло бензином и недавним пламенем. Смирнов меж тем уселся и спросил:

– Пастор, я кое-чего не понял. Раз эта зажигалка – семейная реликвия, то почему ваш друг оставил ей вам?

Тот грустно улыбнулся в ответ.

– У него остались только дочери. Три девочки. И он говорил мне, что не хочет, чтобы кто-то из его потомков чувствовал себя обязанным брать в руки оружие, каким бы ни был повод. Даже если это семейная традиция. Поэтому решил отдать её мне. Честное слово, я понятия не имел, что он так сделает. Для меня это всё оказалось полным сюрпризом.

– Ну а вы?

– Что я?

– Вы же не собираетесь передавать эту вещь по наследству, накладывать на кого-то обязательства?

Он рассмеялся.

– Сохрани меня Господь от этого. Я уже говорил, что убеждён в том, что мир можно изменить, только работая с живыми людьми. Да и наследников у меня нет.

– Почему? Разве вам запрещено иметь детей?

– Вовсе нет. Просто пока я не успел заняться этим как следует. Сначала надо бы жениться.

Смирнов рассмеялся.

– Вот как? Вы даже не женаты до сих пор?

Клаус покачал головой, и на мгновение ему показалось, что Коби сжала его руку чуть сильнее прежнего.

– Увы. Всё не было времени и подходящей кандидатуры. Не так легко найти женщину, которая согласится терпеть все мои недостатки. А вы, Андрей? Вы женаты?

Смирнов с улыбкой покачал головой.

– Нет. Раньше – был. Дважды. И оба раза это оказалась дурацкой идеей.

Он махнул рукой.

– Давайте не будем о грустном. Расскажите мне лучше, что вы собираетесь делать, когда всё это закончится?

Они сидели и разговаривали до тех пор, пока темень между деревьями не начала отступать, освобождая место предрассветным сумеркам.

 

Глава 37

Старший лейтенант ДПС Иван Пономарёв уже не знал, как ещё можно убить время. Их подняли по тревоге, сорвали всех, кто не был в отпуске или на больничном, выпнули дежурить на трассу ни свет ни заря, запретили трясти проезжающих, запретили покидать точку – это ж как понимать? Самое главное, что командир батальона, проводивший инструктаж, ничего не смог объяснить, как следует. Сказал только, что поступил приказ из Москвы – с самого «верха» – по которому нужно было взять под усиленное наблюдение все основные дороги. Вроде бы это имело отношение к каким-то военным делам, а каким именно – неизвестно. Всё, что было сказано: стоять на местах, никого не трогать, наблюдать. И сообщать в случае появления подозрительного транспорта, особенно если он будет двигаться колонной.

Улышав установку, экипажи патрульных машин, собранные в актовом зале, глухо разворчались. Все и так были порядком раздражены нарушением графика, потерянными отгулами, выходными, порушенными планами, а тут ещё и задача выглядела весьма и весьма мутной. Каким образом планировалось брать под наблюдение дороги, какими, так вашу мать, силами?! Хоть им сказали, что на посты отправят почти все патрульные машины из Петрозаводска и всё, что удасться наскрести по линии местной полиции в издыхающих городках вдоль федеральной трассы «Кола», но они же не дураки! Уж им-то отлично известно, что всех наличных сил едва хватит, чтобы редкой цепочкой выстроиться вдоль той самой «Колы», раз уж Москва требует контролировать её от Медвежьегорска аж до самой Кеми на берегу Белого моря. А это, между прочим, отрезок в добрых три сотни километров! И даже если они будут сторожить только здесь, всё равно найдутся места, где между постами не будет прямой видимости, а значит, там сможет пройти не только колонна подозрительного транспорта, но и целый передвижной цирк со слонами и верблюдами.

На брюзжание комбат огрызнулся, что он и сам не дурак, всё понимает. Поэтому все силы пойдут именно на федеральную трассу. За всеми прочими дорогами попытается присмотреть патрульный вертолёт, если, конечно, сможет взлететь. Посты же по дороге расставят так, чтобы видеть все боковые выезды на неё. Какой смысл караулить кусок, к которому не примыкает ничего, кроме болота или непроходимой тайги? Откуда там взяться этой колонне?

Заметно было, что комбат перед этим не спал ночь и зол не меньше, чем его подчинённые.

В итоге им раздали координаты мест, где надлежало встать на дежурство, велели запастись термосами с чаем и кофе, сухими пайками и отправляться на задание. Таким образом, уже в шесть часов утра их патрульная машина оказалась на своём месте – бугре возле безымянного выезда с неизвестной грунтовки, ведущей неведомо откуда.

По обе стороны от бугра дорога спускалась в две неглубокие долины, после чего терялась за поворотами, так что они могли просматривать её в общей сложности километров на десять. Может быть – на пятнадцать. Ни одной из соседних патрульных машин в прямой видимости от них не было.

Поначалу они развлекались тем, что травили анекдоты по рации и материли начальство в Москве, которое от скуки затеяло непонятные учения. Однако вскоре выяснилось, что в диспетчерской дежурит сам комбат, потому что в динамиках раздался его голос, в красочных выражениях велевший всем заткнуться и заняться делом, а с особо языкастыми пообещавший потолковать лично после того, как вся эта бодяга закончится.

Разговоры стихли, и вместо них салон патрульного автомобиля стала заполнять унылая скука. Напарник Пономарёва, Роб Авакян, не очень годился в собеседники. Хоть жил он в России давно и говорил без малейшего акцента, но всё равно выделялся среди коллег, а Пономарёв недолюбливал тех, кто отличается. Неважно чем – интересами, взглядами на жизнь или формой носа.

Со времён срочной службы в армии, которая часто оказывает системообразующее влияние на неокрепшие умы, он вынес ряд убеждений. По одному из них доверия заслуживал только определённый тип мужчин. Во-первых, русский, хотя под это определение попадалии чуваши и мордва, да и все прочие, не сильно отличающиеся от славянской породы. Хохлы и татары годились тоже, главное, чтобы это были свои, правильные хохлы и татары, а не какие-то там самостийные бандеровцы или ушибленные на всю голову фундаменталисты. Во-вторых, нормальный мужик должен иметь правильный круг интересов – футбол, пиво, рыбалка или охота, машина и баня. Последняя не имела смысла без выпивки и девок. В-третьих, доверия заслуживал только тот мужик, который понимает, что жизнь одна, как потопаешь – так и полопаешь, и не станет вставлять тебе палки в колёса, когда ты пытаешься срубить немножко деньжат на все вышеперечисленные вещи, которыми должен увлекаться нормальный, уважаемый и предсказуемый мужчина.

Не сказать, чтобы Роберт Авакян, которого все для краткости звали Робом, так уж выделялся на общем фоне. И деньги любил, как все, и выпить никогда не отказывался, да и всё остальное его поведение укладывалось в пределы нормы. Вот только цветом волос и носом не вышел, отчего Иван Пономарёв никак не мог перейти в общении с ним на непринуждённый приятельский уровень.

Всё это, впрочем, не мешало им изредка обмениваться короткими фразами по поводу текущего задания или делиться догадками, из-за чего весь переполох. Сначала дежурно предположили, что где-то сбежали зэки, но тут же сами отказались от этой идеи. Беглые жулики – дело обычное, почти рутина. Вряд ли кто-то станет здесь темнить. Прислали бы чёткую ориентировку с описанием, фотографиями. Потому стали перебирать другие варианты и постепенно пришли к предположению, что всё дело в обычном разгильдяйстве военных. Похоже, что те опять армейским способом лишились чего-то ценного и теперь пытаются эту пропажу отыскать. А масштаб суеты говорил о том, что на этот раз у вояк случайно свистнули что-то секретное.

Определившись, таким образом, с наиболее вероятной причиной тревоги, они скучно, без души и энтузиазма поматерили военных, потом немного помыли кости начальству. Потом стало совсем уныло. Движение по дороге было совсем скудным. После того, как ранним утром прошла волна тех, кто ехал по делам, воцарилось затишье. Они лениво смотрели в дальние концы доступного их обзору участка дороги, курили всё чаще и пытались развлечься, как могли.

Авакян тыкал пальцем в экран смартфона, играл в какую-то очередную дебильную игрушку. Пономарёв отыскал в бардачке истрёпанный сборник кроссвордов. Правда, ему редко удавалось заполнить хоть один наполовину, так что это занятие ему скоро надоело. После чего оставалось только пялиться на дорогу, да наблюдать за редкими облачками, вяло плывущими по утреннему небу.

Когда машина стала нагреваться под лучами поднимающегося всё выше солнца, и сидеть стало совсем невмоготу, он решил выйти и размять ноги. Походил вдоль машины взад и вперёд, раскинул руки в стороны, покрутил ими, как колёсный пароход. Обвёл взглядом дорогу и вдруг замер.

Из леса с противоположной стороны, по правую руку от них, там, где дорога начинала спуск в ложбину, вышли двое, пересекли трассу и стали подниматься по направлению к ним. Иван похлопал по крыше машины, показал напарнику:

– Смотри.

Авакян распахнул дверцу со стороны водителя, вылез наружу, облокотился на крышу и наставил на незнакомцев бинокль. Пономарёв просто прищурился и приложил руку козырьком ко лбу.

Тот, что повыше, был явно старше. Одет в обычную для лесных жителей одежду – старую спецовку, кирзачи, грубые штаны, свитер. Из-за плеча торчит в небо кажущееся тонким на таком расстоянии дуло двухстволки. На поясе покачивается небольшой топор. Второй больше похож на подростка, пониже ростом и не такой массивный. Но одет лучше. Куртка явно спортивная, толстовка с капюшоном, а под штанинами походных брюк угадываются ботинки.

Когда незнакомцы подощли поближе и младший лейтенант Авакян опустил ненужный уже бинокль, стало ясно, что этот второй вовсе не подросток, а женщина. Коротко подстриженая, без следа косметики, неопределённого возраста где-то около тридцати лет – так, по-крайней мере, подумал Пономарёв. Из оружия у неё был только нож, висящий на поясе.

– Утро доброе! – приветствовал их высокий мужчина.

Полицейские молча кивнули, а тот сразу продолжил:

– Как хорошо, что вы тут стоите! Мы уж думали, что тут никого не встретишь, а тут на тебе – полиция, как на заказ!

– А что случилось-то?

– Да вот мы шли тут по своим делам и вдруг во-о-н за тем поворотом, – мужчина махнул рукой в сторону, где дорога в ложбине справа от них изгибалась и исчезала за стеной леса. – Смотрим, а там авария! Лежит на боку грузовичок, «Газелька» старая, мужик весь в крови и женщина, вся в синяках вокруг него скачет. Помогите, кричит.

Полицейские переглянулись.

– Когда ж эта авария случилась? Мы рано утром проезжали – всё нормально было и потом ничего не слышали.

– Так далеко же! Тут по прямой через лес километров пять или семь, а по трассе все десять будут. А авария часа полтора назад была. Примерно.

– Так что там, серьёзно?

– Ещё как! Мужику точно помощь нужна. Нас баба его попросила, что если мы кого встретим, то помощь им прислали. А тут как раз вы стоите!

Что-то в этой парочке Пономарёву не нравилось. Он сам не мог разобраться в комплексе своих ощущений, но был точно уверен, что у обоих какой-то странный взгляд. Мужик, хоть говорил складно и правдоподобно, тем не менее посматривал на них придирчиво, как будто оценивал, верят ли они его рассказу. Женщина вообще никак не участвовала в беседе, просто стояла и смотрела на них. Глаза у неё были странные, не поймёшь – то ли карие, то ли зелёные.

И ещё. Иван заметил, что когда мужик поворачивался, чтобы показать на дальний поворот, у него под свитером обозначилось что-то плотное, надетое снизу. Он коротко переглянулся с напарником и вдруг заметил, что тот стоит непривычно бледным, крепко вцепившись пальцами в бинокль.

«Ладно» – подумал про себя старший лейтенант Пономарёв, а вслух спросил:

– Ладно, а от нас-то вы чего хотите?

Мужик сделал вид, что опешил.

– Как что? Вы же ДПС, вы же должны людям помочь! Поехать, посмотреть, я не знаю. Помощь вызвать, в конце концов. У вас же рация есть?

– Есть. Только мы здесь на посту и покидать его нам нельзя.

Мужик на этот раз довольно убедительно удивился.

– Да ладно? Кто заметит-то? Вы же быстро – туда и обратно. А заодно, может быть, жизнь человеку спасёте. Или даже двоим.

Последнее замечание прозвучало настолько двусмысленно, что Пономарёв слегка вздрогнул. Рука непроизвольно потянулась к кобуре, но тут он случайно наткнулся взглядом на глаза женщины. Она очень внимательно следила за ним и не скрывала, что видит, куда он потянулся. И ещё старший лейтенант заметил, что правая рука женщины заведена за спину, под куртку.

Очень вовремя вмешался высокий мужик:

– Слушайте, ребята, ну что вы упираетесь? Мало того, что это ваша работа, так нам баба та даже денег дала. Сказала, что если встретим кого, кто согласится им помочь, чтобы мы эти деньги отдали. За труды.

Он вытянул из кармана завёрнутую в плёнку пачку денег. Пачка была совсем тоненькой, но купюры в ней – весьма аппетитными.

Пономарёв посмотрел ему в лицо. Тот спокойно выдержал взгляд, и было ясно, что ему, в принципе, наплевать – верит старший лейтенант в эту историю или нет. Смотреть в глаза женщине Иван больше не рискнул.

Неожиданно подал голос Роб:

– Слушай, Пономарёв. Давай съездим действительно, проверим. Что тут может случиться? Это ж дело минут на двадцать.

Иван оглянулся на него и встретил в глазах напарника почти умоляющее выражение. Снова подумал:

«Ладно».

И кивнул.

Мужик меж тем ещё раз потряс у них перед носом деньгами в плёнке.

– Ребята, раз уж вы поедете, может, передадите той бабе деньги? Или себе возьмите, нам-то они не к чему.

Пономарёв посмотрел на него, потом на Авакяна. Нахрен бы ему не сдались эти деньги, но одно соображение взяло верх. Если уйти просто так, то Авакян, глядишь, в припадке честности где-нибудь разболтает о случившемся. А вот если взять и разделить, то между ними возникнет крепкая цепь, как у сообщников, повязанных одной ниточкой. Поэтому он вздохнул и в третий раз подумал про себя: «Ладно». Протянул вперёд раскрытую книжицу сборника кроссвордов.

Мужик ловко бросил тонкий свёрток между страницами, оба полицейских торопливо уселись в машину и сорвались с места в указанном им направлении.

Пара на вершине бугра посмотрела им вслед, после чего переглянулась. Женщина вынула из-за спины руку с пистолетом, поставила его на предохранитель. Мужчина достал из кармана брусок рации и сказал в него несколько слов. У них за спинами, в ложбине по левую руку от временного поста ДПС, из леса выехали несколько подозрительного вида машин и колонной пересекли потрескавшееся, щербатое полотно федеральной трассы.

Через пятнадцать минут все без следа растворились в лесу на противоположной стороне.

***

Курт Штресснер теперь не сомневался – то, что предстоит им, явно не похоже на обычные учения спецназа. Вообще ничего общего с тем, на что он уже успел насмотреться раньше.

Начать с того, что собственно партнёров для совместных учений было всего ничего. Совсем немного скандинавов, чайная ложка американцев, а основное ядро составляют они – КСК Бундесвера. Причём очень быстро выяснилось, что скандинавы в основном будут обеспечивать транспортную поддержку, а вся работа ляжет на их плечи. Суть этой самой работы пока никто раскрывать не торопился, но они целыми днями тренировались… поджигать лес. Это вообще никак не укладывалось в его голове. В любой момент их могли поднять по тревоге, они грузились в предоставленные местными коллегами модернизированные боевые машины пехоты «Стридсфордон» и ехали в новый район. Там все облачались в жаростойкое снаряжение с встроенной системой охлаждения и дополнительной подачей кислорода в защитную маску. Потом делились на группы по четыре человека. Один вооружался огнемётом, второй – дымовыми шашками. Третий нёс компактную цепную пилу, а четвёртый пёр на себе внушительный запас воды и всякое вспомогательное снаряжение.

Ну, а дальше начиналось.

Задача каждый раз была одна и та же – запалить лес и, прикрываясь лесным пожаром и дымом, продвинуться вперёд на заданное расстояние, помогая в случае чего бронемашинам преодолеть лесной бурелом. Как они поняли после первого же раза, над ними всё это время висели бесплотники, пытавшиеся оценить, насколько скрытно у них выходит продвигаться вперёд. Видимо, получалось не очень, потому что на всех последующих тренировках они пробовали какое-то новое построение или способ продвижения. Или что-то ещё.

К исходу второго дня унтер-офицер Штресснер полностью утратил способность различать какие-либо запахи. Завтрак, обед, ужин, еда из сухого пайка, мыло в душевой, трава, окружающий их лагерь лес – всё пахло дымом. Ему, как и всем ребятам из его подразделения, стало казаться, что они последние полгода таскаются по этой неизвестной скандинавской глуши, в которой есть только два сорта аромата – запах гари от горящего дерева и запах гари от напалма огнемётов. Даже ядрёный аромат пота не мог прорватся сквозь них, даром, что возвращались они на базу насквозь промокшие от жары.

Вывалившись из транспортёра, он сгрузил свой снаряжение парням из вспомогательной службы, махнул рукой своим – «сейчас догоню!» – отошёл в сторону и на несколько секунд замер, задрав голову к белёсому небу, из которого готовилось уйти солнце. Курт чувствовал, как ветерок обдувает влажную кожу головы сквозь коротко подстриженный газон слипшихся от пота светлых волос, через сомкнутые ресницы в усталые глаза просачивался желтоватый свет надвигающегося вечера. Потом неподалёку от себя он услышал обрывок разговора.

– Да, Анна, мы готовы. Не вижу смысла тянуть дальше. Если они на месте, то мы начинаем. Тем более, что ветер сейчас дует в нужную сторону. Нет, я ничего не напутал с координатами, всё так и задумано. Поверь мне, так будет лучше. Да… Понял тебя… Хорошо. Спасибо. Удачи всем нам.

Курт опустил голову и повернул её в сторону говорившего. Офицер с нашивками майора убрал в карман телефон и посмотрел на него в ответ.

– Унтер-офицер, у вас остался ровно час, чтобы поужинать, привести себя в порядок и подготовиться к выходу на задание. Не теряйте время понапрасну.

По выражению его лица Штресснер понял, что на этот раз будет не тренировка. Вытянулся смирно и отдал честь. Майор кивнул в ответ, поправил берет с кокардой из трёх дубовых листьев в обрамлении витого овала, повернулся и пошёл к зданию штаба.

***

Катя подняла голову от планшета с расшифрованным сообщением и посмотрела ему прямо в глаза:

– Они начинают.

Он задержал ответный взгляд немного дольше, чем требовалось, потом кивнул.

– Хорошо. Как думаешь, сколько у нас времени?

Она пожала плечами.

– С учётом ветра и расстояния – от трёх до шести часов.

За внешним спокойствием он безошибочно угадал её тревогу.

«Естественно. Скоро мы узнаем, стоит ли наш план хоть чего-нибудь».

Вслух спросил:

– Волнуешься?

Она попыталась ухмыльнуться, как обычно, но потом посерьёзнела и ответила:

– Честно? Боюсь до усрачки.

Он улыбнулся.

– Ничего. Это нормально.

– Ни хрена нормального не вижу. Никому не говори, но мне действительно страшно.

Он положил ей руку на плечо, легонько пожал.

– Это хорошо. Поможет выжить. У меня тоже поджилки трясуться.

Она вцепилась в его запястье, стиснула его пальцами, как стальным обручем.

– Скажи, что у нас всё получится.

– Обязательно. Иначе, какой во всём этом был смысл?

– Умеешь ты утешить. Сдохнуть можно и безо всякого смысла.

Он перехватил её руку так, чтобы их кисти сцепились в замок.

– Всё получится. Здесь мои люди. И ты. Всё просто обязано получится.

Её пальцы крепко сжали его ладонь.

– Надеюсь.

– Это правильно. Ну что, за дело?

Она кивнула:

– Поехали.

У них оставалось совсем немного времени, за которое нужно успеть многое, чтобы подготовиться к надвигающемуся аду должным образом.

 

Глава 38

Готовясь к сеансу связи, подполковник Михайлов снова и снова прокручивал в памяти события последних дней.

«Не прошляпил ли я чего?»

Вроде бы – нет.

В ближайших окрестностях от места падения самолёта больше ничего не происходило. Лес и его обитатели словно впали в спячку. Ни по линии местной полиции, ни от патрулей «Транснефти» не было ни одного сигнала. А вот подальше, в стороне, начали замечать подозрительное движение.

«Значит, предчуствие меня не обмануло. Они действительно ушли. Вот только куда именно?»

Монитор перед ним включился, на нём появилось румяное и ухоженное лицо полковника Нуралиева.

– Добрый вечер, подполковник.

– Здравия желаю.

– Какие у вас новости?

– За истекшие сутки было замечено несколько случаев передвижения в интересующих нас районах. К сожалению, большая часть информации была получена в результате анализа данных аэрофотосъёмки, поэтому провести оперативную проверку или организовать перехват не представляется возможным.

– А что именно было замечено?

– Естественно, что мы отсеиваем все одиночные транспортные средства или такие, которые не подходят для перевозки людей. Одинокий трактор на лесной дороге нам не интересен. Мы искали только признаки передвижения в колонне. За последние дни такие мы находили несколько раз. После перепроверки и исключения тех, кого удалось идентифицировать, удалось выделить три следа, причём координаты последнего места получены как раз сегодня. Вот посмотрите.

Он добавил на экран карту, которую мог видеть и его собеседник.

– Одну неизвестную колонну заметили юго-восточнее Плисецка. Не знаю, как они смогли уйти так далеко, но если это наши клиенты, то движутся они куда-то в направлении Котласа. К сожалению, это оказался единственный сигнал с того направления и подтвердить дальнейшее направление движения не удалось.

Нуралиев на экране кивнул.

– Не беда. Переправы через Северную Двину мы заблокировали, теперь добавим ещё посты по линии Котлас-Вологда. Территория большая, но если они действительно двинулись вглубь страны, то рано или поздно попадуться снова. Это всего лишь вопрос времени. Я уверен, что наши оппоненты это тоже понимают, так что юго-восток – это, скорее всего, кто-то посторонний.

– Или отвлекающий маневр, – вставил Александр.

– Возможно. Но нас гораздо больше интересует север. Что происходит в направлении Белого моря?

– А вот в этой стороне как раз всё самое интересное. Об этом я и хотел доложить. Сначала нам удалось заметить движение неопознанной колонны севернее зоны падения самолёта. Снимок с беспилотника был сделан несколькими часами ранее, поэтому вылетать на место смысла не было, но нам удалось неплохо рассмотреть состав колонны. Так вот, при анализе сегодняшних данных моей группе удалось обнаружить ту же самую колонну, но уже значительно севернее.

– Вы уверены?

– Настолько, насколько это возможно при анализе аэрофотосъёмки. Тип транспортных средств, их внешние контуры, состав колонны – всё совпадает. И если это действительно они, то наличие второй точки позволяет определить приблизительный вектор движения.

– Куда они направляются?

– Похоже, что в сторону выступа между Онежской губой и Двинской. Судя по карте, это практически незаселённая территория площадью в сотни квадратных километров. И там длинная береговая линии, из любой точки которой их можно забрать.

Нуралиев размышлял секунд десять.

– Что ж, похоже, что прогнозы наших аналитиков подтвердились.

– Мы успеем их перехватить?

– Должны. Северный флот сейчас берёт под контроль выход из Белого моря в океан и организует патрулирование береговой линии. К сожалению, их внимание здорово отвлекают участившиеся провокации иностранных субмарин, но моряки должны справиться. Что касается вашей группы, то мы в Генштабе больше не видим смысла в вашем сидении на базе охраны «Транснефти». Давайте команду своим людям собираться, через пару часов мы пришлём за вами вертолёт. Перебазируетесь в Северодвинск, будете работать в кооперации с флотом. Пусть наёмники «Транснефти» возвращаются к своим обычным занятиям.

Александр поморщился.

– Кто должен сообщить им об этом?

Нуралиев чуть заметно улыбнулся.

– Расслабьтесь, подполковник, это сделают без вас. Ваша задача прежняя – отыскать и перехватить колонну.

Михайлов почувствовал, как с души свалился камень. Встречаться ещё раз с Кузнецовым ему хотелось в последнюю очередь. Тот наверняка не откажется от пары напутственных слов в адрес военных, а Александр опасался, что может не сдержаться и дать волю рукам.

Драка или даже перестрелка между охранниками и его бойцами им была сейчас нужна, как удаву – крылья.

– Слушаюсь!

И от избытка облегчения не удержался и поинтересовался:

– На других участках всё спокойно? Как думаете, мы нигде не ошиблись?

Полковник Нуралиев пожал плечами.

– Пока что все события укладываются в рамки прогноза наших аналитиков. Суета в Баренцевом море это только подтверждает. Да и не так уж много у беглецов вариантов. Восток мы прикрыли, на юг полез бы только самоубийца, а на запад их сейчас не пропустит сама природа. Так что остаётся север. Север, подполковник, север. Наиболее вероятный вариант и ваши данные это подтверждают.

Уже собираясь отключиться, Михайлов всё же спросил:

– А что такого на западе?

Нуралиев удивлённо поднял бровь:

– О чём вы?

– Вы сказали, что на запад их не пустит природа. Что там происходит?

– А, вы об этом! Там начинают сказываться последствия засухи. На финской стороне границы уже несколько дней замечают очаги лесных пожаров, а сегодня, похоже, природа решила пошалить всерьёз. Там сейчас полыхает фронт в несколько десятков километров шириной, и ветер гонит всё это на восток. Если в том месте оказались беглецы, то они сейчас должны драпать обратно вглубь России, чтобы не поджариться. Хотите, я вам пришлю снимки того района со спутника? Посмотрите, пока будете лететь в вертолёте. Они развеют все ваши опасения относительно западного маршрута.

Михайлов хотел было отказаться, но Нуралиев уже кивнул ему и отключился.

Следующие два часа прошли в сборах и хлопотах, так что Александр успел позабыть о концовке разговора. Только когда они уже заняли свои места, и над головами загудел мощный ротор, посылая вибрацию через весь корпус, связист протянул ему планшет.

– Товарищ подполковник! Вам тут из Генштаба спутниковые снимки прислали.

Он несколько секунд смотрел на него, не понимая, о чём идёт речь, а потом вспомнил.

– Давай.

Взял планшет, посмотрел на даты и время файлов.

«Совсем свеженькие».

Первое же открытое фото содержало общий план района. На серо-зелёном фоне тайги разрасталась широкая чёрная клякса. Местами она светилась оранжевыми искорками, как уголёк зажжёной сигареты. От кляксы вглубь территории России тянулись длинные серые космы дыма, застилающие собой весь ландшафт.

Александр подумал:

«Чёрт, действительно! Знатно горит».

Вертолёт оторвался от земли, двигатель гудел, поднимая машину всё выше и увлекая на север. Подполковник Михайлов посмотрел в иллюминатор на удаляющийся городок базы службы охраны «Транснефти», а потом снова вернулся к планшету. Что-то беспокоило его в снимке с орбиты, а он никак не мог понять, что именно. Он смотрел на него с разных сторон, увеличивал и уменьшал масштаб, вертел планшет так и эдак.

А потом вдруг всё понял.

Понял и похолодел.

***

Генерал армии Нефёдов смотрел на спутниковый снимок и чувствовал, как внутри разрастается холодная язва, заглатывающая все эмоции – страхи, надежды, азарт поиска, логику рассуждений, расчёты и раздражение. Оставалось только чувство бесконечной усталости и горечь надвигающегося поражения.

«Вдруг это ошибка?» – вякнул кто-то робко внутри сознания.

«Заткнись! – мысленно рявкнул он на этот внутренний голос, – Будет невроятным, неописуемым везением, если это окажется ошибкой. Пока же надо готовиться к худшему».

Он поднял глаза на своего помощника. Полковник Нуралиев стоял перед ним навытяжку, его обычно румяное лицо было сейчас цвета муки – серовато-белым.

– Скажи мне, полковник, как так вышло, что никто, кроме Михайлова, не обратил внимания на странную форму этого чёртова пожара?

Щека мучнистого оттенка дрогнула, бледные губы разлепились, но Нуралиев не нашёлся, что ответить с ходу, а только судорожно хватанул ртом воздух.

– Ладно, чёрт с ним. Потом будем разбираться. Что сейчас происходит на месте, и что мы можем сделать? Хоть что-нибудь делать ещё не поздно? Докладывай уже, не стой столбом!

Полковник нервно сглотнул и ещё раз прерывисто втянул воздух. Шагнул к экрану панели на стене и вывел на неё изображение со своего планшета.

– У нас на руках есть картинка только двухчасовой давности. На ней видно, что сплошной фронт лесного пожара движется со стороны Финляндии примерно из района озера Койтере. Между ним и нашей границей в последние дни возникало много мелких очагов, поэтому никто не придал значения очередному возгоранию. Но сейчас в этом районе установился устойчивый западный ветер, и он гонит огонь в нашу сторону. К сожалению, никто до подполковника Михайлова не придал значения тому, что фронт пожара имеет подковообразную форму и его северные и южные клинья опережают центральную часть проимерно на пятнадцать-двадцать километров. На этих снимках как раз видно, что они пересекают линию государственной границы в то время, как середина пожара к ней только-только подходит.

– Разве инженерные сооружения на границе не должны были остановить распространение огня? Там ведь должна быть просека, контрольно-следовая полоса?

Нуралиев замялся.

– В теории всё так, но поскольку погранвойска находятся не в нашем ведении, у нас нет достоверных сведений, в каком состоянии сейчас находятся сооружения на границе. Кроме того, при достаточно сильном ветре искры или лёгкие угли вполне могут перелететь через просеку. Особенно в узких местах.

– Ну да. Или если им помочь.

Полковник нервно оглянулся на начальника Генштаба, потом снова вернулся к своему планшету. Его пальцы, которыми он водил по экрану, заметно дрожали.

– Как бы там ни было, пожар сейчас уже перекинулся на нашу территорию. К этой минуте северные и южные его фланги должны были вклиниться вглубь на расстояние в несколько десятков километров. Средняя, вогнутая часть, распространилась по нашей стороне примерно на пять-десять километров.

– А охранные системы? Сигнализация? Можем мы хотя бы отслеживать, пересёк ли кто-нибудь границу по земле?

Нуралиев извиняющимся жестом развёл руками.

– Боюсь, что это невозможно. При лесном пожаре от него будет спасаться множество животных самого разного размера. Поэтому пойдёт масса сообщений о прорыве системы. На фоне этого шума мы никогда не сможем определить, кто именно нарушил границу.

И тут же поспешил опередить вопрос Нефёдова:

– Я уже распорядился связаться с командованием северо-западного округа погранвойск, но по первым докладам они ничем не смогут помочь. Не только дозоры, но и почти весь личный состав сейчас эвакуируется с застав в полосе пожара. На каждом объекте оставляют буквально по несколько человек, которые отступят при непосредственной угрозе.

– Мы можем как-то повлиять на распространение этого пожара? С МЧС связывались?

– Да, но они не готовились предпринимать никаких действий. Они рассчитывали, что пожар выдохнется на полосе естественных преград – там дальше к востоку проходит цепь крупных озёр. МЧС планировало остановить огонь за этим рубежом. Западнее от него всё равно нет ничего ценного. Там одна глухомань, леса и болота.

– Ладно, – он побарабанил пальцами по столу.– Что ещё мы можем предпринять, чтобы убедиться, что никто не пытается удрать под прикрытием огня?

– Мало что удастся успеть. – Нуралиев снова развёл руками. – Мы запустили несколько беспилотников, но им потребуется время, чтобы долететь до района.

– Сколько? Сколько беспилотников вы запустили?

Бледная щека полковника опять дёрнулась.

– Два. Может быть – три, но это максимум. Поблизости их больше просто нет. Все остальные перебросили в основной район поиска – на север.

Генерал армии Нефёдов поднял голову и задержал дыхание.

«Боже, дай мне сил».

– Что с воздушной разведкой?

– Примерно так же. Поднятым вертолётам потребуется время, чтобы достичь места. Да и толку от воздушного наблюдения вряд ли будет много. В зоне пожара колоссальное задымление, ветер гонит дым на восток, закрывая лес от обзора. Кроме того, сейчас уже вечер, а близость огня сделает бесполезным поиск в инфракрасном диапазоне.

– То есть – всё? Мы не можем ни видеть ситуацию, ни влиять на неё?

– К сожалению, товарищ генерал армии.

– А вот хрен им! Говоришь, эта территория практически пустынна? Ни жилья, ни инфраструктуры? Отлично. Срочно готовь приказы ближайшим авиационным частям и артиллеристам. Лётчики пусть навешивают ракеты воздух-земля, бомбы – всё, что есть. Пусть поднимаются в воздух и отправляются молотить эту центральную часть подковы. Неприцельно, просто по площади. Пусть выжигают всё топливо и расстреливают все боеприпасы, которые у них есть в наличии. Я хочу, чтобы ни одна живая душа не осмелилась сунуться в эту сердцевину или попытаться выйти из неё. Артиллеристам – тот же приказ. Пусть берут самые мобильные и дальнобойные стволы, выдвигаются ускоренным маршем в район пожара и с максимально доступной дистанции открывают огонь. Прямо с колёс, пусть разворачивают огневые точки хоть на дороге, если потребуется. Бить, бить непрерывно! Пока не закончатся боеприпасы. Раз беспилотники не смогут ничего разглядеть на земле, пусть хотя бы определяют границу пожара и корректируют стрельбу. Ясно? Я хочу, чтобы средняя, пустая часть подковы сделалась максимально непригодной для жизни. А когда пожар закончится, мы разберёмся, что там было на самом деле. Всё, свободен.

Полковник Нуралиев с облегчением поспешил к дверям.

Начальник Генштаба окликнул его почти на самом пороге.

– Да, и вот ещё что. Приказы для всех на севере, включая группу Михайлова, остаются в силе. Кто его знает, может, в этом пожаре и вправду нет ничего особенного.

Где-то в самой глубине души он очень хотел верить в это.

***

Коби стащила вниз влажный платок, закрывавший нос и рот, надолго припала губами к пластиковой бутылке. Пила жадно, но никак не могла напиться. Организм, измученный близким жаром и тяжёлой работой, кричал и вопил: «Воды, воды!». Казалось, что он готов впитывать любое её количество, как губка.

Порыв ветра принёс волну жгучего, пересушенного огнём воздуха. Она щедро полила водой повязку, снова натянула её на нижнюю часть лица. Потом плеснула ещё немного прямо на голову.

Последние два часа шла настоящая гонка. Если раньше они старались вести себя максимально незаметно, то потом, когда западный ветер принёс первые струи дыма, на маскировку почти перестали обращать внимания. Только дозорные на дальних подступах со стороны пожара непрерывно жгли дымовые шашки.

Они разбили последний лагерь на выступе среди проток и болота. Если бы вокруг было немного больше воды, этот кусок земли можно было даже назвать полуостровом. Сухой перешеек вёл с него на запад. Место выбрали в точном соответствии с планом – так, чтобы открытая вода и болота защитили их от огня и нежелательных визитёров с максимального числа сторон. Оставили только один доступный путь. На нём сейчас и кипела основная суета.

Когда прятаться стало больше не нужно, все работоспособные пассажиры начали сооружать на перешейке противопожарную полосу. Заранее решили не мелочиться и определили её ширину в пятьдесят метров. Как минимум. На всём её протяжении нужно было, начиная от лагеря по направлению к надвигающемуся пожару собрать, сгрести весь горючий лесной мусор, перенести на дальний край полосы, срезать нижние сухие ветки. Таким образом, предполагалось лишить приближающийся огонь потенциальной пищи. На случай, если пожар всё же решит разгуляться и пойти по вершинам деревьев, позади на полуострове запустили две моторные помпы и поливали водой деревья над расчищенным участком. Там с веток на землю сыпался настоящий ливень.

Вслед за дымом очень скоро появились новые вестники приближающегося большого огня. В кронах над головами зашумело, зашелестали многочисленные крылья. Потом из леса выскочил заяц, заметался среди людей. Сделал несколько длинных прыжков из стороны в сторону и ускакал в направлении лагеря.

– Берегись! – крикнул кто-то спереди.

За валом из хвороста и горючего мусора на дальнем краю противопожарной полосы захрустело, затрещало, а затем он словно взорвался. Ветки, сухие иглы и мох полетели в разные стороны, и с воинственным визгом оттуда вырвалась крупная кабаниха. Люди шарахнулись врассыпную, но дикая свинья не обратила на них никакого внимания и понеслась дальше. Следом за ней в пролом бойко вкатились пять или шесть полосатых поросят, которые, повизгивая, последовали вслед за матерью.

Позднее те, кто оставался в самом лагере, рассказали, что свинья со своим выводком сначала заметалась, обнаружив, что дальше пути нет, но очень быстро приняла решение – прыгнула в воду и поплыла к противоположному берегу протоки. Поросята без колебаний двинулись следом.

Всё это они узнали потом, а сейчас отвлекаться было некогда. Только переглянулись и снова принялись за дело. Коби отметила при этом, что у многих были весёлые глаза, и из-под масок слышался смех.

С долей удивления она поняла, что дело здесь не столько в неожиданно прибежавшей свинье. Не только у неё, но и у многих вокруг было это странное чувство. Смесь страха и азарта. Жуткой боязни надвигающегося и одновременно какого-то бесшабашного веселья, когда чётко знаешь, что кости брошены, изменить уже ничего нельзя, и остаётся только играть. Играть до конца.

Пожар подступал всё ближе. С его стороны несло дым, жар, запах гари, шум и треск. Но даже за этим отдалённым гулом она вдруг услышала где-то на юге глухие удары, как будто там начиналась гроза. Сквозь наступившие сумерки и дым за кромкой леса мелькнули сполохи вспышек. Все вокруг недоумённо переглянулись, но быстро вернулись к работе. Коби заметила, что один только пастор замер на месте и внимательно вслушивается в дальний грохот.

Она подошла к нему.

– Что там, Клаус? Гроза?

Он посмотрел на неё. В его слезящихся от дыма глазах блестело странное выражение.

– Нет, Коби. Если мне не изменяет память, это больше похоже на канонаду. Кто-то в той стороне бомбит или обстреливает лес.

– Бомбит? Зачем?

– Возможно, что они что-то заподозрили, если только это не национальный способ русских бороться с лесными пожарами.

– Думаете, они как-то узнали, что мы здесь?

– Надеюсь, что нет. Если бы они что-то знали точно, то ударили сюда или в ближайшие окрестности. Похоже, что это просто мера профилактики. Или жест отчаяния.

Со стороны пожара через вал из валежника перемахнули дозорные – все трое.

– Шевелись, шевелись! Огонь совсем близко!

Теперь они могли видеть его сами. Сквозь дым Коби разглядела между стволами деревьев оранжевые пятнышки пламени. Оттуда пекло, как из открытой печи.

– Давайте, давайте! Последнее усилие! – вдоль вала пробежал Смирнов, взмахами руки поторапливая остальных.

Коби покрепче вцепилась в черенок самодельных грабель и, забыв про усталость, стала лихорадочно сгребать оставшийся мусор к краю защитной полосы.

Спустя десять минут они закончили. Почти все тут же отошли назад, к лагерю, под прикрытие облитых водой деревьев. Вдоль вала на равном расстоянии между собой остались несколько человек. Каждый держал наготове факел.

Смирнов, Клаус и Коби стояли посередине. Пастор хотел отослать ей назад, но она отказалась наотрез. Спорить он не стал, кивнул молча.

Андрей командовал.

– Поливай!

С обоих концов вала из лесного мусора к его середине побежали два человека с канистрами, щедро поливая валежник горючим. Смирнов поднял на ладони щепотку заготовленного лёгкого мусора, подбросил вверх. Порывам жаркого ветра его отнесло им за спину, на расчищенную полосу.

– Ждём!

Трещало и шипело всё ближе. Жар становился такой силы, что приходилось отворачиваться и прикрывать лицо руками. За лесом на юге продолжали грохотать отдалённые взрывы.

Андрей взвесил на ладони новую порцию мусора – пучок серых волокон высохшего мха. Подкинул вверх. На этот раз комочки зависли на месте и плавно спланировали вниз. Часть из сухих нитей поплыла по воздуху в сторону пожара.

– Приготовится!

Коби сама ощутила это изменение. Ветер больше не дул на них. Казалось, что воздух стремится подняться вверх, увлекаемый за собой жаром от горящего леса.

– Давай! – Смирнов махнул рукой.

Несколько факелов одновременно коснулись вала из валежника. Пропитанный горючим сухой мусор тут же вспыхнул и странное дело – языки пламени из него теперь тянулись в сторону приближающегося фронта пожара, как будто между двумя огнями действовала своеобразная форма магнетизма, притягивающая слабый пожар к более сильному.

– Отходим! Быстро, все назад!

Факелы полетели в огонь, и цепочка людей побежала прочь. Смирнов с пастором шли последними, проверяя, не отстал ли кто-нибудь.

Коби пробежала под дождём, сыпавшимся с мокрых ветвей поливаемых деревьев. Мотопомпы трещали, закачивая в шланги воду из протоки, но никто не обращал внимания на их шум. Впереди, где бушевал пожар, выло, свистело и трещало намного громче.

Её поймали за руку. Смуглая кожа и глаза над защитной повязкой выдали Рамону Брукнер.

– Что там, Коби? Как дела?

– Не знаю.

Она присела и постаралась рассмотреть за стволами деревьев, что твориться на той стороне защитной полосы. Вал из валежника и мусора пылал, тянулся языками пламени к надвигающейся стене огня. Казалось, что он звал, молил о помощи – давай, давай, приди ко мне! Подхвати меня, поделись со мной своей силой! Вместе, объединёнными усилиями мы обрушимся огненным вихрем на огрызок леса за моей спиной, затерявшийся на выступе среди ненавистной нам обоим воды. Мы сотрём, испепелим всё находящееся там и сбросим вниз только угли и прах. А пожар словно слышал этот призыв, с громким треском и воем стремился вперёд, навстречу, на помощь младшему брату.

Вот теперь Коби стало по-настоящему страшно. В измученном жаром горле совсем пересохло, будто кто-то насыпал туда песка, но она не решалась отвести взгляд от разворачивающейся перед ней картины ада, только прерывистыми вдохами тянула в себя воздух через почти совсем высохший платок.

На дальнем конце защитной полосы взвился огненный вихрь, как будто кто-то раздувал огонь гигантскими мехами. Даже здесь она ощутила поток воздуха, потянувшийся отсюда в том направлении. А там огонь наконец-то дождался встречи со старшим товарищем. Две волны пламени плеснули навстречу друг другу, встретились, взвились вверх на пару секунд пылающим гребнем – и вдруг опали, сошли на нет, оставив после себя только дым и тление. Щедро политые водой деревья на этом краю разделительной полосы исходили паром, впитав жар подошедшего так близко пожара. Только пожар этот уже умер, захлебнулся, натолкнувшись на нетерпеливо стремившегося ему навстречу младшего собрата, который в слепом порыве спалил всю пригодную для огня пищу и необходимый им обоим кислород.

У них всё получилось.

– Да! – Завопил кто-то совсем рядом и следом за этим криком радостно загомонил весь лагерь. Стоявшая рядом Рамона прыгала на месте от восторга и лезла к Коби обниматься. Неподалёку пастор Майер и Смирнов обменялись крепким рукопожатием, чуть поодаль молодой мужчина подхватил в объятия женщину, поднял в воздух и закружил вокруг себя. Женщина смеялась, рыжая коса летела вокруг них, как огненная стрелка.

Треск и вой на противоположных берегах вернул ощущение реальности. Они смогли отстоять свой выступ, но лесной пожар вокруг и не думал стихать. Огонь пожирал лес совсем близко от полуострова, отделённый неширокими полосам проток и заболоченных низин.

К Смирнову немедленно вернулась обычная серьёзность. Он хлопнул в ладони.

– Так, народ! – Клаус стоял рядом и переводил. – Мы ещё не закончили. У нас получилось отбиться от пожара, но надо продержаться ещё. Нужно развернуть шланги и пролить деревья на краю протоки, чтобы на них не перекинулся огонь с того берега. Этим займёмся мы. Лукас, возьми несколько человек и расставь их дежурить вдоль берега. Пусть следят за углями или искрами, которые может перебросить ветер, и немедленно сбрасывают их в воду. Всем остальным, кто не занят в работе – отойти к центру лагеря, двигаться поменьше, беречь силы и кислород. По возможности, лечь на землю. Там меньше дыма. Катя, ты берёшь Виктора с Ольгой и следишь за западным направлением, откуда мы ждём гостей. Коби, вы со стюардессами и Асей отвечаете за людей в лагере. Всем всё понятно? Тогда за дело!

Спустя полчаса вокруг горело всё. Куда бы ни смотрела Коби – везде трещало, гудело, по земле и стволам деревьев бегали языки пламени, взлетали вихри искр там, где на землю рушилась ветка или вспыхивал особо толстый и рыхлый слой сухой лесной подстилки. Вокруг бушевал ад, от воды в протоках поднимался пар, серый пепел плыл по воздуху и всё застилал дым. Дышать становилось всё труднее.

Коби чувствовала, что с недостатком кислорода начинает рассеиваться внимание, поэтому не сразу поняла, что к запаху дыма, который сухой горячий ветер приносил с запада, стал примешиваться резкий химический вкус. Потом она заметила, что у края защитной полосы происходит какое-то движение. Она поднялась и, пригнувшись, лавируя между стволами деревьев и опираясь на них руками, пошла в ту сторону. На краю расчищенного участка стояли Смирнов с Клаусом и всматривались вперёд, вглубь леса. Коби подошла, встала рядом, прищурила пересохшие, отчаянно зудящие глаза.

На другой стороне защитной полосы, там, где недавно столкнулись две волны огня, в дыму двигались какие-то призраки.

Силуэты людей и машин.

 

Эпилог

Сандрин задержалась, прежде чем войти внутрь рабочей комнаты. Почему-то она немного волновалась. Вроде бы, отсутствовала всего ничего – каких-то две недели. Но было навязчивое ощущение, что за это время многое изменилось.

После командировки на западное побережье руководство «Диджитарх Секьюрити» отправило её на несколько дней в отпуск – отоспаться и отдышаться от нечеловеческого напряжения. Что она и сделала сразу после того, как переступила порог своей квартиры. Бросила дорожную сумку, стряхнула с ног кроссовки, доплелась до спальни и повалилась носом в подушку. После чего вырубилась, как будто кто-то щёлкнул выключателем.

Неопределённое время спустя она очнулась, терзаемая дискомфортом внизу живота. Не глядя ни на часы, ни в окно, в полубессознательном состоянии доплелась до унитаза в ванной, каким-то чудом вспомнив, что перед его использованием неплохо бы снять джинсы. И уснула бы снова, сидя на фаянсовом пъедестале, если бы нечаянно мотнувшаяся в сторону голова не врезалась в холодный кафель стены. Сандрин очухалась, похлопала глазами, потом вспомнила, где находится. Завершила необходимые процедуры и потащилась обратно в постель. По пути она осознала, что спущенные джинсы одной штаниной по-прежнему цепляются за её правую ногу. Несколькими вялыми пинками ей удалось избавиться от них и отправить в короткий полёт в дальний угол спальни. После чего подушка снова приняла её лицо в свои баюкающие объятия.

В следующий раз она открыла глаза с ощущением, что жутко замёрзла. Особенно заледенели голые ноги. Сандрин повозила вокруг себя рукой в поисках одеяла и сообразила, что лежит поверх покрывала. В комнате царила кромешная темнота, так что ей потребовалась примерно минута, чтобы вспомнить, что она не в гостинице неподалёку от штаб-квартиры «НАПС», Северная Калифорния, а у себя дома.

«Дома».

Она повернула голову. Подсвеченные стрелки часов с прикроватной тумбочки извещали, что сейчас без пяти три. Ночи, если принимать во внимание темноту вокруг. Сандрин порылась в памяти. Если самолёт сел около шести вечера и до дому она добиралась примерно полтора часа, то, стало быть, уже продрыхла семь часов. В обычное время этого ей было бы совершенно достаточно. Но только не сейчас. Организм твёрдо и убедительно докладывал, что семь часов сна для его нынешнего состояния – это так, лёгкая разминка. И настоятельно рекомендовал ещё пару таких же доз, желательно подряд.

И с чего бы ей было с этим спорить?

Единственное, что она добавила к рекомендациям организма, так это пара глотков виски прямо из горлышка бутылки и полстакана воды. После чего Сандрин разворошила постель и снова провалилась в сон.

В следующий раз её разбудил целый коктейль ощущений. Яркий свет, жажда, боль в затёкших от лежания в одном положении мышцах, голод и сомнительное ощущение во рту, совсем не похожее на свежесть. Часы на этот раз показывали десять. Утра, разумеется.

На этот раз она не просто встала, но и залезла в душ, долго, тщательно и с наслаждением мыла волосы, чистила зубы и просто нежилась под дождём тёплой воды. Натянула на себя чистое бельё, домашние шорты и футболку, покидала грязные вещи в корзину для белья. С сомнением посмотрела на дорожную сумку.

«Не-а, не всё сразу!»

Сумку можно разобрать и потом. Вместо этого она пошла на кухню и занялась конструированием завтрака. Попутно дала команду холодильнику заказать доставку всего необходимого из стандандартного набора продуктов для восполнения закончившегося и на замену тому, у чего истекали сроки хранения. И сверх этого включила в заказ пару упаковок пива. Для психологической разрядки.

Потом, конечно, надо будет выползти наружу, погулять, побегать, заглянуть в спортзал. Но потом. А пока будем использовать старые, проверенные, пусть и не всегда полезные для здоровья методы.

Из дому она выбралась только к вечеру следующего дня, когда промежутки между сном удлинились настолько, что её ритм жизни стал походить на нормальный для человека график. К выходным Сандрин уже практически венулась к обычному своему существованию, даже нашла время зайти в косметический салон. Впервые за много лет, но отныне она планировала сделать уход за собой частью обязательной программы. Ведь если она хотела хорошо выглядеть, когда ей будет «немного за сорок», начинать следовало прямо сейчас.

Так что к утру понедельника Сандрин чувствовала себя вполне свежей и отдохнувшей. Даже немного соскучилась по работе. Вот только дойдя до дверей, за которыми находилась рабочая комната, она ощутила лёгкое волнение.

Что это было за чувство? Наверное, с таким человек должен возвращаться после дальнего плавания, путешествия в чужие страны. Или с войны. Когда понятно, что сам он в чём-то изменился и жизнь никогда уже не будет такой, как прежде.

Сандрин глубоко вздохнула, провела карточкой пропуска возле сканера и открыла дверь.

И чуть не выскочила обратно от неожиданности.

– Привет! – заорали два десятка глоток, и в два раза больше рук захлопали в ладоши. Тут же кто-то восторженно засвистел и заулюлюкал. Перед ней замелькали лица, знакомые и не очень, улыбки, приветственные жесты. Почти вся команда «Диджитарх Секьюрити» стояла сейчас полукругом напротив входа и приветствовала её аплодисментами и одобрительными криками.

Сандрин растерялась, но на помощь немедленно пришёл Фрэнк Вудс. Он шагнул к ней из передних рядов, взял её за локоть и встал рядом. Поднял руку, призывая к вниманию, но ребята и не думали затыкаться. Всё так же искренне хлопали и приветствовали её. Тогда Фрэнк снова повернулся к ней и легонько приобнял за плечи.

– Поздравляю, Чанг. Добро пожаловать домой.

Он отпустил её и стал аплодировать вместе с остальными. А она не знала, что сказать и как реагировать, просто стояла и глупо улыбалась, хотя в носу предательски щипало. Вудс предпринял вторую попытку утихомирить коллег, поднял вверх обе руки. Все понемногу успокоились.

– Итак, народ, мы с радостью и гордостью приветствуем Сандрин в наших стенах!

Все снова зааплодировали, но на этот быстро утихли. Фрэнк продолжил.

– Для нас это большая честь и огромное удовольствие. Честь оттого, что мы работаем с тобой в одной команде и удовольствие, что именно ты стала героиней такого масштаба.

Кем-кем, а героиней она себя сейчас совсем не ощущала. Но на всякий случай попыталась неловко поклониться. Ребята снова похлопали и посвистели.

– Кто-то скажет, что это всего лишь наша работа – находить и предотвращать такого рода угрозы. Но ты, Чанг, сделала гораздо больше. Ты смогла почувствовать угрозу, которую не разглядел никто, доверилась своему чутью, смогла определить, в чём именно эта угроза состояла. Более того, смогла убедить меня, всех вокруг, а также парней в «НАПС» в том, что твоё предчувствие – это серьёзно. Отправилась на охоту, ведомая только этим предчувствием – и не ошиблась. Выследила и помогла найти злодея. А самое главное – внесла ясность в судьбу нескольких десятков человек, которые до этого числились пропавшими без вести. Подарила надежду их родным и близким. Это очень и очень дорого стоит.

Фрэнк снова повернулся к ней лицом, взял её за руку и с чувством пожал.

– Мы гордимся тобой, Сандрин. С удачной охотой тебя и с возвращением в родные стены.

Снова аплодисменты, одобрительные возгласы, а она стоит, растерянная, пунцовая от смущения и волнения и не знает, что сказать в ответ. Наконец Фрэнк снова пришёл на помощь, помахал над головой руками.

– Всё-всё, довольно! Дайте ей перевести дух. Давайте-ка вернёмся к работе.

Он хлопнул в ладоши.

– За дело! Благодаря Чанг все теперь знают, что «Диджитарх Секьюрити» – лучшая команда в деле кибербезопасности. Давайте не будем разочаровывать наших клиентов!

А потом наклонился к её уху:

– Когда поздороваешься со всеми, заходи в мой кабинет. Есть разговор.

Она кивнула и тут же попала в водоворот остальных. Все подходили, пожимали руку, похлопывали по плечу, поздравляли, хвалили. От всего этого голова слегка кружилась.

Когда ребята помаленьку разошлись по рабочим местам, она наконец-то тоже смогла добраться до своего. Её стол, кресло и два монитора показались удивительно родными и домашними. На подкатной опоре красовалась новенькая, механическая и ужасно дорогая клавиатура.

«Бог мой, разбудите меня!»

Она провела пальцем по краю, наслаждаясь ощущением тактильного контакта с пластиком высшего качества. Легонько покачала клавишу «С». Та ответила мягким, плавным, почти эротическим движением.

«Я о таком даже не мечтала. Фрэнк, ты гений!»

Ввела пароль, и на мониторах загорелись такие привычные и знакомые окна наблюдения за подопечными.

«Привет, Сент-Луис. Привет, „НАПС“, Северная Калифорния».

Правда, теперь за контрольными таблицами «НАПС» она могла видеть живых людей.

«Спасибо, ребята, было приятно с вами работать. Очень жаль, что это случилось именно у вас».

Она вспомнила последние слова Вудса, встала и пошла к нему в кабинет.

– Я уже начала думать, что ты так и не придёшь. – Этот тембр голоса она теперь узнала бы из тысячи.

Агент Мартинес поднялась к ней навстречу из кресла. Фрэнк наблюдал за ними из-за своего монитора.

– Ох, Джейд, здравствуй! Я не ожидала тебя здесь увидеть, – Сандрин почувствовала лёгкий укол стыда за то, что по возвращении ни разу не позвонила своей новой знакомой. Настолько, видимо, её мозг отключился от всего, что было связано с Западным побережьем.

– Ничего удивительного. Мне здесь быть совсем не положено, – на этот раз на ней был деловой костюм с юбкой, а не с брюками. Тёмно-серого, строгого и официального цвета. – Я здесь просто проездом, возвращалась из Вашингтона.

Сандрин вопросительно подняла брови. Джейд кивнула в ответ.

– Да, отчитывалась перед конторой по делу нашего мальчика.

– Всё-таки мальчик?

– Ага, совсем сопляк. В новости это пока не утекло, так что вы тоже держите язык за зубами.

– Он…

– Сознался. Сразу. С этим не возникло никаких проблем. Ни адвокат, никто не помешал. Всё рассказал, всё показал нашим спецам. Как готовился к этому своему школьному проекту, куда ходил в теневой сети, где черпал информацию. Показал, как нашёл описание уязвимости «НАПС», через которую смог залезть в их протокол обмена данными. Просто счастье, что никто до него не использовал этот способ, а теперь благодаря тебе эту калитку закрыли наглухо.

– Ну, я не уверена про счастье. Самолёт-то всё-таки потерялся.

– Уже нет.

– Да?

– Ага. Ты что, новости не смотрела?

– Нет. Я в основном… спала.

– Ну, пока ты отдыхала, из России смогли переслать координаты аварийной посадки и списки пассажиров. Это не секрет, об этом уже все протрубили. Коротко говоря, самолёт разбился, несколько человек погибли, остальные где-то в лесах.

Сандрин покачала головой.

– Всё-таки без жертв не обошлось. В чём же тогда счастье, о котором ты говоришь?

Агент Мартинес ответила предельно серъёзно, глядя ей прямо в глаза.

– Счастье в том, что в эту дыру первым залез безмозглый школьник, который даже не понимал, что он делает. Да, это привело к катастрофе и нескольким жертвам. Но представь, что случилось бы, если бы до неё добрались настоящие террористы, которые осознанно могли обрушить воздушное сообщение в рамках всей планеты? Вот тогда это могло стать бедствием невероятного масштаба. Чтоб было понятнее, представь, что ты можешь узнать об одной и той же угрозе двумя способами – поцарапав палец или потеряв целиком руку. Какой из них тебе покажется предпочтительным?

Хороший пример, наглядный. Не поспоришь.

– Ладно, вам видней. Скажи мне лучше, зачем он туда полез и как это сделал?

– Насчёт «как» – это вам лучше самим посмотреть. Я в технических деталях не разбираюсь. После того, как будет готов отчёт, его передадут в «НАПС». И вам тоже, разумеется. Я поняла только то, что говорили в общих чертах и человеческим языком. Что он влез в систему через целую паутину обходных путей, использовав для проникновения описание уязвимости, которую нашёл раньше. К несчастью оказалось, что она очень похожа на тот способ, который он применил в своей школьной работе.

– Какой работе? Их что, теперь учат в школе взламывать защищённые системы? – подал голос Фрэнк Вудс. – Тогда я, наверное, уже совсем старый, раз в моё время о таком даже не помышляли.

– Вовсе нет. У них был проект на свободную тему. По принципу «Удиви меня».

– Ясно. Что ж, парню это удалось.

– Да уж. Не знаю, будет ли вам это интересно, но он своим проектом умудрился во время демонстрации взломать все устройства в классе и объединить их в единую сеть.

– Ого! А парнишка, похоже, не плох!

– Хорош, этого у него не отнимешь. Он даже догадался, как запустить свою программку в «НАПС» через таймер. Так, чтобы она начала работать, когда его уже не было возле терминала. К несчастью, вас в это время как раз обесточили.

– Ясно. И мы в результате не смогли засечь его вовремя.

– Именно. Более того, он ещё и запрограммировал её на самоуничтожение. Так, чтобы спустя определённое время этот кусок кода просто исчез.

Фрэнк покачал головой.

– Ну, дела! Получается, если бы Сандрин не заметила оставшийся в итоге мусор, никто бы даже не заподозрил, что данные модифицировали?

Мартинес посмотрела на него, потом на Сандрин, сидевшую в кресле рядом.

– Да. Если бы не она.

Джейж протянула ладонь и похлопала её по руке.

– Если бы не она, мы бы так и не узнали, что произошло. Точнее, узнали бы, но слишком поздно.

Сандрин снова почувствовала, как у неё теплеют и розовеют щёки.

«Пора бы перевести разговор на другую тему, пока я ещё не лопнула от гордости».

– Слушай, но как же главный вопрос?

– Какой?

– Зачем? Зачем он всё это сделал? Ты же обмолвилась, что он даже не понял, куда залез.

Мартинес пожала плечами и грустно улыбнулась.

– Знаете, это и есть самое ужасное. За тот школьный проект, когда он без спросу вскрыл все гаджеты в классе, ему влетело по полной программе. Наказание, штрафные работы, все дела. И он просто искал, на ком бы отыграться. Что-нибудь сломать. Сделать гадость. Неважно кому.

Несколько секунд висела тишина. Потом Фрэнк уточнил.

– И всё? Больше никакой подоплёки? Ему всыпали по заднице, а он, образно говоря, решил в отместку разбить окно в кабинете директора?

Улыбка агента Мартинес снова вышла печальной.

– Увы. Это самое идиотское объяснение, какое мы могли себе представить, но это правда. Самолёт разбился, и несколько человек погибли из-за дурацкой детской мести. У меня самой это в голове до конца не укладывается. Мы ожидали чего угодно – террористов, заговора, захвата секретных учёных, изощрённой провокации, а здесь…

Она махнула рукой.

– В Вашингтоне тоже до сих пор не могут прийти в себя от абсурдности случившегося. Но так есть и с этим ничего не поделаешь.

Снова помолчали. Потом Фрэнк вздохнул и покрутил головой.

– Самый дрянной вариант, – он посмотрел на Сандрин. Она кивнула в ответ:

– Обезьяна с гранатой.

– Обезьяна с гранатой, – повторил за ней Фрэнк. – Ни мотива, ни логики. Ни смысла.

Джейд Мартинес снова легонько пожала плечами.

– Ничего не поделаешь. Всё стало слишком простым и слишком сложным одновременно. Слишком просто забраться куда-то и сломать что-нибудь сложное. Я даже не знаю, чего нам ожидать в следующий раз. Наркомана, который вместо метамфетамина сварит на кухне сверхтоксичный яд или уволенного программиста, который создаст в отместку злобный искусственный разум. Вот вы, светлые головы, вы можете предположить, что может случиться ещё?

Фрэнк Вудс и Сандрин Чанг переглянулись.

– Всё, что угодно.

Фрэнк кивнул и расширил мысль.

– Всё, что угодно. Лёгкость воспроизведения любого предмета, любой технологии. Всё это одновременно и благословение и проклятие. Только руки и мысли конкретного человека определяют, каким окажется применение.

– Утешили, ничего не скажешь. И что же нам делать? Как ко всему этому подготовиться?

Фрэнк развёл руками.

– Как всегда. Выбирать сторону и бороться. Чем мы тут, собственно, и занимаемся.

Агент Мартинес кивнула. Потом посмотрела на Сандрин. На этот раз по-особенному – долго и испытующе.

– Раз уж мы заговорили про борьбу. Сандрин Чанг, не хотели бы вы перейти на работу в ФБР?

Она растерялась. Посмотрела ошарашено на Фрэнка, а тот кивком подтвердил: «Ты не ослышалась».

– Фрэнк?

– Что?

– Это серьёзно?

– Конечно. Странно только, что ты уточняешь это у меня, а не у агента Мартинес. Хотя она приехала именно по твою душу, а вовсе не ради того, чтобы поделиться новостями.

– Джейд?

Мартинес усмехнулась.

– Ты полагаешь, что это я так шучу? Вовсе нет. Более того, мы ещё на прошлой неделе обсудили этот вопрос с твоим руководством.

– И?

– Что «и»? Рабство в этой стране отменили уже очень давно, так что решать придётся тебе.

Вудс в который уже раз за это утро устремился к ней на помощь.

– Чанг, успокойся. Никто не требует от тебя немедленного ответа. Да, с нами связались в конце прошлой недели, предупредили, что хотят сманить тебя к себе на работу. Уточняли, возникнут ли с этим сложности. Наши наверху только развели руками, потому что твой контракт позволяет это сделать в любой момент. С определёнными оговорками, конечно. Но всё действительно зависит от твоего желания. Скажу прямо – нам бы не хотелось тебя терять. Лично я всегда высоко тебя ценил, а после всей этой истории с «НАПС» ты вообще стала личностью почти легендарной. Или скоро станешь, когда подробности случившегося начнут просачиваться наружу. Поэтому руководство уполномочило меня сделать тебе встречное предложение со стороны «Диджитарх Секьюрити». Вот это, – Фрэнк написал несколько слов на квадратике бумаги для заметок: – Название твоей новой должности, которую ты займёшь со следующего месяца, если решишь остаться.

Он взял из подставки ещё два листочка и написал что-то на каждом из них. После чего встал из-за стола и подошёл к Сандрин со стороны, противоположной агенту Мартинес. Кивнул в её сторону:

– Только не показывай ей. Пусть это будет честный закрытый аукцион. Итак, смотри: твоя должность. Потом – твой новый круг обязанностей. Больше никаких светофоров, ясно? Ну, и напоследок – твоя новая зарплата. В год. И это пока без бонусов.

Если новая должность Сандрин просто порадовала, поскольку она рассчитывала подняться до неё только через пару лет, то новый круг обязанностей откровенно удивил. Такая запись в личном деле означала переход в высшую лигу, не меньше. Что касается последнего листочка с цифрой предполагаемой будущей зарплаты, то при виде цифры ей стоило большого труда не уронить челюсть на колени.

«Бонусы? К этому ещё положены бонусы?»

Она подняла на Фрэнка потрясённые глаза. Тот утвердительно кивнул.

– Всё точно. Плюс к этому я могу ещё полчаса рассказывать, как мне приятно работать с тобой и какое важное значение ты имеешь для компании в целом и для твоих коллег по отделу в частности. Но вот это, – он многозначительно постучал по листочкам бумаги, которые Сандрин держала в руках веером, как карты: – Это говорит о том же гораздо лаконичнее.

Она перевела растерянные глаза на агента Мартинес. Ты выглядела слегка обеспокоенной.

– Я понимаю, что мы вряд ли сможем тягаться с частной компанией по уровню зарплаты. Хотя… Тот адрес электронной почты, что ты мне дала – это ведь твой личный ящик? Хорошо, я попрошу, чтобы тебе прислали на него официальное приглашение на собеседование плюс предварительные параметры твоего потенциального дохода в конторе, раз уж мы взялись меряться бюджетами, – она подмигнула Вудсу, который теперь присел на край своего стола и наблюдал за ними, скрестив руки на груди. – Но только прошу тебя учесть, что масштаб задач, с которыми ты столкнёшься у нас, будет неизмеримо шире и интереснее, чем здесь. Мы играем в намного, намного более крутые игры.

Фрэнк фыркнул, но промолчал. А Сандрин чувствовала себя полностью растерянной. Как будто ей снова было десять лет, и кто-то бесконечно добрый и щедрый открыл перед ней витрину кондитерского магазина и предложил выбрать то, что ей захочется. Но где-то глубоко внутри за этим замешательством уже угадывалось хорошее и весёлое чувство азарта, какое бывает перед шагом в будущее, которое внезапно наступило и в нём для тебя открылись новые, невероятные возможности. То самое будущее, на котором большими блестящими буквами написано: «Я принадлежу тебе».

Она с робкой, немного виноватой улыбкой посмотрела по очереди сначала на Фрэнка Вудса, потом на Джейд Мартинес.

– Спасибо. Спасибо вам. Пожалуйста, не обижайтесь на меня, когда я сделаю выбор. Ладно?

***

Дым, жар и пепел остались позади, но в лёгких по-прежнему было сухо, как после перехода по пустыне, а нос отказывался распознавать запахи. Любые.

Участки кожи, оставшиеся незащищёнными во время пожара, теперь ныли и зудели, их температура казалась повышенной, как будто они отдавали наружу жар, впитавшийся от близкого огня. Ощущение напоминало солнечный ожог, да и выглядело примерно так же. По крайней мере, большинство из них теперь щеголяли двухцветными физиономиями. Нижняя половина лица осталась обычного цвета. А вот верхняя, которую не закрывала мокрая повязка, теперь светилась разнообразными оттенками палитры от розового до почти светофорного красного.

В дополнение ко всему в ушах звучал какой-то писк. Андрей время от времени пытался избавиться от него, то ковыряясь пальцем в ухе, то зажимая нос и с силой выдыхая в него. От этих усилий в барабанных перепонках потрескивало и похрустывало, но писк так и не проходил.

Сидевшая рядом Ася заметила его потуги и сказала, что это пройдёт. Всё дело в обезвоживании организма и последствиях того свиста, треска и рёва, с которыми пожар жевал лес вокруг них всего час назад. Смирнов кивнул согласно, приложился долгим глотком к пластиковой бутылке с водой, а про себя подумал, что тут замешано кое-что ещё. Например, страх.

Ему действительно было страшно. Глупо, конечно. Бояться следовало раньше, когда вокруг горела тайга, и существовала реальнаяугроза. Нет, не сгореть, окружающая вода этого не позволила бы. Но вот задохнуться от дыма или недостатка кислорода – запросто. Стоило вокруг них закрутиться огненному смерчу – и привет. Лежали бы они сейчас аккуратной кучкой. Целёхонькие внешне, но совершенно дохлые внутри.

А вот поди ж ты. В тот момент ему страшно не было. Беспокойно, нервы на взводе, адреналин бъёт фонтаном, сердце долбит пульсом в гортань. Но не страшно. И только сейчас, когда огонь, дым, треск и пепел остались позади, когда они сидят внутри закрытого, безопасного бронетранспортёра, из кондиционера которого внутрь идёт чистая, отфильтрованная прохлада, Андрея стало ощутимо потряхивать. От полной неизвестности того, что будет с ними дальше и от невозможности ни на что повлиять. Для него, жертвы «синдрома гиперконтроля», как выразилась бы Марина, это чувство неопределённости было особенно непереносимо. Он слишком привык за долгие годы принимать на себя ответственность не только за своё будущее, но и за доверившихся ему людей, а теперь у него отобрали руль, рычаги, щит и меч, бразды. В руках было пугающе пусто.

Хотя нет. В правой руке у него цепкая Асина ладонь. Хоть и чувствуется в её хватке неловкость и сидит она рядом в напряжённой позе, стараясь удерживать между ними какое-то минимальное расстояние, но ясно, что теперь между ними возникла новая связь. Не романтическая ни в малейшей степени, но твёрдая и непреложная, как цепь, выкованная из доверия и ответственности. Чтобы ни произошло, на ближайшие несколько лет они будут вместе.

Сидящие напротив Витя и Оля Самохина теперь тоже никуда друг от друга не денутся. Их, похоже, даже неопределённость не напрягает. Как будто оба возвращаются на базу после долгой работы. Виктор откинулся назад, на борт вездехода, прикрыл глаза, раскрасневшийся от жара лоб покачивается в такт движению машины. Оля пристроилась рядом, положила голову ему на плечо и тоже дремлет. Огненно-рыжие в обычное время волосы теперь кажутся сероватыми из-за запорошившего их пепла и полумрака салона транспортёра.

Смирнов поймал себя на мысли, что впервые за несколько лет он видит своих людей безоружными.

Ни пулемёта, ни автоматов, ни даже ножей. Катя предупредила их заранее, что как только к ним выйдут спасатели, всё оружие должно быть сброшено. И сама первой показала пример. Едва со стороны пробивающихся к ним людей в огнезащитных комбинезонах прокричали условленный отзыв на пароль, она выпрямилась рядом с Андреем во весь рост и развела в сторону руки. В правой – разгрузочный жилет с боеприпасами, в левой – ремень автомата.

«Не хотела, чтобы меня воспринимали, как угрозу» – вспомнил он и, показывая пример своим людям, повторил её движение. Расстегнул жилет, поднял над головой оружие, а потом бросил всё это на землю. После чего несколько секунд стоял с поднятыми пустыми руками. Затем вынул нож и пистолет, снова показал их, и тоже отбросил в стороны. Его бойцы повторяли за ним эти движения, как будто у них наступил перерыв на производственную гимнастику. Жар продолжал накатывать волнами, дым ел глаза, порывы ветра иногда приносили веера искр, очень хотелось пригнуться и отвернуться, спрятать лицо. Но они стоически терпели, выполняли этот замедленный комплекс упражнений, чтобы ни у кого не возникло сомнений – мы свои, мы не угроза.

Так что вооружены сейчас в салоне вездехода были только двое – те самые спасатели в жароотражающих комбезах, что сидели сейчас у задних дверей. Когда вездеход тронулся, и они сбросили защитные маски, оказалось, что один из них совсем молодой парень, явный южанин. Второй, постарше, коротко стриженый блондин, напротив, был типичным северянином. Но говорили оба на немецком. Что-что, а это Андрей понял безошибочно.

Сопровождающие поначалу были напряжены и сосредоточены. Держали оружие на изготовку, только адресовано оно было не Смирнову и его команде. Оба внимательно прислушивались к происходящему за пределами вездехода, следили за экранами внешнего обзора и короткими фразами реагировали на то, что иногда бормотало сквозь шипение в их наушниках. И только спустя минут сорок от начала поездкиих настороженность внезапно закончилась. В гарнитурах спасателей несколько раз прохрипела какая-то фраза, они переглянулись, блондин кивнул и выставил вперёд кулак. Молодой универсальным жестом легонько стукнул его своим кулаком – «Сделано!», потом повернулся к пассажирам и показал большой палец: «Всё в порядке».

В порядке. Всё в порядке. Это значит – они пересекли границу. Теперь эти два парня, экипаж вездехода, остальные спасатели, а также пассажиры рейса NP412 оказались в безопасности. Почти дома. А они?

Андрей почувствовал лёгкий приступ паники. Под ложечкой засосало, и даже голова немного закружилась, как будто он заглянул за край крыши очень высокого здания. Наверно он непроизвольно стиснул правую руку, потому что Ася вопросительно подняла на него карие глаза. Он покачал головой и попытался улыбнуться. Она легонько кивнула и едва заметно пожала ему руку в ответ.

«Чёрт, – подумал Смирнов: – Никогда не думал, каково это – иметь дочь. Надеюсь, у нас всё получиться».

У всех у нас.

Должно получиться.

Просто обязано.

Ведь выжили же они зачем-то?

Спустя ещё какое-то время транспортёр качнулся, подпрыгнул немного, а потом рыкнул двигателем и значительно ускорился. Качка почти прекратилась. Похоже, они выбрались на дорогу.

Сопровождающие их военные теперь расслабились, пристроили оружие между колен и обменивались короткими репликами, с интересом посматривая на своих подопечных. Те все пришли в себя, проснулись и сидели, посматривая друг на друга. Пили воду из пластиковых бутылок.

Ждали.

В наушниках у сопровождающих что-то прохрипело, и почти сразу вездеход остановился, качнувшись. Спасатели распахнули дверцы, резво выпрыгнули наружу, быстро осмотрелись и тут же стали показывать жестами внутрь салона – «давайте, давайте, можно выходить!». Андрей переглянулся со своими:

– Ну что, ребята, пошли? Только давайте не разбредаться, хорошо? Держитесь друг у друга на виду.

Со всех сторон согласно закивали:

– Ладно… ладно… хорошо… поняли, шеф.

Он ещё раз посмотрел в глаза Асе, слегка пожал ей ладонь.

– Пойдём.

Они выбрались наружу, в ночь.

Настоящую, тихую, спокойную, прохладную северную ночь. Даже гомон множества голосов вокруг и шум моторов не могли разрушить общую картину покоя, после всего того, что им пришлось пережить за последние часы.

Он покрутил головой, выискивая восток. Нашёл без труда. В той стороне небо освещало зарево.

«Уходим, оставляя за спиной пожарище» – подумалось ему почему-то, но Андрей постарался тут-же прогнать эту мысль. Слишком уж она показалась пафосной, неживой. Тем более, что он прекрасно помнил, что там, за лесным пожаром, за многие сотни километров отсюда, остались близкие и дорогие ему люди. Много, очень много хороших людей.

«Мы ещё встретимся. Обязательно».

Эта мысль понравилась ему больше, и он не стал от неё избавляться.

Осмотрелся внимательней.

Вокруг кипела суета. Пассажиров высаживали из бронетранспортёров, тут же вокруг них начинали сновать молодые мужчины и женщины в военной форме. Аккуратным рядком выстроились армейские санитарные машины, задние дверцы у всех распахнуты, куда-то катят каталку, несут чемодан с красным крестом на крышке. Возле колеса одного из автомобилей прямо на траву опустился мужчина лет пятидесяти с седыми усами и бородкой, стянул очки и шапочку с лысой, как колено, головы.

Мужчина плакал.

Андрей вспомнил. Джим… Джим Шэннон. Его жена Хелен вызвалась помочь в тот невезучий рейс с ранеными.

Он покачал головой.

«Ещё один человек оставил там кого-то родного».

К ним подошёл средних лет крепыш в военной форме, спросил на чистейшем русском языке:

– Вы из группы Смирнова?

Он немного опешил.

«Во как! „Группа Смирнова“. Ладно, хоть не „Тимур и его команда“. Шутники…»

Но в ответ кивнул.

– Да. Я – Андрей Смирнов, а это – мои люди.

Семь человек за его спиной придвинулись плотнее друг к другу, Ася крепче сжала его ладонь.

Человек приветливо улыбнулся и радушным жестом указал в сторону раскладного стола, как будто был их гидом в турпоездке.

– Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Сейчас вами займутся врачи. Кому-нибудь нужна экстренная помошь?

Смирнов оглянулся на своих, те дружно покачали головами в ответ.

– Нет, спасибо.

– Хорошо. Тогда просто подождите. Там для вас приготовили питьевую воду и высококалорийные батончики. Извините, но нормальный ужин будет немного позже.

Крепыш снова улыбнулся.

– Добро пожаловать в Финляндию.

Всё той же тесной кучкой они отправились к столу. Расселись, взяли по бутылке воды и батончику, но ели как-то неохотно, больше озирались по сторонам.

Андрей заметил чуть в стороне Катю, разговаривавшую с каким-то военным. Она увидела его тоже, помахала рукой, потом сделала приглашающий жест. Он посмотрел на Асю:

– Побудь вместе со всеми, хорошо?

Та кивнула.

Смирнов встал, направился к Кате. Попутно мимоходом осматривался. Странно, но всё выглядело так, что на них никто не обращал особого внимания. Конечно, это ощущение могло быть ошибочным, и на самом деле за каждым из них следил сквозь оптический прицел специально выделенный снайпер. Вот только ему было на это совершенно наплевать.

Он слишком устал, чтобы бояться.

– Андрей, познакомься. Это майор Рихтер, представитель кризисного центра НАТО. Он руководил операцией.

Офицер крепко, с чувством пожал ему руку, что-то сказал на немецком. Катя перевела:

– Он говорит, что твоя идея о переходе через границу под прикрытием лесного пожара поначалу показалась ему совершенно безумной.

Смирнов кивнул.

– После того, как мы через это прошли, у меня тоже появились сомнения на её счёт.

Майор рассмеялся.

– Он говорит, что это всё неважно. Главное, что получилось. Только это имеет значение. Кроме этого, он хочет поблагодарить тебя. Твоя идея помогла ему по-другому взглянуть на планирование операции.

– Чем же именно?

– Майор говорит, что первоначально планировалось, что пожар охватит нас подковой, что мы окажемся в центральной, относительно безопасной зоне. Но потом он передумал. Ему показалось, что это выглядит слишком очевидно. Поэтому лес подожгли так, чтобы мы оказались в самом сердце северного огненного клина.

– Тогда передай ему спасибо за то, что они успели вовремя нас забрать, пока пожар не спалил весь кислород в округе.

– Ты не понял. Он имеет в виду, что федералам точно не пришло бы в голову искать нас внутри самого пожара. А вот внутреннюю часть подковы они обстреливают до сих пор. Неприцельно, но тем не менее.

– А, вон оно что! Ну, хорошо. Я рад, что нам обоим в голову пришли хорошие идеи. Ещё больше я рад тому, что всё это закончилось. Но сейчас меня гораздо больше интересует будущее моих людей. В наших договорённостях ничего не изменилось?

Катя перевела вопрос, и уже по жестикуляции майора Андрей понял смысл ответа.

– Нет, уговор в силе. Подождите и вами займутся.

Он кивнул.

– Хорошо.

Офицер коротко салютнул и сказал ещё что-то.

– Он извиняется, но ему надо доложить в штаб о результатах операции. Если тебе и твоим людям что-то понадобится, попроси связаться с ним. Майор Карл Рихтер, ты запомнил?

– Да, спасибо.

Майор Рихтер уже собирался уйти, как вдруг вспомнил что-то и вернулся назад. Полез в карман, вынул из него пару металлических цилиндров, украшенных рисунком. Протянул один из них Андрею и что-то сказал.

– Он говорит, что у него есть привычка отмечать особые события, выкуривая сигару. К сожалению, кубинская у него осталась только одна и это окурок. Поэтому его он возьмёт себе. Тебе же он хочет подарить другую, целую. Это «Леон Хименес», из Доминиканской республики, тоже очень хороший табак.

Немец улыбнулся и добавил что-то ещё, на этот раз с вопросительной интонацией.

– Он спрашивает, курил ли ты раньше сигару?

Андрей кивнул.

– Когда-то. Очень давно.

– Хорошо. Тогда он хочет тебе напомнить, что курить сигару нужно совсем не так, как сигарету. Сигара – это как секс с любимой женщиной, здесь нельзя торопиться.

Ему показалось, что в глазах Кати блеснули лукавые огоньки.

Андрей взял тёмно-синий металлический цилиндр, благодарно кивнул. Майор козырнул ещё раз, после чего отвернулся и пошёл прочь, на ходу вынимая телефон из нагрудного кармана.

Катя повернулась к нему.

– Ну, как ваши дела?

– Пока нормально. Сидим, жуём, пьём воду. А твои?

– Тоже порядок. Предварительно отчиталась. Считается, что операция прошла успешно, так что вряд ли ко мне будет много вопросов.

Она легонько подтолкнула его к длинному бревну, лежащему на вкопанных в землю пеньках.

– Пошли, присядем на пару минут.

Он кивнул. После того, как они уселись рядышком, Андрей ещё раз покрутил в руках цилиндр и сунул его в карман. Вытащил вместо него привычные сигареты. Катя спросила:

– Что, думаешь – этот повод недостаточно значительный?

– Нет. Просто ты же помнишь, что он сказал по поводу спешки? Сигара, любимая женщина… Потом как-нибудь, когда суеты будет поменьше.

Он сунул сигарету в рот и полез за зажигалкой, но тут сбоку от них что-то звонко щёлкнуло. Рядом стоял пастор Майер и протягивал ему латунный Zippo с колышушемся на верхушке язычком пламени.

– Прикуривайте.

Андрей кивнул и наклонился к зажигалке. После того, как он закурил, Клаус захлопнул крышку.

– Можно, я к вам присяду? Или вы обсуждаете что-то секретное?

– Пока нет, – Катя похлопала по бревну рядом. – Как ваше настроение, пастор?

Тот покачал головой.

– Не знаю. Странное чувство. Умом я понимаю, что всё вроде бы закончилось, но внутри никак не могу отделаться от ощущения тревоги.

– Ничего страшного. Это пройдёт.

– Уверены?

– Конечно. Впомните Афганистан.

Майер кивнул.

– Вы правы. Надеюсь, что процесс не затянется надолго.

Они замолчали. Потом Смирнов задал вопрос Кате:

– Куда ты дальше? Обратно в Россию?

Она расслабленно повела плечами.

– Нет. Для меня это тоже был билет в один конец. Мой контракт заканчивался, поэтому меня задействовали до конца, а не оставили там. Так что теперь я смогу отдыхать, расслабляться. Буду тратить зарплату, скопившуюся в трастовом фонде за много лет.

– Ты так и не рассказала, как тебя занесло в мир шпионажа.

– Я же говорила тебе – это длинная скучная история. Её если и рассказывать, то с самого начала, иначе ничего не будет понятно. Вот развяжемся со срочными делами, будем сидеть и отдыхать где-нибудь, тогда обязательно расскажу. Всё, что можно рассказать.

– Думаешь, мы ещё когда-нибудь встретимся?

– Почему бы и нет? У тебя есть причины не желать со мной встречи?

– Ни одной. Просто, боюсь, что сейчас мы все окажемся по горло в заботах.

– Ерунда. Заботы о жизни – это совсем не то же самое, что заботы о выживании. Верно, пастор? Вы-то чем теперь планируете заняться?

Клаус улыбнулся.

– Вот в моей жизни вряд ли произойдут большие перемены. Вернусь домой, продолжу работу. У меня там вынужденно набралась пара пропущенных воскресных проповедей.

– А в остальном? Жениться не собираетесь?

– Не знаю, – Майер почему-то немного смутился и оглянулся назад, туда, где вокруг пассажиров сновали военные медики. – Всё возможно. Думаю, что теперь я буду более внимательно относиться к тому, что упускаю в этой жизни.

– Хорошая мысль.

Она внезапно подняла руки и хлопнула сидящих по бокам от неё мужчин по коленям.

– Знаете что? Вот теперь я понимаю, что всё закончилось. Как вы думаете, почему? Потому что мы сидим и совершенно спокойно говорим о будущем. Не мечтаем, а говорим. Это большая разница. Мы думаем о нём, строим на него планы, и я не вижу ни одной причины, почему они могут не сбыться.

Пастор кивнул.

– Верно. Это правильное чувство, когда ты понимаешь, что будущее зависит только от тебя.

Андрей не нашёлся, что добавить к сказанному. Ему требовалось время, чтобы привыкнуть к этому новому для себя ощущению. Предсказуемости, определённости грядущего.

Они несколько минут молчали. Потом Смирнов оглянулся на своих людей. Возле них снова появился крепыш в военной форме и ещё парочка человек с планшетами в руках.

Он поднялся.

– Ну что ж, пожалуй, мне пора.

Он протянул руку пастору.

– Удачи вам, Клаус. Желаю успешно добраться домой.

Тот встал и ответил крепким рукопожатием.

– Спасибо вам. Запомните: Эберсбах, рядом с Дёбельном. А ещё лучше – подождите минутку.

Клаус заспешил в сторону пассажиров. Андрей повернулся к Кате.

– Ну, а ты? Где планируешь осесть?

Она пожала плечами.

– Пока не знаю. Мне потребуется время, чтобы осмотреться. – Она подмигнула ему. – Может, если окажусь неподалёку от тебя, сможем ходить друг к другу в гости. Не против?

Он улыбнулся.

– Нет. Только не забывай, что я теперь не один, у меня внезапно образовалась почти взрослая дочь. Вряд ли я буду подходящей компанией для молодой женщины.

Она нарочито сокрушённо вздохнула.

– Смирнов, ты всё-таки ничего не понимаешь в женщинах, как я погляжу. Мужчина с взрослой дочерью – это же просто находка. Никаких тебе подгузников, горшков, косичек и детских утренников. Можно сразу начать ходить вместе с ней по магазинам.

Они рассмеялись и ещё немного посмотрели друг другу прямо в глаза.

– Ладно, – сказала Катя, наконец. – Иди к своим. Я же вижу, что ты боишься оставить их без своего надзора. Только послушай меня, Андрей. Не дави на них. Отпусти на волю, ты не в ответе за каждого из них до конца жизни. Они взрослые люди и это было их осознанное решение. Попробуй жить просто для себя. Для себя и для Аси. Скажи мне, когда последний раз ты себе позволял такое?

Он не нашёлся, что ответить. Она взяла его руку и пожала.

– Я так и думала. Перестань тащить на плечах судьбы мира. Я тебя знаю совсем немного, но мне кажется, что если ты избавишься от всей той ответственности, которую сам на себя навалил, то у тебя освободиться куча энергии, чтобы сделать что-то очень важное для тебя, интересное тебе. Ты теперь свободен, тебе больше не надо выживать и помогать выжить другим. Просто живи. А я потом обязательно загляну посмотреть, как у тебя получается.

– Как же ты меня… нас найдёшь?

Она привычно насмешливо хмыкнула. В зелёно-карих глазах плясали искорки отражений от многочисленных фонарей, горевших вокруг.

– Смирнов, я вас среди тайги нашла. Неужели здесь не справлюсь?

Она выпустила его руку, повернулась и пошла к машинам. Андрей стоял и смотрел ей вслед.

– Хорошо, что вы ещё здесь! – вернувшийся торопливым шагом Майер немного запыхался. – Вот, возьмите, пожалуйста.

Он протягивал Андрею свёрнутый пополам лист бумаги.

– Что это?

– Возьмите, посмотрите.

Смирнов взял бумагу, развернул.

Лист бумаги был исписан почти полностью, разными почерками, буквами различной формы и размера.

В верхней строчке стояло: «Клаус Майер. Эберсбах, Дёбельн, Миттельзаксен, Саксония», адрес и телефон.

– Смотрите не перепутайте. У нас в Саксонии есть ещё как минимум два Эберсбаха, – пастор улыбался.

Ниже шли строчки на разных языках – английском, немецком и ещё на каких-то, которые он не смог определить. Имена, фамилии, адреса, телефоны.

Коби Трентон, Кристал-Лейк, Иллинойс.

Рамона Купер, Лансинг, Мичиган.

Лукас Кауфман, Милуоки, Висконсин.

Эдвард Макинтайр и Элизабет Томлингтон, Эдинбург, Шотландия.

И много-много других строчек.

Он поднял глаза. Вид у него был, видимо, слегка ошарашенный, поэтому Клаус не стал шутить, а сказал просто:

– В любое время, любому из нас. Просто позвоните или напишите. Помните, что вы не одни.

Андрей испытал странное чувство – у него вдруг заслезились глаза. Не от дыма, а просто так. Он протянул руку.

– Спасибо.

– Вам спасибо. И вашим людям. За всё.

Они задержали рукопожатие на несколько секунд, а потом каждый пошёл в свою сторону. Пастор вернулся к пассажирам, а Андрей направился к своим.

Он прошёл мимо санитарных автомобилей. Мимо Лукаса Кауфмана, присевшего рядом с коляской, на которую усадили Мэнди Уэстфилд. Тот поглаживал её руку на подлокотнике и что-то говорил. С левой ноги Мэнди сняли протез, и молодая женщина-врач осматривала культю. Коби Трентон стояла перед несколькими военными с планшетами в руках и отвечала на вопросы. Рядом с ней маячила Кара Купер. Рамона Брукнер вместе с медиками суетилась среди пассажиров. Некоторые из них ловили её за руку и что-то с чувством говорили. Кто-то плакал, кто-то смеялся.

Андрей отметил для себя все фрагменты увиденного, а потом вернулся к главному, что теперь занимало его больше всего. Его команда. Его люди. Он отпустит их. Обязательно. Чуть позже. Пока же он нуждался в них не меньше, чем они в нём.

Он подошёл и сел рядом с Асей. Кивнул в ответ на её вопросительный взгляд – «всё хорошо». А вслух спросил:

– Ну, что тут у вас происходит?

Ему ответил нестройный хор голосов, и он с удовлетворением отметил, что ни в одном не было признаков страха или тревоги. Подумал: «Действительно. Нам ли чего-то бояться в этой жизни?»

Где-то в небе над ними время перевалило полночь и покатилось в сторону нового рассвета. Невидимая пичуга в кустах на краю поляны наконец-то удостоверилась в том, что вся эта суета ничем ей не угрожает, устроилась на ветке поудобнее, подняла клюв вверх и запела. Западный ветер шевелил верхушки деревьев, тёмный лес поскрипывал и шелестел.

Мир продолжал неторопливо жить обычным порядком, наматывая бесконечные круги вокруг своей оси. С его точки зрения, за последние несколько недель не произошло ничего по-настоящему важного. Только люди по одним им понятным причинам продолжали осложнять существование друг друга. Но в этом уже давно никто не видел ничего удивительного.