Черника в масле

Максимов Никита

Глава 14

 

 

Нужно было передохнуть. Многолетний опыт безошибочно подсказывал Артамонову, до какого предела он ещё может игнорировать требования организма, но после которого продолжать работу будет опасно для пациентов. Строго говоря, следующая в очереди на операцию была не слишком сложным случаем – подумаешь, травматическая ампутация! Но девочка достаточно молода и хочется всё сделать качественно и аккуратно. В конце концов, у неё ещё вся жизнь впереди.

– Валюша, давай прервёмся. Полчаса.

Сестра, полная, но удивительно подвижная женщина, вся закутанная в операционный костюм, молча кивнула. Виктор Анатольевич отошёл от забрызганного кровью стола, стянул перчатки, швырнул их в эмалированный таз. Вышел из комнаты. Через открытую дверь напротив виднелся импровизированный донорский пункт, где распоряжались Марина со своей помощницей, девочкой-подростком, и немолодая женщина из числа пассажиров, очень кстати оказавшаяся медсестрой.

– Мариночка, мы сделаем перерыв на полчаса. Нужно передохнуть. Помоги, пожалуйста, Валентине Дмитриевне.

– Хорошо, Виктор Анатольевич. Я сейчас попрошу, чтобы вам принесли кофе и что-нибудь перекусить.

– Спасибо, милая.

Крыльцо покрывали лужицы солнечного света, и продувал лёгкий ветерок с озера. Не успел Артамонов облокотиться на перила, как откуда-то возникли двое мужчина, прошли в дом, вынесли оттуда дощатый столик, оклеенный сверху куском пластика. Поставили в угол крыльца, снова скрылись внутри и вернулись с двумя стульями. После чего ушли куда-то к центру поселения, но через десять минут вернулись. Один нёс тарелку бутербродов, второй – две дымящиеся кружки.

Виктор Анатольевич только головой покачал, дивясь, как Марина умудрилась всё это организовать, не выходя из медпункта и, похоже, даже не отрываясь от работы. Однако не стал терять время на догадки и в компании подошедшей Валентины Дмитриевны принялся за бутерброды. Те предлагали на выбор варианты с ломтиками холодного варёного мяса и щедро намазанные маслом куски хлеба с шапочкой из черничного варенья.

– Приятного аппетита! – донёсся сквозь решётчатое ограждение крыльца голос Смирнова. – Как у вас дела?

Артамонов приподнял полупустую кружку, над которой вились завитки пара от кофе и, неистово жуя, энергично кивнул пару раз: всё, мол, в порядке. После чего в два приёма проглотил содержимое рта и спросил:

– Андрюша, ты сильно торопишься?

– Нет. Для тебя, Анатольич, я всегда свободен.

– Отлично! Подожди пять минуток, мне с тобой парой слов перекинуться нужно.

– Хорошо.

Спустя несколько минут он спустился с крыльца, подошёл к Андрею, курившему на лавочке возле могучего, не меньше метра в диаметре, ствола сосны. Сделал укоризненное лицо.

– Андрюша, сколько можно. Тебе ли не знать о вреде этой привычки.

– Знаю, Анатольич, конечно знаю. И Марина знает и каждый второй в этом месте. Но ты ж понимаешь, как непросто человеку в здешних краях отмахиваться от комаров без персонального дымаря. Вот осенью и зимой, когда эти гады впадают в спячку, у нас и не курит почти никто. Так, иногда, когда выпьют.

Смирнов затушил окурок, засунул в ржавую банку сбоку от скамьи.

– Ну, расскажи мне, добрый доктор, как у нас дела.

– Не надо, Андрюша, не ёрничай. Дело серьёзное. И с медицинской точки зрения. А с политической ещё хлеще.

– Это я понимаю.

– Не уверен.

– В смысле?

– Давай по порядку. Начнём с медицины. Тебе чрезвычайно повезло, что у тебя есть Марина. Прекрасный специалист, не только оказала всем этим людям максимально качественную первую помощь, но и чётко определила пределы своей, так сказать, компетенции. И без промедления выгнала тебя за мной, на ночь глядя. Умница, так ей и передай. Протянули бы с поездкой до утра, и кое к кому мне пришлось бы применять более радикальные методы хирургии. А кое-кто мог вполне составить компанию той бедной девочке, что умерла прошлым вечером. Так то.

Что касаемо текущего положения. С экстренными пациентами мы разобрались. Если вдруг не вскроется какая-то скрытая проблема или неожиданное осложнение, то я надеюсь, что всё будет хорошо. Надеюсь. Хотелось бы знать наверняка, но в имеющихся условиях я могу полагаться только на то, что вижу. С оставшимися мы разберёмся до вечера. Потом, извини, Андрюша, нам надо будет передохнуть. И дело не только во мне. Валентина Дмитриевна, конечно, никогда и слова не скажет, будет работать столько, сколько нужно. Но в нашем возрасте такие подвиги часто вылезают боком. Так что не обессудь.

Смирнов молча кивнул.

– После этого, если, боже упаси, не приключится ничего неожиданного, мы займёмся мелкими травмами. Возможно, кому-то придётся делать ещё одну операцию. Посмотрим. Но здесь начинает возникать следующая проблема – послеоперационное лечение, уход и реабилитация. Не секрет, что резать и штопать хирурги умеют достаточно давно. Пожалуй, ещё со времён Пирогова. А помирали пациенты – заметь, правильно и качественно заштопанные – от всякой сопутствующей ерунды. Типа инфекций, общего угнетения жизненных сил организма и прочего. Не мне тебе рассказывать, ты сам такое видел. И не раз. Поэтому, Андрюша, дальнейшие последствия работы трёх высококлассных медицинских специалистов, а я имею в виду Марину, Валентину Дмитриевну и твоего покорного слугу – так вот, результаты этой работы будут напрямую зависеть от того, насколько быстро прооперированные пациенты получат качественное лечение в стационаре. Не обижайся, но это место на него совсем не походит. Проходить здесь реабилитацию после полного выздоровления – пожалуйста, я бы всех сюда отправлял с наилучшими рекомендациями. Нет, не сюда напрямую, конечно. Я уважаю ваше право на покой. Но учти, пожалуйста, моё мнение. Нам было бы очень грустно видеть, что наша работа не пошла впрок в результате того, что пациент не получил положенного в таких случаях курса антибиотиков или витаминов, нормальной рекомендованной диеты или качественно выполненных перевязок.

Смирнов кивнул ещё раз.

– Анатольич, ты даже не представляешь, насколько точно бьёшь. С того самого момента, как мы их вытащили, моя главная головная боль – что делать дальше. Вот ты человек напрямую со мной не связанный, сторонний наблюдатель. Хорошо осведомлённый. И твоё мнение для меня крайне ценно и полезно. Давай я попытаюсь разложить перед тобой ситуацию, а ты выскажешь свои соображения. Во-первых, давай не будем разбираться, как все эти люди здесь оказались. Знаю одно – это не наш рейс, не российский. Мужик из пассажиров, с которым можно общаться, сказал, что они летели рейсом из Чикаго в Берлин. Как их угораздило оказаться в наших краях – тема отдельная. Он говорит, что был взрыв, разгерметизация, аварийное снижение, а дальше они плюхнулись в болото. Почему и как – это всё не важно. Важно то, что мы очутились рядом и ввязались во всю эту историю.

Андрей машинально выудил из кармана пачку, сунул в рот сигарету. Артамонов поморщился при её виде, но вместо замечания сочувственно похлопал Смирнова по колену.

– Андрюша, я прекрасно понимаю, к чему ты ведёшь. Только давай сразу поставим одну важную точку. Насколько я тебя знаю, ты спасал этих людей без всякого расчёта, инстинктивно. Просто потому, что это правильно. Я, как ты позволил себе заметить, действительно неплохо осведомлённый человек, и я хорошо знаю, что хоть ты и уголовник с чисто формальной точки зрения, но человек ты хороший. С точки зрения человеческой. Поэтому мой дом открыт для тебя и твоих просьб. Поверь, очень многие в этой округе получат от меня помощь, только если приползут к моему крыльцу или привезут к нему своих раненых. Тогда конечно, я буду их лечить, оперировать, даже спасать. Я же врач, тут я не могу поступить иначе. Потому что это тоже правильно. Хотя есть пара человек, которым я бы дал истечь кровью у себя на глазах. Как бы мерзко мне при этом не было.

Старый хирург покачал головой, вздохнул тяжко.

– Не приведи бог, конечно. Ну да не обо мне сейчас речь. Так вот, давай для твоей ситуации примем за данность, что ты всё сделал правильно, спас людей. Молодец. Всё, это больше не обсуждается. Давай смотреть дальше. Эти люди, иностранцы несчастные, они здесь лишние. Их место – в Берлине, куда они и направлялись. У тебя, я так подозреваю, нет секретного тоннеля в ту сторону? Нет. Значит, персонально ты их туда доставить не сможешь и выбрось эту мысль из головы. Так? Тогда следующий твой шаг – передать этих людей тем, кто сможет их отправить по адресу. С этим беда, знаю. Ещё десять лет назад такого вопроса не возникло бы – достаточно было отвезти их до ближайшей администрации или отделения милиции и высадить. Там бы уже власти разобрались. Худо или хорошо, быстро или медленно, но люди бы оказались в своей Германии. Однако сейчас я даже и не знаю, что из этого получится. Ты не хуже меня понимаешь, что если просто оставить их всех на окраине ближайшей жилой деревни, то очень может быть, что первыми прискачут работорговцы, которые швыряют кости местным ментам или главам администраций. И потом этих людей будут годами разыскивать и выкупать поодиночке у тех, кто их перекупит. Это в лучшем случае. Потому как ты понимаешь, что искать и выкупать их смогут только в том случае, если центральные власти признают сам факт катастрофы на нашей территории и пустят хоть кого-то искать и выкупать. Согласен?

– Ты просто мои мысли озвучиваешь, Анатольич.

– Ну а как же. Я же осведомлённый наблюдатель. Даже более осведомлённый, чем ты. И вот с высоты своей, мать её налево, осведомлённости – прости за резкое слово – я предположу, что даже если ты всё-таки ухитришься передать этих людей официальным властям, не факт, что после этого они прямой дорогой отправятся на родину. Поясню. После того как нашу страну обложили флажками и кордонами, как бешеного волка, поведение центрального правительства стало до боли походить на этого самого зверя. С одной стороны, как к ним относятся, так они себя и ведут. С другой, уровень свинства иногда бывает такой, что нормальному человеку и в голову не придёт. Ты же знаешь, я сам терпел до последнего. Не простой же врач был, всё-таки полковник военно-медицинской службы. Все конфликты с девяностых годов прошёл. Каждый могу измерить. И не экономическими или политическим последствиями какими-нибудь, а суммарной длиной разрезов, которые я сделал своим скальпелем и послеоперационных швов, которые накладывали я и мои ассистенты. И вот почему я послал всё это – карьеру, почёт и привилегии? Знаешь? На-до-е-ло! Потому что ничего нет хорошего и правильного в том, что я штопаю куски людей, на которые их разорвало по прихоти каких-нибудь мудаков – прости старика, бога ради – которым лень было договориться миром. Или которые решили выгрызть себе под шумок кусок пожирнее. Или комплексы свои убогие, гордыню, амбиции тупые потешить. Или просто нагадить соседу, чтобы пока он дерьмо у своих ворот разгребать будет, увести у него, образно говоря, корову через заднюю калитку. Никогда, поверь мне, никогда на моей памяти не было такого, чтобы за очередной резнёй не стоял чей-нибудь мерзкий, грязный, мелочный, корыстный интерес. А я, как распоследний дурак, стоял за столом в очередном полевом госпитале и всё пытался спасти и починить тех, кого намотало на жернова. Улучшал статистику. Трупов благодаря мне поменьше, а раненые и калеки – кому до них есть дело. А то, что ни первых, ни вторых, ни третьих не было бы, будь у кого-то наверху больше мозгов, порядочности, человечности элементарной. А, да о чём я говорю!

Артамонов махнул рукой, отвернулся, долго смотрел в сторону озера, скрытого от глаз высокой стеной волнующегося на ветру камыша.

– Так вот, Андрюша, для меня ни разу не будет сюрпризом, если центральные власти, заполучив на руки твоих спасённых, поведут себя на манер наших местных, привычных, грязных работорговцев. Только ставки в той игре будут другими. Поэтому если бы существовал идеальный вариант, когда ты сам доводишь людей до какой-то точки и сдаёшь их с рук на руки домой – я был бы за него двумя руками. Однако мы живём в стране без идеалов и идеала, поэтому приходится выбирать из того, что есть. Тебе придётся отдать их властям – других путей я просто не вижу. Раненых и послеоперационных – в первую очередь, здесь даже говорить не о чем. Всё упирается в методику. Ты вроде как собирался передо мной какие-то свои планы разложить?

– Да что их раскладывать. Ты за меня уже всё по полочкам рассовал, лучше не скажешь. Я вот тебя послушал, и появилась у меня одна мысль. Может, давай мы увечных как пробный шар запустим? Прикинем, куда их доставить, чтоб место было понадёжней, ты там по своим каналам посмотришь, как с ними обойдутся. Если будет помощь и отношение человеческое – отвезём остальных. Будут проблемы… Чёрт, я даже понятия не имею, что делать в таком случае.

– Неважно, Андрюша. Про раненых всё верно, они в первую очередь. Даже в тюремной больнице у них будет больше шансов, чем здесь. Давай-ка, мы с тобой примем вариант с пробным шаром как рабочий. Я пока пойду работать дальше и думать, а ты тоже обдумай, куда нам ловчее всего людей отвезти. И на чём. И как. Придумаешь что-нибудь?

– Обязательно. Спасибо тебе, Анатольич.

– Да не за что. Нет большей радости для мужчины, чем поговорить с умным собеседником. Почти всегда в результате рождается что-то полезное.

 

***

Еда была хорошей, собеседник – нет. Уже на аэродроме, выгрузившись из вертолёта и обменявшись приветствиями с встречающими, подполковник Михайлов понял: будут проблемы. Юрий Кузнецов, шеф местного управления безопасности «Транснефти», с виду являл из себя образец расположения и благодушия. Полный, с круглой, румяной физиономией, постоянной добродушной ухмылочкой и прищуренными глазами, от уголков которых разбегались жизнерадостные морщинки. Весь из себя сиял радушием и гостеприимством, однако не снизошёл до рукопожатия ни с кем, кроме Александра и мимоходом отпустил пару скользких шуток. Таких, что не знаешь сразу, как поступить: посмеяться или дать в морду, чтобы следил за своим чувством юмора. Ребят с собой тоже привёл слишком уж демонстративных. Приветливые, как бойцовые псы, в полной выкладке и вооружении. Да и вообще, сам вид аэродрома, где армейский транспортник смотрелся не слишком убедительно на фоне ряда штурмовых вертолётов, оснащённых по последнему слову, явно намекал, кто в этом доме хозяин. Потом, когда они пошли к машинам вдоль стоящих в сторонке беспилотников футуристического вида, охранники «Транснефти» чётко разошлись на две колонны по сторонам от команды Михайлова, шли так, как будто конвоировали. Комфорта это тоже не добавило.

Когда прибыли в жилой городок и стали размещаться в отдельно стоящем приземистом корпусе, чувство беспокойства немного притихло, уступило место необходимым хлопотам. Однако три приказа Александр всё равно отдал, едва остался наедине со своими. Первое: личное оружие ни под каким видом в местную оружейку не сдавать, держать или при себе, или под караулом в казарме. Второе: никаких одиночных прогулок. Только минимум по двое и по докладу, кто куда пошёл. Третье: контакты с местными свести к минимуму, внимательно слушать, но рот лишний раз не открывать. Мы – армия, они – наёмники. У них своя романтика, у нас своя работа.

Позже был обед, вроде как торжественный, типа встречи гостей, но в то же время с чёткой дифференциацией. Местные – за одним столом, армейские – за другим. Михайлова Кузнецов пригласил за отдельный, уставленный закусками столик. Пышногрудая, крашеная в пергидрольный блонд девица подлетела с запотевшим графином. Налила две рюмки ледяной, плотной и тягучей водки.

– Ну, подполковник, за встречу!

Александр не стал упираться, поднял рюмку, легонько кивнул, отпил половину. Официантка тут же подскочила, налила по новой. Кузнецов махнул ей рукой – спасибо, иди, не мешайся. Накидал себе всякой снеди на тарелку. Подцепил на вилку ломтик сёмги, снова взялся за рюмку.

– Ну, вояки, за сотрудничество!

Михайлов вежливо кивнул, но к водке не притронулся. Сотрапезник глянул на него, не переставая улыбаться, но в прищуренных глазах блеснуло что-то острое, как лезвие в тёмном переулке.

– Здоровье не позволяет? Или… брезгуешь?

– Служба, – как можно неопределённее пожал плечами Александр. – Не положено.

– А, ну да. – Кузнецов опрокинул рюмку в рот. – Конечно.

Несколько минут ели молча. Потом вернулась блондинка, принесла по тарелке с устрашающих размеров стейками, рубленными в клетку поджаристыми следами от решётки гриля. Хозяин застолья издал довольное урчание, потёр руки, налил себе третью рюмку, покосился на гостя.

– Ну а под горячее? Или тоже… не положено?

– Никак нет. – Михайлову почему-то расхотелось играть в игры. Поэтому он не стал притворно вздыхать, а смотрел на Кузнецова прямо и открыто. – Нельзя на задании.

– Вон оно как. Задание, значит. Только ты сейчас, вроде не на задании?

– На задании. Как только наш вертолёт взлетел с базы, началось задание. И закончится, когда мы выйдем обратно там же. Не раньше. Такие правила.

– Правила, – Кузнецов хмыкнул, выпил рюмку, отрезал от стейка кусок, сочащийся ароматным прозрачным соком, отправил его в рот. Прожевал, потом уже без церемоний потянулся за графином, налил себе ещё.

– Вот за это я вас, вояк, и недолюбливаю, – спокойно, не переставая добродушно улыбаться, заявил он. – Правила. Кругом у вас одни правила. Уставы. И вы за них прячетесь при каждом удобном случае. Хотя сами ничем не лучше других.

– Кого, например?

– Да кого угодно! – улыбка на секунду исчезла с лица Кузнецова, вдоль уголков рта появились жестокие складки, но тут же снова ушли, уступив место нарочитому добродушию. – Все же прочие по сравнению с вами – так, серость. А вы – белая кость, верные стражи, защитники Родины!

«Где-то я это уже слышал».

– Только вот вопрос: а от кого вы нас защищаете, красавцы гордые?

– От всех внешних угроз.

– Серьёзно? И когда последний раз такая была? Так, чтобы по серьёзному? При Гитлере и Наполеоне? Так ведь? Каждые сто лет находится какой-нибудь отморозок, который является завоёвывать Россию. И чем дело заканчивается? Правильно, замерзает нахрен. Потому что главный защитник нашей Родины кто? Снова правильно, дедушка Мороз! – Кузнецов жизнерадостно расхохотался, стукнул ладонью по краю стола. – Он, родимый, а не вы вовсе. Вам обычно вначале таких люлей взвешивают, что вы потом только вслед за морозом и можете вернуться. Не надувай щёки, подполковник, я историю учил. Любимый предмет мой был. Кстати, извини, но звание у тебя дурацкое – подполковник. Был бы полковник или уж лучше майор. Нормальное, целое звание. А у тебя – казалось бы полковник, но как будто и не совсем. Вроде как разбежался, но не допрыгнул. Ну-ну, хватит желваками играть. Шучу я. Ешь, давай. А ещё лучше – выпей. Не хочешь? Ну и… насрать. Я тебе не нянька. Так о чём я говорил? А, про тех, кто на нас нападает, и от кого вы нас доблестно защищаете. Знаешь, почему никто на нас последнее время не лезет и не полезет никогда? Правильно, потому что есть большая такая дубина с радиоактивной начинкой. Вот единственные полезные военные люди – те, которые сидят и палец на красной кнопке держат. А все остальные, вроде вас, так, дармоеды. Вы думаете, там за границей, за которой тучи ходят хмуро, есть какая-то угроза для нас? А вот хрен ты угадал. Вся, вся настоящая, реальная угроза всегда сидела, сидит и будет сидеть внутри. Уж я-то знаю, поверь. Я пятнадцать лет ментом оттарабанил, до майора дослужился. Всех повидал: и жуликов и бандюков. Нариков, гопоту всех мастей. Бородатых дебилов, которые «аллах акбар!». Господи, нам врагов никаких не надо! Достаточно вечером в обычном спальном районе прогуляться. Каждого десятого можно в плен брать. Но!

Кузнецов выставил указательный палец, прицелился им в Александра.

– Почему, как ты думаешь, весь этот навоз до сих пор не выплеснулся и не затопил страну по самые уши? Потому что были мы, несимпатичные ребята вроде меня, над которыми грубо шутили даже в их праздник и при виде которых не вставал никто с рюмкой в руке и не пел красивую песню. Потому что периодически мы брали самую отъявленную мразь твёрдой рукой за жопу и сдавали в обезьянник, откуда им была прямая дорога на нары. Так-то.

«Значит, ты становишься болтлив, когда выпьешь. Хорошо, учтём. Продолжай, продолжай».

– Сейчас ты непременно должен спросить меня, какого-растакого мы не переловили всю эту грязь, раз могли. Ну? Давай, спрашивай, не стесняйся.

– Ладно, спрашиваю. Какого?

– Мог бы и без «ладно», нечего одолжения делать. Шучу, расслабься. А если серьёзно, то вот тебе ответ. Нельзя отлавливать всех уродов. Нельзя и всё тут. Человек по природе своей говно, уберёшь одного уголовника – на его место два желающих прибегут. Можно только сидеть и регулировать. И оставлять самых страшных на свободе, чтобы при их виде молодая шпана в штаны прудила и сидела тихо по норам, не рыпалась. Так то. Это, подполковник, тонкая работа, политика. Тут тебе не устав и не правила.

По виду Кузнецова трудно было судить, пьян он уже или так, слегка под мухой. В словах не путался, вилкой мимо рта не промахивался. Только разрумянился больше прежнего, да в глазах налилась краснота.

– Но самый главный враг, дорогой ты мой защитник, сидит не за границей, не в подполье и не на блатной квартире. Самые отъявленные ходят в костюмах со значком в виде флага, законы пишут и по телевизору выступают. А-а, не ссы, никто не услышит. Только ты сам рассуди. Приходит такой… активист, который из полезного в своей жизни произвёл только навоз из задницы, который можно пустить на удобрения. И ведь начинает всех учить, как жить надо, что хорошо, что нет, правила всякие придумывать для дурачков вроде вас. Что, уже не обижаешься? Это хорошо, авось сработаемся ещё. Но давай к нашим баранам вернёмся. Вот смотри, как со мной было, к примеру. Работал я в ментуре, хорошо ли, плохо – нормально, одним словом. Пятнадцать лет! Всех знал, все меня знали. Никого без особой нужды за горло не брал, щемил только тех, кто совсем страх терял, отморозков всяких. Порядок держал, делился со всеми, с кем положено. Майора получил. В общем, достойно жил. И вдруг раз – реформа. И аттестация. Годен – не годен, мать их. И что ж ты думаешь? Оказывается, я негоден оказался. Коррумпирован. Утратил доверие. Хе!

Кузнецов набулькал ещё рюмку, выпил. Долго жевал кусок остывающего стейка.

– Можно подумать, те, кто после меня остался, чем-то отличались. Построй их в шеренгу, встань спиной, брось палку через плечо – и любой, в которого попадёшь, будет таким же, как я. А то и хуже. Я хотя бы работать умел, а большинство тех, кто новую форму одел, только отчёты строчить умеют. А, насрать! Не про них речь. Вернёмся к вам, правильным воякам. И внешним врагам, от которых вы нас якобы защищаете. Скажи-ка мне, доблестный воин, кого вы там у себя считаете реальной угрозой, как говориться, безопасности и целостности?

– Китай подойдёт?

– Ки-т-а-й? – Кузнецов насмешливо растянул вопрос и расхохотался. – Вы что, всерьёз считаете, что китаёзы планируют оттяпать себе кусок? Сибирь? Дальний Восток? Да вы ещё тупее, оказывается.

– Это почему же? – Михайлов чувствовал, что эта скотина того и гляди всё-таки выведет его из себя. – Полтора миллиарда человек, нависшие над нашей границей и остро нуждающиеся в жизненном пространстве – это, по-твоему, пустая выдумка?

– Нависшие над границей? Хе-хе. Скажи, подполковник, ты когда последний раз в Сибири был? В настоящей Сибири, не на военных базах? Ты знаешь, что в большинстве мелких городов китайский язык слышишь чаще, чем русский? А в деревнях, которые русские побросали, или в которых сдохли последние древние деды и бабки, теперь говорят только на китайском? Нависли, серьёзно? Да они уже давно отвисли, перевесили и разбежались по всей восточной России! Лес валят и гонят в Китай кто? Китайцы. На сельхозпредприятиях картошку и морковку, свиней, коров разных кто выращивает? Правильно, узкоглазые братья. Шахты, новые промышленные предприятия, дороги строят – везде одни китайцы. Русские и все прочие там давно уже национальное меньшинство. Ты думаешь, какой язык второй во всех школах? Сам догадаешься? И только вы, богатыри сторожевые, сидите на узкой полоске вдоль границы и делаете вид, что кого-то охраняете, не даёте проникнуть, захватить территорию. Да вы все там уже давно в глубоком китайском тылу! Партизаны хреновы! Всё ждёте, когда они на вас танки двинут? А ты подумай, зачем им это? Вот представь себе ситуацию. Живёт по соседству с тобой баба. Ты в любой момент можешь к ней зайти, трахнуть её, пожрать, что она приготовила, носки, трусы в стирку кинуть. Короче, иметь всё, что хочешь. Скажи, тебе на ней жениться обязательно? Если ты и так всё от неё получаешь? Нахрена тебе сдался официальный статус? Понял аналогию? Сибирь для Китая и есть такая баба. Они могут взять с неё всё, что им нужно. Ну, кроме тех стратегических ресурсов, которые мы ещё в состоянии охранять. Они бы и их захапали, кабы не торчали по всей территории восточнее Урала ядерные ракеты. Китайцы не дураки, они понимают, что случись что, эти ракеты никто даже запускать в их сторону не будет. Их просто рванут на месте, прямо в шахтах. И вся территория, с которой они сейчас могут кормиться, на ближайшие сто лет станет слегка радиоактивной и непригодной для хозяйственной деятельности. Оно им надо? Правильно, нет. Так что, голубчик, опять ваша защита и героическая оборона мимо кассы.

Кузнецов откинулся на стуле, сытый и явно довольный собой.

– Вот потому я говорю с полным основанием, что переоценивают вас. Сильно переоценивают. Польза от вас… весьма условная. Зато гонора – выше крыши. Но только здесь твой гонор никому не интересен.

Хозяин внезапно посерьезнел, согнал прочь всё напускное радушие. Рот очертили грубые, жёсткие складки. Из-под припухших, покрасневших век вместо веселья поблёскивали два холодных, острых лезвия.

– Слушай, давай для экономии времени без предварительных танцев. Я хочу, чтобы всё было понятно. Ты и твои люди здесь, хм, на задании. За вас просили большие люди наверху. Мне сказали, чтобы я вам помог. Я помогу. Не потому, что вы мне симпатичны или я чту какие-то государственные интересы. Ты мне не нравишься и на государство мне насрать. Оно на меня в своё время нагадило, и я не вижу причины отвечать ему по-другому. Я теперь наёмник. Честный, порядочный сторожевой пёс. Мне дали территорию, за которой я должен следить и кормят за это. Всё остальное никому не важно. В том числе и то, о чём там наверху договорились большие шишки, твои и мои. Вы один раз что-то здесь потеряли. Поищите и уйдёте. А мы здесь были, есть и останемся. С вами, без вас – похеру. Это вы без нас тут ничего не можете. Только пешком гулять и щёки раздувать от гордости. Поэтому говорю один раз. Ваших правил здесь нет. Есть только одно правило – как я скажу. И если я что-то сделаю – это единственный верный вариант. Так было до тебя, так и останется. Твоё мнение о моих решениях и поступках никому не интересно. Если ты это понял и согласен, просто кивни. Тогда мы начнём работать. Я помогу тебе найти твоего летуна, после чего ты свалишь с моей земли. Поедешь к себе за наградами и премиями. Может, звёздочку получишь, станешь целым полковником. Ну, да или нет?

Александр молча, не мигая, выдержал взгляд двух ледяных лезвий. Потом не спеша, коротко кивнул.

А что ему ещё оставалось делать?

 

***

Чувство полёта прекрасно. Его ощущаешь не ногами или руками. Оно живёт где-то в груди, повыше сердца и ещё немножко в солнечном сплетении, где перехватывает дух и прячется лёгкий, но приятный страх. Плюс чувствуешь через твёрдую, вытертую до блеска кожу седла, как шевелиться, ритмично изгибается под тобой спина гигантского зверя и волнами ветра овевают лицо два огромных, кожистых крыла, мерно вздымающихся по бокам.

Вот только вёл себя дракон как-то странно. Как не натягивала она поводья, напрягая мышцы под покрытыми изящной серебряной насечкой наручами из твёрдой кожи, стараясь вернуть зверюгу на правильный курс, тот всё равно норовил скользнуть куда-то влево. Наездница вертела головой, отчего венчающий шлем хвост серой кобылицы беспокойно перелетал за спиной из стороны в сторону в потоках встречного ветра. Высматривала наземный ориентир – цепь зубчатых серых скал, что протянулась за островком джунглей к востоку от плато, на котором кипела битва. Она знала, что именно там, вдали от лязга мечей, топоров и щитов, сполохов магических заклинаний, шагают сейчас в тени легионы врага, готовясь нанести внезапный фланговый удар и переломить ход сражения в свою пользу. И вся надежда только на них – горстку драконьих наездников, способных перехватить подкрепления, затопить их с неба бушующими потоками огня.

Но почему-то её дракон никак не хотел лететь прямо туда, постоянно соскальзывал влево, уходил к пустынным границам карты.

«Что за чёрт!».

В ушах возник голос:

– Четыреста двенадцатая, тебя куда несёт?

«Четыреста двенадцатая»? Серьёзно? Какой баран придумал использовать здесь военные позывные? Ладно, хоть не «альфа-зулу»!

– Дракон! Мой дракон меня не слушается!

– Что за чушь? Может связь лагает?

– Нет, не похоже. Его просто постоянно сносит влево. Я пытаюсь вернуть его на курс, но этот сукин сын всегда снова доворачивает в сторону.

– Засада, подруга. Тебя никто не долбил заклинанием? Может, дезориентация?

– Нет, я бы заметила.

– Хреново, четыреста двенадцатая. Давай, догоняй нас. Мы через минуту уже начнём заходить на цель. О, чёрт! Вот задница!

– Что, что случилось!

– Их прикрывают с воздуха! А-а-а!

– Четыреста двенадцатая, шевелись! Давай сюда, подруга, нас здесь рвут на куски!

Вдалеке, в тёмном небе над джунглями вблизи от зубчатых скал замелькали искры магических разрядов, потом пыхнул, заклубился огненный шар из пасти дракона. Видно, драка завязалась не на шутку.

Наездница вцепилась в поводья, из всех сил упёрлась подошвами расшитых, окованных по носу железными накладками сапог в подножки по бокам седла. Усилием всего тела развернула дракона в полёт по широкой дуге, закладывая угол поворота больше нужного в надежде компенсировать непонятное соскальзывание влево. Зверь заупрямился было, встряхнул широкой приплюснутой головой, фыркнул искрами. Но всё же пошёл, пошёл в нужную сторону, могучими взмахами крыльев разгоняясь над пустыней окраин карты, постепенно разворачиваясь так, что скалистая гряда заскользила вдоль по горизонту от правой стороны к центру, прямо к подобию прицела, образованного двумя небольшими, но изящными рогами на голове дракона.

Их атаковали неожиданно. Слева из-за спины вылетела размытая зелёная клякса, прошла мимо, ухнула в пески. Такой же плевок с правой стороны угодил в цель, с дымом и шипением расплескавшись по крылу. Кожистая поверхность тут же вспучилась багровыми пузырями, зверь заревел и шарахнулся в сторону. Наездница оглянулась. Летя чуть повыше, их стремительно догоняли два крылатых силуэта, плохо различимые на фоне тёмного неба. Длинные шеи, переходящие в такие же по толщине головы, кожистые крылья, энергично рассекающие воздух. Вдоль длинных гребёнчатых хвостов вытянуты единственные задние пары лап с длинными когтями.

Виверны!

«Мерзкие твари! Вот кто прикрывает сверху!»

Она рванула из-за пояса жезл, послала позади себя веер из молний. Виверны ловко вильнули в разные стороны, разошлись, как головка клещей, намеревающаяся охватить жертву.

«Сейчас вы у меня огребёте!»

Наездница приготовилась опрокинуть своего дракона в вираж, чтобы атаковать противников поодиночке. Внезапно тот издал предостерегающий рёв и плюнул перед собой огненным сгустком. Увернувшись от огня, спереди на них с отчаянным визгом свалилась ещё одна чёрная, блестящая чешуёй тень, чиркнула дракона по крылу растопыренными изогнутыми когтями. Вспухли длинные рваные раны, и покалеченный зверь заметался, огрызаясь во все стороны огненными шарами и искрами. Его хозяйка, отчаянно пытаясь удержаться в седле, хаотично палила магией во все стороны, стараясь отогнать настырных и ловких, как гиены, хищниц.

Однако очень быстро стало ясно, что такая тактика не работает. Дракон слишком велик и неповоротлив, а виверны, напротив, слишком малы и подвижны, чтобы их можно было накрыть мощным точным ударом. Лишь однажды огненный шар вскользь зацепил хвост одной из тварей, а вторую буквально на полсекунды удалось оглушить молнией. Со своей стороны, атакующие раз за разом попадали своими ядовитыми плевками по огромной мишени. Проскакивали мимо и рвали жертву острыми крючьями на лапах. Понятно, что всего этого было слишком мало, чтобы убить дракона, но свою задачу они выполняли. Ослабляли, обескровливали его. Наездница уже и не помышляла о марширующих по тёмным дорогам к месту битвы вражеских подкреплениях. Тут самой бы вывернуться и уцелеть.

«Шустрые твари!»

Надо было что-то делать. Срочно.

Ей пришла в голову сумасшедшая идея. Нужно выйти из схватки. Отправить дракона вниз, к земле, в крутое пике. Разогнавшись, вывернуть вверх, подняться по параболе. А на самом верху, когда скорость начнёт падать, круто развернуться, поднять зверя в воздухе на дыбы, и обрушить на преследователей волну огня. Так, чтобы они не успели увернуться. Даже если уцелеет одна тварь, что она сможет сделать потом против боевого дракона? Ничего. Только удрать.

Она склонилась вперёд, намотала поводья на правую руку с магическим жезлам, левой крепко вцепилась в луку седла. Послала дракону приказ. Тот замешкался на пару секунд, но потом доверился хозяйке, сложил крылья и провалился в падение. Воздух взревел вокруг, рванул шлем за расплескавшийся позади хвост серой кобылицы, унёс за спину яростный визг и клёкот виверн. Вниз, вниз. Скосив глаза, наездница следила за развалинами древней башни неподалёку, пытаясь по её острому серому шпилю отследить свою высоту и определить момент, когда нужно будет снова рвануть наверх. Ещё, ещё немного. Ещё капельку.

Давай!

Она откинулась почти на спину, вдоль хребта мчащегося к земле чудовища, зацепилась каблуками сапог за подножки седла и изо всех сил потянула на себя поводья. Снизу донёсся рёв зверя, воздух завибрировал, сложенные крылья немного расправились, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы рассечь набегающий ветер и направить мчащуюся махину по новой траектории. Чуть больше, острей. Как наконечник стрелы. Как крылья истребителя. Ну же!

Они почти чиркнули брюхом по песку пустыни, подняли чудовищный вихрь и, опираясь на него, понеслись назад, в ночное небо.

«Получилось!»

Упоение, восторг, адреналин. Всё колотилось в голове, горле, груди, перехватывало дыхание. Они неслись всё выше, вверх, постепенно теряя скорость.

«Пора!»

Наездница напружинилась, прильнула поближе к седлу, рванула на себя правый повод, заставляя дракона развернуться свечой вокруг своей оси. И тут же: «На дыбы! Расправить крылья! Огонь, огонь, огонь!»

У них почти получилось. Она не учла только одного: виверны очень, очень быстрые. Все три штуки висели у них прямо за хвостом, и когда дракон развернулся, испуская широкий веер огня, они успели проскочить под жаркой волной и со всей скорости врезались в него. Левая и правая твари вцепились в крылья, глубоко вонзили крючья когтей в кожистые перепонки, начали рвать и кромсать их острыми иглами ядовитых зубов. Виверна, шедшая по центру, ударила прямо в шею, чуть пониже головы. Обвила её хвостом, обхватила крыльями. Заскрипела, затрещала раздираемая драконья чешуя. Зверь забился в воздухе, взревел отчаянно. И вдруг начал распадаться на части, погибать, осыпаясь искрящимся прахом. Седло лишилось опоры, наездница взмахнула руками, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, и рухнула вниз, спиной вперёд навстречу пустыне, успев только взвизгнуть и подумать мрачно: «Долеталась!».

Сандрин лежала несколько секунд, не решаясь открыть глаза. Всё казалось таким реальным: в ушах до сих пор свистел воздух, звучал рёв гибнущего дракона, противный, как хохот гиены, визг виверн. И во всём теле до сих пор жило чувство полёта, а потом – падения.

«Приснится же такое!»

Она наконец-то разлепила веки, с опаской посмотрела вверх. Потолок. Никакого неба. Повозила правой рукой возле себя. Постель. Никаких тебе песков пустыни. Подняла руку над головой, растопырила пальцы. Ни кожаных наручей, ни кольца Наездника. Скукота и обыденность.

Даже обидно.

Сон и вправду был удивительно настоящим, никакой шлем виртуальной реальности даже рядом не валялся. Сандрин приложила руку к груди, пониже горла и повыше сердца, туда, где до сих пор теплился адреналиновый след от полёта. У-ух! Организм-то, похоже, действительно поверил в то, что творилось в мозгу. Хорошо хоть, что не отреагировал выделением чего-нибудь другого. Помимо адреналина.

Она отбросила одеяло в сторону, перекатилась на бок к краю кровати, всё ещё чувствуя себя слегка ошалелой. Закрыла глаза, потянулась, припоминая яркие образы сна – полёт, битва внизу, схватка в небе. Откуда она это всё взяла? Ни одна видеоигра напрямую на её сон не походила. Скорее, компиляция из целой кучи, собранная воедино. А ещё этот дурацкий позывной – «четыреста двенадцатая»! Он-то здесь вообще откуда?

Сандрин снова открыла глаза, покосилась на часы. Ну, здравствуйте! Уже почти вечер. Значит, она продрыхла целый день, следовательно, не будет спать полночи и к нормальному ритму жизни вернётся только к понедельнику. Ну и ладно! Зато сон какой посмотрела!

Спустя примерно полчаса, приняв душ и вернув волосам нормальную форму, она стояла на кухне возле плиты и мастерила себе то ли завтрак, то ли ужин. По времени это было, несомненно, второе, по содержанию – безусловно первое. Обжаренные в сливочном масле до золотистой корочки два кусочка хлеба уже лежали на тарелке. Теперь их место на сковородке занимал шипящий ломтик ветчины и два яйца. Рядом с мойкой готовились принять участие в трапезе два небольших помидора, блестящие свежевымытыми боками, а также золотистый персик, претендующий на выступление в качестве десерта.

Встроенный в верхнюю часть дверцы холодильника дисплей исполнял сейчас роль телевизора, рассказывал о новостях в рамках интересов хозяйки.

«…Игровая индустрия замерла в преддверии открывающейся через две недели выставки Е3. Все пытаются угадать, какие новинки представят на суд геймеров и участников рынка основные игроки? Продолжится ли ренессанс одиночных приключений в ущерб набившим оскомину играм с сильной социальной составляющей, будет ли предложен новый синтетический опыт или продолжится эксплуатация старых, проверенных временем, игровых механик?»

Сандрин хмыкнула.

«Парни, знали бы вы, какой я испытала сегодня „синтетический опыт“! Вы бы голову сломали, чтобы такое воплотить».

«…И снова главные мировые новости. Широкомасштабная поисковая операция в Швеции пока не принесла никаких результатов. До сих пор нет ни одного свидетельства, позволяющего хотя бы косвенно определить место предполагаемой катастрофы. Родственники пассажиров пропавшего самолёта съезжаются в аэропорт «Берлин-Бранденбург», где для них развёрнут центр помощи и информации. Несмотря на усилия и уговоры должностных лиц, большинство встречавших злополучный рейс людей отказались покинуть территорию аэропорта, надеясь первыми услышать новости о судьбе своих друзей и родственников. Официальные представители поискового штаба в Стокгольме за последние часы не смогли добавить никакой новой информации. Всё это окрашивает во всё более загадочные тона потрясшую многих по обе стороны Атлантики историю с исчезновением рейса NP412 компании «Транс…».

Сандрин застыла на месте. Лопатка вывалилась из её пальцев, грохнулась на пол, разбрызгав вокруг себя капли растопленного масла.

Рейс NP412.

412.

«Четыреста двенадцатая, тебя куда несёт?»

Четыреста двенадцать…

Сверху – двадцать…

Строчки кода…

Зашифрованный контейнер с меткой – 412.

Поток обмена данными из контейнера с системой.

«Добавлять поправочный коэффициент»…

20.

Поправочный коэффициент – константа, целое число.

Двадцать.

«Четыреста двенадцать, сверху двадцать».

Лишние фигурные скобки, встроенная подпрограмма.

Очень короткая, практически незаметная.

Четыреста двенадцать…

Полёт…

Падение…

«Твою мать!»

Она рванулась в спальню. Подбегая к тумбочке, на которой лежал смартфон, выкрикнула:

– Фрэнк Вудс, звонок!

Схватила аппарат с уже начавшим светиться дисплеем, прижалась ухом к динамику.

«Боже, почему так медленно?»

Наконец в динамике щелкнуло, ворвался звук работающего телевизора, лай собаки и смех ребёнка. Потом голос Фрэнка Вудса вопросил:

– Э-э, алло?

– Фрэнк, Фрэнк! – заорала Сандрин в трубку. – Это важно, очень, очень важно! Я всё поняла! Фрэнк, вчера ночью, пока мы были не в деле, кто-то взломал «НАПС»!