В принципе, Карлу нравилось водить машину. Не сказать, что в детстве он мечтал стать шофёром, вовсе нет. Научился этому навыку, как большинство сверстников, в шестнадцать лет, получил ученические права. Пережил обязательный возрастной гормональный кризис, когда сжигающий изнутри тестостерон провоцирует интерес ко всему крутому – крутому на самом деле с точки зрения девушек, а большинству парней просто нравится то, что нравится девушкам, потому что если у тебя есть то, что им нравится, то они у тебя будут. В смысле, девушки. Которым нравятся крутые мотоциклы и спортивные машины. Не потому, что они понимают красоту и гармонию технических решений, лежащую в основе их конструкции. Просто на фоне клёвой техники даже не самая симпатичная девчонка будет смотреться круто. А поскольку главная валюта современности – это внимание, то получается неизбежная цепочка: крутым девчонкам нравятся крутые тачки, а крутые тачки нравятся крутым парням, иначе у них не будет крутых девчонок. Такой вот змей Уроборос, грызущий собственный хвост до тех пор, пока естественный ход вещей не разобьёт парней и девчонок на более-менее устойчивые сочетания, в которых вопросы крутизны внезапно оказываются вовсе не самыми важными. Ну и попутно отсеяв в категорию брака всё то, что не исправить никакими самыми крутыми машинами и побрякушками. Только не того брака, которым называют семью, а в то помойное ведро, куда ссыпается бесполезный для общечеловеческого прогресса мусор.

Переболев, таким образом, обязательной подростковой тягой к внешнему лоску, Рихтер угодил в армию, где по роду занятий его научили, как действительно надо водить машину. А поскольку ничто не доставляет человеку большего удовольствия, чем то, что он умеет делать хорошо, то и Карл получал от вождения свою порцию радости. Если для этого были подходящие условия и настроение.

Сейчас, однако же, ни условия ни настроение моменту не соответствовали.

Приземлившись в аэропорту Балтимора, он получил из родного кризисного центра большую порцию свежей информации, в том числе окончательные, подтверждённые пятикратной проверкой координаты финальной точки маршрута рейса NP412. Плюс целый ворох архивных карт и спутниковых снимков этой местности, вплоть до самого последнего момента, после которого русские наглухо закрыли над собой небо. Для анализа и усвоения такого объёма информации ему бы сейчас идеально подошло заднее сиденье роботакси, но, то ли кто-то в штабе затупил, то ли машин и вправду не было, только в результате Карла ждал на стоянке обычный «Додж Дарт» цвета тёмно-серого перламутра. Этот оттенок замечательно гармонировал с ненастным небом над головой. Рихтер с робкой надеждой заглянул в салон. Увы, модель оказалась старого выпуска и требовала непременного наличия управляющей прокладки в лице самого Карла.

Он чертыхнулся, забросил вещи в багажник, запер машину и вернулся в аэропорт. Взял в кафе большой стакан кофе, выбрал столик в углу и постарался максимально внимательно просмотреть все документы. Быстро, но тщательно. Как сканер. Этой методике его тоже обучили в своё время на службе в разведке Сухопутных войск Бундесвера. «Расслабленное впитывание». Специальная техника, когда вместо того, чтобы стараться сознательно зафиксировать максимальное число деталей, ты просто определённым образом настраиваешь своё сознание и потом просматриваешь то, что нужно запомнить. Естественно, тоже по особой методике. Человек непосвящённый такие вещи воспринимает обычно как фокусы и шарлатанство, но на самом деле это действительно работает. Почему, да как – дело десятое. Так есть, этому можно научить и это можно использовать. Для военного человека такой аргументации вполне достаточно.

Потом он сел за руль и отправился в путь. Вокруг Балтимора, чтобы выбраться на Мемориальный хайвэй Джона Ф. Кеннеди, по которому вдоль западного берега Чесапикского залива его путь лежал в самый дальний северо-восточный угол штата Мэриленд. Туда, где, немного не доезжая до знаменитой «столицы тайных свадеб» Элктона и южнее небольшого Норт-Иста, находилась конечная цель его поездки.

«Поместье» оказалось непримечательным двухэтажным кирпичным домом в глубине аллеи. Низкий заборчик имел исключительно декоративный вид– при желании его перешагнул бы даже десятилетний ребёнок. Ажурная калитка в обрамлении кованой арки, увитой неведомым ползучим растением, была раза в три выше. Рихтер припарковал машину на краю широкой разворотной площадки, засыпанной гранитным гравием. Внимательно посмотрел на себя в зеркало, поправил воротник рубашки и галстук. Вышел из машины, достал с вешалки в задней части салона китель, надел, застегнул все пуговицы. Ещё раз осмотрел себя спереди, машинально одёрнул полы. Пошёл к калитке, мелкие камушки поскрипывали и хрустели под подошвами. Не успел он протянуть руку к кнопке звонка, как дверь дома распахнулась, и на пороге появилась опрятная и худощавая пожилая женщина в джинсах и свободном свитере.

– Здравствуйте, офицер!

– Добрый день, мэм!

– Скорее уж вечер! Чем могу быть полезна?

– Я – майор Карл Рихтер. Звонил вам сегодня…

– Ах да, конечно! – женщина спустилась с крыльца к калитке, открыла её и протянула для приветствия руку с удивительно ухоженными для её возраста кожей и ногтями. По тонкому запястью скользнул изящный золотой браслет в форме переплетённого растительного орнамента. – Я – Марта Голдберг. У вас ведь дело к Питеру, верно?

– Да, мэм. Я здесь пролётом с западного побережья и мне очень важно переговорить с вашим мужем.

– О, Карл, прошу вас! Перестаньте называть меня «мэм», иначе я буду обращаться к вам «майор Рихтер». Зовите меня просто – Марта. Хорошо?

Майор Рихтер кивнул.

– Прекрасно, прекрасно. То, что у вас важный разговор, я поняла сразу. Ещё утром, когда позвонила ваша начальница. Как её зовут?

– Директор Нойманн?

– Нет, Карл, ну что вы. Она же женщина, у неё должно быть имя. Должность – это так, ерунда, придуманная мужчинами, чтобы было удобнее структурировать общество.

– Анна. Анна-София Нойманн.

– Именно. Он так и сказал: «Звонила Анна. Это важно».

За разговором они прошли в дом и оказались в гостиной. Опираясь на его внешний вид, Карл предполагал увидеть здесь классическую аристократическую обстановку Восточного побережья – фамильную массивную мебель, деревянные панели из полированного дерева. Однако интерьер оказался выдержан в стиле строгого, аскетичного и лёгкого хай-тека. Всё светлое, продуманное, удобное. Заметив его удивление, Марта Голдберг усмехнулась:

– Вы думали, что у нас тут старина в духе «Лиги плюща»? Нет, знаете ли, этого я наелась, пока была профессором в Йельском университете. Для дома мне всегда хотелось чего-то более привычного. – Она хихикнула совершенно неподходящим её возрасту образом. – А поскольку моя специальность – биохимия, лабораторный стиль мне всегда был ближе. Однако простите. Вы же здесь не для экскурсии. Идёмте.

Она повела Карла к задней части дома.

– Вы знаете, после того, как позвонила ваша начальница, Анна, Питер расстроился и очень сильно задумался. К счастью, после того, как он оставил работу в Госдепартаменте, такое с ним случается всё реже. Но на этот раз… Он молчал почти полдня, а потом сказал, что ему надо прогуляться.

Они вышли через заднюю дверь. За домом раскинулся небольшой парк с лужайками, подстриженными кустами, увитой плющом беседкой и змеившимися в разных направлениях дорожками, вымощенными плитами серого известняка. Сквозь заросли на дальнем конце угадывался блеск воды.

– Питер сейчас у ручья. – Марта указала направление рукой. Золотые листочки её витого браслета блеснули искрами в лучах прорвавшегося сквозь облака солнца, клонившего к горизонту. Вторник и вправду вышел совсем куцым. Огрызок, а не день. – Наверное, делает вид, что ловит рыбу. Идите по этой дорожке, выйдете как раз к причалу. А я пока приготовлю ужин. Нет, даже не пытайтесь. Отказываться бесполезно.

Она повернулась и ушла в дом.

Указанная Карлу дорожка привела его к тенистому проходу в кустарнике. Заросли были неширокими, но по чьему-то замыслу тропинка делала изгиб в самой их середине. Так, что ни дом с берега, ни берег от дома не были видны напрямую.

По ту сторону кустов дорожка упиралась в лодочный сарай, выкрашенный в тёмно-красный цвет. Кажется, дизайнеры называют такой оттенок «викторианским красным». При чём тут королева Виктория, Карл не имел ни малейшего понятия. Как большинство военных, он гораздо лучше различал нюансы зелёного.

За сараем над берегом ручья выдавалась небольшая деревянная пристань на сваях. По одной стороне помоста шли перила, покрытые белой краской, по другой торчали в ряд четыре столбика, игравшие роль причальных кнехт. Дальний конец причала завершали столб с фонарём и дощатый щит с парой оранжевых спасательных кругов. Там же в разные стороны топорщились несколько держателей для удочек. Из двух прямо сейчас торчали длинные гибкие удилища. Правда, на одном леска даже не была размотана, а на второе сидевший рядом с удочками человек даже не обращал внимания. По крайней мере, смотрел он совсем в другую сторону.

Мужчине было за шестьдесят, может быть даже около семидесяти. Промахнуться на пять—десять лет при попытке оценить возраст человека на этом жизненном этапе – проще простого. Несмотря на то, что он ссутулился в плетёном кресле, положив подбородок на руки, домиком опиравшиеся на колени, было ясно, что он высок, за метр восемьдесят. И при этом сохраняет хорошую физическую форму, что, в общем-то, было не удивительно для этого социального слоя. Образованные и обеспеченные люди обычно гораздо более уважительны к своему телу.

Карл дошёл уже примерно до середины причала, когда Питер Голдберг услышал его шаги. Спина под вельветовым пиджаком слегка вздрогнула, он выпрямился и широко, всем телом обернулся.

– Добрый вечер, сэр.

– Майор Рихтер?

– Да, сэр. Ваша жена сказала, что вы здесь.

– Здравствуйте. Как доехали?

– Хорошо, спасибо. Извините, что беспокою вас…

– Ерунда, у меня сейчас масса свободного времени. Как поживает Анна Нойманн?

– Спасибо, сэр, насколько знаю, у неё всё великолепно.

– Не нужно называть меня сэр, майор. Можно просто Питер. Или мистер Голдберг, если уж вы так привыкли к официальности. Как Анна выглядит в качестве руководителя?

– По-моему, она прекрасно справляется… мистер Голдберг. Её очень ценят в командных структурах НАТО.

– О, не сомневаюсь. Ещё когда мы с ней только познакомились, её выделяли среди других многие качества. Особенно то, как она умела слушать. Но, я полагаю, вы здесь не затем, чтобы мы обсуждали за глаза госпожу Нойманн?

– Нет. Госпожа Нойманн настоятельно рекомендовала мне встретиться с вами. Надеялась, что вы сможете оказать нам помощь в сложившейся кризисной ситуации.

– И какую же помощь вы рассчитываете от меня получить… извините, но Анна не назвала мне вашего имени…

– Карл. Карл Рихтер.

– Хорошо, Карл. Повторю свой вопрос – чего вы ждёте от нашей встречи? Я давно в отставке, у меня нет действующих связей в правительстве, никакие ниточки я потянуть не смогу, даже если бы и хотел это сделать. За текущей обстановкой специально не слежу, скорее, просто обращаю внимание по инерции. Чисто факультативно. На эту встречу я согласился во многом из ностальгических побуждений, в знак симпатии к вашей нынешней руководительнице. Но думаю, вы приехали сюда из Балтимора не затем, чтобы слушать мои воспоминания о днях нашей совместной работы. Поэтому скажите мне – и это очень важно – на что рассчитываете вы, майор Рихтер? Мой личный опыт подсказывает, что большинство проблем современного мира происходят оттого, что стороны разговора перед началом не смогли или не захотели определить для себя, а потом сформулировать собеседнику, что именно они хотят обсудить и на какой результат рассчитывают. В итоге вместо желаемого получают некое невнятное месиво, чувство раздражения и сожаление о потраченном времени. И чаще всего трансформируют потом свой негативный опыт в ненависть по отношению к бывшему собеседнику. Хотя чаще всего тот ни в чём не виноват. Мы ведь не умеем, да и не должны угадывать мысли и желания других, верно? Итак? Что скажете?

Карл опёрся левой рукой на перила, слегка побарабанил пальцами по потрескавшейся под несколькими слоями краски поверхности деревянного бруса. Действительно, на что он рассчитывает? Всю дорогу он прокручивал в памяти карты и снимки района катастрофы и постоянно ловил себя на мысли, что занимается планированием поисково—спасательной операции. А ведь такой возможности у него нет. И не будет.

– Честно говоря, мистер Голдберг, я вообще не имею понятия, как мне подступиться к этой ситуации. Что вам рассказала директор Нойманн?

– Не очень много. Сказала, что самолёт по ошибке залетел на территорию России и исчез. Что вам поручено его найти. И что она рассчитывает на мой опыт работы и знание русской специфики.

– Она уточнила, какой это был самолёт?

– Да. Пассажирский. Имейте в виду, будь это военный инцидент, я не стал бы с вами встречаться. Армейские и шпионские игры меня не интересуют.

– Анна рассказал об обстоятельствах этой… «ошибки»?

– Нет. И ваша пауза намекает мне, что всё чуточку сложнее, так? Послушайте, майор, почему бы вам не взять вон то кресло из-под навеса, присесть рядом со мной и не рассказать мне по порядку всё об этом деле? Ну, кроме тех вещей, за разглашение которых вас могут разжаловать и посадить в тюрьму?

Карл так и поступил. Следующие полчаса они просидели бок о бок над тихонько плещущей водой, на поверхности которой всё ярче и желтее сверкали блики от спускающегося к горизонту солнца. Майор обрисовал все основные события и детали происшествия, умолчав только о некоторых вещах, вроде взлома «НАПС». Этот факт он заменил версией о хакерской атаке на систему навигации конкретного самолёта. Питер Голдберг заинтересовался было этим моментом, спросил – возможно ли такое? Правда, почти сразу перепрыгнул на вопрос «кому это могло быть выгодно?», но здесь Карл остановил его и сформулировал задачу, которую перед ним поставила Анна: найти самолёт, установить судьбу пассажиров и экипажа, предложить меры по эвакуации. Последнее при наличии выживших, разумеется. После того, как он закончил рассказывать, уже Голдберг задумался, замолчал на несколько минут, опершись локтями на колени и уложив подбородок на сплетённые в замок пальцы.

Вдоль русла ручья со стороны залива подул прохладный ветер. По воде побежала частая и мелкая рябь. Откуда-то сверху вынырнула чайка, спикировала вниз, вспорола клювом на лету поверхность ручья, выхватила из него мелкую рыбёшку, взмыла обратно в небо. Тут же сбоку к ней метнулась вторая птица, с громким пронзительным воплем попыталась отобрать добычу, но промахнулась.

– Скажите, майор, что вы знаете о России? – заданный вопрос был неожиданным и, пожалуй, чересчур академичным, но при этом вполне соответствовал задумчивому виду Голдберга, следившего прищуренными глазами за полётом двух белых птиц.

Карл не нашёлся, что ответить. Его собеседник почувствовал неловкую паузу, отвлёкся от неба, посмотрел на майора и усмехнулся.

– Простите, Карл. Это был как раз пример плохо сформулированного и потому бессмысленного вопроса. Спрошу по-другому. Как давно вы занимаетесь этим направлением?

– Строго говоря, не могу сказать, что Россия – это моя специализация. Но если говорить о датах… В центр я пришёл работать во время украинского кризиса.

– Которого?

– Которого? А, понимаю! Того самого, когда был полный фейерверк.

– Ага. Понял. А до того вы как-то касались русской тематики?

– Боюсь, что нет. Не глубже общих обзоров. До этого моей специализацией были Балканы, потом Турция. Ну и вся эта заварушка на Ближнем Востоке – Сирия, Ирак, курды.

– Понятно. Тогда давайте я вам сделаю небольшой, так сказать, «общий обзор». Просто, чтобы стали ясны те рекомендации, которые я осмелюсь дать в итоге. Конечно, можно было бы поступить лаконичнее и сказать просто: делайте так и так. Но поскольку человек существо сложное и нуждается в осознании смыслов происходящего… В общем, слушайте.

Для понимания того, как мы дошли до такой жизни в отношениях с русскими, нам надо бы вернуться к временам, когда собственно всё начиналось. Правильно, в начало девяностых. Говорить о более раннем периоде Советского Союза бессмысленно, тогда всё было по-другому: политика, структура отношений, да что там – сам мир был другим. А вот в конце девяносто первого началась новая история.

Кстати, хотите небольшое отступление? Просто чтобы понимать, что русская проблема могла быть решена один раз и навсегда, но это шанс оказался упущен. А вся последующая суета была неуклюжей и абсолютно бессмысленной попыткой добиться того же самого другими средствами. Для наглядности, вот вам параллель из жизни. Допустим, в молодости у вас есть женщина, которой вы страстно хотите обладать. И как-то судьба подбрасывает вам шанс получить её – решительно и сразу. Жениться на ней, переехать и жить вместе, взять на содержание – неважно. Кстати, я буду признателен, если моя фраза про «взять на содержание» останется между нами. Вернёмся к теме. По каким-то причинам вы этот шанс профукали. Скорее всего, просто струсили. Ваши дороги расходятся, женщина учится жить сама, совершает какие-то своими ошибки, но в итоге худо-бедно становится на ноги. И даже приобретает некий общественный вес. Со временем вы понимаете, что общение, взаимодействие, любая связь с этой женщиной вам по-прежнему нужны и важны, поэтому начинаете её всячески домогаться. Иногда пытаетесь задобрить, иногда подкупить – неважно, её саму или подсунув шоколадку её детям. А временами пробуете даже запугать. Но вместо желаемого получаете в ответ совсем не ту реакцию, на которую рассчитывали. Вместо благодарности, доверия и любви это, скорее всего, последовательно будет: недоверие, подозрительность и раздражение. А если в процессе вашего назойливого ухаживания выяснится, что вы ещё и гадость какую-то сделали, например, отравили её собаку, чтобы создать иллюзию беззащитности, то надежд на нормальное общение у вас практически не останется.

Так вот, возвращаясь к России. Был уникальный шанс в декабре девяносто первого, когда жаждавший личной власти Ельцин решил избавиться от мешавшего ему Горбачёва простым и незатейливым способом – просто выдернул из-под него президентское кресло. Точнее говоря, кресло он ему оставил, а вот страну, к которой оно прилагалось – убрал. Так вот. Тогда был первый и единственный случай, когда была нарушена вся структура управления и обороны, а грозная Советская Армия в полном составе оказалась выброшена за границу своей формальной присяги, поскольку исчезло государство, которому эта присяга приносилась. Вот в эти несколько дней можно было сделать всё, что угодно – вплоть до ввода войск. Под любым предлогом. Обеспечение безопасности ядерного оружия. Дружеская помощь народам бывшего Советского Союза для обеспечения стабильности на время проведения демократических реформ. Поддержка новых независимых либеральных правительств. Любая формулировка была бы приемлема на волне эйфории. Тем более что нищую в массе своей бывшую советскую элиту тогда можно было довольно дёшево купить. Оптом. И взять территорию под контроль через управление её руководством.

– Серьёзно? – Карл просто не мог удержаться. – Такой план действительно мог быть реализован?

– Конечно. У нас было тогда буквально несколько часов на подготовку сценариев реагирования, и такой вариант числился в числе прочих. Естественно, что он оказался самым радикальным и все просто сдрейфили. Буш—старший так вообще был тогда твёрдо уверен, что для переизбрания ему хватит лавров победителя Саддама. Ввязываться в игру на территории Советов накануне года выборов ему показалось слишком рискованно. Короче говоря, не хватило здорового авантюризма и правильного выбора приоритетов. А ведь пойди тогда администрация по этому пути, могло не быть ни последующих проблем с тем же Саддамом, ни всего прочего бардака. Мир сейчас был бы другим. Совершенно другим.

Голдберг снова задумчиво уставился вдаль, слегка прищурив глаза. С минуту длилось молчание.

– Знаете, Карл, республиканская форма правления – это один из самых неповоротливых инструментов для управления государством и международной политики. Все эти выборные органы, забота о голосах, рейтингах, согласования позиций, поддержка фракций. Это всё так увлекательно и… тяжеловесно. Вам ли не знать, как туго все эти механизмы работают, когда нужна быстрота реакции. Вы у себя в Евросоюзе этого наелись по полной программе, верно? Это, кстати, одна из причин, почему я в своё время ушёл со службы в Госдепартаменте. Видите ли, обычно это работало так. Я являюсь специалистом по какому-то направлению, глубоко и тщательно разбираюсь во всех тонкостях и нюансах, выдаю наверх свои предложения и рекомендации. Начинает работать новая администрация, со временем у неё неизбежно возникает проблема или даже целый кризис, связанный с моей темой. Я даю всю необходимую аналитику, рисую вероятные сценарии. Руководитель департамента, госсекретарь, вице-президент, советник президента, личный друг президента, первая леди, ещё какой-нибудь человек, ни черта не понимающий в вопросе, но имеющий на президента влияние, тоже высказывают свои мнения. В результате президент или госдепартамент принимают свой собственный план действий, в котором ваше мнение настоящего эксперта представлено в виде жалкого огрызка. Обычно вся затея в итоге проваливается. Если вы карьерист или просто болеете душой за своё дело, то вы пишете потом анализ, в котором объясняете, что если бы ответственные сотрудники правительства следовали вашим рекомендациям, то все бы прошло, как надо. На ваш анализ смотрят недоверчиво, а провал списывают на непредсказуемость политических условий, скрытые факторы и коварство оппонентов. Возможно, кому-то приходится раньше времени уйти на пенсию. Когда кризис по вашему направлению возникает второй раз, к вашему мнению начинают прислушиваться чуть внимательнее и доля ваших рекомендаций в итоговом плане становится на несколько процентов больше. Естественно, что если результатом работы станет хотя бы частичный успех, то все лавры и почести достанутся руководству администрации, но зато появляется надежда, что когда наступит третий кризис, вас уже будут слушать внимательно и сделают именно так, как вы говорите. Но тут обычно происходит страшное. Прежняя президентская команда завершает свою работу, перед вами абсолютно новая администрация, новые люди, амбиции, «видение» – ненавижу это слово! – и вам приходится начинать всё сначала. Зарабатывать репутацию, обосновывать компетенцию, а потом – бах! И история повторяется снова.

По этой причине иногда так интересно читать историю монархий. Когда мудрый и решительный правитель мог, опираясь на свою личную волю, изменить судьбу не только своей страны, но и целого континента. Жаль, что таких монархов можно пересчитать по пальцам одной руки. Все остальные, как назло, служат оправданием идей республики.

Ну да ладно, это всё лирика, отступление от темы. Возвращаясь в начало девяностых, могу сказать, что вариант взятия бывшего Советского Союза под контроль: полный, мягкий, прямой или завуалированный – не суть важно – был абсолютно реален. Помешало этому всего несколько вещей. Помимо нерешительности наших лидеров и их неумения быстро реагировать в рамках цейтнота важным было ещё и то, что мы просто не понимали русских. Я так сейчас называю всех жителей СССР, вне зависимости от национальности. А ведь на самом деле в массе своей это были крайне наивные люди, головы которых были забиты фантазиями о демократии, которые сливались с их собственными мечтами о справедливости и светлом будущем, почерпнутыми из коммунистической идеологии. Кроме того, они были отчаянно бедны по сравнению с нами. Мы могли просто скупить их за цветные телевизоры, джинсы, гамбургеры и «гейм-бои». Нужно было дать всего две вещи – стабильность и товарное изобилие – и вся эта огромная страна была бы наша. Навсегда. План Маршалла, чёрт его побери. Экономическая, культурная, цивилизационная оккупация.

– Но ведь наверняка был риск, что могла возникнуть внутренняя оппозиция этому?

– Естественно. Но всегда можно было бы преодолеть внутреннее сопротивление руками купленной местной элиты. В крайнем случае, отдать часть это элиты на растерзание. А в совсем запущенном состоянии даже применить силу. Вплоть до ядерного оружия.

– Серьёзно?

– Конечно. Кстати, в наших расчётах это был наименее рискованный вариант. Подумайте сами. Большая территория, всегда есть куда отселить людей, практически неограниченные природные ресурсы взамен утраченных. Ну и сами прикиньте, вы же военный. Японцы давно спокойно живут в Хиросиме и Нагасаки. Взорви мы в России в начале девяностых несколько ядерных зарядов, к нашему времени вся радиация уже давно бы рассосалась. Это простая математика.

– Не знаю. Я не слишком хорошо знаком с ситуацией в России начала девяностых, но такое у меня в голове просто не укладывается.

– В общем-то, и не надо. Как я уже сказал, момент был уникальным, единичным и оказался безвозвратно упущен. Тем более что с точки зрения наших европейских союзников то, что происходило параллельно с этим в бывшей Югославии, было значительно более важным. Вы говорите, что занимались Балканами?

– Но уже значительно позже, когда всё утряслось…

– Неважно. Хронологию и историю распада наверняка себе представляете, верно? И всё это происходило не за барьером из стран бывшего социалистического лагеря, которые заглядывали нам в рот и в случае чего могли закрыть от любых неприятностей со стороны русских. Балканы были прямо в центре Европы, у самых границ союзников. Естественно, что НАТО рассматривало тамошние события, как приоритетные. Ну, а наши мудрецы, которым не хватило пороху решить проблему России одним единственным верным и молниеносным шагом, просто пошли на поводу коллегиальной ответственности. Буш-старший был абсолютно уверен, что его второй срок – вопрос уже решённый и со всеми проблемами намеревался разбираться после выборов, ничем не рискуя. У наших же начальников из госдепа голова и так кружилась. Ведь все были уверены – всё, мы победили. Советский Союз и Варшавский договор рухнули, все остальные прокоммунистические режимы мира деморализованы и лишились поддержки. Мы только что явили силу современных технологий, стерев с лица земли армию Саддама, одну из самых грозных на тогдашнем Востоке. Мир под управлением США и ближайших союзников был близок, как никогда. Вот он, только руку протянуть осталось. Поэтому Россию просто отложили на время, оставив барахтаться самостоятельно. ЦРУ приняло решение сначала отработать на Югославии методики, которые планировало применить впоследствии на постсоветских территориях. Ну а потом, у нас возникли свои проблемы. Буша прокатили на выборах, всюду набежали люди новой команды, по всему миру полезли болячки… Девяностые выдались бешеным десятилетием.

А в России тем временем происходили свои события. Наверное, мы отнеслись тогда к её судьбе слишком легкомысленно. Понимаете, мне иногда кажется, что внешняя политика нашей страны страдает потрясающей инфантильностью. Такое ощущение, что в ней используются рецепты детских сказок или дешёвого фэнтези. Главное – сразить великана. После этого все кричат ура, пируют, принимают награды, и никто не интересуется, что случилось с побеждённым? Жив он, умер окончательно или нет? А если нет, то насколько серьёзно ранен? Даже если вы его прикончили, и он мёртвый грохнулся наземь, нужно не забывать, что огромный труп будет разлагаться, привлекая падальщиков, мух и червей, которые со временем могут оказаться гораздо большей проблемой. За время моей работы в госдепартаменте мы дважды совершили такую ошибку. Первый раз – в Афганистане, когда посчитали, что главное для нас – свалить просоветский режим. После чего самоустранились, оставив эту территорию на растерзание своре шакалов, которая загрызла Наджибуллу. Не прошло и пяти лет, как последствия этого блестящего решения заглянули к нам в гости. Прямо в Нью-Йорк.

Второй раз подобным образом мы облажались с русскими. Вместо того чтобы стоять рядом с ними и держать за руку, направлять и подсказывать, наши умники отвернулись от них. А ведь они так хотели с нами дружить. Помню, мой приятель из ЦРУ тогда смеялся, рассказывая, какие секреты отдавали нам просто так, в качестве жеста доброй воли. Понимаете, наша разведка тратила миллионы долларов и годы работы, а русские просто дали им это. Положили папки на стол и сказали – «Забирайте!». Представляете? А чем отплатили мы? Снисходительно похлопывали по плечу, как маленьких детей, а потом отворачивались к своим, как нам казалось, важным, взрослым заботам. А потом, когда в России начался неизбежный бардак, наш саксофонист вместе со своими советниками не придумал ничего лучше, как начать расширять НАТО на восток. Если они рассчитывали таким образом напугать русских, то добились ровно обратного: дискредитировали сторонников западного курса и усилили раздражение всех тех, кто считал, что реформы идут как-то неправильно. К тому времени благодаря выдающейся бестолковости и безответственности команды Ельцина русские уже были злы как черти. Честно говоря, для меня до сих пор загадка, почему они не взбунтовались. Ведь в них тогда ещё было столько энергии, в том числе созидательной. Полагаю, что их подвела наивная вера в демократию, надежда, что они смогут всё сделать по правилам, просто проголосовав на выборах. Бедняги.

А что в это время делали мы? Мы бегали вокруг и втыкали исподтишка шпильки. То разбомбим Милошевича. То примем в НАТО поляков и чехов. Короче, всячески пытались вселить в условную женщину по имени Россия чувство тревоги и беззащитности. А ведь был момент, когда это почти сработало. Я имею в виду тот случай, когда русские сами предложили вступить в НАТО, создав, таким образом, единый трансконтинентальный пояс безопасности от Атлантики до Тихого океана. И что ответили наши мудрые боссы? Надули щёки, задрали нос и ответили: вы кто такие? Убогие и несчастные, без нормальной индустрии, с ВВП и производительностью труда в разы ниже, чем самая захудалая страна Большой семёрки. Куда вы лезете? То, что эти убогие контролирую самую большую территорию на Земле, настолько протяжённую, что могут влиять на ситуацию сразу в нескольких регионах, в расчёт почему-то не приняли. Как и то, что на этой территории расположены практически все ресурсы для самодостаточного, независимого существования. То есть наши стратеги совершили очередную ошибку, приняв во внимание текущее состояние и начисто проигнорировав потенциал. Забывая, что для будущего потенциал в разы важнее, чем настоящее время.

Ну а потом всё изменилось. Ельцина списали в утиль. Все в России воспряли, ожидая наведения элементарного порядка, возрождения страны, проведения всех тех необходимых реформ, которые были отложены за время безответственности и грабежа девяностых годов. Большая конструктивная часть общества ждала заключения некоего нового общественного договора, который гарантировал бы законность, равные права и возможности для всех на деле, а не на словах, беспристрастное и независимое расследование чудовищных злоупотреблений прошедшего десятилетия. Поначалу часть этих надежд оправдывалась. К сожалению, потом выяснилось, что своими успехами первой половины нулевых Россия в первую очередь обязана удачной экономической обстановке и остававшейся ещё в русских жажде созидательной деятельности. Мудрость политической элиты оказалась совсем не причём. Верхушка всё это время занималось своим обычным делом – воровала. Причём, если поначалу соблюдались хоть какие-то нормы приличия, то во второй половине десятилетия масштабы коррупции стали просто невероятными. Просто пока экономика росла, всё это не так бросалось в глаза – хватало всем. Точнее, хватало на фоне разорения и нищеты девяностых. Там была ещё масса факторов, я могу прочитать вам о них целую лекцию, но вряд ли это нужно.

Короче говоря, с ростом экономики Россия обрела и политический вес. Её показательно приняли в клуб «больших мальчиков», превратив «семёрку» в «восьмёрку». Поначалу русским это всё очень нравилось, примерно как в начале девяностых, они даже были уверены, что если будут вести себя хорошо, помогать и поддерживать союзников в борьбе с международным терроризмом, то рано или поздно станут равными нам во всём. Не на словах, а на деле. Мы же приветливо разбили их надежды, приняв в 2004 году в НАТО целый пучок стран бывшего соцлагеря, включая три бывшие советские республики. Представляете? Как русские должны были себя чувствовать после этого? Подумайте, вот например от нас отваливается «штат одинокой звезды», как того хотят некоторые тамошние больные на голову горлопаны. Или от вашей страны – Германия, верно? – от Германии отделяется, например, Саксония. И через десять лет вступает в потенциально враждебный вам военный союз. Что вы будете по этому поводу думать? Хватит вам заверений, что происходящее на самом деле ничего не значит и никакой агрессивной подоплёки в этих действиях нет? Вот и русские почему-то нам не поверили. А следом начались рассуждения о вступлении в НАТО уже не просто бывших советских республик, а территорий, входивших в состав ещё Российской империи, то есть находившихся в орбите влияния России сотни лет. Я сейчас имею в виду Грузию и Украину. И если от Грузии русские хоть как-то прикрыты Кавказским хребтом и несколькими народностями, которые не сильно любит грузин, то представьте себе Украину. От её границ до окраин Москвы два-три дня пути на танке. И практически ни одной естественной преграды. Вот знаете, модно рассуждать, что русские – это крайне агрессивная нация и приводить в качестве иллюстрации экспансию Российской империи. Но есть в этих рассуждениях одна проблема. Все эти выводы делаются чаще всего, глядя на политическую карту. А вот если вместо неё взять обычную, географическую карту с морями, горами и реками, то становится понятно, что в расширении империи был очевидный смысл. На запад она раздвигалась до водных рубежей на границе с Польшей, на юго-запад – до Карпатских гор и Чёрного моря, на юге – до горных хребтов, отделяющих Среднюю Азию от Центральной. Понимаете? Россия столетиями искала естественные рубежи, за которыми она могла укрыться, обезопасив свои центральные, жизненно важные для неё регионы от любой угрозы. Это так же органично, как движение Соединённых Штатов на запад, к природному рубежу Тихого океана. Разумеется, когда советская империя рухнула, её части, бывшие такими буферными зонами, обрели самостоятельность. Но влияние на них не перестало быть для России головной болью, условием безопасности и… Знаете, за это заявление меня могут закидать яйцами в публичном месте и перестать подавать руку некоторые персонажи из высоких политических эшелонов, но я скажу. Потому что для понимания нынешней ситуации это важно. Так вот, влияние на некоторые страны, входившие раньше в Советский Союз, для русских жизненно необходимо и поэтому является их естественным правом. Скажем, геополитически им может быть наплевать на Молдавию, но никогда – на Украину. Они могут проглотить членство в НАТО стран Прибалтики, понимая, что их слабый военный и промышленный потенциал не представляет для России угрозы, в крайнем случае они легко их раздавят, зажав в клещи между собой и Балтийским морем. Но при этом русские никогда не смиряться с потерей влияния на Белоруссию. Игнорирование этих простых вещей, слепое желание наказать русских за то, что они переигрывали нас на некоторых дипломатических театрах, привело к ситуации, когда мы разводим костры у самого забора их дома и при этом успокаивающе бормочем, что это совсем не страшно и России ничего не угрожает.

А потом, когда русские уже стали злы и раздражительны, руководители наших стран не придумали ничего лучше, как загнать их в изоляцию. После этого я, кстати, и ушёл в отставку. Мне просто надоело смотреть, как люди, определяющие внешнюю политику моей страны, в принципе не хотят ничему учиться. Я прекрасно понимал их желание сменить действовавший в России режим, вернуть её в сферу своего влияния. Но путь для этого был выбран наихудший. Можно подумать, что не было предыдущего опыта с Ираном и Ираком. Мы тоже тогда очень хотели путём санкций и изоляции наказать их лидеров, добиться свержения неугодных нам режимов. А что получилось в итоге? Вместо аятоллы и Саддама мы наказали народы этих стран, которые оказались заперты вместе с этими опасными сумасшедшими. Наши аналитики ждали, что измученные жители восстанут и свергнут своих тиранов, а диктаторы вместо этого только укрепили свою власть, выставив себя символами борьбы против империалистической угрозы и заодно получив прекрасный повод расправится с любой дееспособной оппозицией под предлогом борьбы с «пятой колонной», «внутренними предателями» и «агентами влияния». Плюс к этому мы фактически вынуждали правящие режимы заниматься разработкой оружия массового поражения, а сами при этом утрачивали возможность не только влиять на внутреннюю ситуацию, но даже просто быть в курсе происходящего.

Вот весь этот давно уже протухший сценарий был применён по отношению к России. Как будто в администрациях всех стран союзников тогда сидели мстительные школьники. Старшие кричали: «Ату их, лупите, чтобы не поднялись!». Младшие радостно подвизгивали в надежде, что старшие их заметят и не забудут при грядущем дележе пирога. А в итоге получили ситуацию, когда отгородившись забором от ужасного по нашему мнению зла, мы теперь сидим и трясёмся от страха, не зная, чем занимается злодей по другую сторону стены.

Ну а ещё немного погодя произошла технологическая и энергетическая революция, углеводороды престали быть основным источником энергии, скатившись до уровня банального сырья для химической промышленности. В итоге обвалилась цена на основной экспортный товар русских, по слухам они резко обнищали и там произошли такие глубокие изменения, что мы даже и не знаем, что же сейчас с ними делать. Не понятно даже, с какого конца к ним теперь подступиться. Сидим и ждём, что может быть однажды, заглянув в щелочку, увидим там мёртвого дракона, сдохшего от голода или старости. Одним словом ожидаем, что как-нибудь всё само рассосётся. Хотя весь предыдущий опыт говорит, что такого не бывает в принципе.

Питер Голдберг замолчал и почему-то бросил взгляд через плечо. Карл оглянулся следом. Возле лодочного сарая, прислонившись плечом к дощатой стене оттенка «викторианский красный», стояла Марта Голдберг.

– Привет, дорогая! Ты здесь давно?

– Недостаточно, чтобы прослушать всю твою лекцию, но довольно долго, чтобы ужин начал остывать. Почему бы вам, мальчики, не прерваться? Будет неплохо перекусить и переварить съеденное и сказанное.

Вечер вокруг них и вправду уже начал сгущаться в сумерки. Автоматический светодиодный фонарь над концом пристани включился и постепенно разгорался, выходя на полную яркость.

– Хорошо, милая. Я действительно немного устал молоть языком. Карл, вы не поможете мне отнести удочки?

Потом был ужин. Действительно превосходный. Майор Рихтер, сам любивший под настроение повозиться на кухне, высказал несколько вполне обоснованных с точки зрения кулинарии комплиментов хозяйке дома, отчего Марта чуть заметно зарделась от удовольствия.

По окончании трапезы и лёгкой, ни к чему не обязывающей беседы о пустяках хозяйка объявила, что они предоставят Карлу ночлег и спорить с этим совершенно бессмысленно. Питер благодушным кивком подтвердил, что – да, лучше даже и не пытаться. После чего вручил ему бутылку виски и пару стаканов со льдом, а сам принёс из кабинета продолговатую шкатулку полированного дерева. Вместе они отправились в увитую плющом беседку на заднем дворе. Там Карл и Голдберг уселись в плетёные кресла, хозяин дома разлил по стаканам односолодовый скотч шестнадцатилетней выдержки. В шкатулке оказалось именно то, на что втайне надеялся Рихтер – длинные, плотные, тёмные и ароматные торпеды сигар.

Несколько минут они молчали, наслаждаясь терпким дымом и горьковато-бархатным, плотным вкусом виски. После чего Питер Голдберг произнёс, задумчиво глядя в ночь:

– Знаете, Карл, я мог бы много ещё чего вам рассказать. Это моя тема и если меня не заткнуть, я буду надоедать вам дня два, самое меньшее. Но, честно говоря, не вижу смысла. Думаю, сказанного достаточно, чтобы вы поверили моему слову и приняли тот совет, который я вам сейчас дам.

Питер замолчал ещё на полминуты, затянулся и сделал крошечный глоток.

– Карл, если говорить о вашей, сугубо практической стороне дела, а не о достижении вселенской справедливости, то мой совет таков. Забудьте о дипломатии. Насколько я понял из вашего рассказа, у вас нет ничего, что можно предъявить по дипломатическим каналам – ни места крушения самолёта, ни сведений о судьбе пассажиров и экипажа, ни даже зафиксированного факта пересечения границы. Точка. Говорить не о чем, отсутствует предмет разговора. Далее, если вы всё же добудете какие-то сведения, уйдёт масса времени, прежде чем русские признают эти факты. Скорее всего, они ищут этот самолёт или уже нашли. Но, даже имея на руках машину, людей или их останки, они будут до последнего отрицать сам факт нарушения их воздушного пространства. Этот будет торг, долгий, тяжёлый и утомительный. Вспомните, мы за наших дипломатов с Ираном торговались больше года, а это был очевидный, всем известный и доказанный факт. И забудьте надежду на неожиданный широкий жест со стороны России. Никакой доброй воли в виде безвозмездной передачи пассажиров или тел погибших не будет. Возможно, русские долго учатся чему-либо, но научившись раз, никогда этого не забывают. Мы несколько раз прокатили их с добрыми намерениями, теперь они лучше лишний раз пнут нас по яйцам. Просто так, на всякий случай. Ну и не забывайте, что у них сейчас не слишком много вещей, за которые Запад готов с ними торговаться. Поэтому ситуацию с самолётом они постараются использовать по полной.

Так что, майор, самый короткий путь к выполнению вашей задачи – поиск и спасение людей – это спецоперация. Вам нужен человек или люди внутри России, которые смогут оперативно отправиться в район крушения, отыскать самолёт, выяснить судьбу людей и предложить какие-то действия. В крайнем случае, просто предоставить доказательную базу для игры по дипломатическим каналам. Если вы пойдёте этим путём, сможете получить результаты в течение дней и недель. Доверитесь дипломатам – потеряете месяцы, возможно – годы. Должен же быть у вас кто-то за стеной. Верно?

Карл усмехнулся в ответ.

– Мистер Голдберг, вы же понимаете, что за попытку честно ответить на ваш вопрос меня могут разжаловать или даже посадить в тюрьму. Поэтому я ничего не отвечу. Скажу просто, что я очень благодарен вам за совет и за предыдущий прекрасный исторический обзор. Без него я действительно не смог бы воспринять ваше предложение со всей ясностью.

– Вот и славно. А теперь, майор, что вы скажете о виски и сигарах?

Мужчины рассмеялись и дальше говорили уже о всяких пустяках. Виски и сигары были действительно великолепны и очень здорово помогли беседе, затянувшейся допоздна.