Ночью прошёл дождь, как сказали местные – первый за последние три недели. Жиденький и куцый. Так, чисто символически прибил пыль на просёлках и наполнил тайгу запахом дождевой влаги. Мелкие капли свисали с венчиков хвои, поблёскивали там и сям на лохмотьях мха и лишайника, покрывавших все доступные поверхности в лесу. Воздух в тени деревьев был одновременно и свежим и вязким, стоячим, замершим в зачарованном безветрии.
Над головой слева направо прошла волна басовитого рокота, зашелестели ветки, роняя вниз крупные бусины воды. На мягкую лесную подстилку они падали беззвучно, звук рождался, только если прозрачный шарик встречал на своём пути плотную ткань униформы или снаряжения.
Шлёп-шлёп-шлёп.
Михайлов вытер с лица росу мелких брызг, поднял голову и проводил взглядом удаляющийся на север звук вертолётного ротора, быстро глохнущий за сплетёнными наверху ветками деревьев. Разглядеть саму машину даже не удалось. Дневной свет пасмурного северного дня пробивался сюда через редкие прорехи в многоярусном сите древесных крон, окрашиваясь по пути в призрачный сизо-зелёный оттенок.
«Неудивительно, что они ничего здесь не могут найти».
Им в очередной раз повезло. Стратосферный беспилотник засёк на пустоши среди леса очертания, которые не подходили никакому местному объекту. Отправленный на разведку вертолёт, пропетляв около часа над полянами, зарастающими озёрами и болотами в указанном районе, наконец-то нашёл искомое. Почти у самого конца длинной впадины, оставленной древним ледником, а сейчас заполненной непроходимой трясиной, в грязи лежал корпус самолёта. Судя по внешнему виду, лежал уже не меньше недели, поскольку погрузился на полную глубину болота, завалившись немного на левый бок. Сверху хорошо была видна дорожка, пропаханная в грязи при посадке, хотя края её уже размылись и тянулись навстречу друг другу, стремясь срастись и закрыть нанесённую рану.
Вертолётчики сделали пару кругов, сняли упавшую машину на видео и вернулись на базу. Теперь настал черёд наземной разведки. Жаль только, что нельзя было высадиться непосредственно на месте, да и вообще, ни одно открытое пространство в окрестностях не было достаточно велико, чтобы на него смогла опуститься «вертушка». Пришлось добираться по земле. Кузнецов от участия в поездке демонстративно отказался, только выделил для команды военных два вездехода со своими бойцами в качестве водителей. После Екатериновки они вообще почти не общались, так что Александр был даже рад такому сценарию. Хотелось заняться привычным делом, работой, погрузиться с головой в выполнение задания, выкинуть из головы, вычеркнуть, забыть всё происшедшее. К чёртовой матери.
Под ногами пружинила мягкая почва, покрытая мхом, как будто идёшь по гимнастическому мату. Александр иногда замечал, когда оглядывался по сторонам, что свежие оттиски следов, оставленные его бойцами, почти сразу начинают поблёскивать водой, отжатой из лесной подстилки, как из губки. Встречающиеся небольшие просветы открытой земли под деревьями сплошь покрывал ковёр из небольших стелющихся кустиков, сплетающих между собой веточки с небольшими округлыми светло-зелёными листочками. Подполковник пару раз запутался ногой в переплетении этих побегов, после чего стал обходить такие прогалы по краю.
В наушнике хрустнуло, и голос сержанта головного дозора предупредил:
– Осторожнее, впереди лес переходит в болото. Избегайте открытых мест.
– Принято, – Михайлов поправил микрофон. – Вышли уже?
– Пока нет. Лес редеет, видим просветы между деревьями.
– Хорошо. Как далеко вы от нас?
– Метров двадцать.
– Понял.
Кажется, будь это правдой, он должен был услышать голос подчинённого прямо так, без рации. Однако лес так хорошо маскировал звуки и движения, что подполковник переставал видеть и слышать бойцов уже буквально в нескольких метрах от себя. Это слегка нервировало.
Голос в наушнике снова ожил.
– Вышли, товарищ подполковник. Только место неудачное. Не видно ничего.
– Ладно, стойте на месте. Сейчас подойду.
Он поспешил вперёд, уклоняясь от встречных веток, иногда отстраняя их в сторону приподнятыми предплечьями. Автомат из рук при этом не выпускал ни на минуту.
Как и было сказано, лес начинал переходить в болото. Когда нога Михайлова соскользнула с корня на краю крошечной полянки, то сразу провалилась во что-то вязкое и холодное, скрытое под слоем мха. И ушла вглубь почти до колена, не встречая дна и сопротивления. Неприятное чувство цапнуло за сердце снизу, откуда-то со стороны желудка. Он ухватился за низкую ветку, подтянулся, вытащил ногу из мерзко чавкнувшей грязи. Шедший рядом разведчик поддержал его за лямку разгрузочного жилета. Александр кивнул ему в ответ, включил микрофон:
– Внимание всем! Идти друг за другом, в сторону не отходить. Не терять видимости!
– Есть… есть… есть! – отозвались в наушнике голоса.
Лес впереди поредел, в сизо-зелёный сумрак начали вторгаться вертикальные пласты обычного дневного света, в землисто-лесной аромат тайги стал вплетаться новый запах. Что-то с привкусом тины и открытого пространства.
Почти сразу стало ясно, что имел в виду передовой дозор. Лес на границе с трясиной стремительно, буквально за пару метров, редел, хирел и умирал. А дальше шла широкая камышовая заросль, преодолеть которую не было никакой возможности. По крайней мере, жердь, которой один из бойцов пытался прощупать брод, без заметного усилия уходила в топь метра на полтора и лезть проверять глубину трясины своими ногами ни у кого желания не возникало. Камыши при этом были не сказать, чтобы очень высокими, но из-за особенности своего расположения закрывали от находящейся на берегу поисковой группы всю открытую поверхность болота. В бинокль удавалось рассмотреть только верхние половины деревьев на другой стороне и крошечный кусочек некоего искусственного предмета на полпути к ним – хвостового оперения самолёта.
Михайлов указал сержанту на старую, наполовину засохшую сосну на краю леса:
– Поднимись, поищи обходной маршрут.
Дерево страдальчески заскрипело, когда здоровяк в полной экипировке общим весом под сто килограмм ухватился за нижние изогнутые ветки и, не выказывая особых усилий, стал карабкаться вверх. Спустя пару минут сверху донеслось:
– Мы не с той стороны подошли, товарищ подполковник! Вижу на другом берегу сухое возвышение, оттуда будет отличный обзор.
– Обойти можно?
– Так точно. Налево, по краю болота. Но крюк будет километров пять.
«Чёрт». Но раз нельзя перепрыгнуть, придётся обходить.
– Самолёт видишь?
– Так точно. Лежит к нам левым боком. Увяз в трясине по самые иллюминаторы. С этой стороны, по крайней мере. Крыло полностью ушло в болото.
– Что за самолёт? Опознавательные знаки, название, что-нибудь видишь?
– С виду – обычный пассажирский лайнер, модель назвать точно не могу. Светло-серый, хотя это может быть грязь. На хвостовом оперении трёхцветная эмблема. Поверх иллюминаторов вижу надпись: «ТрансПолар Эйрлайнс».
«Чёрт». Похоже, действительно гражданский. Значит, пленные не врали. Хреновая история. Ну ладно…
– Ладно. Определи координаты той возвышенности и передай транспорту, пусть найдут туда дорогу. Ну, или подойдут максимально близко. Камера у тебя? Хорошо. Сделай пару десятков снимков, с разным увеличением. Самолёт, надпись, эмблему на хвосте. Несколько общих планов болота с этой стороны. Понял? Выполняй. Остальные все подтянулись? Хорошо. Привал пять минут, потом выдвигается.
***
Неприятные слухи пришли утром. В соседних деревнях стали появляться какие-то тёмные личности и выспрашивать, не слышал ли кто, не видел ли чего необычного. И, судя по описанию, по манере задавать вопросы, за любопытствующими стояли отнюдь не федералы или «Транснефть». Как Андрей и предполагал, появление на сцене работорговцев действительно оказалось лишь вопросом времени.
Он задумчиво выслушал доклад, после чего послал разыскать и привести к нему Новикова. Поскольку Марина ещё на рассвете уехала за свежими новостями к Артамонову, прихватив с собой для компании помимо рыжей Оли Самохиной ещё и Рустамову дочку Асю, запретить Смирнову вставать было некому. Но, как часто бывает в таком случае, если нет прямого запрета, нужда в его нарушении уже не кажется настолько необходимой. Поэтому Андрей задумчиво посмотрел на свои свесившиеся с кровати забинтованные ступни, осторожно пошевелил ими туда-сюда и решил не совершать пока ненужных подвигов.
«Попробую руководить, как Кутузов. Дистанционно».
Серёга притопал спустя минут пятнадцать, заодно принёс с собой завтрак. Без особых изысков – остатки вчерашнего ужина залиты свежим омлетом, пара кусков хлеба да кружка чёрного кофе. Андрей, уснувший вчера рано после лечения и загадочного коктейля, который ему вколола Марина, терзался зверским голодом и накинулся на еду, едва успев поблагодарить. Новиков хмыкнул, пододвинул табурет к стене, сел, откинувшись и вытянув ноги.
– Покурить, что ли…
– Ага, только попробуй, – пробормотал Андрей с набитым ртом. – Марина тебя удавит.
– Откуда она узнает?
– Почует. И я расскажу.
– Нахрена?
– Для порядка. И ради укрепления доверия.
– Да ну тебя… предатель.
– Ничего подобного. Вот женишься на Марине, тогда я буду перед ней твою задницу прикрывать. И то не по всякому поводу.
– Ага, легко сказать…
– Чего?
– Женишься на ней, как же…
– Почему нет? Боишься?
– Сам ты… Опасаюсь.
– Бог ты мой, я-то думал, что мужики за сорок уже не должны быть такими…
– Какими?
– Отвянь. Обидишься ещё.
– Не обижусь. Послать – пошлю. Обижусь – вряд ли.
– Как знаешь. Негоже взрослому мужику ссаться сделать предложение хорошей женщине. Ты ж не старшеклассник на дискотеке.
– Пошёл ты! Это шаг слишком серьёзный. Сам знаешь, в какое время живём и во что играем.
– Пф! Можно подумать, раньше по-другому было! Я вот старше тебя и то не помню, когда последний раз случалось пять спокойных лет подряд. Разве что когда я совсем сопливым был и в детский сад ходил. Ну, или в школу.
– Всё равно. Семья – дело ответственное. Сам-то вон тоже в холостяках ходишь.
– Ты на меня не смотри. Я – мужчина, стоящий на пороге угасания половых инстинктов.
– Да пошёл ты!
– Не пойду, Марина запретила. И не груби старшим, нехорошо. В Древней Руси ты бы от меня уже по губёнкам ложкой схлопотал бы.
– Так мы не в Древней Руси.
– Это не важно. Единственно, что важно – и тогда, и теперь – это то, как ты живёшь, с кем живёшь и как к этим людям относишься. Вот ты Марине уже год голову морочишь, всё круги вокруг неё нарезаешь. Думаешь, был бы ей противен, оставалась бы она тут всё это время? Она, с её знаниями, опытом? Знаешь, как Анатольич о ней отзывается?
– Угу.
– Вот тебе и «угу». Здоровый ты мужик, Серёга, а бестолковый. Как подвиг совершить – пожалуйста, а как личную жизнь устроить – «что-то я опасаюсь». Ладно, не о тебе сейчас речь. Спасибо, что не отвлекал от еды. Ты новости слышал?
– Угу.
– Не дуйся. Чего думаешь по этому поводу?
– А что тут думать? Мы с тобой с самого начала знали, что шила в мешке не утаишь. Кто-то на самолёт мог наткнуться. Или про фейерверк в Екатериновке услышать. Хуже всего, конечно, если история с нашими оптовыми закупками всплыла, потому что она напрямую к нам ведёт.
– Я тоже об этом подумал. Думаешь, Вова проболтался?
– Без понятия. Мог, конечно. Но и кроме него говорунов хватает.
– Как поступить нам лучше, что мыслишь?
– Вот сам сижу и думаю. С одной стороны, конечно, неплохо бы пойти и поразведывать, кто лезет с расспросами. Можно даже попытаться такого любопытствующего перехватить. Для детальной беседы. Но если с другой стороны взяться, то получиться, что как только мы начнём выпытывать и разузнавать, то этим сами свою заинтересованность выставим.
– Именно. На всеобщее обозрение. Нет, ты прав, надо сидеть тихо. Только кордоны усиль. И ловушки поставь дополнительные.
– Сегодня к вечеру сделаем. А дальше что?
– В смысле?
– Глобально. Что делать-то будем? У нас ведь на руках по-прежнему несколько десятков лишних ртов, день-другой – и снова за припасами ехать придётся. Как долго, по-твоему, все заинтересованные лица будут два и два складывать, чтобы понять, что наши обычные запросы выросли? И, кроме того, мы здесь не Кощеи, над златом не чахнем, наши резервы не бесконечны. Скоро снова надо будет к трубам присасываться, пока благосостояние не пошатнулось. И при этом забывать не стоит, какой тарарам мы устроили и сколько охотников из «Транснефти» сейчас по округе рыщет.
Новиков внезапно осёкся, недоумённо посмотрел на Смирнова. Тот отставил пустую тарелку в сторону и не спеша допивал кофе из коричневой эмалированной кружки. Голову при этом слегка склонил на бок и разглядывал Серёгу внимательно из-под полуопущенных ресниц. В глубине глаз поблёскивало что-то невысказанное и ехидное.
– Ты чего?
– Ничего, Серёжа, продолжай, пожалуйста.
– Нет уж, давай, колись – что не так?
– Да нет, Серёга, нормально всё. Всё так. Я просто вспомнил, о чём мы с тобой говорили в первый вечер, когда эту братию в лагерь привезли. Припоминаешь? Странное у меня чувство сейчас возникло. Будто ты сейчас моим эхом работать заделался. Прям слово в слово повторяешь.
Новиков немного покраснел, после чего досадливо отмахнулся.
– Ладно… радуйся, подловил! Прав оказался, как всегда. Да ну тебя к чёрту!
– Не обижайся. Неважно, прав я был или нет. Лично я думаю, что нет, если тебе интересно. Потому что за всё это время ни разу не пожалел, что мы с тобой их из болота вытащили. Даже когда меня по мордасам лупили и грозились яйца к аккумулятору подключить. Злобу чувствовал, ненависть – это да. Сожаление – ни разу. Прав ты был. И Анатольич сказал ровно это же самое. Такие уж мы с тобой моральные уроды, всегда норовим всё сделать правильно. Поэтому давай-ка прекратим расстраиваться, и сосредоточимся на делах. Припасы нужны? Нужны. Значит сейчас будем прикидывать, как и где нам лучше затариться, чтобы не вызывать лишних подозрений. Если здесь в округе, то лучше малыми партиями в разных местах. А может быть, наоборот – стоит скататься подальше и хапнуть всё оптом. Пока досюда разговоры дойдут… И не факт, что дойдут вообще. Нефти надо натырить, чтобы в деньги перегнать? Хорошо, давай посмотрим откуда это проще и безопаснее сделать. Я помню, что мы с тобой собирались пару недель отдохнуть, однако сам видишь, как получилось. Так что потом отдохнём, когда черника пойдёт. И вообще, я чего-то не пойму, какого мы с тобой в два лица должны упираться? Где Татарин? Дуется всё ещё?
Новиков коротко кивнул.
– Ещё бы. На неделю нос задрал, ну или до субботы, как минимум.
– Нефиг! Иди, найди Гузель, пусть берёт его за шкирку и тащит сюда. Потом с обидами разберёмся. И это ещё… Стрелка нашего, пастора, прихвати по дороге. Есть у меня одна смутная идея…
– Какая?
– Не готов сказать, попробую сформулировать, пока ты ходишь. Вот, тарелку с кружкой, забери и… Спасибо, Серёга.
– Да ладно, мне не трудно. Я же слышал, что Марина тебе ходить пока запретила.
– Я не про это. Я вообще. Ладно, ладно, иди уже.
***
Нога тупо ныла, саднило натянутую кожу, и периодически волной накатывало непреодолимое желание почесать культю. Настолько бешенное, что хоть караул кричи. Приходилось стискивать кулаки так, что ногти до боли впивались в ладони. Спустя какое-то время зуд понемногу отпускал, но потом всегда возвращался. И уж совсем редко в промежутках её вдруг настигала нелепая иллюзия, что она может шевелить пальцами на отсутствующей ноге. Причём, не просто может, а чувствует, как шевелит ими, а те охотно отзываются в ответ.
Конечно, Мэнди знала, что всё это глупости. Фантомные боли, чувства. Вот как это называется. Иллюзия в организме, ещё не привыкшем к утрате части себя. Что же до зуда… Женщина-врач подробно объяснила Лукасу, а тот так же подробно пересказал ей, что это нормально и даже хорошо. Верный признак, что нога заживает. Нужно только терпеть и ни в коем случае не пробовать подлезть под тугую повязку, чтобы поскрести там. «Ты же взрослая девочка, держи себя в руках» – сказала врач и вдруг коротко погладила её по голове. Конечно, тогда она не поняла сказанного, Лукас перевёл ей фразу, когда женщина уже вышла. И после того, как перевёл, тоже зачем-то погладил её по волосам.
Вообще говоря, за пару дней после того, как она пришла в себя после операции, Мэнди удивительным образом привязалась к Лукасу. К тому чувству относительного спокойствия, которое охватывало её, когда он появлялся рядом. Конечно, к ней за это время постоянно забегали девчонки, но все они – Коби, Кара, Рамона – смотрели на неё с сочувствием и жалостью, хоть и старались замаскировать это, как могли. На этом, в основном, и прокалывались. Слишком много болтали о пустяках, чересчур нарочито старались отвлечь. Лукас вёл себя не так. Он, конечно, сочувствовал и жалел тоже. Но в его сочувствии и жалости было ещё и понимание. Он действительно знал, каково это, проходил через подобное. И – самое главное – твёрдо и уверенно мог заявить: «Ничего страшного. Это вовсе не конец».
Сегодня она впервые попробовала подняться с постели. В основном из-за того, что ей уже до чёртиков опостылело справлять нужду лёжа. Это было противно, неприятно и стыдно. Если подгузники в первый день после операции – ещё куда ни шло, то в последующие дни всё превратилось в настоящую пытку. Во-первых, она ужасно стеснялась и поэтому всегда терпела до последнего. Во-вторых, когда организм был уже не в состоянии ждать больше, ей подсовывали адски холодную эмалированную утку – ведь времени, чтобы подогреть её, уже не оставалось. При этом кому-то обязательно приходилось быть с ней рядом, придерживая, чтобы она не соскользнула с этого крайне неудобного холодного сиденья и не сверзилась заодно с кровати на пол, что естественно было чревато переворачиванием и утки тоже. Вместе со всем попавшим в неё к этому времени содержимым.
Мрак и ужас, короче говоря.
Поэтому прошлым вечером Мэнди решительно объявила, что на следующий день попробует встать. Присутствовавшая при этом Рамона Брукнер ужаснулась и заявила, что делать это рано и лучше полежать ещё какое-то время. Однако вопрос, почему рано и сколько ей нужно ещё лежать, поставил Рамону в тупик. Она попробовала было в качестве решающего аргумента пригрозить рассказать всё доктору, но тут очень кстати зашёл Лукас. Узнав, из-за чего весь сыр-бор, он только коротко пожал плечами и спросил:
– Уверена?
Мэнди, сидевшая в этот момент на холодном сидении утки с натянутым до самого подбородка одеялом, кивнула в ответ.
– Ладно, что-нибудь придумаем, – сказал Лукас и убрался из палаты, чтобы не умножать смущение.
Наутро он явился вместе с Коби Трентон и принёс костыли. Самодельные, из дюралевых трубок и деревянных планок, и не новые, судя по отполированным рукоятям и опорам для подмышек. При этом сделаны они были очень аккуратно и добротно. Мастер явно постарался или же просто не умел делать вещи плохо. Во всяком случае, всё было как нужно – регулировка по длине, высоте положения опорных ручек, поверхности обработаны, нет ни острых краёв, ни заусенцев.
Лукас положил костыли рядом с ней на кровать, сам присел рядом на табурет. Внимательно посмотрел Мэнди в глаза.
– Ты как, готова? Не передумала?
Чёрт, откуда ей было знать, готова она или нет? Страшно, конечно. Честно говоря, в глубине души она надеялась, что кто-нибудь, наделённый непререкаемой властью и авторитетом, запретит ей делать это. Однако доктор Марина уехала куда-то очень рано, прихватив с собой доверенную помощницу – молоденькую девушку по имени Ася. Так что отступать некуда. Да и в туалет хочется уже. Она глубоко вздохнула.
– Давайте попробуем.
– Тогда поехали. Для начала давай сядем и повернёмся на кровати. Ты там как, под одеялом – одета?
Мэнди немного покраснела, почему-то вспомнила, что у неё в данную минуту твориться на голове, но ответила твёрдо:
– Нормально всё, не на что пялиться.
– Ладно-ладно, совершенно не интересно. Коби, поддерживай её, пожалуйста, с правой стороны.
Вдвоём они помогли ей подняться и повернули на кровати так, что ноги свесились с края. Правая ступня впервые за долгое время коснулась пола. Левая…
Вместо левой ступни у неё совершенно некстати адски зачесалась культя. «Нашла время!». Лукас продолжал руководить:
– Так, подвинься ещё вперёд. Твоя здоровая нога должна стоять на полу твёрдо. Как будто ты хочешь встать на одну ногу, ясно? Теперь бери костыли. Не торопись. Обопрись на них, как на поручни. Ничего страшного, Мэнди, к этому надо привыкнуть. Потом, когда тебе сделают нормальный протез, будешь вставать, как обычно. Будто у тебя здоровы обе ноги. А пока потерпи. Расставь концы чуть пошире. Нет, так слишком. Вот, теперь хорошо. Ну что, встаём? Не бойся, мы тебя страхуем. Коби, не тяни её, просто придерживай. Мэнди нужно научиться делать это самой. А теперь – вдох! Встаём!
Первым же желанием было сделать второй шаг, левой ногой. Однако она удержалась, подтянула к себе костыли поближе, схватила рукояти покрепче. Стояла.
– Умница, отлично! А теперь давай попробуем шагнуть. Не прыгай. И не пытайся идти ногой. Запомни, у тебя сейчас три ноги – пара костылей и твоя собственная. Не перебирай костылями по очереди, переставляй их одновременно. Вот так. Теперь переноси на них свой вес. И следом – ногу. Отлично! Мэнди, ты просто умница! Видишь, Коби, наша девочка снова ходит!
У Мэнди внезапно отчаянно засвербело в носу и позади глаз. Она потянула в себя воздух, всхлипнула и не удержалась. Из глаз побежали слёзы.
– О боже, прости, прости меня, пожалуйста. – Лукас не стал всплёскивать руками и причитать, просто обнял её, дал спрятать лицо у себя на плече. – Извини, я поторопился. Для тебя ещё не время для шуток. Я виноват, прости меня.
Коби стояла рядом, растерянно гладила её по растрёпанным волосам, по спине под тонкой ночной рубашкой, бормотала что-то успокаивающее. Минуту спустя Мэнди немного отпустило, она шмыгнула, подняла лицо и тыльной стороной руки отёрла мокрые скулы.
– Ладно. Ничего страшного. Давайте дальше.
Естественно, никто не собирался вести её в туалет на улице. В доме, где размещалась санчасть, как и в ещё нескольких, был собственный, вполне нормальный, тёплый ватерклозет. С обычным унитазом и водой в бачке. Правда, Марина предупреждала, что нагружать его без нужды не стоит, это как-то было связано с ограничениями местной канализации. Короче говоря, воду из ведра разумнее вылить на улице, а вот по прямому назначению – пожалуйста. Гадьте на здоровье.
Когда дошли до места, Мэнди столкнулась с новой проблемой. Как ходить с костылями, она уже более-менее сообразила. А вот как садиться? Хуже того, как исхитриться спустить трусы, если обе твои руки заняты? Лукас попытался было прорепетировать с ней процесс усаживания и последующего вставания, но организм всё настойчивее требовал своё и она отказалась. Тот не стал настаивать.
– Некуда торопиться. Делай свои дела. Я буду за дверью.
Оставшись вместе с Коби, они ещё минут пять экспериментировали с последовательностью действий. В итоге сначала Коби помогла ей спустить трусы, потом опуститься на сиденье унитаза, а уж в завершение – вытянуть наверх из-под себя подол больничной сорочки.
– Ну как, дальше справишься?
– Ага, спасибо.
Дальше она действительно справилась сама, и это было отлично! В итоге Мэнди даже догадалась, что если встать и опереться плечом на стену, то освободятся руки, которыми можно не только подтянуть трусы, но и поправить сорочку и спустить воду.
Из туалета она вышла с чувством победителя.
– Ну, а где тут можно вымыть руки и умыться?
Умываться самой оказалось нелегко. Костыли не давали нагнуться поближе к раковине, приходилось тянуть воду горстями наверх и плескать в лицо, отчего сорочка на груди к концу умывания стала влажной. Правая нога от постоянного напряжения начинала слегка побаливать, но всё же она оказалась вернуться в кровать.
– А можно мне выйти на улицу?
Лукас и Коби переглянулись.
– Почему бы и нет? Позавтракаешь на веранде. Только сейчас найдём тебе что-нибудь надеть.
Они раздобыли ей тёплый трикотажный пуловер на пуговицах и принесли потёртые кожаные шлёпанцы размеров на пять больше, чем нужно. Естественно, что один из них оказался лишним. Мэнди почему-то снова захотелось заплакать, но на этот раз она сумела остановиться сама. «Хватит». Действительно, что есть – то есть, надо потихоньку привыкать.
Зато все невзгоды, боль и несчастья как-то сразу пожухли, измельчали, когда она неуклюже выбралась за порог. Там был прекрасный день для начала северного лета. Над головой, за частым переплетением сосновых ветвей, по небу плыли клочья белых и серых облаков. Прорывающееся сквозь все эти преграды солнце разбрасывало по всему пространству между могучими стволами деревьев щедрую россыпь солнечных зайчиков, бегающих волнами взад и вперёд вслед за раскачивающимися на лёгком ветру кронами. Было не жарко, воздух холодил кожу, взлетал по голым ногам под подолом сорочки, отчего по коже бегали ощутимые мурашки.
Она дошла до перил, хотела прислонить к ним костыли, освободить руки, чтобы опереться, но запуталась в последовательности действий. Кто-то тронул её за плечо. Она оглянулась – позади стояла Коби и показывала ей на старое пластиковое кресло, перед которым Лукас сейчас ставил простой деревянный стол, обитый клеёнкой.
– Пойдём-ка лучше сядем. Не стоит слишком усердствовать на первый раз.
Действительно. Героем она себя совсем не чувствовала. Правая нога устала и уже слегка вибрировала, голова немного кружилась, то ли от сосредоточенности, то ли от свежего воздуха. За пару шагов Мэнди добралась до кресла и потратила последние силы на то, чтобы сесть в него. Сама.
В ожидании, пока ребята ставили перед ней тарелку с кашей, наливали чай, раскладывали хлеб и всё остальное, Мэнди с любопытством разглядывала мир за краем веранды. Ступени крыльца больничного дома спускались к деревянному помосту, от которого на три стороны разбегались удивительные дощатые тротуары. Некоторые их участки явно новее соседних, о чём нетрудно было догадаться по разному оттенку древесины. Тротуары змеились среди толстых тёмно-рыжих стволов сосен, ветвились на отдельные отростки, заканчивающиеся у одинаковых в массе своей домов. По дорожкам кое-где шли люди, с разных сторон доносились голоса, за большим сараем, напоминающим фермерский амбар, кто-то смеялся.
– Где мы, ребята?
– Не в Канзасе, если ты об этом, Дороти. – Лукас хмыкнул и уселся рядом со столом в такое же старое, потёртое, выгоревшее на солнце кресло. Коби садиться не стала, прислонилась спиной к столбику, поддерживающему, крышу веранды. Мэнди, видевшая её раньше почти исключительно в униформе авиакомпании, никак не могла привыкнуть к новому внешнему виду старшей коллеги. Туристические брюки с множеством карманов, грубые рабочие ботинки с высокой шнуровкой, клетчатая фланелевая рубашка и куртка защитного цвета с капюшоном. Только традиционная тугая коса из пепельно-русых волос напоминала прежнюю Коби Трентон. Глаза тоже изменились, стали глубже, будто она всегда смотрела куда-то внутрь себя, думала о чём-то постороннем. В уголках рта появились новые, едва заметные, жёсткие складки.
– Мы не знаем, что это за место и где оно находится, Мэнди, – голос у неё тоже стал другим, растерял где-то звонкость и жизнерадостность, которые прежде заставляли непроизвольно улыбаться всех, кто его слышал. – Это не деревня или маленький городок. Местные зовут его просто – лагерь. Хотя, наверное, надо бы произносить это слово – Лагерь – с большой буквы. Раньше здесь было что-то вроде туристического кемпинга, куда русские приезжали отдохнуть на природе. Эко-туризм, знаешь ли. Потом, когда у них всё пошло наперекосяк, это место забросили, пока наши нынешние хозяева не нашли это место. Так что они теперь тут живут. Большую часть года. Подробностей нам не рассказывают, сама понимаешь – неизвестно, что с нами будет, куда мы попадём и что разболтаем. А после того, что произошло с нашими ранеными, – Коби горько усмехнулась и не стала продолжать.
Мэнди понимала. Когда она услышала, что случилось с первой партией пассажиров, которую попытались передать местным властям, и в которой ей не нашлось место… Честно говоря, она впервые за долгие годы вспомнила слова благодарственной молитвы своему ангелу-хранителю. И хотя подробности дальнейшей судьбы оставшихся в руках «федералов», как их называли местные, были до сих пор не известны, сам факт того, что одна женщина погибла по их вине, стал известен всем. В свете всего происшедшего их собственная дальнейшая судьба вызывала всё больше вопросов.
– Послушайте, но ведь они же нормально к нам относятся, разве нет? Здесь-то мы, по крайней мере, в безопасности?
Коби пожала плечами.
– Да, в безопасности. Пока. Нет, я всё понимаю, они действительно хорошие, порядочные люди. Всё, что они сделали: вытащили нас из болота, привезли сюда, накормили, одели, обеспечили медицинскую помощь, уход – всё это делает нас их должниками до конца наших дней. Вопрос в другом: дальше-то что? Эти местные ребята не виноваты, что у них в стране бардак. Я так понимаю, что им даже выбора особого никто не предлагал, чем заняться, чтоб не сдохнуть с голода. Поставь любого из нас на грань выживания, и может быть мы, как показывают обычно в кино, подались бы в банду панкующих рейдеров с большой дороги. Гоняли бы на ржавых багги, носили ирокезы и шипованные браслеты. А эти, хоть и промышляют воровством, в остальном вполне приличные люди. По крайней мере, я бы предпочла иметь в соседях их, а не какого-нибудь агента по банковскому кредитованию или художника-наркомана. Не знаю, лучше уж человек, который умеет своими руками делать что-то полезное, чем очередной непризнанный гений. Или беспринципный мудак с незаслуженными амбициями.
Лукас покачал головой.
– Не замечал раньше за тобой такого… человеколюбия.
– А его и не было. Я как-то по-другому стала людей воспринимать, после того как нырнула мордой в болото. Знаешь, я всё говорила, что тот мужик, здоровый – ну, который у здешнего мэра вроде помощника – что он страшный. А потом вспомнила, что это именно он меня из трясины вытащил. Он и пастор. Так что пусть уж лучше он мне в тёмной подворотне вечером встретиться. Я тогда буду точно уверена, что со мной ничего плохого не случиться.
За перилами веранды послышался голос:
– Мисс Трентон! Коби!
Мэнди вытянула шею, Лукас привстал с кресла, Коби тоже повернула голову:
– А, Лиз, привет! В чём дело?
На крыльцо взбежала девушка лет двадцати двух. Мэнди смутно её припомнила. Кажется, она летела вместе с каким-то лохматым парнем. У того ещё была смешная серебряная серьга. В форме черепа.
– Коби, пастор Майер тебя ищет. Просил передать, что он говорил с местными, и они хотят, чтобы мы, ну, то есть вы – так вот, чтобы вы подготовили полный список пассажиров. В электронном виде. С именами и всем остальным. И чтобы выделили в нём погибших при аварии, умерших и раненых, которых передали… ну, в последний раз. На автобусе.
– А пастор не сказал, зачем это надо?
– Сказал, – Лиз прямо-таки расплылась в широкой, счастливой улыбке: – Говорит, что они собираются каким-то образом передать эти сведения за границу. К нам. Домой.