Все хорошо вовремя, и едва ли настоит надобность объяснять эпитет яичка тем мелким историческим фактом, что в XV веке во Пскове архиепископский наместник брал с крестьян, игуменов, попов и дьяконов по новгородской гривне за великолепное яйцо. Если уже соображать старинную ценность не материальную, а нравственную, то несомненно дороже стоило не псковское, а московское яйцо времен царских, когда этого рода пасхальные дары жаловались по выбору: иным золоченые, другим простые красные; иному по три, другим по два и по одному (младшим). Немногие бывали осчастливлены лицами, расписными по золоту яркими красками в узор или цветными травами, «а в травах птицы и звери и люди». Московскому патриарху каждогодное великолепное яйцо стоило, кроме разных материй, три сорока соболей и ста золотых. Подешевле обходились лишь «принос» или «дар» именитому человеку Строганову, представителю целого края России: он обыкновенно подносил государю и царевичу по кубку серебряному, по портищу бархата золотного, по сороку соболей и наконец каждому члену царского семейства известное число золотых.

Для задачи объяснения ходячих выражений и крылатых слов гораздо важнее значение напр. «новоженой куницы», — платы за венчание, по необыкновенной живучести с первых веков истории до ныне. Название ценного пушного зверка в этом смысле кое-где сохранилось до сих пор, что очень знаменательно. Учреждение этой подати в казну удельных князей — очень древнее, одновременное с «полюдьем» и «погородьем», теми данями и дарами, которые собирали князья во время объездов своих волостей для вершенья судных дел. Эти дани упоминаются еще в XII веке, Потом это название исчезает, но куница до сих пор не забылась в народе. В Белоруссии всякий жених, кроме свадебных угощений, обязан «годзиць куницу», т. е. платить священнику за венец. Это исполняют сваты, обязанные, сверх того, непременно поднести матушке-попадье петуха. Может быть в очень отдаленную и глухую старину, когда меха пушных зверей заменяли деньги и были «кунами» — ходячею разменною единицею, куница или ценность ее полагалась мерою при покупке в дом работницы. И это могло быть повсеместным обычаем. Теперь же в Великороссии куница вспоминается еще при свадебных обрядах, но старинный прямой и безраздельный смысл ее совершенно утрачен. По старинному напр. на нашей памяти величали новобрачных пожеланием (около Галича):

Сваты приходят в невестин дом «не за куницей, не за лисицей, а за красной девицей». Кое-где просят выкупом за невесту куницу да еще и лисицу (по пристрастью к созвучиям) с придатком золотой гривны да стакана вина. Дружки, в приговорах своих, также безразлично приплетают сюда еще соболя («повар — батюшка, повариха — матушка, встань на куньи лапки, на собольи пятки», и т. д.). В северо-западной России народ гораздо последовательнее и тверже в старых памятях и заветах. Так напр. там везде значение куницы перенесено и на самое заявление священнику о желании венчаться. Куницу мириць или годзиць являются целой гурьбой, и потом хвастаются: «уле хвала табе Господзи, куницу помирили и запывидза (запоины, пропоины невесты) пошла». Во время крепостного права куницей исстари назывался также выкуп у пана-владельца невесты вольным человеком, избравшим крепостную девицу, которая таким образом выходила в чужую вотчину, и за нее давали деньги. Священнику за венец не всегда платят наличными деньгами, а иногда рассчитываются и работой. В некоторых местах (напр. Витебской губернии) слово куницу также забыли (говорят «попа мириць»), но смысл сохранился, и сейчас можно слышать это старинное выражение цельным на окраинах той же губернии, смежных с губерниями: Смоленской и Могилевской. Надо надеяться, что изречение это и здесь затеряется, когда окончательно исчезнут все следы крепостного быта и потускнеет об нем представление.