Выступление в Берлине, 1974 г.

Прежде всего мне хотелось бы поблагодарить вас за ту высокую честь, какую вы оказали мне, пригласив меня выступить здесь, в этом зале, в городе, где сегодня пересеклись судьбоносные пути современности, в городе, который по праву можно назвать сейчас форпостом свободы среди удручающей тьмы тоталитаризма, в городе, с чьим именем связаны теперь надежды и чаянья миллионов людей свободного мира.

Здесь, в этом городе не надо быть большим политиком или провидцем, чтобы определить, кто есть кто и воочию убедиться, откуда исходит угроза всеобщему миру и безопасности. Взгляните в окно и вы увидите: с одной стороны, спокойные, полные трудового достоинства кварталы, где человек в военной форме лишь редкое исключение, с другой - кирпичная стена, колючая проволока, минные поля, сторожевые вышки и солдаты, солдаты, солдаты. Те самые солдаты, от руки которых уже погибли сотни и сотни ваших соотечественников не пожелавших смириться с тоталитаризмом.

Казалось бы, какие еще доказательства нужны современным западным псевдомиротворцам, чтобы протрезветь и одуматься? Требуются ли еще доводы, чтобы убедить их в тщетности их благих намерений? Не достаточно ли им этого визуального опыта, чтобы избавиться, наконец, от своих дипломатических иллюзий и политических заблуждений? Мне кажется, вполне достаточно, тем более, что тому имеется множество других свидетельств - от чехословацкой трагедии до потрясающих своей достоверностью книг Александра Солженицына включительно.

Поэтому, мы - современные русские интеллигенты, исходя из кровавого опыта своей многострадальной родины, больше не верим в эти „иллюзии" и „заблуждения". Мы считаем себя вправе говорить здесь о пособничестве тоталитарной агрессии. На этом мы стоим и будем стоять. Во всяком случае, многие из нас.

Именно поэтому, по нашему адресу, в особенности из левого лагеря, раздаются упреки, что мы, де, выступаем против прогресса и что нас поддерживает, так называемая, реакция.

От своего имени и от имени своих единомышленников на родине считаю необходимым раз и навсегда внести ясность в наше понимание „прогресса" и „реакции".

Если прогресс - это власть никем не избранного правительства над порабощенным народом, то мы против такого „прогресса".

Если прогресс - это колючая проволока на границах и внутри страны, то мы отвергаем этот „прогресс".

Если прогресс - это право обстреливать из минометов мирные города Вьетнама и Камбоджи и закапывать живьем оппозицию в Гуэ, то мы не можем смотреть на такой „прогресс" без отвращения и гнева.

Если прогресс - это коллаборантство с диктаторскими и подвластными им режимами, то мы будем постоянно и повседневно разоблачать лживую сущность такого „прогресса".

Если, наконец, прогресс - это свобода безнаказанно помогать тоталитарным мафиям Азии силой чужого оружия порабощать свои народы, смертельно боясь при этом вручить большому писателю России Нобелевскую премию в собственном экстерриториальном помещении, то этот лакейский прогресс вызывает у нас - современных русских интеллигентов - презрение.

То же самое и с понятием „реакция".

Если под реакцией подразумеваются антитоталитаристские силы всего мира, то мы считаем их поддержку большой для себя честью, ибо мы отвергаем тоталитаризм, какую бы окраску он ни носил: коричневую или красную.

В связи с этим мне хотелось бы напомнить людям, упрекающим меня и моих друзей в смертном грехе оппортунизма, горестное восклицание их старшего единомышленника Августа Бебеля: „Август, Август, что-то ты сделал не так, тебя хвалят враги!" Напомнить и в свою очередь спросить у них:

- За что вас хвалят правящие круги государств, где социал-демократия или изгнана, или поголовно физически истреблена, а социал-демократическая деятельность преследуется, как уголовное преступление?

- За что, за какие заслуги вам аплодируют в странах, где левое движение приравнивается к сумасшествию или гражданской проказе?

- За что, из каких соображений вас сердечно благодарят за помощь политические самозванцы всех континентов, объявляющие себя то „народными", то „временными", то „революционными" правительствами и уже потопившими в крови всякую оппозицию на пиратски захваченных ими территориях?

- За что, во имя чего вас громогласно приветствуют в закрытых обществах, где понятие „интеллектуал" является синонимом гражданской неполноценности и где их развозят по улицам в шутовских колпаках на потеху черни, а затем публично расстреливают на стадионах?

Если наши оппоненты прямо и непредубежденно ответят себе на все эти вопросы, то, я уверен, убедятся, что в безответственных играх с дьяволом их завело так далеко, что о возврате им остается только мечтать.

К сожалению, в отличие от недавних форм современный тоталитаризм опасен своим лицемерием. Он нагло рядится в гуманистические одежды, он широковещательно оперирует понятиями „свободы", „равенства", „братства". Собственные органические пороки и преступления он беззастенчиво приписывает противникам, обвиняя классическую демократию в фашизме, представительное правосудие в терроре, объективную печать в продажности. Но при сколько-нибудь внимательном рассмотрении любой непредубежденный человек сразу же разглядит под розово-красным глянцем поверхности махрово-черную сущность его содержания.

Но еще прискорбнее в наше смутное время, в трудную годину испытания души и сердца человеческих, циничное отступничество целого сонма христианских пастырей. Лукаво подменив евангельские заветы бесовскими соблазнами легкого хлеба, доступной властью над ближними и отказом от свободного выбора, иные служители, а то и высокие иерархи западных церквей, в угоду низменным инстинктам слабой паствы пускаются в уличную демагогию, разнузданные политические спекуляции, социальный экстремизм.

Почти шестьдесят лет назад русский народ, не устояв перед этими соблазнами, погубил в гражданской междоусобице миллионы лучших своих соотечественников, а в результате хлеба у него стало еще меньше, власти никакой, а о духовной свободе ему теперь даже страшно подумать. То же самое случилось и с теми, кто впоследствии, своей или чужой волей пошел по этому пути.

Подобное состояние современного общества явилось следствием разрыва его природы с религиозной сущностью своего происхождения. Еще столетие назад, в „Легенде о Великом инквизиторе" гениальный Достоевский предупреждал, что грядет время, когда „человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть нет и греха, а есть лишь только голодные „Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!" - вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой".

Выломившийся из своей естественной религиозной гармонии и предоставленный собственной слабости человек на наших глазах начинает тяготиться Божественным даром Свободы и инстинктивно тянется к материальной силе в поисках покровительства и защиты. Ему одиноко и страшно наедине с собой, он ищет общественного слияния с себе подобными, чтобы в этом иллюзорном монолите хоть как-то самоутвердиться и почувствовать себя в безопасности. Так зарождается психология всеобщего рабства, радиоактивно проникающая во все поры общественного организма. Рабство становится модой. У рабства появляются свои мыслители и пророки, апологеты и проводники, герои и мученики. Рабством любуются, с рабством заигрывают, перед рабством преклоняются интеллектуальные мазохисты всех цветов и оттенков. Мало того, рабство получает, наконец, идейное оформление и, уже не стыдясь своего скотоподобного облика, кичливо провозглашает: „Лучше быть красным, чем мертвым". До какого же жуткого животного падения должен дойти человек, чтобы заявить о своем рабстве с такой гордостью. Рабы древности хотя бы тяготились своего позора.

Думается, настало время, когда каждый христианин обязан сделать выбор между греховной „теплотой" обреченности и „жаром" активного действия. Недаром сказано: „Царствие Небесное силою берется". Долг современного христианина защитить сложившийся Всевышней волей правопорядок от рабской тьмы и духовного распада. Наши молчание и пассивность только потворствуют злу. Рабство отступит, если мы противопоставим ему не только силу нашего духа, но и мощь нашего действия.

Если же роковая черта перейдена, если нам уже нет возврата к Божественному источнику Свободы, то я беру на себя великий грех сказать, что Бог оставил эту скорбную землю и человек больше не достоин жить!

Но к великому нашему счастью и во славу Господа свободный человек не умер. На всех континентах планеты свободный человек властно заявляет грядущему рабству свое непреклонное: нет! Актом свободной воли он рабству предпочитает смерть.

Умирая в концентрационных лагерях Потьмы и Хуанхэ, у Берлинской стены и в водах Гонконга, в застенках Гаити и Праги он передает нам всем, как сокровенный завет, как благую весть, как молитву драгоценный дар Свободы, завещанный нам Создателем. И пока жив хоть один из таких людей, можно со спокойной совестью утверждать: мы достойны Твоего великого дара, Господи, и мы сбережем этот дар для потомков! Мы выбрали!