Сара спала без сновидений.

Она провалилась в глубокий сон. Как уснула, не помнила, и сейчас ей не хотелось открывать глаза. Глубоко вдохнув, женщина почувствовала свежий аромат чистых простыней. Они пахли смесью лаванды и мыла. Это был просто рай.

Она вспомнила, как упала на постель, ощущая такую усталость, что у нее пропало всякое желание бороться дальше.

Она впала в состояние полудремы, и ее мысли вернулись к прежним счастливым дням, когда она жила на Малбери-стрит и с ней была Шарлен.

Шарлен. Она любила племянницу так неистово, словно это было ее собственное дитя. Впрочем, так оно и было — Шарлен действительно суждено остаться ее единственным ребенком. Ей никогда не держать на руках рожденного ею малыша… Особенно теперь, когда ей исполнилось тридцать четыре.

Теперь Шарлен живет где-то далеко от Сары — своей жизнью, своей семьей. А как же иначе — тот, кто по-настоящему любит, позволяет любимым жить своей жизнью.

Сара уже почти снова погрузилась в дремоту, как вдруг услышала какой-то шум. Она была в комнате не одна. Кто-то тихо закрыл дверь.

Тут она все вспомнила. И открыла глаза.

Сара была в комнате отеля «Кларендон». Даже не раздвигая толстые портьеры, она могла сказать, что уже поздний вечер. Она проспала несколько часов и могла бы проспать еще столько же.

Стоящая на ночном столике лампа с низким абажуром освещала мягким теплым светом белизну простыней и изящные изгибы резной спинки кровати. Дверь, соединяющая спальню и гостиную, была закрыта.

Сюда привел ее герцог Бейнтон. Ее вышвырнули из комнаты, написанные ею пьесы пропали. Все до единой. Со всем, что было в ее жизни важного, поступили так, словно это не имело никакого значения.

На секунду ужаснувшись оттого, что она спала с открытым ртом, Сара поскорее закрыла его и рывком села в кровати. Ее прическа сбилась и напоминала руины, а платье, ее лучшее платье, было безнадежно измято. На ногах у нее все еще были мокрые туфли.

Сара спустила ноги с края кровати и только тут заметила в углу комнаты ванну, над которой поднимался пар. Она встала и подошла к ней. Кто-то поставил рядом с ванной маленький столик, на нем лежали стопка чистых полотенец и мыло. Прозрачное мыло отличного качества. Сара взяла его в руки и понюхала. Оно пахло цветами, но это была не тяжелая, приторная смесь лаванды и розы, а тонкая, приятная композиция.

Женщина минутку постояла, прислушиваясь. Из гостиной не слышалось ни звука, но она знала, что он здесь.

Бейнтон ждал ее, и она знала зачем. Она понимала, чего он хочет.

Ее взгляд упал на бокал кларета на столике у кровати. Как предусмотрительно с его стороны. Надо было оставить всю бутылку.

Она подошла к кровати и подняла бокал. Вино было терпким. Ей не слишком нравился такой вкус, но с учетом новых обстоятельств годилось все, что могло приглушить ее чувства.

Например, ванна.

Взглянув на стоящий под зеркалом умывальник, она заметила рядом с ним зубной порошок и щетку для волос. Он обо всем подумал.

Пройдясь рукой по прическе, Сара поняла, что почти все шпильки из нее выпали. Осушив остатки вина в бокале, она вынула оставшиеся шпильки и разделась.

Уже несколько месяцев Сара не принимала горячую ванну, а когда принимала, то ей приходилось греть воду и наполнять ванну самой. Это было трудно.

Женщина позволила себе немного понежиться в горячей воде, прежде чем намылить мочалку. Она терла себя ею так, словно хотела смыть со своей души все следы тревоги и разочарования. Рядом с ванной стояло ведерко с чистой водой, которой она хорошенько ополоснула вымытые мылом волосы.

Даже Клеопатра никогда не ведала такого наслаждения, какое сейчас получала Сара от этой ванны. Ей даже почти удалось забыть о своем положении, пока из соседней комнаты не послышался какой-то стук.

Она услышала, как открылась дверь. Вскоре раздались приглушенные мужские голоса. Разобрать слова Сара не могла, но учуяла запах еды. Ее живот радостно заурчал.

Дверь гостиной закрылась. Женщина прислушалась, ожидая, что сейчас войдет Бейнтон и прервет ее наслаждение.

Но он не вошел. И вообще, герцог сидел так тихо, что она не могла определить, чем он там занимается.

Наконец, скорее из любопытства, чем из-за голода, Сара вышла из ванны. Вытершись полотенцем, она минуту раздумывала, не надеть ли ей снова зеленое платье. В конце концов, это все, что у нее было.

Но потом она решила не пачкать этим грязным, вымокшим платьем свое тело, теплое после ванны и пахнущее цветущим лугом. Кроме того, если она правильно помнит свою мать и ее многочисленных мужчин, любовницам вообще редко нужна одежда.

Она стянула с кровати верхнюю простыню и завернулась в нее, соорудив нечто вроде платья без рукавов. Волосы уже начали подсыхать и вьющимися локонами рассыпались по спине и плечам. Внимательно осмотрев себя в зеркале, она поняла, что с настороженным выражением глаз ей ничего не удастся сделать.

«Вспомни то время, когда ты любила Роланда, — приказала она самой себе. — Не то, чем все обернулось потом, а начало, когда он был добрым, а ты — невинной».

Конечно, герцог Бейнтон вовсе не был похож на ее покойного мужа, научившего Сару ненавидеть супружескую постель. Ненавидеть то, что мужчина может сделать с женщиной.

Сара была уверена, что Бейнтон не может быть грубым… Но все же он будет ждать от нее подчинения — того, чего она обещала себе никогда больше не допускать.

Однажды ее мать, избитая одним из любовников, сказала ей, что любой мужчина может быть грубым. Сара не хотела ей верить, пока Роланд не подтвердил правдивость этих слов.

Сара положила обе руки на живот, туда, где когда-то рос внутри нее малыш. Дитя, о котором она никогда не переставала горевать, хотя ей и не довелось качать его на руках.

«Тогда ты думала, что твоя жизнь окончена, — мягко напомнила себе Сара. — Но ты выжила».

Это была хорошая мысль. Она выживет снова. Подумать только, что ей уже пришлось пережить.

Но ее губы не перестали дрожать, и напряжение в глазах не прошло. У нее очень выступающие скулы. За последние несколько месяцев она сильно похудела. Может, она слишком тощая?

Но дух ее еще крепок, и воля не сломлена.

Бейнтон получит то, чего хочет, но диктовать условия будет она. По дешевке она свое тело не продаст.

Сара шагнула к двери и открыла ее.

Гостиная была залита ярким светом — здесь явно никто не заботится об экономии свечей. В очаге не было огня, но вся комната сияла радостью и приветливостью, которых в душе у Сары не было и в помине.

На столе стоял поднос с несколькими накрытыми тарелками. Почувствовав аромат поджаренного мяса и свежеиспеченного хлеба, она чуть было не опустилась на колени.

Но, заставив себя оторвать взгляд от соблазнительных блюд, Сара обернулась к сидящему в комнате человеку и от изумления чуть не открыла рот.

Герцог сидел на стуле за письменным столом и читал какие-то бумаги. Пиджак он снял, узел галстук чуть ослабил. Мужчина в домашнем уединении.

Но больше всего ее поразили очки в золотой оправе на его благородном носу. Она привыкла считать его выше остальных, постоянно полным сил, безупречным. Даже тщеславным… Пока не увидела эти очки. Они придавали его лицу человечности.

Бейнтон тоже был поражен.

Одним взглядом он охватил все детали ее внешности: складки простыни, волосы, изгибы тела, а затем опустил глаза, словно ища босые пальцы ее ног.

Сара заговорила первой.

— Гадаете, что же еще у меня обнажено? — спросила она. Голос ее прозвучал уверенно и спокойно.

— Думаю, я это знаю, — ответил он с хрипотцой в голосе.

Однако вместо того, чтобы сразу приступить к делу, он снял очки и постучал одной из их дужек по бумагам, которые перед этим читал.

— Очень хорошо написано.

Только тут Сара поняла, что он читает ее пьесу. На столе в открытой кожаной папке лежали листы ее «Беспокойной вдовы».

Ее сердце дрогнуло. Она думала, что в приступе отчаяния выбросила «Вдову» под дождь вместе с другими пьесами. Должно быть, он спас ее от нее самой. Она потеряла не все. Эта пьеса, в которую она вложила часть своей души, была цела, а вместе с ней и ее мечты и надежды.

Однако Сара почувствовала, что Бейнтон посягнул на ее права, и рассердилась.

— Не помню, чтобы я разрешала вам читать мою работу.

Он уронил очки и поднял вверх руку, мягко останавливая ее.

— Я не хотел вас обидеть. Мне было интересно, и потом, в этой комнате больше нечего было почитать.

Она осмотрелась, словно проверяя правдивость его слов, хотя на самом деле старалась прийти в себя и успокоиться. Она вспылила.

— Обычно я не читаю пьес, — признался он, и, отметив место, где остановился, закрыл папку. — И не хожу в театры.

— Да, я знаю. Лишь иногда, если ставят Шекспира.

Это были его слова, которые он произнес, когда они пустились в погоню за Шарлен.

Он кивнул, признавая ее правоту.

— Знаю, что мое мнение для вас ничего не значит, но мне понравилось. Отличная работа, миссис Петтиджон.

Она изменила свое отношение к тому факту, что он без разрешения читал ее пьесу.

— Вы дошли до места, где они дерутся на дуэли, сражаясь за ее руку? — поинтересовалась она.

— Нет, я остановился на том, как он сидел в шкафу, пока герцог Бамбл, который, надо полагать, олицетворяет в этой пьесе злодея…

— Он шут.

— Именно. Он ведет себя, словно занудный всезнайка.

Таким она его описала.

Эту часть она вставила в пьесу после возвращения из Шотландии. Герцог Бейнтон так основательно ее разозлил, что ей пришлось использовать его образ в качестве персонажа.

Узнал ли он себя?

По его спокойному взгляду ничего нельзя было понять.

Интересно, что же он подумал, когда прочел описание Бамбла как необыкновенного красавца? Она вовсе не планировала ничего такого, но слова словно сами стекли с ее пера и стали важной частью сюжета — если только она не перепишет всю пьесу.

— В его характере требовать, чтобы все было так, как он хочет, — сообщила Сара. — Я имею в виду этого герцога из пьесы.

Бейнтон сменил тему.

— Я не знал, что вы любите, поэтому взял на себя смелость заказать лучшие блюда, какие здесь подают. — Он встал, подошел к столу и поднял крышку ближайшего к нему блюда. — Это кролик. Его здесь отлично готовят. А это… — проговорил он, поднимая вторую крышку, — это ростбиф, божий дар Англии. Здесь работает повар-француз. Однажды я попытался нанять его, но он предпочитает свою кухню в этой гостинице.

Все пахло очень соблазнительно.

— Выбирайте, — предложил он. — Мне все равно. О, есть еще вино и сидр — на ваш выбор.

Сара благородно решила ни за что не приниматься за еду, пока они не обсудят, что между ними будет. Но она была совершенно не способна собраться с мыслями и сформулировать какие-то требования на голодный желудок.

— Кролик подойдет.

Сара села за стол, взяла вилку и постаралась не слишком набрасываться на еду.

Бейнтон, очевидно, тоже очень проголодался. Он галантно налил Саре сидра, а потом воздал должное своему бифштексу. Сара же опустошила тарелку и почувствовала, что если бы не присутствие герцога, то она слизала бы с нее весь соус.

Еда отлично ее подкрепила.

Отставив тарелку, Сара сложила руки на коленях, чтобы показать, что она собрана и владеет собой, насколько это возможно для человека, одетого в простыню вместо одежды, и сказала:

— Я хочу сообщить вам мои условия.

Бейнтон отреагировал так, словно она сделала предупреждающий выстрел. Откинувшись на спинку стула, он положил руку на стол и произнес:

— Очень хорошо.

Сара уставилась на свою пьесу, лежавшую на столе. Хоть раз в жизни она не продаст себя задешево.

— Вы предложили мне дом, — сказала она.

— Да.

— И помощь с поиском Джеффа и Чарльза.

— Перкинс занимается этим делом прямо сейчас, пока мы с вами беседуем.

— Я бы хотела, чтобы труппе заплатили.

Герцог наклонил голову.

— Труппе?

— Актерам и рабочим, которые принимали участие в постановке «Ревю». Многие из них в худшем положении, чем я.

Она бросила на него быстрый взгляд, стараясь определить, что он об этом думает.

У Бейнтона был вид человека, который обдумывает, взвешивает… И Саре стало неловко. Она никогда не умела требовать.

— Я уверен, — наконец сказал он, — что если нам не удастся вернуть все, что им задолжали Джефф и Чарльз, то для них найдется щедрый благодетель.

Сара с удивлением осознала, что ожидала его ответа, затаив дыхание. Переведя дух, она сказала:

— Благодарю вас.

— Это все? — спросил он.

— Нет. — Она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. — Моя мать начинала как актриса. Она была хорошей актрисой, по крайней мере, все уверяли меня в этом. Но театр — ненадежная и изменчивая профессия. Мама получала все менее значительные роли и в конце концов сказала, что чувствует, будто ее жизнь кончена.

Бейнтон внимательно слушал, и Сара отвела глаза. Умение уделять одному человеку все свое внимание — один из талантов герцога, подумала она. Но иногда это внимание слишком пристально.

Она перевела дух и продолжила.

— Ее первым покровителем был лорд Твиндейл, мой отец, хотя он и не соизволил признать меня своей дочерью. Мужчины бывают двух видов: одни щедры ко всем своим детям, законным или нет, а другие притворяются, будто их внебрачные дети просто не существуют.

Саре не удалось скрыть горестную улыбку. Когда-то для нее стало сокрушительным ударом то, что отец отказался ее признать. Теперь же ей казалось, что это лишь одно из событий ее жизни.

— Когда Твиндейл отвернулся от мамы, у нее появилось несколько любовников, сменявших друг друга до ее смерти. Некоторые были добры к нам, другие — нет. Были и такие, от которых я пряталась.

Понимает ли он, о чем она говорит?

— Моя сводная сестра Джулия — она родилась в браке и была матерью Шарлен — взяла меня к себе, когда мне было тринадцать. Она даже дала мне некоторое образование, но у нее самой было полно хлопот с Дирном. Этот человек проматывал все, что у него было, за игорным столом.

— Я слышал о нем.

— Он губил себя. — Сара покачала головой. — Но Джулия научила меня тому, что у женщины может быть достоинство. Что бы ни случилось, она всегда была сильной и милосердной, и я поклялась, что буду такой же, как она. Я не хотела зарабатывать на жизнь постелью, как делала моя мать.

Бейнтон заерзал на стуле.

— Моя прямота смущает вас, ваша светлость? Хорошо, — сказала она, не дав ему ответить. — Я хочу, чтобы вы знали, чего мне стоит согласие стать вашей любовницей. Мы говорим о моей душе, ваша светлость. Обо всем, во что я хотела верить в самой себе.

Бейнтон наморщил переносицу, но ничего не сказал.

Сара продолжила.

— Мы подошли к сути дела. Я желаю поставить мою пьесу. И хочу, чтобы вы мне помогли.

При поддержке такого мецената, как герцог Бейнтон, она может быть уверена, что пьесу поставят как следует.

— Вот цена того, что я стану вашей любовницей.

Он окинул взглядом разложенные на столе страницы пьесы.

— Вы хотите, чтобы я приобрел театр?

Это было неожиданно. Он в состоянии купить театр?

— Не обязательно его покупать. Его предоставят вам на время.

Бейнтон подумал над ее словами, а потом произнес:

— А если я выполню все ваши условия, что вы предложите мне?

Сара моргнула. Ей казалось, что это очевидно. Он хотел лечь с ней в постель — самая простая вещь на свете, которая происходит каждую минуту по всему Лондону.

Или это был тактический прием, чтобы заставить ее обдумать свою цену еще раз? Герцог Бейнтон, должно быть, искушен в переговорах. Иначе он не был бы таким успешным.

Она поднялась и, обойдя вокруг стола, подошла к нему.

Он смотрел, как она приближается, и поворачивал стул ей навстречу, встречая ее, словно король, принимающий дань. Это напоминало сцену из пьесы, и Сара знала, что сейчас подходящий момент, чтобы сыграть свою роль и получить все, чего она стоит.

Она не стыдилась своего тела. Она была актрисой, и тело было для нее инструментом создания образа. Однако появиться полуголой на сцене в роли Сирены — это одно, а стоять перед Бейнтоном в роли самой себя — совсем другое. Сара Петтиджон, актриса, швея, начинающий драматург, любящая тетя и теперь — любовница одного из самых влиятельных мужчин Лондона.

Она раскрыла простыню и уронила ее себе под ноги.