На миг, который показался ей очень долгим, она перестала дышать, думать, чувствовать. Подавив стыд, она заставила себя посмотреть ему в глаза.
Бейнтон сидел, словно окаменев. Но в его глазах зажглись искры желания. Его взгляд будто впитывал каждый изгиб ее тела, каждый локон ее волос.
А потом он поднялся. Почти благоговейно он подошел к ней и, обхватив обеими руками, поцеловал.
Его первый поцелуй был очень робким по сравнению с этим. Теперь он держал ее в объятиях уверенно, не стесняясь. Ее грудь вдавило в гладкую ткань его жилета. Крепко, возбужденно он прижимался к самому сокровенному центру ее существа.
Словно хотел ее поглотить.
Все, что Сара могла сделать против такого натиска его страсти, — это постараться сохранять спокойствие, не паниковать.
Какая это будет роль, Сара? Вирсавии с Давидом? Клеопатры с Антонием? Джуди с Панчем?
О да, все-таки она — актриса до мозга костей.
Сара постаралась сосредоточиться на поцелуе, а не на своих страхах. Любовница должна хотеть поцелуя. Она отчаянно пыталась расслабиться, но разум не давал ей этого сделать. Она знала, к чему все клонится, и заранее предчувствовала боль.
«Не плачь, — предупредила она саму себя. — Многие женщины получают от этого удовольствие. Не думай о том, что сейчас происходит, подумай о чем-то другом. Подумай о жизни, в которой тебе больше никогда не придется унижаться».
Позволить ему использовать себя.
Ее пьеса стоит всего этого. Даже ее гордости.
Наверное, Бейнтон почувствовал ее скованность. Он поцеловал ее еще более страстно, словно требуя ответа.
Сегодня утром она покорилась ему. Тогда он удивил ее своим поцелуем. По правде говоря, он был более чем просто приятным. Но этот поцелуй был другим. Бейнтон хотел большего.
Он хотел получить все. Но тогда он узнает, какая жалкая из нее любовница и что она не умеет доставлять мужчинам удовольствие. Роланд всегда жаловался, что в постели она немногим отличается от бревна.
Но, в конце концов, что ей до счастья Бейнтона? Он хотел уложить в постель Сирену. А Сирена — это вовсе не Сара. Это просто плод воображения многих мужчин.
И потом, она думала, что на самом деле герцог, осознает он это или нет, лишь хочет превзойти своего друга Ровингтона, насладиться чувством превосходства — странный мужской способ получать удовольствие.
Все, что ей сейчас требуется, — заставить свой лихорадочный разум умолкнуть и успокоиться. В конце концов, соитие не бывает долгим. Оно может быть суматошным и резким, но быстро кончается.
Герцог сделает то, что хочет, и она будет свободна. Ей лишь нужно немного потерпеть.
Бейнтон взял ее на руки.
Сара вспомнила, как он выглядел утром, когда был без рубашки. У него торс человека, который не боится пользоваться своим телом.
Он отнес ее в спальню и уложил на кровать. Спеша и путаясь в пуговицах, он начал раздеваться сам.
Еще несколько минут.
Сара закрыла глаза. Он был в полном возбуждении, и ей, наверное, лучше не смотреть. Ее дыхание участилось. Женщина глубоко вдохнула, набрав полную грудь воздуха, задержала дыхание и выдохнула. Она попыталась не думать о прошлом, об испарине, рвущей боли. О потере своего ребенка…
Отбросить эти мысли. Сара сжала пальцами края покрывала. Она сможет это сделать. Чтобы наконец жить той жизнью, о которой она мечтала, чтобы иметь шанс увидеть на сцене свою пьесу — она это сможет.
На пол упал сапог, потом другой. Спустя миг она услышала шорох снимаемой одежды.
Перина прогнулась под его весом.
Пряный аромат мыла смешался с запахом мужчины, жаждущего женщину… А потом Бейнтон растянулся на кровати рядом с ней.
Он положил ладонь ей на грудь. От его горячего прикосновения ее сосок затвердел.
— Как ты прекрасна, — прошептал он.
Его голос прозвучал глубоко и низко. Внезапно она ощутила томление внизу живота. Чувства ее отчаянно метались, призывая к осторожности, но эта часть ее тела отзывалась на ласки, что напугало Сару еще больше. Если потерять контроль над собой, ничем хорошим это не закончится.
Если пытаться остановить неизбежное, тоже ничего не выйдет.
Не открывая глаз, Сара раздвинула ноги. Холод проник в самые потаенные уголки ее тела.
Она ждала, что Бейнтон сразу же набросится на нее. Он к этому готов, она знала. И предугадывала, что сейчас почувствует на себе вес его тела, ощутит его проникновение.
Но он ничего не сделал.
Его рука на ее груди даже не пошевельнулась.
Она была так напряжена, что не сразу поняла, насколько он неподвижен.
Сара не открывала глаз. Она понимала, что будет дальше. Герцог разочаруется. На этом этапе Роланд всегда говорил ей что-то резкое и обидное. Раздраженно упрекал, что она сухая и неподвижная, а потом начинал резкие толчки.
— Сара?
Голос Бейнтона не был злым. Он был смущенным.
«Поскорее. Давай поскорее закончим», — хотелось прошептать ей…
— Вы дрожите.
Она не ответила. И не открыла глаз.
Его рука снова нежно коснулась ее груди. Чувствуя почти непереносимое напряжение, она ждала продолжения… И вдруг он откатился и встал с кровати.
Сара удивленно открыла глаза.
Он натягивал бриджи. Ничего не понимая, она нахмурилась. Прикрывшись покрывалом, женщина села на кровати.
— Что случилось?
Но она знала ответ. И боялась его услышать. Он разочаровался в ней.
Бейнтон потянулся за рубашкой и надел ее через голову. Сара видела, что он все еще возбужден и, скорее всего, чувствует себя некомфортно. Роланд всегда говорил ей, что чувствовать возбуждение и не удовлетворять его — очень тяжело для мужчины.
Герцог повернулся к ней, собираясь что-то сказать, но промолчал. Его глубокие глаза пристально смотрели на нее. Сара выше натянула покрывало, укрывшись почти по горло, и тряхнула головой, отбрасывая волосы с лица.
Бейнтон сел на край кровати, и она напряглась.
Он наклонился к ней, и женщина замерла.
— Это не из-за меня, правда? — спросил он тихо, скорее размышляя вслух, чем ожидая ответа.
— Что не из-за вас? — с трудом выдавила из себя она.
— То, что с вами сейчас происходит. Вы боитесь.
Его лицо не выражало ни отвращения, ни гнева. Наоборот, казалось, он волнуется из-за нее… И это было невыносимо.
— Сделайте это. Возьмите меня, — приказала она, и от гнева голос ее прозвучал резко, сухо, противно… Так же, как она чувствовала себя. Откинувшись на кровать, Сара отбросила покрывало и устремила взгляд в потолок, чтобы не смотреть на него. — Сделайте это.
— Вы ведете себя так, будто я собираюсь вас ударить. Почему, Сара? — Он говорил сочувственно, и она его за это ненавидела.
Откатившись от него, Сара встала по другую сторону кровати. Не обращая внимания на свою наготу, охваченная гневом, она выпалила:
— Теперь я понимаю, почему вы все еще девственник. Если вы так ведете себя с женщинами, что удивительного в том, что дело до сих пор не сделано?
И она закрылась руками.
Роланд был очень вспыльчивым. Ее язвительность выводила его из себя, и много раз Сара жалела, что не смогла прикусить язык.
Но Бейнтона не разозлила ее колкость. Он спокойно ответил:
— А может быть, я хочу от вас большего, чем просто «сделать дело».
Большего?
Отзвук этого слова повис между ними в воздухе. Бейнтон наклонился и начал натягивать носки, потом сапоги, а ей хотелось проклинать его на чем свет стоит.
Но вместо этого сказала:
— Тут нет ничего большего.
— Что ж, может, вы и правы. — Он встал и притопнул ногой, натягивая сапог. — Но если есть, Сара, то именно этого я и хочу. И уж точно не хочу изнасилования.
Он вел себя расслабленно и совершенно беззлобно… Но это же невозможно! Мужчины терпеть не могут, когда их прерывают.
— И не смейте потом возмущаться, что вы не закончили, — предупредила она его. — Я этого вам не позволю. Я вам себя предложила.
— Да, это вы сделали. Я приму это к сведению. — Он направился к двери, на ходу поднимая с пола жилет. — Завтра утром будьте готовы. Тальберт заедет за вами и повезет в театры. После займетесь домом. Не знаю, успеете ли вы осмотреть и то и другое. — Бейнтон остановился у двери и, оглянувшись, окинул ее взглядом. Всю, с головы до ног. — И нужно будет купить одежду. Я не ожидал, что любовницы так чертовски изобретательны. Увидимся завтра вечером за обедом.
Он вышел за дверь.
Сара минуту стояла неподвижно, сбитая с толку его спокойной доброжелательностью. Он не был раздражен.
Тогда что с ним?
Она вдруг почувствовала себя совершенно обнаженной и беззащитной, чего еще никогда не было. Схватив покрывало, она прикрылась им спереди.
— А как же наша сделка? — крикнула она, шагнув за ним к двери.
Герцог натягивал пиджак в гостиной.
— А что с ней? — спросил он.
— Она в силе? Вы ведь меня кое о чем просили.
Он взял очки и положил их во внутренний карман. Потом обернул шейный платок вокруг шеи и начал рассеянно завязывать его в узел.
— Вы не хотите меня? Разве не в этом предмет нашей сделки?
— Хочу ли я вас? — мягко переспросил он с оттенком иронии.
Подойдя к ней, он остановился, когда носки его сапог почти коснулись ее босых ступней. Наклонившись, он погладил губами нежное место у основания ее шеи и на миг замер, словно впитывая ее аромат, ее тепло, ее присутствие. Прежде чем он выпрямился, она почувствовала кожей его горячее дыхание. Глядя ей в глаза, Бейнтон признался:
— Я очень хочу вас. Но не таким способом.
Он сделал шаг назад.
— Я хочу узнать вас, Сара. Понять вас.
И он повернулся к двери.
— Мы сделаем это, — пообещал он, обернувшись и кивнув в сторону спальни. — Это часть нашего договора. Однако я приду к вам, Сара, когда вы будете хотеть этого так же сильно, как я жажду вас.
Он снял с вешалки у двери пальто и шляпу.
— Тогда вы меня никогда не получите, — заверила она его.
Если он и услышал ее, то ничего не ответил. Вместо этого открыл дверь и шагнул в коридор.
Он ушел.
Сара в смятении глядела на закрытую дверь. «Я хочу узнать вас, Сара. Понять вас».
Он попросил ее о доверии. Но у нее нет и не будет доверия. Ни к кому и никогда.
Она вышла в гостиную. Здесь еще чувствовалось его присутствие, его аромат. Он такой сильный, влиятельный, а она… Она просто ничто. Если бы ей пришлось исчезнуть, никто и не заметил бы, что она вообще существовала… Внезапно ее взгляд упал на кожаную папку на столе. Ее единственная уцелевшая пьеса. Ее творение.
«Тальберт повезет вас осмотреть театры».
За эти годы она слышала от мужчин столько обещаний. Самыми смехотворными были клятвы, данные ей у алтаря, потому что Роланд окончательно бросил ее именно тогда, когда она была физически разбита.
«Но ты же хочешь доверять», — прошептал тихий внутренний голос.
Это была правдой. В своих пьесах она писала о любви, доброте и доверии между мужчинами и женщинами и о тех удивительных отношениях, которые, как она свято верила, существуют и в жизни, а не только на сцене театра. Она так хотела в это верить, но желание — еще не реальность.
Сара подошла к столу и провела рукой по кожаной папке, словно написанные внутри слова могли поддержать ее, — и они придали ей сил. В этих словах была ее душа.
Что бы еще на нее ни свалилось, она должна попытаться поставить свою пьесу. Она уже слишком много пережила, чтобы сейчас сдаться.
«Тогда вы меня никогда не получите».
Господи, какой же он дурак.
Гордость, раздражение и стыд остановили Гэвина на верхней ступеньке гостиничной лестницы.
Она скрутила его в узел. Животный инстинкт приказывал ему вернуться, ползать перед ней на коленях, если нужно, но получить то, чего он от нее хочет.
Какая разница, что она предложила ему себя с очарованием, присущим разве что скучающей шлюхе? Он представил, как неловко овладевает ею, как трудится над ней, а она смотрит в потолок, желая быть в этот момент где угодно, только не с ним.
Что ж, он мог претендовать на ее тело, которое получил за свои деньги, мог пройти весь этот обряд посвящения, но он был бы противен сам себе.
Кто-то поднимался по лестнице. Гэвин надел шляпу, надвинув поля на глаза, и стал спускаться. Ему было трудно собраться с мыслями, трудно идти. Его тело изнывало от жажды, желало ее.
Гэвину понадобился весь его хваленый самоконтроль, чтобы не смять ее. Но если бы он не выдержал и утолил свою жажду, она возненавидела бы его навсегда.
А он не хотел, чтобы Сара его ненавидела.
Эта мысль его поразила. Он не должен испытывать к ней таких чувств. Из этого не получится ничего хорошего, потому что у них не может быть никакого будущего.
Она — актриса, а он — герцог, который должен жениться на девушке из хорошей семьи, с большим наследством. И потом, Сара уже немолода, как и он. Как она может привлекать его настолько сильно?
Возможно, в ее привлекательности есть что-то загадочное. Она вела себя очень смело, но чувствовала себя иначе. Ее тело на кровати было напряжено, как натянутая якорная цепь. Гордый, независимый дух, который он всегда в ней видел, куда-то исчез, и его сменил страх.
Ему было неприятно видеть ее такой. Она ожидала жестокости. Закалилась, оделась в броню. Хуже того, она спряталась, ушла в себя. На его месте мог быть любой другой. Ей было все равно.
Гэвин вышел на улицу и полной грудью вдохнул ночной воздух.
Швейцар спросил, не нужно ли подать ему карету. Он покачал головой. Ему хотелось пройтись. От «Кларендона» до Менхейма меньше мили.
Идя по улице, он почти слышал насмешливый хохот Ровингтона. Уж он-то на его месте выиграл бы свое пари, по-доброму или нет.
Имя Ровингтона напомнило Бейнтону, что ему еще нужно уладить некоторые дела, связанные с дуэлью.
Поэтому, дойдя до Менхейма, он с радостным удивлением увидел у входа своего младшего брата Бена, сидящего на крыльце с бокалом любимого виски Гэвина.
Герцог передал пальто и шляпу ночному лакею.
— Ты, наверное, читаешь мысли, иначе откуда ты узнал, что мне нужно тебя видеть? — спросил он Бена.
— Ты пропустил голосование по пенсионному вопросу, брат, — ответил Бен.
Голосование. Как он мог забыть о голосовании? Но увидев, в каком состоянии была Сара, обнаружив, что погибли ее пьесы, он просто не мог ее оставить. Ему необходимо было побыть с ней, пока она не проснется, чтобы убедиться, что все в порядке.
Конечно, Тальберт настаивал, чтобы он ушел, но Гэвин отослал его обратно в Менхейм, пообещав, что приедет в Вестминстер к началу голосования. Эти голосования всегда занимали несколько часов. Они включали отсрочки, переговоры, совещания. Он действительно собирался туда ехать, но потом начал читать пьесу Сары и забыл обо всем.
— Я напрочь об этом забыл. — Он шагнул по направлению к главной приемной, где всегда стоял хороший запас его любимого виски.
— Ого, чудо из чудес, — сказал Бен, идя за ним. — Мой брат, оказывается, обыкновенный человек. Однако Ливерпуль будет ожидать более вразумительного ответа, чем «я забыл».
— Ты что-нибудь придумаешь. Как Элин? — Жена Бена ждала их первенца.
— Спит, — ответил Бен. — Она становится настоящей соней. Я еще хочу предупредить, что матушка очень на тебя обижена. Сегодня вечером она собиралась устроить твое знакомство с какой-то подходящей молодой девушкой.
Гэвин простонал. Выходя из номера в «Кларендоне», Тальберт напомнил ему и о том, что сегодня у него важный ужин.
— Утром я извинюсь и сделаю для молодой леди все, что подобает.
Вот незадача. Гэвин знал, что матушка вправе сделать ему хороший выговор. Он налил себе виски.
— И наконец, — продолжил Бен уже веселее, но таким тоном, который заставил Гэвина насторожиться, — о тебе болтают по всему Лондону. Сегодня я слышал твое имя и в коридорах Уайтхолла, и на улице, по дороге домой. Уверен, на любом званом обеде или чайной вечеринке ты — главная тема разговоров.
— Потому что я пропустил голосование?
— Нет, потому что у тебя появилась любовница.
Гэвин поставил бокал.
— И насколько я слышал, — продолжал Бен, — это не обычная женщина. Она — предмет вожделения всего мужского населения Лондона, включая Ровингтона. Это правда, что он тебя вызвал?
— Да. Я могу рассчитывать, что ты будешь моим секундантом?
— Почту за честь.
— Будь готов. Ровингтон жаждет крови. На кону его честное имя. Он поставил целое состояние на то, что уложит ее в постель, и если проиграет, то не сможет заплатить.
— Я об этом слышал. Скверное дело. Сегодня перед голосованием он очень много о тебе говорил. Заявил, что ты его предал.
— Я поставил его на место.
— А между тем поставившие против него уже требуют оплаты. Он сейчас в чертовски трудном положении. Кроме того, он намеренно дал мне понять, что премьер-министру придется очень долго ждать, пока он проведет билль о военных расходах через Палату общин.
— Подлец. Поругаться со мной — это одно, а задерживать поставки нашим генералам — совсем другое.
— Именно. Ливерпуля это не радует.
— Могу представить насколько.
— Он просил меня передать тебе сообщение.
— Какое? — спросил Гэвин, ожидая выговора из-за угроз Рова.
— Он просил меня сказать тебе, чтобы ты проделал дыру в этом человеке.
— Я это сделаю, — хмуро ответил Гэвин. — Сделаю.