Гэвин не отправился домой в Менхейм. Он шел и шел по пустынным улицам Лондона. До рассвета было еще около часа, но время потеряло для него всякое значение. Он даже не заботился о том, куда идет.

Наконец он обнаружил, что стоит перед входом в свой клуб. Он вошел внутрь, кивнул стюарду и прошел в столовую. Ему пришло в голову перекусить. Он не был голоден, но понимал, что должен хоть что-то сделать.

Сегодня ему предстоял длинный день. Как всегда, служба, а потом, конечно, он будет на премьере. Он оплатил самую дорогую ложу. Она хотела просто отдать ему ее, но он настоял на оплате.

Она могла тоже настаивать, но билетами распоряжалась ее подруга, леди Болдуин, сама бывшая актриса. Она была рада принять у Гэвина деньги за ложу.

Теперь он не понимал, как он переживет этот вечер. Он сидит близко к сцене. Он будет видеть каждый ее жест и знать, что она его покидает.

Он сделает это для Сары. Их связь была всем слишком известна, и его отсутствие в театре было бы замечено. Ее пьеса не должна пострадать из-за их личных отношений.

Гэвин сидел на своем обычном месте у окна. Официант направился было к нему, но Гэвин отослал его взмахом руки. Он пока не готов был ни с кем общаться, а для виски было еще слишком рано. Господи, он все отдал бы, чтобы залезть в бутылку и никогда не выходить оттуда…

— Доброе утро, ваша светлость, — произнес знакомый голос Файклана Морриса. — Могу я к вам присоединиться, ведь, кажется, мы здесь одни в такой ранний час?

— Да, — ответил Гэвин не вполне дружелюбно.

Если Моррис и расслышал в голосе Гэвина сухость, то не подал виду. Он выдвинул себе стул и приставил трость к стене.

— Портеру, — сказал он подошедшему официанту. — И для его светлости тоже.

Официант поклонился и ушел.

Файклан взглянул на Гэвина оценивающе. Гэвин знал, что выглядит не лучшим образом — да это и было понятно.

— Обычно вы не приходите так рано, — сказал Файклан со своим легким ирландским акцентом. — И выглядите вы так, словно потеряли швартовы.

Гэвин ничего не ответил. Он не знал, что сказать.

Моррис продолжал, словно они вели дружеский задушевный разговор.

— Я всегда встаю очень рано. С рассветом. Не люблю обедать дома. Слишком одиноко там стало без Дженни.

Гэвину теперь тоже будет слишком одиноко без Сары.

Официант вернулся с напитками. Моррис сделал хороший глоток и сказал:

— Отличные новости насчет Бена с Элин, правда? Близнецы!

Это заявление вывело Гэвина из его мрачного расположения духа.

— Что?

— Вы не слышали? Бен и Элин мне вчера сказали. Ваш брат говорил, что собирается вас разыскать. Надеюсь, я, проболтавшись, не расстроил их планов сделать вам сюрприз. Когда они станут рассказывать вам новости, пожалуйста, сделайте вид, что слышите их впервые.

— Хорошо, хорошо, но теперь я все равно уже знаю, так что расскажите мне все.

— Да особенно нечего рассказывать. Акушерка сказала, что она уверена — будут близнецы. Она говорит, что когда кладет руку на живот Элин, то ясно чувствует, как там шевелятся два крошечных тельца. Это довольно удивительно, потому что мне казалось, Элин не такая уж большая. Однако с этой теперешней модой разве скажешь, на сносях женщина или нет? Я знаю, что ей трудно двигаться. Акушерка предупредила, что ребенок может оказаться и один, но все же она говорит, что редко ошибается.

Слегка изумленный, Гэвин откинулся на стуле. Близнецы — что ж, это вполне возможно. У них в семье рождаются близнецы. Он сам один из них.

А еще он ощутил чувствительный укол зависти.

— За здоровье малышей, — сказал Моррис, приветственно поднимая свой портер.

Гэвин присоединился к тосту.

Моррис поставил кружку на стол.

— Я слышал от вашей матушки, что довольно скоро мы будем поздравлять еще одного счастливого виновника торжества. Она сказала, вы соединяете судьбу с молодой наследницей Чарноков.

И он кивнул официанту, давая понять, что готов заказать завтрак.

«Нет, не счастливого».

И осознание того, что он и Леони Чарнок уже становятся темой для светских слухов, еще больше испортило Гэвину настроение. Он почувствовал в груди такую тяжесть, словно ее сковали железными обручами, мешающими ему вдохнуть.

Словно издалека он расслышал вопрос Морриса:

— Вы тоже хотите бифштекс?

Гэвин, на мгновение сбитый с толку, нахмурился, а затем, поняв, что они заказывают еду, кивнул. Официант ушел.

Моррис наклонился вперед.

— Вы хорошо себя чувствуете?

«Нет, в его жизни больше не будет ничего хорошего».

— Да, все прекрасно.

Человек напротив кивнул, но по его взгляду было видно, что он не поверил Гэвину, — и вдруг Гэвин почувствовал желание убежать. Ему захотелось глотнуть свежего воздуха и скрыться от чуткой внимательности Морриса. Этот человек славился своей проницательностью.

Гэвин откинулся на стуле, но Моррис наклонился к нему.

— Постойте. Уделите мне минутку вашего времени.

— Не знаю, есть ли у меня минутка, — не церемонясь, ответил Гэвин. В конце концов, он деловой человек. Редкие люди задают ему вопросы.

Моррис не принадлежал к числу таких людей.

— Что с вами? Вы больны?

Гэвин почти кивнул в знак согласия, но лгать было не в его натуре.

— Я думаю об одном деле.

— Вы не хотите жениться на мисс Чарнок?

Гэвин осторожно просил:

— Что навело вас на эту мысль?

— Ну, когда я сел рядом с вами, вы уже были в мрачном настроении, но при упоминании ее имени положительно побелели.

— Она очаровательная молодая леди.

— Уверен, что так и есть, но мы говорим не о ней.

Столик рядом с ними заняли четверо джентльменов, в двери столовой входили другие члены клуба. Гэвин откинулся на спинку стула. Большинство из этих людей были ему знакомы. Если сейчас он пройдет к выходу, они будут ожидать, что он уделит им внимание, а иначе будут обижены. Лучше остаться с Моррисом.

— Я согласен на этот брак, — сказал Гэвин. Казалось, на этом разговор окончится.

Однако, к удивлению Гэвина, он не окончился.

Моррис внимательно оглядел его, и Гэвин понял, что выглядит не лучшим образом. У него был вид человека, который мало спал и большую часть ночи бродил, пытаясь успокоить свои мысли.

— Расскажите мне об этом, — тихо предложил Моррис.

— О мисс Чарнок? — спросил Гэвин, делая вид, что не понял вопроса.

— Не говорите со мной, как со старым дураком. Я уважаю вас, Бейнтон. Надеюсь, вы меня тоже.

— Тут не о чем говорить, — возразил Гэвин.

— Вы влюблены.

Прямая и точная фраза разгромила всю выстроенную Гэвином защиту.

Он поглядел на Морриса, чувствуя искушение возразить. Ведь все-таки влюбленные мужчины так слабы… А он будет выглядеть самым слабым из всех — мужчина, влюбленный в свою любовницу.

Но, Господи, так и есть.

— Она не останется со мной, — признался Гэвин, и ему показалось, что с этими словами что-то выстрелило в его груди, как распрямившаяся пружина.

И безумные признания полились из него помимо его воли.

— Я почти заставил ее стать моей любовницей. Понимаете, она была мне нужна. С того самого мига, как я увидел ее, ухаживая за леди Шарлен. Я, который всегда был слишком занят, чтобы думать о женщинах. У меня не было на это времени.

— Я понимаю. У нас с вами много общего. Вспоминаю те дни, когда я строил карьеру и создавал свое состояние. Это отнимало все мои силы.

— Сейчас у меня ни на что нет сил, — признался Гэвин. — Вчера вечером я сказал ей, что собираюсь сделать предложение Леони Чарнок. Я объяснил, что мне необходим наследник, что брак будет не более чем деловым соглашением. — Он встретил взгляд Морриса. — Я люблю Сару. Не могу представить себе жизни без нее. Какой я глупец, не правда ли?

— Почему? Из-за того, что вы влюблены? — Моррис снова откинулся на стуле. — Это такое естественное состояние для человека. Пока я не испытал этого с Дженни, я, как и вы, думал, что буду выглядеть слабым. Теперь я знаю, что с ней был сильнее всего. До нее я не жил полной жизнью. Лишь работой и своими самолюбивыми мечтами. Я думал, деньги сделают меня богатым. Она показала мне, что такое настоящее богатство.

— И что это?

— Держать ее в объятиях. Слышать ее смех. Видеть, как она улыбается или даже плачет. Она давала мне почувствовать, что я имею значение.

— С Сарой я становлюсь самим собой.

— Это дар судьбы.

— С мисс Чарнок этого не будет?

Моррис пожал плечами.

— Это только вы можете знать.

Он улыбнулся официанту, который принес им еду и расставил перед ними тарелки. Подождав, пока официант отойдет, Моррис добавил:

— Поешьте. Это поможет вам.

— У меня нет аппетита. Я потерял ее, Файклан. Сара — гордая женщина. Я чувствую, что предал ее. Так и есть.

— Тогда не женитесь на наследнице Чарноков.

— Я должен. Я с ней почти не общался, но матушка и тетя навели справки. Ее родители дали согласие. На меня возложены ожидания.

— Ах, да, ожидания, — Файклан разрезал свой бифштекс. — Отрава цивилизованного общества.

— Я не просто человек, как все. Я герцог…

— Потому что родились первенцем и по счастливой случайности у определенной четы. Я всю жизнь имею дело с аристократией, Бейнтон. Это люди, которые считают ниже своего достоинства марать руки трудом. Или те, что играют в политические игры, чтобы чувствовать собственную значимость. Еще хуже — те, кто ничего не делает, только развлекается да проматывает состояние в игорных домах. Но есть среди них и хорошие люди. — Файклан указал на него концом ножа. — Я был бы рад, если бы вы были моим зятем. Вы тяжко трудились, чтобы поправить состояние семьи. Я знаю, что это была за борьба. И должен сказать, мне нравится ваш брат. Лорд Бен делает счастливой мою Элин. Может, ваш отец был жестким человеком, но он воспитал инициативных и энергичных сыновей.

— Я знаю. — Гэвин снова почувствовал тяжесть в груди. — Я понимаю, что должен сделать.

— Да? — Файклан отложил нож. — У вашего отца отлично получалось говорить одно, а делать совершенно противоположное. Что вы об этом думаете?

— Что он был таким, каким был.

— Нет, это должно дать вам понять, что все эти обязанности и ожидания, о которых все говорят, можно понимать по-разному. Отец Дженни меня не принял. Он считал, что я недостаточно хорош, потому что у меня не было титула, и к тому же я был ирландцем. Он ошибался. Так вот я хочу спросить, считаете ли вы, что люди, которые свысока смотрят на вашу Сару, ошибаются?

— Абсолютно. — Гэвин выпрямился. — Она — самая смелая женщина, которую я знаю. Благодаря ей я понимаю, как трудно женщине выживать одной, но ей это удавалось. Она даже сделала все, что нужно, чтобы уберечь от ужасной судьбы свою племянницу. Она преодолела трудности, которые сломали бы дюжину знакомых мне мужчин.

Господи, само упоминание о Саре, о его восхищении ею, о том, что она привнесла в его жизнь за последние два месяца, и о том, как ее могут воспринять люди, чуть не свела его с ума. Ему хотелось швыряться стульями и поносить узколобые чужие мнения.

— Будь я сапожником, или дьяконом, или любым ремесленником, я бы попросил ее руки и был бы горд, если бы она приняла мое предложение.

— Но как герцог вы не можете просить ее руки?

— Вы же знаете, что нет.

— Почему?

Гэвин нахмурился.

— Она актриса. Люди знают, что она — моя любовница. Так не бывает.

Файклан пожал плечами.

— Конечно, бывает. Были любовницы, которые вышли замуж за своих мужчин и стали уважаемыми леди.

— Не знаю таких. И моя семья тоже.

— Да, но тогда какой смысл быть самым могущественным герцогом Англии, если вы не можете себе позволить делать то, что хотите?

— Файклан, у нее не может быть детей.

Это сообщение заставило его умолкнуть.

— Вы знаете это наверняка?

Гэвин кивнул.

— Дело не только в наследнике. Я всегда представлял себе, что у меня будут дети. Я хочу их.

— И вы уверены, что у нее их не может быть?

— Сара уверена.

— Проклятье. Теперь я понимаю. Простите, друг мой. Это серьезное дело… Однако не все в жизни в нашей власти.

— Но есть то, что в нашей.

— Иметь детей или нет — далеко не всегда в нашей власти. — Файклан сделал глоток портера, затем, поставив свой стакан на стол, немного поглядел на него и сказал: — Дженни хотела кучу детей, но у нее было слабое сердце. Врачи предупредили нас, что если она забеременеет, то это может быть опасно для ее сердца. Я любил Дженни, Бейнтон. Я понял это сразу же, как только увидел ее, и я знал, что с радостью откажусь от детей, только бы она была здорова… Но она не согласилась. Она сказала, что без детей ее руки кажутся ей пустыми.

Гэвин понимал это чувство.

— Так что мы попытались. Было несколько выкидышей. Словно тело Дженни старалось ее защитить. А потом небо благословило нас дочкой Элин, и все прошло очень удачно. — Он говорил, словно заново проживая свои счастливые моменты.

— Когда я это сказал, Дженни рассмеялась. Она все дразнила меня, что я не верил моей бабушке-цыганке.

— Бабушке-цыганке?

— Да, у нее был дар предвидения. Она предсказывала будущее.

— Вы же в это не верите.

— Юнцом я верил. Никто из нас не сомневался, потому что она часто оказывалась права. Она предсказала, что мои внуки будут пэрами. Герцогами, сказала она. Но я любил Дженни. Я знал о ее сердце, но любил ее все больше, Бейнтон. Она была светом в моей жизни. Полная радости, щедрая женщина. Когда я был с ней, мне были не важны никакие предсказания. Мое сердце, даже душа принадлежали ей. И до сих пор принадлежат.

Его взгляд затуманился, и он на миг отвернулся, чтобы собраться с мыслями.

— Можете себе представить, как я был рад, когда ваш отец предложил союз между вами и Элин, — продолжил Файклан. — Дженни была счастлива. Я считал это предсказание чепухой. А Дженни верила. Она гордилась тем, что наша дочь будет герцогиней, что слова бабушки сбудутся. А потом Элин отказала вам, полюбив вашего брата.

— Они действительно созданы друг для друга.

— Да. Я чувствую, что Дженни благословляет их. Я так покоен за них, тем более что вы вели себя более чем достойно.

А какой у него был выбор? Нахмурившись, Гэвин посмотрел на свой остывший бифштекс.

— Что я хочу сказать, ваша светлость, — так это то, что любовь нельзя отвергать. Мои внуки могут быть или не быть пэрами. Моя дочь счастлива, и это — единственное, что для меня важно.

Файклан выпрямился на стуле.

— Когда-то вы спрашивали моего совета. Теперь не спрашиваете, но все же получите его. Вам нужно решить, с чем вы будете жить. Будете ли счастливы через много лет, окруженный своими детьми? Или будете думать о своей актрисе и сожалеть? Не надо проживать свою жизнь в сожалениях, Бейнтон. Это того не стоит, даже если вы имеете герцогский титул.

Гэвин мог бы ответить, что он с детства привык к сожалениям. Отец каленым железом выжег в его душе понимание того, что преимущества герцогского титула превыше всего остального.

Но тут их разговор прервали все утро шпионившие за Гэвином лорд Нейлор и мистер Динуидди, которые просили уделить им минутку, чтобы обсудить билль о военных расходах.

Чертов билль!

На этом Файклан ушел. У него не было желания слушать политические споры.

Гэвин так и не съел свой завтрак. Он выслушал все, что ему было сказано, а затем отправился домой и предоставил себя заботе своего слуги. Сегодня у него был очень насыщенный день — ни одной свободной минутки в расписании, которое составил для него рекомендованный агентством новый секретарь Эндрю Рифли, энергичный и опытный джентльмен.

— Ваша матушка просила после обеда нанести визит мисс Чарнок. Она намеревается сопровождать вас.

Гэвин понял, чего от него ожидают, и сразу вспомнил разговор с Файкланом.

У него не было никакого желания ехать к Леони Чарнок, хотя, без сомнения, она была прекрасной женщиной. Особенно ему не хотелось видеть ее сегодня, за несколько часов до того, как он ожидал увидеть триумф Сары на сцене. Он не хотел отвлекаться.

Сегодня Сару ждет успех. Несмотря на то, что Гэвин не любил театральные постановки, «Беспокойная вдова» доставляла ему истинное удовольствие. Он знал, что у Сары настоящий талант. Завтра он исполнит свой долг и поедет к мисс Чарнок.

А сегодня он собирался отпраздновать успех Сары.

— Перенесите этот визит, — сказал он Рифли.

— На какой день, ваша светлость?

Слова «на завтра» уже готовы были сорваться с губ Гэвина, но вдруг он передумал.

— До моего распоряжения, — ответил он.

— Да, ваша светлость. — И Рифли покинул кабинет.

Гэвин налил себе виски и в уме сосчитал: «Один, два, три».

В кабинет ворвалась матушка.

— Что ты имеешь в виду — не поедешь со мной к мисс Чарнок?!

— Именно то, что ты сказала. Я не поеду. Не сегодня.

— Это из-за той актрисы, не так ли? — заявила герцогиня.

— Отчасти.

— Ты так заботишься о ней, что готов нанести оскорбление одной из самых желанных наследниц города? Неужели ты так глуп?

Гэвин обдумал вопрос матери и ответил:

— Вполне возможно.

Вдовствующая герцогиня едва не топнула ногой от досады.

— Но так не получится…

— Так должно быть, — ответил Гэвин.

Сейчас в нем заговорил не сын, перебивающий свою мать, а герцог. Файклан был прав. Какой смысл быть могущественным герцогом, если нельзя делать того, что доставляет удовольствие?

Он подошел к письменному столу и сел за него, поставив рядом стакан. Ему казалось, матушка сейчас выйдет из кабинета.

Но этого не произошло.

Наоборот, она выдвинула стул и села напротив.

Гэвин предпочел бы ее не замечать. Но он знал, что она этого не позволит.

— Почему ты принял такое решение?

Гэвин почти произнес: «Потому что я потерял единственного человека, который для меня что-то значил». Но вместо этого он сказал:

— У меня нет времени.

— Да, но, насколько я понимаю, у тебя есть время для театра. Разве не сегодня премьера пьесы твоей любовницы? Не смотри на меня с таким изумлением. Разумеется, я об этом знаю. Об этом говорит весь Лондон. Неужели ты думаешь, что я могу не знать о твоих увлечениях? Мне задали уже столько вопросов об этой пьесе, что ты даже представить себе не можешь. Люди округляют глаза. Не только из-за того, что эта женщина стала твоей любовницей, но и из-за ее пьесы, которую ты поддерживаешь.

— Почему же? Разве они считают, что пьеса — плохое вложение капитала?

— А ты считаешь, хорошее?

— Собственно говоря, да. Миссис Петтиджон очень талантлива. Поддерживать ее — честь и удача для меня.

— Бейнтон, так не делается. Женщина не может быть театральным постановщиком.

— Эта женщина может. — Он поднял стакан.

Герцогиня посмотрела на него так, как может смотреть только мать на своего сына.

— Ты с ней порвал, не так ли?

Гэвин, поставил виски на стол, так и не сделав глотка.

— На самом деле она порвала со мной.

Вдова вздернула подбородок.

— Порвала с тобой? Она сошла с ума?

— Она самый разумный человек из всех, кого я знаю.

Герцог почувствовал ее испытующий взгляд, словно она тщательно взвешивала его слова, пытаясь определить, что он недоговорил. В этот миг Гэвин мог глядеть куда угодно, только не ей в глаза. Он ее разочаровал. Он знал, что она думает. И все-таки, Господи, его сердце было разбито.

Да, его сердце. Он часто думал, есть ли оно у него вообще. Пока другие совершали глупости, стараясь понравиться женщинам, Гэвина занимали только его обязанности и ответственность. Он считал, что они сходят с ума и им не хватает здравого рассудка.

Теперь Гэвин сам хотел бы, чтобы он не был таким ответственным, не был так связан по рукам и ногам честью и ожиданиями семьи.

Герцогиня величественно поднялась со стула.

— Сегодня вечером я иду туда вместе с тобой.

— Ты же не любишь театр.

— Нет, если не считать некоторых пьес Шекспира. Однако эта пьеса — твое вложение капитала. А ты — мой сын. Думаю, это будет проявлением семейной солидарности.

— В этом нет необходимости.

— Тогда пойми, что мне самой необходимо быть там сегодня вечером.

— Зачем? — осторожно спросил он.

— У меня есть на это свои причины. У нас, женщин, есть чутье в таких вещах. Имоджин тоже пойдет. Может, мы обе тебе понадобимся.

— Чтобы я не сделал какой-нибудь глупости? Я же говорил тебе…

— Мы идем туда, Бейнтон. — И с этими словами она выплыла из комнаты.