Проходят дни, и мне явно становится лучше. В четверг я с сожалением прощаюсь с Грациэлой и Декстером – они возвращаются в Мексику. Но мы обещаем друг другу обязательно встретиться, там или здесь.

Я буду тосковать по общению с Грациэлой. Это такая хорошая девушка, что невозможно по ней не скучать. Лайла до сих пор у нас. Честно говоря, она очень приятная. Я еще не разговаривала с Симоной, но со мной, по крайней мере, она ведет себя очень любезно.

Эрик снова уезжает в больницу. Ему нужно обследовать зрение. Марта разрешает мне зайти вместе с ним, пока она будет его осматривать, и я в ужасе наблюдаю за тем, что с ним делают. Когда осмотр заканчивается, мы все втроем садимся в кабинете Марты, и она спрашивает:

– У тебя болела голова в последнее время?

– Пару раз.

Услышав это, я возмущаюсь:

– И почему ты мне об этом не говорил?

– Потому что не хотел тебя беспокоить, – отвечает Эрик.

Я фыркаю, а Марта просит меня успокоиться и продолжает:

– Эрик, на данный момент все хорошо, но если у тебя опять начнутся головные боли, скажи мне об этом, договорились?

Он кивает. Когда мы выходим из больницы, мой немец смотрит на меня и шепчет:

– Улыбнись, и я тоже улыбнусь.

Спустя несколько дней, когда я чувствую себя намного лучше после аварии, звоню отцу и рассказываю о происшедшем. Как всегда, он в ужасе и сердится, что я не рассказала ему все сразу, но в очередной раз все прощает. Я его обожаю.

Рассказываю об этом и сестре, но это – совсем другая опера. Ракель приходит в ярость, ругается и обзывает меня безмозглой, потому что я до сих пор гоняю на мотоцикле. Я слушаю ее… слушаю… слушаю, а когда уже готова послать ее ко всем чертям, понимаю, как же сильно люблю ее, и продолжаю слушать. Другого выхода нет.

Когда она наконец выговаривается, я спрашиваю ее о Хуане Альберто. От Эрика мне известно, что после Бельгии он снова поехал в Испанию, поэтому не удивляюсь ее сообщению о встрече с ним в Хересе. Но сейчас он уже вернулся в Мексику, хотя каждые два-три дня звонит ей по телефону.

Ее голос спокоен и невозмутим, но я-то знаю, что она страдает. Ракель ничего не говорит, но переносит это тяжело, поэтому не буду больше сыпать соль ей на рану.

Повесив трубку, снова ложусь в кровать и засыпаю. Минут через десять после того, как просыпаюсь, в комнату входит Симона со стаканчиком воды и таблетками. Мне нужно выпить лекарство. Принимаю его, и Симона с улыбкой говорит:

– Хотите, посмотрим здесь «Безумную Эсмеральду»? Она начнется через десять минут.

Киваю. Приглашаю ее сесть на кровать, она прислоняется к спинке, и я спрашиваю:

– Что происходит у вас с Лайлой?

– А почему ты думаешь, что что-то происходит?

Откинув соблазн солгать, я говорю Симоне:

– Слышала, как вы спорили с Норбертом из-за ее приезда. К тому же я понаблюдала за ней – она не ладит с тобой и Бьорном, но вы это скрываете. Ты расскажешь мне, что происходит?

Симона подносит руку к лицу и, убрав волосы, отвечает:

– Это не моя племянница, а Норберта. И эта антипатия взаимна. По словам матери этого монстра, мы работаем прислугой только по моей вине, поэтому они презирают нас. Но знаешь что? Уж лучше быть прислугой, чем такой жалкой, как эта девчонка, хоть она и получила свой супердиплом по экономике.

– Почему ты так говоришь?

– Джудит, здесь что-то нечисто, – и понизив голос, она добавляет: – Я только вчера опять поссорилась с Норбертом по вине этой бесстыдницы. Она вбила ему в голову какую-то дрянь и…

– Дрянь? О чем ты?

– Мать Лайлы живет в Лондоне и хочет, чтобы мы, выйдя на пенсию, тоже туда перебрались. Но я не собираюсь переезжать ни в Лондон, ни куда-либо еще. Ни за что.

Вот это закрутили. Да уж, в каждой семье есть интриги. Не зная, что на это ответить, отмечаю:

– Я слышала твои слова о случившемся с Бьорном, но о чем речь?

– Она сделала нечто очень скверное, но я не буду об этом говорить. Пусть Бьорн сам тебе об этом расскажет, если захочет. Но эта гадкая девчонка плохая… очень плохая.

Не понимая, к чему она клонит, собираюсь расспросить ее, но тут звучит мелодия «Безумной Эсмеральды», и я умолкаю. Продолжим этот разговор в другой раз.

На наших лицах тревога, пока мы наблюдаем, как Луис Альфонсо Киньонес поправляется после выстрела в грудь. Он ничего не помнит. Даже о том, что его любимая – это Эсмеральда Мендоса и что он – отец очаровательного малыша.

Она страдает. Мы страдаем.

Боже мой, чертов сериал!

Начался октябрь, моя авария уже в прошлом. Эрик и все остальные хорошо заботились обо мне, все идет как по маслу, и мне даже иногда становится жутко из-за того, что я так счастлива.

За все это время мы ссорились с Эриком всего пару раз, и только из-за работы. Я хочу работать, а он не хочет, чтобы я это делала. Он считает, что, если я начну работать, у нас станет меньше времени на общение и начнутся проблемы.

Терпеть не могу, когда меня в чем-то ограничивают. Каждый раз, когда мы об этом заговариваем, в итоге один из нас выходит из комнаты, хлопнув дверью.

Пару раз по утрам в воскресенье Эрик ездит на стрельбище с Флином и Лайлой. Я остаюсь дома. Мне не нравится оружие, поэтому предпочитаю держаться от него подальше.

Однажды утром Эрик звонит мне из офиса и просит заехать на работу к Бьорну, чтобы подписать кое-какие документы. Когда я спрашиваю, какие именно, он отвечает, что речь идет о нашем завещании, и я вся цепенею. Коченею. В Германии предусмотрительны даже в этом.

Поразмыслив об этом, понимаю, что так будет лучше. И потом, я доставлю родным лишние проблемы, если со мной действительно что-то случится.

В офисе Бьорна все радушно меня приветствуют. Я – сеньора Циммерман, что удивляет всех, кроме Хельги. Она радостно меня приветствует. Немного краснею, вспоминая, что я вытворяла с ней несколько месяцев назад в отеле.

Ух… мне так жарко!

Когда вхожу в кабинет Бьорна, меня бросает в жар. Последний раз, когда я была здесь, все закончилось тем, что я лежала на письменном столе – обнаженная и с раздвинутыми ногами.

Бьорн встает и целует меня в обе щеки.

С профессиональным этикетом он показывает мне документы, которые подписал Эрик, и я узнаю, что наш друг – не только адвокат, но и нотариус.

Отличная партия!

Красивый, добрый, элегантный, адвокат и нотариус – круто!

Он объясняет, что в некоторые пункты Эрик внес моего отца, сестру и племянниц как наследников. Я растрогана. Мой муж думает обо всем. В конце концов беру ручку и подписываю, убежденная в том, что умирать пока рано и я проживу еще много лет.

Когда мы с Бьорном заканчиваем, он предлагает вместе пообедать. Я соглашаюсь. Хочу поговорить с ним о Лайле.

Я уже вся извелась от неудержимого желания узнать, что происходит!

Идем под руку к ресторану. Бьорн постоянно шутит, а я все хохочу. Заказываем вино и поднимаем бокалы за все те годы, которые проживем мы с Эриком. Будучи в хорошем настроении, начинаем болтать о том о сем. Вскоре появляются его друзья и присаживаются к нам. Наш разговор откладывается. В конце обеда я заказываю «Кока-Колу», забив на вино.

Однажды днем, когда я скучаю дома в одиночестве, мне звонит Соня. Хочет со мной встретиться. С радостью соглашаюсь. Все равно мне нечего делать.

Норберт отвозит меня.

Когда я приезжаю, свекровь, как всегда, радушно меня встречает. Она – чудесная женщина. Мы болтаем. Вдруг по радио звучит песня «Сентябрь» группы Earth, Wind & Fire, и Соня весело замечает:

– Знаешь, каждый раз, когда я слышу эту песню, вспоминаю, как впервые увидела твой безумный танец в том мадридском отеле.

– Серьезно? – Она кивает, а я добавляю: – Я в восторге от этой песни.

– Я тоже!

Мы смеемся, и она, поднимаясь, предлагает:

– Ну так давай потанцуем.

Я встаю. Моя свекровь – просто бомба! Она увеличивает громкость, и мы начинаем танцевать, как безумные, напевая:

Вскоре появляется Марта – вот кого не хватало! При виде нас, таких оживленных, она присоединяется к празднику, и теперь мы, как сумасшедшие, танцуем втроем.

Когда заканчивается песня, мы с шумом и смехом усаживаемся. «Сентябрь» был великолепен.

Домработница Сони приносит нам прохладительные напитки. Я тут же беру «Кока-Колу». Умираю от жажды.

– Ладно, мама, эйфория прошла, что случилось?

Я настораживаюсь. Разве что-то происходит?

Мать с дочкой переглядываются. Затем Соня смотрит на меня и говорит:

– Мне нужна ваша помощь.

Мы с Мартой обмениваемся взглядами, и свекровь продолжает:

– Вы знаете, что несколько месяцев назад я рассталась с Тревором Гервером, да?

Мы киваем.

– Но дело в том, что позавчера, когда я была с одним своим другом в ресторане, увидела его с миленькой девушкой.

– Мама, ну и что?

– Да то, что этой девочке было не больше тридцати.

– Ну? – спрашиваю я.

– Я крайне рассердилась, увидев его в такой милой компании, – шепчет Соня.

Я хлопаю ресницами. Ничего не понимаю. Знаю, что свекровь наплевала на этого мужчину. И тогда Марта спрашивает:

– Ты ревнуешь?

– Нет, дочка.

– Тогда в чем дело?

– Я рассердилась оттого, что его спутница была моложе моего спутника.

Я начинаю хохотать. Удержаться просто нет сил. Соня никогда не перестает меня удивлять. Марта возмущается:

– Мама, прошу тебя, о чем ты говоришь?!

Я продолжаю хохотать, а Соня поясняет:

– Увидев меня, Тревор подошел и пригласил на вечеринку, которую он устраивает у себя дома завтра.

– И что? – спрашивает Марта.

– Дело в том, что есть одна проблема, доченька.

– Значит, не иди, – вмешиваюсь я. – Если ты не хочешь идти, то не иди, и проблема решена!

Она смотрит на меня и вздыхает. С каждым разом я все меньше понимаю, что происходит. Вдруг Соня, глядя на нас, выпаливает:

– Я хочу пойти на эту вечеринку. Но не с мужчиной моего возраста. Я хочу пойти туда с красивым и привлекательным молодым человеком. Короче, со скандально привлекательным! Я хочу, чтобы этот самовлюбленный Тревор Гервер понял, что такая женщина, как я, тоже может вызывать страсть у молоденьких.

Вот это да… Если сейчас меня уколют, то, наверное, даже кровь не потечет!

– Мама, ты хочешь нанять эскорт?

– Нет.

– Тогда чего ты хочешь, Соня? – абсолютно растерявшись, спрашиваю я.

Женщина в отчаянии смотрит на нас и, сделав глоток своего напитка, кричит, вскинув руки:

– Конфетку, вот чего я хочу!

Мы с Мартой переглядываемся и через секунду разражаемся хохотом. Меня просто разрывает. Я умираю со смеху!

Соня – просто бомба. Видя, что мы не можем успокоиться, она возмущается:

– Вот какую помощь я от вас получаю.

– Мама… мама… но…

Марта не может говорить. Видя, как смеюсь я, она тоже хохочет, а Соня молча наблюдает за нами. Наконец нам удается успокоиться, и моя золовка говорит:

– Ладно, мама, как нам тебе помочь?

Видя выражение лица Сони и покатываясь от смеха, я отвечаю вместо нее:

– Думаю, она хочет, чтобы мы нашли ей красавчика из «Гуантанамеры», не так ли?

– Мама-а-а-а-а-а, – протестует Марта.

– Это так, дочка. Мне нужен сладкий мулат, который также будет нормальным мужчиной и который оставит Тревора Гревора и его спутницу на запятках, – подтверждает женщина, хлопая в ладоши.

– Мама-а-а-а-а-а, – повторяет Марта.

Наконец, поведав о своем желании, Соня смотрит на нас и добавляет:

– Если бы это не было так важно для меня, я бы вас не просила. Но я знаю, что вы можете быть знакомы с приличным юношей, который смог бы меня сопровождать.

Переборов смех, смотрю на Марту. Та весело отвечает:

– Ладно, мама. Ты хочешь, чтобы какой-то парень сопровождал тебя на вечеринку, не приставал к тебе и обращался с тобой как с королевой у всех на глазах, так?

– Именно так, доченька! Мне не нужен ни блудливый, ни эскорт, который берет деньги за свои услуги. Лишь красавчик, приличный и веселый, который захочет сопроводить бедную старушку.

– Не драматизируй… Джульетта, – подшучиваю я, и Соня тоже смеется.

– Мама, ты не считаешь, что «бедная старушка» – это уж слишком?

Та прыскает и, глядя на нас, отвечает:

– Ладно, ладно… Короче говоря, мне нужен мужчина-конфетка, который был бы вашим другом и которому можно было бы доверять.

– Мы можем об этом сказать только Рейналдо, – предлагаю я весело.

– Нет, – говорит Марта, – Рейналдо был на твоей свадьбе, и Тревор может его узнать.

Тогда мы обе задумываемся. Внезапно наши взгляды встречаются, и мы в один голос выпаливаем:

– Дон Идеальное Тело!

– И кто же это? – спрашивает Соня.

– Масимо. Один друг, – поясняет Марта. – Он приехал в Германию несколько месяцев назад, и этот тип очень красивый. Кстати, учитель по танцам, и он сейчас встречается с Анитой.

– Да что ты говоришь! – не веря своим ушам, восклицаю я, и Марта подтверждает.

– Анита – твоя подруга из магазина одежды? – уточняет Соня.

– Да, мама.

Свекровь поворачивается ко мне, и я объясняю ей:

– Масимо – настоящая конфетка, вот только он не мулат, а аргентинец.

Марта быстренько берет телефон, звонит Аните и рассказывает суть дела. Последняя обещает переговорить с Масимо и позвонить нам. Когда Марта завершает звонок, Соня смотрит на меня и говорит:

– Доченька моя, как бы тебе ни хотелось, не проговорись об этом Эрику, иначе он не будет разговаривать со мной до конца жизни.

Я с пониманием киваю. Снова придется хранить Сонин секрет. Отвечаю:

– Будь спокойна, буду нема как рыба. Ведь если он узнает, что в этом тебе помогла я, то не будет разговаривать и со мной.

Хохочем. Мы прекрасно знаем Эрика: если он узнает об этом, то прибьет нас!

У Марты звонит мобильный телефон. Это Масимо. Договариваемся встретиться с ним через час в магазине Аниты.

Умирая со смеху, сажусь вместе со свекровью и Мартой в машину, и мы направляемся в магазин.

Эта ситуация кажется сюрреалистической, но забавной. Еще одно чудачество Сони. Когда мы заходим в магазин, «конфетки» еще нет, и мы спокойно болтаем с Анитой. Она вовсе не против, что ее парень будет сопровождать мать ее лучшей подруги, хотя она здорово смеялась, узнав о намерениях Сони.

Когда появляется Масимо, на лице у Сони мы читаем все, о чем она думает. Она от него в восторге!

Этот аргентинец – просто потрясающий, и не только потому что привлекательный, но и потому что очень положительный человек. Он сердечно приветствует нас поцелуем, а когда поворачивается к Соне, берет ее за руку и произносит то, от чего мы все просто таем:

– Мы с вами станем королем и королевой этой вечеринки.

Свекровь кивает, а мы хохочем. Через полчаса после того, как мы обговорили детали, сидим в машине. Я смотрю на Соню и говорю:

– Ну вот, свекровушка моя, оторвешься по полной!

– О да, доченька моя, в этом не сомневайся!

Мы снова расхохотались, а Марта, ведущая машину, останавливается на светофоре и говорит:

– Мама, мы с Джуд можем тебе сказать лишь одно.

Соня смотрит на нас и спрашивает:

– Что, девочки?

Умирая со смеху, мы переглядываемся и одновременно кричим:

– Сахарок!

Через два дня я звоню Соне, чтобы спросить, как все прошло, и узнаю, что она в восторге. Масимо вел себя как джентльмен, а Тревор Гервер и все присутствующие на вечеринке потеряли дар речи от его любезности и от того, как этот аргентинец ритмично двигал бедрами.

Проходят дни. О мотоаварии уже забыли. Мое запястье в отличной форме. С каждым днем мы с Эриком все больше любим друг друга, несмотря на перепалки по поводу работы. У Флина в школе все в порядке. Это хороший год для него.

Единственное, что огорчает меня, – это мысли о моем любимом мотоцикле. Горькая правда стала таким ударом для меня, что я даже пускаю слезу, когда вижу его. Мой прекрасный «Дукати Vox Mx 530» 2007 года в плохом… очень плохом состоянии.

Мы возвращаемся домой, и мне совсем не хочется говорить о мотоциклах. Эрик, менее заинтересованный, чем я, не упоминает о нем. Он пытается отвлечь меня, звонит Марте и свекрови с просьбой, чтобы они вывезли меня и Лайлу развеяться.

Несколько дней спустя я иду с ними на гулянку, которая заканчивается визитом в «Гуантанамеру».

Почему мы всегда приходим именно сюда?

Уверена, что когда Эрик об этом узнает, то нахмурится. Ему не нравится, что я сюда хожу, потому что, по его мнению, в этом место ходят, чтобы кого-то подцепить. Но он ошибается. Я хожу в «Гуантанамеру» потанцевать и немного побаловаться, выкрикивая «Сахарок!»

Рейналдо радушно приветствует нас, и уже через мгновение я танцую с ним, словно безумная, под «Quimbara».

Этот парень круто танцует и делает вид, что думает то же обо мне. Я в этом, конечно, не специалист, но, послушайте, я все-таки отлично двигаю телом!

Приходят Анита и Масимо. Последний, увидев нас, рассказывает нам о Соне и о том, как приятно он провел с ней время. Затем приглашает меня потанцевать, и я соглашаюсь. Все тело Масимо, так же как и Рейналдо, пронизано ритмом, который невозможно сдержать!

Мне жарко, и я выпиваю несколько мохито. Они вкуснейшие, балдею от них. Выкуриваю пару сигарет с Мартой и уже через несколько часов забываю о своем мотоцикле и перепалках с Эриком из-за работы. На моем лице снова сияет улыбка.

Уже за полночь неожиданно появляется красавчик Бьорн в сопровождении Фоски, этой жалкой пуделихи. Мы не ожидали здесь встретиться, и я наблюдаю, как Лайла сразу же идет танцевать с каким-то типом.

Увидев меня, такую буйную, Бьорн подходит ко мне, целует в обе щеки и спрашивает:

– Что ты здесь делаешь?

Я слегка перебрала мохито. Отвечаю:

– Танцую, пью и кричу: «Сахарок!»

Он разражается смехом. А пуделиха – нет.

– Эрик здесь? – спрашивает он.

– Не-е-е-е-е-е-е-е-е… Ему не нравится это логово разврата.

Мой друг кивает, оглядывается вокруг и шепчет:

– Если бы ты была моей женой, мне бы оно тоже не понравилось.

Я хохочу. Они с Эриком из одного теста!

Когда начинается следующая песня, хватаю его за руку и приглашаю танцевать. Надо же… У этого немца чувство ритма, как у кубинца. Чем насыщеннее становится песня, тем ритмичнее наши движения и громче смех.

Пуделиха же танцует с другом Рейналдо, а Бьорн, приблизившись ко мне, шепчет на ухо:

– Тебе не стоит гулять с Лайлой.

– Почему?

– Она не очень хорошая личность.

Услышав это, вспоминаю о нашем неоконченном разговоре и, схватив его, тяну к бару, не боясь, что пуделиха начнет тявкать. Заказываю у бармена две маргариты и говорю:

– Рассказывай, что произошло между тобой и Лайлой.

Мой дружок-красавчик соглашается рассказать, делает глоток и, пронзив меня взглядом своих голубых глаз, потирает подбородок:

– Знаешь, кто такой Леонард Гуцтл?

– Нет.

– Это мужчина, который жил с Ханной и Флином, когда…

– Я его знаю!

– Знаешь?

Киваю и поясняю:

– Как-то вечером несколько месяцев назад я прогуливалась с Трусишкой по своему району, увидела мужчину, у которого было что-то не в порядке с машиной. Подошла к нему, заглянула под капот, и это оказался сгоревший предохранитель. Поменяла его, и мы представились друг другу. Затем приехал Эрик, и они чуть не повздорили. Когда тот мужчина уехал, Эрик сказал, что это был Леонард Гуцтл, жених Ханны, который после ее смерти не захотел ничего слышать о Флине. Это так?

Бьорн кивает:

– Раз ты уже знаешь, что думает Эрик об этом идиоте, то как тебе понравится, если я скажу, что застал Лайлу с ним в машине Эрика через неделю после смерти Ханны?

Я с отвисшей челюстью таращусь на него, а он добавляет:

– Я увидел в подземном гараже своего дома припаркованный старый «Мерседес» Эрика и пошел к нему. Но каково было мое удивление, когда я застал там эту парочку. Они трахались, как мандрилы, на заднем сиденье. Совсем недавно погибла Ханна, а эти…

– Боже мой, если бы Эрик узнал…

– Вот именно, если бы Эрик узнал! Но он не узнал. Я избавил его от этой горькой пилюли. А вот этой идиотке я сказал немедленно убраться из дома Эрика, иначе я ему все расскажу.

– Спасибо, Бьорн, – шепчу я с благодарностью. – Эй, послушай, а почему они были у тебя в гараже?

– После случившегося с Ханной Леонард снял квартиру в том же доме, где живу я. Но проблема возникла тогда, когда эта безмозглая пошла к своим дяде и тете и рассказала, что я якобы пытался в тот день ее изнасиловать и разорвал на ней одежду.

– Да что ты говоришь?

– Да, подружка. Что слышишь. Однако Симона, будучи очень прозорливой, расспросила меня об этом, и я вывел ее из заблуждения.

Я в шоке хлопаю глазами.

– Вот чертова лиса эта Лайла!

Бьорн выпивает еще глоток и продолжает:

– К счастью для меня и к несчастью для нее, в здании, где я живу, и в моей квартире есть камеры видеонаблюдения. Я показал им Лайлу с Леонардом на записи, и это подтвердило, что именно он разорвал на ней одежду, а не я. После этого Лайла уехала жить в Лондон со своей матерью.

Бьорн лишил меня дара речи. Я смотрю на Лайлу. Она тоже смотрит на меня, и я интуитивно чувствую, что она догадывается, о чем со мной разговаривает Бьорн. Мне не нравится ее взгляд. Мое шестое чувство предвещает проблемы.

– Вот поэтому, моя дорогая Джудит, нам нужно держаться как можно дальше от этой дамочки, так будет лучше. Это гадюка в шкуре овечки.

Лайла наблюдает за нами.

Она уже не танцует.

Беседует с пуделихой – кажется, они хорошо спелись. Внезапно у меня в голове мелькает одна мысль, и я спрашиваю:

– Ты сказал, что у тебя в квартире тоже есть камеры?

– Да.

Все написано у меня на лице. Он понимает, о чем я подумала, и, приблизившись ко мне, шепчет:

– Успокойся, когда ко мне приходите вы с Эриком, я их выключаю.

– Точно?

Он кивает.

– Точно-точно. Никогда не сомневайся в моей дружбе. Вы оба слишком дороги для меня.

В этот момент к нам подходит Марта и, повиснув на Бьорне, говорит:

– Ах вот где сладкая конфетка-а-а-а-а-а.

Бьорн весело обнимает ее за талию:

– Привет, красотка. Ну у тебя и походка. А где Артур?

– Работает, – отвечает она.

Затем, вильнув бедрами, подшучивает:

– Откровенно говоря, в прошлой жизни я, наверно, была кубинкой. Мне так нравится эта тусовка!

Мы втроем хохочем, и моя безумная золовка, выпив мой мохито, выкрикивает: «Сахарок!» Затем, виляя бедрами, снова выходит на танцпол к Масимо. Умирая от жажды, я заказываю еще один мохито, а Бьорн спрашивает:

– Сколько ты их уже выпила?

– Несколько.

– Осторожно, иначе завтра утром тебе будет очень плохо.

Я с улыбкой киваю. Когда бармен подает мне очередной мохито, делаю глоток и говорю:

– Спокойно. И перестань себя вести как Эрик или мой отец.

Мы в отличном настроении. Смотрим на танцпол, где танцует моя золовка.

– Марта такая заводная.

Не в силах удержаться, гляжу на пуделиху, танцующую с Рейналдо, и спрашиваю:

– Как ты можешь быть с такой… такой неприятной особой?

Бьорн поворачивается ко мне и, понимая, о ком я говорю, отвечает:

– Потому что все приятные и интересные уже заняты.

Меня это рассмешило. Ох уж эти его комплименты!

Но меня это не смущает, знаю, что они абсолютно безобидные. Заметив двух девушек, которые остановились неподалеку от нас и пожирают его глазами, спрашиваю:

– У тебя никогда ни с кем не было серьезных отношений?

Немец улыбается, подмигивает стоящим позади меня девушкам и отрицательно машет головой.

– Нет. Я слишком требовательный.

– Требовательный?

Не в силах удержать смех, смотрю на пуделиху. Увидев, куда я смотрю, он улыбается и шепчет:

– Агнета в постели – настоящая хищница.

Так и думала. Так и знала! Как же мало нужно мужчинам. Глядя на него, спрашиваю:

– Если это не слишком личное, то какие тебе нравятся женщины?

– Такие, как ты. Умные, красивые, сексуальные, соблазнительные, естественные, сумасбродные, сбивающие с толку, и я обожаю, когда они меня удивляют.

– И это все я?

– Да, милая моя, ты именно такая!

Я расплываюсь в улыбке, а он добавляет:

– И это вовсе не признание в любви или что-то в этом роде. Я уважаю тебя. Уважаю своего лучшего друга и никогда бы не сделал того, что могло бы испортить наши отношения. Вы оба слишком дороги для меня. Но если бы я узнал тебя раньше, то ты от меня не скрылась бы. – Мы оба хохочем, и он продолжает: – И теперь, когда мы все выяснили, если ты знаешь какую-нибудь незамужнюю девушку с такими же качествами, скажи мне, я буду рад с ней познакомиться.

Я знаю, что он откровенен.

Знаю, что со стороны это могло бы показаться кое-чем другим, но прежде всего Бьорн – наш друг. Замечательный друг, за которого мы отдали бы руку на отсечение, потому что он никогда не подведет.

В этот момент ко мне подходит Рейналдо. Звучит «Гуантанамера». Глядя на нас, он говорит:

– Пойдем, начинается пирушка.

Я смеюсь. Бьорн поворачивается ко мне и спрашивает:

– Что это значит?

Я прыскаю:

– Пирушка – значит праздник.

Бьорн улыбается, а Рейналдо, взяв меня за руку, тянет за собой:

– Пойдем, любоф моя. Давай поднимем всех на танцпол.

В восторге виляю бедрами и начинаю танцевать с Рейналдо, словно одержимая. А Бьорн тем временем возвращается к своей пуделихе и осыпает ее ласками.

Еще несколько часов мы отрываемся по полной. Я танцую с разными мужчинами, и один из них пытается позволить себе лишнее. Увидев это, Бьорн и Рейналдо спешат мне на помощь, но я останавливаю их взглядом. Выворачиваю руку этому типу, и когда его харя оказывается на столе, цежу сквозь зубы:

– Еще раз тронешь меня за зад, я тебе руку оторву.

Рейналдо с Бьорном переглядываются и продолжают развлекаться. Спустя несколько минут, как раз когда я пью, ко мне подходит Лайла и спрашивает:

– О чем ты разговаривала с Бьорном?

Я в шоке смотрю на нее. А не пошла бы ты к черту?

Не имея никакого желания брататься с ней после того, что узнала, отвечаю:

– О том, что тебе известно, и, если об этом узнает Эрик, ты больше никогда не появишься в моем доме.

Ее взгляд красноречив. Она в ярости и взбешена. Не сказав ни слова, разворачивается и уходит. Вижу, как она покидает заведение, и лишь пожимаю плечами.

Я выпила много мохито. Бьорн подходит ко мне и Марте и прощается. Но прежде указывает на того типа, который пытался ко мне клеиться, и замечает:

– Если бы здесь был Эрик, этот уже давно крепко спал бы.

Я хохочу, и он уходит. Через час мы с Мартой тоже уходим. Я возвращаюсь домой на рассвете, довольная, как Святой Луис. Эрик, мой Эрик, не спит. Он ждет меня.

При виде меня смотрит на часы.

Половина четвертого.

– Ты была в «Гуантанамере», не так ли?

– Да.

Не собираюсь ему лгать. Я была там, где были мои друзья.

Эрик вздыхает и спрашивает:

– Почему ты не вернулась с Лайлой?

Улыбаюсь, целую его и, приблизившись к нему, говорю:

– Потому что я занималась развратом.

Он нервно дергается, а я, не в силах промолчать, выпаливаю:

– Помимо всего прочего, дорогой, эта надутая гусыня очень нудная. Зато в таком веселье время в «Гуантанамере» пролетело незаметно.

Он смотрит на меня, нахмурившись, а я, как было уже не раз, ляпаю некстати:

– Ну ты же понимаешь, любоф моя!

Он пронзает меня взглядом, в котором читается крик: «Смугляночка, ты перегибаешь палку!»

Меня же душит глупый смех, который я никак не могу сдержать.

Чертов мохито!

Когда я просыпаюсь на следующий день, голова просто раскалывается.

Не помню, чтобы я так много пила, зато танцевала до упаду.

Эрик на работе. Не получив от него сообщения на мобильный, я подозреваю, что он сейчас не в духе. Вспоминаю, как он смотрел на меня вчера, когда я глупо хихикала, и чувствую, что его настроение далеко от веселого.

Звоню ему на мобильный. Мне нужно услышать его голос.

– Джуд, я слушаю.

– Привет, любимый. Как ты?

– Хорошо.

Молчание. Он ничего не говорит. Знает, как помучить меня.

– Послушай, дорогой, насчет вчерашнего…

– Я сейчас не хочу об этом говорить, – прерывает он. – Я занят. Когда буду дома, поговорим, если захочешь.

– Ла-а-адно, – вздыхаю я.

И прежде чем повесить трубку, шепчу:

– Я тебя люблю.

Слышу его дыхание. Через несколько секунд, которые кажутся мне вечностью, он произносит:

– А я – тебя.

Когда выключаю телефон, к горлу подступает тошнота. Бегу в туалет с мыслью: «Слишком много мохито, любоф моя».

День проходит ужасно. Я жутко себя чувствую и решаю остаться в постели. Мне нужно поспать.

Вечером слышу, как подъезжает машина Эрика, и поднимаюсь. Чувствую, что мне уже лучше. Какое счастье! Стараясь не бежать, дабы не тревожить лишний раз свой желудок, выхожу из комнаты. Проходя к лестнице, слышу, как открывается входная дверь. К моему удивлению тут же раздается голос Лайлы:

– Джудит отдыхает. Она плохо себя чувствует.

– Что с ней? – спрашивает Эрик.

Спрятавшись в тени на лестничной площадке, смотрю на них и подслушиваю. Девушка поясняет:

– У нее болела голова, и она отказалась есть. Вчера слишком много выпила.

– Она слишком много выпила?

Эта хитрая стерва кивает и добавляет:

– Между нами говоря, я не удивляюсь, что у нее болит голова; она без устали курила с Мартой, и они сбились со счету, заказывая мохито, танцевали с тамошними мужчинами.

Я в шоке… Просто не могу в это поверить.

Окончательно цепенею, когда она продолжает:

– Кстати, Бьорн тоже был в «Гуантанамере».

– Бьорн?!

Мне вовсе не нравится выражение лица Лайлы, когда она это произносит. Сучка добавляет:

– Он был там с одной девушкой и хорошо с ней повеселился, точно так же, как и с Джудит. Ну, ты же знаешь, какой у тебя друг. Он никогда не упустит такой возможности, когда девушка остается одна.

Убью. Я ее убью.

Выцарапаю ей глаза и сделаю из них серьги.

И что эта бестолочь пытается ему донести?

Мне не видно лица Эрика. С того места, где я стою, видна лишь его спина, но я замечаю, что она каменеет.

Это плохой знак!

Эрик идет к себе в кабинет, говоря:

– Лайла, спасибо за информацию.

Он открывает дверь и закрывает ее перед самым носом Лайлы. Она замирает перед дверью.

Вот чертова лиса. Теперь уж точно ясно, что между нами не может быть никакой дружбы.

Я уже собираюсь спуститься и оторвать ей уши, но в этот момент появляется Симона с Кальмаром на руках. Лайла говорит:

– Давай, бросай этого уродца и приготовь мне ванную.

Услышав это, Симона окидывает ее взглядом и отвечает:

– Единственный уродец здесь – это ты. Приготовь сама.

Я чуть было не закричала: «Оле, оле, оле, моя Симона!» – но промолчала.

Бьорн прав. Эта девчонка – настоящий волк в овечьей шкуре.

Вечером Эрик не слишком разговорчив. Я пытаюсь с ним заговорить, но в конце концов сдаюсь. Когда он такой упертый, лучше оставить его в покое. Это пройдет.

Когда мы ложимся спать, он поворачивается ко мне спиной. До сих пор сердится на меня из-за вчерашней пирушки. Вздыхаю, ожидая, что он скажет что-нибудь. Но ничего. Он даже не реагирует на мои шумные вздохи.

В итоге я придвигаюсь к Эрику и шепчу ему на ухо:

– Я все равно тебя люблю, хоть ты и не хочешь со мной разговаривать.

Затем поворачиваюсь в кровати. Позже, когда я уже почти сплю, Эрик шевелится, подползает ко мне и обнимает. Я улыбаюсь и засыпаю.

В ноябре я уже сыта Лайлой по горло.

С каждым днем мне все труднее выносить ее присутствие. Когда я узнала о ее тайне, она объявила мне войну. При Эрике мы, конечно, великолепные актрисы.

Флин уехал с классом на экскурсию и сегодня не будет ночевать дома. Мой маленький смурфик-ворчун взрослеет.

– Завтра возвращается Флин, – радостно говорю я за ужином. – Уверена, что он отлично провел время.

Эрик с улыбкой кивает. Он всегда улыбается, когда вспоминает о племяннике. Но тут вмешивается Лайла:

– Кстати, на следующей неделе у меня заканчивается работа здесь, и я буду вынуждена вас покинуть.

Боже мой, какая новость!

Я готова вскочить, чтобы сделать волну, но сдерживаюсь, дабы не смущать Эрика.

– О, какая жа-а-а-а-а-а-алость! – лгу я, как негодяйка.

Прекрасно зная меня, Эрик бросает на меня взгляд, приподняв одну бровь, и спрашивает у Лайлы:

– В каких числах ты уезжаешь?

– Думаю взять билет на 7 ноября.

Мой парень кивает и говорит:

– На следующей неделе мне нужно уехать в Лондон по работе на несколько дней. Хочешь полететь на моем самолете? Я был бы очень рад.

– Отлично! – отвечает она.

Стоп!

Эрик что, едет в Лондон?

Как это он уезжает и ничего мне не говорит?

Бросаю на него взгляд, но решаю промолчать. Спрошу его об этом, когда мы останемся одни.

После ужина садимся посмотреть телевизор. Лайла же, будучи крайне надоедливой, усаживается рядом с нами. Но мне не терпится поговорить с Эриком, и, глядя на него, я говорю:

– Дорогой, мне нужно с тобой поговорить.

Услышав это, Лайла, к моему удивлению, сразу же встает и с ангельским видом произносит:

– Я оставлю вас наедине. Пойду почитаю.

Мы остаемся в гостиной одни, и Эрик не сводит с меня глаз. Он понимает, что я сержусь на него из-за поездки. Желая немного меня утихомирить, улыбается и подходит к музыкальному центру.

Этот немец что-то затевает!

Он просматривает несколько CD-дисков с музыкой и, показав один, говорит, подмигивая мне одним из своих прекрасных глаз:

– Эта песня тебе очень нравится. Давай, поднимайся и потанцуй со мной.

Удивленная тем, что он хочет танцевать, встаю.

Я ни за что это не пропущу!

Когда начинается песня «Если нам позволят», замечательная ранчера, обнимаю его и шепчу:

– Обожаю эту песню.

Эрик улыбается и, прижимая меня к себе, отвечает:

– Я знаю, малышка… Я знаю.

Мы танцуем, обнявшись, и улыбаемся, напевая:

Когда песня заканчивается, позволяю ему вести себя. Не отрываясь друг от друга, мы садимся на диван. Я балдею от его поцелуев. Когда наши губы отстраняются, он с лукавым видом говорит:

– О том, что ты сказала «какая жа-а-а-а-а-а-алость» по поводу отъезда Лайлы, ты меня не обманешь. Что у вас происходит?

Мне понравилось его замечание, но я не отвечаю на него, а спрашиваю в свою очередь:

– Что это значит, что ты едешь в Лондон?

– Это по работе, дорогая.

– На сколько дней?

– На три. В общей сложности – на четыре.

– И когда ты думал мне об этом сказать?

– Ну, за несколько дней, – и добавляет, увидев мое выражение: – Ты знаешь, что там…

– …там – Аманда, так?

Эрик смотри на меня пристально, но я выдерживаю его взгляд.

Как всегда, когда речь заходит об Аманде, между нами возрастает напряжение. Но вскоре он говорит:

– Когда ты все-таки будешь мне доверять? Я думаю, что уже достаточно доказал, что…

– Это Аманда… – прерываю его. – Как я могу ей доверять?

Он машет головой, закрывает глаза и произносит:

– Дорогая, если ты так подозрительна, то езжай со мной. Поехали со мной. Мне нечего от тебя скрывать. Я еду работать, и все. Я – глава семьи, и от меня ожидают именно этого.

Я его понимаю. Он прав больше, чем святой, но Аманда… Лайла… Из-за этих стерв я становлюсь недоверчивой – но не к нему, а к ним.

Эрик встает. Подходит к бару и, не сводя с меня глаз, наливает себе виски под звуки песни «Мне тебя не хватает» Луиса Мигеля. Затем возвращается на диван и, присаживаясь рядом со мной, приказывает:

– Ложись.

Я удивленно смотрю на него, а он продолжает настаивать:

– Я жду.

Делаю то, о чем он меня просит. Его похотливый взгляд обжигает.

Когда я ложусь, он заводит руки под мое удобное хлопковое платье и, потянув за трусики, снимает их. Хорошо, что хоть не порвал.

Его взгляд возбуждает.

– Согни ноги и разведи их, – шепчет он.

Вау-у-у-у-у… Секс! Но, немного смутившись, говорю:

– Эрик, в любой момент может войти Лайла и…

– Выполняй, – требует он.

Завороженная его взглядом и крайне возбужденная его приказом, повинуюсь.

Он подкладывает подушку мне под попку и, когда мой таз оказывается на желаемой им высоте, берет бокал с виски, поливает мою киску тоненькой струйкой и шепчет:

– Малышка, как говорится в песне, я хочу проживать такие моменты только с тобой. Я хочу испить только тебя.

Он прижимает рот к моей возбужденной и влажной киске, отчего я тяжело вздыхаю. Его ласки сводят с ума. Когда он прижимает язык к клитору и покусывает его, из меня вырывается стон.

Я с ним улетаю.

О да… Да!

Позволяю, чтобы его руки развели мои ноги пошире, а его требовательный рот облизывает, посасывает и покусывает меня, доводя до дрожи. Он уносит меня на седьмое небо, на восьмое, туда, куда ему хочется. Я его обожаю.

Впиваюсь руками в диван и чувствую, как дрожат ноги. Наслаждаюсь этими моментами, слыша собственные стоны, а он играет во мне языком. Он обладает мной своим языком, и я открываюсь перед ним, словно цветок.

Меня обдают волны жара. Доведенная до безумия, отпускаю диван и с силой впиваюсь ему в волосы. Прижимаю его к своему центру удовольствия, страстно желая, чтобы это неимоверно сильное наслаждение никогда не заканчивалось… никогда… никогда…

Увидев мое желание, любимый отстраняется от меня. Со взглядом, настолько властным, который растопил бы сам Северный полюс, он развязывает на своих домашних штанах веревку и приказывает:

– Поднимись. Развернись и облокотись на спинку дивана.

Без промедления выполняю его приказ. Однако Эрик, не дожидаясь, пока я облокочусь, обхватывает меня за талию и врезается в меня.

Я падаю на спинку дивана, а он шепчет мне на ухо:

– Малышка, я хочу… желаю… жажду иметь только тебя.

Его безумно сексуальный голос и то, как он страстно и властно в меня врезается, сводят с ума. Он мощно таранит меня, и из нас, как всегда, выплескивается наша дикая натура. Мы отдаемся чистому наслаждению.

Эрик без остановки входит в меня, и я все больше раскрываюсь для него.

С каждым разом он двигается все быстрее и все сильнее.

Каждый раз мои стоны сливаются с его, пока не становятся едиными.

Эрик без устали прижимает меня к спинке дивана, и его толчки становятся резкими, глубокими и уверенными.

– О да… да… – шепчу я, пока он обладает мною.

Наши вздохи становятся громче, и мы вместе испытываем оргазм.

Он падает на меня. Обожаю его тяжесть, его запах. Обожаю его. Только его.

Несколько секунд я ощущаю его у себя на спине. Потом он отодвигается и шепчет мне на ухо:

– Малышка, я только твой, а ты – только моя. Не сомневайся во мне.

Пятью минутами позже мы заходим к себе в комнату. Я хочу, неистово желаю, жажду, чтобы он снова показал, что мне не нужно в нем сомневаться.