Дома меня рвет.
Я захлебываюсь рвотой и слезами!
Симона, обеспокоенная моим состоянием, предлагает мне одну из своих настоек, но я отказываюсь. Мне дурно лишь от одного их запаха. Пусть звонит Эрику – по крайней мере, хоть узнает, как он поживает.
Голова просто раскалывается, и меня заставляют лечь. Обессиленная, я тут же засыпаю. Когда просыпаюсь спустя пару часов, чувствую злость, дикую злость, и звоню Эрику. После третьего гудка он отвечает.
Аллилуйя!
– Говори.
– Нет, это ты мне говори, мудак!
После напряженного молчания он с иронией произносит:
– Как долго я не слышал от тебя этого нежного словечка. Жаль, что не могу лицезреть это вживую.
Замечаю, что он снова пьян. Не желая развивать эту тему, продолжаю:
– Как ты можешь быть таким мудаком и верить тому, что болтает Лайла?
Слышу, что его дыхание меняется. Похоже, он устал. Спрашивает:
– И как ты узнала, что это именно Лайла мне все рассказала?
– Новости распространяются намного быстрее, чем ты думал, – холодно отвечаю я.
Молчание.
Это молчание меня убивает.
Мужчина, которого я люблю, цедит сквозь зубы:
– Я еще не разговаривал со своим дорогим другом Бьорном. Отложил беседу с ним до тех пор, когда встречусь с ним лицом к лицу, но…
– Тебе незачем с ним разговаривать на эту тему, потому что между нами ничего не было. Бьорн – твой лучший друг и хороший человек. Я не понимаю, как ты можешь сомневаться в нем и верить, что между нами есть что-то большее, чем дружба.
Звуки, раздающиеся в трубке, похожи на шум в каком-то баре. Прежде чем я спрашиваю, где он, Эрик язвительно произносит:
– Ну же, Джудит, ты его защищаешь – как мило.
– Я его защищаю, потому что ты говоришь, ничего не зная.
– А может быть, я знаю слишком много.
– Да? И что же ты знаешь? Расскажи мне! – ору я, вне себя от злости. – Потому что то, что знаю я, – это то, что между ним и мной было лишь то, что позволил ты, к тому же под твоим личным наблюдением.
– Ты уверена, Джудит? – спрашивает он таким тоном, что я теряюсь.
– Уверена, Эрик. Абсолютно уверена.
В воздухе такое напряжение, что его можно резать ножом. Я взволнованно спрашиваю:
– Где ты?
– Пью. Выпивка – лучший способ забыться.
– Эрик…
– Какое разочарование. Я думал, что ты – единственная и неповторимая, но…
– Не вздумай мне сказать то, после чего мы уже расстались однажды! – кричу я. – Попридержи язык, чертов мудак, или, клянусь, я…
– Что ты клянешься?
По его голосу и тону понимаю, что он вышел из себя. Стараясь успокоиться, чтобы не нервировать его еще больше, говорю:
– Не понимаю, как ты можешь в такое верить. Ты же знаешь, что я тебя люблю.
– У меня есть доказательства, – в ярости прерывает он меня. – У меня есть доказательства, ни одно из которых ты не сможешь опровергнуть.
Я все меньше понимаю, что происходит, и снова кричу:
– Доказательства? Какие доказательства?!
– Джудит, я не хочу сейчас с тобой разговаривать.
– А я хочу, чтобы ты со мной поговорил. Ты не можешь меня обвинять и…
– Не сейчас, – прерывает он меня. – Кстати, моя поездка продлевается. Я не вернусь на этой неделе. Не хочу тебя видеть.
И бросает трубку. Он снова бросил трубку.
Я готова заорать, но вместо этого падаю на кровать и плачу, плачу, плачу.
У меня не осталось сил ни на что, кроме слез. Успокоившись, иду в душ. Затем спускаюсь на кухню, но там никого нет. Вижу записку от Симоны:
Мы поехали в супермаркет за покупками.
Ко мне подбегают Трусишка и Кальмар, начинают ластиться ко мне. У животных очень развито чутье.
Кажется, они понимают, что мне плохо, поэтому не отходят от меня ни на минуту.
Захожу в гостиную, подхожу к музыкальному центру и, просмотрев несколько дисков, ставлю тот, от которого мне станет еще хуже. Вот такая я мазохистка. Когда звучит «Если нам позволят», я снова плачу, вспоминая, что всего несколько дней назад танцевала с Эриком под эту песню.
Ставлю ее на повтор. Заплаканная и с разбитым сердцем иду к окну. На улице льет дождь, а из моих глаз льются слезы. С каждым днем погода в Мюнхене становится все хуже, и я лишь могу смотреть на дождь и плакать, пока мое сердце разрывается на кусочки.
Если нам позволят, мы будем любить друг друга вечно.
Если нам позволят.
Ясное дело, что не позволят.
Сначала это были Мариса и Бетта, потом Аманда, теперь Лайла.
Почему они не позволяют нам любить друг друга?
Спустя несколько часов, когда возвращается Симона, я уже немного успокоилась и больше не плачу. Наверное, исчерпан мой годовой запас слез.
Не зная о моих мыслях, Симона спокойно готовит обед и, когда он готов, зовет меня, но я почти не ем. Совсем нет аппетита.
Симона – мудрая женщина и понимает, что я страдаю. Она пытается поговорить со мной, но я отказываюсь. Не могу. В итоге она оставляет свои попытки.
Вечером, когда со школы возвращается Флин, я стараюсь встретить его с широкой улыбкой. Мальчик не заслуживает того, чтобы жить в тревоге и постоянно видеть меня в дурном настроении.
Скрепя сердце помогаю ему с домашним заданием и ужинаю с ним. Мы болтаем о видеоиграх. Это лучшая тема, которая отвлекает его от копания в моей жизни и моих чувствах. Вечером, когда он идет спать, я остаюсь в гостиной. Меня снова одолевает соблазн включить одну из наших песен. Их так много, что любая заставит меня плакать. Вдруг двери гостиной открываются, и входят Норберт и Симона.
– Я не верю в то, что наговорила в школе моя племянница Лайла, – говорит Норберт, – и я уверяю вас, что это все выяснится. Сеньора, я очень сожалею о том, что случилось.
Я встаю с дивана и обнимаю его. Он, обычно негнущийся перед проявлениями моей любви, словно стальной прут, на этот раз отвечает на мои объятия и тихо говорит мне на ухо:
– Я сделаю все возможное, чтобы все выяснилось.
Я киваю и вздыхаю. Смотрю на Симону. Не зная, куда деть руки, она в ярости произносит:
– Эта девчонка – лгунья, и я сама повыдергиваю ей все волосы, если она не прольет свет на это перед всеми.
Киваю… и обнимаю ее.
Казалось бы, в подобной ситуации я должна быть фурией, но мне так плохо, я так заморочена, растеряна и растроена, что могу лишь кивать и обнимать.
Этим вечером Эрик не звонит, и я ему тоже.
Мне не хочется думать, что он опять пьет, и представлять, что это может закончиться в постели Аманды. Но ведь я мазохистка и все равно представляю, страдая от этого еще сильнее.
Почему я так глупа?
Бьорну я тоже не звоню. Но и он не звонит мне, а это – хороший знак. Значит, Эрик еще не выплеснул на него свою ярость. Бедняга, как это все несправедливо!
На следующий день я словно вяленая рыба, но все равно отправляюсь на прием к гинекологу. Уговорив Норберта не провожать меня, приезжаю в клинику на такси. В приемной жду и наблюдаю за девушками, которые ожидают вместе со мной своей очереди. У них огромные животы. Я готова бежать отсюда без оглядки.
Но я остаюсь. Сдерживаю свои порывы и жду, наблюдая за дюжиной беременных, сидящих в обнимку со своими мужьями. Меня одолевает хандра.
Боже, как я могу быть беременной?
Когда девушка произносит мое имя, я встаю и вхожу в кабинет.
Врач, молодая женщина чуть старше меня, встречает меня с улыбкой и приглашает присесть. Я пришла впервые, поэтому заполняю в карту свои данные. Затем открываю сумочку и высыпаю на стол перед гинекологом четыре теста на беременность, на каждом из которых есть две полоски.
Она смотрит на меня и улыбается. Что тут смешного?
– Ты можешь сказать, когда у тебя в последний раз была менструация?
– В этом месяце у меня ее не было. А в прошлом месяце она была не обильной. Но… но… в ту же неделю я снова начала пить таблетки и… и… Может, я сделала плохо… Но я…
Видя мое волнение, врач говорит:
– Не волнуйся, ладно?
Киваю, и она продолжает:
– Попробуй вспомнить дату необильных месячных.
– Думаю, что это было 22 сентября.
Она берет круглую разноцветную картонку, смотрит на нее и говорит, записывая в карточку:
– Предположительная дата родов – 29 июня.
Боже мой… Боже мой… Это все на самом деле!
Я стойко отвечаю на все вопросы, которые она задает. Затем врач просит лечь на кушетку, чтобы сделать УЗИ. Я приспускаю штаны, она намазывает мне живот гелем и размазывает его своим аппаратом.
В истерике я умоляю всех существующих святых о том, чтобы у меня внутри ничего не было. Но врач вскоре прекращает двигать аппаратом и говорит:
– Джудит, вот здесь ваш ребенок, и, судя по его размерам, ваш срок – почти два месяца.
Приковываю взгляд к экрану и вижу что-то мигающее. Непонятной формой и движениями это напоминает мне медузу.
Со мной точно случится удар!
Я молчу…
Не моргаю…
Боже, как же я устала!
Лишь смотрю на это движущееся существо во мне, которое, кажется, говорит: «Опасность!»
Я молчу, и врач снова начинает двигать аппаратиком. Нажимает на какие-то кнопки и что-то распечатывает. Затем она вручает это мне, и я вижу фотографию. Я растрогана. Даже не представляла, что такое может быть. Вот это, в форме медузы, и есть ребенок, и, нравится мне это или нет, я беременна!
Прежде чем я уйду, врач назначает следующую встречу через месяц и выписывает мне несколько рецептов. Среди всего прочего, я должна пить фолиевую кислоту и сделать несколько анализов, результаты которых необходимо принести на следующий прием.