Проходит время, и между нами продолжают возникать стычки в спальне.

Я продолжаю требовать слишком много секса, а Эрик его дозирует. Ненавижу, когда он так делает.

Я пытаюсь его понять, но мне приходится нелегко из-за гормонов.

Они постоянно играют!

Иногда, чтобы избежать ссор, Эрик задерживается у себя в кабинете, работая допоздна. Я это понимаю. Понимаю, что он делает так только из-за этого, хотя мне не хочется этого понимать. Он знает, что, когда придет в спальню, я уже буду спать как убитая.

У меня начинаются занятия для будущих мамочек. Два раза в неделю по два часа. Эрик ходит вместе со мной. Он не пропустил ни одного. В окружении других парочек мы выполняем все, что нам говорит преподаватель, сначала на матрасике, затем на огромном мяче. Мы развлекаемся и учимся правильно дышать, готовясь к ответственному моменту. Я умираю со смеху. Видеть, как Эрик фыркает – это уж слишком!

В эти дни я начинаю чувствовать нечто похожее на удары хлыстом. Консультируюсь с гинекологом, и она сообщает, что это легкие сокращения матки, из-за которых я не должна волноваться. Это нормально!

Но я волнуюсь…

Я переживаю…

Я умираю от страха…

Каждый раз, когда я чувствую спазм и мне от этого больно, меня полностью парализует, и если это замечает Эрик, он становится белым как стена. Не знаю, кто из нас пугается больше, он или я.

Я иногда езжу забирать Флина из школы. Там я вижусь со своей новой подругой Марией, и мы весело проводим время, болтая об Испании и ее обычаях. Мы обе скучаем по родине, семье, но признаем, что обе счастливы в Германии.

Стайка попугайш больше обо мне не сплетничает, и мне это известно из верного источника. Одна из них стала подругой Марии, последняя рассказала мне, что после случившегося школа отправила каждой из них извещение, в котором Лайла опровергала сказанное, и предупреждалось, что за любую последующую клевету они будут нести ответственность.

Удивившись, я рассказываю об этом Бьорну, и он признается, что это он отправил письмо из своей адвокатской конторы, чтобы разрешить этот вопрос в школе.

И, послушайте, это все-таки произвело нужный эффект. Пусть они говорят между собой, но слух затих.

Однажды вечером Эрик меня удивляет, когда возвращается с работы. Поцеловав, он просит меня прихорошиться и приглашает на ужин.

Смотрюсь в зеркало, и сама себе не нравлюсь.

Я несексуальная. Я – поросенок. У меня отекшие лодыжки и торчащий живот. Но я ничего не могу с этим поделать. Я же не могу его спрятать. В итоге одеваю модненькое платье для беременных, высокие сапоги, и, когда я спускаюсь, Эрик и Флин одновременно восклицают:

– Какая ты красивая!

Я расплываюсь в улыбке, думая о том, что они специально мне это говорят, чтобы сделать мне приятно. Какие они милые!

Мы с Эриком садимся в машину в приподнятом настроении. Вечер обещает быть интересным, и я напеваю песню, звучащую по радио, которая называется «Да» немецкой группы «Silbermond», которая мне очень нравится:

– Мне нравится, как ты поешь по-немецки.

Откидываю голову на подголовник и говорю:

– Это очень красивая песня.

– И романтическая, – подтверждает он.

Когда мы подъезжаем к главному входу миленького ресторана, парковщик тут же оказывается возле машины. Эрик выходит и, подойдя ко мне, крепко сжимает меня за руку, и мы входим внутрь. Хостес приветствует Эрика и провожает нас к очаровательному столику.

Ужин потрясающий и, обладая зверским аппетитом, я съедаю все свое, и если бы Эрик не защитил свое, то я бы съела и всю его еду. Мы болтаем, смеемся, и мы снова такие же, как прежде, но вдруг он у меня спрашивает:

– Почему ты мне не рассказала о Масимо и моей матери?

Я ошарашено на него смотрю. Вот я и попалась!

Как он об этом узнал?

– Ты это о чем?

Эрик наклоняет голову и отвечает:

– Ты думала, что я не узнаю о том, что мать ходила на вечеринку с твоим дружком из «Гуантанамеры»?

Меня разбирает смех. А его нет.

Вспомнив, как Соня просила нас найти ей мулатика, не могу удержаться от смеха.

Неприятно получилось. А у нас так хорошо все начиналось.

У меня, наверное, все написано на лице, я выпиваю немного воды и говорю:

– Послушай, Эрик, твоя мать – молодая и одинокая женщина, которая просто хочет развлечься.

– И это должен был быть именно Масимо?

Я его понимаю. Масимо и моя свекровь – это самое нелепое, что могло быть в мире, и решаю быть откровенной.

– Ладно, любимый, признаю, я была в курсе. И, прежде чем ты начнешь ворчать и Айсмен испортит нам вечер своими жалобами, позволь мне сказать, что твоя мать позвонила мне и твоей сестре. Она хотела пойти на вечеринку с кем-нибудь, кто опустил бы Тревора ниже плинтуса, и мы лишь подыскали ей компанию. Но Масимо был настоящим джентльменом. Он ни на капельку не вышел за рамки приличия. Он сопроводил ее на вечеринку и затем отвез ее домой. Конец свидания.

Внезапно он разражается хохотом, отчего я немного теряюсь, и, взяв меня за руку, целует ее:

– Сестра, мать и ты, вы меня сведете с ума.

Я в шоке.

Он не рассердился!

Я очень рада, что он наконец-то начинает понимать философию жизни своей матери.

Вдруг Медуза пошевелилась. Думаю, она очень взволнована тем, что ее папочка не рассердился. Я быстро кладу его руку на живот. Эрик ощущает движение, и мы сливаемся в поцелуе.

Когда ужин заканчивается, он, к моему удивлению, спрашивает, хочу ли я где-нибудь выпить. Я соглашаюсь. А когда мы приезжаем в «Sensations», в то самое место с зеркальной комнатой, Эрик, заметив мое выражение лица, поясняет:

– Мы сюда приехали, только чтобы выпить пару коктейлей, понятно?

Киваю, но мое либидо в отчаянии. Мне наплевать на трио и оргии, я хочу одного лишь Эрика. Возможно, у нас сегодня ночью будет пылкий секс дома?

Войдя в первый зал, замечаю у бара Бьорна. Увидев нас, он идет нам навстречу и, нежно меня обняв, говорит, пожимая Эрику руку:

– Какая радость, что вы решились сюда прийти. Ты сегодня просто красотка, моя толстушка.

Эрик улыбается, и я, наполненная счастьем, тоже.

Бьорн знакомит меня с некоторыми друзьями, которых я не знаю, но замечаю, что Эрик с ними знаком. Среди них две очаровательные девушки, которые сразу же проявляют озабоченность моим состоянием. Одна из них уже стала матерью и слушает меня с улыбкой. Мы беседуем почти час, и я замечаю, что за мной наблюдает какой-то мужчина, пока я нахожусь в объятиях Эрика. Меня это возбуждает.

Мой потерявший спокойствие разум мутится, и я почти вздыхаю, подумав о том, что Эрик и Бьорн могут заставить меня почувствовать в любой из этих комнат.

Вдруг я вижу, что наш друг кого-то приветствует, смотрю в ту сторону, и у меня отвисает челюсть, когда я вижу ничтожную пуделиху.

Когда она подходит к нам, то Фоски лает своим голоском. Я здороваюсь с ней, и, к моему изумлению, она говорит:

– Джудит, ты выглядишь невероятно. Ты прекрасна, как никогда.

Понимаю, что она это делает напоказ, но, послушайте, сладкое всегда приятно слушать!

Мы продолжаем общаться, а заведение наполняется народом. Не отдавая себе отчет, зеваю, и тогда Эрик приближается ко мне и, целуя в шею, произносит:

– Поехали домой, прелесть моя.

– Ну, еще немножечко, – прошу его. – Мы так давно никуда не выходили.

Но, когда он читает мои мысли, он тихо говорит:

– Джуд, мы сюда приехали, только чтобы немного выпить.

Знаю, но меня раздражает то, что он мне об этом напоминает. Или он думает, что я прошу о чем-то другом?

У меня, наверное, такое потерянное выражение лица, что Бьорн подходит к нам и спрашивает:

– Что происходит?

Эрик поворачивается к нему:

– Мы с Джуд уходим.

Смотрю на Бьорна в поисках поддержки, но он говорит:

– Да, вам лучше уже идти. Для нее уже поздно.

Что это значит – для меня поздно?

Кем это они себя возомнили, папочками, что ли?

Мне хочется возразить, но я этого не делаю. Нет. Все равно это ни к чему не приведет.

Попрощавшись со всеми, натянув свою самую милую улыбку, выхожу вместе с Эриком из заведения, а когда мы открываем машину, говорю:

– Я хочу сесть за руль.

Эрик пристально на меня смотрит и отвечает:

– Любимая, ты устала. Позволь мне повести.

– Нет.

Мой отказ так категоричен, что он сдается и не возражает, и тогда я сажусь за руль. Я молча веду машину. Краем глаза наблюдаю за Эриком, который смотрит на меня и говорит:

– Малышка, мы поехали в это место только для того, чтобы немного выпить.

Я киваю. Но ничего не говорю. Я просто веду машину.

Увидев мои нахмуренные брови, Эрик вздыхает. Он меня уже знает и понимает, что моя шпага сейчас обнажена. Наблюдаю, как он открывает бардачок, берет записанный мною CD-диск с музыкой и ставит его. Несколько мгновений спустя звучит наша песня «Черное и белое», которую поет Малу. Он пытается меня утихомирить. Но именно сейчас воссоединились мои гормоны и скверное настроение, и я – само воплощение зла.

Знаю, что было недостаточно причин, знаю, что будет

слишком много поводов,

С тобой, потому что ты убиваешь меня, и теперь без тебя я не живу.

Ты говоришь белое, я говорю – черное.

Я живу жизнью в цвете, а ты в черно-белой.

Он протягивает руку к моей голове. Ласково поглаживает меня по волосам и шепчет:

– Успокоилась?

Я не отвечаю. И мне вдруг вспоминается, что музыка усмиряет диких зверей, из-за чего я еще сильнее злюсь.

– Ты не собираешься мне отвечать?

Я молча управляю автомобилем, в то время как звучит голос Малу. Это к лучшему. Знаю, что если я сейчас скажу что-нибудь неуместное, то только все усложню.

Эрик сдается. Он кивает, кладет голову на подголовник и слушает прекрасную песню. Когда она заканчивается, начинает звучать песня Рикардо Монтанера «Убеди меня», и я слышу, что Эрик напевает ее, и вдруг на меня что-то находит. Выворачиваю руль вправо, останавливаю машину и говорю:

– Выходи из машины.

Эрик смотрит на меня. Я смотрю на него.

Я увеличиваю громкость.

Месяц, состоящий из пяти недель.

И год с четырьмя февралями.

Порождать августы на твоей коже.

С январской субботой.

И тогда мой немец улыбается, догадавшись, что это означает, и я улыбаюсь ему в ответ.

Но я – такая паршивая овца!

Он расстегивает ремень безопасности, открывает дверь, выходит из автомобиля и, когда он оказывается на улице, я тянусь, закрываю дверь и трогаюсь, словно фурия.

В зеркало заднего вида вижу, что Эрик застыл на месте от удивления. Он такого не ожидал. Но та же самая фурия, которая дернула меня тронуться, заставляет меня затормозить, когда я отъезжаю так далеко, что уже его не вижу.

Что я делаю?

Я опять поддалась своим импульсам, и то, что я только что сделала, плохо. Очень плохо. Вижу, что по улице никто не идет, и разворачиваюсь. Меня одолевают противоречивые чувства, и я ругаюсь. Несомненно, это все из-за моих психов. Еду его искать. Замечаю Эрика, шагающего по тротуару. Он видит меня и останавливается. Это настоящий Айсмен.

О-о-о-о-ой, мне так стра-а-а-ашно!

Я снова разворачиваюсь, и когда останавливаюсь рядом с ним, он сверлит меня взглядом. Подходит к моей двери, резко и с силой открывает ее и орет:

– Выходи из машины!

Он в ярости. Я не двигаюсь, и он медленно повторяет:

– Вы-хо-ди из ма-ши-ны.

Слушаюсь его и, подойдя к нему, пытаюсь его поцеловать, чтобы попросить прощения, но он как кобра. Естественно. Я бы сделала то же самое в такой ситуации.

Он очень… очень… очень сердит.

На улице чертовски холодно, и я думаю, что он отплатит мне той же монетой.

Он заведет машину и уедет. Я этого заслуживаю.

Не двигаясь с места, наблюдаю, как он садится в машину. Фыркнув и стукнув по рулю, смотрит на меня и цедит сквозь зубы:

– Чего ты ждешь? Почему не садишься?

Пока я иду к другой двери, то все жду, что сейчас Эрик тронется и уедет. Но он этого не делает. Ждет, пока я сяду в машину. Когда я надеваю ремень безопасности, делает музыку тише, поворачивается ко мне и кричит:

– Можно ли узнать, что это только что было?

– Гормоны.

– Хватит этих глупостей, Джуд. Я сыт по горло твоими чертовыми гормонами, – шипит он.

Он прав. Я не могу все сваливать на свои гормоны. Отвечаю:

– Я разозлилась.

Эрик качает головой и, не понижая тона, говорит:

– И поскольку ты разозлилась, то решила оставить меня на улице посреди ночи и уехать, не так ли?

– Я вернулась. Я же здесь, разве нет?

Мои глаза наполняются слезами. Это было слишком грубо с моей стороны, и я сама в этом виновата.

Эрик несколько раз бросает на меня взгляд и наконец, понизив голос, говорит:

– Джуд, я старался быть с тобой терпеливым. Я понимаю, что гормоны действуют на тебя самым худшим образом, понимаю это, когда ты каждый день упрекаешь меня в тысяче мелочей и злишься на меня по всяким абсурдным причинам. Я понимаю, что большую роль в этом играет твоя беременность. Но теперь я хочу, чтобы и ты поняла, что моему терпению пришел конец и я боюсь растратить с тобой все свои нервы.

Я не отвечаю. Он прав больше, чем святой. Его терпение по отношению ко мне безгранично. Я жутко себя чувствую. Вдруг Эрик добавляет:

– Я не хочу, чтобы к тебе, в твоем состоянии, кто-то прикасался. Я хочу быть с тобой осторожным. Мне это необходимо! Раньше мне было приятно делить тебя с кем-то, но сейчас это недопустимо. Сейчас я хочу тебя только для себя и…

– А ты подумал о том, чего хочу я?

Айсмен пронзает меня взглядом своих голубых глаз, и я, понимая его разочарование, поясняю:

– Мне не нужно, чтобы ты меня с кем-то делил, я не хочу быть с другими. Я хочу, чтобы ты занимался любовью только со мной, как нам нравится. По-нашему. Ты мне нужен. Я говорю тебе об этом уже несколько месяцев, но ты не хочешь меня слушать.

Эрик ругается и снова бьет кулаком по рулю.

– Я тебе тысячу раз говорил, что не хочу сделать тебе больно. Разве ты меня не слышишь? Или ты думаешь, что мне не хочется обладать тобою, как тебе нравится? Что я не хочу схватить тебя и прижать к стенке, как ты того требуешь? Джуд, черт возьми! Мне чертовски этого хочется, и я жду не дождусь, когда снова смогу это сделать.

– Но…

– Никаких «но»! Мы сейчас не можем. Пойми ты это раз и навсегда!

Я молчу, я не могу ответить. Он прав. Эрик добавляет:

– Я люблю тебя, ты любишь меня. Мы вышли поужинать и выпить с друзьями. Разве это так сложно понять? Твоя беременность и наш ребенок – нечто очень важное для нас обоих, или, может быть, это не так?

Я киваю. С каждым днем я все больше люблю Медузу, но я также очень нуждаюсь в Эрике.

Он трогается и ведет машину в полном молчании до самого дома. А мне так необходима «дрожь своего сердца», как поет Алехандро Санс.

Проходят дни, и после того вечера наше общение только ухудшилось. Когда Эрик возвращается домой, с его пути убегают даже Трусишка и Кальмар. Они просто смываются!

Секс между нами очень редок. Его можно сравнить с жареным картофелем без соли. Ты наслаждаешься им, потому что он тебе нравится, но знаешь, что он может быть немножечко вкуснее со специями.

Как и каждую ночь, я просыпаюсь с жутким желанием помочиться. Я какая-то писюшка! Смотрю на часы – 02:12. К своему удивлению, вижу, что Эрика в постели нет.

Иду в туалет, а затем тихонько крадусь его искать и нахожу в кабинете. Он мастурбирует перед телевизором, просматривая видеозапись со мной и Фридой, которую он сделал в отеле. Я возвращаюсь в кровать и плачу, обиженная тем, что он не взял меня в свою игру.

Проклятые гормоны!

Я люблю свою Медузу, но я никогда больше не захочу еще раз забеременеть!

Когда он возвращается в нашу комнату, я притворяюсь спящей. Эрик ложится в кровать, и когда он обнимает меня сзади, я чувствую его огромный стоящий член и облизываюсь. М-м-м-м-м, как вкусно! Но сдерживаюсь. Не собираюсь его о чем-то просить. Я уже устала.

Не без изумления чувствую, как он целует мне плечо, шею и голову. Расплываюсь в улыбке, когда он шепчет:

– Я знаю, что ты не спишь, обманщица. Я слышал, как ты поднималась по лестнице.

Я ничего не говорю в ответ. А когда чувствую, что он снимает с меня трусики, то позволяю ему это сделать. Не пошевелившись, чувствую его руки на своей киске. О да… Он играет с ней, и когда она становится влажной, придвигает ко мне свой член и вводит его в меня.

Из меня вырывается стон, и он шепчет:

– Когда ты родишь ребенка, я на месяц закрою тебя в комнате и без устали буду тебя трахать, прижав к стенке, на полу, на столе и где бы то ни было.

Меня возбуждают его слова, я прогибаю спину и чувствую, как его пенис еще глубже в меня проникает.

– Я тебя раздену, оттрахаю, предложу тебя, и ты согласишься, да?

– Да, – глотая воздух, отвечаю я.

Эрик осторожно двигается во мне. Его толчки становятся ритмичней, и я прижимаюсь к нему еще сильнее. Резкий звук наших сталкивающихся тел еще больше нас возбуждает. Он раз за разом осторожно в меня входит до тех пор, пока больше не выдерживает и не срывается.

Когда он заканчивает, то целует меня в шею и шепчет:

– Малышка, я очень по тебе скучаю.

– А я по тебе, – отвечаю я.

Некоторое время мы лежим неподвижно, затем Эрик выходит из меня, и тогда я поворачиваюсь к нему и мурлычу:

– Любимый, прости меня.

– За что?

– За тот случай с машиной.

Из-за темноты я не вижу его глаз, он целует меня в губы и, обнимая, говорит:

– Не стоит извиняться. Все в порядке, но больше так не делай.

– Обещаю.

Чувствую, что он улыбается. Обвив его руками, ищу его губы и целую их. Я делаю это так же, как он, когда целует меня так, как мне нравится. Облизываю его верхнюю губу, затем нижнюю и, укусив ее, страстно его целую.

Эрик охотно принимает мой поцелуй. Он пожирает меня, и через несколько секунд я не могу дышать, но это не важно. Мне нужна эта страсть. Я жажду этого напора. Поцелуй за поцелуем наши тела распаляются, и когда я снова чувствую его возбужденный и шаловливый пенис, трогаю его и спрашиваю:

– Повторим?

Эрик целует меня и шепчет:

– Нет.

– Почему?

– Уже поздно, и я думаю, на сегодня достаточно.

Эти слова для меня словно удар кувалдой. Мне было недостаточно, и я продолжаю настаивать:

– Эрик…

Не сказав и слова, он отодвигается от меня, встает и включает в комнате свет. Мы смотрим друг другу в глаза.

– Джуд, пожалуйста, не начинай, – просит он.

Потом он идет в ванную комнату, закрыв за собой дверь. Я встаю. Словно гидра устремляюсь к ванной, но затем, положив руку на дверную ручку, останавливаюсь и возвращаюсь в кровать.

Я разозлена и возбуждена.

Как он может оставлять меня в таком состоянии?

Мне нужен секс. Не задумываясь, открываю свой ящик. И делаю то, что в свое время делала моя сестра, – достаю своего личного Супермена. Вибратор в форме губной помады, который мне когда-то подарил Эрик. Я немедля прикладываю его к своему набухшему и влажному клитору и начинаю мастурбировать.

О да!

Это именно то, что мне нужно.

Этот маленький аппарат дает мне то, что я так искала. Какая машинка!

Закрываю глаза и двигаю им, прижимая к себе. Я получаю удовольствие и дохожу до оргазма, тяжело вздыхая и двигаясь на кровати.

Когда я открываю глаза, предо мной с недовольным выражением лица стоит Эрик.

Опля, меня застукали!

Мы смотрим друг на друга, словно два противника. Мой взгляд пробегает по его телу, и я замечаю его торчащий упругий пенис. Он смотрел на мою игру и еще больше возбудился. Его дикий взгляд меня возбуждает, сводит меня с ума. Я знаю, что он со мной сделал бы в этот момент, и мне этого очень хочется. Я хочу его всеми своими клеточками.

С прерывающимся дыханием я развожу перед ним ноги. Показываю себя. Приглашаю его поиграть со мною. Соблазняю его взять меня так, как ему нравится. Но он не настроен на это, молча разворачивается и снова идет в ванную комнату, громко хлопнув дверью.

Я в ярости ругаюсь. Ворочаюсь в кровати и чувствую себя отверженной. Меня это еще сильнее бесит. Через десять минут он, весь мокрый, выходит. Он принял душ. На нем боксеры, его эрекция исчезла. Представляю, что там было в ванной комнате, и, не говоря ему ни слова, беру вибратор и тоже иду в ванную.

Закрываю дверь, конечно же, с силой ею хлопнув. Не собираюсь это так ему оставлять.

В ванной комнате смотрю на себя в зеркало и шепчу, глядя на свои взъерошенные волосы:

– Ну и не нужен ты мне, Эрик Циммерман.

Молча принимаю душ. Затем мою вибратор и, когда возвращаюсь в кровать, надеваю трусики под его пристальным взглядом. Кладу на место свою игрушку и, не целуя его, бормочу:

– Спокойной ночи.

Он не отвечает. Я укутываюсь в одеяло.

Но у меня внутри бушует такой огонь, что я в конце концов раскрываюсь, сажусь в кровати и с сердитым выражением лица шиплю:

– Ненавижу то, что ты только что сделал!

– И что же это я такое сделал? – жестко спрашивает он.

– Ты мастурбировал.

– А ты разве не делала то же самое?

С диким желанием схватить лампу и влепить ею ему по голове, говорю:

– Разница только в том, что я это делала потому, что ты не захотел это делать со мной.

Выпалив это, я со всем своим достоинством разворачиваюсь и укрываюсь с головой.

Не желаю больше с ним разговаривать.