На следующий день я, как всегда, просыпаюсь в постели одна. Эрик уже уехал на работу. Когда я спускаюсь в кухню, Симона готовит мне завтрак и говорит:

– Есть две записанные серии «Безумной Эсмеральды», хочешь, посмотрим?

Киваю, и, покончив с завтраком, мы идем в гостиную.

В этот день мы обе не теряем надежды, что, когда Луис Альфредо Киньонес откроет одну коробочку и увидит кулон, который ему подарила Эсмеральда Мендоса, у него в голове, словно вспышка, появятся воспоминания. Мы с Симоной держимся за руки. Все отлично складывается. Эсмеральда выехала со своим сыночком покататься верхом, а Луис Альфредо издалека наблюдает за ними, и у него происходит еще одна вспышка. Его голова наполняется воспоминаниями, а когда он вдруг понимает, что его любимой женщиной является Эсмеральда, а не медсестра Лупита Сантуньес, то мы с Симоной хлопаем в ладоши.

Когда заканчиваются обе серии, у нас приподнятое настроение.

Предлагаю Симоне выйти прогуляться. Она отказывается, так как на улице идет снег и это не лучшая погода для беременных, для того чтобы гулять по дорогам.

Она права. Иду в свою комнатку и, поскольку я не могу сесть на свой любимый мягкий коврик, иначе меня потом не смог бы поднять подъемный кран, усаживаюсь на кресло, открываю свой ноутбук и захожу на страничку «Фейсбук», чтобы пообщаться со своими подружками. Как всегда, у меня поднимается настроение, и в итоге я сижу с улыбкой на губах.

Входит Симона и дает мне телефон. Это Эрик.

– Слушаю.

– Привет, любимая. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

После небольшой паузы он добавляет:

– Ты до сих пор сердишься на меня из-за вчерашнего?

– Да.

– Малышка, послушай, ты должна…

– Нет, это ты меня послушай, – прерываю его я. – Я очень сердита. То, что ты вчера сделал, мне причинило боль. Почему ты такой черствый? Разве ты не слышал, что врач сказала, что мы можем вести полноценную сексуальную жизнь?

– Джуд…

– Ни Джуд, ни переджуд. Почему ты такой муд…?

Я умолкаю. Я несправедливо его оскорбляю, и после небольшой паузы он говорит:

– Ну, скажи мне это, дорогая, ты же этого хочешь!

– Нет. Я не доставлю тебе такого удовольствия.

Он молчит. Мое преимущество в том, что я дома, а он в офисе, и в конце концов он произносит:

– Сегодня вечером у меня матч по баскетболу, и я забыл сумку с вещами. Ты завезешь мне ее в пять в спортивный комплекс?

Я уже готова сказать «нет» и чтобы он шел в чем мать родила, но в итоге говорю:

– Ладно, Норберт привезет тебе ее.

– Мне бы хотелось, чтобы ты сама мне ее привезла.

Он только что сказал мне приятную вещь, но та гадюка, которая сидит во мне, выпаливает:

– А мне бы хотелось кое-чего другого, и, послушай, я в ярости, но я себя сдерживаю.

Слышу, как Эрик вздыхает и спустя пару секунд шепчет:

– Малышка, мне хочется тебя увидеть.

– Ладно. Я завезу ее тебе.

Когда я кладу трубку, отдаю себе отчет, что я не попрощалась. Боже мой, какая же я грубая!

Дело в том, что мой Айсмен заслуживает только наилучшего. Невозможно сдерживаться, когда я становлюсь невыносимой. А в последнее время я – исчадие ада. Поэтому звоню ему на мобильный и, когда он отвечает на звонок, говорю:

– Ворчун, я тебя люблю.

– А я тебя – больше всего на свете, моя малышка.

Когда я вечером выхожу из дома, на улице идет снег и очень холодно. Норберт отвозит меня к спортивному комплексу, и меня переполняет радость. Я словно вертунья из-за своих гормонов, и вот я уже расплываюсь в улыбке, когда замечаю своего любимого, стоящего возле нашей машины.

С ума сойти, какой же он красивый!

Заметив нас, Эрик идет к машине, и когда я выхожу из нее, он целует меня в губы и шепчет:

– Привет, красавица, как дела?

Решительно настроенная выкурить трубку мира, отвечаю:

– Счастлива, особенно быть рядом с тобой.

Мы в обнимочку заходим внутрь комплекса. Когда доходим до раздевалок, он смотрит на меня и спрашивает:

– Ты же знаешь, куда идти, не так ли?

Киваю, и, когда мне кажется, что он меня сейчас отпустит, он снова подходит ко мне, облизывает верхнюю губу, затем нижнюю и, укусив ее, целует.

О да… О да…

Обожаю такое прикосновение, и мне наплевать на то, что нас могут увидеть.

Эрик – мой муж, я – его жена, и меня не волнует, что о нас могут подумать. Когда он от меня отстраняется, смотрит мне в глаза и говорит:

– Малышка, мне больше не хочется с тобой ссориться, понятно?

Киваю головой, словно марионетка. Несомненно, когда он включает эффект Циммермана, я становлюсь абсолютно обезоруженной. Он улыбается. Я тоже расплываюсь в улыбке, и он, нежно шлепнув меня по попке, шепчет:

– Иди на трибуны и жди меня.

С глупой улыбочкой на губах слушаюсь его. Иду на трибуны и с болью в душе замечаю, что здесь нет ни одной моей знакомой, и с тоской вспоминаю о Фриде. Смотрю по сторонам и наблюдаю, как народ начинает заполнять трибуны. И тут я меняюсь в лице, когда вижу, как входит ничтожная пуделиха Бьорна. Мы замечаем друг друга, и Фоски, виляя бедрами, идет ко мне на своих невероятно высоких каблуках. Теледива одета в леопардовые брюки и отлично гармонирующую с ними полупрозрачную блузу. Я невольно улыбаюсь. На мне наряд для беременных и угги. Супергламур.

– Привет, Джудит, – здоровается она.

Шокированная тем, что она помнит мое имя, пытаюсь вспомнить ее. Как же ее зовут? В конце концов, поразмыслив, вспоминаю только Фоски или ничтожную пуделиху:

– Привет, как дела? – отвечаю я.

Она с любопытством смотрит на меня. Сканирует меня и наконец спрашивает:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

О, как ми-и-и-и-ло.

Но, горя таким же желанием разговаривать, как и она, отвечаю:

– Отлично.

Она кивает, садится рядом и больше ни словом со мной не перекидывается. Минут через десять, когда парни выходят на площадку, я довольно улыбаюсь и, приветствуя Эрика и Бьорна, кричу покруче, чем истинные янки. Они тоже мне машут, и матч начинается.

Полностью погруженная в игру, я пищу и возмущаюсь, когда моей команде забивают очки, в то время как пуделиха молчит как рыба. Она, словно немая, наблюдает за игрой. Матч заканчивается, команда Эрика проигрывает.

– Сегодня не самый лучший день, – шепчу я.

Пуделиха поворачивается ко мне, хлопает ресницами и шушукает:

– А у меня с этой минуты будет отличный день. Мы с Бьорном договорились о встрече с кое-какими друзьями… – И добавляет, понижая тон: – Чтобы поиграть.

Зачем она мне все это рассказывает?

Похоже, она злорадствует над моим положением. Не желая доставлять ей удовольствие, отвечаю:

– Прекрасно. Поиграйте во все, что сможете.

Не глядя ей в лицо, иду к раздевалке и чувствую в животе спазм. Глажу живот, и спазм утихает. Выходит Бьорн и целует в губы пуделиху, затем здоровается со мной:

– Привет, толстушка, как дела?

– Больше катаюсь, чем хожу, но все же хорошо, – отвечаю я.

Он, улыбаясь, обнимает меня, и в этот момент появляется Эрик. Мы с Бьорном улыбаемся, и Эрик, подшучивая, спрашивает:

– Я должен что-то заподозрить?

Мы с Бьорном переглядываемся и в унисон отвечаем:

– Да.

Мы все смеемся, Бьорн отпускает меня, и Эрик заключает меня в свои объятия. Наблюдающая за нами пуделиха вдруг вмешивается:

– Мы тогда превосходно пообедали, не так ли?

Бьорн кивает, и Эрик тоже. Обед? Какой еще обед?

Она добавляет:

– Мы обязательно должны повторить. Бьорн, буду рада еще раз побывать у тебя дома.

Меня парализует.

Что это значит – что Эрик обедал с Фоски в доме Бьорна?

К пуделихе подходит одна девочка и просит дать ей автограф, и они отходят от нас на несколько шагов. Бьорн и Эрик смотрят на меня и, догадавшись, о чем я подумала, переглядываются. Бьорн начинает объяснять:

– Джуд, это был деловой обед.

– У тебя дома?

Всполошившись, Эрик подходит ко мне и, беря меня за запястье, говорит:

– Джуд, не делай поспешных выводов.

– Ты обедал с Фоски? С этой ничтожной пуделихой?

Бьорн разражается хохотом.

– Фоски? Ты назвала ее ничтожной пуделихой?

Но Эрику не до смеха, и, когда я начинаю шагать к выходу из спорткомплекса, он поясняет:

– Мы обедали не у него дома. Джуд, мы были в ресторане.

С яростным выражением лица разворачиваюсь и цежу сквозь зубы:

– Мне отлично известно, что вы делали у него дома. – И, зыркнув на Бьорна, ворчу: – А ты, скверный друг, как ты мог это позволить?

Бьорн в ступоре пытается что-то возразить, как вдруг Эрик произносит:

– Любимая, может, ты успокоишься? Ничего не было. Мы пошли в ресторан, который находится рядом с домом Бьорна. Я хотел попросить Агнету принести мне контракты для того, чтобы дать рекламу своей компании на телевидении.

Я уже дошла до такого состояния, что кидаюсь на людей. Я в ярости и, глядя на них обоих, отвечаю:

– Мудаки! Вы оба – мудаки!

Они переглядываются. Бьорн не может отойти от потрясения, а Эрик шепчет:

– Хватит с нее на сегодня.

Этот комментарий еще больше меня взводит, и я опять иду к выходу.

– Послушай, толстушка, – говорит Бьорн, опережая меня, – не думай ничего плохого. Эрик зашел ко мне в офис, затем пришла Агнета, и через пять минут мы вышли пообедать в ресторан, чтобы обсудить рекламу компании Мюллер. Ну почему ты нам не веришь?

Когда он пытается меня удержать, стукаю его кулаком и, глядя на его шокированное выражение лица, цежу сквозь зубы:

– Во-первых, я позволяю тебе называть меня толстушкой только потому, что я беременна. Если ты еще раз меня так назовешь, как только это закончится, я переломаю тебе ноги. Во-вторых, мне наплевать на то, чем ты занимаешься с пуделихой, и хоть ты так не думаешь, я знаю, что Эрик с этой… этой… не должен иметь ничего общего. – И, повернувшись к Эрику, который наблюдает за нами, завершаю свою тираду: – И, в-третьих, почему ты мне не сказал, что обедал с ней?

– Черт, смугляночка, ты вовсе не в духе, – посмеиваясь, говорит Бьорн.

Эрик переглядывается с другом и затем, глядя на меня, объясняет:

– В тот день ты была очень сердитой и не хотела разговаривать. Поэтому я тебе ничего рассказал. Но прошу тебя, не бери в голову то, что у нас с Бьорном что-то было с этой женщиной, потому что это не так, понятно?

Закрываю глаза и выдыхаю. Понимаю, что он прав, и, подойдя к нему, упираюсь головой ему в грудь и шепчу:

– Не допускай больше того, чтобы я еще раз забеременела. Я просто дурею.

Эрик улыбается. Обнимает меня и говорит смеющемуся Бьорну:

– Мы с Джуд едем домой. Удачи с пуделихой!