© Megan Maxwell, 2013

© Editorial Planeta, S. A., 2013

© DepositPhotos.com / lovleah, обложка, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

Переведено по изданию:

Maxwell. M. Pídeme lo que quieras, ahora y siempre: Novela / Megan Maxwell. – Barselona: Esencia Planeta, 2013. – 432 p.

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2016

© ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», г. Белгород, 2016

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

 

1

Выйдя из офиса, я сломя голову помчалась домой. И тут при виде упакованных коробок с вещами у меня защемило сердце.

Все пошло к чертям. В один миг сорвалась поездка в Германию и пошла под откос моя жизнь. Бросаю пару вещей в рюкзак и исчезаю до того, как здесь появится Эрик. Телефон разрывается. Это он, но я не собираюсь отвечать. Нет ни малейшего желания разговаривать с Эриком.

Собравшись, вылетаю из дома и тороплюсь в кафе: я по телефону договорилась с сестрой, что мы встретимся там. Мне нужно с ней поговорить. Я взяла с нее слово, что она никому не расскажет о месте нашей встречи.

Сестра приезжает, мы нежно обнимаемся. Немного остыв от встречи, она выслушивает меня. Я рассказываю ей только часть истории – ту, от которой она не потеряет дар речи. Опускаю все, что так или иначе касается секса, но Ракель есть Ракель! И когда концы с концами не сходятся, она начинает стонать и приговаривать: «Ты сошла с ума!», «У тебя мозгов не хватает!», «Эрик – отличная партия!» или «Как ты могла это сделать?» В конце концов я собираюсь с силами и прощаюсь с ней, но, несмотря на ее напор, не признаюсь, куда еду. Я ее хорошо знаю: она все разболтает Эрику, как только он ей позвонит. Когда же мне удается отделаться от сестры, набираю номер отца. Всего несколькими словами я даю ему понять, что все объясню, когда через пару дней приеду к нему в Херес. Потом сажусь в машину и еду в Валенсию. Там останавливаюсь в хостеле и целых три дня только и делаю, что гуляю по пляжу, сплю и плачу. Ничего лучшего в голову мне не пришло. На звонки Эрика не отвечаю. Не хочу…

На четвертый день, чувствуя себя немного легче, я отправляюсь в Херес. Как всегда, папа меня встречает с распростертыми объятиями. Каждое его слово полно ласки и любви. Я сообщаю, что мои отношения с Эриком окончены, но он не может в это поверить. Эрик несколько раз ему звонил, переживая, где я и что я, и, по словам отца, этот мужчина слишком меня любит, чтобы просто так отпустить. Отец – неисправимый романтик. Бедняга.

На следующий день, когда я проснулась, Эрик уже в доме моего отца.

Папа позвонил ему.

Увидев меня, Эрик пытается поговорить со мной, но я отказываюсь! Я превращаюсь в настоящую фурию: шиплю, кричу, высказываю ему все, что накипело, а затем перед носом захлопываю дверь. Я остаюсь одна в своей комнате. Проходит какое-то время, и я слышу, что отец просит его уйти. Теперь можно вздохнуть спокойно. К счастью, папа понимает, что я сейчас не в силах трезво мыслить и, вместо того чтобы как-то разрешить ситуацию, только все усложню.

У двери моей комнаты Эрик сообщает, что уходит, – в его голосе смешиваются тревога и гнев. Вернее, он не просто уходит – он уезжает в Германию, где ему нужно решить кое-какие дела. Он еще раз, очень настойчиво, просит меня выйти, но, поняв, что я своего решения не изменю, наконец оставляет меня в покое.

Прошло два дня, но тоска никуда не девается. Я никак не могу забыть Эрика. К тому же он постоянно звонит, несмотря на то что я не отвечаю. Но будучи мазохисткой в самом чистом ее проявлении, я снова и снова слушаю наши песни. Наверное, для того, чтобы терзать себя и наслаждаться собственной болью, погибая в океане потерь и печали. Единственное положительное во всем этом – то, что я точно знаю: он сейчас далеко. К тому же у меня есть мотоцикл, на котором я могу всласть погонять по улицам Хереса, выпуская наружу накопившиеся эмоции.

Через несколько дней звонит Мигель, мой бывший сотрудник в компании «Мюллер», и делится ошарашившей меня новостью: Эрик уволил мою бывшую начальницу. Не веря своим ушам, я слушаю Мигеля. Он рассказывает, что Эрик устроил жуткий скандал – он отлично запомнил, как она издевалась надо мной в кафетерии, а он появился для этой суки так некстати. Результат – увольнение. Поделом!

Возможно, вы скажете, что я не должна бы этому радоваться. Но то зло, которое затаилось у меня внутри, радуется, что эта гадюка наконец получила по заслугам. Как говорит мой мудрый отец, «время ставит каждого на свое место». Вот и эту дрянь время поставило туда, куда она заслуживает, – выставило на чертову улицу.

В этот же вечер приезжает сестра с Хесусом и Лус и сообщает нам замечательную новость: они ждут второго ребенка. И уже заметен животик! Мы с отцом заговорщицки перемигиваемся и улыбаемся. Сестра счастлива, зять тоже, а Лус вне себя от радости: у нее будет братик или сестричка!

На следующий день в доме появляется Фернандо. Встретившись, мы долго и тепло обнимаемся. Впервые со времени нашего знакомства мы не общались несколько месяцев, и теперь оба ощущаем, что то, что когда-то существовало между нами, уже закончилось.

Он не спрашивает меня об Эрике. Он ни на что не намекает, но я чувствую, что он догадывается, что между нами все кончено или, во всяком случае, что-то произошло. Вечером, когда мы с сестрой и Фернандо заходим перекусить в ресторан Пачуки, я спрашиваю:

– Фернандо, если бы я попросила тебя об одной услуге, ты бы ее сделал?

– Это зависит от услуги.

Мы смеемся. И тогда я, решительно настроенная добиться своей цели, объясняю:

– Мне нужны адреса двух женщин.

– Что за женщины?

Делаю глоток кока-колы и отвечаю:

– Одну зовут Мариса де ла Роса, и она живет в Уэльве. Она замужем за типом по имени Марио Родригес, пластическим хирургом. Больше я о ней ничего не знаю. А другую зовут Ребекка, она на протяжении двух лет была невестой Эрика Циммермана.

– Джудит, – протестует сестра, – не выдумывай!

– Помолчи, Ракель.

Но когда сестра открывает рот, ее уже не унять. Повздорив с ней, я снова поворачиваюсь к Фернандо, который до сих пор не проронил ни слова.

– Ты можешь мне раздобыть то, о чем я попросила?

– Зачем это тебе? – интересуется он в свою очередь.

Естественно, я не собираюсь рассказывать, что со мной произошло.

– Фернандо, ничего плохого я не сделаю, – пытаюсь я оправдаться. – Но если ты сможешь мне помочь, я тебя отблагодарю.

Несколько секунд он торжествующе на меня смотрит, а Ракель все так же продолжает болтать. В конце концов он соглашается, встает из-за стола, отходит и звонит по мобильному. Я немного волнуюсь. Через десять минут он протягивает мне листок бумаги.

– О Ребекке я могу только сказать, что она в Германии и у нее нет постоянного места жительства, а вот адрес второй женщины. Определенно, твои подруги из высшего общества и играют в те же игры, что и Эрик Циммерман.

– О каких играх ты говоришь? – спрашивает Ракель.

Мы с Фернандо переглядываемся. Если он еще хоть слово скажет, я врежу ему по зубам! Но мы отлично друг друга понимаем. Я даю ему понять, чтобы он не вздумал отвечать сестре, иначе будет иметь дело со мной, и он слушается. Отличный друг. В итоге Фернандо успокаивается и говорит:

– Но только никаких глупостей с этими дамочками. Договорились, Джудит?

Сестра отрицательно качает головой и сердито сопит. А я выхватываю листок и целую его в щечку:

– Спасибо. Огромное спасибо.

Оставшись поздно вечером одна в комнате, чувствую, что меня просто переполняет злость. От мысли, что я завтра встречусь с Марисой – если, конечно, мне повезет, – начинает быстрее колотиться сердце. Эта злая ведьма узнает, с кем связалась.

Утром я просыпаюсь в семь часов. На улице дождь. Сестра тоже проснулась и, заметив, что я собираюсь уезжать, пристает ко мне как банный лист. Избавиться от нее и ее бесконечных вопросов можно только одним путем – сбежать.

– Я еду в Уэльву заглянуть к Марисе де ла Роса.

Но Ракель есть Ракель! Поняв, что от нее так просто не отделаться, я разрешаю ей поехать со мной. Однако она всю дорогу тараторит, и я уже раскаиваюсь в принятом решении – у меня возникает свирепое желание выбросить ее в придорожную канаву. Она такая болтливая и надоедливая, что может вывести из себя кого угодно.

Ей неизвестно, что на самом деле произошло между мной и Эриком, и она без устали выдвигает предположения. Если бы она узнала правду, у нее бы челюсть отвисла. Сестра, конечно, не поняла бы наши с Эриком игры – так уж она смотрит на мир. Наверняка она подумала бы, что мы самые настоящие развратники.

Когда мы с ней встретились, после того как все случилось, я описала ситуацию без лишних подробностей. Я просто сказала, что эти женщины посеяли вражду между мной и Эриком, поэтому мы поссорились и позже расстались. Больше я ничего говорить не хотела.

Мы почти добрались до Уэльвы, и я с некоторым удивлением для себя осознаю, что совсем не нервничаю. Чего не скажешь о моей сестренке.

Найдя адрес, который мне записал Фернандо, паркую машину. Осматриваю район и вижу, что Мариса живет хорошо, даже очень хорошо – это роскошный район.

– Я до сих пор не понимаю, что мы здесь делаем, дорогуша, – шепотом бормочет сестра, выходя из машины.

– Ракель, останься здесь.

Но, пропуская мимо ушей мое требование, она решительно захлопывает дверь:

– Даже не мечтай, милая моя. Куда ты, туда и я.

Я вздыхаю:

– Да ладно тебе, мне вовсе не нужен телохранитель.

Она становится рядом со мной:

– Нет, нужен. Я тебе не доверяю. Ты ругаешься и иногда бываешь слишком грубой.

– Черт возьми!

– Вот видишь? Ты сказала «черт!», – не унимается она.

Не удостоив ее ответом, направляюсь к красивому подъезду. Звоню в домофон и, когда отвечает женский голос, говорю без колебаний:

– Почта.

Открывается дверь, сестра смотрит на меня, вытаращив глаза:

– Ох, Джудит! Мне кажется, что ты сейчас сделаешь глупость. Только спокойно, дорогая, спокойно, я тебя знаю, договорились?

Я смеюсь и говорю шепотом, пока мы ждем лифт:

– Глупость совершила она, когда меня недооценила.

– Джу-удит!..

– Так, слушай. – Я стараюсь говорить спокойно. – С этого момента я хочу, чтобы ты молчала как рыба. Это касается только меня и этой женщины, понятно?

Приезжает лифт, мы входим, и я жму на кнопку пятого этажа. Поднявшись на нужный этаж, нахожу квартиру «D» и звоню. Мгновение спустя дверь открывает незнакомка в форме служанки.

– Что вам угодно? – спрашивает девушка.

– Добрый день! – отвечаю я со своей самой обворожительной улыбкой. – Я хотела бы побеседовать с сеньорой Марисой де ла Роса. Она дома?

– Кто спрашивает?

– Скажите, что это Ванесса Архона из Кадиса.

Девушка исчезает.

– Ванесса Архона? – шепчет сестра. – Что еще за Ванесса?

Одним взглядом я заставляю ее замолчать.

Через пару секунд перед нами появляется Мариса – вся такая хорошенькая, в белом костюмчике. Увидев меня, она сразу меняется в лице. Ого, да она испугана. Перед тем как она что-нибудь сделает или скажет, я с силой хватаюсь за дверь, чтобы она ее не закрыла, а потом почти кричу:

– Ну здравствуй, потаскуха!

– Дорога-а-ая! – недовольно вскрикивает сестра.

Марису трусит. Я бросаю взгляд на сестру, чтобы та замолчала.

– Я просто хочу, чтобы ты знала о том, что теперь мне известно, где ты живешь, – шиплю я. – Запомнила?

Мариса побледнела, но я продолжаю:

– Меня вывела из себя твоя грязная игра… Поверь, если я захочу, то могу стать куда хуже и коварней, чем ты и твои подружки.

– Я… я не знала, что…

– Закрой пасть, Мариса! – цежу я сквозь зубы. Она умолкает, и я продолжаю: – Мне наплевать на то, что ты говоришь. Ты, ведьма, использовала меня для своих пагубных делишек. А своей подружке Бетте, с которой ты, без сомнения, продолжаешь общаться, скажи, что, когда я с ней встречусь, она узнает, с кем имеет дело.

Мариса дрожит и смотрит вглубь квартиры. Я понимаю – она боится того, что я могу сказать.

– Пожалуйста, – умоляет она, – здесь родители мужа и…

– Родители твоего мужа? – перебиваю ее и аплодирую. – Гениально! Познакомь меня с ними. Я с удовольствием расскажу им кое-что об их ангельской невестке.

Мариса в растерянности отрицательно качает головой: она в шоке. Мне жаль ее. Пусть она и гадина, но я-то не такая. Поэтому я решаю, что пора заканчивать свой визит.

– Если ты еще раз попытаешься меня оклеветать, твоя прекрасная и спокойная жизнь с родителями и знаменитым муженьком закончится, – продолжаю я на полтона тише. – Поверь, я сама об этом позабочусь, ясно? – Бледная как мел она кивает.

Мариса не ожидала меня здесь увидеть, а тем более в таком расположении духа. Когда я высказала все, что хотела, и уже собралась уходить, слышу голос собственной сестры:

– Это и есть та дурнушка, которую ты искала?

Я утвердительно киваю и, к своему удивлению, слышу, как Ракель произносит:

– Если еще раз приблизишься к моей сестре и ее жениху, клянусь памятью своей матери, которая смотрит на нас с небес, я сама сюда вернусь с разделочным ножом отца и вырежу твои глаза, потаскуха!

После слов моей дорогой сестренки Мариса захлопывает перед нами дверь. Немного шокированная, я смотрю на Ракель и по дороге к лифту весело замечаю:

– Мне казалось, самая грубая и сквернословящая в нашей семье – это я. – И, увидев, что она улыбается, добавляю: – Разве я тебя не просила молчать?

– Послушай, дорогуша, когда вмешиваются в мою семью или причиняют ей боль, то во мне просыпается зверь. Как говорит Эстебан, «убью!».

Мы садимся в машину в приподнятом настроении и возвращаемся в Херес.

Дома отец и зять расспрашивают нас о поездке. Мы с сестрой переглядываемся и хохочем, но ничего не рассказываем. Это путешествие стало только нашим – моим и Ракель.

 

2

Семнадцатое декабря. Скоро Рождество, и в Херес съезжаются мои старые друзья. Если двадцать первого декабря будет конец света, мы, по крайней мере, в последний раз увидимся.

Как и каждый год, мы встречаемся на грандиозной вечеринке, которую организовывает Фернандо в загородном доме своего отца. Здесь мы отлично отрываемся. Смех, танцы, приколы, ну и целая толпа гостей, конечно. Весь вечер Фернандо не делает никаких намеков, и я ему за это благодарна. Мне не того.

Праздник идет своим ходом. Фернандо садится рядом со мной, и мы начинаем откровенничать. Из его слов я понимаю, что ему многое известно о моих отношениях с Эриком.

– Фернандо, я…

Он не дает мне договорить и прикладывает палец к моим губам, чтобы я помолчала:

– Сегодня будешь слушаться меня. Я же говорил тебе, что мне не нравится этот тип.

– Да…

– Что он совсем тебе не подходит, ты это понимаешь так же, как и я.

– Да…

– Однако нравится мне это или нет, но я прекрасно понимаю, что происходит на самом деле. И на самом деле ты влюблена в него по уши, а он влюблен в тебя.

Я с изумлением смотрю на него, а он продолжает:

– Эрик – человек властный, он может получить любую женщину, какую захочет. Но он показал мне, что испытывает к тебе нечто очень сильное, и я это знаю не понаслышке.

– О чем ты?

– В тот день, когда ты исчезла из офиса, он в отчаянии мне трезвонил, наверное, добрую тысячу раз. А когда я говорю «в отчаянии», это значит в отчаянии.

– Он тебе звонил?

– Да, каждый день по нескольку раз. Несмотря на то что он вовсе не святой, этот парень рискнул, проглотил гордость только для того, чтобы просить моей помощи. Не знаю, как он раздобыл номер моего мобильного, но знаю точно: он позвонил мне, умоляя найти тебя. Он очень за тебя волновался.

Я чувствую, что сейчас сердце выскочит из груди. Мысль о том, что Айсмен с ума сходил из-за моего отсутствия, лишает меня разума. Полностью.

– Он сказал, что повел себя как идиот, – продолжает Фернандо, – и поэтому ты ушла. Я нашел тебя в Валенсии, но не рассказал ему об этом. К тому же я не пытался связаться с тобой, потому что считал, что тебе нужно было время подумать. Ведь так?

– Да.

Ошарашенная его словами, я молча смотрю на него.

– Ты приняла решение? – спрашивает он.

– Да.

– И я могу узнать какое?

Делаю глоток, убираю волосы от лица и с болью в сердце еле слышно произношу:

– Все, что было между мной и Эриком, закончилось.

Фернандо кивает, смотрит в сторону каких-то друзей и, тяжело вздохнув, шепчет:

– Хересаночка, думаю, что ты ошибаешься.

– Что?!

– То, что слышишь.

– И что это значит?! Ты что, дурак?

Мой друг улыбается и, отпив свой коктейль, отвечает:

– Эх, если бы твои глаза блестели при мне так, как они блестят при нем! – восклицает он. – Если бы ты сходила с ума по мне так, как ты сходишь с ума по нему! И если бы я не знал, что этот богач без ума от тебя и способен позвонить мне и попросить найти тебя, несмотря на то что я могу воспользоваться моментом и настроить тебя против него.

Я закрываю глаза. А когда Фернандо продолжает, жмурюсь еще сильнее.

– Самым важным для него было знать, что ты в безопасности и с тобой все в порядке. Это показывает, какого класса этот человек. Показывает, насколько сильно Эрик тебя любит. – Я открываю глаза и внимательно слушаю его. – Я понимаю, что, признавшись тебе в этом, только уменьшаю свои шансы. Но если то, что существует между тобой и этим самонадеянным красавчиком, настолько настоящее… Вы сами показываете, насколько это важное и настоящее, то зачем с этим заканчивать?

– Ты советуешь мне с ним сойтись?!

Фернандо улыбается, убирает с моего лица прядь волос и шепчет:

– Ты красивая, великолепная, прекрасная женщина, и я всегда считал тебя достаточно умной, чтобы не позволить себя обмануть или заставить делать что-то против своей воли. К тому же я люблю тебя как друга. Если ты влюбилась в этого типа, то почему бы и не сойтись? Послушай, хересаночка, если ты счастлива с Эриком… Подумай о том, что ты его любишь, взвесь, чего именно хочешь. Если твое сердце просит остаться с ним, не отказывайся, иначе еще не раз об этом пожалеешь. Договорились?

Его слова задевают мою душу. Но перед тем как я начну безудержно рыдать и из моих глаз хлынет Ниагарский водопад, я улыбаюсь. Звучит песня Шакиры «Вперед, вперед».

– Я не хочу сейчас об этом думать. Пойдем танцевать, – предлагаю я.

Фернандо отвечает мне улыбкой, берет меня за руку и ведет в центр танцпола, где мы танцуем и вместе с друзьями подпеваем:

Вперед, давай, э-э, вперед, вперед, э-э.

Зачем ты здесь? Э-э. Это наше время! Э-э.

Вперед, давай, э-э, вперед, вперед, э-э.

Праздник продолжается, и несколько часов спустя я болтаю с Серхио и Эленой, которые держат самый посещаемый паб в Хересе. Как-то под Рождество я работала у них официанткой, и они снова пригласили меня поработать. Я с удовольствием соглашаюсь. И поскольку я сейчас безработная, то любой доход будет как нельзя кстати.

Возвращаюсь домой на рассвете, немного уставшая, пьяная и довольная.

Придерживаясь ежегодной традиции, я записываюсь на участие в благотворительных мотогонках. Вырученные от продажи билетов деньги пойдут на подарки и игрушки для обездоленных детей Кадиса. Гонки состоятся двадцать второго декабря в Пуэрто-де-Санта-Мария. Отец, Бичаррон и Лусена очень довольны: подобные мероприятия им приносят столько же удовольствия, сколько и мне.

Двадцатого января мой телефон звонит восемнадцатый раз. Я еле живая. В пабе работать, конечно, весело, но очень тяжело. Беру телефон и, увидев, что звонит Фрида, сразу же прихожу в себя и отвечаю на звонок.

– Джуд, привет! Счастливого Рождества! Как дела?

– Счастливого Рождества! Я в порядке, а ты?

– Отлично, красавица, отлично.

У нее немного напряжен голос, и меня это настораживает.

– Что случилось? – спрашиваю я. – Что-то произошло? С Эриком все хорошо?

После неловкой паузы Фрида все же решается спросить:

– То, что я слышала о Бетте, это правда?

– Нет, – отвечаю я и тяжело вздыхаю, вспомнив о ней. – Это она все подстроила.

– Я так и знала, – тихо говорит она.

– Но это не важно, Фрида, – добавляю я. – Все это уже не имеет значения.

– Как это не имеет значения? А мне не все равно! Я хочу услышать твою версию.

Я тотчас же рассказываю ей со всеми подробностями, и, после того как завершаю рассказ, она говорит:

– Эта Мариса мне никогда не нравилась. Шлюха… А Эрик ведет себя как болван. Ох уж эти мужчины! Он знает, что Мариса – подруга Бетты, она их познакомила.

– Она их познакомила?!

– Да. Бетта, как и Мариса, из Уэльвы. Они начали встречаться, она переехала жить к нему в Германию, пока не произошло то, что произошло, а потом я потеряла ее след. Но Марису нужно проучить.

– Успокойся. Я уже наведалась к этой ведьме и ясно дала ей понять, что со мной игры плохи.

– Да что ты говоришь!

– То, что слышишь. Я предупредила ее, что тоже умею играть не по правилам.

Фрида разразилась смехом, и я вместе с ней.

– Как Эрик? – спрашиваю, не в силах сдержать себя.

– Плохо, – отвечает она, и я вздыхаю. Фрида продолжает: – Мы вчера вечером вместе ужинали. Увидев его без тебя, поинтересовалась, где ты. Вот тогда я и узнала, что произошло между вами. Я пришла в ярость и высказала ему все, что думаю.

Мне забавно это слышать. Потягиваясь, я спрашиваю:

– Но с ним все в порядке?

– Нет, Джудит, не в порядке, и это вовсе не касается его болезни. Я говорю о нем самом. Именно поэтому, как только я приехала в Испанию, я сразу тебе позвонила. Ты должна все уладить. Ты должна ответить на его звонки. Эрик очень по тебе скучает.

– Он сам махнул на меня рукой, теперь пусть пожинает плоды.

– Я понимаю. Он мне тоже об этом говорил. Он упрямец, но упрямец, который тебя любит, в этом даже не сомневайся.

От услышанного у меня внутри запорхали даже не бабочки, а целые страусы. Я мегамазохистка. Я рада, что Эрик до сих пор меня любит и скучает по мне, несмотря на то что я сама упорно в это не верю.

– Я звоню тебе сказать, что в эти выходные на сочельник мы будем ужинать у свекров в Кониле, а потом будем отдыхать у себя дома в Сааре. Новый год мы всей семьей будем праздновать в Германии. Само собой разумеется, Эрик присоединится к нам в Сааре. Ты хотела бы к нам приехать?

Заманчивое предложение. Раньше оно показалось бы мне великолепным. Но я отвечаю:

– Нет, спасибо. Я не могу. Я буду праздновать со своими близкими, вдобавок я в эти дни работаю по ночам, и…

– Ты работаешь по ночам?

– Да.

– И кем ты работаешь?

– Официанткой в одном пабе и…

– Фу-у, Джудит! Официанткой! Эрику это совсем не понравится. Я его знаю, и ему это ой как не понравится.

– Нравится это Эрику или не нравится – не моя проблема, – перебиваю я, не желая вдаваться в подробности. – К тому же в субботу в Кадисе я участвую в гонках и…

– У тебя гонки?

– Да.

– Какие?

– По мотокроссу.

– Гонки по мотокроссу?

– Да.

– Мотокросс! – удивленно повторяет она. – Джуд, я тебя обожаю. Ты моя героиня. Какие еще дерзкие штуки ты умеешь вытворять? Если у меня будет дочь, я хотела бы, чтобы она была похожей на тебя.

Меня рассмешило ее удивление, и я продолжаю:

– Это общественные гонки, их цель – собрать деньги на покупку игрушек для детей, которые не могут себе этого позволить.

– Вот как! В таком случае мы обязательно приедем. Где, ты говоришь, это будет?

– В Пуэрто-де-Санта-Мария.

– В котором часу?

– Начало в одиннадцать часов утра. Только послушай, Фрида… Не говори об этом Эрику. Он не в восторге от гонок. Это будет для него кошмаром, вспомни, что случилось с его сестрой.

– Чтобы я не сказала Эрику?! – с насмешкой говорит она, не желая меня слушать. – Я это сделаю первым делом. Сразу, как только его увижу… Если он не захочет ехать, пусть не едет, ну а я, разумеется, приеду к тебе обязательно.

– Фрида, я не желаю его видеть. Я очень злюсь на него.

– Да ладно тебе, ради бога! Ты сейчас ведешь себя хуже, чем он! Послушай, а вдруг завтра произойдет конец света, как предсказывали майя, и ты его больше не увидишь… Ты об этом подумала?

От этих слов я расхохоталась, хотя, признаюсь, я об этом думала.

– Фрида, конца света не будет. А что касается Эрика, то тот человек, который мне не доверяет и сердится на меня, не дав возможности объясниться, не заслуживает места в моей жизни. К тому же я сыта им по горло. Он мудак.

– О господи! Ты действительно похлеще него. Послушай, вы оба такие глупые – вы не видите, что созданы друг для друга! Может, вы все же отбросите свою чертову гордость и дадите друг другу шанс, которого оба заслуживаете. Да, он упрямец! Но ты тоже упрямая! Джудит, ради всего святого, вы должны поговорить! Напоминаю тебе, что совсем недавно ты собиралась переехать в Германию. Или ты уже забыла? – И не дав мне возможности что-либо ответить, добавляет: – Ладно, доверься мне. До субботы, Джуд.

И со странной болью в животе от всего услышанного я прощаюсь с Фридой.

 

3

Пятница позади, и конец света не настал! Майя не угадали.

В субботу я просыпаюсь совсем рано. Работа официантки отнимает у меня все силы, но этим утром я уже открыла глаза. Смотрю в окно.

Дождя нет! Отлично!

От мысли, что в нескольких километрах находится Эрик и мы можем встретиться, я прихожу в крайнее волнение. Но своим домашним я ничего не рассказываю. Не хочу, чтобы они волновались. Я с улыбкой наблюдаю, как приезжают Бичаррон и Лусена с прицепом для мотоцикла. Отец садится рядом с Хесусом.

– Поехали, смугляночка! – кричит отец. – Все готово.

Я вместе с сестрой и племянницей выхожу из дома, держа в руках спортивную сумку с гоночным комбинезоном, и возле машины с радостью замечаю Фернандо.

– Ты едешь вместе с нами?

Он весело кивает.

– Скажи мне, я хоть раз пропускал твои гонки?

Мы рассаживаемся по двум машинам. Отец, племянница, Бичаррон и Лусена едут в одной машине, а моя сестра, Хесус, Фернандо и я – в другой.

Приехав в Пуэрто-де-Санта-Мария, мы направляемся к месту проведения гонок. Как всегда, здесь полно народу. Выстояв в очереди, чтобы подтвердить участие и получить номер, отец возвращается переполненный радостью.

– Смугляночка, твой номер – восемьдесят семь.

Я одобрительно киваю и окидываю взглядом толпу в поисках Фриды. Но тщетно – слишком много людей. Проверяю мобильный. Сообщений нет.

Вместе с сестрой мы идем к импровизированным раздевалкам, они были сооружены специально для участников гонки. Здесь я снимаю джинсы и надеваю свой кожаный красно-белый комбинезон. Сестра помогает надеть защиту на колени.

– Джудит, ты когда-нибудь должна будешь сказать отцу, что с этим покончено, – заявляет она. – Ты не можешь вечно прыгать на своем мотоцикле.

– Почему нет, если мне это нравится?..

Ракель улыбается и целует меня.

– Ты, конечно, права. В глубине души я восхищаюсь той воинствующей пацанкой, которая живет в тебе.

– Ты когда-нибудь перестанешь меня так называть?

– Нет, дорогая. Я имею в виду, что мне бы тоже хотелось иметь ту силу, которая есть в тебе.

– Ракель, в тебе она тоже есть… – говорю и ласково ей улыбаюсь. – Я до сих пор помню, как ты участвовала в гонках.

Сестра закатывает глаза.

– Да это было всего два раза, – уточняет она. – Я не слишком в этом сильна. Не так, как хотелось бы папе.

Она права. Несмотря на то что мы были созданы одним отцом, мы с ней многим отличаемся. И одним из этих различий является мотокросс. Я всегда им жила. Она всегда его переживала.

Переодевшись, направляюсь к отцу и моей команде, если ее можно так назвать. Племянница вне себя от радости и, заметив меня, начитает восторженно подпрыгивать. Я для нее супертетя! Я фотографируюсь с племянницей и с остальными. У меня на губах улыбка. Впервые за многие дни я открыто и спокойно улыбаюсь. Я занимаюсь тем, что мне нравится, и это видно по моему лицу.

Мимо проходит продавец напитков, и отец покупает мне кока-колу. Довольная, я начинаю пить, как вдруг сестра восклицает:

– Ах, Джудит!

– Что?

– Думаю, что ты его подцепила.

Лукаво на нее поглядываю, а она, приблизившись ко мне, забавляясь, шушукает:

– Не стоит смотреть на гонщика с номером 66, справа от тебя. Совсем не стоит, но этот парень просто красавчик.

Я с любопытством поворачиваюсь и улыбаюсь, узнав Давида Гепардо. Он мне подмигивает, и мы идем друг другу навстречу. Мы знакомы уже много лет. Он родом из местечка Эстрелья-де-Маркес, что неподалеку от Хереса. Мы оба без ума от мотокросса и порой встречаемся на гонках. Некоторое время мы болтаем. Давид, как всегда, очарователен. Просто конфетка. Беру то, что он мне дает, прощаюсь с ним и возвращаюсь к сестре.

– Что у тебя в руке?

– Какая ты любопытная, Ракель! – упрекаю ее. Но, поняв, что она не оставит меня в покое, пока я не покажу ей, что у меня, отвечаю: – Его номер телефона. Довольна?

Сначала сестра прикрывает рот рукой, а потом выкрикивает:

– Эх, дорогуша, если я снова появлюсь на свет, то попрошу стать тобой.

Я расхохоталась и в этот момент услышала знакомый голос:

– Джудит!

Поворачиваюсь и вижу Фриду, которая бежит ко мне обниматься, при этом загадочно улыбаясь. Я с радостью встречаю и обнимаю ее и только потом замечаю, что за ней идут Андрес и Эрик.

– Конец света не настал, – шепчет Фрида.

– Я же тебе говорила, – смеясь, отвечаю я.

Бо-о-оже мой! Эрик приехал!

У меня все сжимается внутри, и вдруг вся моя уверенность улетучивается. Почему я такая глупая? Может быть, от любви мы становимся неуверенными? Скорее всего, в моем случае так и есть.

Я представляю, чего стоило Эрику появиться на подобном мероприятии. Только боль и напряжение. Поэтому решаю не смотреть на него, к тому же я до сих пор сержусь. Расцеловав Фриду, ласково приветствую Андреса и маленького Глена, который сидит у него на руках. Когда очередь доходит до Эрика, то, не глядя на него, четко выговариваю:

– Добрый день, сеньор Циммерман.

– Привет, Джуд.

Меня будоражит его голос. Меня будоражит его присутствие. Он весь меня будоражит!

Но я собираю свои последние силы – их я храню глубоко внутри специально для подобных моментов, – поворачиваюсь к смущенной сестре и говорю:

– Ракель, познакомься, это Фрида, Андрес и малыш Глен, а этот… это сеньор Циммерман.

Надо было видеть их лица. Та холодность, с которой я говорю об Эрике, приводит в изумление всех, кроме него самого. Он, как обычно, окидывает меня недобрым взглядом. В этот момент появляется Фернандо.

– Джудит, ты в следующем заезде, – предупреждает он меня.

Вдруг он замечает Эрика и столбенеет. Они приветствуют друг друга кивками, а я, посмотрев на Фриду, говорю:

– Я должна вас оставить. Пора выезжать. Фрида, мой номер – восемьдесят семь. Пожелай мне удачи.

Развернувшись, ко мне подходит Давид Гепардо – гонщик, с которым я недавно общалась, – и мы тихонько бьемся кулаками. Он желает мне удачи! Я отвечаю ему улыбкой и ухожу в компании Ракель и Фернандо. Оказавшись достаточно далеко от остальных, я говорю сестре, вручая ей бумажку:

– Запиши мне на мобильный номер Давида, хорошо?

Сестра кивает и берет ее.

– Надо же, дорогуша! – выкрикивает она. – Эрик прие-е-ехал!

Несмотря на внутреннюю глупую радость, я с неловким выражением лица иронизирую:

– О, как это волнительно!

Моя сестра – закоренелый романтик.

– Джудит, ради всего святого! Он здесь из-за тебя, не из-за меня и не из-за какой-либо другой женщины. Разве этого не видно? Этот парень без ума от тебя. Я бы тебя задушила.

– Больше ни слова, Ракель. Я не хочу об этом говорить.

Однако моя сестра есть моя сестра!

– Определенно, – не унимается она, – ему совсем не понравилось, что ты обратилась к нему по фамилии.

– Замолчи, Ракель!

Но, верная своей натуре, она гнет свое:

– Ух, что будет, если узнает папа!

Папа? Я резко останавливаюсь. Смотрю ей в лицо и четко говорю:

– Ни слова папе о том, что он здесь. Пока ты не начала болтать, как в мексиканском сериале, напоминаю, что мы с сеньором Циммерманом расстались. Чего из всего этого ты не поняла?

Фернандо, который все это время был рядом, пытается нас помирить:

– Девочки, хватит вам! Не ссорьтесь. Это того не стоит.

– Как это не стоит! – возражает сестра. – Эрик – это…

– Ракель… – негодую я.

Фернандо, которого всегда забавляли наши перепалки, говорит:

– Ладно, Джудит, не заводись. Возможно, тебе стоит послушать сестру и…

Не в силах выдержать их разглагольствования, яростно смотрю на Фернандо и ору как одержимая:

– Почему бы тебе не закрыть пасть?! Честное слово, ты намного симпатичней.

Фернандо с сестрой переглядываются и хохочут. Они что, спятили?

Мы подошли к отцу, Бичаррону и Лусене. Ох уж эта тройка! Надеваю каску, защитные очки и слушаю советы отца по регулировке. Затем сажусь на мотоцикл и еду к воротам. Там жду вместе с другими участниками, пока нас впустят на трек.

Надежно скрыв взгляд за темными очками, я высматриваю Эрика. И, конечно, замечаю – он такой высокий, что его сложно не увидеть. Он великолепен в джинсах с заниженным поясом и в черном свитере. Господи, какой же он красивый!

Он из тех мужчин, который будет великолепным даже с салатом на голове. Он беседует с Андресом и Фридой, но я-то его знаю: он ужасно напряжен, это напряжение видно даже на лице. Я знаю, что за серебристыми «авиаторами» «Рей Бен» его глаза ищут меня.

У меня учащается сердцебиение. Но я-то маленькая, меня трудно найти среди гонщиков в похожей одежде, и это дает мне преимущество. Поэтому я могу спокойно наслаждаться тем, что вижу.

Когда открывают трек, судьи располагают нас на стартовой решетке. Они предупреждают, что будет несколько заездов по девять человек вне зависимости от пола и что четверка победителей переходит в следующий тур. Заняв позицию, я слышу голосок племянницы и киваю ей. Она в ответ смеется и хлопает в ладоши. Какая же моя Лус красавица! Потом мой взгляд падает на Эрика.

Он неподвижен. Почти не дышит. Но он здесь, он готов смотреть на гонку, несмотря на ту тревогу, которая, я это точно знаю, будет его мучить.

Я снова концентрируюсь на своей задаче. Я должна быть среди первой четверки, если хочу попасть в следующий тур.

Отбрасываю все мысли и газую. Фокусирую внимание на гонке и забываю обо всем остальном. Я должна это сделать. В первые мгновения старта у меня всегда подскакивает адреналин.

От резких звуков газующих моторов по коже бегут мурашки, а когда судья опускает флаг, я нажимаю на газ и вылетаю, как пуля. С самого начала я занимаю хорошую позицию и, как меня предупредил отец, осторожно прохожу первый поворот с огромными выбоинами. Я подпрыгиваю, скольжу на крыле. О, как же мне это нравится! Я, словно безумная, наслаждаюсь потрясающим снижением и тут наблюдаю, как гонщик слева теряет управление и падает. Уф, вот это он стукнулся! А я все добавляю и добавляю газу и снова взлетаю. Скольжу, ускоряю ход, подпрыгиваю, снова скольжу и после трех поворотов в кругу оказываюсь в четверке первых. Отлично!

Записываюсь в следующий тур.

На выезде с трека меня встречает и обнимает папа – он без ума от радости. Я снимаю испачканные очки. Все в восторге от моего успеха. Переполненная эмоциями племянница прыгает от счастья. Ее тетя – героиня, и я рада за малышку.

Давид Гепардо участвует в следующем заезде. Он проходит мимо меня, и мы снова сталкиваемся кулаками. В этот момент подходит Фрида и с восхищением кричит:

– Поздравляю! Боже мой, Джудит, ты была потрясающей.

Улыбаюсь в ответ и выпиваю глоток кока-колы: я умираю от жажды. Мой взгляд переходит Фриде за спину, и я вижу, что Эрик не спешит ко мне. Он стоит в нескольких метрах от нас и разговаривает с Андресом, держа Глена на руках.

– Не поздороваешься с ним? – спрашивает Фрида.

– Я уже с ним здоровалась.

Она улыбается и еще ближе подходит ко мне.

– То, что ты его называешь сеньором Циммерманом, немного жестоко, – шепчет она. – Только серьезно, ты и вправду не подойдешь к нему?

– Нет.

– Уверяю тебя, что ему стоило огромных усилий сюда приехать. И ты знаешь почему.

– Знаю, – отвечаю я, – но он мог бы и отказаться от поездки.

– Да ладно тебе, Джудит!.. – настаивает она.

Мы еще некоторое время болтаем, но я все же не собираюсь «слезать с осла», как говорит мой отец. Я не буду подходить к Эрику. Он этого не заслуживает. Он сам мне сказал, что между нами все кончено, и я вернула ему кольцо. Конец истории.

День проходит, я перехожу из одного тура в другой и так выхожу в финал. Эрик до сих пор здесь. Я вижу, как он разговаривает с моим отцом. Они увлечены беседой, и вот отец улыбается и по-мужски хлопает его по спине. О чем они могут говорить?

Я видела, как Эрик постоянно ищет меня взглядом. Меня это возбуждает, но я продолжаю стоять на своем. Он пытался ко мне подойти, но каждый раз, когда я угадывала его намерение, сразу ускользала, теряясь среди толпы.

– У тебя на лице написано, что ты хочешь кока-колы, верно?

Поворачиваюсь – передо мной стоит Давид Герпардо с кока-колой в руках.

Беру ее и, ожидая, пока нас пригласят на последний заезд, опускаюсь на лавочку вместе с Давидом. Эрик, который стоит недалеко от нас, снимает очки. Он хочет, чтобы я знала, что он за мной наблюдает. Желает, чтобы я знала о его неудовольствии. Но даже если он в очках, я все равно знаю, как он на меня смотрит. В конце концов я поворачиваюсь к нему спиной, но чувствую на себе его взгляд. Меня это одновременно беспокоит и возбуждает.

Мы долго разговариваем с Давидом, смеемся и наблюдаем за тем, как гонщики проходят последний отборочный заезд. Ветер треплет мне волосы, и Давид заправляет мою прядь волос за ухо.

Оп-ля, это наверняка выведет из себя сеньора Циммермана!

Видеть это не хочу. Но та больная, которая сидит внутри, заставляет меня повернуться, и, действительно, я вижу, как выражение на его лице меняется от раздражения до крайней ярости. Ой, да пошел он!

Нам объявляют, что через пять минут пройдет последний заезд. Решающий заезд. Мы с Давидом встаем, вновь сталкиваемся кулаками и направляемся к своим мотоциклам. Отец вручает мне шлем и очки и, подойдя ближе, спрашивает:

– Ты вызываешь ревность у своего жениха, кокетничая с Давидом Гепардо?

– Папа, у меня нет жениха, – твердо говорю я. Он хмыкает. Я не даю ему продолжить и заявляю: – Если ты говоришь о том, о ком я думаю, то тут уже все решено. Хватит!

Мой добродушный папочка вздыхает и говорит:

– А мне кажется, что Эрик так не думает. Не перечеркивай все.

– Папа, мне все равно.

– Ох! Ты такая же упрямица, как и твоя мать. Ну точь-в-точь!

– Ну и пусть… Я этому даже рада, – угрюмо отвечаю я.

Отец кивает, тяжело вздыхает и с забавным выражением лица произносит:

– Да-да, смугляночка! Нам, мужчинам, нравятся сложные женщины, и ты, жизнь моя, ну совсем непростая. От твоего дьявольского характера можно сойти с ума! – Он хохочет. – Я не дал ускользнуть твоей матери, а Эрик, клянусь, не позволит убежать тебе. Такие, как вы, для нас слишком дороги и интересны.

Я в бешенстве поправляю шлем и надеваю очки. Не хочу больше об этом говорить! Нажимаю на газ и уезжаю к старту. Как и во время предыдущих заездов, я собираюсь с мыслями и в ожидании сигнала к старту многократно газую. Но разница в том, что сейчас я сердита, очень сердита, и от этого я еще больше бешусь.

Отец, который знает меня лучше всех на свете, дает мне знаки, чтобы я сбавила обороты и успокоилась.

Гонка начинается, и если я хочу добиться своей цели, то должна хорошенько поработать.

Что я и делаю. Я лечу, словно за мной гонится черт. Я подвергаю себя еще большему риску и наслаждаюсь адреналином, витающим в воздухе. Краем глаза замечаю, как справа меня обходят Давид и еще один гонщик. Я ускоряюсь, обгоняю другой мотоцикл, но Давид Гепардо хорош, и, перед тем как достигнуть участка трека с ямами, он добавляет скорость и успешно перепрыгивает выбоины. Я на таком участке почти всегда теряю время и рискую упасть. Но сейчас я легко прохожу его. Мне удается удержать управление мотоциклом, пусть даже стиснув зубы, и дальше я продолжаю с ускорением. Не люблю проигрывать даже в парчиси.

Я еще больше жму на газ, прижимаю Давида, обгоняю его. Он снова меня опережает. Мы скользим на крыльях, и третий мотоциклист обходит нас слева. А чтоб его! Я ускоряюсь… Он ускоряется… Мы все ускоряем ход. Когда на финише судья опускает флаг, я вскидываю руку вверх.

Я – вторая! Давид – первый.

Мы проезжаем круг почета и приветствуем зрителей. В ответ на их аплодисменты и радостные улыбки мы с Давидом широко улыбаемся. Он доволен, я тоже. Мы снимаем шлемы, очки, и люди начинают аплодировать еще сильнее.

Я знаю, что такая близость с Давидом вовсе не понравится Эрику. Точно знаю. Но мне это необходимо, неосознанно я мечтаю его спровоцировать. Я хозяйка своей жизни. Я хозяйка своим действиям! Ни он, ни кто-либо другой не покорит мою волю.

Отец вместе с остальными выходит на трек поздравить нас. Сестра заключает меня в объятия, потом это делает Фернандо, племянница, Фрида. Все кричат «чемпионка», как будто я победила в мировом чемпионате. Эрик не подходит, он остается за спинами моих друзей. Я знаю, что он ждет, чтобы я первой к нему подошла, как это было раньше. Но нет. Не сейчас. Как говорится в нашей песне, «мы противоположные полюса», и если он упрямый, то пусть зарубит себе на носу, что я еще упрямей.

Мы стоим на пьедестале почета, и в это время объявляют, сколько денег получилось собрать для детских подарков.

Я поражена. Это огромная сумма! Я догадываюсь о том, что львиную долю внес Эрик. О нет, я знаю это совершенно точно – нет надобности, чтобы мне кто-то об этом говорил.

Приятно пораженная суммой вырученных денег, я улыбаюсь. Все зрители рукоплещут, включая Эрика. Он выглядит немного расслабленным, и, поднимая свой бокал, я замечаю выражение гордости у него на лице. Я тронута до глубины души. В другом случае я бы ему подмигнула и сказала бы взглядом «люблю», но не сейчас. Не сейчас.

Сойдя с пьедестала, мы с Давидом делаем тысячу фото со всеми желающими. Через полчаса народ расходится и участники гонки начинают собирать свои вещи. Перед тем как уехать, ко мне подходит Давид и напоминает, что он пробудет у себя в городке до шестого января. Я обещаю ему позвонить, и он кивает в знак согласия. Выйдя из раздевалки и держа в руках комбинезон, я чувствую, что меня хватают под руку и тянут. Это Эрик.

О господи! О го-о-осподи! Это серьезное выражение лица сводит меня с ума. Его зрачки расширяются. Он одним взглядом говорит, насколько я ему нужна, но я не отвечаю, и он прижимает меня к себе. Когда я оказываюсь рядом с его губами, он шепчет:

– Я до смерти хочу тебя поцеловать.

И все, больше ни слова.

Он целует меня, а незнакомые нам люди, оказавшиеся рядом, в восторге аплодируют проявлению такой пылкости. Несколько секунд я позволяю Эрику терзать мои губы. Ох! Мне безумно это нравится. Наконец Айсмен отстраняется и, глядя мне в глаза, говорит хриплым голосом:

– Это как в гонках, дорогая: кто не рискует, тот не выигрывает.

Я киваю. Он прав. Полностью отдавая себе отчет в том, что творю, я отвечаю, ошарашивая его:

– Так и есть, сеньор Циммерман. Проблема в том, что меня вы уже проиграли.

Его взгляд сразу же черствеет. Я поворачиваюсь и ухожу к машине зятя. Эрик стоит. Я догадываюсь, что он остолбенел от моих слов, но знаю, что продолжает наблюдать за мной.

 

4

Вечер. Я уже вернулась в Херес. Телефон просто разрывается от звонков. Я едва сдерживаю себя, чтобы не запустить его в стенку. Это Эрик, и он хочет со мной поговорить.

Я отключаю телефон. Тогда он звонит папе, но я отказываюсь отвечать.

В воскресенье утром я застаю сестру, прилипшую к экрану телевизора и увлеченно смотрящую мексиканский телесериал «Я твоя госпожа». Какой же бред!

Вхожу в кухню и вижу великолепный букет красных роз на очень длинных стеблях. Я проклинаю их про себя; я ведь знаю, кто их прислал.

– Посмотри, дорогая, какую прелесть тебе прислали! – говорит за моей спиной Ракель.

Поскольку мне не нужно даже спрашивать, от кого они, хватаю их и швыряю в урну. Сестра орет, словно бешеная:

– Что ты делаешь?

– Что хочу, то и делаю!

Она быстро вынимает розы из мусорного ведра.

– Ради всего святого! Это просто кощунство – выбрасывать такие цветы. Они наверняка стоили кучу бабок.

– Да пусть они стоят целый миллион, мне все равно.

Отворачиваюсь, чтобы не смотреть, как сестра снова ставит розы в вазу.

– Ты даже не прочтешь записку? – настаивает она.

– Нет, и ты тоже, – отвечаю и, вырвав ее у нее из рук, бросаю записку в мусорное ведро.

Вскоре появляются отец и зять и смотрят на нас. Сестра опять мешает мне подойти к розам.

– Можете в такое поверить? Она хотела выбросить эту красоту в мусор!

– О да, я могу, – заверяет отец.

Хесус улыбается и, подойдя к сестре, чмокает ее в шею.

– Хорошо еще, что ты смогла их спасти, голубушка.

Я не отвечаю. Не смотрю в их сторону. Терпеть не могу все эти «сю-сю» типа «невестушка» и «женишок». Почему они ведут себя как дети?

Я разогреваю себе кофе в микроволновке и, выпив его, слышу, как звонят в дверь. Выругавшись, встаю – я готова сбежать в любой момент, если это явился Эрик. Уловив мое настроение, отец идет открывать. Через пару секунд он с улыбкой на губах возвращается один и что-то ставит на стол.

– Это тебе, смугляночка.

Все смотрят на меня в ожидании, когда я распакую огромную бело-золотую коробку. В конце концов я сдаюсь и открываю ее. В тот момент, когда я снимаю верхнюю упаковку, в кухню входит племянница и вскрикивает:

– Сладкий футбольный стадион! Какой кла-а-ассный!

– Думаю, кое-кто хочет подсластить тебе жизнь, дорогая, – подшучивает отец.

Разинув рот от удивления, я рассматриваю футбольное поле. На торте повторили каждую деталь. Есть даже трибуны со зрителями! А на табло по-немецки написано: «Ich liebe dich» («Я тебя люблю»).

Сердце бьется как сумасшедшее. Я не привыкла к подобным штучкам и даже не знаю, что сказать. Он меня совсем сбил с толку, он сводит меня с ума! Тут я начинаю рычать, но сестра уже оказалась рядом со мной. Она осведомляется:

– Ты же не собираешься его выбрасывать?

– Кажется, собираюсь, – отвечаю я.

Между нами становится племянница и, подняв палец, говорит:

– Те-е-етенька, ты не можешь его выбросить!

– Почему это я не могу его выбросить? – сердито спрашиваю я.

– Потому что это очень красивый подарок от дяди и мы должны его съесть.

Я улыбаюсь при виде ее шкодливого лица, но с моих губ моментально слетает улыбка, когда она добавляет:

– К тому же ты должна его простить. Он этого заслуживает.

– Заслуживает?

Лус утвердительно кивает.

– Когда я повздорила с Алисией из-за фильма и она назвала меня глупой, я очень разозлилась, правда ведь? – напоминает мне племянница, и я соглашаюсь. И эта умница продолжает: – Она попросила прощения, а ты спросила у меня, была ли моя злость намного важнее, чем то, что я потеряю свою лучшую подругу. Поэтому я тебе говорю то же самое, тетя. Ты настолько сильно злишься на дядю Эрика, что не можешь простить его?

Я поражена словами, которые только что сказала малышка. Тут вмешивается отец:

– Смугляночка, мы рабы своих слов.

– Это точно, папа, и Эрик тоже их раб, – заявляю я, вспомнив все, что он мне наговорил.

Племянница смотрит на меня в ожидании ответа. Она совсем ребенок, и я не должна об этом забывать. Именно поэтому, собрав остатки спокойствия, я тихо отвечаю:

– Лус, если хочешь, можешь съесть это футбольное поле сама. Я тебе его дарю, договорились?

– Ух-тышка! – хлопает в ладоши малышка.

Все мои родные улыбаются, а у меня земля уходит из-под ног. Почему никто из них не пытается меня понять? Они знают, что мы с Эриком разошлись, хотя никто кроме сестры не знает, что это произошло из-за женщины. Честно говоря, даже ей я не открыла всех подробностей. Если бы Ракель или кто-нибудь еще узнал подоплеку нашей ссоры, они бы просто сошли с ума!

К десяти часам я иду в паб. Пора на работу. Но когда я в дверях здороваюсь с друзьями, вижу проезжающий мимо темный БМВ, за рулем которого сидит Эрик. Я прячусь, и он меня не замечает. Судя по его направлению, он едет к отцу.

Я чертыхаюсь. Ну почему он такой настырный?

Когда отчаяние начинает перерастать в глубокую тревогу, кто-то касается моей спины. Я поворачиваюсь и оказываюсь перед Давидом Гепардо. Какой же он красавчик! Я радостно улыбаюсь и пытаюсь полностью на нем сконцентрироваться. Мы заходим в бар, и он приглашает меня выпить. Он такой милый, ну просто прелесть, и по его взгляду и словам легко догадаться, что он ищет. Секс! Конечно, секс. Но в данный момент это не для меня. Я сегодня не очень любезна – решаю пропустить его намеки мимо ушей и начинаю обслуживать клиентов.

Минут двадцать спустя в бар входит Эрик, и мое сердце начинает неистово стучать. Тук-тук… Тук-тук…

Он один. Оглядывается и сразу меня находит. Прямиком идет ко мне и говорит:

– Джуд, немедленно выходи отсюда, и поедем со мной.

Давид смотрит на него, потом переводит взгляд на меня.

– Ты знаешь этого типа? – спрашивает он.

Я только собиралась ответить, как Эрик меня опережает:

– Это моя женщина. Еще вопросы?

Его женщина? Он что, Господь всемогущий? Давид в шоке смотрит на меня. Я хлопаю глазами и, заканчивая готовить кубату для одного рыжеволосого парня справа, отвечаю:

– Я не твоя женщина.

– Ах, нет? – уточняет Эрик.

– Нет.

Я подаю рыжеволосому коктейль, и он мне улыбается. Я тоже. Взяв с него деньги, я смотрю на Эрика, который прямо кипит от гнева. Стараясь быть спокойной, говорю:

– Я вовсе не твоя. Между нами все кончено и…

Но Эрик, впившись в меня своими умопомрачительными голубыми глазами, не дает закончить.

– Джуд, дорогая, давай ты перестанешь говорить глупости и выйдешь со мной.

Рассерженная его словами, я рычу:

– Это ты перестань говорить глупости, дорогой. Повторяю: я не твоя женщина и не твоя невеста. Я вовсе не твоя и хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

– Джуд…

– Я хочу, чтобы ты забыл обо мне и позволил работать, – сердито продолжаю я. – Я хочу, чтобы ты обратил внимание на другую девушку и занялся ею. Я хочу, чтобы ты оказался далеко, как можно дальше от меня, теперь понятно?

У меня серьезное выражение лица, а вот у Эрика мрачное. Он смотрит на меня… смотрит… и смотрит…

Его скулы напряжены, и я знаю, что он сейчас сдерживает те самые дикие порывы, от которых я обычно схожу с ума. Господи, я настоящая мазохистка! Давид не сводит глаз с нас обоих. Не успела я еще что-то добавить, как Эрик тихо произносит:

– Ладно, Джуд. Я сделаю то, что ты просишь.

Не проронив больше ни слова, разворачивается и идет вглубь бара. Я неловко провожаю его взглядом.

– Что это за тип? – спрашивает Давид.

Я не отвечаю, только смотрю Эрику вслед и вижу, как второй бармен наливает ему виски. Давид не унимается.

– Если это не слишком бестактно, то кто же это?

– Некто из моего прошлого, – отвечаю еле слышно.

Проклиная все на свете, пытаюсь забыть о том, что Эрик рядом. Я продолжаю с улыбкой наливать напитки всем, кто подходит к бару. Долгое время я на него не смотрю. Мне хочется забыть о его присутствии и отвлечься. Давид – само обаяние и изо всех сил старается меня рассмешить. Но моя улыбка исчезает и в жилах стынет кровь, когда я поворачиваюсь, чтобы взять бутылку с полки, и вижу, как Эрик общается с хорошенькой девушкой. На меня он не смотрит. Он полностью увлечен девушкой, и меня это выводит из себя. Что за фигня?! Черт… Какая же я ревни-и-ивая!

Взяв бутылку, разворачиваюсь. У меня нет никакого желания лицезреть то, что он вытворяет, но мое чертово любопытство заставляет меня посмотреть в их сторону. Те сигналы, которые подает ему девушка, типичны для всех нас, женщин, когда мы заинтересовались незнакомым мужчиной. Она касается своих волос, ушей, ее улыбочка как будто говорит: «Иди же ко мне, иди ближе, ближе… Я приглашаю тебя на нечто большее».

Вдруг рыжеволосая девушка проводит пальцем по его щеке. Почему она его трогает? Он улыбается. Эрик не двигается, и я вижу, как она приближается к нему все теснее, до тех пор, пока не оказывается сидящей у него прямо между ног. Эрик смотрит на нее. Его страстный взгляд меня возбуждает. Он проводит пальцем по ее шее, и это меня заводит.

Что этот глупец делает? Она улыбается, а он опускает взгляд.

Я его убью!

Я знаю, что означает этот взгляд и эта хитрая улыбочка, – секс! Сердце сейчас вырвется из груди.

Эрик делает то, о чем я его попросила. Он увлекся другой, развлекается, а я, как дура, страдаю от того, чего пожелала сама. Черт, меня это просто убивает!

Минут через пятнадцать он встает, берет девушку за руку и, даже не глянув на меня, выходит из заведения.

Я его убью-у-у!..

Сердце колотится просто бешено. Если я и дальше так буду дышать, то думаю, что отравлюсь кислородом. Я выхожу из-за барной стойки и иду в туалет, где лью себе на затылок прохладную воду. Колет шея… Опять эти пятна! Эрик мне только что продемонстрировал, что он не разводит канитель, что его игра серьезная и разрушительная. Мне нужно проветриться или сбежать отсюда. Мне нужно исчезнуть из этого места, иначе я способна здесь, в Хересе, устроить «техасские разборки бензопилой»…

Выйдя из туалета, я кое-как отделываюсь от Давида и договариваюсь с ним встретиться следующим вечером. Подхожу к своей машине, сажусь и только здесь срываюсь от отчаяния на крик. Почему я такая дура?! Почему я приказала Эрику делать то, что причиняет мне боль?! Почему я не могу быть такой же хладнокровной, как он? Я темпераментная испанка, а он всего лишь невозмутимый немец. Я завожу машину, и начинает играть радио. Голос Алекса Убаго наполняет салон, и я закрываю глаза. У меня мурашки на коже от песни «Ничего не боясь».

Идиотка, идиотка, идиотка… Я законченная идиотка!

Включаю мобильный и машинально начинаю подпевать:

Я умираю от желания объяснить тебе то,

Что творится у меня в голове,

Я умираю от желания отдаться тебе и постоянно Удивлять тебя,

Каждый день чувствовать выстрел стрелы При встрече с тобой.

Все равно, что скажут, все равно, что подумают.

Если я сошел с ума, то это касается только меня…

Ищу номер телефона Эрика и, когда уже собираюсь ему позвонить, останавливаю себя. Что я делаю? Какого черта я вытворяю?

Доведенная до безумия, я закрываю мобильный. Я не буду ему звонить. Я не сумасшедшая!

Но та фурия, которая сидит у меня внутри, опять берет верх. Я вынимаю ключи из замка зажигания, выхожу из машины и, хлопнув дверью своего «леонсито», снова захожу в паб. Я одинокая, ни с кем не встречаюсь, и я хозяйка своей жизни. Ищу Давида. Нахожу его и целую. Он моментально отвечает.

Какие же парни легкие на подъем!

Несколько минут я позволяю его языку играть с моим, и, когда я оказываюсь почти на грани того, чтобы намекнуть ему о переходе в другое место, вдруг открываются двери и входит рыжеволосая девушка, которая уходила с Эриком.

Я совершенно не ожидала ее снова здесь увидеть и теперь изумленно провожаю взглядом. Она подходит к бару, заказывает коктейль у второго бармена и затем присоединяется к компании подруг. В этот момент раздается сигнал мобильного. Это сообщение от Эрика. Читаю: «Закрутить с кем-то так же легко, как дышать. Не совершай того, в чем будешь раскаиваться».

Не знаю почему, но я разразилась смехом. И сквозь смех проклинаю его. Будь ты проклят, Эрик! И ты сам, и твои игры. Давид смотрит на меня. Я говорю ему, что должна работать, и возвращаюсь на свое место.

В половине седьмого возвращаюсь в дом отца. Все спят. Иду к мусорному ведру и, порывшись в нем, нахожу записку, которая была в букете роз, что он мне прислал. Распечатываю и читаю: «Дорогая, я скотина. Но скотина, которая тебя любит и хочет, чтобы ты его простила. Эрик».

 

5

Когда я просыпаюсь, уже очень поздно. Я провела такую ночку, что не пожелала бы и самому страшному врагу. Хотя нет… Эрику пожелала бы!

Сестра и отец уже занялись приготовлением ужина к Рождеству, а зять с племянницей играют на игровой приставке. Я выпиваю кофе, а потом присоединяюсь к ним и минут десять играю в «Марио Брос». Звонит мой мобильный. Это Эрик. Я сразу его отключаю.

В семь вечера по дороге в душ я смотрю в зеркало. Внешне я выгляжу совсем неплохо, но внутри – совершенно разбита. Включаю мобильный и, увидев дюжину пропущенных звонков от Эрика, читаю сообщение от Давида: «Заеду за тобой в полночь. Оденься красиво».

Это «оденься красиво» вызывает у меня улыбку. Печальную улыбку. Лишенную всякого интереса. Я в отчаянии опираюсь на умывальник. Что со мной происходит?

Почему я не могу выбросить его из головы? Почему говорю одно, а хочу сделать совсем другое? Почему?.. Почему?..

Ответ на эти бесконечные «почему» очевиден. Я его люблю. Я по уши влюблена в Эрика, и, как говорит Фернандо, если я не «слезу с осла», то очень сильно об этом пожалею. Но я не собираюсь «слезать с осла». Я сыта по горло его глупостью и упрямством! Я налажу свою жизнь сама!

Расстроенная, решаю принять душ, но перед этим возвращаюсь кое за чем в комнату. Уже в ванной закрываю дверь на задвижку, ставлю диск с записью «Аэросмит» и включаю песню «Я схожу с ума». Делаю как можно громче, откручиваю кран в душе. Закрываю глаза и начинаю чувственно двигаться в такт музыки, затем сажусь на край ванны с вибратором в руке.

Я хочу пофантазировать. Мне это необходимо. Я этого жажду. С закрытыми глазами слушаю гремящую в ванной музыку.

Ты сводишь меня с ума, с ума,

Я от тебя без ума, детка.

Я схожу с ума, с ума, детка, я схожу с ума.

И это происходит каждый раз, когда ты уходишь.

Что мне делать, дорогая?

Мне так страшно…

Я развожу ноги и отпускаю воображение. Я представляю, что Эрик стоит позади меня, что он шепчет на ухо, чтобы я показала себя другим. Меня настигает тот самый жар.

Телом овладевает взрыв наслаждения, но, когда я хочу свести ноги, голос Эрика просит меня не делать этого. Я погружаюсь в широкую ванную и кладу ноги на бортики. Закрыв глаза, я открываю себя тому, кто желает меня видеть.

Я извиваюсь от возбуждения и кусаю губы. Я представляю, что Эрик здесь. Он меня просит. Мне хочется снова пережить самые сладкие моменты прошлого и снова их прочувствовать. Мне нравится чистая страсть. Она привлекает меня так же, как и Эрика. Я задыхаюсь. Музыка гремит, и я могу позволить себе шептать его имя как раз в тот момент, когда приподнимаюсь в ванной, а тело содрогается от волшебного оргазма.

Придя в себя, я открываю глаза. Я одна. Эрик приходил ко мне только в моем воображении.

Ты сводишь меня с ума, с ума,

Я от тебя без ума, детка.

Я схожу с ума, с ума, детка, я схожу с ума.

И это происходит каждый раз, когда ты уходишь.

Что мне делать, дорогая?

Мне так страшно…

После душа и небольшой разгрузки я возвращаюсь к себе в комнату. Прячу вибратор и включаю мобильный. Шестнадцать пропущенных звонков от Эрика. Я улыбаюсь и представляю, как он рассержен. Да пошел этот немец! Вот такая я мазохистка.

Я хочу в сочельник быть красивой. И поэтому решаю надеть самое откровенное платье черного цвета. Настоящая бомба! Почему-то я уверена, что Эрик сегодня тоже будет в пабе… Наверное, я хочу, чтобы он умер от злости, поняв, что потерял меня.

Выйдя из комнаты, меня замечает сестра и восклицает, остолбенев от удивления:

– Дорога-а-ая, какое обалденное платье!

– Тебе нравится?

Ракель кивает и подходит поближе.

– Оно великолепно, но мне кажется, что оно слишком открытое. Ты так не считаешь?

В коридоре я смотрюсь в зеркало. Декольте платья стягивается серебристым кольцом, и вырез опускается до живота. Очень сексуально, и я это знаю. В этот прекрасный момент появляется отец.

– Боже мой, смугляночка, ты выглядишь просто потрясающе! – говорит он, рассматривая меня.

– Спасибо, папа.

– Но, послушай, жизнь моя, тебе не кажется, что у тебя слишком открыта грудь?

Я закатываю глаза, а сестра снова на меня набрасывается:

– Папа, я ей сказала то же самое. Она красивая, но…

– Ты собираешься работать в этом платье? – спрашивает отец.

– Да. А что?

Отец машет головой и чешет затылок.

– Ох, смугляночка! Не думаю, что Эрику это понравится.

– Па-а-апа, ну хоть сейчас можно не говорить о нем?! – раздраженно восклицаю я.

В этот момент заходит зять и останавливается, не сводя с меня глаз:

– Господи, свояченица, ты просто сногсшибательная!

Расплываюсь в улыбке и, повернувшись к отцу и сестре, говорю:

– Вот именно… именно это я и хотела услышать.

В половине десятого вечера мы садимся за стол и смакуем изысканные блюда, которые со всей любовью отец приготовил для нас. Креветки просто великолепны, а ягненок – пальчики оближешь. Ужин проходит в атмосфере веселья, больше всего мы смеемся над тем, что болтает племянница. После ужина я решаю подправить макияж. Пора ехать на работу. Я договорилась о встрече с Давидом и собираюсь обо всем забыть и хорошо провести время. Однако когда я возвращаюсь в обеденный зал, то застываю на месте при виде своей семьи, которая непринужденно беседует с… Эриком!

Увидев меня, он пробегает взглядом по моему лицу, а затем по всему телу.

– Привет, дорогая! – приветствует он меня, однако, заметив, как я на него смотрю, спешит исправиться: – Прости, вероятно, «дорогая» было лишним.

Я на мгновение впадаю в ступор, а когда собираюсь ответить, вмешивается сестра:

– Дорогая, посмотри, кто пришел. Какой сюрприз, правда?

Я молчу. Отвожу взгляд, не желая видеть торжествующую улыбку отца. Затем ухожу в кухню. У меня сейчас случится удар. Что он здесь делает?

Воды, мне нужна вода! Пару секунд спустя входит отец:

– Жизнь моя, этот парень – хороший человек, и он без ума от тебя. К тому же…

– Папа, пожалуйста, не начинай. Между нами все кончено.

– Этот мужчина любит тебя, разве ты не видишь?

– Нет, папа, не вижу. Что он здесь делает?

– Я его пригласил.

– Па-а-апа!

Не спуская с меня глаз, отец продолжает:

– Послушай, смугляночка, оставь свое упрямство для других случаев и поговори с ним. Я пытаюсь понять тебя, но не понимаю, почему ты не разговариваешь с ним.

– Мне не о чем с ним разговаривать, папа. Уже не о чем.

– Дорогая, – не унимается он, – вы повздорили. Пары ссорятся и…

Мы слышим, как звонят в дверь. Смотрю на часы. Я знаю, кто это, и закрываю глаза. Вскоре появляется сестра, вслед за которой идет племянница, и в замешательстве шепчет:

– Джудит, ради всего святого! Ты сошла с ума? За тобой пришел Давид Гепардо, и сейчас он в гостиной вместе с Эриком.

О господи! Что же мы делаем?

– Гепардо, гонщик? Он здесь? – спрашивает отец.

– Да, – кивает сестра.

– Ой-ой-ой! – выпаливает он.

Меня разбирает нервный смех.

– Тетя, у тебя два жениха? – интересуется племянница.

– Нет, конечно же нет! – отвечаю, глядя на малышку.

– А почему тогда за тобой приехали сразу два жениха?

– Твоя тетя – это нечто особенное! – недовольно бормочет сестра.

Я смотрю на Ракель. Больше всего мне хочется ее прибить. Но тут она просит малышку помолчать.

Отец нервно проводит рукой по волосам – от лба к затылку.

– Ты пригласила Давида?

– Да, – отвечаю я. – У меня есть свои собственные планы. А вы… вы сводники и… О гос-с-споди!

Бедняга кивает. Вот это настоящая головная боль! Сестра в истерике.

– Что будем делать? – снова спрашивает она, всматриваясь в мое лицо.

Делаю еще один глоток воды и, готовая сделать то, что задумала, отвечаю:

– Что ты будешь делать – не знаю. А я… я ухожу с Давидом.

– Ох, Трианская Дева Мария! Какая досада!

– Почему досада?

Сестра нервно переминается с ноги на ногу. Я нервничаю еще больше, но не подаю виду. Я совершенно не рассчитывала на то, что Эрик появится в доме отца. И тогда Ракель подходит ко мне.

– Эрик – твой жених и…

– Он мне не жених. Сколько раз я еще должна это повторить?

Вдруг у сестры округляются глаза и я слышу позади себя:

– Джуд, ты не пойдешь с этим типом. Я этого не позволю.

Эрик! Я разворачиваюсь. Смотрю на него.

О го-о-о-споди, он невероятно краси-и-и-вый!

«Не позволит»… Ну что ж, посмотрим… А если он не один такой? Осознавая свой и его гнев, я спрашиваю (чувствую, что мое озорство играет, как шампанское):

– И кто мне в этом помешает? Ты?

Он не отвечает. Молчит. Только смотрит на меня, окатывая холодом небесно-голубых глаз.

– Если мне придется взвалить тебя на плечо и унести с собой, чтобы тебе помешать, я это сделаю, – в конце концов шипит он.

Подобное заявление меня не удивляет. И, конечно, мне вовсе не страшно.

– Да, конечно… Так все и будет… Когда рак на горе свистнет. Если тебе хватит наглости…

– Джуд… не провоцируй меня, – резко прерывает он меня.

Улыбаюсь от его предупреждения и понимаю, что моя улыбка еще больше его раззадоривает.

– Малышка, за это время мое терпение уже иссякло и…

– Твое терпение?! – Вне себя от ярости, я срываюсь на настоящий базарный крик. – Это мое терпение на исходе. Ты мне звонишь. Преследуешь меня. Не даешь мне покоя. Приходишь ко мне на работу. Мои родные настаивают, что ты мой жених, но нет!.. Ты мне не жених. И теперь ты говоришь, что твое терпение иссякло.

– Джуд, я тебя люблю.

– Тем хуже для тебя, – парирую я, не полностью понимая, что именно говорю.

– Я не могу без тебя жить. – Его голос еле слышен, он невероятно напряжен, почти хрипит.

С уст сестры срывается мягкое «о-о-х-х!». Ее лицо нужно видеть. От романтичных слов Эрика она уже улетела на луну. Разозлившись и не желая выслушивать то, что он собирается мне сказать, я подхожу к нему, приподнимаюсь на цыпочки и произношу как можно ближе к его лицу:

– Между нами все кончено. Какую часть из этой фразы ты не можешь переварить?

Увидев меня в таком состоянии, сестра слетает со своего розового облака, хватает меня за руку и отодвигает от Эрика:

– Джудит, ради бога! В кухне полно колющих предметов, а ты сейчас оружие массового поражения.

Эрик делает шаг вперед, отодвигает сестру и, глядя мне в глаза, заявляет:

– Ты пойдешь со мной.

– Я? Пойду с тобой? – повторяю я, ехидно улыбаясь.

Мой необыкновенный Айсмен кивает с сокрушительной уверенностью, чем сразу приводит меня в замешательство, и повторяет:

– Со мной.

Я чувствую себя неловко оттого, что каждая пора его тела источает искренность, но приподнимаю одну бровь:

– Даже не мечтай об этом.

Эрик улыбается. Это холодная, вызывающая на дуэль улыбка.

– О чем даже не мечтать?

Пожимаю плечами, дерзко на него смотрю и веду себя самым нахальным образом, насколько я способна:

– Ни о чем.

– Джуд…

– О, прошу тебя! – недовольно тяну я, борясь с желанием схватить рядом стоящую сковороду и со всей силы огреть его по голове.

– Джудит, – бормочет сестра, – сейчас же убери руку от сковороды.

– Да замолчи ты, Ракель! – уже не кричу, а ору я. – Не знаю, кто из вас надоедливей – ты или он.

Обидевшись на мои слова, сестра выходит из кухни и закрывает за собой дверь. Я собираюсь последовать за ней, но Эрик становится на моем пути. Я фыркаю. Сдерживая желание убить его, шиплю:

– Я же ясно тебе сказала: если ты не уйдешь, то начнутся неприятности.

– Я знаю.

– И?

Он смотрит на меня… смотрит… смотрит… и наконец произносит:

– Я поступил плохо. Я, как ты говоришь, «упрямая голова», и мне нужно, что бы ты меня простила.

– Ты прощен, но между нами все кончено.

– Малышка…

Не дав мне времени отреагировать, он обнимает меня и целует. Покоряет меня. Он нападает на мои губы с таким обожанием и так властно прижимает к себе. Сердце выскакивает, но, когда он отрывает свои губы от моих, я его одергиваю:

– Я устала от твоих приказов.

Он снова меня целует, и от этого поцелуя я чуть не лишаюсь дара речи.

– Устала… от твоих выходок и приступов ярости и…

Он снова овладевает моим ртом, и, когда отрывает от себя, я еле дыша шепчу:

– Не делай этого больше, пожалуйста.

Эрик смотрит на меня, а потом отводит взгляд и словно подставляет голову.

– Если ты мне дашь по голове сковородой, давай, но я все равно тебя не отпущу. Я буду тебя целовать до тех пор, пока ты не согласишься дать мне еще один шанс.

И только сейчас я понимаю, что держусь за ручку огромной сковороды. Понимаю и тут же отпускаю ее. Я себя знаю. Как говорит сестра, я оружие массового поражения! Эрик улыбается, а я произношу со всей уверенностью:

– Эрик, мы расстались.

– Нет, дорогая.

– Да… Да, расстались! – повторяю я. – Я исчезла из твоей компании и из твоей жизни. Чего ты еще хочешь?

– Я хочу тебя.

Я до сих пор остаюсь в его объятиях. Мои силы начинают испаряться. Я это замечаю: тело начинает меня подводить.

– Я люблю тебя, – продолжает он, его губы рядом с моими губами. – И от такой любви я иногда поступаю неразумно. Да, я засомневался. Я заподозрил тебя, когда увидел фотографии с тобой и Беттой. Но мои подозрения развеялись после разговора с тобой в офисе. Ты доказала мне, каким я был идиотом. Ты не Бетта. Ты не лгунья и не подлая мошенница, ты не такая, как она. Ты чудесная и удивительная женщина, которая не заслуживает ни одного дурного слова. Да, я повел себя гнусно, но никогда себя не прощу за то, что разбил тебе сердце.

– Эрик, не…

– Дорогая, ни секунды не сомневайся в том, что ты самое важное в моей жизни и что я без ума от тебя. – Я смотрю на него, а он спрашивает: – Ты больше меня не любишь? – Я не отвечаю, и тогда он продолжает: – Если ты мне скажешь, что все ушло, я обещаю отпустить тебя, уйти и больше никогда не беспокоить. Но если ты меня любишь, прости за упрямство. Ты же знаешь, я тупоголовый немец! И я до сих пор хочу, чтобы ты поехала со мной, потому что я не могу без тебя жить.

У меня сейчас разорвется сердце. Он произносит такие прекрасные слова! Но нет… Я не должна его слушать и еле слышно произношу:

– Не делай со мной этого, Эрик…

Не отпуская меня, он умоляет, прижавшись ко мне лбом:

– Прошу тебя, любовь моя, прошу тебя… Прошу, послушай меня. Ты меня так разозлила, что я вышел из себя, но у меня это плохо получается. У меня нет ни твоей магии, ни твоей грации, ни твоего остроумия, я не мастер эффектных сцен. Я всего лишь банальный немец, который стоит перед тобой и просит… умоляет тебя еще об одном шансе.

– Эрик…

– Послушай, – быстро перебивает он меня, – я поговорил с владельцами паба, где ты работаешь, и все уладил. Тебе больше не нужно идти работать. Я…

– Что ты сделал?

– Малышка…

Я прихожу в ярость. Я снова прихожу в ярость.

– Да что же это такое?! Да кто ты такой, чтобы… чтобы… Ты сошел с ума?

– Дорогая. Я умираю от ревности и…

– О ревности я ничего знать не желаю, но я тебя точно убью. – Мой голос становится все тверже. – Ты забрал единственную работу, которая у меня была. Да кем ты себя возомнил, чтобы вытворять такое? Кем?!

Я понадеялась, что мои слова его разозлят, но не тут-то было.

– Я знаю, что мой поступок мог показаться необдуманным, но я хочу быть рядом с тобой, я в этом нуждаюсь, – упорствует мой Айсмен. Я по-настоящему таю, когда он добавляет: – И я не могу позволить, чтобы ты и дальше дарила свои прелестные улыбки и время кому-то другому, но не мне. Я люблю тебя, малышка. Я слишком тебя люблю, чтобы забыть тебя, и сделаю все что угодно, чтобы ты снова полюбила меня. Я мечтаю, чтобы был тебе нужен так же, как ты нужна мне.

У меня наливаются слезами глаза. Я выдохлась. У меня закончились аргументы. Я запуталась. Мужчина, которого я люблю, стоит передо мной и произносит самые чудесные слова, которые я когда-либо слышала. Но я упорно стою на своем решении.

– Отпусти меня.

– Итак, это точно? Ты больше меня не любишь? – спрашивает он напряженным и взволнованным тоном.

Моя голова сейчас взорвется.

– Я этого не сказала, но мне нужно поговорить с Давидом.

Он продолжает меня держать.

– Зачем?

Несмотря на то что я околдована его страстным признанием, у меня хватает сил окинуть его холодным взглядом.

– Потому что он меня ждет, он заехал за мной и заслуживает объяснений.

Эрик кивает, и пусть ему это совсем не просто сделать, но он все же отпускает меня. Наконец я выхожу за Эриком из кухни. Когда Давид замечает меня, он издает восхищенный свист:

– Джудит, ты умопомрачительна.

– Спасибо, – отвечаю с натянутой улыбкой.

Не желая больше ни о чем размышлять, не желая продолжать разговор перед ошеломленными отцом и сестрой, я хватаю Давида под руку и увожу в сад, чтобы поговорить с ним наедине. Давид кивает. Он узнал в Эрике вчерашнего парня из паба.

Он понимает все, что я ему могу рассказать, и, чмокнув меня в щеку, уезжает. Я возвращаюсь в дом. Все на меня смотрят в ожидании, а Эрик протягивает руку, чтобы я ее взяла:

– Ты поедешь со мной?

Я не отвечаю. Лишь смотрю на него, смотрю и смотрю…

– Тетя, ты должна его простить, – говорит племянница. – Эрик хороший. Посмотри, он принес мне коробку конфет со Спанч Бобом.

И тут я замечаю, как Эрик подмигивает племяннице. Он подкупил ее? Она смеется и дарит ему щербатую заговорщическую улыбку. Ох уж эта парочка!

Я смотрю на отца, и он растроганно кивает. Я смотрю на сестру, и она, хихикнув, утвердительно кивает вслед за отцом. Это то, чего я хочу. Это то, что мне нужно.

– Для начала мы с тобой поговорим, – заявляю я, подняв на Эрика глаза.

– Все, что захочешь, дорогая.

Племянница подпрыгивает от радости.

– Дай мне немного времени.

Захожу к себе в комнату, за мной следует сестра. Я по-прежнему остаюсь в таком ступоре, что она меня обнимает, лишь для того чтобы слегка привести в себя.

– Упрямица, оставь свою гордость и наслаждайся мужчиной, который приехал за тобой. Вы поссорились? Ну и ладно, дорогая. Я с Хесусом тоже иногда ссорюсь. Поверь мне, самое лучшее в ссоре – это примирение. Не отрицай свои чувства и разреши себе любить.

Сердитая на себя за то, что оказалась такой ветреной, я сажусь на кровать.

– Дело в том, что он выводит меня из себя, Ракель.

– Ну, так Хесус меня тоже выводит! Но мы любим друг друга, и только это имеет значение, дорогуша.

В конце концов я улыбаюсь, и теперь сестра помогает мне сложить кое-какие вещи в рюкзак.

Мое чувство по отношению к Эрику настолько мощное, что я не могу с этим совладать. Я его люблю, обожаю и не могу без него жить.

Возвращаюсь в гостиную с вещами, Эрик улыбается, обнимает меня. По всему телу пробегают мурашки, когда он при отце и всей семье заявляет:

– Я буду завоевывать тебя каждый день.

 

6

Попрощавшись с родными, сажусь в машину Эрика.

Я пошла на попятную. Пошла на попятную и снова оказалась с ним.

Голова идет кругом, и я до сих пор не понимаю, что делаю. Но вскоре слегка прихожу в себя и перевожу внимание на дорогу. Мне казалось, что мы едем в Саару, к Фриде и Андресу, но, к своему удивлению, замечаю, что мы направляемся к прекрасной вилле, которую Эрик арендовал весной.

Как только за нами закрываются железные ворота, в глубине сада появляется чудесный дом.

– Что мы здесь делаем?

Эрик поворачивается ко мне.

– Нам нужно побыть наедине.

Киваю. Это как раз то, что мне нужно.

Выйдя из машины, Эрик берет мои вещи в одну руку, а другую протягивает ко мне. Он крепко и властно прижимает меня к себе, и так мы входим в дом. Моему удивлению нет предела, когда я вижу, насколько поменялся интерьер дома. Современная мебель. Однотонные и разноцветные стены. Огромный плазменный телевизор. И новый камин.

Все новое, абсолютно все.

Пораженная, замечаю, что он включает музыку. Не успеваю я что-то сказать, когда он объясняет:

– Я купил этот дом.

Невероятно. Но как это возможно, что я об этом не узнала?

– Ты купил этот дом?

– Да. Для тебя.

– Для меня?!

– Да, дорогая. Это подарок на Крещение.

Я в изумлении смотрю по сторонам.

– Пойдем, – говорит Эрик, поставив мои вещи. – Нам нужно поговорить.

Музыка наполняет просторную комнату. Я не могу удержаться и не рассматривать все вокруг, любуясь окружающей красотой. Опускаюсь в удобное кресло перед потрескивающим камином.

– Ты великолепна в этом платье, – заявляет он, присаживаясь со мной рядом.

– Спасибо. Веришь или нет, но я покупала его для тебя.

Кивнув, Айсмен пробегает взглядом по моему телу и, не в силах сдержать себя, говорит:

– Но ты же собиралась открыть прелести, которые предназначались мне, другим мужчинам.

Ну вот. Начинается. Он уже меня подкалывает!

Я считаю до сорока пяти… Нет, до сорока шести. Делаю глубокий вдох и только после этого отвечаю:

– Как ты однажды сказал, я не святая. И когда у меня нет парня, я открываю и дарю все, что хочу, тому, кому хочу и когда хочу. – У Эрика приподнимается одна бровь, а я продолжаю: – Я сама себе хозяйка, и ты должен это зарубить на носу.

– Точно. Когда у тебя нет парня, все так и обстоит, – утверждает он, не отрывая от меня глаз.

Вдруг я понимаю, что звучит песня, которая мне очень нравится. Господи, это та самая песня, которая напоминала мне об Эрике каждый раз, когда я ее слушала! Наши взгляды снова встречаются, словно шпаги на дуэли, а голос Рикардо Монтанер умоляет:

Убеди меня быть счастливым, убеди.

Убеди меня не умирать, убеди.

В том, что счастье и ощущение полноты

Не одно и то же.

В том, что время с тобой летит незаметно,

А без тебя – это целая вечность.

Эти слова настолько точно передают наши с Эриком отношения, что я мысленно улетаю куда-то к сияющим вершинам. Но вскоре Эрик отступает и меняет тему.

– Мама и сестра передают тебе привет. Они надеются увидеть тебя на вечеринке, которую планируют провести пятого января в Германии. Ты помнишь об этом?

– Да, но на меня не рассчитывай. Я не поеду.

Я до сих пор хмурюсь, но довольна тем, что остаюсь на высоте. Несмотря на то что меня переполняет счастье – я рядом с любимым человеком, – мною до сих пор движут гордость и ярость. И Эрик это понимает.

– Джуд… Я сожалею обо всем, что случилось. Ты была права. Я должен был поверить тебе и не задавать никаких вопросов. Но я бываю иногда таким упрямым и…

– Но что тебя заставило поменять свое мнение?

– То, с каким запалом ты отстаивала свою правоту, вынудило меня осознать, как отвратительно я с тобой поступил. Еще до того, как ты ушла, дорогая, я уже понял свою ошибку.

Парни иногда просто напрашиваются на хороший удар кирпичом по голове.

– Убеди меня…

После этих слов Эрик поворачивается ко мне, а я мысленно себя ругаю. «Убеди меня?» Да что я такое несу, господи?! От этой песни у меня просто помутилось в голове. Не давая ему ответить, ворчу:

– Но для этого мне нужно было уволиться и вернуть тебе кольцо?

– Ты не уволена и…

– Запомни, я уволилась. Я не собираюсь возвращаться в твою чертову компанию ни за что в жизни.

– Почему?

– Потому что не собираюсь! Кстати, меня очень порадовала новость о том, что ты выбросил на улицу мою бывшую начальницу. Пока ты опять не начал меня упрашивать, запомни: я не думаю возвращаться в твою компанию. Запомнил?

Эрик кивает, но некоторое время задумчиво молчит. В конце концов он произносит:

– Я не допущу, чтобы ты работала официанткой ни здесь, ни где-либо в другом месте. Не выношу, когда на тебя глазеют мужики. Я жуткий собственник, когда речь заходит о тебе и…

Оглушенная порывом ревности – пусть я от него и улетаю на седьмое небо, – я отвечаю:

– Послушай, красавчик, на сегодняшний день в Испании жуткая безработица. Мне нужно найти работу, и, сам понимаешь, я не могу строить из себя принцессу. В любом случае я не хочу сейчас об этом говорить, договорились?

Эрик выглядит убежденным.

– А что насчет кольца?..

– Я не желаю его.

Ой, что я несу! Сама себе удивляюсь.

– Оно твое, дорогая, – нежно и спокойно отвечает он.

– Я не хочу его.

Он пытается меня поцеловать, а я уворачиваюсь. И, не дожидаясь, пока он еще что-то скажет, решительно его перебиваю:

– Не угнетай меня своими кольцами, компромиссами, переездами и прочим. Мы сейчас говорим о нас и наших отношениях. Произошло кое-что, что совершенно изменило мою жизнь. Теперь я не хочу ни титула невесты, ни обручальных колец – ничего. Понятно?

Он снова кивает. Меня просто изумляет его покорность. Неужели он меня так сильно любит? Однако песня заканчивается и начинает звучать «Нирвана». Отлично! Вот и закончилась романтика.

Между нами повисает напряженное молчание, но он ни на секунду не спускает с меня глаз. И вдруг уголки его губ расплываются в улыбке:

– Ты удивительно смелая и совершенно необыкновенная.

Не желая улыбаться, я вопросительно приподнимаю бровь.

– К тому же я иногда ругаюсь.

Эрик смеется моим словам.

– Я потерял дар речи от того, что ты устроила в офисе.

– От чего? Оттого, что я высказала правду своей бывшей идиотке начальнице? Или оттого, что я уволилась с работы?

– От всего этого и оттого, что ты послала меня к черту перед директором по персоналу. Кстати, больше не делай этого, иначе я потеряю свой авторитет в компании. Договорились?

На этот раз киваю я и улыбаюсь. Он прав. Это было просто ужасно. В комнате повисает молчание.

Эрик смотрит на меня – я вижу, что он ждет от меня поцелуя. Я понимаю, что он жаждет контакта со мной, но пока не хочу, чтобы для него это все так просто закончилось.

– Ты уверен, что ты меня так сильно любишь?

– Еще больше, – шепчет он, приблизив нос к моей шее.

У меня колотится сердце, я теряю голову от его запаха, близости и уверенности. Я сейчас могу мечтать только о том, чтобы он меня раздел и овладел мною.

Его близость невыносима, но я полна решимости высказать все, что накипело. Я отодвигаюсь и шепчу:

– Я хочу, чтобы ты знал, как сильно я рассержена.

– Мне жаль, крошка.

– Ты заставил меня страдать.

– Мне жаль, малышка.

Он снова за свое. Его губы целуют мое обнаженное плечо. О боо-о-оже, как же приятно!

Но нет. Он должен испить всю чашу, он заслужил наказание. И поэтому я глубоко вздыхаю и говорю:

– Ты, сеньор Циммерман, прочувствуешь это, прочувствуешь очень хорошо! С этого момента каждый раз, как я буду на тебя сердиться, ты будешь наказан. Я устала оттого, что наказываешь только ты.

Он удивленно поднимает бровь:

– И как ты собираешься меня наказывать?

Я встаю с кресла. Ему не нравятся неуправляемые? Ну, тогда держись. Медленно поворачиваюсь перед ним, уверенная в своей сексуальности.

– Пока что лишив тебя того, чего ты больше всего желаешь.

Айсмен встает. Ох! Он просто великан. Пригвоздив меня голубыми глазами к месту, он спрашивает:

– Что ты имеешь в виду?

Я делаю несколько шагов по комнате. Он наблюдает за мной, и, когда оказываюсь за столом, я проясняю:

– Ты не будешь наслаждаться моим телом. Это и есть твое наказание.

Вот это напряжение! Воздух можно резать ножом. Выражение его лица меняется у меня на глазах.

Я ожидала, что он начнет кричать и сопротивляться, но он внезапно произносит ледяным голосом:

– Ты хочешь свести меня с ума? – Я не отвечаю, и он мрачно продолжает: – Ты убежала от меня. Довела меня до безумия. Я терялся в догадках, не зная, куда ты делась. Все это время ты не отвечала на телефонные звонки. Захлопнула перед моим носом дверь, а вчера вечером ты улыбалась каким-то типам. И ты еще считаешь, что я наказан недостаточно, и пытаешься подвергнуть меня наказаниям?

– Ага!

Он ругается по-немецки. Ого, как он грязно ругается! Но, обернувшись ко мне, он совершенно меняет тон:

– Любимая, я хочу заниматься с тобой любовью. Я хочу целовать тебя. Хочу показать, как я люблю тебя. Хочу заключить в свои объятия твое обнаженное тело. Ты нужна мне. И ты говоришь, что лишишь меня всего этого?

Я подтверждаю это своим самым холодным и сдержанным тоном:

– Да, все верно. Ты не дотронешься ни до единого моего волоса до тех пор, пока я не разрешу. Ты разбил мне сердце и, если ты меня любишь, будешь соблюдать мои условия, как я всегда соблюдала твои.

Эрик снова ругается по-немецки.

– И до каких пор я буду наказан? – настоятельно спрашивает он.

– До тех пор, пока я это не решу.

Он закрывает глаза. Делает вдох через нос, а когда открывает глаза, решительно кивает.

– Хорошо, малышка. Если ты считаешь, что должна поступить именно так, вперед.

Я довольно улыбаюсь. Вышло по-моему. Ура!

Я перевожу взгляд на часы: ого, уже половина третьего, скоро утро. Спать мне не хочется, но мне нужно спрятаться от него подальше, иначе я первой нарушу это абсурдное наказание. Я потягиваюсь и спрашиваю:

– Ты скажешь мне, где моя комната?

– Твоя комната?!

Сдерживаю смех при виде его физиономии и настаиваю на своем:

– Эрик, ты же не думаешь, что мы будем спать вместе?

– Но…

– Нет, Эрик, нет, – прерываю его. – Я хочу собственное пространство. Я не желаю делить с тобой постель. Ты этого не заслуживаешь.

Он медленно кивает. У него напряженное выражение лица, и я понимаю, что он сейчас вспоминает всех моих предков, причем в самых забористых выражениях. Пережив первый удар, он тихо говорит:

– Ты сама знаешь, что в доме четыре комнаты. Выбирай, какую хочешь. Я буду спать в любой другой.

Не глянув на него, хватаю рюкзак и направляюсь в ту комнату, которой мы пользовались весной. Это наша комната. Она великолепна.

В центре Эрик поставил чудесную огромную кровать с балдахином. Декапированная белая мебель, льняные оранжевые шторы сочетаются с покрывалом такого же цвета. Поднимаю глаза и вижу вентилятор.

Я обожаю вентиляторы! Закрываю дверь, и мое сердце неистово колотится.

Что же я делаю? Я хочу, чтобы он меня раздел, поцеловал, любил меня так, как это нравится нам обоим… Но вот я здесь, отказываясь от того, чего сама страстно желаю, и отказываясь от него.

Поставив вещи у стены спальни, смотрю на себя в овальное зеркало, гармонирующее с мебелью, и улыбаюсь. В этом платье я действительно невероятно сексуальная, а мой вид может воспламенить и статую. Теперь уже не удивляюсь, почему Эрик на меня так смотрит. Я лукаво улыбаюсь и собираюсь подлить еще масла в огонь. Я хочу наказать его. Открываю дверь и вижу Эрика перед камином.

– Я могу тебя попросить?

– Конечно.

Отдавая себе полный отчет в том, о чем я его сейчас попрошу, приближаюсь, откидываю темные длинные волосы на плечо и изнеженно прошу:

– Ты мог бы мне расстегнуть молнию на платье?

Отворачиваюсь, чтобы он не заметил моей улыбки, и слышу, как он фыркает.

Я не вижу его лица, но догадываюсь, что его взгляд прикован к моей спине. К моей коже. Он кладет на меня руки. Ух, какой он горячий! Очень медленно он расстегивает молнию. Я чувствую его дыхание у себя на шее. Это возбуждает меня! Я знаю, каких усилий ему стоит не разорвать платье и нарушить запрет.

– Джуд…

– Да, Эрик…

– Я хочу, – шепчет он мне на ухо вмиг осипшим голосом.

У меня мурашки бегут по коже, волосы становятся дыбом, но я молчу. Не могу говорить.

На мне нет бюстгальтера, а молния заканчивается ниже крестца. Я знаю, что он смотрит на мои черные бикини. На мою кожу. На мои ягодицы. Я знаю это. Я хорошо его знаю.

Я тоже его хочу. Я безумно соскучилась по его поцелуям. Но я собираюсь вести свою игру до конца.

– И чего ты хочешь? – спрашиваю, не оборачиваясь.

Он делает шаг ко мне, становится совсем близко. Я даю обнять себя сзади, теперь его слова звучат у меня над ухом:

– Я хочу тебя.

Боже мой, я безумная! Не говоря уже о том, что я страшно разгорячена и невероятно возбуждена. Не поворачиваясь, я откидываю голову ему на грудь, закрываю глаза и шепчу:

– Ты хотел бы ко мне прикоснуться, раздеть меня и заняться со мной любовью?

– Да.

– Властно? – еле слышно спрашиваю я.

– Да.

Я наконец глубоко вздыхаю – оказывается, я успела затаить дыхание. Еще минута – и совсем бы задохнулась. Я замечаю, как его возбуждение становится с каждым мгновением все явственнее. И я наслаждаюсь тем, как он целует мои плечи.

– Тебе хотелось бы разделить меня с другим мужчиной?

– Если только ты этого захочешь, дорогая.

Мне кажется, что с минуты на минуты у меня из ушей повалит пар.

– Я хочу этого. Я бы смотрела тебе в глаза и наслаждалась бы твоими губами, пока другой мужчина обладал бы мной.

– Да…

– Ты бы позволил ему проникнуть в меня. Открыл бы меня для него и наблюдал бы за тем, как он ласкает меня. А я буду наслаждаться и смотреть только тебе в глаза.

Я замечаю, что у Эрика пересохло в горле и у него выскакивает сердце.

Но вот я остаюсь почти спокойной. Удивительно…

Он касается горячими губами моего затылка. Я вздрагиваю, отхожу от него и, глядя ему прямо в глаза, поизношу самым серьезным тоном:

– Нет, Эрик… Ты наказан.

Я придерживаю платье, якобы для того, чтобы оно не упало, и, уходя, произношу:

– Спокойной ночи, дорогой.

Захожу в комнату и закрываю за собой дверь. Я вся дрожу: только что я поступила с ним так, как он когда-то поступил со мной в свингер-клубе.

Я впустую его разгорячила.

Я горю. Я возбуждена. Мне жарко… Очень жарко.

Снимаю платье и бросаю его на стул. В одних бикини сажусь на край кровати и смотрю на дверь. Я знаю, что он сейчас придет. Его взгляд, голос, каждое его движение рассказали мне, как сильно я ему нужна и как сильно он всего хочет.

Вскоре я слышу приближающиеся шаги. Я начинаю учащенно дышать.

Я хочу, чтобы он вошел. Я хочу, чтобы он открыл дверь. Я хочу, чтобы он овладел мною, глядя мне в глаза.

Не отрывая взгляда от двери, слушаю его движения. Он колеблется.

Я знаю, что в этот момент он не отдает себе отчета в том, что делает. Сейчас я превращаюсь для него в искушение. Я только что его разгорячила, возбудила. Но я та женщина, которую он не хочет разочаровать.

Поворачивается дверная ручка. О да! Моя киска содрогается от желания насладиться тем, что умеет ей подарить только Эрик… Дикий секс.

Но вдруг ручка останавливается. Я раскрываю рот от разочарования, а челюсть отвисает еще ниже, когда я слышу удаляющиеся шаги.

Он ушел?

Когда я наконец закрываю рот, мне хочется плакать. Какая же я дура. Идиотка! Он только что выполнил то, о чем я его попросила, и, нравится мне это или нет, я должна быть довольной.

Я долго не могу уснуть. Не получается.

Та жажда, которую у меня вызывает Эрик, слишком чарующа. Мы одни в этом прекрасном доме, мы желаем друг друга как сумасшедшие, но никто из нас не делает шага навстречу, не пытается исправить ошибки.

 

7

Первым делом, только встав утром, я звоню отцу. Хочу, чтобы он не волновался.

Говорю ему, что у меня все в порядке, и меня трогает до глубины души его счастливый голос. Он рад за меня и Эрика – его словам я могу только улыбнуться. Он интересуется, понравился ли мне дом, который купил Эрик. Удивляюсь, что отец обо всем знал, и он признается, что действительно был в курсе: Эрик попросил его проследить за ремонтом, поэтому папа с удовольствием согласился помочь и сохранить все в секрете.

Отец и Эрик слишком хорошо ладят друг с другом. Я этому рада, но в то же время меня это немного беспокоит.

Поговорив с отцом, открываю дверь и выглядываю. Ничего не видно, только музыка слышна. Кажется, поет Стиви Уандер. Я чищу зубы, быстро причесываюсь и надеваю джинсы. Захожу в просторную гостиную, теперь совмещенную с кухней, и вижу Эрика на диване с газетой в руках. Увидев меня, он улыбается.

Какой же он привлекательный! Он чертовски красив в спортивной серо-фиолетовой майке «Lakers» и в джинсовых штанах.

– Доброе утро. Кофе хочешь? – спрашивает он в хорошем расположении духа.

Хмурю брови и киваю:

– Да, с молоком.

Я молча наблюдаю, как он встает, подходит к кухонному столу и наливает кофе с молоком в красно-белую чашку. Все это время я любуюсь его руками, такими сильными и желанными. Руками, которые умеют ласками довести меня до безумия.

– Хочешь тосты, колбасу, омлет, кекс с изюмом, печенье?

– Нет, ничего.

– Ничего?!

– Я на диете.

– На диете?

Он с удивлением на меня смотрит. Я никогда ему не говорила, что сижу на диете. С первого дня нашего знакомства мне самой не по душе это мучение.

– Тебе не нужна никакая диета, – уверяет он меня, ставя передо мной кофе с молоком. – Поешь.

Я не отвечаю. Просто молчу и пью кофе. Эрик, который все это время не отводил от меня взгляда, терпеливо ждет. И только когда кофе уже выпит, спрашивает:

– Как спалось?

– Хорошо, – лгу я. Не собираюсь ему признаваться в том, что всю ночь не сомкнула глаз, думая о нем. – А ты?

Губы Эрика расплываются в улыбке, и он тихо произносит:

– Если честно, то я так и не смог уснуть, думал о тебе.

Я киваю. Как приятно это слышать!

Но от его взгляда мое сердце неистово заколотилось – он меня провоцирует! Чтобы оказаться как можно дальше от этого искушения, я встаю со стула, подхожу к окну и смотрю на улицу. Честно говоря, я способна зубами сорвать с него эту майку «Lakers»!

Идет дождь. Через пару секунд я чувствую, что он подошел ко мне сзади, но не прикоснулся.

– Чем бы ты хотела сегодня заняться?

У-у-у! Да ясное дело, чем я хотела бы заняться, – сексом! Но я не собираюсь ему об этом говорить и лишь передергиваю плечами:

– Тем же, чем и ты.

– М-м-м!.. Тем же, чем и я? – шепчет он возле моего уха.

О боже мой! Айсмен хочет заняться тем же, что и я. Сексом!

От его голоса у меня по коже мгновенно побежали мурашки, я представляю, о чем он думает. Не в силах удержаться, я поворачиваюсь. Глаза его смеются, и он добавляет:

– Если это то, чего хотел бы я, то можешь уже раздеваться, малышка.

– Эрик…

Забавляясь и соблазняя меня, словно дьявол, он ухмыляется и отходит от меня.

– Хочешь, поедем в Саару повидаться с Фридой и Андресом? – спрашивает он, удалившись от меня на достаточное расстояние.

Я понимаю, это чудесная идея, и с удовольствием соглашаюсь. Через полчаса мы уже сидим в машине и едем в сторону Саары де Лос Атунес. Идет дождь. Холодно. Он включает музыку и снова звучит песня «Убеди меня!». Почему опять она? Ругаюсь про себя и закрываю глаза. Затем открываю и смотрю в окно. Я молчу.

– Ты не поешь?

Конечно, про себя я пою, но ему об этом ни за что не признаюсь.

– Не хочется.

Опять тишина, пока Эрик снова не прерывает молчание.

– Знаешь, однажды одна прекрасная девушка, которую я обожаю, рассказала мне, что ее мама сказала, что только песня приручает животных и…

– Ты меня называешь животным?

Он ошарашенно подскакивает:

– Нет, вовсе нет.

– Ну, тогда пой сам, если хочешь, я не хочу.

Эрик кивает и закусывает губу. Подумав, покорно отвечает:

– Ладно, малышка, я буду молчать.

Вокруг нас такое напряжение, что его можно пощупать руками. За все время поездки ни один из нас не проронил ни слова. Наконец мы добираемся до цели путешествия. Фрида и Андрес в восторге обнимают меня – больше всех довольна Фрида, и, как только уводит меня от мужчин, она шепчет:

– Наконец-то, наконец-то… Как я рада, что вы снова вместе!

– Не торопись праздновать победу, я держу его на поводке.

– На поводке?

Я с улыбкой объясняю:

– Я мучаю его, не давая ему ни нежности, ни секса.

– Что?!

Глянув на Эрика и увидев его нахмуренное выражение лица, шепчу:

– Когда я совершаю что-то плохое, он меня наказывает. А теперь я решила делать то же самое. Вот поэтому и лишила его секса.

– С тобой или со всеми женщинами?

Этот вопрос меня настораживает. Я об этом не подумала, но надеюсь, что он меня понял, как и понял то, что у него не будет секса со всеми женщинами! При виде моего выражения лица теперь смеется Фрида:

– Оп-ля! Интересно, а что он придумал в качестве наказания для тебя?

Вспоминаю о его наказаниях и краснею, как помидор. Фрида смеется еще больше.

– Ни за что не стану тебе об этом рассказывать! Уж я-то знаю, куда ты клонишь.

Ее улыбающаяся физиономия меня смешит.

– Ладно, тебе расскажу – мне не стыдно разговаривать с тобой о сексе. Во время первого наказания он привел меня в свингер-клуб и, возбудив меня до такой степени, что я раскрыла ноги перед другими мужчинами, заставил вернуться в отель, где ни я, ни он не прикоснулись друг к другу. Второй раз он отдал меня женщине и…

– О г-о-о-осподи! Я в восторге от наказаний Эрика, а твое, я считаю, слишком жестокое.

При виде лица Фриды я снова хохочу.

– Зато теперь он точно знает, с кем ведет игру. Я стану его страшным сном, и он пожалеет о том, что так разозлил меня.

После полудня дождить перестало, и мы решаем пойти в какой-нибудь ресторан. Как всегда, все очень вкусно. К тому же я не завтракала, поэтому у меня зверский аппетит. Я объедаюсь креветками, катраном под соусом и крошечными осьминогами. Эрик, шокированный, смотрит на меня:

– Ты разве не на диете?

– На диете, – весело отвечаю я, – но только на двух. На одной я остаюсь голодной.

От моих слов он хохочет, машинально приближается ко мне и целует. Я принимаю его поцелуй. О боже! Он мне так нужен. Но когда он отстраняется, я добавляю теперь совершенно серьезно:

– Контролируйте свои инстинкты, сеньор Циммерман. От вашего наказания вас никто не освобождал.

Его выражение лица снова становится серьезным, и он с горечью кивает. Фрида смотрит на меня, а я гримасничаю в ответ на ее улыбку.

Мы весело проводим остаток дня. Мне нравится находиться в обществе Фриды, но я чувствую, что Эрик ищет моего внимания. Он жаждет моих поцелуев и так же, как и я, хочет ласки… Я до сих пор сердита на него, поэтому могу сдержать себя.

Вечером мы возвращаемся домой. Когда настает время ложиться спать, я скрепя сердце соблазнительно целую его в губы и иду к себе в комнату; но перед тем, как я до нее дошла, Эрик берет меня за руку:

– Сколько это будет продолжаться?

Хочу сказать, что уже закончилось. Хочу сказать, что больше так не могу. Но гордость не дает мне капитулировать. Подмигиваю ему, освобождаю руку и вхожу в спальню, так ничего и не ответив.

Оказавшись внутри, мои самые дикие инстинкты начинают кричать, чтобы я открыла дверь и покончила с тем глупым наказанием, которое придумала сама, но мое же самолюбие меня сдерживает. Как и в предыдущий вечер, я слышу, когда он подходит к двери. Я знаю, что ему хочется войти, но, постояв немного, он снова уходит.

Утром Эрику звонит мать и просит его срочно вернуться в Германию. Во время его отсутствия женщина, ухаживающая за его племянником, решила уйти с работы. Никого не предупредив, она уехала со своей семьей в Вену. Эрик стоит на распутье: племянник или я.

Что ему делать?

Несколько часов подряд я наблюдаю, как он пытается решить эту проблему по телефону. Он спорит с этой женщиной, даже кричит на нее. Ему непонятно, почему она не предупредила заранее – тогда бы он смог найти ей замену. А после разговора с сестрой он просто приходит в отчаяние. Он говорит по телефону с матерью и снова ссорится. Слышу, как он разговаривает с малышом Флином, и чувствую его бессилие – судя по всему, разговор не клеится. Наступает вечер – Эрик вконец измотан и угнетен. Даже я понимаю, что он не знает, что делать дальше. Ну что ж, наступило время утихомирить свою гордость и сделать шаг навстречу. Я говорю ему, что поеду вместе с ним в Германию: нужно же когда-то решить эту головоломку. Услышав мои слова, Эрик закрывает глаза, прижимается лбом к моей голове и обнимает меня.

Я звоню отцу и сообщаю, что обязательно вернусь тридцать первого числа на семейный ужин. Отец согласен. Из нашего разговора я делаю вывод, что, если даже я решу остаться в Германии, он это поймет и не расстроится.

В этот же вечер мы садимся в Хересе на частный реактивный самолет Эрика, который доставляет нас в Мюнхенский аэропорт имени Франца Йозефа Штрауса.

 

8

В Германии прошел сильный снегопад, и сейчас здесь чертовски холодно. Когда мы прилетели, нас уже ожидала какая-то темная машина. Эрик приветствует шофера и представляет меня – теперь я знаю, что шофера зовут Норберт. Мы садимся в машину.

Я рассматриваю широкие заснеженные улицы, а Эрик по телефону беседует с матерью, обещая заехать к ней на следующий день. Удивительно, что никто не играет в снежки и не лепит снежных баб. Спустя полчаса, когда машина останавливается напротив огромных решетчатых ворот, понимаю, что мы приехали. Ворота открываются. Сразу возле них я вижу небольшой домик. Эрик шепотом рассказывает, что в нем живет семейная пара, работающая в его доме. Машина продолжает путь через прекрасный ледяной сад. Когда передо мной появляется огромный домина, который поразил бы воображение любого, я могу только изумленно хлопать глазами. Как только машина останавливается, Эрик помогает мне выйти из автомобиля. Заметив, как я рассматриваю все вокруг, говорит:

– Добро пожаловать домой.

От того, как он на меня смотрит, от его голоса и выражения лица у меня по коже бегут мурашки. Он решительно хватает меня за руку и тянет за собой. Я послушно следую за ним. Нам открывает дверь женщина лет пятидесяти, и Эрик сразу мне ее представляет:

– Джудит, это Симона. Она вместе со своим мужем ухаживает за домом.

Женщина улыбается, и я с удовольствием отвечаю на ее улыбку. Мы входим в просторный вестибюль, и к нам подходит тот самый шофер, который встречал нас в аэропорту.

– Норберт – супруг Симоны, – говорит Эрик.

Не раздумывая ни секунды, я каждого из них целую в обе щеки. И чтобы окончательно поразить их, говорю на своем совершенном немецком:

– Рада с вами познакомиться.

Шокированные моей эмоциональностью, супруги переглядываются и отвечают:

– Мы тоже рады, сеньорита.

Эрик улыбается.

– Симона, Норберт, идите отдыхать. Уже поздно.

– Сначала мы поднимем ваши вещи, хозяин, – показывает на багаж Норберт.

Когда они уходят с вещами, Эрик насмешливо шепчет:

– Мы в Германии не такие любители целоваться, ты застала их врасплох.

– Да что ты! Как жаль…

Одарив меня ослепительно белой улыбкой, Эрик всматривается в меня самыми прекрасными глазами в мире и тихо говорит:

– Ничего страшного, Джуд. – Он нежно поглаживает меня по щеке. – Уверен, что им понравится то, какая ты есть, так же как и мне.

Утвердительно киваю и делаю шаг назад, чтобы немного отдалиться от него. Чувствую, что сдерживаться мне становится все труднее.

Оглядываюсь, чтобы понять, куда идти дальше, и, увидев двойную лестницу, по которой поднялась прислуга, шепчу:

– Впечатляюще.

– Тебе нравится? – интересуется он, осторожно взяв меня за руку.

– Боже мой, Эрик!.. Как это может не нравиться?! Но он… он просто поражает воображение. Он огромный. Он удивительный.

– Пойдем, я покажу тебе весь дом, – говорит он, не отпуская моей руки. – Мы здесь одни, за исключением Симоны и Норберта, но они скоро уйдут. Флин у матери. Мы поедем за ним завтра.

Мне нравится ощущать прикосновение его руки. Я чувствую, как он сейчас счастлив, и от этого у меня на сердце потихоньку тает лед. Мы входим в огромную гостиную: большой и величественный камин приглашает погреться. Я с любопытством осматриваюсь. Мебель выдержана в темных тонах. Настоящий мужской дом: ни фотографий, ни единой безделушки. Ничего.

Ведя меня за руку, Эрик показывает все помещения первого этажа: две шикарные ванные комнаты, невероятного дизайна кухня, прачечная. Ошеломленная увиденным, я иду рядом с ним. Мы проходим по коридору, он открывает дверь, и мы попадаем в неимоверно огромный и при этом чистейший гараж.

Господи! Мечта моего отца!

Здесь стоят внедорожник «Мицубиси» темно-синего цвета, светло-серый «Майбах-Экселеро», «Ауди А6» черного цвета и темно-серый мотоцикл БМВ 1.100. Я в изумлении смотрю на него. Когда мне кажется, что удивить меня больше ничего не может, Эрик, пройдя по коридору, открывает другую дверь – перед моим взором появляется потрясающий прямоугольный бассейн, при виде которого у меня отвисает челюсть.

Бассейн в доме. Вот это шикарно!

Эрик улыбается. Похоже, его забавляет моя реакция. Я пытаюсь себя сдерживать, но ничего не получается. Вот такая я неуравновешенная!

Выйдя из голубого помещения с бассейном, мы дальше идем по коридору и входим в кабинет. В его кабинет. Все вокруг из темного дуба, огромная библиотека с передвижной лестницей (ну, типа тех, какие показывают в фильмах). Какая прихоть!

На столе вижу ноутбук с экраном в двадцать дюймов, а на дополнительном столике – принтер и другую периферию. Справа от стола камин, в котором горит огонь, а слева – за стеклянной витриной – красуются всевозможные пистолеты.

– Они твои, да? – спрашиваю, подойдя к витрине.

– Да.

Я с ужасом рассматриваю пистолеты.

– Мне никогда не нравилось оружие. – Но, перед тем как он успел что-то ответить, продолжаю: – Ты умеешь ими пользоваться?

Как всегда, он долго на меня смотрит и наконец произносит:

– Немного. Я занимаюсь спортивной стрельбой.

Не давая больше возможности задавать вопросы, он снова берет меня за руку и выводит из кабинета. Мы переходим еще в одно помещение, где мне в глаза бросается невероятное количество игрушек и письменный стол. Эрик объясняет, что это комната Флина, здесь он играет и занимается. Все сложено очень аккуратно, каждая вещь – на своем месте. Вот этот порядок меня просто оглушает. Если бы моя племянница или я сама занялись уборкой игрушек в комнате, то это был бы настоящий хаос.

Я, конечно, оставляю свои мысли при себе, и мы выходим из этой комнаты, чтобы войти в следующую. Она почти пуста, за исключением беговой дорожки и коробок – уймы коробок.

– Эта комната для тебя. Для твоих вещей, – вдруг произносит Эрик.

– Для меня?

Он кивает и продолжает:

– Здесь ты сможешь получить свое личное пространство: то, что ты хочешь, и то, что тебе нравится. – Я собираюсь что-то сказать, но он добавляет: – Как ты уже заметила, у Флина и у меня свое личное пространство есть. И у тебя оно тоже будет – для всего, что ты захочешь.

Я даже не знаю, что ответить ему на эти слова. Я настолько опешила, что решаю лучше промолчать, чем ляпнуть что-то, о чем потом буду сожалеть.

Эрик еще ближе подходит ко мне и целует в лоб.

– Пойдем. Я покажу тебе остальное, – шепчет он.

После увиденной здесь роскоши, погруженная в свои мысли, я поднимаюсь по великолепной двойной лестнице. Эрик вскользь упоминает, что на этом этаже расположено семь комнат, при каждой из которых есть ванная.

Комната Эрика потрясающая. Огромная. Она выдержана в синих тонах, а в центре стоит гигантская кровать, от вида которой сразу подскакивают и сердце, и давление. А ванная рядом – это еще одно чудо: джакузи, гидромассажный душ. Все просто роскошное.

Вернувшись в комнату, я обращаю внимание на лампу, стоящую на одном из столиков. Это та самая лампа, которую мы купили на блошином рынке и на которой я оставила отпечатки своих губ. Она здесь совершенно лишняя! И абсолютно не вписывается в стиль, слишком неформальная. Пусть я не смотрю на Эрика, но все же чувствую, что он за мной наблюдает. Тайком перевожу взгляд в другой конец комнаты и замечаю свой багаж. И изо всех сил скрываю, что меня это взволновало.

Но экскурсия продолжается: мы покидаем комнату Эрика и входим в комнату Флина. Я вижу идеально расставленные машинки. Неужели этот мальчик настолько аккуратен? Честно говоря, я очень удивлена. Его комната красивая, но безличная: не похоже, что здесь кто-то живет, а тем более мальчишка.

Мы выходим, и Эрик показывает мне остальные пять комнат. Они большие, красивые, но слишком безжизненные. Видно, что никто ими не пользуется.

Когда осмотр этажа заканчивается, Эрик снова берет меня за руку и тянет по лестнице вниз. Мы попадаем в неимоверной красоты кухню, выдержанную в оттенках цвета дерева и металла. Эрик открывает американский холодильник и вынимает для меня холодную кока-колу, а себе пиво.

– Надеюсь, дом тебе понравился.

– Эрик, он чудесен.

Мой Айсмен улыбается и делает глоток пива.

– Он настолько огромный, что… ух! – произношу я и прикладываю руку ко лбу. – Да у тебя, черт возьми, такой домина… Если бы его увидел мой отец, у него бы помутнело в глазах. Да… Ведь весь мой дом меньше, чем одна ванная комната первого этажа. – Эрик смеется, а я спрашиваю: – Почему ты об этом никогда не рассказывал?

Он пожимает плечами, окидывает взглядом кухню, как только что это сделала я, и говорит:

– Не знаю. Ты никогда не спрашивала о моем доме.

Улыбаюсь. Может быть, я выгляжу глупо, но не могу перестать улыбаться. Мне нравится Эрик. Мне нравится его дом. Мне нравится быть здесь вместе с ним. Мне нравится все, абсолютно все, что с ним связано! Чтобы я не смогла ускользнуть, он обхватывает меня за талию и сажает на стол. Становится у меня между ног и приторно-сладким голосом спрашивает:

– Ты уже сняла с меня наказание?

Этот вопрос и внезапная близость застали меня врасплох, так что я сразу не нахожусь с ответом. С одной стороны, я должна оставаться железной леди, какой я, по идее, являюсь, и заставить заплатить его за то, как мне было тяжело, но, с другой стороны, он настолько мне нужен, что я готова простить ему абсолютно все до конца жизни и прокричать: «Трахни меня прямо здесь!»

Мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность. Мы возбуждаем друг друга. Глазами целуем друг друга.

И, что естественно в моем случае, я мысленно начинаю взвешивать. Простить его? Или не простить?

Однако, сытый по горло ожиданием, он впивается в мой рот своими соблазнительными губами. Они обжигают меня, и я слышу, как он говорит:

– Поцелуй меня…

Я не двигаюсь. Не отвечаю на его поцелуй. Я настолько оцепенела от желания, что едва могу дышать.

– Малышка, поцелуй меня, – настаивает он.

Увидев, что я ничего не предпринимаю, обхватывает мою голову руками и делает то, что лишает меня рассудка: он проводит языком по моей верхней губе, потом по нижней и, чтобы завершить сладкую пытку, нежно покусывает губы. Его дыхание учащается. Я же дышу как астматик. Наконец, не в силах больше ждать, он целует меня. Он завладевает моим ртом настолько роскошно, что я готова абсолютно на все, чего он пожелает.

Не отрываясь от моих губ, он медленно проводит рукой вниз по шее, а затем опускает ее на спину. Эрик пальцами впивается мне в тело и притягивает к себе настолько близко, что я чувствую, как в мое лоно упирается сладостный, искушающий и возбужденный член.

О боже! Хорошо, что на мне джинсы. Иначе Эрик давно уже сорвал бы с меня трусики… Точнее сказать, я сама бы с себя их сорвала. Я бессознательно откидываю голову назад и закрываю глаза. И тогда он, увидев, что я наслаждаюсь, кусает меня за подбородок и, опускаясь языком вниз по горлу, шепчет:

– Дорогая, пойдем в комнату. Я хочу раздеть тебя и взять тебя так, как мечтал сделать все эти дни. Я хочу раскрыть перед собой твои ноги и смаковать тобой, готов погрузиться в тебя столько раз, сколько у тебя хватит сил стонать… Я готов слушать твои крики, пока они не утихомирят мое страстное желание в тебе.

У меня кругом идет голова от этих слов. «Страстное желание!»

Они моментально меня опьяняют, и, как всегда, мне хочется большего. Но я не должна этого делать. Я изо всех сил борюсь со своим желанием и возбуждением. Собрав оставшиеся силы, я отступаю назад, заранее зная, что произойдет:

– Нет… Я тебя еще не простила.

– Джуд, я хочу тебя…

– Нет… Ты не должен.

– Джуд, дорогая… – протестует он.

– Скажи мне, где моя комната и…

Не успела я закончить фразу, как он разочарованно отстраняется от меня. Выражение его лица настолько же напряженное, насколько напряжено то, что у него между ног. Он закрывает глаза и опирается на стол. Я вижу, что у него даже побелели костяшки на пальцах. В конце концов он тихо произносит, даже не взглянув на меня:

– Хорошо, будем дальше играть в твою игру. Иди за мной.

На это раз не взяв меня за руку, он направляется к лестнице – мне остается только следовать за ним. Я рассматриваю его широкие плечи, сильные ноги и бедра. Эрик такой соблазнительный! Настоящее искушение, ох! Только теперь я понимаю, от чего именно я только что отказалась.

Поднявшись на второй этаж, он идет прямиком к своей комнате, открывает дверь, берет мои чемоданы и выходит в коридор:

– В какой комнате ты хочешь спать?

– В той, что свободна, – с трудом могу ответить я.

В ярости Эрик решительно шагает вглубь коридора и открывает дверь самой удаленной от него комнаты. Мы входим, он оставляет мои вещи и, бросив мне «Спокойной ночи», даже не взглянув на меня, закрывает дверь и уходит.

Пару секунд я стою как дура и смотрю на дверь – грудь вздымается и опускается от возбуждения. Что я наделала! Может быть, я окончательно чокнулась? Не в силах еще что-либо сказать или сделать, я раздеваюсь, надеваю пижаму и ложусь в чудесную кровать. Не хочу ни о чем думать, поэтому включаю айпод и напеваю: «Убеди меня быть счастливым, убеди».

Под конец песни я гашу свет. Мне нужно поспать. Но мое подсознание меня предает.

В моем похотливом и влажном сне я вижу, как Эрик целует меня и раздвигает мне ноги, открывая путь для другого мужчины. Я приподнимаю бедра, чтобы он проникал в меня все глубже, и тогда этот мужчина, лица которого я не вижу, ускоряет свои движения до тех пор, пока не может больше сдерживаться. Он испытывает оргазм, а я, тяжело дыша, умоляю о продолжении. И тогда незнакомец освобождает меня и Эрик, мой похотливый, сексуальный и пленительный Айсмен, занимает его место. Он касается моих бедер… О да!

Разводит мне ноги… Да-а!

Впивается в меня страстными, ошеломляюще-желанными глазами, заставляя меня смотреть на него точно так же. Похотливым тоном он произносит: «Ты только попроси». Не давая мне ответить, моя любовь, мой мужчина, мой Айсмен одним точным и пылким ударом врывается в меня, заставляя меня кричать от наслаждения. Эрик!

Он, только он, дарит мне то, что мне нужно на самом деле. Он, только он, знает, что мне нравится.

Один… два… три… Двадцать раз он ныряет в мое лоно, доводя меня до безумия. Я кричу, задыхаюсь, царапаю ему спину, пока мой любимый мужчина двигается во мне, доводя меня до самого сладкого, чудесного и сногсшибательного оргазма.

Я просыпаюсь мокрая от пота. Я одна в постели, но до сих пор не могу прийти в себя от увиденного сна. Не знаю, сколько я еще смогу протянуть это наказание сексуального воздержания, но знаю точно одно: мне нужен Эрик, и я умираю от желания оказаться в его объятиях.

 

9

Не знаю, в котором часу я проснулась. Протягиваю руку, чтобы посмотреть на часы. Без пяти десять.

Вскакиваю с постели. Немцы встают рано, и мне не хочется показаться соней. Быстро принимаю душ и, надев простое шерстяное платье черного цвета и высокие сапоги, спускаюсь в гостиную. Никого там не найдя, направляюсь в кухню. Эрик за круглым столом читает газету. Увидев меня, перелистывает страницу.

– Добрый день, соня, – без улыбки приветствует он меня.

Симона, занятая приготовлением еды, поворачивается ко мне и желает мне доброго утра. Удивительно, но я действительно спала, как медведь в берлоге.

– Добрый день, – отвечаю я.

Эрик даже не пытается встать и поцеловать меня. Странно, но я все-таки сдерживаю свой порыв и проглатываю горечь от того, что так и не получила столь желанного утреннего поцелуя.

Симона подает мне колбасу, сыр и мед. Однако когда я отказываюсь от этого и прошу только кофе, она достает кекс, который сама испекла. Добрая женщина подталкивает меня, чтобы я села за стол рядом с Эриком.

– Хорошо спала? – осведомляется он.

Утвердительно киваю, стараясь не вспоминать свой обольстительный сон. Если бы он только знал…

Через пару минут Симона ставит передо мной горячий кофе с молоком и немаленький, чисто немецкий кусок кекса. Я такая голодная… Кусаю ванильный кекс с маслом и восклицаю:

– М-м-м, Симона, он такой вкусный!

Довольная женщина кивает и выходит из кухни, а я продолжаю поглощать свой завтрак. Эрик молча наблюдает за мной. Наконец я понимаю, что больше не выдержу его взгляда ни секунды. Я смотрю ему в глаза и спрашиваю:

– Что случилось? Почему ты на меня так смотришь?

Стараясь остаться невозмутимым, он откидывается на стул и отвечает:

– Я до сих пор не верю, что ты сидишь здесь, в кухне, у меня дома… – Но прежде чем я смогла что-то сказать, он меняет тему: – Когда закончишь, мы поедем к матери. Я должен забрать Флина, а потом мы вместе пообедаем. После этого у меня запланирована встреча. А вечером еще и баскетбол.

– Ты играешь в баскетбол?

– Да.

– Серьезно?

– Да.

– С кем?

– С друзьями.

– А почему ты мне не говорил, что играешь в баскетбол?

Эрик долго на меня смотрит и затем тихо отвечает:

– Потому что ты никогда меня об этом не спрашивала. Но теперь мы в Германии, на моей территории, и, возможно, мне еще удастся тебя не раз удивить.

Киваю, как глупая кукла. Я думала, что знаю его, но теперь… Сегодня мне стало известно, что он занимается спортивной стрельбой, играет в баскетбол и, очевидно, еще многим может меня удивить. Но я молчу, продолжая завтракать.

Я начинаю немного волноваться от предстоящей встречи с матерью и маленьким Флином, у меня в голове крутится уйма мыслей.

– Ты говорил, что здесь, в Германии, не любят целоваться… Правильно я понимаю – они и утром могут друг друга не поцеловать?

Вижу, что этот вопрос застал его врасплох, однако, опять разворачивая газету, он спокойно отвечает:

– Утренний поцелуй… Он бы был, если бы мы оба этого хотели.

Оп-ля… Он только что мне сказал, что ему не хочется меня поцеловать. Черт возьми! Он кормит меня моими же пилюлями, но я не очень послушная больная.

Продолжаю жевать кекс, но у меня, наверное, такое выражение лица, что он спрашивает:

– Ты еще что-то хочешь спросить?

Отрицательно качаю головой. Он снова отводит взгляд и упирается в газетные строчки, но краем глаза я замечаю, что уголки его губ приподняты в улыбке. Вот хитрюга!

Наконец я заканчиваю свой вкуснейший завтрак. Эрик поднимается, и я вместе с ним. Идем к выходу и достаем из шкафа свои пальто. Эрик опять на меня смотрит.

– Что еще? – спрашиваю, увидев выражение его лица.

– То, что ты носишь, вряд ли защитит тебя от холода. Это тебе не Испания.

Щупаю свое пальто от «Десигуаль» и отвечаю:

– Спокойно, оно защищает куда лучше, чем ты думаешь.

Нахмурив брови, Эрик заботливо приподнимает воротник моего пальто. Пока мы идем к гаражу, он замечает, крепко схватив меня за руку:

– Надо будет что-нибудь купить тебе… Не хочу, чтобы ты заболела.

Я вздыхаю, но молчу. Молчу я и о том, что не собираюсь оставаться здесь так долго, чтобы ему пришлось мне что-то покупать. Мы садимся в «Мицубиси», Эрик пультом открывает гаражные ворота. Воздух в салоне прогревается за несколько секунд, честное слово, ворота открываются дольше. Этот «Мицубиси» просто верх роскоши!

Звучит радио, и я с улыбкой узнаю музыку «Марун файв». Эрик сосредоточенно ведет машину с серьезным видом, впрочем, он всегда такой. Не дожидаясь, пока я начну задавать вопросы, он сам рассказывает, куда мы едем.

Из слов Эрика я узнаю, что его дом расположен в округе Трудеринг – в довольно живописном и отнюдь небедном месте, и это становится ясно при свете дня. Вокруг такие же дома, как у Эрика. Да уж, домишки не для бедных! Один лучше другого. Когда мы выезжаем на трассу, он говорит, что немного южнее раскинулись поля и можно даже прогуляться в небольшом леске. Приятная новость. Иметь неподалеку местечко для прогулок, как в Хересе, это просто супер!

Проезжаем через округ Рим и приближаемся еще к одной прекрасной части города под названием Богенхаузен. Здесь и живет мать Эрика. По обе стороны улицы выстроены шале – наконец мы останавливаемся перед темными решетчатыми воротами. И тут я вся сжимаюсь. Я, конечно, знакома с Соней, и она само обаяние, но ведь она мать Эрика, и поэтому я немного нервничаю.

Эрик припарковал автомобиль в небольшом гараже. Он молча поворачивается ко мне и улыбается. О да, он меня хорошо знает! Он понимает, что, когда я так долго молчу, значит, я нервничаю. Я все собираюсь с духом, чтобы выкинуть одну из своих шуточек, чтобы разрядить обстановку, но тут открывается дверь и появляется Соня.

– Как я рада! Как я рада видеть здесь вас обоих! – счастливо говорит она.

Я в ответ улыбаюсь – да иначе и быть не может. А когда Соня обнимает меня, а я – ее, она шепчет мне на ухо:

– Добро пожаловать в Германию и в мой дом, дорогая. Мы будем тебя любить очень-очень сильно.

– Спасибо, – сквозь слезы шепчу я.

Эрик подходит к матери и целует ее, затем уверенно берет мою руку и мы вместе идем в дом. Его атмосфера меня окутывает, успокаивает и согревает. Но какой-то странный звук… Что-то ужасно грохочет.

– Это Флин в гостиной играет в одну из своих дьявольских игр, – объясняет Соня. И, повернувшись к Эрику, добавляет: – У меня уже голова идет кругом. Он не может играть без этой чертовой музыки. – Эрик ухмыляется, и она продолжает: – Кстати, только что звонила Марта. Твоя сестра попросила подождать ее – к обеду она будет. Говорит, что очень хочет повидать Джуд.

– Отлично, – кивает Эрик, а у меня уже начинает закипать голова от оглушительной музыки, звучащей в гостиной.

Некоторое время Эрик разговаривает с матерью о той женщине, которая ухаживала за Флином. Они очень разочарованы ее поступком и обсуждают, что для мальчишки нужно будет нанять нового воспитателя. Я удивляюсь, что им совсем не мешает громкая музыка. Более того, создается впечатление, что они к этому привыкли. Когда мать и сын заканчивают разговор, к Соне подходит девушка и что-то ей говорит, та извиняется и вместе с ней уходит. Эрик берет меня за руку и спрашивает:

– Готова познакомиться с Флином?

Я утвердительно киваю: мне всегда нравились дети. Мы идем к гостиной, Эрик открывает огромные раздвижные двери белого цвета, и громкость музыки поднимается до небес.

Флин что, глухой? Я захожу в комнату и озираюсь по сторонам. Она большая, просторная и светлая, здесь полно фотографий и цветов. Но шум просто невыносимый. Прямо передо мной огромный плазменный телевизор, где безжалостно дерутся два воина. Узнаю игру – это «Мортал Комбат: Армагеддон». Та самая игра, которая очень нравится моему другу Начо и в которую мы с ним играли целыми часами. Не игра, а настоящее наваждение.

На экране прыгают и сражаются воины, и я замечаю, как из-за малинового дивана, стоящего перед телевизором, выглядывает красная кепка. Должно быть, это и есть Флин.

Эрик хмурится: громче уже некуда. Он отпускает меня, идет к дивану, молча наклоняется над ним, берет пульт и уменьшает громкость.

– Дядя Эрик! – слышится радостный голосок.

Мальчишка вскакивает и обнимает моего любимого Айсмена. Эрик тоже его обнимает – худенькое тельце почти полностью прячется в дядиных объятиях – и, улыбаясь, закрывает глаза.

Боже, какой трогательный момент! У меня просто слезы на глаза наворачиваются – как же мой немец любит своего племянника! Несколько секунд я наблюдаю за тем, как они болтают о разных разностях. Наконец малыш смеется.

Прежде чем представить меня, Эрик полностью отдает свое внимание мальчику, взволнованному его присутствием, и рассказывает ему кое-что об игре. Через несколько минут, за которые парень до сих пор не понял, что здесь еще есть я, Эрик встает с дивана и произносит:

– Флин, я хочу тебе представить сеньориту Джудит.

С того места, где я стою, мне видно, что Флин напряжен. Такая реакция присуща моему Айсмену, и я совершенно не удивляюсь тому, что его племянник ведет себя похоже. Я без промедлений иду к дивану и, хотя мальчик на меня не смотрит, здороваюсь по-немецки:

– Привет, Флин!

Внезапно он поворачивает ко мне свое личико, впивается в меня огромными миндалевидными глазами и отвечает. Одновременно Эрик снимает с него кепку, открывая передо мной темноволосую шевелюру:

– Привет, сеньорита Джудит!

Вот это голосочек! Китаец? Флин – китаец?

Я с удивлением вглядываюсь в восточные черты лица. Конечно, я ожидала встретить типичного белокурого мальчика с голубыми глазами. Но теперь приходится скрыть первоначальный шок, и с самой искренней улыбкой я произношу перед веселой физиономией Эрика:

– Флин, ты можешь называть меня просто Джуд или Джудит, договорились?

Его глаза глубоко меня сканируют, и он кивает. У него такой же недоверчивый взгляд, как у дяди, у меня даже мурашки бегут по коже. Вот это парочка! Но перед тем как он смог хоть слово произнести, в гостиную входит мать Эрика.

– О боже мой! Как прекрасно разговаривать, а не кричать. Я скоро оглохну! Флин, дорогой, ты мог бы играть с меньшей громкостью?

– Нет, Соня, – отвечает мальчик, до сих пор не отрывая от меня взгляда.

Соня? Как-то совсем непривычно. Почему он не называет ее бабушкой или бабулей?

Несколько минут я наблюдаю, как женщина разговаривает с мальчиком. Эту беседу прерывает звонок мобильного. Мальчуган снова садится на диван, а Соня отвечает.

– Дядя, сыграем партию? – спрашивает Флин.

Эрик смотрит на мать, но та быстро выходит из гостиной. Подумав несколько минут, он садится рядом с племянником. Однако перед тем как они начали играть, я вмешиваюсь:

– А я могу поиграть?

– Девчонки не умеют в это играть, – отвечает Флин, не глядя на меня.

Я шокирована и, переведя взгляд на Эрика, понимаю, что тот сдерживает улыбку. Что сказал этот лилипут?

Если я и ненавижу что-то в своей жизни, так это раз и навсегда установившиеся взгляды на возможности разных полов. Ошарашенная, я смотрю на сопляка, который даже не посмотрел в мою сторону.

– А с чего ты взял, что девчонки не умеют в это играть?

– Потому что это мужская игра, а не женская, – отвечает маленький негодяй и на этот раз пронизывает меня взглядом темных узких глаз.

– Ты ошибаешься, Флин, – спокойно отвечаю я.

– Нет, не ошибаюсь, – не унимается мальчуган. – Вы, девчонки, слишком глупые, чтобы играть в такие игры. Вам больше нравится играть в принцев и моду.

– Ты действительно так думаешь?

– Да.

– А если я покажу тебе, что мы, девчонки, тоже играем в «Мортал Комбат»?

Мальчик качает головой, обдумывает свой ответ и наконец произносит:

– Я не играю с девчонками.

Изумленная, я поднимаю на Эрика глаза в поисках помощи и спрашиваю его по-испански:

– Это такое шовинистическое образование вы даете этому ворчливому лилипуту? – И, не дожидаясь ответа, добавляю с фальшивой улыбкой: – А, да, точно, это же твой племянник, и это мне говорит о другом, но я нахамлю ему, несмотря на то что он еще ребенок.

Эрик лыбится, как дурак, и отвечает, поправляя мальчишке челку:

– Не пугайся, малышка. Он такое творит, чтобы произвести на тебя впечатление. И, кстати, Флин в совершенстве говорит по-испански.

У меня отвисает челюсть, и, перед тем как я смогла что-то ответить, мальчик меня опережает:

– Я не ворчливый лилипут, и я с тобой не играю, потому что хочу играть только с дядей.

– Флин… – укоризненно произносит Эрик.

Поняв, что начало знакомства с мальчиком оказалось не таким, как мне хотелось бы, я улыбаюсь и шепчу:

– Беру свои слова обратно, ворчливый лилипут. И будь спокоен, я не буду с тобой играть, если ты этого не хочешь.

Ничего не ответив, он отворачивается и включает кнопку «play». Снова начинает играть жуткая музыка! Эрик подмигивает мне и вступает с ним в игру. Минут двадцать я наблюдаю за ними. Они оба хороши, но я понимаю, что знаю такие движения, которые им неизвестны, но которые я не собираюсь им раскрывать.

Устав наблюдать за тем, как эти два властных шовиниста обходятся без меня, я поднимаюсь и начинаю разгуливать по огромной гостиной. Подхожу к большому камину и рассматриваю стоящие на нем фотографии.

Я вижу Эрика с двумя девушками. Одна из них Марта, а другая, по всей видимости, Ханна, мать Флина. Они улыбаются, и я замечаю, насколько Ханна и Эрик похожи: светлые волосы, небесно-голубые глаза и одна и та же улыбка. Я бессознательно улыбаюсь. Есть и другие фотографии. На них Соня со своими детьми. Младенец Флин на руках у матери, одетый в костюм тыквы. Марта и Эрик в обнимку. Я с удивлением нахожу одно фото Эрика, на котором он намного моложе и у него длинные волосы. Вау, какой же мой Айсмен сексуальный!

– Привет, Джудит!

Услышав свое имя, оборачиваюсь и встречаюсь с обворожительной улыбкой Марты. Из-за этого шума я не слышала, как она зашла. Мы обнимаемся, и она, взяв меня за руку, говорит:

– Вижу, что эти воины променяли тебя на игру.

Мы обе смотрим на них, и я с издевкой отвечаю:

– По словам некоторых, девчонки в это играть не умеют.

Марта смеется, вздыхает и подходит ко мне.

– Мой племянник – маленький властный монстр. Уверена, что это он тебе сказал, правильно? – Я киваю, а она снова вздыхает, после чего добавляет: – Пойдем в кухню что-нибудь выпьем.

О да, скорее бы отсюда выйти: мои уши больше не могут выносить этот грохот.

В кухне мы встречаем женщину, которая занимается приготовлением еды. Марта представляет мне ее как Кристел и, когда та возвращается к своим делам, спрашивает:

– Что бы ты хотела выпить?

– Кока-колу.

Марта открывает холодильник и берет две бутылки. Затем кивает мне, и я следую за ней в прекрасную столовую, смежную с кухней. Мы садимся за стол, за стеклянной дверью я замечаю на улице Соню, которая все еще говорит по телефону.

Увидев нас, она улыбается, а Марта шепчет:

– Мама и ее женихи.

Я поражена. Разве Соня не замужем за отцом Марты?

И когда я больше не могу сдерживать свое любопытство, Марта делает глоток кока-колы и объясняет:

– Мать с отцом развелись, когда мне было восемь. И хотя я обожаю своего отца, понимаю, что он очень скучный. Мать полна энергии, и ей нужен другой человек, который способен устроить ей безумную жизнь. – Я киваю, словно дурочка, а она весело продолжает шепотом: – Посмотри на нее, она похожа на пятнадцатилетнюю девчонку, когда разговаривает со своими ухажерами по телефону.

Всматриваюсь в Соню и понимаю, что Марта права. В этот момент Соня закрывает мобильный и подпрыгивает от радости. Затем открывает дверь и, войдя и увидев, что мы одни, сообщает нам, снимая пальто:

– Девочки… меня только что пригласили в Швейцарию. Я согласилась и завтра уезжаю.

Ее восторг вызывает у меня улыбку.

– Мама, с кем? – интересуется Марта.

Соня присаживается рядом с нами и заговорщически шепчет:

– С красавчиком Тревором Гервером.

– Тревором Гервером?! – всплескивает руками Марта, и Соня кивает.

– Ага, доченька!

– Мама, вот это да! Тревор – это настоящая конфетка.

Взъерошивая волосы, Соня объясняет:

– Доченька, я тебе уже говорила, что этот мужчина частенько поглядывал на мои ножки. Более того, в тот день, когда я с ним прыгала с парашютом, я заметила, что…

– Ты прыгала с парашютом? – переспрашиваю я, когда прихожу в себя и уже могу закрыть рот.

Мать с дочкой взглядами приказывают мне помолчать, а Марта предупреждает:

– Об этом брату ни слова, или он нас пришьет, договорились?

Изумленно я киваю головой. Этот рискованный вид спорта Эрику совсем не понравится.

– Если он узнает, что мы обе этим занимаемся, он просто сойдет с ума. Я представить не могу, что его остановит, – сообщает мне Соня. – После того смертельного происшествия с нашей дорогой Ханной он стал очень строгим и всегда пытается избежать риска.

– Знаю… знаю… Я занимаюсь мотокроссом, и в тот день, когда он это увидел, он почти…

– Ты занимаешься мотокроссом? – удивленно спрашивает Марта.

Киваю, а она аплодирует мне.

– Да-а!.. – вступает в разговор Соня. – Именно этим занималась моя дочь с кузеном. И Эрик не рассердился, когда об этом узнал?

– Рассердился, – улыбаясь, отвечаю, – но я дала ему понять, что мотокросс – это часть меня самой и он ничего с этим поделать не сможет.

Марта с матерью смеются.

– У меня в гараже до сих пор стоит мотоцикл Ханны, – замечает Соня. – Можешь брать его, когда захочешь. Хоть ты им попользуешься.

– Мама! – возражает Марта. – Ты хочешь рассердить Эрика?

Соня вздыхает, потом качает головой и, глядя на дочь, отвечает:

– Эрика можно рассердить одним лишь взглядом, дорогая.

– В этом ты права, – смеется Марта.

– И хотя он упорствует, стараясь сделать так, чтобы мы жили под стеклянным колпаком, пусть зарубит себе на носу, что жизнь нам дана для наслаждения. Если должно произойти что-то страшное, то это не обязательно произойдет на мотоцикле или с парашютом. Если бы Ханна была жива, она бы ему об этом сказала. Кстати, дорогая, – оборачивается ко мне Соня, – если хочешь, мотоцикл твой.

– Спасибо, буду иметь в виду. – Я улыбаюсь ей в ответ. Честно говоря, я ею просто очарована.

В итоге мы все хохочем. Уж нам-то ясно, что Эрик с нами не соскучится.

После этих веселых откровений я узнаю, что тот самый Тревор, поклонник Сони, является владельцем парашютной школы, которая расположена недалеко от Мюнхена. Меня это очень заинтересовало: я была бы тоже совсем не против пройти курс и насладиться вкусом свободного падения. Но, слушая их разговор о поездке в Швейцарию, я вдруг понимаю, что через два дня новогодняя ночь! И, не в силах промолчать, я спрашиваю:

– Ты вернешься к Новому году?

Обе дамы оборачиваются ко мне, и Соня отвечает:

– Нет, солнце мое. Я проведу его с Тревором в Швейцарии.

– Эрик и Флин останутся одни? – расспрашиваю я, хлопая глазами и разинув рот.

Обе кивают.

– Да, – поясняет Марта. – У меня свои планы, у мамы тоже.

Вероятно, у меня такое выражение лица, что Соня решает объясниться:

– С того времени как умерла моя Ханна, эта ночь перестала быть чем-то особенным для всех нас, и в первую очередь для меня. Эрик это понимает, и с Флином остается именно он. – И, быстро меняя тему, шепчет: – О, Марта, что мне взять с собой в Швейцарию?!

Еще некоторое время я слушаю их, но думаю о другом: отец никогда в жизни, даже в мыслях, не оставил бы нас одних в эту особую ночь – ни сестру, ни меня, ни мою племянницу. Но вскоре обаяние Марты заставляет меня улыбнуться. Однако наш разговор прерывается: появляется Эрик, держа за руку мальчика.

Он, конечно, не дурак и, глянув на нас троих, понимает, что мы обсуждали то, что ему знать не следует. Чтобы разрядить обстановку, Марта встает поздороваться с ним, а Соня в этот момент поворачивается ко мне и шепчет:

– Ни слова о том, о чем мы только что говорили, моему вечно сердитому сыну. Сохрани это в секрете, договорились, солнце мое?

Я едва заметно киваю и замечаю, что Эрик улыбается каким-то словам Флина. Через двадцать минут мы впятером сидим вокруг стола и вкушаем изысканную немецкую кухню. Все очень вкусно.

В половине четвертого, когда мы все расположились в гостиной и болтаем, Эрик смотрит на часы и встает. Он подходит ко мне и, наклонившись, говорит, пронзая меня взглядом своих великолепных голубых глаз:

– Дорогая, через час мне нужно быть на Оберфёрингском стадионе. Не знаю, нравится ли тебе баскетбол, но мне было бы приятно, если бы ты поехала со мной и посмотрела матч.

От его голоса у меня внутри запорхали бабочки: от его близости и от того, как он сказал «дорогая». Я хочу его поцеловать. Хочу, чтобы он меня поцеловал. Но здесь не лучшее место, чтобы отпустить свою сдерживаемую страсть. Нет никакой необходимости мне что-то говорить, он и так знает, о чем я думаю. Он это чувствует. В конце концов, очарованная им, я киваю, и он улыбается.

– Я тоже хочу поехать, – слышу голос Флина.

Эрик отворачивается от меня. Наш волшебный миг остался позади, и теперь он обращает внимание только на мальчика.

– Конечно. Надень пальто.

 

10

Через пятнадцать минут мы втроем сидим в «Мицубиси» и Эрик везет нас на Оберфёрингский стадион. Добравшись туда, Эрик паркует машину, а Флин пулей вылетает и исчезает. Я взволнованно поднимаю взгляд на Эрика, но он, спокойно взяв свою спортивную сумку, говорит:

– Не волнуйся. Флин отлично знает этот стадион.

Немного успокоившись, по дороге спрашиваю его:

– Ты заметил, как твой племянник на меня смотрит?

– А ты помнишь, как на меня вначале смотрела твоя племянница? – отвечает Эрик. Я смеюсь, и он добавляет: – Флин – ребенок. Тебе стоит только его завоевать, как я это сделал с Лус.

– Ладно, согласна. Не знаю почему, но мне кажется, что твой племянник, как и его дядюшка, крепкий орешек!

Эрик оглушительно смеется. Он останавливается, чтобы взглянуть на меня. Сделав пару шагов, наклоняется, чтобы его лицо было напротив моего, и шепчет:

– Если бы я не был наказан, я немедленно бы поцеловал тебя. Я напал бы на твои губы и пожирал бы их с неистовым наслаждением. Потом я затащил бы тебя в машину, сорвал бы с тебя одежду и самозабвенно занимался бы с тобой любовью. Но, к моему сожалению, ты меня наказала, и у меня нет никакой возможности что-нибудь из этого сделать.

Мое сердце бешено колотится. Тук-тук… Тук-тук…

Бо-о-оже, как же меня заводит то, что он только что сказал! И когда я уже была готова его поцеловать, вдруг слышу:

– Джудит! Эрик!

Смотрю влево и замечаю Фриду и Андреса с малышом Гленом. Понятно, что мы бросились друг другу навстречу и стали горячо обниматься.

– Ты тоже играешь в баскетбол? – спрашиваю я у Андреса.

Врач забавно подмигивает мне и шепчет:

– Я самый лучший в этой команде. – И мы все хохочем.

Когда мы приходим в раздевалку, Фрида и Андрес начинают целоваться. Они такие милые!

Эрик смотрит на меня с вожделением, но не подходит.

– Солнышко, иди с Фридой. Увидимся после матча, – говорит он и исчезает за дверью.

Боже мой, я хочу, чтобы он меня поцелова-а-ал! Но он этого не сделал. Когда за ним закрывается дверь, у меня, наверное, такое выражение лица, что Фрида спрашивает:

– Только не говори, что он до сих пор наказан.

Я, как дурочка, киваю, а моя подруга заливается смехом.

– Ладно… пойдем на стадион поддерживать наших мальчиков. Кстати, мне нравятся твои сапоги. Они красивые и сексуальные!

Погруженная в свои мысли, я следую за Фридой. Распахиваем одну их дверей. Ого! Передо мной открывается вид на красивое баскетбольное поле. Флин уже там, он сидит на желтых сиденьях и играет в PSP. Заметив нас, он вскакивает и подходит к нам. Но, даже не поздоровавшись, сразу направляется к Глену. Похоже, ему нравится малыш Глен. Мы садимся, а Флин просит у Фриды разрешения взять на руки Глена. Та отдает малыша, и на протяжении нескольких минут я наблюдаю, как он забавно болтает с Гленом, а тот улыбается в ответ.

Стадион начинает заполняться людьми, и вскоре Флин снова вручает малыша матери и уходит, усевшись на несколько рядов ниже нас.

– Что случилось с Флином? – интересуется Фрида, глядя на меня.

Я пожимаю плечами и отвечаю:

– Откровенно говоря, мы с ним не очень хорошо сошлись: он не захотел со мной играть и с трудом снисходит до простого разговора. Он всегда такой или это только тогда, когда я рядом?

Фрида смеется.

– Он хороший мальчик, но не очень общительный. Заметь, я очень давно его знаю, но за все это время обменялась с ним едва ли десятком слов. Он помешан на машинках и компьютерных играх. Но когда он видит Глена, то совершенно меняется и улыбка не сходит с его лица. – Вдруг она умолкает, а потом шепчет: – Фу, какая вонь! Я пойду в туалет поменять подгузник этому маленькому скунсику, иначе мы умрем от этого запаха.

– Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

– Нет, Джудит. Останься здесь. Я ненадолго.

Она уходит. Мне видно, что Флин заметил, что я осталась одна. Улыбаюсь ему, приглашая сесть рядом с собой, но он отказывается. Он не двигается с места, и я сдаюсь. Минут через пять появляется группа девушек моего возраста – все такие симпатичные и надушенные, одна лучше другой. Они садятся как раз передо мной. Девушки живо обсуждают одну парикмахерскую до тех пор, пока на поле не появляются игроки, которые вышли разогреться. У меня отвисает челюсть, когда я узнаю того, кто разговаривает с Эриком и Андресом. Это Бьорн!

Меня бросает в жар. В нескольких метрах от меня на поле стоит мужчина, которого я обожаю всей душой, а рядом с ним те, с кем он делил меня в постели. Мне так жарко и стыдно! Пытаюсь скрыть свои мысли и не знаю, куда спрятать глаза.

Когда сердце немного успокаивается, смотрю на поле и снова становлюсь красной как помидор: я понимаю, что эти трое смотрят на меня и машут, здороваясь. Я робко поднимаю руку и машу им в ответ. Девушки, сидящие передо мной, подумали, что парни поприветствовали их, начинают кудахтать, как курицы, и тоже восторженно им машут.

Я отдаю себе отчет, что не могу оторвать взгляд от своего необыкновенного Айсмена. Он такой сексуальный… Он смотрит на меня, бьет по мячу и подмигивает мне, а я лыблюсь, как дура. Боже!.. Он такой обалденный в желто-белой форме, что я готова с места закричать: «Красавчик, красавчик, красавчик!»

Флин подходит к дяде, и тот, обрадовавшись, бросает ему мяч. Мальчик смеется, а Бьорн поднимает его на руки и крутит вокруг себя. Эти несколько секунд мальчик оказывается в центре внимания взрослых и серьезных мужчин, и он счастлив. У него полностью меняется выражение лица: я впервые вижу, что он улыбается, как все дети его возраста.

Когда Флин возвращается на место, я с гордостью наблюдаю, как по полю двигается Эрик. Я никогда не представляла его в роли спортсмена, но могу лишь сказать, что он совершенно изумительный! Некоторое время я с удовольствием слежу за игрой, но ненароком слышу, как одна из тех девушек, что сидят передо мной, говорит:

– Ну и ну! Сегодня играет мужчина, с которым я хотела бы оказаться в одной постели.

– И я тоже, – выпаливает другая.

Все хохочут, и я про себя тоже. Это совершенно нормально слышать подобные комментарии среди девушек. Мне весело, и все идет отлично, пока до меня не доносится, как одна из них говорит другой:

– О боже! Эрик с каждым днем становится все лучше и лучше. Вы видели его ноги? – Опять все смеются, а рыжая идиотка, по-другому я не могу ее назвать, добавляет: – Я до сих пор помню проведенную с ним ночь. Это было потрясающе.

У меня кровь стынет в жилах. Сердце сейчас выпрыгнет из груди. Тук… тук… Ко мне в дверь стучится ревность.

Мне вовсе не по душе мысль о том, что Эрик провел ночь с этой рыжей, и к тому же мне хотелось бы знать, как давно это было.

– Лора, это же было больше года назад. Как ты можешь об этом помнить?

Фу-у-ух, услышав это, я чуть не хлопаю в ладоши. Эрик был с ней до того, как мы познакомились. За это его не стоит упрекать. У меня тоже были мужчины до встречи с Эриком.

– Джина, я просто говорю, что Эрик – такой мужчина, который оставляет след, – отвечает эта Лора, и все улыбаются, включая меня.

Некоторое время я слушаю, как девушки выбалтывают все, что думают о каждом из игроков, разогревающихся на поле. Они говорят обо всех с восхищением, даже о муже Джины. А когда Лора упоминает Андреса, а потом Бьорна, я понимаю, что они для нее одинаковы. По тому, как она говорит, я понимаю, чего она ищет: это секс.

– Лора, – смеется Джина, – если хочешь повторить с Эриком, тебе нужно только покорить китайчонка. Мы все знаем, что это его слабость.

Лора кривит нос, глядя на Флина. Откидывает свою рыжую челку и, потянувшись, бормочет:

– Для того, что я хочу от Эрика, мне не нужно кого бы то ни было завоевывать.

Моему возмущению нет предела. Они обсуждают моего парня, и я все это выслушиваю. Вскоре появляется Фрида с малышом Гленом и присаживается рядом со мной.

– Привет, девочки! – приветствует их она.

Четыре девушки поворачиваются назад и улыбаются. Они обмениваются поцелуями, и вот Фрида решает меня им представить:

– Девочки, это Джудит, невеста Эрика.

Видели бы вы их лица, особенно той, с рыжей копной на голове. Какой сюрприз!

Фрида сказала, что я его невеста. Да, я запретила Эрику упоминать об этом, но сейчас мне хочется, чтобы им стало все известно. Я его невеста, и он мой!

Решив хорошо начать наше знакомство, притворяюсь, будто я ничего не слышала, и, довольная жизнью, здороваюсь с ними. С этого момента никто из них больше не говорит об Эрике.

Начинается матч, и я перевожу все внимание на своего парня. Я с волнением смотрю, как он бегает от одной корзины к другой. Но баскетбол – это не мое. Понимаю лишь попадание в сетку, но Фрида мне объясняет правила. Андрес – защитник, а Эрик – форвард, и теперь мне становится ясно, насколько важно сочетание его роста и скорости. Я аплодирую каждый раз, когда он забивает трехочковые мячи и ведет контратаку. О боже, мой парень такой сексуальный!..

Во время перерыва я наблюдаю за тем, как на него поглядывает та самая Лора. Она пытается обратить на себя внимание, но безрезультатно. Эрик поглощен беседой с партнерами по игре, и я этому рада. Я с восхищением смотрю, как он отдается тому, что ему нравится.

Когда игра возобновляется, я аплодирую, словно безумная. Мы с Фридой полностью поглощены игрой. Наконец матч заканчивается, наши мальчики в нем побеждают с преимуществом в двенадцать баллов, и это понимаю даже я. Оле, оле!

Вне себя от радости, вижу, как Флин бежит обнимать дядю, а тот довольно улыбается и поднимает его на руки. Все начинают вставать со своих мест.

– Давай… – говорит Фрида, – пойдем.

Уверенная в том, что собираюсь сейчас сделать, выхожу на поле вместе с остальными девушками и наблюдаю, как Эрик, мокрый от пота, садится и надевает спортивную куртку. У него снова серьезное выражение лица, и у меня от этого начинает бешено колотиться сердце. Я мазохистка, однозначно!

Вдруг я замечаю, что Лора шушукается с другой девушкой, поглядывая на моего Айсмена. Не в силах оставаться в стороне, я решаю перейти в атаку и разъяснить им все раз и навсегда. Иду к Эрику и, не раздумывая, сажусь к нему на колени. Отчаянно, страстно и с наслаждением целую его. Вначале немного удивленный, он позволяет мне завершить поцелуй и потом хриплым голосом произносит прямо у моих губ:

– Ну и ну, малышка, если бы я знал, намного раньше привел бы тебя на баскетбольное поле. – Я смеюсь, а он спрашивает: – Это значит, наказание закончилось?

Я киваю. Он закрывает глаза. Вдыхает через нос и снова меня целует.

 

11

Пока мужчины принимают душ после матча, мы вместе с Фридой и другими девушками идем к выходу. Я веселюсь, слушая, как они обсуждают парней. Лора больше не говорит ничего такого, что могло бы меня обидеть. Но зато она как-то странно на меня поглядывает. Ясное дело – новость о том, что я невеста Эрика, заставила ее закрыть рот. Спустя полчаса из раздевалки начинают выходить сияющие и чистенькие ребята.

Первым ко мне с любопытством подходит один паренек – он настолько светловолосый, что похож на альбиноса, – и, улыбаясь, говорит:

– Привет! Ты Джудит? Испанка?

Я чуть ли не ответила: «Оле!», но через секунду произношу:

– Да, я Джудит.

– Оле… торо… паэлья! – выкрикивает один из парней, рассмешив меня.

К нам подходят другие парни, теперь уже брюнеты, и обрушивают на меня поток вопросов. Я здесь для них нечто новенькое, настоящая испаночка!

Меня это забавляет, и я завожу с ними беседу. Вскоре я замечаю, что из раздевалки выходит Эрик и видит меня в окружении парней. Ему это не по душе, но я ему улыбаюсь. Мне так нравится, что он ревнует из-за подобных глупостей. Он останавливается вместе с Фридой, Андресом и малышом, ожидая, что я сама к нему подойду. Наши взгляды пересекаются, и тогда он делает то, отчего я заливаюсь смехом. Движением головы он мне указывает, чтобы я пошла к нему навстречу.

Я не обращаю внимания на его приказ. Не собираюсь слушать его, как собачка. Нет, определенно, я не хочу быть снова такой глупой, как несколько месяцев назад. В конце концов он подходит и перед своими товарищами властно обхватывает меня за талию, целует в губы и замечает:

– Ребята, это моя невеста Джудит. Поэтому осторожно!

Парни смеются, и я вместе с ними. В этот момент к нам подходит Бьорн, берет мою руку и целует, приветствуя меня. Непонятно почему, но я начинаю нервничать. К счастью, Бьорн не делает и не говорит ничего непристойного, и я немного успокаиваюсь. Наоборот, он сама корректность. Поздоровавшись, Эрик снова целует меня, а потом парни решают, что мы все вместе поедем ужинать в «Джокерс» – в ресторан, принадлежащий родителям Бьорна.

Я смотрю на часы. Двадцать минут восьмого. Ну и ну, кошмар! Я буду ужинать после шести.

Тем не менее, решившись на это, позволяю Эрику крепко обнять меня за талию и вижу, что второй рукой он держит Флина. Мы садимся в машину, и мальчик, все еще находясь под впечатлением от игры, без умолку болтает с дядей. Он ни разу не попытался включить меня в разговор, но, несмотря на это, я сама вливаюсь в беседу. В конечном итоге ему не остается ничего другого, как ответить на несколько моих вопросов. Конечно, я этому очень рада.

Подъехав к ресторану «Джокерс», мы паркуем автомобиль, позади нас останавливаются Фрида и Андрес, а потом Бьорн. На улице стоит собачий холод, и поэтому мы быстро заходим в здание. К нам навстречу выходит немного несуразный немец, и Бьорн говорит, что это его отец. Его зовут Клаус, и это очень приятный человек. Как только он узнает, что я испанка, с его уст начинают сыпаться недавно слышанные мною слова: «Паэлья», «оле» и «тореро», которые, конечно же, заставили меня рассмеяться. Какой же он забавный!

После того как мы взяли себе пиво, нас проводят в отдельный зал. Мы усаживаемся за стол, и я позволяю Эрику сделать за меня заказ. Нужно будет как-нибудь разобраться, что такое немецкая кухня.

Ужин начинается и сопровождается смехом, а я пытаюсь понять все, что они говорят, но у меня голова идет кругом, когда я одновременно слушаю стольких людей. Они так быстро разговаривают! Все мое внимание направлено на то, чтобы в точности понять, о чем они рассказывают, но тут Эрик шепчет мне на ухо:

– С того самого момента, когда я узнал, что ты сняла с меня наказание, малышка, я не дождусь, когда мы вернемся домой. – Я улыбаюсь, и он спрашивает: – Ты тоже этого хочешь?

Я шепотом говорю «да», а он снова шепчет мне на ухо. Я чувствую, как под столом он рисует пальцем круги у меня на бедре:

– Ты меня хочешь?

С лукавым выражением лица приподнимаю одну бровь, смотря ему в глаза:

– Да, очень.

Эрик улыбается. Ему нравится то, что он слышит.

– Оцени по десятибалльной шкале, на сколько баллов ты меня хочешь? – ошарашивает он меня вопросом.

– Десять баллов – это слишком мало. Скажем, на пятьдесят.

Ему понравился мой ответ. Эрик берет картошку фри, откусывает кусочек, а остальное кладет мне в рот. Меня это забавляет, и я с удовольствием ее жую. Мы еще некоторое время едим, как вдруг Эрик произносит:

– Флин, ешь как следует, или я сам съем твое блюдо. Я так голоден. Чертовски голоден.

Мальчик кивает, а Бьорн почему-то громко хохочет.

– Эрик, когда я рассказал новому шеф-повару отца, что Джудит – испанка, она настоятельно меня попросила, чтобы я познакомил их.

Они улыбнулись друг другу, и, не теряя времени, Эрик встает, заговорщически бьется кулаком о кулак с Бьорном, берет меня за руку и сообщает компании:

– Мы сейчас же выполним требование шеф-повара, иначе больше не сможем сюда вернуться.

Я с удивлением встаю перед взглядами всех сидящих, Флин тоже собирается встать, чтобы пойти с нами, но Бьорн привлекает внимание мальчика и говорит:

– Если ты уйдешь, я съем всю твою картошку фри.

Теперь мальчуган защищает свою тарелку, а мы спокойно уходим. Выходим из зала и проходим по широкому коридору, как вдруг Эрик останавливается перед одной дверью, вставляет ключ в замок, впускает меня и, закрыв за собой дверь, шепчет, торопливо раздеваясь:

– Я больше не могу терпеть, дорогая. Я так голоден, но хочу вовсе не еду.

Смотрю на него в изумлении:

– Так мы что, не идем знакомиться с шеф-поваром?

Пожирая меня взглядом, Эрик подходит ко мне и говорит:

– Раздевайся, дорогая. Ты меня хочешь на пятьдесят баллов, так ведь?

До сих пор не придя в себя от изумления, я только собралась отвечать Эрику, как он с напором хватает меня за талию и усаживает на письменный стол. Разве он не сказал, чтобы я раздевалась?

Сначала он проводит языком по моей верхней губе, потом по нижней, и, когда завершает этот похотливый поцелуй покусыванием, я сама набрасываюсь на него и неистово целую.

Страсть. Возбуждение. Безумная любовь.

В течение нескольких минут мы безумно целуемся и ласкаем друг друга. Эрик настолько горячий, настолько притягательный, что мне кажется, я сейчас полностью расплавлюсь. Однако когда он резким движением задирает мне платье и кладет свои огромные руки на пояс для чулок, я говорю:

– Стоп. – Эрик слушается моего приказа, и, перед тем как он продолжил, я добавляю: – Я не хочу, чтобы ты мне порвал чулки или трусики. Они совсем новые и стоили кучу денег. Я сама их сниму.

Услышав это, он искренне улыбается. О боже! Когда он улыбается, мое сердце колотится как бешеное.

Пусть рвет все, что захочет!

Эрик отходит на шаг назад. Я понимаю, что его желание возрастает. И тогда я без промедлений ставлю ему одну ногу на грудь. Он расстегивает мне сапог, не отрывая взгляда от моих глаз. Делаю то же самое другой ногой, а он со вторым сапогом.

Ох, какой же мой Айсмен похотливый!

Когда оба сапога оказываются на полу, я спускаюсь со стола, делаю шаг назад. Снимаю чулки и кладу их на стол.

От бушующего возбуждения наше дыхание прерывается. Он становится передо мной на колени, и я, не дожидаясь, пока он меня попросит, подхожу к нему. Эрик приближает лицо к моим трусикам, закрывает глаза и шепчет:

– Ты даже не представляешь себе, как я соскучился.

«Я тоже по тебе скучала и желала секса», – думаю я и запускаю пальцы в его волосы. Откидываю его голову назад, и он трется подбородком о лобок, а потом одним пальцем опускает трусики, проводит губами по татуировке и тихо говорит:

– Ты только попроси, малышка… Только попроси.

Не переставая повторять нашу фразу, которую я вытатуировала на себе, он опускает трусики, снимает их с меня и кладет на стол. Поднявшись, поднимает меня и снова усаживает на стол, раздвигая мне ноги и одновременно спуская свои черные спортивные штаны. Я опускаю взгляд и вижу, насколько он возбужден. Он шепчет, опуская меня на стол:

– Читая наши слова на твоем теле, малышка, я просто схожу с ума. Я бы часами наслаждался тобой, но сейчас нет времени на прелюдии.

Не сказав больше ни слова, он одним точным ударом проникает в меня.

Да… да… да…

О, да!

За закрытой дверью слышен гомон голосов, а здесь, в комнате, Эрик овладевает мной. Я смотрю на него. Я наслаждаюсь этим.

– И больше никаких секретов между нами, – бормочу я.

Эрик кивает и продолжает двигаться во мне.

– Я хочу искренности в наших отношениях, – настаиваю я, задыхаясь.

– Конечно, малышка. Обещаю сейчас и навсегда.

До нас доходят отголоски музыки, но я могу наслаждаться лишь тем, что чувствую в этот момент. Самый любимый мужчина в мире энергично удовлетворяет мое желание. Его сильные руки держат меня за талию, он управляет мною, и я, ликуя от этого, позволяю ему все, что он захочет.

Раз за разом Эрик прижимает меня к себе, и я слышу, как сквозь стиснутые зубы он шумно выдыхает воздух. Мое тело открывается, чтобы принять его, и, тяжело дыша, я готова еще больше и больше раскрыться для него. Вскоре он поднимает меня на руках, чтобы я могла опереться на стену.

О боже мой, да! С каждым разом он все глубже и глубже входит в меня. И с каждым разом более властно.

Один… два… три… семь… восемь… девять толчков, и я стону от наслаждения.

Он придерживает и сжимает руками мое тело, намертво приковав к стене, и я могу лишь получать удовольствие от его неимоверно приятных атак. В этом и есть весь Эрик. Именно так нам нравится заниматься любовью. Настолько страстно.

Я вся пылаю. Я полностью горю, чувствуя, как разрушительный оргазм заставляет меня кричать чуть ли не во всю силу. Эрик смотрит на меня с улыбкой. Я сдерживаю крик, приближаю свои губы к его уху и едва слышно шепчу:

– Сейчас… дорогой… дай мне больше.

Эрик начинает интенсивней двигаться, выполняя это очень искусно. Он приникает в самую глубь, и я взрываюсь от наслаждения.

Эрик дает мне то, о чем я его прошу. Он мой господин. Моя любовь. Мой слуга. Он все для меня. А когда пылающий между нами огонь, кажется, сейчас превратит нас в пепел, мы заглушаем поцелуем глухие крики наслаждения, которые больше сдержать не можем.

Мгновение спустя он прогибается надо мной, и я прижимаю его к себе, не желая отпускать ни на секунду.

Когда начинает проходить дрожь после волшебного оргазма, мы смотрим друг другу в глаза. Мой Эрик тихо произносит:

– Я не могу жить без тебя. Что ты со мной сделала, малышка?

Меня это смешит, и, невинно чмокнув его в губы, отвечаю:

– То же самое, что и ты со мной. Вскружила тебе голову!

Несколько секунд мой необыкновенный Айсмен смотрит на меня так, как умеет только он, мой немец. От его обворожительного взгляда я схожу с ума. Хотелось бы прочитать его мысли и узнать, что именно он думает, когда он так на меня смотрит. Наконец он целует меня в губы и неохотно отпускает.

– Я бы побывал с тобой в каждом уголке этого заведения, но, думаю, нам нужно возвращаться к остальным.

Я весело соглашаюсь с ним. Замечаю свои чулки и трусики на столе и быстренько их надеваю, хотя перед этим Эрик открывает один ящик в столе и достает салфетки, чтобы мы могли вытереться.

– Ну и ну, сеньор Циммерман… – лукаво начинаю я. – Похоже, вы не в первый раз сюда приходите, чтобы ублажить свои потребности.

Эрик улыбается и, вытерев себя и выбросив салфетки в урну, отвечает, надевая штаны:

– Вы не ошибаетесь, сеньорита Флорес. Это заведение принадлежит отцу Бьорна, и мы часто здесь бывали в женской компании, чтобы развлечься.

Я нахожу его ответ пикантным, но, будучи горячей ревнивой испанкой, делаю ему решительный шаг навстречу. Эрик вопросительно смотрит на меня.

– Надеюсь, что теперь ты, говоря об обществе дам, всегда будешь иметь в виду лишь меня. – Я прищуриваю глаза.

Эрик смеется.

– Не сомневайся, малышка. Ты же знаешь, что являешься центром моего желания.

Страсть…

Я с ума схожу от того, как мы с Эриком легко разговариваем о сексе. И, понимая это, он подходит ко мне, обнимает за талию и говорит:

– Очень скоро я открою тебя для другого, он будет ублажать тебя, а я буду целовать твои губы и пить твои крики наслаждения. Я схожу с ума от одной только мысли об этом.

Я краснею… Я, наверное, краснее, чем самый спелый помидор. Представив себе то, о чем он только что сказал, я сразу же завожусь.

– Ты хочешь, чтобы произошло то, что я описал?

Без капли стыда я киваю в знак согласия. Если бы отец видел меня сейчас, то лишил бы наследства. Эрик довольно улыбается и ласково целует:

– Мы это сделаем, обещаю. Но сейчас, милая, заканчивай свой туалет. В нескольких метрах от нас сидит целая компания и ждет. Если мы задержимся, то они что-нибудь заподозрят.

Возбужденная после случившегося и все еще находясь под впечатлением его последнего предложения, надеваю чулки, и потом Эрик помогает мне застегнуть сапоги.

– Я прилично выгляжу? – спрашиваю, когда я полностью одета.

Эрик окидывает меня взглядом с ног до головы и, перед тем как открыть дверь, шепчет:

– Да, дорогая, но, когда мы вернемся домой, хочу, чтобы ты выглядела крайне неприлично. – Я расхохоталась, а он, тяжело вздохнув, произносит: – Пойдем уже скорее из этой комнаты, иначе я не смогу больше себя сдерживать и на этот раз разорву твои новые чулки и трусики.

Вечером, вернувшись домой, Эрик укладывает спать Флина. Потом мы закрываем дверь в своей комнате и предаемся тому, что нам больше всего нравится, – дикому, похотливому и горячему сексу.

 

12

В субботу двадцать девятого декабря Эрик просит посвятить весь день племяннику. Когда он мне это говорит, я вижу по его глазам, что он волнуется за мальчика. Я соглашаюсь, уверенная в том, что так будет лучше для всех, особенно для Флина. Ведь он не упускает ни единого случая, чтобы дать мне понять, что я здесь лишняя. Но я не принимаю это на свой счет. Он всего лишь ребенок. Почти весь день мы играем в «Wii» и «PlayStation», и это единственная вещь, которая, кажется, его радует. К тому же так я могу показать ему, что девчонки способны на большее, чем он думает.

Забавно наблюдать его реакцию, когда в игре «MotoGP» я выигрываю у Эрика или у него. Мальчик поверить в это не может. Они, мужчины, проигрывают девчонке! Но я поддаюсь в «Мортал Комбат», чтобы дать ему немного форы и чтобы он не начал меня еще больше ненавидеть. Флин – крепкий орешек, достойный племянник моего Айсмена.

Весь день мы полностью посвящаем мальчишке, и к вечеру моя голова гудит, как барабан, от этой игровой музычки. Однако во время ужина я с удивлением замечаю, что Флин спрашивает у меня, хочу ли я салат, и, не дожидаясь, пока я попрошу, наливает мне кока-колу, когда мой стакан оказывается пустым. Начало уже есть, и мы с Эриком улыбаемся.

Когда же нам наконец удается уморить мальчугана и уложить его спать, то в интимной обстановке нашей комнаты Эрик снова становится моим. Только моим. Я наслаждаюсь его телом, его губами, тем, как он любит меня, и я знаю, что он упивается мною и со мной.

Когда он у меня внутри, мы, глядя друг другу в глаза, шепчем страстные и похотливые слова. Его игра – моя игра, и мы вместе наслаждаемся, словно безумные.

Утром в воскресенье я снова просыпаюсь одна в постели. Эрик мало спит, как обычно. Смотрю на часы. Десять часов восемь минут. Я совсем без сил. После любовной ночи с Эриком мне хочется лишь спать и спать, но я понимаю, что здесь, в Германии, все – ранние пташки и я должна вставать.

Вдруг открывается дверь и появляется предмет моих самых грешных и пошлых желаний, держа в руках поднос с завтраком.

Он очень красивый в свитере гранатового цвета и в джинсах.

– Доброе утро, смугляночка.

Меня смешит то, что он называет меня так же, как обычно обращается ко мне папа. Эрик садится на кровать и дарит мне утренний поцелуй.

– Как себя чувствует моя невеста? – ласково спрашивает он.

Вне себя от счастья и от любви к нему, я убираю с лица волосы и отвечаю:

– Без сил, но счастлива.

Ему нравится мой ответ. Перед тем как услышать его следующую фразу, перевожу взгляд на поднос и вижу то, от чего замираю в изумлении:

– Пончики? Это пончики?

Он кивает, широко улыбаясь, а я беру один пончик, обмакиваю в сахар и кусаю.

– М-м-м, как вкусно! – И посмотрев на свои пальцы, шепчу: – И такие жирненькие, как надо.

В комнате раздается хохот Эрика. О боже, это неимоверное удовольствие – пончики в Германии!

– Но где ты их купил? – интересуюсь, до сих пор не отойдя от изумления.

Широко улыбаясь, Эрик берет другой пончик и кусает его.

– Я рассказал Симоне, что в Испании пончики – одно из самых любимых блюд и что ты обожаешь есть их на завтрак. И она, уж не знаю, каким волшебством, приготовила их для тебя.

– Ну и ну, какая же она умница! – восторженно восклицаю я. – Когда я расскажу отцу, что ела в Германии на завтрак пончики с кофе, он упадет в обморок.

Эрик улыбается, и мы вместе уничтожаем пончики. Когда я беру салфетку, чтобы вытереться, обнаруживаю на подносе кольцо, которое вернула Эрику тогда в офисе.

– Ты снова моя невеста, и я хочу, чтобы ты его носила.

Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Я улыбаюсь, он улыбается… Моя безумная любовь берет кольцо и надевает мне на палец. Затем он целует меня в руку и тихо говорит хриплым голосом:

– Ты снова вся моя.

По телу пробегает горячая волна. Я его обожаю. Целую его в губы и, отстранившись от него, шепчу:

– Конечно, мой жених. – Он улыбается. – Я могу тебя кое-что спросить о Флине?

– Безусловно.

Проглотив вкуснейший пончик, перевожу на Эрика взгляд и спрашиваю:

– Почему ты не сказал, что твой племянник – китаец?

Эрик разразился смехом.

– Он не китаец. Он немец. Не называй его китайцем, иначе сильно его разозлишь. Не знаю почему, но он ненавидит это слово. Моя сестра Ханна два года жила в Корее. Там она познакомилась с Ли Ваном. Когда она забеременела, то решила вернуться в Германию, чтобы родить Флина здесь. Поэтому он немец.

– А отец Флина?

Эрик кривится:

– Он был женат и ничего не хотел слышать о мальчике. – Я киваю, а Эрик неожиданно продолжает: – На протяжении двух лет у Флина был отец. Сестра встречалась с одним типом по имени Лео. Мальчик обожал его, но, когда с сестрой случилось несчастье, этот недоумок не захотел больше общаться с малышом. Тогда я понял, что был прав: он был с сестрой только из-за ее денег.

Решаю больше не расспрашивать. Не стоит. Продолжаю есть, а Эрик целует меня в лоб. Несколько секунд мы смотрим друг на друга, но я знаю, что настал момент поговорить о том, что не дает мне покоя. Тем не менее сначала я делаю глоток кофе.

– Эрик, завтра новогодняя ночь, и я…

Он не дает мне закончить.

– Я знаю, что ты мне скажешь, – уверяет он, приложив палец к моим губам. – Ты хочешь вернуться в Испанию и провести новогоднюю ночь с семьей, так ведь?

– Да, – киваю я. Эрик улыбается моим словам, но я продолжаю: – Думаю, что мне стоило бы уехать сегодня. Завтра Новый год и… ну, ты меня понимаешь?

Он покорно вздыхает. Его смирение сводит меня с ума.

– Хочу, чтобы ты знала: я был бы очень рад, если бы ты осталась со мной, но… Я все понимаю. На этот раз я не могу поехать вместе с тобой. Я должен остаться с Флином. У матери и сестры свои планы, и я хочу провести эту ночь дома вместе с ним. Ты ведь тоже это понимаешь, правда?

У меня защемило сердце: я представляю, что они остаются одни. Как они могут здесь остаться совсем одни? Но перед тем как я смогла что-то ответить, мой немец добавляет:

– Наша семья распалась в тот день, когда умерла Ханна. Я никого не могу в этом упрекать. Первым, кто исчез в новогоднюю ночь, был я. Наконец… Джуд, я не хочу об этом говорить. Езжай в Испанию и развлекайся. А нам с Флином и здесь будет хорошо.

Увидев в его глазах боль, глажу его по щеке. Я хочу с ним об этом поговорить, но Айсмен не желает, чтобы я ему сочувствовала.

– Я позвоню в аэропорт, чтобы они приготовили самолет.

– Нет… не нужно. Я полечу обычным рейсом. Нет никакой необходимости…

– Джуд, я настаиваю. Ты моя невеста и…

– Эрик, пожалуйста, не усложняй, – прерываю его. – Думаю, будет лучше, если я полечу рейсовым самолетом. Пожалуйста.

– Ладно, – говорит он после долгой паузы. – Я займусь этим.

– Спасибо, – бормочу я.

Смирившись, он моргает и спрашивает:

– Ты вернешься после Нового года?

У меня начинает кружиться голова. Как он может вообще об этом спрашивать? Разве он еще не понял, что я безумно его люблю? Хочу закричать, что, конечно, я вернусь, как вдруг он берет меня за руки.

– Хочу, чтобы ты знала, – добавляет он, – что если ты ко мне вернешься, то я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты не тосковала по тому, что осталось у тебя в Испании. Я знаю, что твои чувства к родным очень сильны и что ты болезненно переживаешь разлуку с ними. Но я прошу тебя остаться со мной: я буду заботиться о тебе, защищать и, более того, любить. Хочу, чтобы ты в Мюнхене была счастлива со мной, и если для этого нам всем придется обучаться каким-то испанским штучкам, то мы их выучим и добьемся того, что ты будешь чувствовать себя здесь как дома. Что касается Флина, то дай ему время. Уверен, что раньше, чем ты ожидаешь, малыш полюбит тебя так же, как и я. Я тебе уже говорил, что он немного особенный малый и…

– Эрик, – растрогавшись, прерываю его, – я люблю тебя.

Мой голос, мои слова и его взгляд производят на меня необыкновенное воздействие – я чувствую, что по телу бегут мурашки. А потом я слышу ответ Эрика:

– Я настолько тебя люблю, малышка, что от одного ощущения, что ты удаляешься от меня, готов сойти с ума.

Наши слова искренни, а желания еще искренней. Мы любим друг друга. Безумно любим, но, когда он приближается к моим губам, чтобы поцеловать меня, открывается настежь дверь и в ней появляется Флин.

– Дя-я-дя! Почему ты так долго?

Мы отшатываемся друг от друга. Эрик ничего не отвечает мальчику, я беру лакомство с подноса и спрашиваю у него по-испански:

– Флин, хочешь пончик?

Малыш кривится. Он не знает слова «пончик», и он не выносит меня. И поскольку он не расположен делить своего любимого дядю со мной еще хоть на секунду, то заявляет:

– Дядя, жду тебя внизу, чтобы поиграть.

И прежде чем кто-то из нас мог что-то сказать, он закрывает дверь и уходит.

Оставшись наедине, я весело гляжу на Эрика.

– Не сомневаюсь, что Флин очень обрадуется моему отъезду.

Эрик не отвечает. Он молча целует меня в губы, потом встает и уходит. Некоторое время я сижу, уставившись на дверь, не понимая, как Соня и Марта могут оставить Эрика и Флина одних в такой праздник. Меня это огорчает.

В половине седьмого вечера Флин, Эрик и я уже в аэропорту. Мне не нужно сдавать багаж: у меня с собой только рюкзак с самым необходимым. Я нервничаю. Очень нервничаю. У меня разрывается сердце оттого, что нужно с ними прощаться, особенно с Эриком, но я должна быть со своей семьей.

Вопреки равнодушию, которое я замечаю во взгляде Эрика, он пытается шутить. Это его способ защиты: быть равнодушным, чтобы не страдать. Когда наконец настает момент прощаться, я наклоняюсь и целую Флина в щечку:

– Юноша, мне было очень приятно с тобой познакомиться. Когда я вернусь, желаю реванша в «Мортал Комбат».

Мальчуган кивает, и на долю секунды я замечаю в его взгляде огонек, но он отворачивается, и, через мгновение повернувшись снова, огонька уже не видно.

Эрик просит Флина подождать его, и я говорю:

– Эрик, я…

Но не могу закончить фразу: Эрик самоотверженно целует меня и потом, немного отстранившись, всматривается в мое лицо своими прекрасными голубыми глазами.

– Малышка, хорошего тебе праздника. Передай привет семье и не забывай, что ты можешь вернуться, когда захочешь. Буду ждать звонка: хочу встретить тебя в аэропорту, когда бы это ни было и во сколько бы это ни было.

Растроганная его словами, я киваю. Мне очень хочется расплакаться, но удается сдержаться. Я не должна плакать, а то покажусь мягкотелой глупышкой, а мне бы этого совершенно не хотелось. Именно поэтому я улыбаюсь, еще раз целую свою любовь и, подмигнув Флину, иду к стойке. Пройдя таможню, беру свою сумочку и рюкзак, поворачиваюсь, чтобы еще раз попрощаться с ними, но у меня обрывается сердце, когда вижу, что их больше нет. Они ушли.

Я уверенной походкой иду по аэропорту, нахожу на табло номер выхода к самолету и направляюсь прямо к нему. До отлета остается еще час, и, чтобы чем-то себя занять, я решаю пройтись по магазинам. Но мои мысли не здесь, они заняты лишь Эриком. Моей любовью. Мне терзает душу воспоминание о том, какая боль была во взгляде Эрика, когда он со мной прощался.

Уставшая и измотанная тоской, сажусь и начинаю рассматривать людей вокруг. Есть люди веселые и грустные. С семьей или без. Я долго всматриваюсь в лица окружающих, пока не звонит мой мобильный. Это отец.

– Привет, смугляночка. Где ты, жизнь моя?

– В аэропорту. Жду, когда объявят посадку.

– В котором часу ты прилетаешь в Мадрид?

Смотрю на билет.

– Теоретически мы должны приземлиться в одиннадцать тридцать, и я там сажусь на последний рейс до Хереса.

– Отлично! Буду ждать тебя в аэропорту Хереса.

Еще некоторое время мы болтаем о том о сем.

– Доченька, ты в порядке? – вдруг спрашивает он. – Мне кажется, что ты немного печальна.

Я совершенно не умею скрывать свои чувства от человека, который подарил мне жизнь и который меня обожает. Поэтому честно отвечаю:

– Папа, все так сложно, что… что… мне тяжело.

– Сложно?

– Да, папа… очень.

– Ты снова поссорилась с Эриком? – расспрашивает меня отец, неправильно поняв мои слова.

– Нет, папа, ничего такого.

– Тогда в чем проблема, дорогая?

Прежде чем что-то сказать, убеждаю себя, что мне нужно поговорить с ним о том, что меня мучает.

– Папа, я хочу быть с вами в новогоднюю ночь. Хочу увидеть тебя, Лус и безумную Ракель, но… но…

Ласковый смешок моего папаши поневоле заставляет меня улыбнуться.

– Но ты влюблена в Эрика и хочешь быть с ним, не так ли, дорогая?

– Да, папа, и из-за этого я чувствую себя ужасно, – бормочу я и вижу, что у двери, через которую я должна пойти на посадку в самолет, появляются две стюардессы.

– Знаешь, что, смугляночка? Когда я познакомился с твоей матерью, она жила в Барселоне, а я, как ты знаешь, в Хересе. Уверяю тебя: то, что ты сейчас переживаешь, я испытал на себе, и единственный совет, который я могу тебе дать, – прислушайся к своему сердцу.

– Но, папа, я…

– Помолчи и послушай меня, жизнь моя. Лус, твоя сестра и я знаем, что ты нас любишь. Ты останешься нашей, и мы будем тебя любить до конца своей жизни, но твоя дорога когда-то должна начаться, как когда-то давно началась моя, а потом дорога твоей сестры, когда она вышла замуж. Будь эгоисткой, милая моя. Подумай о том, что ты любишь и чего хочешь. И если в этот момент твое сердце просит тебя остаться в Германии с Эриком, сделай это! Радуйся жизни! Если ты это сделаешь, я буду счастливее, чем если ты будешь рядом со мной, но печальная и заплаканная.

– Папа… ты такой романтик, – всхлипываю я, взволнованная его словами.

– Давай, смугляночка!

– Ай, папа! – плачу я от переживаний. – Ты самый лучший… самый-самый.

Моя душа снова наполняется теплом, когда он говорит:

– Ты моя дочь, и я знаю тебя лучше, чем кто-либо на свете, и я просто хочу, чтобы ты была счастлива. И если твое счастье быть рядом с немцем, который выводит тебя из себя, то ради бога! Будь счастлива и наслаждайся жизнью. Я знаю, что ты меня любишь, и ты знаешь, я тоже тебя люблю. В чем же тогда загвоздка? Не имеет никакого значения, находишься ты в Германии или рядом со мной, чтобы помнить, что мы будем друг у друга до конца своих жизней. Потому что ты моя смугляночка. А вот этого ничто не изменит: ни расстояние между нами, ни Эрик. – Растроганная его словами, я плачу, а он продолжает: – Ладно, ладно… Не плачь, иначе я буду нервничать и у меня поднимется давление. А ты ведь этого не хочешь, правда?

От этого вопроса я смеюсь сквозь слезы. У меня самый лучший отец. Самый-самый!

– Послушай, смугляночка, почему бы тебе не остаться в Германии и не провести счастливую новогоднюю ночь? Совсем недавно ты планировала начать новую жизнь именно так… Думаю, начало в новогоднюю ночь стало бы прекрасным воспоминанием для вас обоих. А как ты считаешь?

– Папа, ты и вправду не обидишься?

– Конечно же нет, жизнь моя. Поэтому улыбнись и езжай к Эрику. Передай ему от меня привет и, пожалуйста, будь счастлива. Будь счастлива, чтобы я тоже был доволен и спокоен, договорились?

– Договорились, папа. – И перед тем, как закончить разговор, добавляю: – Я вам завтра вечером позвоню. Я люблю тебя, папа. Очень сильно.

Взволнованная, растроганная и с переполняющими чувствами, я завершаю разговор, закрываю мобильный и вытираю слезы. Еще несколько минут я сижу на скамье, решая, как же я должна поступить.

Папа или Эрик? Эрик или папа? Но когда на мой рейс объявляется посадка, когда мимо начинают идти пассажиры, я хватаю рюкзак и точно знаю, куда должна поспешить. К своему любимому.

 

13

Такси привозит меня к воротам огромного имения, и я расплачиваюсь картой «Виза». Как и следовало ожидать, выпало много снега, поэтому я проваливаюсь сапогами в сугроб, но это не имеет значения: я счастлива… а еще я замерзла. Когда такси уезжает, я остаюсь одна перед мощной решеткой, и вдруг меня настораживает недалекий шум. Я смотрю на стоящие слева мусорные баки и подскакиваю. На меня таращатся огромные и сверкающие глазища, и я вскрикиваю:

– Черт, какой ужас!

Я так заорала, что бедный пес, насмерть перепуганный, убегает прочь. Думаю, он испугался сильнее, чем я. Снова оставшись одна, начинаю искать звонок, но тут вижу, что в доме Симоны и Норберта загорается свет. В одном окне приоткрываются шторы, и вскоре рядом с решетчатыми воротами открывается дверь.

– Сеньорита Джудит? Ради всех святых, вы же сейчас заледенеете!

Поворачиваюсь и вижу закутанного в длинное темное пальто Норберта, мужа Симоны, который бежит ко мне навстречу.

– Что вы здесь делаете в такой холод? Разве вы не улетели в Испанию?

– В самый последний момент я изменила планы, – дрожа от холода, но улыбаясь, отвечаю я.

Мужчина кивает, тоже мне улыбается и торопит меня как можно скорее добраться до боковой калитки.

– Проходите, пожалуйста. Я слышал, как возле ворот остановилась машина, и поэтому выглянул в окно. Входите. Я вас сразу же проведу в дом.

Как можно быстрее мы вместе проходим через большой сад. Я стучу зубами от холода, и Норберт предлагает мне свое пальто, но я отказываюсь. Добравшись до дома, мы, не сговариваясь, поворачиваем к двери, ведущей в кухню. Норберт достает ключ и открывает дверь.

– Я вам приготовлю что-нибудь горячее. Вам это просто необходимо!

– Нет… нет, пожалуйста, – говорю я, взяв его за холодные руки. – Возвращайтесь к себе домой. Уже поздно, и вам нужно отдыхать.

– Но, сеньорита, я…

– Я сама все сделаю. А сейчас, пожалуйста, возвращайтесь домой.

Норберт нехотя соглашается и говорит, что обычно в это время хозяин находится в кабинете, а Флин уже спит. Я благодарю его, и он уходит.

Остаюсь одна в просторной, погруженной в темноту кухне и взволнованно дышу. У меня мурашки бегут по коже от царящей в доме тишины. Я вернулась! Несмотря на то что вся дрожу от холода, меня греет уже сама мысль об Эрике и о том, что он совсем рядом. Я нервничаю, и мне не терпится посмотреть на его лицо, когда он меня увидит.

Не в силах ждать ни секунды, направляюсь к кабинету. Подойдя ближе, слышу музыку. Словно маленькая девочка, прикладываю ухо к двери и улыбаюсь, услышав прекрасный голос Норы Джонс, которая поет романтическую песню «Не знаю почему». Я и не догадывалась, что Эрику нравится эта певица, но меня это завораживает.

Тихо открываю дверь и с улыбкой смотрю, как мой суровый мужчина сидит возле камина с бокалом в руках и смотрит на огонь. Музыка, тепло и волнение обволакивают меня, и я шагаю к нему. Вдруг он поворачивает голову и видит меня.

Он встает. Меняется в лице, а я вообще едва дышу. Он удивлен! Его изумленное лицо меня смешит, я бросаю рюкзак, который до сих пор держу в ледяных руках, и говорю:

– Папа передает тебе привет и надеется, что мы хорошо проведем Новый год. – Эрик моргает, а я, продолжая дрожать, добавляю: – И поскольку ты мне сказал, что я могу вернуться, когда захочу, вот я и здесь! И…

Но я больше ни слова не успеваю произнести. Мой немец-гигант подходит ко мне, с любовью обнимает меня и, прежде чем поцеловать, шепчет:

– Ты даже представить себе не можешь, как я хотел, чтобы это произошло.

Он целует меня и, ненадолго оторвавшись, нежно-нежно улыбается. Всего миг – он меняется в лице и вскрикивает:

– Джуд, ради всего святого! Дорогая, ты вся ледяная! Пойдем к огню.

Я послушно иду за ним, а он держит меня за руку и смотрит на меня чрезвычайно горячим взглядом.

– Почему ты не позвонила? – спрашивает он, до сих пор толком не придя в себя после моего волшебного появления. – Я бы приехал за тобой.

– Хотела сделать тебе сюрприз.

С озабоченным видом он убирает с моего лица мокрые волосы.

– Да ты вся продрогла, дорогая.

– Не важно… Это не важно…

Он снова меня целует. Он взволнован. Сюрприз оказался настолько невероятным, что он совершенно сбит с толку.

– Ты ужинала?

Отрицательно качаю головой, пока он помогает мне снять мокрое и холодное пальто.

– Снимай с себя одежду. Ты насквозь промокла и можешь заболеть.

– Подожди. Успокойся, – говорю ему, смеясь от счастья. – У меня в рюкзаке есть одежда, которую…

– Та, что у тебя в рюкзаке, наверняка тоже намокла и промерзла, – не унимается он и быстро снимает с себя толстовку «Найк».

Боже мой, какое зрелище! Он потрясающий. С каждым днем он мне все больше напоминает Пола Уокера.

– Держи, надень это, пока я схожу за сухой одеждой в комнату.

Он пулей вылетает из кабинета, а я, словно глупышка, не могу перестать смеяться, и по моему телу разливается приятное тепло. На меня снова подействовал эффект Эрика Циммермана.

Я глупышка. Идиотка. Конченая влюбленная.

Прежде чем я успеваю пошевелиться, в кабинет возвращается Эрик в голубой толстовке, в руках он держит одежду.

Увидев, что я до сих пор не сняла мокрую одежду, он начинает меня раздевать под чувственную песню «Зажги во мне страсть» Норы Джонс. Боже мой, я обожаю эту песню!

Эрик не спускает с меня глаз. Я искушаю его своим взглядом и телом. Я хочу его. Я стою перед ним обнаженная, а он надевает на меня серую толстовку.

– Потанцуй со мной, – прошу его, когда на мне уже надета кофта.

Без каблуков и трусиков, я крепко держусь за обожаемого мужчину и заставляю его танцевать. Сейчас я чувствую себя полностью защищенной. Мы танцуем под красивую и романтическую песню на ковре перед камином.

Словно бутон в ожидании расцвета,

Словно лампочка в темной комнате,

Я просто сижу и жду тебя,

Чтобы пойти домой и зажечь в себе страсть.

Мне нравится замирать в его объятиях. И я знаю, что ему нравится держать меня в объятиях. Наши ноги медленно двигаются на ковре, наше дыхание смешивается и становится единым. Мы молча танцуем. Мы не можем говорить. Все, что нам нужно, – обнимать друг друга и танцевать.

Когда песня заканчивается, мы смотрим друг другу в глаза. Наклонившись, Эрик нежно целует меня в губы.

– Одевайся, Джуд, – похотливо произносит он.

Меня распирает от радости. К тому же я не могу сдержать улыбку, когда вижу, что он принес мне мужские трусы.

– Оп-ля… Они очаровательны! Да еще и от Армани. Секси!

Эрик улыбается, шлепает меня и вручает белые мягенькие носочки.

– Одевайся и больше не провоцируй меня, искусительница! Садись поближе к камину. Я пойду в кухню и принесу тебе чего-нибудь поесть.

– Не нужно, Эрик, правда.

– О да, дорогая! – настаивает он. – Нужно. Садись и жди, пока я не вернусь.

Радуясь своему и его счастью, я покорно сажусь ближе к камину. Он целует меня и уходит. Оставшись в кабинете одна, я начинаю осматриваться под фантастическую музыку Норы Джонс. Беру свой мокрый рюкзак и достаю расческу. Снова сажусь на ковер и принимаюсь распутывать слипшиеся волосы. Я не успеваю распутать и половины, когда в кабинет входит Эрик с подносом в руках. Он ставит его на стол и опускается рядом со мной.

– Давай расческу. Я помогу тебе.

Слушаюсь его, словно маленькая девочка, и даю себя расчесать. У меня мурашки бегут по коже, когда я чувствую, как его руки ласково распутывают мне волосы. Он бывает таким нежным, что мне кажется невероятным, что я когда-то могла с ним ссориться. Закончив, он целует меня в макушку.

– Все, твои волосы снова прекрасны. А теперь давай поешь.

Встает, берет поднос со стола и опускает его на ковер. Затем садится рядом и целует меня в шею.

– Малышка, ты просто чудо.

По его лицу, словам, взгляду, по всему нему видно насколько он рад, что я сейчас нахожусь здесь. Услышав вкуснейший запах бульона, я беру пиалу. Эрик не спускает с меня глаз, когда я, сделав глоток, ставлю пиалу на поднос.

– Ты удивлен, правда?

– Очень, – признается он, убирая с моего лица прядь волос. – Ты никогда не перестаешь меня удивлять.

Я смеюсь.

– Когда я собиралась сесть на самолет, позвонил отец. Я поговорила с ним, и он сказал, что если меня сделает счастливой то, что я останусь с тобой, то я должна остаться и не упускать возможности быть счастливой. Ему важнее знать, что я здесь с тобой и счастлива, чем держать меня рядом с собой и знать, что я по тебе скучаю.

Эрик улыбается, берет сэндвич с йоркской ветчиной, который сам для меня приготовил, и подносит к моим губам.

– Малышка, твой отец – удивительный человек. Тебе очень повезло, что он у тебя такой.

– Да, папа – самый добрый человек, которого я когда-либо знала в своей жизни, – отвечаю, проглотив вкуснейший кусочек. – Он даже сказал, что хорошо начинать новую жизнь с тобой как раз в новогоднюю ночь и что я должна этим воспользоваться. И он прав. Это наше начало, и я хочу вместе с тобой его отпраздновать.

Эрик снова дает мне сэндвич, и я его кусаю. Когда я вижу, что до него дошел смысл только что сказанного, я добавляю, прикрыв ему рот:

– Я действительно остаюсь с тобой в Германии. Тебе от меня не избавиться.

Он настолько ошарашен новостью, что даже не знает, как реагировать, а потом бросает сэндвич на поднос, охватывает мое лицо руками и произносит возле моих губ:

– Ты самое лучшее, самое красивое и чудесное, что было в моей жизни.

– Серьезно?

Эрик улыбается, целует меня в губы и заверяет:

– Да, сеньорита Флорес. – И, уловив в моем взгляде намекающий огонек, хрипло заявляет: – Пока ты не доешь бульон, сэндвич и десерт, я даже и не подумаю удовлетворять твои желания.

– Весь сэндвич?

Мой немец кивает и произносит так, что у меня мурашки бегут по коже:

– Весь.

– И банан тоже?

– Конечно.

Его ответ меня ужасно радует. Беру бульон и, пока пью, смотрю на Эрика поверх чашки. Я соблазняю его глазами и вижу в его взгляде возбуждение.

Боже мой, господи! Эрик, как же ты меня заводишь!

Выпив весь бульон, молча ставлю на поднос пиалу и съедаю сэндвич. Запиваю водой и, когда беру банан, смотрю на него, улыбаюсь и кладу назад на поднос.

– А на десерт… я предпочитаю тебя.

Эрик смеется, целует меня, а я толкаю его, чтобы он лег на ковер. Мы оказываемся рядом с горящим камином.

Одни… Возбужденные… И горящие желанием поиграть.

Я сажусь верхом на него. От моего прикосновения и ласк его аппарат становится твердым, и он готов дать мне то, что я хочу, и то, что мне так нужно.

Его руки медленно и неторопливо поднимаются по моим ногам и останавливаются на бедрах.

– Малышка, я до сих пор не могу поверить, что ты здесь.

– Прикоснись ко мне и поверь в это, – завлекаю его, смотря ему прямо в глаза.

С каждой секундой мое возбуждение растет, и я решаю снять с него толстовку.

Начинаю обнажать его снизу вверх и с торжествующей улыбкой открываю своему взору его живот, кладу на него руки и медленно поднимаюсь к груди. По пути вверх я наклоняюсь, он льнет ко мне губами навстречу, и мы сливаемся в поцелуе. Он берет меня за руки.

– Эрик, ты меня заводишь, как… мотоцикл.

Он улыбается, и я улыбаюсь ему в ответ.

– Хочешь, я покажу тебе, как ты меня заводишь? – спрашивает он, тяжело дыша от возбуждения.

– Очень.

Эрик кивает, хватает меня за трусы и без предупреждения снимает с меня их. Затем делает то же самое с толстовкой, и я оказываюсь перед ним полностью обнаженной. Его руки тянутся к моей груди. Привлекая меня к себе, он шепчет:

– Дай мне их.

Горя от возбуждения, я наклоняюсь, предлагаю ему свое тело, свою грудь. Он с нежностью ее целует, затем захватывает ртом сначала один сосок и, когда тот становится твердым, как горошинка, переходит ко второму. Все это время он руками крепко меня держит. Наверное, чтобы я не вырвалась. Некоторое время я наслаждаюсь его ласками, которые будят во мне неистовое желание. Они потрясающие, пылкие и страстные. Потом своими сильными руками он приподнимает меня, проскальзывает у меня между ног, и я оказываюсь сидящей у его лица.

У меня все сжимается в животе, когда я чувствую его горячее дыхание в центре моего желания. О да! Он обнимает меня за талию, и я, изнемогая от нетерпения, слышу, как он говорит:

– Я сейчас буду лакомиться тобою. Расслабься и наслаждайся.

Сидя над его ртом, я получаю удовольствие от того, что только что пообещал Эрик. Его жадный, жаждущий язык ищет центр моего наслаждения, пробует меня, как изысканное блюдо, вырывая из меня неконтролируемые стоны. Закрыв глаза, я с каждой секундой распаляюсь все больше и больше. Раз за разом, прикасаясь языком ко мне, уже пылающей от возбуждения, он доводит меня почти до пика, но не дает мне закончить. Я схожу с ума от этого и пытаюсь запротестовать.

Этот мужчина доводит меня до безумия, он берет у меня все, чего хочет, и я еще больше хочу ему отдать. В моей голове роятся самые похотливые мысли. Разумеется, восхитительно и сладостно то, что мы сейчас одни в его кабинете лежим обнаженные перед камином. Но какой-то голосок внутри тихонько и очень настойчиво шепчет, что если бы нас было трое, то нам было бы намного сладостней.

Мечтая, я открываю глаза. О чем это я думаю? Эрику удалось втянуть меня в свою игру, и теперь я сама о нем фантазирую.

У меня вырывается сладостный стон, и я чувствую себя развратницей. Поддавшись своим фантазиям, говорю:

– Эрик, я хочу поиграть… поиграть с тобой во все, что ты захочешь.

Я знаю, что он меня слышит. И шлепок тому доказательство. Его губы скользят по моим складочкам, зубы покусывают меня, поднимая во мне волны наслаждения, и наконец он доводит меня до экстаза. Когда мое тело приходит в себя после этой восхитительной атаки, Эрик снова усаживает меня на грудь и с торжествующей улыбкой шепотом просит:

– Ну, Джуд, давай, возьми меня!

Мой немец пробуждает во мне такое желание, что я ощущаю, как щеки заливаются багрянцем. Это не камин меня разгорячил, это Эрик. Мой немец. Мой командир. Мой упрямец. Мой Айсмен.

Я хочу, чтобы он получил столько же удовольствия, сколько и я, устраиваюсь поудобней и обхватываю его член руками. Он безумно нежный. Я говорю Эрику взглядом: «Расслабься и наслаждайся…» – и, не терпя больше ни секунды, ввожу его в свою киску.

Влажная, скользкая, я чувствую, что он входит в меня очень глубоко. Боже мой, какое же наслаждение! Я начинаю двигать бедрами влево и вправо и потом резко к нему прижимаюсь. Тяжело дыша, Эрик закрывает глаза. Ему нравятся мои покачивающие движения. Отлично! Опять начинаю двигать бедрами, опираюсь руками ему в грудь и требую:

– Посмотри на меня.

Для такого момента у меня, должно быть, слишком требовательный тон. Эрик сразу же открывает глаза и смотрит на меня. Теперь приказываю я. Он попросил меня взять на себя инициативу, и я ощущаю себя всемогущей. Вскоре я начинаю по-другому двигать бедрами и, сделав резкий толчок вперед, чувствую, что Эрик, прерывая дыхание, сладостно напрягается.

Он кладет руки мне на бедра. В нем просыпается дикий зверь. Но я убираю его пальцы и, переплетая свои руки с его руками, шепчу:

– Не двигайся… Позволь мне.

Он хочет. Он возбужден. Он распален.

Его взгляд говорит мне все, что я хочу услышать, сейчас я знаю, о чем он может только попросить меня. Знаю, о чем он думает. Знаю, чего страстно желает. Я снова начинаю быстро двигать бедрами. Впиваюсь в него взглядом, и Эрик снова тяжело дышит. Я тоже еле дышу.

– Боже мой, малышка!.. Ты сводишь меня с ума.

Я снова и снова повторяю свои движения.

Довожу его до пика наслаждения, но не даю ему закончить. Я хочу, чтобы он почувствовал то, что почувствовала я несколько минут назад. Его взгляд темнеет. А я улыбаюсь. Ах, как же меня заводит, когда он так на меня смотрит!

Он пытается схватить меня руками, но я опять удерживаю их и продолжаю круговые быстрые движения, доводя его до того, чего хочу. К экстазу. Но его наслаждение – это и мое наслаждение. И когда я понимаю, что мы сейчас сгорим, ускоряю напор до тех пор, пока меня не охватывает потрясающий оргазм, а мой обезумевший Айсмен не просто взбирается, а прямо взлетает на пик страсти.

Довольная, падаю на него, и он меня обнимает. Мне нравится чувствовать его рядом. Наше неровное дыхание понемногу восстанавливается.

– Смугляночка, я тебя обожаю, – говорит он мне на ухо.

Слова, полные любви, сводят меня с ума, и я лишь могу улыбаться, как дурочка, пока его руки крепко обнимают меня за талию.

Его и мое тепло сливаются вместе, и я, подняв голову, целую его. Некоторое время мы лежим на ковре, но, когда Эрик видит мою гусиную кожу, предлагает встать.

Мы встаем, он берет с кресла темный плед и накидывает на меня. Затем, все такой же голый, он садится и усаживает меня к себе на колени, убирая растрепавшиеся волосы с моего лица.

– Что было в твоей маленькой головке, когда ты сказала, что хочешь поиграть во все, что я захочу?

Оп-ля! Этот вопрос застал меня врасплох. Я его вовсе не ожидала.

– Джуд, давай, – подбадривает он меня, увидев мой взгляд. – Ты всегда была откровенной.

Невероятно. Как он узнал, что я что-то скрываю? В конце концов, решившись рассказать, я отвечаю:

– Ну… я… правда в том, что… я даже не знаю, как тебе это сказать. – Эрик улыбается, и я сдаюсь: – Ладно, эх… я расскажу тебе. Мне нравится заниматься с тобой любовью, это потрясающе и восхитительно. Это самое лучшее для меня. Но пока я об этом думала, мне пришла в голову мысль о том, что если бы нас было трое на этом ковре, то все было бы намного развратнее. – И быстро добавляю: – Но, дорогой, ты ничего такого не подумай, ладно? Я обожаю секс с тобой. Это восхитительно! Не знаю даже почему, мне пришла в голову такая странная мысль. А поскольку ты попросил быть с тобой откровенной и… и… Ну, правда… правда, мне очень нравится, когда мы с тобой одни и…

Его взрыв смеха прерывает мою тираду. Обнимая меня вместе с пледом, Эрик говорит:

– Дорогая, я в восторге оттого, что ты хочешь поиграть. Секс с тобой фантастический, а игра – это дополнение к нашим отношениям.

Довольная его ответом, бормочу:

– Как ты хорошо это назвал! Дополнение.

Эрик еще раз целует меня в шею. В его голосе звучит счастье:

– Пока что, красавица моя, я хочу тебя иметь только для себя. А дополнение мы включим в другой раз.

Мы смеемся и выходим из кабинета, чтобы предаться долгой ночи любви и страсти.

 

14

Утром мне стоит большого труда вспомнить, где я нахожусь, но тут я слышу аромат Эрика и, когда полностью открываю глаза, вижу, что он в постели рядом со мной.

– Добрый день, дорогая.

Я так счастлива, что он до сих пор остается со мной в постели.

– Добрый день, дорогой.

Эрик наклоняется поцеловать меня, но я его удерживаю. У него на лице такое удивление, что мне приходится объяснить:

– Дай мне хотя бы почистить зубы. По утрам я сама себе противна.

Не дожидаясь ответа, вскакиваю с кровати, иду в ванную, за пару секунд чищу зубы и, не причесавшись, выхожу из ванной, опять прыгаю в кровать и обнимаю его:

– А сейчас можно. Поцелуй меня сейчас же.

Его не стоит долго упрашивать. Он целует меня, его руки плотно обнимают мое тело, и я в блаженстве прижимаюсь к нему. После долгих поцелуев я шепчу:

– Послушай, дорогой, я тут подумала…

– Хм, я начинаю бояться… Когда ты думаешь – это опасно! – подкалывает меня Эрик, улыбаясь.

Смеясь, щиплю его за шею и продолжаю:

– Я вот что подумала… Раз уж я сейчас здесь, то не нужно никого нанимать присматривать за Флином, когда тебя не будет дома. Как тебе такая идея?

Эрик долго на меня смотрит и наконец переспрашивает:

– Ты уверена, малышка?

– Да, здоровяк. Уверена.

Еще некоторое время мы болтаем, обнявшись в постели, пока вдруг не открывается дверь.

Прощай, интим!

В дверях появляется нахмуренный Флин. Похоже, он не удивлен тем, что видит меня: наверное, Эрик ему уже сказал, что я здесь. Не обращая на меня внимания, он подходит к кровати и говорит:

– Дядя, звонит твой мобильный.

Эрик отпускает меня, берет телефон и, встав с постели, идет разговаривать к окну. Флин все так же не поворачивает головы в мою сторону, но я-то все равно собираюсь подружиться с ним.

– Привет, Флин! Какой ты сегодня красивый.

Паренек смотрит на меня. О да! Обводит меня прищуренным взглядом и бросает:

– У тебя волосы, как у сумасшедшей.

И не сказав больше ни слова, разворачивается и уходит. Ох уж этот китаец! Ах, нет… Кореец-немец.

Признаю, этот мальчик на диво крепкий орешек. Я встаю с постели, иду в ванную и смотрю в зеркало. У меня действительно волосыкак у сумасшедшей! Вчера вечером они намокли, и сейчас они и не гладкие, и не волнистые, да к тому же еще и спутанные.

Через зеркало я вижу, как в ванную входит Эрик. Он обнимает меня сзади и кладет подбородок мне на макушку:

– Малышка, тебе нужно одеться. Нас ждут.

– Ждут? – удивленно переспрашиваю я. – Кто нас ждет?

Но Эрик не отвечает, еще раз целует меня в макушку и, перед тем как уйти, говорит:

– Жду тебя в гостиной. Поторопись.

Оставшись одна в ванной, смотрю на свое отражение в зеркале. Ох уж этот Эрик со своими секретиками! Наконец я решаю принять душ. Вернувшись в спальню, с улыбкой замечаю, что Эрик оставил на кровати мои сухие джинсы и рубашку. Какой он милый! Одевшись, собираю свою шевелюру в высокий хвост. Когда я вхожу в гостиную, Эрик встает и вручает мне голубое пальто. Оно не мое, но моего размера.

– Твое пальто до сих пор мокрое. Надень это. Пойдем…

Только я хотела спросить, куда мы едем, как появляется Флин, одетый в пальто, шапку и перчатки. Не успев сказать и слова, Эрик берет меня за руку и ведет в гараж. Мы все трое садимся в «Мицубиси» и отправляемся в путь. Когда мы проезжаем мимо мусорных баков, я присматриваюсь. Теперь я отлично вижу, что на снегу лежит пес. Мне так жаль его. Бедняга, как ему должно быть холодно!

В машине играет радио, но, к моему сожалению, я не знаю ни этой песни, ни этой немецкой группы!

Спустя полчаса Эрик паркует машину на частной парковке, затем мы заходим в лифт. Двери открываются на пятом этаже. Нас встречает высокий, безукоризненно одетый мужчина. Раскинув руки, он восклицает:

– Эрик! Флин!

Мальчик бросается к нему в объятия, а Эрик, улыбаясь, протягивает ему руку.

Через несколько секунд все трое поворачиваются ко мне.

– Орсон, это Джудит, моя невеста, – представляет меня Эрик.

Этот самый Орсон, светловолосый и бледнолицый громила, в общем, немец немцем, ну, как все те, кто летом становится красный, как арбуз, опустив Флина на пол, подходит ко мне:

– Рад с тобой познакомиться.

– Взаимно, – вежливо отвечаю я.

Мужчина окидывает меня взглядом и улыбается.

– Испанка? – спрашивает он, обращаясь к Эрику. Моя любовь кивает, и тот говорит: – О, Испания! Оле, торо, кастаньета!

На этот раз улыбаюсь я. Ему удалось рассмешить меня.

– Какая красивая испаночка!

– Она, между прочим, еще и удивительная, – заверяет его Эрик, бросая на меня лукавый взгляд.

Я только хотела что-то сказать, как Орсон обхватывает меня за талию и говорит:

– С этого момента мой дом – твой дом. – И, не дав мне ответить, продолжает: – А теперь знаешь что, расслабься и получай удовольствие. Раздевайся, а я дам тебе все, что тебе будет нужно.

Ничего не понимая, смотрю на Эрика. Чтобы я разделась? Эрик улыбается при виде моего выражения лица.

Ради всего святого, с нами же здесь Флин!

Я собираюсь возразить, но ко мне подходит мой гигант и заговорщически целует меня.

– Малышка, я хочу, чтобы ты хорошо провела время. Давай… раздевайся и наслаждайся.

Со мной сейчас случится удар. Он что, сошел с ума? Что он хочет, чтобы я сделала?

– Пойдем, очаровашка, следуй за мной, – торопит меня Орсон. И, повернувшись к Эрику и Флину, говорит: – А вы, если хотите, можете идти. Я займусь ею и всем, что ей понадобится.

Я вся горю. Со мной сейчас что-то случится. Я возмущена. Я сейчас буду орать и топать, как сумасшедшая. Но тут появляется девушка, неся вешалку, на которой полно одежды. Она смотрит на Эрика и краснеет; затем смотрит на меня и спрашивает:

– Это та самая клиентка, которой нужно примерить одежду, не так ли?

Эрик прыскает от смеха, а я, вдруг поняв всю ту нелепость, которую сама вообразила, легонько ударяю его по руке и смеюсь над собой. Эрик берет племянника за руку, целует меня в губы и говорит:

– Тебе нужна одежда, дорогая. Давай, иди с Орсоном и Ариадной и купи себе все, абсолютно все, что пожелаешь. А у нас с Флином есть дела.

Готовая взлететь от счастья, отвечаю ему поцелуем и иду за Орсоном и девушкой, несущей вешалку. Мы оказываемся в просторной комнате с большими зеркалами и кучей вешалок с самой разнообразной одеждой. Я с удивлением оглядываюсь вокруг.

– Эрик сказал, что тебе нужно все, – сообщает мне Орсон. – Поэтому получай удовольствие. Меряй все, что тебе нравится, и, если вдруг ничего не подойдет, скажи только – и мы принесем другую одежду.

Разинув рот, смотрю, как мужчина уходит. И тогда ко мне поворачивается девушка и восклицает:

– Начнем!

Более двух часов я примеряю всевозможные наряды: брюки, платья, юбки, блузки, сапоги и туфли, пальто и белье. Все очень красивое, но самое страшное, что все по астрономическим ценам!

В дверь постучали два раза, и через мгновение она открывается и появляется Эрик. На мне сексуальное черное платье, очень похожее на то, в котором блистала Шакира в клипе «Цыганка». Я в восторге от этого платья, и, судя по взгляду Эрика, ему оно тоже очень нравится. Я расплываюсь в улыбке.

Заметив Эрика, Ариадна исчезает, и мы остаемся одни. Я кокетливо кручусь перед ним:

– Ну, как тебе?

Эрик медленно подходит ко мне, обхватывает меня за талию и, улыбаясь, говорит:

– Ты очаровательна в этом платье. – Затем, отстранившись от меня, добавляет: – Покупай.

Машинально смотрю на ценник – о господи, ничего себе!

– Эрик, это же… Боже мой! Да оно стоит две тысячи шестьсот евро. Я не сумасшедшая! Я не зарабатываю столько, даже если буду работать тысячу часов внеурочно.

Эрик улыбается и берет меня за подбородок:

– Ты знаешь, что деньги для меня не проблема. Покупай его.

– Но…

– Тебе нужно платье к празднику, которое устраивает моя мама пятого января, а в этом платье ты будешь просто неотразимой.

Снова открывается дверь, и входят Ариадна и Орсон. Тот смотрит на меня и одобрительно посвистывает:

– Джудит, это платье просто создано для тебя.

Я расплываюсь в улыбке. Эрик тоже улыбается.

– Итак, Джудит, ты увидела что-нибудь, что тебе понравилось? – интересуется Орсон.

Я в изумлении оглядываюсь вокруг себя. Все просто фантастическое.

– Кажется, что мне нравится все, – в шутку отвечаю я.

Эрик с Орсоном переглядываются, и мой Айсмен говорит:

– Пришли все это нам домой.

Я в ужасе сразу же вмешиваюсь:

– Эрик, ради бога, даже не вздумай! Ты что, собираешься все это купить?

Наверное, его забавляет мое выражение лица. Во всяком случае, мужчина, в которого я влюблена по уши, приближает свое лицо к моему и шепчет:

– Ну, тогда, если ты не хочешь, чтобы тебе все это прислали домой, выбери себе что-нибудь. И когда я говорю «что-нибудь», я имею в виду многие вещи, в том числе туфли и сапоги! Они тебе понадобятся, пока не доставят твои вещи из Испании, договорились?

Ух ты! Это просто здорово. Я обожаю выбирать одежду.

– Эрик, ты уверен? – не унимаюсь я.

– Абсолютно уверен, малышка.

– Эрик… мне неудобно. Это большие деньги.

Мой Айсмен улыбается и целует меня в кончик носа.

– Дорогая, ты стоишь намного больше. Давай, порадуй меня: мне нравится смотреть на то, как ты получаешь удовольствие от этих мелочей. Бери все, что хочешь, не глядя на цену. Ты знаешь, что я могу себе это позволить. Пожалуйста, сделай меня счастливым.

Я краем глаза смотрю на Орсона, который довольно улыбается. Хорошенький же куш он сейчас отхватит: Эрик выложит просто безумную сумму! Наконец я сдаюсь. Мне кажется, что это сон, в который хотела бы попасть любая женщина нашей планеты. Покупать, не глядя на цену! Набираю полную грудь воздуха, поворачиваюсь к покорившим меня вещам и теперь я готова доставить ему удовольствие – точнее сказать, не ему, а себе. «Мамочки… мамочки… Он сейчас сильно рискует!»

Ариадна становится возле меня, готовая принимать то, что мне нравится. Ну теперь уж я не остановлюсь. Не обращая внимания на цену, беру несколько пар джинсов, майки, платья, длинные и короткие юбки, несколько пар туфель, сапог, чулок, сумок, нижнее белье, длинное пальто, шапки, шарфы, перчатки, красный пуховик и несколько пижам.

Когда я с бьющимся сердцем заканчиваю, поворачиваюсь к Эрику и говорю:

– Я хочу все это, включая платье, которое на мне.

Эрик улыбается – он доволен. Нет, он счастлив.

– Желание будет исполнено.

 

15

Принарядившись в красивое красное платье, которое я сегодня купила, кручусь перед зеркалом. Я опять собрала волосы в высокий хвост и с такой прической выгляжу очень изысканно. Дождь льет как из ведра. На улице ужасная буря, от каждого удара грома я вся сжимаюсь. Не то чтобы я была трусихой, просто мне никогда не нравились раскаты грома.

Я звоню в Херес и болтаю с отцом и сестрой. Мне отлично слышен смех племянницы, и у меня сжимается сердце. Во время разговора все мы кажемся счастливыми, хотя понимаем, что мы очень скучаем друг по другу. Очень-очень.

Немного переволновавшись, кладу телефон и решаю поправить макияж. Мне нужно припудрить носик, потому что он у меня красный как помидор: конечно, это из-за того, что я плакала. Когда, на мой взгляд, все уже в порядке и я снова выгляжу презентабельно, выхожу из комнаты, спускаюсь по лестнице и появляюсь на пороге гостиной. Это последняя ночь в году, и мне хочется хорошо провести ее с Эриком и Флином. Заметив меня, Эрик встает и идет мне навстречу. Он просто великолепен в темном костюме и рубашке небесно-голубого цвета.

– Джуд, ты очаровательна. Ты прекрасна.

Он целует меня в губы, и его поцелуй говорит мне о желании и любви. Долю секунды мы смотрим друг на друга, но вдруг слышим протестующий голосок:

– Хватит вам уже целоваться. Какая тоска!

Флин терпеть не может проявления наших чувств, но мы улыбаемся, хотя мальчику вовсе не смешно. Когда я к нему присматриваюсь, замечаю, что он одет точно так же, как Эрик! Я одобрительно киваю и говорю:

– Флин, ты очень похож на своего дядю в этой одежде. Ты очень привлекательный.

Мальчуган смотрит на меня и едва заметно улыбается. Ему понравилось, что он похож на дядю, но все равно торопит меня ужинать:

– Давай… ты опоздала, а я хочу есть.

Смотрю на часы. Но еще и семи нет!

Ради бога! Как они могут ужинать так рано?

Их расписание меня убьет. Кажется, Эрик читает мои мысли и расплывается в улыбке. Придя в себя, я любуюсь красиво накрытым столом, который приготовили для нас Симона и Норберт. Когда Эрик ведет меня к стулу, спрашиваю у него:

– Ну и что в новогоднюю ночь подают на ужин в Германии?

Однако перед тем как он смог ответить, распахиваются двери и появляются Симона и Норберт, неся две супницы. Совершенно неслышно они опускают их на стол. Я с изумлением замечаю, что одна из них наполнена чечевицей, а в другой суп.

– Чечевица? – хохоча, говорю я.

– Гадость! – гримасничает Флин.

– Это немецкая традиция, такая же есть и в Италии, – довольно отвечает Эрик.

– Сеньорита Джудит, это суп со шкварками и сосисками, и он очень вкусный, – поясняет Симона. – Я вам налью немного?

– Да, спасибо.

Симона наполняет мою тарелку, и все на меня смотрят. Ждут, когда я попробую. Беру ложку и послушно зачерпываю суп. Ого, он и в самом деле очень вкусный. Я одобрительно улыбаюсь, и они отвечают улыбкой.

Пока Норберт шутит с Флином, а Симона наливает мальчику суп, я, не в силах сдержать свои мысли, поворачиваюсь к Эрику и шепчу:

– Почему ты не предложишь Симоне и Норберту поужинать с нами?

Сначала мое предложение его удивляет. Но после недолгого размышления, когда до него доходит, чего я добиваюсь, он соглашается.

– Симона, Норберт, не хотите ли с нами поужинать?

Супруги переглядываются. Судя по их лицам, Эрик впервые приглашает их за стол.

– Хозяин, – отвечает Норберт, – мы вам очень благодарны, но мы уже поужинали.

Эрик смотрит на меня. Ну нет уж – я намерена добиться своего! Я улыбкой говорю им:

– Мне было бы очень приятно, если бы вы к нам присоединились во время десерта, обещаете?

Супруги снова переглядываются, и в конце концов, под настойчивым взглядом Флина, Симона улыбается и кивает. Через десять минут, когда мы покончили с супом, входят Симона и Норберт с новыми блюдами. Мой взгляд прикован к одному из них.

– Это овощи. Это блюдо называется sauerkraut, – поясняет Эрик. – Это квашеная капуста. Попробуй.

– Да. Она очень вкусная, – замечает Флин.

По его лицу видно, что она ему вовсе не нравится, но он мне нарочно об этом не говорит. Я решаю отказаться от этого блюда, надев свою самую милую улыбку, и беру хлебец, который очень похож на белую сосиску.

Вскоре я вижу, как Норберт ставит на стол подносы. И тут я начинаю хлопать в ладоши. Креветки, сыр и иберийская ветчина. Ого! При виде моего счастливого лица Эрик берет меня за руку:

– Не забывай, что моя мама – испанка, и она привила нам много обычаев.

– М-м-м, обожаю ветчину! – добавляет мальчик.

Эта ветчина – настоящее искушение. Боже, какая же она вкусная! А когда на столе появляется жаркое из утки, я понимаю, что больше не могу съесть ни кусочка. Но я вовсе не хочу их обидеть, поэтому беру совсем немножечко, и оно действительно замечательное!

Еще я пробую немецкий плавленый сыр и капусту с морковью. Говорят, что это традиционная еда, которая приносит в новом году финансовую стабильность, и я багровею – ведь я-то сейчас безработная!

Ужин проходит легко и приятно. Хотя я осознаю, что именно я поддерживаю разговор. Эрик ведет себя сдержанно, смотрит на меня и улыбается. А Флин пытается общения со мной избегать, но здесь играет первую скрипку его возраст. Когда же я завожу беседу о «Wii» или «PlayStation», то он не может не вступить в разговор. Эрик улыбается и, наклонившись ко мне, шепчет:

– Дорогая, ты просто невероятная.

Когда я решаю, что больше ничего есть не буду, чтобы не лопнуть, появляются Норберт и Симона с десертом. Блюдо выглядит настолько заманчиво, что только от одного его вида я готова проглотить его целиком.

– Симонин биненштих. Какая вкуснятина! – радостно хлопает в ладоши Флин.

Не в силах оторвать взгляд от так аппетитно выглядящего торта, я спрашиваю:

– Что это?

– Это немецкий торт, сеньорита, – поясняет Норберт. – И у моей Симоны он получается просто удивительно.

– О да. Это самый лучший биненштих, который ты попробуешь в своей жизни, – уверяет меня Эрик.

Женщина, взволнованная тем, что оказалась в центре общего внимания, особенно в центре внимания живущих в этом доме мужчин, улыбается и обращается ко мне:

– Этот рецепт перешел от моей бабушки к моей матери, а потом от матери ко мне. Биненштих готовится слоями. Нижний слой – из дрожжевого теста, второй слой состоит из сахара, сливочного и миндального масла, которые я взбиваю в крем, а верхний – снова из теста и карамелизированного миндаля.

– М-м-м, как вкусно! – шепчу я. И, поднимаясь, добавляю: – И поскольку настало время десерта, вы должны к нам присоединиться.

Симона с Норбертом переглядываются, и, прежде чем они успели что-то сказать, я напоминаю им:

– Вы пообещали!

Следуя моему примеру, Эрик встает, отодвигает стул и говорит Симоне:

– Симона, будьте так любезны присесть.

Едва дыша, женщина присаживается, а рядом с ней опускается на стул муж. Подойдя к ним, я спрашиваю:

– Это режется так же, как торт, не так ли?

Симона кивает.

– Отлично, тогда я сама подам вам этот фантастический биненштих. – Затем поворачиваюсь к мальчику и прошу его: – Флин, не мог бы ты принести еще две тарелки для Симоны и Норберта?

Вне себя от радости, мальчишка вскакивает, бежит в кухню и возвращается с двумя тарелками. Я решительно разрезаю торт на пять частей, раздаю их, и, когда снова возвращаюсь на свое место, Эрик довольно на меня смотрит.

– Давайте… нападайте на него, пока я сама все не съела, – тихо говорю, заставив всех рассмеяться.

В легкой обстановке мы поглощаем восхитительный десерт. К своему удивлению, замечаю, что окружающие меня люди радуются этому моменту, как чему-то необыкновенному, и я от этого невероятно счастлива. Тогда я предлагаю, чтобы они спели немецкую вильянсико, и Норберт тотчас же срывается с традиционной песней «О елочка».

О елочка, о елочка,

Как зелены твои иголочки,

Ты зелена не только летом,

Но и зимой, когда идет снег.

О елочка, о елочка,

Как зелены твои иголочки!

Я очарованно слушаю, как они поют. Эрик, держа на коленках племянника, тоже вполголоса поет эту немецкую песенку – от всего этого у меня по телу бегут мурашки. При виде этой четверки, связанной музыкой, сразу вспоминается моя семья. Уверена, что отец и сестра тщательно объедят всего ягненка, а моя малышка племяшка будет дурачиться со своим отцом. Меня переполняют чувства, и на глаза наворачиваются слезы.

Когда они заканчивают петь, я аплодирую, а Флин, войдя в мою игру, сразу просит меня спеть какую-нибудь испанскую вильянсико. Я быстренько начинаю перебирать в голове песни, которые мальчик мог бы слышать от Сони, и мне приходит на ум песня «Рыбки в реке». Я попадаю прямо в цель: и Флин, и Эрик подпевают, и мы поем, прихлопывая в ладоши.

Но ты взгляни, как пьют рыбки в воде,

Но ты взгляни, как они пьют,

Чтобы посмотреть на рожденного Бога,

Пьют, пьют и снова пьют рыбки в воде,

Чтобы посмотреть на рожденного Бога.

Когда мы завершаем песню, на этот раз нам аплодируют Симона и Норберт, мы тоже присоединяемся к овациям.

Какой чудесный, по-настоящему семейный момент!

Эрик откупоривает бутылку шампанского, наполняет красивые бокалы, Флину наливает ананасовый сок, и мы все чокаемся за святого Сильвестра.

Когда Симона начинает убирать со стола, я собираюсь ей помочь. Сначала она и Норберт усиленно отказываются, но в конце концов покоряются. Эрик с улыбкой говорит:

– Симона, если Джуд сказала, что она тебе поможет, то ничто ее не остановит.

Женщина сдается, и я с удовольствием помогаю ей. Я устраиваю так, что Норберт остается в гостиной поболтать с Эриком и Флином. Но когда я возвращаюсь за последними тарелками, Симона мне шепчет:

– Нет, сеньорита Джудит… Эти тарелки нужно оставить на столе до самого утра. В Германии существует традиция оставлять на столе остатки ужина. Так мы будем уверены, что в новом году наши кладовые будут полны.

Я моментально убираю руки от тарелок и весело восклицаю:

– Ну, вот и все! Пусть кладовые будут полны!

Некоторое время мы хохочем, рассказывая забавные истории. Между шутками они поведали мне, что у них есть традиция гадать на растопленном свинце. Я с изумлением слушаю, что продаются даже специальные наборы с толкованием.

Гадание на свинце – это ритуал для предсказания или предвидения будущего. Над зажженной свечой в ложке растапливается свинец. А потом, когда он становится совершенно жидким, его выливают в сосуд с холодной водой и ждут, когда он полностью затвердеет. Затем каждый человек берет одну из этих форм и с помощью сборника толкований предсказывает будущее.

– Если свинец имеет форму карты, – весело говорит Флин, – это значит, что ты будешь много путешествовать.

– Если в форме цветка, – замечает Норберт, – значит, будет много друзей.

– А если получился в форме сердца, – улыбаясь, поясняет Симона, – значит скоро придет любовь.

На лице Эрика написано, что он получает от всего происходящего огромное удовольствие. Вскоре он встает из-за стола, приглашает нас всех сесть на диван и, включая телевизор, говорит:

– Джуд, в Германии есть еще одна традиция. Она немного странная, но все же традиция.

– Да? И какая же? – с любопытством спрашиваю я.

Все улыбаются, а Эрик, нежно поцеловав меня в щечку, объясняет:

– В новогоднюю ночь мы, немцы, после ужина и перед тем, как любоваться фейерверком, обычно смотрим одно довольно старое видео, еще черно-белое, которое называется «Ужин на одного». Смотри… сейчас начнется… сразу после рекламы.

Все усаживаются поудобней, а Эрик, увидев, что я смеюсь, шепчет:

– Смугляночка, не смейся. Это же традиция! Все телевизионные каналы транслируют его из года в год тридцать первого декабря. Но самое любопытное – это то, что этот скетч идет на английском, хотя некоторые каналы пускают немецкие субтитры.

– И о чем он?

Эрик обнимает меня и, пока начинается скетч, шепчет мне на ухо:

– Госпожа Софи отмечает девяностолетие в компании своего дворецкого, Джеймса. На этом празднике нет ее друзей – все они уже мертвы. Забавно смотреть, как дворецкий во время ужина заменяет каждого из ее друзей.

Вдруг он замолкает и начинает смеяться тому, что видит на экране. Во время скетча я с удивлением за ними наблюдаю. Им настолько весело, что даже у Флина исчезает его нахмуренный вид, и он искренне хохочет над тем, что вытворяет дворецкий во время пьесы.

Когда пьеса заканчивается, Симона идет в кухню и возвращается с пятью стаканами, наполненными виноградинками. Я в изумлении смотрю на виноград.

– Не забывай, что моя мать – испанка, – замечает Эрик. – В эту ночь у нас всегда был виноград.

Я взволнована, ошеломлена и счастлива. Я радуюсь простому винограду и визжу от удовольствия, когда Эрик включает международный канал с трансляцией с площади Пуэрта-дель-Соль в Мадриде.

Ах, моя Испания! Да здравствует Испания!

Осталось пятнадцать минут до конца года, и меня охватывает глубокое волнение, когда я вижу по телевизору мой любимый Мадрид. Пораженный моим состоянием, Флин смотрит на меня, а Эрик подходит ко мне и шепчет на ухо:

– Дорогая, не плачь.

Я проглатываю слезы и улыбаюсь.

– Мне нужно на секундочку удалиться в ванную комнату.

Исчезаю так быстро, как только могу.

Войдя в ванную, закрываю за собой дверь и вдруг начинаю рыдать. Но это какие-то странные слезы. Я счастлива, потому что знаю, что с моей семьей все в порядке. Я счастлива, потому что Эрик вместе со мной. Но эти гадкие слезы упорно льются.

Я плачу, плачу и плачу до тех пор, пока наконец не начинаю в какой-то мере управлять своим состоянием. Умываюсь, и через несколько минут раздается стук в дверь. Я выхожу, и Эрик встревоженно спрашивает:

– Ты в порядке?

– Да, – еле слышно отвечаю я. – Просто сегодня я впервые провожу эту особую ночь вдали от своих близких.

Мое лицо и глаза выдают то, что со мной только что было. Мой Айсмен меня обнимает:

– Дорогая, мне очень жаль. Жаль, что здесь со мной ты переживаешь тяжелый момент.

Неожиданно его слова меня ободряют и веселят, и я его целую в губы:

– Не жалей ни о чем, солнце мое. Этот Новый год для меня совершенно волшебный.

Не вполне убежденный моими словами, он пронизывает меня своим необыкновенным взглядом. Но когда собирается еще что-то добавить, я быстро целую его в губы:

– Пойдем, пора возвращаться в гостиную. Флин, Симона и Норберт ждут нас.

Когда начинают звучать часы на башне Пуэрта-дель-Соль, я объясняю, что так отбивается четверть часа. А когда начинается настоящий бой часов, я призываю всех положить в рот по виноградинке. Для Флина и Эрика это привычно – они это уже проделывали, но при виде выражения лиц Норберта и Симоны я начинаю хохотать.

С каждой виноградинкой мой дух становится сильнее.

Один. Два. Три. Папа, Ракель, Лус и мой зять в порядке.

Четыре. Пять. Шесть. Я счастлива.

Семь. Восемь. Девять. О чем я могу еще попросить?

Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Счастливого Нового 2013-го года!

Когда прозвучал последний удар часов, Эрик хочет меня обнять, но Флин становится между нами и разводит нас. Я улыбаюсь и подмигиваю ему. Это нормально. Мальчик хочет быть первым. Норберт и Симона обнимают меня и произносят по-немецки:

– Счастливого Нового года!

А я, не в силах удержать свой порыв, целую их и, смеясь, учу, как это говорится по-испански:

– Счастливого Нового года!

Супруги с удовольствием повторяют фразу, и видно, как они счастливы. Затем Норберт и Симона пожимают руку Эрику, желая ему счастливого Нового года, а Флин никак не отходит от своего дяди. И тогда я наклоняюсь и чмокаю его в щеку. К моей радости, он даже не сопротивляется.

– Счастливого Нового года, дорогой. Пусть этот год будет для тебя удивительным и чудесным.

Мальчик отвечает мне поцелуем и, к моему великому изумлению, улыбается. Норберт берет его на руки, и Эрик сразу же поворачивается ко мне, обнимает меня и с любовью шепчет на ухо, отчего у меня мурашки бегут по всему телу:

– Счастливого Нового года, любовь моя. Спасибо тебе за то, что ты сделала эту ночь необыкновенной для нас всех.

 

16

Проходят дни, я вместе с Эриком. Это самое лучшее, что со мной случалось в жизни. Он меня любит, балует и исполняет все мои капризы. С Флином все наоборот. Он во всем со мной соперничает, а я пытаюсь дать ему понять, что я не пытаюсь с ним соперничать. Если я делаю картофельную запеканку, она ему не нравится. Если я танцую и пою, он презрительно на меня смотрит. Если я смотрю что-нибудь по телевизору, то он начинает жаловаться. Он откровенно меня не выносит и даже не скрывает этого. С каждым днем меня это все больше бесит.

Поговорив с семьей, узнаю, что у них в Хересе все в норме. Меня это радует. Сестра рассказывает, как она устает из-за беременности и как борется с моей племяшкой. С улыбкой на губах представляю, какие истерики закатывает Лус в ожидании праздника королей-магов. Моя Лус такая красивая!

Однажды утром я захожу в кухню и вижу Симону, уставившуюся в телевизор. Она настолько погружена в действие, что не слышит меня. Когда я оказываюсь рядом с ней, замечаю, что она сидит, оцепенев от волнения.

– Боже, что с тобой?

Женщина вытирает салфеткой слезы и, глядя на меня, бормочет:

– Сеньорита, я смотрю «Безумную Эсмеральду».

К своему удивлению, я замечаю, что по телевизору идет телесериал. Неужели в Германии транслируют мексиканские мыльные оперы? Это вызывает у меня улыбку, и тогда Симона улыбается мне в ответ.

– Сеньорита Джудит, я думаю, вам тоже понравится этот сериал. Разве в Испании о нем не слышали?

– Понятия не имею, да я и не люблю эти мыльные оперы.

– Поверьте, я тоже, но в Германии этот сериал произвел фурор. Все смотрят «Безумную Эсмеральду».

Когда я уже готова расхохотаться, женщина, снова поборов оцепенение, добавляет:

– Это история одной девушки, Эсмеральды Мендоса. Она очень красивая, работает служанкой в богатой семье Альконес де Сан Хуан. Но все усложняется, когда возвращается из Соединенных Штатов их сын-транжира, Карлос Альфонсо Альконес де Сан Хуан, и решает заполучить Эсмеральду Мендоса. Но она в тайне любит Луиса Альфреда Киньонеса, внебрачного сына сеньора Альконеса де Сан Хуан, и, о боже! Там все так сложно…

Раскрыв рот от удивления, я внимательно слушаю все, что она говорит. Черт возьми, вот это сериальчик! Он точно понравится моей сестре. В конце концов, сама не знаю почему, присаживаюсь рядом с ней – и через несколько минут я уже поглощена этой историей.

Второго января за мной приезжает Марта, сестра Эрика. Я сказала ей, что мне нужно сделать кое-какие рождественские покупки, и она с удовольствием согласилась со мной поехать. Эрик рад моему настроению, целует меня и говорит на прощание:

– Дорогая, хорошо проведи время.

На улице собачий холод. Одиннадцать часов утра и минус два градуса. Но мне нипочем, я счастлива в компании Марты с ее остроумными шуточками. Мы приезжаем на центральную площадь Мюнхена, величественную Мариенплац, окруженную потрясающими зданиями. Здесь находится большой и замечательный уличный рынок, где я делаю много покупок.

– Видишь вон тот балкон? – спрашивает Марта. Я киваю, и она продолжает: – Это ратуша, и каждый вечер на этом балконе играет живая музыка.

Вдруг мое внимание привлекает прилавок со множеством рождественских елок всевозможных цветов – красные, синие, белые и зеленые – и разных размеров. Большинство из них украшены фотографиями, маленькими открыточками с пожеланиями, макаронами или CD. Я в восторге! Поворачиваюсь к Марте и спрашиваю:

– Как ты думаешь, что скажет твой брат, если я поставлю в его гостиной такую елку?

Марта подкуривает сигарету и смеется:

– Он будет в ужасе.

– Почему?

Беру ее сигарету, пока она подходит и рассматривает разноцветные искусственные елки.

– Потому что эти елки для него слишком современные, более того, я никогда не видела, чтобы он ставил у себя дома рождественскую елку.

– Серьезно? – Я в шоке и теперь полностью утвердилась в том, что собираюсь сделать. – Что ж, мне его жаль, но я не могу жить без рождественской елки. Поэтому, будет он в ужасе или нет, ему придется это терпеть.

Марта разразилась смехом, а я, не говоря больше ни слова, решаю купить двухметровую елку красного цвета. Это будет бомба! Решительно покупаю также кучу разноцветных лент с колокольчиками. Я хочу украсить дом как положено. Ведь рождественские праздники еще не закончились! Оплачиваю покупку и обещаю забрать в конце дня.

Еще около часа мы покупаем всякие подарочки, а когда наши носы становятся красными от холода, Марта предлагает зайти куда-нибудь выпить. Я соглашаюсь, ведь уже умираю от голода и жажды. Она ведет меня по красивым мюнхенским улицам.

– Я покажу тебе довольно необычное место. А в следующий раз я отведу тебя в ресторан, который работает на Олимпийской башне. Он вращается, и ты сможешь полюбоваться всеми восхитительными видами Мюнхена.

Заледенев от холода, я киваю. Мне в глаза вдруг бросается, что все такси кремового цвета, большинство из которых марки «Мерседес-Бенц». Ничего себе, какой шик! Несколько минут спустя мы входим в просторное помещение и Марта гордо говорит:

– Дорогая Джудит, будучи прилежной жительницей Мюнхена, могу с гордостью сказать, что ты находишься в самой старинной в мире пивоварне, в Хофбройхаус.

Придя в восторг, я осматриваюсь вокруг. Это красивое место с колоннами. Арочные потолки украшены своеобразной живописью, а вдоль белых деревянных стен расположились веселые компании, которые, как ни в чем не бывало, пьют и едят.

– Давай, Джуд, пойдем что-нибудь возьмем себе, – настаивает Марта, подхватывая меня под руку.

Через десять минут мы уже сидим на деревянных лавках рядом с остальными посетителями. Где-то около часа мы болтаем, наслаждаясь потрясающим пивом «Шпатен».

Нас мучит голод, и мы решаем заказать несколько блюд, чтобы после обеда продолжить наш шопинг. Доверяю Марте заказать и для меня, и она выбирает леберкэзе – тефтели, обжаренные в муке с мясным фаршем и салом, – и соленые крендельки в форме восьмерки, которые можно есть с соусом. Все просто восхитительно!

– Ну что, как тебе Мюнхен?

Прожевав и проглотив хрустящий кусочек кренделя, отвечаю:

– Все то малое, что я увидела до этого момента, просто невероятное. Мне кажется, что это величественный город.

Марта улыбается.

– А ты знаешь, что мюнхенцев называют еще европейскими средиземноморцами?

– Нет.

Мы обе смеемся.

– Ты приехала, чтобы остаться с Эриком?

Оп-ля, сразу прямо и по существу! Мне это нравится. Желая быть такой же откровенной, говорю:

– Да. Мы как огонь и лед, но любим друг друга и хотим попробовать.

Марта радостно хлопает в ладоши, а сидящие вокруг нас люди с изумлением на нее смотрят. Но, не обращая внимания на их взгляды, она шепчет:

– Я так рада. Так рада! Надеюсь, что мой братик поймет, что жизнь – нечто большее, чем сплошная работа. Думаю, ты откроешь ему глаза на многие вещи, на чувства… Жалко об этом говорить, но он тебе доставит массу проблем. Я хорошо его знаю.

– Проблем?

– Ага!

– Так ведь я не хочу проблем. – Сказав это, мне вспомнилась песня Давида де Мария, и я бессознательно улыбаюсь. – Почему ты думаешь, что у меня будут проблемы с Эриком?

Марта вытирает салфеткой рот и отвечает:

– Эрик никогда ни с кем не жил, за исключением последних лет, которые он живет с малышом. Он очень рано стал независимым, и, если есть что-то, чего он не выносит, так это людей, которые вмешиваются в его жизнь и его решения. К тому же мне бы очень хотелось посмотреть на физиономию Эрика, когда он увидит красную рождественскую елку и разноцветные ленты, которые ты купила. – Мы смеемся, и она продолжает: – Я слишком хорошо знаю этого упрямца и уверена, что он с тобой непременно из-за этого повздорит. Кстати, что касается воспитания Флина, то здесь все еще сложнее. Он слишком его оберегает. Ему осталось только посадить мальчика в хрустальный сундук.

Меня это смешит.

– Не смейся. Ты сама это испытаешь. Запомни хорошенько: мой брат не одобрит подарочек, который ты купила для Флина.

Смотрю на сумку, на которую указывает Марта, и с удивлением спрашиваю:

– Он не одобрит скейтборд?

– Нет.

– Почему? – интересуюсь я, вспоминая, как мы весело проводили время с племянницей на скейте.

– Эрик сразу же скажет, что это опасно. Вот увидишь.

– Но я же купила ему шлем, наколенники и налокотники, чтобы он не поранился, если будет падать…

– Все равно, Джудит. Эрик увидит в этом подарке только опасность и запретит его.

Полчаса спустя мы выходим из заведения и идем на улицу Максимилианштрассе, которую считают золотой милей Мюнхена. Заходим в магазин «D&G», и Марта выбирает себе джинсы, а я тут же покупаю майку, которая ей понравилась. Мы проходим по длиннющей веренице магазинов эксклюзивной одежды – один дороже другого, – а когда входим в магазин «Армани», я решаю купить Эрику белую рубашку в голубую полоску. Он в ней будет просто неотразим.

Наконец мы, закончив с покупками, возвращаемся на площадь возле ратуши забрать мое чудесное рождественское дерево. Марта хохочет. Я тоже, хотя уже начинаю сомневаться, правильно ли я сделала, что купила его.

 

17

Небо над Мюнхеном затягивают темные тучи, и мы решаем завершить день покупок. Около шести вечера Марта оставляет меня у дома, но Эрика еще нет. Симона сообщает, что он уехал в офис, но вскоре должен вернуться. Тогда я быстренько отношу в комнату подарки и прячу в глубине шкафа. Не хочу, чтобы их увидели раньше времени. Перед тем как переодеться, смотрю в окно. На улице льет как из ведра, и я вспоминаю бездомного пса возле мусорных баков.

Не раздумывая ни минуты, иду в комнату для гостей и беру плед. Потом куплю другой. Спускаюсь в кухню, достаю из холодильника немного тушеного мяса, кладу в пластиковый контейнер, подогреваю в микроволновке и выхожу из дома. Торопливо прохожу между деревьев к воротам, открываю их и подхожу к мусорным бакам.

– Трусишка… – Это я так его прозвала. – Трусишка, ты здесь?

Из-за бака показывается худая мордочка борзой бело-коричневого цвета. Собака дрожит. Она напугана и, судя по всему, очень голодна, еще ей очень холодно. Животное не доверяет мне и поэтому не подходит, и тогда я ставлю мясо на землю и зову ее поесть.

– Давай, Трусишка, поешь. Это вкусно.

Но пес прячется, а когда я хочу к нему прикоснуться, он убегает. Очень жаль. Бедняга. Как же он боится людей. Но я знаю, что он вернется. Я много раз видела его возле мусорных баков и решаю сделать для него импровизированную будку из досок и коробок. Внутрь коробки кладу плед и мясо, а потом ухожу. Надеюсь, что он вернется и поест.

Войдя в дом, поднимаюсь к себе в комнату, переодеваюсь и возвращаюсь в гостиную с коробкой, в которой лежит рождественская елка. Флин играет в «PlayStation». Сажусь рядом с ним и ставлю перед собой огромную цветную коробку. Уверена, что он обратит на нее внимание.

Больше двадцати минут я наблюдаю, как он играет, не проронив ни единого слова, и все это время у меня лопаются барабанные перепонки от оглушительной музыки. В конце концов я не выдерживаю и спрашиваю, перекрикивая музыку:

– Хочешь поставить со мной рождественскую елку?

Наконец Флин поворачивается ко мне! Останавливает воспроизведение. О… как хорошо! Затем смотрит на коробку.

– В ней лежит елка? – удивленно спрашивает он.

– Да. Она разбирается. Ну, как тебе? – спрашиваю, снимая крышку и доставая одну деталь.

Да-а, в этот момент нужно видеть его лицо.

– Мне не нравится, – быстро отвечает он.

Улыбнуться или дать ему подзатыльник? Решаю улыбнуться.

– Я подумала, что неплохо будет поставить нашу собственную рождественскую елку. А чтобы она была оригинальной и не похожей на все остальные, украсим ее желаниями, которые прочитаем, когда будем ее разбирать. Каждый из нас напишет по пять желаний. Что ты на это скажешь?

Флин хлопает глазами. Мне удалось привлечь его внимание. Показав ему тетрадь, пару ручек и цветную ленту, я добавляю:

– Собираем елку, а потом на маленьких листиках пишем желания. Заворачиваем их и завязываем цветными лентами. Отличная идея, как ты думаешь?

Мальчик смотрит на тетрадь. Затем всматривается в меня своими темными глазищами и изрекает:

– Это плохая идея. К тому же рождественские елки зеленого цвета, а не красного.

У меня кровь отхлынула от лица. У него совсем нет воображения! Если так говорит этот коротышка, то что скажет его дядя? Он снова начинает играть, и включается оглушительная музыка. Но я все равно хочу поставить елку и радоваться ей. Полная решимости, встаю и кричу, чтобы он меня услышал:

– Я поставлю ее здесь, возле окна. – Смотрю в окно и вижу, что на улице до сих пор идет ливень. Надеюсь, Трусишка вернулся и сейчас спрятался в коробке, может быть, даже поел. – Как тебе?

Он не отвечает. Даже не смотрит на меня. И тогда я решаю приняться за работу.

Но его оглушительная музыка меня убивает, и я пытаюсь хоть как-то ее приглушить. Включаю айпод, который лежит у меня в кармане джинсов, надеваю наушники и уже через несколько секунд напеваю:

Эйфория,

Вечное произведение искусства,

Жгучая любовь в моем сердце,

Мы поднимаемся вверх.

Отвлекшись приятной музыкой, сажусь на пол, достаю детали для елки, раскладываю их вокруг себя и начинаю изучать инструкцию. Я королева самоделок, потому что через десять минут дерево уже сложено. Оно просто невероятное, настоящая бомба! Красное… Сверкающе-красное. Смотрю на Флина. Он по-прежнему играет, сидя перед телевизором.

Я беру ручку и тетрадь и начинаю писать небольшие пожелания. Написав несколько, вырываю листы и аккуратно их вырезаю. Вокруг пожеланий рисую рождественские рисуночки – чтобы хоть чем-нибудь себя развлечь. Удовлетворившись проделанной работой, скручиваю листики и перевязываю золотистой лентой. Прошло около часа этого полезного и, в общем, радостного занятия. Вдруг передо мной появляются ноги, я поднимаю голову и вижу нахмуренного Айсмена.

Черт! Я быстро встаю и снимаю наушники.

– Что это? – спрашивает он, указывая на красное дерево.

Я только собралась отвечать, как коротышка с узкими глазами подходит к своему дяде и с таким же, как у него выражением, отвечает:

– По ее словам, это рождественская елка, а как по мне, так это глупость какая-то.

– Да сам ты глупость! Мое особенное дерево может и не быть похожим на елку, – немного возбужденно отвечаю я. Затем поворачиваюсь к Эрику и добавляю: – Наверное, оно не очень вписывается в твою гостиную, но когда я его увидела, то не смогла удержаться. Оно ведь прекрасно?

– Почему ты не позвонила, чтобы посоветоваться со мной? – бросает мой обожаемый немец.

– Посоветоваться с тобой? – удивленно повторяю я.

– Да. О покупке дерева.

Потрясающе! Послать его к черту или оскорбить? Наконец решаю вдохнуть, прежде чем сказать все, что думаю, но потом обиженно шиплю:

– Не думала, что я должна была позвонить тебе, чтобы купить рождественскую елку.

Эрик долго на меня смотрит, понимает, что я рассержена, и, чтобы успокоить меня, берет за руку.

– Послушай, Джуд… Дело в том, что Рождество для меня не самое любимое время года. Мне не нравятся ни елки, ни украшения, которые все вокруг начинают развешивать в эти дни. Если ты хотела елку, сказала бы мне – я мог бы сам тебе купить красивую елочку.

Мы втроем снова смотрим на яркую красную елку, и, прежде чем Эрик смог что-то добавить, я отвечаю:

– Мне жаль, что тебе не нравятся рождественские праздники, а я их обожаю. И к тому же я не в восторге от того, что на Рождество вырубают деревья. Они живые, и им нужно много лет, чтобы вырасти. И затем они должны погибнуть только потому, что нам нравится украшать свою гостиную живыми деревьями на праздник?.. – Дядя с племянником переглядываются, а я продолжаю: – Я знаю, что некоторые из этих елок потом снова высаживают. Но большинство из них заканчивает свою жизнь в мусорных баках. Я против этого! Предпочитаю искусственное дерево, которым буду пользоваться, когда захочу, и сохраню к следующему году. По крайней мере, я знаю, что оно не засохнет и не умрет.

Уголки губ Эрика поднимаются. Ему понравилось то, как я защищаю деревья.

– Ты действительно не находишь это дерево красивым и оригинальным? – спрашиваю я, пользуясь моментом.

С присущей ему откровенностью он отвечает, поднимая брови:

– Нет.

– Оно просто ужасное, – шепчет Флин.

Но я не сдаюсь. Пропускаю мимо ушей ответ мальчика и кокетливо смотрю на своего здоровяка:

– Даже в том случае, если я тебе скажу, что это наше дерево желаний?

– Дерево желаний? – переспрашивает Эрик.

Я киваю, и Флин отвечает, показывая на один из маленьких бумажных сверточков, который я уже повесила на дерево:

– Она хочет, чтобы мы написали пять желаний, повесили их, а после праздников прочли, чтобы они исполнились. Но я не хочу это делать. Это все девчачьи штучки.

– Не хватало еще, чтобы ты захотел, – бормочу я слишком громко.

Эрик смотрит на меня с упреком, а мальчик, желая обратить на себя внимание, кричит:

– Более того, рождественские елки – зеленые и их украшают шарами. Они не красные, и на них не вешают пожелания.

– А мне нравятся красные, и я хочу украшать их пожеланиями. Понятно тебе? – не унимаюсь я.

Эрик с Флином переглядываются. Я вижу, что они общаются взглядами. Черт бы их побрал! Но, отдавая себе отчет, что мне нравится моя красная елка, и одновременно понимая, что не стоит ссориться с этими двумя ворчунами, я пытаюсь быть позитивной:

– Да ладно вам, ребята, это же Рождество! А Рождество без елки – это не Рождество!

Эрик смотрит на меня. А я смотрю на него и корчу ему рожицы. В конце концов он улыбается. Очко в пользу Испании!

Надувшись, Флин собирается отойти, как вдруг Эрик хватает его за руку и говорит, показывая на тетрадь:

– Напиши пять желаний, как тебя попросила Джуд.

– Не хочу.

– Флин…

– Да ну, дядя! Я не хочу.

Эрик наклоняется так, что его лицо оказывается напротив мордашки мальчика:

– Пожалуйста, ты меня очень порадуешь, если сделаешь это. Это Рождество особенное для нас всех, и это стало бы хорошим началом с Джуд в нашем доме, согласен?

– Я ненавижу то, что она присматривает за мной и приказывает.

– Флин… – твердо настаивает Эрик.

Между ними идет тайная перестрелка взглядами, но в итоге побеждает Айсмен. Мальчик в ярости хватает тетрадь, вырывает один лист и берет ручку, а когда собирается отойти, я ему говорю:

– Флин, возьми зеленую ленту, чтобы завязать их.

Не глядя на меня, он берет ленту, направляется к столику напротив телевизора и начинает писать. И тогда я тихонько подхожу к Эрику и, став на цыпочки, шепчу:

– Спасибо.

Мой немец смотрит на меня, улыбается и целует. Очко в пользу Германии!

Некоторое время мы обсуждаем елку, и он смешит меня своими комментариями. В некоторых вещах он настолько консервативен, что невозможно не рассмеяться. Вскоре к нам подходит Флин и вешает на дерево листочки с написанными им желаниями. А потом, даже не посмотрев на нас, возвращается на диван. Берет пульт от «PlayStation», и в комнате снова начинает звучать оглушительная «игровая» музыка. Не спуская с меня глаз, Эрик поднимает с пола тетрадь и ручку и спрашивает, говоря мне на ухо:

– Я могу загадать любое желание?

Я знаю, к чему он клонит. Знаю, что он хочет сказать, и кокетливо шепчу, еще ближе к нему приближаясь:

– Да, сеньор Циммерман, только помните, что, когда закончатся рождественские праздники, мы все вместе будем их открывать и читать.

Некоторое время Эрик рассматривает меня, а я думаю лишь о сексе… сексе… сексе. О господи! Когда я на него смотрю, он меня настолько возбуждает, что я превращаюсь в сексуальную рабыню! В конце концов мой похотливый жених кивает, отходит на несколько метров и улыбается.

Ох! Меня заводит, когда он так смотрит на меня. Я обожаю эту смесь заносчивого, вожделеющего и нахмуренного взгляда! Вот такая я мазохистка.

Некоторое время я наблюдаю, как он на кухонном столике пишет желания. Мне хочется узнать, что он написал, но я должна продержаться до того дня, когда мы все будем их читать. Закончив писать, Эрик складывает бумагу вдвое, и я даю ему серебристую ленту. Повесив листочки на дерево, он лукаво на меня смотрит, подходит и кладет что-то в передний карман моей толстовки. Потом целует меня в кончик носа и замечает:

– Не дождусь, когда исполнится это желание.

Я расплываюсь в довольной улыбке. Я горю… Боже мой, я вся пылаю! Став на цыпочки, целую его в губы, а мое сердце выскакивает из груди. А потом, заговорщицки шлепнув меня, давая понять, как сильно он меня хочет, Эрик садится рядом с племянником. Пользуясь моментом, достаю маленькую коробочку, которую он мне всунул вместе с бумажкой, и читаю:

– Мое желание: хочу, чтобы сегодня ночью ты была обнаженной на моей постели, и хочу испробовать этот подарок.

Я улыбаюсь. Это СЕКС!

С любопытством открываю коробочку и вижу что-то металлическое с зеленым камнем. Какое же оно милое! Но что это такое? Наверное, надо было видеть мое лицо, когда я читаю на инструкции: «Анальная игрушка “Розебуд”».

Ух ты!.. Я даже не догадывалась, что бывают анальные игрушки!

Меня распирает от смеха.

Развеселившись, иду к окну и читаю, чувствуя, как мое лицо заливается краской: «Анальная игрушка из хирургической стали с кристаллом Сваровски. Идеальная, чтобы украсить попку и стимулировать анальную зону».

Вот это да-а-а!

Покраснев, замечаю, что Эрик за мной наблюдает. Видно, что это его развеселило. Приняв игру, поднимаю большой палец в знак того, что мне понравилось, и мы оба смеемся. Сегодняшняя ночь будет просто необыкновенной!

После ужина я предлагаю поиграть на «Wii» в монополию. Мы веселимся, стреляя друг в друга. В конце концов позволяем Флину выиграть, и он, вне себя от радости, отправляется спать. Когда мы остаемся в гостиной одни, Эрик смотрит на меня и его взгляд говорит мне обо всем. Он просто сгорает от нетерпения. Целую его и шепчу на ухо:

– Хочу тебя через пять минут в комнате.

– Буду через две.

– Тем лучше!

Выхожу из гостиной, бегу наверх по лестнице, вхожу в нашу комнату и раздеваюсь. Кладу анальную игрушку вместе с лубрикантом на подушку и ложусь в кровать в ожидании Эрика.

Но долго ждать не приходится. Распахивается дверь, и мое сердце неистово колотится. Я возбуждена до предела. Эрик входит, закрывает дверь, его глаза обращены на меня. Он идет к кровати, а я наблюдаю за тем, как он через голову снимает серую футболку.

– Твое желание ждет тебя там, где ты хотел.

– Отлично, – хрипло отвечает он.

Мой немец смотрит на меня, словно голодный волк. Он бросает взгляд на игрушку и улыбается. Мной овладевает желание. Он бросает футболку на пол и становится у подножия кровати.

– Согни ноги и разведи их.

Боже мой… Боже!.. Я горю!

Делаю то, что он просит, и чувствую, что мне тяжело дышать. Эрик поднимается на кровать и приближает свое лицо к внутренней части моих бедер. Целует их. Целует нежно, и мне кажется, что я таю. Он со своим обычным эротизмом изливает на меня поток поцелуев. Теперь он поднимается вверх, целует мои бедра, затем живот, потом грудь, а когда его губы сливаются с моими, он смотрит мне в глаза, а потом искушающе произносит:

– Ты только попроси.

О боже!

О боже мой!

Я начинаю быстрее дышать, моя киска сжимается, а в животе разливается тепло.

Эрик, мой Эрик, высовывает язык, облизывает мою верхнюю губу, затем нижнюю и, прежде чем поцеловать, кусает меня за нее, отчего я раскрываю рот, облегчая ему возможность завладеть моим ртом. Я обожаю его поцелуи. Обожаю его требовательность. Обожаю его прикосновения. Обожаю его.

Когда Эрик завершает свой поцелуй, он смотрит на меня в ожидании, когда я о чем-то его попрошу. Отдавая себе отчет в том, что я хочу, мурлычу:

– Растерзай меня.

Теперь поток его поцелуев опускается вниз по моему телу. Добравшись до цели, он ласково проводит пальцем по татуировке.

– Закрой глаза и пофантазируй. Отдавайся, как будто мы не одни.

«Отдавайся! Мы не одни!» О, как же это развратно!

От его слов меня бросает в жар, и я подношу руки к своей киске и оказываюсь полностью открытой для него. Я сгораю от желания, хочу, чтобы он растерзал меня. Начинаю воображать, что мы с ним здесь в комнате не одни.

Эрик и мои жгучие фантазии настолько меня возбуждают, что я оказываюсь без сил. Обнаженная, лежу на кровати и схожу с ума от его жадного языка. Его руки поднимаются по моим бедрам. Мой похотливый мужчина делает все, что хочет, чтобы еще глубже в меня проникнуть.

– Отдайся, Джуд.

Возбужденная и даже немного смущенная тем, что вертится у меня в голове, я подношу свою влажную киску к его рту. Без всякой стыдливости прижимаюсь к нему и сладостно отдаюсь, желая получить наслаждение. Меня заводит еще больше то, что он сам этим наслаждается. Он посасывает меня, покусывает, я задыхаюсь и хочу еще большего. По моему телу проходит горячая волна, и мной овладевает безумно дикое наслаждение. Я извиваюсь при каждом прикосновении его языка и требую еще большего.

Когда он поднимает голову и смотрит на меня с влажными от моих соков губами, я вдруг вскакиваю, как пуля, и целую его. Его вкус – мой вкус. Мой вкус – его вкус.

– Возьми меня, – требую я.

Эрик улыбается, кусает меня за подбородок и снова берет инициативу в свои руки. Теперь я лежу поперек кровати, он снова разводит мои ноги, шлепает меня и продолжает свою разрушительную атаку. Чувствую, что Эрик намазывает меня чем-то жидким, и понимаю, что это лубрикант, а мгновение спустя он вводит в меня свой подарок. Анальную игрушку.

– Чудесно, – говорит он, целуя мою спину.

Я не вижу его лица, но по дыханию и хриплому голосу понимаю, что ему нравится то, что он видит и что делает.

– Джуд, посмотри на меня.

Положив голову на бок, обращаю к нему свой взгляд, а он хриплым от вожделения голосом тихо произносит:

– Хорошая игрушка, но ты просто умопомрачительная.

Я смеюсь.

– А ты хотела бы, что я и еще кто-нибудь обладали твоим телом?

Снова киваю, а его пальцы все глубже в меня проникают. Это безумие! Вне себя от возбуждения, он не унимается:

– Ты уверена, малышка?

– Да, – задыхаюсь я.

Раз за разом его пальцы погружаются в меня, а второй рукой он удерживает игрушку, доводя меня до безумия. У меня вырывается крик, я открываю глаза и вижу, что Эрик смотрит на меня.

– Скоро нас будет двое… Двое тех, кто будет любить тебя, малышка… Сначала один, потом другой, а затем вдвоем. Я заключу тебя в объятия и разведу твои ноги. Я позволю, чтобы другой ласкал тебя, а я буду смотреть, но разрешу тебе дойти до конца только со мной, понятно?

– Да… да… – задыхаясь от возбуждения, говорю я.

Эрик улыбается, не проходит и секунды, как я чувствую его в себе – роскошного и огромного. О боже, как же это приятно!

Умелыми движениями он обхватывает меня за талию и приподнимает. Усаживает на себя и, прижимая к себе, шепчет прямо возле уха:

– В следующий раз мы будем втроем.

Я глотаю воздух и говорю:

– Да… да… да.

Эрик целует меня, он тоже тяжело дышит от охватившей его страсти, и мне это безумно нравится.

– Малышка, двигайся.

Мои бедра подчиняются ему и двигаются в медленном и глубоком ритме. Мне кажется, я сейчас взорвусь. От игрушки у меня невероятные ощущения. Мы смотрим друг другу в глаза, пока я раз за разом соединяюсь с ним.

– Поцелуй меня, – прошу.

Айсмен удовлетворяет мою просьбу, а я ускоряю темп, доводя его до безумия. Я снова и снова двигаюсь на нем, пока он не останавливает меня. Одним ловким движением он усаживает меня на кровать, переворачивает, и я оказываюсь на четвереньках.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

Эрик не отвечает, входит в меня и, сделав несколько резких толчков, от которых у меня снова прерывается дыхание, шепчет на ухо:

– Дорогая, я хочу туда, где игрушка. Можно?

Меня обдает огнем… Я пылаю. Возбужденная до предела, показываю ему рукой «О’кей».

– Я вся твоя.

Он осторожно вынимает игрушку и еще раз намазывает меня лубрикантом. Я горю от нетерпения. Мне хочется большего. Заметив мое нетерпение, Эрик, намазывая, покусывает мне спину. Я нервничаю. Мной овладевают противоречивые ощущения. Эрик – мастер своего дела, и он никуда не торопится.

– Эрик, сильнее… сильнее, – почти умоляю я.

Но он меня не слушает, потому что не желает причинить мне боль. Он медленно продвигается и, когда полностью в меня входит, наклоняется вперед, обнимает меня и шепчет на ухо:

– О боже мой, малышка, ты такая прекрасная!

Приноровившись к новым ощущениям, я схожу с ума от каждого его движения. Я горю. Пылаю. Отдаюсь сладостному наслаждению. Чувствую себя развратной. Занимаясь с Эриком горячим сексом, я действительно чувствую себя развратной. Безумной. Раскованной.

– Эрик… Мне это нравится. – Я почти умоляю его о большем.

Наша игра продолжается несколько минут. Он входит в меня, крепко держит меня за талию, а я с удовольствием его принимаю. Один… два… три… Огонь! Четыре… пять… шесть… Наслаждение! Семь… восемь… девять… Желание! Десять… одиннадцать… двенадцать… Эрик!

Но мой Айсмен не в силах больше сдерживать себя, его дикая натура заставляет проникать в меня все глубже и глубже, и я опускаю голову лицом вниз. Матрас приглушает вырвавшийся из меня крик, и, почувствовав это, Айсмен впивается пальцами в мои бедра и начинает дьявольскую атаку.

О да! О да!

– Еще… Эрик, еще… – возбужденная, умоляю его.

Видя мое желание, он доходит до пика наслаждения, и, когда больше не может сдерживать себя, из него вырывается гортанный стон и он падает на меня.

Несколько секунд мы остаемся соединенные, разгоряченные и возбужденные. Наш секс заряжает нас обоих, и нам это нравится. Немного погодя Эрик выходит из меня, и мы, уставшие, мокрые и счастливые, падаем на кровать.

– Боже мой, малышка, с тобой я умру от наслаждения!

Нам даже не нужно ничего говорить, наши объятия говорят за нас.

На улице идет сильный дождь. Вдруг раздается гром и Эрик поднимается.

– Малышка, давай мыться и одеваться.

– Одеваться?

– Ну да, надень что-нибудь. Пижаму или что-нибудь в этом роде.

– Зачем? – спрашиваю, желая продолжить с ним играть.

Но Эрик, кажется, торопится.

– Давай, бери с тумбочки белье, – настаивает он.

Думаю возразить, но вижу, что сейчас лучше послушаться. Беру нижнее белье и пижаму. Но одеваться не хочу. Вот занудство!

Увидев мои нахмуренные брови, Эрик весело чмокает меня, берет игрушку, а лубрикант прячет в тумбочку. Затем встает, и в тот момент, когда он поднимает меня на руках, резко распахивается дверь. С сонной мордочкой, одетый в полосатую пижаму, Флин смотрит на нас, разинув рот. Я, как могу, прикрываюсь одеждой и ворчу:

– Ты что, не умеешь стучать в двери?

Мальчик впервые не знает, что ответить.

– Флин, мы сейчас вернемся, – говорит Эрик.

Мы торопливо скрываемся в ванной комнате. Там я смотрю на Эрика в ожидании объяснений такого неожиданного появления, и он шепчет прямо у моих губ:

– Он с детства боится грома, но только не говори, что я тебе об этом сказал. – Целует меня и, отстраняясь, продолжает: – Я знал, что он придет ко мне в постель, когда услышал раскат грома. Он всегда это делает.

Теперь я его целую. Боже, как же я люблю его вкус! И когда я лениво отлипаю от его губ, спрашиваю:

– Он всегда приходит к тебе в постель?

– Всегда, – задорно отвечает он.

Его выражение лица меня веселит. Какой же мой немец красивый!

Новый раскат грома возвращает нас к реальности, и Эрик ставит меня на пол. Кладет игрушку на столик возле ванной и моется. Затем вытирается, надевает трусы и, перед тем как выйти, говорит:

– Не задерживайся, малышка.

Оставшись одна, я беру игрушку и мою под струей воды. Но тут вспоминаю о Трусишке. Бедняга. На улице такой ливень, а он там один. Прошло всего несколько минут, а я уже полностью привела себя в порядок. Остается надеть пижаму и расчесаться. Поднимаю глаза и улыбаюсь собственному отражению в зеркале.

Ох, и попала же я в историю!

Но вскоре я припоминаю, что, когда сама была маленькой, точно так же, как Флин, безумно боялась грозы. Мне внушали страх раскаты грома, и этот дьявольский грохот наводил на меня мысли о страшных демонах с длинными когтями, которые разрывали небо, чтобы добраться до детей. Я много раз спала в родительской постели, пока наконец мама благодаря своему терпению и чьей-то помощи избавила меня от этого страха.

Выйдя из ванной, вижу, что Эрик на кровати болтает с Флином. Заметив меня, мальчик провожает меня взглядом; я открываю тумбочку и незаметно прячу игрушку. Потом, когда я ложусь в кровать, ворчливый коротышка спрашивает у своего дяди:

– Она должна спать с нами?

Эрик утвердительно кивает, а я, укрываясь пуховым одеялом, шепчу:

– О да! Я очень боюсь грозы, особенно когда гремит гром. Кстати, вы любите собак?

– Нет, – отвечают они в унисон.

Я только было хотела что-то добавить, как Флин замечает:

– Они грязные, кусаются, плохо пахнут, и у них блохи.

Пораженная его словами, отвечаю:

– Флин, ты ошибаешься. Обычно собаки не кусаются, они не пахнут, и у них нет блох, если за ними ухаживают.

– У нас в доме никогда не было домашних животных, – объясняет Эрик.

– Что ж, очень плохо, – говорю я и, видя, что он улыбается, продолжаю: – Когда в доме есть домашние животные, то начинаешь смотреть на жизнь иначе, особенно на детей. И, откровенно говоря, вам бы не помешал домашний любимец.

– И речи быть не может, – отказывается Эрик.

– Меня укусил пес Лео, и мне было больно, – говорит мальчик.

– Тебя укусил пес?

Мальчуган кивает, задирает рукав пижамы и показывает след на руке. Беру себе это на заметку и представляю, какой, наверное, ужас внушают ему животные. Нужно с этим покончить.

– Флин, не все собаки кусаются, – ласково замечаю я.

– Я не хочу собаку, – не унимается он.

И тогда я ложусь на бок, чтобы посмотреть Эрику в глаза. Флин лежит между нами и быстро поворачивается ко мне спиной. Этого еще не хватало! Эрик просит прощения взглядом, и я подмигиваю ему. Несколько минут спустя мой любимый гасит свет, и, хотя темно, я знаю, что он смотрит на меня и улыбается. Я это чувствую.

 

18

Пятого января в доме матери Эрика намечен ужин в честь праздника королей-магов. До этого я видела, что Эрик работает дома и не собирается уезжать в офис. Мне тоже хотелось бы туда поехать, но пусть он сам мне это предложит.

Флин не дает мне спуска. Его раздражает все, что я делаю, и это приводит к тому, что мы с Эриком уже не раз оказываемся на грани взрыва. Да, признаю, что Эрик сдается первым, стараясь не усложнять ситуацию. Он понимает, что парень поступает плохо, и пытается меня понять.

Мои отношения с Трусишкой налаживаются. Он уже не убегает, когда видит меня. Мы с ним подружились. Он наконец понял, что мне можно доверять, и разрешает себя погладить. У него сильный кашель, который мне очень не нравится, и я заматываю шарфом ему шею. Какой же он в нем симпатичный!

Трусишка – просто прелесть! У него добрая мордашка, и каждый раз, когда я выхожу так, чтобы Эрик ни о чем не догадался, поправляю ему будку и приношу еду, бедняжка благодарит меня, как только умеет: облизывает и машет хвостом.

Когда мы вечером приезжаем в дом Сони, нас встречает Марта с ослепительной улыбкой:

– Как здорово, что вы уже здесь!

Эрик кривит лицо. Ему не нравятся вечеринки такого типа, но он понимает, что не должен их пропускать. Он здесь ради Флина, а не ради себя. Эрик представляет меня присутствующим в гостиной людям как свою невесту. Я чувствую гордость: он обращается со мной как с королевой.

Несколько минут спустя он начинает беседовать с мужчинами о бизнесе, и я решаю найти Марту. Но когда я отхожу от него, ко мне обращается один молодой человек.

– Привет! Я Юрген. А ты Джудит, не так ли? – Киваю, и он говорит: – Я кузен Эрика. – И совсем тихо добавляет: – Тот, который занимается мотокроссом.

Мое лицо озаряется, и я с удовольствием принимаюсь с ним болтать. Он называет мне несколько местечек, где народ собирается попрактиковаться, и я обещаю ему туда наведаться. Он подбивает меня воспользоваться мотоциклом Ханны. Соня рассказала ему, что я занимаюсь мотокроссом, и он от этого в восторге. Краем глаза я вижу, что Эрик наблюдает за мной, и у него на лице написано, что он догадывается, о чем мы болтаем. Уже через пару секунд он оказывается возле меня.

– Юрген, сколько лет, сколько зим! – Эрик обращается к кузену, снова обхватывая меня за талию.

Тот улыбается.

– Может, это потому, что ты сам не часто появлялся?

Эрик отрицательно качает головой.

– Я был очень занят.

Юрген больше не говорит о мотоциклах – почти сразу они оба заводят скучный разговор о финансах. Я опять решаю разыскать Марту и вижу, что она отправилась в кухню покурить. Я подхожу к ней, и она предлагает мне сигарету. Обычно я не курю, но с ней мне нравится, поэтому беру себе одну.

Теперь мы обе, две гламурные красавицы, курим и болтаем о милых женских глупостях.

– Как дела с Флином?

– Ох, это что-то! Он объявил мне войну, – стараюсь отшутиться я.

Марта кивает и, наклонившись ко мне, шепчет:

– Если тебя это утешит, он объявил ее всем женщинам.

– Но почему?

Девушка улыбается.

– По словам психолога, из-за потери матери. Флин считает, что женщины временные, приходящие и уходящие в его жизни. Поэтому он пытается не демонстрировать привязанность к нам. Он ведет себя одинаково и со мной, и с матерью. Он никогда не проявлял к нам любви и по возможности отталкивает нас. Ну, да ладно, мы к этому уже привыкли. Единственный, кого он любит больше всех, – это Эрик. К нему он испытывает особую любовь – порой, на мой взгляд, болезненную.

Некоторое время мы молчим, и тут я не выдерживаю.

– Марта, мне хотелось бы кое-что сказать, но, возможно, тебя это обидит. Я никто, чтобы высказывать в подобной теме свое мнение, но, если я это не выскажу, меня разорвет!

– Давай, – улыбаясь, отвечает она. – Обещаю не сердиться.

Сначала затягиваюсь сигаретой и выпускаю дым.

– С моей точки зрения, мальчик привязан к Эрику только потому, что он единственный, кто его не бросает. И прежде чем ты мне что-то скажешь, я знаю, что ты или твоя мать не бросали его, но я имею в виду то, что Эрик, похоже, единственный, кто сердился на него и заставлял его размышлять. А в такие важные минуты, как, например, новогодняя ночь, он его не покинул. Флин – ребенок, а дети ищут ласки. И если он из-за случившегося с его матерью не хочет полюбить женщину, именно вы должны сделать все возможное, чтобы он понял, что его мать ушла, но вы остались с ним. Что вы никогда его не оставите.

– Джудит, уверяю, что мы с мамой делали все возможное.

– Не сомневаюсь. Но, Марта, может быть, вам стоило бы поменять тактику. Ну, не знаю… Если не работает одно, попробуйте что-то другое.

От повисшей тишины у меня, кажется, сердце колотится просто как бешеное.

– Смерть Ханны разбила нам всем сердца, – наконец произносит Марта.

– Представляю. Это, наверное, было ужасно.

Ее глаза наполняются слезами, и я беру ее за руку. Марта улыбается.

– Она была душой и центром нашей семьи. Она была жизнерадостная, позитивная и…

– Марта… – шепчу я, увидев, как по ее щеке катится слеза.

– Джуд, она бы тебе понравилась, и я уверена, что вы с ней здорово поладили бы.

– Это уж точно.

Мы сбиваем пепел с сигарет.

– Я никогда не забуду лицо Эрика в ту ночь. Он не просто видел, как умерла Ханна, он одновременно с этим потерял отца и ту, которая на тот момент была его невестой.

– Все в один день? – с интересом спрашиваю я.

Я никогда не разговаривала об этом с Эриком. Не могу. Не хочу заставлять вспоминать об этом.

– Да. Когда бедняга не смог дозвониться отцу, чтобы сообщить о несчастье, он явился к нему домой и застал его в постели с этой идиоткой. Это было ужасно. Ужасно.

Меня эта история пронимает буквально до костей.

– Клянусь, я думала, что Эрик никогда от этого не оправится, – продолжает Марта. – Слишком много бед за такое короткое время. Две недели после похорон Ханны мы ничего о нем не знали, он просто исчез. Мы безумно волновались. Когда он вернулся, его жизнь стала сплошным кошмаром. Ему пришлось столкнуться с отцом и Ребеккой. Это было ужасно. И последней каплей стало то, что Лео, определенно негодяй, который жил с Ханной и Флином, сообщил, что не намерен заниматься малышом. Он вдруг перестал считать его своим сыном. Сначала мальчик очень страдал, но Эрик взял его под свое крыло. Он сказал, что займется им. Именно это мы и можем до сих пор наблюдать. А что касается рождественских праздников, я знаю, что ты права. Но Эрик сам разрушил эту традицию, когда в первый год отвез Флина на Карибы. На следующий год он сказал нам с матерью, что ему не хотелось бы большого праздника в эту ночь. Так и прошло два года. Поэтому мы с мамой привыкли строить свои планы.

– Серьезно? – потрясенно спрашиваю я.

Как раз в этот момент открывается дверь и маленький Флин обвиняюще на нас смотрит. Через мгновение он уходит.

– Черт! – ругается Марта. – Приготовься.

– К чему мне готовиться?

Опершись на косяк стеклянной двери, она улыбается:

– Он сейчас наябедничает Эрику, что мы здесь курим.

Я смеюсь. Наябедничает? Я вас умоляю, мы же взрослые люди!

Но я не успеваю досчитать до десяти, как снова распахивается дверь и мой дорогой немец, за которым следует его племянник, подходит к нам с устрашающим видом, а его голос не обещает ничего хорошего:

– Вы курили?

Марта не отвечает, а я киваю. С чего бы это мне лгать? Эрик смотрит на мою руку. Кривится и забирает сигарету. Меня это злит, но я спокойным голосом шиплю:

– В последний раз ты делаешь то, что только что сделал.

Его ледяной взгляд пронизывает меня насквозь.

– В последний раз ты делаешь то, что только что сделала.

Вокруг нас сгустился воздух.

Испания против Германии. Это очень скверно!

Я не понимаю, почему он злится, но зато понимаю, что меня это возмущает. Никто со мной так не обращается. Не думая ни секунды, беру со столика пачку сигарет и прикуриваю новую. Да ну тебя!

С отвисшей челюстью Эрик смотрит на меня. Марта и Флин наблюдают за нами. Через секунду Эрик снова забирает у меня сигарету и бросает ее в раковину. Ну уж нет. Этому не бывать. Беру следующую сигарету и опять прикуриваю. Он повторяет то же самое.

– Да будет вам! Вы хотите перепортить весь мой запас сигарет? – возмущается Марта, забирая свою пачку.

– Дядя, Джуд сделала что-то плохое, – не успокаивается мальчик.

У меня сжимается сердце, услышав такой противный детский голос, но, поскольку Эрик и Марта ничего не отвечают, сердито на него смотрю:

– А почему ты ябедничаешь?

– Курить – это плохо, – говорит он.

– Флин, послушай. Ты ребенок и должен держать язык за зубами…

Эрик прерывает меня.

– Не веди себя с ним как с ребенком. Джуд, он просто сделал то, что должен был сделать.

– Он должен был наябедничать?

– Да, – уверенно отвечает он. И затем, повернувшись к сестре, добавляет: – Мне кажется ужасным то, что ты куришь и побуждаешь курить Джуд. Она не курит.

Э, нет! Это не так. Я курю, когда выпью, и, не в силах промолчать, привлекаю его внимание и обиженно бормочу:

– Эрик, ты ошибаешься. Ты не знаешь, курю я или нет.

– Но я никогда не видел, чтобы ты курила, – угрюмо говорит он.

– Ты не видел, как я курю, только потому, что я не заядлая курильщица, – стараясь говорить спокойно, произношу я. – Но уверяю тебя, что иногда мне нравится выкурить одну-две сигаретки. Это была не первая и, конечно, не последняя сигарета в моей жизни, нравится тебе это или нет.

Он смотрит на меня. Я смотрю на него. Он упрекает меня. Я упрекаю его.

– Дядя, ты говорил, курить нельзя, а она и Марта это делали, – не унимается мелкий монстрик.

– Да замолчи ты, Флин! – говорю я, недовольная бездействием Марты.

С серьезным видом мой суровый немец замечает:

– Джуд, ты не будешь курить. Я тебе этого не позволю.

Еще чего, не дождешься! Мое сердце колотится с такой силой, что я понимаю, это может плохо закончиться.

– Послушай, мужчина, не выводи меня из себя. Ты мне не отец, и мне не десять лет.

– Джуд, не зли меня!

Меня рассмешило это его «не зли меня».

В этот момент моя улыбка, словно сверкающая афиша, предупреждает: «Берегись!» – и с насмешливым тоном я смотрю ему в глаза. Марта, я вижу, не может поверить своим ушам.

– Эрик, ты меня уже разозлил.

В этот момент появляется мама Эрика и, увидев нас, спрашивает:

– Что происходит? – Вдруг она замечает у дочери в руках пачку сигарет и восклицает: – О, прекрасно! Дорогая, дай мне сигаретку. Умираю, как хочется курить.

– Мама! – возражает Эрик.

С моих губ слетает улыбка, когда я слышу Соню:

– Сынок, эта невыносимая жена Винченсо вывела меня из себя.

– Соня, курить нельзя! – осуждающе говорит Флин.

Марта с матерью переглядываются, и дочь, не желая больше оставаться в кухне, берет мать за руку и тащит за собой упирающегося Флина:

– Пойдем что-нибудь выпьем… Нам это просто необходимо.

Когда мы остаемся в кухне одни, приготовившись к противостоянию, я говорю Эрику:

– Не смей со мной так разговаривать при посторонних.

– Джуд…

– Не смей мне что-либо запрещать.

– Джуд…

– Что ты заладил «Джуд» да «Джуд»! – в бешенстве взрываюсь я. – Ты заставил меня почувствовать себя маленькой девчонкой перед твоей сестрой и мелким ябедой. Да кем ты себя возомнил, чтобы разговаривать со мной в таком тоне? Ты разве не понимаешь, что вступаешь в игру на стороне Флина? А у игры этой простая цель – нас поссорить! Эрик, ради всего святого, твой племянник – это маленький дьяволенок, и если ты это не остановишь, то однажды утром он станет чудовищным человеком.

– Не преувеличивай, Джуд.

– Эрик, я не преувеличиваю. Для своих девяти лет этот ребенок преждевременно повзрослевший. Я… я в конце концов…

Приблизившись ко мне, Эрик обхватывает ладонями мое лицо и говорит:

– Дорогая, послушай. Я не хочу, чтобы ты курила. Всего-навсего.

– Ладно, Эрик, это можно понять. Но почему бы тебе не сказать мне, когда мы окажемся с тобой в комнате наедине? Была какая-то необходимость упрекать меня перед Флином, потому что он так захотел? Эрик, черт возьми! Трудно поверить, что ты, всегда такой умный, иногда бываешь таким глупым.

Отворачиваюсь от него и смотрю через стеклянную дверь. Я сержусь. Очень сержусь. На протяжении нескольких секунд я проклинаю все на свете, как вдруг чувствую, что Эрик становится у меня за спиной, проводит руками по талии, обнимает меня и кладет подбородок мне на плечо.

– Прости меня. Я сожалею.

– Вот и сожалей, потому что ты повел себя как полный козел.

От этого слова Эрик рассмеялся.

– И я рад, что я твой козел.

Мне хочется рассмеяться, но я сдерживаюсь.

– Мне жаль, что я повел себя так глупо и не понял тебя. Ты права. Я плохо поступил и пошел на поводу у Флина, который только этого и хотел. Ты меня прощаешь?

От его слов и в первую очередь от его объятий я таю. Я побеждена. Ну что ж… Пусть я мягкотелая, но только потому, что люблю. Настолько сильно люблю, что, без сомнения, чувствую: он хочет, чтобы я его простила. И тут моя злость улетучивается.

– Конечно, я тебя прощаю. Но повторяю: не смей мне больше что-либо запрещать, тем более на людях, понятно?

Я чувствую, как он кивает. Тогда я поворачиваюсь и сама целую его. Целую его страстно и пылко. Он приподнимает меня и прижимает к стеклянной двери, а его руки ищут, где же заканчивается платье, чтобы продолжить изучение моего тела. Мне хочется, чтобы он не останавливался. Мне хочется, чтобы он продолжил, но, когда я чуть ли не взрываюсь от наслаждения, я отстраняюсь от него и шепчу:

– Дорогой, мы в кухне твоей матери, а за дверью ее гости. Не думаю, что это подходящее место, где мы можем продолжить то, чего хотим.

Эрик улыбается. Опускает меня на пол. Я поправляю юбку моего очаровательного вечернего платья, и, когда мы идем в гостиную, он шепчет, заставив меня улыбнуться:

– Мне подходит любое место, если я с тобой.

Домой мы возвращаемся на рассвете. На улице грохочет гром и дождь льет как из ведра. Несмотря на то что мне невероятно хочется заняться с Эриком любовью, я веду себя сдержанно. Потому что знаю, что с нами будет спать преждевременно повзрослевший дьяволенок, и я ничего не могу с этим поделать.

 

19

В девять часов я просыпаюсь. Ладно, меня будит будильник. Я включила его, потому что могу проспать до двенадцати, если меня никто не будет тревожить. Как всегда, я просыпаюсь в кровати одна, но, вспомнив, что сегодня праздник королей-магов, улыбаюсь.

Какое чудесное утро!

В пижаме и в халате хватаю подарки, припрятанные в шкафу, и, горя желанием поскорее их раздать, спускаюсь по лестнице.

Да здравствуют короли-маги!

Забегаю в кухню и приглашаю Симону и Норберта присоединиться к нам. Для них у меня тоже есть подарки. Когда я вхожу в гостиную, вижу, что Эрик и Флин играют в приставку. Как только мальчуган меня замечает, сразу же кривит лицо, а я, радуясь, как девчонка, выключаю музыку с пульта Эрика и весело объявляю:

– Короли-маги оставили мне для вас подарки.

Эрик улыбается, а Флин говорит:

– Подожди, пока мы закончим игру.

Черт бы тебя побрал!

Отсутствие у него воображения отправляет меня в нокаут. Я уверена, что моя племянница Лус стала бы прыгать и визжать от радости при виде подарков под елкой! Но я не собираюсь обращать на это внимание и, когда в гостиную входят Симона и Норберт, поднимаю Эрика с дивана.

– Пойдем, сядем возле елки. Мне нужно вручить вам подарки.

Флин снова пытается возразить, но Эрик прерывает его. Мальчуган умолкает, поднимается и садится рядом с ним возле елки. И тогда Эрик достает из кармана своих брюк четыре конверта и дает нам каждому по одному.

– Счастливого Рождества!

Норберт с Симоной благодарят его и, не открывая их, кладут к себе в карман. Не зная, что делать со своим конвертом, наблюдаю за Флином, который открывает свой:

– Две тысячи евро! Спасибо, дядя!

Не веря своим глазам, я, застыв и открыв рот от удивления, смотрю на Эрика и спрашиваю:

– Ты даришь ребенку чек на две тысячи евро в День королей-магов?

Эрик кивает.

– Вовсе не нужно устраивать этот цирк с дурацкими подарками, – заявляет мальчик. – И так уже известно, кто такие эти короли-маги.

Мне не кажется убедительным это объяснение, и, глядя на Айсмена, возражаю:

– Эрик, ради всего святого! Как ты можешь так поступать?

– Солнце мое, я просто рациональный.

В этот момент Симона вручает Флину небольшую коробку. Мальчик с энтузиазмом открывает ее и обнаруживает там новую игру для приставки: конечно же, он очень рад ей. А Симона довольна, что ему понравился подарок, хотя это еще одна игрушка, из-за которой он снова будет прикован к телевизору. Я передаю свои подарки Симоне и Норберту: шерстяной жакет для нее и перчатки с шарфом для него. Придя в восторг от подарков, они изливают на меня поток благодарностей и ссорятся между собой из-за того, что не приготовили ничего для меня. Бедняги, им теперь неловко!

А я продолжаю вынимать из огромной сумки подарки. Один я вручаю Эрику и несколько Флину. Эрик сразу же открывает свою коробку и расплывается в улыбке, обнаружив голубой шарф и рубашку от Армани. Она ему очень понравилась. Флин наблюдает за нами, держа в руках свои пакеты. Желая установить с ним перемирие, приветливо смотрю на него.

– Давай, солнышко, – подбадриваю я его. – Открывай их. Надеюсь, что они тебе понравятся!

Несколько секунд мальчик рассматривает пакеты и коробку, которую я перед ним поставила. Его внимание приковано к огромной коробке, завернутой в красную бумагу. Он поочередно смотрит то на коробку, то на меня, но не трогает ее.

– Обещаю, что она не укусит, – в конце концов весело говорю я.

Как и всегда, Флин недоверчиво берет коробку. Симона с Норбертом торопят его поскорее открыть ее. На некоторое время он цепенеет, как будто не знает, что с ней нужно делать.

– Рви бумагу. Давай, тяни ее, – говорю я ему.

И он тотчас же делает то, что я сказала, и начинает распаковывать подарок, а мы с Эриком наблюдаем за ним, улыбаясь. Когда он снимает красивую упаковку, коробка еще закрыта.

– Давай, открывай ее!

Когда мальчик поднимает крышку и видит, что в ней, с его уст слетает: «Ох!»

Да, да, да… Ему понравился подарок!

Я это понимаю. По нему это видно.

Торжествующе улыбаюсь и смотрю на Эрика. Но его выражение лица кардинально изменилось. Он больше не улыбается. Симона и Норберт тоже. Все с серьезными лицами смотрят на зеленый скейтборд.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Эрик выхватывает из рук мальчика скейт и прячет его в коробку.

– Верни его, Джуд.

Теперь я вспоминаю слова Марты о проблемах! Но я не собираюсь ничего понимать и отвечаю:

– Вернуть его? Но почему?

Он не отвечает. Я снова вынимаю из коробки зеленый скейт и показываю его Флину.

– Тебе не нравится?

Впервые за все время, которое я знаю мальчика, он смотрит на меня с нескрываемым интересом. Этот подарок произвел на него впечатление. Я понимаю, что ему понравилась доска. Его глаза говорят об этом вполне ясно, но также я вижу, что он предпочитает промолчать перед суровым взглядом Эрика. Однако я намерена бороться до конца. Откладываю скейт в сторону и настаиваю, чтобы мальчик распаковал остальные подарки. Открыв их, перед ним лежат шлем, наколенники и налокотники. Затем я снова беру скейт и поворачиваюсь к своему неуступчивому Айсмену:

– Что может с ним случиться на скейте?

Не глядя на то, что я держу в руках, Эрик произносит:

– Это опасно. Флин не умеет на нем ездить, и, если бы даже умел, он может пораниться.

Норберт и Симона кивают, но я, не желая, чтобы мне выкручивали руки, настаиваю:

– Я купила все аксессуары, чтобы, пока он будет учиться, ущерб был минимальным. Не перегибай палку, Эрик. Вот увидишь, как через четыре дня он его освоит.

– Джуд, – говорит он очень жестким холодным голосом, – Флин не станет на эту доску.

Не веря своим ушам, отвечаю:

– Ну, вот еще, это же игрушка, для того чтобы он мог весело проводить время. Я могу научить его кататься.

– Нет.

– Я научила кататься на скейте Лус, и тебе стоило бы посмотреть, как она на нем ездит.

– Я сказал: «Нет!»

– Послушай, милый, – продолжаю я, несмотря на его отказ, – этому научиться совсем не сложно. Нужно всего лишь взять эту штуку и держать равновесие. Флин – смышленый малый, и я уверена, он быстро этому научится.

Эрик поднимается, забирает у меня скейтборд и громко и четко выговаривает:

– Я хочу, чтобы это было подальше от Флина, понятно?

О боже мой, когда он становится таким, я готова его убить! Я тоже встаю, забираю у него скейт и ворчу:

– Это мой подарок для Флина. Тебе не кажется, что он сам должен сказать, нравится он ему или нет?

Мальчик молчит. И лишь наблюдает за нами. Потом в итоге говорит:

– Я не хочу его. Это опасно.

Симона просит меня взглядом помолчать и оставить его в покое. Ну уж нет!

– Флин, послушай…

– Джуд, – вмешивается Эрик, снова забирая у меня доску. – Он только что сказал тебе, что не хочет его. Что ты еще хочешь услышать?

Я в гневе опять вырываю у него из рук этот чертов скейт:

– То, что я услышала, – это то, что ты хотел, чтобы он сказал. Пусть он сам ответит.

– Я не хочу его, – упорно отвечает мальчик.

Со скейтом в руках подхожу к нему и наклоняюсь.

– Флин, если хочешь, я могу тебя научить. Обещаю, что ты не поранишься, потому что я этого не допущу и…

– Хватит! Я сказал, что нет, значит, нет! – выкрикивает Эрик. – Симона, Норберт, заберите с собой Флина, мне нужно поговорить с Джудит.

Когда они выходят из гостиной и мы остаемся одни, Эрик шипит:

– Послушай, Джуд, если не хочешь, чтобы мы поссорились перед ребенком и прислугой, помолчи! Я запретил скейт. Почему ты настаиваешь?

– Да потому что он ребенок, черт возьми! Ты разве не видел его глаза, когда он достал его из коробки? Он ему понравился. Почему ты это не хочешь понять?

Но Эрик не уступает. Желая наговорить ему кучу гадостей, я возражаю:

– Мальчик не может целый день сидеть с «Wii», «PlayStation» или с… Да ты понимаешь, какого ты воспитываешь ребенка? Понимаешь, что в будущем он станет замкнутым и боязливым созданием?

– Пусть лучше будет таким, чем с ним что-то случится.

– Разумеется, разве с ним может что-то произойти, когда ты его так воспитываешь. Ты не думал о том, что наступит тот день, когда ему захочется выйти погулять с друзьями или с девочкой, а он не будет ничего уметь, кроме того, как играть на приставке или слушаться своего дядю? Ох уж и парочка! Конечно же, вы два сапога пара.

Эрик долго на меня смотрит и наконец отвечает:

– То, что ты живешь со мной и мальчиком в этом доме, – это самое лучшее, что со мной происходило за последние годы, но не подвергай опасности Флина, потому что ты считаешь, что он должен быть другим. Я согласился с тем, чтобы ты поставила в дом эту ужасную красную елку, я заставил мальчика написать эти абсурдные желания и повесить их на елку, но я не поступлюсь, когда дело касается воспитания Флина. Ты моя невеста, ты предложила побыть с моим племянником, когда меня не будет дома, но за Флина отвечаю я, а не ты; не забывай об этом.

У меня сжимается сердце от его жестоких слов, к тому же в такое чудесное праздничное утро. Да ну его! И его дом. И его племянника. Но, не желая расплакаться, как дурочка, напускаю на себя самый устрашающий вид и, быстро собирая все подарки для мальчика в сумку, шиплю:

– Прекрасно. Я подарю твоему племяннику чек. Уверена, что он ему больше понравится.

Я знаю, что мои слова, в особенности мой тон, ему не нравятся, но я намерена ему еще больше досадить.

– Ты говорил, что та пустая комната на этом этаже была для меня, не так ли?

Он кивает, и я направляюсь к ней. Открываю дверь гостиной и оказываюсь перед Симоной, Норбертом и Флином. Смотрю на мальчишку и, держа в руках его подарки, говорю:

– Ты уже можешь входить. То, о чем хотел поговорить твой дядя, мы уже обсудили.

Я быстро шагаю к пустой комнате, распахиваю дверь и бросаю на пол скейт и все аксессуары. Так же быстро возвращаюсь в гостиную. Когда я туда вхожу, на меня смотрят Эрик и Флин, Симона и Норберт уже исчезли. Будучи не в духе, говорю наблюдающему за мной мальчику:

– Чуть позже я подарю тебе чек. И не надейся, что он будет такой же щедрый, как у твоего дяди, потому что, во-первых, я не одобряю то, что тебе дают столько денег, а во-вторых, я не такая богатая!

Мальчуган не отвечает.

В столовой воцарилась тишина, но я намерена ее нарушить. Поэтому достаю подаренный Эриком конверт, открываю его и, увидев чек без суммы, возвращаю его ему.

– Спасибо, но я не нуждаюсь в деньгах. К тому же ты уже сделал мне подарок, подарив все те вещи.

Он не отвечает. Лишь смотрит на меня. Мы смотрим друг на друга, и тогда я показываю на елку, желая покончить с этим «рождественским» моментом.

– Давайте, ребята, продолжим это чудесное утречко. А что, если мы прочитаем наши желания? Может быть, какое-нибудь из них сбылось?

Я понимаю, что довожу их до предела. Понимаю, что поступаю нехорошо, но мне все равно. Они за эти несколько дней довели меня до бешенства. Неожиданно Флин выкрикивает:

– Я не хочу читать эти глупые желания!

– Почему?

– Потому что, – не унимается он.

Эрик смотрит на меня. Понимает, что я в ярости, но он в замешательстве, потому что не знает, как меня остановить. Я злюсь, бешусь оттого, что нахожусь сейчас здесь с этими тупоголовыми немцами вдали от своей семьи.

– Ладно, кто первым прочтет желание с елки?

Они молчат, и тогда я беру одно желание и с наигранным весельем говорю:

– Отлично… Я буду первой и прочту желание Флина!

Снимаю с него зеленую ленту, и, когда собираюсь его развернуть, мальчик бросается ко мне и вырывает его у меня из рук. Я с удивлением смотрю на него.

– Я ненавижу это Рождество, ненавижу это дерево и ненавижу эти желания! – выкрикивает он. – Ты разозлила моего дядю, и это ты виновата, что этот день стал самым ужасным.

Поворачиваюсь к Эрику в поисках помощи, но он даже не пошевелился.

Мне хочется завыть, начать третью мировую войну в этой гостиной, но в итоге делаю единственное, что в моих силах. Хватаю чертову рождественскую елку и волоком тащу ее в комнату, куда я до этого бросила скейтборд.

– Сеньорита Джудит, с вами все в порядке? – растерянно спрашивает Симона.

Бедная женщина! Им пришлось такое пережить!

– Не волнуйтесь, – добавляет она, прежде чем я смогла что-то ответить, и берет меня за руки. – Иногда хозяин немного резкий в вещах, которые касаются мальчика, но он это делает ради его же блага. Не сердитесь на него, сеньорита.

Целую ее в щеку. Бедняжка! И, поднимаясь вверх по лестнице, тихо говорю:

– Успокойтесь, Симона. Ничего страшного. Но я пойду освежусь, иначе это закончится хуже, чем в «Безумной Эсмеральде».

Мы улыбаемся. Войдя в комнату и закрыв за собой дверь, чувствую, что у меня щиплет шея. О боже, опять эти пятна! Смотрюсь в зеркало и вижу, что ими покрыта вся шея. Черт бы вас побрал!

Желая выйти из дома в нормальном виде, снимаю пижаму. Одеваюсь, набрасываю пальто, возвращаюсь в гостиную, где эти двое играют в приставку. Молодцы! Подхожу к ним большими шагами, выдергиваю шнур от приставки и выключаю ее. Шум умолкает, и они оба на меня смотрят.

– Я иду прогуляться. Мне это просто необходимо! – объявляю им. Когда же Эрик собирается что-то возразить, поднимаю указательный палец: – И даже не думай запретить мне. Ради твоего же блага, даже не думай об этом!

Выхожу из дома, за мной никто не идет.

Бедняжка Симона пытается убедить меня остаться, но я сообщаю ей, что со мной все в порядке, и, улыбаясь, говорю, чтобы она не волновалась. Когда я подхожу к воротам и выхожу через маленькую боковую дверь, мне навстречу выбегает Трусишка. Некоторое время я брожу с ним вместе по району. Рассказываю псу о своих проблемах, огорчениях, и бедняга смотрит на меня своими выпученными глазами так, словно что-то понимает.

Когда я снова оказываюсь перед воротами после долгой прогулки, мне не хочется входить в дом, и тогда я звоню Марте. Минут через двадцать, когда я уже почти не чувствую ног, за мной на машине заезжает Марта и мы уезжаем. Прощаюсь с Трусишкой. Мне нужно с кем-то поговорить, кто может меня отвлечь, иначе я сойду с ума.

 

20

Передо мной сидит с серьезным выражением лица Марта, а я поглощаю пиво. Мое напряжение просто зашкаливает. Судя по моим словам и моему гневу, она может себе представить, что произошло.

– Джуд, успокойся. Вот увидишь, когда ты вернешься, все утихомирится.

– О, конечно… Конечно, все утихомирится! Я ни с одним из них и словом не обмолвлюсь. Два сапога пара. Смурф-ворчун и смурф-злюка. Один упрямый, а другой еще упрямей. Но, ради бога, как твой брат может давать девятилетнему ребенку в качестве подарка чек? И как девятилетний ребенок может быть преждевременно повзрослевшим?

– Такие они есть, – подшучивает Марта.

И тут у нее звонит телефон. Она с кем-то разговаривает, а когда заканчивает, говорит:

– Это мама. Она сообщила мне, что ей звонил мой кузен Юрген и сказал, что сегодня неподалеку отсюда будет проходить мотокросс, и он хотел тебя об этом предупредить. Хочешь, пойдем?

– Конечно же, – заинтересованно киваю я.

Спустя сорок пять минут мы оказываемся посреди заснеженного пустыря в окружении мотокроссных мотоциклов. Я взвинчена до предела. Мне хочется прыгать, скакать и бегать, но Марта меня тормозит. Я с азартом смотрю на гонку, аплодирую, как сумасшедшая, а когда она заканчивается, мы подходим поприветствовать Юргена. Увидев нас, молодой человек с улыбкой идет нам навстречу.

– Я позвонил тете Соне, поскольку у меня не было твоего телефона. А домой Эрику я звонить не хотел. Знаю, что ему не нравится этот спорт.

Я киваю в знак понимания и даю ему свой номер мобильного. А он мне – свой. Затем я смотрю на мотоцикл.

– А как он себя ведет с колесами, напичканными гвоздями?

Не раздумывая, Юрген вручает мне шлем:

– Попробуй сама.

Марта против. Она переживает, что со мной может что-нибудь случиться, но я настаиваю. Надеваю шлем Юргена и завожу мотоцикл.

Вау! Адреналин зашкаливает!

Переполненная счастьем, я вылетаю на мотоцикле на ледяной трек и делаю один круг. Я приятно удивлена тем, как шипованные колеса сцепляются со снегом. Но не даю воли своему пылу, на мне нет необходимой защиты, и знаю, если упаду, будет больно. Когда я возвращаюсь к Марте, она вздыхает с облегчением, и, отдавая Юргену шлем, шепчу:

– Спасибо. Это было круто.

Юрген представляет меня нескольким гонщикам, и те с изумлением на меня смотрят. А потом, узнав, что я испанка, они тотчас же произносят фразы типа «оле», «торос» и «сангрия». Да хватит уже, что они вообще знают об испанцах?

После гонки мы прощаемся с ребятами и отправляемся с Мартой где-нибудь выпить. Она сама выбирает место. Усевшись за столик, я ловлю себя на мысли, что до сих пор нахожусь под впечатлением от поездки на мотоцикле. Понимаю, что Эрик завопит, когда об этом узнает, но мне все равно. Я получила огромное удовольствие. Вдруг я замечаю, что Марта тайком поглядывает на официанта. Этот блондин уже несколько раз приносил нам напитки, и, кстати, он очень милый.

– Итак, Марта, признавайся, что происходит между этим славным официантом и тобой? – смеясь, допрашиваю я ее.

Не ожидая такого вопроса, она отвечает:

– Ничего. А почему ты спрашиваешь?

Я уверена, что моя интуиция меня не подвела, и, развалившись на стуле, говорю:

– Во-первых, официанту известно, как тебя зовут, а ты знаешь, как зовут его. Во-вторых, у меня он спросил, какое пиво я предпочитаю, а тебе он принес, даже не спрашивая. В-третьих, самое важное, я заметила, как вы смотрите друг на друга и улыбаетесь.

Марта хохочет. Снова смотрит на него и, приблизившись ко мне, тихо говорит:

– Мы с ним встречались пару раз. Артур очень хорошенький. Мы с ним встречались и…

– Вау! Тут-то я тебя и подловила, – прикалываюсь я, и Марта хохочет.

Я открыто смотрю на Артура. Это парень моего возраста, высокий, в очках, просто красавчик. Увидев, что я на него смотрю, он улыбается, но его взгляд снова переходит на Марту, и он продолжает собирать бокалы с соседнего столика.

– Ты ему очень нравишься, – мурлычу я.

– Известное дело, только невозможное, – смеясь, отвечает Марта.

– И почему невозможное? – с любопытством спрашиваю я.

Марта сначала делает глоток пива.

– А разве это не бросается в глаза? Он моложе меня. Артуру всего двадцать пять лет. Он ребенок!

– Послушай, ему столько же лет, сколько и мне. Кстати, а сколько тебе лет?

– Двадцать девять.

Я так громко расхохоталась, что в нашу сторону посмотрело несколько человек.

– И из-за каких-то четырех лет разницы ты так думаешь? Ладно тебе, Марта, перестань. Я считала тебя более современной, чтобы переживать из-за возраста. С каких это пор у любви появился возраст? И прежде чем ты мне ответишь, я хочу, чтобы ты знала: если бы твой брат был младше меня и понравился бы мне, то меня бы ничего не остановило. Абсолютно ничего. Потому что, как говорит мой отец, жизнь дана для того, чтобы жить!

Мы обе хохочем и, когда она собирается ответить, слышим позади себя:

– Марта, как я рад тебя здесь видеть.

Мы поворачиваемся, и перед нами стоят девушка и двое мужчин. Кстати, последние очень симпатичные. Марта расплывается в улыбке, встает и обнимает их. Через мгновение поворачивается ко мне и говорит:

– Джудит, знакомься, это Анита, Рейналдо и Клаус. Я вместе с ребятами работаю в клинике, а у Аниты свой магазин эксклюзивной модной одежды.

Они присаживаются за наш столик, и, забыв о своих проблемах, я оказываюсь полностью поглощена новыми знакомыми, которые быстро поднимают нам настроение. Рейналдо – кубинец, и я в восторге от его латинских словечек.

Звонит мобильный. Это Эрик. Не желая сбрасывать, принимаю звонок и как можно серьезней отвечаю:

– Да, Эрик.

– Где ты?

Поскольку я действительно не знаю, где я, то, разглядывая, как Марта смеется с ребятами, могу ответить только так:

– Я с твоей сестрой и ее друзьями в каком-то кафе.

– Какими друзьями? – нетерпеливо спрашивает Эрик.

– Ну, не знаю, Эрик… С какими-то… Да откуда я знаю!

Я слышу, как он фыркает. Тот факт, что он не может контролировать, где и в особенности с кем я, приводит его в ярость, но я хочу дать ему понять, чтобы он не мешал мне отдыхать.

– Что ты хочешь?

– Возвращайся домой.

– Нет.

– Джуд, я не знаю, где ты и с кем, – настаивает он, и его голос становится напряженным. – Я за тебя волнуюсь. Малышка, пожалуйста, скажи мне, где ты, и я за тобой приеду.

И тишина, мертвая тишина… Но прежде чем он смог добавить что-то, что может меня смягчить, я говорю:

– Я сейчас прерву звонок. Я хочу отпраздновать чудесный день королей-магов и думаю, что с этими людьми у меня это получится. Конечно, ты тоже веселишься в компании своего племянника. Вы два сапога пара. Пока.

Сказав это, нажимаю на «отбой».

Мама дорогая, что я только что наделала!

Я прервала разговор с Айсменом!

Это наверняка крайне его взбесит. Телефон снова звонит. Это Эрик. Я сбрасываю вызов и, когда он опять звонит, просто отключаю телефон. Мне наплевать, если он рассердится. Как по мне, так пусть даже головой бьется о стену. Я включаюсь в беседу и стараюсь забыть своего немца.

Друзья Марты очень прикольные, и, выйдя из кафе, мы идем пообедать в ресторан. Как всегда, все очень вкусно. Или, как всегда, у меня зверский аппетит. Когда мы выходим из ресторана, Рейналдо предлагает пойти в одно кубинское заведение, и мы очертя голову отправляемся туда.

Придя в «Гуантанамеру», Рейналдо знакомит нас со многими своими земляками, которые, как и он, проживают в Мюнхене. Мама моя дорогая, оказывается, здесь живет столько кубинцев! Спустя полчаса я уже тоже становлюсь кубинкой и говорю так им присущую фразу ««ya tú sabes mi amol».

Мы с Мартой напиваемся до чертиков, поглощая вкуснейший мохито. Ну и Марта! Во всем, что касается развлечений, она полная противоположность своему брату. В ней больше испанского, чем в картофельной запеканке, и это также видно по тому, как она тусуется. Мы с ней очень похожи, и из нас выходит чудесная парочка. Анита тоже не отстает. Когда начинает звучать песня «Кимбара» потрясающей Селии Крус, Рейналдо приглашает меня танцевать, на что я с удовольствием соглашаюсь.

Кимбара кимбара кума кимбамба.

Кимбара кимбара кума кимбамба.

Ах, если хочешь получить удовольствие

и потанцевать. Сахарок!

Кимбара кимбара кума кимбамба.

Кимбара кимбара кума кимбамба.

Мама дорогая, вот это тусовка!

Рейналдо превосходно танцует, и я позволяю ему себя вести. Я двигаю бедрами. Опускаю руки. Шажок вперед. Шажок назад. Кручусь вокруг себя. Двигаю плечиками и: «Сахар-р-рок!»

Идут часы, и с каждым разом мое настроение поднимается. Да здравствует Куба!

После одиннадцати часов Марта, немного потрепанная тусовкой, смотрит на меня и, протягивая свой мобильный, говорит:

– Это Эрик. Я меня уже тысяча пропущенных звонков от него, он хочет с тобой поговорить.

Фыркаю и под пристальным взглядом девушки беру его.

– Ну, несносный, что ты хочешь?

– Несносный? Ты назвала меня несносным?

– Да, но если хочешь, могу тебя назвать по-другому, – отвечаю, прыская со смеха.

– Почему ты выключила мобильный?

– Чтобы ты мне не надоедал. Иногда ты ведешь себя хуже, чем Карлос Альфонсо Альконес де Сан Хуан, когда он донимает бедную Эсмеральду Мендоса.

– Ты выпила? – спрашивает он, кажется, так и не поняв, что я только что наговорила.

Понимая, что в моем теле сейчас больше мохито, чем крови, восклицаю:

– Ну, ты понимаешь, любоф моя!

– Джуд, ты что, пьяная?

– Не-е-ет! – прикалываюсь я. И, желая продолжить тусовку, спрашиваю: – Ну же, Айсмен, что ты хочешь?

– Джуд, я хочу, чтобы ты сказала, где ты, чтобы забрать тебя.

– Даже не думай, ты мне испортишь всю вечеринку, – весело отвечаю я.

– Ради бога! Ты ушла сегодня утром, а сейчас уже одиннадцать ночи и…

– Все, я передаю трубку, мудак.

Отдаю мобильный Марте, и та, выслушав брата, выключает его. Отведя меня от компании, она шепчет:

– Чтобы ты знала, брат предложил мне выбрать один из двух вариантов. Первый – чтобы я привезла тебя домой. Второй – еще больше его разозлить, и тогда, когда мы вернемся, будет всемирное землетрясение.

Услышав это, я хохочу и отвечаю, желая хорошо провести время:

– Пусть будет всемирное землетрясение, любоф моя!

Марта заливается смехом, и мы выходим танцевать, выкрикивая: «Сахарок!» Мы возвращаемся рано утром – скорее пьяные, чем трезвые. Когда Марта останавливает машину перед большими черными воротами, я шепчу:

– Зайдешь? Уверена, что смурфу-ворчуну есть что тебе сказать.

– И не подумаю, – смеясь, отвечает Марта. – Я сейчас же собираю чемоданы и убегаю из страны. Если Эрик меня сцапает, он сдерет с меня шкуру.

– Только бы мне не пришлось это делать с ним! – хохоча, выкрикиваю я и выхожу из машины.

Но прежде чем я смогла что-то еще сказать, открываются ворота и появляется Эрик с перекошенным лицом. Огромными шагами он направляется к машине и, отодвигая меня, чтобы увидеть сестру, шипит:

– Я еще поговорю с тобой… сестренка.

Марта кивает и, не сказав ни слова, трогается и уезжает. Мы оказываемся одни друг напротив друга посреди улицы. Эрик хватает меня за руку и, подгоняя меня, говорит:

– Давай… пойдем в дом.

Вдруг в тишине улицы раздается рычание, и, прежде чем произошло то, о чем мы сможем сожалеть, я отпускаю Эрика, гляжу в сторону, откуда издается рык, и тихо шепчу:

– Спокойно, Трусишка, все хорошо.

Животное подходит ко мне и начинает вокруг меня кружить, и Эрик спрашивает:

– Ты знаешь этого поганого пса?

– Да. Это Трусишка.

– Трусишка? Ты его назвала Трусишкой?

– Ну да. А он ми-и-иленький, не так ли?

Не веря своим глазам, Эрик морщит лоб.

– А что это у него на шее?

– Он простыл, и я замотала ему шарф на шею, – довольно отвечаю я.

Пес кладет мне на ногу свою костлявую голову, и я его глажу.

– Не трогай его. Он тебя укусит! – в испуге выкрикивает Эрик.

Меня это рассмешило. Уверена, что скорее Эрик его укусит, чем пес его.

– Джуд, ради бога, не трогай этого грязного пса! – настаивает он.

Из глотки животного вырывается рык, и я весело к нему наклоняюсь:

– Не обращай внимания на то, что он говорит, хорошо, Трусишка? И давай, иди спать. Все хорошо.

Последний раз взглянув на растерянного Эрика, пес отходит и устраивается в обшарпанной будке. И тогда Эрик молча идет к дому, а я спрашиваю:

– Я могу взять с собой Трусишку в дом?

– Даже не думай.

Я так и знала! Но все равно продолжаю настаивать:

– Эрик, он такой несчастный. Ты же видишь, как на улице холодно.

– Этот паршивый пес не войдет в мой дом.

Опять он за свое: мой дом!

– Ну, любоф моя. Пожа-а-алуйста!

Он не отвечает, и я в конце концов решаю пойти за ним. Попробую уговорить в другой раз.

Пока я шагаю позади него, мой взгляд падает на его зад и крепкие ноги.

Ох, какой классный! Это зрелище вызывает у меня улыбку, и, не в силах устоять, я звонко шлепаю его. Оп!

Эрик останавливается, сердито на меня смотрит, но ничего не говорит. Молча поворачивается и идет вперед. Я смеюсь. Я его не боюсь. Он мне не страшен, и мне хочется поиграть. Наклоняюсь, делаю снежок и бросаю в его красивую попку. Эрик останавливается. Ругается по-немецки и снова продолжает путь.

Ох, ну совершенно лишен чувства юмора!

Я делаю еще больший снежок и на этот раз бросаю ему прямо в голову. Снаряд попадает в макушку, я катаюсь со смеху. Эрик поворачивается, впивается в меня ледяным взглядом и почти рычит:

– Джуд, ты даже представить себе не можешь, как ты меня разозлила.

О боже! Он такой сексуальный! Он так меня заводит!

Потом Айсмен поворачивается и идет вперед, а я шагаю следом. Не могу оторвать от него взгляд и, несмотря на собачий холод, расплываюсь в улыбке от мысли о том, что бы я сейчас с ним сделала.

Войдя в дом, он молча отправляется в свой кабинет. Он очень рассержен.

По телу пробегает приятное тепло. Теперь я понимаю, как холодно на улице. Бедный Трусишка. Сняв пальто, решаю зайти к Эрику в кабинет. Я хочу его. Но перед тем как войти, снимаю с себя промокшие сапоги и джинсы. Натягиваю пониже футболку, которая доходит мне до середины бедер, и открываю дверь. Когда я вхожу, Эрик сидит перед компьютером и демонстративно не смотрит на меня.

Подхожу и, не обращая внимания на его сердитый вид, сажусь к нему на колени. В этот момент он понимает, что я без штанов. Его взгляд говорит, что он не желает этого контакта, но я-то хочу!

Я требовательно целую его в губы. Он не двигается. Не отвечает на поцелуй. Он меня наказывает. Мой Айсмен как айсберг, но я растоплю его своей испанской страстью.

Я снова его целую и, ощущая, что он демонстративно безучастен, шепчу прямо возле его губ:

– Я сейчас трахну тебя и сделаю это только потому, что ты мой.

Пораженный, он поднимает наконец на меня взгляд. Он хлопает глазами, а я опять его целую. На этот раз мне отвечает его язык, но Эрик по-прежнему холоден. Я кусаю его за нижнюю губу, потягиваю ее и отпускаю, глядя ему в глаза. Затем я запускаю пальцы в его волосы и покачиваюсь у него на ногах.

– Дорогой, я хочу тебя, и ты исполнишь мои фантазии.

– Джуд… ты выпила.

Я смеюсь и киваю.

– О да! Я выпила мохито, любоф моя, и не раз, да, это было убийственно. Но, послушай, я прекрасно понимаю, что я делаю, почему я это делаю и для кого я это делаю, ясно?

Он молчит и только смотрит на меня. Я поднимаюсь и готова сделать то, что обычно вытворяют в фильмах: сбросить все со стола на пол, но, подумав, воздерживаюсь – скорее всего, это еще больше его разозлит. Поэтому я просто отставляю в сторону его ноутбук и сажусь на стол. Эрик наблюдает за мной. Он проглотил язык, но я намерена добиться того, чего хочу, беру его руку и запускаю ее себе под трусики. Я давно уже жду его ласк, и он с трудом проглатывает слюну.

– Я хочу, чтобы ты меня растерзал. Я безумно хочу, чтобы ты заставил меня вопить от наслаждения, запустив в меня свой язык, ведь мое наслаждение – это твое наслаждение, и мы сами хозяева своих тел.

После моих слов его дыхание становится прерывистым. Мужчины!.. Я возбуждаю его и, решив довести до безумия, продолжаю, снимая с себя футболку.

– Прикоснись ко мне. Айсмен, давай. Ты же этого хочешь не меньше, чем я. Ну же! – требую я.

За пару секунд мой Айсмен тает! Отлично! Он приближает рот к моей левой груди и через долю секунды уже терзает сосок. О да! Это потрясающе.

Голова идет кругом!

Его холодный взгляд сменился угрожающе-диким. Он до сих пор сердит, но он хочет меня точно так же, как и я его хочу. Он откидывается на кресле, его тело пышет похотью.

– Встань со стола и развернись, – тихо произносит он.

Ставлю ноги на пол и поворачиваюсь. Эрик отодвигает кресло назад, встает и прислоняется ко мне нижней частью тела, обхватывает руками мою талию и прижимает к себе. Я тяжело дышу. Он шлепает меня, щипает. Потом снова дает мне шлепок, а когда я хочу возразить, он, наклонив голову, говорит мне на ухо:

– Ты была очень плохой девочкой и заслуживаешь как минимум нескольких шлепков.

Меня это смешит. Ладно… Если он хочет поиграть, поиграем!

Я поворачиваюсь и, не отводя взгляда от его глаз, засовываю руку ему в штаны. В моих руках настоящее сокровище, я шевелю пальцами и спрашиваю:

– А хочешь, я тебе покажу, что я делаю с плохими мальчиками? Ты тоже, милый, плохо себя вел сегодня утром. Плохо… очень плохо.

Он замирает. Ему очень нравится то, что я делаю. Но, уверена, он думает, что я могу ему сделать больно.

– Джуд…

Одним рывком опускаю ему штаны. О господи, какая красота! Толкаю его на кресло, снова сажусь на него верхом и требую:

– Разорви трусики.

Сказано – сделано. Эрик разрывает их. Не дав ему времени на размышления, я приподнимаюсь и просто сажусь на его член. Я настолько мокрая… настолько возбужденная… Но все-таки у меня остаются еще силы потребовать:

– Посмотри на меня.

Он повинуется. О боже, это так похотливо!

– Вот так… Я хочу вот так. Вот так мы всегда в согласии.

Я сжимаю бедра. Эрик задыхается от моей новой атаки, я снова его целую. На этот раз его губы пожирают меня, и он требует, чтобы я продолжала двигаться.

Я останавливаюсь. Мы не двигаемся. Мы соединены друг с другом и наслаждаемся такой сладкой минутой. Возбуждение доходит до предела. Оно полное, и вдруг мой немец встает вместе со мной, несет к библиотечной лестнице и опирает меня на нее.

– Обхвати меня за шею.

Выполняю без промедлений. Он берется за одну из перекладин за моей головой и впивается в меня до самого конца. У меня вырывается крик.

Раз… два… три… напряжение.

Четыре… пять… шесть… отдышка.

Мой Айсмен овладевает мной, а я овладеваю им. И мы оба получаем от этого удовольствие. Мы тяжело дышим.

Он снова и снова впивается в меня, и я принимаю его до тех пор, пока не начинаю кричать от экстаза. Он понимает, что я уже дошла до пика наслаждения, и тогда сам дает волю своему огню и последним мощным толчком погружается в меня.

На несколько секунд мы замираем, прильнув друг к другу. Затем он отпускает перекладину, обнимает меня за талию и мы возвращаемся в кресло. Он по-прежнему остается во мне и целует меня.

– Я до сих пор на тебя зол, – заверяет он.

Я расплываюсь в улыбке.

– Отлично!

– Отлично? – удивленно спрашивает он.

Я целую его. Гляжу на него и подмигиваю:

– М-м-м! Когда ты рассержен, я знаю, что нам предстоит интересная ночь.

 

21

Три дня спустя из аэропорта присылают контейнер с моими вещами – теми, что я решила взять с собой, переезжая из Мадрида.

Всего-навсего двадцать коробок, но меня переполняет радость! Остальное лежит у меня дома.

Для меня очень важно иметь здесь свои вещи. Поэтому несколько дней я только тем и занята, что расставляю их по всему дому. С Эриком все наладилось. После той потрясающей ночи, полной секса, после того как мы поссорились, мы постоянно целуемся. Я снова смогла удивить его. Я его соблазнила и довела до безумия. Нам бы только смотреть и ласкать друг друга. Нам бы только быть наедине и раздевать друг друга с бешеной страстью.

И еще в одном могу признаться: я подсела на сериал «Безумная Эсмеральда». Какая мыльная опера! Как только начинается серия, Симона зовет меня и мы с ней устраиваемся рядышком в кухне посмотреть на страдания Эсмеральды Мендоса. Бедная девушка!

Однажды утром звонит телефон. Симона передает мне трубку. Это отец.

– Папа! – радостно выкрикиваю я.

– Привет, смугляночка! Как ты?

– Хорошо, но только очень по тебе скучаю.

Мы какое-то время болтаем, и я рассказываю ему о том, как мне трудно с Флином.

– Терпение, дорогая, – подсказывает он мне. – С этим ребенком необходимо терпение и доброта. Понаблюдай за ним и попробуй его чем-нибудь удивить. Уверен, что если ты его удивишь, то он будет тебя обожать.

– Единственный способ его удивить – это покинуть этот дом. Поверь мне, папа, мальчик – настоящий чертенок…

– Это ребенок, дочка. В девять лет он еще ребенок.

Делаю глубокий вдох и шумно выдыхаю.

– Папа, Флин – преждевременно повзрослевший. У него нет ничего общего с нашей Лус. Он все отрицает, а меня просто ненавидит! Я для него как заноза в заднице. Ты бы видел, как он на меня смотрит.

– Смугляночка, парнишка очень страдал. Наберись терпения. Он потерял мать, и, несмотря на то что им занимается дядя, уверен, что Флин по-прежнему чувствует себя потерянным.

– В этом ты прав. Однако я пытаюсь к нему приблизиться, но он не позволяет. Единственное, что его радует, – это бесконечные игры на игровой приставке, в одиночку или вместе с дядей.

Отец смеется.

– Это потому, что он тебя еще не знает. Уверен, что как только он узнает поближе мою смугляночку, то просто больше не сможет без тебя жить.

Я вешаю трубку и чувствую, что на губах цветет широкая улыбка. Мой отец самый лучший. Никто не умеет так поднять мне самоуважение и придать силы, как он.

Сегодня воскресенье, и Эрик предлагает поехать с ним в стрелковый тир. Он берет меня и Флина. Там он знакомит меня со своими друзьями, и, как всегда, как только они узнают, что я испанка, только и слышно «оле», «торо», «паэлья» и все такое. Какие же они невыносимые!

Наблюдаю за Эриком, и, к своему удивлению, понимаю, что он меткий стрелок. Я бы никогда не подумала, что он может заниматься подобным видом спорта, имея проблемы со зрением. Я не люблю оружие. Оно никогда мне не нравилось, и, когда Эрик предлагает мне пострелять, я отказываюсь.

– Эрик, я тебе уже говорила, что мне это не нравится.

Он улыбается. Смотрит на меня и, поцеловав меня в губы, шепчет:

– Попробуй. Вдруг ты будешь удивлена.

– Нет. Я же сказала «нет». Если тебе нравится, то продолжай, конечно! Не буду лишать тебя этого удовольствия. Но я даже не подумаю стрелять, ни за что на свете! Более того, мне кажется совершенно неприемлемым, что Флин спокойно наблюдает за тобой. Оружие – опасная штука, несмотря на то что оно олимпийское.

– Дома оно под замком. Он не трогает его. Я запретил, – защищается он.

– Это самое малое, что ты можешь сделать. Держать его под замком.

Мой немец улыбается и сдается. Он уже меня знает: если я говорю «нет» – значит, нет.

Проходит еще несколько дней, и я решаю привнести в дом немного радости. Отправляюсь за покупками вместе с Симоной. Женщина с удовольствием меня сопровождает и смеется, когда я покупаю для гостиной шторы фисташкового цвета и белые занавески. По ее мнению, они не понравятся хозяину, а мне кажется, они должны понравиться. Я безуспешно пытаюсь добиться от Норберта и Симоны того, чтобы они звали меня Джудит. Это невозможно, перед моим именем постоянно появляется «сеньорита», и я в конце концов бросаю эту затею.

На протяжении нескольких дней я покупаю все, что взбредет мне в голову. Эрик счастлив видеть меня такой воодушевленной и дает мне карт-бланш на все, что я захочу сделать в доме. Он хочет, чтобы я была счастлива, и за это я ему благодарна.

Немного подумав, я привожу Трусишку в гараж, ничего не говоря об этом Эрику. На улице очень холодно, и я переживаю из-за кашля собачки. Гараж большой, и бедному животному будет не так холодно. Я меняю его старый шарф на голубой и приношу ему немного поесть. Увидев это, Симона в ужасе хватается за голову: «Хозяин придет в ярость. Он никогда не позволит держать животное в доме».

Но я прошу ее не беспокоиться – я сама позабочусь о хозяине. Знаю, что когда он об этом узнает, то вышвырнет его, но назад дороги нет.

Трусишка очень славный. Этот пес не лает. Он просто дремлет на чистом и сухом пледе, который я положила в укромном местечке гаража. Когда мы заезжаем на машине и я болтаю с Эриком, то с улыбкой замечаю, что Трусишка очень умный и знает, что ему нельзя показываться.

Вдвоем с Симоной мы выводим его гулять, чтобы он удовлетворил все свои потребности, и очень скоро Симона обожает этого пса так же, как и я.

Однажды утром после завтрака Эрик предлагает мне поехать вместе с ним в офис. Вне себя от радости, я надеваю темный костюм и белую блузку, желая выглядеть профессионально. Мне хочется, чтобы у подчиненных моего парня сложилось обо мне хорошее впечатление.

Когда мы приезжаем в компанию «Мюллер», я немного нервничаю. Главный офис в Мюнхене – это огромное здание, по обе стороны которого стоят еще два дополнительных строения. Эрик прекрасен в своем темно-голубом пальто и темном костюме. Как всегда, смотреть на него – одно удовольствие. Он всем своим видом излучает чувственность и авторитет. Последнее меня заводит. Когда мы оказываемся в грандиозном холле, на ресепшене на нас смотрит блондинка, а охрана приветствует своего шефа. Это мой парень! Они с любопытством меня разглядывают, но, когда я собираюсь пройти через турникет, останавливают. Эрик сразу же приказывает пропустить «мою невесту», и они пропускают меня даже без этой глупой карточки посетителя с буквой «П».

Оле, мой здоровяк!

Я улыбаюсь. У Эрика совершенно изменилось выражение лица. Теперь оно внимательное и профессиональное. В лифте мы едем вместе с одной хорошенькой брюнеткой. Эрик здоровается с ней, и она отвечает на приветствие. Я тайком наблюдаю, как эта женщина смотрит на него, и по ее глазам понимаю, чего она хочет. Я наступила бы ей на ногу, но сдерживаюсь. Я не должна быть такой. Я должна контролировать себя. Когда лифт останавливается и мы выходим на президентский этаж, с моих уст срывается «ох!». Это не имеет ничего общего с мадридским офисом. Черный ковролин. Серые стены. Белые кабинеты. Абсолютный модерн. Шагая рядом со своим Айсменом, я наблюдаю, какие серьезные у всех лица. Все они смотрят на меня и обсуждают – в особенности женщины, которые сканируют меня насквозь.

Я немного напугана. Слишком много серьезных взглядов, которые меня рассматривают. Мы останавливаемся перед одним столом, и Эрик обращается к очень элегантной и привлекательной блондинке:

– Добрый день, Лесли, представляю тебе свою невесту Джудит. Будь добра, проведи ее в мой кабинет и введи меня в курс сегодняшних дел.

Девушка удивленно на меня смотрит и приветствует меня:

– Рада с вами познакомиться, сеньорита Джудит. Я секретарь сеньора Циммермана. Если вам что-то понадобится, не раздумывая, обращайтесь ко мне.

– Спасибо, Лесли, – отвечаю я с улыбкой.

Я следую за ними, и мы входим в кабинет Эрика. Да, это впечатляет. Как и следовало ожидать, он, как и весь остальной офис, в стиле модерна и минимализма. Пораженная увиденным, я присаживаюсь в кресло, на которое мне указал Эрик, и некоторое время слушаю их беседу. Эрик подписывает документы, которые ему подает Лесли, и, когда мы наконец остаемся одни в кабинете, он смотрит на меня и спрашивает:

– Ну, как тебе офис?

– Бомба. Он великолепен, если сравнивать с испанскими офисами.

Эрик улыбается и, поерзав на кресле, шепчет:

– А мне больше нравятся те. Здесь нет архива.

Его слова меня рассмешили. Я поднимаюсь, подхожу к нему и шепчу на ухо:

– Лучше. Если меня здесь нет, то я не хочу, чтобы у тебя здесь был архив.

Мы хохочем, и Эрик усаживает меня к себе на колени. Я хочу встать, но он силой меня удерживает.

– Никто не войдет без предупреждения. Это важнейшее правило.

Я смеюсь и целую, но потом вдруг нахмуриваюсь:

– И с каких это пор важнейшее? – интересуюсь я.

– Так было всегда.

Тук… Тук… Это ревность! И прежде чем я успела спросить, Эрик признается:

– Да, Джуд. Ты права, когда так думаешь. У меня были кое-какие связи в этом кабинете, но это уже давно закончилось. Сейчас я желаю только тебя.

Он пытается меня поцеловать, но я уворачиваюсь.

– Ты только что сделала мне кобру? – весело спрашивает он.

Я киваю. Я ревную. Очень ревную.

– Дорогая, – шепчет Эрик, – может, ты перестанешь думать о глупостях?

Освобождаюсь от его объятий и обхожу стол.

– С Беттой, верно?

Уже после того, как я произнесла это имя, понимаю, что не должна была это делать. Мысленно отчитываю себя! Но Эрик серьезно отвечает:

– Да.

После неловкой паузы спрашиваю.

– У тебя было что-нибудь с Лесли, твоей секретаршей?

– Нет.

– Точно?

– Точно-преточно.

Терзаемая ревностью, я не унимаюсь и чувствую, что у меня начинает покалывать шея, и я чешусь.

– А с той брюнеткой, которая ехала вместе с нами в лифте?

Он задумывается и потом отвечает:

– Нет.

– А с блондинкой на ресепшене?

– Нет. И не трогай шею, иначе пятна будут еще больше.

Не слушаюсь и, не удовлетворившись его ответами, спрашиваю:

– Но ты же сказал, что занимался сексом в этом кабинете?

– Да.

Ой, как же у меня чешется шея! Не веря ему, шиплю, вне себя от злости:

– Ты мне сказал, что играл с кем-то, кто работает в твоей компании.

– Нет.

Эрик встает и подходит ко мне.

– Но ты только что сказал, что…

– Послушай, – прерывает он меня, убирая мою руку с шеи. – Я не был монахом, и у меня был секс со многими женщинами компании и не из нее. И я не собираюсь это отрицать, дорогая. Но в то, что мы с тобой называем игрой, я не играл в этом кабинете ни с кем, за исключением Бетты и Аманды.

Вспомнив этих выдр, мое сердце начинает колотиться как бешеное.

– Конечно… Аманда, сеньорита Фишер.

– Которая, кстати, переехала в Лондон, чтобы развивать там компанию «Мюллер», – поясняет Эрик, дуя мне на шею.

Ну что ж, это меня радует. Отлично, что она далеко отсюда. Эрика позабавили мои вопросы, он обнимает меня и целует в лоб.

– Сейчас для меня существует единственная женщина, и это ты, малышка. Поверь мне, дорогая. Вспомни, между нами нет ни секретов, ни простых недомолвок. Нам это нужно для того, чтобы работало то, что между нами есть.

Мы смотрим друг на друга. Наши взгляды сражаются, и наконец Эрик приближается к мои губам и говорит:

– Если я попытаюсь тебя поцеловать, ты снова сделаешь мне кобру?

Я не отвечаю на его вопрос.

– Ты мне доверяешь?

– Полностью, – отвечает он. – Я знаю, что ты ничего от меня не скрываешь.

Я киваю, но дело в том, что все-таки я кое-что скрываю. И меня подхлестывает чувство вины. Как же я скверно себя чувствую! Это, конечно, не касается секса, но я скрываю от него некоторые вещи. Я скрываю, что прячу в доме пса, что гоняла на мотоцикле Юргена, что Марта и его мать записаны на курсы парашютного спорта.

Боже, я столько от него скрываю!

Эрик смотрит на меня, я улыбаюсь ему и в конце концов шепчу:

– Посмотри, что из-за тебя произошло с моей шеей!

Эрик хохочет и обнимает.

– Думаю, что я прикажу оборудовать здесь архив для тех случаев, когда ты будешь ко мне приходить. Как тебе такая мысль?

Я заливаюсь смехом, целую его и, забыв о своих провинностях и ревности, мурлычу:

– Отличная мысль, сеньор Циммерман.

 

22

На выходных мне удалось оторвать от дивана смурфа-ворчуна и смурфа-злюку. Иначе они были бы приклеены к «Wii» и телевизору весь божий день. Ох уж эта парочка! Мы сходили в кино, в театр, поели гамбургеров, и, как мне кажется, им понравилось. Почему им так сложно вырваться из дома? Однажды вечером Эрик делает мне сюрприз и приглашает поужинать в ресторане. Он заказывает для нас потрясающий банкетный зал, где мы весело проводим время, болтая и целуясь. Он пока не возвращается к теме о нашем сексуальном дополнении.

Когда мы дома занимаемся любовью, то нашептываем друг другу горячие фантазии, от которых каждый заводится, как мотоцикл. Но пока что мы ни с кем не делим наш секс. Неужели ему так хочется сохранить меня только для себя?

Однажды в воскресенье мне удается вытащить их на прогулку. Оставив машину на парковке, идем пешком в одно великолепное место в центре Мюнхена – Английский сад. Флин со мной не разговаривает, но я постоянно подключаюсь к беседе двух моих спутников. Его это бесит, но в конце концов у него не остается иного выхода и он принимает это.

Вечером я уговариваю их зайти на футбольный стадион «Баварии». Они в ужасе от этой идеи. Им больше по душе баскетбол. Стадион впечатляет своими размерами и роскошью. Я, словно местная, рассказываю им о том, что эта команда чаще других выигрывала в Бундеслиге. Они слушают меня, кивают, но идут дальше. В итоге, видя их унылые лица, я улыбаюсь и сдаюсь. В половине восьмого вечера они предлагают пойти поужинать. Я в шоке – в такое время я обедаю. Но мне приходится повиноваться, понимая, что это режим Флина и что мы тоже должны его придерживаться.

Они отводят меня в типичный немецкий ресторан, где я пробую всевозможные сорта пива. Светлое «Пильзнер», белое «Вайсбир» и копченое «Раухбир». Эрик наблюдает, как я их смакую, однако я в конце концов заявляю, вызвав у него смех:

– Нет ничего лучше «Маху» пять звезд!

Основой большинства немецких блюд является мука. Немцы используют ее абсолютно для всего. Эрик рассказывает мне об этом как раз в тот момент, когда я поглощаю вайсвурст – белую колбасу. Ее делают из телятины, свиного сала, специй и сливок. Ошеломляюще вкусно! Флин в приподнятом настроении из-за того, что мы с Эриком уделяем ему внимание. Он грызет соленый крендель в форме восьмерки, который называется брецель. Эрик рад, что у нас с Флином хорошее настроение. И хотя немцы обычно ужинают легко, нам несут и несут разные блюда: я очень проголодалась. Я заказываю нарезанную тонкими кружочками редиску, присыпанную солью. Мне говорят, что это редька. Затем нам подают обацду, приготовленную из сыра камамбер, масла, лука и красного сладкого перца. А на десерт я с удовольствием поглощаю гермкнёдль: это булочка из дрожжевого теста, внутри которой запечено сливовое повидло, а сверху она посыпана сахарной пудрой и маком. Короче… все очень light.

Вернувшись вечером домой, мы не чувствуем ног. Мы столько прошли пешком, что Флин падает в постель как подкошенный. Когда мы с Эриком лежим в гостиной на диване и смотрим фильм, я предлагаю искупаться в бассейне. Эрик с закрытыми глазами отрицательно машет головой.

– Милый, с тобой что-то не так?

– Нет, – быстро отвечает он.

Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Вдруг он подхватывает меня, словно мешок картошки, и несет к бассейну. Как только мы включаем свет, я толкаю его, и он прямо в одежде падает в воду. Вынырнув, он свирепо на меня смотрит, а я, подняв брови, игриво произношу:

– Вот только не говори, что ты сейчас рассердишься.

Мой хохот рассмешил его, и, не снимая одежду, я тоже прыгаю к нему в воду. Эрик хватает меня и, щекоча, шепчет:

– Смугляночка, ты такая проказница.

Я понимаю, что он счастлив слышать мой смех – это наполняет счастьем его душу. Некоторое время мы резвимся и топим друг друга, снимая одежду, пока не остаемся обнаженными. Мы целуемся, становимся все возбужденнее и, естественно, начинаем заниматься любовью.

До сегодняшнего дня я никогда раньше не занималась этим в бассейне, но признаюсь, что это потрясающе и невероятно, сумасшедше развратно. Сердце вырывается из груди, когда Эрик нашептывает мне те вещи, которые меня заводят.

Придя немного в себя, я предлагаю устроить в бассейне гонки, но это невозможно: Эрик только хочет целовать и упиваться мною. Через двадцать минут мы выходим из воды. Я иду за полотенцами, беру два и подхожу к нему. Замотавшись, мы опускаемся в симпатичный гамак цвета кофе. Прелесть гамака в том, что его обычно подвешивают между двумя деревьями, а этот, к сожалению, висит между двумя колоннами.

Эрик падает рядом со мной, обнимает меня, и мы качаемся, словно на волнах. Поцелуи, ласки, и не знаю сама, как это получилось, но я уже целую его красавчика. Лежа на спине, Эрик получает удовольствие от моих ласк, игр, пылких и заводящих поцелуев. Обожаю его. Обожаю держать его во рту. Обожаю его нежность и то, как Эрик держит меня за волосы. Но сейчас он больше не может ждать – он не может насладиться полностью. Он встает, ставит ноги на пол по обе стороны гамака и, развернув меня, шепчет и входит в меня:

– Это тебе за то, что ты столкнула меня в бассейн.

– Я снова тебя столкну, – шепчу я, принимая его.

– В таком случае я буду снова и снова тебя наказывать за то, что ты такая непослушная девочка.

Я улыбаюсь. А он кусает меня за бок и страстно прижимает к себе, обладая мной снова и снова.

– Прогнись… еще… еще… – требует он, хватая меня за волосы.

Он дает мне такой шлепок, что слышно во всем зале. Я задыхаюсь. Выполняю его просьбу: прогибаюсь, и он еще глубже входит в меня. Гамак качается вместе со мной от мощных и потрясающих атак любимого, и мои сладостные крики раздаются по всему залу. Через час, утолив сексуальную жажду, мы возвращаемся в комнату. Нам нужно отдохнуть.

Утром я спускаюсь в кухню. Симона сообщает, что Эрик не уехал на работу и работает в кабинете. Удивившись этому, отправляюсь в кабинет. Я открываю дверь и, едва увидев его лицо, понимаю, что ему плохо. Я немного напугана, но, когда подхожу к нему, он говорит:

– Джуд, пожалуйста, не утомляй меня.

Я нервничаю и не знаю, что делать. Смотрю на него, сажусь напротив, а он без каких-либо объяснений произносит:

– Позвони Марте.

Я быстро включаю телефон. Я вся дрожу, мне страшно.

Эрик, мой сильный и крепкий Айсмен, сейчас страдает. Это видно по его лицу, по его скованным движениям, по его покрасневшим глазам. Мне хочется подойти к нему. Хочется его поцеловать. Сказать, чтобы он не волновался. Но Эрик ничего такого не хочет. Ему нужно только одно – чтобы его оставили в покое.

Я уважаю его желание и держусь поодаль. Через полчаса приезжает Марта со своим чемоданчиком. Увидев мое состояние, она взглядом просит меня успокоиться. Я стараюсь, внимательно наблюдая за тем, как она осторожно осматривает своего брата. Эрик – скверный пациент, он постоянно возражает. Он сейчас просто невыносим.

Не обращая внимания на его ворчанье, Марта садится напротив:

– Состояние зрительного нерва ухудшилось. Тебе снова нужно в операционную.

Эрик проклинает все. Сопротивляется. Не смотрит на меня, а только ругается.

– Я же тебе говорила, что это может произойти, – спокойно замечает Марта. – Ты это знаешь. Тебе нужно начать лечение, чтобы сделать трабекулоэктомию.

Меня злит то, что я слышу. За все то время, что мы вместе, он ни разу не рассказывал об этом. Но я не хочу ссориться, да и сейчас не самый подходящий момент. Ему и так не сладко. Решив подытожить услышанное, спрашиваю:

– И какое это лечение?

Марта объясняет мне, а Эрик даже на меня не смотрит. Когда она заканчивает, я уверенно утверждаю:

– Отлично, Эрик. Скажешь, когда начнем.

 

23

Как я и думала, Эрик во время лечения стал еще невыносимей. Он со всеми обращается как тиран. Ему не нравится то, что он обязан выполнять, и каждый день он начинает с того, что отказывается и протестует. Но я настолько хорошо его знаю, что не обращаю на это внимания, хотя иногда появляется неудержимое желание нырнуть с головой в бассейн и не выныривать.

За все это время Марта пообщалась со многими специалистами. Понятно, что она желает брату только лучшего и постоянно держит меня в курсе событий. Эрик мучается, когда ему закапывают глаза. От этих капель у него болит голова, его рвет и он плохо видит. Он совсем измотан.

– Что, опять? – протестует Эрик.

– Да, дорогой. Пришло время, – настаиваю я.

Он проклинает все на свете, ругается, но, видя, что я даже не пытаюсь принять какое-нибудь другое решение, садится и, глубоко выдохнув, разрешает мне это сделать.

У него красные глаза. Чересчур красные. Сейчас уже трудно поверить, какими голубыми они были недавно. Мне страшно. Но я скрываю от него свой страх. Не хочу, чтобы он еще больше расстраивался. Он тоже напуган, и я это знаю. Он ничего не говорит, но по его гневу видно, насколько он боится своей болезни.

Ночью мы лежим у себя в комнате, погруженные в темноту. Мне не спится. Ему тоже. Вдруг он меня спрашивает:

– Джуд, моя болезнь прогрессирует. Что ты будешь делать?

Я понимаю, что он имеет в виду. Я вспыхиваю, и мне хочется его стукнуть за глупые мысли. Но, повернувшись к нему в темноте, отвечаю:

– В данную минуту я собираюсь поцеловать тебя.

Целую его и, снова положив голову на подушку, отвечаю:

– И, конечно, дальше любить тебя так, как люблю сейчас, дорогой мой.

На некоторое время воцаряется тишина, но он опять за свое:

– Если я ослепну, то стану не очень хорошим партнером.

У меня волосы встают дыбом. Мне не хочется об этом думать. Пожалуйста, нет. Но он опять нападает:

– Я стану для тебя обузой, тем, кто ограничит тебе жизнь и…

– Хватит! – требую я.

– Джуд, нам нужно поговорить. Как бы нам ни было больно, мы должны это обсудить.

Я в отчаянии. Мне нечего с ним обсуждать. Не важно, что с ним произойдет. Я его люблю и буду любить и дальше. Ну почему он этого не понимает? В конечном счете я сажусь в кровати и заявляю:

– Мне больно это слышать. И знаешь почему? Потому что у меня возникает такое чувство, что если со мной что-нибудь произойдет, то я должна буду тебя оставить.

– Нет, моя дорогая, – шепчет он, притягивая к себе.

– Да… да, дорогой, – не успокаиваюсь я. – Неужели ты думаешь, что совершенно мне безразличен? Нет. Если, по твоему мнению, я должна бросить тебя, то ты должен будешь бросить меня, если я заболею. – Немного перевозбудившись, я продолжаю: – О боже! Надеюсь, что со мной никогда ничего не случится. Ведь кроме того, что у меня будет что-то не в порядке, мне еще придется жить без тебя – откровенно говоря, я даже не представляю, что стану делать.

Я молчу, молчит и Эрик. Кажется, он меня понимает лучше. Похоже, что так – он поворачивает меня к себе и целует в лоб:

– Этого никогда не случится, потому что…

Я не даю ему договорить. Встаю с постели. Открываю свою тумбочку, вытаскиваю несколько вещей, среди которых один черный чулок, и, сев на него сверху, произношу:

– Ты позволишь мне кое-что сделать?

– Что именно? – спрашивает он, удивившись смене темы разговора.

– Ты мне доверяешь?

Несмотря на полумрак в комнате, вижу, что он кивает.

– Подними голову.

Он повинуется. Я осторожно перевязываю ему глаза чулком и завязываю его на узел.

– Теперь ты совершенно ничего не видишь, не так ли?

Он не отвечает, а только кивает. Я ложусь на него.

– Несмотря на то что однажды ты можешь меня не увидеть, я буду обожать твои губы, – целую их, – буду обожать твой нос, – целую его, – буду обожать твои глаза, – целую их поверх чулка, – и буду обожать твои красивые волосы, а особенно то, как ты ворчишь и сердишься на меня.

Сажусь на него и, взяв его руку, кладу на свое тело:

– Несмотря на то что однажды ты можешь меня не увидеть, – продолжаю я, – твои сильные руки смогут прикасаться ко мне. Мои груди и дальше будут тереться об тебя. Я так же буду обожать все твое тело – сладостное и умопомрачительное! – мурлычу и прижимаюсь к нему, горя от возбуждения. – Оно будет точно так же сводить меня с ума, именно оно заставит меня тяжело дышать и говорить тебе: «Ты только попроси».

У него поднимаются уголки губ. Отлично. Я добилась его улыбки. Желая продолжить, вкладываю ему в руки анальную игрушку и шепчу, поднося ее ко рту.

– Оближи ее.

Он делает то, что я прошу, а я тем временем склоняюсь к его уху и тихо говорю:

– Несмотря на то что однажды ты можешь меня не увидеть, ты будешь хотеть играть со мной, как мы это делаем сейчас. И ты будешь это делать, потому что тебе это нравится, потому что мне это нравится и это наша игра, дорогой. Давай, сделай это.

Эрик на ощупь вводит игрушку, отчего мы едва дышим. Возбужденная тем, что я делаю, касаюсь губами его уха и шепчу:

– Дорогой, тебе нравится то, что ты делаешь?

– Да… очень, – рычит он, сжимая руками мои ягодицы.

Его возбуждение растет с каждой секундой. Двигая во мне игрушкой, он сильно заводится, а я, желая довести его до безумия, говорю:

– Несмотря на то что однажды ты можешь меня не увидеть, ты сможешь терзать меня так, как тебе захочется. Будешь разводить мне ноги для себя и для того, кого ты мне укажешь, и я клянусь тебе, что буду наслаждаться и заставлю наслаждаться тебя так, как ты всегда это делаешь. Я буду это делать, потому что управлять будешь ты. Ты будешь прикасаться. Ты будешь приказывать. Я твоя, мой дорогой, и без тебя ничего в нашей игре не имеет значения, потому что без тебя она мне не понравится. – Эрик стонет, и я добавляю: – Ну же, давай! Поиграй со мной.

Я спускаюсь с него и ложусь рядом. Тяну его за руку и кладу ее на себя. Он вслепую меня трогает, его губы в отчаянии изучают мое тело, мою шею, мои соски, мой пупок, мой лобок, и я веду его. Не дожидаясь того, что он меня попросит, я развожу ноги.

– Развести еще шире? – спрашиваю я.

Эрик трогает меня.

– Да.

Я улыбаюсь и развожу ноги шире. Через долю секунды он набрасывается на меня. Его язык скользит по всем моим складочкам. Он играет с ними, потягивает губами, теребит их языком. Я кричу и выгибаюсь, обезумев от наслаждения.

Я ерзаю. Мне тяжело дышать. Он двигает во мне анальной игрушкой и одновременно целует, доводя меня до безумия. Он страстно хватает меня за бедра и водит мной перед собой, как ему заблагорассудится. А я завожу пальцы в его волосы и сладостно шепчу:

– Тебе не нужно видеть, чтобы дарить мне наслаждение. Чтобы сделать меня счастливой. Чтобы сводить меня с ума. Вот так… любимый… вот так.

Некоторое время мой любимый продолжает свою разрушительную атаку.

Я пылаю… горю… он вызывает во мне такой огонь!

Я наблюдаю за ним в полумраке комнаты. Он двигается на мне с элегантностью тигра, пожирающего свою жертву. Он не видит меня, и причин тому две – темнота в комнате и чулок, завязанный на глазах. У него учащается дыхание. Его губы ищут мои и набрасываются на них. Через мгновение я чувствую, что он пытается соединиться со мной, ощущает, что я жду его.

– Я совсем мокренькая для тебя, дорогой, – шепчу ему на ухо. – Только для тебя.

Он нетерпеливо входит в меня. Мы задыхаемся. Эрик крепко меня сжимает, прижимается ко мне и двигает бедрами так мощно, что я едва могу пошевелиться. Он приковывает меня своим весом. Посасывает мне шею. А я кусаю его за плечо.

– Несмотря на то что однажды ты можешь меня не увидеть, ты и дальше будешь страстно, властно и буйно обладать мною, а я всегда буду принимать тебя, потому что я твоя. Ты моя фантазия, а я – твоя. И вместе мы будем наслаждаться сейчас и всегда.

Эрик молчит. Он лишь отдается этому моменту. И когда мы оба доходим до экстаза, он обнимает меня и утверждает:

– Да, дорогая. Сейчас и всегда.

 

24

Эрик во время лечения не работает: не может. Я, как прилежный секретарь, помогаю ему дома с электронной почтой, отвечаю на письма и выполняю его просьбы. Когда он получает письмо от Аманды, у меня возникает желание оторвать ей голову. Стерва! Я с любопытством просматриваю их переписку и катаюсь со смеху, прочитав одно из прошлых писем, в котором Эрик требует изменить ее отношение к нему. Он объясняет ей, что он сейчас не один и на первом месте для него стоит его девушка. Оле, оле, мой Айсмен! Я рада, что он все объяснил этой лисе.

Иногда, когда он начинает ворчать или глупить, мне хочется засунуть его головой в корзину для бумаги или прибить скобами уши к столу. Он невыносим! Но когда у него это проходит, я обожаю его и могу целовать часами!

Его приходит проведывать Соня. Улучив момент, когда с нами нет Эрика, она приглашает меня заехать забрать мотоцикл Ханны. Я решаю, что обязательно его заберу. После тех напряженных дней, которые я провела с Эриком, мне нужно выпустить пар. А самый лучший способ для этого – погонять на мотоцикле.

Приближается день операции. Эрика просто снедает тревога, и я стараюсь расслабить его самым лучшим способом, каким я умею. Конечно, сексом! Однажды ночью, когда мой Айсмен отдыхает в постели и у него на глазах лежит компресс с охлаждающим гелем, я решаю отвлечь его от мыслей об операции. Я нежно опускаюсь на него и шепчу у его губ:

– Привет, сеньор Циммерман!

Эрик собирается снять компресс, но я удерживаю его руку.

– Нет… не снимай.

– Дорогая, я тебя не вижу.

Приблизив губы к его уху, я шепчу так, чтобы у него побежали мурашки по коже:

– Тебе не нужно меня видеть для того, что я сейчас с тобой буду делать.

Он улыбается, и я тоже.

– Хочешь ты или нет, мы сейчас будем играть в разные игры.

– Ладно… Значит, хочу, – весело отвечает он.

Я целую его. Он целует меня, и я упиваюсь его губами.

– Хочешь, я объясню тебе правила игры? – Эрик кивает. – Первая игра называется «Перышко». Я провожу им по твоему телу, и, если ты больше двух минут продержишься и не засмеешься, не заговоришь и не застонешь, я сделаю все, что попросишь, договорились?

– Договорились, малышка.

– Вторая игра называется «Коробка желаний и наказаний».

– Заманчивое название. Думаю, она мне понравится, – заявляет он, властно обхватывая меня за талию.

Я смеюсь и убираю его руки.

– Соберись, любимый. В одну коробку я положила пять желаний и наказаний. Ты выбираешь одно желание, и, если ты его не выполняешь, я тебя наказываю. – Эрик смеется, а я продолжаю: – И третья игра заключается в том, что ты должен мне повиноваться. Поэтому лежи спокойно, пока я буду делать с тобой все, что захочу. Согласен?

– Вполне, – весело отвечает он.

– Отлично. Если я замечу, что ты перестал меня слушаться, то я тебя свяжу, понятно?

По комнате разливается его хохот, и, конечно же, Эрик кивает.

– Очень хорошо, сеньор Циммерман. Первое, что я сделаю, – это раздену вас.

Нежно снимаю с него белую майку и черные хлопковые штаны. А когда собираюсь снять трусы, то вижу, что он уже ого-го как готов, и у меня сразу пересыхает во рту. Эрик очень, очень соблазнительный. Ничего ему не говоря, включаю видеокамеру; хочу, чтобы он потом посмотрел на себя. Уверена, что его это повеселит.

Раздев его, беру птичье перо, которое недавно нашла, и начинаю водить по его телу. Я слегка касаюсь его шеи, затем опускаю перо к соскам, которые от прикосновения с пером становятся твердыми. Я улыбаюсь. Продолжаю водить пером по его животу, вокруг пупка, а когда спускаюсь еще ниже, с уст Эрика вырывается хриплый рык. Я развлекаюсь, лаская пером его тело. Через какое-то время он берет меня за руку и говорит:

– Сеньорита Флорес, думаю, что я выиграл. Уже прошло больше двух минут. Не жульничайте.

Смотрю на часы и, к своему удивлению, понимаю, что прошло уже семь минут. Как быстро летит время, когда идет игра наслаждения!

Улыбаюсь и бросаю перо.

– Вы правы, сеньор. Что вы хотите, чтобы я для вас сделала?

Он пальцем указывает мне приблизиться к нему, и я с улыбкой наклоняюсь.

– Я хочу, чтобы ты разделась, полностью.

Раздеваюсь. Снимаю пижаму и трусики и, когда остаюсь полностью обнаженной, сообщаю ему:

– Ваше желание исполнено, сеньор.

Поскольку он не видит меня из-за компресса, он ищет меня руками. Его рука прикасается к моему животу, затем медленно поднимается к груди. Рисует круг на груди и сжимает сосок пальцами.

– Хорошо. Я исполнила ваше желание. Теперь перейдем к следующей игре.

– С желаниями и наказаниями? – спрашивает он.

– Ага!

Беру коробку, в которую я положила несколько бумажек, и ставлю перед ним. Поднимаю его руку и завожу в коробку.

– Берите одно желание, а я его прочитаю.

Эрик послушно выполняет мою просьбу. Я бросаю коробку и, на ходу выдумывая желание, произношу:

– Хочу мотоцикл. Сеньор, вы не против, чтобы доставили мой мотоцикл из Испании?

Он меняется в лице.

– Нет, я против – не хочу, чтобы ты сломала себе шею.

Я заливаюсь смехом, но, поскольку не хочу с ним спорить, быстро отвечаю:

– Очень хорошо, сеньор Циммерман. Поскольку вы не собираетесь удовлетворить мое желание, пришло время доставать бумажку с наказанием.

Он улыбается. Снова послушно выполняет мой приказ, и я читаю:

– За то, что вы не хотите исполнять мое желание, в наказание вы должны спокойно лежать и не прикасаться ко мне, пока я буду делать с вами все, что захочу.

Он кивает. Я понимаю, что после упоминания о мотоцикле у Эрика ненадолго пропало желание разговаривать, но зато я сама знаю, где взять мотоцикл, пока не приедет мой.

Беру кисточку и горячий шоколад и начинаю разрисовывать его тело, в то время как камера все это записывает. Эрик улыбается, чувствуя, как я делаю круги вокруг сосков. Затем я обрисовываю его кубики на животе, обвожу пуп и заканчиваю на косых мышцах. Макаю кисточку в шоколад и теперь рисую на его упругом приятеле. Эрик улыбается и ерзает на месте. Я ласково разрисовываю его пенис и вижу его волнение. Его нетерпение. Отложив кисточку в сторону, наклоняюсь и облизываю соски. Наслаждаюсь вкусом шоколада вместе с его упоительным вкусом. Я в восторге. Следую по нарисованной мною дорожке. Опускаюсь языком по его животу, и вдруг Эрик встает, чтобы прикоснуться ко мне. Перехватываю его руки и отвожу их, порицая его:

– Нет… нет… нет… Вы не можете ко мне прикасаться. Помните об этом!

Эрик ерзает от возбуждения. Я веду языком вокруг пупка, потом с жадностью облизываю косые мышцы. А когда спускаюсь языком ниже – Эрик начинает задыхаться. Начинаю ласкать языком там, где, я знаю, ему безумно нравится. Он весь напрягается. Нежно облизываю и слегка покусываю аппарат, который умеет доводить меня до умопомрачения. Я довольно долго играю с ним, пока он, не в силах больше выдержать ни секунды, не снимая компресса с глаз, требует:

– Все, малышка, конец игры. А теперь возьми-ка меня.

Вне себя от счастья, я готова выполнить его требование. Сажусь на него сверху и глубоко выдыхаю, нанизываясь на него. Вокруг нас витает аромат шоколада и секса. В поисках нашего общего наслаждения я медленно двигаюсь вверх и вниз, понемногу раскрываясь и погружая его в себя. Но терпению Айсмена пришел конец. Он снимает компресс, бросает его на пол и, прежде чем я успела сообразить, опрокидывает меня на кровать и, глядя в глаза, говорит:

– Теперь командовать буду я. Переходим к третьей игре. Ты же знаешь, любовь моя, лежи спокойненько, иначе мне придется тебя привязать.

Я расплываюсь в улыбке, и он меня целует. Разводит своими ногами мои ноги и беспощадно врезается в меня, что я чуть ли не теряю дыхание. Я пытаюсь пошевелиться, но Эрик приковывает меня своим весом, все сильнее и сильнее впиваясь в меня.

– Весьма занятное видео, – шепчет он, заметив стоящую напротив нас видеокамеру.

Я не могу ничего сказать. Он не дает мне ни единого шанса. Он снова ныряет в мой рот языком и доводит меня до безумия, раз за разом двигая бедрами, отчего я еле дышу. Он невероятно возбудился во время игры, совершенно забыл об операции и теперь, закинув мои ноги себе на плечи, начинает меня бомбить упоительно и страстно.

Этой ночью мы с Эриком спим в обнимку. Мы смеялись, просматривая запись. Я удивила его своими играми, и перед тем, как уснуть, он тихо произносит мне на ухо:

– Я хочу реванш.

Два дня спустя его оперируют. Марта и ее команда делают трабекулоэктомию. Мне страшно лишь от одного этого слова. Вместе с его матерью я караулю в зале ожидания. Я очень волнуюсь, и мое сердце колотится как сумасшедшее. Любовь моя – мой парень, мой жених, мой немец – сейчас на операционном столе, и я знаю, что ему нелегко. Он не говорит это вслух, но я знаю, что он боится.

Соня берет меня за руки, придавая мне сил, и таким образом она получает от меня поддержку. Мы улыбаемся друг другу.

Я жду… жду… жду… Время течет медленно, и я все жду.

Когда мне кажется, что прошла целая вечность, из операционной выходит Марта и широко улыбается. Все прошло превосходно, и, хотя Эрика можно сразу же выписывать, она солгала, сказав, что он должен переночевать в больнице. Я киваю в знак согласия. Соня расслабляется, и мы обнимаемся.

Я настаиваю остаться на ночь в больнице вместе с ним. Ночью в палате я смотрю на него в темноте. Я наблюдаю за ним. Эрик спит, а я не могу уснуть. Я не могу представить себе жизни без него: я настолько влюблена, что мысль о том, что однажды может все кончиться, разбивает мне сердце. Я закрываю глаза и в конце концов, выбившись из сил, засыпаю.

Когда я просыпаюсь, мой взгляд встречается со взглядом моего любимого. Он лежит на койке и наблюдает за мной. Заметив, что я открыла глаза, расплывается в улыбке. Я тоже ему улыбаюсь.

В первой половине дня его выписывают – мы возвращаемся домой. В наш семейный очаг.

 

25

За следующие несколько дней Эрик выздоравливает, причем выздоравливает поразительно быстро. Он полон сил и энергии, и после нескольких долгих осмотров его выписывают. Мы счастливы и возвращаемся к своей обычной жизни.

Однажды утром, когда Эрик собирается на работу, я прошу отвезти меня к его матери. Хочу посмотреть, в каком состоянии мотоцикл Ханны. Эрику я, конечно, ничего не говорю, зная, что он не разрешит на него сесть. Когда Эрик уезжает, мы с Соней идем в гараж. Убрав кучу коробок и запачкавшись по уши в пыли, мы наконец достигаем цели – перед нами появляется мотоцикл. Это «Сузуки RMZ 250» желтого цвета.

Растроганная моментом, Соня берет желтый шлем и говорит мне:

– Сокровище мое, надеюсь, что тебе будет так же здорово на нем, как и Ханне.

Обнимаю ее и утвердительно киваю. Я успокаиваю ее тревогу, а когда она уходит и я остаюсь одна, у меня на губах светится улыбка. Как и следовало ожидать, мотоцикл не заводится. Умер аккумулятор: слишком долго мотоциклом не пользовались. Два дня спустя я появляюсь в доме Сони с новым аккумулятором. Устанавливаю его, и мотоцикл сразу заводится. Вне себя от счастья, что я снова сижу на мотоцикле, прощаюсь с Соней и возвращаюсь к своему новому дому. Мне нравится управлять мотоциклом и хочется кричать от радости. Подъезжаю к дому. Симона и Норберт смотрят на меня расширившимися глазами. Норберт так поражен, что решается заявить:

– Сеньорита, думаю, это не понравится хозяину.

Спускаюсь с мотоцикла и, снимая желтый шлем, киваю:

– Знаю. На это я и рассчитываю.

Когда Норберт с ворчанием уходит, ко мне подходит Симона и шепчет:

– Сегодня в «Безумной Эсмеральде» Луис Альфред Киньонес узнал, что ребенок Эсмеральды Мендоса от него, а не от Карлоса Альфонсо. Он увидел на левой ягодице такое же родимое пятно, как у него.

– О боже, я все пропустила! – вскрикиваю я, приложив руку к сердцу.

Симона кивает и, улыбаясь, признается, заставив меня рассмеяться:

– Я все записала.

Я хлопаю в ладоши и целую ее, и мы вместе торопимся в гостиную, чтобы посмотреть то, что она записала.

После серии, без которой я уже почти не мыслю своего дня, возвращаюсь в гараж. Хочу наладить мотоцикл перед тем, как регулярно его использовать и гонять вместе с Юргеном и его друзьями по грунтовым дорогам. В первую очередь нужно поменять масло. Норберт с неохотой отправляется за покупками и покупает мне масло для мотоцикла. Когда он привозит его, я устраиваюсь с мотоциклом в закоулке гаража и принимаюсь настраивать мотоцикл так, как учил меня отец.

После поездки в компанию «Мюллер» и после операции Эрика решаю, что пока мне можно не работать. Сейчас я могу выбирать. Мне хочется насладиться этим чувством полноты без какой-либо спешки, проблем и пересудов на работе. Слишком много незнакомых людей, готовых прибить меня за то, что я невеста-иностранка их шефа. Нет, спасибо! Лучше я буду гулять с Трусишкой, смотреть «Безумную Эсмеральду», плавать в чудесном крытом бассейне или гонять с Юргеном на мотоцикле. Кстати, мотоцикл просто чудесен и доставляет мне массу удовольствия. Эрик ни о чем не знает. Я от него это скрываю, и Юрген тоже держит это в секрете. Пока моему Айсмену лучше об этом не знать.

Однажды утром, в среду, я отправляюсь с Мартой и Соней на поле, где они проходят курс подготовки по парашютному спорту. Я с восторгом наблюдаю, как инструктор рассказывает, что они должны делать в воздухе. Они зовут меня присоединиться, но я предпочитаю смотреть. Хоть я и понимаю, что для того, чтобы прыгать с парашютом, нужно быть совсем отчаянной, но, когда я вижу это своими глазами, во мне все опускается. Сегодня они впервые будут делать затяжной прыжок, и поэтому обе заметно нервничают. А я просто в истерике! До сегодняшнего дня они это делали только перед монитором, но теперь все по-другому.

Я могу себе только представить, что скажет Эрик, если узнает об этом. Я чувствую себя просто ужасно. Даже боюсь подумать, что может случиться что-то страшное. Похоже, Соня читает мои мысли и подходит ко мне:

– Успокойся, мое сокровище. Все будет хорошо. Настройся на лучшее!

Я пытаюсь улыбнуться, но у меня лицо онемело от холода и волнения. Перед тем как подняться на небольшой самолет, они обе меня целуют.

– Спасибо, что ты хранишь наш секрет, – говорит Марта.

Когда они поднимаются на самолет, я машу им на прощание рукой и с волнением смотрю, как самолет набирает высоту и почти скрывается из виду. Вскоре я уже стою перед монитором, на котором вижу все происходящее.

– Ты только посмотри, они уже в воздухе.

Стараясь проглотить комок, застрявший в горле, я наблюдаю за тем, как падают маленькие точечки. Я с тревогой смотрю, как эти точечки приближаются… приближаются… и, когда я готова закричать, раскрываются парашюты. Находясь почти на грани инфаркта, начинаю аплодировать. Через несколько минут они приземляются, Соня и Марта сияют от радости – кричат, прыгают и обнимаются. У них получилось!

Я тоже хлопаю в ладоши, хотя сама не знаю почему: то ли из-за того, что у них получилось, то ли из-за того, что ничего не случилось. От одной только мысли, что скажет Эрик, у меня душа уходит в пятки. Спустя пару минут они подбегают и обнимают меня. Мы, словно три маленькие девчонки, прыгаем от счастья.

Когда вечером Эрик спрашивает меня, где я была с его матерью и сестрой, я ему лгу. Рассказываю, что мы были в спа-салоне, где нам делали массаж с шоколадом и кокосом. Эрик рад за меня и улыбается, а я чувствую себя ужасно. Просто ужасно. Мне не нравится лгать, но Соня и Марта попросили меня сохранить все в секрете. Я не могу их подвести.

Однажды утром мне звонит Фрида, и уже через час она приезжает ко мне вместе с малышом Гленом. Какой же у нее прекрасный малыш! Мы болтаем несколько часов подряд, и она признается, что является рьяной поклонницей «Безумной Эсмеральды». Я хохочу. Вот это да! Значит, я не единственная девушка, кто смотрит сериал. Получается, Симона была права, когда говорила, что эта мексиканская мыльная опера стала в Германии всеобщим увлечением. Откровение за откровение – и я показываю ей мотоцикл и Трусишку.

– Джудит, тебе что, нравится злить Эрика?

– Нет, – весело отвечаю я. – Но он должен принимать то, что нравится мне, так же, как и я принимаю то, что нравится ему. Ты так не считаешь?

– Считаю.

– Я терпеть не могу пистолеты, но я принимаю то, что он занимается стрельбой, – продолжаю, чтобы оправдать себя.

– Да, но ему совершенно не понравится все, что касается мотоцикла, тем более что это был мотоцикл Ханны…

– На самом деле это не имеет значения. Мотоцикл Ханны или мотоцикл Пепито Грильо – Эрик будет сердиться одинаково. Я это знаю и понимаю. Я найду подходящий момент, чтобы рассказать обо всем. Уверена, что если я это сделаю деликатно и осторожно, то он меня поймет.

Фрида улыбается и, глядя на Трусишку, который наблюдает за нами, говорит:

– Нет животного страшнее этого бедняги, но у него очень красивые глаза.

Умиленно глажу пса и чмокаю его в мордочку.

– Он чудесен. Красавчик, – уверенно говорю я.

– Но, Джудит, послушай, такие собаки не очень привлекательны. Если хочешь, у меня есть друг, у которого питомник дорогих пород.

– Нет, Фрида, мне не нужна собака, чтобы выставлять ее напоказ. Я хочу собаку, чтобы просто ее любить, а Трусишка ласковый и очень добрый.

– Трусишка? – повторяет она смеясь. – Ты его назвала Трусишкой?

– Когда я в первый раз его увидела, он меня до смерти напугал, – весело поясняю я.

Теперь Фрида понимает, повторяет его кличку, и пес подпрыгивает в воздухе, чем смешит Глена. Проведя несколько часов у меня, Фрида уезжает, пообещав позвонить, чтобы еще раз встретиться.

Вечером звоню сестре. Я очень давно с ней не разговаривала, и мне нужно услышать ее голос.

– Что случилось, дорогая? – обеспокоенно спрашивает она.

– Ничего.

– Нет, у тебя что-то случилось. Ты никогда мне просто так сама не звонишь, – не унимается она.

Я смеюсь, ведь она права. Но все же, желая насладиться болтологией своей безумной Ракель, отвечаю:

– Я знаю. Но поскольку я сейчас далеко от тебя, то очень по тебе скучаю.

– Ай, моя дорога-а-ая!.. – растрогавшись, восклицает она.

Мы долго болтаем. Она подробно рассказывает о своей беременности, о тошноте и рвоте, но, к моему удивлению, ни слова о проблемах с мужем. Ну надо же. Однако я не поднимаю эту тему. Это хороший знак.

Проговорив целый час по телефону с сестрой, кладу трубку и улыбаюсь. Надеваю пальто и иду в гараж. На мой свист из своего укрытия выходит Трусишка, и я с удовольствием иду с ним на прогулку.

Через два дня, когда Эрик и Флин уезжают на работу и в школу соответственно, я начинаю переделку гостиной. Мы проводим здесь большую часть времени, и нужно придать ей другой мотив. Всю работу я беру на себя. Норберт приходит в ужас, когда видит меня на стремянке, и опять повторяет, что если бы меня увидел хозяин, то отругал бы. Но мне не привыкать. Я меняю подушки из темной кожи на подушки фисташкового цвета, и теперь диван кажется более современным, а не серым и скучным.

На симпатичном круглом столике ставлю зеленую хрустальную вазу с чудесными красными каллами. Убираю с камина мрачные фигурки и ставлю несколько рамок с фотографиями. Здесь и мои родные, и Эрика. Гляжу на улыбающуюся малышку Лус и чувствую, как потеплело на душе.

Какая же она красивая! И как мне ее не хватает.

Заменяю самые некрасивые картины на те, которые купила сама. На одной стене гостиной вешаю трио картин с зелеными тюльпанами. Получилось превосходно!

Когда Флин вечером возвращается из школы и входит в гостиную, у него перекашивается лицо. Комната кардинально изменилась. Она перестала быть мрачной и стала яркой и наполненной жизнью. Он в ужасе, но мне все равно. Я и так знаю, что все, что я ни сделаю, ему в любом случае не понравится.

Наконец возвращается Эрик. Он настолько впечатлен, что теряет дар речи. Его сдержанная и темная гостиная исчезла, чтобы уступить место комнате, полной света и жизнерадостности. Ему нравится. Это видно по его выражению лица, и, когда он меня целует, я расплываюсь в улыбке перед недовольной физиономией мальчугана.

На следующий день Эрик решает отвезти Флина в школу. Мальчик с радостью соглашается, ведь обычно это делает Норберт. Я еду вместе с ними. Не знаю, где находится школа, но мне очень хочется прогуляться по городу.

Эрику не нравится, что я буду гулять по Мюнхену одна, но мое упрямство перевешивает, и ему не остается ничего другого, как согласиться. По дороге мы забираем еще двух детей, Роберта и Тимоти. Они болтают без умолку и с любопытством на меня поглядывают. Я замечаю, что мальчишки держат в руках разноцветные скейты – точь в точь такие, как та игрушка, которую Эрик запретил Флину. Когда мы приезжаем в школу, дети открывают дверь и выходят. Флин выходит последним и закрывает дверь.

– Ну вот! Он меня даже не чмокнул, – подшучиваю я.

Эрик улыбается.

– Дай ему немного времени.

Вздыхаю, закатываю глаза и смеюсь.

– А ты меня чмокнешь? – спрашиваю я, собираясь выходить из машины.

Улыбаясь, Эрик притягивает меня к себе:

– Столько, сколько захочешь, малышка.

Он целует меня, и я упиваюсь его долгим и властным поцелуем.

– Ты уверена, что сможешь сама вернуться домой?

Я весело киваю. Правда, я не имею ни малейшего представления, каким образом это можно сделать. Но ведь я знаю адрес и уверена, что не потеряюсь. Подмигиваю ему:

– Конечно. Не волнуйся.

Он еще сомневается, отпускать меня или нет:

– Мобильный с тобой?

Достаю его из кармана.

– Полностью заряжен – на тот случай, если мне придется просить о помощи! – весело отвечаю я.

Наконец мой обожаемый мужчина улыбается, я целую его и выхожу из машины. Закрываю дверь, он заводится и уезжает. Я знаю, что он следит за мной через зеркало заднего вида, и, как дурочка, машу ему рукой. Мама дорогая, я по уши в него влюблена!

Когда машина поворачивает налево и пропадает из моего поля зрения, я поворачиваюсь к школе. Оттуда, где я нахожусь, мне видно, что возле входа стоит много групп детей, но Флин почему-то оказался в стороне. Совсем один. А где же Роберт и Тимоти? Я прячусь за деревом и вижу, что он украдкой наблюдает за одной красивой белокурой девочкой. Как трогательно.

Вот даже как! У моего смурфа-злюки есть сердечко! Он стоит, опершись на забор, и не спускает взгляда, пока она играет с другими детьми. Я улыбаюсь.

Раздается звонок, и дети начинают заходить в здание. Флин не двигается с места. Он ждет, пока девочка войдет в школу вместе с друзьями. И, только увидев, что она зашла, он тоже собирается войти. Я с любопытством провожаю его взглядом и вдруг замечаю, что Роберт, Тимоти и еще несколько ребят со скейтами в руках подходят к Флину – тот останавливается. Они разговаривают. Один из них снимает с него шапку и бросает на землю. Когда Флин наклоняется, чтобы ее поднять, Роберт дает ему под зад и тот падает ничком на землю. У меня закипает кровь. Я возмущена! Что это они вытворяют?

Чертовы пацаны!

Маленькие негодяи, смеясь до слез в глазах, уходят, и я вижу, как Флин поднимается и смотрит на свою руку. У него на руке кровь. Он вытирает ее салфеткой, которую достал из куртки, поднимает шапку и, повесив нос, заходит в школу.

Я поражена увиденным и размышляю, как бы мне поговорить об этом с малышом.

Наконец мальчик скрывается из виду, я поворачиваюсь, делаю пару десятков шагов и… вскоре оказываюсь в паутине мюнхенских улочек. Мне звонит Эрик. Я сообщаю ему, что со мной все в порядке, и кладу трубку. Магазины… куча магазинов, и я с удовольствием останавливаюсь у каждой витрины. Увидев магазин с товарами для мотокросса, захожу и покупаю все необходимое мне обмундирование. Я в восторге. Выйдя на улицу (в отличном настроении), наблюдаю за прохожими. У всех очень серьезные лица. Такое впечатление, что они чем-то рассержены. Мало кто улыбается. Как мало они похожи на испанцев!

Я иду по мосту Кабелстег. К своему удивлению, вижу на нем огромное количество разноцветных висячих замков. Я аккуратно прикасаюсь к этим маленьким свидетельствам любви и наугад читаю имена: Иона и Питер, Бенни и Мари. Есть даже такие, к которым повесили другие маленькие замочки с другими именами, возможно, это их дети. У меня на устах улыбка. Мне это кажется невероятно романтичным. Хорошо бы такое сделать с Эриком. Нужно ему предложить. Но меня разбирает смех: он точно подумает, что я сошла с ума и впала в детство.

Довольно долго прогуливаясь по городу, останавливаюсь возле секс-шопа. Звонит мобильный. Это Эрик – мой любимый волнуется за меня. Я уверяю его, что меня не похитили никакие албано-косовцы, и, рассмешив его, прощаюсь с ним. Вхожу в магазин в приподнятом настроении. С интересом осматриваюсь. Здесь продают всякого рода эротические игрушки и сексуальное нижнее белье, декор магазина сделан со вкусом и изысканно. Стены красного цвета, и все, что здесь находится, привлекает мое внимание. Я рассматриваю сотни разноцветных вибраторов и игрушек невероятных форм. Замечаю черные перья и беру несколько штучек. Они мне понадобятся, чтобы когда-нибудь поиграть с Эриком. Кроме них я выбираю пару накладок для сосков с черными блестками, с которых свисают кисточки. Продавщица говорит, что они многоразовые и приклеиваются к соскам с помощью двусторонней липучки. Я смеюсь. Представляю себя в этом перед Эриком, и мне становится смешно. Но, зная его, уверена, что ему понравится! Когда я собираюсь расплатиться, в одном углу магазина замечаю костюмы и начинаю хохотать. Снимаю с плечиков костюм «плохой служащей полиции» и покупаю его. Сегодня ночью я буду удивлять своего Айсмена. Выхожу из магазина с улыбкой до ушей и сумкой в руках, иду мимо скобяной лавки и вдруг кое-что вспоминаю. Захожу в лавку и покупаю дверную щеколду. Хочу, чтобы нежданные гости с раскосыми глазами не мешали мне заниматься дома сексом.

Протопав три часа по улицам Мюнхена, беру такси и приезжаю домой. Симона с Норбертом встречают меня, и я решаюсь попросить инструменты. Норберт удивленно кивает, но не спрашивает зачем. Просто приносит солидный ящик.

Вне себя от радости, я беру инструменты, поднимаюсь в нашу с Эриком комнату и устанавливаю на дверь щеколду. Надеюсь, он не рассердится. Я не хочу, чтобы Флин застал меня в эротическом костюме или когда на нас уже вовсе нет никаких костюмов. Что о нас подумает мальчик?

Как всегда, Флин возвращается из школы молчаливым и подавленным. Он закрывается в своей комнате, чтобы сделать уроки. Симона собирается отнести ему полдник, и я прошу ее позволить мне сделать это самой. Войдя в комнату, вижу, что Флин сидит за столом и полностью погружен в свои уроки. Ставлю поднос с сэндвичем и смотрю на его руку. На ней заметна рана.

– Что у тебя случилось с рукой? – спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает он, даже не глянув на меня.

– Для этого «ничего» у тебя слишком большая ссадина, – не отстаю я.

Мальчуган поднимает на меня взгляд и всматривается в меня.

– Выйди из моей комнаты. Я делаю домашнее задание.

– Флин, почему ты все время злишься?

– Я не злюсь, но сейчас ты меня разозлишь.

Его ответ вызывает у меня улыбку. Этот маленький гном ну просто как его дядюшка, даже отвечает точно так же, как он! В конце концов я уступаю и выхожу из комнаты. Иду в кухню и беру баночку кока-колы, открываю и делаю глоток. Тут появляется мальчик и смотрит на меня.

– Хочешь? – предлагаю я.

Он отрицательно качает головой и уходит. Пять минут спустя я сажусь в гостиной перед телевизором. Смотрю на часы. Пять часов вечера. Совсем скоро вернется Эрик. Решаю посмотреть какой-нибудь фильм и начинаю искать что-нибудь интересное. Ничего не нахожу и останавливаю свой выбор на «Симпсонах».

Совсем скоро я смеюсь над приключениями Барта, и, когда меньше всего этого жду, рядом со мной появляется Флин. Он смотрит на меня и садится рядом. Делаю глоток кока-колы. Мальчик берет пульт с намерением переключить канал.

– Флин, если ты не заметил, я смотрю телевизор.

Он задумывается. Кладет пульт на стол, устраивается на диване и вдруг произносит:

– А сейчас я не откажусь от кока-колы.

Первым моим желанием было ответить ему: «Что ж, поздравляю, лапочка, у тебя есть две чудные ножки, чтобы сходить за ней». Но поскольку я хочу быть приветливой с ним, встаю и решаю принести ему сама.

– В стакане и со льдом, пожалуйста.

– Конечно, – киваю я, довольная его мирным тоном.

Вне себя от радости, иду в кухню. Симоны нет. Беру стакан, кладу в него лед, достаю из холодильника кока-колу, открываю ее и – ба-бах! Взрывается кока-кола. Брызги газированной жидкости заливают мои глаза, одежду и всю кухню.

Я с трудом нахожу стол, чтобы поставить кока-колу, и на ощупь ищу бумажные полотенца, чтобы вытереть себе лицо. Го-о-осподи, я вся мокрая! И только тогда я замечаю в зеркальной дверце микроволновки отражение Флина, который через приоткрытую дверь наблюдает за мной со злой ухмылкой. Черт бы тебя побрал!

Уверена, что это он взболтал банку, чтобы та взорвалась, – именно поэтому он был такой добренький, когда просил меня об этом.

Я делаю несколько глубоких вдохов, потом, вздыхая, вытираю себя, вытираю пол. Чертов ребенок! Наконец я заканчиваю убирать и выхожу из кухни, словно бык Осборна. Я собираюсь высказать этому гному все, что накипело, ведь я уверена, что это он во всем виноват. К сожалению, я вижу его в гостиной в обнимку с Эриком.

– Привет, дорогая! – приветствует меня любимый с широкой улыбкой.

У меня два варианта: мгновенно стереть ему улыбку с лица и рассказать, что натворил его любименький племянник, или скрыть и ничего не говорить о мини-преступнике, которого он держит в руках. Я выбираю второй вариант, и тогда мой Айсмен ставит мальчугана на пол, подходит ко мне и оставляет на моих губах сладкий и нежный поцелуй.

– Ты что, мокрая? Что с тобой произошло?

Флин смотрит на меня, а я смотрю на него. Через пару минут я отвечаю:

– У меня взорвалась банка кока-колы, когда я ее открывала, и мне конец.

Эрик улыбается и, ослабляя галстук, заявляет:

– То, что происходит с тобой, больше не происходит ни с кем.

Я улыбаюсь – с этим трудно спорить. В этот момент входит Симона:

– Ужин готов.

Эрик поворачивается к племяннику.

– Давай, Флин. Иди вместе с Симоной.

Мальчуган убегает в кухню, за ним уходит Симона. После этого Эрик подходит ко мне и страстно меня целует в губы. Минута – и я совершенно теряю голову!

– Как ты провела день в Мюнхене?

– Превосходно. Хотя ты и так уже знаешь. Ты же мне тысячу раз звонил, невыносимый!

Эрик, похоже, развлекается:

– Нет, не невыносимый. Встревоженный, да. Ты не знаешь города – вот я и волнуюсь из-за того, что ты гуляешь одна.

Вздыхаю, но он не дает мне ответить.

– Но расскажи мне, где же ты была?

Я как могу объясняю, в каких великолепных и потрясающих местах я была, а когда рассказываю о мосте с замками, то, к своему удивлению, слышу:

– А эта идея мне кажется просто превосходной. Пойдем на мост Кабелстег, когда захочешь. Кстати, в Мюнхене есть и другие мосты для влюбленных.

– Ты когда-нибудь там вешал замок? – пораженно спрашиваю я.

Эрик долго на меня смотрит… смотрит, а потом с ухмылкой шепчет:

– Нет, дорогая моя. Ты будешь первой, кто этого добился.

Я на седьмом небе. Я даже представить себе не могла, что мой Айсмен такой романтик. Я очень довольна его ответом и тем, что он в таком хорошем настроении. Потом я вспоминаю о костюме служащей полиции. Он точно будет в восторге! Но он прерывает мои мысли:

– Как ты смотришь на то, чтобы поужинать сегодня у Бьорна?

Ого, и еще раз ого!

Сразу же отбрасываю идею с костюмом. В мгновение ока меня обдает жаром, я не могу дышать. Я понимаю, что означает это предложение. Секс, секс и еще раз секс. Не сводя с него глаз, киваю:

– Считаю, что это превосходная идея.

Эрик улыбается, отпускает меня и идет в кухню, я слышу, что он разговаривает с Симоной. Потом до меня доносится, как протестует Флин. Он сердится из-за того, что дядя уезжает. Наконец возвращается мой безумный любимый, берет меня за руку и говорит:

– Пойдем одеваться.

Эрик удивляется при виде щеколды, которую я повесила в комнате. Но я обещаю ему, что мы будем ею пользоваться лишь в определенные моменты. Он с пониманием соглашается.

– Я хочу тебе показать, что купила. Подожди минутку, – говорю, горя от нетерпения.

Тороплюсь в ванную комнату. Да, я не рассказала ему о полицейском костюме – оставлю этот сюрприз на потом. Снимаю одежду и приклеиваю накладки на соски. Они такие забавные! Улыбаясь, открываю дверь ванной и становлюсь перед ним в позе Маты Хари.

– Ого, детка! – восклицает Эрик при виде меня. – Что это ты купила?

– Это для тебя.

Чтобы позабавиться, двигаю плечами, и кисточки забавно покачиваются. Эрик смеется. Он встает и закрывает щеколду, на что я улыбаюсь. Потом я подхожу к нему, и мой голодный волк толкает меня на кровать и шепчет:

– Я от них просто в восторге, смугляночка. Сейчас я позабавлюсь с ними, но ты их не снимай. Я хочу, чтобы Бьорн тоже это увидел.

Я с улыбкой отвечаю на его ненасытный поцелуй.

– Хорошо, любовь моя.

Через час мы с Эриком едем в машине. Я невероятно волнуюсь, и с каждой секундой мое возбуждение возрастает. У меня сводит желудок. Я не смогу даже поужинать, и, когда мы приезжаем домой к Бьорну, мое сердце подпрыгивает, как необъезженный жеребец.

Как и следовало ожидать, красавчик Бьорн встречает нас со своей самой обворожительной улыбкой. Это очень привлекательный мужчина. Теперь его взгляд не такой невинный, как тогда, когда рядом с нами было много народу. Теперь он откровенно похотливый.

Он показывает свой невероятный дом и удивляет меня, когда, открыв одну дверь, показывает кабинеты своей частной конторы. Оказывается, здесь он работает вместе с пятью адвокатами: тремя мужчинами и двумя женщинами. Когда он проходит мимо одного из столов, Эрик говорит:

– Здесь работает Хельга. Помнишь ее?

Я киваю, а Эрик с Бьорном переглядываются. Желая быть максимально откровенной, говорю:

– Конечно помню. Хельга – это та самая девушка, с которой мы занимались любовью втроем в отеле, не так ли?

Мой немец, похоже, ошарашен моей откровенностью.

– Кстати, Эрик, – произносит Бьорн, – зайдем-ка на минутку ко мне в кабинет. Раз ты уже здесь, подпишешь документы, о которых мы с тобой говорили.

Мы молча входим в уютный и красивый кабинет. Он в классическом стиле, такой же классический, как и у Эрика дома. Некоторое время они пересматривают документы, а я в это время разглядываю все вокруг. Они спокойны, а я нет. Не могу перестать думать о том, чего хочу. Я наблюдаю за ними и возбуждаюсь. У меня набухает грудь, теперь я отлично чувствую накладки на сосках. Они разговаривают, а я завожусь. Хочу, чтобы они овладели мною. Хочу секса. Эти двое мужчин вызывают во мне такое дикое желание, что я не могу обуздать себя. Когда я больше не могу терпеть, подхожу к Эрику, забираю из его рук бумаги и с бесстыдством, на которое я даже не думала, что способна, целую его.

О да! Я как волчица!

Жадно кусаю его губы, и Эрик моментально отвечает. Краем глаза замечаю, что Бьорн смотрит на нас. Он не прикасается ко мне. Не приближается. Только смотрит, пока Эрик, взяв инициативу в свои руки, гладит мои бедра, задирая платье.

Когда он отрывает свои губы от моих, я понимаю, что в нем разбудила. Готовая на все, шепчу:

– Раздень меня. Поиграй со мной. – Эрик смотрит на меня, а я, жаждущая секса, мурлычу у его губ: – Предложи меня.

Его губы снова завладевают моими губами, и я чувствую, что его руки оказываются на молнии платья. О да! Он расстегивает ее и, когда доходит до конца, сжимает мои ягодицы. Огонь.

Айсмен молча снимает платье, которое падает к моим ногам. На мне нет бюстгальтера, и перед Эриком и его другом появляются во всей красе мои забавные соски. Волнение.

Бьорн не говорит ни слова. Он не двигается. Он лишь наблюдает за тем, как Эрик усаживает меня на письменный стол. На мне остались одни черные бикини и накладки на соски. Безумие.

Он разводит мне ноги и целует. Придвигается ко мне и прижимается к моему телу. Желание.

Кладет меня на стол, наклоняется и проводит языком вокруг сосков. Затем его губы опускаются к моему лобку, и, поцеловав его, он, доведенный до безумия, хватает бикини и рвет их. Взрыв.

Не произнося ни слова, он поворачивается к своему другу и подает ему знак. Предложение.

Бьорн подходит к нему, они оба на меня смотрят. Нет, они пожирают меня взглядами. Обнаженная, я лежу на столе, на мне накладки на соски и разорванные бикини. Бьорн улыбается и, окинув мое тело страстным взглядом и потянув пальцем разорванные бикини, шепчет:

– Как это возбуждающе!

Раскрытая перед ними и мечтающая стать воплощением их безумных фантазий, поднимаю ноги на стол, отталкиваюсь и устраиваюсь поудобней. Подношу ко рту палец, посасываю его и перед внимательными взглядами обоих мужчин засовываю его в свою влажную киску. Их дыхание учащается, когда я начинаю двигать в себе пальцем.

Они пожирают меня глазами. Их тела желают обладать мною, а я хочу, чтобы они это сделали поскорее. Я соблазняю их. Бросаю им вызов своими движениями. Эрик спрашивает:

– Джуд, у тебя есть в сумке…

– Да, – отвечаю я раньше, чем он успевает закончить фразу.

Эрик берет мою сумочку, открывает и достает из нее вибратор в форме губной помады. На его лице появляется удивление, когда он также обнаруживает там анальную игрушку. Улыбаясь, он подходит ко мне и говорит:

– Развернись и стань на столе на четвереньки.

Я повинуюсь. Я с удовольствием выполняю то, о чем попросил мой господин. Бьорн меня слегка шлепает, а Эрик дает мне своей слюной смочить игрушку. Я знаю, что завожу их. Эрик забирает у меня игрушку и одним движением вводит в меня. Несколько его движений пробуждают неимоверное наслаждение.

– Джуд, – произносит Эрик, – ляг, как ты лежала раньше.

Я снова ложусь на стол, чувствуя игрушку в себе. Когда я опять опускаю спину на письменный стол, Эрик разводит мне ноги так, чтобы они оба могли мною любоваться, а затем целует меня в эпицентр моего желания. Я вся пылаю.

Его требовательный и напористый язык ласкает меня, и я подскакиваю от удовольствия.

– Не своди ноги, – просит Бьорн.

Я крепко хватаюсь руками за стол и выполняю его просьбу, а Эрик в это время сжимает мои бедра и продолжает жадно ласкать. У меня вырываются стоны наслаждения. Бьорн снимает штаны и надевает презерватив.

Вдруг Эрик останавливается, дает Бьорну маленький вибратор в форме губной помады, отходит от меня, и Бьорн занимает его место. Эрик становится рядом со мной, убирает мне волосы назад и улыбается. Он осыпает меня ласками и поцелуями. Поняв намек, Бьорн включает вибратор. И тогда Эрик осипшим от страсти голосом произносит:

– Сейчас мы поиграем с тобой, а потом оба сделаем то, чего ты так безумно хочешь.

Бьорн пробегает руками по моим ногам, устраивается между ними и проводит одним пальцем по моим влажным складочкам. Я взрываюсь от такой прямой атаки.

– Не своди ноги, милая, – настаивает Бьорн, удерживая их.

Эрик целует меня и кладет мне руку на живот, чтобы я не двигалась, а Бьорн прижимает вибратор. Я начинаю стонать все громче. Это неимоверно потрясающе. Я сейчас взорвусь. Со мной играют двое мужчин, не позволяя мне двигаться. Наконец мое тело содрогается в блаженных конвульсиях.

– Вот так, малышка… вот так.

Я горю. Пылаю. Сгораю до пепла.

Я наслаждаюсь тем, что отдаюсь им, повинуюсь им. Мой Айсмен балует меня своим ртом, а Бьорн быстро во мне двигается.

Никогда бы не подумала, что такое может мне понравиться. Никогда бы не подумала, что я соглашусь на нечто подобное.

Никогда бы не подумала, что я сама стану инициатором столь плотской игры, но это так, я действительно начала ее. Я отдалась им и жаждала, чтобы они поиграли со мной, чтобы они растерзали меня и сделали со мной все, что захотели. Я принадлежу им. Мне нравится это ощущение, и хочу продолжить. Мне хочется еще.

Я сгораю от возбуждения. Сквозь поцелуи Эрик льет на меня поток сладких и похотливых слов, которые доводят меня до безумия. А Бьорн продолжает раз за разом проникать в меня.

Я еще шире развожу ноги, чтобы Бьорн мог максимально в меня войти. Эрик кусает меня за подбородок, и через пару секунд слышу стоны Бьорна.

Разгоряченная, возбужденная и взбудораженная, лежу на столе, еле дыша, и хочу продолжения игр. Эрик берет меня на руки и выносит меня из кабинета, несмотря на то что на мне до сих пор разорванные бикини. Мы проходим через огромный офис и входим в дом Бьорна. Мы направляемся к ванной комнате. Сам Бьорн идет за нами, но в ванную не входит – он понимает, где и когда ему можно быть. Сейчас наш с Эриком интимный момент.

Войдя в ванную, Эрик ставит меня на пол, отклеивает накладки, наклоняется и нежно снимает остатки бикини. Я улыбаюсь и, когда он поднимается с ними в руках, заявляю:

– Тебе точно нравится рвать на мне нижнее белье.

Эрик расплывается в улыбке, бросает их в мусорную корзину и, снимая с себя рубашку, заверяет:

– Ты мне больше нравишься голой.

С игривым взглядом спрашиваю его:

– А игрушка?

Он улыбается и шлепает меня.

– Пусть игрушка остается на своем месте. Время ее убирать пока не наступило.

Он включает воду, и мы оба становимся под душ. Мои волосы намокают, но Эрик не намыливает меня, а просто обнимает.

– Ты в порядке, дорогая?

Утвердительно киваю, однако он, желая услышать мой голос, отстраняется от меня немного, и тогда я поворачиваюсь к нему и мурлычу:

– Эрик, я хотела это сделать и до сих пор страстно этого желаю.

Мой немец улыбается и поднимает бровь:

– Малышка, ты сводишь меня с ума.

Цепляюсь ему за шею и подпрыгиваю, чтобы достать до его губ. Он подхватывает меня на лету, и мы целуемся под приятным потоком теплой воды. Я чувствую давление игрушки.

– Хочу еще, – признаюсь ему. – Обожаю то чувство, которое возникает во мне, когда ты делишься мною и играешь со мною. Я возбуждаюсь, когда ты говоришь мне горячие словечки. Я улетаю, когда ты предлагаешь меня, и хочу, чтобы ты снова и снова это делал.

Его соблазняющая улыбка вызывает во мне дрожь. Он так нежно меня обнимает, что, мне кажется, я наполнена счастьем по самую макушку.

Когда мы выходим из душа, Эрик заматывает меня в махровое полотенце, снова берет меня на руки и, мокрый и полностью обнаженный, выносит меня из ванной комнаты. Он заносит меня в комнату в бордовых тонах и кладет на кровать. Вероятно, это комната Бьорна – как раз в этот момент тот выходит из другой ванной комнаты, тоже мокрый и обнаженный. Он, как и мы, принял душ.

Они переглядываются и, не проронив ни слова, договариваются между собой взглядом. Игра продолжается. Бьорн отходит в сторону, и у меня бегут мурашки по коже, когда я слышу песню «Пролей море слез из-за меня» и голос Майкла Бубле.

– Эрик рассказал, что тебе очень нравится этот певец. Это так? – спрашивает Бьорн.

– Да, я его обожаю, – подтверждаю я, глядя на своего Айсмена, и улыбаюсь.

Бьорн подходит и говорит:

– Я купил этот диск только для тебя.

Я, словно мартовская кошка, встаю, чтобы снова их подразнить. Снимаю с себя полотенце и начинаю ласкать грудь в такт музыки. Они пожирают меня взглядами. Соблазняя их, поворачиваюсь, покачиваю бедрами в ритме песни. Они оба смотрят на меня, возбужденные и готовые. Спускаюсь с кровати и приглашаю их подойти ко мне. Хочу обнаженной потанцевать с ними. Эрик смотрит мне в глаза, а я обхватываю его за талию и приглашаю Бьорна обнять меня сзади. Мокрые, обнаженные и возбужденные, мы втроем танцуем под эту нежную и чувственную мелодию. Пока Эрик страстно целует мои губы, Бьорн целует меня в шею.

Похоть. Все так похотливо между нами тремя в этой комнате. Они оба выше меня на голову, и мне нравится ощущать себя между ними совсем крошечной. Я так хочу их. У меня пересохло во рту, и я улыбаюсь Эрику. Поцеловав, немец разворачивает меня, и я встречаюсь со взглядом Бьорна. Я вижу, что его рот жаждет поцеловать меня в губы, но он этого не делает. Он лишь целует мои глаза, нос, щеки, и, когда он слегка касается губами уголков моих губ, я ему шепчу:

– Поиграй со мной. Потрогай меня.

Бьорн кивает и опускает руку. Он трогает мою киску, исследует и засовывает в нее палец, отчего из меня вырывается стон. Эрик кусает меня за плечо, его руки скользят по моему телу и оказываются на игрушке. Он двигает ею, и у меня подкашиваются ноги. Он подхватывает меня за талию, и я расслабляюсь. Я их игрушка. Я хочу, чтобы они поиграли со мной.

Мы танцуем… целуемся… ласкаем… возбуждаем друг друга.

Мне нравится быть центром внимания этих двух титанов. Я в восторге от этого. Мне нравится быть развратницей, нравятся их ласки и то, что они в этот момент желают дать мне максимум удовольствия. Я закрываю глаза, они прижимаются ко мне своими телами. Я схожу с ума от этого ощущения. Обожаю быть объектом их желания.

Одна песня заканчивается, и звучит «Поцелуй не всерьез» Джоржа Майкла – я на седьмом небе от возбуждения. Эрик и Бьорн в таком же состоянии. Наконец Эрик требует напряженным голосом:

– Бьорн, открой ее для меня.

Тот садится на кровать, усаживает меня перед собой, подхватывает мои ноги и разводит их. О боже, как же это развратно! Я полностью предоставлена моему любимому. Эрик наклоняется, кусает меня. Я вздрагиваю. Его жадный язык упивается мною. Каждым своим движением он сводит меня с ума.

– Мне нравится, когда ты кричишь от наслаждения, – шепчет мне на ухо Бьорн.

Эрик встает. Шаг – и он врывается в меня. О да!.. Его толчки мощные и неистовые. А Бьорн продолжает нашептывать:

– Милая, не могу дождаться, когда снова погружусь в тебя.

Эрик раз за разом впивается в меня, и я, еле дыша, кричу от сладостного, пылкого и развратного наслаждения. Вдруг он останавливается и, не выходя из меня, крепко обхватывает меня за талию и поднимает. Я еще больше на него сажусь. Бьорн встает с кровати и своими сильными руками поддерживает меня, словно невидимый стул, подталкивая меня к Айсмену, который продолжает свои неистовые атаки.

Я – их игрушка. Я нежусь в их руках, как вскоре из меня вырывается сладостный визг. Доведенный до предела увиденным, Бьорн крепко сжимает меня за бедра и начинает входить в меня с неистовой силой. О да!

Раз… два… три… четыре… пять… шесть…

Из горла у меня вырываются крики наслаждения от того, что эти мужчины вытворяют с моим телом. Они хотят меня, и я это позволяю. Я хочу этого. Мы все в экстазе.

Музыка начинает звучать крещендо, и наши тела немного успокаиваются, но ненадолго. Я упиваюсь поцелуем Эрика.

Я нахожусь между двумя мужчинами, которые мной обладают. Между двумя мужчинами, которые меня желают. Между двумя мужчинами, которых я желаю.

Четыре сильные руки держат меня с разных сторон, и оба нежно и страстно меня ласкают.

Я горю… Меня обдает горячей волной, и вдруг я чувствую, как будто вся моя кровь хлынула мне в голову, и начинаю кричать в экстазе. Я занимаюсь сексом с двумя мужчинами и доведена наслаждением до безумия. Они крепко прижимают меня к себе, требуя большего, и я снова вскрикиваю и выгибаюсь. Наконец я слышу их сладостное рычание и понимаю, что игра окончена… Пока что.

Бьорн аккуратно из меня выходит и опрокидывается рядом на кровать. Эрик не шевелится, и я продолжаю лежать в его объятиях. В комнате звучит голос Майкла Бубле и наше тяжелое дыхание, пока мы отходим от буйного секса.

Минут через пять Бьорн берет мою руку, целует и, ухмыляясь, тихо произносит:

– С вашего позволения, я пойду в душ.

Мы с Эриком лежим в постели, обнимая друг друга. И когда остаемся одни, я смотрю на него. Его глаза закрыты. Кусаю его за подбородок:

– Спасибо, любовь моя.

Он удивленно открывает глаза:

– За что?

Целую его в кончик носа, отчего он расплывается в улыбке.

– За то, что научил меня играть и наслаждаться сексом.

Он начинает хохотать, и я вместе с ним, когда он говорит:

– Ты становишься опасной. Очень опасной.

Через полчаса, после того как мы все трое приняли душ, спускаемся в кухню Бьорна. Там, усевшись на табуреты, мы едим и весело болтаем. Спустя два часа я снова оказываюсь обнаженной на кухонном столе и наслаждаюсь, отдаваясь двум мужчинам.

 

26

Жизнь с Айсменом идет хорошо, несмотря на наши споры. Наши встречи тет-а-тет безумны, сладки и страстны, а когда мы ездим к Бьорну, то они еще пылкие и развратные. Эрик делит меня со своим другом, и я с удовольствием на это соглашаюсь. Нет никакой ревности. Ни упреков. Есть только секс – игра и похоть. Мы в полной мере наслаждаемся влечением друг к другу при каждой встрече. Нет никакой лжи. Нет никакой скрытности. Только безумное сладострастие.

С Флином же все совсем иначе. С парнем мне приходится нелегко. Я замечаю, что с каждым днем он становится все менее дружелюбным со мной и раздражается нашему с Эриком счастью. Мы с Эриком ссоримся из-за него. И, кажется, мальчик получает огромное удовольствие оттого, что становится причиной наших с Эриком споров.

Иногда по утрам я езжу вместе с Норбертом отвозить Флина в школу. Но Флин не догадывается о том, что, когда Норберт уезжает, я тайком за ним наблюдаю. Я не понимаю, что происходит. Мне не понятно, почему Флин является центром насмешек своих якобы друзей. Они обзывают его, толкают, а он не реагирует. Всегда заканчивается тем, что он лежит на земле. Нужно найти этому какое-то решение. Нужно, чтобы он улыбнулся, чтобы поверил в себя, но я не знаю, как это сделать.

Однажды вечером, когда я в своей комнате напеваю песню Пабло Альборана «Столько», замечаю, что за окном опять идет снег. Это мне понимает настроение. Снег такой красивый! Радуясь снегопаду, иду в комнату игр, где Флин делает уроки, и открываю дверь.

– Хочешь поиграть в снежки?

Мальчик со своим обычным серьезным видом смотрит на меня и отвечает:

– Нет.

Я прихожу в ярость, увидев у него разбитую губу. Беру его за подбородок и спрашиваю:

– Кто это сделал?

Мальчик смотрит на меня и сердито отвечает:

– Это тебя не касается.

Вместо того чтобы ответить ему тем же, решаю промолчать. Закрываю дверь и иду искать Симону. Нахожу ее в кухне, готовящую бульон. Подхожу к ней и говорю:

– Симона.

Женщина поворачивается ко мне, вытирая руки о фартук.

– Да, сеньорита.

– Ай, Симона, ради бога, называй меня по имени, просто Джудит!

Симона улыбается.

– Я стараюсь, сеньорита, но мне очень сложно к этому привыкнуть.

Да, ей, наверное, действительно трудно.

– В доме есть санки? – спрашиваю я.

Женщина недолго думает и отвечает:

– Да, есть. Мне кажется, что какие-то санки хранятся в гараже.

– Отлично! – хлопаю в ладоши. И, поворачиваясь к ней, говорю: – Хочу тебя попросить кое о чем.

– Говорите.

– Мне нужно, чтобы ты вышла на улицу и поиграла со мной в снежки.

Не веря своим ушам, она хлопает глазами и ничего не понимает. А я, улыбаясь, беру ее за руку и шепчу:

– Я хочу, чтобы Флин увидел, что он теряет. Он ребенок и должен играть в снежки и кататься на санках. Давай покажем ему, что можно весело играть не только в приставку.

Сначала женщина кажется неуверенной: она не знает, что делать, но, видя, что я ее жду, снимает фартук.

– Дайте мне пару секунд, я одену сапоги. В той обуви, в которой я сейчас, нельзя выходить на улицу.

– Здорово!

Пока я надеваю красный пуховик и перчатки, в дверях появляется Симона, надевает свой синий пуховик и шапку.

– Идем поиграем! – говорю я, беря ее под руку.

Мы выходим из дома, шагаем по снегу, пока не оказываемся напротив комнаты Флина, и начинаем играть в снежки. Вначале Симона ведет себя немного скромно, но после нескольких моих точных попаданий, заметно оживляется. Мы, смеясь, хватаем снег и бросаемся снежками.

Изумленный нашей игрой, к нам выходит Норберт. Поначалу он не хочет участвовать, но уже через пару минут мне удается его завлечь и он присоединяется к нам. Флин за нами наблюдает. Я вижу, что он смотрит на нас через окно, и кричу ему:

– Флин, иди сюда… Давай играть с нами!

Мальчик отрицательно качает головой, а мы втроем продолжаем играть. Я прошу Норберта принести из гаража санки. Когда он возвращается с ними, вижу, что они красного цвета. Вне себя от радости, сажусь на них и съезжаю со снежной горки. Валюсь кувырком и, обвалявшись в мокром снегу, катаюсь со смеху. Следующей скатывается Симона, а потом мы съезжаем с горки вдвоем. Мы с ног до головы в снегу, но счастливы, несмотря на озадаченное лицо Норберта. Он не может поверить своим глазам. Вдруг вопреки всем прогнозам я вижу, что на улицу выходит Флин и смотрит на нас.

– Эй, Флин, иди сюда!

Мальчик подходит, и я предлагаю ему сесть на санки. Он поглядывает на меня с опаской, и тогда я говорю:

– Давай я сяду спереди, а ты сзади, хочешь?

Норберт и Симона подбадривают его, он садится, и тогда я с величайшей осторожностью спускаюсь с горки. К моим радостным крикам присоединяются крики мальчика. Когда санки останавливаются, он с восторгом меня спрашивает:

– А можно еще раз?

Я киваю и не могу нарадоваться тому, что вижу: такого выражения лица я у него еще никогда не видела. Мы вдвоем бежим к Симоне и снова спускаемся с горки.

С этого момента мы все веселимся. Впервые за все время, что я нахожусь в Германии, он ведет себя как ребенок, и когда мне удается уговорить его самого скатиться с горки, то его довольное лицо согревает мне душу.

Он улыбается! У него чудесная, искренняя и дивная улыбка, как вдруг она меняется. Я поворачиваюсь в ту сторону, куда он смотрит, и вижу, что к нам бежит Трусишка. Норберт оставил гараж открытым, и, услышав наши крики, животное не смогло удержаться и мчится с нами поиграть. Мальчик от испуга замирает, я же свищу, и Трусишка прибегает ко мне, а потом, обхватив его за шею, я говорю:

– Флин, не бойся.

– Собаки кусаются, – шепчет он, парализованный от страха.

Я вспоминаю то, что мальчик рассказал тогда ночью в постели, и, поглаживая Трусишку, пытаюсь его успокоить:

– Нет, мой хороший, не все собаки кусаются. Уверяю тебя, Трусишка этого не сделает. – Однако это мальчика не убеждает, и я продолжаю, протягивая ему руку: – Давай. Поверь мне. Трусишка тебя не укусит.

Пес не подходит, а только смотрит на нас. Симона с Норбертом подбадривают его, и тогда мальчик делает шаг вперед, но останавливается. Он боится. Я улыбаюсь и говорю:

– Обещаю тебе, мой хороший, что он не сделает тебе ничего плохого.

Флин недоверчиво на меня смотрит, и тут Трусишка ложится на снег и поднимает лапы вверх. Симона чешет ему брюшко.

– Флин, посмотри. Трусишка хочет, чтобы мы его пощекотали. Иди сюда…

Я тоже чешу псу брюшко, и тот высовывает язык, сияя от счастья.

Вскоре мальчик подходит, наклоняется и со страхом дотрагивается до пса одним пальцем. Уверена, что за многие годы он впервые прикасается к животному. Видя, что Трусишка не шевелится, Флин оживляется и снова дотрагивается до него.

– Ну, как тебе?

– Мягкий и влажный, – шепчет мальчик, притрагиваясь к псу уже ладошкой.

Полчаса спустя Флин и Трусишка уже друзья, а когда мы, смеясь и пища, скатываемся на санках, Трусишка бежит рядом с нами.

Мы все мокрые от снега, но счастливы. Мы здорово проводим время, как вдруг слышим, что подъезжает машина. Это Эрик. Мы переглядываемся с Симоной. Заметив дядю, Флин застывает на месте. Странно. Он не бежит ему навстречу. Когда машина приближается, вижу, что Эрик смотрит на нас, а по его выражению лица догадываюсь, что он не в духе. Ну, так это в порядке вещей. Не в силах промолчать, тихо говорю Симоне:

– О-о! Нас застукали.

Женщина кивает. Эрик останавливает машину, выходит, и по тому, как он хлопает дверью, я понимаю, насколько он рассержен. Он с угрожающим видом направляется прямо к нам.

Мать честная! От моего Айсмена идет такая мощная волна! Хуже всего, когда он хочет выглядеть супергероем. Все замерли и не дышат. Я смотрю на него. Он смотрит на меня. И, подойдя к нам, выкрикивает с порицающим видом:

– Что здесь делает этот пес?

Флин молчит. Норберт и Симона парализованы. Все смотрят на меня, и я отвечаю:

– Мы играли в снежки, и он играл вместе с нами.

Эрик берет Флина за руку и рычит:

– А мы с тобой должны поговорить. Что ты натворил в школе?

Я возмущена тоном, каким он разговаривает с мальчиком. Почему он так с ним себя ведет? Но только я собралась что-то сказать, как он говорит:

– Мне снова позвонили из школы. Судя по всему, ты опять ввязался в драку, и на этот раз очень серьезную!

– Дядя, я…

– Замолчи! – орет он. – Ты прямиком отправишься в интернат. Ты, в конце концов, этого добьешься. Иди ко мне в кабинет и жди меня там.

Под грозным взглядом Эрика Симона, Норберт и мальчик уходят.

Женщина печально на меня смотрит, а я подмигиваю ей, несмотря на то что понимаю, что меня ждет взбучка. Похоже, мой немец вне себя от ярости. Когда мы остаемся одни, Эрик замечает санки и следы на горке и сычит:

– Я не хочу видеть этого пса у себя дома, ты меня слышишь?

– Но, Эрик… послушай…

– Нет, Джуд, я не буду слушать.

– Но ты должен, – не унимаюсь я.

После дуэли взглядов, леденящих кровь, он кричит:

– Я сказал: «Вон!»

– Послушай, если тебя разозлили на работе, не вымещай свое зло на мне. Не перегибай палку!

Он тяжело вздыхает, проводит рукой по волосам и невнятно бормочет:

– Я же тебе говорил, что не хочу видеть этого грязного пса у себя дома, к тому же я не разрешал тебе катать племянника на санках, да еще и вместе с этим животным.

Я удивлена его приступом гнева и, не желая сдаваться, протестую:

– Не думала, что должна просить у тебя разрешения, чтобы поиграть в снежки, или должна? Если ты скажешь «да», то с этого дня буду спрашивать у тебя разрешения, чтобы дышать. Черт, только этого мне не хватало!

Эрик не отвечает, а я сердито добавляю:

– А что касается Трусишки, то я хочу, чтобы он остался. Этот дом достаточно велик, чтобы ты его не видел, если не захочешь. А твой сад больше похож на огромный парк. Я могу построить для него будку, чтобы он жил в ней и охранял дом. Не понимаю, почему ты настаиваешь, чтобы я выбросила его на улицу в такой холод. Разве тебе его не жалко? Бедняга, сейчас же так холодно. Идет снег, а ты требуешь, чтобы я выгнала его. Ну, Эрик, пожалуйста, подумай сам.

Мой Айсмен, мой великолепный мужчина в элегантном костюме и синем пальто, смотрит на Трусишку. Пес машет хвостом, милашка!

– Джуд, ты считаешь меня глупцом? – Я удивленно раскрываю глаза. И поскольку я не отвечаю, он продолжает: – Это животное уже давно живет в гараже.

У меня замирает сердце. Может быть, он еще и мотоцикл видел?

– Ты знал об этом?

– Неужели ты считаешь, что я настолько глуп, чтобы его не замечать? Ну конечно, я знал.

Я замираю, и, прежде чем открываю рот, чтобы ответить, он продолжает:

– Я тебе говорил, что не желаю видеть его в своем доме, но ты все равно его привела и…

– Поскольку ты опять говоришь «в своем доме»… – Я снова начинаю злиться и продолжаю произносить слова уже сквозь зубы, но решаю не упоминать о мотоцикле (если он ничего о нем не говорит, значит, лучше не поднимать эту тему). – Ты постоянно твердишь, что я могу считать этот дом своим, и теперь, когда я приютила бедное животное в гараже, чтобы оно не умерло от холода и голода, ты ведешь себя как… как…

– Скотина, – заканчивает он.

– Точно, – киваю я, – ты сам сказал: скотина!

– А между моим племянником и тобой, ты будешь…

– Что Флин натворил в школе? – перебиваю его.

– Он ввязался в драку, в результате которой одному мальчику пришлось накладывать швы на голову.

Я в шоке. Не могу представить Флина в роли победителя, хотя у него тоже разбита губа. Эрик в ярости проводит рукой по волосам, смотрит на Трусишку и кричит:

– И немедленно вышвырни этого пса на улицу!

Напряжение. Холод, который стоит на улице, не сравнить с тем, который у меня на сердце, но, прежде чем он успел еще что-то сказать, я ему угрожаю:

– Если Трусишка уйдет, тогда я тоже уйду.

Эрик поднимает брови и, перед тем как развернуться и уйти, равнодушно смотрит на меня.

– Делай, что хочешь. В конце концов, ты всегда так делаешь, – говорит он, отчего у меня челюсть отвисает.

Не произнеся больше ни слова, он уходит. А я стою, как дура, с жутким желанием продолжить бой. Проходит десять минут, но я все еще вместе с псом на улице. Эрик не выходит. Я не знаю, что делать. С одной стороны, я понимаю, что плохо поступила, спрятав Трусишку в гараже, но, с другой стороны, я не могу оставить бедное животное на улице.

Флин выглядывает в окно из своей комнаты, и я машу ему рукой. Он мне отвечает, и у меня сжимается сердце. Ему понравилось играть и кататься на санках, а также согрело душу знакомство с Трусишкой. Но я не могу оставить пса в этом доме. Он станет новым источником споров. Выходит Симона и подходит ко мне.

– Сеньорита, вы замерзнете. Вы вся промокли и…

– Симона, мне нужно найти приют для Трусишки. Эрик не хочет, чтобы он здесь оставался.

Женщина закрывает глаза и огорченно кивает:

– Я бы приютила его у себя в доме, но, если хозяин узнает, вы же понимаете? – Я киваю, и она советует: – Если хотите, мы можем позвонить в управление по защите животных. Они наверняка ему что-нибудь подберут.

Я прошу ее найти номер телефона. У меня нет другого выхода. Я остаюсь ждать Симону на улице. Я не хочу входить в дом, потому что если увижу Эрика, то съем его, в плохом смысле этого слова. Я иду вместе с Трусишкой по тропинке в сторону огромных решетчатых ворот. Выхожу на улицу и начинаю с ним играть. Он скулит от радости, а у меня градом катятся слезы. Я их даже не сдерживаю, мне нужно выплакаться. Я плачу, я горько рыдаю и бросаю Трусишке камни, и он приносит мне их. Бедняга!

Через двадцать минут появляется Симона и вручает мне бумажку с номером телефона.

– Норберт советует позвонить по этому номеру. Нужно сказать, что мы звоним от его имени, и спросить Генри.

Благодарю ее и достаю из кармана мобильный. С разбитым сердцем набираю номер и разговариваю с неким Генри, он сообщает мне, что приедет за животным в течение часа.

На улице уже стемнело. Отправляю Симону в дом, чтобы она накормила Эрика и Флина, а сама остаюсь на улице вместе с Трусишкой. Я замерзла. Но это нельзя сравнить с тем, сколько пришлось мерзнуть этому бедному животному. Эрик звонит мне на мобильный, но я сбрасываю звонок. Не хочу с ним разговаривать. Да пошел он!

Минут через десять в конце улицы вижу свет фар и понимаю, что это та самая машина, которая едет за Трусишкой. Я плачу, а он смотрит на меня. Фургон для перевозки животных подъезжает и останавливается возле меня. Я вспоминаю Курро. Сначала ушел он, теперь Трусишка. Почему жизнь такая несправедливая?

Из машины выходит мужчина и представляется. Это и есть Генри. Он смотрит на пса и гладит его по голове. Я подписываю какие-то бумаги. Затем, открыв багажный отсек фургона, мужчина говорит:

– Девушка, попрощайтесь с ним. Мне пора уезжать. И будьте добры снять с него то, что у него на шее.

– Это я завязала ему шарф, он простужен.

Мужчина смотрит на меня и продолжает настаивать:

– Снимите его, пожалуйста. Так будет лучше.

Я чертыхаюсь. Закрываю глаза и выполняю его просьбу. Сняв с пса шарф, я тяжело вздыхаю. Ох! Как же больно! Я гляжу на Трусишку, который смотрит на меня своими выпученными глазищами, и, наклонившись к нему, шепчу, поглаживая по его костлявой голове:

– Мне очень жаль, дорогой, но это не мой дом. Если бы он был моим, уверяю, что никто не смог бы тебя выгнать отсюда. – Пес подносит свою мордочку к моему лицу и облизывает меня, а я продолжаю: – Тебе найдут хороший дом, тепленькое местечко, где тебя будут любить.

Я больше не могу произнести ни слова. Мое лицо искажается от рыданий. Я как будто снова прощаюсь с Курро. Чмокаю пса в голову, после чего Генри берет Трусишку и заносит в фургон. Пес сопротивляется, Генри к такому привык и быстро с ним справляется. Он закрывает двери, прощается со мной и уезжает.

Застыв на месте, я смотрю на фургон, который увозит Трусишку. Я прячу лицо в шарф и безутешно рыдаю. Мне нужно выплакаться. На улице темно и холодно, и я одна стою и плачу так, как давно уже не плакала. Здесь, в Мюнхене, все так сложно. Не все так просто с Флином, и Эрик иногда бывает холодным, как лед.

Когда я поворачиваюсь к дому, то, к своему удивлению, замечаю за воротами Эрика. Я не вижу в темноте его взгляда, но знаю, что он прикован ко мне. Я замерзла. Иду к нему, и он открывает мне ворота. Я прохожу мимо него, не произнеся и слова.

– Джуд…

Я в бешенстве к нему разворачиваюсь и кричу:

– Все. Не волнуйся. Больше нет Трусишки в твоем чертовом доме.

– Джуд, послушай…

– Не хочу я тебя слушать. Оставь меня в покое.

И, не желая продолжать разговор, иду к дому. Он молча идет следом за мной. Войдя в дом, мы снимаем с себя верхнюю одежду, и он берет меня за руку. Я быстро ее выдергиваю и бегу по лестнице вверх. Я не хочу с ним разговаривать. Поднявшись по лестнице, сталкиваюсь лицом к лицу с Флином. Мальчик смотрит на меня, но я прохожу мимо него и захожу в комнату, громко хлопнув дверью. Снимаю с себя промокшие сапоги и джинсы и иду в душ. Я заледенела, и мне нужно срочно согреться. Стоя под горячей водой, я прихожу немного в себя, но слезы снова начинают катиться градом.

– Черт побери! – ору я.

Из меня вырывается стон. Я сегодня целый день плачу. Вдруг слышу, что открывается дверь ванной комнаты, и сквозь стеклянную дверцу вижу Эрика. Мы долго смотрим друг на друга, но потом он уходит, за что я ему очень благодарна. Мне нужно побыть одной.

Выйдя из душа, заматываюсь в полотенце, высушиваю волосы, затем надеваю пижаму и ложусь в постель. Есть мне не хочется, и вскоре я засыпаю. Но просыпаюсь в испуге, почувствовав, что кто-то ко мне прикасается. Это Эрик. Я сердито шепчу:

– Отстань от меня. Не трогай меня. Я хочу спать.

Он убирает руки с моей талии, и я отворачиваюсь от него. Я не хочу, чтобы он меня сейчас трогал.

 

27

На следующий день утром я спускаюсь в кухню и вижу, что Эрик пьет кофе, Флин сидит рядом с ним. Заметив меня, они оба ко мне поворачиваются.

– Доброе утро, Джуд, – произносит Эрик.

– Доброе утро, – отвечаю я.

Я не подхожу к нему и не дарю ему свой утренний поцелуй, Флин же молча за нами наблюдает. Симона сразу подает мне кофе, и мое лицо озаряет улыбка, когда вижу, что она напекла пончиков. Благодарю ее и принимаюсь их поглощать. В кухне царит гробовая тишина – ведь обычно я завожу разговор и поддерживаю беседу. Эрик не сводит с меня глаз – ясное дело, он не в восторге от моего поведения. Его это невероятно раздражает. Но мне все равно. Я хочу разозлить его точно так же, как он разозлил меня вчера.

В кухню заходит Норберт и просит Флина поторопиться, иначе тот опоздает в школу. В этот момент звонит мой мобильный. Это Марта. Я улыбаюсь, встаю и выхожу из кухни. Поднимаюсь по лестнице и захожу в спальню.

– Привет, сумасшедшая! – говорю ей.

Марта смеется.

– Как там у вас дела?

Я фыркаю и, глядя в окно, отвечаю:

– Хорошо. Ты же понимаешь, любоф моя! Жутко хочу прибить твоего братца.

Снова раздается хохот Марты:

– Ну, тогда все в порядке.

Немного поболтав, мы договариваемся, что она за мной заедет. Она хочет, чтобы я помогла ей выбрать кое-что из одежды. Закрыв мобильный, поворачиваюсь и сталкиваюсь с Эриком.

– Ты договорилась о встрече с моей сестрой?

– Да.

Прохожу мимо него, но он, вытянув руку, останавливает меня:

– Джуд, ты что, не собираешься со мной разговаривать?

Поворачиваюсь к нему и серьезно отвечаю:

– Полагаю, что сейчас я с тобой разговариваю.

Эрик улыбается, а я нет. И тогда его улыбка исчезает, а я про себя усмехаюсь. Он обхватывает меня за талию:

– Послушай, дорогая. Что касается вчерашнего…

– Я не хочу об этом говорить.

– Ты научила меня сразу обсуждать проблемы. И сейчас ты не можешь отступить от этого правила.

– Значит, послушай, – дерзко отвечаю я, – на этот раз я не желаю обсуждать проблемы. Я сыта по горло.

Вокруг нас тишина и напряжение.

– Прости меня, дорогая. У меня вчера был не очень удачный день и…

– И ты решил расплатиться Трусишкой, да? И заодно напомнил мне, что это твой дом и что Флин – твой племянник. Послушай, Эрик, иди к черту!

Он смотрит на меня. Я смотрю на него. У нас идет перестрелка взглядами, как вдруг он произносит:

– Джуд, это твой дом и…

– Нет, красавчик, нет. Это твой дом. А мой дом в Испании, откуда мне вообще не стоило уезжать.

Одним рывком он прижимает меня к себе и цедит сквозь зубы:

– Не надо так себя вести, прошу тебя.

– Тогда заткнись и не поднимай больше тему о вчерашнем.

Воздух настолько сгустился, что его можно резать ножом. Я вспоминаю о мотоцикле и думаю, что если он узнает о нем, то четвертует меня. Мы смотрим друг на друга, и в итоге мой немец говорит:

– Мне нужно уехать. Я хотел тебе об этом сказать еще вчера, но…

– Ты уезжаешь?

– Да.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Куда?

– Мне надо съездить в Лондон. Нужно решить кое-какие дела, но послезавтра я вернусь.

В Лондон. Вот как! Там же Аманда!

– Ты увидишься с Амандой? – спрашиваю я, не в силах промолчать.

Эрик кивает, и я одним рывком отступаю от него. Меня захлестывает ревность. Я терпеть не могу эту шлюху и не хочу, чтобы они оказались наедине. Зная, о чем я думаю, Эрик снова придвигает меня к себе:

– Это деловая поездка. Аманда – моя подчиненная и…

– Ты же с Амандой тоже играешь? Во время этих поездок ты развлекаешься, и это будет очередная такая поездка, ведь так?

– Нет, дорогая… – шепчет он.

Но меня разбирает жуткая ревность, и я кричу, вне себя от ярости:

– О, прекрасно! Езжай и хорошенько с ней развлекись. И не отказывайся, я же не дура! Это наверняка произойдет. Боже мой, Эрик, мы же знаем друг друга! Ну, да ладно, спокойно! Я буду ждать тебя в твоем доме, пока ты вернешься.

– Джуд…

– Что?! – ору я, просто выйдя из себя.

Эрик берет меня на руки, опускает на кровать и, обхватив мое лицо руками, говорит:

– Почему ты думаешь, что у нас с ней может что-то случиться? Разве ты до сих пор не поняла, что я люблю и хочу только тебя?

– Но ведь она…

– Она для меня ничего не значит, – прерывает он. – Мне нужно поехать по работе, а она работает вместе со мной. Дорогая, это ведь не означает, что между нами должно что-то быть. Поехали со мной. Собери маленький чемодан и езжай со мной. Сделай это, если ты действительно мне не доверяешь, но не обвиняй меня в том, что я не делаю и не собираюсь делать.

Вдруг я чувствую себя смешной. Нелепой. Я настолько разозлилась из-за Трусишки, что не в состоянии здраво мыслить. Я знаю, что Эрик не соврет мне в подобном случае, и, тяжело вздохнув, бормочу:

– Мне очень жаль, но я…

Я не смогла закончить фразу, потому что Эрик нападает на мои губы и начинает страстно меня целовать. И теперь я сама отчаянно его обнимаю. Мне не хочется больше злиться. Ненавижу, когда между нами остаются недомолвки. Я на седьмом небе от его поцелуя и, прижимаясь к нему, шепчу:

– Ну же, возьми меня!

Эрик встает, закрывает дверь на щеколду и, развязывая галстук, тихо произносит:

– С радостью это сделаю, сеньорита Флорес. Раздевайтесь.

Не теряя времени, быстро снимаю халат и пижаму, и, когда я оказываюсь полностью обнаженной, он садится на кровать и говорит:

– Иди сюда…

Я подхожу. Он приближает лицо к моей киске и целует ее. Его руки скользят по моему телу. Эрик усаживает меня на себя и шепчет:

– Ты… единственная девушка, которую я хочу.

Он входит в меня так глубоко, как только может.

– Ты… единственный смысл моей жизни.

Я двигаюсь в поисках наслаждения и, когда он начинает стонать, добавляю:

– Ты… единственный мужчина, которого я люблю и которому хочу доверять.

Мои бедра двигаются взад и вперед, и, когда начинаю стонать я, Эрик встает с постели, кладет меня на нее и ложится сверху, продолжая глубоко в меня впиваться.

– Ты – моя, а я – твой. Не сомневайся во мне, малышка.

От мощного толчка я изгибаюсь в наслаждении.

– Смотри на меня, – приказывает он.

Я смотрю ему в глаза, и он, неистово двигаясь во мне, произносит:

– Я только с тобой могу так заниматься любовью, я хочу только тебя и только с тобой я наслаждаюсь игрой.

Огонь… страсть… возбуждение.

Эрик обхватывает меня за талию, нанизывает на себя и нашептывает сладкие слова, и я купаюсь в сладострастии. На протяжении нескольких минут он атакует меня мощными, быстрыми и сильными толчками, как вдруг он приказывает:

– Скажи мне, что доверяешь мне так же, как и я тебе.

Он снова в меня впивается и шлепает меня в ожидании ответа. Я смотрю на него, но не отвечаю. И тогда, схватив меня за плечи, он снова в меня врезается как можно глубже.

– Говори! – требует он.

Перед тем как снова в меня вонзиться, он прокручивает бедрами и, когда я сжимаюсь от наслаждения, еще сильнее прижимает меня к себе, и я, теряя рассудок, шепчу:

– Да… я доверяю тебе… доверяю.

Его лицо искажается в волчьем оскале; он берет меня за талию и поднимает. Он начинает мною двигать, как ему хочется. Я обожаю его! Он прижимает меня к стене и с силой продолжает свою безумную атаку. Я обхватываю его ногами на поясе и выгибаюсь, чтобы он глубже в меня проникал.

О да, да, да!

Я кусаю Эрика за плечо, заглушая сладостный стон. Он понимает, что я дошла до оргазма, и тогда расслабляется и тоже доходит до пика наслаждения. Обнаженные и вспотевшие, мы так и продолжаем обниматься, прижавшись к стене. Я люблю Эрика. Обожаю его всей своей душой.

– Джуд, я тебя люблю… – произносит он, ставя меня на пол. – И не сомневайся во мне, дорогая, пожалуйста.

Через пять минут мы в душе опять занимаемся любовью. Мы просто ненасытные. Секс между нами фантастический. Потрясающий.

Когда Эрик уходит, я машу ему рукой на прощание. Я ему доверяю. Я хочу ему доверять. Понимаю, насколько я важна в его жизни, и уверена, что он меня не разочарует.

Сияя от счастья, встречаю Марту. Сажусь к ней в машину, и мы теряемся в плотном мюнхенском движении.

Мы подъезжаем к одному роскошному магазину. Паркуем автомобиль, и, когда мы заходим внутрь, я вижу, что хозяйка этого магазина – Анита, подруга Марты, которая была вместе с нами в кубинском баре. Выбрав несколько нарядов, каждый лучше и дороже другого, мы входим в просторную, ярко освещенную примерочную, и Марта мне шепчет:

– Мне нужно купить что-нибудь сексуальное для послезавтрашнего ужина.

– У тебя свидание с парнем?

– Да, – отвечает Марта смеясь.

– Оп-ля! И с кем же у тебя ужин?

Марта игриво на меня смотрит и шепчет:

– С Артуром.

– Артуром? Красавчиком официантом?

– Да.

– Вау, здорово! – хлопаю я в ладоши.

– Я решила последовать твоему совету и дать ему шанс. Получится или нет, но зато я не скажу, что не пробовала!

– Оле, девочка моя!.. – в восторге выкрикиваю я.

Она меряет кучу нарядов и останавливает выбор на платье цвета синий электрик. Марта в нем сногсшибательная. Вдруг мое внимание привлекает один голос. Где же я его слышала? Выхожу из примерочной и теряю дар речи. В нескольких метрах от меня стоит и разговаривает с одной женщиной тот человек, с которым я мечтала встретиться лицом к лицу вот уже несколько месяцев, – Бетта. Во мне закипает кровь, и мной овладевает жажда мести.

Не в силах удержать свой кровожадный порыв, подхожу к ней и, прежде чем она смогла отреагировать, уже держу ее за горло и сычу:

– Привет, Ребекка! Или тебя лучше называть Беттой?

Она становится белой как мел, а ее подруга еще бледнее. Ребекка напугана: она не ожидала меня здесь увидеть, к тому же явно не ожидала, что я именно так себя поведу. Я маленькая, но зато напористая, и эта идиотка узнáет, с кем имеет дело. Увидев происходящее, Анита устремляется к нам. Но я, не желая упускать свою добычу, заталкиваю Бетту в примерочную.

– Мне нужно с ней поговорить. Дашь нам минутку?

Я закрываю дверь примерочной, и Бетта в ужасе на меня смотрит. Ей некуда бежать. Я молча отвешиваю ей увесистую пощечину.

– Это для того, чтобы ты запомнила, а это, – говорю я, отвешивая вторую широко открытой ладонью, – если ты вдруг забыла.

Бетта орет. Анита орет. Подруга Бетты тоже орет. Все орут и колотят в дверь, а я, желая дать по заслугам этой бесстыднице, сворачиваю ей руку и, завалив ее на колени, выпаливаю:

– Вообще-то, я не злая и не агрессивная, но, когда так со мной обращаются, я становлюсь страшной. Я превращаюсь в очень… очень злую змею. Сожалею, сволочь, но ты сама разбудила во мне монстра.

– Отпусти меня… Отпусти, ты делаешь мне больно, – кричит Бетта, стоя на полу.

– Больно? – ехидно переспрашиваю я. – Это пока еще не больно, гадина! Это лишь предупреждение, что со мной шутки плохи. То был последний раз, когда ты получила передо мной преимущество. Ты знала, кем была я, а я ничего не знала о тебе. Ты вела грязную игру, и я по своей глупости поддалась тебе. Однако послушай, не играй больше со мной. Клянусь, если это повторится, я найду тебя и отыграюсь.

Напуганная криками, Марта начинает колотить по дверям вместе с остальными женщинами. Она не понимает, что происходит. Не понимает, почему я так себя веду. Меня это немного смущает и выводит из себя, поэтому, прежде чем отпустить Бетту, шиплю ей на ухо:

– Чтобы это был последний раз, когда ты приблизилась к Эрику или ко мне. Если ты еще раз это сделаешь, клянусь, второго предупреждения не будет. Для своего же блага держись подальше от Эрика. Заруби себе это на носу.

Отпускаю ее, но не в силах сдержать свою ярость, даю ей под зад ногой так, что она падает ничком на пол. О боже! Какой полет! Затем я открываю дверь и выхожу. Марта в ужасе на меня смотрит. Она в недоумении, но, увидев Бетту, сразу все понимает. И как раз в тот момент, когда та поднимается, Марта подходит к ней и со всей силы отвешивает еще одну пощечину.

– Это за моего брата. Как ты могла спать с его отцом, сучка?!

После этого Анита уже не просит объяснений, догадавшись, о чем говорит Марта. Перепуганная до смерти подруга Бетты помогает ей встать.

– Вызовите полицию, пожалуйста.

– Зачем? – безразлично спрашивает Анита.

– Эта женщина напала на Ребекку, вы разве не видели?

Анита отрицательно качает головой.

– Сожалею, но я ничего не видела. Я заметила только одну крысу на полу.

Я опираюсь на косяк двери. Внутри меня все кипит, но я сдерживаюсь. Мне так хотелось хорошенько ей всыпать, но я этого не делаю, хотя она заслуживает. В состоянии шока и не зная, что делать, Бетта в конечном счете берет свою подругу за руку и говорит:

– Пойдем.

Когда они исчезают из магазина, Марта с Анитой поворачиваются ко мне.

– Извините меня, девочки, но я должна была так поступить. Эта дрянь доставила нам с Эриком кучу проблем, и когда я ее увидела, то не могла не воспользоваться моментом. Она разбудила во мне зверя, и я…

Анита кивает, а Марта отвечает:

– Не извиняйся. Она заслужила.

Уже через несколько секунд мы втроем смеемся, а я потираю руку, которая до сих пор болит после отвешенных Бетте пощечин. Но зато я получила такое удовольствие!

Выйдя из магазина, мы решаем пойди где-нибудь выпить пива. Нам это необходимо. Неожиданная встреча с Беттой слегка выбила нас из колеи. Когда же мы немного расслабились, Марта заводит разговор о своем свидании.

– Послезавтра же День влюбленных?

– Да, – подтверждает Марта. – А ты не знала?

– Нет… Откровенно говоря, у меня в голове столько всего, что я об этом совсем забыла. Хотя, зная твоего брата, уверена, что он тоже не придаст значения такому празднику. Если ему безразлично Рождество, то я даже не рассчитываю, что он вспомнит о дне, который празднуют все романтики.

– Послушай, он же тебе сразу сказал, что вернется в этот самый день.

– Да, но он сказал, что не будет ничего особенного. Хотя совсем недавно я предлагала ему повесить замок на мосту влюбленных и он согласился.

– Мой брат согласился?

– Ага.

– Эрик, дон Ворчун, согласился повесить замок любви?!

– Так и есть, – смеясь, заверяю я. – Я рассказала ему, что мне понравилась эта традиция, и он ответил, что мы можем пойти повесить наш замок, когда я захочу. Но после этого мы больше ни разу не говорили на эту тему.

Мы обе смеемся, и Марта недоверчиво шепчет:

– По правде говоря, я никогда не замечала за своим братом подобных романтических выходок. И насколько я помню, когда он был с этой свиньей Беттой, я ни разу не слышала, чтобы у них было что-то особенное в День влюбленных.

Она упомянула эту гадину, и я невольно морщусь.

– Представляю, что могла натворить эта бесстыдница, если она довела тебя до такого состояния, – говорит Марта.

– Да.

– Можешь рассказать?

У меня в голове роятся тысячи мыслей. Я не могу рассказать Марте, что произошло на самом деле. Она не в курсе наших сексуальных игр.

– Там, в Испании, она вмешалась в наши с Эриком отношения, после чего мы с твоим братом поссорились и разошлись.

– И мой брат порвал с тобой из-за этой мерзавки? – ошарашенно спрашивает Марта.

– Ну… не так все просто.

– Он хотел снова с ней сойтись? Если это так, то я его убью!

– Нет, не из-за этого. Произошло одно недоразумение, которое спровоцировало недомолвку, и он поверил ей, а не мне.

– Не могу в это поверить. Мой брат – глупец?

– Да, к тому же еще и мудак.

Мы хохочем и решаем закрыть эту тему, после чего заказываем себе поесть. Мне звонит Эрик. Он сообщает, что уже добрался до Лондона, но я не упоминаю о встрече с Беттой. Так будет лучше.

 

28

После обеда Марта завозит меня домой. Симона сообщает, что Флин у себя в комнате делает уроки, а она уезжает с Норбертом в супермаркет. Она записала очередную серию «Безумной Эсмеральды», и мы посмотрим ее, когда она вернется. Я поднимаюсь к себе в комнату и переодеваюсь. Надеваю удобную домашнюю одежду, майку и хлопковые штаны, и решаю проведать Флина.

Когда я открываю дверь, он сердито ко мне поворачивается. Ну, меня это совсем не удивляет. Он такой. Подхожу и ерошу ему волосы.

– Как дела в школе?

Мальчик трясет головой, чтобы я от него отстала, и отвечает:

– Хорошо.

Вижу, что его губа лучше, чем вчера. Я качаю головой (это не может так продолжаться) и, наклонившись, чтобы наши взгляды оказались на одной высоте, тихо говорю:

– Флин, ты не должен позволять, чтобы эти мальчишки и дальше делали с тобой то, что они делают. Ты должен защищаться.

– Да, конечно, но, когда я это делаю, дядя сердится, – гневно почти кричит он.

Я вспоминаю, что мне рассказал Эрик, и киваю:

– Послушай, Флин, я понимаю, о чем ты говоришь. Я не знаю, что вчера произошло, из-за чего мальчишке пришлось накладывать швы.

Мальчик смотрит на меня, но, судя по тому, как он напрягся, я понимаю, что ему совсем не нравится то, что я говорю.

– Флин, ты не должен позволять, чтобы…

– Замолчи! – сердито кричит он. – Ты ничего не знаешь. Замолчи!

– Ладно. Я замолчу. Но я хочу, чтобы ты знал, что я в курсе того, что происходит. Я все видела. Я видела, как твои якобы дружки, которые ездят вместе с тобой, начинают тебя толкать и издеваться над тобой, как только Норберт уезжает.

– Они мне не друзья.

– О, в этом я не сомневалась, – подшучиваю я. – Я и сама догадалась. Единственное, чего я не понимаю, – почему ты не объяснишь этого дяде.

Флин встает. Толкает меня и выставляет вон. Когда он хлопает перед моим носом дверью, сначала я решаю открыть ее и высказать все, что думаю, но, поразмыслив, оставляю мальчика в покое. Главное я сказала. Я сказала, что знаю о его проблемах. Теперь нужно подождать, когда он попросит меня о помощи. Звонит мобильный. Это Эрик.

Вне себя от счастья, болтаю с ним больше часа. Он расспрашивает меня о том, как я провела день, а я спрашиваю о его дне, и потом мы наговариваем друг другу кучу ласковых и страстных словечек. Я его обожаю. Я его люблю. Мне его не хватает. И прежде чем повесить трубку, он говорит, что позвонит мне, когда остановится в отеле. Здорово!

После разговора с Эриком мне становится скучно и я иду в свою комнату разбирать коробки с вещами. Увидев диск с песнями Малу, я окунаюсь в приятные воспоминания. Подумав, вставляю диск в музыкальный центр.

Я знаю, что было мало причин,

Знаю, что было слишком много поводов,

Я с тобой, потому что ты меня мучаешь,

Но без тебя я жить не могу.

Ты говоришь «белое», я говорю «черное»,

Ты говоришь «иду», я говорю «прихожу».

Напевая песню, которая имеет огромное значение для меня и моего безумного любовника, я продолжаю разбирать ящики с вещами. Рассматриваю свои любимые книги и расставляю их на специально купленные полки.

Вдруг дверь резко распахивается и Флин разъяренно говорит:

– Выключи музыку. Она мне мешает.

Я изумленно гляжу на него.

– Она тебе мешает?

– Да.

Я выдыхаю. Музыка не может ему мешать. Она звучит не настолько громко, но, желая быть терпимой, я встаю и делаю громкость тише на пару делений. Возвращаюсь к полкам и поднимаю книги, которые оставила на полу. Краем глаза я замечаю, что парень подходит к музыкальному центру, одним махом выключает музыку и направляется к выходу.

«Черт бы тебя побрал. Ты напрашиваешься на неприятности».

Оставляю книги на столе, подхожу к центру и снова включаю музыку. Уже в дверях мальчик останавливается, смотрит на меня испепеляющим взглядом и истерически кричит:

– Почему ты не уезжаешь к себе домой?!

– Что?!

– Уезжай и не надоедай нам больше.

Я закусываю губу. О да! Лучше я промолчу: если я выпущу свой гнев, то этот ворчливый гном узнает, какими бывают испанки в ярости. Скривив лицо, он снова подходит к музыкальному центру. Выключает музыку. Достает диск и, ничего не сказав, подходит к стеклянной двери, открывает ее и выбрасывает на улицу.

О боже, мой диск Малу!

Я его убью, я его убью, убью!

Не раздумывая, выхожу на улицу его искать. Поднимаю его со снега, словно своего ребенка, вытираю его майкой и, вспоминая всех предков этого маленького ублюдка, вдруг слышу, как за мной закрывается дверь.

Я закрываю глаза и тихо шепчу:

– Господи, пожалуйста, дай мне терпения!

На улице холодно, очень холодно, и я стучу в дверь.

– Флин, пожалуйста, сейчас же открой дверь.

Маленький чертенок смотрит на меня, подло улыбается, разворачивается и, сбросив расставленные мною на полках книги и растоптав несколько дисков, выходит из комнаты. Ну и тип! Я пытаюсь открыть дверь, но она заперта изнутри.

– Черт!

С жутким желанием задушить его я шагаю к следующей стеклянной двери. Мои спортивные штаны промокли от снега. Боже мой, как же холодно! Я дохожу до двери той комнаты, где он делает уроки, и вижу, что он как раз в нее входит. Я стучу в дверь и говорю:

– Флин, пожалуйста, открой дверь.

Он даже не смотрит в мою сторону. Он меня игнорирует!

Я дрожу от жуткого холода и пытаюсь открыть дверь. Но тщетно. Ему меня вовсе не жалко. Через десять минут мои зубы стучат громче самых громких кастаньет, на голове мокрые волосы стоят торчком и под носом уже висят сосульки, я, словно безумная, кричу, тарабаня в дверь:

– Черт бы тебя побрал, Флин! Открой эту долбаную дверь!

Наконец мальчик поворачивается ко мне. Думаю, что ему стало меня жалко. Он встает, подходит к стеклянной двери и – бац! – закрывает шторы.

У меня отвисает челюсть, но я снова начинаю тарабанить в дверь, высказывая все, что я о нем думаю, по-испански. И это вовсе не комплименты.

Идет снег. На мне какие-то жалкие хлопковые тряпки и мокасины. Я замерзла. Жутко замерзла. Я потираю руки и думаю, что делать дальше. Бегу к двери в кухню, но она закрыта. Вспоминаю, что Симоны нет дома. Пытаюсь войти через дверь в гостиной. Она закрыта. Через главный вход. Закрыт. Через дверь в кабинете Эрика. Закрыта. Через окно в ванной. Закрыто.

Я трясусь от холода. Я вся заледенела, у меня намокли волосы, и я начинаю чихать. Не хватало мне еще воспаление легких подхватить. Возвращаюсь к окну, где находится Флин. У меня безумное желание прибить его. Я смотрю наверх. Надо мной балкон одной из комнат. Не переставая думать об опасности, поднимаюсь на карниз, чтобы достать до балкона. Но я настолько замерзла, и карниз настолько скользкий, что я сразу же падаю на землю. Я поднимаюсь и пробую еще раз. Опираясь на ледяную стену, я подтягиваюсь вверх, чтобы дотянуться до балкона, – и вдруг ба-бах! Мокасины соскальзывают, и я, ударившись подбородком о стену, шмякаюсь на землю лицом в снег. Удар был настолько сильным, что у меня чертовски болит подбородок.

Я лежу на снегу. Затем, собравшись с последними силами, снова поднимаюсь, чувствуя, что у меня все лицо в снегу.

– Открой эту проклятую дверь! Я заледенела! – ору я.

И тогда Флин раскрывает шторы и меняется в лице. Он что-то говорит, но я его не слышу. Когда же он открывает дверь, кричит:

– У тебя кровь!

– Где у меня кровь?

Но уже нет никакой необходимости мне говорить. Я и так вижу, что снег у моих ног весь в крови. Моя серая майка стала красной, и, дотронувшись до подбородка, я нащупываю рану, а когда опускаю глаза, вижу, что у меня все руки в крови. Флин в ужасе на меня смотрит. Он не знает, что делать, а я, войдя в его комнату, говорю:

– Дай мне полотенце или что-нибудь подобное, поскорее!

Он бегом вылетает из комнаты и возвращается с полотенцем, но пол уже все равно испачкан кровью. Оказывается, я еще прикусила губу. Итак, мы с Флином одни. Симоны и Норберта дома нет, а мне срочно нужно в больницу. И тогда я поворачиваюсь к растерянному Флину и спрашиваю:

– Ты знаешь, где находится ближайшая больница?

Мальчик кивает.

– Пошли, надень куртку и шапку.

Мы молча идем к выходу и берем верхнюю одежду. Капли крови падают на пол, но мне некогда их вытирать. Когда я хочу надеть куртку, убираю с раны полотенце и кровь начинает течь струйкой. Меня это пугает, и Флина тоже. Я снова прикладываю полотенце и мокрая от снега и крови спрашиваю его:

– Поможешь мне надеть куртку?

Он сразу же помогает. Одевшись, мы заходим в гараж, садимся в «Мицубиси», и, когда открываются двери гаража, Флин придерживает полотенце, чтобы я могла вести автомобиль. Шепотом он подсказывает, куда ехать. У меня дрожат руки и коленки, но я стараюсь успокоиться, ведь я за рулем.

Больница оказывается совсем недалеко, и, когда мы входим в приемную, меня принимают без очереди. Флин не отходит от меня ни на шаг. Он говорит одному доктору, что его тетя – врач Марта Грюхер, и просит, чтобы ей позвонили и попросили приехать сюда в больницу. Я поражена, как легко этот маленький гном отдает приказы, но мне настолько больно, что мне все равно, что он говорит. Пусть звонят хоть самому Микки-Маусу.

Нас проводят в другой кабинет, и, когда доктор осматривает мою рану, он объясняет, что рана на губе заживет сама, а вот на подбородок нужно наложить пять швов. Я в ужасе. Мне хочется плакать. Я боюсь швов. Когда я была маленькой, мне накладывали швы на коленку и для меня это было настоящее потрясение. Я смотрю на Флина. Он бледный как мел – он напуган до смерти. И тут я понимаю, что я до сих пор не плакала, стыдясь своих слез. Но теперь, когда мне сделали обезболивающий укол в подбородок, у меня непроизвольно покатилась одна слезинка, и Флин ее замечает.

В это же мгновение он встает с лавочки, берет мою руку и крепко сжимает. Доктор приказывает ему вернуться на место, но мальчик не слушается. В конце концов доктор говорит:

– Ты точь-в-точь как твой дядя.

Меня это уже не удивляет.

– Как вас зовут? – спрашивает доктор.

– Джудит Флорес.

– Испанка?

О боже, только не говорите «оле, паэлья, торо, кастаньета». Я не хочу это слышать. Но когда я утвердительно киваю, мужчина произносит:

– Оле, торо!

Так, только не волноваться – иначе я сейчас засвечу ему по морде. Чертовы немцы. У меня болит голова, рот, подбородок, а этот идиот только и может сказать: «Оле, торо!» Я закрываю глаза, чтобы не видеть его, и слышу, как Флин говорит:

– Это невеста моего дяди Эрика.

Я открываю глаза, удивившись, что мальчик в этом признался.

– Итак, Джудит, сейчас я наложу тебе швы, – поясняет мне доктор. – Не переживай: когда они заживут, их не будет заметно. Но боюсь, что завтра и еще несколько дней у тебя будет фиолетовое лицо. Ты здорово стукнулась, и у тебя уже огромный синяк.

– Ладно…

Я машинально сжимаю ручонку Флина, это придает мне сил, и я успокаиваюсь. Доктор заканчивает накладывать на подбородок огромную повязку, намазывает мазь на губу и сообщает, что я должна приехать через неделю. Киваю и спрашиваю, как мне оплатить его прием. Он отвечает, что поговорит об этом с Мартой.

Мне совсем не хочется разговаривать, у меня болит лицо, и я спокойно соглашаюсь. Беру рецепт, который мне вручает доктор, и, выходя из кабинета, наталкиваюсь на испуганную Марту.

– Ради всего святого! Джудит, что с тобой произошло? – спрашивает она, придя в ужас от вида моей физиономии.

Не желая рассыпаться в подробностях, смотрю на Флина, который до сих пор не отпустил моей руки, и тихо произношу:

– Я бежала по снегу, поскользнулась и ударилась подбородком. Ты же знаешь мое везение!

– Оставь машину здесь, – поспешно говорит Марта. – Норберт потом ее заберет. Пойдем, я отвезу вас на своей.

Мне нужно закрыть глаза и забыть о боли. Примерно на полдороге начинает дождить, а когда мы добираемся до дома, уже идет ливень. Мы входим в дом – нас встречают с перепуганными лицами Симона и Норберт. Вернувшись из супермаркета и увидев кровь на полу, они вообразили самое страшное. Я успокаиваю их, и они облегченно вздыхают, увидев меня и Флина, хотя и поглядывают на меня с нескрываемым ужасом. Флин не отходит от меня ни на шаг. Такое впечатление, что его ко мне приклеили. Мне это нравится, но, с другой стороны, и злит. Все, что произошло, произошло по его вине.

У меня раскалывается голова. У меня жутко все болит, и я решаю пойти в постель. Выпиваю выписанные доктором таблетки, снимаю испачканную кровью одежду и ложусь спать. Марта сказала, что останется ночевать в комнате для гостей, на случай если мне что-нибудь понадобится. Ночью меня будит раскат грома. Мучаясь от боли, поворачиваюсь в кровати и провожу рукой по пустому месту, где обычно лежит Эрик. Мне так его не хватает. Я хочу, чтобы он вернулся. Закрываю глаза, расслабляюсь, и снова гремит гром. Я быстро открываю глаза. Флин!

Мне больно, но я встаю с постели и направляюсь к нему в комнату. Мне кажется, что у меня сейчас голова развалится на части. Войдя к нему, вижу, что у него включен ночник. Он не спит: сидит на кровати и трясется от страха. Его лицо искажено от ужаса. Я подхожу и спрашиваю:

– Можно я с тобой посплю?

Мальчик в шоке на меня смотрит. У меня наверняка сейчас волосы стоят торчком, как у сумасшедшей.

– Флин, – продолжаю настаивать, – я боюсь грома.

Он кивает, и я ложусь на кровать. Он кладет между нами подушку. Ну конечно, нужно же сохранять дистанцию! Я улыбаюсь.

Когда он наконец ложится, я шепчу:

– Закрой глаза и подумай о чем-нибудь хорошем. Вот увидишь, ты сразу заснешь, и гром не будет слышен совсем.

Некоторое время мы тихо лежим, а за окном продолжает буйствовать гроза. Снова раздается гром, и Флин подскакивает в кровати. И тогда я убираю лежащую между нами подушку, крепко сжимаю его за руку и притягиваю к себе. Он дрожит от страха, руки и ноги как ледяные. Когда я его притягиваю к себе, он даже не возражает. Наоборот, еще больше сжимается. Ласково и осторожно, чтобы не удариться подбородком, целую его в макушку.

– Закрой глаза, подумай о хорошем и спи. Вместе нам никакая гроза не страшна.

Минут через десять, измотанные и уставшие, мы засыпаем в обнимку. Я просыпаюсь от боли в подбородке. Ой, как больно! Флин стукнул меня, поворачиваясь в постели. Сажусь в кровати и трогаю подбородок. Я чертыхаюсь, ощупывая огромную повязку. Ливень с грозой закончились. Смотрю на настольные часы: пять часов двадцать семь минут.

Еще так рано!

Корчась от боли, я снова ложусь, как вдруг замечаю в стороне сидящего на стуле Эрика. Эрик! Он моментально встает и подходит ко мне. У него взволнованный взгляд и серьезное выражение лица. Он целует меня в лоб, берет на руки и выносит из комнаты.

Я настолько сонная, что не понимаю, сон это или явь, до тех пор, пока он не кладет меня на нашу постель со словами:

– Ни о чем не волнуйся, дорогая. Я вернулся, чтобы позаботиться о тебе.

Я удивленно хлопаю глазами и, получив сладкий поцелуй в губы, спрашиваю:

– Но что ты здесь делаешь? Разве ты не должен был вернуться завтра?

Он кивает и рассматривает повязку на моем лице.

– Я позвонил, чтобы поговорить с тобой, а Симона рассказала мне о случившемся. Я сразу же вернулся. Мне очень жаль, что меня здесь не было, малышка.

– Спокойно, со мной все в порядке, разве ты не видишь?

Эрик окидывает меня внимательным взглядом:

– Ты нормально себя чувствуешь?

Я пожимаю плечами:

– Да, нормально, просто немного болит. Не волнуйся.

– Что случилось?

Испытываю искушение рассказать ему правду, ведь его племянник тот еще кадр. Но я понимаю, что это повлечет за собой кучу неприятностей для Флина. Поэтому я повторяю:

– Я вышла в сад, поскользнулась и ударилась подбородком.

Он недоверчиво смотрит. Сомневается. Но я хочу, чтобы он мне поверил:

– Ты же знаешь, что я страшно неуклюжая на снегу. Но не волнуйся, со мной все хорошо. Хуже будет, если останется шрам. Надеюсь, что будет не очень заметно.

– Ты кокетка, – улыбается Эрик.

Смотрю на него с нескрываемой нежностью.

– У меня очень красивый жених, и я хочу, чтобы он гордился мною, – поясняю я.

Эрик ложится рядом со мной и обнимает. Я чувствую, как он дрожит.

– Я всегда горжусь тобой, моя малышка. – Он ныряет головой в ложбинку моей шеи и добавляет: – Не прощу себе того, что меня не было рядом. Не прощу себе этого.

Я теряю дар речи, поняв, насколько он расстроен. Он боится представить, что могло бы произойти. Я закрываю глаза. Я очень устала и разбита. Прижимаюсь к нему и засыпаю в его объятиях.

 

29

Когда я просыпаюсь на следующее утро, меня ждет сюрприз. Рядом со мной Эрик, и он еще спит. Сейчас восемь тридцать утра, и это первый раз, когда я просыпаюсь раньше него. Я улыбаюсь и с любопытством его рассматриваю. Он такой красивый. Спящий и расслабленный Эрик – это самое прекрасное, что я когда-либо видела в жизни. Я замерла и не шевелюсь. Хочу, чтобы этот момент длился как можно дольше. Я долгое время наслаждаюсь этой картиной, как вдруг он открывает глаза и смотрит на меня. Я тут же схожу с ума от его голубых глаз.

– Доброе утро, любовь моя.

Он с удивлением на меня смотрит и спрашивает:

– Который час?

Я с любопытством снова смотрю на часы и отвечаю:

– Почти девять часов.

Эрик долго не сводит с меня глаз, и, видя его выражение лица, я спрашиваю:

– Что такое?

Он проводит рукой по волосам и убирает их с лица.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Я потягиваюсь и отвечаю:

– Да, дорогой, не волнуйся.

Эрик садится в постели, и я тоже встаю. Затем он идет в ванную, а я, еще раз потянувшись, следую за ним. Но когда вхожу в ванную комнату и вижу свое отражение в зеркале, я вскрикиваю:

– Господи, я настоящее чудовище!

Мое лицо разноцветное, как использованная палитра. Я теряю дар речи при виде красно-зеленых кругов под глазами. Мой парень обнимает меня за талию и усаживает на унитаз. Я онемела, увидев свое отражение, и в ужасе шепчу:

– Ай, боже мой! Но я ведь только шлепнулась об снег.

– Должно быть, ты здорово ударилась, малышка.

Это точно. Я же еще ударилась об стену, перед тем как упасть в снег. Теперь я припоминаю.

Эрик меня успокаивает, нашептывая мне тысячу ласковых слов, и тут я вспоминаю, о чем меня предупреждал доктор – о синяках. Понимая, что я ничего с этим сделать не смогу, встаю и смотрю на себя в зеркало. Эрик стоит рядом со мной и не отпускает меня. Я вздыхаю. Поворачиваю голову то в одну, то в другую сторону и бормочу:

– Я ужасна.

– Дорогая, ты не ужасна, даже если ты это сделала нарочно.

Меня это рассмешило. Моя физиономия – это катастрофа. Я полная противоположность красоты, а самый потрясающий мужчина на Земле только что продемонстрировал мне свою любовь и ласку. В конечном счете я решаю быть трезвомыслящей и пожимаю плечами.

– В этом есть и своя положительная сторона: через несколько дней все пройдет.

Мой Айсмен улыбается и идет в душ, а я начинаю чистить зубы. Почистив их, сажусь на унитаз и наблюдаю за Эриком. От вида его тела у меня кружится голова: он высокий, сильный и сексуальный. Пробегаю взглядом по его спине, бедрам. О боже! Он мне дарит такое удовольствие. Когда он выходит из душа, я подаю ему полотенце и он вытирается. Я, забавляясь, протягиваю руку и трогаю его. Эрик смотрит на меня и, отступив назад, заверяет:

– Малышка, не думаю, что ты сегодня в состоянии на мне поскакать.

Я катаюсь со смеху. Он прав. Некоторое время наблюдаю за ним, и у меня в голове сами собой возникают игривые картинки. Похоже, что все это написано у меня на лице, потому что Эрик спрашивает:

– О чем ты думаешь?

Я улыбаюсь…

– Давай, развратница, о чем ты думаешь?

Рассмеявшись над его словами, интересуюсь:

– А у тебя был когда-нибудь опыт с мужчинами?

У него поднимается одна бровь. Глядя на меня, он уверяет:

– Дорогая, я же тебе говорил, что мне не нравятся мужчины. Ты это прекрасно знаешь.

– Мне тоже не нравятся женщины, – поясняю я. – Но, признаюсь, для меня в некоторые моменты не имеет значения, кто со мной играет.

Айсмен улыбается и, вытираясь, отвечает:

– А для меня имеет значение, мужчина это или нет.

Мы смеемся.

– А если бы я захотела предложить тебя мужчине?

Эрик замирает, пронзает меня взглядом и отвечает:

– Я бы отказался.

– Почему? Это всего лишь игра. А ты мой.

– Джуд, я тебе сказал, что мне не нравятся мужчины.

Я качаю головой и улыбаюсь, но пока не готова закрыть эту тему.

– Тебя возбуждает картина, когда у меня между ног орудует язык другой женщины, не так ли?

– Да, малышка, очень.

– Ну, а мне хотелось бы увидеть, как у тебя между ног орудует другой мужчина.

Он изумленно на меня смотрит и спрашивает:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Превосходно, сеньор Циммерман. – И видя, как он на меня смотрит, добавляю: – Меня не тянет к женщинам, но ради тебя, ради того, чтобы доставить тебе удовольствие, я попробовала, как это, когда со мной играет женщина, и соглашусь, что в этом может быть свой шарм. По правде говоря, мне хотелось бы, чтобы с тобой то же самое проделал мужчина. Чтобы он поиграл с тобой…

– Нет.

Я встаю и обнимаю его за пояс.

– Дорогой, вспомни: твое наслаждение – это мое наслаждение, и мы хозяева своих тел. Ты открыл мне ранее неизвестный мир. А сейчас я хочу, страстно желаю целовать тебя, пока мужчина будет тебя…

– Ладно, поговорим об этом в другой раз, – прерывает он меня.

Я становлюсь на цыпочки, целую его в губы и шепчу:

– Конечно, мы еще поговорим об этом. Можешь не сомневаться.

Эрик улыбается и качает головой. Затем обвязывает полотенце вокруг пояса и, поднимая меня на руки, признается:

– Знаешь что, смугляночка? Ты начинаешь меня пугать.

Позавтракав, Эрик уезжает в офис. Он пообещал, что вернется через пару часов. Но перед тем как уехать, он меня рассмешил, сказав, чтобы я больше не гуляла по снегу. Марта тоже уезжает. Затем звонит перепуганная Соня: узнав о случившемся, она интересуется, как я себя чувствую. Поболтав со мной несколько минут, она успокаивается.

Симона волнуется за меня. Мы смотрим наш любимый сериал, но она постоянно поглядывает на мое лицо. Я стараюсь дать ей понять, что со мной все в порядке. В этой серии гадкий Карлос Альфонсо Альконес де Сан-Хуан, не добившись от Эсмеральды Мендоса истинно глубоких чувств, забирает у нее ребенка. Он отдает его каким-то крестьянам, которые должны были увезти ребенка и сделать так, чтобы он исчез навсегда. Мы с Симоной в ужасе переглядываемся. Что же будет с маленьким Клаудито Мендоса? Какая досада!

Когда Флин возвращается из школы, я сижу в своей комнате на первом этаже. Устроившись на мягком коврике, я общаюсь в «Фейсбуке» с подружками одной группы – она называется «Поклонницы Максвелл». У каждой из нас есть какой-нибудь безумный пунктик касательно развлечения.

– Я могу зайти?

Это Флин. Я удивлена его вопросом. Обычно он никогда не спрашивает. Я киваю, и тогда мальчик входит, закрывая дверь. Подняв к нему лицо, замечаю, что за долю секунды он бледнеет. Он в ужасе. Он не ожидал, что у меня может быть такое разноцветное лицо.

– Ты нормально себя чувствуешь?

– Да.

– Но твое лицо…

Вспомнив, как оно выглядит, улыбаюсь и шепчу, стараясь отвлечь его внимание:

– Спокойно. Оно как палитра для красок, но я в порядке.

– Тебе больно?

– Нет.

Закрываю ноутбук, и мальчик спрашивает:

– Я могу с тобой поговорить?

Я тронута его словами и особенно проявленным ко мне интересом. Это большое достижение, и я отвечаю:

– Конечно. Иди сюда. Садись рядом со мной.

– На пол?

Я весело пожимаю плечами:

– Я уверена, что отсюда мы точно не упадем.

Мальчик улыбается. Улыбается! Я от радости готова хлопать в ладоши.

Он садится напротив меня, и мы смотрим друг на друга. В молчании проходит несколько минут, и мы просто сидим напротив друг друга. Я начинаю нервничать, но я намерена выдерживать взгляд его китайских глаз столько, сколько потребуется, как иногда я выдерживаю взгляд его дядюшки. Да уж, они та еще парочка! В конце концов мальчик произносит:

– Извини, мне очень жаль. – Его глаза наполняются слезами, и он бормочет: – Ты меня простишь?

Я потрясена. Сильный и самостоятельный Флин плачет! Не выношу, когда кто-то плачет. Я таю. Я больше не могу!

– Конечно, я тебя прощаю, ангел мой, но только если ты перестанешь плакать, договорились? – Он кивает, глотает слезы, тогда я, чтобы облегчить его вину, добавляю: – Я тоже виновата. Не нужно было мне лезть на стену и…

– Это моя вина. Я закрыл двери и не впускал тебя. Я сердился и я… я… поступил очень плохо. Теперь дядя Эрик отправит меня в интернат, о котором говорили Соня и Марта. Он давал мне последнее предупреждение, и я снова его подвел.

Я потрясена до глубины души той болью и страхом, которые вижу в его глазах. Нет уж, не поедет Флин ни в какой интернат, я этого не позволю. У меня щемит сердце от его неуверенности, и я отвечаю:

– Он не узнает об этом, если мы с тобой ему ничего не расскажем, договорились?

Флин не ожидал такого поворота и удивленно на меня смотрит:

– Ты разве не рассказала дяде о случившемся?

– Нет, ангелочек мой. Я просто сказала, что поскользнулась на снегу и упала.

Вдруг я вспоминаю слова отца. Я только что удивила Флина, и это его смягчило. Я улыбаюсь. Мальчик расслабляет напряженные плечи: с его души только что упал огромный груз.

– Спасибо, а я уже видел себя в интернате.

Его откровенность вызывает у меня улыбку.

– Флин, ты должен мне пообещать, что больше не будешь так себя вести. Никто не хочет отправлять тебя в интернат. Похоже, что ты сам делаешь все, чтобы туда попасть. Ты понимаешь это? – Он не отвечает, и я продолжаю: – Что тогда произошло в школе?

– Ничего.

– Э нет, юноша! Секретики закончились! Если ты хочешь, чтобы я тебе доверяла, ты должен доверять мне и рассказать, что за фигня произошла в школе и почему говорят, что это ты начал драку, хотя я в это не верю.

– Роберт с остальными ребятами начали меня обзывать. Как всегда, они называли меня китайским дерьмом, слабаком, трусом. Они насмехаются надо мной, потому что я не умею ничего делать из того, что они вытворяют на скейтборде, велосипеде или на роликах. Я, как обычно, пытался не обращать внимания, но, когда Джордж толкнул меня на землю и начал бить ногами, я схватил его скейт и ударил им его по голове. Я понимаю, что не должен был это делать, но…

– Эти нахалы такое говорят?

Флин кивает.

– Они правы. Я неуклюжий.

Я про себя недобрым словом поминаю Эрика. Это он со своими страхами довел до такой ситуации. Мальчик шепчет:

– Учителя мне не верят. В классе я белая ворона. А поскольку у меня нет друзей, которые защитили бы меня, всю вину сваливают на меня.

– Дядя тоже тебе не верит?

Флин пожимает плечами.

– Он ни о чем не знает. Считает, что я ввязываюсь в драки, потому что склонен к силовому решению конфликтов. Да я и не хочу, чтобы он узнал, что мальчишки смеются надо мной и называют меня трусом. Я не хочу его разочаровывать.

Мне больно это слышать. Неправильно, что Флин несет такую ношу, а Эрик не в курсе. Я должна с ним поговорить. Но, переключив свое внимание на мальчика, обхватываю ладонями его личико и тихо говорю:

– То, что ты ударил того парня скейтом по голове, не очень хорошо. Ты же это и сам понимаешь, правда? – Флин кивает, и я продолжаю, желая ему помочь: – Но я не допущу, чтобы кто-нибудь снова посмел тебя обидеть.

Вдруг его глаза озаряются. И я вспоминаю свою племянницу.

– Прикоснись своим большим пальцем к моему. Вот так, а теперь давай стукнемся ладонями. – Он повторяет мои движения и смеется. – Это условный дружеский сигнал между мной и моей племянницей. Теперь он станет и нашим, хочешь?

Он кивает, улыбается, и я готова подпрыгнуть от счастья. Перемирие. У нас с Флином перемирие! И когда мне кажется, что уже ничего лучшего быть не может, он говорит:

– Спасибо, что спала со мной вчера вечером.

Я пожимаю плечами, чтобы он не придавал этому большого значения, и отвечаю:

– Ну, что ты! Это тебе спасибо, что разрешил с тобой поспать.

Он улыбается и замечает:

– Ты не боишься грома. Я это знаю. Ты взрослая.

Я смеюсь. А он смышленый малый!

– Знаешь, Флин, когда я была маленькой, я тоже боялась грома и молний. Каждый раз, когда начиналась гроза, я первая запрыгивала к родителям в кровать. Но мама научила меня не бояться ненастной погоды.

– И как мама тебя этому научила?

Вспоминая маму, у меня на губах застывает улыбка, я вижу ее ласковый взгляд, ее нежную улыбку и заботливые руки.

– Она говорила мне, чтобы я закрывала глаза и думала о чем-нибудь хорошем. А потом однажды она купила мне щенка. Я назвала его Кальмаром. Он был моим первым домашним животным. Моим супердругом и домашним суперлюбимцем. Во время грозы Кальмар запрыгивал ко мне в кровать и в его компании я чувствовала себя смелой. И мне больше не нужно было бежать к родителям. Кальмар оберегал меня, а я оберегала его.

– И где сейчас Кальмар?

– Умер, когда мне было пятнадцать лет. Он вместе с моей мамой на небе.

Его удивляет мое откровение о матери. Я опускаю историю об усыплении Курро, иначе все выглядело бы очень жестоко.

– Да, Флин, моя мама, как и твоя, тоже умерла. Но знаешь, что? Даже оттуда мама и Кальмар дарят мне силы, и я ничего не боюсь. Уверена, что твоя мама делает то же самое и с тобой.

– Ты так думаешь?

– Ну конечно же.

– А я не помню свою маму.

Я тронута горечью в его голосе.

– Флин, это нормально. Ты был слишком маленьким, когда ее не стало.

– Мне очень хотелось бы ее знать.

Я ощущаю его боль, но, не желая углубляться в эту тему, тихо произношу:

– Думаю, что ты мог бы узнать о ней от тех людей, которые ее любили, например через свою бабушку Соню, тетю Марту и дядю Эрика. Если ты поговоришь с ними, то они многое расскажут тебе о маме.

– С Соней?

– Да.

– Она всегда очень занята, – возражает мальчик.

– Это вполне логично, Флин. Если ты не позволяешь Соне заботиться о тебе и баловать тебя, ей только и остается, что заниматься своими делами. Люди не могут сидеть и ждать, пока другие люди начнут их любить. Они вынуждены продолжать свою жизнь, хотя их сердце тоскует по тебе каждый день. Кстати, почему ты называешь ее по имени, а не бабушкой?

Мальчик пожимает плечами и на мгновение задумывается:

– Не знаю. Возможно, потому, что ее зовут Соня.

– А тебе не хотелось бы ее назвать бабушкой? Уверена, что она будет растрогана, если ты ее так назовешь. Позвони ей как-нибудь по телефону и пойди с ней пообедать или поужинать. Попроси ее рассказать о маме, и я уверена, что ты увидишь, как сильно ты важен и для нее, и для тети Марты.

Мальчик кивает. Пауза. Потом вдруг говорит:

– Это я тогда взболтал кока-колу, чтобы она взорвалась тебе в лицо.

Я смеюсь, вспомнив эту картину. Вот это был взрыв! Но, не желая быть злопамятной, заверяю его:

– Я догадалась.

– Ты догадалась?

– Да.

– И почему ты ничего не рассказала дяде Эрику?

– Потому что я не ябеда. – И видя, как он на меня смотрит, ерошу его черные волосы и добавляю: – Флин, это уже не важно. А важно то, что с этого момента мы стараемся поладить и подружиться, хорошая идея?

Он утвердительно кивает, прикладывает свой большой палец к моему, и мы повторяем свое приветствие. Я расплываюсь в улыбке.

Он с любопытством окидывает взглядом комнату, и я замечаю, что его глаза несколько раз на чем-то задерживаются. Я незаметно смотрю влево и понимаю, что это скейтборд и мои ролики. Я, не раздумывая, спрашиваю:

– Тебе хотелось бы научиться кататься на скейте или на роликах? – Флин не отвечает, и тогда я говорю шепотом: – Это будет тайна, секрет только для нас двоих. Твоему дяде пока что не обязательно об этом знать. Хотя рано или поздно, когда станет ясно, что он вот-вот нас за это убьет, мы ему об этом расскажем, ладно? Хочешь, я тебя научу?

Он меняется в лице и живо кивает. Я так и знала!

Я знала, что Флину хочется научиться чему-то новому. Я быстро встаю, он следует моему примеру. Я подхожу к скейту и опускаю его на пол. Становлюсь на него и показываю, как им управлять.

– А я тоже так смогу?

Я останавливаюсь, схожу со скейта и говорю:

– Конечно, мой ангелочек. – И, подмигнув ему, шепчу: – Я научу тебя такому, что когда это увидит одна белокурая девочка из твоей школы, то не сможет оторвать от тебя взгляда.

Флин краснеет.

– Как ее зовут?

– Лаура.

Меня переполняет радость оттого, что мы вместе с Флином переживаем такие теплые чувства, кладу ему руки на плечи и заявляю:

– Уверяю тебя, что через пару месяцев Лаура и эта компания хулиганов из твоей школы обалдеют, когда увидят, как ты катаешься на скейте.

Мальчик кивает, и я, глядя ему в глаза, говорю:

– Давай… попробуй. Сначала ставь на скейт одну ногу и почувствуй, как он двигается.

Флин внимательно меня слушает. Я беру его за руки, и, когда он ставит одну ногу на скейт, тот уезжает. Испугавшись, он смотрит на меня, и я пытаюсь его успокоить.

– Первое: никогда не становись на него, если меня нет рядом. Второе: чтобы не пораниться, нужно надеть налокотники, наколенники и шлем. Третье, это самый важный пункт: ты мне доверяешь?

Он утвердительно кивает головой, и я таю.

Вскоре раздается шум приближающейся машины. Смотрю в окно и вижу, что это Эрик заезжает в гараж. Флину незачем что-то говорить, он молча отставляет скейт и садится рядом со мной на пол. Мы притворяемся, что ничего не было. Две минуты спустя открывается дверь и, увидев нас на полу, Эрик изумленно спрашивает:

– Что-то случилось?

Флин встает и обнимает дядю.

– Джуд помогла мне кое-что выучить для школы.

Эрик поворачивается ко мне, и я киваю. Мальчик уходит, а я поднимаюсь с пола.

– Как видишь, я все-таки добьюсь от твоего племянника поцелуйчика.

Пораженный увиденным, Эрик улыбается и поднимает меня на руки. Затем осторожно, чтобы не задеть мой подбородок, шепчет у моих губ:

– Пока что ты получишь поцелуйчик от меня.

 

30

На следующее утро оттенок моего лица скорее зеленый, чем красный. Я прихожу в отчаяние, глядя на себя в зеркало. Как можно быть такой страшной? Только не это, я похожа на зеленого монстра Халка!

Ну ладно… Я, может, и не красавица, но, послушайте, меня удручает и ужасает мой вид. Бедный Эрик. Вот так у него и невеста – она больше похожа на невесту мертвеца. Смеюсь над собой, глупышкой. Вернувшись в комнату, слышу по радио песню «Не могу получить удовлетворения» группы «Роллинг Стоунз» и начинаю подпевать. Когда звучит эта песня, я всегда вспоминаю своих друзей из Хереса. Я начинаю танцевать и громко напевать. Эрик поднимается, чтобы поцеловать меня перед тем, как уехать на работу, и изумленно замирает в дверях. Воображаю, какая картина у него перед глазами, останавливаюсь, хотя продолжаю двигать плечами в ритме песни.

– Мне нравится видеть тебя такой счастливой.

Улыбаюсь и чмокаю его.

– Эта песня навевает мне хорошие воспоминания о друзьях.

– О ком-то особенном?

С хитрой улыбкой киваю. Эрик меняется в лице и, шлепнув меня, властно требует:

– О ком?

Желая позабавиться, объясняю:

– О Фернандо… – И когда его лицо напрягается, продолжаю: – О Росио, Лауре, Альберто, Пепи, Лоли, Хуанито, Альмудене, Леире…

Он еще раз шлепает меня так, что становится больно, но я хохочу. Его выражение лица становится мягче, и он тихо говорит, массируя покрасневшую ягодицу:

– Не играй с огнем, малышка, иначе обожжешься.

– М-м-м! Мне нравится обжигаться. – И, покачивая бедрами, шепчу: – Хочешь меня обжечь?

Эрик отстраняет меня от себя и вздыхает. Я его соблазняю, и он меня хочет. Но он отрицательно, даже отчаянно качает головой:

– Выздоравливай, и потом, обещаю, я тебя обожгу.

– Вау! – выкрикиваю я и улыбаюсь.

Он меня целует и говорит:

– Хорошего тебя дня, дорогая.

А потом уходит. Он едва отошел от меня на пять метров, но я уже скучаю по нему. Однако я не унываю – сегодня мы договорились встретиться с Фридой, и знаю, что мы хорошо проведем время. Прилипнув к окну, наблюдаю, как Эрик уезжает на машине, и вдруг звонит телефон. Это моя сестра.

– Привет, дорога-а-ая!

– Привет, толстушка! Как ты? – смеясь, спрашиваю я и ложусь на кровать.

– Хорошо. С каждым днем все тяжелее, но хорошо. А как у тебя дела?

Ее голос показался мне немного печальным, но, возможно, это потому, что я только что смеялась с Эриком.

– В общем, Ракель, не пугайся. У меня все хорошо, несмотря на то что я такая же красивая, как невообразимый Халк. Позавчера я шмякнулась на снег. У меня лицо как картина Пикассо, а еще швы на подбородке. Ну, вроде бы все.

– Сестри-и-и-чка, не пугай меня!

Понимая, что она начинает волноваться, добавляю:

– Разве ты не слышишь, что я спокойно с тобой разговариваю? Ну, я немножечко ударилась. Не драматизируй, как ты обычно делаешь.

Мы с ней болтаем еще около часа, и теперь я точно знаю, что она чего-то не договаривает. Меня это беспокоит, но я пока не настаиваю. Повесив трубку, одеваюсь и спускаюсь в столовую. Симона пылесосит, но, увидев меня, выключает пылесос и спрашивает:

– Как себя чувствует сеньорита?

– Лучше, Симона. Уже началась «Безумная Эсмеральда»?

Женщина смотрит на часы и говорит:

– Святые угодники! Бежим, или мы все пропустим.

В сегодняшней серии Луис Альфредо Киньонес преследует на лошади Эсмеральду Мендоса по всему пастбищу и, догнав ее, целует и обещает вернуть их ребенка. Мы с Симоной растроганно вздыхаем.

В полдень появляется Фрида с одним поручением, которое я ей дала, но, увидев меня, теряет дар речи. Несмотря на то что я предупредила ее по телефону, она все равно не может отойти от того впечатления, которое на нее произвело мое лицо.

Мы сидим в гостиной, болтаем и поглощаем приготовленные Симоной лакомства.

– Фрида, мне нужно тебе кое-что рассказать.

– Говори.

Я заговорщицки на нее смотрю и шепчу:

– Я недавно встретила Бетту и дала ей пару пощечин и один раз под зад. И прежде чем ты что-то скажешь, признаю, что поступила нехорошо. Я взрослая женщина и не могу себя вести как маленькая хулиганка с улицы. Но, честно говоря, мне стало легче, и, если бы на меня не смотрело тогда столько людей, я бы ей отвесила еще штук семь преотличных затрещин.

У Фриды падает вилка из рук, и мы хохочем. Я рассказываю ей, что тогда произошло, и она сетует, что не оказалась рядом, чтобы, как и Марта, воспользоваться случаем и с превеликим удовольствием врезать ей. Поев, вместо того чтобы остаться в гостиной, мы идем в мою комнату. Она поражена чудным беспорядком, который там царит. Я вижу, что она замечает в углу красную елку, но предупреждаю любые ее слова:

– Лучше не спрашивай.

Мы усаживаемся на удобное красное кресло, которое мне подарил Эрик, и немного сплетничаем о нашем любимом сериале. Наконец она спрашивает:

– Итак, у тебя все хорошо с Эриком?

– Да. Мы ссоримся, миримся и опять ссоримся. Все хорошо.

– Я рада, – говорит она смеясь. – А в интимном плане тоже?

Я закатываю глаза и киваю. И мы вместе хохочем.

– Невероятно. Каждый раз, когда мы встречаемся с Бьорном, из нас получается неописуемое трио. Я схожу с ума, когда вижу, как это возбуждает Эрика. Как он меня предлагает… О боже мой, я обожаю, когда они оба мной овладевают! Никогда не думала, что мне может быть так хорошо в том, что я раньше считала постыдным.

– Секс – это секс, Джудит. Тут не стоит ходить вокруг да около. Если вам, как паре, это нравится и вы получаете от этого удовольствие, то кто вам что-то может запретить?

– Фрида, я сейчас этим и наслаждаюсь. Однако уверяю тебя, что раньше я считала таких людей развратниками. Но когда я ощущаю себя столь желанной и когда они во мне, я чувствую такое…

– Замолчи… замолчи, а то ты меня возбуждаешь. Я ведь тоже развратница! – Мы обе смеемся, и она добавляет: – Кстати, о разврате. Эрик тебе что-нибудь говорил о сегодняшней частной вечеринке? – Я отрицательно качаю головой, и она продолжает: – Хейди и Луиджи устраивают потрясающие праздники. Я уверена, что вас пригласили, но Эрик отклонил предложение из-за твоего состояния.

– Вполне нормально. С моей физиономией лучше не высовываться из дома и никого не пугать, – подшучиваю я, рассмешив Фриду. Но из любопытства спрашиваю: – Много народу бывает на этих вечеринках?

– Да. Там действительно бывает полно народу. Обычно они проводят их в своем свингер-клубе, и уверяю тебя, что там происходит самое потрясающее. – И понизив голос, тихо произносит: – В прошлом году на этом празднике мы с Андресом воплотили в жизнь одну из своих буйных фантазий.

Увидев мое выражение лица, Фрида смеется и шепчет:

– У меня был ганг банг, а у Андреса – бой банг. – Я в недоумении хлопаю глазами, и она продолжает: – На этом празднике Андрес выбрал себе семь женщин, а я – семь мужчин. Мы расположились в одной из комнат, где я отдавалась своим мужчинам, а Андрес – женщинам. Джудит, это было потрясающе. Я была центром желания этих мужчин и испробовала всевозможные сексуальные позы со всеми ними. Боже мой! Ты себе представить не можешь, какое я получила удовольствие, и уверяю, что Андрес тоже превосходно провел время со своими девочками. В конце мы объединили наши группы и устроили оргию. Как я тебе уже говорила, на вечеринках у Хейди и Луиджи всегда удивительные развлечения.

То, что она рассказывает, мне кажется возбуждающим, но, на мой вкус, это уж слишком. Мне хватает двух мужчин, хотя и это возбуждает мое воображение.

Затем она делится со мной своим сексуальным опытом. Все очень похотливое и возбуждающее. Мне нравится так открыто разговаривать с Фридой о сексе. У меня никогда не было подруги, с которой я могла бы так откровенно болтать, и я от этого в восторге. В пять часов вечера она уезжает. Ей еще нужно подготовиться к вечеринке.

Затем звонит Соня, чтобы узнать о моем самочувствии. После нее разговариваю по телефону с Мартой. Она взволнована предстоящим свиданием. Я подбадриваю ее и прошу на следующий день позвонить и рассказать, как все произошло.

Днем возвращается из школы Флин. Я жду в своей комнате, пока он сделает уроки. Когда он приходит ко мне, я показываю ему ролики, которые по моей просьбе купила Фрида. Он хлопает в ладоши. Когда он надевает наколенники, налокотники и шлем, мы начинаем тренироваться ездить на скейте. Как и следовало ожидать, он в отчаянии. Сначала нужно научиться держать равновесие. Это нелегко, но в конечном итоге у него получается, хотя и не так быстро.

Когда мы слышим, что машина Эрика въезжает через ворота, мы быстро все раскладываем по местам: никто не должен заметить, что мы тренируемся. Флин бежит в свою комнату. Я достаю из кармана клубничную жевательную резинку и кладу ее в рот.

Когда Эрик входит ко мне, я сижу на полу, глядя на экран компьютера.

– Почему ты не сядешь на кресло? – спрашивает он.

– Потому что мне очень нравится этот мягкий и столь дорогой мне коврик. Что в этом плохого?

Он наклоняется и целует меня. Он потрясающе выглядит в своем шикарном синем пальто и темной костюме. У него представительный вид – я от него схожу с ума. Он меня заводит. Я встаю и, к своему удивлению, вижу, что он преподносит мне чудесный букет алых роз.

– С Днем влюбленных, малышка.

Я поражена. Я замираю в изумлении и удивлении. Как романтично!

Мой Айсмен купил для меня роскошный букет роз ко Дню Валентина. Он вспомнил об этом, а я его даже не поздравила и ничего не приготовила. Я просто ужасна! Эрик улыбается, видимо, догадываясь, о чем я думаю.

– Самый лучший подарок – это ты, смугляночка. Мне больше ничего не нужно.

Я его целую, и он отвечает на мой поцелуй.

– Я тебе должна подарок. Но пока что у меня есть для тебя лишь это.

Он удивленно на меня смотрит, а я достаю из кармана пачку жвачек, показываю ему, и он улыбается. Достаю одну, распечатываю и кладу ему в рот. Он улыбается, вспоминая, что для нас это значит, и спрашивает:

– А теперь у тебя должны появиться пятна, и ты начнешь вертеть головой, как та девочка из фильма ужасов?

Мы оба заливаемся смехом.

– Нет, теперь у меня зеленое лицо и швы на подбородке. Что может быть сексуальней, что лучше подходит ко Дню всех влюбленных?

Эрик целует меня, а я, отстранившись от него, говорю:

– Фрида мне рассказала, что она сегодня вечером идет на свингер-вечеринку. Ты знал об этом?

– Да. Мне позвонил Луиджи и пригласил нас в «Нахт». Но я отказался. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы идти на вечеринку, ты так не считаешь?

– Ну да… Но, думаю, если бы я выглядела получше, была бы не против туда пойти.

Эрик целует меня и кусает за нижнюю губу.

– Маленькая порочная девочка, ты так этого хочешь? – Я смеюсь и киваю, а он, прижимая меня к себе, говорит: – Будут и другие вечеринки, обещаю. – И, увидев мой взгляд, спрашивает: – Ну, смугляночка, что ты хочешь спросить?

Я расплываюсь в улыбке. Как же хорошо он меня знает! Я прижимаюсь к нему и спрашиваю:

– А у тебя когда-нибудь был бой банг?

– Да.

– Ну ты даешь!

Эрик смеется над моей реакцией.

– Дорогая, я уже больше четырнадцати лет практикую такой секс, который для тебя стал новинкой. Я испробовал многие вещи и заверяю тебя, что не хотел бы, чтобы некоторые из них ты попробовала. – Понимая, что я жду объяснений, он поясняет: – Это садо.

– А, нет! Я бы этого не хотела, – восклицаю я. И, услышав смешок Эрика, спрашиваю: – А что ты думаешь о ганг банге?

Эрик долго на меня смотрит… И когда мое терпение вот-вот лопнет, отвечает:

– Слишком много мужчин между мной и тобой. Я бы предпочел, чтобы ты мне это не предлагала.

Я хохочу, и, пока я не успела что-то добавить, он меняет тему:

– Я хочу пить. Хочешь что-нибудь выпить?

Влюбленная по уши, я иду с букетом роз по широкому коридору в сторону кухни. Я открываю дверь, вхожу и натыкаюсь на улыбающуюся Симону.

– Трусишка! – выкрикиваю я.

Животное подбегает ко мне, но Эрик его останавливает, чтобы тот не причинил мне боль. Пес радуется как сумасшедший, а я еще больше. Осторожно обняв Трусишку и вылив на него поток ласковых слов, поворачиваюсь к своему голубоглазому совершенству и, не обращая внимания на то, что рядом с нами Симона, обнимаю его и шепчу по-испански:

– Ни ганг банг, ни что иное! Ты самое лучшее, что есть на свете, и я клянусь, что вышла бы за тебя замуж с закрытыми глазами.

Эрик сияет от радости и целует меня:

– Это ты самое лучшее в мире. И мы можем пожениться… когда захочешь.

О боже! Что я только что сказала? Я сделала ему предложение?! Убейте меня.

Трусишка прыгает вокруг нас, и Эрик, успокаивая его, говорит:

– Видишь, я надел ему на шею шарф, как это делала ты. Он и в самом деле совсем потерял голос.

– Ах, мой Айсмен, я бы тебя съела! – восклицаю я и целую его.

Я настолько увлечена этим чудесным моментом и продолжаю гладить прыгающего от счастья Трусишку, что только потом замечаю в руках Симоны что-то белое. Это маленький щенок.

– А это что еще за прелесть? – восхищенно спрашиваю я, не отрывая от щенка взгляда.

Обнимая меня за талию, Эрик подводит меня к Симоне и поясняет:

– Он был в той же клетке, что и Трусишка. Судя по всему, он единственный, кто выжил из всего приплода. Мне сказали, что ему около полутора месяцев. Трусишка не хотел со мной уходить без этого малыша. Тебе нужно было видеть, как он взял его в пасть и вышел с ним из клетки, когда я его позвал. После этого я не смог вернуть щенка обратно в клетку.

– Вы очень великодушны, сеньор, – растроганно бормочет Симона.

– Он самый лучший, – поддакиваю я, вне себя от счастья. А затем, глядя на Трусишку, говорю: – А ты папаша.

Мой любимый Айсмен расплывается в улыбке от наших слов, а затем, всматриваясь в щенка, говорит:

– Вот только я не знаю, какой он породы.

Я ласково беру толстенького и пушистого щенка. Он такой миленький.

– Это дворовый пес.

– Дворовой? И что это за порода? – спрашивает Симона.

Уловив мою шутку, Эрик улыбается, а я, держа щенка в руках, объясняю Симоне:

– Дворовой – это значит, что у него есть что-то от каждой породы, но он не относится ни к какой конкретно. Обычный дворняга.

Мы смеемся. Затем Симона отправляется поделиться радостью с Норбертом. Я опускаю щенка на пол, а Эрик, придерживая Трусишку, чтобы тот на меня не прыгал, говорит:

– Тебе нравятся подарки?

Счастливая и влюбленная, я целую его и мурлычу:

– Дорогой, это самые лучшие подарки. И ты тоже самый лучший.

Эрик счастлив. Я это вижу по его взгляду.

– Они могут остаться в гараже – до тех пор, пока мы не сделаем будку.

Я смотрю на него и не могу поверить своим ушам!

– Ладно… Но позволь им сегодня остаться в доме. На улице очень холодно.

– В доме?

– Да.

В этот дивный момент щенок, который топает по полу, мочится. Вот это лужа! Эрик смотрит на меня и серьезно спрашивает:

– В доме?

Я подмигиваю ему и заговорщицки шепчу:

– Чтобы ты знал, ты только что увеличил нашу семью. Теперь нас пятеро.

Мой немец закрывает глаза, понимая, на что я намекаю, и, прежде чем он успел сказать очередной свой перл, я его опережаю:

– Эрик, пойдем. – Взяв щенка на руки, поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты. – Давай сделаем Флину сюрприз.

– А Трусишка его не напугает?

Я отрицательно качаю головой.

Мы тихонько идем к его игровой комнате. Я осторожно открываю дверь и впускаю животное.

– Трусишка! – выкрикивает мальчик и обнимает его.

Флин так замечательно смеется. Это просто здорово! Пес ложится на спину, чтобы мальчик почесал ему брюшко. Ребенок вне себя от радости, как вдруг его внимание привлекает кое-что в моих руках. Раскрыв глаза от удивления, он походит ко мне и спрашивает:

– А это кто?

Эрик, радуясь тому, что видит Флина таким счастливым, объясняет:

– Когда я поехал за Трусишкой, он был вместе с ним в одной клетке. Трусишка не захотел оставлять его одного, и он приехал вместе с нами.

Мальчик, ошеломленный, смотрит на своего дядю. Две собаки. Две! Радуясь за него, я передаю ему в руки щенка.

– Этот малыш станет твоим супердругом и домашним суперлюбимцем. Поэтому ты и должен дать ему кличку.

Флин смотрит на дядю, и, когда тот кивает, лицо мальчика озаряет улыбка. Он долго смотрит на белого щенка и, подмигнув мне, говорит:

– Я буду его звать Кальмаром.

От переполняющих чувств у меня подступает ком к горлу, но я улыбаюсь. Мальчик поднимает большой палец, я прикладываю свой, и мы, смеясь, бьемся ладошками. Эрик целует меня в шею и шепчет, глядя на счастливого племянника:

– Знай, как только ты скажешь… я сразу же женюсь на тебе.

 

31

Проходит несколько дней, и мое лицо становится прежним. Доктор под пристальным взглядом Эрика снимает швы и довольно улыбается своей искусной работе. Я рада, что швов не видно.

После появления Трусишки и Кальмара дом наполняется смехом, лаем и суматохой. Поначалу Эрик протестует. Он ужасно недоволен, когда находит лужи Кальмара. Но в конце концов мой Айсмен сдается. Трусишка и Кальмар обожают его, а он – их.

Иногда по утрам, еще не встав с кровати, я наблюдаю через окно, как мой Айсмен бросает палку Трусишке, а тот с удовольствием приносит ее. Пес привык к этой игре и, перед тем как Эрик уезжает на работу, приносит к ногам Эрика палку, чтобы тот с ним поиграл. Часто на выходных я уговариваю Эрика и Флина погулять с собаками по чистому снежному полю. Трусишка рад таким прогулкам и тому, что Эрик с ним играет. А в это время Флин носится туда-сюда со своим любимцем. Меня все это очень радует, а когда Эрик обнимает Трусишку, мое сердце просто тает. Мой холодный и твердый Айсмен с каждым днем меняется, и я еще больше в него влюбляюсь.

Несколько раз я сопровождала Эрика на стрельбища. Мне все так же не нравится это занятие с оружием, но я люблю смотреть, как мастерски он это делает. Я им горжусь. Однажды он меня там знакомит с друзьями и один из них спрашивает, испанка ли я. Я решительно качаю головой и говорю: «Бразильянка!» И мужчина сразу же выкрикивает: «Самба, кайпиринья». И я, смеясь, киваю ему. Понятно, что в зависимости от того, откуда ты родом, на тебе обязательно висит ярлык. Сначала Эрик удивленно на меня смотрит, а потом ухмыляется. В эту ночь, когда мы занимаемся любовью, он иронично шепчет мне:

– Давай, бразильяночка, станцуй для меня.

У Флина заметны успехи в езде на скейте и на роликах. Он смышленый малый и быстро учится. Мы занимаемся этим украдкой, когда Эрика нет дома. Если бы он нас увидел, то наверняка убил бы! Симона рада за нас, а Норберт брюзжит. Он предупреждает меня, что если хозяин об этом узнает, то сильно разозлится. Я понимаю, что он прав, но не могу прервать свои занятия с мальчиком. Его отношение ко мне очень изменилось, и теперь он постоянно обращается ко мне за помощью.

Иногда Эрик за нами наблюдает и догадывается, что между нами что-то произошло. Что-то такое, отчего мальчик настолько сильно изменился. Когда Эрик меня расспрашивает, я приписываю это появлению животных в доме. Он кивает, хотя я понимаю, что его это не убедило. Но он, к счастью, не вдается в подробности.

У меня впервые получается тайком поехать с Юргеном и выпустить пар на недолгих гонках на мотоцикле. Проведя столько дней дома, я чуть ли не схожу с ума от бездействия. Поэтому я вволю гоняю по козьим тропам и окрестностям Мюнхена, прыгаю и кричу вместе с Юргеном и его друзьями. Мне нужно рассказать об этом Эрику. Загвоздка в том, что я никак не могу выбрать подходящий момент. Это начинает меня терзать. Основа наших отношений – это доверие, и я опять его подвожу.

Однажды днем, когда Флин возвращается из школы, он застает меня с мотоциклом в гараже. Мальчик долго искал меня по дому, а когда нашел, пораженно смотрит на мотоцикл. Он его узнал. Я подтверждаю, что это мотоцикл его матери и что он должен держать это в секрете.

– Ты умеешь на нем ездить? – спрашивает он.

– Да, – отвечаю я, вытирая измазанные в смазке руки.

– Дядя Эрик разозлится.

Меня смешит эта фраза. Все, абсолютно все, знают, что Эрик будет злиться. И, глядя на мальчика, отвечаю:

– Я знаю, дорогой. Но когда дядя Эрик со мной познакомился, он знал, что я занимаюсь мотокроссом. Он это знает и должен понимать, что мне нравится этот вид спорта.

– Он знает об этом?

– Да, – утверждаю я и улыбаюсь, вспоминая, как он об этом узнал.

– И он тебе разрешает?

Я в шоке от этого вопроса и, смотря ему в глаза, поясняю:

– Мне не нужно разрешение твоего дяди. Я сама решаю, хочу ли я заниматься мотокроссом. Дорогой, мы, взрослые, сами принимаем решения.

Не слишком убежденный, мальчик кивает и спрашивает:

– Соня подарила тебе мотоцикл моей мамы?

Я вглядываюсь в него и, перед тем как ответить, спрашиваю:

– А если бы это было так, тебе это было бы неприятно?

Флин недолго думает и отвечает, сбросив груз с моих плеч:

– Нет. Но ты должна пообещать, что научишь меня им управлять.

Я хохочу, Флин тоже смеется, и я наконец отвечаю:

– Ты что, хочешь, чтобы твой дядя меня убил?

Через час мне звонит Эрик и сообщает, что у него сегодня баскетбол и что он хочет, чтобы я приехала на стадион. Я с удовольствием соглашаюсь.

Надеваю джинсы, черные ботфорты и футболку от Армани. Накидываю куртку и вызываю такси. Приехав по адресу, я расплываюсь в улыбке: я вижу, что он стоит и ждет меня, опершись на машину. Эрик платит за такси, и мы идем к раздевалке.

– Почему ты не сказал мне об игре? – шепчу я.

Мой парень улыбается, целует меня и тихо говорит:

– Веришь или нет, но я о ней забыл. Если бы Андрес не позвонил мне в офис, я бы о ней даже не вспомнил!

Возле раздевалки он еще раз меня целует и говорит:

– Иди в зал, уверен, что там уже тебя ждет Фрида.

Без ума от счастья и от переполняющей меня любви, отправляюсь на площадку. Там я нахожу Фриду, Лору и Джину. Мое общение с ними изменилось в лучшую сторону – они принимают меня как невесту Эрика, и я им за это благодарна. Лора, та самая блондинка, увидев меня, улыбается и говорит:

– О, пришла моя героиня.

Я изумленно гляжу на нее, а она шепчет:

– Я знаю, что ты воздала Бетте по заслугам.

Я поворачиваюсь к Фриде с упреком за то, что она рассказала, но та замечает:

– И не смотри на меня, это была не я.

Лора улыбается и, снова ко мне придвинувшись, сообщает:

– Мне об этом рассказала та девушка, которая была тогда с Беттой.

Я, улыбаясь, киваю и прошу:

– Только пусть об этом не узнает Эрик. Не хотелось бы его огорчать.

Все, кажется, соглашаются, и вскоре на поле выходят ребята. Как и следовало ожидать, мой Айсмен сводит меня с ума. Когда я вижу, как он ловко и быстро двигается по полю, я сама оказываюсь на седьмом небе. Но на этот раз, несмотря на все усилия, они проигрывают с разрывом в три очка.

Когда игра заканчивается, мы выходим на поле, и, заметив меня, Эрик говорит:

– Дорогая, я сейчас приму душ и сразу же вернусь. – И целует меня.

Мы с Фридой ждем ребят на выходе. Лора и Джина уже ушли. Мы с ней судачим о том о сем, и вскоре выходят Эрик и Андрес. Муж Фриды говорит:

– Милая, у нас меняются планы. Мы едем домой.

Фрида удивленно на него смотрит.

– Но мы же договорились встретиться в отеле с Декстером, – возражает она.

Андрес кивает головой, но поясняет:

– Я отменил встречу. Возникло одно дело, которое я должен срочно решить.

Фрида бормочет что-то себе под нос.

– А кто такой Декстер? – спрашиваю я.

Девушка поворачивается ко мне и под внимательным взглядом Айсмена отвечает:

– Это друг, с которым мы играем, когда он приезжает в Мюнхен. Эрик тоже его знает, не так ли?

Мой парень кивает.

– Это потрясающий тип.

Игра? Секс? Я возбуждаюсь и, приблизившись к Эрику, мурлычу:

– А почему бы нам не отправиться на эту встречу?

Он удивленно на меня смотрит, а я продолжаю настаивать:

– Мне хочется поиграть. Давай… поедем.

Айсмен поворачивается к Фриде, потом ко мне и замечает:

– Джуд, я не уверен, что тебе понравятся игры Декстера.

Потрясенная этим замечанием, я смотрю на него, широко открыв глаза. Но он больше ничего не рассказывает, поэтому спрашиваю у Фриды:

– Ему нравится садо?

– И да и нет, – отвечает Андрес, а Эрик смеется.

Фрида пожимает плечами:

– Декстер любит доминировать, приказывать и играть с женщинами. Это не то что бы садо. Просто он требовательный и по-настоящему ненасытный. Когда мы с ним встречаемся, я великолепно провожу время.

Эрик машет рукой одному из своих товарищей, который уезжает, и, обняв меня за талию, говорит:

– Ладно, поехали домой.

Я смотрю ему в глаза, останавливаю его и продолжаю настаивать:

– Эрик, я хочу познакомиться с Декстером.

Айсмен долго смотрит на меня и в конечном итоге сдается.

– Хорошо, Джуд. Поедем.

Андрес звонит Декстеру и рассказывает о смене планов, и тот с удовольствием соглашается.

Веселой компанией идем к своим шикарным автомобилям, прощаемся, и каждая пара едет по своим делам. Я со своим любимым мужчиной окунаюсь в безумное мюнхенское движение. Он молчалив и задумчив. Я напеваю песню, которая звучит по радио, и вскоре Эрик останавливает машину на какой-то улице. Поворачивается ко мне и спрашивает:

– Тебе действительно так сильно хочется поиграть?

Его вопрос застает меня врасплох, и я отвечаю:

– Послушай, если тебе это не нравится, не поедем. Я подумала, что ты тоже мог бы это захотеть.

– Джуд, я тебе говорил, что для меня игра – это дополнение к сексу и…

– И для меня тоже, дорогой, – утверждаю я. И, глядя ему прямо в глаза, продолжаю: – Ты показал мне, что это важно для нас обоих. Когда ты мне это предлагаешь, мне это кажется совершенно нормальным. Так почему тебя смущает, когда это предлагаю я?

Он смотрит на меня, но не отвечает. И я, пожав плечами, добавляю:

– В конце концов, это дополнение, от которого мы оба получаем удовольствие, разве не так?

После долгой паузы Эрик вздыхает и уже более мягким голосом говорит:

– Декстер – хороший малый. Мы уже много лет знаем друг друга и встречаемся с ним, когда он бывает в Мюнхене.

– Чтобы поиграть? – с ухмылкой спрашиваю я.

Эрик кивает:

– Чтобы поиграть, поужинать, выпить или просто решить кое-какие дела.

– Тебя возбуждает, что я сама попросила поиграть с ним?

Мой немец впивается в меня своими умопомрачительными глазами и шепчет:

– Очень.

Я довольная выхожу из машины. На улице собачий холод, и я закутываюсь в свой красный пуховик. Эрик крепко берет меня за руку, и я с улыбкой ощущаю, что моя рука идеально ложится в его руку. Затем вижу, что мы подходим к отелю с надписью «NH Мюнхен Дорнах».

Войдя внутрь, Эрик спрашивает, в каком номере остановился Декстер Рамирес. Нам сообщают номер и подтверждают наш визит по телефону. Мы входим в лифт – удивительно, но я немного нервничаю. Неужели этот Декстер такой необыкновенный? Крепко обнимая меня за талию, Эрик с улыбкой меня целует и шепчет:

– Успокойся, все будет хорошо. Обещаю.

Мы подходим к приоткрытой двери, Эрик стучит в нее, и я слышу, как говорят по-испански:

– Эрик, заходи.

Ого! Всего миг – и я уже возбудилась. Эрик берет меня за руку, и мы входим. Он закрывает дверь, и мы слышим:

– Я сейчас выйду.

Мы проходим в просторную и симпатичную гостиную. Справа через открытую дверь я замечаю кровать. Эрик наблюдает за мной, зная, что я с любопытством рассматриваю все вокруг. Он приближается ко мне и спрашивает:

– Возбуждает?

Глядя ему в глаза, киваю. Я не собираюсь ему лгать. В этот момент появляется мужчина такого же возраста, как и Эрик. Он сидит в инвалидном кресле.

– Эрик, друг мой! Как поживаешь?

Они пожимают друг другу руки, а затем мужчина, окидывая меня взглядом, говорит:

– А ты, должно быть, Джудит – богиня, которая одурманила, если не сказать околдовала моего друга, не так ли?

Несмотря на то что я немного шокирована – не ожидала увидеть инвалидное кресло, – но его слова вызывают у меня улыбку.

– Точно, – отвечаю я. – Мне очень нравится, что он одурманен и околдован мною.

Перекинувшись с Эриком игривым взглядом, мужчина берет мою руку, целует ее и галантно поизносит:

– Богиня, меня зовут Декстер, я тот мексиканец, который покорно падает к твоим ногам.

Надо же, он из Мексики! Как и мыльная опера «Безумная Эсмеральда». Дарю ему улыбку, но мне жаль видеть его в этом кресле. Он такой молодой! Однако пообщавшись с ним минут пять, я понимаю, какую жизненную силу и добродушие он источает.

– Что будете пить?

Декстер открывает мини-бар и наливает нам. Он наблюдает за мной и смотрит на меня с любопытством. Эрик меня целует. Когда Декстер подает нам напитки, я, умирая от жажды, выпиваю огромный глоток ром-колы.

– Мне нравятся сапоги твоей женщины.

Удивленная его комментарием, я поправляю ботфорты, а Эрик, улыбаясь, целует меня в шею и приказывает:

– Дорогая, раздевайся.

Вот так? Прямо сразу? Черт, я в шоке!

Но, готовая к этому, я начинаю раздеваться без всякого стеснения. Мне хочется поиграть. Я сама напросилась. Декстер и Эрик следят за мной, а я раздеваюсь с небольшими паузами, возбуждая их. Когда я оказываюсь полностью обнаженной, Декстер говорит:

– Я хочу, чтобы ты снова надела ботфорты.

Эрик наблюдает за мной. А я вспоминаю слова Фриды о том, что Декстеру нравится приказывать. Я подключаюсь к его игре, беру сапоги и обуваю их. Я чувствую себя сексуальной и развратной в одних ботфортах, которые мне доходят до середины бедер.

– Пройди вглубь комнаты. Я хочу посмотреть на тебя.

Я слушаюсь его. По дороге я виляю бедрами и чувствую, как они горят под пристальными взглядами наверняка возбужденных мужчин. Я дохожу до конца комнаты и возвращаюсь обратно. Взгляд Декстера прикован к моему лобку.

– Симпатичная татуировка. Как говорят в моей стране, просто замечательная!

Эрик одобрительно кивает, делает глоток виски и, не отрывая от меня глаз, соглашается:

– Чудесная!

Декстер протягивает руку, проводит по татуировке и, глядя на Эрика, указывает:

– Старина, отведи ее на кровать. Умираю, как хочется поиграть с твоей женщиной.

Эрик встает, берет меня за руку и ведет в соседнюю комнату. Усаживает меня на четвереньки, раздвигает мне ноги и, раздеваясь, говорит:

– Не двигайся.

Я завожусь. Все это мне кажется весьма возбуждающим.

Я смотрю назад и вижу, как Декстер подъезжает к нам на своем кресле. Он приближается к кровати. Касается моих бедер, внутренней стороны ног, и потом его руки добираются до моих булочек, сжимают их и шлепают. Затем он шлепает еще несколько раз и говорит:

– Обожаю покрасневшие булочки.

Он проводит рукой по моей дырочке и поигрывает с моей влажной киской.

– Сядь на кровать и смотри на меня.

Я повинуюсь.

– Богиня… мой аппарат не работает, но я возбуждаюсь и получаю удовольствие, когда трогаю, приказываю и смотрю. Эрик знает, что мне нравится. – Они оба улыбаются. – Я немного властолюбивый, но надеюсь, что мы втроем хорошо проведем время. Твой жених предупредил меня, что твои губы принадлежат только ему.

– Совершенно верно, только ему, – подтверждаю я.

Мексиканец ухмыляется, и, прежде чем он мог что-то сказать, я добавляю:

– Эрик знает, что нравится тебе, но я хочу знать, какие тебе нравятся женщины.

– Пылкие и раскованные… похотливые… – Не отводя от меня глаз, он спрашивает: – Эрик, твоя женщина такая?

Айсмен окидывает меня своим сладострастным взглядом и кивает:

– Да, она такая.

У меня замирает дыхание, когда он так уверенно это произносит. Желая оправдать его слова, оживленно спрашиваю:

– И что ты от меня хочешь, Декстер?

Мужчина смотрит на Эрика и, когда тот одобрительно кивает, начинает перечислять:

– Хочу прикасаться к тебе, привязать тебя, пососать тебя и потерзать твою киску. Я буду управлять игрой, буду указывать позы и буду наслаждаться тем, что ты будешь все это выполнять. Ты готова?

– Да.

Декстер берет висящий на стуле мешочек и, протягивая мне, говорит:

– У меня есть несколько новых игрушек, которые мне хочется с тобой испробовать.

Я открываю мешочек и вижу новую анальную игрушку. Она такая же, как у меня, только с розовым кристаллом. Я поражена. Может быть, они в Германии в моде? Затем я с любопытством открываю маленькую коробочку, в которой нахожу цепочку с некими зажимами на концах, закрываю ее и замечаю два фаллоимитатора. Они мягкие и бугристые. Один из них – вибратор с ремешком. Я щупаю их, и Декстер объясняет:

– Я хочу ввести их в тебя, если ты, конечно, мне это позволишь.

Эрик прижимает меня к себе и утверждает хриплым голосом:

– Ты позволишь, Джуд, ведь так?

Я киваю. Меня обдает жаром. Я вся горю.

Декстер берет мешочек, достает коробочку, которую я только что открывала, показывает мне цепочку и тихо произносит:

– Дай мне свою грудь. Я надену тебе эти зажимы.

Я не понимаю, что это, и смотрю на Эрика, а он, трогая их, говорит:

– Спокойно, тебе не будет больно. Эти зажимы очень мягкие.

Приближаю к мужчине свою грудь – у меня мурашки бегут по коже, когда он зажимает сначала один сосок, потом другой. Теперь мои соски соединены цепочкой, и, когда он за нее тянет, соски натягиваются и я трепещу от возбуждающего покалывания в груди.

Декстер улыбается от удовольствия и, не отрывая от меня своих темных глаз, шепчет:

– Я хочу, чтобы ты была привязана к кровати, хочу поцеловать твою киску и потом хочу посмотреть, как Эрик будет тебя брать.

Я еле дышу, но, готовая ко всему, встаю, достаю из мешочка веревки и, вручая их своему любимому, мурлычу:

– Привяжи меня.

Эрик внимательно на меня смотрит, берет веревки и произносит в миллиметре от моих губ:

– Ты уверена?

– Да.

Ложусь на кровать. Цепочка натягивается между сосками, отчего они сжимаются. Эрик связывает мне руки и заводит веревку за изголовье кровати. Затем он завязывает веревку на щиколотках и привязывает одну ногу к одной стороне кровати, потом другую – к другой стороне. Полностью обездвиженная, лежу с разведенными перед ними ногами. Декстер ловко пересаживается с кресла на кровать и смотрит на меня. Тянет за цепочку, и из меня вырывается стон.

– Эрик… у тебя очень страстная женщина.

– Я знаю, – подтверждает он, глядя на меня.

Моя киска становится мокрой, а Декстер добавляет:

– Богиня, тебе нравится садо?

Эрик ухмыляется, а я отвечаю:

– Нет.

Декстер кивает и дальше спрашивает:

– Тебя возбудит, если мы будем использовать твое тело для удовлетворения своего желания?

– Да, – отвечаю я.

Он снова тянет за цепочку, и мои соски становятся такими твердыми, какими еще не были никогда. Я тяжело дышу, постанываю, а он опять спрашивает:

– Тебя возбуждает то, что я делаю?

– Да.

Он проводит по моей мокрой киске фаллоимитатором.

– Хочешь, чтобы тебя использовали, тобой пользовались и тобой наслаждались?

Растленным взглядом смотрю на Эрика, и его глаза мне говорят все: он кайфует. И тогда я чувственным голосом тихо произношу:

– Используй меня, пользуйся мной и наслаждайся мною.

С уст Эрика срывается стон: мои слова сводят его с ума. Он тянет за цепочку, поигрывая сосками, отчего я тяжело вздыхаю, и он ловит губами мой стон. Он ныряет языком в самую глубь моего рта, а моя грудь покалывает от каждого его подергивания.

Очарованный тем, что видит, мексиканец поглаживает нежными руками внутреннюю часть моих бедер. Эрик прекращает беспощадный поцелуй и наблюдает за нами. Я завелась от вопросов мексиканца и вот вижу, как он приближается к моим губам и говорит:

– Открой рот.

Я покорно выполняю его просьбу, и он вставляет мне в рот фаллоимитатор небесно-голубого цвета.

– Пососи его, – требует он.

Несколько минут Декстер с наслаждением смотрит, как я играю языком и губами с фаллоимитатором, потом он забирает его и говорит:

– Эрик, теперь я хочу, чтобы она пососала тебя.

Мой немец слушается Декстера, и я начинаю смаковать его. Я позволяю ему любые вольности, но вскоре слышу:

– Стоп.

О нет! Меня это удручает. Декстер обильно смазывает фаллоимитатор лубрикантом и, вводя его в мою влажную дырочку, произносит:

– А теперь сюда.

Эрик садится с другой стороны кровати, открывая пальцами мою киску.

– Тебе нравится? – интересуется Декстер.

Еле дыша, киваю, и во взгляде Эрика вижу удовольствие оттого, что он меня предлагает.

– Какая хорошая дырочка! – шепчет мексиканец.

На протяжении нескольких секунд этот иностранец двигает у меня внутри фаллоимитатором. Вводит… высовывает… прокручивает его, потягивает цепочку на сосках. С прерывистым дыханием закрываю глаза и отдаюсь этому дивному моменту.

Мое привязанное тело изнывает от нахлынувших ощущений. Я пытаюсь пошевелиться и стону, сходя с ума оттого, что скована. Я поворачиваюсь к своему любимому и вижу, что он с улыбкой поглаживает свое возбужденное тело – о да, он готов для игр.

– Мне нравится, как пахнет твоя киска, – шепчет Декстер и вводит в меня фаллоимитатор так, что я изгибаюсь и опять стону. – Вот так… давай, богиня, давай, для меня!

Фаллоимитатор входит и выходит из меня, вырывая из души стоны. Моя киска дрожит и всасывает фаллоимитатор, Декстер убирает его потом и теперь Эрик становится у меня между ног и просто нанизывает меня на себя. Я кричу от наслаждения.

Декстер усаживается на свое кресло, но продолжает подергивать соски цепочкой. Я извиваюсь, как могу, у меня привязаны и руки, и ноги, я могу лишь возбужденно дышать, стонать и выдерживать напористые удары любимого. Декстер снимает зажимы с ноющих от боли сосков и тихо говорит:

– Подними бедра, богиня… Давай… откройся для него. Да… вот так.

Я послушно выполняю его приказ, кайфую от неистовых толчков и слышу, как он цедит сквозь зубы:

– Эрик, старина, сильнее… еще сильнее.

Эрик целует меня. Он терзает мои губы и ныряет в меня с такой силой, что я начинаю кричать. Декстер приказывает. Требует. Мы выполняем. Мы наслаждаемся этим моментом, но больше мы не в силах сдерживаться. Наступает разрядка.

В комнате слышно наше прерывистое дыхание. Эрик развязывает мне руки, а Декстер освобождает ноги. С улыбкой на губах Эрик обнимает меня, я тоже к нему прилипаю, как вдруг слышу, что третий шепчет:

– Богиня, ты уже разгорячена. Уверен, что сейчас ты мне доставишь огромное удовольствие. Иди сюда. Вставай.

Я поднимаюсь, Декстер крепко сжимает мои бедра, сжимает и тянется губами к моей сочащейся киске. Он кусает ее и, глядя на татуировку, улыбается. Эрик встает, становится позади меня и открывает мою киску для своего друга. О боже, это так возбуждает!

Декстер скользит языком по моим складочкам и требует, чтобы я двигалась над его ртом. И тогда я кладу ноги ему на плечи, чтобы ему было удобней меня баловать, а Эрик поддерживает меня сзади. Я двигаю тазом вперед и назад, а Декстер с силой притягивает меня к своему рту и сжимает покрасневшие ягодицы. Ему нравятся красные булочки, ну и пусть.

Некоторое время я отдаюсь обоим мужчинам и в комнате слышны лишь звуки наших тел, наше тяжелое дыхание и сладостное чмокание Декстера. Заведенный тем, что видит, Эрик играет с моими сосками, а Декстер упивается моим телом, я же томно шепчу:

– Да… здесь… здесь…

Разврат… Это разврат в чистом его проявлении.

Я начинаю все громче стонать и, кажется, сейчас снова кончу, но вдруг Декстер останавливается, целует меня в лобок, спускает с плеч мои ноги и шепчет, отъезжая назад:

– Пока еще рано, богиня… рано.

Я разгорячена, очень разгорячена. Эрик садится на кровать и, поцеловав меня в шею, говорит, принимая на себя инициативу:

– Обопрись на меня и разведи ноги, как ты это делаешь, когда я тебя предлагаю другому мужчине.

У меня сжимается все внутри. Я разгорячена, увлажнена, я мокренькая и горю желанием достичь пика. Когда я усаживаюсь так, как он просит, Эрик упирается подбородком в мое левое плечо, дразнит большим пальцем сосок и под внимательным взглядом Декстера спрашивает:

– Тебе нравится быть нашей игрушкой?

Мой ответ ясен и однозначен, несмотря на то что я еле дышу от желания:

– Да.

По мне разливается волна наслаждения, когда я слышу смех Эрика возле уха. Поцеловав меня в плечо, он говорит:

– В следующий раз я разделю тебя с другим мужчиной, а возможно и с двумя, как тебе эта мысль?

Мой взгляд приковывается к улыбающемуся Декстеру. От возбуждения я почти без сознания, но все же отвечаю:

– Она мне кажется чудесной. Я хочу этого.

Эрик кивает и, полностью выставляя меня напоказ своему другу, шепчет:

– Когда мы будем с этими мужчинами, я разведу твои ноги вот так…

Он еще шире меня раскрывает перед похотливым взглядом Декстера, и я ловлю воздух ртом.

– Я предложу тебя им. Приглашу их посмаковать тобой. Они будут делать с тобой все, что я им позволю, и ты будешь меня слушаться. – Я киваю. – И когда я налюбуюсь твоими оргазмами, буду любить тебя сам, а они будут смотреть. Когда же я закончу, то прикажу им взять тебя. Они будут иметь тебя, а ты будешь кричать от наслаждения. Джуд, ты хочешь в это поиграть?

Я собираюсь ответить, но не могу. У меня ком застрял в горле – он не дает мне произнести ни слова, и он снова повторяет:

– Ты хочешь в это поиграть?

– Да, – наконец произношу я.

У меня бегут мурашки по коже от какого-то жужжания. Я замечаю у Эрика в руках мой вибратор в форме губной помады, который я всегда ношу в сумочке. Когда он успел его взять? Затем он показывает мне анальную игрушку с розовым кристаллом и лубрикант.

– Теперь ты идешь к Декстеру, – шепчет он, вручая мне игрушку и лубрикант. – Ты попросишь его всунуть эту игрушку, а потом снова вернешься ко мне.

Беру игрушку и лубрикант и, пылая от возбуждения, иду в одних ботфортах к раскрасневшемуся Декстеру. Он очарованно смотрит на мой лобок, и я понимаю, что моя татуировка его возбуждает.

– Я хочу ее потрогать. Она просто супер…

Подхожу к нему, и он страстно проводит рукой по лобку, пожирая взглядом татуировку. После этого я поворачиваюсь к нему спиной. Он молча открывает лубрикант, и через пару секунд я чувствую, как он вводит в меня анальную игрушку.

– Великолепно, – шепчет он.

Когда я выпрямляюсь, Декстер держит меня за бедра и, покручивая во мне игрушкой, говорит:

– Богиня, твоя татуировка побудит меня попросить о тысячах вещей, не забывай об этом.

Я возвращаюсь к Эрику, сажусь на него, и Декстер произносит сиплым голосом:

– Эрик, предложи мне ее.

Айсмен приподнимает руками мои ноги и разводит их. Моя влажная киска трепещет прямо перед лицом Декстера. Мужчина с трудом дышит, доведенный до безумия открывшейся перед ним картиной.

Я тоже тяжело дышу. Я очень разгорячена. Я крайне возбуждена. Я на грани оргазма. Я задыхаюсь и начинаю двигать тазом в поисках чего-то или кого-то, и в конце концов мой палец сам тянется к влажной киске. Без всякого стыда я сама ввожу в себя палец и начинаю играть под одобрительным взглядом Эрика. По лицу Декстера я понимаю, что ему это нравится. Предоставленная на его полное обозрение, чувствую, что он убирает мой палец и вводит в меня фаллоимитатор.

Декстер быстро и проворно двигает им во мне, и я кричу от наслаждения. Но мне хочется большего. Мне нужно больше, и, когда к фаллоимитатору он добавляет вибратор и искусно проводит им по моему набухшему клитору, я взвизгиваю от удовольствия. Эрик поддерживает мне ноги, а Декстер мастерски прикасается к моей точке наслаждения, и я, задыхаясь, извиваюсь, словно меня избивают кнутом.

– Богиня… – говорит Декстер, – кончай сейчас для нас.

– Да… – кричу я, доведенная до безумия.

Я вся теку, я невероятно влажная и, к его удивлению, прошу:

– Декстер, оближи меня, пожалуйста.

Моя просьба его подхлестывает. Эрик придвигает меня вперед, чтобы его другу было удобней. И через мгновение он терзает мою влажную киску. Теряя рассудок, я снова у его рта. Декстер облизывает, посасывает и делает языком круги на моей киске, а затем доходит до клитора. Он прикасается к нему, и у меня задерживается дыхание. Он тянет его губами, и я стону. Меня это сводит с ума, и он шепчет:

– Ты восхитительная.

Изнеможенная, я расплываюсь в улыбке, но тут Эрик крепко хватает меня, ставит на кровать на четвереньки и резко, без слов врезается в меня.

Невероятно возбужденный тем, что только что видел, Эрик неистово двигается во мне, а я получаю неимоверное удовольствие, бесстыдно выставив перед ним свою киску. Один, два, три… Он тысячу раз входит в меня, крепко держит за талию и безжалостно меня таранит. Один шлепок, второй, третий… Я кричу. Он хватает меня за волосы, тянет назад и сквозь зубы говорит:

– Прогни спину.

Я слушаюсь.

– Еще, – требует он возле моего уха.

Декстер внимательно наблюдает за тем, как Эрик раз за разом нанизывает меня на себя, а я чувствую себя как на скачках. Вдруг Эрик останавливается, вынимает анальную игрушку и входит сам. Я, задыхаясь, падаю на кровать, вцепившись руками в простыни. Это тяжело и больно без лубриканта, но мне нравится эта боль. Она побуждает меня просить большего. Эрик прижимает меня к себе и снова в меня впивается:

– Джуд, двигайся… двигайся.

Я двигаюсь. Его толчки сокрушительные. Возбуждающие. Сексуальные. Эрик еще и еще раз меня нанизывает, а потом крепко сжимает меня за пояс и начинает такую бомбежку, что я кричу до тех пор, пока нас обоих не накрывает всепоглощающий оргазм.

Мы совсем выбились из сил от последнего взрыва, и Декстер наблюдает за нами со своего кресла. Он наслаждается картиной. Ему нравится это. Эрик предлагает принять душ и, когда мы остаемся наедине, ласково спрашивает:

– Малышка, все хорошо?

– Да.

Обожаю, когда наедине он интересуется, все ли со мной в порядке. Мы счастливы и наслаждаемся тем, как теплая вода течет по нашим обнаженным телам. Я спрашиваю у Эрика, почему Декстер в инвалидном кресле, и он рассказывает, что это вследствие несчастного случая на параплане. Жаль, он еще так молод… Но Эрик требовательно меня целует. Он не хочет сейчас об этом говорить и возвращает меня к реальности, когда снова вставляет анальную игрушку. Выйдя из ванной комнаты, видим, что Декстер сидит там, где мы его оставили. Он держит в руках вибратор, нюхает его, а затем, глядя на меня, говорит:

– Мне нравится, как пахнет твоя киска.

В его взгляде вижу, как сильно он меня хочет, и, не раздумывая, я приближаю свое лицо к его и шепчу, вспомнив одно слово из «Безумной Эсмеральды»:

– А теперь, Декстер, ты возьмешь меня.

Эрик изумленно на меня смотрит. А Декстер открыл рот от удивления: о чем это я?

Никто из них не понимает, о чем я говорю. У Декстера не работает аппарат. Как же он это сделает? Но когда я объясняю Эрику свой план, он улыбается и помогает усадить Декстера на стул без подлокотников, и мы пристегиваем ему фаллоимитатор на ремешке. Декстер с усмешкой подшучивает:

– Боже мой, как я давно себя таким не видел!

Я молча целую Эрика. Моя попка остается на уровне Декстера, и Эрик разводит мои ягодицы, чтобы тот подвигал анальной игрушкой. Декстер входит в игру, играет и щиплет за булочки докрасна. Эрик целует и шепчет на моих губах:

– Дорогая, ты сводишь меня с ума.

Мы улыбаемся друг другу. Эрик поворачивается к своему другу и просит:

– Декстер, предложи мне мою женщину.

Мужчина берет меня за руку, усаживает на себя и разводит мне ноги. Трогает рукой анальную игрушку и шепчет мне на ухо:

– Богиня… ты такая горячая. Я в восторге оттого, что предлагаю тебя.

Я улыбаюсь, но, когда Эрик начинает целовать мою киску, я вся сжимаюсь. Декстер поддерживает меня, а я, извиваясь в его руках, тяжело дышу и стону от тех чудесных вещей, которые вытворяет со мной любимый. Желая еще больше их завести, я шепчу:

– Да… вот так… продолжай… продолжай… еще… О да! Супер… да… да.

Эрик поигрывает с моим клитором. Он делает языком круги, берет его губами и потягивает. А Декстер, предлагая меня, играет с моими сосками. Он трогает их кончиками пальцев, превращая их в твердые шарики, пощипывает их. Айсмен занят моей киской, заставляя меня кричать от наслаждения. Иногда дыхание Декстера учащается, и, когда Эрик приподнимает меня на руках и входит в меня, мы все втроем задерживаем дыхание. Любимый прижимает меня к стене и двигается во мне с такой силой, что мы вскоре вместе кончаем. Сладострастная и крайне возбужденная, поворачиваюсь к раскрасневшемуся Декстеру и, подойдя к нему, мурлычу:

– А теперь ты.

Сажусь на него верхом и ввожу в себя фаллоимитатор. Включаю его, и он начинает вибрировать. Я улыбаюсь. Декстер отвечает мне улыбкой. И я, словно порнозвезда, начинаю двигаться в поиске наслаждения. Я трусь об него, а мои груди, подпрыгивающие у его губ, соблазняют его. Декстер обхватывает меня за талию и начинает двигаться со мной в унисон. Я с силой нанизываюсь и постанываю от наслаждения, доведенная почти до безумия.

Эрик стоит рядом и наблюдает. Он ничего не говорит, а лишь смотрит, как Декстер мощно приковывает меня к себе. Я выкрикиваю, горя от желания и возбуждения:

– Вот так… Возьми меня… О да!

Смотря ему прямо в глаза:

– Давай, Декстер, покажи, как ты меня хочешь.

Мои слова его подстегивают. Его желание возрастает, и я чувствую, что его разум мутнеет. Обезумев от возбуждения, Декстер нанизывает меня на фаллоимитатор. Он получает от этого огромное удовольствие. Я вижу это по его глазам. Он еле дышит.

– Не сдерживай себя… Не останавливайся! – кричу я.

Декстер не смог бы остановиться, даже если бы он захотел, и, когда он испускает сладостный рык, я понимаю, что достигла своей цели. Декстер получил такое же удовольствие, как и мы с Эриком.

 

32

Однажды вечером, когда мы с Флином катались на роликах в гараже, вдруг начинают подниматься механические ворота. Эрик возвратился раньше обычного. Мы немеем от ужаса.

Мы сейчас та-а-ак получим! Эрик устроит такой скандал!

И тогда я моментально реагирую, тяну мальчика за собой и мы вылетаем из гаража. Но Эрик уже совсем рядом, а я не придумала, что делать. Мы не успеваем ни снять ролики, ни где-то спрятаться.

Я в панике открываю дверь, которая ведет к бассейну. Мальчик вопросительно на меня смотрит, а я спрашиваю:

– Скандал или бассейн?

Даже спрашивать не стоило. В одежде и роликах мы прыгаем в бассейн. Затем выныриваем, и как раз в этот момент открывается дверь и входит Эрик. Мы незаметно придерживаемся за край бассейна, опустив ноги в роликах вниз, чтобы их не было видно. Эрик в шоке подходит к нам и спрашивает:

– С каких это пор мы прыгаем в бассейн одетыми?

Мы с Флином переглядываемся и хохочем, а я потом отвечаю:

– Мы поспорили. Мы играли с Флином в приставку, и тот, кто проиграет, должен был прыгнуть в одежде в воду.

– А почему вы оба в бассейне? – улыбаясь, спрашивает Эрик.

– Потому что Джуд жульничала, – жалуется Флин. – Я выиграл, но когда она прыгала в воду, то потянула меня за собой.

Эрик смеется, довольный тем, что в последнее время между мной и его племянником отношения налаживаются. Не показывая своих ног, я с нежностью принимаю его поцелуй и отвечаю ему сладким поцелуем в губы.

– Как водичка? – спрашивает он.

– Отличная! – отвечаем мы с Флином в один голос.

Эрик радостно ерошит мокрые волосы племянника и, перед тем как выйти, командует:

– Наденьте купальник и плавки, если хотите поплавать.

– Ладно тебе, дорогой. Иди, повесились с нами!

Айсмен смотрит на меня и, прежде чем исчезнуть за дверью, говорит с усталым видом:

– Джуд, мне нужно кое-что сделать.

Как только Эрик закрывает дверь, мы садимся на край бассейна, быстро снимаем ролики и прячем их в дальнем шкафу.

– Чуть было не попались, – шепчу я, полностью мокрая.

Мальчик начинает смеяться, и я вместе с ним, и мы опять прыгаем в воду. Когда через час мы выходим из бассейна, Флин обнимает меня за пояс и говорит:

– Я хочу, чтобы ты никогда не уезжала, обещаешь?

Растроганная этими словами, чмокаю его в макушку.

– Обещаю.

Этим вечером Флин едет домой к Соне. Как он мне сказал, ему нужно что-то сделать. Забавно, что он секретничает. Эрик ходит с серьезным видом. Он не рассержен, но по его лицу видно, что что-то происходит. Я пытаюсь с ним поговорить и наконец добиваюсь от него, что у него болит голова. Меня это тревожит. Ох, это же все из-за глаз! Ничего больше не говоря, Эрик идет отдыхать в нашу комнату. Я не иду за ним. Он хочет побыть один.

После шести вечера Трусишка просит меня пойти с ним погулять: ему скучно без Кальмара, которого Флин забрал с собой. Эрик уже спустился, и сейчас он у себя в кабинете. Ему лучше, он уже улыбается. Меня это успокаивает. Пытаюсь уговорить его пойти со мной, но он отказывается. В конечном итоге я оставляю попытки.

Надев пуховик, шапку, шарф и перчатки, выхожу на улицу, где не так уж холодно. Трусишка ринулся вперед, и я бегу за ним. Выйдя через черные ворота, я начинаю бросать в него снежками. Пес весело бегает вокруг меня кругами. Район, в котором мы живем, довольно большой, и я решаю прогуляться с Трусишкой, несмотря на то что уже начинает темнеть. Мы еще долго гуляем по дороге, как вдруг я замечаю на обочине машину. Из любопытства подхожу к ней. Рядом с ней стоит мужчина в костюме, лет сорока, и разговаривает по телефону, нахмурив брови.

– Я уже больше часа жду этот чертов эвакуатор. Да пошел он!

Сказав это, он выключает телефон и поворачивается ко мне. Я улыбаюсь и спрашиваю:

– Проблемы?

Мужчина в костюме кивает и нехотя отвечает:

– Фары не включаются.

Я с любопытством смотрю на машину. Это «Мерседес».

– Могу я одним глазком глянуть на ваш автомобиль?

– Вы?

Мне не нравится, как он высокомерно ухмыльнулся, произнеся «вы», но я выдыхаю, смотрю ему прямо в глаза и отвечаю:

– Да, я. – И, видя, что он даже не пошевелился, продолжаю настаивать: – Вам нечего терять, так отчего бы не попробовать?

Он изумленно кивает. Трусишка стоит рядом со мной. Я прошу мужчину открыть капот – тот садится в машину и нажимает на кнопку. Я поднимаю капот и устанавливаю штангу, чтобы он не закрылся. Отец всегда мне рассказывал, что если в машине не включаются фары, то первым делом нужно проверить, работают ли предохранители. Ищу взглядом, где здесь расположен блок предохранителей, и, обнаружив его, открываю. Осматриваю предохранители и понимаю, в чем дело.

– У вас сгорел предохранитель.

Мужчина смотрит на меня, словно я ему объясняю, как разделать кальмара.

– Видите? – говорю я, показывая на предохранитель синего цвета. Мужчина кивает. – Если присмотреться, видно, что он расплавился. Не волнуйтесь, с фарами все в порядке. Вам нужно просто поменять предохранитель, чтобы лампочки снова заработали.

– Невероятно, – качает головой мужчина, глядя на меня.

О боже! Как же мне нравится приводить мужчин в изумление такими вещами. Папа, спасибо! Я настолько благодарна отцу за то, что он научил меня быть чем-то бóльшим, чем просто принцессой.

Отстранившись от него – он приблизился ближе, чем нужно, – я спрашиваю:

– У вас есть запасные предохранители?

Но тут понимаю, что он даже не догадывается, о чем я его спрашиваю. Почти не смеясь, задаю более простой вопрос:

– Вы знаете, где у вас ящик с инструментами?

Симпатичный мужчина открывает заднюю дверь и вручает то, что я требую. Под его внимательным взглядом ищу подходящий предохранитель, нахожу его и вставляю на место сгоревшего. И через пару секунд включаются передние фары.

Мужчина не верит своим глазам. Я только что потрясла его воображение. Какая-то незнакомка, женщина, подошла к нему и починила машину в мгновение ока, полностью выбив его из колеи. Подойдя ко мне еще ближе, он произносит:

– Большое спасибо, сеньорита.

– Не за что, – улыбаюсь я.

Он смотрит на меня своими серыми глазами и, протягивая руку, говорит:

– Меня зовут Леонард Гузтл, а вас?

Подаю ему руку и отвечаю:

– Джудит. Джудит Флорес.

– Испанка?

– Да, – весело отвечаю я.

– Я очарован испанцами, их винами и картофельной запеканкой.

Я киваю и вздыхаю. Хорошо хоть, что этот не кричит «оле!».

– Я могу говорить тебе «ты»?

– Разумеется, Леонард.

Несколько секунд он всматривается в мое лицо своими серыми глазами и затем спрашивает:

– Я хотел бы пригласить тебя выпить что-нибудь. После того, что ты для меня сделала, это самое малое, чем я могу тебя отблагодарить.

Оп-ля! Он что, клеится ко мне?

Желая сразу же прекратить эти попытки, улыбаюсь и отвечаю:

– Спасибо, нет. Я немного тороплюсь.

– Я могу тебя подбросить? – Он продолжает настаивать.

В этот момент лает Трусишка и бежит к приближающейся к нам машине. Это Эрик. Я встречаюсь с его взглядом… Охо-хо, он такой серьезный! Мой Айсмен останавливает машину и выходит. Подойдя и поцеловав, он обнимает меня за талию и шепчет:

– Я уже начал волноваться. Тебя долго не было. – Затем он поворачивается к мужчине и, протягивая ему руку, говорит: – Привет, Лео! Как дела?

Ну и ну, они знакомы!

Удивленный появлением Эрика, мужчина смотрит то на меня, то на Эрика, который нехотя произносит:

– Вижу, ты познакомился с моей невестой.

Повисает неловкое молчание, и я ничего не понимаю. Вскоре, отойдя от встречи с Эриком, Леонард кивает и делает шаг назад:

– Я не знал, что Джудит – твоя невеста. – Они оба качают головой, и Леонард продолжает: – Но хочу, чтобы ты знал, что она сама только что починила мне машину.

– Да ладно тебе… Я только заменила предохранитель.

Леонард улыбается и, касаясь пальцем кончика моего замерзшего носа, тихо произносит:

– Ты сумела сделать то, чего не умею я, и это, девушка, меня повергло в невероятное изумление.

Напряжение не спадает, Эрик не улыбается.

– Как поживает мать? – спрашивает мужчина.

– Хорошо.

– А малыш Флин?

– Превосходно, – сухо отвечает Эрик.

Что происходит? Что это с ними? Ничего не понимаю. Наконец мы прощаемся. Леонард заводит свой «Мерседес», включает фары и уезжает. Я, Эрик и Трусишка садимся в машину. Он заводит автомобиль, но не трогается, а спрашивает меня:

– Что ты делала с Лео здесь одна?

– Ничего.

– Как это ничего?

– Да ладно тебе… У него не работали фары, и я заменила ему предохранитель. Вот и все, не сердись.

– И зачем тебе это нужно было?

Ошарашенная этим нелепым вопросом, бормочу:

– Ну, потому что у меня так вышло… Эрик, меня так воспитал отец. Кстати, откуда ты его знаешь?

Эрик поворачивается ко мне и говорит:

– Этот ублюдок, которому ты чинила автомобиль, тот самый Лео. Тот самый жених Ханны, который, не раздумывая, отказался от Флина, когда произошел несчастный случай.

Во мне просыпается гнев! Так это тот самый идиот, который не хотел ничего знать о Флине, когда умерла Ханна?! Если бы я об этом знала, я бы заменила ему предохранитель совсем в другом месте.

Из глаз Эрика сыплются искры. Он в ярости. От нахлынувших воспоминаний он в гневе ударяет рукой по рулю автомобиля.

– Похоже, тебе понравилось с ним общаться.

Я не хочу спорить и, стараясь сохранить над собой контроль, шепчу:

– Послушай, дорогой, я не знала, кто он. Я всего-навсего была приветливой и…

– Значит, больше не будь таковой, – перебивает он. – Когда же ты поймешь, что здесь быть приветливой с кем-нибудь означает, что ты клеишься.

Это вызывает у меня улыбку. Во многих вещах немцы немного своеобразные, и это одна из них.

– Ты ревнуешь?

Эрик не отвечает. Поворачивается ко мне, окидывает меня огненным взглядом, который сводит меня с ума, и в конце концов цедит сквозь зубы:

– А я должен?

Я отрицательно качаю головой и включаю проигрыватель дисков. К своему удивлению, понимаю, что Эрик слушает мою музыку. Он начинает возражать, я улыбаюсь, а Луис Мигель поет:

Мы столько времени наслаждаемся этой любовью,

Наши души стали настолько близки,

Что я храню в себе твой аромат,

Так же как и ты хранишь мой аромат.

О боже, какая романтическая песня!

– Ты себя лучше чувствуешь? – интересуюсь.

– Да.

Нужно что-то делать. Нужно, чтобы он расслабился и улыбнулся. И поэтому я говорю:

– Выходи из машины.

Он удивленно на меня смотрит и спрашивает:

– Что?

Я открываю дверь и повторяю:

– Выходи из машины.

– Зачем?

– Выходи из машины, тогда узнаешь, – не унимаюсь я.

Он выходит и громко хлопает дверью. Он до сих пор злится. А я, перед тем как выйти, увеличиваю громкость музыки и оставляю свою дверь открытой. Трусишка тоже выходит. Затем я иду к своему обожаемому ворчуну и, обнимая его, говорю перед его недовольным лицом:

– Потанцуй со мной.

– Что?!

– Потанцуй со мной, – настаиваю я.

– Здесь?

– Да.

– Посреди улицы?

– Да… И под снегопадом. Разве тебе это не кажется романтичным?

Эрик ругается, а я улыбаюсь. Он собирается отвернуться, но я дергаю его за руку и, хорошенько его шлепнув, требую:

– Потанцуй со мной!

Это дуэль титанов. Германия против Испании. В конце концов, когда я морщу носик и расплываюсь в улыбке, он сдается.

Оле, Испания побеждает!

Он обнимает меня. Это волшебный и неповторимый момент. Он танцует со мной. Он расслабляется. Закрываю глаза в объятиях своего любимого, растворяюсь в голосе Луиса Мигеля:

Пройдет больше тысячи лет, а может еще больше.

Я не знаю, существует ли любовь в вечности.

Но там, как и здесь, на твоих губах,

Останется вкус моего поцелуя.

– В том, что ты ревнуешь, есть нечто пикантное, но тебе не стоит это делать. Ты для меня единственный и неповторимый, – шепчу я, не глядя на него, мирно танцуя в его объятиях.

Замечаю, что он улыбается, и я тогда тоже расплываюсь в улыбке. Мы продолжаем молча танцевать, а когда заканчивается песня, смотрю на него и спрашиваю:

– Успокоился немного? – Он не отвечает, и я, стараясь скорчить милую мордашку, добавляю: – Айсмен, я люблю тебя.

Эрик страстно меня целует и шепчет:

– И я тебя люблю, дорогая.

 

33

Сегодня четвертое марта, и это мой день рождения. Мне исполняется двадцать семь. Я разговариваю по телефону с родными – принимаю их поздравления. Я тоскую по ним. Мне так хочется увидеть и потискать их, что обещаю скоро к ним приехать. В честь моего дня рождения Соня устраивает в своем доме званый ужин. Она пригласила Фриду, Андреса и еще нескольких моих друзей. Я счастлива.

Флин подарил мне очень красивый кулон, которым я по-настоящему горжусь. Для меня очень важно, что мальчик сам выбирал и подарил мне его. Очень важно. Эрик подарил мне удивительный браслет из белого золота. На нем выгравированы наши имена, и это меня трогает до глубины души. Он чудесный. Однако самый удивительный подарок, от которого у меня мурашки побежали по коже, мой любимый сделал мне, когда попросил снять кольцо и прочитать, что находится на его внутренней стороне: «Ты только попроси. Сейчас и навсегда».

– Но когда ты это сделал? – ошеломленно спрашиваю я.

Эрик смеется. Он счастлив.

– Ночью, когда ты спала, я снял с тебя кольцо, а Норберт отвез одному своему знакомому ювелиру. Через пару часов он привез его, а я снова надел. Я знал, что ты его не снимаешь, а значит, не сможешь увидеть надпись.

Я набрасываюсь на него с объятиями. Обожаю неожиданные сюрпризы и таю в его руках, когда он целует и хриплым голосом шепчет у моих губ:

– Не забывай об этом, малышка. Сейчас и навсегда.

Примерно через час, когда я привела себя в порядок, смотрюсь в зеркало. Мне нравится мое отражение. Я в восторге от черного платья из органзы, которое мне купил Эрик. Поправляю волосы, которые я решила оставить распущенными. Эрику нравятся мои волосы, он любит их трогать, нюхать, и меня это возбуждает.

Открывается дверь, и на пороге нашей комнаты появляется господин моих желаний. Он такой красавец в черном смокинге и бабочке.

«М-м-м! Бабочка?! Как сексуально. Когда мы вернемся, хочу его увидеть обнаженным и в этой бабочке», – думаю я и, глядя ему в глаза, спрашиваю:

– Как я выгляжу?

Эрик окидывает меня взглядом, и я замечаю вспыхнувший в его глазах огонек. Наконец он кривит рот и с опасной улыбкой тихо произносит:

– Сексуально. Возбуждающе. Чудесно.

О господи… Я его сейчас зацелую!!!

Возбужденная, я ныряю в его объятия. Его руки ласкают мою обнаженную спину, и я с улыбкой ловлю его поцелуй. На протяжении нескольких секунд мы страстно целуемся, и, когда я уже на грани возбуждения готова сорвать с него смокинг, он отстраняется от меня.

– Давай, смугляночка. Мама ждет нас.

Я смотрю на часы. Пять часов.

– Мы должны приехать к твоей матери так рано?

– Лучше раньше, чем позже, как ты считаешь?

Когда он меня отпускает, я лишь улыбаюсь. Ох уж эта немецкая пунктуальность!

– Дай мне пять минут, и я спущусь.

Эрик кивает, еще раз целует меня и исчезает из комнаты, оставив меня одну. Не теряя времени, обуваю туфли на каблуке, снова смотрю на себя в зеркало и подкрашиваю губы. Закончив туалет, довольно улыбаюсь, беру сумочку, которая гармонирует с платьем, и, готовая отлично провести сегодняшний вечер, выхожу из комнаты.

Когда я спускаюсь по лестнице, мне навстречу выходит Симона.

– Сеньорита Джудит, вы красавица.

Улыбаюсь комплименту и обнимаю ее. Мне сейчас нужно кого-то потискать. Ко мне подбегают Трусишка и Кальмар. Когда я отпускаю Симону, она смотрит на меня и с невинной улыбкой говорит, забирая с собой собак:

– Хозяин и Флин ожидают вас в гостиной.

Вне себя от счастья и с улыбкой до ушей, я направляюсь в гостиную. Когда я открываю дверь, по мне пробегает электрический заряд, я подношу руку к искаженному от волнения лицу и начинаю плакать, как никогда в своей жизни.

– Дорога-а-ая! – восклицает моя сестра.

Передо мной стоят отец, сестра и племянница.

Я не могу говорить. Не могу пошевелиться. А могу лишь плакать. Отец подбегает ко мне и обнимает. У меня на душе такое тепло, когда он со мной рядом. Наконец я могу выговорить:

– Папа! Папа, как здорово, что ты здесь!

– Те-е-етя!

Племянница вместе с сестрой бегут расцеловывать меня. Все меня обнимают, целуют и некоторое время в гостиной царит хаос: все то смеются, то плачут, то кричат. Я замечаю, что Флин очень серьезен, а Эрик взволнован.

Немного отойдя от такого невероятного сюрприза, вытираю слезы и спрашиваю:

– Но… но когда вы приехали?

Еще больше взволнованный, чем я, отец отвечает:

– Час назад. В Германии чертовски холодно.

– Ай, дорогуша, ты великолепна в этом платье!

Я кручусь перед сестрой и весело спрашиваю:

– Это подарок Эрика. Оно чудесно, не так ли?

– Потрясающее.

Не обнаружив в гостиной зятя, спрашиваю:

– А Хесус не приехал?

– Нет, сестричка… У него работа, сама понимаешь.

Киваю и обнимаю улыбающуюся сестру. Я ее люблю. А племяшка, уцепившись за меня, выкрикивает:

– Ты себе не представляешь, какой у дяди Эрика крутой самолет! Стюардесса угощала меня шоколадками и ванильным коктейлем.

Эрик подходит к нам и, взяв мою руку и поцеловав ее, говорит:

– Пару дней назад я разговаривал с твоим отцом, и идея приехать на твой день рождения показалась им чудесной. Ты довольна?

Я его обожаю. Я его зацелую! Я, словно маленькая девочка, сияю улыбкой и отвечаю:

– Очень. Это самый лучший подарок.

На некоторое время наши взгляды задерживаются, и его глаза источают любовь. Но это волшебное мгновение прерывается требованием Флина:

– Я хочу поехать к Соне!

Я изумленно смотрю на него. Что это с ним? Увидев его хмурое лицо, сразу все понимаю. Он ревнует. Внезапное появление стольких незнакомых лиц удручает его. Понимая состояние племянника, Эрик отводит его в сторону и шепчет:

– Мы сейчас поедем. Успокойся.

Мальчик отворачивается и садится на диван, повернувшись к нам спиной. Эрик вздыхает, а сестра, чтобы отвлечь наше внимание, вступает в разговор:

– Этот дом – нечто удивительное.

Эрик улыбается.

– Спасибо, Ракель, – говорит он и, поворачиваясь ко мне, предлагает: – Покажи им дом и их комнаты. Мы через два часа должны быть у моей матери.

Сияя от радости, выхожу вместе с родными из гостиной.

Мы все вместе идем в кухню, где я знакомлю их с Симоной, Норбертом, Трусишкой и Кальмаром. Затем я отвожу их в гараж. Автомобили, стоящие там, заставляют моих родных восхищенно присвистнуть. Когда мы выходим из гаража, я показываю им ванные комнаты, кабинеты, и моя сестра, как и следовало ожидать, без устали восхищенно охает, рассматривая все вокруг. Но когда я распахиваю одну дверь и перед ней предстает вид на крытый бассейн, у нее широко открываются глаза:

– Ай, дорога-а-ая, это улет!

– Кру-у-то! – пищит Лус. – Надо же, тетя, у тебя есть бассейн и все такое!

Малышка подходит к краю бассейна и трогает воду. Дедушка весело предупреждает ее:

– Свет моих очей, отойди от края, а то упадешь.

Отец быстро хватает ее за руку, но малышка вырывается и, став рядом со мной и сестрой, шепчет со шкодным выражением лица:

– А что, если я вас толкну в бассейн?

– Лус! – выкрикивает сестра, глядя на мое платье.

– Эта девочка сходит с ума даже при виде лужи, – шутливо вздыхает отец.

Всем известно, что если малышка оказывается рядом с водой, то все вокруг будут мокрыми. Я начинаю смеяться. Если она намочит мое чудесное платье, то это будет катастрофа, поэтому я заговорщицки ей подмигиваю и шепчу:

– Если ты толкнешь меня в воду в платье, которое мне подарил Эрик, я разозлюсь. А если не толкнешь, обещаю, что завтра мы очень долго будем плавать в бассейне. Что ты выбираешь?

Племяшка сразу же выставляет передо мной свой палец. Это наш условный сигнал договора. Я прикасаюсь своим пальцем к ее, и мы подмигиваем друг другу и улыбаемся.

– Ладно, тетя, только завтра мы обязательно поплаваем, договорились?

– Обещаю, дорогуша, – довольно улыбаюсь я.

Мы поднимаем большие пальцы, соединяем их и затем бьемся ладонями. Я смеюсь.

– Лус, надеюсь, ты помнишь, что мы завтра уезжаем после обеда, – напоминает сестра.

Мы выходим из бассейна и поднимаемся на второй этаж. Мне с трудом удается удерживать хохот, слушая восторженные оханья и восклицания сестры. Она сходит с ума даже от обоев на стенах, невероятно!

Проведя в комнаты, поторапливаю их – нам пора одеваться. Через час мы должны уже ехать на ужин к Соне. Когда я возвращаюсь в гостиную, Эрик и Флин играют в «PlayStation» – и, конечно же, на всю громкость. Я вхожу, но они меня не замечают. Я подхожу ближе и слышу, как мальчик говорит:

– Мне не нравится эта болтливая девчонка.

– Флин, хватит.

Я останавливаюсь и, стараясь не шуметь, слушаю их:

– Но я не хочу, чтобы она…

– Флин…

Мальчик фыркает, продолжая клацать приставкой:

– Дядя, от девчонок одни неприятности.

– Это не так.

– Они глупые и плаксивые. Они хотят, чтобы им говорили только приятные вещи и целовали, разве ты не видишь?

Не в силах удержать смех, осторожно приближаюсь к Флину и говорю ему на ухо:

– Однажды тебе будет нравиться целовать девочку и говорить ей приятные вещи, вот увидишь!

Эрик хохочет, а Флин сердито бросает приставку на диван и выбегает из гостиной. Да что это с ним? Куда делись наши добрые отношения? Оставшись с Эриком наедине, я выключаю музыку, подхожу к своему парню и, осторожно присев к нему на руки, чтобы не помять свое красивое платье, счастливо мурлычу:

– Я тебя сейчас поцелую.

– Отлично, – соглашается Эрик.

Запускаю пальцы в его волосы и страстно шепчу:

– Я сейчас подарю тебе взрывной поцелуй!

– М-м-м! Мне нравится эта идея, – ухмыляется он.

Прислоняю свои губы к его губам и, соблазняя, тихо произношу:

– Сегодня ты сделал меня счастливой, привезя мою семью к себе домой.

– К нам домой, малышка, – поправляет он.

Я больше ничего не говорю, завожу руки за его затылок и набрасываюсь на его губы. Я властно запускаю ему в рот язык, он моментально отвечает на мой поцелуй. После невероятного, потрясающего, сладкого и возбуждающего поцелуя отпускаю его. Он смотрит на меня:

– Вау! Мне нравятся твои взрывные поцелуи.

Мы смеемся, и я чувственно произношу:

– Ты никогда не слышал о том, что когда целует испанка, то она целует по-настоящему?

Эрик опять хохочет.

Я рада видеть его счастливым, и, когда мы снова начинаем целоваться, перед нами появляется Флин со скрещенными на груди руками. Он, похоже, до сих пор сердится. Позади него появляется моя племянница в бархатном платьице синего цвета и, глядя на меня, спрашивает:

– Почему китаец со мной не разговаривает?

Упс, она это все-таки произнесла! Ах, бедняга! Я быстро вскакиваю и укоризненно говорю племяннице:

– Лус, его зовут Флин. И он не китаец, он немец.

Девочка таращится на меня, потом на Эрика, который тоже поднялся с дивана и стал рядом с Флином, затем она опять глядит на меня и в конечном итоге со своей характерной красноречивостью продолжает настаивать:

– Но у него такие же глаза, как у китайца. Тетя, ты же это видела?

О боже мой! Мне хочется провалиться сквозь землю. Такая неловкая ситуация! Наконец Эрик наклоняется, смотрит моей племяшке в глаза и говорит:

– Ангелочек мой, Флин родился в Германии, и он немец. Его отец – кореец, а мама – немка, как и я, и…

– Но если он немец, то почему он не светловолосый, как ты? – не унимается маленькая бестия.

– Лус, он же только что тебе объяснил, – подключаюсь я. – Его отец – кореец.

– А что корейцы – это китайцы?

– Нет, Лус, – отвечаю я и укорительно смотрю на нее, чтобы она замолчала.

Но нет. Она продолжает расспрашивать:

– Тогда почему у него такие глаза?

Я готова ее прибить! И в этот момент в гостиную заходят отец и сестра в своих самых лучших нарядах. Какие же они красивые!

Увидев мой взгляд, просящий о помощи, отец сразу же понимает, что малышка что-то натворила. Он берет ее на руки и отходит, показывая ей что-то в окне. Я облегченно вздыхаю, поворачиваюсь к Флину, и тот по-немецки бурчит:

– Мне не нравится эта девчонка.

Мы с Эриком переглядываемся, я изображаю на лице ужас, а он мне понимающе подмигивает. Десять минут спустя мы все сидим в «Мицубиси», направляясь к дому Сони.

Приехав на место, видим перед полностью освещенным домом уйму припаркованных автомобилей. Удивленный великолепием особняка, отец поворачивается ко мне и шепчет:

– Эти немцы умеют тратить деньги!

Его слова вызывают у меня улыбку, но она сразу же пропадает, когда я вижу лицо Флина. Ему очень неловко.

Мы входим в дом, Соня и Марта радостно приветствуют мою семью, а мне отвешивают комплимент касательно моего удивительного платья. Флин отходит от нас, и я вижу, что племянница идет за ним. Посмотрим, что из этого выйдет. Через некоторое время я сияю, ощущая себя самой счастливой женщиной на свете в окружении самых дорогих мне людей, которые меня любят. Я счастлива.

Я узнаю́, с кем сегодня Соня. Это же Тревор! Он совсем не красивый. И даже не симпатичный. Но, проведя с ним пять минут, я понимаю, каким он обладает магнетизмом. Даже моя сестра, которая не знает немецкого, улыбается в его присутствии, как дурочка. Эрик, наоборот, внимательно за ним наблюдает и делает свои выводы. У его матери новый ухажер, ему это не очень нравится, но он это уважает.

Фрида разговорилась с сестрой. Они знакомы с той встречи, когда я участвовала в гонках по мотокроссу. Они обе матери и болтают о детях. Я некоторое время их слушаю, а когда моя сестра удаляется, Фрида говорит мне на ухо:

– Скоро в «Nacht» будет приватная вечеринка.

– Вау, как заманчиво!

– Очень… очень заманчиво, – весело подшучивает Фрида.

Кровь хлынула мне в лицо, и я непроизвольно улыбаюсь. Там будет секс!

Десять минут спустя я уже хохочу вместе со своей сестрой: она неутомимый критик, и стоит послушать, как она оценивает некоторые вещи. Соня очень рада, что организовала для меня этот праздник, и сейчас отводит меня в сторону гостиной и говорит:

– Дочка, я так рада, что мы празднуем твой день рождения вместе с твоими родными у меня дома.

– Спасибо тебе, Соня. Ты очень добра, что приняла нас всех здесь.

Женщина улыбается и, указывая на Флина, шепчет:

– Тебе понравился его подарок?

Кладу руку на шею и показываю кулон:

– Он чудесный.

Соня улыбается и шушукает:

– Хочу тебе сказать, что в тот день, когда он мне позвонил и попросил отвезти его в торговый центр, чтобы выбрать для тебя подарок ко дню рождения, я не могла в это поверить. Я прыгала от счастья! Меня так взволновало, что он позвонил мне и попросил меня о помощи. Он это сделал впервые. А по дороге он разговаривал со мной, чего раньше никогда не делал. Он даже расспрашивал о своей маме и поинтересовался, хочу ли я, чтобы он называл меня бабушкой.

Растроганная, она сквозь слезы говорит себе: «Я не расплачусь!» – и продолжает:

– А еще он сказал, что счастлив, потому что ты живешь вместе с ним.

– Серьезно?

– Да, моя милая. Я не упала в обморок только потому, что сидела в водительском кресле.

Мы обе хохочем, и Соня взволновано замечает:

– Я уже говорила тебе, когда только познакомилась с тобой: ты самое лучшее, что могло случиться с Эриком.

– А твой сын – самое лучшее, что могло случиться со мной, – заверяю я.

Соня качает головой в знак согласия и шепчет:

– Моему упрямому и властолюбивому сыну очень повезло, что он тебя встретил. А о Флине я вообще молчу. Ты для них идеальна. – Я улыбаюсь, а она говорит: – Кстати, Юрген сказал, что ты великолепная гонщица. Я хочу как-нибудь посмотреть, как ты ездишь. Когда ты запишешься на участие в гонках?

Я пожимаю плечами. Я пока что никуда не записывалась. Не хочу, чтобы Эрик об этом узнал.

– Как только я запишусь, обязательно сообщу тебе. И спасибо за мотоцикл. Он потрясающий!

Мы смеемся.

– Я рискую нарваться на скандал, когда Эрик обо всем узнает. Он здорово рассердится, но я рада, что ты развлекаешься. Уверена, Ханна с улыбкой бы смотрела на то, что ее любимый мотоцикл снова обрел жизнь и что ты заботишься о нем в своем доме.

«В своем доме». Как приятно звучат эти слова. Я больше не ссорилась с Эриком по этому поводу. После того последнего случая он больше не называл его своим домом. Да вот еще и Соня называет его моим домом. Растроганная до глубины души, целую ее.

– Знаешь, когда твой сын обо всем узнает и выставит меня из дома, мне понадобится комната.

– Дорогая, в твоем распоряжении весь дом. Мой дом – твой дом.

– Спасибо. Приятно это слышать.

Мы обе хохочем, и в этот момент подходит Эрик.

– И что тут затевают мои самые любимые женщины?

Соня чмокает его в щеку и, удаляясь, весело подшучивает:

– Зная тебя, мой дорогой, неприятности… для тебя.

Эрик растерянно смотрит на нее, а затем впивается в меня своими невероятными глазами, а я, пожав плечами, отвечаю ангельским голосом:

– Не понимаю, почему она это сказала. – И, чтобы сменить тему, шепчу: – Фрида рассказала мне, что в «Nacht» организуется очередная приватная вечеринка.

Мой любимый улыбается, приближает свои губы к моим и шепчет:

– Да, малышка.

Мы направляемся к столу, и Эрик галантно отодвигает мне стул, я присаживаюсь, и он целует мое обнаженное плечо. Мы обмениваемся улыбками, и он садится напротив меня, как раз рядом с отцом и Флином.

Вдруг сидящая рядом сестра шепчет мне на ухо:

– Дорогуша, я могу тебе задать один вопрос?

– Хоть пятьдесят, – отвечаю я.

Ракель украдкой поглядывает слева от себя и, снова придвинувшись ко мне, шепчет:

– Я немного запуталась с таким количеством приборов, здесь столько ножей, с ума сойти. Как брать приборы: снаружи внутрь или изнутри наружу?

Я ее прекрасно понимаю. Я научилась правилам этикета на званых ужинах компании. У нас дома, как и в большей части семей всего мира, мы пользуемся одной вилкой и одной ложкой для любого блюда. Я улыбаюсь и отвечаю:

– Снаружи внутрь.

Я замечаю, что она это же показывает отцу и тот с облегчением кивает. Он такой милый! Я улыбаюсь, а сестра снова спрашивает:

– А какой мой хлеб?

Я смотрю на стоящие перед нами корзинки с хлебом и отвечаю:

– Тот, что слева.

Ракель радостно улыбается. Эрик догадывается, о чем мы говорим, и понимающе на меня смотрит. Я скашиваю глаза, и он начинает хохотать. Его смех разливается во мне теплом.

Поздно вечером, после великолепной вечеринки, где мне пели «С днем рождения» и дарили чудесные подарки, мы возвращаемся уставшие, но довольные. Соня – прекрасный организатор праздников, и ей стоит запатентовать свой талант.

Все ложатся спать, а мы с Эриком заходим в комнату и закрываем дверь на щеколду. Не включая лампы, мы смотрим друг на друга. Только свет уличного фонаря царит в спальне. Не в силах долго стоять и не прикасаться к нему, подхожу и изнеженно обнимаю его за шею:

– Ты только попроси, сейчас и навсегда.

Эрик целует меня, кивая головой, и повторяет на моих губах:

– Сейчас и навсегда.

 

34

Как я и обещала племяннице, мы чудесно проводим первую половину дня в бассейне, а после обеда мои родные должны возвращаться в Испанию. Они улетают на личном самолете Эрика. Я огорчена, что они уезжают. Я опечалена, но счастлива, что праздновала с ними свой праздник.

– Хватит уже, малышка, улыбнись, – тихо произносит Эрик, щипая меня за щеку, когда мы останавливаемся на светофоре. – У них все хорошо. У тебя все хорошо. Нет повода грустить.

– Знаю. Но мне очень их не хватает, – бормочу я.

Загорается зеленый свет, и Эрик трогается, я смотрю в окно, и вдруг в машине музыка начинает звучать на всю громкость. Я ошеломленно поворачиваюсь к своему парню и вижу, что он во все горло поет «Путь в ад» группы «AC/DC»:

Живя легко, любя легко,

Я получил билет в один конец,

Ничего не спрашиваю, оставь меня, детка,

Я принимаю все на своем пути…

Я изумленно хлопаю глазами.

Это первый раз, когда я вижу, что он так поет. Я смеюсь. Обожаю в нем эту дикую натуру! Эрик качает головой в такт музыки и делает жест рукой, чтобы я вместе с ним пела и двигалась. Я начинаю петь во всю силу. Мы глядим друг другу в глаза и смеемся. Вскоре он останавливает машину, но мы продолжаем петь, а когда песня заканчивается, мы покатываемся со смеху.

– Мне всегда нравилась эта песня, – говорит Эрик.

У меня отвисает челюсть, услышав о том, что Эрику нравился тяжелый рок.

– Тебе нравилась группа «AC/DC»?

Он долго улыбается, затем делает музыку потише и признается:

– Честно говоря, я не всегда был таким серьезным.

Затем он рассказывает о своей рокерской молодости. Я потрясена. И это мой Айсмен! Однако когда он заканчивает свой рассказ, улыбка снова слетает с моих губ. Эрик всматривается в меня. Он понимает, что я опять думаю о семье. Он видит в моем взгляде боль из-за их отъезда и говорит:

– Выходи из машины.

– Что?

– Выходи из машины, – настаивает он.

Улыбаясь, я выхожу – я уже догадалась, что он собирается делать. По радио звучит песня «Ты счастье моей жизни» Стиви Вандера. Эрик делает громкость на всю, выходит из машины и подходит ко мне.

Боже, он действительно это сделает? Он будет танцевать со мной посреди улицы?

Невероятно!

Он решительно передо мной становится и шепчет:

– Потанцуй со мной.

Без ума от счастья, бросаюсь к нему в объятия. То, что он остановил машину посреди людной улицы и хочет со мной потанцевать, ни капельки не стесняясь, это просто удивительно.

– Как говорится в песне, ты счастье моей жизни, и если я вижу тебя грустной, то не могу быть счастливым, – шепчет он мне на ухо. – Малышка, обещаю, что мы поедем в Испанию, когда ты захочешь, и что твоя семья будет приезжать к нам, когда захочет, но, прошу тебя, улыбнись. Если ты не улыбаешься, я не могу быть счастливым.

Его слова задевают мои самые тонкие струны. Растроганная, я качаю головой и обнимаю его. Танцую с ним и наслаждаюсь этим волшебным моментом. Прохожие смотрят на нас и не понимают, что мы делаем. А я улыбаюсь – меня не волнует, что они подумают. Я знаю, что и Эрика это тоже не волнует. Когда заканчивается песня, я смотрю на него и, переполненная счастьем, шепчу:

– Сокровище мое, я люблю тебя всей своей душой.

Он довольно подмигивает:

– Я до сих пор надеюсь, что ты хочешь выйти за меня замуж.

Меня это рассмешило, и я поясняю:

– Дорогой, это был просто импульс. Ты же не принял это всерьез?

Айсмен долго на меня смотрит и наконец говорит:

– Принял.

– Но, Эрик, о чем ты говоришь? Я не та девушка, которая выходит замуж, и все такое.

Мой безумный любимый целует меня:

– У нас дома в холодильнике есть бутылочка чудесного розового шампанского «Моэт Шандон». Как ты смотришь на то, чтобы выпить и поговорить об этом импульсе?

Страсть. Возбуждение. Взвинченность.

Он действительно говорит о браке? Но, сдерживая волнение, я улыбаюсь и капризно спрашиваю:

– Розовое шампанское «Моэт Шандон»?

– Ага! – улыбается он.

– Это такое, с розовой наклейкой и пахнет земляникой, – подшучиваю я, вспоминая, как он впервые принес бутылку этого шампанского ко мне домой в Мадриде.

– Да, малышка.

Я прыскаю со смеху и, не отлипая от него, мурлычу:

– Немедленно едем за этой бутылкой.

Вдруг звонит мобильный Эрика. Он получил сообщение. Мы долго и сладко целуемся и, насытившись поцелуем, садимся в машину. Я немного замерзла. Он читает сообщение и говорит:

– Милая, мне нужно на минутку заехать в офис, ты не против?

Влюбленная по уши в этого мужчину, киваю и улыбаюсь. Через двадцать минут мы подъезжаем к самой двери. Уже десять часов вечера, и на улице почти никого не видно. Когда мы входим в холл, нас приветствует охрана. Они удивленно на меня смотрят. Я улыбаюсь им, но они совершенно серьезны.

Ох, мамочки, как же этим немцам сложно заставить себя улыбнуться!

Поднявшись на президентский этаж, я замечаю, что здесь никого нет. Офис абсолютно пуст. Мне захотелось в туалет.

– Эрик, где здесь дамская комната?

Он указывает мне направо и, когда я уже туда бегу, говорит вслед:

– Жду тебя у себя в кабинете.

Справившись, смотрюсь в зеркало и поправляю волосы. Одетая в джинсы и розовый свитер, который мне подарил отец, я выгляжу намного моложе.

Я вспоминаю то, что мне недавно сказал Эрик. Свадьба? Нам действительно нужно будет пожениться?

Я расплываюсь в улыбке.

Сияя улыбкой, выхожу из дамской комнаты и иду к кабинету Эрика. Когда я открываю дверь, то моя улыбка сползает с лица. Я не могу закрыть рот от изумления: напротив Эрика стоит Аманда в сексуальном и возбуждающем красном платье. Лицемерка!

Несколько секунд они меня не замечают. Я вижу, как она наклоняется к Эрику, который показывает ей документы. Ее грудь слишком близко к нему, и я понимаю, что ее волнует вовсе не работа. Эрик улыбается. Она касается его плеча, и он ничего не говорит. Я их убью!

Еще несколько минут я наблюдаю за ними. Они разговаривают, пересматривают бумаги, и наконец Аманда кокетливо присаживается на стол и скрещивает ноги перед моим Айсменом. Я сейчас взорвусь от ревности. Я сейчас очень опасна. И когда я больше не могу себя сдерживать, с силой хлопаю дверью у себя за спиной, и они оба на меня смотрят.

Я представляю, как сильно изменилось мое лицо. Я готова орать, как Шакира. Я взбесилась. Меня возмущает то, что я только что увидела, – эта дамочка со своими уловками вывела меня из себя. На лице Аманды читается нескрываемое удивление, она не ожидала меня здесь встретить. Я решительно и немного дерзко подхожу к ним. Эрик, подняв брови, смотрит на меня.

– Кто бы мог подумать, Аманда! Как мы давно не виделись!

Она спускается со стола, поправляет платье и отходит от Эрика на несколько шагов. Касается своих суперухоженных волос, впивается в меня ненавидящим взглядом и отвечает отработанной улыбкой:

– Джудит, дорогая, как я рада тебя видеть.

Ах ты лгунья!

Она подходит, чтобы поздороваться, но я предпочитаю расставить все точки над «i». Останавливаю ее и сердито произношу:

– Даже не вздумай ко мне прикасаться, ясно?

Эрик поднимается, и я, чувствуя неприятности, прежде чем он успел открыть рот, заявляю:

– А ты помолчи. Я разговариваю с Амандой. С тобой я поговорю позже.

Женщина улыбается, про себя посмеиваясь над выражением лица Эрика. Мы смотрим друг на друга с ненавистью. Ясное дело, что мы никогда не станем подругами. Я понимаю, что у нас все написано на лицах. Она одета в сексуальное облегающее красное платье и на каблучищах, а я в розовеньком свитерочке, джинсах и сапогах на плоской подошве. Да… тут не посоревнуешься.

Я вижу, что она это понимает – понимает и смотрит на меня свысока. Но я намерена высказать все, что творится у меня на душе, и поэтому серьезно говорю:

– Мне не нужно одеваться как шлюха, чтобы свести мужчину с ума. Во-первых, потому что у меня есть парень, которого (подумать только, какое совпадение) ты, сучка, именно сейчас соблазняешь!

Аманда открывает рот, чтобы возразить, но я поднимаю палец, заставляя ее умолкнуть.

– Ты работаешь на Эрика. На моего жениха. Ограничься только этим: работай и не ищи большего.

– Джуд… – рычит Эрик.

Но, не обращая на него внимания, я продолжаю:

– Если я еще раз увижу, что ты попытаешься сделать нечто подобное, клянусь, ты об этом пожалеешь. На этот раз не будет так, как это было, когда мы с тобой виделись последний раз. Сегодня я не уйду. Если кто-то сегодня уйдет первым, так это ты, ты меня поняла?

Эрик встает со стула. Аманда смотрит на нас и отвечает:

– Думаю, дорогая, ты ошибаешься.

Желая расставить границы, тычу пальцем в ее длинный нос и цежу сквозь зубы:

– Оставь свое «дорогая» и подобную ерунду. Держись подальше от Эрика, кусок дерьма, ясно?

– Джуд… – упрекает меня Эрик, не веря своим ушам.

Пристыженная, Аманда собирает вещи и, перед тем как уйти, поворачивается к Эрику:

– Я позвоню тебе завтра.

Он кивает, и та исчезает. Я в ярости шиплю:

– Если ты мне скажешь, что не понял, что еще несколько секунд назад эта паршивка соблазняла тебя, клянусь, я возьму статуэтку со стола и размозжу тебе голову. – Он не отвечает, и я продолжаю: – Ты меня разочаровал, идиот! Эта дура совала тебе под нос свое вымя, и ты спокойно сидел.

– Ты ошибаешься.

– Нет, я не ошибаюсь. Между тобой и Амандой есть такая непринужденность, что ты этого даже не замечаешь, разве не так? Ну и прекрасно… Продолжаем в том же духе! Когда я снова увижусь с Фернандо, то, не волнуясь о том, что ты подумаешь или почувствуешь, я усядусь к нему на колени, чтобы поболтать с ним, или буду вертеть у него перед носом своей грудью. Как тебе это понравится?

– Джуд, ты перегибаешь палку, – сердито цедит Эрик.

– Ни хрена подобного! – кричу я. – Это ты перегнул палку.

Ох, нужно только было видеть его искаженное от злости лицо. Я понимаю, что немного преувеличиваю: я увидела лишь глупую попытку со стороны Аманды, а не Эрика. Но я уже не могу остановиться:

– Тебе стоило бы уже давно прекратить свою связь с Амандой. Я видела вас! Черт подери! Я видела, как она на тебя смотрела и… и… если бы я не поехала с тобой, то все это закончилось тем, что ты поимел бы ее здесь на столе, как и раньше, ты так не считаешь?

– Я считаю, что ты не должна была таким способом… – ледяным голосом настаивает он.

– На что она рассчитывала, когда приглашала тебя в офис в такой поздний час? – Он молчит. – Ты что, не видел, как она была одета? Ей просто хотелось секса. Ни больше ни меньше. Неужели ты настолько глуп, чтобы не заметить этого?

Эрик не отвечает. Ему неприятны мои слова. Он собирает бумаги, оставленные Амандой на столе, и говорит:

– Между мной и Амандой абсолютно ничего нет. Не буду отрицать, что она продолжает свое обольщение, но я не обращаю на нее внимания и…

– Ты сволочь! – кричу я вне себя. – Ты знаешь, что она продолжает тебя соблазнять, но ты якобы не обращаешь на это внимания. Отлично, Эрик! В следующий раз, когда я увижу того самого Леонардо, которому я чинила машину, я приму его ухаживания. Да, он уже пытался это сделать, но, к твоему сведению, я тогда не сделала и шага навстречу. Итак, ты же не против, верно?

Это выводит его из себя. Он кладет бумаги в портфель и, не глядя на меня, выходит из кабинета. Я иду за ним. Мы молча спускаемся в лифте. Иду за ним к машине. Садимся и за всю дорогу не говорим друг другу ни слова. Ревность и неуверенность грызут нас изнутри. Когда мы приезжаем домой, то каждый идет в свою сторону. Он закрывается у себя в кабинете, а я иду в свою комнатку. Хлопаю дверью и сажусь на свой мягкий коврик.

У меня дым валит из ушей!

Смотрю в окно. На улице темно. Включаю ноутбук, проверяю почту – я переписываюсь в «Фейсбуке» с подружками – и немного расслабляюсь.

Проходит час, затем второй, но никто из нас не ищет встречи. Никто не хочет поговорить. Никто не думает об обещанной беседе за бутылочкой розового «Моэт Шандон». На часах два часа ночи, и наша гордость задета. Вдруг начинает мигать окошко электронной почты. Мне пришло письмо.

Это Эрик! С трепещущим сердцем открываю его и читаю:

От: Эрик Циммерман

Дата: 6 марта 2013 2.11

Кому: Джудит Флорес

Тема: Не могу больше не разговаривать с тобой

Дорогая, я понимаю, что ты права во всем, но я НИКОГДА не обманул бы тебя ни с Амандой, ни с какой другой женщиной.

Безумно и пылко тебя люблю.

Эрик. Сволочь

Я читаю письмо – на моем лице появляется глупая улыбочка. Почему он завоевывает меня по электронной почте?

Некоторое время я борюсь с соблазном ответить ему. Я знаю, он этого ждет. Но нет. И не подумаю ему отвечать. Ни за что. Через десять минут приходит второе письмо.

От: Эрик Циммерман

Дата: 6 марта 2013 2.21

Кому: Джудит Флорес

Тема: Ты только попроси

Малышка, самое важное между нами – это искренность и доверие. Слова «Ты только попроси, СЕЙЧАС И НАВСЕГДА» включают абсолютно все, что нас объединяет.

Подумай об этом.

Люблю тебя.

Эрик. Страдающая сволочь

Я опять расплываюсь в улыбке.

Разумеется, не могу отрицать, что в последние месяцы Эрик стал более остроумным и веселым. Я собираюсь ответить, но, похоже, мои пальцы отказываются это делать, и вот приходит следующее письмо:

От: Эрик Циммерман

Дата: 6 марта 2013 2.23

Кому: Джудит Флорес

Тема: Скажи мне «да»

Хочешь выпить бокал розового шампанского «Моэт Шандон»? Жду тебя в кабинете.

Эрик. Страдающая сволочь, безумно и пылко любящая тебя

Я прыскаю со смеху. Обожаю, когда он меня смешит.

Проходит полчаса. Я сотню раз перечитываю его письма и сотню раз улыбаюсь. Он больше не присылает писем. У меня ворчит в желудке: я хочу есть. Иду в кухню и, войдя, натыкаюсь на Эрика, который сидит за столом перед бутылкой шампанского, а рядом с ним Трусишка. Пес подходит поздороваться со мной. Я глажу его по голове. Эрик смотрит на меня. Он знает, что я прочитала его письма, и ждет, что я сделаю следующий шаг. Я отвожу взгляд. Не хочу на него смотреть, иначе сейчас наброшусь на него с объятиями.

Иду к холодильнику и, когда собираюсь его открыть, чувствую, что позади меня стоит мой любимый. Я чувствую, что по телу начинают бежать мурашки. Я замерла и не дышу. Его сильные руки обхватывают меня за талию, он прижимает меня к себе и, когда я закрываю глаза и кладу затылок ему на грудь, шепчет мне на ухо:

– Я не хочу. Не могу. Не желаю сердиться на тебя.

– Я тоже.

Молчание. Я настолько взволнована в его объятиях, что у меня отнялся дар речи. Эрик кусает меня за мочку уха.

– Я никогда бы не попался на удочку Аманды. Я слишком тебя люблю, чтобы потерять.

Его слова сводят меня с ума. Я не шевелюсь, и тогда он разворачивает меня. Обхватывает руками мое лицо и целует лоб, глаза, щеки, кончик носа, подбородок, и, когда доходит до рта, он делает то, что мне безумно нравится. Он проводит языком по верхней губе, потом по нижней, покусывает ее и потом атакует мой рот. Одну руку он заводит на затылок, а я подпрыгиваю, чтобы быть на одной высоте с ним. Он подхватывает меня своими сильными руками и не отпускает. Когда он отрывает свои губы от моих, смотрит мне в глаза и шепчет:

– Сейчас и навсегда. Не забывай об этом, малышка.

Я киваю и целую его. Я хочу его. Не произнося больше ни слова, он относит меня в комнату. Там мой возлюбленный, мой безумный возлюбленный, закрывает дверь на защелку и не сводит с меня глаз, пока я раздеваюсь. И уже через несколько мгновений мы занимаемся любовью на кровати так, как нам нравится. Дико и страстно.

 

35

Мы больше не возвращались к теме свадьбы. И слава богу. Несмотря на нашу любовь, я понимаю, что мы боимся столкновения титанов – наших непростых характеров – и последствий такого столкновения. Эрик сообщил, что Аманда уехала в Лондон. Чем дальше, тем для меня лучше.

Мы с Симоной по-прежнему получаем удовольствие, следя за событиями «Безумной Эсмеральды». Этот сериал здорово меня зацепил. Когда об этом узнает Эрик, он начинает смеяться надо мной. Он не может поверить в то, что я настолько этим увлечена. Я тоже. Но на самом-то деле я хочу, чтобы Карлос Альфонсо Альконес де Сан-Хуан получил по заслугам от рук Луиса Альфреда Киньонеса и чтобы Эсмеральда Мендоса вернула своего ребенка, вышла замуж за своего возлюбленного и стала счастливой. Да провалиться мне!

Однажды вечером, когда я возилась с мотоциклом, слышу, что к гаражу подъезжает Эрик. Я накрываю мотоцикл синим чехлом, выбегаю из гаража и, перед тем как подняться в комнату, мою руки. Он ничего не замечает, и я облегченно вздыхаю. Хотя мотоцикл стоит в укромном месте, мне с каждым днем все тяжелее держать от него это в секрете. Совесть говорит, что я поступаю плохо. Я мучаюсь, но не знаю, как ему рассказать.

Сегодня суббота, и мы с Эриком направляемся на приватную вечеринку в «Nacht». Наконец-то я побываю в знаменитом свингер-клубе. Мы заходим, Эрик знакомит меня с Хейди и Луиджи. К нам подходят Фрида и Андрес, а чуть позже мы встречаем Бьорна с одной девушкой. В веселой компании мы пьем коктейли, вскоре появляется и Декстер. Он здоровается со мной и шепчет на ухо:

– Богиня, как ты прекрасна. Жуть как хочется увидеть, как тебя будут иметь двое мужчин.

У меня все сжимается внутри, а Эрик, догадавшись, о чем мне шепнул Декстер, улыбается.

Бокал за бокалом, и заведение становится довольно людным. Кажется, все здесь друг друга знают и непринужденно болтают. Я запретила Эрику говорить, что я испанка. Не вынесу, если кто-нибудь хоть раз скажет что-то вроде «оле, паэлья, тореро!». Улыбаясь, Эрик предлагает пойти потанцевать, и я соглашаюсь. Мы входим в темную комнату с тусклым фиолетовым освещением.

– Я не отпущу тебя. Будь спокойна.

Звучит голос Майкла Бубле и его песня «Пролей море слез из-за меня». Я схожу с ума от близости и сладкого поцелуя моего любимого. Мы танцуем почти в темноте. Я чувствую, как сильно он возбужден, наслаждаюсь тем, что он целует меня в шею. Вскоре чувствую сзади чьи-то руки. Кто-то обнимает меня за талию. Я не вижу его лица, но сразу же догадываюсь, когда слышу:

– Звучит наша песня, милая.

Я улыбаюсь. Это Бьорн. Мы танцуем втроем, как тогда у него дома. Я наслаждаюсь тем, как их руки летают по всему моему телу. Это так сексуально. Песня настолько возбуждающая, и двое этих мужчин сводят меня с ума. Эрик целует меня, и его рука властно ныряет под платье, находит мои бикини и рвет одним движением. Я улыбаюсь и чуть ли не смеюсь, когда он шепчет у моих губ:

– Они тебе здесь не понадобятся.

Упс! Я сияю, мне нравится чувствовать себя развратницей. Я завожусь.

В этот момент Бьорн разворачивает меня, и моя грудь оказывается перед ним во всем ее великолепии. Он проводит ртом по декольте и покусывает соски через платье, и они становятся твердыми, как камешки. Затем его губы скользят по моей шее, щекам, носу, но, когда его губы оказываются рядом с уголками моих губ, он останавливается. Бьорн не переступает границу, которую должен соблюдать. А в это время Эрик поднимает мне платье и ласкает мои бедра. Он прижимает меня к себе. Бьорн, возбужденный, делает то же самое. Эрик поворачивает меня к себе, и теперь Бьорн сжимает мои ягодицы. Я пылаю, я вся горю.

Темная комната начинает заполняться людьми. Музыка меняется, и теперь пространство наполняет голос Мэрайи Кэри, поющей «Все». Руки Бьорна исчезают, а Эрик продолжает покусывать мои губы. Я слышу вокруг нас стоны и представляю, что делают другие. Меня это возбуждает так же, как и моего мужчину. Мой любимый Айсмен шепчет:

– Дорогая, ты меня очень возбуждаешь. Я такой напряженный, что, думаю, возьму тебя прямо здесь.

Я улыбаюсь и, не видя в темноте, что нас окружает, мурлычу:

– Я твоя. Делай со мной все, что хочешь.

Он тихо смеется:

– Осторожно малышка. Слышать от тебя такое очень опасно. Ты уже дала мне понять, что секс, желание и игры нравятся тебе так же или даже больше, чем мне, ведь так?

Я киваю. Он совершенно прав.

– Я сейчас очень разгорячен.

– Рада это слышать. Я тоже, – с трудом выговариваю я, возбужденно дыша.

– Смугляночка, ты моя фантазия. Моя безумная фантазия.

Перевозбужденная от его слов, хватаю его за ягодицы, прижимаю к себе и, горя желанием начать страстную игру, шепчу:

– Мне нравится быть твоей фантазией. Что ты хочешь сегодня со мной попробовать?

Я чувствую, как мне в живот упирается огромный, твердый, потрясающий член Эрика. Поцеловав меня и не отрываясь от моего рта, он говорит, пока мы танцуем:

– Я хочу сделать все. Ты готова? – Я киваю, а он шепчет, еще больше меня распаляя: – Я хочу увидеть тебя с другой женщиной. Я буду смотреть на тебя. Я буду наблюдать за тобой. И когда твои крики доведут меня до безумия, я возьму тебя, а потом я буду смотреть, как тебя будут иметь двое мужчин, а я буду иметь эту женщину. Ну, как тебе?

Я задыхаюсь… закрываю глаза. Моя киска становится влажной, и, когда я собираюсь ответить, ощущаю на поясе Эрика чьи-то руки. Тонкие и красивые руки. Это женщина. Я касаюсь ее рук. Она прикасается ко мне, и я замечаю у нее на пальце кольцо в форме ромашки.

Возможно, это та самая женщина, с которой хочет меня видеть Эрик?

Не видя лица незнакомки, я позволяю ей ласкать тело моего любимого, пока он меня целует. Он возбуждается, ощущая возле себя двух женщин. Его возбуждение – это мое возбуждение, и я этим наслаждаюсь, как вдруг замечаю, что незнакомка трогает его член. Я беру ее руку и заставляю сжать его. Мы обе сжимаем его, и Эрик еле дышит от возбуждения.

Так мы забавляемся некоторое время, но Эрик все же не поворачивается к ней. Он разрешает этой женщине трогать его, но наслаждается только моими губами, он сжимает только мои бедра. Он наслаждается только мной. Когда песня заканчивается, мы, позабыв о женщине, выходим из темной комнаты и входим в другую, совсем не похожую на первую.

Там я вижу Бьорна с девушкой, с которой он пришел, и улыбаюсь, глядя на то, как они с Декстером смешат ее, играясь с ее грудью. Эрик ведет меня к бару. Я оглядываюсь по сторонам, но не вижу ни Фриды, ни Андреса. Мы заказываем выпивку, потому что у меня пересохло во рту. Мой любимый окидывает меня ласковым взглядом. Он проводит тыльной стороной пальцев по моему лицу, и я читаю по его губам: «Я люблю тебя». Затем он придвигает табурет, и я присаживаюсь на него.

Через несколько секунд к нам подходят разные люди. Эрик знакомит меня с ними. Одна девушка, услышав мой акцент и поняв, что я испанка, выпаливает: «Оле!»

О нет, они меня утомили!

И теперь одна из девушек смеется над какими-то словами Эрика, и мой парень говорит мне:

– Джуд, разведи ноги.

Я послушно выполняю его просьбу. Эта незнакомка гладит мои ноги, продвигается рукой по внутренней части бедра, доходит до киски и, положив на нее ладонь, мурлычет:

– Мне нравятся депилированные киски.

Эрик кивает и, сделав глоток своего напитка, добавляет:

– Она полностью депилированная.

Девушка облизывается, улыбается и, протянув руку к моей груди, сжимает ее поверх платья и шепчет:

– Ты и я… Мы отлично проведем время.

Это так развратно. Я соглашаюсь.

– Мне очень… очень нравятся женщины. И ты мне нравишься, – продолжает она.

Я еще шире раздвигаю ноги, и девушка всовывает в меня один палец, не заботясь о том, что делает это в полном народу зале. Я приподнимаю подбородок, придвигаюсь ближе к краю стула, чтобы дать ей больший доступ, а Эрик шепчет мне на ухо:

– Хочешь, чтобы она стала той женщиной, которая поиграет с тобой?

Окидываю ее взглядом и согласно киваю. Та вытаскивает руку, облизывает палец и улыбается. Я отвечаю ей улыбкой и слышу, как мой парень произносит:

– Ждем вас в черной комнате.

Девушка молча удаляется, и Эрик спрашивает:

– Готова поиграть?

Я киваю.

Я настолько возбуждена, что толком не могу улыбнуться – настолько дрожат губы. Взявшись за руки, мы проходим через зал. Выходим через дверь, идем по коридору. Через открытую дверь одной комнаты я замечаю Фриду и Андреса на большой кровати. Фрида меня не видит: она полностью отдается наслаждению, играя с киской женщины, которая делает Андресу минет. В это время еще один мужчина имеет саму Фриду.

Это так возбуждает.

Мы с Эриком недолго смотрим на них, а потом идем дальше. Он открывает дверь, и мы входим в комнату. Я ничего не вижу, мой возлюбленный говорит:

– Не двигайся.

Через несколько мгновений комната освещается слабым сиреневым светом: это луч проектора, транслирующего порнофильм на одну из стен. Я с любопытством осматриваю помещение. Здесь стоит круглая кровать, стул, что-то похожее на стол, а в глубине комнаты – ширма и душ. Эрик обнимает меня, целует и посасывает мне мочку уха, мы смотрим на возбуждающие сцены. Через пять минут открывается дверь и появляется та самая девушка, которая меня недавно ласкала. Она обнажена, и в руках у нее фаллоимитатор с двумя концами. Она заходит и говорит:

– Они сейчас придут.

Эрик кивает. Я не знаю, кто придет, но мне и не важно. По своему прерывающемуся дыханию я понимаю, насколько я возбуждена, и тут слышу, как Эрик садится на кровать и говорит:

– Диана, раздень мою женщину.

Я не шевелюсь. Позволяю ей самой все сделать. Меня заводит это ощущение.

Взгляд моего возлюбленного наполняется желанием при виде того, как девушка расстегивает мне платье. Ее руки бродят по всему моему телу. Эрик наблюдает за нами. Платье падает на пол, и я остаюсь в чулках, поясе для чулок, бюстгальтере и туфлях на высоком каблуке. Бикини Эрик порвал несколько минут назад.

Девушка трогает меня. Проводит руками по моему телу и просит сесть на высокий столик. Эрик встает, берет меня на руки и усаживает на этот стол. Девушка прямиком устремляет свой рот к моей киске и внезапно засовывает внутрь язык.

Она хочет, очень хочет и раскрывает складки моей киски и начинает меня терзать.

Эрик наблюдает за нами. Задыхаясь, я смотрю, как он раздевается. Он трогает своего стоящего приятеля, а я вскрикиваю от наслаждения, которое мне доставляет эта девушка. Она только что всунула в меня один конец фаллоимитатора. О, как горячо!

Она ловко и умело им двигает, а ее рот играет с моими складками. Я закрываю глаза. Какое наслаждение… Я еще больше развожу ноги и начинаю двигать тазом в поисках большего наслаждения. Девушка знает, что делает, потому что я получаю неимоверное удовольствие. Безумное.

Я открываю глаза и вижу, что Эрик за нами наблюдает. Вдруг она одним прыжком поднимается на стол и, не вынимая из меня фаллоимитатор, вводит другой конец в себя, потом мастерски и умело наваливается на меня, берет меня за бедра. Двойной фаллоимитатор одновременно входит в нее и в меня, и мы дышим в одном ритме. Когда она увеличивает скорость, мое возбуждение возрастает. Она, словно мужчина, имеет меня, тогда как я, почти не двигаясь, имею ее, до тех пор пока мы обе не изгибаемся и не кричим от наслаждения.

Я поворачиваюсь к своему возлюбленному и вижу, что он замер. Диана ловко вынимает из нас фаллоимитатор, спускается со стола и, широко раздвинув мне ноги, говорит:

– Дай мне свой сок… дай мне его.

Ее жаждущий рот облизывает меня. Упивается моим оргазмом. Она искушенно меня посасывает, и я снова улетаю. Со мной такого никогда не происходило. Никогда бы не подумала, что женщина может довести меня дважды до оргазма меньше чем за две минуты. Но Диана с легкостью этого добилась, и я отдаюсь ей. Я согласна, чтобы она повторила это еще тысячу раз. Эрик подходит к нам, я протягиваю руку, и он целует ее, а Диана продолжает смаковать мной. Я ощущаю себя куклой в их руках, и вот мой любимый хватает меня, спускает со стола. Я с улыбкой чувствую, как сильно он меня хочет. Эрик кладет меня на кровать. Садится рядом со мной, а девушка садится с другой стороны. Они ласкают меня. Четыре руки скользят по мне, вырывая из меня возбужденные вздохи. Открывается дверь и входит обнаженный мужчина. Он смотрит на нашу игру, и я замечаю, как быстро он возбуждается, наблюдая за нами. Мы останавливаемся. Пришедшего мужчину зовут Джефри, Эрик наклоняется и спрашивает:

– Тебе понравилась Диана?

– Да, – выдыхаю я.

Он ухмыляется и целует меня. Когда он отрывается от моих губ, я в экстазе спрашиваю:

– Могу я тебя о чем-то попросить?

Любимый убирает мне волосы со лба и кивает:

– Все, о чем захочешь.

Разгоряченная, встаю с кровати, опрокидываю Эрика и, сев на него сверху, мурлычу:

– Я хочу, чтобы Джефри сделал тебе минет.

Джефри сразу же соглашается, а мой немец молчит. Лежа на кровати, он молча на меня смотрит. По его лицу видно, что ему не нравится эта идея, и я, прежде чем поцеловать его, шепчу:

– Я твоя жена, не так ли? – Эрик кивает. – А ты мой муж, не так ли?

Он снова кивает, и я чувственно целую его в губы.

– Дорогой, уступи мне и моим фантазиям. Он только сделает тебе минет, обещаю.

Он закрывает глаза, обдумывая мое предложение, и, открыв их, соглашается. Я его целую. Я понимаю, что это для него значит, и меня это радует. Сажусь рядом с ним, ласкаю ему соски и тихо говорю:

– Джефри, доставь удовольствие моему мужу.

Не колеблясь ни секунды, Джефри становится на кровати на колени и начинает массировать твердый пенис Эрика. Он двигает рукой вверх и вниз. Не желая это видеть, Эрик закрывает глаза. Девушка ложится рядом со мной и ласкает мою грудь. Я вижу, что Эрику нравится, как жестко с ним расправляется Джефри. Эрик, задыхаясь от возбуждения, выгибается. А я, глядя на это с удовольствием, приближаюсь к его губам и шепчу:

– Дорогой, раздвинь ноги.

Он повинуется. И тогда Джефри устраивается у Эрика между ног и продолжает лизать, сосать и возбуждать моего любимого мужчину. Я прошу девушку, которая гладит мою грудь, пососать ему соски. Она выполняет мою просьбу, и я в восторге оттого, что управляю ситуацией. Мне так же сильно нравится приказывать, как и подчиняться. Эрик извивается от ласк, закрывает глаза, а я требовательно говорю:

– Посмотри на меня.

Он повинуется. Пронзает меня взглядом своих голубых глаз, и я замечаю, что у него по всему телу волосы становятся дыбом от тех ощущений, которые ему дарит этот мужчина. Эрик изгибается. Джефри доставляет ему дикое удовольствие, которое он никогда в жизни не испытывал. Вскоре я замечаю, что Эрик держит свою руку на голове Джефри, показывая, как ему двигаться. Ему хочется большего. Я улыбаюсь. Мой возлюбленный хрипит, и я, без ума от возбуждения, отодвигаю Джефри и сажусь на Эрика.

И тогда он хватает меня за бедра и прижимает к себе в жажде получить безумный оргазм. А Джефри и Диана наблюдают за нами. Когда мой любимый издает глухой рык, я прижимаюсь к нему.

Я лежу на нем. Целую и спрашиваю:

– Все хорошо, дорогой?

Эрик смотрит на меня, качает головой и шепчет:

– Да, малышка. Ты наконец добилась своего.

Я расхохоталась. Вдруг открывается дверь и в комнате появляются Декстер и обнаженный мужчина. Эрик поднимается и идет в душ, а я остаюсь сидеть на кровати. Сидящая рядом со мной девушка не может устоять и начинает опять меня ласкать. Мексиканец улыбается, подъезжает ко мне и показывает цепочку для сосков. Не дожидаясь, пока он меня попросит, выставляю перед ним грудь, и он надевает на соски зажимы. Затем, дергая за цепочку, шепчет:

– Богиня… подари мне наслаждение.

Эрик возвращается и усаживается в кресле. Я понимаю, что он хочет понаблюдать. Я это знаю. Девушка шепчет мне, что снова хочет полизать мою киску, и я соглашаюсь. Опрокидываюсь на кровати, развожу ноги и вижу ее голову у себя между ног. Я требовательно и властно держу ее за волосы, и теперь именно я задаю темп ее ласкам. Она берется за цепочку, и каждый раз, когда она тянет губами за складки, задевает и цепочку, заставляя меня кричать от наслаждения.

Четверо мужчин смотрят на эту страстную картину. И мне это нравится. Они смотрят на нас, и я вижу, что Джефри и другой мужчина надевают презервативы. Декстер прерывисто дышит, а Эрик пожирает меня взглядом. Мужчины наслаждаются тем, что видят, а я наслаждаюсь тем, что они на меня смотрят.

Когда я начинаю дрожать от наслаждения, девушка снова начинает жадно меня лизать. И я позволяю ей взять столько, сколько ей хочется. Эрик подзывает ее к себе и просит сесть на него сверху.

Мой возлюбленный, словно всемогущий бог, смотрит на меня, и я слышу, как он произносит:

– Хочу посмотреть, как они будут тебя иметь.

Я поворачиваюсь к двум мужчинам, которые наблюдают за мной. Они оба поднимаются на кровать и начинают ласкать меня, пока Эрик отдается утехам с девушкой.

Декстер приближается ко мне, хватает за цепочку и натягивает ее до максимума, отпускает и цедит сквозь зубы:

– Дай мне отшлепать тебя докрасна.

Я разворачиваюсь и предстаю перед ним во всей своей красе. Он сначала целует меня, а потом шлепает шесть раз – три раза по каждой ягодице. Затем приближает лицо к покрасневшей коже, вдыхает ее аромат и шепчет:

– О да, богиня… Теперь ты готова.

Джефри укладывает меня на кровать, устраивается сверху и начинает посасывать мои ноющие от боли соски. Несмотря на то что они болят, к своему удивлению, я чувствую приятное покалывание каждый раз, когда он к ним прикасается. Требовательные движения Джефри невероятно возбуждают, затем в один момент он кладет меня на себя, и я позволяю ему собой управлять.

– Предложи ему свою грудь, – просит Эрик.

Я наклоняюсь к Джефри, и мои груди опускаются в поисках его рта. Он посасывает их, облизывает, так что соски становятся твердыми, словно камешки. А второй мужчина гладит мою талию и ласково покусывает спину. Так мы балуемся несколько минут, пока Джефри под внимательным взглядом Эрика не входит в меня. Он раскачивает меня, как ему хочется, отчего я теряю дыхание. Крепко держа меня за талию, он двигает мною взад и вперед и безжалостно впивается в меня. Я улетаю. Я задыхаюсь, а Эрик не спускает с меня глаз.

Вдруг я чувствую, что второй мужчина шлепает меня и, раздвинув ягодицы, намазывает лубрикантом. Он резко вводит в меня палец и начинает им двигать, пока Джефри продолжает во мне двигаться. Я еле дышу. Эрик встает, поднимается на кровать и, подвинувшись ко мне, шепчет:

– Дорогая, ты готова?

Пылая от возбуждения, киваю, и тогда незнакомец начинает медленно входить сзади, пока полностью не погружается в меня. Я выдыхаю, чувствуя, как меня имеют двое мужчин на глазах моего возлюбленного. Я не ощущаю боли. Лишь наслаждение. Раз за разом мужчины входят и выходят из меня, доставляя мне удовольствие. Диана ложится на кровать и начинает с наслаждением сосать Эрика.

– Вот так, дорогая… вот так… прогнись… – шепчет Эрик. Он в экстазе от открывающейся картины, но вскоре из него вырывается сиплый стон.

А незнакомцы продолжают таранить меня, доводя до безумия. Декстер просит Джефри кусать мои соски, а того, кто сзади, шлепать меня по ягодицам. Они имеют меня и выполняют приказы Декстера. Еще раз… и еще… и еще, и я улетаю вместе с двумя мужчинами.

После этого Эрик целует меня, берет на руки и относит в душ. Вода падает на наши тела, и мы стоим, не произнося ни слова. У меня до сих пор дрожит все. Все было так похотливо, что я едва могу пошевелить языком. Айсмен проводит рукой по моему лицу и тихо произносит:

– Все хорошо, малышка?

Я киваю и расплываюсь в улыбке. Это было потрясающе.

Наши губы находят друг друга. Мы жадно целуемся. Эрик снова готов к бою и неистово проникает в меня. Он поднимает меня на руки и обладает мною прямо под потоками воды. Он прислоняет меня к стене и раз за разом врезается в меня, а я обвиваю его ногами за пояс, желая большего наслаждения. Мы нашептываем горячие словечки, возбуждая наше желание. Глядя друг другу в глаза, мы произносим дикие слова. Наконец наслаждение накрывает нас. Но и тогда мы остаемся стоять, прислонившись к стене. Эрик шепчет мне на ухо:

– Малышка, ты меня убиваешь…

Я ухмыляюсь и освобождаюсь от него. Эрик ставит меня на пол. Вода продолжает литься на наши тела. Мы смотрим друг на друга и улыбаемся. Когда мы выходим из душа, я рассматриваю находящихся в комнате людей. Я вижу, что теперь на кровати лежит та самая девушка вместе с двумя мужчинами, а Декстер ласкает ее. Я спрашиваю у Эрика:

– И так всегда?

Он кивает и, притягивая меня к себе, тихо произносит:

– Всегда. Каждый находит то, чего хочет. Это его фантазии. Помни об этом.

Спустя десять минут мы с Эриком, одетые, возвращаемся во второй зал, где уже были. Он сладко меня целует, и я таю в его руках. Мы счастливы. Мы понимаем друг друга. Чего я еще могу желать?

После пары выпитых коктейлей я чувствую, что мой мочевой пузырь сейчас лопнет. Я говорю Эрику, что мне нужно в дамскую комнату. Он показывает, как туда пройти, и я быстро удаляюсь. Войдя внутрь, вижу, как целуются две женщины. Они смотрят на меня, я смотрю на них и улыбаюсь. Вхожу в кабинку и облегченно вздыхаю. Слышу, что в дамскую комнату заходят еще несколько женщин. Они смеются, шушукаются, и слышу, как одна восклицает:

– О да! В следующую пятницу у меня состоится ужин с Раймоном Грюхером и его родителями. Наконец я добилась своего. Он попросит моей руки.

Женщины восторженно ахают, а я смеюсь про себя. Тут другой голос говорит:

– И где ты с ними встречаешься?

– В «Тратториа де Виченсе» в семь часов. Идеальное место, правда?

– Чудесное.

– И эксклюзивное.

– И очень дорогое.

Они снова хохочут.

– Но, послушай, я думала, что Раймон не твой тип. Тебе нравятся мужчины помоложе.

– Да, он на самом деле не мой тип, дорогая, но вот его деньги – да. – Они обе смеются, а я фыркаю. Чертова лицемерка! – Это, конечно, не тот мужчина, который силен в постели. А что ты хочешь в его возрасте? Но я эту задачку уже решила с его кузеном Альфредом и своими друзьями. В конце концов, все остается в семье, ты так не считаешь?

– О Бетта! Ты ужасна.

Бетта?!

Она сказала «Бетта»? Мое сердце начинает колотиться, и я слышу:

– Кто бы говорил. Ты тоже не святая, развлекаясь здесь без своего мужа. Если Стефан узнает, он тебе задаст.

Я слышу ее смех, и у меня пропадают всякие сомнения. Это Бетта! Этот писклявый смех, как у свиньи, ни с чем не спутать. Я опускаю платье, трусиков ведь у меня нет, их порвал Эрик, и открываю дверцу кабинки. Они поворачиваются ко мне, и я понимаю, что Бетта не удивлена тем, что видит меня здесь. Я чувствую, что она знает о том, что я пришла в этот клуб. Прежде чем я смогла что-то сделать, она толкает меня так, что я влетаю в стену. Но я быстро реагирую, цепляюсь за ее платье и тяну ее за собой. Она падает на пол. Ее подруга начинает визжать и бежит за помощью. Две девушки, которые до этого целовались, выбегают из дамской комнаты. Мы остались одни. Она упирается руками в пол, и я замечаю у нее на пальце кольцо в форме ромашки и в ярости ору:

– Ты трогала его, дрянная свинья. Ты трогала Эрика?

Та ехидно улыбается.

– Мне показалось, что вам обоим понравилось, что я делала, разве не так?

Я теряю дар речи, когда она подтверждает мои подозрения. Я ее убью! Отвешиваю ей пощечину, а потом вторую прямо на глазах у шокированной незнакомки, которая как раз в тот момент заходит в дамскую комнату. Бетта встает с пола, и я тоже. Она выше меня, но я намного проворней и быстрее, чем она, и, когда она собирается убежать, я толкаю ее к стене и, прижав, цежу сквозь зубы:

– Как ты осмелилась прикоснуться к нему?

Она не отвечает, а только смеется. Я, кипя от злости, кричу:

– Я тебе говорила, что не желаю тебя видеть рядом с Эриком.

– А меня мало волнует, что ты говорила.

О боже, я ей сейчас оторву голову! Глядя ей прямо в глаза, я, полностью выведенная из себя, уже ору:

– Я тебе говорила, что если ты будешь искать со мной встречи, то нарвешься на меня, шлюха!

Бетта вопит, перепуганная тем, что я выкручиваю ей руку. Внезапно Эрик хватает меня:

– Джуд, ради всего святого! Что ты делаешь?

Сморщив лицо и глядя на меня осуждающим взглядом, Бетта пищит:

– У тебя кровожадная невеста.

– А ты хитрая шлюха!.. – кричу я, вне себя от злости.

– Ты напала на меня.

– Ты бесстыжая. Ты первая на меня напала.

– Лгунья. – И глядя на Эрика, мурлычет: – Дорогой, не верь ей. Я была в дамской комнате, она пришла и…

– Бетта, заткнись! – в бешенстве шипит Эрик.

– Дорогой?! Ты назвала его «дорогой»? – ору я, высвобождаясь из рук Эрика. – Не смей называть его так, сучка!

Эрик снова меня обхватывает руками. Во мне проснулся дикий зверь. Он смотрит на меня и говорит:

– Милая, не ввязывайся в ее игру. Посмотри на меня, Джуд, посмотри на меня.

У меня огромное желание выколоть ей глаза: я ненавижу ее, ненавижу ее ехидный, торжествующий взгляд.

– Как ты посмела прикасаться к нам? – кричу я. – Как ты посмела приблизиться к нему? К нам?

– Это публичное место, милашка. Это место не только для тебя и Эрика.

– Бетта, хватит! – кричит Эрик, не понимая, о чем мы говорим.

Я убью ее. Убью!

Доведенный до бешенства, Эрик пытается меня успокоить. Он не обращает внимания на Бетту, она его не интересует, он нацелен только на меня. Но тут она начинает кричать:

– Это уже второй раз, когда она нападает на меня в Мюнхене. Что это с твоей невестой? Она что, животное?

Это привлекает внимание Эрика, и он спрашивает:

– Второй раз?

Я не отвечаю – только фыркаю, а она продолжает:

– Да. Это было в магазине Аниты. Там еще была твоя сестра Марта, которая тоже на меня напала. Они обе погнались за мной и побили, и…

– Ты правда на нее напала? – сердито спрашивает Эрик.

Пристыженная тем, что мне приходится в этом признаться, отвечаю:

– Да. Я должна была это сделать. Это по ее вине мы с тобой расстались и…

Эрик отпускает меня и берется руками за голову.

– Джудит, с ума сойти! Мы же взрослые люди. Как тебе пришло в голову такое сделать?

Пораженная тем, как он это воспринял, смотрю на него и бормочу:

– Тот, кто со мной шутит, платит за это. И эта шлюха подшутила надо мной.

В дамскую комнату заходит перепуганная Фрида. Увидев Бетту, она не раздумывая подходит к ней и отвешивает ей пощечину.

– Потаскуха! Что ты здесь делаешь? – кричит Фрида.

Бетта смотрит по сторонам, но никто не идет к ней на помощь. Все знают ее историю с Эриком, и тогда, повернувшись к нам, она переходит к угрозам:

– Я сейчас позвоню в полицию, и вас обеих арестуют.

– Звони, – кричим мы в унисон с Фридой.

Эта идиотка достает мобильный последнего поколения и, попытавшись позвонить, отчаянно визжит:

– Почему здесь нет связи?

Мы с Фридой смеемся, и я весело ей советую:

– Вали отсюда. Уверена, что на улице будет связь. Давай, звони в полицию. Здорово будет, когда твои будущие свекры и будущий муженек узнают, что ты была здесь.

Приходит Андрес и сдерживает жену, укоряя ее за то, что она кричит. Возмущенная и сердитая, Фрида выходит из дамской комнаты. Она не выносит Бетту. Бьорн, который все это время стоял в стороне, заметив, насколько рассержен его друг, тихо произносит:

– Это уже в прошлом. Давай вернемся в зал.

Не сказав мне ни слова, Эрик выходит из дамской комнаты. Бетта улыбается, а я, не в силах сдержать порыв, толкаю ее так, что она падает на умывальники.

– Клянусь своим отцом, что я этого так не оставлю.

Когда я, кипя от злости, выхожу из дамской комнаты, Бьорн хватает меня за руки и, заставляя посмотреть на него, шепчет:

– Милая, так дела не решаются.

– О чем ты говоришь? Я с этой шлюхой не собираюсь ничего решать!

Я рассказываю ему, что она творила в Мадриде. Рассказываю, как она подстроила нашу с Эриком ссору. Рассказываю, как мы расстались именно из-за Бетты. Бьорн, выслушав меня, заявляет:

– Теперь я не удивляюсь тому, что происходит. Более того, я сейчас вернусь и тоже влеплю ей пощечину.

Я смеюсь, и Бьорн, радуясь, что я немного расслабилась, обнимает меня. В этот момент к нам подходит Эрик и с яростным взглядом рычит:

– Я еду домой. Ты едешь со мной или останешься с Бьорном, чтобы дальше поиграть?

Мы изумленно смотрим на него, и я заявляю:

– Ты идиот.

– Джуд… – сквозь зубы говорит Эрик.

– Что «Джуд», что?! На что это ты только что намекал?

Эрик не отвечает. А Бьорн весело толкает меня к Эрику и добавляет:

– Ладно вам, дурачки, закончите свой спор дома, в постели!

В машине мы молчим.

Мы оба сердимся, но я не понимаю, почему сердится он. Ведь Бетта это заслужила. Более того, она бесстыдно трогала его, трогала нас. Она приблизилась к нам. Будь она проклята!

По дороге у меня и у Эрика пиликают мобильные. Нам пришла куча сообщений. Но ни он, ни я на них не смотрим. Нам не до этого. Уверена, что это Фрида и Бьорн хотят узнать, как у нас дела. Когда мы приезжаем домой и ставим машину в гараж, я громко хлопаю дверцей. Эрик смотрит на меня, а я, желая поскандалить, кричу:

– Что еще?

Эрик подходит ко мне большими шагами:

– Ты могла бы не быть столь дикой и закрывать дверцу осторожнее?

– Нет.

Он удивленно вздымает одну бровь и повторяет:

– Нет?!

– Вот именно. Я не хочу быть осторожной! Не хочу быть осторожной, потому что я очень сердита на тебя. Во-первых, за то, что накричал на меня перед этой ненормальной Беттой, а во-вторых, за то, что сказал обо мне и Бьорне!

Эрик закрывает глаза.

– Почему ты не рассказала мне о Бетте?

– Потому что не видела в этом необходимости. Это наши с ней отношения.

– Ваши? Только ваши с ней?

– Совершенно верно. И прежде чем ты еще что-то скажешь, позволь мне сказать, что отец научил меня…

– Мы сейчас не с твоим отцом. Может быть, ты не будешь в это впутывать своего отца?

Возмущенная его гневом, кричу:

– Отлично… И почему это я не могу говорить о своем отце, когда мне этого хочется.

– Потому что мы разговариваем о Бетте, а не о твоем отце.

– Ты идиот, ты знал об этом?

Эрик не отвечает. Я не в силах сдерживаться. Я говорю то, что давно надо было сказать:

– Отец научил меня не поддаваться злым людям. А эта гадина, если не сказать хуже, обманула меня. Она обманула меня и усложнила мне жизнь. И ты хочешь, чтобы, встретившись с ней, я рассыпалась в любезностях? Ну уж нет… Этого я не сделаю даже после бутылочки чертового розового «Моэт»!

Не глядя на меня, он подносит руку ко лбу.

– Я не требую, чтобы ты ей аплодировала. Я лишь хочу, чтобы ты не связывалась с ней. Держись подальше от Бетты, и мы сможем жить спокойно.

– А что ты скажешь по поводу сегодняшнего вечера? Эта… эта… шлюха имела наглость подойти к нам в той темной комнате. Она прикасалась к тебе. Она трогала тебя своими грязными руками, а я еще и подбадривала ее, не зная, что это была она. Она трогала тебя при мне! Она снова спровоцировала меня. Она снова затеяла грязную игру. И ты считаешь, что я должна ей это простить?

Эрик не отвечает. Он в шоке от того, что только что услышал.

– Это она была той женщиной, которая…

– Да, она. Эта гадина. Это она была в темной комнате! – в отчаянии кричу я.

Он ругается, шагая взад и вперед, и наконец произносит:

– Уже поздно. Пойдем спать.

– Ни хрена подобного. Мы разговариваем. Мне наплевать, который сейчас час. Мы с тобой ведем взрослый разговор, и я не позволю, чтобы ты его прервал, потому что ты не хочешь разговаривать на эту тему. Я тебе сказала, что эта шлюха снова нас обманула. Она снова грязно с нами сыграла.

Он нервно мечется по гаражу, понося все на свете.

Вдруг он задерживает на чем-то взгляд. Это мой желтый шлем. О нет! Я закрываю глаза, ругаясь про себя. Боже, только не сейчас! Эрик идет к своей цели и, откинув синий чехол, орет:

– Что здесь делает этот мотоцикл?

Я выдыхаю. Ночка становится все хуже и хуже. Подхожу к нему и отвечаю:

– Это мой мотоцикл.

Не веря своим глазам, он смотрит на меня, потом смотрит на мотоцикл и шипит:

– Это мотоцикл Ханны. Что он здесь делает?

– Мне его подарила твоя мать. Она знает, что я занимаюсь мотокроссом и…

– Это невероятно! Невероятно!

Понимая, о чем он думает, я говорю более мягким тоном:

– Эрик, послушай, Ханне нравился тот же вид спорта, что и мне, а у меня здесь нет своего мотоцикла и…

– Тебе не нужен здесь мотоцикл, ты не будешь здесь заниматься мотокроссом. Я тебе это запретил.

Меня это выводит из себя. Снова начинает колоть кожа на шее.

Да кто он такой, чтобы мне запрещать что-либо? Готовая развязать войну, отвечаю:

– Ты ошибаешься, малыш. Я и дальше буду заниматься мотокроссом. Здесь, там и где только мне захочется. И чтобы ты знал, я уже ездила однажды утром с твоим кузеном Юргеном и его друзьями. Со мной что-нибудь случилось? Ничегошеньки!.. Ты, как всегда, все слишком драматизируешь.

Из его глаз сыплются молнии. Я знаю, что поступаю плохо, ведь сама подливаю масла в огонь, но поделать ничего не могу. Такая вот я несдержанная! Эрик смотрит на меня, кивает головой и, прикусив губу, спрашивает:

– И ты от меня все это скрывала?

– Да.

– Почему? Я считал, что первое, о чем мы друг друга попросили, когда снова сошлись, это была искренность, разве не так, Джудит?

Я не отвечаю. Не могу. Он прав. Я самая худшая. У меня покалывает шея. Опять эти пятна! Вдруг двери гаража открываются и появляются Соня и Марта. Они смотрят на нас, и Соня говорит:

– Эй, вы, зачем вам нужны мобильные?

Я с удивлением смотрю на них – меньше всего я ожидала увидеть их здесь. Который сейчас час? Но Эрик кричит:

– Мама, как ты могла дать Джудит мотоцикл?!

Женщина смотрит на меня, и я вздыхаю.

– Сынок, успокойся. Этот мотоцикл стоял у меня дома без дела, а когда Джудит сказала, что она, как и Ханна, занимается мотокроссом, я решила ей его подарить.

Эрик фыркает и опять орет:

– Сколько раз я вам еще должен объяснять, чтобы вы не вмешивались в мою жизнь?! Сколько?!

– Эрик, прости… Но это моя жизнь! – раздраженно уточняю я.

Увидев выражение лица своего брата, Марта смотрит ему в глаза и громко замечает:

– Во-первых, не кричи так на маму. Во-вторых, Джудит уже взрослая девочка. Она сама знает, что она может, а чего не может делать. В-третьих, если ты хочешь жить под стеклянным колпаком, это не значит, что мы все тоже должны это делать.

– Помолчи, Марта! Помолчи! – рычит Эрик.

Но сестра подходит к нему и добавляет:

– Нет, я не буду молчать. Вас было слышно во всем доме. И должна тебе сказать, что вполне естественно, что Джудит не сказала тебе ни о мотоцикле, ни о других вещах. А как бы она тебе рассказала? С тобой же не поговоришь. Ты дон Приказ и Повеление. Нужно делать только то, что тебе нравится, или катиться к черту. – И, повернувшись ко мне, она говорит: – Ты рассказала ему о нас с мамой?

Я отрицательно качаю головой, а Соня, приложив руку ко рту, шепчет:

– Доченька, ради всего святого, помолчи.

Не веря своим ушам, Эрик смотрит на нас. Его выражение лица становится все мрачнее и мрачнее. Он снимает пальто. Ему становится жарко. Он кладет его на капот машины, упирает руки в бока и, угрожающе на меня глядя, спрашивает:

– Ну и что еще ты не рассказала о матери и сестре? Какие другие секреты ты от меня скрываешь?!

– Сынок, не кричи на Джудит. Бедняжка.

Я не могу произнести ни слова. У меня язык прилип к небу, а Марта выкладывает все как есть:

– Чтобы ты знал, мы с мамой уже несколько месяцев ходим на курсы парашютистов. Все! Я тебе это сказала. Теперь можешь злиться и кричать. Это, братец, у тебя получается лучше всего.

Надо видеть лицо Эрика.

– Парашютистов?! Вы обе сошли с ума?

Они вдвоем отрицательно машут головой, и вдруг в гараж заходит Симона с перекошенным лицом и говорит:

– Хозяин, Флин плачет. Он хочет, чтобы вы поднялись к нему.

Эрик смотрит на женщину и говорит:

– А почему Флин не спит в такое время? – Делает один шаг, но потом резко останавливается, смотрит на сестру и мать и спрашивает: – Что случилось? Что вы делаете здесь в такой час?

Он не дает им времени ответить и пулей мчит в комнату Флина. Соня следует за ним. Марта поворачивается ко мне, и я в испуге спрашиваю:

– Что случилось?

Марта вздыхает и смотрит на меня.

– Милая, мне очень жаль тебе об этом сообщать, но Флин упал со скейта и сломал руку.

Когда я услышала последние слова, у меня подкосились коленки. Нет, это не может быть правдой!

– Что?

– Мы тысячу раз звонили вам, но вы не отвечали.

Белая как стена, я гляжу на Марту.

– Там не было связи. Как он?

– Нормально, если не считать, что он постоянно повторяет, что Эрик рассердится на тебя.

Мы входим в дом, мое сердце бешено колотится. Эрик мне этого не простит. Все те тайны, из-за которых я мучилась последнее время, всплыли в один момент. Я понимаю, что это его очень взбесило. Я его знаю.

Войдя в комнату мальчика, вижу, что у него гипс. Флин поворачивается ко мне, а когда я хочу подойти к нему, передо мной становится Эрик и резко говорит:

– Как ты могла меня ослушаться? Я же запретил скейт.

Я вся дрожу. Я не могу контролировать дрожь по всему телу и еле слышно произношу:

– Эрик, мне жаль.

Не владея собой, он презрительно на меня смотрит.

– Не сомневайся, Джудит, в том, что ты действительно об этом пожалеешь.

Я закрываю глаза.

Я знала, что рано или поздно это произойдет, но я никогда не думала, что Эрик отреагирует так ужасно. Я настолько растерялась, что не знаю, что ему сказать. Я лишь вижу его ледяной взгляд. Обойдя его, я подхожу к мальчику и целую его в лоб:

– Ты в порядке?

Он кивает.

– Джуд, прости меня. Мне было скучно, я взял скейт и упал.

Я ласково улыбаюсь и шепчу:

– Мне очень жаль, мой ангелочек.

Мальчик печально кивает. Эрик берет меня за руку, выталкивает из комнаты вместе со своей матерью и сестрою и яростно говорит:

– Идите спать. Я еще поговорю с вами. Я останусь с Флином.

Сегодня ночью, войдя в нашу комнату, я не знаю, что мне делать. Сажусь в отчаянии на кровать. Мне хочется быть с Эриком и с Флином. Я хочу быть рядом с ними, но Эрик мне этого не разрешает.

 

36

На следующий день, спустившись в кухню, вижу за столом Марту, Эрика и Соню. Они спорят. А когда я захожу, они умолкают, и у меня появляется жуткое ощущение.

Симона заботливо готовит мне кофе. Она взглядом просит меня успокоиться. Она знает Эрика, когда он сердится, и знает меня. Присаживаясь за стол, спрашиваю, обращаясь к Эрику:

– Как себя чувствует Флин?

Глядя на меня суровым взглядом, который мне совсем не нравится, он отрезает:

– Плохо, благодаря тебе.

Соня упрекающе смотрит на сына и ворчит:

– Черт побери, Эрик! Джудит в этом не виновата. Почему ты продолжаешь ее обвинять.

– Потому что она знала, что не должна была учить его кататься на скейте. Именно поэтому я ее и обвиняю, – сердито отвечает он.

У меня дрожат ноги. Не знаю, что и сказать.

– Ты дурак или притворяешься? – вмешивается Марта.

– Марта… – шипит Эрик.

– Что значит «она не должна была»? Ты разве не видишь, что благодаря ей мальчик изменился? Не видишь, что Флин – это уже не тот замкнутый ребенок, которым он был до ее приезда? – Эрик не отвечает, а Марта продолжает: – Тебе следовало бы поблагодарить ее за то, что Флин начал улыбаться и вести себя как все дети его возраста. Потому что, знаешь ли, братец, дети падают, но встают и учатся тому, чему ты до сих пор, судя по всему, так и не научился.

Он не отвечает. Встает и, не глянув на меня, выходит из кухни. У меня сжимается сердце, но, окинув взглядом окружающих меня женщин, тихо произношу:

– Успокойтесь, я поговорю с ним.

– Дай ему подзатыльник. Именно этого он и заслуживает, – ворчит Марта.

Соня поворачивается ко мне, касается моей руки и шепчет:

– Сокровище мое, ни в чем себя не обвиняй. Ты ни в чем не виновата. Ни в этом, ни в том, что у тебя мотоцикл Ханны и ты ездила с Юргеном и его друзьями.

– Мне нужно было ему рассказать об этом, – признаюсь я.

– Да, конечно, как будто так легко о чем-то рассказать дону Ворчуну! – возражает Марта. – Ты слишком терпелива. Наверняка ты очень его любишь, иначе непонятно, как ты его выносишь. Я его люблю, он мой брат, но уверяю, что я не выношу его.

– Марта, – шепчет Соня, – не будь столь сурова к Эрику.

Она встает и прикуривает сигарету. Я прошу у нее одну для себя. Мне нужно покурить.

Минут через двадцать я выхожу из кухни и направляюсь к кабинету Эрика. Набираю полную грудь воздуха и вхожу. Он впивается в меня упрекающим взглядом и сквозь зубы говорит:

– Джудит, что ты хочешь?

Подхожу к нему:

– Прости меня. Прости, что я не сказала тебе о…

– Мне не нужны твои извинения. Ты мне солгала.

– Да, ты прав. Я скрывала от тебя некоторые вещи, но…

– Ты мне лгала все это время. Ты скрывала от меня серьезные вещи, хотя знала, что не должна была это делать. Неужели я такое чудовище, что ты не можешь мне сказать правду?

Я не отвечаю. Тишина. Мы друг на друга смотрим, и наконец он спрашивает:

– Что для тебя означают слова «сейчас и навсегда»? Что для тебя означает наш договор быть вместе?

Его вопросы приводят меня в замешательство. Я не знаю, что ответить. Опять повисает молчание. Он нарушает его:

– Послушай, Джудит, я сейчас очень рассержен и на тебя, и на самого себя. Лучше выйди из кабинета, иначе в том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, я могу наговорить такое, о чем потом буду сожалеть.

Меня возмущают его слова, и, не слушаясь, я спрашиваю:

– Ты опять выгоняешь меня из своей жизни, как обычно это делаешь, когда злишься?

Он не отвечает, а только долго на меня смотрит. И тогда я разворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Со слезами на глазах иду в свою комнату. Вхожу и закрываю за собой дверь. Я знаю, что заслужила то, что он на меня сердится. Я знаю, что сама в этом виновата. Но он должен понимать, что мы ни о чем ему не сказали только потому, что боялись его реакции. Я раскаиваюсь. Очень раскаиваюсь, но уже ничего не исправишь.

Минут через десять ко мне заходят попрощаться Марта с Соней. Они волнуются за меня. Но я с улыбкой говорю им, чтобы они спокойно уезжали, и обещаю, что здесь не прольются реки крови.

Когда они уехали, я усаживаюсь на свой любимый мягкий коврик и на протяжении долгих часов раздумываю, почему я так поступила. Вдруг слышу звук отъезжающей машины. Выглядываю в окно и, потеряв дар речи, вижу, что это Эрик. Я выхожу из комнаты, чтобы найти Симону, и она, предупреждая мой вопрос, объясняет:

– Он поехал к Бьорну. Сказал, что ненадолго.

Я закрываю глаза и вздыхаю. Поднимаюсь в комнату Флина – увидев меня, мальчик улыбается. Сегодня он выглядит лучше, чем вчера.

Присаживаюсь к нему на кровать и, гладя его по голове, тихо спрашиваю:

– Как ты?

– Хорошо.

– Болит рука?

Мальчик кивает и улыбается, а я вскрикиваю:

– Ай, боже мой! Да ты еще и зуб себе сломал!

У меня такое встревоженное лицо, что Флин быстро отвечает:

– Не переживай. Бабушка Соня сказала, что это молочный.

Я облегченно киваю, а потом, к своему удивлению, слышу:

– Мне очень жаль, что дядя так рассердился. Я больше не буду брать скейт. Ты предупреждала меня, чтобы я никогда его не трогал без тебя. Но мне было скучно и…

– Не волнуйся, Флин. Понимаешь, такое случается. Когда я была маленькой, я сломала ногу, гоняя на мотоцикле, а через несколько лет сломала руку. Вещи происходят потому, что они должны происходить. Серьезно, не ходить же вокруг него да около.

– Джудит, я не хочу, чтобы ты уезжала!

Я в растерянности.

– А почему я должна уезжать?

Он не отвечает. Смотрит на меня, и тогда я еле слышно произношу:

– Это дядя тебе сказал, что я скоро уеду?

Мальчик отрицательно машет головой, но я уже успеваю сделать собственные выводы. Боже мой, нет! Опять!

Глотаю ком в горле от нахлынувших чувств, которые так и рвутся наружу. Вздыхаю и шепчу:

– Послушай, ангелочек. В любом случае, уеду я или нет, мы все равно останемся друзьями, договорились? – Он кивает, а я с щемящим сердцем меняю тему: – Хочешь, поиграем в карты?

Мальчик соглашается, а я глотаю слезы. Я играю, а про себя думаю о словах мальчика. Неужели Эрик хочет, чтобы я уехала?

После ужина возвращается Эрик. Он идет прямиком в комнату племянника, куда я воздерживаюсь при нем входить. Несколько часов я лежу на диване в гостиной и смотрю телевизор. Наконец я понимаю, что больше не могу это выдержать. И тогда я беру Трусишку и Кальмара и отправляюсь на прогулку. Я долго гуляю в надежде, что Эрик приедет за мной или позвонит. Но ничего. Когда я возвращаюсь домой, Симона сообщает, что хозяин отправился спать.

Смотрю на часы. Половина двенадцатого.

Сбитая с толку тем, что Эрик лег спать, не дождавшись, пока я вернусь, вхожу в дом и, напоив собак, осторожно поднимаюсь по лестнице. Заглядываю к Флину и вижу, что он спит. Подхожу к нему, целую его в лоб и иду в нашу с Эриком комнату. Захожу и смотрю на кровать. Я не могу в темноте увидеть Эрика, но точно знаю, что неясный силуэт на кровати – это именно он. Я тихо раздеваюсь и ложусь в постель. У меня ледяные ноги. Хочу обнять его, но, когда я к нему придвигаюсь, он отворачивается от меня.

Меня ранит его презрение, но, желая поговорить с ним, шепчу:

– Эрик, дорогой, мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня.

Я знаю, что он не спит. Я это точно знаю. И тогда, не поворачиваясь, он отвечает:

– Ты прощена. Спи. Уже поздно.

С разбитым сердцем съеживаюсь на кровати и, не прикасаясь к нему, пытаюсь уснуть. Я долго ворочаюсь и все-таки засыпаю.

 

37

На следующее утро я просыпаюсь в постели одна. Меня это не удивляет, однако когда я спускаюсь в кухню и Симона сообщает, что хозяин уже уехал на работу, я фыркаю от возмущения. Почему я так долго спала именно сегодня?

Я кое-как провожу время с Флином. Мальчик раздражителен, у него разболелась рука, и он не расположен со мной общаться.

Совсем отчаявшись, сажусь вместе с Симоной смотреть «Безумную Эсмеральду». В этой серии Альфредо Киньонес, возлюбленный Эсмеральды Мендоса, думает, что она изменяет ему с Ригоберто, молодым конюхом, который служит у семьи Альконес де Сан-Хуан. Когда заканчивается серия, мы с Симоной в отчаянии переглядываемся. Как они могут заканчивать серию на самом интересном месте?

Эрик на обед не приезжает и, вернувшись из офиса вечером, при встрече не целует меня. В знак приветствия он сухо кивает мне и поднимается в комнату к племяннику. Он ужинает вместе с ним, а когда настает время спать, делает то же самое, что и вчера вечером. Отворачивается от меня и не разговаривает. Не обнимает меня.

Я четыре дня терплю такое отношение к себе. Он не разговаривает со мной. Не смотрит на меня. А в четверг поражает меня тем, что заходит в мою комнатку и заявляет:

– Нам нужно поговорить.

О господи! Как же страшно звучит эта фраза! Она убийственная, но я соглашаюсь.

Он велит мне пройти в его кабинет, а сам идет навестить племянника. Я послушно иду в кабинет и жду его. Я жду его целых два часа. Он это нарочно делает. И когда он входит в кабинет, мои нервы на пределе. Он садится за свой стол. Смотрит на меня, словно не видел меня несколько дней, разваливается в кресле и произносит одно слово:

– Говори.

Я ошарашенно смотрю на него и рычу:

– Я?!

– Да, говори. Я тебя знаю, и знаю, что тебе есть что мне сказать.

Я в мгновение ока меняюсь в лице. Иногда его остроумие выводит меня из себя, и я моментально взрываюсь:

– Как ты можешь быть таким равнодушным? Ради бога! Сегодня четверг, а ты со мной не разговариваешь с субботы. Черт возьми, ты сводишь меня с ума! Может, ты вообще не собираешься со мной разговаривать? Решил помучить меня? А может, распять меня на кресте и смотреть, как я буду истекать кровью? Равнодушный… равнодушный, ты равнодушный немец, вот кто ты. Все вы, немцы, такие. У вас нет чувства юмора. Когда я рассказываю вам анекдот, вы не смеетесь, а когда я с вами приветлива, вы считаете, что я флиртую. Ради бога, в каком мире мы живем? Я от тебя устала! Устала! Как ты можешь быть такой… скотиной? – ору я. – Я сыта! Сыта по горло! В такие моменты я не понимаю, почему мы вместе. Мы с тобой как огонь и лед, и я устала делать так, чтобы ты не убивал меня своей чертовой холодностью.

Он не отвечает. Только смотрит на меня, и тогда я продолжаю:

– Твоя сестра Ханна умерла, и ты заботишься о ее сыне. Ты думаешь, она одобрила бы то, что ты с ним делаешь? – Эрик фыркает. – Я ее не знала, но из того всего, что я о ней знаю, уверена, что она научила бы Флина всему тому, что ты ему запрещаешь. Как сказала в тот вечер твоя сестра, «дети учатся». Они падают, но потом встают. Когда ты, наконец, встанешь?

– Что ты имеешь в виду? – ворчит он гневно.

– Я имею в виду то, что ты должен прекратить волноваться за то, что еще не произошло. Я имею в виду то, что ты должен позволить остальным спокойно жить и должен понять, что не всем нам нравится одно и то же. Я имею в виду то, что ты должен смириться с тем, что Флин – ребенок и ему нужно научиться сотне вещам, которые…

– Хватит!

Я нервно заламываю руки при виде его раздраженного лица и спрашиваю:

– Эрик, разве ты не скучаешь по мне? Тебе меня не хватает?

– Скучаю.

– Тогда почему я здесь? Прикоснись ко мне. Поцелуй меня. Почему ты так долго ждешь, чтобы поговорить со мной и попытаться, скрепя сердце, простить меня? Черт возьми! Я же никого не убила. Я человек и совершаю ошибки. Да, не говорить о мотоцикле было ошибкой. Я должна была тебе о нем сказать. Но, послушай, я разве тебе запретила ездить на стрельбища? Нет, ведь так? А почему я тебе этого не запретила, несмотря на то что ненавижу оружие? Все очень просто, Эрик. Потому что я люблю тебя и уважаю твои интересы, хотя мне это не по душе. А что касается Флина, ты действительно сказал не трогать скейтборд, но этого захотел сам ребенок. Мальчику нужно было научиться тому, что делают его одноклассники, чтобы показать тем, кто называет его «китайским дерьмом, слабаком, трусом», что тоже многое умеет, чтобы стать одним из них и иметь этот чертов скейтборд. Не говоря уже о том, что мальчику нравится одна девочка из класса и он хочет произвести на нее впечатление. Что, ты не знал об этом? – Он отрицательно качает головой, а я продолжаю: – А что касается твоей матери и сестры, они попросили меня ничего тебе не говорить, просили, чтобы я сохранила все в секрете. И я хочу спросить тебя: когда мой отец держал в секрете то, что ты купил в Хересе дом, я что, тоже должна была на него разозлиться? Я должна была забросать его камнями? Да ну, я тебя умоляю… Я сделала лишь то, что делают в каждой семье: хранила маленькие секреты, чтобы поддержать друг друга. А насчет Бетты, о ужас! Каждый раз, когда я вспоминаю, что она трогала тебя при мне, во мне просыпается демон. Если я снова об этом узнаю, то оторву ей лапы, потому что…

– Замолчи! – разъяренно кричит Эрик. – Я уже достаточно выслушал.

Его слова меня возмущают, но я не в силах остановиться.

– Ты ждешь, чтобы я уехала, так?

Он удивлен моим вопросом. Но я довольно хорошо его уже знаю и вижу это в его взгляде. Не дав ему времени на ответ, я в истерике спрашиваю:

– Почему ты сказал Флину, что будет лучше, если я отсюда уеду? Возможно, ты об этом меня попросишь и готовишь к этому мальчика?

Он ошарашенно на меня смотрит:

– Я не говорил этого Флину. Что ты такое несешь?

– Я тебе не верю.

Он не отвечает. Он очень долго на меня смотрит и в конце концов говорит:

– Джуд, я не знаю, что с тобой делать. Я люблю тебя, но ты доводишь меня до бешенства. Ты нужна мне, но ты меня разочаровываешь. Я обожаю тебя, но…

– Ты скотина!..

Он встает из-за стола и с раздраженным видом восклицает:

– Хватит! Не смей меня больше оскорблять.

– Скотина, скотина, скотина!

Мама дорогая, я так взвинчена! Я столько дней молчала, и теперь я словно цунами.

Он гневно на меня смотрит. А я, расхрабрившись, ехидно упрекаю его:

– Тебе стоило бы сменить имя на дон Совершенство. Почему бы нет? Разве ты не совершаешь ошибок? О нет! Сеньор Циммерман – Бог!

– Ты могла бы помолчать и выслушать меня? Я хочу тебе кое-что сказать и попросить, чтобы…

– Попросить, чтобы я уехала? Тебе достаточно того, что я не выполнила какое-то правило? Достаточно, чтобы снова вычеркнуть меня из своей жизни?!

Он не отвечает. Мы сражаемся взглядами.

Я хочу его поцеловать. Я хочу его. Но сейчас не тот момент. И вот открывается дверь и на пороге кабинета появляется Бьорн с бутылкой шампанского в руках. Он смотрит на нас, и, прежде чем он что-то сказал, я подхожу к нему, обнимаю его за шею и целую в губы. Засовываю ему в рот свой язык, отчего у него широко открываются глаза. Он не понимает, что это я вытворяю. И когда я от него отлипаю, гневно смотрю на Эрика и перед недоуменным Бьорном говорю:

– Я только что нарушила твое важное правило: с этого момента мои губы больше не твои.

Невозможно описать выражение лица Эрика. Он не ожидал от меня такого. И перед ошарашенным Бьорном заявляю:

– Я облегчу тебе задачу. На этот раз тебе не нужно меня выставлять, я сама ухожу. Я заберу все свои вещи и навсегда исчезну из твоего дома и твоей жизни. Ты меня утомил. Я устала оттого, что должна что-то скрывать от тебя. Устала от твоих правил. Устала! – кричу я. – Но перед тем как выйти, я, еле дыша, тихо произношу: – Я лишь попрошу тебя выполнить одну мою просьбу: нужно, чтобы твой самолет отвез меня, Трусишку и мои вещи в Мадрид. Я не хочу засовывать собаку в клетку и в багажный отсек самолета и…

– Почему ты не помолчишь? – яростно ругается Эрик.

– Потому что мне не хочется.

– Ребята, пожалуйста, успокойтесь, – просит Бьорн. – Я думаю, что вы преувеличиваете и…

– Я молчала четыре дня, – прерываю я Бьорна и, глядя на Эрика, говорю: – И тебя не волновало, о чем я думала и что я чувствовала. Тебя не волновали ни моя боль, ни мой гнев, ни мое отчаяние. Поэтому не проси меня сейчас помолчать, потому что я не собираюсь больше это делать.

Бьорн в шоке наблюдает за нами, а Эрик тихо говорит:

– Почему ты говоришь столько глупостей?

– А для меня это не глупости.

Между нами висит невероятное напряжение, и мы сердито смотрим друг на друга. Потом мой немец спрашивает:

– Почему ты собираешься забрать Трусишку?

Разгоряченная, я подхожу к нему:

– А в чем дело? Ты собираешься бороться за его опеку?

– Ни ты, ни он – вы не уедете. Забудь об этом!

И я тогда поднимаю подбородок, убираю волосы с лица и тихо говорю:

– Хорошо. Я вижу, что ты не собираешься мне помочь с твоим чертовым самолетом. Отлично! Трусишка остается с тобой. Я найду способ забрать его, потому что я не собираюсь засовывать его в клетку. И чтобы ты знал, в воскресенье я уезжаю!

– Ну и катись, черт побери! Уезжай! – не контролируя себя, орет Эрик.

Не проронив больше ни слова, выхожу из кабинета и чувствую, что мое сердце снова разбито.

Ночь я провожу в своей комнатке. Эрик не ищет со мной встречи. Он не волнуется за меня, и это меня полностью и окончательно лишает сил. Я добилась своей цели. Я облегчила ему задачу, и теперь не он выгоняет меня из дома и из своей жизни. Лежа на коврике вместе с Трусишкой, смотрю в окно и понимаю, что моя красивая история любви с красивым немцем закончилась.

На следующий день, когда Эрик уезжает на работу, я чувствую себя разбитой. Коврик, конечно, хороший, но моя спина ноет от боли. Когда я захожу в кухню, Симона, не подозревая о моей боли, здоровается со мной. Я молча пью кофе, а потом прошу ее присесть рядом. Когда я рассказываю ей, что собираюсь уехать, ее лицо искажается и впервые за все время, что я провела здесь, я вижу, что женщина безутешно плачет. Она обнимает меня, а я обнимаю ее.

Несколько часов подряд я собираю по всему дому свои вещи. Складываю фотографии, книги, диски, и каждый раз, когда я заклеиваю скотчем очередную коробку, у меня сжимается сердце. Вечером я договариваюсь встретиться с Мартой в баре Артура, и, когда я сообщаю ей, что уезжаю, она удивленно спрашивает:

– Мой брат что, совсем сошел с ума?

У меня вызывает улыбку ее экспрессивность, и, успокаивая ее, я тихо говорю:

– Марта, так будет лучше. Понятно, что мы с Эриком любим друг друга, но мы совершенно не способны решать свои проблемы.

– Если ты решительно настроилась уехать, я уверена, что тебе пришлось нелегко. Но клянусь мамой, что я ему еще все выскажу. Он станет у меня зеленый, когда услышит, кто он на самом деле. Как он может тебя отпускать? Как?!

К нам присоединяется Фрида, и несколько часов подряд мы болтаем. Мы откровенничаем друг с другом, и все это время Артур приносит нам свежие напитки. Он не знает, что у нас случилось. Единственное, что он понимает, – это то, что мы все время бросаемся в крайности – от слез к смеху, от смеха к слезам.

Вдруг я кое-что вспоминаю. Смотрю на часы. Сейчас двадцать минут восьмого, и сегодня пятница.

– Вы знаете, где находится «Тратториа де Виченсе»?

– Ты проголодалась? – спрашивает Марта.

Я отрицательно машу головой и сообщаю им, что там должна быть сейчас Бетта.

– Э, нет! – говорит Фрида, увидев мой взгляд. – И не думай! Если Эрик об этом узнает, он еще больше рассердится и…

– И что? – спрашиваю я. – Какое это теперь имеет значение?

Мы переглядываемся и, как три ведьмы, прыскаем со смеху. Затем садимся в машину Марты и спустя двадцать минут уже оказываемся перед рестораном. Катаясь со смеху, мы составляем план. Теперь Бетта узнает, кто такая Джудит Флорес.

Войдя в шикарный ресторан, я обшариваю взглядом все помещение. Как я и думала, она сидит за столом в большой компании. Я некоторое время наблюдаю за ней. Она выглядит довольной и счастливой.

– Джудит, если хочешь, мы можем оставить эту затею, – шепчет Марта.

Я отрицательно качаю головой. Моя месть все же восторжествует. Я решительно направляюсь к столу. Когда Бетта замечает нас, она становится белой как стена. Я улыбаюсь и подмигиваю ей. Какая же я ведьма! Оказавшись рядом с ней, Фрида говорит:

– Ну надо же, Бетта. Ты тоже здесь?

– Вот это совпадение! – смеясь, говорю я, и Бетта меняется в лице.

Все сидящие за столом смотрят на нас, и я представляюсь:

– Меня зовут Джудит Флорес, и я, как и Бетта, испанка. – Все кивают, и я мурлычу с ангельской и милой улыбкой: – Рада с вами познакомиться.

Ее сотрапезники улыбаются, а я, не теряя времени, спрашиваю:

– Одна птичка принесла на хвосте новость о том, что кто-то сегодня тебя о чем-то важном спросит. Это правда, что сегодня должны были попросить твоей руки?

Сбитая с толку, она еле улыбается и кивает, а ее жених, мужчина в годах, счастливо подтверждает:

– Да, сеньорита. И эта прелесть сказала «да». – Взяв ее за руку, он добавляет: – Кстати, моя мать только что подарила ей фамильное обручальное кольцо, настоящее сокровище.

Приглашенные аплодируют, и мы с Мартой и Фридой присоединяемся к аплодисментам. Все улыбаются, подают нам бокалы с шампанским, и мы с радостью соглашаемся выпить. Для нас освобождают место, и мы присаживаемся за стол. Бетта настороженно наблюдает за мной. Я ехидно улыбаюсь и, повернувшись к ее будущему мужу, говорю:

– Раймон, она тоже сокровище… настоящее сокровище.

Мужчина гордо кивает, я же вместе со своими сообщницами подначиваю присутствующих закричать «Горько!».

Бетта сердито на меня смотрит, а я, вне себя от радости, хлопаю в ладоши, ожидая, когда они поцелуются. Когда же они целуются, я качаю головой и ангельским голосом задаю еще один вопрос:

– А кто из вас кузен Альфред?

Мужчина моего возраста поднимает руку, и я, глядя на него, интересуюсь:

– А ты сказал Раймону, что тоже спишь с Беттой? Думаю, он должен это знать, несмотря на то что все остается в семье.

Лица сидящих за столом резко меняются. Жених Раймон встает и спрашивает:

– Что вы такое говорите, девушка?

Я с болью в душе киваю, кладу руку на плечо бедняге Раймону, встаю и шепчу:

– Давай, Альфред, расскажи ему все!

Все смотрят на покрасневшего от стыда парня, а Фрида продолжает настаивать:

– Ну же, Альфред… Это же твой кузен. Правда – это самое малое, что ты можешь сделать.

Бетта пунцового цвета. Она не знает, куда спрятаться, и тогда те, кто должен был стать ее свекрами, требуют вернуть фамильное кольцо. Довольная этим зрелищем, поворачиваюсь к Раймону и тихо говорю:

– Раймон, я понимаю, что то, что я тебе только что сказала, это полный крах, но со временем ты будешь меня благодарить. Это сокровище выходит за тебя только из-за денег. В постели ты ее совсем не устраиваешь, и она спит с половиной Германии. И прежде чем ты об этом спросишь, да, у меня есть доказательства.

Вне себя от злости, Бетта вскакивает с места и орет, а мать Раймона дергает ее за палец, чтобы стянуть с нее свое кольцо.

– Ложь, это все ложь! Не слушай ее, Раймон!

И тогда Марта, которая все это время молчала, зло улыбается и замечает:

– Бетта… Бетта… Мы же тебя знаем. – И, глядя на сидящих за столом, добавляет: – Моего брата зовут Эрик Циммерман, они некоторое время встречались, но он бросил ее, когда застал в постели с собственным отцом. Как вам такая новость? Противно, да?

Ошарашенные услышанным, все встают, извиняясь, а Фрида шепчет:

– Ах, Бетта, когда же ты поумнеешь?..

Раймон в ярости, а его родители вместе с остальными не могут поверить своим ушам. Альфред не знает, куда деться. Все кричат. Все осуждают ее. В растерянности, Бетта не знает, что ответить, и тогда я, не прикасаясь к ней, подхожу и шепчу ей по-испански:

– Я же тебе говорила. Я тебе говорила, шлюха, что со мной не играют! Еще раз приблизишься к Эрику, его семье или друзьям, клянусь, что тебя вышвырнут из Германии.

После этих слов мы с Фридой и Мартой выходим из ресторана. Наконец я отомстила этой идиотке. Я чувствую, что просто тону в адреналине. Мы решаем пойти потанцевать в «Гуантанамеру». Мне совсем не хочется домой, не хочется встречаться с Эриком. Поэтому немного кубинской сальсы мне пойдет только на пользу.

 

38

На следующий день у меня жуткое похмелье. Ночь была не для слабаков, и у Марты я спала всего час. Когда я приезжаю домой к Эрику, он еще не уехал. Увидев меня в солнечных очках, подходит ко мне и в ярости шипит:

– Можно узнать, где ты ночевала?

Я удивленно поднимаю руку и тихо говорю:

– Могу заверить, что не посреди улицы.

Он ругается, заявляет, что волновался за меня. Я не обращаю внимания. Решительно иду к себе, хотя и слышу за собой его шаги. Он зол. Когда я вхожу в свою комнату, закрываю дверь прямо у него перед носом. Наверняка это его очень взбесило. Жду, что он войдет и начнет кричать, но он этого не делает. Хорошо! Мне не очень хочется выслушивать его вопли. Не сегодня.

Заканчивая укладывать вещи по коробкам, стараюсь быть сильной. Я не расплачусь. Хватит плакать по Айсмену. Если я ему не дорога, то почему я должна его любить. Нужно с этим покончить как можно скорее. Когда я закрываю очередную коробку с книгами, решаю подняться в комнату. У меня там еще куча вещей. К счастью, я нигде не пересекаюсь с Эриком и облегченно вздыхаю, когда вижу, что в спальне его тоже нет. Ставлю несколько коробок и иду проведать Флина.

Увидев меня, мальчик радостно улыбается, но, поняв, что я пришла попрощаться, меняется в лице. Вернулся его суровый взгляд, и Флин шепчет:

– Ты мне обещала, что не уедешь.

– Знаю, ангелочек. Знаю, что обещала, но иногда между взрослыми происходят вещи, которые невозможно предвидеть, и, в итоге, все усложняется больше, чем ты можешь себе представить.

– Это я во всем виноват, – говорит он и морщится от подступающих слез. – Если бы я не взял скейт и не упал, то вы бы с дядей не поссорились.

Я обнимаю его и успокаиваю. Никогда бы не подумала, что он будет по мне плакать, и, стараясь сдержать слезы, которые вот-вот хлынут у меня из глаз, шепчу:

– Послушай, Флин, милый мой, ты ни в чем не виноват. Твой дядя и я…

– Я не хочу, чтобы ты уезжала. Мне хорошо с тобой, и ты… ты со мной добра.

– Послушай, ангелочек…

– Почему ты должна уезжать?

Я печально улыбаюсь. Я не в силах это слышать. Но не нахожу в себе сил еще раз объяснить ту нелепую историю, из-за которой уезжаю. В конце концов вытираю ему слезы и говорю:

– Флин, ты всегда показывал, что ты такой же смелый мужчина, как и твой дядя. И теперь тебе снова нужно стать таким, договорились? – Мальчик кивает, и я продолжаю: – Хорошенько ухаживай за Кальмаром. Помни, что это твой супердруг и суперлюбимец и что он очень любит Трусишку, хорошо?

– Обещаю.

У меня разрывается сердце при виде его застывшего взгляда, и, поцеловав его в щеку, я шепчу:

– Послушай, дорогой. Обещаю, что через некоторое время я приеду с тобой повидаться, договорились? Я позвоню Соне, и она поможет нам встретиться, хочешь?

Мальчик кивает, поднимает большой палец, я поднимаю свой, мы соединяем их и ударяемся ладонями. Это нас немного ободряет. Я обнимаю его, целую и с болью в сердце выхожу из комнаты. Оказавшись в коридоре, останавливаюсь – у меня перехватывает дух. Кладу руку на грудь и наконец могу вдохнуть. Почему все выходит так печально?

Когда я возвращаюсь в спальню, открываю шкаф и смотрю на все те красивые вещи, которые мне купил Эрик. Немного подумав, решаю взять лишь то, в чем приехала из Мадрида. Забирая свои ботфорты, я замечаю одну сумку, открываю ее и с грустью улыбаюсь, когда вижу свой костюм «плохой служащей полиции». Я так и не надела его. Так или иначе, но я не надела его для Эрика. Кладу его в одну из коробок с джинсами и футболками. Затем иду в ванную комнату и забираю свою косметику и кремы. Ничего из того, что там есть, мне не принадлежит.

Вернувшись в комнату, подхожу к своей тумбочке, высыпаю все из ящика и смотрю на сексуальные игрушки. Трогаю анальную игрушку с зеленым камнем. Весь этот арсенал – вибраторы, накладки для сосков – я не хочу с собой брать. Не хочу, чтобы они напоминали мне о нем. Закрываю ящик. Пусть все остается здесь.

У меня наворачиваются слезы. Как же глупо! И все это из-за светильника – того самого, который Эрик купил много месяцев назад на блошином рынке в Мадриде. Я не знаю, что делать. Я долго на него смотрю. Он тогда купил два светильника. Наконец я решаю забрать его с собой. Он мой.

Разворачиваюсь и вижу, что, стоя в дверях, Эрик наблюдает за мной. Он потрясающе выглядит в джинсах с низким поясом и черной майке. Он слегка побледнел и чем-то встревожен. Но я наверняка выгляжу точно так же. Не знаю, сколько он здесь стоял и наблюдал за мной, но знаю точно, что у него сейчас холодный и безразличный взгляд. Такой, какой он надевает, когда не желает показать, что чувствует. Я не хочу спорить. Совсем не хочется, и, глядя на него, тихо произношу:

– Ты прав, этот светильник никогда не вписывался в твой интерьер. Если ты не против, я заберу свой.

Он кивает, входит в комнату и, подойдя к своему светильнику и проведя по нему рукой, шепчет:

– Забирай. Он твой.

Я закусываю губу, прячу светильник в ящик и слышу:

– Это именно то, что всегда привлекало меня в тебе – ты была абсолютно непохожей на все то, что меня окружало.

Я не отвечаю. Просто не могу. И тогда уже более спокойным тоном Эрик утверждает:

– Джудит, мне жаль, что все так закончилось.

– А я еще больше сожалею, могу тебя заверить, – с упреком говорю я.

Он нервно шагает по комнате и все же решается спросить:

– Мы можем поговорить как взрослые?

Я проглатываю ком в горле и киваю. Он уже не называет меня «малышка», «смугляночка» или «дорогая». Теперь он называет меня полным именем – Джудит. Я поворачиваюсь к нему и смотрю ему прямо в глаза. Мы стоим по обе стороны кровати. Нашей кровати. Того места, где мы любили друг друга. Эрик начинает:

– Джудит, послушай, я не хочу, чтобы по моей вине ты потеряла работу. Я поговорил с Жерардо, начальником по персоналу мадридского филиала компании «Мюллер», и ты можешь вернуться на ту должность, на которой ты была, когда мы с тобой познакомились. Поскольку я не знаю, когда ты захочешь восстановиться на работе, я сказал ему, что ты свяжешься с ним в течение месяца.

Я отрицательно качаю головой. Я не хочу снова работать в его компании. Эрик продолжает:

– Джудит, будь взрослой. Однажды ты мне сказала, что твоему другу Мигелю нужна работа, чтобы платить за дом, еду и чтобы прожить. Тебе нужно делать то же самое, а с нынешней безработицей и кризисом в Испании тебе будет очень сложно найти приличную работу. В этом департаменте новый начальник, и я знаю, что у тебя не будет с ним никаких проблем. Что касается меня, то не волнуйся, тебе незачем со мной встречаться. Я и так тебя достаточно утомил.

Эта последняя фраза режет меня, как ножом. Я понимаю, что он сказал ее, потому что я сама так тогда сказала, нет, выкрикнула ему в лицо. Но я не отвечаю, а только слушаю. У меня голова идет кругом, но я понимаю, что он прав. Он прав, как всегда. В наше время найти хорошую работу просто невозможно, и я не могу отклонить его предложения. В конце концов я соглашаюсь:

– Хорошо. Я поговорю с Жерардо.

Эрик кивает.

– Надеюсь, что ты станешь жить своей прежней жизнью, потому что я буду жить своей прежней жизнью. Как ты сказала, когда поцеловала Бьорна, «я больше не хозяин твоих губ, как и ты моих»…

– И к чему ты это сейчас говоришь?

Глядя на меня пронзительным взглядом, он отвечает, меняя тон:

– К тому, что теперь ты можешь целовать кого угодно.

– Ты тоже можешь это делать. Надеюсь, что ты будешь часто играть.

– Не сомневайся в этом, – отмечает он с ледяной улыбкой.

Мы смотрим друг на друга, и, когда я больше не могу выдерживать его взгляд, не попрощавшись с ним, выхожу из комнаты. Я не в состоянии. У меня слова застряли в горле. Я бегом спускаюсь по лестнице и направляюсь к себе в комнату. Закрываю дверь и тогда, только тогда, выпускаю свой гнев.

Этим вечером, когда все мои вещи запакованы, я сообщаю Симоне, что в шесть утра за ними заедет грузовик, чтобы отвезти в аэропорт. Из Мадрида приехало двадцать коробок. Двадцать и вернутся. Я с грустью беру конверт, чтобы сделать последнее, что я должна сделать в этом доме. Я ручкой пишу на конверте: «Эрику». Затем беру небольшой лист бумаги и, не раздумывая долго, просто пишу: «Прощай, и береги себя». Лучше пусть будет что-то нейтральное.

Положив ручку, смотрю на свою руку. Она дрожит. Я снимаю прекрасное кольцо, которое уже один раз возвращала ему, и, дрожа от волнения, читаю надпись внутри него: «Ты только попроси, сейчас и навсегда».

Я закрываю глаза.

«Сейчас и навсегда» так и не стало возможным.

Сжимаю кольцо в руке и с разбитым сердцем кладу его в конверт. Звонит мой мобильный. Это Соня. Она волнуется за меня и ждет у себя дома. Последнюю ночь в Мюнхене я проведу у нее. Я не могу и не хочу спать под одной крышей с Эриком. Когда я захожу в гараж и вывожу мотоцикл, ко мне подходят Норберт и Симона. Я с натянутой улыбкой обнимаю их и даю Симоне конверт с кольцом, чтобы она передала его Эрику. Женщина плачет навзрыд, и Норберт старается ее успокоить. Они огорчены моим отъездом. Они полюбили меня так же, как и я их.

– Симона, – пытаюсь я пошутить, – я позвоню тебе через пару дней, чтобы узнать, что новенького в «Безумной Эсмеральде», договорились?

Женщина кивает головой, старается улыбнуться, но начинает рыдать еще сильнее. В последний раз ее целую и, уже приготовившись уезжать, подняв взгляд, замечаю в окне нашей комнаты Эрика, который наблюдает за нами. Я смотрю на него. Он на меня. Господи… как же я его люблю. Поднимаю руку и машу в знак прощания. Он делает то же самое. И через несколько мгновений я с холодностью, которой он меня научил, отворачиваюсь, сажусь на мотоцикл, завожу его и уезжаю не оглядываясь.

Этой ночью я не сплю. Я только смотрю в пустоту и жду, когда зазвенит будильник.

 

39

Когда я прилетаю в Мадрид, меня никто не встречает – ведь никто не знает о моем приезде. Я никому не звонила. Нанимаю в аэропорту грузовик и загружаю в него все свои коробки.

Выезжая на трассу Т-4, пытаюсь улыбнуться. Я снова в Мадриде!

Включаю радио и слышу голоса Энди и Лукаса:

Я подарю тебе небо звезд,

Я постараюсь подарить тебе целую жизнь,

В которой ты будешь счастлива очень-очень близко от меня.

Хочу, чтобы ты знала… ле-ле-ле-ле.

Пытаюсь подпевать, но мой голос ослаб. Я не могу петь. Просто не в состоянии. Когда я приезжаю в свой квартал, меня переполняет радость. Но мгновением позже, когда я понимаю, что мне нужно в одиночку перенести свои двадцать коробок, она куда-то улетучивается. Я, наверное, туда камней нагрузила…

Закончив поднимать вещи, закрываю дверь и сажусь на диван. Я снова дома. Беру телефон с намерением позвонить сестре, но, не решившись, кладу трубку обратно. Мне пока еще не очень хочется кому-то что-то объяснять, а с сестрой мне будет нелегко. Включаю холодильник и иду в «Меркадону» купить продукты хотя бы на ужин. Вернувшись и разложив все, что купила, я чувствую, как меня начинает пожирать одиночество. Скорее грызть меня. Нужно позвонить сестре и отцу.

Я долго думаю. И решаю начать с сестры. Как и следовало ожидать, уже через десять минут после звонка она стоит у меня под дверью. Открыв дверь своим ключом, она заходит и видит, что я сижу на диване. Присаживается рядом и тихо спрашивает:

– Дорога-а-ая, что же у тебя произошло?

Я увидела свою сестру, ее животик и ее взгляд. И это стало последней каплей – наконец я смогла заплакать. Два часа подряд я безутешно рыдаю, а она качает меня, раз за разом повторяя, чтобы я ни о чем не волновалась. Все, что ни происходит, к лучшему. Немного успокоившись, смотрю на нее и спрашиваю:

– А где Лус?

– В гостях у своей подружки. Я не говорила ей, что ты приехала, иначе сама понимаешь…

Меня это смешит, и я шепчу:

– И не говори пока. Завтра я хочу поехать в Херес навестить папу. А когда вернусь, тогда и повидаюсь с ней, хорошо?

– Хорошо.

Я осторожно провожу рукой по ее животику, и, прежде чем я успела что-то сказать, она выпаливает:

– Мы с Хесусом разошлись.

Я ошарашенно на нее смотрю. Я правильно все расслышала? И с равнодушием, о котором я даже не подозревала у своей сестры, она объясняет мне:

– Я попросила папу и Эрика ничего тебе не говорить, чтобы не волновать тебя. Но поскольку ты уже здесь, думаю, ты должна это знать.

– Эрика?!

– Да, дорогуша… и…

– Эрик знал об этом? – растерянно вскрикиваю я.

Ничего не понимая, сестра берет меня за руки и тихо говорит:

– Да, дорогая. Но я запретила ему рассказывать тебе об этом. Не сердись на него из-за этого.

Не может быть! Не может быть!

Он злится на меня, что я кое-что от него скрываю, хотя он сам скрывал от меня такие важные новости. Невероятно!

Закрываю глаза, пытаясь успокоиться. У моей сестры серьезная неприятность, и, стараясь забыть об Эрике и наших проблемах, я спрашиваю:

– Но… Но что произошло?

– Он мне изменял с половиной Мадрида, – заявляет она откровенно. – Я говорила тебе об этом, но ты мне тогда не поверила.

Мы с ней болтаем несколько часов подряд. Эта новость отправила меня в нокаут. Со стороны моего зятя, каким бы идиотом он ни был, я не ожидала такого предательства. Вот так и доверяй идиотам!.. Но что меня совсем огорошило, так это поведение сестры. Она, всегда такая плакса, вдруг стала спокойной и уверенной в себе. Может, это из-за беременности?

– А Лус? Как она это переносит?

Ракель смиренно качает головой:

– Хорошо. Она хорошо это переносит. Она очень расстроилась, когда я сказала, что собираюсь расстаться с ее отцом. Но вот уже прошло полтора месяца, как Хесус ушел, а она выглядит счастливой и каждый день радует меня.

Мы болтаем, болтаем, и я убеждаюсь в том, насколько моя сестра сильная. Вижу, что, несмотря на беременность и эту неприятность, она хорошо держится.

– Моя машина на стоянке? – спрашиваю я.

– Да, ангелочек. Она отлично бегает. Я в последнее время ездила на ней.

Киваю, убираю волосы с лица, и сестра мне шепчет:

– Не рассказывай мне, что у тебя произошло с Эриком. Я не хочу об этом знать. Мне только нужно знать, что ты в порядке.

Я так благодарна ей за эти слова, что, глядя ей в глаза, еле слышно произношу:

– Я в порядке, Ракель. Я в порядке.

Мы снова обнимаемся, и наконец я чувствую себя дома. Наступает ночь, я остаюсь одна и только теперь могу спокойно вздохнуть. Я излила душу. Я плакала, сколько хотела, и сейчас чувствую себя намного лучше. Хотя сержусь на Эрика еще больше. Как он мог такое от меня скрывать?!

Я решаю не звонить отцу. Сделаю ему сюрприз. Я просыпаюсь в семь часов утра и иду в гараж. Смотрю на своего «Леонсито» и расплываюсь в улыбке. Он такой хорошенький! Сажусь в автомобиль, завожу двигатель и направляюсь в Херес. По дороге у меня было все: и смех, и слезы, я и пела, и проклинала всех предков Эрика.

Добравшись до Хереса, отправляюсь прямиком в мастерскую отца. Я паркую машину перед входом, где отец разговаривает с парой своих знакомых. Когда он меня замечает, то цепенеет на месте. А потом улыбается и бежит меня обнимать.

Его горячие объятия говорят мне, что он будет меня лелеять, но, когда я отстраняюсь от него, он оглядывается и спрашивает:

– А где Эрик?

Я не отвечаю. Мои глаза наполняются слезами, и, глядя на мое лицо, он шепчет:

– Ох, смугляночка! Что случилось, жизнь моя?

Сдерживая рыдания, я снова бросаюсь к нему в объятия. Мне нужно, чтобы папуля меня спрятал от всех.

Вечером после ужина, когда я смотрю на звезды, отец садится на диван.

– Почему ты не рассказал мне о Ракель и Хесусе? – с грустью спрашиваю я.

– Сестра не хотела тебя беспокоить. Она поговорила об этом с Эриком и попросила его не рассказывать тебе об этом.

– Прекрасно! – шиплю я, горя желанием оторвать Эрику голову за то, что он был со мной таким неискренним.

– Послушай, смугляночка, твоя сестра знала, что если бы я рассказал тебе, ты сразу же приехала бы в Мадрид. Я лишь выполнил то, о чем она меня попросила. Но не волнуйся, она в порядке.

– Знаю, папа, я это видела собственными глазами. Видела и не могла поверить в то, что вижу.

Отец кивает.

– Я очень огорчен тем, что произошло, но если Хесус не оценил мою дочь должным образом, то лучше пусть оставит ее в покое. Чертов бесстыдник! – шикает он. – Дай бог, моя дочь встретит человека, который будет ее ценить, любить и обязательно заставит ее улыбнуться.

С легкой улыбкой наблюдаю за отцом. Он неисправимый романтик.

– Ракель – женщина-конфетка, – продолжает он, и я улыбаюсь. – Эх, смугляночка! Честно говоря, я не ожидал, что Хесус такое сделает. Он сыграл на чувствах девочек, и я ему этого никогда не прощу.

Киваю и открываю баночку кока-колы, которую он мне принес.

– А ты собираешься мне рассказывать, что произошло у вас с Эриком? – спрашивает он.

Сажусь рядом с ним и, сделав глоток, тихо произношу:

– Папа, мы с ним несовместимы.

Он пожимает плечами и шепчет:

– Сокровище мое, ты же знаешь, что противоположные полюса притягиваются. И прежде чем ты мне что-то скажешь, знай, что вы не Ракель и Хесус. У вас все по-другому. Позволь мне сказать, что, когда я был на твоем дне рождения, у вас было все отлично. Я видел, что ты была счастлива, а Эрик по уши в тебя влюблен. Что вдруг произошло?

Он ждет объяснений, но даже если он их добьется, то не остановится, и я все же решаю ему рассказать:

– Папа, когда мы снова сошлись с Эриком, мы пообещали друг другу никогда ничего не скрывать и быть на сто процентов честными. Но я не выполнила обещания, хотя, судя по всему, он тоже.

– Ты не сдержала обещание?

– Нет, папа… Я…

Я все рассказываю ему: о прыжках с парашютом Марты и Сони, о мотоцикле, о своих поездках с Юргеном и его друзьями; о том, что учила Флина кататься на скейте и роликах, и о том, что мальчик упал; а также о том, что набила морду бывшей подруге Эрика, которая портила нам жизнь.

С широко открытыми глазами отец выслушивает меня и спрашивает:

– Ты врезала женщине?

– Да, папа. Она это заслужила.

– Но, дочка, это ужасно! Сеньорита, вроде тебя, не делает подобных вещей.

В знак согласия киваю и заверяю, убежденная в том, что сделала бы тоже самое.

– Эта сучка просто получила по заслугам.

– Смугляночка, ты хочешь, чтобы я вымыл тебе рот с мылом?

Услышав это, я смеюсь, и он тоже начинает смеяться. Потом, похлопав меня несколько раз по руке, отец заявляет:

– Я не учил тебя так себя вести.

– Я знаю, папа. Но что мне было делать? Она меня спровоцировала, а ты знаешь, что я слишком импульсивная, чтобы долго раздумывать или сдерживаться.

Развеселившись, он делает глоток пива и замечает:

– Ладно, дочка. Я понимаю, почему ты это сделала, но не вздумай больше это повторять! Ты никогда не была драчуньей, и я не желаю, чтобы ты ею стала.

Меня рассмешили его слова, я обнимаю его, а он шепчет мне на ухо:

– Ты же знаешь поговорку «Если у тебя есть птица, разрешай ей летать»? Если она возвращается – значит, она твоя; если нет – значит, она никогда не была твоей. Эрик вернется. Вот увидишь, смугляночка.

Я не отвечаю. У меня нет сил ни отвечать, ни думать о каких-то пословицах.

Следующим утром я завожу мотоцикл и спускаю пар, гоняя, словно камикадзе, по окрестностям Хереса. Это для меня самое лучшее лекарство. Я несколько раз выполняю рискованные прыжки и в конце концов падаю. Лежа на земле, думаю, как бы Эрик переживал из-за моего падения, и, когда поднимаюсь, трогаю ноющую от боли ногу и ругаюсь. Здорово же я шмякнулась.

Когда я вечером смотрю телевизор, звонит мой мобильный. Это Фернандо. Его отец, Бичаррон, рассказал ему, что я приехала в Херес без Эрика, и он переживает за меня. Через два дня он уже в Хересе. При встрече мы обнимаемся, и он приглашает меня где-нибудь перекусить. Я рассказываю ему, что у нас с Эриком все кончено, а он на это улыбается и говорит:

– Этот немец не даст тебе убежать.

Не желая больше говорить на эту тему, спрашиваю о его жизни. И, к своему удивлению, слышу, что он встречается с одной девушкой из Валенсии. Я рада за него, особенно когда он признается, что абсолютно и бесповоротно втюрился в нее. Я в восторге. Я хочу, чтобы он был счастлив.

Проходят дни, и мое настроение резко меняется от веселого до депрессивного. Я скучаю по Эрику. Он не связывался со мной, и это что-то новенькое. Я люблю его. Я слишком его люблю, чтобы так быстро забыть. По ночам в постели я закрываю глаза и почти ощущаю рядом его присутствие. Я слушаю те песни, которыми я наслаждалась, когда мы были вместе. Мой уровень мазохизма с каждым днем повышается. Я привезла с собой его майку и нюхаю ее. Обожаю его запах. Мне нужно понюхать ее, чтобы заснуть. Это плохая привычка, но мне все равно. Это моя плохая привычка.

Неделю я провела в Хересе и теперь набралась сил, чтобы позвонить Соне в Германию. Она очень рада, что я ей позвонила. Я с удивлением узнаю, что Флин сейчас у нее. Эрик куда-то уехал. Мне не терпится спросить, не в Лондон ли случайно, но решаю промолчать. Я и так себя мучаю. Я долго разговариваю с мальчиком. Никто из нас не упоминает Эрика, и, когда я снова разговариваю с Соней, она тихо спрашивает:

– Сокровище мое, ты в порядке?

– Да. Я в Хересе у отца, и он меня балует. Мне сейчас это необходимо.

Соня смеется и шепчет:

– Знаю, что ты не хочешь это слушать, но я скажу: он невыносим. Мой сынок со своим жутким нравом просто невыносим.

Я с грустью улыбаюсь. Представляю, какой он сейчас. А Соня продолжает:

– Он ничего не говорит, но я-то знаю, что он очень по тебе тоскует. Я его мать, и, несмотря на то что он ничего мне не говорит и не позволяет сюсюкать с ним, я это вижу.

Мы болтаем еще минут пятнадцать. Перед тем как повесить трубку, прошу ее не говорить Эрику, что я звонила. Не хочу, чтобы он подумал, что я настраиваю его семью против него.

Проведя десять дней в Хересе и ощутив на себе любовь и заботу отца, решаю возвращаться в Мадрид. Он едет со мной – хочет повидаться с сестрой и убедиться, что у нас все хорошо. Первое, что мы делаем, когда приезжаем в Мадрид, – навещаем племянницу. Увидев меня, малышка бросается с объятиями и поцелуями, а потом сразу спрашивает про дядюшку Эрика.

После обеда и долгих расспросов о дядюшке, я все же решаюсь поговорить с ней наедине. Я не знаю, насколько ее потряс развод родителей, а теперь еще и мой разрыв с Эриком. Когда мы остаемся одни, она спрашивает меня о китайце. Я ругаю ее за то, что она не называет его по имени, хотя, когда она меня не видит, у меня на губах появляется улыбка. Невероятная девчонка. Когда я сообщаю ей, что мы с Эриком больше не вместе, она сердится и возмущается, потому что очень любит своего дядюшку Эрика. Я утешаю ее и пытаюсь объяснить, что Эрик тоже ее любит, и она в конце концов кивает. Однако она смотрит мне прямо в глаза и неожиданно спрашивает:

– Тетенька, а почему мама с папой больше не любят друг друга?

Вот это вопросик! И что ей ответить?

Расчесывая ее чудесные темные волосы, отвечаю:

– Твои папочка и мамочка будут любить друг друга всю свою жизнь. Дело в том, что они поняли, что когда живут раздельно, то они намного счастливей.

– А почему они так часто ссорятся, если они любят друг друга?

Я ласково целую ее в голову:

– Лус, несмотря на то что люди ссорятся, они все равно любят друг друга. Я сама, когда долго нахожусь с твоей мамочкой, начинаю с ней ссориться, верно? – Малышка кивает, а я добавляю: – Поэтому никогда не сомневайся в том, что я ее сильно-пресильно люблю, хотя мы и ссоримся. Дело в том, что мы спорим, потому что у нас, у взрослых, разные мнения по многим вещам. И поэтому твои родители расстались.

– И поэтому ты больше не с дяденькой Эриком? Из-за разных мнений?

– Можно сказать и так.

Лус снова приковывает ко мне свой взгляд и спрашивает:

– Но ты его до сих пор любишь?

Я вздыхаю. Ох уж эта Лус и ее вопросики! Но, не имея возможности промолчать, отвечаю:

– Конечно, да. Люди не могут разлюбить друг друга за один день.

– И он тоже до сих пор тебя любит?

Я долго думаю и, взвесив свой ответ, говорю:

– Да. Уверена, что да.

Открывается дверь и появляется сестра. Она такая красивая в платье для беременных, позади нее стоит отец. Вот уж забота ему выпала с нами…

– Девочки, вы готовы ехать в парк кушать мороженое?

– Да. – Это мы с Лус хлопаем в ладоши.

Отец берет фотоаппарат.

– Замрите на секунду, чтобы я вас сфотографировал. Вы такие красивые! – И когда он фотографирует, шепчет: – Эх, как же я вами горжусь! Вы у меня самые прекрасные женщины на свете!

 

40

Однажды утром, поборов тысячу сомнений, звоню в офис компании «Мюллер», чтобы переговорить с Жерардо. Он рад меня слышать и сообщает, что ждал моего звонка. Я расспрашиваю его о Мигеле, и он говорит, что тот сейчас в отъезде и вернется в понедельник. Затем мы говорим о работе, и он спрашивает, когда я собираюсь восстановиться на работе. Сегодня среда. Решаю начать работу в понедельник, и он соглашается. Когда я вешаю трубку, мое сердце, кажется, сейчас выскочит. Я вернусь туда, где все началось.

В пятницу я еду в салон татуировки к своему другу Начо. Увидев меня в дверях, он раскрывает руки, и я бросаюсь в его объятия. В этот вечер мы пьем с ним до поздней ночи.

В ночь с воскресенья на понедельник я не могу уснуть. Завтра я возвращаюсь в «Мюллер». Я встаю со звонком будильника. Принимаю душ, сажусь в машину и еду на работу. На парковке у меня начинает неистово колотиться сердце, а когда, миновав отдел персонала, я захожу в свой кабинет, то чувствую, что сердце вот-вот выскочит. Я нервничаю. Очень нервничаю.

Многие сотрудники рады встрече со мной. И я благодарна им за теплый прием. Когда я остаюсь одна, меня окутывают тысячи воспоминаний. Сажусь за свой стол, но мой взгляд уходит вправо, в сторону кабинета Эрика, моего безумного и сексуального сеньора Циммермана. Не в силах устоять, подхожу к его кабинету, открываю дверь и окидываю его взглядом. Все так же, как и в тот день, когда я ушла. Я провожу рукой по столу, к которому он прикасался, а когда захожу в архив, мне хочется заплакать. Сколько дивных и чудесных моментов мы здесь с ним провели.

Услышав шум в соседнем кабинете, догадываюсь, что пришел мой шеф. Я тихонько выхожу из архива через бывший кабинет Эрика и возвращаюсь на свое рабочее место. Поправляю пиджак своего синего костюма, поднимаю подбородок и решаю представиться своему новому шефу. Стучу в дверь, вхожу, и у меня глаза вылезают из орбит.

– Мигель?! – шепчу я.

Не заботясь о том, что нас может кто-то увидеть, подхожу к нему и обнимаю. Такого сюрприза я не ожидала. Мой бывший коллега, красавчик Мигель, теперь мой шеф! После горячих объятий Мигель смотрит на меня и, подшучивая, говорит:

– Даже и не мечтай, милая. Я не завожу отношений со своими секретаршами.

Я расхохоталась. Сажусь на стул, он садится рядом.

– Но когда ты стал начальником? – ошеломленная, спрашиваю я.

Такой же красивый, как и всегда, Мигель отвечает:

– Пару месяцев назад.

– Серьезно?

– Да, прелесть моя. После того, как выгнали начальницу и через два дня ее глупую сестру, они привлекли меня, потому что я был единственным, кто знал, как работает этот департамент. И когда я увидел, что держу их за яйца, попросил занять эту должность. Как видишь, сеньор Циммерман согласился.

Я в шоке. Эрик никогда не рассказывал мне об этом. Радуясь за Мигеля, тихо говорю:

– Боже мой, Мигель, ты себе не представляешь, как я за тебя рада. Я счастлива за тебя.

Мой друг смотрит на меня и, проведя рукой по лицу, шепчет:

– Не могу сказать то же самое о тебе. Я знаю, что ты уехала жить в Германию с Циммерманом. – Я в изумлении смотрю на него, ведь никто не должен был об этом знать. – Успокойся. Я однажды встретил твою сестру, и она мне об этом сказала. Больше никто не знает. Но что случилось? Что ты опять здесь делаешь?

Понимая, что я опять должна давать объяснения, сообщаю:

– Мы порвали.

– Мне жаль, прелесть моя, – удрученно говорит он.

– У нас не вышло. Мы с сеньором Циммерманом слишком разные.

Мигель смотрит мне в глаза и заявляет:

– Да, вы разные. Я это заметил. Но ты же знаешь, что разные полюса притягиваются.

Я снова расхохоталась. То же самое сказал отец.

Десять минут спустя мы уже в кафетерии. Мигель сообщил нашим безумным друзьям Пако и Раулю о моем возвращении, и мы вчетвером, как и несколько месяцев назад, болтаем и откровенничаем.

Мы долго сидим в кафетерии, вводя друг друга в курс дела. Уже в кабинете Мигеля, где он вручает мне документы, стучат в дверь. Мы с Мигелем переглядываемся, и курьер в красной бейсболке спрашивает:

– Подскажите, вы сеньорита Джудит Флорес?

Я киваю и замираю, когда он вручает мне яркий букет цветов. Я улыбаюсь и смотрю на Мигеля, а тот, поднимая руки, говорит:

– Это не я.

Открываю открыточку, и у меня екает сердце, когда читаю:

Уважаемая сеньорита Флорес!

Добро пожаловать в компанию.

Эрик Циммерман

Я закрываю глаза, а Мигель подходит и, прочитав через мое плечо открытку, говорит:

– Вот это у тебя шеф! Ты хоть и порвала с ним, но его уже проинформировали о твоем возвращении.

У меня все сжимается внутри. Сердце бешено колотится. Что это Эрик делает?

 

41

Пролетают дни, и я с головой погружаюсь в работу. Работать с Мигелем – одно удовольствие. Помимо того, что он воспринимает меня как секретаршу, я для него еще и компаньон. По вечерам я выхожу прогуляться. Брожу по улицам, но иногда толпы народу меня утомляют. Мне так не хватает тех прогулок под снегом по пустынному, засаженному деревьями мюнхенскому кварталу.

В один из таких дней мой начальник в обеденный перерыв говорит:

– Приглашаю тебя пообедать. Хочу показать тебе нечто, что, уверен, тебе понравится.

Садимся к нему в машину и приезжаем в центр Мадрида. Держа его под руку, мы идем по улицам и болтаем, как вдруг он заводит меня в обшарпанное бургер-кафе. Я смотрю на него и, улыбаясь, говорю:

– Это будет крыса.

– С чего ты взяла? – весело спрашивает он.

– Ты и вправду пригласил меня поесть гамбургеров?

Мигель кивает, смотрит на меня со странной улыбкой и говорит:

– Конечно. Они же тебе всегда нравились, разве не так?

Я пожимаю плечами и наконец шепчу:

– Да, ты прав. Но сегодня, поскольку угощаешь ты, я хочу двойной с сыром и двойную порцию картошки.

Он соглашается, и мы становимся в очередь. Мы болтаем, и, когда приходит наша очередь делать заказ, я теряю дар речи, когда вижу перед собой человека, который принимает у нас заказ. Передо мной стоит моя бывшая начальница. Та самая идиотка с сияющими волосами, которая делала невозможной мою жизнь в компании «Мюллер». А сейчас она работает в этом бургер-кафе. У меня на лице такое удивление, что она недовольно говорит:

– Если вы не знаете, что заказать, пожалуйста, пропустите следующего клиента.

Отойдя от потрясения, мы с Мигелем делаем заказ и смеясь направляемся с подносами к столику. Однако он меня останавливает:

– Ну же, выброси этот гамбургер и пойдем перекусим в другом месте. Эта стерва настолько злая, что способна плюнуть или подсыпать крысиный яд нам в еду.

Придя в ужас от такой возможности, слушаюсь его, и мы выходим из заведения. Иногда жизнь бывает справедливой, и этой гадине жизнь преподала хороший урок.

Мои дни состоят из работы, прогулок и ночей, когда я думаю об Эрике. Я больше ничего о нем не слышала. Прошел уже месяц, как я вернулась в Испанию, и с каждым днем я чувствую себя еще дальше от него, хотя, когда я ласкаю себя вибратором, который он мне подарил, я ощущаю его присутствие.

Я опять начинаю встречаться со старыми друзьями и с удовольствием провожу с ними время, поглощая бутерброды с кальмарами на Пласа Майор. Однако когда мы ходим на вечеринки, я не контролирую себя. Я много пью, хоть и понимаю, что делаю это, чтобы забыться. Мне это просто необходимо.

На данный момент меня не привлекает ни один мужчина. Никто меня не цепляет. И когда кто-то пытается меня закадрить, я сразу же его отшиваю. Я сама делаю выбор, я же не на мясном рынке.

Однажды в воскресенье, после буйной вечеринки накануне, слышу звонок в дверь. Я поднимаюсь. Звонок повторяется. Это не сестра, она бы сама открыла дверь. Когда я смотрю в глазок, то не могу поверить своим глазам. Открываю дверь и шепчу:

– Бьорн?!

Он окидывает меня взглядом и, разразившись смехом, говорит:

– Мама дорогая, Джуд, похоже, ты вчера здорово повеселилась!

Я простираю руки, он делает шаг вперед, и мы сливаемся в искренних и нежных объятиях. Через несколько секунд он тихо произносит:

– Давай, иди в душ. Тебе нужно принять божеский вид.

Бегу в ванную комнату и, когда смотрю на себя в зеркало, сама пугаюсь своего отражения. Я похожа на ведьму Лолу, только темноволосую. Вода возвращает меня к жизни, и у меня на лице появляется румянец. Когда я, закончив туалет, захожу в гостиную, одетая в свои классические джинсы, футболку и с высокой косой, он говорит:

– Ты чудесна. И так ты в тысячу раз соблазнительней.

Мы оба смеемся, и я приглашаю его сесть на диван. Глядя ему в глаза, спрашиваю:

– Что ты здесь делаешь?

Бьорн убирает прядь волос с моего лица, заправляет ее за ухо и отвечает:

– Нет, дорогая. Правильный вопрос: что ты здесь делаешь?

Я в недоумении хлопаю глазами.

– Ты должна вернуться в Мюнхен.

– Что?!

– Что слышишь. Эрик нуждается в тебе, и ты нужна ему прямо сейчас!

Я усаживаюсь поудобней в кресле и поясняю:

– Бьорн, мне нечего делать в Мюнхене. Ты сам видел, что после той ночи между мной и ним ничего не получилось. Ты видел, что…

– Я видел то, что ты поцеловала меня, чтобы разозлить его. Вот то, что я видел.

– Черт побери, Бьорн! Не напоминай мне об этом.

– Я был так ужасен? – прикалывается он. И когда я собираюсь ответить, он через смех спрашивает: – Но, послушай, солнце, как тебе пришло это в голову?

С каждой минутой я чувствую себя еще больше растерянной и, нахмурив брови, бормочу:

– Я поцеловала тебя, потому что Эрику нужен был последний толчок, чтобы вышвырнуть меня из своей жизни. Он сказал мне об этом несколько секунд до этого, и я просто облегчила ему задачу. Потом пришел ты… Прости меня, но когда я тебя увидела, то должна была это сделать. Я поцеловала тебя, чтобы он сделал последний шаг и выгнал меня.

– Но разве он сказал тебе, чтобы ты уходила?

– Да.

– Нет, – поправляет он. – Это ты кричала, что уходишь, и в конце концов он сказал, чтобы ты уходила, если хочешь. Но, дорогая Джудит, это ты сказала.

– Нет… но…

– Поверь, он этого не говорил.

Кровь хлынула мне в лицо. Я не желаю об этом больше говорить и, прежде чем Бьорн успеет еще что-то сказать, встаю с кресла и говорю:

– Послушай, милый, если ты пришел сюда, чтобы взбесить меня беседами о своем чертовом друге, то ты знаешь, где выход, понятно?

Бьорн улыбается и шепчет:

– Ого!.. Эрик прав, какой характер!

Я закрываю глаза и выдыхаю. Начинаю чесать шею, а он говорит:

– Эй, девушка, не чешись, а то пятна будут еще больше.

Я ошарашенно на него смотрю, а он закатывает глаза:

– Да, милая моя. Эрик сводит меня с ума. Он постоянно говорит о тебе, и я больше не могу его выносить. Я знаю о твоих пятнах; о том, как ты сердишься; о том, что ты любишь трюфели и жевательную резинку с клубничным вкусом. Пожалуйста, я так больше не могу!

Мое сердце начинает сильнее биться, но, не желая во все это верить, ворчу:

– Он сказал, что снова будет играть. Он заявил мне об этом, перед тем как я ушла.

– Он так сказал?

– Да.

Улыбаясь, Бьорн шепчет:

– Милая, насколько мне известно, я не видел его ни на одной из вечеринок. Более того, я уже стал подумывать о том, что он стал монахом.

У меня нет слов, и он, глядя на меня, поясняет:

– В ту ночь, когда ты превратилась в фурию, мой глупый и упрямый друг собирался попросить, чтобы ты вышла за него замуж.

– Что?!

– Ладно тебе, Джудит, – продолжает Бьорн, – подумай, зачем я пришел к вам с бутылкой шампанского в руках? Дело в том, что он или плохо объяснил, или ты не захотела его слушать.

Я хлопаю глазами и недоверчиво качаю головой. Свадьба? Эрик собирался попросить моей руки?!

Он определенно сумасшедший, просто безумец! И когда я собралась что-то сказать, Бьорн продолжает:

– После случая с Беттой и после того, как он узнал обо всем остальном, он сильно рассердился. Он здорово поругался с матерью и сестрой. Но они доходчиво ему объяснили, что во всем, что произошло, нет ни твоей, ни чьей-то еще вины. В любом случае это была его вина – из-за того, что он именно такой. Дорогая, он не на тебя рассердился, он разозлился на самого себя. Он не мог понять, почему был таким тупоголовым. Понял, что из-за этого все вокруг вынуждены были обманывать его. – Я затаив дыхание слушаю и хлопаю глазами, а Бьорн продолжает: – Когда он пришел ко мне и рассказал мне все, я сказал ему то, что всегда ему говорил. Он настолько категорично выражается, что люди пугаются и ничего ему не рассказывают. Ему стоило большого труда понять это, но он все-таки осознал это. На протяжении нескольких дней он обдумывал происходящее, поэтому и не разговаривал с тобой. Однако когда он наконец понял, что происходит и что происходило, и захотел исправить ошибки, все пошло к черту. Ты меня поцеловала. Он закрылся, и ты уехала.

Бьорн смотрит на меня, а я, до сих пор в шоке, смотрю на него.

Он щелкает передо мной пальцами, чтобы привлечь мое внимание, и спрашивает:

– Ты здесь?

Киваю, а он продолжает:

– Милая, дело в том, что он сказал, что ты сама ушла, поэтому ты сама и должна вернуться. Он жутко гордый. Несмотря на то что понимает, что поступил плохо, он не будет просить, чтобы ты вернулась, даже если станет умирать. Поэтому, солнце, если ты его любишь, пойди ему навстречу. И все мы, кто его окружает, будем тебе за это благодарны.

Я на некоторое время задумываюсь, Но, прикинув и так и этак, отвечаю:

– Бьорн, я не буду это делать.

Тот выдыхает, поднимается и спрашивает:

– Как вы можете быть такими упрямыми?

– Это практика, – отвечаю я теми словами Эрика, какими он когда-то мне ответил.

– Вы любите друг друга. Скучаете. Почему бы не подумать об этом? Первый раз вы расстались, потому что он тебя прогнал. На этот раз ты сама ушла. На третий раз один из вас должен будет уступить, ты понимаешь это?

Я встаю и, потрясенная услышанным, говорю:

– Мне нужно отсюда выйти. Пойдем, я приглашаю тебя перекинуть где-нибудь стаканчик.

В это вечер мы с Бьорном гуляем по Мадриду. Мы долго разговариваем. Он ни разу не попытался выйти за рамки приличий и вел себя как настоящий джентльмен и лучший друг Эрика. В девять вечера он завозит меня домой, потому что он еще должен улететь этой ночью в Мюнхен.

На следующий день в офисе, когда я пишу электронное письмо, мужчина, который сводит меня с ума, пролетает мимо меня, словно ураган, и, стукнув по моему столу, говорит:

– Сеньорита Флорес, зайдите ко мне в кабинет.

У меня сердце подскакивает к горлу. Эрик здесь?

Я не могу сдвинуться с места. У меня дрожат коленки. Я начинаю учащенно дышать.

Через три минуты звонит телефон. Это внутренний звонок. Поднимаю трубку.

– Сеньорита Флорес, я вас жду, – настойчиво говорит Эрик.

Я с трудом поднимаюсь. Я слишком долго его не видела, и вдруг он здесь, менее чем в пяти метрах от меня, и требует прийти. У меня опять колет кожа на шее. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и вхожу в его кабинет. Из-за того, что я вижу, у меня замирает дыхание. Он отрастил себе бороду.

– Закрой дверь.

Он говорит тихо и угрожающе. Я послушно выполняю его просьбу и смотрю на него.

Он долго смотрит на меня и вдруг говорит:

– Что ты вчера вечером делала с Бьорном в Мадриде?

Я хлопаю глазами. Мы так долго не виделись, и он спрашивает меня именно об этом? С ума сойти!.. Когда наконец я нахожу в себе силы расцепить зубы, отвечаю:

– Сеньор, я…

– Эрик… я – Эрик, Джудит, перестань меня называть «сеньором».

Он в ярости, в жуткой ярости, и его скверное настроение начинает на меня действовать. У него холодный взгляд, но, поскольку Бьорн мне многое рассказал, я играю с взяткой в мою пользу:

– Слушай, не буду тебе лгать. Хватит с меня вранья! Бьорн – мой друг. Почему бы мне не погулять с ним по Мадриду или там, где мне захочется?

Он не удовлетворен моим ответом и цедит сквозь зубы:

– Ты что, гуляла с ним в Мюнхене, о чем я не знал?

Я от удивления открываю рот и, качая головой, произношу:

– Какой же ты дурак!..

Эрик закатывает глаза, тоже качает головой из стороны в сторону и шикает:

– Джудит, не начинай.

– Извини. Но ты сам не начинай, – говорю я, ударяя рукой по столу. – Что за глупости ты у меня спрашиваешь? Бьорн – самый лучший друг, который только у тебя может быть, а ты выпытываешь у меня какую-то чепуху. Послушай, детка, знаешь, что я тебе скажу? Я буду с ним встречаться тогда, когда мне захочется.

– Джудит, ты с ним играешь?

Еще один безумный вопрос. Я все-таки ему сейчас врежу. Как он мог такое подумать? Кипя внутри от гнева, я весело отвечаю:

– Я просто делаю то, что делаешь ты сам. Ни более. Ни менее.

Тишина. Напряжение. Опять Германия против Испании. В конце концов он кивает и, глядя на меня сверху вниз, роняет:

– Хорошо.

Наши взгляды сражаются в дуэли. Я готова накричать на него из-за того, что он скрывал от меня новости о сестре, но вдруг, сама не зная почему, подхожу и говорю:

– Я на следующей неделе еду в Мюнхен.

Эрик встает со стула и, опершись на стол, спрашивает меня с выкатившимися из орбит глазами:

– Ты собираешься на вечеринку Бьорна?

Я не понимаю, о какой вечеринке он говорит. Бьорн ничего мне не рассказывал, да он и не знает о моей поездке. Я договорилась с Мартой встретиться в Мюнхене, чтобы увидеться с Флином и с теми, кого люблю, и тогда я, опершись на стол, медленно и вызывающе отвечаю:

– А почему это тебя интересует?

Звонит телефон. Это мое спасение! Я быстро поднимаю трубку:

– Добрый день. Вы говорите с Джудит Флорес. Чем я могу вам помочь?

– Дорогуша, как ты поживаешь?

Это моя сестра!

Не отрывая взгляда от Эрика, отвечаю:

– Привет, Пабло!

– Пабло?! Но, дорога-а-ая, это же я, Ракель.

– Я знаю, Пабло, знаю. Ладно. Если хочешь, пообедаем вместе. У тебя дома? Отлично!

Сестра в недоумении, и, не дожидаясь, что она что-то скажет, я добавляю:

– Я перезвоню тебе позже. Я сейчас разговариваю с шефом. До скорого.

Когда я кладу трубку, вижу, что взгляд Эрика предвещает беду. Он не знает, кто такой Пабло, и его это привело в замешательство. Радуясь тому, что я знаю, о чем он думает, добавляю:

– Что? Тот, кто докладывает о моей жизни, не сказал тебе о Пабло? – И, наклонившись над столом, чтобы приблизиться к нему, я говорю сквозь зубы прямо у его лица: – Значит, твои люди плохо работают. Бьорн – друг, а вот Пабло уже с некоторого времени – нет.

Не проронив больше ни слова, разворачиваюсь и выхожу из кабинета. У меня все дрожит. Почему я все так усложняю?

Я знаю, что он не сводит с меня взгляда, поэтому беру свою сумочку и выбегаю из кабинета, словно за мной гонится дьявол. Когда я прихожу в кафетерий, заказываю кока-колу с огромной порцией, просто кучей, льда. Я безумно хочу пить, я киплю от злости, и я в истерике.

Что я вытворяю? А он что такое вытворяет?

Открываю мобильный и звоню Бьорну.

– Твой дружок Эрик здесь. Он только что в ярости расспрашивал меня, что мы с тобой вчера делали, гуляя по Мадриду?

– Он в Мадриде?

В этот момент в кафетерий заходит Эрик и смотрит на меня. Он садится на другом конце бара, а я продолжаю говорить по телефону:

– Да. Теперь он сидит прямо напротив меня.

– Черт побери, Эрик! – смеется Бьорн. – Ладно, милая, ты же знаешь, что я тебе рассказал. Ты нужна ему. И если ты действительно его любишь, не усложняй все и возвращайся с ним. Он просто ждет, когда ты сделаешь первый шаг. Будь доброй и нежной.

Я улыбаюсь и прихожу в отчаяние. Доброй и нежной? Я не то что сделала шаг, я объявила ему войну. Сокрушаясь тем, что оказалась на самом безумном перекрестке в своей жизни, шепчу под пристальным взглядом Эрика:

– Я собиралась приехать в Мюнхен в конце следующей недели. Я рассказала ему об этом, а он подумал, что я собираюсь пойти с тобой на какую-то вечеринку.

– Вот это да-а! Милая, его это наверняка взбесило, – подшучивает он.

Поговорив с Бьорном о своей предстоящей поездке в Мюнхен, прощаюсь с ним и закрываю мобильный. Выпиваю кока-колу, плачу за нее и выхожу из кафетерия.

Когда я возвращаюсь в кабинет, через две минуты появляется Эрик. Он входит в свой кабинет и пристально на меня смотрит.

Боже мой, как же он меня возбуждает, когда так на меня смотрит. Я долбаная мазохистка, но именно этот леденящий душу взгляд и покорил меня.

Я с трудом концентрируюсь на работе. Но не могу собрать мысли в кучу. Я знаю, что он нуждается во мне. А мне нужно поцеловать его, чтобы забыть о той ловушке, в которую я себя загнала. Я мечтаю о его поцелуе, о его прикосновении, но, поскольку я знаю, как его заполучить, встаю, вхожу в кабинет Мигеля, которого сейчас нет, и прохожу в архив.

Я все правильно обдумала. Мне недолго пришлось ждать Эрика. И прежде чем я успела отдышаться, он уже стоит позади меня. Он не прикасается ко мне. Просто стоит очень близко. Делаю вид, что не догадалась о его присутствии, поворачиваюсь и наталкиваюсь на него. О боже! Его аромат сводит меня с ума! Я смотрю на него, он смотрит на меня.

– Вы что-то хотели, сеньор Циммерман? – спрашиваю я.

Его губы прямой целью нападают на мои.

Он не теряет времени, чтобы облизывать мои губы.

Его язык врывается в мой рот и жадно меня целует. Он щекочет мне нос и щеки усами и бородой, а когда он обхватывает руками мое лицо, чтобы поглубже в меня впиться, я просто подчиняюсь ему. Мне это нужно. Я наслаждаюсь этим. Пока он пылко и требовательно целует меня, мое тело набирается силы, а когда он заканчивает, я смотрю на него и, не вытирая губ, шепчу:

– Запомните, сеньор, мой рот уже не ваш.

Сказав это, толкаю его к полкам и, довольная тем, что добилась своего поцелуя, выхожу из архива. Потом я, конечно, корю себя. Что же я вытворяю? Ему нужно, чтобы я сделала первый шаг, но моя гордость этого не позволила. Остаток дня он больше ко мне не приближается. Но он не сводит с меня глаз. Он хочет меня. Я это вижу. Он хочет меня так же, как и я его.

 

42

На следующий день Эрик в офисе не появляется. Я звоню Бьорну, и тот сообщает, что Айсмен в Мюнхене. Узнав об этом, я немного успокаиваюсь.

В пятницу вечером после работы я лечу в Германию. Там меня встречает Марта. Несмотря на то что она сердится, я собираюсь остановиться в отеле. Если мы все же помиримся с Эриком, я хочу, чтобы у меня было место, где его принять.

В субботу утром я договорилась встретиться с Фридой. Она рассказывает, что этим вечером Бьорн устраивает у себя вечеринку и Эрик думает, что я там появлюсь. Я отрицательно качаю головой. Я и не думаю туда идти. Мне не хочется играть без него.

Днем я еду к Соне. Взволнованная нашей встречей, она ласково меня обнимает. Когда я меньше всего этого ожидаю, появляется Симона – узнав о моем приезде в Мюнхен, она решила меня навестить. Она тепло меня обнимает и рассказывает, что нового произошло в мыльной опере «Безумная Эсмеральда». Это очень приятно. Но самым приятным становится момент, когда появляется Флин. Он не знал, что я в Мюнхене, и, увидев меня, со всех ног бежит ко мне навстречу. Он очень скучал по мне. Мы с удовольствием долго обнимаемся, и он показывает мне свою руку. Она совершенно зажила. По секрету Флин шепчет мне на ухо, что теперь они с Лаурой разговаривают. Мы оба начинаем смеяться, а Соня с умиленной улыбкой наблюдает за смехом своего внука.

После обеда, когда мы с Флином играем в «Wii», появляется Эрик. Он видит меня, но лицо остается таким же холодным, как и раньше. Он побрился и снова стал таким красавчиком, каким был раньше. Он подходит ко мне и целует в обе щеки. От этого прикосновения по мне пробегает дрожь. Я закрываю глаза, наслаждаясь этим нежным моментом. Через какое-то время Марта и Соня уходят в кухню и уводят Флина с собой: они хотят оставить нас одних. Эрик спрашивает:

– Ты приехала на вечеринку Бьорна?

Я не отвечаю, а лишь смотрю на него и улыбаюсь.

Эрик ругается и, не дав мне возможности ответить, уходит. Он даже не позволил мне что-то сказать. Я сержусь сама на себя. Зачем я улыбнулась? Я с грустью вижу в окно, как уезжает его серый БМВ. Я вздыхаю. Марта стоит рядом со мной. Она тоже смотрит вслед уезжающей машине, потом слегка сжимает мне плечо и шепчет:

– Если мой брат и дальше будет себя так вести, то он сойдет с ума.

«Я тоже сойду с ума», – думаю я. Потом я снова играю с Флином, а рядом с нами сидит Соня, ее лицо печально. В семь вечера мы отправляемся в отель, чтобы я могла переодеться. Что бы ни думал Эрик, я еду на вечеринку – но не к Бьорну. Я еду на вечеринку с Мартой. Мне не хочется никого видеть, никого из тех, кто предложил бы мне поиграть. Я не могу. Мы отправляемся в «Гуантанамеру». Там нас ждут Артур, Анита, Рейналдо и еще куча друзей.

Едва зайдя внутрь, я кричу: «Мохито!» Надо забыть об Эрике. После нескольких коктейлей меня отпускает – я веселюсь, танцуя с Рейналдо. Эти люди были мне друзьями все то время, что я жила в Германии, и они приняли меня с радостью. В их объятиях я успокаиваюсь и чувствую их любовь.

В одиннадцать часов ночи получаю сообщение от Фриды: «Эрик здесь».

Я начинаю нервничать. Мое настроение мгновенно портится.

Я возмущена тем, что Эрик пошел на приватную вечеринку без меня. Он будет играть с другими женщинами? В половине двенадцатого он мне звонит. Я смотрю на телефон, но не отвечаю. Не могу. Я не знаю, что ему сказать. После его бесконечных звонков в полночь звонит Фрида. Я прячусь в дамской комнате, чтобы музыка не мешала нам разговаривать.

– Что случилось?

– Ох, Джудит! Эрик такой сердитый.

– Почему? Потому что я не пришла на вечеринку?

Фрида смеется.

– Он сердится, потому что не знает, где ты. Господи, дорогая! Он сбит с толку. Его убивает то, что ты в Мюнхене, но он не может тебя контролировать. Бедняга.

– Фрида, Эрик участвовал в какой-нибудь игре?

– Ну нет, дорогая. Он не в духе, хотя он пришел не один.

Я просто каменею. Он пришел не один?! Меня начинает распирать злость. И тогда Фрида говорит:

– Почему бы тебе не приехать? Уверена, если он тебя увидит…

– Нет! Я не приеду.

– Но, Джудит, никто не говорил, что будет легко. Дорогая, ты сама мне призналась, что любишь его, и мы обе знаем, он любит тебя и…

– Да знаю я, что говорила, – бурчу, сердясь на то, что он там не один. – И, пожалуйста, не говори ему, где я.

– Джудит, не будь такой…

– Фрида, пообещай! Пообещай, что ничего ему не скажешь.

Получив обещание от доброй Фриды, я выключаю телефон. Мобильный опять начинает трезвонить. Это Эрик! Я не отвечаю. Когда я выхожу на танцпол, ни о чем не подозревающая Марта вручает мне еще один мохито. Я стараюсь развеселиться и, желая чудесно провести время, кричу:

– Сахарок!

В отель я приезжаю около семи утра. Я невероятно устала и замертво падаю на кровать. Когда просыпаюсь, у меня кружится голова: вчера я слишком много выпила. На часах два часа дня.

Гляжу на мобильный. Он сел. Достаю из чемодана зарядное устройство и подключаю его. Когда он начинает заряжаться, то слышу звонок. Это Эрик. Решаю ответить.

– Где ты? – орет он в трубку.

Я готова его послать куда подальше, но отвечаю:

– Я в постели. Чего ты хочешь?

Молчание. Долгое молчание. Потом он вдруг спрашивает:

– Одна?

Я оглядываюсь вокруг и, опрокинувшись на огромную кровать, мурлычу:

– Эрик, а тебе какое дело?

Он фыркает. Ругается. И на полтона тише спрашивает:

– Джуд, с кем ты?

Сажусь в кровати и, убирая волосы с лица, отвечаю:

– Да ладно тебе, Эрик. Чего ты хочешь?

– Ты сказала, что пойдешь на вечеринку к Бьорну, и не пришла.

– Я тебе этого не говорила, – перебиваю его я. – Ты ошибся. Я сказала, что собираюсь на вечеринку, но не говорила, что на вечеринку Бьорна. Я тебе уже говорила, что для меня он только друг.

Молчание. Ни он, ни я не в силах сказать и слова. Потом Эрик шепчет:

– Я хочу с тобой встретиться, пожалуйста.

Мне это нравится. Его тон, то, что он просит, побеждает мое упрямство. Я сдаюсь.

– В четыре в Английском парке, на том месте, где мы покупали бутерброды, когда гуляли вместе с Флином, договорились?

– Хорошо.

Повесив трубку, я расплываюсь в улыбке. У нас с ним свидание. Я принимаю душ. Надеваю длинную юбку, майку и кожаную куртку. Беру такси и, когда приезжаю, вижу, что он уже меня ждет. Мое сердце колотится как сумасшедшее. Если он обнимет меня и попросит вернуться, я не смогу сказать ему «нет». Я слишком его люблю, несмотря на то что сержусь. Сержусь за то, что он не рассказал о моей сестре, и за то, что пришел на вечеринку не один. Подойдя поближе, смотрю ему в глаза и, желая, чтобы все прошло гладко, спрашиваю:

– Вот я и здесь. Что ты хочешь?

– У тебя такой вид, словно ты совсем не отдохнула.

Меня это веселит. Я оглядываю его и отвечаю:

– Ты тоже не очень здорово выглядишь.

– Где ты вчера была и с кем?

– Ты опять за свое?

– Джуд…

Боже мой! Боже мой! Он назвал меня «Джуд»…

– Ладно… Я отвечу на твой вопрос, когда ты мне скажешь, кто была та женщина, с которой ты пришел вчера на вечеринку Бьорна.

Мой вопрос застает его врасплох, но он не отвечает. Во мне опять просыпается ярость, и я, пытаясь смотреть таким же, как и у него, ледяным взглядом, спокойно говорю:

– У меня вылет в половине восьмого. Поэтому поторопись. Ты реши уж, о чем ты хочешь поговорить, ведь мне еще нужно заехать в отель, собрать чемодан и взять билет.

Он чертыхается и мрачно на меня смотрит.

– Ты не скажешь, с кем провела вчерашний вечер?

– А ты ответил на мой вопрос? – Он смотрит на меня, но не отвечает. Наконец приходит мой черед: – Я хочу, чтобы ты знал. Мне известно, что ты мне лгал.

– Что?!

– Ты скрыл от меня развод моей сестры. А потом у тебя хватило совести разозлиться из-за того, что я скрывала кое-какие секреты твоих близких.

– Это не одно и то же, – оправдывается он.

Я окидываю его тем самым ледяным взглядом – точь в точь таким же, как его собственный – и шиплю:

– Ты лживое, черствое существо, которое не замечает бревна у себя в глазу, но видит малейшую соломинку в чужом. Я могу сказать тебе, с кем я вчера вечером гуляла. Запомни: я вольна проводить ночь с кем хочу и как хочу. Тебя устраивает такой ответ?

Он долго, очень долго на меня смотрит и наконец произносит:

– Прощай, Джудит.

Он уходит. Уходит!

Я замираю, нет, я превращаюсь в камень. Он уходит, оставив меня одну посреди Английского сада!

Я наблюдаю за тем, как он удаляется. Ого, в крови начинает закипать адреналин. Он никогда не даст заломить себе руки. Он слишком гордый, но и я тоже! В конце концов я встаю, беру такси и еду в отель собирать вещи, а потом отправляюсь в аэропорт. Когда самолет взлетает, я закрываю глаза и шепчу:

– Чертов упрямец!

 

43

Через десять дней в Мюнхене назначена конференция компании «Мюллер», там я тоже должна присутствовать. Я пытаюсь отмазаться, но Жерардо и Мигель мне отказывают – подозреваю, что в этом замешан сеньор Циммерман. Когда я туда прилетаю, меня накрывают воспоминания. Я снова в этом прекрасном, по-настоящему грандиозном городе. Вместе с Мигелем и начальниками многих испанских филиалов мы приезжаем в одиннадцать часов утра туда, где будет проходить конференция. Я занимаю место рядом с Мигелем, и конференция начинается. Среди множества присутствующих ищу взглядом Эрика. И нахожу его в первом ряду. Но… у меня сжимается сердце, когда я вижу рядом с ним Аманду. Вот стерва!

Как и раньше, они выглядят очень близкими. Эрик поднимается на сцену, чтобы выступить перед более чем тремя тысячами людей, которые приехали из всех филиалов, и я с гордостью смотрю на него. Я слушаю каждое его слово и в очередной раз убеждаюсь, какой он красивый и насколько ему идет темно-серый костюм. Когда он заканчивает речь и на сцену поднимается Аманда, я напрягаюсь. Эрик кладет ей руку на талию, и она торжествующе произносит приветственную речь.

Мигель поворачивается ко мне. Я с трудом глотаю слезы и натянуто улыбаюсь. После официальной части официанты начинают носить подносы с шаманским и канапе. Спрятавшись между испанскими коллегами, как в окопе, я стараюсь, оставаясь незаметной, быть в курсе всего происходящего. Приближаются Эрик с Амандой. Они здороваются со всеми присутствующими. Я уже готова убежать, когда вижу, что он подходит к нашей группе. Он оглядывает нас всех с чарующей, но холодной улыбкой. Он не обращает на меня никакого внимания и, когда здоровается со мной, даже не смотрит мне в глаза. Он подает мне руку, как и всем, а потом уходит, чтобы поздороваться с остальными участниками конференции. Я встречаюсь с Амандой взглядом и вижу в ее глазах насмешку. Вот сучка!

Они здороваются с остальными, и я наблюдаю, как Эрик снова кладет ей руку на талию. Они фотографируются с коллегами. Айсмен ни разу не попытался посмотреть на меня. Ничего, абсолютно ничего. Так, словно мы никогда не были знакомы. Не моргая, смотрю, как он фотографируется с другими женщинами, и у меня мурашки бегут по коже, когда я вижу, что, разговаривая с одной из них, он смотрит на ее губы.

Я его хорошо знаю. И знаю, что означает этот взгляд и к чему он может привести. У меня начинает колоть шея. Опять эти пятна! О нет! Меня пожирает ревность, я не могу это выносить!

Когда я понимаю, что не в силах больше это выдерживать, начинаю искать выход. Как бы там ни было, мне нужно отсюда сбежать. Когда я дохожу до одной из дверей, кто-то берет меня за руку. Я с трепещущим сердцем разворачиваюсь и вижу, что это Мигель. На какое-то мгновение я подумала, что это Эрик.

– Ты куда?

– Мне нужно проветриться. Здесь слишком жарко.

– Я тебя провожу, – говорит Мигель.

Когда мы наконец находим выход, Мигель достает портсигар, и я прошу у него сигарету. Мне нужно покурить. После первых затяжек тело начинает успокаиваться. Во всяком случае, слезы уже не наворачиваются на глаза. Холодность Эрика, то, что он везде появляется с Амандой, то, как он смотрит на остальных женщин, переполняют чашу моего терпения.

– Джудит, ты в порядке? – спрашивает Мигель.

Я киваю. Улыбаюсь. Стараюсь быть яркой и светящейся девушкой, как и всегда.

– Да, просто там было очень жарко.

Мигель качает головой. Я понимаю, что он что-то подозревает, но я не хочу с ним об этом говорить. Выкурив сигаретку, я сама предлагаю вернуться в зал. Я должна быть сильной и показать это ему, Аманде, Мигелю и всем остальным.

Уверенным шагом возвращаюсь к испанской делегации и пытаюсь влиться в беседу, но у меня не получается. Куда бы я ни повернулась, Эрик где-то рядом любезно беседует с какой-нибудь женщиной. Все хотят сфотографироваться с ним – все, кроме меня.

Двумя часами позже, когда я привожу себя в порядок в одной из дамских комнат, слышу, как одна из тех женщин замечает, что шеф, Эрик Циммерман, сказал, что она прелестна. Она что, совсем глупая, что ли? Не в силах удержаться, бросаю на нее взгляд. Настоящее чудовище: фигуристая итальянка с огромной грудью и медными волосами. Она нервничает, и я ее понимаю. Если Эрик говорит тебе подобное и смотрит прямо в глаза, то делает это именно для того, чтобы ты стала нервничать.

Выходя из дамской комнаты, я наталкиваюсь на Аманду. Она смотрит на меня. Эта выдра смотрит на меня и весело подмигивает мне. Я еле сдерживаю себя, чтобы не схватить ее за волосы и не швырнуть на землю, но нет. Я не должна это делать. Я на конференции, мне нужно вести себя профессионально. Кроме того, я пообещала отцу, что больше не буду вести себя как хулиганка.

Подойдя к сотрудникам своего филиала, я с удивлением обнаруживаю Эрика, который беседует с ними. Рядом с ним стоит и пускает слюну темноволосая обезьяна из севильского филиала. Эрик, понимая, какое магнетическое воздействие он оказывает на женщин, подшучивает с ней, а та, словно идиотка, перебирает свои волосы и нервно двигается. Я закрываю глаза. Я не хочу на это смотреть. Однако когда я их открываю, то встречаюсь со взглядом Эрика, который говорит:

– Сеньорита Флорес привезет вас туда, где я организовал праздник. Она хорошо знает Мюнхен. – Я вздергиваю подбородок, а Эрик, вручая мне визитку, добавляет: – Я вас всех там жду.

Сказав это, он уходит. Я молча хлопаю глазами.

Все поворачиваются ко мне и начинают расспрашивать, как проехать к тому месту, о котором сказал шеф. Взглянув на визитку, я вспоминаю, где находится этот банкетный зал. Мы садимся в автобус, который отвезет нас в отель, а затем вечером доставит туда, где состоится прием.

Добравшись до отеля, я первым делом принимаю душ. Я очень напряжена. Мне не хочется ехать на этот праздник, но я обязана это сделать. Я не могу отвертеться, не могу притвориться больной. Эрик позаботился о том, чтобы я не ускользнула. Высушив волосы, слышу шум и стоны в соседнем номере. Прислушавшись, расплываюсь в улыбке: в соседнем номере остановился Мигель, и, судя по тому, что я слышу, ему сейчас хорошо.

Я несколько раз стучу в стену, и стоны прекращаются. Я не хочу их слышать!

Серый деловой костюм я сменяю на черное платье со стразами на талии. Обуваю туфли на высоком каблуке, которые мне очень идут, а волосы собираю в высокий узел. Глядя на себя в зеркало, я довольно улыбаюсь – ну что ж, я выгляжу отлично, сексуально. Наверняка Эрик и не глянет на меня, но уверена, что другие мужчины обязательно будут на меня смотреть.

По крайней мере, я не превышаю границы морали, верно?

Поужинав в отеле, мы в девять часов собираемся в холле. Как и следовало ожидать, все разыскивают меня как того, кто отвезет их к назначенному шефом месту. Мы с водителем автобуса обсудили маршрут и вскоре вливаемся в транспортный поток Мюнхена. Я с улыбкой и любовью смотрю на Английский сад, на те места, где мы гуляли с Эриком. Здесь мы были счастливы, и это было самое прекрасное время в моей жизни. Однако как только автобус добирается до банкетного зала и приходится выходить, мое настроение падает.

Мы входим в заведение. Оно огромное, и, конечно, сеньор Циммерман приготовил колоссальный праздник. Все аплодируют. Мигель поглядывает на меня, а я весело шепчу:

– Послушай, я чуть было не взяла белый платочек и не начала выкрикивать тебе: «Тореро».

Он смеется и, указывая на одну девушку, говорит:

– Боже мой, детка! Я даже не могу тебе передать, но она словно ураган «Патрисия».

Мы оба смеемся, и я в этот момент рядом с собой слышу:

– Добрый вечер.

Подняв глаза, вижу Эрика. Он великолепен в черном смокинге и бабочке. О господи! Мне всегда хотелось заняться с ним любовью, когда на нем надета одна только бабочка. Это так сексуально! Я быстро выбрасываю это из головы. Что я делаю, думая об этом? Наши взгляды встречаются, и в его взгляде я вижу крайнюю холодность. Мое сердце колотится. У меня сжимается желудок, и тут я вижу, что прямо у него за спиной стоит та рыжеволосая итальянка из дамской комнаты. Боже помилуй!

Не меняясь в лице, здороваюсь, а он продолжает приветствовать гостей. Рыжая итальянка не отходит от него ни на шаг.

Не хочу ему показывать, что меня как-то смущает его присутствие, хотя, по правде говоря, я в полном нокауте. Мне становится ясно, что Эрик стал жить так, как раньше, и что мне нужно это принять.

Под руку с Мигелем я направляюсь к бару. Мы заказываем себе выпивку. Я просто умираю от жажды. Около часа Мигель развлекает меня, мы смеемся и обсуждаем всякие разности. Болтаем до тех пор, пока не начинает звучать музыка. На праздник наняли группу, играющую свинг. Я в восторге от нее! Гости начинают танцевать, и Мигель решает пригласить «ураган Патрисия».

Я остаюсь одна и, пока я пью свой коктейль, окидываю взглядом зал. Пока я не замечала Эрика, но вскоре нахожу его танцующим с итальянкой. Меня это нервирует. Песня за песней я являюсь свидетелем того, как женщины наперебой приглашают его танцевать, а он с удовольствием соглашается.

С каких это пор он стал танцором?

Считается, что заядлой танцовщицей всегда была я, а теперь все наоборот: я подпираю стену, а он… Дерьмо! Но когда я вижу, что он танцует с Амандой, я прихожу в ярость. Какая же я дура! Ненавижу, когда она так на него смотрит и, властно обнимая его за шею, гладит пальцем по его волосам.

Я отворачиваюсь. Не могу больше на это смотреть. Иду в дамскую комнату, освежаюсь и возвращаюсь на праздник.

В зале я встречаюсь с Ксави Думас из барселонского филиала, и он приглашает меня потанцевать. Я соглашаюсь. Затем меня приглашают еще несколько мужчин и мое самоуважение возвращается на место. Вдруг рядом с нами оказывается Эрик и просит моего партнера уступить ему даму. Тот с радостью соглашается, чего нельзя сказать обо мне. Когда он кладет руку мне на талию, а я поднимаю руки ему на шею, оркестр начинает играть «Голубую луну». Я глотаю слюну и начинаю качаться в танце. Он смотрит на меня со всей своей высоты и наконец спрашивает:

– Сеньорита Флорес, вы хорошо проводите время?

– Да, сеньор, – сухо отвечаю я.

Его руки обжигают мне спину. Мое тело реагирует на его прикосновение, его близость и его аромат.

– А как вообще вы поживаете? – спрашивает он безразличным тоном.

– Хорошо, – с трудом выговариваю я, – много работы. А вы?

Он улыбается. Его улыбка меня пугает, особенно когда он наклоняется, чтобы шепнуть на ухо:

– Очень хорошо. Я снова начал играть в свои игры и должен признаться, что они намного лучше тех, что я могу припомнить. Кстати, недавно Декстер просил передать привет своей пылкой богине.

Вот негодяй! Я пытаюсь высвободиться из его рук, но он не позволяет и крепко прижимает к себе.

– Дотанцуйте со мной, сеньорита Флорес. Потом можете делать все, что вам нравится. Будьте профессиональны.

У меня все зудит, но я не чешусь. Терплю покалывания перед его упорным взглядом. Когда заканчивается песня, он галантно и холодно целует меня в руку. А перед тем как уйти, шепчет:

– Как всегда, мне было приятно вас видеть. Надеюсь, что у вас все будет хорошо.

У меня душа ушла в пятки от его близости, его слов и этой холодности. Иду к бару и заказываю кубату. Мне нужно выпить что-то покрепче. Затем выпиваю еще одну и стараюсь быть профессиональной и безразличной, как он. В этом он стал для меня лучшим учителем. Никакой Эрик Циммерман не возьмет надо мной верх.

Я сердито наблюдаю за тем, как он развлекается с женщинами. Все стелятся перед ним, и я уже знаю, с кем он сегодня проведет ночь. И это будет не итальянка. Это будет Аманда. Я это вижу по взглядам, которыми они обмениваются весь вечер.

Я ненавижу их!

В час ночи решаю закончить для себя праздник. Я больше не могу! Мигель удалился с собственным сексуальным ураганом, а мне уже начинают надоедать некоторые ухажеры.

Выйдя на улицу, я глубоко вздыхаю. Наконец я чувствую себя свободной. Вижу приближающееся такси и торможу его. Называю адрес и в полной тишине возвращаюсь в отель. Поднимаюсь к себе в номер, снимаю туфли… Я совершенно разбита. Эрик вывел меня из себя. Хотя мне не привыкать. В соседнем номере раздаются стоны – это Мигель со своим ураганом.

Я выдыхаю. Ох и ночку они мне устроят.

Сажусь на кровати, закрываю глаза руками. Мне жутко хочется расплакаться. Какого черта я здесь делаю? Стоны в соседней комнате становятся еще громче. Черт возьми! В конце концов, обидевшись на них, стучу несколько раз по стене. Стоны прекращаются, и я качаю головой.

Через некоторое время раздается стук в мою дверь, и я закрываю глаза. Черт, какая же я скандалистка!

Это, наверное, Мигель пришел попросить прощения. Я улыбаюсь и, когда открываю дверь, наталкиваюсь на хмурое лицо Эрика. Я меняюсь в лице.

– Ого… похоже, сеньорита Флорес, вы ждали вовсе не меня.

Не прося разрешения, он входит в номер, и я закрываю дверь. Я не двигаюсь с места. Что он здесь делает? Эрик обходит номер и, убедившись, что я одна, молча смотрит мне в лицо. Наконец я спрашиваю:

– Что вам угодно, сеньор?

Айсмен долго на меня смотрит и равнодушно отвечает:

– Я не видел, как вы ушли с праздника, и хотел узнать, все ли у вас в порядке.

Не подходя к нему, я качаю головой. Я до сих пор сержусь на него за то, что он наговорил мне во время праздника.

– Если вы пришли, чтобы посмотреть, с кем я собираюсь поиграть здесь в отеле, то жаль вас разочаровывать, но я не играю с сотрудниками компании. Я не играю даже тогда, когда они просто рядом… Я весьма благоразумна. А что касается того, все ли у меня в порядке… Не волнуйтесь, сеньор, я умею сама о себе позаботиться. Вы можете спокойно уходить.

Его задело то, что я сказала, что играю в другое время. Это видно по его выражению лица. Но прежде чем он успевает сказать что-нибудь такое, что может еще сильнее меня разозлить, я вполголоса приказываю:

– Покиньте сейчас же мой номер, сеньор Циммерман.

Он не двигается с места.

– Кто вы такой, чтобы входить сюда без приглашения? Уверена, что вас ждут в других номерах. Бегите и не теряйте времени. Несомненно, Аманда или любая другая дама желает стать центром вашего внимания. Не теряйте со мной времени и идите играть.

Возникает напряжение. Очень сильное напряжение.

Мы смотрим друг на друга, как настоящие противники. Когда он подходит ко мне, я быстро отступаю. Я не собираюсь попасть в его сети, несмотря на то что мое тело хочет этого так сильно, что кричит об этом.

Я слышу, как он ругается, а затем, не глянув на меня, подходит к двери, открывает ее и уходит. Он уходит в жутком настроении.

Я остаюсь в номере одна. Мое сердце колотится со скоростью света. Я не понимаю, чего хочет Эрик. Единственное, что я понимаю, когда я оказываюсь с ним наедине, что мое тело мне не подвластно.

В ночь, когда я возвращаюсь с мюнхенской конференции, я решаю, что должна вернуться к своей прежней жизни. Я должна забыть об Эрике и найти другую работу. Я должна снова стать собой, иначе, если так и дальше будет продолжаться, я не знаю, что со мной станет.

На следующий день в офисе я разговариваю об этом с Мигелем. Он не понимает, почему я хочу уволиться. Пытается переубедить меня, но подозревает, что то, что было между мной и шефом, еще не ушло. Он провожает меня к кабинету Жерардо, у которого я требую увольнения.

Полдня Жерардо не знает, что со мной делать, но все-таки я добиваюсь своего. Я окончательно освобождаюсь от всех обязанностей по отношению к компании «Мюллер».

Когда я вечером покидаю офис, на моих губах застывает улыбка. Закончился первый день моей новой жизни.

 

44

В семь часов утра, когда я еще лежу в постели, звонит мобильный телефон. Смотрю на экран и вижу незнакомый номер. Отвечаю и слышу:

– Что ты наделала?

– Что? – сонная и ничего не понимая, спрашиваю я.

– Джудит, зачем ты уволилась?

Это Эрик!

Вероятно, Жерардо сообщил ему о моем увольнении, и теперь он сердито кричит:

– Ради всего святого, малышка, тебе же нужна эта работа! Что ты собираешься делать? Кем ты собираешься работать? Или ты опять станешь официанткой?

Ошарашенная его вопросами, а более того, что он назвал меня «малышкой», шикаю:

– Я не твоя малышка и не смей меня так больше называть.

– Джуд…

– Забудь о моем существовании.

Я прерываю звонок.

Эрик перезванивает. Я сбрасываю его звонок.

В конечном итоге я выключаю мобильный и, прежде чем он успел позвонить мне на домашний, отключаю телефон от сети. Раздраженная, возвращаюсь в постель и пытаюсь уснуть. Как же мне хочется заснуть и забыть обо всем на свете.

Но у меня не выходит, и я встаю. Одеваюсь и выхожу из дома. Не могу там оставаться. Звоню Начо и еду к нему в салон. Несколько часов подряд я болтаю с ним и наблюдаю, как он делает татуировки. После закрытия мы звоним друзьям и идем на пирушку. Мне нужно отметить то, что я больше не работаю в «Мюллер».

Домой я возвращаюсь в три часа утра и прямиком иду в постель: я здорово напилась.

После десяти утра кто-то стучит в дверь. Я с недовольным лицом встаю и иду открывать. Я цепенею от удивления, когда вижу перед собой курьера с красивым букетом длинных красных роз. Я пытаюсь уговорить его забрать цветы обратно. Я знаю, от кого они, но курьер уговорам не поддается. В конце концов я оставляю их, и они прямым ходом отправляются в мусорное ведро. Но внутреннее любопытство подхлестывает меня, и мое сердце трепещет, когда я читаю:

Как я тебе когда-то говорил,

я безнадежно ношу тебя в своих мыслях.

Малышка, я люблю тебя.

Эрик Циммерман

С отвисшей челюстью я перечитываю записку.

Закрываю глаза. Нет, нет, нет. Только не еще раз!

С этого момента я больше не могу включать мобильный телефон: Эрик сразу же позвонит.

Я больше так не могу, мне нужно исчезнуть. Я его знаю: уже через пару часов он может появиться у меня под дверью. Через Интернет снимаю домик в деревне. Сажусь в свой «Леонсито» и на этот раз еду в Астурию, в Льянес.

Звоню отцу, но не говорю, где я. К сожалению, я не могу положиться на него. Более того, я уверена, что он сразу же расскажет Эрику о моем местонахождении. Если узнает, конечно. Они слишком хорошо ладят. Заверяю отца, что со мной все в порядке, и тот понимающе соглашается. Он просит только о том, чтобы я ему каждый день звонила и сообщала, в каком я состоянии. И еще – чтобы я предупредила, когда вернусь в Мадрид. По его словам я поняла, что он хочет серьезно со мной поговорить. Я соглашаюсь.

Целую неделю я гуляю по этому удивительному месту, отсыпаюсь и размышляю. Мне нужно решить, что со мной будет без Эрика. Я не в силах здраво мыслить: он настолько глубоко въелся в мои мысли, в мое сердце, что я едва могу размышлять.

Эрик не унимается.

Он засыпает меня кучей сообщений и, когда понимает, что я не реагирую на них, начинает писать мне электронные письма. Я читаю их по ночам в прекрасном домике, который сняла.

От: Эрик Циммерман

Дата: 25 мая 2013 9.17

Кому: Джудит Флорес

Тема: Прости меня

Дорогая, я волнуюсь.

Я поступил нехорошо. Я обвинил тебя в том, что ты скрывала от меня некоторые вещи, когда сам знал о том, что произошло у твоей сестры. Я идиот. Я схожу с ума.

Пожалуйста, позвони мне.

Люблю тебя.

Эрик

От: Эрик Циммерман

Дата: 25 мая 2013 22.32

Кому: Джудит Флорес

Тема: Джуд… пожалуйста

Просто скажи мне, что ты в порядке. Пожалуйста, малышка.

Люблю тебя.

Эрик

Его письма приводят меня в такое волнение! Я знаю, что он меня любит. Знаю. Но между нами уже ничего быть не может. Мы как огонь и лед. Зачем пробовать еще раз?

От: Эрик Циммерман

Дата: 26 мая 2013 7.02

Кому: Джудит Флорес

Тема: Сообщение доставлено

Знаю, что ты очень сердишься на меня. Я это заслужил. Я был идиотом (больше чем скотиной). Я скверно себя повел и сейчас чувствую себя просто ужасно. Я считал дни, когда увижу тебя на конференции в Мюнхене, но, когда ты оказалась рядом, вместо того чтобы сказать, как сильно я тебя люблю, я повел себя как дикое животное. Извини меня, дорогая. Извини, извини, извини.

Люблю тебя.

Эрик

Меня радует то, что он хотел меня увидеть на конференции. Теперь я понимаю, почему он так себя вел. Он использовал холодность как защитный маневр, и ему это вышло боком. Он попытался вызвать у меня ревность и добился этого. Но он не рассчитал силу удара и очень сильно меня рассердил.

От: Эрик Циммерман

Дата: 27 мая 2013 2.45

Кому: Джудит Флорес

Тема: Скучаю по тебе

Слушаю наши песни.

Думаю о тебе.

Ты меня когда-нибудь простишь?

Люблю тебя.

Эрик

Я тоже с замиранием сердца слушаю наши песни. Сегодня в Льянесе, когда я обедала на одной небольшой террасе, зазвучала песня Стиви Вандера «Ты счастье моей жизни». Я сразу вспомнила, как он приказал мне выйти из машины и потанцевать со мной посреди мюнхенской улицы. Это делает его более человечным. Подобные мелочи убеждают меня в том, как Эрик изменился ради меня. Я люблю его, но боюсь. Боюсь, что и дальше буду страдать.

От: Эрик Циммерман

Дата: 27 мая 2013 20.55

Кому: Джудит Флорес

Тема: Ты невероятная

Флин только что рассказал мне историю о кока-коле и о том, как ты упала на снег. Почему ты мне не рассказала?

Если я раньше тебя любил, то сейчас я люблю тебя еще сильнее.

Эрик

Новость о том, что Флин был со своим дядей откровенным, очень меня взволновала. Это говорит о том, что он стал чувствовать себя уверенней. Я этому очень рада. Оле, мой мальчик!

А Эрик… Я до сих пор его люблю, и даже еще сильнее. Почему это со мной происходит?

Может быть, эффект Циммермана настолько меня поразил, что я не могу его забыть? Без всякого сомнения, да.

От: Эрик Циммерман

Дата: 28 мая 2013 9.35

Кому: Джудит Флорес

Тема: Привет, дорогая

Я в офисе и не могу сконцентрироваться.

Не могу перестать думать о тебе. Я хочу, чтобы ты знала, что за все это время я ни разу не играл. Я солгал тебе, малышка. Как я тебе говорил, ты моя ЕДИНСТВЕННАЯ фантазия.

Люблю тебя сейчас и навсегда.

Эрик

«Сейчас и навсегда». Эти слова так красиво звучали, когда он произносил их, глядя мне в глаза. А моя фантазия – это ты, мой упрямец. Что я должна сделать, чтобы забыть тебя, а ты забыл меня?

От: Эрик Циммерман

Дата: 28 мая 2013 16.19

Кому: Джудит Флорес

Тема: Я приказываю тебе

Черт побери, Джуд! Я требую, чтобы ты мне сказала, где ты находишься.

Возьми этот чертов телефон и сейчас же позвони мне или напиши. Сделай же это!

Эрик

Оп-ля, Айсмен вернулся! Его гнев рассмешил меня. Да пошел он куда подальше!

От: Эрик Циммерман

Дата: 29 мая 2013 23.11

Кому: Джудит Флорес

Тема: Спокойной ночи, малышка

Прости меня за последний мейл. Разлука с тобой доводит меня до отчаяния.

Сегодня у Флина был великий день. Лаура пригласила его на свой день рождения, и он очень хотел тебе об этом рассказать.

Ты ему тоже не будешь звонить?

Скучаю по тебе и люблю.

Эрик

Я тоже в полном отчаянии. О боже мой! Что я буду делать без тебя?

Я плачу от радости, узнав, что Флин счастлив, получив это приглашение. Мой маленький ворчун начинает жить. Эрик, я тоже тебя люблю и скучаю по тебе.

От: Эрик Циммерман

Дата: 30 мая 2013 15.30

Кому: Джудит Флорес

Тема: Не знаю, что делать

Что мне сделать, чтобы ты ответила на мои сообщения?

Я знаю, что ты их получаешь. Знаю, дорогая.

Через твоего отца я узнаю, что у тебя все хорошо. Почему ты мне не звонишь?

Мое терпение с каждым днем дает все большую трещину. И ты меня знаешь. Я еще тот немецкий упрямец. Но ради тебя я готов на все, что угодно.

Люблю тебя, малышка.

Эрик (скотина)

Закрываю компьютер и тяжело вздыхаю. Сейчас пишет он, а не отвечаю я. Что ж, теперь я понимаю, что он чувствовал в тот момент. Пытаюсь забыть об этом, как он попытался забыть меня, но понимаю, что он никогда не позволит мне это сделать, как я не позволила в свое время.

 

45

После недели, проведенной в Льянесе, я возвращаюсь в Мадрид с разбитым сердцем. Мысль о том, что Эрик меня ищет, лишает меня всякой уверенности даже в воздухе, которым я дышу. Со временем боль не утихла, а стала еще острее. Я и не подозревала, что может быть так больно.

Я звоню отцу и после обмена новостями сообщаю, что вернулась в Мадрид:

– Нет, папа. Эрик выводит меня из терпения и…

– Дорогая, ты тоже не святая. Ты постоянно упрямишься и петушишься. Такой ты была всегда, но на этот раз просто встретила достойного противника.

– Па-а-апа!

Отец смеется и отвечает:

– Эх, смугляночка! Помнишь, что говорила твоя мама?

– Нет.

– Она всегда повторяла: «Тот мужчина, который влюбится в Ракель, будет жить спокойно, но тот, кто влюбится в Джудит, получит вулкан! Что ни день, то перепалка».

Я слышу мамины слова, на губах у меня застывает улыбка, а отец добавляет:

– Так оно и есть, смугляночка. Вот такая Ракель… А ты пошла в мать, настоящий боец! А чтобы вынести нрав такого бойца, есть только два выхода: или притвориться глупым и никогда не открывать рот, или быть бойцом, как Эрик.

– Папа, а ты кто – глупец или боец?

Отец хохочет:

– Я боец, как и Эрик. Как ты думаешь, как я завоевал твою мать? И хоть Бог слишком рано забрал ее у меня, больше ни одна женщина не покорила моего сердца. Твоя мама держала очень… очень высокую планку. Сокровище мое, то же самое происходит с Эриком. Узнав тебя поближе, он понял, что не найдет тебе равной.

– Ага, и такой же глупой, – подшучиваю я.

– Нет, дорогая. Такой же умной. Такой же бойкой. Такой же веселой. Такой же пленительной. Такой же ворчливой. Такой же сварливой. Такой же чудесной. Такой же красивой. И так далее, моя смугляночка, и так далее…

– Папа…

– Как я и предполагал, Эрик – часть тебя, а ты – часть его. Я это точно знаю.

Я не в силах сдержать смех:

– Папа, пожалуйста, как сценаристу мыльных опер тебе цены нет!

Я вешаю трубку, но у меня на губах остается улыбка. Как всегда, поговорив с отцом, я немного расслабляюсь. Он хочет для меня лучшего, а по его словам, самое лучшее для меня – это только тот немец, хотя я сейчас в этом очень сомневаюсь.

Когда я вечером включаю компьютер, вижу, что пришло новое письмо от Эрика.

От: Эрик Циммерман

Дата: 6 марта 2013 2.11

Кому: Джудит Флорес

Тема: Не покидай меня

Я знаю, что ты меня любишь, хоть и не отвечаешь мне. Я видел это в твоих глазах, когда мы встретились в ту ночь в отеле. Ты выгнала меня, но ты любишь меня так же сильно, как и я тебя. Подумай об этом, дорогая. Ты и я, сейчас и навсегда.

Люблю тебя. Хочу тебя. Скучаю по тебе. Нуждаюсь в тебе.

Эрик

Почему он такой романтик? Куда подевался невозмутимый немец?

Почему я становлюсь такой глупой от его романтических слов, почему мне хочется читать и перечитывать их? Почему?

Когда я гашу свет в комнате, снова начинаю думать о том, о чем только и могу думать в последнее время. Об Эрике. Эрике Циммермане. Вдыхаю аромат его футболки. Я не знаю, что мне нужно сделать, чтобы забыть его.

В семь утра я просыпаюсь в поту. Мне приснился Эрик. Я даже во сне не могу перестать о нем думать. Черт бы меня побрал!

Почему, когда ты вбил кого-то себе в голову, то получается, что думаешь о нем днем и ночью?

Злясь сама на себя, я чувствую, что не могу уснуть, и решаю встать. Не в силах унять свой гнев, я решаю устроить генеральную уборку. Меня это успокоит. Принимаюсь за работу, и в десять часов утра у меня в доме такое творится!.. Просто шагу ступить некуда.

Какой же я устроила кавардак!

Я нервничаю. Сердце колотится, и я решаю принять душ, а потом выйти из дома и немного побегать. После пробежки мне наверняка станет лучше: уж точно выйдет лишний адреналин. Когда я выхожу из душа, то завязываю волосы в высокий хвост, надеваю черные лосины, кроссовки и майку.

Вдруг раздается звонок в дверь. Не посмотрев в глазок, я открываю дверь и замираю на пороге, когда вижу перед собой Эрика. Он красив, как никогда. Испугавшись того, что он так близко, я хочу закрыть дверь, но он не дает мне, подставив ногу в проем.

– Дорогая, пожалуйста, выслушай меня.

– Я ни твоя дорогая, ни малышка, ни смугляночка, ни что-либо подобное. Уходи.

– Боже мой, Джуд! Ты мне сейчас раздавишь ногу.

– Убери ее, и я не раздавлю, – отвечаю, изо всей силы пытаясь закрыть дверь.

Однако он не убирает ногу.

– Ты моя любимая, моя дорогая, моя малышка, моя смугляночка, более того, ты моя женщина, моя невеста и еще бесчисленное множество подобных вещей. Поэтому я хочу попросить тебя вернуться со мной. Я скучаю по тебе. Ты нужна мне, я не могу жить без тебя.

– Эрик, держись от меня подальше, – бормочу я и безрезультатно борюсь с дверью.

– Дорогая, я был идиотом.

– О да, в этом можешь даже не сомневаться! – шиплю я по ту сторону двери.

– Идиотом с большой буквы, потому что отпустил самое лучшее, что было в моей жизни. Тебя! Но идиоты вроде меня иногда осознают это и пытаются исправить. Дай мне второй шанс и…

– Я не хочу тебя слушать. Нет, не хочу! – ору я.

– Дорогая, я пробовал. Я пробовал дать тебе пространство. Пробовал оставить себе свое. Но жизнь без тебя не имеет смысла. Я не сплю. Ты сидишь у меня в голове двадцать четыре часа в сутки. Я не живу. Что ты хочешь, чтобы я сделал, если я не могу без тебя жить?

– Купи себе обезьянку, – отрезаю я.

– Дорогая, я поступил плохо. Я скрывал от тебя новости о сестре и несправедливо разозлился, хоть поступил точно так же, как и ты.

– Нет, Эрик, нет… Я не хочу тебя сейчас слушать, – говорю я чуть не плача.

– Впусти меня.

– Даже не мечтай.

– Малышка, позволь мне посмотреть тебе в глаза и поговорить с тобой. Позволь мне все исправить.

– Нет.

– Джуд, пожалуйста. Я сволочь и скотина. Я самая последняя скотина в мире, и можешь называть меня так до конца своей жизни, потому что я этого заслуживаю.

Мои душевные силы начинают сдавать. Все, что он говорит мне, начинает на меня действовать, и, когда я отпускаю дверь, Эрик открывает ее настежь. Глядя на меня, он шепчет:

– Малышка, послушай меня… – Но тут, посмотрев через плечо, спрашивает: – Генеральная уборка? Оп-ля, значит ты очень, очень разозлилась!

Уголки его губ поднимаются. Видя, что он собирается сделать шаг, в истерике кричу:

– Не вздумай входить в мой дом.

Он останавливается. Не входит.

– И прежде чем ты продолжишь лить поток своих красивых слов, – яростно кричу я, – я хочу, чтобы ты знал, что я не собираюсь рисковать своей жизнью, чтобы все опять стало плохо. Ты выводишь меня из себя. Я не могу быть с тобой. Не хочу оставлять те вещи, которые мне нравятся, потому что ты хочешь держать меня под хрустальным колпаком. Нет, я на это не согласна!

– Я люблю тебя, сеньорита Флорес.

– И хрен с тобой!.. Оставь меня в покое!

И, застав его врасплох, одним махом закрываю дверь. Моя грудь вздымается. Я взвинчена. Эрик снова это сделал. Он снова наговорил мне кучу красивых слов, которые только может сказать мужчина женщине, и я, как дура, слушала его.

Я идиотка. Дура. Раззява. Почему? Почему я его слушала?!

Снова звонят в дверь. Это он. Я не хочу открывать.

Я не хочу его видеть, хотя я умираю от желания опять его увидеть. Но вдруг я слышу еще чей-то голос. Там что, Симона? Открываю дверь, и у меня отвисает челюсть при виде Норберта и его жены. Он говорит:

– Сеньорита, после того как вы покинули дом, все изменилось. Если вы вернетесь, обещаю, что буду помогать вам чинить мотоцикл всегда, когда захотите.

От удивления у меня широко открываются глаза, и Симона, обнимая меня, целует в щеку.

– А я обещаю называть тебя Джудит. Хозяин разрешил. – Взяв меня за руки, она шепчет: – Джудит, я скучаю по тебе, и, если ты не вернешься, хозяин будет нас мучить до конца наших дней. Разве ты желаешь нам такого? – Я отрицательно качаю головой, и она продолжает: – К тому же смотреть «Безумную Эсмеральду» в одиночку не так интересно, как было, когда мы делали это с тобой вдвоем. Кстати, Луис Альфредо Киньонес попросил руки Эсмеральды Мендоса. Я записала эту серию, чтобы мы посмотрели ее вместе.

– Ах, Симона!.. – вздыхаю я и подношу руки ко рту.

Вдруг в квартиру врываются Трусишка и Кальмар и начинают лаять.

– Трусишка! – выкрикиваю я, глядя на него.

Пес подпрыгивает, и я заключаю его в объятия. Как же я по нему соскучилась!.. Затем я глажу Кальмара и шепчу:

– Как же ты подрос, коротышка…

Собаки весело прыгают вокруг меня. Они не забыли меня. Опершись на стену, Эрик наблюдает за мной. Тут появляется Соня с чарующей улыбкой и целует меня.

– Милая моя, если ты не поедешь с нами, после того как он мобилизировал стольких людей, значит, ты такая же упрямая, как и он. Мой сын любит тебя, любит, очень любит. И он мне в этом признался.

Я ошарашенно смотрю на нее. Тут, к моему изумлению, в дверях появляется отец:

– Да, смугляночка, этот парень очень сильно тебя любит, и я же говорил тебе, что он вернется! Вот он перед тобой. Он твой боец, а ты его боец. Будет тебе, мое сокровище… Я же тебя знаю. Если бы этот мужчина тебе не нравился, то ты давно стала бы жить по-старому. У тебя бы не было таких синяков под глазами.

– Папа… – всхлипываю я, закрывая рот руками.

Отец целует меня и шепчет:

– Будь счастлива, моя любимая. Наслаждайся жизнью ради меня. Не делай так, чтобы я переживал за тебя весь остаток своей жизни.

У меня падают две огромные слезы, и тут я слышу еще один родной голос.

– Дорога-а-ая! – всхлипывает моя растроганная сестра. – Ах, как же Эрик красиво поступил! Он собрал нас всех, чтобы попросить у тебя прощения. Как романтично! Какое чудесное доказательство своей любви! Именно такой мужчина мне нужен, а не какой-то мужлан. И, пожалуйста, прости его за то, что он не рассказал тебе о моем разводе. Я пригрозила, что поколочу его, если он это сделает.

Я смотрю на Эрика. Он так и стоит на лестничной клетке, опершись на стену, не сводя с меня глаз. Я вижу, как в двери входит Марта и, подмигнув мне, шепчет:

– Если ты скажешь «нет» моему упрямому братцу, клянусь, что я приведу сюда всех из «Гуантанамеры», чтобы переубедить тебя. Мы будем пить и кричать: «Сахарок!» – Я смеюсь. – Подумай только, каких усилий ему стоило попросить у нас всех о помощи. Этот парень разбился вдребезги, и тебе это нужно каким-то образом компенсировать. Давай, люби его так же, как и он тебя.

Я смеюсь. Эрик тоже улыбается, и тут кричит моя племянница:

– Те-е-етенька! Дяденька Эрик пообещал, что этим летом я проведу с вами три месяца каникул в твоем бассейне, а что касается ки… ой, Флина, то он очень крутой. Я тащусь от него. Ты не видела, как он играет в «Mario Cars». Просто здорово! Он очень классный.

Все это похоже на метро в час пик. В гостиной полно народу, вот только Эрик до сих пор стоит за дверью и смотрит на меня своими удивительными глазами. Вдруг заходит Флин. Увидев меня, он просто вешается мне на шею. Он обнимает меня и отчаянно целует. Обожаю его поцелуи. Отпустив меня, он на минутку исчезает, а потом я начинаю хохотать: я вижу, что он тянет за собой красную рождественскую елку.

Неужели они привезли с собой дерево желаний?

Я смеюсь и смотрю на Эрика, а тот лишь пожимает плечами.

– Тетя Джуд, – говорит Флин, – мы до сих пор не прочитали желания, которые загадали на Рождество. – Я растрогана, и мальчик шепчет: – Я переписал свои желания. Те желания, которые я написал на Рождество, были не очень хорошими. А еще я рассказал дяде Эрику, что тоже скрывал от него всякие секреты. Я рассказал, что это я тогда взболтал кока-колу, чтобы она взорвалась тебе в лицо, и что это по моей вине ты упала в снег и заработала себе ту жуткую рану на подбородке.

– И почему же ты ему все рассказал?

– Я должен был это сделать. Ты всегда была ко мне доброй, и он должен был об этом знать.

– Кстати, дорогая, – замечает Соня, – начиная с этого года мы будем праздновать Рождество вместе. Больше никаких праздников врозь.

– Отлично, бабушка! – выкрикивает Флин, и я улыбаюсь.

– Мы тоже к вам присоединимся, – растроганно уточняет отец.

– Ух-тышка, дедуля! – хлопает в ладоши Лус, а Эрик забавляется, держа руки в карманах.

Я смотрю на него. Он смотрит на меня. Наши взгляды пересекаются, и, когда я была уверена, что больше никто не появится, в квартиру заходят Бьорн, Фрида и Андрес с маленьким Гленом на руках. Мужчины ничего не говорят. Они только смотрят на меня, обнимают и целуют. А Фрида, обнимая, шепчет мне на ухо:

– Когда простишь его, накажи хорошенько! Он это заслужил.

Мы обе смеемся, и я закрываю лицо руками. Я не могу в это поверить. Мой дом полон людей, которые меня любят. И все это организовал Эрик. Я взволнована. Чертовски взволнована. Эрик – единственный, кто еще стоит за дверью. Я запретила ему входить. Он решительно подходит к двери.

– Я люблю тебя, малышка, – заявляет он. – Я буду говорить тебе это наедине, перед нашими родными и перед всем миром. Ты была права. После того что случилось с Ханной, я закрылся в кокон, что не очень хорошо отразилось на моих родных. Я поступил плохо, особенно с Флином. Но ты появилась в моей жизни, в наших жизнях, и все изменилось к лучшему. Любимая, поверь, ты центр моего существования.

Мягкое «о-о-хх!» вырывается с уст сестры, вызвав у меня улыбку, а Эрик продолжает:

– Я знаю, что не всегда поступал хорошо. У меня скверный характер, я черствый, иногда утомительный и невыносимый. Я постараюсь это исправить. Я тебе не обещаю на сто процентов, потому что не хочу обманывать, но я попытаюсь. Если ты согласишься дать мне еще один шанс, мы вернемся в Мюнхен с твоим мотоциклом, и обещаю, что я сам буду громче всех аплодировать и кричать, когда ты будешь участвовать в соревнованиях. Я даже, если захочешь, буду гонять с тобой на мотоцикле Ханны по окрестностям. – И, всматриваясь мне в глаза, шепчет: – Малышка, пожалуйста, дай мне второй шанс.

Все на нас смотрят.

Стоит полнейшая тишина.

Все молчат. Мое сердце бешено стучит.

Эрик снова это сделал!

Я люблю его! Люблю и обожаю его. Именно такой Эрик-романтик сводит меня с ума.

Я подхожу к двери, выхожу в коридор, подхожу к Эрику и, поднимаясь на цыпочки, приближаю свои губы к его губам, провожу языком по его верхней губе, потом по нижней и, укусив его, заявляю:

– Ты не утомительный. Мне нравится твой скверный характер, нравится, когда ты не в духе, и я не разрешаю тебе меняться.

– Хорошо, дорогая, – соглашается он, широко улыбаясь.

Мы смотрим друг на друга. Мы пожираем друг друга глазами. Мы улыбаемся.

– Айсмен, я люблю тебя, – наконец произношу я.

Эрик закрывает глаза и обнимает меня, прижимает к себе, и все начинают аплодировать.

Эрик целует меня, а я его. Я зарываюсь в его объятия, желая никогда больше его не отпускать.

Так проходит несколько минут, наконец он отстраняется от меня. Все умолкают.

– Малышка, ты два раза возвращала кольцо, и я надеюсь, что третьего раза не будет.

Я улыбаюсь, и, к моему очередному удивлению, он становится на одно колено, поднимает в руках кольцо с бриллиантом и говорит, приведя меня в совершенное замешательство:

– Знаю, что ты попросила меня жениться на тебе, но это был просто порыв… А на этот раз я хочу, чтобы это был мой порыв, более того, я хочу, чтобы это было официально перед нашими родными. – И, окончательно меня ошарашив, продолжает: – Сеньорита Флорес, ты хочешь выйти за меня замуж?

У меня начала зудеть шея. Опять пятна!

Я чешусь. Свадьба? Я так нервничаю!

Эрик смотрит на меня и улыбается. Он знает, о чем я думаю. Он поднимается, приближает свои губы к моей шее и нежно дует. В этот самый момент я понимаю, что именно он стал моим бойцом, а я – его. И, обхватив руками его лицо и глядя ему в глаза, отвечаю:

– Да, сеньор Циммерман, я хочу выйти за вас замуж.

В квартире все взрываются от радости.

Скоро свадьба!

Мы с Эриком обнимаемся и счастливо смотрим друг на друга. И тогда я цепляюсь за щеколду и закрываю дверь. Со своим возлюбленным я оказываюсь наедине на лестничной площадке.

– И ты все это организовал ради меня?

– Ага, малышка! Я использовал тяжелую артиллерию, потому что ты не хотела меня ни слушать, ни видеть, ни целовать, ни давать еще один шанс, – шепчет он, целуя меня в шею.

Я сейчас зацелую его! Вне себя от счастья, шепчу, наслаждаясь его сладкими поцелуями:

– Мне кое-чего не хватало…

– Чего же?

– Бутылочки с розовой этикеткой и земляничным вкусом.

Эрик громко хохочет и смачно шлепает меня.

– Эта и любая другая, какую захочешь, ждут в холодильнике у нас дома.

– Отлично!

Прижимаюсь к нему, обнимаю, и он заключает меня в объятия. Я обхватываю его ногами, и он прижимает меня к стене. Он целует меня, а я его. Он возбуждает меня, а я его.

Я хочу его, а он меня.

– Малышка, остановись, – весело предупреждает он меня, чувствуя мое настроение. – В доме полно людей, а мы с тобой стоим на лестничной площадке.

Я киваю. Мне нравится быть в его объятиях, и я шепчу, вызвав у него смех:

– Я просто тебе показываю, что с тобой будет, когда мы окажемся наедине. И я хочу, чтобы ты знал, что я тебя накажу.

Эрик вздрагивает. Смотрит на меня. Мои наказания обычно бывают радикальными, и, кусая его за губу, я заявляю:

– В наказание я заставлю тебя исполнять все наши фантазии.

Мой возлюбленный улыбается, и, прижавшись ко мне, я чувствую его возбужденное желание. О да! Он достает мобильный и набирает чей-то номер. Через несколько мгновений открывается дверь и показывается Бьорн.

– Мне нужно, чтобы ты срочно вывел всех из квартиры и забрал с собой, – просит Эрик.

Бьорн улыбается и, подмигивая, говорит:

– Дайте мне три минуты.

– Одну, – отвечает Эрик.

Я улыбаюсь. Именно такой требовательный Эрик сводит меня с ума.

Менее чем через тридцать секунд все смеясь уходят, а я так и остаюсь у Эрика на руках. Я прощаюсь с ними и понимаю, что они догадываются, чем мы сейчас займемся. Отец подмигивает мне, и я шлю ему воздушный поцелуй.

Когда мы оказываемся в квартире одни, нас окутывает полная тишина. Эрик ставит меня на пол.

– Начинается твое наказание. Иди в кровать и раздевайся.

– Малышка…

– Иди в кровать… – требую я.

Он изумленно вздымает брови, потом руки и исчезает в коридоре. С колотящимся сердцем я смотрю на еще не распакованные коробки, читаю надписи. Найдя, что искала, подхватываю коробку и весело бегу в ванную комнату.

Когда я выхожу из ванной и захожу в спальню, Эрик в полном изумлении смотрит на меня. Я одета в тот самый эротичный костюм. Наконец я его обновлю!

Я смотрю на него. Кручусь перед ним, показывая свой костюм, надеваю фуражку и очки. Эрик пожирает меня глазами. Я озорно подхожу к музыкальному центру, ставлю диск, и вскоре тишину пронзает электрогитара группы «AC/DC». Звучат первые аккорды песни «Путь в ад». Я знаю, что ему нравится эта песня.

Он улыбается, я тоже улыбаюсь и, словно тигрица, направляюсь к нему. Беру с пояса дубинку и становлюсь перед любовью всей своей жизни.

– Айсмен, ты очень плохо себя вел.

– Признаю, сеньора.

Стучу дубинкой пару раз по руке и заявляю:

– Ты знаешь, что я хочу в качестве наказания.

Эрик отчаянно хохочет. Прежде чем я успеваю что-то сказать или сделать, мой любимый, мой безумный любимый, уже оказывается сверху и нежно шепчет, отчего я улетаю на седьмое небо:

– Первая фантазия. Раздвинь ноги, малышка.

Я закрываю глаза. Улыбаюсь и выполняю его просьбу, приготовившись стать его фантазией.

 

Эпилог

Мюнхен. Два месяца спустя.

– Джудит, беги сюда! Начинается «Безумная Эсмеральда», – кричит Симона.

Услышав Симону, я смотрю на Эрика, племянницу и Флина. Мы плаваем в бассейне. Под смех Эрика я бормочу:

– Я вернусь через полчаса.

– Тетенька, не уходи! – бурчит племяшка.

– Тетя Джуд…

Вытираюсь полотенцем и, поворачиваясь к плавающим в воде детям, повторяю:

– Я скоро вернусь, приставучки.

Эрик держит меня и не отпускает. С того времени, как я вернулась, он не может мною насытиться.

– Ну же, ангел мой, останься с нами.

– Дорогой, – шепчу я, целуя его. – Я не могу пропустить эту серию. Сегодня Эсмеральда Мендоса узнает, кто ее настоящая мать. К тому же сериал заканчивается. Как же я могу это пропустить?

Мой немец сквозь смех целует меня:

– Иди уж.

Я с улыбкой на губах оставляю своих любимчиков и бегу в кухню. Мы усаживаемся рядом, и Симона протягивает мне бумажные платки. Начинается «Безумная Эсмеральда». Мы с волнением наблюдаем, как Эсмеральда Мендоса узнает, что ее настоящей матерью оказывается старуха при смерти, наследница ранчо «Акации». Мы с Симоной безутешно плачем и становимся свидетелями, как измученная болезнью женщина обнимает свою дочь. В конце концов справедливость торжествует: семья Карлоса Альфонсо Альконеса де Сан-Хуан разоряется, а Эсмеральда Мендоса, которая была их служанкой, становится самой богатой наследницей Мексики. Только и всего!

Погрузившись в свои переживания, мы видим, как Эсмеральда едет вместе с сыном искать своего единственного и истинного возлюбленного, Луиса Альфреда Киньонеса. Когда он видит ее, то с улыбкой раскрывает руки, и она ныряет к нему в объятия. Вот это момент! Мы с Симоной растроганно переглядываемся, и когда думаем, что история уже закончилась, как вдруг кто-то стреляет в Луиса Альфреда Киньонеса, и мы обе удивленно смотрим на экран, читая титры «Продолжение следует».

– Продолжение следует! – выкрикиваем мы, широко раскрыв глаза.

Мы переглядываемся и начинаем хохотать. «Безумная Эсмеральда» продолжается, и мы опять каждый день будем ее смотреть.

Симона идет готовить обед, а я возвращаюсь в бассейн, но нахожу детей и Эрика в гостиной, играющих в «Мортал Комбат». Заметив меня, Флин говорит:

– Дядя Эрик, давай разгромим девчонок.

Я улыбаюсь, сажусь рядом с любимым. Но, увидев, как моя племянница реагирует на слова Флина, шепчу:

– Давай, Лус. Покажем этим немцам, как играют испаночки.

Проиграв больше часа, мы с Лус поднимаемся и поем им:

Мы чемпионы, друг мой.

О мы-ы-ы…

Нахмурившись, Флин, смотрит на нас. Он не любит проигрывать, но на этот раз он проиграл. Эрик смотрит на меня с улыбкой. Он получает удовольствие от моей жизненной силы, а когда я прыгаю ему на руки и целую, заявляет:

– Я должен отыграться.

– Когда захочешь, мой Айсмен.

Мы целуемся, и тогда моя племяшка начинает возмущаться:

– Фу, тетя! Почему вы все время целуетесь?

– Да, надоело уже! – с улыбкой поддакивает Флин.

Эрик поворачивается и, чтобы отделаться от них, говорит:

– Давайте, бегите в кухню за кока-колой.

Стоило только упомянуть этот освежающий напиток, как дети убегают сломя голову. Оставшись наедине, Эрик опрокидывает меня на диван и весело подгоняет:

– У нас минута, максимум две. Давай, раздевайся!

Меня разбирает смех. И когда Эрик начинает меня щекотать под футболкой, я вдруг слышу:

– Дорога-а-ая… дорогая!..

Мы с Эриком переглядываемся и быстро садимся на диване. Сестра смотрит на нас из дверей и растерянно восклицает:

– Ай, боже мой! Ай, боже мой! Кажется, у меня отошли воды.

Мы с Эриком вскакиваем с дивана. Но моя упрямая сестра бормочет:

– Этого не может быть. Я не могу сейчас рожать. Еще полтора месяца. Я не хочу сейчас рожать. Нет, я не буду!

– Ракель, успокойся, – тихо говорит Эрик, включая мобильный и набирая чей-то номер.

Но моя сестра в своем репертуаре. Выйдя из себя, она хнычет:

– Я не могу здесь рожать. Девочка должна родиться в Мадриде. Там все ее вещи и… и… Где папа? Мы должны ехать в Мадрид. Где папа?

– Ракель, пожалуйста, успокойся, – говорю я, умирая со смеху от такой ситуации. – Папа уехал с Норбертом и вернется через пару часов.

– У меня нет пары часов! Позвони и вели ему немедленно возвращаться! О боже мой! Я не могу сейчас рожать! Сначала твоя свадьба, потом я возвращаюсь в Мадрид и только потом я должна родить дочку. Все должно произойти именно так и не иначе.

Я пытаюсь удержать ее за руки, но она так сильно нервничает, что размахивает ими во все стороны. В конце концов, получив от своей обезумевшей сестры пару затрещин, я поворачиваюсь к Эрику и говорю:

– Мы должны отвезти ее в больницу.

– Не волнуйся, дорогая, – шепчет Эрик. – Я уже позвонил Марте, и она ждет нас.

– Какая больница? – разозлившись, завывает она. – Я не доверяю немецкому здравоохранению. Моя дочь должна родиться двенадцатого октября и не здесь!

– Значит, Ракель, – вздыхаю я, – похоже, твоя дочь станет немкой.

– Нет!.. – Она просто вне себя. – Вызови свой самолет. Пусть он заберет и отвезет нас в Мадрид. Она должна появиться на свет именно там.

Эрик хлопает глазами, потом смотрит на меня, а я опять прыскаю со смеху. Сестра раздраженно орет:

– Дорога-а-ая, пожа-а-алуйста, не смейся!

– Ракель, посмотри на меня, – тихо говорю я и пытаюсь не рассмеяться. – Во-первых, расслабься. Во-вторых, если девочка должна родиться здесь, то она родится в самой лучшей больнице, потому что Эрик все устроит. И, в-третьих, не волнуйся насчет моей свадьбы, впереди еще десять дней.

Изменившись в лице, Эрик, в высшей степени тронутый происходящим, просит Симону остаться с детьми. Затем, не обращая внимания на причитания сестры, он берет ее на руки и усаживает в машину. Через двадцать минут мы уже в больнице, где работает Марта, моя золовка. Она уже нас ждет. Но сестра продолжает упорствовать: «Девочка не может здесь родиться».

Однако природа берет свое и спустя пять часов в Германии рождается почти трехкилограммовая чудесная девочка. Проведя с сестрой большую часть родов – она не хотела оставаться в операционной наедине с незнакомцами, которых она не понимает, – я еле живая выхожу и смотрю на Эрика и отца. У них у обоих серьезные лица. Они встают, а я подхожу к ним и падаю на стул.

– Боже мой, это было ужасно!

– Дорогая, – взволнованно говорит Эрик, – ты в порядке?

До сих пор вспоминая увиденное, я тихо шепчу:

– Это было ужасно, Эрик, ужасно. Посмотри, какие у меня пятна на шее!

Я беру со стола журнал и начинаю обмахиваться. Мне жарко!

– Смугляночка, – бурчит отец, – оставь эти глупости и скажи, как себя чувствует твоя сестра.

– Ой, папа, извини! – вздыхаю я. – Ракель и девочка чувствуют себя отлично. Малышка весит почти три килограмма. Ракель плакала и смеялась, когда ее увидела. Она удивительная!

Эрик с отцом улыбаются и обнимаются, поздравляя друг друга. Но меня все, что я увидела, глубоко поразило.

– Девочка очаровательная, но я… меня тошнит.

Эрик испуганно сжимает меня. Отец забирает у меня журнал и обдувает меня, пока я еле слышно произношу:

– Эрик.

– Говори, дорогая.

Я смотрю на него, выпучив глаза:

– Дорогой, пожалуйста, не допусти, чтобы я прошла через такое.

Эрик не знает, что ответить. Он очень переживает при виде моего состояния, а папа начинает хохотать:

– Ну и ну, малышка! Ты точь-в-точь как твоя мама.

Когда тошнота прошла и я снова почувствовала себя человеком, отец поворачивается ко мне и говорит:

– Опять девочка. Почему меня всегда окружают девочки? Когда у меня уже будет внучок?

Эрик смотрит на меня. Отец тоже. А я, хлопая глазами, заявляю:

– И не смотрите даже на меня. После того, что я видела, я ни за что не захочу иметь детей!

Через час Ракель уже в уютной палате и мы все трое идем ее проведать. Маленькая Лусия прекрасна, и, когда Эрик смотрит на нее, у него просто слюни текут.

Я в шоке наблюдаю за ним. С каких это пор он стал так любить детей? Попросив у моей сестры разрешения, он берет девочку на руки и поворачивается ко мне:

– Дорогая, я тоже такую хочу!

Отец смеется. Сестра тоже, а я серьезно отвечаю:

– Я не сумасшедшая!

Отец вызывается остаться на ночь в больнице вместе с сестрой и моей крошечной племянницей. Прощаясь с ним, говорю ему, что он Папа Селезень, на что он только смеется. Когда мы с Эриком едем домой одни, я чувствую себя разбитой. Эрик молча ведет машину, а по радио звучит какая-то немецкая песня. Я рассеянно смотрю в окно. Вскоре мы добираемся до дома. В паре кварталов Эрик останавливает машину у обочины.

– Выходи из машины.

Я хлопаю глазами и смеюсь.

– Ладно тебе, Эрик. Что ты хочешь?

– Малышка, выходи из машины.

Я покорно его слушаюсь и улыбаюсь, потому что знаю, что он сейчас будет делать. И вот я слышу песню Малу «Черное и белое». Сделав звук погромче, Эрик спрашивает:

– Ты со мной потанцуешь?

Я расплываюсь в улыбке и обвиваю руками его шею. Эрик притягивает меня к себе, а Малу поет:

Ты говоришь «белое», я – «черное».

Ты говоришь «иду», я – «прихожу».

Я смотрю на жизнь в цвете,

Для тебя она черно-белая.

– Знаешь что, малышка?

– Что, здоровяк?

– Когда я сегодня увидел маленькую Лусию, я подумал, что…

– Нет!.. Даже не думай просить меня об этом! Я отказываюсь!

Черт возьми! Я сразу вспомнила о сестре. Какой ужас! Эрик улыбается, еще крепче меня обнимает и шепчет:

– Разве тебе не хотелось бы иметь дочку, которую ты научишь кататься на мотоцикле?

Смеясь, я отвечаю:

– Нет.

– А сына, которого ты научишь ездить на скейте?

– Нет.

Мы танцуем, и Эрик продолжает:

– Малышка, мы никогда с тобой об этом не говорили. Разве ты не хочешь, чтобы у нас были дети?

Ради всех святых! Почему мы должны обсуждать эту тему? И, глядя ему в глаза, шепчу:

– Боже мой, Эрик! Если бы ты увидел то, что видела я, то понял бы, почему я не хочу детей. У тебя там вылазит… огромная… огро-о-омная штука… и это, должно быть, чертовски больно. Я решительно отказываюсь. Я не хочу детей. Если хочешь отменить свадьбу, я пойму. Но только не проси меня, чтобы я подумала сейчас о детях. Я даже думать не хочу об этом.

Мой парень улыбается и, чмокнув меня в лоб, шепчет:

– Ты будешь замечательной матерью. Стоит только посмотреть, как ты общаешься с Лус, с Флином, с Трусишкой и Кальмаром. А как ты смотрела на малышку Лусию!

Я не отвечаю. У меня нет слов. А Эрик продолжает вести меня в танце.

– И свадьба не отменяется. А теперь закрой глаза, расслабься и танцуй под нашу песню.

Я послушно делаю шаг, другой. Закрываю глаза. Расслабляюсь и танцую с ним. Мне это очень нравится.

Через четыре дня сестра чувствует себя отлично, и двумя днями позже ее вместе с малышкой Лусией выписывают. Несмотря на то что она родилась раньше срока, крошка совершенно здорова и настоящая куколка. Отец не перестает повторять, что она вылитая я, и действительно – она смугляночка, у нее мой рот и губы. Она просто прелесть. Каждый раз, когда Эрик берет девочку на руки, он смотрит на меня медоточивым взглядом, я отрицательно качаю головой, а его разбирает смех. Мне же совершенно не смешно.

Время идет, и наступает день свадьбы.

Это утро я встречаю в истерике. Что я делаю в свадебном платье?!

Сестра меня достает, племянница выносит мне мозги, и только отец может нас всех успокоить. Что, собственно говоря, он всегда делает, когда мы встречаемся. Я так нервничаю из-за свадьбы, что у меня даже мелькает мысль: а не убежать ли. К счастью, отцу удается успокоить меня. Когда я вхожу в битком набитую церковь Святого Каэтано, держа под руку взволнованного папу, одетая в свое красивое (честное слово!) подвенечное платье, и вижу, что мой Айсмен ждет меня, красивый, как никогда, в свадебном сюртуке, я уже понимаю, что у меня будет не один ребенок – у меня будет несметное количество детей.

Церемония длится недолго – так захотели мы с Эриком. Когда мы выходим из церкви, друзья и родственники посыпают нас рисом и лепестками белых роз. Эрик с любовью целует меня, и я вне себя от счастья.

Банкет проходит в красивом мюнхенском зале. Угощение очень вкусное: наполовину немецкое, наполовину испанское, и, похоже, всем нравится.

Эрик поражает наше воображение немалыми расходами. Он не хотел, чтобы мой отец и сестра чувствовали себя одиноко, и устроил так, чтобы на свадьбу приехал мой друг Начо, а из Хереса – Бичаррон и Лусена, Лола и Харандера, Пепи из Ла-Бодеги, Пачуча и Фернандо со своей невестой из Валенсии. По их словам, «Франкфурт» сам с ними связался и пригласил всех приехать за его счет. Эрик даже пригласил «поклонниц Максвелл». Настоящее безумие!

Я его зацелую! Я зацелую своего мужа до смерти.

Из компании «Мюллер» он пригласил Мигеля с его ураганной подругой, Жерардо с его женой и Пако с Раулем, которые, увидев меня, растроганно хлопали в ладоши.

Мы поднимаем бокалы розового «Моэт Шандон» и, скрестив с Эриком руки, пьем на брудершафт перед всей публикой. Когда я вижу торт из трюфеля с клубникой, недвусмысленное пожелание жениха, у меня темнеет в глазах. Словами не описать, что со мной происходит.

Когда Эрик, теперь уже мой супруг, открывает бал, он удивляет меня в очередной раз. Он нанял певицу Малу, и она поет только для нас. Какой момент! Мы смотрим друг на друга влюбленными глазами, и я вне себя от счастья в его объятиях. Боже мой, как же я его люблю!

После этого оркестр оживляет бал. Соня, мой отец и сестра переполнены счастьем. Марта и Артур аплодируют. Флин и Лус весело бегают по залу, а у Симоны и Норберта с лица не сходят улыбки. Все очень романтично. Все восхитительно, и мы радуемся нашему самому удивительному дню.

Смеясь, я танцую с Рейналдо и Анитой под песню «Бемба колора», во все горло выкрикивая: «Сахарок!» Эрик не может сдерживать смех. Я его счастье.

Вместе с Соней, Бьорном, Фридой и Андресом мы растрепали волосы, танцуя под песню «Сентябрь», и, когда перестает звучать мелодия, Декстер завладевает микрофоном. Минута, и он а капелла поет мексиканское болеро в честь Эрика и меня. Я с широкой улыбкой аплодирую ему.

У меня чудесные друзья – как близкие, так и дальние. Это те люди, которым, как и мне, нравятся страстные игры в узком кругу. Но когда они оказываются в обычной атмосфере, они очень внимательные, милые, воспитанные и очень веселые. Благодаря им, я чувствую себя самой счастливой.

Бал длится уже несколько часов, и я вдруг замечаю, что Декстер очень оживленно разговаривает с моей сестрой. Я с тревогой смотрю на Эрика, но тот успокаивает меня. Наконец мне удается взять себя в руки, я просто улыбаюсь и расслабляюсь.

Праздник заканчивается в четыре часа утра. Отец с сестрой и детьми едут ночевать к Соне. Они хотят оставить дом полностью для нас одних.

Когда мы приезжаем домой, Эрик пытается поднять меня на руки и перенести через порог. Я с удовольствием позволяю ему это сделать, и, когда мы оказываемся внутри, он опускает меня и счастливо шепчет:

– Добро пожаловать домой, сеньора Циммерман.

Очарованная, целую его. Смакую губы своего мужа, и во мне просыпается желание.

Я закрываю дверь, молча снимаю с него сюртук, бабочку, рубашку, брюки и трусы. Я раздеваю его для себя. А потом, улыбаясь, говорю:

– Айсмен, надень бабочку.

Он весело выполняет мою просьбу. Боже мой! Передо мной мой обнаженный немец в одной бабочке – и это моя фантазия. Моя безумная фантазия. Тяну его за собой и, подойдя к двери в его кабинет, поворачиваюсь к нему:

– Я хочу, чтобы ты порвал мои трусики.

– Дорогая, ты уверена? – смеясь, спрашивает мой возлюбленный.

– Уверенней не бывает.

Возбудившись, Эрик начинает поднимать оборки пышной юбки, а там еще оборки, и еще. Моя пышная юбка никак не заканчивается. В конце концов я, хихикая, останавливаю его и говорю:

– Иди… сядь в свое кресло.

Он позволяет собой управлять. Выполняет мой приказ и наблюдает за мной.

Я, сгорая от желания, отстегиваю юбку своего красивого подвенечного платья, и она падает к моим ногам. Оставшись только в корсаже и бикини, вызывающе усаживаюсь на стол своего обезумевшего супруга и приказываю:

– А теперь порви их!

Сказано – сделано.

Эрик рвет белые бикини и, когда проводит рукой по моей татуировке и гладкой киске, томно шепчет:

– Ты только попроси.

После этих слов я закрываю от волнения глаза.

Между нами все началось как раз тогда, когда он впервые сказал эти слова в архиве офиса. Я улыбаюсь, вспоминая выражение своего лица, когда он привел меня в ресторан «Moroccio», или когда я увидела видеозапись из отеля, или когда сунула ему в рот клубничную жевательную резинку. Воспоминания. Горячие, страстные и забавные воспоминания пролетают у меня в голове, пока мой безумный и страстный муж ласкает меня. Желая навсегда запечатлеть то, что когда-то началось, целую его и в тот же миг нанизываюсь на своего любимого. У него замирает дыхание, я смотрю в его удивительные голубые глаза, от которых всегда сходила с ума, и, безумно влюбленная, шепчу:

– Сеньор Циммерман, ты только попроси, сейчас и навсегда.

 

Об авторе

Меган Максвелл – известная писательница-романистка. Будучи дочкой испанки и американца, она опубликовала такие романы, как «Я тебе это сказала» (2009), «Разрешенное желание» (2010), «Это был глупый поцелуй» (2010), «Я буду ждать тебя всю жизнь» (2011), «Niyomismalosé» (2011), «Лягушки тоже влюбляются» (2011), «А тебе какая разница?» (2012), «Я забыла тебя забыть» (2012), «Воительницы Максвелл. Откуда произошло название равнины» (2012), «Голубые принцы тоже теряют свой цвет» (2012), «Ты только попроси» (2012), «Почти роман» (2013), «Называй меня Конфеткой» (2013) и «Ты только попроси. Сейчас и навсегда» (2013), а также повести и рассказы в коллективных сборниках. В 2010 году стала победительницей международной премии Любовного Романа «Seseña», в 2010, 2011 и 2012 получила премию Дамы на Clubromantica.com, а в 2013 – награду AURA, которую присуждает Собрание «Я читаю ВР (взрослый роман)».

Роман «Ты только попроси» стал ее дебютом в эротическом жанре и получил награду «Три пера» за лучший эротический роман, которую присуждает любовным романам Premio Pasión (Премия Страсти).

Меган Максвелл живет в чудесной деревушке в окрестностях Мадрида вместе со своим мужем, детьми, псом Драко и котом Ромео.

Больше информации об авторе и ее произведениях вы можете найти на сайте www.meganmaxwell.com.