После обеда Марта завозит меня домой. Симона сообщает, что Флин у себя в комнате делает уроки, а она уезжает с Норбертом в супермаркет. Она записала очередную серию «Безумной Эсмеральды», и мы посмотрим ее, когда она вернется. Я поднимаюсь к себе в комнату и переодеваюсь. Надеваю удобную домашнюю одежду, майку и хлопковые штаны, и решаю проведать Флина.

Когда я открываю дверь, он сердито ко мне поворачивается. Ну, меня это совсем не удивляет. Он такой. Подхожу и ерошу ему волосы.

– Как дела в школе?

Мальчик трясет головой, чтобы я от него отстала, и отвечает:

– Хорошо.

Вижу, что его губа лучше, чем вчера. Я качаю головой (это не может так продолжаться) и, наклонившись, чтобы наши взгляды оказались на одной высоте, тихо говорю:

– Флин, ты не должен позволять, чтобы эти мальчишки и дальше делали с тобой то, что они делают. Ты должен защищаться.

– Да, конечно, но, когда я это делаю, дядя сердится, – гневно почти кричит он.

Я вспоминаю, что мне рассказал Эрик, и киваю:

– Послушай, Флин, я понимаю, о чем ты говоришь. Я не знаю, что вчера произошло, из-за чего мальчишке пришлось накладывать швы.

Мальчик смотрит на меня, но, судя по тому, как он напрягся, я понимаю, что ему совсем не нравится то, что я говорю.

– Флин, ты не должен позволять, чтобы…

– Замолчи! – сердито кричит он. – Ты ничего не знаешь. Замолчи!

– Ладно. Я замолчу. Но я хочу, чтобы ты знал, что я в курсе того, что происходит. Я все видела. Я видела, как твои якобы дружки, которые ездят вместе с тобой, начинают тебя толкать и издеваться над тобой, как только Норберт уезжает.

– Они мне не друзья.

– О, в этом я не сомневалась, – подшучиваю я. – Я и сама догадалась. Единственное, чего я не понимаю, – почему ты не объяснишь этого дяде.

Флин встает. Толкает меня и выставляет вон. Когда он хлопает перед моим носом дверью, сначала я решаю открыть ее и высказать все, что думаю, но, поразмыслив, оставляю мальчика в покое. Главное я сказала. Я сказала, что знаю о его проблемах. Теперь нужно подождать, когда он попросит меня о помощи. Звонит мобильный. Это Эрик.

Вне себя от счастья, болтаю с ним больше часа. Он расспрашивает меня о том, как я провела день, а я спрашиваю о его дне, и потом мы наговариваем друг другу кучу ласковых и страстных словечек. Я его обожаю. Я его люблю. Мне его не хватает. И прежде чем повесить трубку, он говорит, что позвонит мне, когда остановится в отеле. Здорово!

После разговора с Эриком мне становится скучно и я иду в свою комнату разбирать коробки с вещами. Увидев диск с песнями Малу, я окунаюсь в приятные воспоминания. Подумав, вставляю диск в музыкальный центр.

Я знаю, что было мало причин,

Знаю, что было слишком много поводов,

Я с тобой, потому что ты меня мучаешь,

Но без тебя я жить не могу.

Ты говоришь «белое», я говорю «черное»,

Ты говоришь «иду», я говорю «прихожу».

Напевая песню, которая имеет огромное значение для меня и моего безумного любовника, я продолжаю разбирать ящики с вещами. Рассматриваю свои любимые книги и расставляю их на специально купленные полки.

Вдруг дверь резко распахивается и Флин разъяренно говорит:

– Выключи музыку. Она мне мешает.

Я изумленно гляжу на него.

– Она тебе мешает?

– Да.

Я выдыхаю. Музыка не может ему мешать. Она звучит не настолько громко, но, желая быть терпимой, я встаю и делаю громкость тише на пару делений. Возвращаюсь к полкам и поднимаю книги, которые оставила на полу. Краем глаза я замечаю, что парень подходит к музыкальному центру, одним махом выключает музыку и направляется к выходу.

«Черт бы тебя побрал. Ты напрашиваешься на неприятности».

Оставляю книги на столе, подхожу к центру и снова включаю музыку. Уже в дверях мальчик останавливается, смотрит на меня испепеляющим взглядом и истерически кричит:

– Почему ты не уезжаешь к себе домой?!

– Что?!

– Уезжай и не надоедай нам больше.

Я закусываю губу. О да! Лучше я промолчу: если я выпущу свой гнев, то этот ворчливый гном узнает, какими бывают испанки в ярости. Скривив лицо, он снова подходит к музыкальному центру. Выключает музыку. Достает диск и, ничего не сказав, подходит к стеклянной двери, открывает ее и выбрасывает на улицу.

О боже, мой диск Малу!

Я его убью, я его убью, убью!

Не раздумывая, выхожу на улицу его искать. Поднимаю его со снега, словно своего ребенка, вытираю его майкой и, вспоминая всех предков этого маленького ублюдка, вдруг слышу, как за мной закрывается дверь.

Я закрываю глаза и тихо шепчу:

– Господи, пожалуйста, дай мне терпения!

На улице холодно, очень холодно, и я стучу в дверь.

– Флин, пожалуйста, сейчас же открой дверь.

Маленький чертенок смотрит на меня, подло улыбается, разворачивается и, сбросив расставленные мною на полках книги и растоптав несколько дисков, выходит из комнаты. Ну и тип! Я пытаюсь открыть дверь, но она заперта изнутри.

– Черт!

С жутким желанием задушить его я шагаю к следующей стеклянной двери. Мои спортивные штаны промокли от снега. Боже мой, как же холодно! Я дохожу до двери той комнаты, где он делает уроки, и вижу, что он как раз в нее входит. Я стучу в дверь и говорю:

– Флин, пожалуйста, открой дверь.

Он даже не смотрит в мою сторону. Он меня игнорирует!

Я дрожу от жуткого холода и пытаюсь открыть дверь. Но тщетно. Ему меня вовсе не жалко. Через десять минут мои зубы стучат громче самых громких кастаньет, на голове мокрые волосы стоят торчком и под носом уже висят сосульки, я, словно безумная, кричу, тарабаня в дверь:

– Черт бы тебя побрал, Флин! Открой эту долбаную дверь!

Наконец мальчик поворачивается ко мне. Думаю, что ему стало меня жалко. Он встает, подходит к стеклянной двери и – бац! – закрывает шторы.

У меня отвисает челюсть, но я снова начинаю тарабанить в дверь, высказывая все, что я о нем думаю, по-испански. И это вовсе не комплименты.

Идет снег. На мне какие-то жалкие хлопковые тряпки и мокасины. Я замерзла. Жутко замерзла. Я потираю руки и думаю, что делать дальше. Бегу к двери в кухню, но она закрыта. Вспоминаю, что Симоны нет дома. Пытаюсь войти через дверь в гостиной. Она закрыта. Через главный вход. Закрыт. Через дверь в кабинете Эрика. Закрыта. Через окно в ванной. Закрыто.

Я трясусь от холода. Я вся заледенела, у меня намокли волосы, и я начинаю чихать. Не хватало мне еще воспаление легких подхватить. Возвращаюсь к окну, где находится Флин. У меня безумное желание прибить его. Я смотрю наверх. Надо мной балкон одной из комнат. Не переставая думать об опасности, поднимаюсь на карниз, чтобы достать до балкона. Но я настолько замерзла, и карниз настолько скользкий, что я сразу же падаю на землю. Я поднимаюсь и пробую еще раз. Опираясь на ледяную стену, я подтягиваюсь вверх, чтобы дотянуться до балкона, – и вдруг ба-бах! Мокасины соскальзывают, и я, ударившись подбородком о стену, шмякаюсь на землю лицом в снег. Удар был настолько сильным, что у меня чертовски болит подбородок.

Я лежу на снегу. Затем, собравшись с последними силами, снова поднимаюсь, чувствуя, что у меня все лицо в снегу.

– Открой эту проклятую дверь! Я заледенела! – ору я.

И тогда Флин раскрывает шторы и меняется в лице. Он что-то говорит, но я его не слышу. Когда же он открывает дверь, кричит:

– У тебя кровь!

– Где у меня кровь?

Но уже нет никакой необходимости мне говорить. Я и так вижу, что снег у моих ног весь в крови. Моя серая майка стала красной, и, дотронувшись до подбородка, я нащупываю рану, а когда опускаю глаза, вижу, что у меня все руки в крови. Флин в ужасе на меня смотрит. Он не знает, что делать, а я, войдя в его комнату, говорю:

– Дай мне полотенце или что-нибудь подобное, поскорее!

Он бегом вылетает из комнаты и возвращается с полотенцем, но пол уже все равно испачкан кровью. Оказывается, я еще прикусила губу. Итак, мы с Флином одни. Симоны и Норберта дома нет, а мне срочно нужно в больницу. И тогда я поворачиваюсь к растерянному Флину и спрашиваю:

– Ты знаешь, где находится ближайшая больница?

Мальчик кивает.

– Пошли, надень куртку и шапку.

Мы молча идем к выходу и берем верхнюю одежду. Капли крови падают на пол, но мне некогда их вытирать. Когда я хочу надеть куртку, убираю с раны полотенце и кровь начинает течь струйкой. Меня это пугает, и Флина тоже. Я снова прикладываю полотенце и мокрая от снега и крови спрашиваю его:

– Поможешь мне надеть куртку?

Он сразу же помогает. Одевшись, мы заходим в гараж, садимся в «Мицубиси», и, когда открываются двери гаража, Флин придерживает полотенце, чтобы я могла вести автомобиль. Шепотом он подсказывает, куда ехать. У меня дрожат руки и коленки, но я стараюсь успокоиться, ведь я за рулем.

Больница оказывается совсем недалеко, и, когда мы входим в приемную, меня принимают без очереди. Флин не отходит от меня ни на шаг. Он говорит одному доктору, что его тетя – врач Марта Грюхер, и просит, чтобы ей позвонили и попросили приехать сюда в больницу. Я поражена, как легко этот маленький гном отдает приказы, но мне настолько больно, что мне все равно, что он говорит. Пусть звонят хоть самому Микки-Маусу.

Нас проводят в другой кабинет, и, когда доктор осматривает мою рану, он объясняет, что рана на губе заживет сама, а вот на подбородок нужно наложить пять швов. Я в ужасе. Мне хочется плакать. Я боюсь швов. Когда я была маленькой, мне накладывали швы на коленку и для меня это было настоящее потрясение. Я смотрю на Флина. Он бледный как мел – он напуган до смерти. И тут я понимаю, что я до сих пор не плакала, стыдясь своих слез. Но теперь, когда мне сделали обезболивающий укол в подбородок, у меня непроизвольно покатилась одна слезинка, и Флин ее замечает.

В это же мгновение он встает с лавочки, берет мою руку и крепко сжимает. Доктор приказывает ему вернуться на место, но мальчик не слушается. В конце концов доктор говорит:

– Ты точь-в-точь как твой дядя.

Меня это уже не удивляет.

– Как вас зовут? – спрашивает доктор.

– Джудит Флорес.

– Испанка?

О боже, только не говорите «оле, паэлья, торо, кастаньета». Я не хочу это слышать. Но когда я утвердительно киваю, мужчина произносит:

– Оле, торо!

Так, только не волноваться – иначе я сейчас засвечу ему по морде. Чертовы немцы. У меня болит голова, рот, подбородок, а этот идиот только и может сказать: «Оле, торо!» Я закрываю глаза, чтобы не видеть его, и слышу, как Флин говорит:

– Это невеста моего дяди Эрика.

Я открываю глаза, удивившись, что мальчик в этом признался.

– Итак, Джудит, сейчас я наложу тебе швы, – поясняет мне доктор. – Не переживай: когда они заживут, их не будет заметно. Но боюсь, что завтра и еще несколько дней у тебя будет фиолетовое лицо. Ты здорово стукнулась, и у тебя уже огромный синяк.

– Ладно…

Я машинально сжимаю ручонку Флина, это придает мне сил, и я успокаиваюсь. Доктор заканчивает накладывать на подбородок огромную повязку, намазывает мазь на губу и сообщает, что я должна приехать через неделю. Киваю и спрашиваю, как мне оплатить его прием. Он отвечает, что поговорит об этом с Мартой.

Мне совсем не хочется разговаривать, у меня болит лицо, и я спокойно соглашаюсь. Беру рецепт, который мне вручает доктор, и, выходя из кабинета, наталкиваюсь на испуганную Марту.

– Ради всего святого! Джудит, что с тобой произошло? – спрашивает она, придя в ужас от вида моей физиономии.

Не желая рассыпаться в подробностях, смотрю на Флина, который до сих пор не отпустил моей руки, и тихо произношу:

– Я бежала по снегу, поскользнулась и ударилась подбородком. Ты же знаешь мое везение!

– Оставь машину здесь, – поспешно говорит Марта. – Норберт потом ее заберет. Пойдем, я отвезу вас на своей.

Мне нужно закрыть глаза и забыть о боли. Примерно на полдороге начинает дождить, а когда мы добираемся до дома, уже идет ливень. Мы входим в дом – нас встречают с перепуганными лицами Симона и Норберт. Вернувшись из супермаркета и увидев кровь на полу, они вообразили самое страшное. Я успокаиваю их, и они облегченно вздыхают, увидев меня и Флина, хотя и поглядывают на меня с нескрываемым ужасом. Флин не отходит от меня ни на шаг. Такое впечатление, что его ко мне приклеили. Мне это нравится, но, с другой стороны, и злит. Все, что произошло, произошло по его вине.

У меня раскалывается голова. У меня жутко все болит, и я решаю пойти в постель. Выпиваю выписанные доктором таблетки, снимаю испачканную кровью одежду и ложусь спать. Марта сказала, что останется ночевать в комнате для гостей, на случай если мне что-нибудь понадобится. Ночью меня будит раскат грома. Мучаясь от боли, поворачиваюсь в кровати и провожу рукой по пустому месту, где обычно лежит Эрик. Мне так его не хватает. Я хочу, чтобы он вернулся. Закрываю глаза, расслабляюсь, и снова гремит гром. Я быстро открываю глаза. Флин!

Мне больно, но я встаю с постели и направляюсь к нему в комнату. Мне кажется, что у меня сейчас голова развалится на части. Войдя к нему, вижу, что у него включен ночник. Он не спит: сидит на кровати и трясется от страха. Его лицо искажено от ужаса. Я подхожу и спрашиваю:

– Можно я с тобой посплю?

Мальчик в шоке на меня смотрит. У меня наверняка сейчас волосы стоят торчком, как у сумасшедшей.

– Флин, – продолжаю настаивать, – я боюсь грома.

Он кивает, и я ложусь на кровать. Он кладет между нами подушку. Ну конечно, нужно же сохранять дистанцию! Я улыбаюсь.

Когда он наконец ложится, я шепчу:

– Закрой глаза и подумай о чем-нибудь хорошем. Вот увидишь, ты сразу заснешь, и гром не будет слышен совсем.

Некоторое время мы тихо лежим, а за окном продолжает буйствовать гроза. Снова раздается гром, и Флин подскакивает в кровати. И тогда я убираю лежащую между нами подушку, крепко сжимаю его за руку и притягиваю к себе. Он дрожит от страха, руки и ноги как ледяные. Когда я его притягиваю к себе, он даже не возражает. Наоборот, еще больше сжимается. Ласково и осторожно, чтобы не удариться подбородком, целую его в макушку.

– Закрой глаза, подумай о хорошем и спи. Вместе нам никакая гроза не страшна.

Минут через десять, измотанные и уставшие, мы засыпаем в обнимку. Я просыпаюсь от боли в подбородке. Ой, как больно! Флин стукнул меня, поворачиваясь в постели. Сажусь в кровати и трогаю подбородок. Я чертыхаюсь, ощупывая огромную повязку. Ливень с грозой закончились. Смотрю на настольные часы: пять часов двадцать семь минут.

Еще так рано!

Корчась от боли, я снова ложусь, как вдруг замечаю в стороне сидящего на стуле Эрика. Эрик! Он моментально встает и подходит ко мне. У него взволнованный взгляд и серьезное выражение лица. Он целует меня в лоб, берет на руки и выносит из комнаты.

Я настолько сонная, что не понимаю, сон это или явь, до тех пор, пока он не кладет меня на нашу постель со словами:

– Ни о чем не волнуйся, дорогая. Я вернулся, чтобы позаботиться о тебе.

Я удивленно хлопаю глазами и, получив сладкий поцелуй в губы, спрашиваю:

– Но что ты здесь делаешь? Разве ты не должен был вернуться завтра?

Он кивает и рассматривает повязку на моем лице.

– Я позвонил, чтобы поговорить с тобой, а Симона рассказала мне о случившемся. Я сразу же вернулся. Мне очень жаль, что меня здесь не было, малышка.

– Спокойно, со мной все в порядке, разве ты не видишь?

Эрик окидывает меня внимательным взглядом:

– Ты нормально себя чувствуешь?

Я пожимаю плечами:

– Да, нормально, просто немного болит. Не волнуйся.

– Что случилось?

Испытываю искушение рассказать ему правду, ведь его племянник тот еще кадр. Но я понимаю, что это повлечет за собой кучу неприятностей для Флина. Поэтому я повторяю:

– Я вышла в сад, поскользнулась и ударилась подбородком.

Он недоверчиво смотрит. Сомневается. Но я хочу, чтобы он мне поверил:

– Ты же знаешь, что я страшно неуклюжая на снегу. Но не волнуйся, со мной все хорошо. Хуже будет, если останется шрам. Надеюсь, что будет не очень заметно.

– Ты кокетка, – улыбается Эрик.

Смотрю на него с нескрываемой нежностью.

– У меня очень красивый жених, и я хочу, чтобы он гордился мною, – поясняю я.

Эрик ложится рядом со мной и обнимает. Я чувствую, как он дрожит.

– Я всегда горжусь тобой, моя малышка. – Он ныряет головой в ложбинку моей шеи и добавляет: – Не прощу себе того, что меня не было рядом. Не прощу себе этого.

Я теряю дар речи, поняв, насколько он расстроен. Он боится представить, что могло бы произойти. Я закрываю глаза. Я очень устала и разбита. Прижимаюсь к нему и засыпаю в его объятиях.