Когда я прилетаю в Мадрид, меня никто не встречает – ведь никто не знает о моем приезде. Я никому не звонила. Нанимаю в аэропорту грузовик и загружаю в него все свои коробки.
Выезжая на трассу Т-4, пытаюсь улыбнуться. Я снова в Мадриде!
Включаю радио и слышу голоса Энди и Лукаса:
Я подарю тебе небо звезд,
Я постараюсь подарить тебе целую жизнь,
В которой ты будешь счастлива очень-очень близко от меня.
Хочу, чтобы ты знала… ле-ле-ле-ле.
Пытаюсь подпевать, но мой голос ослаб. Я не могу петь. Просто не в состоянии. Когда я приезжаю в свой квартал, меня переполняет радость. Но мгновением позже, когда я понимаю, что мне нужно в одиночку перенести свои двадцать коробок, она куда-то улетучивается. Я, наверное, туда камней нагрузила…
Закончив поднимать вещи, закрываю дверь и сажусь на диван. Я снова дома. Беру телефон с намерением позвонить сестре, но, не решившись, кладу трубку обратно. Мне пока еще не очень хочется кому-то что-то объяснять, а с сестрой мне будет нелегко. Включаю холодильник и иду в «Меркадону» купить продукты хотя бы на ужин. Вернувшись и разложив все, что купила, я чувствую, как меня начинает пожирать одиночество. Скорее грызть меня. Нужно позвонить сестре и отцу.
Я долго думаю. И решаю начать с сестры. Как и следовало ожидать, уже через десять минут после звонка она стоит у меня под дверью. Открыв дверь своим ключом, она заходит и видит, что я сижу на диване. Присаживается рядом и тихо спрашивает:
– Дорога-а-ая, что же у тебя произошло?
Я увидела свою сестру, ее животик и ее взгляд. И это стало последней каплей – наконец я смогла заплакать. Два часа подряд я безутешно рыдаю, а она качает меня, раз за разом повторяя, чтобы я ни о чем не волновалась. Все, что ни происходит, к лучшему. Немного успокоившись, смотрю на нее и спрашиваю:
– А где Лус?
– В гостях у своей подружки. Я не говорила ей, что ты приехала, иначе сама понимаешь…
Меня это смешит, и я шепчу:
– И не говори пока. Завтра я хочу поехать в Херес навестить папу. А когда вернусь, тогда и повидаюсь с ней, хорошо?
– Хорошо.
Я осторожно провожу рукой по ее животику, и, прежде чем я успела что-то сказать, она выпаливает:
– Мы с Хесусом разошлись.
Я ошарашенно на нее смотрю. Я правильно все расслышала? И с равнодушием, о котором я даже не подозревала у своей сестры, она объясняет мне:
– Я попросила папу и Эрика ничего тебе не говорить, чтобы не волновать тебя. Но поскольку ты уже здесь, думаю, ты должна это знать.
– Эрика?!
– Да, дорогуша… и…
– Эрик знал об этом? – растерянно вскрикиваю я.
Ничего не понимая, сестра берет меня за руки и тихо говорит:
– Да, дорогая. Но я запретила ему рассказывать тебе об этом. Не сердись на него из-за этого.
Не может быть! Не может быть!
Он злится на меня, что я кое-что от него скрываю, хотя он сам скрывал от меня такие важные новости. Невероятно!
Закрываю глаза, пытаясь успокоиться. У моей сестры серьезная неприятность, и, стараясь забыть об Эрике и наших проблемах, я спрашиваю:
– Но… Но что произошло?
– Он мне изменял с половиной Мадрида, – заявляет она откровенно. – Я говорила тебе об этом, но ты мне тогда не поверила.
Мы с ней болтаем несколько часов подряд. Эта новость отправила меня в нокаут. Со стороны моего зятя, каким бы идиотом он ни был, я не ожидала такого предательства. Вот так и доверяй идиотам!.. Но что меня совсем огорошило, так это поведение сестры. Она, всегда такая плакса, вдруг стала спокойной и уверенной в себе. Может, это из-за беременности?
– А Лус? Как она это переносит?
Ракель смиренно качает головой:
– Хорошо. Она хорошо это переносит. Она очень расстроилась, когда я сказала, что собираюсь расстаться с ее отцом. Но вот уже прошло полтора месяца, как Хесус ушел, а она выглядит счастливой и каждый день радует меня.
Мы болтаем, болтаем, и я убеждаюсь в том, насколько моя сестра сильная. Вижу, что, несмотря на беременность и эту неприятность, она хорошо держится.
– Моя машина на стоянке? – спрашиваю я.
– Да, ангелочек. Она отлично бегает. Я в последнее время ездила на ней.
Киваю, убираю волосы с лица, и сестра мне шепчет:
– Не рассказывай мне, что у тебя произошло с Эриком. Я не хочу об этом знать. Мне только нужно знать, что ты в порядке.
Я так благодарна ей за эти слова, что, глядя ей в глаза, еле слышно произношу:
– Я в порядке, Ракель. Я в порядке.
Мы снова обнимаемся, и наконец я чувствую себя дома. Наступает ночь, я остаюсь одна и только теперь могу спокойно вздохнуть. Я излила душу. Я плакала, сколько хотела, и сейчас чувствую себя намного лучше. Хотя сержусь на Эрика еще больше. Как он мог такое от меня скрывать?!
Я решаю не звонить отцу. Сделаю ему сюрприз. Я просыпаюсь в семь часов утра и иду в гараж. Смотрю на своего «Леонсито» и расплываюсь в улыбке. Он такой хорошенький! Сажусь в автомобиль, завожу двигатель и направляюсь в Херес. По дороге у меня было все: и смех, и слезы, я и пела, и проклинала всех предков Эрика.
Добравшись до Хереса, отправляюсь прямиком в мастерскую отца. Я паркую машину перед входом, где отец разговаривает с парой своих знакомых. Когда он меня замечает, то цепенеет на месте. А потом улыбается и бежит меня обнимать.
Его горячие объятия говорят мне, что он будет меня лелеять, но, когда я отстраняюсь от него, он оглядывается и спрашивает:
– А где Эрик?
Я не отвечаю. Мои глаза наполняются слезами, и, глядя на мое лицо, он шепчет:
– Ох, смугляночка! Что случилось, жизнь моя?
Сдерживая рыдания, я снова бросаюсь к нему в объятия. Мне нужно, чтобы папуля меня спрятал от всех.
Вечером после ужина, когда я смотрю на звезды, отец садится на диван.
– Почему ты не рассказал мне о Ракель и Хесусе? – с грустью спрашиваю я.
– Сестра не хотела тебя беспокоить. Она поговорила об этом с Эриком и попросила его не рассказывать тебе об этом.
– Прекрасно! – шиплю я, горя желанием оторвать Эрику голову за то, что он был со мной таким неискренним.
– Послушай, смугляночка, твоя сестра знала, что если бы я рассказал тебе, ты сразу же приехала бы в Мадрид. Я лишь выполнил то, о чем она меня попросила. Но не волнуйся, она в порядке.
– Знаю, папа, я это видела собственными глазами. Видела и не могла поверить в то, что вижу.
Отец кивает.
– Я очень огорчен тем, что произошло, но если Хесус не оценил мою дочь должным образом, то лучше пусть оставит ее в покое. Чертов бесстыдник! – шикает он. – Дай бог, моя дочь встретит человека, который будет ее ценить, любить и обязательно заставит ее улыбнуться.
С легкой улыбкой наблюдаю за отцом. Он неисправимый романтик.
– Ракель – женщина-конфетка, – продолжает он, и я улыбаюсь. – Эх, смугляночка! Честно говоря, я не ожидал, что Хесус такое сделает. Он сыграл на чувствах девочек, и я ему этого никогда не прощу.
Киваю и открываю баночку кока-колы, которую он мне принес.
– А ты собираешься мне рассказывать, что произошло у вас с Эриком? – спрашивает он.
Сажусь рядом с ним и, сделав глоток, тихо произношу:
– Папа, мы с ним несовместимы.
Он пожимает плечами и шепчет:
– Сокровище мое, ты же знаешь, что противоположные полюса притягиваются. И прежде чем ты мне что-то скажешь, знай, что вы не Ракель и Хесус. У вас все по-другому. Позволь мне сказать, что, когда я был на твоем дне рождения, у вас было все отлично. Я видел, что ты была счастлива, а Эрик по уши в тебя влюблен. Что вдруг произошло?
Он ждет объяснений, но даже если он их добьется, то не остановится, и я все же решаю ему рассказать:
– Папа, когда мы снова сошлись с Эриком, мы пообещали друг другу никогда ничего не скрывать и быть на сто процентов честными. Но я не выполнила обещания, хотя, судя по всему, он тоже.
– Ты не сдержала обещание?
– Нет, папа… Я…
Я все рассказываю ему: о прыжках с парашютом Марты и Сони, о мотоцикле, о своих поездках с Юргеном и его друзьями; о том, что учила Флина кататься на скейте и роликах, и о том, что мальчик упал; а также о том, что набила морду бывшей подруге Эрика, которая портила нам жизнь.
С широко открытыми глазами отец выслушивает меня и спрашивает:
– Ты врезала женщине?
– Да, папа. Она это заслужила.
– Но, дочка, это ужасно! Сеньорита, вроде тебя, не делает подобных вещей.
В знак согласия киваю и заверяю, убежденная в том, что сделала бы тоже самое.
– Эта сучка просто получила по заслугам.
– Смугляночка, ты хочешь, чтобы я вымыл тебе рот с мылом?
Услышав это, я смеюсь, и он тоже начинает смеяться. Потом, похлопав меня несколько раз по руке, отец заявляет:
– Я не учил тебя так себя вести.
– Я знаю, папа. Но что мне было делать? Она меня спровоцировала, а ты знаешь, что я слишком импульсивная, чтобы долго раздумывать или сдерживаться.
Развеселившись, он делает глоток пива и замечает:
– Ладно, дочка. Я понимаю, почему ты это сделала, но не вздумай больше это повторять! Ты никогда не была драчуньей, и я не желаю, чтобы ты ею стала.
Меня рассмешили его слова, я обнимаю его, а он шепчет мне на ухо:
– Ты же знаешь поговорку «Если у тебя есть птица, разрешай ей летать»? Если она возвращается – значит, она твоя; если нет – значит, она никогда не была твоей. Эрик вернется. Вот увидишь, смугляночка.
Я не отвечаю. У меня нет сил ни отвечать, ни думать о каких-то пословицах.
Следующим утром я завожу мотоцикл и спускаю пар, гоняя, словно камикадзе, по окрестностям Хереса. Это для меня самое лучшее лекарство. Я несколько раз выполняю рискованные прыжки и в конце концов падаю. Лежа на земле, думаю, как бы Эрик переживал из-за моего падения, и, когда поднимаюсь, трогаю ноющую от боли ногу и ругаюсь. Здорово же я шмякнулась.
Когда я вечером смотрю телевизор, звонит мой мобильный. Это Фернандо. Его отец, Бичаррон, рассказал ему, что я приехала в Херес без Эрика, и он переживает за меня. Через два дня он уже в Хересе. При встрече мы обнимаемся, и он приглашает меня где-нибудь перекусить. Я рассказываю ему, что у нас с Эриком все кончено, а он на это улыбается и говорит:
– Этот немец не даст тебе убежать.
Не желая больше говорить на эту тему, спрашиваю о его жизни. И, к своему удивлению, слышу, что он встречается с одной девушкой из Валенсии. Я рада за него, особенно когда он признается, что абсолютно и бесповоротно втюрился в нее. Я в восторге. Я хочу, чтобы он был счастлив.
Проходят дни, и мое настроение резко меняется от веселого до депрессивного. Я скучаю по Эрику. Он не связывался со мной, и это что-то новенькое. Я люблю его. Я слишком его люблю, чтобы так быстро забыть. По ночам в постели я закрываю глаза и почти ощущаю рядом его присутствие. Я слушаю те песни, которыми я наслаждалась, когда мы были вместе. Мой уровень мазохизма с каждым днем повышается. Я привезла с собой его майку и нюхаю ее. Обожаю его запах. Мне нужно понюхать ее, чтобы заснуть. Это плохая привычка, но мне все равно. Это моя плохая привычка.
Неделю я провела в Хересе и теперь набралась сил, чтобы позвонить Соне в Германию. Она очень рада, что я ей позвонила. Я с удивлением узнаю, что Флин сейчас у нее. Эрик куда-то уехал. Мне не терпится спросить, не в Лондон ли случайно, но решаю промолчать. Я и так себя мучаю. Я долго разговариваю с мальчиком. Никто из нас не упоминает Эрика, и, когда я снова разговариваю с Соней, она тихо спрашивает:
– Сокровище мое, ты в порядке?
– Да. Я в Хересе у отца, и он меня балует. Мне сейчас это необходимо.
Соня смеется и шепчет:
– Знаю, что ты не хочешь это слушать, но я скажу: он невыносим. Мой сынок со своим жутким нравом просто невыносим.
Я с грустью улыбаюсь. Представляю, какой он сейчас. А Соня продолжает:
– Он ничего не говорит, но я-то знаю, что он очень по тебе тоскует. Я его мать, и, несмотря на то что он ничего мне не говорит и не позволяет сюсюкать с ним, я это вижу.
Мы болтаем еще минут пятнадцать. Перед тем как повесить трубку, прошу ее не говорить Эрику, что я звонила. Не хочу, чтобы он подумал, что я настраиваю его семью против него.
Проведя десять дней в Хересе и ощутив на себе любовь и заботу отца, решаю возвращаться в Мадрид. Он едет со мной – хочет повидаться с сестрой и убедиться, что у нас все хорошо. Первое, что мы делаем, когда приезжаем в Мадрид, – навещаем племянницу. Увидев меня, малышка бросается с объятиями и поцелуями, а потом сразу спрашивает про дядюшку Эрика.
После обеда и долгих расспросов о дядюшке, я все же решаюсь поговорить с ней наедине. Я не знаю, насколько ее потряс развод родителей, а теперь еще и мой разрыв с Эриком. Когда мы остаемся одни, она спрашивает меня о китайце. Я ругаю ее за то, что она не называет его по имени, хотя, когда она меня не видит, у меня на губах появляется улыбка. Невероятная девчонка. Когда я сообщаю ей, что мы с Эриком больше не вместе, она сердится и возмущается, потому что очень любит своего дядюшку Эрика. Я утешаю ее и пытаюсь объяснить, что Эрик тоже ее любит, и она в конце концов кивает. Однако она смотрит мне прямо в глаза и неожиданно спрашивает:
– Тетенька, а почему мама с папой больше не любят друг друга?
Вот это вопросик! И что ей ответить?
Расчесывая ее чудесные темные волосы, отвечаю:
– Твои папочка и мамочка будут любить друг друга всю свою жизнь. Дело в том, что они поняли, что когда живут раздельно, то они намного счастливей.
– А почему они так часто ссорятся, если они любят друг друга?
Я ласково целую ее в голову:
– Лус, несмотря на то что люди ссорятся, они все равно любят друг друга. Я сама, когда долго нахожусь с твоей мамочкой, начинаю с ней ссориться, верно? – Малышка кивает, а я добавляю: – Поэтому никогда не сомневайся в том, что я ее сильно-пресильно люблю, хотя мы и ссоримся. Дело в том, что мы спорим, потому что у нас, у взрослых, разные мнения по многим вещам. И поэтому твои родители расстались.
– И поэтому ты больше не с дяденькой Эриком? Из-за разных мнений?
– Можно сказать и так.
Лус снова приковывает ко мне свой взгляд и спрашивает:
– Но ты его до сих пор любишь?
Я вздыхаю. Ох уж эта Лус и ее вопросики! Но, не имея возможности промолчать, отвечаю:
– Конечно, да. Люди не могут разлюбить друг друга за один день.
– И он тоже до сих пор тебя любит?
Я долго думаю и, взвесив свой ответ, говорю:
– Да. Уверена, что да.
Открывается дверь и появляется сестра. Она такая красивая в платье для беременных, позади нее стоит отец. Вот уж забота ему выпала с нами…
– Девочки, вы готовы ехать в парк кушать мороженое?
– Да. – Это мы с Лус хлопаем в ладоши.
Отец берет фотоаппарат.
– Замрите на секунду, чтобы я вас сфотографировал. Вы такие красивые! – И когда он фотографирует, шепчет: – Эх, как же я вами горжусь! Вы у меня самые прекрасные женщины на свете!