На следующий день я проснулся около одиннадцати часов и тотчас же попросил дежурного по этажу принести мне вместе с утренним завтраком весь набор ежедневных газет. Марк Ковет обскакал всех своих собратьев из утренней прессы. Только в "Крепю" сообщалось о драме в Парке Монсо. Эта статья занимала три колонки на первой странице и была напечатана жирным шрифтом. Под заголовком "Сенсационное самоубийство Люси Понсо" я прочел полный рассказ о ночных событиях, сдобренный моей теорией. Меня многократно цитировали, и, если можно так сказать, я был объектом сенсации наравне с мертвой. Только что вышедшая газета "Франс-Суар" писала о том же самом, но сверх того опубликовала сообщение полиции. По обыкновению, очень уклончивое сообщение. Я схватился за телефон и соединился с Фару.

– Алло! Фару? Говорит Нестор Бюрма:

– М-да? Что дальше?

– Вскрытие было?

– Мм-да.

– Принимала наркотики?

– Нет.

– Так, вы...

– Мм-да.

Он бросил трубку. Я закончил свой поздний завтрак, набил трубку и выкурил ее, размышляя над происшедшим. Потом принял ванну, побрился и оделся. Я кончил завязывать шнурки на ботинках, когда зазвонил телефон. Это был Марк Ковет.

– Мои поздравления, – сказал я.

– Правда, интересная статья? – заважничал он. – И я также поспел вовремя, чтобы передать ее в провинциальные издания. Надеюсь на этом не остановиться... Благодаря вам.

– Мне кажется, я не смогу вам сказать больше ничего особенного.

– Чепуха, Бюрма. Будет. Я это чувствую. Мне только что позвонила секретарша Монферье, вам тоже скоро оттуда позвонят.

– Монферье? Кто такой Монферье?

– Продюсер фильмов. Жан-Поль Монферье. Кажется, он хочет вас видеть, я думаю, что это связано со смертью Люси Понсо. У меня такое впечатление, что он прочитал мою статью, и это подействовало на него как разорвавшаяся бомба. Ко мне обратились, чтобы добраться до вас, не потому что я – журналист, а потому что я – ваш приятель. Они безуспешно звонили по телефону к вам домой и в контору, а потом обратились ко мне. Я сказал, что вы сейчас живете в "Космополитен". Вот так.

– Вот так, ладно. Но объясните поподробнее.

– Я ничего не могу сказать вам больше того, что знаю сам. А я знаю, что Монферье хочет вас видеть и что этот Монферье в настоящий момент живет не в Париже. Он где-то на Лазурном берегу. А если уж он стронулся с места, то это, видимо, стоит того.

– Несомненно.

– И если это стоит того...

– Я вас не забуду. И раз вы на проводе, Ковет, вы можете сообщить мне какие-нибудь данные об этой личности? Вы говорите: это продюсер. Надеюсь, иного типа, чем Ломье?

– Совсем иного. Довольно молод, умен, богат, это человек, который делает честь французскому кинопроизводству. Сейчас ходят слухи, что он готовит какую-то сверхграндиозную цветную штуку с Тони Шарантом. Но все это вас вряд ли интересует. Это имеет отношение к его работе, а не к вашей.

– Как сказать, – ответил я, нахмурив брови. – Вы только что произнесли какое имя? Тони Шарант?

– Да, Тони Шарант.

– Это мне о чем-то говорит.

– Правда? – усмехнулся журналист. – Вы были бы единственным, кому это ни о чем не говорило бы. Это гангстер из фильма "Белое метро".

Я ответил "понятно", думая об ином, а не об этом гангстерском фильме. И добавил:

– Хорошо, спасибо, старина. Подожду обещанного телефонного звонка. Буду держать вас в курсе.

Я закончил разговор, снова взял свою трубку и уселся поглубже в кресло. Может быть, меня в мире кино что-нибудь и ждет в будущем. Ломье... Монферье... Телефонный звонок оторвал меня от моих мыслей.

– У телефона Нестор Бюрма, – сказал я.

– С вами говорят из секретариата господина Жана-Поля Монферье из фирмы "Монферье-Глоб-фильм", – ответил звонкий голосок. – Я мадемуазель Анни. Вы месье Нестор Бюрма... (У нее, по-видимому, перед глазами лежали записи, которые она читала.) ...частный детектив, бывший телохранитель мисс Грас Стендфорд?

– Да, мадемуазель.

– И сегодня ночью вы присутствовали при последних минутах жизни мадемуазель Люси Понсо?

– Да, мадемуазель.

– Ваш номер телефона сообщил нам месье Марк Ковет из "Крепюскюль".

– Знаю. Я также знаю, что месье Монферье хочет меня видеть.

– Да, месье. Чтобы поручить вам одну работу. Смогли бы вы, скажем в пятнадцать часов, приехать в резиденцию Монферье, в Нейи...

Она дала мне точный адрес. Я записал и спросил:

– Сегодня в пятнадцать часов пополудни?

– Да, месье.

– Я полагал, что месье Монферье находится на Лазурном берегу?

– В настоящий момент месье Монферье находится на пути в Париж, на борту личного самолета, месье.

– А! Очень хорошо. Тогда договорились на пятнадцать часов.

– Если у вас нет машины, я могу послать за вами в "Космополитен" шофера.

– Благодарю вас. У меня есть машина.

– Отлично. До свидания, месье.

– До свидания, мадемуазель.

Я положил трубку на рычаги телефона и скорчил ему рожу. Личный самолет? Ого!

* * *

В три часа пополудни солнце заливало своими лучами резиденцию Монферье. На первый взгляд, это была роскошная резиденция, чуть поменьше нормально развитого департамента, окруженная стеной с растительностью наверху, за которой виднелся целый лес деревьев самых различных пород. Я остановился перед монументальной решеткой из кованого железа. Сторож, видимо уже получивший инструкции, открыл мне ворота и указал путь к дому, который более или менее просматривался в конце асфальтированной аллеи шириной этак в современную автомагистраль. Над моей головой деревья образовывали прохладный тоннель. Я поставил свою тачку перед сооружением цвета охры, которое как бы олицетворяло грезы архитектора-кубиста. Первый этаж был поднят настолько высоко, что никакие наводнения ему были не страшны. На него надо было подниматься по широкой лестнице с площадками, примерно, из сорока ступенек. Они были сделаны из массивного стекла цвета морской волны и создавали освежающее впечатление бесконечно падающей воды. Ивы, посаженные внизу этого потока, плакали, как им полагалось. Все вместе создавало впечатление настоящих киношных декораций.

Я вылез из тачки и рискнул ступить на стеклянную лестницу. Дверь, к которой она вела, открылась, и появился лакей классического вида, неприятный блондин, почти альбинос. Являюсь ли я господином Нестором Бюрма?

– Да, – ответил я.

– Месье вас ждет. Если вам будет угодно, месье, следуйте за мной.

Мы пересекли обширную безлюдную гостиную с кондиционером, вошли в лифт, доставивший нас на третий этаж, прошли по коридору, который мог бы служить беговой дорожкой для Затопека. Лакей постучал в одну из дверей, доложил о моем прибытии и отошел в сторону, пропуская меня. Господин Жан-Поль Монферье царил в помещении размером с костел за письменным столом, сделанным по заказу пропорционально всему архитектурному ансамблю. Комната походила на музей из-за развешанных повсюду картин. Даже мебель здесь была от антиквара. Широченные окна открывались в парк, но легкий ветерок, шевелящий листы газеты, которую читал продюсер при моем появлении, шел от невидимого вентилятора.

– Весьма рад с вами познакомиться, месье Нестор Бюрма, – приветствовал меня хозяин.

Он вышел мне навстречу и с сердечной теплотой пожал мою руку. Метр восемьдесят роста. Лет сорока. Крепыш. Коротко остриженные волосы. Загорелое лицо. Симпатичные серые глаза за толстыми стеклами очков в золотой оправе. Деталь, которая мне понравилась: он курил трубку. Хозяин пододвинул мне стул, пригласил садиться и вернулся на свое место за письменным столом. Потом пододвинул в моем направлении коробку с табаком и газету, о которой я упомянул выше. Это была "Ле Крепю", в чем у меня и не было никаких сомнений. Я начал набивать трубку.

– Естественно, – раздельно произнес Монферье, показывая на газету, – вы читали эту статью?

– Я ее даже пережил.

– Да, вот именно. А он врунишка, этот Марк Ковет?

– Не больше, чем требует его профессия.

Телефон, находящийся под рукой продюсера, заявил о своем существовании.

– Извините, пожалуйста, – сказал он и снял трубку. – Да. Да... Ах! (он раздраженно махнул рукой) ...Ну, хорошо... ладно... соедините меня с ней (его голос стал более любезным). Здравствуйте, дорогая. Действительно, трудно сохранить инкогнито. Я себя спрашиваю, как выкручиваются царствующие монархи? Действительно, в нашей среде новости распространяются быстро, быстрее, чем 24 кадра в секунду. На Елисейских полях уже знают, что я махнул из Канн в Париж? Это невероятно. Да... Да... Да... Ах, распределение сейчас уже почти закончено. Вы не участвуете в съемках? Ну конечно, я с удовольствием с вами повидаюсь... (он посмотрел на свои наручные часы) ...В пять часов, если вас это устраивает... Да, да, именно. До свидания, дорогая... (он положил трубку, вы ругался, поднял ее опять). Меня нет дома ни для кого, Анни, вы меня слышите? Абсолютно ни для кого. Кроме мадемуазель Денизы Фалез, которая должна приехать через два часа. Сообщите это на ворота и пришлите мне Фирмена... (еще держа руку на телефоне, он мне понимающе улыбнулся) ... Извините меня, – повторил он. – Ох, уж эти артисты...

Он оставил свою фразу неоконченной. Я тоже сообщнически улыбнулся. И моя улыбка стала еще шире, когда Фирмен, лакей-альбинос, появился, толкая перед собой бар на колесиках. С большим знанием дела он приготовил нам прохладительные напитки и тут же исчез. Хозяин дома отпил из стакана, поставил его на стол и снова показал на экземпляр газеты "Крепю".

– Ваш приятель журналист, – сказал он, – упоминает о необычно большом количестве опиума, найденного у Люси Понсо. Это точно?

– Абсолютно точно.

– Никакого преувеличения?

– Никакого.

Он нахмурил брови:

– Вот этот момент меня крайне интересует: такое невероятное количество наркотика. Я должен сказать вам одно, месье Бюрма: я знал Люси Понсо. Она не употребляла наркотиков.

– Вскрытие подтвердило эту точку зрения, месье.

– Ах, так... (он побарабанил пальцами по углу своего стола) ...Знаете ли вы Тони Шаранта? – спросил он, не показывая вида, что он хочет переменить тему разговора. (И в самом деле, он ее не менял.)

– Это великий актер, – сказал я.

– Великие актеры тоже люди, как и все другие, – возразил он, скривив губы. – Те же недостатки, те же слабости, и их надо держать в руках, чтобы получить какую-нибудь отдачу. В настоящее время я готовлю один потрясающий фильм. Тони Шарант является в нем основой основ, и я не хочу, чтобы он скис у меня до конца съемок. Поэтому и держу его здесь у себя под арестом, если можно так выразиться. Я предоставил в его распоряжение бунгало в конце моего участка. Обеспечиваю ему все, чего он только ни пожелает, кроме одного – права наделать глупостей. Он заработает для меня много денег... Я кажусь вам циником, месье Нестор Бюрма?

– Скажем просто – откровенным, месье.

– На мой взгляд, циник будет точнее. Может быть, потому что я живу в такой среде, где все преувеличивают. Страхи тоже... Вот видите, я беспокоюсь за Тони, а он, однако, до сих пор не дал мне никакого повода для волнений...

Я начал понимать связь между актером-капиталом и смертью Люси Понсо и тут же решил продемонстрировать мою проницательность:

– Ясно, – сказал я. – Он употребляет наркотики.

– Принимал, – поправил Монферье. – Он был наркоманом, потом прошел курс дезинтоксикации. Слышали ли вы когда-нибудь о Раймонде Мурге?

– Тоже актер?

– И, кроме того, тоже наркоман. Он тоже вылечился от этой пагубной привычки... до одного прекрасного дня, когда он начал снова. Результат: невозможность качественно завершить фильм, в котором он играл главную роль. Подобная история имела место с Пьером Люнелем. Тот же сценарий. Теперь вы легко поймете, что, опираясь на опыт, я стараюсь принять свои меры предосторожности. Трагический конец этой бедной Люси наделает много шума. Журналисты используют его на всю катушку. Направо и налево будут болтать о наркотиках. Мне очень не нравится, что такая женщина, как Люси, не принимавшая наркотики, сумела раздобыть огромное количество опиума. Короче говоря, я опасаюсь, как бы вся эта история не подтолкнула Тони к мысли снова вернуться к старому, понимаете?

– Превосходно, а что вы ожидаете от меня в данном случае, месье?

– Я хочу, чтобы вы присмотрели за ним, месье Нестор Бюрма. И в случае необходимости помешали ему снова взяться за старое. Я прошу вас быть его телохранителем, вот чего я хочу от вас. Вы ведь состояли в этом ранге при Грас Стендфорд. Будьте же им при Тони Шаранте. Телохранителем особого рода.

Я допил свой стакан и как бы поставил точку в конце его речи. Потом, прокашлявшись, сказал:

– Гм... Не могли бы вы устроить мне встречу с Тони Шарантом? Я хотел бы иметь представление о человеке, прежде чем говорить о чем-либо. У нас, частных детективов, имеются свои маленькие капризы.

* * *

Бунгало, расположенное в конце парка резиденции Монферье, которое продюсер предоставил в распоряжение своей кинозвезды, представляло собой кокетливое и нарядное строение, потонувшее в цветах от самого основания до декоративной трубы. Оно находилось неподалеку от теннисного корта и бассейна, а столетние деревья скрывали его от глаз людских.

Я тотчас же узнал его, этого господина Тони Шаранта. Детектив есть детектив. Он был один, это ограничивало возможность ошибки, но все же. Черты его лица были мне знакомы, поскольку я их видел совсем недавно и не у входа в кинотеатр, а совсем в ином месте, и это было связано с только что происшедшей драмой. А если точнее, то с сентиментальным архивом Люси Понсо, где его фотография с нежным посвящением лежала в куче других таких же.

Когда мы появились, актер читал, лежа на диване, одетый в очень короткие шорты, которые едва прикрывали его бедра. Он читал или делал вид, что читает, так как молодой шумный пес не мог не предупредить своего хозяина о нашем приближении. Не исключено, что некая мизансцена – профессия обязывает – имела тут место. Из-под поспешно положенной диванной подушки торчало что-то больше похожее на подол юбки, чем на шахматную доску, хотя ткань и была в клетку. Мягкая музыка струилась из радиоприемника, комбинированного с телевизором.

Согласно нашей договоренности, Монферье представил меня под именем Артура Мартена, приписав мне, не знаю уж какое, занятие в кинопромышленности.

Тони Шарант не обладал особой грацией. Он начинал толстеть. Привычка по требованию выражать самые различные чувства создала ему такую подвижную маску, что она стала непроницаемой. Разгадать его мысли, – допуская, что они у него были, – пустой номер! В общем и целом, вопреки ослепительной улыбке, которой он нас одарил, от знаменитого актера разило ужасной скукой, что представляло некоторую опасность для бывшего наркомана, обладавшего материальными возможностями удовлетворить свою страсть, если на него снова накатит такое желание.

После десятиминутного банального разговора, во время которого я смог оценить подлинное очарование знаменитого голоса кинозвезды, Монферье удалился, оставив меня одного с актером. Тот не старался скрыть свое удивление, увидев, что я задержался у него. Решив играть в открытую, я сразу сказал:

– Я должен вам кое в чем признаться, месье Шарант. – Я занимаюсь кино только в качестве зрителя. И меня вовсе не зовут Артур Мартен. Это я предложил вашему продюсеру представить меня под этим именем, чтобы не испугать вас. На самом деле, не знаю уж почему, но частные детективы вызывают предубеждение. А между тем, я и есть – частный детектив. Мое имя Нестор Бюрма.

Он посмотрел на меня круглыми глазами:

– Знаю, – сказал он, наконец, как равный равному. – Вы были телохранителем Грас Стендфорд, не так ли?.. – И, указав на свой радиотелевизор, добавил: – И это вы сообщили полицейским о драме в Парке Монсо, да?.. Вы не испугали меня, но я не вижу причины вашего присутствия здесь... (он проглотил слюну). Я... Что, я имею какое-нибудь отношение к смерти Люси Понсо?

Золотой голос слегка дрогнул.