На следующий день я проснулся около полудня.
Дождь перестал. Стрелка барометра показывала на «ясно», что относилось также и к моей персоне. Не считая головной боли, я чувствовал себя несравненно лучше, чем вчера в то же время. Как-никак, а пятьдесят тысяч франков благотворно влияют на здоровье. Тем не менее некоторую слабость я все же ощущал. «Дубинка – не малинка»,– подумал я. Видимо, удары по голове способствуют развитию поэтических способностей!
Прямо из постели я позвонил Элен, чтобы узнать, нет ли чего нового в Агентстве. Ответ был отрицательным. Тогда я сказал своей секретарше, что у меня вроде начинается грипп и она меня сегодня наверняка не увидит. Красотка ответила, что переживет.
Решив этот вопрос, я оделся и вышел позавтракать. В первом же киоске купил еще не распроданные газеты. Там говорилось обо всем: НАТО, ООН, СБСЕ, ФНРЮ, ФРГ… в Бельвиле обманутый муж, защищая свою честь, убил жену; из троих преступников, бежавших из места заключения, задержаны двое, третий – Роже Латюи, известный под странной кличкой женского рода «Шошотт», все еще на свободе; чтобы оставаться в области дам, упомянем о Мэрилин Монро и Джине Лоллобриджиде, решивших сняться вместе в фильме «Орел и решка», наверняка лажа. Сколько я ни искал, нигде не упоминалось об убийстве Кабироля. Первые выпуски полуденных газет также хранили молчание на этот счет. Если никто так и не решится известить полицию или санитарную службу города, то Кабироль протухнет на своем четвертом этаже, разведя чуму во всем квартале. Мысль об этой неприятной перспективе не покидала меня до того момента, пока я не прочитал газету «Крепюскюль», вышедшую в 13 часов 15 мин.
Печатный орган моего старого друга Марка Кове поместил материал под заголовком:
«ОДИН РОСТОВЩИК УБИТ ВЧЕРА В СВОЕЙ КВАРТИРЕ В КВАРТАЛЕ МАРЭ».
В статье говорилось:
«Преступление, обнаруженное слишком поздно, чтобы мы могли о нем рассказать в предыдущих выпусках, посеяло смятение – но не печаль, мы вынуждены это констатировать – в тихом квартале Марэ. Жертва – некий Жюль Кабироль, более известный в малоимущих кругах под кличкой «папаша Самюэль», ссужал деньги под залог на улице Франк-Буржуа. Он был заколот, по всей видимости, вчера днем или вечером кинжалом, принадлежавшим ему самому. Молодой студент Морис Баду, сын известного промышленника, живущий на улице Тампль, пришел к ростовщику, чтобы заложить у него одну вещь, и обнаружил эту драму сегодня рано утром. Он тут же известил полицию, комиссару Флоримону Фару из Центрального Отдела по уголовным делам было поручено это расследование, которое обещает быть трудным, поскольку у Жюля Кабироля было больше врагов, чем друзей. Тот факт, что ни в сейфе, ни в бумажнике, ни в мебели не было найдено хоть какой-нибудь незначительной суммы денег, наводит на мысль, что убийство было совершено в целях ограбления, но не исключается и мотивация мести, поскольку весьма сомнительная профессия Самюэля-Кабироля несет в себе реальную опасность. Само собой разумеется, что следователи в самом начале своей работы не могут сообщить ничего сенсационного. Тем не менее они сказали нам, что, хотя на тщательно протертой рукоятке кинжала не осталось никаких следов, с другой стороны, на месте преступления было взято несколько серий отпечатков пальцев, среди них несколько очень интересных…»
Эти, «очень интересные», отпечатки пальцев мне не понравились. Я сложил газету, вернулся к себе и стал дежурить у телефона с трубкой в зубах. Если он зазвонит, это будет не так опасно, как если постучат в дверь. Через час мурашки стали щекотать мне ноги, руки и челюсти. Телефон не зазвонил, никто не постучал в дверь, но это ни о чем не говорило. Я потянулся, вытащил из кармана бабки, конфискованные у Кабироля, и принялся их изучать. Без сомнения, они воняли так же отвратительно, как и их законный хозяин, трудно было себе представить, как я буду объяснять комиссару Фару происхождение этого засаленного добра. Особенно если наша беседа будет протекать на базе этих самых «некоторых интересных отпечатков пальцев», взятых при помощи дурацкого порошка отделом судебной экспертизы на улице Франк-Буржуа. Мне казалось, я принял все предосторожности, но всегда можно что-то забыть. Я уже приготовил заранее свою защиту на случай обвинения, но для того, чтобы она казалась более или менее эффективной, деньги в моих карманах должны быть менее подозрительными. Я схватился за телефонную трубку и набрал номер одного друга, доктора, живущего в фешенебельном квартале, у которого я ни за что не стал бы брать взаймы, но другого выхода у меня не было.
– Алло, говорит Нестор Бюрма.
– Добрый день, дорогой,– ответил доктор своим душевным голосом.– Как себя чувствуете?
– Должен вас огорчить, прекрасно. У меня только с финансами дела плохи.
– Правда?
– Как я вам сказал. Но я жду поступления на следующей неделе. А сейчас у меня довольно туго с этим вопросом. Поэтому, простите, пожалуйста, но… не смогли бы вы мне помочь?
– Охотно. Сколько вам надо?
– Чтобы хватило до конца недели.
– А точнее?
– Скажем, тысяч пятьдесят.
– До конца недели?
– Да.
– Ну, дорогой, похоже, что вы живете на широкую ногу!
– Послушайте, когда у вас пустые карманы, от этого уже тошно, а если к тому же еще считать франки…
Доктор засмеялся:
– Страшно оригинально.
– Не моя выдумка. Это я тоже одолжил у другого человека.
– Ладно. Я вижу, моральное состояние у вас на высшем уровне. Хорошо. Значит, пятьдесят тысяч? Чеком?
– Меня больше устроили бы наличные. Понимаете, если я обращаюсь к вам, то это значит, что мне нужно срочно. Хотелось бы иметь эти деньги как можно скорее. Я мог бы зайти в ваш кабинет примерно через час, если не помешаю и если, естественно, вы имеете эту сумму при себе.
– Имею.
Сегодня счастье было на моей стороне.
– …Приезжайте, когда хотите.
– Огромное спасибо и еще раз прошу извинения. До скорого, доктор.
Воспрянув духом, я раскурил трубку и снова взял в руки «Крепюскюль», чтобы перечитать статью о бесславной кончине Кабироля. Я кончу тем, что заучу ее. Сказать по правде, она была довольно короткой. В этой истории просматривалась одна оригинальная деталь, вокруг которой представлялась возможность бы травить баланду до бесконечности, но вот как раз об этой-то детали умолчали. Легавые, без сомнения, имели свой резон, так как они не могли ее не заметить. Я взвесил все за и против одного демарша и вдруг, неожиданно для самого себя, решился. Нашли они или не нашли один из моих отпечатков пальцев, от этого не будет ни холодно ни жарко. Лучше схватить быка за рога и узнать, что происходит. Ничто так не давит, как неуверенность и неизвестность. Я снял трубку и набрал телефон Криминальной Полиции.
– Алло,– пробормотала телефонистка.
– Пожалуйста, комиссара Фару.
– Кто его спрашивает?
– Нестор Бюрма.
– Не кладите трубку.
– Алло, Нестор Бюрма?Что вам надо? Давайте быстро,– проговорил голос Флоримона несколько секунд спустя.
Я внимательно слушал этот голос, чтобы уловить малейшие, самые незаметные нюансы. Голос казался нормальным, ворчливым ни больше ни меньше, чем обычно.
– Давайте быстро,– повторил полицейский.
– Не горячитесь,– сказал я.
– Я не горячусь, но у меня работа.
– Вы говорите так всегда, и всегда вас можно найти по телефону.
– Я сыщик в стиле Неро Вулфа. Распутываю преступления, не вставая со своего кресла.
– А? Хорошо. Могли бы принадлежать к худшей школе. Послушайте, я тут узнал из газет об убийстве одного типа, которого немного знал.
– Кто такой?
– Кабироль.
– Вы его знаете?
– Так себе. Мне тоже случалось, гм… ну, в общем… ведь он давал взаймы под залог.
– Да, да.
– Возможно, вы найдете мое имя в его бухгалтерских книгах, в ведомостях, не знаю, как это там называется, не знаю, делал ли он такие записи или нет, просто хочу избавить вас от излишней головной боли без всякой причины. Согласны?
– Естественно. Но ваше имя не фигурирует в его книгах, старина. Во всяком случае, в тех, которые мы пролистали.
– С тех пор прошло один-два года. Возможно, он постепенно уничтожал свои архивы.
– Возможно.
– И как идут дела?
– Так себе.
– Пресса сообщает, что это будет трудное дело.
– Прессе всегда нужно что-нибудь сообщать. Да, кстати, скажите мне, дела Агентства Фиат Люкс не больно процветают в последнее время?
– Ох и нюх у вас!
– Так я же легавый.
– Это еще не резон. А вообще-то с делами Агентства не очень.
– И вот уже добрых шесть месяцев ваши дорогие газеты, включая и орган Марка Кове, ни разу не упомянули ваше достославное имя.
– Восемь месяцев,– вздохнул я.
– И поскольку вы не знаменитая кокотка…
– Я вас умоляю…
– …Не кинозвезда, и у вас нет жемчужного ожерелья, которое можно потерять…
– Увы! Нет.
– Несмотря на это, вам все же хочется, чтобы о вас говорили, не правда ли?
– Стэндинг держится на рекламе. Но я не вижу…
– Дайте мне закончить! – рявкнул он.– Я разом выдам вам мою информацию и брошу трубку, потому что– я вам повторяю – если мне сейчас чего-нибудь хватает, так это работы, а я и так уже потерял с вами слишком много времени. Вы часто путались у меня под ногами в процессе различных расследований. И сейчас, когда я хоть один раз занят делом, в котором вы никак не замешаны, не пытайтесь влезть сюда с единственной целью, чтобы потом прочитать в одной из ваших любимых газет, что Нестор Бюрма то… Нестор Бюрма это…
– Ну и ну! Да что вы так переживаете…
– Привет, Бюрма!
И он положил трубку, а я вздохнул с некоторым облегчением, но тут примешивалось другое чувство. Я тоже положил трубку, и она буквально отлипла от моей ладони, настолько была влажной.
Я надел шляпу и вышел.
К доктору прямо я не пошел, а погулял немножко туда-сюда, чтобы не создать у него впечатления, что мне уж слишком не терпится положить в карман приготовленную для меня сумму. Одновременно я приобрел несколько самых свежих выпусков вечерних газет, но ничего нового о деле Кабироля не узнал. Это была обычная жвачка на потребу публике, повторяющая одно и то же в разных грамматических вариантах.
Мой эскулап был занят по горло, и я не огорчился оттого, что процедура свелась к самому минимуму – он поручил передать толстый конверт своей горничной, которая тоже была пухленькой. Я разменял первый банкнот в 5000 франков в бистро, затем сел в такси, стоявшее тут же, и попросил доставить меня на Площадь Революции, а оттуда пошел пешком на улицу Тампль, к указанному во всех газетах дому, где жил молодой студент Морис Баду, сообщивший представителям закона о неприятностях, постигших Жюля Кабироля. Этот дом находился на том отрезке улицы Тампль, где выдвинутые вперед светящиеся вывески различных лавок образуют как бы разноцветный перемигивающийся мост над головами прохожих. Вчерашний горбатый клоун на вывеске магазина хохотал по-прежнему, но, мне показалось, не так весело, как вчера. Арка нужного мне дома была сплошь увешана металлическими пластинками, делавшими ее похожей на некое парнокопытное, получившее все медали на сельскохозяйственной выставке. Я просмотрел их все, но имени Баду не нашел. Сын известного промышленника… Может быть, папа занимался своей промышленностью где-нибудь в далеких краях? Едва не столкнувшись с двумя электрокарами, управляемыми чересчур динамичными водителями, я пробрался в просторный внутренний двор, уставленный ящиками, тачками и велосипедами. Рядом с большим котом и домашним цветком в кадке консьержка портила остатки своего зрения на романе про любовь, ненависть и страсти-мордасти. Привыкшая к непрестанному хождению взад-вперед самой разношерстной публики, она не обратила на меня никакого внимания, как бы меня вообще и не было. Со своей стороны я не собирался спрашивать у нее, где живет Баду-сын. Молодой человек наверняка был уже сыт по горло всякими интервью для легавых и журналистов и дал соответствующие указания. Мне полагалось найти другие источники информации, минуя консьержку. Это было вполне возможно, и подходящий случай вскоре представился в лице бледноватого шестнадцатилетнего разбитного с виду паренька с всклокоченной шевелюрой, который осторожно, словно священные сосуды, перевозил картонные коробки из одного склада в другой. В один из рейсов я задержал его в углу двора вне поля зрения консьержки, влипшей в свой роман.
– Здорово, Тото,– сказал я.
Он остановился, посмотрел на меня и переместил из одного угла рта в другой пожелтевший окурок, который сосал. Это был чисто выполненный номер, имитирующий героя одного кинофильма.
– Меня зовут Деде,– сказал он.
– Ну хорошо, Деде, если я тебе сейчас дам совсем свежую сигарету, что ты сделаешь с этим окурком?
– Я положу его в карман на черный день.
– На, держи, сынок.
Я дал ему одну «голуазу». Он положил окурок в карман своей блузы, как и было обещано, и сунул «голуазу» в рот. Я ее ему зажег.
– А как насчет ста франков? Если я дам тебе сто франков? Что ты сделаешь?
– Я не знаю, что с ними сделаю, но возьму во всяком случае. Если только…
Он оглядел меня с головы до пят.
– Не-е,– протянул он,– похоже, это не ваш жанр…
И засмеялся тяжелым, нездоровым смехом.
– А что мне надо будет сделать за эти сто франков?
– Сказать, где здесь проживает один из жильцов. Я не вижу его имени. Морис Баду. Это парень, который обнаружил жмурика. Кабироля, если ты в курсе.
– Я читаю газеты, месье.
– Хотелось бы с ним поговорить. Я журналист.
– Из какой газеты?
– «Крепю».
Он скорчил презрительную мину:
– А я читаю «Ле Суар»… Но в конце концов за сто франков я вполне могу забыть свои политические убеждения.
– И в первую очередь потому,– усмехнулся я, вручая ему обещанную купюру,– что президентом административного совета как «Крепю», так и «Ле Суар» является один и тот же денежный мешок. И обслуживать два сорта клиентов вполне соответствует его интересам.
– А, будь оно неладно! – воскликнул мальчишка.– Это правда?
– Еще какая!
– Каждый день чего-то узнаешь.
– Так вот, я хочу узнать, где живет этот самый парень. – Под самой крышей, раньше там жила прислуга. Поднимайтесь по этой лестнице…
– Он живет один там, наверху?
– Ну, наверно, хотя бывает, что приводит туда девицу. В общем, я толком об этом ничего не знаю, месье.
– Ну, я хотел сказать… родители.
– Нет, без родителей. Я читал в газете, что он, мол, сын известного промышленника. Но сам ничего не знаю.
– Наверно, в этой семье не все ладно?
Парень пожал плечами:
– А вы видели семью, где все ладно? Ну все, мне надо вкалывать дальше. Спасибо за сто франков, месье.
И он ушел, опустив плечи.
* * *
Поднявшись под самую крышу, я без труда нашел жилище Мориса Баду. На всех дверях бесконечного коридора с низким потолком, на уровне глаз, висели визитные карточки или листки бумаги с именами. Всего лишь одна дверь была лишена какого-либо указателя. Это была неуклюжая попытка спрятаться, не маскировка, а скорее, наоборот, подсказка.
Я постучал в дверь и стал ждать.
Никто внутри не спешил мне открыть. Можно было бы даже поклясться, что там никого нет. Но тишина такс го типа не могла обмануть натренированное ухо, вроде мое: о.
Я продолжал стучать, и в конце концов чей-то голос спросил:
– Кто там?
– Месье Баду? -спросил я в свою очередь.
За дверью никто не ответил, но ее тем не менее открыли, не требуя дополнительных объяснений, и маленький худенький силуэт обрисовался в дверном проеме.
Я заплатил за такси, отдал сто франков, поднялся на пятый этаж, и все коту под хвост. Морис Баду не был тем человеком, который, возможно, звонил по телефону и которого я выслеживал вчера вечером под проливным дождем. Меня убедили в этом не только его очки, но и общий вид, рост, манера держаться. Тот был довольно крупным, во всяком случае, больше студента, который сейчас стоял передо мной. И вдруг одна мысль ударила мне в голову: студент пропускал занятия.
– Ну и что?– бросил он агрессивно.
– Можно войти? – спросил я.
У нас обоих был талант отвечать на вопрос другим вопросом. Это продолжалось бы долго.
Я вполне мог уйти, посколку эта личность не была той, что я предполагал, но за его очками я заметил странный блеск в глазах, что и заставило меня остаться, хотя эта странность хорошо сочеталась с дурацкими предосторожностями, которые он начинал и не доводил до конца, и вообще все это не имело никакого определенного смысла. Но все равно…
– Войти? – проворчал он.– А зачем?
– Я журналист.
– Так я и думал. Я уже выложил все, что знаю, старина, но заходите все равно. Всем кушать надо…
Я вошел в чистенькую, очень скромно обставленную комнату с потертым ковром на паркетном полу. Над постелью, в застекленных рамках, висели неплохие художественные фотографии руин, а не изображения соблазнительных девок, как я ожидал. На книжной полке стояли книги, по всей видимости, с серьезным содержанием, на кровати валялась картонная папка с бумагами. На деревянном некрашеном столе лежали газеты, на спинке стула висела одежда. На каминной полке рядом с будильником и безделушками стояла фотография женщины среднего возраста с улыбкой, колючей как острие булавки, которую, по всей видимости, ей воткнули в зад во время работы фотографа, чтобы заставить сжать губы так, как это было видно на портрете. Дама походила на очкарика, хозяина комнаты.
Последний, закрыв дверь, продолжал:
– …и потом есть одна вещь, которую мне хотелось бы знать.
– Какая?
– Оставят ли меня когда-нибудь в покое со всем этим делом?
Я сделал жест римского трибуна:
– Плата за славу, месье. Обнаружить труп…
– Я бы запросто обошелся…
С усталым видом он потер подбородок, на нем, как и на щеках, щетина росла очень быстро. Ему было не более двадцати трех лет, прилично одет, но выглядел старым, ужасно старым и не очень понятным. Его широкий лоб мыслителя усугублял странное, непонятное чувство, которое вызывало его присутствие.
Он продолжал:
– Итак, вы не можете мне ответить?
Я улыбнулся:
– Вы не Мартина Кароль… Завтра о вас все забудут. Наверняка, я последний, кто пришел надоедать вам по этому поводу.
– Ну и прекрасно. И неплохо было бы побыстрее закончить с вами эту проблему. А вообще, что я могу сказать? Видно, вам здорово не хватает сюжетов, а? Никогда не думал, что журналисты живут вот такими крохами. Да, впрочем, какая газета?
– «Крепю».
– «Крепю»?
– «Крепюскюль».
– Ах, да! А разве я еще не говорил ни с кем из ваших?
– Возможно. Но я хочу добавить подробностей для провинциального выпуска.
– Как ваша фамилия?
– Далор.
– Не знаю такой.
– Я подписываю свои материалы очень редко, потому что делаю приложения к материалам других коллег. Понимаете, убийство ростовщика – довольно богатая тема, не оскорбляющая ничьих чувств. Я очень заинтересован в этой статье, и если вы предоставите мне необходимые элементы для ее написания, то увидите, что я умею отблагодарить и…
Он перебил меня:
– У меня одно желание: чтобы меня оставили в покое. И не нужны мне ваши деньги!
– Хорошо, хорошо, месье. Не обижайтесь…
Я закашлялся.
– …не обижайтесь, я не хотел вас оскорбить.
– Ладно. Но Господи Боже мой! Вы понимаете, что это может вывести из себя кого угодно. И это всякий раз такая морока, если какой-нибудь гражданин, к своему несчастью, обнаружит труп убитого человека?
– Если убитый человек неординарен, то да. И напоминаю вам еще раз: ростовщик – личность неординарная.
Он пожал плечами:
– Давайте кончать. Я выдам вам всю историю, но предупреждаю: не могу сказать ничего больше того, что рассказал вашим собратьям, а также полиции.
– Ничего, расскажите все равно.
Естественно, его рассказ ничем не отличался от того, что я прочел в прессе. «…Зайдя к Кабиролю…»
– …чтобы заложить одну вещь, не правда ли?– заметил я.
Он не встал на дыбы, но сказал весьма твердо:
– А это обязательно – вмешиваться в мою личную жизнь?
– Нет, но знаете, мне в моей жизни тоже приходилось оставаться без единого франка. И, кажется, даже гораздо чаще, чем другим. Ничего в этом постыдного нет. Продолжайте, пожалуйста…
Когда он закончил, я взял слово:
– Прекрасно. А вы не можете сейчас вспомнить какую-нибудь деталь, которую забыли сообщить полиции? Вы понимаете, что это значит, не правда ли? Мелкая упущенная подробность, а вот сейчас она вдруг всплыла в вашей памяти?
Улыбнувшись, он отрицательно помотал головой:
– Я понимаю, что вы огорчены, месье Далор, но я вас предупредил.
– Все равно, спасибо, месье Баду.
Он открыл мне дверь. Я переступил порог.
– Мы оба потеряли время,– сказал он вместо прощания.
Я не считал, что потерял свое.
Вернувшись домой, я позвонил в Агентство. Ничего нового.
Взяв телефонную книгу, я обнаружил пять абонентов по фамилии Баду с разными именами.
Первый, которого я поймал при посредстве его секретарши, оказался тем, кто нужен.
– Алло? Месье Альбер Баду?
– Да, это я.
У него был сильный, уверенный голос, немного хамоватый. Голос типа, которого кормят бифштексами с кровью.
– С вами говорит Нестор Бюрма. Я звоню вам по поводу…
Он меня прервал и продолжал со смехом, который сбил меня с толку:
– …по поводу моего сына, да, я знаю. А какова ваша профессия, месье Бюрма? Незарегистрированный адвокат? Адвокат не у дел? Давайте выясним все сразу, вы уже не первый, кто предлагает свои услуги. Ваш номер третий. Люблю порядок.
– Я детектив, месье.
– Инспектор?
– Частный детектив.
Он прыснул со смеху:
– О! Вот это здорово! Прекрасно! Частный детектив куда лучше, чем адвокат. В моем списке вы первый из этой категории. Но что бы там ни было, у вас тоже мало шансов отхватить гонорар, так же, как и у тех господ законников. Не везет, а? А немножко денег вам сейчас было бы кстати, не так ли?
Он соображал быстро. Слишком быстро на мой вкус, и я уже было подумал, что позвонил напрасно.
– Никто не отказывается от небольшой суммы денег, месье.
– Со мной,– сказал он, продолжая смеяться,– вы не будете иметь этого удовольствия. Сходите-ка лучше к ростовщику, ведь не может быть, чтобы их всех поубивали.
– Дело не в этом…
– Без шуток? Ну, а в чем же дело? Вы же не можете мне не сказать, о чем речь? Я ведь не круглый идиот! Послушайте, папаша…
И он выдал мне монолог, где серьезное чередовалось со смешным.
– …как только один глупый папин сынок бросил взгляд на труп негодяя, погибшего насильственной смертью, целая куча вампиров и пиявок навострила ушки и пытается использовать ситуацию, чтобы отхватить немного деньжат. Если вдруг сынуля окажется в трудном положении, то папа, возможно, раскошелится. Так вот, ошибочка вышла, господин хороший. У моего сына не будет неприятностей. Я его знаю. Он достойный портрет моей покойной первой жены. Абсолютно ни на что не годен, даже для убийства ростовщика. Это было бы слишком красиво. А потом, хотя бы и так… Он захотел жить своей жизнью отдельно от меня, да?
Тут его голос немного надтреснул, совсем немного, но достаточно, чтобы я это уловил.
– …Я его не бросаю, но никогда и не вижу. Ему захотелось жить в этом квартале старых камней, потому что это его любовь – старые камни. А я работаю по металлу – металлоконструкции. У нас мало общих вкусов. Черт побери! Я тут начал раскрывать вам семейные тайны… Смешно, не правда ли?
– Я вас ни о чем не просил, месье.
– А я хочу дать вам понять, что бесполезно опять совать нос в это дело, если у вас снова зачешутся руки. Я спокоен за своего сына. У него не хватит энергии, чтобы совершить убийство, а если это и случилось, то он уже достаточно взрослый, чтобы самому выпутаться. И здесь частному детективу делать нечего, месье. И адвокату тоже нечего. Во всяком случае, во всем, что меня касается. Это ясно?
– Очень ясно. Извините, что вас побеспокоил.
– Ничего страшного. Это меня развлекло. Как вы думаете, зачем бы я брал трубку, чтобы лично отвечать по телефону? Господи! Вот уж действительно, впервые с тех пор, как существует мой сын, он меня немного развлек. Я чуть было не решился удвоить его содержание. Итак, прощайте, месье.
И он положил трубку.
Я сделал то же самое. Медленно, как будто это был предмет исключительной ценности. Мой лоб был сейчас такой же морщинистый и озабоченный, как у Мориса Баду. Хорошо откормленный папаша обладал громким голосом большого страшного буки, но плохо сдерживаемое волнение временами заставляло этот голос дрожать. Что б он там ни утверждал, он придет на помощь своему сыну, если тот попадет в скверную историю. Молодой очкарик не убивал Кабироля, но его поведение было странным до предела. Я посмотрел на календарь. 5-е апреля. Он уже получил от папаши свое пособие и с высокомерным презрением отверг мое предложение разделить с ним мой гонорар. Предложение было липовым, но ничто не давало ему повода догадаться об этом. Итак, если сегодня утром он пошел к Кабиролю, то наверняка не для того, чтобы заложить какую-то вещь. Эта версия всего лишь прикрывала настоящую цель визита.
Я вернулся к телефону, набрал номер, но абонента на месте не было, и я тут же позвонил Элен:
– Мне нужен Роже Заваттер, моя дорогая, а его нет дома. Если он появится в Агентстве, попросите его тут же мне позвонить.
Час спустя самый франтоватый из моих агентов объявился на проводе.
– Вы согласны поработать еще в кредит? – спросил я.
– Ну, что ж…
– Может быть, на этом деле удастся подзаработать, а может быть, и нет. Надо попробовать.
– Давайте. Что надо делать?
– Последить за неким Морисом Баду…
Я описал молодого человека, дал его адрес и т. д.
– Морис Баду?– переспросил Роже Заваттер,– мне это имя что-то говорит.
– Вы его прочитали в газетах. Он конкурирует со мной по части обнаружения трупов.
– Ах, да! Дело на улице Франк-Буржуа?
– Совершенно верно.
– Хорошо. Специальные указания?
– Никаких. Вы ходите за этим типом, и все. И не спрашивайте меня почему. Я сам ничего не знаю. Это как бы мы купили лотерейный билет.
– Ах, так? Гм…
– Бывает, что по лотерее выигрывают.
– Хотя бы вернуть затраты,– буркнул он.– Ладно, я беру это дело.
– Доложишь мне завтра пополудни, а если будет что-нибудь, доложишь немедленно.
– Ага. До свидания.
– До свидания.
В этот день больше ничего не произошло.