Разбудила меня моя секретарша Элен, когда в 9 часов утра она пришла в контору на работу и, увидев меня спящим, громко рассмеялась:

– Доброе утро, шеф. Итак, нежимся в постельке?

– Что-то вроде этого,– зевнул я.– Доброе утро, Элен Может быть, поцелуемся?

Она улыбнулась:

– Я никогда не целую пьяниц… Гм… Не рискуя ошибиться, можно предположить, что вчера вы были не в состоянии добраться к себе домой, а?

Я снова зевнул:

– Что-то вроде этого. Вам следовало бы работать детективом.

– Иначе говоря, вы нашли вашего Лёрё?

– Что-то вроде этого. Откройте, пожалуйста, ставни

Она повиновалась. Грустный, плохо промытый день проник в комнату:

– Немного туманно? – спросил я.

– Что-то вроде этого,– ответила она.– Но не холодно.

Она снова прикрыла окна и внимательно посмотрела на меня:

– О-ля-ля! Ну и физиономия! Вы что, по всей видимости, пировали вместе?

– Конечно. А вы не знаете, она всегда везде со мной, моя физиономия.

– Я говорила о Лёрё. Он снова втравил вас в какой-то разгул?

– Что-то вроде этого.

– Надеюсь, вы сунули его в поезд или что-то вроде этого?

Я усмехнулся:

– Как раз нет. Он в больнице.

Элен широко раскрыла свои прекрасные удивленные глаза:

– А его жена еще платит вам за то, чтобы вы его охраняли! Но что случилось? Драка? Силач с Центрального рынка его прижал?

– Идиотский несчастный случай. Какой-то лихач, кажется, поддел его. Я при сем не присутствовал… Думаю, надо предупредить его жену. Вы отправите телеграмму. В успокоительных выражениях. Закажите также разговор по телефону. Я непременно хочу успокоить ее устно. А в телеграмме постарайтесь дать ей понять, что не стоит беспокоиться. В Париже она сейчас не нужна.

Элен нахмурилась:

– Эй! Он по крайней мере не умер?

– Да нет же. Что вы там себе вообразили? Идите приготовьте нам добрую порцию кофе, пока я одеваюсь.

Она исчезла в крохотной кухоньке. Вскоре вернулась оттуда, неся на подносе две чашки, полные благоухающей черной жидкости. Сделав несколько глотков, она продолжала развивать свою мысль:

– Я не воображаю, что вы кого-то там убили, но признайтесь, что частенько вы оказываетесь поблизости от трупов, или что-то вроде этого, как вы выражаетесь. Это очень любопытно.

– Вам следовало бы отпустить усы,– ответил я, поставив свою чашку.– Вы уже говорите, как Фару. А при усах совсем были бы на него похожи… Не позже, как сегодня ночью, он выдал мне текст такого же рода.

– Именно так я и подумала. Что это за мертвец, шеф? Он был там специально для вас?

– Какой мертвец?

Она пожала плечами:

– На Центральном рынке нашли убитого мужчину. А вы этого не знали?

– Знал.

– Вот видите. Некий… я забыла его имя.

– Ларпан. Этьен Ларпан. Видите? Я все знаю… но не при такой тяжелой голове.

– Кажется, это именно он – вор знаменитой картины Рафаэля из Лувра.

– А! Вот этого я не знал. Что, об этом уже говорят в газетах?

– Нет. Это, наверно, произошло слишком поздно ночью, чтобы появиться в утренних газетах. Я слышала об этом в утренних известиях по радио.

Я подошел к приемнику и включил его. Послышался голос Катрин Соваж, которая пела «Остров Сен-Луи». Я приглушил радио.

– Что они еще сказали?

– Я не обратила внимания, но думаю, что это все.

– Подождем. Марк Кове наверняка что-нибудь тиснет в дневном выпуске «Крепюскюль»… И отправьте немедленно эту телеграмму мадам Лёрё, пожалуйста!

Она пошла в контору.

Я последовал за ней, чтобы посмотреть почту. В числе других там было одно письмо от Роже Заваттера, одного из моих агентов, занятого сейчас по другому делу. Он писал:

Я пишу вам на бумаге клиента (замечаете, какой шик?)…

В самом деле, это была роскошная бумага, украшенная силуэтом яхты с инициалами П. К. В верхнем углу листка повторялось изображение той же яхты, вокруг которого ярко-красными буквами было написано ее название: «Красный цветок Таити».

…и сообщаю, что по-прежнему нечего сообщить, за исключением, может быть, того, что клиент с приветом. Но ничего серьезною нет. Во всяком случае, никаких врагов на горизонте, как справа, так и слева по борту, и до конца моих дней с удовольствием оставался бы телохранителем этого типа. Мы будем в Париже тринадцатого или четырнадцатого…

Я посмотрел на календарь. Тринадцатого – это было как раз сегодня.

…Мы пришвартуемся в порту для прогулочных судов. То есть в самом Париже. Я предупрежу вас о нашем прибытии. Поцелуйте Элен. Ваш Роже.

– Этот Роже имеет любопытную манеру составлять свои отчеты,– заметил я.

– А что нового? – спросила Элен.

– Ничего или почти ничего. Они прибывают сегодня или завтра. И кроме того, Заваттер целует вас. Это все.

Она иронически вздохнула:

– Да уж, мыла мне не нужно. Всегда найдется кто-нибудь, чтобы вылизать вам физиономию. А ему больше нечего делать при этом месью Корбини?

– Телохранитель – это не слишком утомительное занятие.

Я бросил письмо в ящик стола и набил трубку.

– Телохранитель! А чего он опасается, наш клиент?

– Заваттеру еще не удалось узнать, а когда мы вели переписку по этому делу, мы не попросили у Корбини объяснений и он не дал их нам. Вы помните? Нам было достаточно денежного перевода. Хотите мое мнение? Этот богатый старый оригинал – Заваттер говорит – с приветом, но Заваттер в своих оценках несколько категоричен,– так вот, этот оригинал, владелец пары замков в районе Руана, который перемещается чаще всего по воде, по-видимому, скучает, как большинство типов при больших деньгах. Тогда, вместо того чтобы нанять себе компаньона или трубадура, он придумывает воображаемых врагов и позволяет себе роскошь в виде частного детектива, вооруженного пушкой. Это придает некоторую пикантность его существованию.

– И скрашивает наше…

Тут появился Ребуль – однорукий, еще один из троицы Нестора.

– Не рассаживайтесь,– сказал я ему в тот момент, когда он собирался придвинуть к себе стул.– Вы сейчас отправитесь в Отель-Дьё. Вам известно, что на меня возложена задача блюсти добродетель некоего Лёрё…

– Это тот клиент, который на абонементном обслуживании?

– Да. Так вот, его добродетель более или менее цела, но я думаю, что с его ногами дело обстоит иначе. Он стал жертвой несчастного случая и был доставлен в больницу Отель-Дьё. Постарайтесь за ним последить, это все. Если у него будут посещения, проследите характер этих посещений. В общем, будьте на высоте.

Он ушел. Элен посмотрела на меня:

– Странная штука? -спросила она.

В комнате ожидания зазвенел звонок, дверь, ведущая в нее, распахнулась.

– Привет, ребятки,– произнес вошедший.

Это был комиссар уголовной полиции Флоримон Фару. Я проскрипел:

– Ну что, дед, еще один жмурик, или что?

Он ухмыльнулся:

– Не знаю. Надо будет заглянуть под вашу мебель. Сесть можно?

– Валяйте. Что вас привело сюда? Мертвец этой ночи? Я же вам сказал, что не знаю его ни с какой стороны.

Он сел:

– Я вам верю.

– Один раз погоды не делает,– сказала Элен.

– Вы,– проворчал комиссар, грозя ей пальцем,– не надейтесь, что я вас расцелую на следующей встрече Нового года.

– А она будет готова удрать, чтобы помешать вам это сделать,– уточнил я.– Ладно. А сейчас кончайте любезничать. Это действует мне на нервы, потому что я чувствую, что за этим что-то кроется.

– Прекрасно…

Он обвел глазами контору:

– И много у вас работы на этот момент?

– Не особенно.

– Прекрасно,– повторил он.– Итак, я сказал, что верю вам. И даже до такой степени, что решил поручить одну конфиденциальную работенку, которую принес в качестве завтрака… Гм… Официальные фараоны не могут делать все. Вы это знаете. Они порой стеснены обстоятельствами. Короче, бывает так, что им просто необходимо иметь под рукой частника…

– …для определенных тонких дел?

– Так точно.

– Ваш завтрак – это просто рвотное, Флоримон… О, да, ну конечно же! Ведь ваши коллеги и вы сами пользуетесь услугами осведомителей. Так почему бы не воспользоваться и частным детективом, да? Это будет современно!

Он приподнялся на стуле с несколько возмущенным видом:

– Я не осмелился бы представить мое дело в таком виде, Нестор Бюрма,– сказал он.

– Как представить – это неважно,– сказал я.– Вы неплохой мужик, но вы же фараон… А что это может дать?

– Быть фараоном?

– Работа, о которой вы говорите.

– Я не распоряжаюсь средствами, но вы найдете способ чем-нибудь поживиться. Я доверяю вам… Посмотрите-ка на это, Бюрма.

Он вытащил из кармана своего плаща два глянцевых фотоснимка и сунул их мне. Я сказал:

– Всегда думал, что вы кончите тем, что будете продавать открытки сомнительного свойства. Вот вы уже и вступили на этот путь. Что еще за вампочка?…

– Как вы ее находите?

– Я бы украсил ею свои воскресенья.

– Господи! Только воскресенья, и все?

На фотографиях была изображена молодая женщина, очень элегантная, в платье с декольте до самых лодыжек, а если до самых и не хватало, то самую чуть. Все, открытое взору, было совсем неплохо, а что угадывалось, было еще прекрасней. Лицо являло собой изысканный овал с тонким носом, чувственными губами и глазами, скрытыми длинными томными ресницами. Ухо представляло обычную ушную раковину, так часто описанную живописателями лиц этого типа, что я не буду на нем задерживаться, добавлю только, что мочка была украшена жемчужиной, но, в общем, на устрицу она никак не походила. Не знаю, в силу какого феномена, волосы, стянутые назад, вместо того чтобы делать ее похожей на задумчивую училку, подчеркивали сексапильность всего ансамбля, в то же время придавая ей вид труднообъяснимой неприступности.

Я передал одну из фотографий Элен, чтобы она смогла потешить взгляд в свою очередь, хотя это и не было в ее привычках, и, глядя на Фару, сказал:

– У вас нет номера ее телефона?

– Номер телефона, номер комнаты, ее имя и все, что вам угодно,– ответил он весело.

– И что мне надо будет делать потом?

– Переспать с ней,– хохотнул он.

– Элен,– сказал я, подмигивая,– магнитофон включен, не правда ли? Ведь он записывает речи нашего друга, да? Прекрасно. Вот до чего они дошли, эти фараоны в конце концов. Занимаются сводничеством. Никто не хотел верить, но теперь у нас есть доказательства.

– Кончайте балаган,– отрезал Фару.– Можете с ней спать, если захотите. Это и будет ваша зарплата… Вы знаете, кто эта куколка?

– Я вас слушаю.

– Ее зовут Женевьева Левассёр. А фамильярно Жани или Женни, мне не удалось установить это в точности. Она работает манекенщицей у Рольди на Вандомской площади, потому что в этой жизни надо чем-нибудь более или менее заниматься, но она наверняка не дожидается дня своей зарплаты, чтобы поесть. Прежде всего, и это самое главное, она была любовницей самого Рольди. Потом одного ювелира с улицы Мира. К тому же в какой-то момент в ее жизни появился бывший председатель совета министров. Она также немножко соприкоснулась с кино, очень известна, и у нее большие связи. Это светская женщина или почти светская. Вот только на ее счет имеется одна закавыка, которую мы не можем выяснить именно из-за положения Женевьевы в обществе и связей, но тем не менее эта закавыка существует. Она также была любовницей, недавней любовницей этого самого… Ларпана. Этьена Ларпана.

– Типа, который дозревал на Центральном рынке этой ночью?

– Да.

– И которого, если я не ошибаюсь, не зовут Ларпаном?

Флоримон Фару нахмурил свои густые брови:

– Откуда вы это взяли?

– Вы споткнулись на имени.

– Ладно. В самом деле, этот Ларпан не Ларпан. Он стоит на учете в полиции и был судим за вымогательство в 1925 и 1926 годах. Потом о нем ничего не было слышно, но это ничего не значит. В то время он назывался Мариус Дома, а мы называли его «блуждающим огоньком». Думали, что он в одном месте, а он оказывался в другом. А когда я говорю, что его звали Дома… Он жил под этим именем, ведь это типичное имя для северян, а?

– А он был с севера?

– Да, оттуда. Из местечка, особенно пострадавшего от войны… от войны 1914 года… полностью стертого с лица земли, а муниципальные архивы были уничтожены.

– Очень удобно.

– Да.

– И в качестве «блуждающего огонька» он продолжает жить за счет грабежей, не так ли? По радио сказали, что именно он украл Рафаэля.

Фару махнул рукой:

– Вранье.

– Так теперь вы распространяете ложные новости по радио?

– Не новости ложные, а картина фальшивая.

– Ах! Ах! Для слуги государства, я бы сказал, у вас несколько странное мнение о национальных музеях.

– Я говорю о картине, которую нашли при нем. Сразу же подумали, что речь идет о том самом Рафаэле, но нас разубедил эксперт. Это была копия, и даже довольно грубо сделанная.

– Нашли при нем… гм… а, да!

Я вспомнил о размерах украденного шедевра, приведенных в прессе наутро после кражи. Пятьдесят сантиметров на двадцать пять. Сняв раму, нетрудно было ее спрятать. Перед моим взором снова возникла сцена, которую я видел прошлой ночью в подвале улицы Пьер-Леско.

– …Он таскал это прямо на теле, и ваши люди обнаружили предмет, только лишь расстегнув его сорочку как раз в тот момент, когда мы пришли в подвал, так ведь?

– Да уж, у вас глаз – алмаз.

– Ну, вам это хорошо известно. Ведь я не являюсь чиновником, ежемесячно получающим зарплату. Я частный детектив. Не будь у меня наблюдательности, мне нечего было бы есть.

– Так вот, у вас будет на чем потренировать вашу наблюдательность.

Он снова взял одну из фотографий и принялся водить пальцем подозрительной чистоты по лицу обворожительной Женевьевы.

– Что там?

– Да. Она вне подозрений. Это не преступление – спать с жуликом, который не возникал в течение двадцати восьми лет, даже если этого типа убили, а на нем была найдена копия украденной картины. Если фальшивый Ларпан…

– Еще один фальшивый.

– …продолжал свою неблаговидную деятельность, она, по-видимому, не была в курсе. Ларпан – оставим за ним это имя – не жил постоянно в Париже. Он время от времени наезжал сюда. Как, впрочем, все богачи. Неделю назад он приехал из Швейцарии и остановился в отеле Трансосеан на улице Кастильон. Так значился на карточке гостиницы. Мы проверим это. Я сказал, что Женевьева Левассёр была его любовницей. Это правда и не совсем правда. Она спала с ним время от времени. В нынешнем году и в прошлом во время пребывания Ларпана в столице. Но она не следовала за ним в его перемещениях. В течение последних двадцати четырех месяцев практически не покидала отеля Трансосеан, где и проживает постоянно. Я говорю вам, мы ни в чем не можем упрекнуть ее. Ни в том, что она сама его убила… Всегда возможна драма на любовной почве, но у нее есть алиби, правда, довольно неопределенное… Ни в том, что пыталась скрыть свою связь с ним.

Сама нам в этом призналась во время проверки в отеле. Они оба так незаметно вели свое дело, что, я думаю, мы ничего бы не заметили без этих признаний. Отметьте, что когда она узнала, что ее любовник трагически погиб и мы, по-видимому, относимся к нему без особого почтения, то пожалела о своей откровенности, но было уже поздно. Итак, мы ничего не имеем против нее, и Женевьева находится вне подозрений, но общение с таким таинственным типом, как этот Ларпан, в наших глазах создает – как бы сказать?– неблагоприятное отношение, вы понимаете меня? И я не могу официально поставить ее под явное наблюдение. Ничто не оправдывает такую меру, и она, заметив это, тут же возмутится. А учитывал связи…

– Или связи того, кто ее содержит.

– …мы хорошо будем выглядеть. Поэтому необходимо соблюдать самую большую осторожность. Она знает слишком много людей. Весь Париж. Так, например, опознала тело, но ее имя не будет упомянуто. Попробуй скажи «человек из ее окружения», и пошло-поехало. В этой среде невозможно топать нашими грубыми башмаками. В то время как…

– …элегантный джентльмен моего типа…

– Вот именно. Вы себя очень точно описываете, Бюрма.

– Ладно, хватит лести. Не будучи Брюмелем, говорят, что я достаточно элегантен. И во всяком случае, я похож на что угодно, но только не на легавого. Впрочем, тем лучше. Но я не джентльмен. Ибо, будь я им, то отказался бы от вашего предложения, а вас выкинул бы за дверь.

– А я, если бы был настоящим фараоном, то и пяти минут не стал бы выслушивать вашу трепотню.

– Ладно. Теперь, когда мы оба высказались, давайте данные.

– Женевьева Левассёр, это вы знаете. Отель Трансосеан, вы тоже знаете. Апартаменты 512… Это совсем наверху, но ничего общего с мансардой.

– Кровати удобные?

– Я посылаю вас туда не для того, чтобы дрыхнуть.

– Кто говорит – дрыхнуть? Работает у Рольди, фирма «высокого шитья»?

– Да. Манекенщица.

– Ясно. Что я должен делать?

– Втереться к ней в доверие.

– Под каким предлогом?

– Я думаю, что Нестор Бюрма сам разберется.

– Не всегда. В конце концов я постараюсь найти что-нибудь. А сколько ей лет?

– Тридцать, но на вид ей лет двадцать пять.

– Тогда, должно быть, все тридцать пять.

– Нет. Тридцать.

– Пусть тридцать. Даже если тридцать пять, я – за. Постараюсь втереться к ней в доверие, как вы говорите.

– Это скорее приятная работенка, вы не находите?

– Все работы, которые поручают другим, приятные.

– Во всяком случае, откройте пошире глаза, если заметите что-либо…

– Знаете, старина,– сказал я.– Если я замечу что-нибудь, а в этот момент…

Я схватил одну из фотографий и постучал по ней:

– …мне придется выбирать между парой ваших бакенбард и этим бюстом…

– Вы выберете премию,– отрезал он.

Я поднял брови:

– Ах! Так шутки в сторону, можно сказать? А какая премия?

– Три миллиона.

– Предлагаемая Обществом друзей шедевров или что-то в этом роде?

– Да.

– Черта с два. Общество – фикция, и премия – фикция, как и картина, найденная на Ларпане.

– Не совсем так.

– О-о. А это случайно не мизансцена, цель которой посеять панику среди воров картин, если их несколько, и под* бить одного из них предать всю банду? Если этот один попадется в ловушку и выдаст других, то может не надеяться получить хоть полушку, а?

– Да, да,– ответил он уклончиво.– Фикция? Я уже поправил вас. И сказал: не совсем так. При случае премия попадет в карман честного человека, если тот найдет или поможет найти картину.

– Тогда у меня есть шанс?

Он улыбнулся:

– Гм… Скажем так: пятьдесят процентов шанса.

– Три миллиона, даже на пятьдесят процентов, это интересно.

– А сколько стоит сама картина при этих условиях? – спросила Элен.

– Несколько сотен миллионов.

– Ого!

– Вот именно!

– Значит, в любом случае стоит поискать ее,– сказал я.– А Ларпан? Так он вор или нет?

– Мы ничего не знаем,– вздохнул комиссар.– Мы идем вслепую… Можно рассмотреть несколько гипотез. Во-первых…

Он поднял пожелтевший от табака палец:

– …это был вор. При нем находились подлинная картина и копия, у него забрали его деньги и оригинал. В данном случае виновными оказались его сообщники. К несчастью, мы не знаем, где их искать на данной стадии расследования…

– А если они существуют, то должны были смыться.

– Да. С другой стороны, с момента его приезда в Париж те немногие люди, которых он посещал, безупречны. Во-вторых…

Он положил два пальца на рога моей трубки, словно вызывая быка на битву:

– На нем была не только фальшивая картина, которую он заказал, чтобы использовать в дальнейшем в каком-либо темном деле. Например, вернуть ее в Музей под видом подлинной. Кажется, он уже проделывал нечто подобное с Джокондой в 1912 году. Или же толкнуть коллекционеру, утверждая, что она настоящая. Короче, таская с собой копию, он стал жертвой какого-нибудь бандита, который интересовался лишь его деньгами. Честно говоря, мы не очень верим этой последней гипотезе. Самой правильной нам кажется первая. Но для второй гипотезы есть и вариант. Ларпан мог быть членом банды, которая хочет извлечь пользу из кражи картины Рафаэля, и по той или иной причине в подвале на улице Пьер-Леско имело место сведение счетов…

– Но почему в этом подвале? – спросила Элен.

– Подземный Париж не очень меняется,– сказал Фару.– Особенно в районе Центрального рынка. Я сказал вам, что некогда Дома, иначе говоря Ларпан, совершил жульничество. А это случилось в ущерб какому-то доверенному лицу. Ларпан должен был знать все ходы и выходы. Незадолго до того он, видимо, зашел их осмотреть, а потом назначил там свидание своим приспешникам. По всей вероятности, хотел объегорить их, а тот, другой или другие, не поддались на его удочку.

– И убийцы ушли, оставив на нем картину? -сказал я.

– Да, раз мы ее нашли.

– Почему же?

– Может быть, потому, что дело, которое они предполагали провернуть с этой копией, не получалось согласно их желаниям, а денег, имевшихся у Ларпана, хватило, чтобы покрыть все расходы. (Он всегда, кажется, носил с собой большие суммы.) А может быть, и по другой причине.

– Может быть, им помешали? Или было неосторожностью задерживаться?

Фару покачал головой:

– Им не помешали, и они могли задержаться, сколько хотели. Они могли бы поиграть в сражение… а вы сами знаете, какая эта игра длинная.

–…На сей раз это была короткая игра. Что есть кроме того? Какие-либо данные?

– Никаких. Мы плаваем. Но я стараюсь направлять наше плавание. Например, мы расставляем сети вокруг двух художников с Монпарнаса, специалистов по изготовлению копий, таких же безукоризненных, как и оригиналы, и которых мы уже беспокоили из-за этой виртуозности несколько лет назад. Мы знаем также двух-трех беспринципных коллекционеров. И следим за ними. Безупречные граждане, время от времени посещаемые Ларпаном, за которыми мы ведем незаметное наблюдение. Но я знаю, что это ничего не даст. Мадемуазель Левассёр тоже безупречна, но я считаю принципом, что в каждом криминальном деле слабым пунктом является женщина. Если что-нибудь должно дать трещину, то именно с этой стороны. К несчастью, мы не можем открыто заняться ею, и я вам уже объяснил почему. Поэтому я поручаю ее вам…

– Она будет в хороших руках,– утвердительно кивнула Элен.

– Я сделаю все как можно лучше,– сказал я.

– Надеюсь,– вздохнул Фару.– Эти фотографии не нужны?

– Я обойдусь оригиналом…

Он положил мадемуазель Левассёр в двойном экземпляре в карман рядом с сердцем.

– Но я не обещаю вам, что что-либо треснет,– добавил я.

– За исключением бюстгальтера девицы,– закончила Элен.