И вот однажды, когда мы, набив карманы камнями для рогаток, пришли на «наше место» в лесу и, развесив на сучках деревьев консервные банки, стали стрелять по ним из рогаток, в небе тревожно завыл реактивный самолёт (это был 1950‑й год). Тогда новые — реактивные — самолёты, взлетавшие на Истоминском аэродроме, стали появляться над посёлком всё чаще и чаще. Но этот самолёт не гудел, а выл. И снижался, снижался над Полевой улицей, уходя от бараков в лес, к торфяным карьерам. Мы уже всё поняли, но ещё не осознали, что воочию видим подвиг лётчика, который уводит свой истребитель подальше от посёлка. И, услышав вдалеке глухой взрыв, мы побросали рогатки под дерево и помчались в сторону падения истребителя.

Когда мы с Юркой и Шуркой, пробежав по корням деревьев и по гривам карьеров километра три, оказались на месте падения самолёта, то остались несколько разочарованными: мы здесь были далеко не первые! Тут уже вовсю хозяйничали два каких–то «дядьки». Упавший самолёт ушёл глубоко в торф под углом градусов в 50. На поверхности виднелся только хвост с небольшой частью фюзеляжа.

Дядькам мы не помешали. Мы слышали, как они говорили, что реактивные самолёты ещё только проходят испытания, и что надо искать патроны. Они деловито откапывали торф от самолёта, добираясь до кабины. Потом один из копальщиков что–то нашёл: это оказались рука и скальп летчика.

У меня защипало глаза, и я стал звать Шурку и Юрку домой. Но они не шли, и я увидел, как дядьки вытащили из торфа пулемётную ленту и быстро–быстро пошли по гриве в сторону Десятого посёлка.

Мы с пацанами ничего не стали копать, а как–то отчуждённо пошли к своим баракам.

Когда вышли на Полевую улицу, то увидели, как по улице Клубной проехал к лесу необычный грузовик и высадил солдат, которые бегом направились туда, откуда мы с пацанами только что вышли.