Постоянной заботой императора Константина VII Багрянородного, не дававшей ему покоя ни днем ни ночью с тех пор, как он взошел на византийский престол, была плохая акустика в Зале Триклиния*, предназначенном для приема иностранных гостей. Во время этих торжественных пиршеств, призванных закрепить успехи византийской дипломатии, застольная беседа бывала совершенно испорчена, так как голоса сотрапезников, отражаясь от стен и колонн, наполняли Зал оглушительным воем и грохотом. Слыша эхо своих искаженных до неузнаваемости голосов, как будто их передразнивает какой-то укрывшийся за колоннами пакостник-шут, некоторые иностранные гости, усмотрев в том злой умысел и насмешку, умолкали на весь вечер. Многие из них уезжали из столицы Византии глубоко оскорбленными, что, разумеется, не могло не сказаться на результатах дипломатических переговоров.
Зал Триклиния , который из-за обилия украшавшего его золота назывался еще Хризотриклинием , был самым роскошным в комплексе императорских Дворцов, и Константин VII не хотел из-за плохой акустики упускать возможность лишний раз потрясти воображение иноземцев пышностью и богатством Ромейской державы, которыми она славилась далеко за своими пределами.
Зал был круглый, с высокими колоннами из фессалийского мрамора, стены — в форме восьмигранника, отделанные лепниной и украшенные мозаичными гирляндами из цветов и фруктов, а под самым потолком шел орнамент из фантастических птиц. Пол был выложен красными мраморными ромбами, чередовавшимися с пластинами из порфира и аквитанского мрамора. Потолок, инкрустированный ценными породами дерева, повторял геометрический рисунок пола. Но всю эту красоту, услаждавшую глаз, нарушала дикая какофония голосов и звуков, к которой еще примешивались отчаянные попытки музыкантов развлечь пирующих своим искусством.
Придворные архитекторы получили задание исправить акустику, не нарушая мозаичных рисунков. Первый архитектор изложил императору свою теорию полых тел: в сосуде главное не материал, из которого он сделан, а полость, заключенная внутри нею. Так и в пространстве, предназначенном для жизни человека, суть не в стенах, полах и потолке, а в пустоте, которую они собой замыкают и в которой обитает человек.
«Обитает и говорит», — уточнил император. Вот это самое пустое пространство, продолжил свою мысль архитектор, он и собирается изменить таким образом — не касаясь мраморов и мозаик, чтобы эхо голосов пирующих не мешало застолью.
Множество строителей во главе с архитектором долго возились в большом круглом Зале. Между колоннами были установлены вазы с карликовыми миртами и кипарисами, на пол положили ковры, повторяющие рисунок мрамора, окна завесили двойными шторами из шелка и льна, но все эти меры не улучшили акустику Зала. Мозаика на стенах была прикрыта безукоризненными копиями, выполненными на тонких деревянных дощечках, но голоса и звуки как и прежде продолжали вызывать резонанс.
Разгневанный император сослал первого архитектора со всеми его работниками в монастырь в Вифинию и по совету патриарха Константинополя вызвал из Персии архитектора и математика, несколько лет тому назад реставрировавших внутреннюю часть купола Храма Св. Софии, с которого во время священных песнопений осыпались роспись и мозаика. Оказалось, что высокие голоса вызывали вибрацию воздуха, отчего возникали трещины на фресках и мозаике, осколки которых падали на головы молящихся и священнослужителей. В ходе реставрационных работ и каких-то таинственных акустических ухищрений, предпринятых двумя персами с целью устранения разрушительных последствий пения высокими голосами, храм был восстановлен в своем первозданном виде.
После предварительного осмотра Большого Зала персы приказали вынести из него горшки с деревьями, демонтировать деревянные панели, наложенные поверх мозаики, снять шторы и ковры, а затем заперлись в Зале Триклиния с небольшим ящичком для инструментов и длинной складной лестницей на высоту стены.
Через неделю императору доложили, что работа завершена. Обманутый первым архитектором, внушившим ему несбыточные надежды и не выполнившим своих обещаний, император решил сам проверить акустику Зала. В сопровождении двух персов он вступил в Зал Триклиния: первое слово произнес шепотом, следующее уже громче и наконец приказал одному из своих людей кричать что есть сил, ибо императору не подобало повышать голос в стенах Дворца. Эксперимент повторили в разных частях огромного Зала, и всякий раз результат был превосходным: ни эха, ни резонанса.
Константин и сопровождавшая его свита внимательно осмотрели Зал и не заметили в нем никаких изменений. У персов спросили, нет ли тут какого-нибудь колдовства, и те, почуяв недоброе, показали императору тончайшие, словно паутина, шелковые нити, натянутые между колоннами, а также между колоннами и потолком в соответствии с учением Пифагора — так они сказали — о звуках и числах, которое они уже не раз успешно использовали в подобных обстоятельствах. Персы, как и договаривались, получили в награду четыреста золотых номизм , и, кроме того, им вручили еще две памятные золотые медали, специально отчеканенные придворным ювелиром по этому поводу. Перед отъездом архитектор и математик, весьма довольные щедрым вознаграждением, сообщили императору, что акустика Зала стала бы еще лучше, если бы в нем летали бабочки, хотя бы одна, но не больше двенадцати. Константин распорядился, чтобы этот совет учитывали во время весенних и летних приемов.
Это случилось в 957 году от Рождества Христова, за два года до смерти Константина VII. С тех пор ничто уже не мешало застольной беседе, музыке и пению, которыми завершались пышные императорские приемы в Зале Триклиния.