Том что-то мастерит из старого футляра для гитары и диванной подушки. На втором этаже, в комнате, смежной с комнатой Мэлори, спит Олимпия – Феликс отдал ей свою спальню, так же как Том уступил свою Мэлори. Сейчас Феликс спит на диване в гостиной. Накануне вечером Том со слов Олимпии составил подробный перечень припасов у нее в доме. Началось с простой беседы, закончилось коллективным решением: игра не стоит свеч. Нужные вещи у Олимпии есть, но идти слишком опасно. Бумага. Еще одно ведро. Набор инструментов. Однако, как заметил Феликс, когда и если потребность превысит риск, они заглянут к Олимпии. Кое-что, как уточнил Дон, понадобится в ближайшем будущем. Соленые орешки, тунец, макароны, приправы. Когда речь заходит о еде, Том рассказывает соседям, сколько съестного осталось на складе. Запасы не беспредельны, и Мэлори очень беспокоится.
Сейчас Джулс спит в кабинете, который в самом конце коридора. Его матрас в одном углу, матрас Дона в другом. Между ними стоит высокий деревянный стол, на котором лежат их вещи. Виктор в той же комнате. Джулс храпит. Из маленького кассетника льется негромкая музыка. Кассетник стоит в столовой, где Феликс и Дон играют в юкер колодой с Пи-Ви Херманом. Шерил стирает на кухне.
Мэлори с Томом вдвоем сидят на диване в гостиной.
– Хозяина дома Джорджем звали? – уточняет Мэлори. – Это он объявление разместил? Ты его застал?
Том мастерил защитную, с мягким слоем, заслонку для лобового стекла, а тут смотрит Мэлори в глаза. При электрическом свете его волосы кажутся еще рыжее.
– Я первым ответил на объявление, – начинает Том. – Джордж был замечательным человеком. Пускал в свой дом чужих, когда все вокруг запирали двери. Считаю его невероятно прогрессивным, мыслителем, генератором идей. Что он только не предлагал! А если смотреть в окно через линзы? А если через отражающее стекло? А если через телескоп? А если через бинокль? Вот она, его новаторская мысль! Если дело в обзоре, может, нам угол обзора изменить? Или способ обозрения? Вдруг твари не причинят вреда, если смотреть через некое приспособление? Мы с ним вместе искали ответ на эти вопросы. Причем Джордж разговорами не ограничивался, хотел проверить теории на практике.
Том рассказывает, а Мэлори представляет себе лицо с фотографий на лестнице.
– Приехал Дон, и вечером мы втроем сели на кухне слушать радио. Тогда Джордж и предположил, что причина в новой форме жизни. Эта же теория потом прозвучала на Эм-эс-эн-би-си. Джордж якобы почерпнул ее в старой книге «Возможные невозможности». Там говорилось о несовместимых формах жизни. При столкновении два принципиально разных мира способны вредить друг другу. Если другая форма жизни попала к нам… По словам Джорджа, случилось именно так. Мол, нарочно или случайно, пришельцы поняли, как к нам переместиться. Мне эта теория нравилась, Дону нет. В то время он подолгу сидел в Сети, читал про реагенты, про гамма-лучи – про разную невидимую гадость, которая, если смотреть на нее, может незаметно причинить вред. Угу, Дон на нас злился, а злится он от души, умеючи. Только Джордж все доводил до конца, невзирая на опасность. К приезду Феликса и Джулса Джордж был готов проверить свою теорию о влиянии преломляющей среды. Мы вместе читали все, что он находил в Сети. Великое множество сайтов посвящены зрению, особенностям человеческого глаза, оптическим иллюзиям, преломлению света, сущности работы телескопа и так далее. Пока Дон, Феликс и Джулс спали, мы сидели за кухонным столом и чертили диаграммы. Джордж расхаживал взад-вперед, периодически останавливался, поворачивался ко мне и спрашивал: «Кто-нибудь из погибших носил очки? Вдруг окно защитит нас, если смотреть под определенным углом?» И мы с ним еще час это обсуждали. Постоянно смотрели новости, в надежде получить зацепку, услышать идею, которая подскажет, как защитить себя и других. Когда сообщения стали повторяться, Джордж потерял покой. Чем больше он говорил о своей теории «смещенного угла обзора», тем сильнее хотел проверить ее на практике. Мне было страшно, Мэлори. Джорджа я считал кем-то вроде капитана тонущего судна, он не боялся погибнуть. Представь, его теория оказалась бы дельной? Тогда Джордж помог бы спасти планету от ужаснейшей эпидемии.
Том рассказывает, а в его синих глазах танцуют блики света.
– Чем воспользовался Джордж? – спрашивает Мэлори.
– Видеокамерой, – отвечает Том. – Он хранил камеру на втором этаже. Древнюю, пленочную, с кассетами. И воспользовался ею, только нам ничего не сказал. Однажды ночью поставил ее за одеялом на окне гостиной. Утром я проснулся и увидел там его спящим на полу. Он меня услышал, вскочил – и скорее к камере. «Том, получилось! – радовался он. – Я несколько часов записывал. Все здесь, на пленке. Возможно, у меня в руках решение проблемы. Непрямое зрение. Фильм! Нужно его посмотреть!» Я сказал, что мысль неудачная и что за пять часов он вряд ли сделал ценную запись. В ответ Джордж объяснил, что его следует привязать к стулу в комнате второго этажа, где он и просмотрит запись. Привязанный, он при самом худшем раскладе себе не навредит. Дон разозлился по-настоящему. Назвал Джорджа опасностью для всех нас. И справедливо заметил, что мы не понимаем, с чем имеем дело, и если рисковать, то всем, а не одному Джорджу. Мы с Феликсом не возражали. Решили проголосовать. Дон высказался против и захотел уйти. Мы его еле отговорили. В итоге Джордж заявил, что в своем доме свободен в своих действиях и может никого не спрашивать. В общем, я пообещал привязать его к стулу.
– И привязал?
– Да.
Том опускает взгляд на ковер.
– Поначалу казалось, Джордж задыхается. Словно в горле у него что-то застряло. Два часа он сидел наверху, не издавая ни звука. Потом стал нас звать. «Том, дерьмо собачье! Иди сюда! Иди!» Он хихикал, орал, вопил. Лаял, как собака. Мы услышали, как его стул рухнул на пол. Джордж грязно выругался. Джулс хотел подняться к нему, но я схватил его за руку и не пустил. Нам оставалось только слушать. И мы слушали до самого конца. До тех пор, пока не стихли грохот стула и крики. Мы ждали. Долго ждали. Потом вместе поднялись на второй этаж, вслепую отключили магнитофон и лишь после этого открыли глаза. Увидели, что осталось от Джорджа. Он так рвался из пут, что они прорезали его мышцы до костей. Не тело, а глазурь на торте – кровь и кожа слоями поверх веревок на груди, на животе, на шее, на руках и ногах. Феликса стошнило, а мы с Доном опустились на колени рядом с Джорджем и начали убирать. Когда закончили, Дон заявил, что кассету надо сжечь. И мы сожгли. Пока она горела, я думал, что с ней горит первая серьезная теория. Через какую призму ни смотри на тварей, они тебя изведут.
Мэлори молчит.
– Знаешь, а ведь Джордж был прав. Ну, в какой-то мере. О тварях он говорил задолго до того, как их впервые упомянули в новостях. Он до чего-то докопался. Может, если бы действовал иначе, Джорджу удалось бы изменить мир.
В глазах у Тома стоят слезы.
– Знаешь, что меня особенно пугает в этой истории?
– Что?
– Всего за пять часов работы камера что-то зафиксировала. Мэлори, сколько же их там?
Мэлори смотрит на одеяла, закрывающие окна. Потом снова на Тома. Он доводит до ума заслонку для лобового стекла. В столовой негромко играет музыка.
– Ну вот, надеюсь, что-то подобное поможет, – говорит Том, поднимая свое изобретение. – Джордж погиб, но останавливаться нельзя. Смерть Джорджа Дона напугала. По крайней мере, надломила.
Том встает, держа в руках громоздкую заслонку. Что-то трещит, заслонка разваливается и падает на пол.
Том поворачивается к Мэлори.
– Останавливаться нельзя.