«Река разделится на четыре рукава, – сказал тот мужчина. – Тебе нужен второй справа. Держаться правого берега не выйдет. Задача нелегкая. Придется открыть глаза».
Мэлори гребет.
«Как узнать, что ты на месте? Услышишь звукозапись. Человеческий голос, – пообещал мужчина. – Мы не можем сидеть у реки целый день. Это слишком опасно. Поэтому поставили громкоговоритель. Запись проигрывается снова и снова. Четко и ясно. Ты обязательно ее услышишь. Тогда и открывай глаза».
Боль в плече то нарастает, то слабеет. Дети слышат стоны Мэлори и предлагают помощь.
Оставшись одна с детьми, Мэлори постоянно слышала голос Тома, особенно в первый год. Сколько ценных мыслей он высказал, а в жизнь воплотить не успел. Этим занялась Мэлори, когда времени стало хоть отбавляй.
«Нужно разместить во дворе микрофоны», – сказал однажды Том. Он хотел усовершенствовать сигнализацию, от птиц до усилителей.
Мэлори отчаянно хотелось установить микрофоны. Но как? У нее младенцы на руках. Да и откуда взять микрофоны, усилители, провода?
– Можно куда-нибудь съездить, – сказал однажды Том.
– Это безумие, – отозвался Дон.
– Ничего подобного. Ехать надо медленно. Улицы пусты. Ничего страшного не случится.
Мэлори гребет и вспоминает, как в зеркале ванной видела другие лица. Тома. Шеннон. Олимпию. Они взывали к ней, умоляли бросить дом, сделать еще что-нибудь ради безопасного будущего детей. Рискнуть придется в одиночку. Том с Джулсом не помогут, их рядом нет.
Голос Тома звучал и звучит. У нее в голове. В комнате. В зеркале.
«Укрепи “вагонер” Шерил. Закрась окна черной краской. Не бойся в кого-нибудь врезаться. Просто езжай, и все. Пяти-шести миль в час хватит. У тебя дома маленькие дети. Ты должна знать, что происходит на улице, не приближается ли кто к дому. Микрофоны тебе подскажут».
Из ванной Мэлори направилась в кухню. Там она изучила карту, по которой Феликс, Джулс и Том однажды составляли маршрут пешего перехода к бывшему жилищу Тома. На ней сохранились их записи. Расчеты Феликса тоже сохранились. Пользуясь масштабом, Мэлори сделала собственные вычисления.
Она мечтала об усовершенствованной сигнализации. Нуждалась в ней. Только, вопреки новой решимости, не знала, куда отправиться.
Однажды вечером, когда малыши спали, Мэлори сидела за кухонным столом и вспоминала, как ехала в этот дом. С тех пор прошло не больше года. Тогда она думала лишь об адресе, указанном в объявлении. Что она видела по дороге?
Мэлори попыталась вспомнить.
«Прачечную самообслуживания»
«Отлично. Что еще?»
«Пустые витрины. Ривербридж напоминал город-призрак, и ты боялась, что тех, кто поместил объявление в газете, на месте уже нет. Что они либо свихнулись, либо сели в машину и уехали».
«Тоже верно. Что еще?»
«Булочную».
«Отлично. А еще?»
«Еще?»
«Да».
«Бар».
«Хорошо! Что было написано над входом?»
«Понятия не имею. Что за глупый вопрос?!»
«Помнишь тоску, накатившую, когда увидела название…название…»
«Название чего?»
«Название группы?»
«Группы?»
«Ты прочла название группы, выступление которой планировалось двумя неделями раньше. Как называлась группа?»
«Название я точно не вспомню».
«Ладно, а собственное чувство?»
«Не помню».
«Еще как помнишь! Что ты чувствовала?»
«Я грустила и боялась».
«Чем там занимались?»
«В смысле?»
«Чем занимались в баре?»
«Не знаю… Ели и пили».
«Верно. А еще чем?»
«Танцевали…»
«Танцевали?»
«Да».
«И?»
«И что?»
«Какой танец танцевали?»
«Не знаю».
«А подо что танцевали?»
«Под музыку. Под музыку, которую исполняла группа».
Мэлори поднесла ладонь ко лбу и улыбнулась.
«Верно. Танцевали под музыку, которую исполняла группа».
Группе нужны микрофоны. И усилители нужны.
Томовы задумки наводнили дом, как призраки.
«Делай как мы, – сказал бы Том. – Как мы с Джулсом, когда обходили окрестности. В той вылазке ты не участвовала, зато можешь предпринять свою. Мы с Джулсом нашли собак, потом с их помощью добрались до моего дома. Подумай, Мэлори. Вылазки случились одна за другой. Каждый шаг готовил последующий. Все потому, что мы не стояли на месте. Мы рисковали. Ты тоже должна рискнуть. Рискни выкрасить лобовое стекло в черный».
Дон посмеялся над предложением ехать вслепую, но Мэлори поступила именно так.
Виктор, вот кто ей поможет. Вообще-то Джулс запрещал использовать его таким образом. Только на руках у Мэлори остались два младенца. Правила изменились. Мэлори еще от родов не оправилась. Тело ныло. Постоянно болела поясница. При резких движениях казалось, вот-вот треснет промежность. Мэлори быстро уставала. Отдохнуть, как положено роженицам, у нее не получилось.
«Виктор… Он тебя выручит», – подумала она тогда.
Мэлори принесла краску из подвала и выкрасила окна автомобиля в черный. Стекла изнутри оклеила носками и свитерами. С помощью столярного клея и клейкой ленты прикрепила к бамперу матрасы и одеяла. Все это на улице. Все это вслепую. Все это через боль, которой недавние роды наказывали за каждое движение.
Детей придется оставить дома. Мэлори поедет одна.
Сперва четыре мили в сторону, противоположную той, откуда она приехала год назад. Потом поворот налево и еще четыре мили. Потом поворот направо и еще две с половиной мили. Дальше нужно искать бар.
Она захватит еду для Виктора. Когда понадобится, он приведет ее обратно к машине, к еде.
Пять-шесть миль в час казалось разумной скоростью. Не представляющей большой опасности. Но, едва попробовав, Мэлори поняла, как трудно ей будет. Даже со всеми мерами предосторожности ехать вслепую – чистый ужас.
«Вагонер» дико подскакивал, натыкаясь на предметы, которые Мэлори никогда не опознать. Раз двадцать она врезалась в обочину тротуара, дважды в столбы, однажды – в припаркованную машину. Вот она, страшная тревога ожидания! При каждом щелчке одометра Мэлори ждала столкновения и травмы. Домой она вернулась, изрядно потрепав нервы и несолоно хлебавши. Она сомневалась, что решится на новую вылазку.
Но решилась. С девятой попытки, сильно побив «Вагонер», она нашла бар.
Прачечную Мэлори нашла с седьмой попытки. Окрыленная успехом – прачечную она видела в день приезда, – Мэлори попробовала снова. С завязанными глазами, перепуганная, она заходила поочередно в обувной, в кофейню, в кафе-мороженое, в театр. Ее шаги разносись по фойе офисного здания с мраморными полами. Мэлори врезалась в стенд, свалив открытки на пол, а бар не нашла. В девятый раз она толкнула незапертую деревянную дверь и сразу поняла, что попала в бар.
Скисшими фруктами, затхлым табачным дымом и пивом пахло так же противно, как ей помнилось. Она опустилась на колени и обняла Виктора за шею.
– Мы на месте, – объявила она.
Тело и разум изнемогали от усталости. Во рту пересохло. Живот превратился в сдутый шарик.
Зато она нашла бар.
Мэлори долго нащупывала деревянную стойку. Налетела на стулья, больно ударилась локтем о колонну. Разок даже запнулась, но стол удержал от падения. Пальцы Мэлори скользили по разным устройствам. Это кухня? Здесь коктейли смешивали? Виктор нетерпеливо тянул поводок. Мэлори повернулась и врезалась животом во что-то жесткое. Стойка! Виктора она привязала к тому, что сочла стальным табуретом, шагнула за стойку и ощупала бутылки. Каждое движение напоминало, как недавно Мэлори разрешилась от бремени. Одну за другой она подносила бутылки к носу. Это виски. Что-то персиковое. Что-то лимонное. Водка. Джин. И наконец, ром, такой же, какой ее соседи пили вечером, когда появилась Олимпия.
Приятно держать в руках бутылку! Чем не подруга, с которой не виделись тысячу лет? Мэлори донесла бутылку до конца стойки, нашла табурет, села и сделала глоток.
Алкоголь растекся по телу. На миг даже боль притупил.
В своем внутреннем мраке Мэлори понимала, что тварь может сидеть за стойкой рядом с ней. А если бар кишит ими? Если их по три за каждым столиком? Если они молча следят за ней? Если наблюдают за сломленной женщиной с завязанными глазами и собакой-поводырем? В тот момент Мэлори это совершенно не тревожило.
– Виктор! – позвала она. – Хочешь выпить? Хочешь?
Кайф!
Мэлори выпила еще, вспоминая, как здорово сидеть в баре. Забываешь о детях, о доме – обо всем.
– Виктор, ром отличный!
Пса интересовало совершенно другое. Он натянул поводок, которым Мэлори привязала его к табурету.
Мэлори сделала еще глоток. Виктор заскулил.
– Виктор, в чем чело?
Пес еще сильнее натянул поводок. Он не рычал, а именно скулил. Мэлори прислушалась. Виктора что-то сильно растревожило. Она поднялась и отвязала пса – пусть ведет ее.
– Виктор, куда мы?
Ясно, он потянул ее обратно, к двери, через которую они вошли. По пути они врезались в столы. Виктор поскользнулся на плиточном полу, Мэлори ударилась голенью о стул.
Здесь пахло сильнее. Пивом, дымом, кислыми фруктами и чем-то еще.
– Виктор!
Пес замер, потом начал скрести что-то на полу.
«Это мышь, – подумала Мэлори. – Их тут наверняка пруд пруди».
Ногой она прочертила на полу дугу и задела что-то маленькое и твердое. Отпихнув Виктора, Мэлори осторожно ощупала пол. Думала она о малышах: без нее они погибнут.
– Виктор, что это?
Мэлори держалась за кольцо, похоже, стальное. К нему привязали короткую веревку. Мэлори ощупала его и догадалась, что нашла.
– Виктор, это подвальный люк.
У пса сбилось дыхание.
– Не будем трогать кольцо. Нам здесь кое-что нужно.
Виктор снова натянул поводок.
«Вдруг там люди? – думает Мэлори. – Вдруг там кто-то прячется или живет? Вдруг они помогут тебе растить детей?»
– Эй, там есть кто-нибудь? – крикнула она, но ответа не услышала.
Повязка взмокла от пота. Виктор когтями впился в деревянный люк. Мэлори с трудом опустилась на колени – измученное тело не слушалось – и подняла люк.
Из подвала повалил такой жуткий запах, что ром пошел обратно. Мэлори стошнило.
– Виктор, – пролепетала она меж позывами, – там что-то гниет. Что-то…
Вот он, страх. Настоящий, обжигающий страх. Такой чувствуешь, не когда едешь в машине с закрашенными окнами, а когда глаза завязаны и ты понимаешь, что в комнате кто-то есть.
Мэлори потянулась к люку, боясь, что упадет в подвал и столкнется с тем, что на дне. Пахло не тухлой едой, и не дрянной выпивкой.
– Виктор!
Пес тянул поводок, злясь на источник запаха.
– Виктор, успокойся!
Но пес не успокаивался.
«Так пахнет могила. Вот она, смерть».
В панике Мэлори быстро уволокла пса из комнаты. Скорее обратно в бар, скорее найти колонну! Мэлори отыскала деревянный столбик ограждения, привязала к нему поводок, опустилась на колени и прижала ладони к морде Виктора, умоляя его угомониться.
– Виктор, нам нужно вернуться к малышам, – увещевала она. – Прошу тебя, успокойся!
Мэлори самой не мешало успокоиться.
«Мы так и не выяснили, как реагируют животные. Мы так ничего и не узнали».
По-прежнему с завязанными глазами, Мэлори повернулась к коридору, который вел к подвалу.
– Виктор, – позвала она сквозь слезы, – что ты там видел?
Пес затих. Дышал он тяжело. Очень тяжело.
– Виктор!
Мэлори поднялась и шагнула в сторону.
– Виктор, я отойду. Микрофоны поищу.
Что-то внутри Мэлори понемногу отмирало. Казалось, она сходит с ума. Вспомнился Джулс. Он любил своего пса больше самого себя. Пес стал последней ниточкой, соединяющей Мэлори с соседями.
Из пасти Виктора вырывался рык, полный боли и страдания. Такого Мэлори от него не слыхала. Такого она не слыхала ни от одной собаки на свете.
– Виктор, прости! Прости, что привезла тебя сюда.
Пес задергался так, что едва не сорвался с поводка.
Деревянный столбик треснул.
Виктор залаял.
Мэлори попятилась и под ноющими коленями ощутила не ступеньку, не то возвышение.
– Виктор, не надо. Прости меня!
Виктор повернулся и бросился на стол.
– Господи! ВИКТОР! Не рычи! Пожалуйста, перестань!
Только Виктор не мог перестать.
Сзади возвышение, устланное ковром. Мэлори ощупала его и забралась повыше, не решаясь повернуться спиной к тому, что увидел Виктор. Она съежилась и, дрожа, слушала, как пес сходит с ума. Как он писает. Как лязгает зубами, хватая воздух.
Мэлори закричала. Она машинально потянулась за чем-нибудь тяжелым и нащупала невысокий металлический шест. Мэлори осторожно выпрямилась, ведя по нему рукой.
Виктор снова хватанул воздух. Клацнул зубами так, что они затрещали.
Пальцы Мэлори сомкнулись на овальном предмете, которым заканчивался шест. Предмет венчало что-то вроде стальной сетки.
Мэлори охнула.
Она стояла на сцене, а в руках держала то, ради чего устроила вылазку.
Микрофон!
Распоролась шкура, разорвались мышцы. У Виктора сломалась кость.
– Виктор!
Мэлори сунула микрофон в карман и упала на колени.
«Убей его!» – подсказывал холодный рассудок.
Но Мэлори не могла.
Пока она истово ощупывала сцену, Виктор, судя по звукам, жевал себе лапу.
«У тебя нет сил. Виктор гибнет. Дома остались два младенца. Ты им нужна, Мэлори. Ты им нужна ты им нужна ты им нужна».
Слезы просочились сквозь повязку. Дыхание стало судорожным. На коленях Мэлори поползла за проводом к кубику на дальнем конце сцены, потом разыскала еще три провода, которые вели к трем микрофонам.
Виктор издал звук, какой псам издавать негоже. Он кричал, как человек в отчаянии. Мэлори собрала все, что могла.
Усилители компактные, их нести несложно. Микрофоны. Провода. Стойку.
– Прости меня, Виктор. Прости. Прости.
Мэлори поднялась, но подумала, что на ногах не устоит. Будь сил на каплю меньше, она падала бы, падала, падала. Но она устояла. Виктор все терзался, а Мэлори, прижавшись спиной к стене, нащупывала дорогу со сцены и, наконец, сошла с лестницы.
Виктор что-то видел. Где сейчас это что-то?
Слезы не остановишь, но пересилило другое чувство – драгоценный покой, подарок материнства. Свои желания забыты, теперь Мэлори жила только для детей.
Передвигаясь по бару, Мэлори задела Виктора. Это его бок? Морда? Он прощается с ней? Или швырнул ей откушенный язык?
Мэлори вернулась к входу в бар. Где-то рядом был подвальный люк. Открытый. Только где он?
– ПРОЧЬ ОТ МЕНЯ! ПРОЧЬ! ПРОЧЬ!
Оборудование нести непросто, Мэлори оступилась – пол ушел из-под ног.
Мэлори потеряла равновесие.
Чуть не упала.
Сумела выпрямиться.
Перед тем как выйти из бара, она крикнула и не узнала свой голос.
Солнце нещадно палило. Мэлори быстро зашагала к машине.
Мысли кружились в бешеном водовороте. Уж слишком стремительно развивались события. Мэлори ступила на асфальт и налетела на машину. Трофеи она спешно погрузила в багажник, села за руль и зарыдала.
Ах, этот новый мир! Ах, жестокость! Ах, Виктор!
Мэлори вставила ключ в зажигание, хотела повернуть, но вдруг замерла. Черные волосы взмокли от пота.
Вдруг кто-то проник в машину? Вдруг кто-то сидит рядом с ней на пассажирском сиденье? В таком случае она привезет незваного гостя к детям.
«Чтобы добраться до дома, необходимо смотреть на одометр», – сказала себе Мэлори. Даже внутренний голос дрожал, даже внутренний голос казался плачущим.
Вслепую Мэлори замахала руками, ударила приборный щиток, заколотила по крыше, постучала в окна. Потом сорвала с глаз повязку.
Увидела черное лобовое стекло. В салоне она сидела одна.
Сверяясь с одометром, она проехала две с половиной мили, потом четыре мили до Шиллингема, потом еще четверть мили до дома. Мэлори ударялась о каждый бордюр, о каждый знак. На скорости пять миль в час поездка показалась вечностью.
Мэлори остановила машину и собрала трофеи. Когда дверь была заперта, она открыла глаза и бросилась в детскую.
Малыши не спали. Они проголодались. Личики побагровели от рева.
Много позднее Мэлори лежала на сыром полу кухни. Мелко дрожа, смотрела на микрофоны, на два маленьких усилителя и вспоминала звуки, которые издавал Виктор.
«Собаки уязвимы. Собаки подвержены безумию. Собаки уязвимы».
Только подумает, что слезам конец, как они текут снова.
И снова.