Голос Тома звучит снова и снова. Том наговаривает сообщение.
«…Шиллингем, дом двести семьдесят три. Меня зовут Том. Вы ведь понимаете, как я рад дозвониться до вашего автоответчика…»
Повязка в дюйме от закрытых глаз Мэлори.
Мэлори поднимает руку и касается черной ткани. На миг она и тварь держатся за одну повязку. Эта тварь и ей подобные украли у Мэлори Шеннон, мать, отца и Тома. Эта тварь и ей подобные украли детство у Мальчика и Девочки. Мэлори не так уж и страшно. Ведь твари отняли у нее все, что могли.
– Нет, это мое, – заявляет Мэлори, цепляясь за ткань.
Сперва ничего не происходит. Потом что-то касается ее лица. Мэлори морщится, но это лишь ткань ложится на нос и виски.
«Тебе придется открыть глаза».
Верно. Голос Тома означает, что они добрались до стрелки, о которой рассказывал Рик. Голос Тома звучит как раньше, как в гостиной, где он однажды сказал:
«Может, твари не желают нам вреда. Может, их удивляет то, как они на нас действуют. Их мир и наш существуют параллельно. Так случайно вышло. Может, твари не хотят нас изводить?»
Какими бы ни были намерения тварей, сейчас одна из них рядом, а Мэлори должна открыть глаза.
Дети Мэлори подчас совершали удивительные поступки. Однажды Мальчик пролистал телефонную книгу и объявил, что дошел до сто шестой страницы. Он почти не ошибся. Сейчас Мэлори ждет от детей чего-нибудь столь же удивительного.
Слева по борту нет никакого движения. Тварь либо потеряла интерес к повязке и ретируется, либо затаилась и ждет следующего шага Мэлори.
– Мальчик? – зовет Мэлори.
Расшифровывать вопрос нельзя, но Мальчик понимает.
Он молчит, вслушивается, потом отвечает:
– Мама, она удаляется от нас.
Высоко в небе бьются птицы, из громкоговорителя льется прекрасный, умиротворяющий голос Тома, а Мэлори слышит тишину. Тишину, которую источает тварь.
Где она сейчас?
Освобожденная лодка плывет по течению. Шум воды подсказывает Мэлори, что впереди стрелка. Времени у них в обрез.
– Мальчик, ты что-нибудь еще слышишь?
Он не отвечает.
– Мальчик!
– Нет, мама, не слышу.
– Уверен? Абсолютно уверен? – с надрывом спрашивает Мэлори. Готова она или нет, момент настал.
– Да, мама, уверен. Мы снова одни.
– Куда делась тварь?
– Ушла.
– Куда?
Мальчик отвечает не сразу.
– Мама, она за нами.
– Девочка?
– Да, мама, она за нами.
Мэлори молчит.
Дети сказали, что тварь за ними.
Мэлори замечательно их вымуштровала. Это единственное, на что она может рассчитывать в этом мире.
Она доверяет детям.
Иначе никак.
Мэлори слышит голос Тома, ей кажется, он с ними в лодке.
Мэлори чувствует, что это знак. Том здесь. Том с ней. Значит, она выживет.
Она нервно сглатывает.
Смахивает с губ слезы.
Глубоко вдыхает.
Мэлори чувствует. Чувствует, как когда они открыли дверь Тому с Джулсом. Чувствует, как когда они решили прогнать Гари.
Вот она, последняя секунда предвкушения.
Решение принято. Еще секунда – и Мэлори откроет глаза.
Она поворачивается к рукавам реки и размыкает веки.
Сначала Мэлори щурится. Не от яркого солнца, а от обилия красок. Она охает и подносит руку ко рту.
В голове ни мыслей, ни тревог, ни переживаний, ни надежд. Мэлори не в силах описать увиденное.
Мир бесконечный. Многоликий. Волшебный.
«Смотри, Шеннон! То облако – вылитая Энджела Мэркл из нашего класса!»
В прежней жизни Мэлори не щурясь смотрела на краски в два раза ярче этих. Сейчас ей больно от красоты.
Она смотрела бы и смотрела. Вечно. Ну хоть еще пару секунд! Но голос Тома зовет в путь.
Как в замедленном кино, Мэлори наклоняется в сторону, откуда звучит голос Тома. Смакует каждое его слово. Он будто стоит на берегу, будто говорит, что она почти у цели. Мэлори ясно: красками ей не любоваться. Она должна снова закрыть глаза. Должна оторваться от яркого чудесного мира.
Мэлори смыкает веки.
Возвращается в привычную тьму.
Берется за весла.
Лодка приближается ко второму рукаву справа, а Мэлори кажется, она плывет по волнам лет. По волнам своих воспоминаний. Вот она в пору, когда сделала тест на беременность, когда наткнулась на труп Шеннон и прочла объявление в газете. Вот она в пору, когда приехала в дом Джорджа, когда впервые встретилась с соседями, когда согласилась впустить Олимпию. Вот она в день появления Гари. Вот она в час, когда лежала на полотенце, расстеленном на полу чердака, а Дон сдирал одеяла с окон первого этажа.
Сейчас Мэлори сильнее и храбрее. В этом мире она одна вырастила двоих детей.
Она изменилась.
Лодка качается, внезапно коснувшись берега. Значит, они вошли в рукав.
Дальше Мэлори плывет по волнам настоящего. Вот она, в одиночку растившая детей. Целых четыре года. Она воспитывала их, берегла от внешнего мира, который становился опаснее день ото дня. Вот Том, вот его идеи, его бесчисленные замыслы, которыми он надеялся вдохновить, обнадежить, убедить, что лучше противопоставить безумию свой план, чем сидеть и ждать, когда оно возьмет верх.
Теперь лодка плывет быстро. Рик говорил, до шлюза лишь сто ярдов.
Мэлори плывет по волнам сегодняшнего дня. Сегодня она проснулась с надеждой, что туман укроет их с детьми от типов вроде Гари, который может следить за ними с берега. Сегодня она побывала в лапах волка. Сегодня она столкнулась с безумным лодочником и с безумными птицами. Она встретилась с тварью – тварей Мэлори боится больше всего, – которая пыталась отнять у нее единственное средство защиты. Повязку.
Как много значила для нее повязка… Подумав об этом, Мэлори слышит лязг.
Лодка во что-то врезалась. Мэлори сразу тянется к детям.
Это шлюз! Лодка активировала сигнализацию Рика.
Сердце Мэлори бешено стучит: грести больше не нужно! Она запрокидывает голову и кричит. От облегчения. От гнева. От всего сразу.
– Мы здесь! – громко объявляет она. – Мы здесь!
С берега слышится шорох. Кто-то быстро к ним приближается.
Мэлори хватает весла. Она теперь всегда будет наготове.
Что-то касается ее руки. Мэлори сжимается в комок и слышит женский голос:
– Не бойся! Не бойся меня! Я Констанс. Я с Риком.
– У тебя открыты глаза?
– Нет, я в повязке.
Сознание Мэлори заполняют смутно знакомые звуки. Женский голос она не слышала с тех пор, как Олимпия сошла с ума.
– Со мной двое детей. Всего нас трое.
– Дети? – В голосе Констанс звучит радостное волнение. – Возьми меня за руку. Нужно вытащить вас из лодки и отвезти в Такер.
– В Такер? – переспрашивает Мэлори и замирает.
– Да, так называется наше убежище.
Сперва Мэлори передает Констанс детей. Потом, опираясь на руку новой подруги, вылезает сама.
– Прости, но у меня ружье, – смущенно говорит Констанс.
– Ружье?
– Ты не представляешь, на каких зверей срабатывала наша сигнализация! Ты ранена? – спрашивает Констанс.
– Да.
– У нас есть лекарства. И доктора есть.
Мэлор улыбается так широко, как не улыбалась последние четыре года, аж губы трескаются.
– Лекарства?
– Да, лекарства, инструменты, бумага. Много всего.
Бредут они медленно. Мэлори не может идти самостоятельно и опирается на плечи Констанс. Дети, по-прежнему в повязках, цепляются за брюки Мэлори.
– Двое детей… Представляю, через что ты сегодня прошла.
Голос Констанс звучит успокаивающе. Она говорит «сегодня», но обе женщины понимают, что речь о годах.
Они взбираются по склону. Тело Мэлори пульсирует от боли. Внезапно почва под ногами сменяется асфальтом. Это тротуар? Мэлори слышит негромкое постукивание.
– Что это?
– Ты о звуке? Это моя трость. Но она больше не нужна. Мы на месте.
Констанс стучит в дверь.
Судя по скрипу, открывается тяжелая металлическая дверь. Констанс заводит их внутрь. Дверь захлопывается.
Мэлори чувствует запахи, каких давным-давно не чувствовала. Запах еды. Свежеприготовленной еды. Запах опилок, словно здесь что-то мастерят. Она и звуки соответствующие слышит – негромкий гул, словно одновременно работают несколько механизмов. Воздух свежий. Гулкое эхо разносит каждое слово.
– Можно открыть глаза, – мягко предлагает Констанс.
– Нет! – кричит Мэлори, прижимая к себе Мальчика и Девочку. – Только не детям! Я первая!
К ним кто-то подходит. Мужчина.
– Господи! – восклицает он. – Мэлори, неужели это ты?
Мэлори узнает низкий сипловатый голос. Четыре года назад она слышала его на другом конце провода. Целых четыре года она решала, готова ли услышать его снова.
Это Рик!
Мэлори стягивает повязку и медленно открывает глаза, щурясь от белого света убежища.
Они в просторном фойе, залитом светом, таким ярким, что Мэлори хочет зажмуриться. Это огромная школа. Потолки высокие, купольные. Благодаря панелям освещения кажется, что находишься на улице. Стены до самого потолка завешаны досками объявлений. Вот столы. Вот стеклянные шкафы. Окон нет, но воздух свежий и бодрящий, как возле реки. Пол чистый, прохладный. Коридору с кирпичными стенами не видно конца. Мэлори поворачивается к Рику и читает в его морщинистом лице ответ на многие вопросы.
Глаза у него открыты, но смотрят в никуда. Серые, точно остекленевшие, они потеряли блеск много лет назад. Густые, давно не стриженные каштановые волосы не скрывают глубокий бледный шрам у левого глаза. Рик осторожно касается его, словно почувствовав взгляд Мэлори. У него посох – грубый, сделанный из узловатого сука.
– Рик, ты слепой, – говорит Мэлори, прижимая к себе детей.
Рик кивает.
– Да, Мэлори. У нас тут много слепых. Зато Констанс видит отлично. Успехи у нас колоссальные.
Мэлори не спеша оглядывается по сторонам. На рукописных баннерах отчеты о развитии поселения, на флаерах расписания медосмотров, графики текущих земледельческих работ, очищения воды, других занятий.
Взгляд падает на медные буквы на кирпичной арке.
«ШКОЛА ДЛЯ СЛЕПЫХ ИМЕНИ ДЖЕЙН ТАКЕР»
– Тот мужчина… – Рик делает паузу. – Тот, который оставил нам сообщение, с вами не приехал?
Мэлори чувствует, как подскакивает пульс, и с трудом сглатывает.
– Мэлори? – встревоженно окликает ее Рик.
– Нет, Рик, он с ними не приехал, – шепчет Констанс, коснувшись его плеча.
Мэлори отступает к двери, по-прежнему прижимая к себе детей.
– Он погиб, – холодно отвечает Мэлори, высматривая в коридоре других обитателей. Она не доверяет местным. Пока не доверяет.
Рик стучит посохом, приближается к Мэлори, тянется к ней.
– Мэлори, за эти годы мы связались со многими, хотя, возможно, их меньше, чем ты думаешь. Кто знает, сколько осталось живых? И сколько из них в твердом рассудке? Ты – единственная, кого мы ждали на реке. Естественно, сплавиться могли и другие, но после долгих размышлений мы решили, что голос Тома не только объявит тебе о прибытии, но и сообщит другим странникам, заблокированным шлюзом, что рядом цивилизация. Знай я, что Тома нет в живых, настоял бы на другом варианте. Прости меня, пожалуйста!
Мэлори присматривается к Рику. В его голосе звучит не просто надежда, а оптимизм. Такого она давным-давно не слышала. Зато на лице отпечаток стресса и усталости от жизни в новом мире. Четыре с лишним года назад так выглядели соседи Мэлори.
Рик и Констанс объясняют, как живет убежище. На полях выращивают картофель и тыкву, летом собирают ягоды, дождевую воду очищают. Мэлори слушает и вдруг видит за спиной Рика чью-то тень.
Из комнаты появляется стайка девушек в простых голубых платьях. Они стучат тростями по полу и машут руками перед собой. Девушки проворно огибают Мэлори, а у той стынет кровь от одного взгляда на зияющие пустотой глазницы. Голова кружится, подступает дурнота.
Вместо глаз у девушек огромные темные шрамы. Мэлори еще крепче цепляется за детей, а те льнут ей к ногам.
Констанс тянется к ней, но Мэлори проворно отступает, судорожно разыскивая на полу повязку, и увлекает детей за собой.
– Она их видела, – говорит Констанс Рику.
Тот кивает.
– Не подходите к нам! – умоляет Мэлори. – Не приближайтесь к нам! Не трогайте нас! Да что же тут творится?!
Констанс оглядывается на девушек. Те уже в конце коридора. Тишину фойе теперь нарушают лишь тяжелое дыхание Мэлори и ее негромкие всхлипы.
– Мэлори, так мы решали проблемы раньше, – начинает Рик. – Иначе не получалось. Когда заселились сюда, мы голодали, словно брошенные среди врагов на чужбине. Нынешних бытовых удобств у нас не было, а есть хотелось. Мы охотились. Безопасности на нынешнем уровне тоже не было. Однажды вечером, когда наш отряд отправился на охоту, сюда пробралась тварь. Мы многих потеряли. Молодая мать, секундой раньше вполне вменяемая, в приступе гнева убила четверых детей. Потом мы несколько месяцев приходили в себя и отстраивали убежище. Мы поклялись больше не рисковать. Ради блага всех местных жителей.
Мэлори смотрит на Констанс: у той нет шрамов.
– У нас не осталось выбора, Мэлори, – продолжает Рик. – Мы ослепляли себя чем попало – вилками, ножами, собственными пальцами. Слепота казалась панацеей. Но этого больше не повторится. Мы отказались от подобных мер. Примерно через год мы достаточно укрепили убежище и теперь можем облегчить свое страшное бремя. Система безопасности пока сбоев не давала.
Мэлори вспоминает видеоролик Джорджа. Вспоминает, как сама едва не ослепила детей, не представляя, как еще их защитить.
«Констанс видит. Она не слепая. Наберись ты храбрости четыре года назад, кто знает, что стало бы с тобой. Кто знает, что стало бы с детьми».
Рик опирается на плечо Констанс.
– Ты поняла бы, если бы жила здесь, с нами.
Мэлори страшно, но она понимает. Отчаянию вопреки она хочет верить этим людям. Хочет верить, что привезла детей в место лучше прежнего.
Мэлори поворачивается и ловит свое отражение в стеклянной двери кабинета. Она едва узнает девушку, которая рассматривала свой живот в ванной, когда Шеннон из гостиной позвала ее смотреть новости. Сейчас волосы у нее тонкие, спутанные, испачканы грязью и птичьей кровью. Появились шелушащиеся проплешины. Она исхудала до предела. Черты лица тоже изменились: теперь они не нежные, а резкие, будто высеченные. Кожа истончилась, пожелтела. Мэлори приоткрывает рот и замечает сколотый зуб – наверное, сломался, когда она потеряла сознание. Сколько кровоподтеков, ссадин, синяков. Левая рука распухла, на плече глубокая рана – след волчьих когтей. Но отражение источает силу. В новой Мэлори полыхает огонь, который четыре с половиной года заставлял ее жить и бороться за лучшее будущее для детей.
Дом Джорджа позади, река позади. Обессиленная Мэлори падает на колени и срывает повязки с детей. Глаза открыты. Мальчик и Девочка щурятся от яркого света. Оба молчат, оба в полном недоумении. Они не понимают, куда попали, и вопросительно смотрят на Мэлори. Впервые в жизни они видят не дом Джорджа, а что-то новое.
Ни слез, ни жалоб – Мальчик и Девочка смотрят на Рика и слушают.
– Как я уже говорил, возможностей здесь немало, – осторожно продолжает Рик. – Наше убежище куда больше, чем кажется по этому фойе. Мы выращиваем овощи и поймали несколько домашних животных. Куры несут яйца, корова дает молоко, есть две козы, которые расплодятся. В ближайшее время мы планируем найти других домашних животных и устроить ферму.
Мэлори делает глубокий вдох и впервые смотрит на Рика с надеждой.
«Козы, – думает она. – А мои дети, кроме рыбок, ничего не видели».
– Такер на полном самообеспечении. У нас есть доктора, которые занимаются реабилитацией слепых. Здесь ты обретешь покой, Мэлори, как день за днем обретаю его я.
Констанс опускается на колени перед детьми.
– Ну а вас как зовут?
Таким вопросом Мэлори прежде не задавалась. Наконец она может позволить себе выбрать имена детям.
– Это Олимпия, – говорит она, положив окровавленную руку Девочке на голову.
Девочка смотрит на мать. Краснеет. Улыбается. Имя ей по нраву.
– А это Том, – объявляет Мэлори, прижимая к себе Мальчика.
Тот смущенно улыбается.
Мэлори стоит на коленях, обнимает детей и заливается горючими слезами, которые сейчас лучше любого смеха.
Вот оно, облегчение!
По щекам катятся слезы. Мэлори вспоминает, как соседи вместе носили воду из колодца, как спали на полу гостиной, как говорили о новом мире. Вспоминает, как Шеннон, смеясь, высматривала в облаках лица знакомых. Добрая, по-хорошему любопытная, старшая сестра обожала младшую. Мэлори вспоминает Тома. Он постоянно размышлял, решал проблемы, постоянно смотрел вперед и пробовал что-то новое. Мэлори вспоминает, как он любил жизнь.
Дальше по длинному школьному коридору – другие комнаты. Из них выходят мужчины и женщины. Рик кладет руку на плечо Констанс и бредет с ней в глубь убежища. Все местные жители словно решили ненадолго оставить Мэлори наедине с детьми. Все будто понимают, что эти трое наконец в безопасности.
По крайней мере, в относительной безопасности.
Мэлори обнимает детей. Дом Джорджа вместе с рекой уже кажутся абстрактными точками на огромной карте мира.
Мэлори знает: в новом убежище они не будут беспомощны.
Не будут одиноки.