В декабре 1979 года перед Политбюро ЦК КПСС председатель КГБ СССР Андропов и начальник Генштаба Министерства обороны СССР Огарков поставили вопрос о необходимости введения на территорию Афганистана ограниченного контингента советских войск.

Лучше всяких слов говорят документы. Приведу справку из партийного архива ЦК КПСС:

«Совершенно секретно. ЦК КПСС.

Председатель Революционного совета Генеральный секретарь ЦК НДПА и премьер-министр ДРА X. Амин в последнее время настойчиво ставит вопрос о необходимости направления в Кабул советского мотострелкового батальона для охраны его резиденции.

С учетом сложившейся обстановки и просьбы X. Амина считаем целесообразным направить в Афганистан подготовленный для этих целей отряд ГРУ Генерального штаба общей численностью около 500 человек в униформе, не раскрывающей его принадлежности к Вооруженным силам СССР. Возможность направления этого отряда в ДРА была предусмотрена решением Политбюро ЦК КПСС от 29.06.1979 г. за № 156.

В связи с тем, что вопросы о направлении отряда в Кабул согласованы с афганской стороной, полагаем возможным перебросить его самолетами военно-транспортной авиации в первой половине декабря с. г.

Тов. Д. Ф. Устинов согласен.

Ю. Андропов, Н. Огарков

№ 312/2/0073.4 декабря 1979 года».

Осторожный в принятии политических решений Брежнев не мог действовать без согласования с членами Политбюро. По принципу: отвечать — так уж всем!

В этот же день, 4 декабря 1979 года, в Кремле на заседании Политбюро ЦК КПСС единогласно принимается решение о направлении в Афганистан отряда спецназа ГРУ численностью в 500 человек. Это был уже сформированный в Ташкенте из офицеров ГРУ и КГБ силовых структур среднеазиатских республик так называемый «мусульманский» батальон специального назначения, который впоследствии сыграет одну из главных ролей в штурме дворца Президента ДРА Амина. Командовал батальоном спецназа профессионал своего дела, выпускник КУОСовских курсов КГБ СССР майор X. Т. Халбаев.

Архивный документ из Особой папки Политбюро ЦК КПСС гласит:

«Совершенно секретно.

Выписка из протокола № 176 заседания Политбюро ЦК КПСС от 6 декабря 1979 года.

О направлении спецотряда в Афганистан.

Согласиться с предложениями по вопросу, изложенному в записке КГБ СССР и Минобороны от 4 декабря 1979 года.

Секретарь ЦК КПСС А. Брежнев

№ 12/2/0073 прилагается».

«Мусульманский» батальон спецназа вылетал двумя рейсами — из Чирчика 9 декабря и из Ташкента 12 декабря. Огромные АНы приземлились на авиабазе в Баграме, где их встречали офицеры спецназа КГБ СССР «Зенит».

11 декабря заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант Гуськов ни с того ни сего, без разведподготовки, приказал осуществить боевой план операции «Шторм-333», который предусматривал захват силами всего роты «мусульманского» батальона и 22 офицеров «Зенита» сильно укрепленного дворца Амина (объект «Дуб»), расположенного в центре Кабула. Видимо, генерал хотел выслужиться и попасть в архив советской истории. Ни плана самого дворца, ни системы его охраны у спецназовцев не было. По сведениям разведгруппы «Зенита», дворец Амина охраняли 2000 отборных бойцов президентского гвардейского полка и батальон танков. Сборный отряд спецназа ГРУ генерал Гуськов фактически обрекал на верную смерть.

13 декабря, в 16 часов, к радости командира отряда спецназа, из Центра был получен «Отбой штурму!».

Было приказано во чтобы то ни стало ликвидировать Президента ДРА Амина.

15 декабря на президента ДРА Амина два снайпера «Зенита» выставили засаду, но проскочивший на скорости кортеж не смогли достать пули лучших снайперов спецназа «Зенита» В. И. Цветкова и Ф. Ерохова.

16 декабря лучший агент-нелегал КГБ СССР, работавший под прикрытием собственного духана в Кабуле, попытался отравить Амина, но попытка опять не удалась: был отравлен племянник Амина, шеф его контрразведки, которого тут же отправили на «лечение» в Лефортовскую тюрьму.

Вновь «сформированное» КГБ СССР новое правительство Афганистана: Бабрак Кармаль, А. Ватанджар, С. Гулябзой и А. Сарвари, под охраной майора 9-го управления КГБ СССР В. И. Шергина, ожидали своего часа вступления во власть на советских штыках на авиабазе Баграм.

С 18 декабря по 25 декабря профессионалы ГРУ — полковник В. В. Колесник, начальник ГРУ Генштаба МО СССР генерал армии П. И. Ивашутин, и профессиональные чекисты — полковники КГБ СССР Ю. И. Дроздов и подполковник КГБ Э. Г. Козлов стали тщательно готовить операцию по захвату президентского дворца Тадж-Бек. Одновременно готовилась спецоперация по физической ликвидации Амина и установлению новой, справедливой, народной власти Бабрака Кармаля.

23 декабря советский посол в Афганистане проинформировал Президента ДРА Амина о том, что Москва удовлетворила просьбу афганского президента, и 25 декабря начнется ввод советских войск в ДРА. Амин несказанно обрадовался этой информации и дал распоряжение своему штабу ВВС об оказании содействия в переброске советских войск в ДРА. Амин сам шел навстречу своей смерти.

24 декабря главный военный советник генерал-полковник С. К. Магометов получил из Москвы спец-почтой Директиву № 312/12/001 за подписью маршала Устинова и начальника Генштаба Огаркова, определявшую конкретные задачи по размещению и дислокации вводимой в ДРА 40-й армии.

Вот архивный документ МО СССР от 25.12.79 года за № 312/1/030:

«Секретно. Главнокомандующему Военно-воздушными силами. Командующему войсками Туркестанского военного округа. Командующему воздушно-десантными войсками. Главнокомандующему войсками ПВО СССР. Начальнику Оперативной группы Генштаба МО СССР (г. Термез).

Переход и перелет государственной границы Демократической республики Афганистан войсками 40-й армии и авиации ВВС начать в 15–00 час. 25 декабря с. г. (время московское)

Д. Устинов».

Автор очень подробно описал штурм президентского дворца Амина в главе, посвященной спецназу «Зенит», который, собственно, и был основной боевой единицей при штурме самого дворца и всех правительственных зданий Кабула.

Многие авторы, не хочу называть фамилии уважаемых мною генералов и военных историков документального архивирования, неправильно указывают принадлежность спецназа КГБ «Зенит» к силовой структуре, что мне кажется очень важным, поскольку в результате искажает историческую правду военной истории России.

Почему-то все они указывают в своих мемуарах на принадлежность спецназа «Зенит» к спецназу КГБ «Вымпел», хотя архивно установлено, что спецназ КГБ «Вымпел» был сформирован на основании Решения секретного совместного совещания Совета министров СССР и Политбюро ЦК КПСС только 19 августа 1981 года, то есть через два года после штурма аминовского дворца. И отцом-основателем спецназа «Вымпел» считается высочайший профессионал — чекист, прошедший артиллерийским офицером отечественную войну, резидент нелегальной разведки в Китае и США, начальник Управления «С» КГБ СССР — генерал Ю. И. Дроздов.

Итак, 25 декабря 1979 года, после получения приказа Министра обороны СССР, первыми государственную границу перешли разведчики десантно-штурмового батальона капитана Л. В. Хабарова, боевой задачей которого было занятие перевала Саланг и его охрана при движении наших войск. Затем по понтонному мосту границу перешла 108-я мотострелковая дивизия генерала К. Кузьмина.

До штурма дворца Амина и правительственного переворота в ДРА оставалось два дня.

Одновременно военно-транспортная авиация начала перебрасывать в Баграм и Кабул 103-ю воздушно-десантную дивизию и 345-й отдельный парашютно-десантный полк.

Не будем забывать о первых жертвах советской агрессии. Мало кто знает, что 25 декабря в 19 часов 33 минуты на подлете к Кабульскому аэродрому при заходе на посадку врезался в гору транспортный «ИЛ-76», на борту которого находились 37 десантников и 7 членов экипажа во главе с капитаном В. В. Головчиным Все они погибли. Это были первые жертвы девятилетней бесславной войны.

Днем 27 декабря из Москвы прилетел секретарь ЦК НДПА ДРА Панджшири с личным посланием Брежнева, который заверил Амина, что советское руководство СССР удовлетворенно изложенной версией смерти бывшего президента ДРА Тараки и сменой лидера Афганистана. Это была вероломная ложь главного коммуниста страны на уровне восточных шейхов. Бедный Амин счастливо улыбнулся и закатил пышный обед в своем роскошном дворце в честь советского посла и представителей спецслужб. Поднимая бокал, Амин сказал, торжественно улыбаясь: «Советские дивизии уже на пути сюда. Все идет прекрасно. Я постоянно связываюсь по телефону с товарищем Громыко, и мы сообща обсуждаем вопрос, как лучше сформулировать для мира информацию об оказании нам советской военной помощи».

Через час все гости почувствовали себя плохо, Амин потерял сознание. Продукты и гранатовый сок были отравлены нелегалом КГБ. Все повара-узбеки были арестованы начальником личной охраны Амина, а режим охраны усилен. Из военного госпиталя приехали два советских врача — полковники Виктор Кузнеченков и хирург Анатолий Алексеев, ничего не знавшие о замыслах КГБ. Поставив диагноз — массовое отравление, они сумели спасти Амина, находившегося уже в коме, срочно промыв ему желудок. Это случилось в 18–00, а уже в 19–30 начался военный штурм дворца.

Президенту ДРА и его сыновьям оставалось жить всего семь часов.

Наша память отдает дань уважения только спецназу КГБ СССР и ГРУ Генштаба. А мы забываем, что армейский спецназ также принимал участие в военной операции 27 декабря 1979 года по свержению законного президента ДРА Амина.

Именно, вечером 27 декабря подразделения 103-й воздушно-десантной дивизии генерал-майора И. Ф. Рябченко окружили плотным кольцом все правительственные здания Кабула. А в ночь на 28 декабря части 108-й мотострелковой дивизии генерала Кузьмина полностью блокировали северо-восточные подходы к Кабулу, откуда ожидалось наступление знаменитой танковой «голубой» дивизии Амина.

Армейский спецназ действовал четко и слаженно. При взятии дворца Амина отличился «мусульманский» батальон, создавший жесткое непроницаемое огневое кольцо вокруг дворца, уничтожая все, что оказывало сопротивление. Советские врачи спрятались в каминной зале и сначала подумали, что напали моджахеды или сторонники Тараки, но уже спустя час, услышав русский мат, поняли, что штурмуют свои. До самой последней секунды жизни Амин верил, что русские ему помогут и не поверил адъютанту, запустив в него пепельницей, что дворец штурмует советский спецназ.

На рассвете 28 декабря в Афганистан вошла мотострелковая дивизия генерала Ю. В. Шаталина и походным маршем отправилась в Герат и Шиндад. Один полк этой дивизии расположился на аэродроме Кандагара. Позже этот полк был переформирован в 70-ю бригаду спецназа.

С помощью спецназа КГБ СССР и армейского спецназа власть в Кабуле перешла от «халькистов» к «парчамистам». Лично Брежнев позвонил 28 декабря Бабраку Кармалю с поздравлениями «с победой второго этапа революции» и с назначением его на пост Председателя Революционного совета ДРА.

Труп Амина, завернутый в ковер, и тела двух его малолетних сыновей закопали в братской могиле недалеко от дворца бойцы армейского спецназа под командованием замполита батальона капитана Анвара Сахатова. Оставшуюся семью бывшего президента посадили в тюрьму Пули-Чархи, сменив ей семью Тараки. Дочь Амина, которой во время боя перебили обе ноги, тоже засунули в холодную одиночку камеры кабульской тюрьмы. Новая власть жаждала мести за кровь своих родственников, которых Амин расстреливал тысячами в тюрьмах Афганистана.

Уже не впервые Кремль назначал Президентов «дружественных» стран, избрание которых на штыках советских солдат приносило этой стране горе и кровь.

ЦРУ США и Сенат Америки спокойно выжидали, ведь по словам аналитиков ЦРУ выходило, что втягивание СССР в затяжную войну на Востоке приведет к долгожданному финалу: финансовому краху и развалу СССР.

Почему аналитическая служба КГБ не смогла во время проанализировать многочисленные газетные аналитические статьи в американской прессе по этому вопросу?

Или кому-то в Кремле тоже был выгоден развал огромной империи СССР?

Вспоминает майор запаса, Региональный директор Ассоциации ветеранов спецслужб «Беркут», бывший комбат разведбата спецназа в Афганистане, Национальный Герой Афганистана, один из трех офицеров в России, удостоенных ордена Солнца ДРА, Сметанкин Анатолий Петрович:

«В 1979 году я закончил Ташкентское высшее командное училище (ВОКУ) и получил звание лейтенанта. Должен сказать, что подготовка в училище была почище, чем в Центре спецназа КГБ СССР.

Мы изучали по 12 часов в день все виды вооружения Советской армии и армий стран — участниц НАТО. Все виды тактики и стратегии разведывательно-диверсионной подготовки спецназов стран НАТО, в особенности — тактику спецназа США, «зеленых беретов».

Отдельными предметами у нас были курсы по изучению бронетехники: вождение танков и БМП в самых трудных погодных условиях. Минно-подрывное дело. Разведывательная подготовка. Штурм многоэтажных домов в городских условиях. Затем нам добавили дополнительные часы по связи и радиотехнике.

А чего стоили 100-километровые броски по горам и лесам с полной выкладкой! Вспомнишь — вздрогнешь! За шесть месяцев учебной подготовки — пять 100-километровых бросков по горам!

Из предыдущего выпуска 1978 года почти половина офицеров ушла в морскую пехоту.

В 1979 году уже чувствовалась политическая напряженность в Афганистане, только 20 офицеров моего выпуска было распределено в военные округа, остальных послали служить в спецназ в Среднюю Азию, Казахстан, много выпускников уехало в Узбекистан, а пять офицеров отправили служить даже на Кушку.

Меня после распределения направили служить в Челябинск, в учебный батальон специального назначения, для подготовки кадров младшего командного состава для армейского спецназа. Сначала мне дали учебный взвод, а через пять месяцев я был уже командиром учебной роты. Самых лучших выпускников мы отправляли в группы войск в Германию, Польшу и Венгрию. Отъявленных разгильдяев, кроме Афганистана, некуда было отправить.

В 1981 году из Афганистана в нашу учебку стали приходить офицеры-инструкторы с боевыми орденами за войну в Афганистане. В ноябре 1981 года пришла и моя очередь ехать в эту страну.

В декабре того же года я приступил к исполнению обязанностей командира разведвзода 1-й разведроты 781-го отдельного разведывательного батальона 108-й мотострелковой дивизии с базой дислокации в г. Баграм.

781-й разведбат был сформирован из четырех рот специального назначения: две разведроты (1-я и 2-я), одна — разведывательно-штурмовая и другая — радиотехническая. Радиотехническая рота была укомплектована 35 офицерами с высшим “восточным” образованием. Она дислоцировала свои спецмашины по трем точкам радиоперехвата: Панджер, Бамиан и Нижраб.

Круглосуточно офицеры радиороты прослушивали в эфире переговоры душманов и командиров различных бандформирований. Раз в неделю командир радиороты докладывал о радиоперехватах командиру разведки дивизии и командующему 40-й армией.

В штабе армии эти данные радиоперехватов сопоставляли с агентурными данными наших разведчиков разведрот, составляли карту боевой местности и ставили конкретные боевые задачи другим подразделениям 40-й армии. Часто на основании этих разведданых даже решался вопрос о передислокации тех или иных воинских частей.

В зоне работы нашего батальона спецназа, нашей боевой ответственности, была еще трасса Кабул — Термез, Чирикарская долина и перевал Саланг.

Каждый командир разведроты имел свою агентуру в кишлаках, в Царандое (полиция Афганистана) и среди духовенства, которое пользовалось очень большой популярностью среди “духов” и населения Афганистана. Наверняка список нашей агентуры разведбата в то время стоил огромных денег, думаю, и в наше время на него нашлись бы покупатели.

Главной боевой задачей разведбата спецназа кроме сбора информации был поиск и уничтожение бандформирований в нашей зоне ответственности, захват караванов с оружием, пропагандистской литературой, наркотиками, освобождение заложников.

Первое боевое крещение я получил в начале лета 1982 года. Командир разведбата майор Николаев поставил моей роте боевую задачу: прорваться ночью в горный кишлак и освободить захваченных “духами” в заложники советских специалистов-контрактников, строивших нефтебазу.

Расстояние ночного броска — 70 километров по горному ущелью Маликар. Три дозора “духов” мои бойцы сняли молча, без единого выстрела. Пока мы подбирались к горному кишлаку, мои бойцы в рукопашную, бесшумно, ликвидировали 35 сонных “духов”. В рукопашном бою отличились сержанты-разведчики Юра Комаров и Гена Сорокин. Они все делали так профессионально, что не оставляли после себя даже следов крови.

Срезав дозоры врага и их боевое охранение, мы перед рассветом совершенно неожиданно для душманов ударили по кишлаку и освободили пять советских специалистов. По огневым всплескам ДШК (крупнокалиберный пулемет калибра 12,6-мм, образца 1936 года — авт.) и взрывам мин мои снайперы и разведчики сняли два пулеметных и два минометных расчета “духов”. И только я успел отправить спасенных заложников с группой прикрытия на базу, как неожиданно налетели наши “вертушки” и ну давай нас поливать огнем “нурсов” (неуправляемый реактивный снаряд — авт.)

У меня была с собой спецрадиостанция “Ромашка”, которая предназначалась только для связи с нашими летчиками. Я вызываю пилотов, а те в ответ “нурсами” нас кроют. Опять в штабе произошла неразбериха, или враг сидел там. Я даже охрип, крича в эту радиостанцию, потом, в сердцах, видя как на части рвутся тела моих бойцов, саданул эту “Ромашку” об скалу и приказал бойцам уползать из зоны обстрела собственных “вертушек”.

Командира 2-й роты капитана Игоря Васильева тяжело ранило в грудь и ноги. После взрыва “нурса” у капитана пострадал позвоночник. Я его с трудом вместе с сержантом Комаровым вынес на руках из-под обстрела. Теперь капитан Васильев — инвалид 1-й группы, 4 года лечился и живет в Дмитровском районе Подмосковья.

За два года службы в Афгане я потерял всего одного человека убитым, а здесь такие зверские потери от своих же “бомбометателей” — от роты тогда осталось всего 12 бойцов. 28 бойцов составили потери от своих же пилотов, которые потом, при разборе “боевых полетов”, особистам в штабе объясняли, что приняли мой спецназ за переодетых душманов, хотя мы пытались обозначить наше место обороны ракетами.

В августе 1982 года меня вызвали в штаб 108-й дивизии. Накануне в ночном бою был убит командир моей 1-й разведроты старший лейтенант К. Сергей, его разорвало на клочки фугасом.

Меня назначили командиром 1-й разведроты. Прихожу с командиром 3-й разведывательно-десантной роты (РДР) капитаном Шакаловым в штаб дивизии. За большим столом сидит начальник разведупра армии, рядом советник — полковник КГБ СССР, еще две большие шишки из афганского ХА Да и двое офицеров из Царандоя. Афганцы на своем чешут.

Наш комбат майор Николаев, раненный недавно в схватке за освобождение заложников, предложил мне и капитану Шакалову присесть за стол, заваленный картами.

— Присаживайтесь, сынки, в ногах правды нет, — говорит майор Николаев, этак слегка покачивая раненную руку. Ведь мог бы отлежаться в госпитале, так нет, воевать поехал. — Вот что, сынки, я из-за ранения выбыл, а надо решить сложную боевую задачу. Только наш разведбат может выполнить боевую задачу, поставленную самим командармом.

Мы насторожились, уж больно издалека начал комбат. Значит, что-то серьезное намечается, ишь сколько шишек слетелось в штаб.

Встал полковник КГБ.

— Вот что, товарищи командиры. Боевая задача действительно будет сложной. Настолько сложной, что вы можете отказаться.

Мы переглянулись с капитаном Шакаловым. Такого еще не было в нашей разведпрактике.

Тишина повисла в штабной комнате.

Мы знали, что у КГБ, МВД и ГРУ есть свои спецназы в Афгане — “Каскад”, “Гром”, “Беркут”, “Кобальт”. Я часто общался с ребятами из этих спецназов, иногда боевые пути-дорожки пересекались с группами этих спецназов на горных перевалах Афганистана.

— Так вот, товарищи! — продолжал полковник КГБ. Он подошел к карте и стал указкой показывать квадраты координат. — Вот здесь, в ущелье Нижраб, располагается крепость Тагаб. Видите, река Панджер проходит течением по ущелью мимо стратегически расположенной крепости Тагаб. И вытекает к равнине уже у Кабула. Здесь стоит гидроэлектростанция Суруби, снабжающая электроэнергией весь Кабул. Душманы из бандформирований полностью взяли под свой контроль ущелье Нижраб и крепость Тагаб, в которой расположен афганский полк и 10 наших советников, оставшиеся без продуктов питания и боеприпасов. Крепость полностью отрезана от баз снабжения и наших войск. А еще там оказались запертыми два отряда спецназа КГБ и ГРУ.

Нам стало понятно, почему такое внимание уделяется этой войсковой операции.

— А “вертушками” разве нельзя туда боеприпасы забросить? — поинтересовался капитан Шакалов.

— Трижды пытались, сынок, — вмешался в разговор наш комбат. — Днем ходили в крепость наши автоколонны с боевым охранением из танков и БМП сопровождения. Артиллерия предварительно утюжила все подходы к крепости, и “вертушки” пускали. Все без толку! “Духи” засели в горных дзотах и кинжальным огнем из ДШК и ПТУРСОВ (противотанковый реактивный снаряд) сбивают наши колонны и боевое охранение с горной дороги. А саму дорогу по ночам душманы шпигуют минами.

Генерал-афганец встал и подошел к столу. Оглядел меня строгим, немигающим взглядом. Холодно сказал:

— Если, старший лейтенант, вы пробьетесь к крепости Тагаб и проведете туда караван с оружием и едой, я вам гарантирую орден Солнца и Свободы.

Орден Солнца и Свободы был высшей воинской наградой Афганистана. К нему полагалась денежная премия в размере 100 000 афгани. Вторым по значению орденом Афганистана был орден Звезды, к нему полагалась денежная премия в размере 40 000 афгани.

Я смекнул, что высшую награду мне вряд ли дадут, обещать все можно, а получить орден Звезды — это тоже неплохо. Военные в штабах обычно все победы и награды, а уж наградные деньги — тем более, всегда старались разделить между собой. Низовым командирам доставались лишь пули и свинцовые гробы.

Так оно в будущем и случилось: афганцы выделили два ордена. Представление меня на орден Солнца так и затерялось где-то в штабных кабинетах, а мне достался лишь орден Звезды, да и тот без денежной премии, которую за меня кто-то получил в штабе армии.

Мы с капитаном Шакаловым еще раз переглянулись и молча кивнули.

— Боевое задание будет выполнено, товарищ генерал. Но прошу вас как командира войсковой операции не мешать мне в подборе бойцов.

Комбат довольно потер ладони и переглянулся с начальником разведупра армии: он не сомневался в своих соколятах. Все офицеры потянулись к выходу.

— Останьтесь, Сметанкин! — приказал комбат.

“Ну вот, нагрузят еще дополнительным заданием!” — мелькнуло у меня в голове.

Как будто услышав мои мысли, начальник разведки дивизии приказал мне:

— После выполнения основной боевой задачи по сопровождению к крепости Тагаб колонны боеприпасов и еды вам, старший лейтенант, предстоит выполнить еще одну задачу — строго секретную. Видите на карте эту горную высоту? Вам необходимо будет скрытно от “духов” сосредоточиться на этой высоте и по рации корректировать огонь установок “Град” и бомбардировщиков СУ-25 для нанесения превентивного удара по боевикам с целью снятия с гидроэлестростанции Суруби, питающей электроэнергией Кабул, военного блокирования. За выполнение этого задания вы будете представлены к Звезде Героя.

— Если останусь жив, — пробормотал я про себя.

— Что вы сказали? — нахмурился полковник.

— Если останусь жив, товарищ полковник, — глядя в глаза начальнику разведки дивизии, четко отчеканил я.

Полковник угрюмо посмотрел на меня, потом на майора Николаева, вздохнул и махнул рукой:

— Идите выполняйте боевой приказ!

На следующий день я представил комбату свой план сопровождения автоколонны с грузом в крепость Тагаб. Майор Николаев схватился за голову.

— Толя, ты с ума сошел! Ночью пройти по ущелью ты не сможешь! Там все практически начинено минами.

— В этом вся и хитрость, товарищ майор. Трижды колонны пытались прорваться к крепости днем и утром. Они как на ладони у “духов”. Горная дорога, я уже посылал бойцов на разведку, полностью заминирована. В “зеленке” сидят душманы с гранатометами. Вдоль русла реки не пройдешь — все завалено минами и камнями. Только вот здесь, вдоль горной дороги, есть минимально узкий проход для передвижения БТРов.

— Да эта же узкая придорожная дорога завалена огромными камнями! — майор удрученно махнул больной рукой и поморщился.

— Вот в том-то и дело. “Духи” не ждут нас тут. А я возьму БМР (боевая машина разминирования, обычный танк Т-55 со специальными катками и траками, на который навешивается огромный нож для поддевания мин — авт.). БМР будет скидывать валуны с дороги, освобождая место колонне. Следом я пущу три танка, они будут подавлять огонь из дзотов, в середине колонны пущу БТРы с моими бойцами, а в конце колонны поедут БТРы с бойцами капитана Шакалова.

— Ну смотри, Толя, тебе решать, ты — командир, на твоей совести будут жизни твоих бойцов. Афганский гарнизон крепости на грани восстания, афганцы долго не могут обходиться без воды и еды. И там еще наши раненные спецназовцы, 10 военных советников и трое генералов Царандоя и ХАД. Помни!

— Я это всегда помню, батя! Товарищ майор, прошу вас, сохраните мои документы, если я не вернусь с задания. И если что со мной приключится — вот письмо жене в Москву. Передайте его ей!

— Не волнуйся, сынок! Я сам, если что, съезжу к твоей жене и маме. Но о плохом лучше не думать. Я буду сам контролировать твои действия с КПП дивизии и помогать в управлении боем. Смело иди в бой, сынок, не оглядывайся!

Темная афганская душная ночь, как всегда, опустилась на ущелье Нижраб почти мгновенно и неожиданно.

Я построил колонну по собственному разумению: впереди — БМР и шесть саперов под командованием лейтенанта Сергея Л., сзади — командирский БМП и три танка, затем 10 грузовиков ЗИЛ-130 и КАМАЗов с боеприпасами и едой, затем 9 БМП (боевая машина пехоты) и снова 10 грузовиков с припасами. Замыкающими я поставил 10 БМП и четыре танка капитана Шакалова, прикрывающих фланги и тыл.

Колонна двинулась в час ночи. Ехать к крепости Тагаб предстояло около 50 километров по ущелью Нижраб. Но каких километров!

Колонна шла с потушенными фарами. Я ехал на броне командирской БМП, сразу же за саперским БМР. Гремя ковшом на все ущелье, БМР спихивала с узкой горной дороги огромные валуны и камни. Я рассадил своих лучших снайперов по БМП и приказал вести только прицельный огонь по вспышкам душманских выстрелов, соблюдая в колонне максимальную тишину — как в эфире, так и на бортах грузовиков.

К моему удивлению, мы прошли уже половину дороги, когда душманы обнаружили нас. “Духи” сначала не могли понять, что у них под носом гремит и валится с дороги в реку. Потом сообразили. Но в темноте ничего не было видно. На это я и рассчитывал!

Плотный кинжальный огонь из крупнокалиберных ДШК и 82-мм минометов стал накрывать плотной завесой горную дорогу. Минометы били по квадратам. “Духи” били на ощупь, пытаясь определить координаты колонны. Колонна молчала. Только снайперы работали с брони БМП и танков по вспышкам из горных ущелий и душманских дзотов. И работали, как я видел в ночной бинокль, неплохо. Многие изрыгающие огонь ДШК и минометы вдруг замолкали.

Душманы опомнились где-то через два часа, но было уже поздно. Впереди замаячили огни крепости Тагаб. Было уже 3 часа ночи. Где-то далеко за горными вершинами заалела светлая полоска зари. Надо было спешить, ведь через два часа в ущелье Нижраб придет рассвет.

“Духи” на перехват колонне выслали отряд гранатометчиков и стали пристреливать гранатометы по звукам танковых траков БМР.

Колонна молча двигалась к крепости, и только снайперы трудились на броне БМП и танков.

Внезапно противотанковая граната попала в башню БМР. Командиру саперов лейтенанту Сергею С., находившемуся в башне БМР, моментально оторвало голову, а механик-водитель получил 38 осколочных ранений и в предсмертном порыве стал тянуть рукоятки управления на себя. Мимо моей головы пролетели останки разорванных гранатой тел двух саперов.

Горящая, отлично видимая врагу БМР попятилась, угрожая моему БМП. Танк спокойно мог бы раздавить мою БМП. Уцелевшие саперы, соскочив с БМР, поливали врага из автоматов. Из горного дзота стали непрерывно бить по освещенной колонне два ДШК и три минометных расчета. Снайперы не успевали переводить планки прицелов на “драгунских” винтовках, выхватывая на спусковой крючок душманские цели.

Ситуация грозила выйти из под контроля. Я приказал своему водителю БМП, отличному бойцу и хорошему товарищу, сержанту Иогансу Резенгауэру, немцу из Оренбурга, во что бы то ни стало свалить с дороги в реку горящий БМР.

Сам схватил наушники рации и стал вызывать штаб комбата.

— Батя! Это я! — прямым текстом заорал я в эфир. — Я вызываю огонь на себя, ориентиры: квадрат 7-35, залповый огонь!

Комбат понял, что у меня стало слишком горячо. Издалека заговорила армейская гаубичная артиллерия. Как я был благодарен этим невидимым артиллеристам, которые с удивительной точностью накрыли передовые отряды душманских гранатометчиков и позиции минометных расчетов врага!

Я подкорректировал огонь артиллерии и приказал колонне продолжать движение вслед за огневым валом, сметающим все с горной дороги. Армейская разведка и мои боевые дозоры не учли, что на подступах к крепости душманы организуют такие прочные огневые укрепления.

До крепости оставалось уже 500 метров, когда плотный прицельный огонь из ДШК, минометов и гранатометов накрыл нашу колонну. Кругом свистели пули, сбивая бойцов с брони танков и БМП. Гаубичная дальнобойная артиллерия уже не могла работать на поражение из-за горных складок местности при подъезде к крепости.

Огонь из горных дзотов был настолько плотным, что моей колонне грозила явная гибель. До крепости оставалось 200 метров. Уже виднелись на стенах крепости солдаты афганского гарнизона.

И я решился на крайний шаг! Сквозь канонаду утреннего боя, отдающуюся в дальних уголках горного ущелья несмолкаемым эхом кровопролития, я прильнул к рации:

— Батя, батя, — мне казалось, что я шепчу, так я оглох от разрывов артиллерийской канонады и треска танковых пушек. И я заорал, что есть мочи: — Батя! Мочи гадов “Градом”, батя, вызываю “Град” на себя! Срочно! Координаты….

Я кричал в эфир матом, не слыша слов. Я вызвал на себя огонь “Градов”».

Отступление автора: читателю слово «Град» мало что говорит. А на самом деле это мощная артиллерийско-реактивная установка, типа «Катюши» военных времен, выпускающая одновременно 40 реактивных снарядов, огненно-хвостатыми кометами летящих к одной точке названных координат. Один снаряд такой установки весит 100 килограммов и удар по точке приземления получается весом в 4 тонны аммонала одновременно. Это страшное зрелище!

«Несколько мгновений, показавшихся мне часом, эфир молчал, а потом издалека послышался еле различимый в грохоте боя шепот комбата:

— Я понял тебя, сынок, держись! Посылаю тебе подарочек из ада!

В следующую минуту земля ушла у меня из-под ног. Вокруг загремело, загрохотало, задрожало и заалело от взрывов, огня и крови.

Утренний рассвет превратился в серое облако щебенки. Кровавые куски обугленных вражеских тел отскакивали от скал и падали в русло реки. Залпы шли один за другим, приближаясь к подножию крепости. Я посылал по рации координаты. Я хотел уже прекратить огонь “Градов”, когда последний залп разорвал в клочья вековые крепостные стены, разбросав стоящих на них афганских солдат.

На расстоянии 200 метров от меня стояла сплошная стена дыма и огня.

Всех, кто вышел на крепостные стены полюбоваться нашей смертью, утопило пожарище огня и крови. Это было зрелище не для слабонервных! Ближайшие скалы и гранитные козырьки утесов были покрыты кровавыми тряпками, вытекшими мозгами, остатками тел врагов и защитников крепости.

Обезумевшие от страха защитники крепости бросились к нам. Я приказал сержанту Селезневу срочно найти наших советников для того, чтобы успокоить солдат афганского полка. Сержант Комаров притащил за шкирку двух афганских особистов, оглохших от артобстрела. Сержант Селезнев доставил двух контуженных советских военных советников и трех афганских генералов.

С трудом они успокоили толпу. Для убедительности пришлось на глазах у всех расстрелять с пяток особо перетрусивших: афганских солдат.

Мне предстояла еще одна секретная боевая задача, и я не мог распылять свой отряд спецназа.

Уже рассвело, и каждая минута была дорога. Минута, которая может спасти жизнь моим бойцам! И что самое удивительное, уже потом, анализируя весь ход боя, я с ужасом пришел к выводу, что, если бы потребовала боевая обстановка, я бы отдал приказ уничтожить всех афганских паникеров.

Путь на гидроэлектростанцию Суруби был открыт.

В бою полегла половина моего спецназа. Из трех, ушедших на боевую операцию рот, в живых осталось всего 35 бойцов.

Я оставил всю боевую технику капитану Шакалову и с ротой оставшихся в живых бойцов пошел в глубь ущелья, пока душманы не пришли в себя после столь мощной бомбардировки.

Красота горной реки Панджер, петляющей среди мощных горных утесов, не могла не заворожить любого смертного человека. Но то, что испытали мои бойцы, было выше человеческих сил, и разум отказывался воспринимать красоту природы.

Одной из боевых задач моего отряда было скрытно проследовать по ущелью Нижраб до визуального контакта с гидроэлектростанцией Суруби, построенной советскими специалистами на советские же деньги. Мне требовалось скрытно занять горную высоту и корректировать огонь нашей авиации и артиллерии по ближним подступам к электростанции.

Наши две дивизии еле сдерживали наступление афганских душманов в районе гидроэлектростанции. Если душманы захватят эту станцию, то Кабул может остаться без электричества.

“Духи” никак не ожидали прорыва в свой глубокий тыл разведгруппы советского спецназа. Фронтовые сводки врага, конечно, уже передали о страшном бое под крепостью Тагаб, но чтобы русский спецназ пошел после этого еще вглубь горного ущелья, в тыл душманам, этого во вражеских штабах никто не мог предусмотреть. Видимо, на эту неожиданную хитрость и рассчитывал начальник разведки дивизии и армии.

Бесшумно продвигаясь вдоль реки по рисовым и хлопковым полям, мой отряд вышел к “зеленке”. Пиявки плотно прилипли к ногам и рукам бойцов. Было противно отрывать их от тела и смазывать йодом распухшие места.

На пути отряда встретились четыре дозорных группы душманов, их мои бойцы ловко ликвидировали ножами. Как всегда, в ближнем бою отличались сержанты Комаров и Сорокин. Неслышно подкрадываясь к “духам”, они применяли свой знаменитый бросок с ножом сверху вниз. Враг не успевал даже пикнуть.

Когда мы поднялись на заранее обусловленную командованием горную высоту и огляделись, я с ужасом обнаружил, что внизу остались как минимум 25 дозорных постов душманов. Как нам удалось скрытно их обойти — до сих пор для меня секрет.

Мои бойцы так замаскировались, что даже пилоты “грачей” (бомбардировщики СУ-25 — авт.} их не смогли увидеть.

Два дня, как и было приказано, мы корректировали огнь нашей дальнобойной артиллерии и авиации. Где не могла достать фронтовая артиллерия по нашему вызову, прилетали “вертушки” МИ-8 и “грачи”. Они бомбили объекты по переданным нами координатам, мы подсчитывали вражеские потери и передавали в штаб. В штабе все торжествовали. Как же, бойцы остались живы после такой боевой операции!

Двое суток мы лежали замаскировавшись, среди огромных валунов. Ночью могли себе позволить расслабиться, сходить в туалет и помечтать о доме, женах, детях и даже пересчитать на небе далекие звезды.

Дежурные наблюдатели в ночные бинокли следили за передвижениями душманов далеко внизу, в устье реки, и заносили наблюдения в специальный журнал. Накрывшись плащ-палаткой, я обрабатывал наблюдения своих бойцов и передавал в штаб новые координаты для бомбежек.

Ровно в 10 утра налетали “грачи”, бомбили указанные цели, и, если оставалось что-то живое в указанных квадратах, я вызывал по рации “вертушки”. Звено МИ-8 появлялось ровно через час, и реактивные “нурсы”, пущенные с аппарелей вертолетов, доделывали свое кровавое дело.

Но я-то понимал, что долго так продолжаться не может! “Духи” тоже поняли, что кто-то наводит на их замаскированные в скалах объекты русские самолеты. Кто? Спецназ или свои агенты? По потерям выходило, что где-то прячется советский спецназ.

Поисковые группы душманов пошли в разных направлениях, стараясь определить место залегания русского спецназа. И тут мой отряд нанес последний, решающий удар по замаскированным небольшим крепостям “духов” в ущелье Нижраб. За два дня наблюдений мы уже почти точно знали местоположение секретных объектов врага. Были объекты, которые бомбы не могли достать. Пять мелких горных крепостей душманы спрятали в расщелинах горных утесов, прикрывая дзотами подходы к ним.

Передав ночью координаты этих крепостей, я вызвал огонь “Градов”.

И снова земля задрожала на рассвете у на. с под ногами. Вал огня и дыма накрыл пять мелких, отлично замаскированных крепостей “духов”. Залпы “Градов” следовали один за другим. В воздух взлетали разорванные тела душманов, бревна блиндажей, остовы грузовиков. Звонко рвались в морозной тишине горного ущелья запасы боеприпасов в этих крепостях. Кровавое облако пыли повисло над затихшим в предсмертной агонии ущельем Нижраб.

Над нашими головами с визгом летели тысячи стальных осколков. Мои бойцы вжались в гранит сопки, затаив от страха дыхание. Но далекие артиллеристы били точно по заданным координатам. Как только дело касалось только советской войсковой операции, а не совместной, то наши артиллеристы умели точно бить по целям!

После тридцати минут кровавого хаоса мгновенно наступившая тишина больно ударила по перепонкам. “Духи” никак не могли поверить, что русский спецназ лежит у них прямо под боком, на простреливаемой высоте.

Приказ был выполнен, и два дня пребывания моего отряда на вражеской территории подошли к концу. Я вызвал шесть “вертушек” для эвакуации бойцов спецназа и два звена “грачей” для прикрытия эвакуации. Далекий гул винтов МИ-8 привлек внимание душманов, они объявили воздушную тревогу, и каковы же были их ужас и разочарование, когда они увидели дым сигнальных шашек, обозначающий наши координаты! Мы приготовились к посадке, а снайперы заняли огневые рубежи на флангах. Пулеметчиков я выдвинул в центр.

Когда мы дымовыми шашками отметили место расположения отряда, наступила томительная тишина: слышался только надрывный гул вертолетных моторов, которые выбрали для эвакуации отряда площадку ниже нас на 50 метров. Но какие это были метры! “Духи” открыли шквальный огонь из всех видов оружия. Я корректировал по “Ромашке” посадку вертолетов, а подлетевшие “грачи” утюжили врага, не давая ему пойти в атаку.

Со всех сторон к сопке устремились пешие дозоры врага, а от реки на полном газу мчались пять БМП, битком набитые душманами.

Мои снайперы и пулеметчики прикрывали отход основной группы отряда в количестве 25 человек. Я последними ракетами указал “грачам” наступающие цели душманов и помчался сломя голову к последнему вертолету.

Командир должен уходить последним. Для меня это была аксиома, я должен, обязан был привезти матерям живых сыновей.

Сзади мою спину прикрывал мой верный ординарец сержант Витя Сычев, изредка поводя изрыгающим огонь автоматным дулом по наступающим “духам”. Страха уже не было, я видел, что отряд мой погрузился на вертолеты. Была гордость за своих бойцов, за вертолетчиков, за пилотов-штурмовиков.

Пробегая по маленькой бахче, я на ходу успел сорвать сочный арбуз и так вместе с арбузом и был подхвачен на борт последнего вертолета сильными руками сержантов Резенгауэра и Комарова.

Сержанта Сычева рубануло автоматной очередью прямо у борта “вертушки”. Эта очередь явно предназначалась мне, но Витек прикрыл меня в последнем броске.

Мы с Васей Селезневым втащили обмякшее тело друга в вертолет, и я махнул летчикам рукой. Последнее, что я увидел в окошко вертолета — это взлетевший на воздух от прямого попадания штурмовика вражеский БМП.

Когда мы подлетали к авиабазе в Баграме, я молил Бога, чтобы “духи” не сбили нас на подлете из ручного гранатомета. И Господь услышал мои молитвы!

Бойцы подхватили меня, вылезшего последним из вертолета с арбузом в руке, обняли, и так, молча, обнявшись, мы, 32 оставшихся в живых бойца, стояли на краю летного поля десять минут. Летчики тихо, отдав честь, обходили нас.

Три раненых моих бойца лежали на носилках и тихо, про себя, хлюпали носами — то ли от радости, то ли от горя. Отдельно, на плащ-палатке, лежал мой ординарец сержант Сычев, геройски погибший, спасая своего командира. Не сговариваясь, по моему взгляду, не обращая внимания на присутствие старших командиров и летчиков, мы вскинули автоматы к небу, и над летным полем авиабазы Баграма прогремел тройной салют над распростертым телом сержанта Виктора Сычева.

Свинцовый “груз-200” с прахом сержанта 1-й разведроты 781 отдельного разведывательного батальона 108-й мотострелковой дивизии Виктора Сычева покоится на его Родине — в Дмитровском районе Московской области.

В этом тяжелейшем боевом задании я потерял всего лишь одного бойца.

Наш комбат майор Николаев и начальник разведки дивизии стояли в стороне и наблюдали за нашим братанием. Они не хотели нарушать воинского братства бойцов спецназа, даже когда прогремел запрещенный на территории военной базы воинский похоронный салют.

Я подхватил свой арбуз и подошел к летчикам, без всяких слов обнял высокого майора, пропахшего порохом и соляркой, и вручил ему свой трофей. Летчик улыбнулся и молча принял у меня трофейный арбуз.

На следующий день с комбатом Николаевым я ездил в Кабул, где президент Афганистана Бабрак Кармаль вручил мне афганский орден Звезды. Но, как я и предполагал, 40 000 афгани мне не достались. Интересно, кто их получил?

Командир дивизии сказал, что я представлен к Звезде Героя за свой геройский рейд по тылам врага. Но русскую Звезду Героя я жду до сих пор. Интересно, кто же получил ее за меня?

В сентябре 1982 года я заслужил наконец-то родную советскую медаль.

В конце сентября в штаб нашего разведбата примчался взмыленный командир роты радиоперехвата, интеллигент, майор с двумя высшими образованиями. Он трясущимися руками положил на стол комбата перехваченную радиограмму командира душманского каравана, который шел в Пакистан с захваченными в плен восемью советскими пленными офицерами.

Караван находился где-то в провинции Парван, в районе нашего боевого действия. Судя по радиоперехвату, в этом караване также находились три группы американских, английских и французских телевизионных каналов: Би-би-си, Эн-би-си, ТФ-1. Вместе с караваном в Пакистан шли десять американских и арабских инструкторов-спецназовцев охраны.

Как мы поняли из радиоперехвата, иностранные телевизионные группы при помощи инструкторов спецназа снимали фильмы о поражениях Советской армии в Афганистане. И, естественно, все фильмы были о победах моджахедов. Но захват в плен восьми советских офицеров превышал все планки мыслимого политического и военного терпения. Это было уже слишком! Так решили в штабе армии и поручили комбату разведбатальона принять все меры к выводу из строя и разгрому этого каравана.

— Оборзели, гавнюки! — зло сказал майор Николаев, ломая в руках карандаш. — Офицеров наших хотят в Пакистане дураками на пресс-конференции выставить и обосрать на весь мир честь офицерскую!

— Товарищ майор, давайте ночью нападем на караван и освободим наших офицеров! — предложил командир 3-й роты капитан Шакалов.

— Батя, — вскинулся я, — а чего только наших офицеров! Давай весь караван к едрене фене разгромим и захватим иностранных телевизионщиков, будет на что менять потом. А освобождение наших пленных офицеров будет второстепенной боевой задачей. Вместо штабных игр мы проведем боевую операцию. Да и армейская разведка нам только спасибо скажет!

— Правильно, сынок, в точку метишь, Толян! — комбат встал из за стола. — Я тоже также мыслю. Мы этим разъе…ям — инструкторам иностранным — утрем кровью мордашки их жирненькие! Ишь, кино снимать надумали, мать их! А как воевать — морды в ж… прячут!

Комбат, судя по словарному лексикону, был на наивысшей стадии нервного подъема.

Всю ночь мы провели в штабе батальона, разрабатывая боевую операцию по захвату и уничтожению вражеского каравана. Главное — было определить место его нахождения!

Командира радиороты срочно отправили к себе в роту “пасти” эфир, чтобы ни один радиоразговор каравана с Пакистанской базой не прошел мимо нас. Ученому майору было приказано определить очередное место ночевки каравана. Сделать это было трудно, но возможно, если подключить к работе на одну точку все три радиомаяка и пеленгаторные станции, расположенные в разных географических точках провинции Парван.

Я срочно поднял всю свою агентуру по кишлакам. За деньги всегда можно было найти продажных тварей.

Надо было в точности знать повадки душманов: ведь они всегда передвигались по караванным тропам по ночам, а на день залегали в горных кишлаках, так как почти все население Афганистана их поддерживало. Это только наша пропаганда тогда кричала в газетах, что Афганистан стал советским, а моджахеды — наши друзья. Как же, мы на своей шкуре испытали их дружеские отношения к советским солдатам-оккупантам.

В течении дня развединформация стекалась в штаб батальона. Командир дивизии и штаб армии уже дали “добро” на проведение этой дерзкой операции. Оставалось только правильно вычислить место будущей ночевки каравана и на рассвете накрыть сонную охрану каравана.

И тут снова отличился наш ученый жук — командир радиороты. Хоть у мужика и два высших образования, а все-таки головастый оказался! Он сумел в течении дня расставить свои машины так, чтобы сигнал радиоразговоров каравана попал в перекрестье его циркульной линейки. Он вычислил точку отдыха каравана: это был кишлак Ниязи — Гераншах в провинции Парван.

Последний выход радиопередатчика каравана, а почерк радиста уже был нам знаком, как раз обрывался перед кишлаком Ниязи-Гераншах. Слава богу, это был наш район боевых действий и не надо было брать на себя согласование этого вопроса с чужим штабом. Времени у нас было всего пять часов. Мы запросили помощь в штабе дивизии, и командир дивизии выделил нам парашютно-десантную разведроту 345-го Ферганского парашютно-десантного полка, который так же, как и мы, базировался в Баграме. Орлы были ребята, бойцы наивысшего класса, все как один — профессионалы армейского спецназа!

В течении часа все командиры рот собрались в нашем штабе батальона. Надо было утереть рожи американским и английским спецназовцам!

Темнело, следовало спешить. Если к рассвету не успеем, караван просто уйдет из кишлака.

По карте мы изучили место предполагаемого боя. Парашютному спецназу было поручено отсекать противника со стороны реки и прикрывать нам тыл. Боевой задачей нашего батальона было бесшумно окружить сонный кишлак, снять часовых и разгромить караван. Я выделил из своей роты спецгруппы для освобождения заложников и захвата иностранных съемочных групп. Перед каждой спецгруппой спецназа стояла конкретная задача. Не успели мы изучить топографические съемки местности, как из Москвы пришел приказ: всех иностранных киношников живыми и здоровыми доставить в Москву, на Лубянку, для предъявления мировой прессе.

Этого только не хватало, мы еще и за жизнь иностранных киношников должны отвечать! Но мы поняли, что если слух о предстоящей операции, а кто-то из штабных генералов наверняка решил подстраховаться, дошел до Москвы, значит это уже серьезно.

Кишлак Ниязи-Гераншах представлял собой многоуровневый, густонаселенный поселок, с извилистыми арыками, узкими улочками, террасными виноградниками. 50 километров на бреющем полете на МИ-8 вдоль русла горной реки — и мы на месте. Вертолеты сбрасывали группы бойцов спецназа прямо на ходу, на малой высоте, и, не приземляясь, с надрывным гулом уходили на базу. Затем — три километра предрассветного марш-броска.

Парашютисты заняли позиции на другом берегу реки, чтобы отсекать помощь и ловить вырвавшихся из окружения караванщиков. Они должны были наглухо прикрыть наш тыл. Мы не беспокоились, ведь бойцы в парашютно-десантной роте были что надо!

Три роты батальона бесшумно двигались вверх по горе к кишлаку. Впереди и по бокам шли спецдозоры и группы захвата охраны врага. Спецгруппы дозора сержанта Комарова и разведчики Миши Тихонова неслышно скользили по горным тропинкам. Вот ребята Тихонова снимают первых часовых, и наши спецгруппы начинают концентрироваться для атаки на окраине сонного кишлака.

Уже после боя мы насчитаем 180 вражеских трупов боевого охранения каравана. Это я к тому, какую адскую, напряженную, психологически и физически трудную работу выполнили бойцы Тихонова и Комарова.

Слева позиции по маху моей руки заняли мои снайперы, по флангам шли пулеметчики, а в центре неслышно ступало по горной дороге отделение гранатометчиков. Миша Тихонов бесшумно крался вдоль окраины кишлака, боевой задачей его спецгруппы было освобождение пленных советских офицеров. Эта операция была первой боевой операцией Тихонова в Афганистане. Закончив три курса юридического факультета МГУ имени Ломоносова, Тихонов добровольно вызвался идти с учебы служить в Афганистан, хотя имел право на отсрочку от военной службы. В Загорске его ждали жена и родители.

Из-за угла показалась темная фигура “духа” боевого охранения. Тихонов прижался к стене духана и слился с ней. Тело напряглось, руки сжимали десантный нож. Короткий удар финским ножом срезал душмана. Разведчики по сигналу Тихонова продолжали свой путь.

Кишлак мирно спал. Было 5 часов утра. Караван выдохся за ночной переход и только что залег на отдых.

Батальон окружил кишлак со всех сторон. В наушниках рации раздался условный сигнал майора Николаева. Утренний прохладный горный воздух взорвался рокотом автоматных и пулеметных очередей. Бойцы стреляли по выбранным заранее объектам с замаскированных позиций. Взрывы гранат и мин слились в одну какофонию войны.

Группы захвата действовали по четко разработанному плану. Все бойцы знали, что делать и как себя вести в условиях городского боя. Всех “духов”, пытавшихся с оружием защитить караван, бойцы расстреливали в упор. В пылу ночного боя не могло быть иной формулы войны: или ты, или тебя!

Через полчаса за спиной у нас загремело: за рекой к каравану шло подкрепление, которое наткнулось на кинжальный огонь десантников 345-го батальона спецназа. По вспышкам взрывов за рекой и частоте стрельбы я понял, что парашютисты никого не пропустят ко мне в тыл.

Мои ребята уже “зачищали” верхние дома кишлака, выгоняя всех жителей на кишлачную площадь.

Группа “духов”, прикрываясь четырьмя пленными офицерами, вырвалась из окружения и стала уходить в горы в сторону Пакистана. Через три часа, по нашей радиограмме, их перехватят бойцы армейского спецназа 56-й десантноштурмовой бригады (ДШБ) особого назначения, в зону боевых действий которых попала бежавшая группа душманов. Все советские офицеры будут освобождены.

Иностранных киношников прикладами бойцы сгоняли к кишлачной площади. В плен взяли всех. Тихонов, нагруженный видеоаппаратурой, вел не выспавшегося оператора Би-би-си, подталкивая прикладом автомата. Иностранную охрану спецназа уничтожили.

После боя мы насчитали 500 вражеских трупов и 200 раненых “духов”.

В плен было захвачено сорок человек киносъемочных групп Би-би-си, ТФ-1, Эн-би-си, сотрудники французского госпиталя и. огромное количество отснятого материала о военных операциях душманов против наших войск, в том числе кадры с пытками наших пленных офицеров и солдат. Пленных загрузили на борт МИ-8 и отправили срочно в Баграм. Мой батальон загрузил работой на месяц всю Лубянку.

В числе трофеев была станция космической связи, которую мы видели впервые.

За эту боевую операцию меня наградили медалью “За боевые заслуги”.

Но хочу сказать, что на войне были и просто смешные случаи, которые, естественно, наград не приносили.

В августе 1983 года моя рота проводила зачистку в ущелье Саланг, между населенными пунктами Самида и Каталак. Это район был зоной нашей боевой ответственности, и здесь участились случаи нападений на колоны с военными грузами. Вечером, в 17 часов, движение советских автоколонн прекращается, а афганские обычно ездят и по ночам.

После зачистки я с ротой расположился в опорном пункте возле города Самиды. Под вечер ко мне приехал друг, начальник ХАД провинции Парвалан, подполковник Ашим. Он отлично говорил по-русски, так как учился в Москве в Высшей школе КГБ СССР.

В 18 часов уже начинало темнеть, и мы решили скрепить нашу дружбу бутылкой «Столичной». Сидим, мирно едим плов, запивая «Столичной», беседуем.

Час сидим, два сидим, пьем. Все тихо, благочинно, перебрасываемся с комитетчиком местными новостями. Мои агенты иногда знали намного больше, чем его опера.

Тут вбегает внезапно афганский солдат и кричит, что в трех километрах от поста “духи” грабят афганскую автоколонну. И солдат все время кричит: “Гондомы, гондомы!”, и хватается за голову.

Я было спьяну подумал, что душманы грабят колону с презервативами. Только зачем им столько презервативов надо? Непонятно!

— Слушай, Толя, надо помочь нашим солдатам! — пьяно пробормотал мне Ашим.

Я вскинулся:

— Вот сволочи! У нас под носом, гады! Едем быстро! Вот твари, гондонов захотели, ну я им покажу, как советские гондоны грабить!

Мы надели бронежилеты, рассовали по кармашкам четыре гранаты и пять пулеметных магазинов, вскочили на броню БМП и помчались к месту происшествия. С собой я взял только трех бойцов.

Едем вниз по ущелью, вдоль реки. Темень, хоть глаз выколи. Фары выхватывают только острия гранитных скал и крутизну пропасти. Смотрим, стоит колонна грузовых “мерсов”, обозначенная огоньками. Темные фигурки душманов, таскающие мешки из “мерсов” в горную ложбину, снуют туда-сюда. Тут у меня в голове клюкнуло — зачем же душманам столько презервативов? Не пойму, одно слово “духи”, и что у них на уме — могут понять только горные люди.

Принялись мы поливать “духов” из всех видов оружия. Море огня так поразило душманов, что они бросили все и помчались в горы. У “духов” возникла паника, ведь только русский спецназ мог решиться на столь безумную ночную атаку.

А подполковник Ашим спьяну вдруг спрыгнул с БМП, лег на землю и давай стрелять во все стороны из автомата. Я сдуру — за ним. А БМП наша прямо у нас на глазах ушла вперед, и мы увидели как ее огоньки скрылись за поворотом горной дороги. Мы залегли за валуном, и если бы не запас гранат, то нас тут же бы пристрелили бы “духи”.

Пользуясь временной передышкой, я поинтерсовался у Ашима, зачем “духам” столько гондонов. А он, гад, отвечает мне:

— Толя, это не презервативы, это зерно. По-афгански зерно — “гондом”. И эта колонна везла зерно для афганской армии.

Тут меня такая обида вдруг взяла за свою пьяную бестолковость, что я поклялся перед Богом, что, если выберусь живым из этой передряги, то напрочь брошу пить. И ведь, что интересно — сдержал в будущем эту клятву, сейчас я и грамма в рот не беру спиртного, а иногда ведь так хочется напиться и все забыть.

Когда душманы очухались и стали поливать огнем, мы резко протрезвели, хмель моментально улетучился. Наше счастье, что “духи” даже предположить не могли, что нас всего двое таких дураков в пасть к волку полезло. По тому, как они вели себя и не атаковали нас, я сделал вывод, что душманы думали, будто нас не меньше роты русского спецназа. А русского спецназа “духи” боялись как огня. Тут я еще кинул в черноту ночи две последние красные ракеты, для обозначения позиции, чтобы привлечь внимание ближайших блок-постов.

Связи нет, патроны кончаются, что делать — ума не приложу. Прошло уже четыре часа боя. И если бы враги пошли в атаку, нам бы была крышка. Но и “духам” без разведки просто так погибать не хочется, вот они и топтались, дожидаясь рассвета. Кто из них мог предположить, что это два пьяных офицера устроили ночной фейеверк. Шум мы подняли такой, что прямо можно было подумать — рота спецназа атакует.

Оставалась только одна граната, а у Ашима — одна обойма к пистолету. Я решил гранатой себя взорвать, но в плен не попадать. Мысли у меня уже были о семье, жене, ребенке, маме. Я уже готовился отходить в мир иной.

И тут на шоссе мы услышали шум пяти БМП. Это мои бойцы, доехав до следующего блок-поста и увидев в небе красные ракеты, заподозрили неладное. Не обнаружив на броне своего любимого командира, а я уверен, что меня бойцы любили, они взяли подмогу из двух разведрот и рванули назад. Меня же все командиры близлежащих блок-постов знали.

Снова шум боя, но уже не грозный для меня, а радостный. “Духи” так и подумали, что мы их затягиваем в засаду. И отступили в горы.

Уже наступил рассвет, стали различимы силуэты 15 огромных “мерсов” с зерном.

Мои бойцы насчитали 37 вражеских трупов. Вот сколько врага могут положить удаль молодецкая и бутылка водки!

В мае 1984 года мне из Союза прилетела замена. Моя война закончилась!»