Почему-то среди военных историков принято считать, что вторжением в Афганистан СССР обязан только силовым министрам: Устинову, Андропову и Генеральному секретарю КПСС Брежневу, болезнь которого была уже на виду у всей российской общественности. Зачем кривить душой и историческими аксиомами?
История, а тем более военная, это та же наука — со своими проблемами, теориями и, конечно же, законами, которые никто не в силах отменить или заштриховать. Яркий пример этому — Октябрьская революция 1917 года, а точнее — государственный переворот, исторически изначально обреченный на неудачу, ведь 70 лет Советской власти — это всего лишь малая крупинка в историческом пространстве.
Каким бы больным Брежнев ни был, он один никогда не смог бы принять такое серьезное политическое решение, как прямая военная агрессия СССР против дружественной страны Афганистан. Тем более ни Андропов, ни Устинов не смогли бы взять на себя политическую и военную ответственность за ввод войск в эту страну.
Только Ленин, да и то под давлением Троцкого, дважды принимал решение о военной агрессии в 20-х годах против Афганистана, а Сталин — в 30-м году.
Обратимся к архивным партийным документам.
8 декабря 1979 года члены Политбюро ЦК КПСС: Л. И. Брежнев, Ю. В. Андропов, А. А. Громыко, М. А. Суслов и Д. Ф. Устинов собрались в Кремле на заседание и приняли лишь предварительное решение «По положению в Афганистане».
12 декабря 1979 года Брежнев собирает расширенное заседание ЦК партии с участием кандидатов в члены Политбюро и членов ЦК КПСС: В. В. Гришина, А. П. Кириленко, А. Я. Пельше, Б. Н. Пономарева, Н. А. Тихонова. Отсутствовали лишь три члена Политбюро, в том числе Д. А. Кунаев, которые в этот момент работали в других регионах СССР.
Итогом этого совещания стало Постановление ЦК КПСС № 176/125 «К положению в Афганистане». И перечень фамилий лиц, участвовавших в этом историческом заседании и подписавшихся под этим секретным документом, полностью опровергает долго существовавшую среди военных историков версию о принятии антинародного решения о военной агрессии против Афганистана лишь тройкой приближенных политиков, в том числе чуть ли не единоличным решением председателя КГБ СССР Ю. В. Андропова. Мало этого, Июньским пленумом ЦК КПСС 1980 года это решение было одобрено на уровне высшей партийной власти СССР.
25 декабря 1979 года вновь сформированная 40-я армия под командованием генерал-лейтенанта Ю. В. Тухаринова перешла границу с Афганистаном и походными колоннами двинулась на Кабул. В своем составе 40-я армия на день вторжения имела 4 дивизии, 5 отдельных бригад, 4 отдельных полка, смешанный авиакорпус, трубопроводную бригаду инженерного обеспечения и бригаду материального обеспечения.
Но ввод советских войск в Афганистан не привел к разладу в лагере вооруженной оппозиции. Получилось все наоборот и точно в рамках исторических законов, которые просто невозможно обмануть: из друзей, «шурави», советские солдаты, а вместе с ними — и весь русский народ, превратились в злейших врагов, которым афганский народ объявил «священный джихад». Это означало в рамках исторической военной науки, что в скором времени затяжная война на чужой территории обернется большими финансовыми и людскими потерями для советского народа.
Уже 9 января 1980 года в районе Ишакчи, на дороге Кундуз-Нахарин, произошла первая боевая схватка советских пехотных соединений с 4-м артиллерийским полком афганской армии. Артполк в полном составе, расстреляв двух советских военных советников, перешел на сторону оппозиции. В этой получасовой схватке погибли два первых советских солдата. Артиллерийский афганский полк от огня тяжелой советской артиллерии понес ощутимые потери — сто солдат и офицеров, но был встречен в Кандагаре радостными оружейными залпами «моджахедов».
В архивах Министерства обороны СССР сохранились докладные начальника Генштаба о делении военных операций в Афганистане за 9 лет войны на четыре этапа.
1 этап — с декабря 1979 года по февраль 1980 года. Характеризуется в документах Генштаба как этап размещения советских войск по гарнизонам. Всего было построено 32 гарнизона и 179 военных городков, в создание которых из бюджета военного ведомства было вложено 699,4 миллиона рублей и около 150 миллионов долларов США.
Первоначальной боевой задачей оккупационных войск была охрана важнейших дорог, аэродромов и объектов народного хозяйства, проводка автоколонн с военными и народнохозяйственными грузами.
2 этап — с марта 1980 года по апрель 1985 года. Постепенно советские войска были втянуты в боевые действия крупного масштаба на стороне правительства Афганистана. Это уничтожение караванов с оружием и боеприпасами, ликвидация складов с оружием и базовых районов оппозиции, отлично оборудованных полевыми и инженерными оборонительными сооружениями, уничтожение агрессивных отрядов душманов, которые советская пресса стала называть «бандформированиями». Огромное внимание было уделено обучению афганских солдат и офицеров, упрочению и формированию местных органов власти и правопорядка.
3 этап — с апреля 1985 года по январь 1987 года. Этот период характеризуется в документах Генштаба как переход от активных военных действий к поддержке правительственных войск силами артиллерийских, авиационных и саперных частей. А также советническая деятельность в частях афганской армии и формирование силовых структур: милиции (Царандоя) и безопасности (ХАД).
4 этап — с января 1987 года по 15 февраля 1989 года. Укрепление афганских войск и реализация мер по национальному примирению. Подготовительные меры по полному выводу советских войск из Афганистана.
Приведу, по архивным данным, краткую хронику формирования спецназа в МВД СССР.
1978 год. В составе 1-го полка 1-й Отдельной мотострелковой дивизии особого назначения имени Ф. Э. Дзержинского сформирована приказом министра МВД СССР учебная рота специального назначения (УРСН).
1980–1981 годы. Приказом министра МВД СССР генерала Щелокова в полках оперативного назначения внутренних войск созданы нештатные взводы специального назначения.
1981 год. Учебная рота спецназа (УРСН) развернута в учебный батальон специального назначения (УБСН).
1988–1989 годы. Приказом министра МВД СССР в полках оперативного назначения внутренних войск МВД СССР нештатные взводы специального назначения развернуты в штатные роты специального назначения (РСН).
1988 год. В составе внутренних войск (ВВ) МВД СССР сформированы две бригады оперативного назначения: 21-я и 22-я ОБРОН ВВ с дислокацией под Москвой, в районе Балашихи.
В состав каждой бригады ОБРОН вошли: четыре мотострелковых батальона оперативного назначения (МСБОН) и подразделения обеспечения и тыла. Каждый батальон оперативного назначения имел в своем штате: три мотострелковых и одну автобронетанковую роты (БТР-80 и ЗИЛ-131), разведывательный и гранатометный взводы (6 АГС-17).
Организация мотострелковых взводов была идентична штатной организации мотострелковых частей Министерства обороны СССР.
На самом деле планы Генштаба СССР сильно отличались от действительности. Формирование спецназа МВД СССР «Кобальт» было начато с лета 1980 года, а начало работы советников МВД СССР в Кабуле — что очень важно для исторической концепции работы МВД СССР в Афганистане — 15 августа 1978 года.
Из воспоминаний полковника милиции в отставке Александра Клюшникова:
«Мы первыми прилетели в Афганистан 15 августа 1978 года. Сразу же после апрельской революции, когда к власти пришли молодые офицеры афганской армии. По моему мнению, это был военный переворот, осуществленный группой революционно настроенных офицеров двух небольших партий — “халькистов” и “парчамистов”, исповедовавших идеи равенства и социальной справедливости. Мы — это делегация советнической миссии МВД СССР: генерал Николай Веселков, который в МВД ДРА стал курировать материально-техническое снабжение и тюрьмы, полковник внутренней службы Вил Безуглов и переводчик, старший лейтенант милиции Андрей Куликов. Месяц спустя после революции в Кабул прилетел заместитель министра МВД СССР Борис Елисов. После доклада в ЦК партии решили сформировать советническую миссию при МВД ДРА. Полковник Безуглов стал заниматься подбором и подготовкой кадров будущего Царандоя (в переводе с хинди — “защитник, заступник”). Так стали именоваться входившие в МВД ДРА полиция и жандармерия. Мне же поручили курировать борьбу с бандитизмом и уголовной преступностью в целом, видимо, с учетом моей продолжительной работы в уголовном розыске, в том числе и в МУРе.
И в ЦК КПСС, и в МВД СССР тогда считали, что после революции в бедной крестьянской стране, какой является Афганистан, общеуголовная преступность очень сильно возрастет. Таким был прогноз. На это меня, в частности, и нацеливали. На деле же все обернулось иначе.
Нет, ожидать надо было не разгула общеуголовной преступности, как прогнозировало руководство МВД СССР и представители других ведомств, участвовавшие в инструктаже выезжавших в Афганистан советников. Во всех слоях населения, даже в аппарате органов внутренних дел, шли бурные дискуссии социально-политического характера. Многие подразделения полиции и жандармерии, выполнявшие задачи по охране тоннелей, мостов и других важных государственных объектов, начали самораспускаться, унося с собой оружие и снаряжение. Было совершенно ясно: происходит перегруппировка и объединение многочисленных организаций политической и религиозной контрреволюции. Так что силы органов внутренних дел надо было готовить преимущественно к защите политической власти. Дальнейшие события, к сожалению, подтвердили этот прогноз. Социальная база Апрельской революции с самого начала была очень узка, крестьянство оставалось инертным, не понимая и не поддерживая начинаний новой власти. Да и представители этой власти новой, считавшие себя борцами за народное счастье, не умели и не очень стремились вести терпеливую разъяснительную работу в массах, подкрепляя лозунги делами. Чаще всего они действовали голым принуждением и насилием. Впрочем, как свидетельствует история, жестокость, с которой проводятся общественные преобразования и насаждаются новые порядки, — отличительная черта крупных социально-политических преобразований во всех странах. Афганистан не был исключением.
Первые месяцы пребывания я был почти все время в разъездах. Так началось мое знакомство с провинциями Афганистана, установление контактов с населением.
Гражданская война продолжалась развиваться. Банды душманов совершали налеты, диверсии, убийства, и Ца-рандою приходилось на местах вести с ними непрерывную войну. В ней активно участвовала и антитеррористическая группа Царандоя. Она была создана вскоре после нашего приезда в Афганистан — по образу и подобию тех, что организовали в ФРГ после убийства на Олимпийских играх спортсменов Израиля.
Суть сводилась к следующему. Среди сотрудников Царандоя отбирали крепких ребят якобы для того, чтобы подготовить из них инструкторов по физической подготовке. Держалось это в большом секрете. Учащиеся были разбиты на пятерки и знали только друг друга. Пятерками проходили подготовку, пятерками затем и действовали — как при разведывательных операциях, так и при ликвидации мелких банд. Для некоторых операций группе придавался БТР, который ставился в машину, в кузов садились бойцы в традиционной афганской форме, скрывавшей бронежилеты. Грузовик медленно катил по дороге к месту, где, по нашим данным, дислоцировалась очередная банда. Тут был психологический расчет, срабатывавший безотказно! Пятерке не надо было искать бандитов, те сами выходили навстречу “беззащитному” грузовику, надеясь захватить груз и само средство передвижения. Машину останавливали, окружали, и тут из-под брезента неожиданно скатывался БТР, а вооруженные до зубов бойцы Царандоя поливали мятежников огнем из автоматов. Все это включало элемент неожиданности, позволяло наносить бандам немалый урон. Антитеррористические пятерки Царандоя приходилось все время пополнять и формировать заново. Достаточно много молодых бойцов гибло в операциях, потому что министр МВД Афганистана “раздавал” их своим друзьям в качестве личной охраны. Так что процесс подбора и обучения шел непрерывно. Немало делалось для того, чтобы подразделения Царан-доя в провинциях могли противостоять усиливавшемуся нажиму бандформирований, но в местах, где мятежникам противостояла афганская армия, дела шли все хуже…
Добываемая по линии Царандоя информация передавалась непосредственно нашим войскам. Сотрудники Царандоя, работу которых мы курировали, и прикрепленные к их подразделениям в провинциях советники (прежде всего — выходцы из службы уголовного розыска) имели возможность добывать наиболее точные сведения о составе, местонахождении, замыслах главарей бандформирований. Для усиления этого направления мы создали и свое разведподразделение, получившее название “Кобальт”. Оно появилось почти одновременно с действовавшим при представительстве КГБ СССР “Каскадом”.
Что же собой представлял “Кобальт”? Это были небольшие группы разведчиков, разбросанные по всему Афганистану для оказания помощи командованию Царандоя. В каждой — семь человек, БТР и радиостанция. Базировались они в брошенных хозяевами домах. Непосредственно участвовали в сборе и обработке разведданных. Разрабатывали и помогали проводить многоходовые операции по внедрению агентуры в бандформирования и лагеря беженцев.
В Кабуле находилось резервное подразделение, при необходимости его сотрудники отправлялись с заданием в любую точку воюющей страны. В результате нередко удавалось получать информацию, позволявшую предугадать действия того или иного бандформирования, узнать место сбора главарей. Немало удачных операций было проведено “кобальтовцами” по своим разведданным. Вот только самого авторитетного из руководителей мятежников — Панджерского Льва, Ахмад-Шаха, недаром прозванного в народе “Масудом” (счастливый) — перехитрить так и не удалось. Много раз он бывал в Кабуле и близлежащих населенных пунктах. Пять раз проводились операции по его задержанию, но он неизменно уходил.
Комплектовался “Кобальт” из опытных оперативных работников уголовного розыска. Для начала подобрали пять человек, командируемых в Афганистан на полгода, затем численность личного состава “Кобальта” дошла до тысячи, а служба в отряде длилась уже год. Много замечательных мастеров сыскного дела прошло через “Кобальт”. Это и его первый командир — заместитель начальника ГУУР МВД СССР Бексултан Дзиоев, и Виктор Карпов, возглавлявший впоследствии УВД Архангельской области, и Николай Комарь — один из руководителей Московской транспортной милиции. Командиром группы “Кобальт”, базировавшейся в Кабуле, был будущий министр внутренних дел России генерал армии Виктор Ерин. Нынешний заместитель министра МВД РФ — Герой России Иван Голубев — тоже прошел школу “Кобальта”».
Следует отметить, что точка зрения сотрудников МВД СССР на боевые действия в Афганистане часто не совпадала с точкой зрения более информированных и эрудированных сотрудников органов КГБ СССР, кругозор которых во многом зависел от работы аналитических служб спецподразделений «Каскад-1,2,3,4» и «Омега», а информированность милицейских оперработников в основном шла от замполитов их подразделений. Кстати, это четко просматривается и в воспоминаниях сотрудников МВД СССР о событиях той — теперь уже далекой для нас — афганской войны. Но для широкого читателя, интересующегося проблемами военных конфликтов бывшего СССР, эти нюансы информированности как раз и будут видны из сравнительных анализов воспоминаний представителей различных спецслужб Советского Союза, осуществлявших непосредственную военную советни-ческую миссию в Афганистане. И что особо интересно: воспоминания военных специалистов, неважно какой род войск они представляют, также сильно отличаются своей информативной насыщенностью. Но мы рассматриваем в этой книге лишь воспоминания и секреты разведслужб спецподразделений МВД, ГРУ и КГБ СССР в военных действиях в Афганистане. Тем более должны быть интересны читателю мнения о афганской войне участников тех далеких и трагических событий.
Вспоминает командир спецназа «Кобальт», председатель «Крымского союза участников боевых действий в ДРА», полковник милиции в отставке Юрий Степанович Викторов:
«До Афганая служил заместителем начальника уголовного розыска Крыма. Жизнь в Афганистане у нас измерялась не днями и месяцами, а ударами сердца. Первое время было очень трудно. И не только из-за тяжелых природных условий — жара свыше 50 градусов, но и из-за морального климата — чужая земля, люди непривычные, обстановка гнетущая. Но дело даже и не в этом. Стрелять в человека всегда тяжело, а ведь закон войны один: хочешь быть жив — стреляй первым. Эпизодов, когда советские солдаты и офицеры проявляли чудеса мужества, множество. Но вспоминать тяжело, как будто заново переживаешь все, что было.
Несмотря на то, что отряд размещался на всей территории Афганистана, я почти всех ребят знал. И пока не возвращалось последнее подразделение с операции, у меня сердце работало в сумасшедшем ритме, а руки пожелтели от махорки — столько я курил, пока ждал. Напряжение колоссальное, но это невозможно передать, как себя чувствуешь после возвращения бойцов живыми. Такой прилив энергии, каждого расцеловать хочется. Хотя условия дисциплины и жизни в Афганистане требовали другого. Понимаете, даже радость как-то иначе воспринималась.
Забыть не могу Женю Ермакова, красивого, подтянутого, стройного капитана. Знаете, у него в лице было что-то лермонтовское. Я даже немного завидовал ему, его мужской красоте. Однажды он пошел в разведку туда, куда ему предписывала его служебная деятельность, и под Кандагаром вместе с небольшим советским подразделением нарвался на вооруженную до зубов банду. В Афгане нам категорически запрещали подсоединять к автоматам пулеметные магазины, но ему пришлось. Ведь ребят надо было спасать. Он правильно организовал круговую оборону, бой велся практически на его автомате. А когда надо было помочь раненному бойцу, он на долю секунды приподнялся над дуваном. И в этот момент душманы попали из гранатомета ему в голову. Представляете, что от него осталось?! Своим приказом я мог отправить ребят в Советский Союз для сопровождения так называемого “груза-200” Так вот, я с трудом нашел людей, которые согласились ехать. Рассказать все родным, пережить похороны друга — невообразимо тяжело. Знаете, хотелось самому оказаться в гробу, нежели видеть это горе родных.
После вывода отряда “Кобальт” я остался старшим оперативным работником северо-востока Афганистана. А возвратившись на Родину, десять лет руководил уголовным розыском Крыма.
Конечно, пережитое в Афгане никогда не забыть. А когда встречаю человека, на груди которого наша медаль “От благодарного афганского народа”, губы дрожат, слезы на глазах. Поверьте, не потому что старость пришла, а потому что мы и сердцем и душой всегда вместе с моими боевыми друзьями. Это братство на всю жизнь».
Когда берешь интервью у боевых офицеров, не раз рисковавших жизнью на поле брани, то сразу видишь психологию этого человека, его душевные качества, иногда в беседе можно приоткрыть секретные стороны его жизни, которые подспудно всегда держат подальше от посторонних глаз. Когда человек сам понимает для чего он воевал, кого защищал, ради кого его друзья проливали свою кровь и отдавали свои жизни — тогда ясен становится и смысл его идеологии, его поступков. А ради чего наши парни, бойцы спецназа, сражались в Афганистане? А в Анголе? А в Мозамбике и Сомали? Мало кто знает, что на Кубе существует огромное офицерское кладбище советских спецназовцев, отдавших жизнь за приход к власти Фиделя Кастро в 60-е годы прошлого столетия. Глупо сейчас звучит — отдать жизнь за форпост социализма в Карибском фортификационном бассейне! И до боли в сердце жалко родных и близких этих офицеров, положивших свои жизни за бессмысленные словосочетания партийных бюрократов. Ведь все просто — есть долг офицера, есть офицерская честь, есть присяга Родине. Это у нас от наших дедов и прадедов, которые в 1865 году воевать ходили на Берлин, которые прорубали «окно» в Европу, которые в 18 веке прошли четыре Русско-турецкие войны, кровью и потом завоевав и построив для потомков огромную империю.
Приказ Родины должен быть исполнен. А кто дал этот приказ офицеру и солдату — глупый и самонадеянный царь или не менее политически недальновидное Политбюро — не суть главное в исходной концепции военной дисциплины.
В этой книге мне хотелось как можно более полно раскрыть всю непростую картину действий всех спец-подразделений в Афганистане, не описывая просто военные события, летописи которых обычно ведут наши военные историки. Есть много книг на тему военных действий 40-й армии в Афганистане, но это совершенно отдельная тема. Гораздо интереснее приоткрыть секретные стороны военных операций в Афганистане, в которых участвовали отряды специального назначения различных советских ведомств. Я уверен, что это нужно нашим внукам и правнукам, родившимся уже не в Советском Союзе, а в свободной от идеологии коммунизма стране — России.
Слово непосредственному участнику афганской войны в составе спецназа «Кобальт» Александру Головко, руководившему в 1980 году Саткинским (Челябинская область) уголовным розыском:
«Отряд “Кобальт” был создан летом 1980 года как диверсионно-разведывательный и укомплектовывался людьми, имевшими достаточный опыт — не менее 10 лет — оперативной работы с “негласным аппаратом”, а попросту говоря — с агентурой. А кто имеет такой опыт? Сотрудники ОБХСС, уголовного розыска, ГАИ, оперативники исправительно-трудовых колоний. Я тоже написал рапорт о желании служить в Афганистане и еще два года продолжал служить в Сатке начальником уголовного розыска. В апреле 1982 года я занял первое место по УВД в области на первенстве по скоростной стрельбе из пистолета. Летом раздался звонок:
— Капитан Головко? Приходите на медицинскую комиссию.
— Зачем?
— Рапорт об отправке в Афганистан писали?
— Писал.
— Приходите на комиссию.
Комиссия, естественно, была пройдена без сучка и без задоринки, и меня отправили в Ташкент. На базе Высшей школы МВД действовал спецфакультет. Две трети учебного времени проходило в лингафонных кабинетах — учили язык неимоверно. Письменность в Афгане ведется справа налево, поэтому шесть месяцев зубрежки кому угодно могли показаться сущим адом. И, конечно, стрельба и физподготовка. Занятия вели преподаватели, прошедшие школу Афганистана и учитывающие ошибки, допускавшиеся их предшественниками. Шесть месяцев пролетели быстро. “Студентов” проэкзаменовали и распустили по домам, даже предварительно не сказав, кто из них отправиться в Афган.
— Потом определимся, — заявил руководитель учебы. — Не волнуйтесь, если что — вызовем телеграммой.
Я уже собирался в отпуск, когда пришел вызов из Москвы: "Прибыть в Ташкент для отправки в спецкомандировку”. И снова Ташкент. За двое суток нас так про-вакцинировали от всевозможных болезней, что по числу дырочек от шприца мы стали походить на многоопытных наркоманов.
Перед самой отправкой заполнил спецанкету, в которой было указано — где и какие родинки на теле, сколько зубов есть и сколько и каких отсутствует, цвет глаз и так далее. А накануне офицеры устроили отвальную. Приятель майор Николай Исаев спрашивает:
— Вот тут надо указать, какой у меня цвет глаз. Так какой писать?
— Пиши, какой есть.
Исаев вздохнул:
— Ну так я напишу — краснющие глазищи у меня. После вчерашнего другого цвета быть просто не может!
Все расхохотались, ведь мы понимали, что заполняем “опозновательную” анкету на тот случай, если от тебя хоть что-нибудь останется.
В феврале 1983 года вместе в другими “кобальтовцами” мы оказались в Кабуле. Возле аэропорта стояла Витебская воздушно-десантная дивизия, где в помещении третьего батальона разместили наш отряд. Сам батальон был на операции. И началась торговля: кого куда направить. В Афганистане 28 провинций, нашими группами контролировались немногим более полутора десятков. Отряд делился на команды, те в свою очередь — на группы. В аэропорту вновь прибывших офицеров встретил заместитель командира отряда “Кобальт” подполковник Валерий Смирнов, который оказался родом из Челябинской области. Мы, уже как земляки, выпили за встречу, и он предложил мне место в штабе.
— Да нет, Валера, я сюда не отсиживаться по штабам приехал. Если есть возможность, направь меня в Герат. Там жизнь кипит.
— И смерть на пятки наступает, — хмуро подтвердил Смирнов.
После войны Валерий Смирнов возглавлял УВД Челябинской области и умер в 1994 году.
Через два дня мы на АН-12 перелетели в Герат. Все нутро самолета было заставлено ящиками с гранатами, минами и оружием. Первое знакомство с войной состоялось, когда самолет приземлился. Воевать в Афгане нашим приходилось с партизанами, лобовые войсковые операции были редкостью. Душманы умело уходили из-под обстрела, скрываясь в населенных пунктах и в водоснабжающих колодцах, которые имели разветвленные сети, и зачастую советские войска “работали” по кишлакам вхолостую. По дороге до Герата тянулись разрушенные поселения. Ясно было, что здесь проводилась зачистка. Но ведь общеизвестно, что любые руины — отличное место для засады партизан.
Команда “Кобальта”, обслуживавшая Герат, состояла из 17 человек и делилась на две группы, контролировавшие провинции Калайи-Нау и Бадгис.
На второй день офицеры из отряда “Кобальт-3” приступили к передаче своей зоны ответственности прибывшей команде “Кобальт-4”. Меня ребята предупредили, что афганцы — люди темные и до сумасшествия влюблены в деньги. За деньги они могли сделать все, даже жену тебе отдать.
Разместились мы в глинобитной вилле, в саду, где находился дом губернатора Герата. По внешнему периметру располагались четыре поста Царандоя, вооруженные автоматами ППШ, и наши выставляли пятый. У каждого офицера было прикрытие. Один числился советником по сельскому хозяйству, другой — советником молодежной организации. Я значился советником спецотдела ХАД (КГБ Афганистана). Цель была одна — максимальный сбор агентурной информации, чтобы наши войска могли работать на опережение.
Ситуация в Герате уже в феврале 1983 года была очень непростой. В городе активизировались бандформирования ИПА (исламская партия), лидер которой — войсковой капитан Туран Исмаил — держал под своими знаменами до 15 тысяч штыков. Также в городе работали ИОА (Исламское общество) и ДИР (Движение исламской революции), боевые группы которых насчитывали по 300 штыков.
Получив агентурную информацию, я направлял ее старшему советнику ХАДа, который, в свою очередь, ставил в известность старшего военного советника. “Хадовцы” заключали среди душманских банд соглашение о нейтралитете, и таких бомбить было уже нельзя. Из Кабула всегда шла четкая директива: если штаб бандитов находится ближе ста метров от жилых кварталов, авиаудар запрещается в принципе. Хотя нередко эти принципы не выдерживались.
Информация в партизанской войне — главное. Войсковая разведка, “грушники”, “кагэбисты” — все работали на ее добывание. Вскоре и отряд “Кобальт” был перенацелен на внешнюю разведку и практически освобожден от необходимости заниматься сбором контрразведывательных информации. Плановая система социализма не изжила себя и на этой войне. Каждый офицер спецназа должен был обеспечить в месяц не менее трех эффективных вылетов с нанесением бомбовых ударов.
Казалось бы, в третьем по численности населения городе Афганистана — Герате, укрепленном наличием наших войск, должен быть надежный порядок. Однако власть в городе действовала только до 4–5 часов вечера. Как только стоявший неподалеку от города 101-й полк снимал боевое охранение, в городе начинали властвовать “духи”. До утра.
Боевое охранение выставлялось 101-м полком вдоль дороги и представляло из себя цепочку танков и БТР, охранявших колонны с двигавшейся в город и из города техникой и боеприпасами, продуктами и медикаментами. Охранение выставлялось вновь в 8 утра, а нам приходилось начинать движение по добыче агентурной информации с 5 утра, то есть добираться до аэропорта приходилось через “зеленку” без всякого боевого прикрытия.
Как-то мой агент Салил дал информацию мне о месте нахождения исламского комитета в одном из кишлаков. Я отправил донесение в ХАД, откуда пришло указание отработать данную информацию Это означало, что на рассвете необходимо вылететь с агентом на вертолете к этому кишлаку, чтобы на месте обеспечить необходимую корректировку огня.
Никто не прикрывал ранним утром наш одинокий БТР, рвущийся к аэропорту сквозь стройные ряды зеленой рощи. Это была своеобразная игра в “русскую рулетку”: повезет— не повезет, проскочим — не проскочим. Опытный водитель Григорий Кривошеин мгновенно среагировал на вспышку из “зеленки”, крутанул баранку БТРа вправо и резко нажал на тормоз. Граната прошипела от брони БТРа буквально в 20 сантиметрах и с грохотом ударила в глинобитную стену разбитого кишлака на другой стороне дороги.
Стрелок бьет из гранатомета из “зеленки”, учитывая всегда упреждение и действие ветра, поэтому хороший водитель в Афгане был на вес золота. Главное, заметить вспышку выстрела и вовремя увернуться. В МИ-8 погрузились быстро и за сорок минут долетели до кишлака. В полете я заметил, что летчик был сильно под мухой: это обычно бывает когда до возвращения в Союз летчику остается пара дней.
У наших вертолетчиков в Афгане был накоплен большой боевой опыт. Если в Союзе он за учебный год выпускал по целям один боевой НУРС (реактивный снаряд), то в Афгане за одну только боевую операцию мог выпустить десятки НУРСов. После введения в 1984 году фотопланшетов местности, когда агент уже максимально точно мог показать местонахождение штаба душманов, стрельба с воздуха стала более эффективной. Неуловимые ранее главари бандформирований стали чаще гибнуть под снарядами наших летчиков. 1984 год стал самым несчастливым для наших войск в Афганистане — части 40-й армии несли очень большие потери.
Вышли мы на цель на этот кишлак, и мой агент показал на двухэтажный дом на окраине кишлака, где якобы заседает исламский комитет. Верить или не верить — уже не было смысла, и после пристрелки НУРСами летчик послал координаты кишлака к себе в штаб. Прилетевшие тяжелые бомбардировщики сровняли с землей полкишлака. Война есть война. А исламский комитет наверняка уже находился у границы с Пакистаном.
В мае 1983 года к нам приехал писатель Александр Проханов. Не прятался, хотел все увидеть своими глазами, чтобы книгу потом написать о правде войны. Я с ним вместе фотографировался. А у нас как раз ЧП случилось всеафганского масштаба: афганский экипаж угнал Турану Исмаилу наш новый танк Т-80, и все разведчики и особисты “на ушах” стояли, проверяя информацию по местонахождению этого танка. Ведь тогда не секрет был, что афганцы сами продают душманам наши боеприпасы и оружие, а царандоевцы часто отстреливали лишние патроны, чтобы списанные отдать “духам”.
Рано утром мы решили проверить информацию по танку и в 7 утра поехали по городу, минуя две государственные улицы. БТР вылетел на открытое место, и мы обалдели: на глинобитном доме развевался исламский флаг, а вся улица перед домом была забита “духами”. Они ошалело пялились на нас, явно не ожидая увидеть здесь русский БТР.
— Вывози, Санек, — крикнул я водителю Слезко.
Слезко заложил крутой поворот, на секунду выставив борт с номерным знаком, БТР взревел двигателем и впритирку к стене, раздавив по пути зазевавшегося “духа”, рванул в обратном направлении. По корпусу ударили пули, но было поздно. Нам повезло, что у душманов под рукой не оказалось заряженного гранатомета, скорей всего нас спас ранний час и наше нахальство.
До поздней ночи на улицах слышалась стрельба из автоматов. Это стреляли наши “боевые друзья” — царан-доевцы — видимо, им было опять необходимо списать патроны для своих друзей-“духов”. Подпитка боеприпасами исламистов была огромной “благодаря” — в немалой степени — местной милиции. Не зря мне мой очень надежный агент шепнул, что начальник местной милиции Вахоб, учившийся в Ташкенте и хорошо знавший русский язык, находится на службе у душманов и жутко ненавидит русских агрессоров.
— Господин командир, один секрет тебе хочу сказать, — трижды шептал мне мой агент, — Вахобу не верь, он вас ненавидит, друзей у него среди исламистов много есть. Не делись с ним информацией и его информации не доверяй.
Вот так и приходилось работать, почти вслепую, ведь мы информацию скачивали не только в ХАД, но и в Царандой. Приходилось думать, прежде чем что-то передать существенное “братьям по оружию”.
Был у меня друг из спецназа армейского — старший лейтенант Адилбек Таджиев. Мастер спорта по борьбе, отчаянный парень. Сколько раз был в деле — и ничего. 24 февраля 1984 года мы с ним вечером на БТРе выехали из расположения 101-го полка, бухали с офицерами. Из руин ударил всего один выстрел, попавший в окошечко БТРа — видно, охотником был тот афганский снайпер. Пуля перебила артерию Адилбека, и он умер от потери крови буквально за несколько минут. Из Кабула прилетел в Герат Валерий Смирнов и дал разнос нам за неиспользование кровоостанавливающих жгутов и ночные выезды.
Из Кабула привезли кровоостанавливающие пакеты, и это сильно пригодилось в бою.
Однажды мы возвращались с аэродрома в Герат и стали свидетелями жуткой сцены: с правой стороны дороги пылал наш БТР, в луже крови возле него лежали два бойца, а третий, с оторванной ногой, отползал от горящей машины. Душманы из засады поливали огнем. Гриша Кривошеин резко вывернул руль, выскочил на обочину и закрыл своей машиной горящий БТР. Анциферов и я выпрыгнули из бокового люка и бросились к тяжело раненному бойцу. Кривошеин открыл огонь по “духам” из КПВТ (танковый крупнокалиберный пулемет). Мы подбежали к плачущему солдатику, еще совсем мальчишке, подхватили с земли и погрузили в люк. Вот тут и пригодились кровоостанавливающие бинты. БТР дал по газам, и засада осталась позади. Спасла спецназовская выучка, ведь даже выходя на задание, мы пили только чай без сахара, потому что если вдруг, не дай Бог, получишь ранение в живот — шансов выжить на полный желудок не будет.
Агентов своих я вербовал в тюрьме и фильтрационном лагере, благо хорошо знал афганский язык. Тюрьма находилась недалеко от виллы губернатора Герата и представляла собой потрясающее воображение строение: стены высотой 12–15 метров и вход — полметра на полметра. Приходилось буквально вползать внутрь тюрьмы. Завербованных агентов у меня было трое, и я их всегда предупреждал, что они должны делать вид, будто не знают меня. Но куда там!
С горящими глазами ко мне из кучки заключенных подскочил мой агент:
— Салам алейкум! Командир, а командир!
— Ты зачем так делаешь? — зашипел по-афгански я. — Я тебя сколько раз учил, как надо делать! Ты что, забыл — ты выдашь себя и тебя зарежут!
— Помню, командир! Просто я рад тебя видеть. Деньги кончились, а я знаю, где находится в кишлаке Корт исламский комитет. Обманывать не буду — точно покажу.
— Ну хорошо, проверим.
Рядом с кишлаком Корт стоял дивизион установок “Град”. Его и было решено задействовать для решения боевой задачи по уничтожению исламского комитета.
Обычно вербовка особой сложности не представляла. Мало того что желающих заработать у русских было немало, так если необходимо было представить в штаб определенное количество агентов, я заказывал их своему агенту, и тот приводил для вербовки родственников: свата, брата, сноху и так далее. И начиналось песнопение: “Здравствуй, господин командир! Жена моя болеет, дети болеют, денег нет…” Предлагаем написать расписку о сотрудничестве с “шурави”, даем агенту псевдоним. Как правило, выбирали громкие: “отважный”, “яростный”, “жестокий”.
В тюрьме вербовать было еще проще. “Сколько сидишь?” — “Три года”. — “А за что?” — “Да кто его знает!” — “Сколько тебе еще сидеть?” — “Не знаю!” — “Сотрудничать будешь?” — “Спасибо, господин командир!” И все. Агент готов к выполнению боевого задания.
У того же неблагонадежного начальника местной милиции Вахобы был заместитель, который у своего командира переписывал оперативную информацию и продавал ее мне.
В общем, забрал агента из тюрьмы. Летим с агентом на рекогносцировку на вертолете к кишлаку Корт.
— Покажи на фотопланшете, где заседает исламский комитет?
— Вот тут, — не раздумывая, ткнул агент в карту, едва взглянув в иллюминатор вертолета.
Я насторожился, что-то уж больно быстро он определил место дома в кишлаке.
— Почему ты так уверен, что именно здесь?
— Потому что рядом с этим домом живет мой брат.
Я не поверил своим ушам. Ведь наша авиация и артиллерия от кишлака оставят два-три дома. Это уже проверено боевым опытом.
— Ты понимаешь, что твой брат может погибнуть, гаденыш? Сейчас, после нашей разведки, авиация полкишлака с землей сравняет. Ты это понимаешь?
Афганец равнодушно посмотрел в иллюминатор и ответил:
— Значит такова воля Аллаха!..
Я был поражен и едва удержался, чтобы не плюнуть ему в рожу. Агент же был доволен — плотная пачка афгани лежала за пазухой его халата».
Воспоминания Героя Советского Союза, офицера спецназа «Кобальт» Михаила Исакова:
«В Кабул я прилетел 4 сентября 1980 года. Это был первый набор сотрудников органов внутренних дел в разведывательный отряд “Кобальт”. Приоритет отдавался оперативникам, прошедшим школу уголовного розыска, снайперам из числа военнослужащих внутренних войск. Перезнакомились еще во время сборов в Узбекистане. Кроме прибалтов встретил сослуживцев из Белоруссии, Архангельска и других городов. Именно в этот набор попали, к примеру, такой ас уголовного розыска, как возглавлявший впоследствии “Кобальт” сотрудник Главного управления уголовного розыска МВД СССР Диов, будущий начальник УВД Омской области Кучумов.
Девятый отряд, в котором я оказался, дислоцировался на краю аэродрома в Кабуле. Ему предстояло обслуживать территорию вокруг столицы Афганистана.
Через несколько дней после прилета в Кабул включились в работу. Она оказалась в чем-то похожей на привычную оперативно-розыскную. Однако здесь было много дополнительных трудностей: чужая страна, незнакомый язык, обычаи, новые климатические условия, горы. А тут еще психологический барьер. После ввода нашего ограниченного воинского контингента советские люди из желанных помощников и союзников народной власти превратились в глазах афганцев в оккупантов.
В один из дней мы получили информацию о том, что от пакистанской границы движется очередной караван с оружием для душманов. Вычислили примерный маршрут следования, решено было перехватить караван с нескольких сторон. Отправились на задание с двумя мотострелковыми ротами. На БТРах доехали до нужного места. Незадолго до рассвета перешли большую горную реку и стали подниматься на плато. Пять-шесть ступеней вверх — площадка. Поворот. И опять подъем. До гребня добрались, когда уже совсем рассвело. Солнце, все еще непривычное для нас, жарило сильно. Октябрь. Оно только всходило, а уже пот заливал глаза.
К первому на пути кишлаку двинулись с опаской, приглядываясь к каждому встречному. Ничего подозрительного. Тихое раннее утро. Уже ставшие привычными для глаза глиняные дувалы. За ними — ряды гранатовых деревьев, урожай уже был собран. Только кое-где на ветке среди не успевших опасть листьев или в пожухлой траве мелькнет вдруг растрескавшийся от спелости бордово-лиловый плод граната.
Кишлак позади — прошли без единого выстрела. Вздохнули свободно. В темпе двинулись дальше. И неожиданно засвистели пули. Залегли, огляделись, стараясь определить, откуда стреляют. Из-за ближнего валуна, дав очередь из пулемета, выскочил и скрылся бандит.
И снова замелькали среди камней тропинки, змеилась безлюдная дорога. Немилосердно пекло солнце.
Было уже за полдень, когда опять по нашим рядам рванул пулемет. Нет, уже два! С разных сторон! Вскоре огневые точки врага были подавлены нашим огнем. Показался второй кишлак. По рации приходит сообщение: караван перехвачен, можно возвращаться! Обратно шли быстрым шагом. Хоть и устали изрядно, никто не думал об отдыхе: скорее вниз — к бронетранспортерам, с которыми осталось боевое охранение.
В горах темнеет рано, беспокоил и нарушенный командирами рот неписанный закон: во время войны никогда не спускаться той дорогой, которой поднимались. Даже если приходится выбирать более длинный путь! Однако решение было принято без участия “кобальтовцев”, а оторваться от подразделения мы не могли — это верная смерть.
Вместе со снайпером Володей из Орла и москвичом, худым и длинным старшим лейтенантом с приветливым русским лицом, который прекрасно изъяснялся на фарси (состав группы от задания к заданию менялся, и друг друга даже по фамилии мы не всегда знали), мы первыми начали спуск. За нами следом — работник милиции из Гродно Юртов и сотрудники КГБ: Пунтус и Чичиков (из Бреста), Кузьмин из Москвы.
Спускаться стало легче, чем подниматься, даже несмотря на усталость от бессонной ночи и длинного марш-броска под солнцем. Скоро нас обогнали москвич Сергей Патрушев, таллинец Лембит Пусепп и Виталий Андрейко из Магаданской области. Они помоложе и легче на ногу. Затем обогнали и солдаты. Двигались быстро, но не дошли до середины тропы, как вновь раздались выстрелы.
Ни в том момент, ни после я не мог понять, как очутился на небольшой площадке, пролетев в прыжке аж шесть метров. Помогло, видимо, то, что был не в тяжелых горных ботинках, которые снял в БТР, а в спортивных кедах.
Площадка находилась на соседней скале с неглубокой расщелиной. В ней-то я и укрылся, прижавшись спиной к каменной стене. Таким образом, когда начали опять стрелять, я оказался в мертвом пространстве. Почувствовал легкую боль от впившихся в рукав бушлата осколков: пули ударили о булыжник, раскололи его, и каменные брызги ранили руку. Обстрел продолжался. Били сверху, с гребня у начала тропы. Пули свистели, ударяясь о скалу на уровне головы.
Спасло мертвое пространство. Высунув на мгновение голову из расщелины, я увидел душманов. А ниже площадки, по всему серпантину тропы, бегом спускались наши солдаты, приостанавливались, чтобы дать очередь, и снова спешили вниз.
На той же площадке оказались в какой-то момент снайпер Володя и старший лейтенант из Москвы. Они стреляли вверх по тропе и по гребню скалы.
Я вынул гранату, примерился: удастся ли перекинуть через гребень скалы? На полигоне в армии, когда служил десантником, бросал далеко. Поднял руку, но бронежилет не дал размахнуться, как следует. Граната упала, не долетев до гребня. В ответ — пулеметная очередь. Вдруг старший лейтенант упал и покатился вниз. Снайперская пуля сразила и Володю.
И тут я увидел, что прямо в меня летит граната — самодельная, с чадящим фитилем. Инстинктивно вжался в скалу, ожидая взрыва. Спас меня огромный булыжник, что лежал у края площадки. Ударившись о него, граната отскочила в сторону и разорвалась где-то внизу.
Вверху, где закрепились Юртов, Петрунин, Чичиков, Пунтус и Кузьмин, тоже звучали выстрелы, слышались голоса и крики. Внизу оба раненных товарища уже не откликались.
Выстрелы и вызванный ими камнепад чередовались почти непрерывно. Душманы рвались вниз, спеша приблизиться к спускавшимся солдатам и расстрелять их на крутом горном склоне. Но на пути у них стояли “кобаль-товцы”, мешая пройти.
Между тем легкие сумерки уже начали окутывать гору. Однако было еще достаточно светло, когда послышался характерный гул вертолета. И вот он, родной МИ-6, в каких-нибудь тридцати метрах от меня. Я выскочил из укрытия показывая рукой пилоту на гребень скалы у начала тропы, но пилот там не увидел ничего и никого. Вертолет покружил немного и исчез в быстро темневшем небе.
Выстрелы возобновились, но тут заклинило мой автомат! “Все, — подумал я. И тут же сам себе приказал: — Спокойно, не психовать!” Выхватил пистолет. Выпалил всю обойму туда — в гребень. Затем лихорадочно начал разбирать автомат. Так оно и есть — нагар! Достал масленку, смазал. Собрал. Со страхом и надеждой нажал на гашетку. Длинная очередь разорвала горный воздух. В ответ с гребня лавиной хлестнули камни. Вдруг я увидел совсем близко душманов — чуть выше и чуть ниже моей площадки. Дал короткую очередь, а потом, экономя патроны, стал бить редкими одиночными выстрелами.
Холодны октябрьские ночи в горах Гиндукуша. Я по прежнему прижимался спиной к спасительной скале и даже сквозь бушлат там, где тело еще не было защищено бронежилетом, ощущал живительное тепло нагретого за день щедрым афганским солнцем камня. Все дольше становились промежутки тишины, и тогда вместо облегчения приходил страх. В кромешной тьме едва ли можно было спуститься по горному серпантину вниз с помощью веревок даже тому, кто родился и вырос в горах. Подкашивались ноги. Наплывала предательская дремота. Встряхнулся. Нащупал возле себя в россыпи камней тот, что был поострей, подсунул под бронежилет, упер в поясницу. Только не заснуть!..
Тьма наконец начала сереть. Осторожно шагнул к краю площадки, нащупал первую ступень, что вела вниз, прислушался. Неправдоподобная стояла кругом тишина. Внизу среди тел убитых душманов лежали москвич старлей и Володя. Надеясь на чудо, склонился к лицам друзей: вдруг дышат?! Но чуда не произошло. И тогда я стал упрямо взбираться наверх — к тем, кто, как и я, долго отстреливались, мешая душманам догнать и расстрелять в упор спускавшихся с горы восемнадцатилетних пацанов-срочников…
Добрался. Все “кобальтовцы” были мертвы.
Не помню, как спустился с горы, добрел до горной речки. Перейти ее не хватало сил, но уже бежали с того берега солдаты, подхватили, перенесли на другую сторону.
Потом, много времени спустя, думал: как же все-таки случилось, что душманы упустили меня, когда я спускался с горы? Они ведь не ушли с гребня. Едва армейская разведка после моего возвращения отправилась за телами погибших — вновь завязался бой. А потом вступила в действие знаменитая установка “Град”. И бандитам пришел конец.
На базе, где было получено известие о том, что почти все “кобальтовцы”, участвовавшие в марш-броске, погибли, меня, Андрейко, Патрушева и Пусепа встретили, как выходцев с того света. Да так оно и было, в сущности. Радость видеть живыми хотя бы четверых из десяти, ставших одной семьей, смешивалась с горечью потери.
Больше двух недель я отлеживался, очень ныли ушибленные ноги. А потом продолжилась уже ставшая привычной работа: дежурства, сбор разведывательных данных, марш-броски и зачистка местности, когда вновь приходилось подниматься и спускаться по крутым горным склонам.
Тщательно и долго расследовали обстоятельства этого боя на склоне горы люди из Москвы. Была создана даже правительственная комиссия. Приезжал и тогдашний куратор — заместитель министра внутренних дел СССР генерал Елисов. Меня вызывали в посольство и снова долго расспрашивали об обстоятельствах боя.
4 декабря 1980 года был подписан Указ Президиума Верховного совета СССР о награждении меня, капитана милиции, орденом Ленина и Золотой Звездой Героя Советского Союза. Как водилось в те времена, Указ был закрытым.
Он не прозвучал ни по радио, ни по телевидению. Не попал на первые полосы газет».
На первом этапе ввода войск в Афганистан срочно требовалось формирование полиции, для чего в начале 1980 года приказом министра МВД СССР было сформировано подразделение спецназа «Кобальт». С января 1980 года в Афганистане стал действовать спецназ КГБ СССР — «Каскад», который насчитал за время войны в Афганистане четыре своих переформирования, плавно приведшие к концу военной кампании к переименованию в спецназ «Омега».
Сформированный из 600 офицеров спецназ МВД СССР «Кобальт» был передан в оперативное подчинение командиру «Каскада» А. И. Лазаренко. Командовать отрядом спецназа «Кобальт» доверили лучшему офицеру МВД СССР — генерал-майору милиции Бексултану Дзиоеву. Спецназ «Кобальт» состоял из 23 разведывательно-штурмовых групп. Через два года Дзиоева на трудном, но почетном посту командира отряда «Кобальт» сменит будущий заместитель министра МВД СССР генерал-полковник Иван Голубев.
Главной задачей «Кобальта» стало формирование и обучение Царандоя (органов МВД Афганистана). При создании полков МВД ДРА офицеры «Кобальта» осуществляли советническую и инструкторскую деятельность во вновь сформированных полках МВД ДРА. Бойцы и офицеры «Кобальта» организовывали на магистралях и рокадных дорогах Афганистана блок-посты, действовавшие как своеобразные фильтры миграции населения. Для большинства «кобальтовцев» работа против душманских формирований была привычной. Ведь в СССР им часто приходилось сталкиваться с подавлением хорошо вооруженной организованной преступности.
Дзиоев разделил свой отряд спецназа «Кобальт» на 23 разведгруппы. Каждой разведгруппе был выделен периметр работы в той или иной провинции. Резервная, 24-я, разведгруппа работала и дислоцировалась в Кабуле. Командовал 24-й резервной разведгруппой «Кобальта» будущий министр МВД России генерал армии Виктор Ерин.
«Кобальтовцы» вплотную работали с Царандоем и непосредственно с министром МВД ДРА Саидом Гулябзоем.
В ноябре 1980 года полковника Лазаренко вызвали в Москву, и заместитель начальника Управления кадров КГБ Андрианов Владимир Николаевич с улыбкой пожал ему руку и поздравил с присвоением звания генерал-майора. Вернувшись в Афганистан, генерал Лазаренко решил посетить министра МВД ДРА Гулябзоя.
Тот, ссылаясь на необходимость формирования в каждой провинции отдельных милицейских полков, как всегда попросил материальной помощи. Лазаренко доложил в Центр о просьбе министра МВФ ДРА, и через день Кремль уже выделил 15 миллионов долларов на формирование этих полков по одному в каждой зоне ответственности.
На блок-постах рокадных дорог «Кобальт» организовал опрос гражданского населения, с тем чтобы организовать агентурно-оперативную работу. Было приказано уделять особенное внимание посетителям из-за рубежа, поток которых был велик благодаря большим объемам торговли. Пакистан оставался главным поставщиком всевозможных товаров.
Все свои операции командование «Кобальта» обязательно согласовывало с командованием «Каскада». Да и дислоцировались оба отряда спецназа в одном и том же месте. Одинаковой была оснащенность и вооружение обеих спецназов.
Однажды в штаб «Каскада» поступила информация, что под Шиваками банда душманов в 100 штыков держит в плену двоих советских офицеров. Генерал Лазаренко приказал оперативной группе «Каскада» и «Кобальта» под командованием майора Еропкина выдвинуться в район Шиваки и, разгромив банду душманов, освободить пленных офицеров.
На передовом бронетранспортере ехал командир отделения с новеньким сверкающим орденом Красной Звезды на пятнистой гимнастерке. Три дня назад, на глазах самого Лазаренко, лихой «кобальтовец», попав в душманскую засаду, не растерялся и открыл ураганный огонь из автомата и пулемета по бандитам, прикрывая отход к горному утесу своих товарищей. Он вел бой два часа до подхода двух БТР, которые примчались из Баграма на звук бешеной перестрелки.
Сегодня предстояло дело похлеще той бандитской засады.
60 бойцов и офицеров «Кобальта» и «Каскада» выскочили из БТР на окраине Шиваки и сходу бросились в бой. Впереди бежал, чуть пригибаясь, капитан Александр Пунтус, за ним, расстегивая на ходу подсумок с патронами, бежали противоогневым зигзагом Владимир Кузьмин, Юрий Чичков, Александр Гриболев и лейтенант «Кобальта» Александр Петрунин. Душманы открыли бешеный огонь.
Из Кабула в Шиваки походным маршем шел мотострелковый батальон, надо было продержаться до его прихода. Майору Еропкину из штаба пришла шифровка отойти и дождаться мотострелкового батальона, но остановить наступающих спецназовцев было невозможно. Бандиты забросали спецназовцев гранатами. Погибли от осколков и прямых попаданий сразу шесть чекистов. Душманы бросились к их телам, решив назавтра выставить их напоказ.
Всю ночь капитан Пунтус, засев в расщелине скалы, вел огонь по бандитам, не давая им приблизиться к телам погибших товарищей. Обложившись ящиками с патронами и стреляя с двухрук из автоматов, капитан не замечал боли от раскаленного автоматного дула. В ночном бою было отлично видно, откуда идут трассирующие огни автоматных очередей. «Кобальтовец» брал огонь бандитов на себя.
Бандиты в три раза превосходили по численности спецназовцев. Только к утру к месту боя подошел мотострелковый батальон и огнем БТР отогнал душманов.
В этом тяжелом бою погибли 5 «каскадеров» и четверо «кобальтовцев».
Утром сам Лазаренко на вертолете прилетел к месту боя и организовал отправку «груза-200» в Кабул. Генерал отстранил от должности командира группы майора Еропкина, приказав отправить его в Союз.
Затем Лазаренко осмотрел в цейсовский бинокль сильно укрепленные позиции душманов, задумался, связался по рации со штабом армии и запросил огонь «Градов» и гаубиц на себя. Шквальным огнем артиллерии кишлак Шиваки был стерт с лица земли. Война есть война!
Очень многие офицеры спецназа «Кобальт» за выполнение боевых задач были награждены орденами и медалями СССР. Трое офицеров спецназа стали Героями СССР.