Вторая половина шестидесятых уже прошлого века… Мы – совки, родившиеся в эпоху строительства социализма, – пробуем на вкус и на зуб новую жизнь, о которой читали в книгах, видели в кино и снах, снятых по сценариям, придуманным нашим воспаленным сознанием. Редкие командировки за границу постепенно становились достаточно регулярными, хотя в познании «ихней» жизни участвуют в основном слух и зрение. Да какое там зрение, если на желанный концерт рок-группы сходить невозможно – пустой кошелек не способствует.

Потратить деньги на ресторан и отведать заморских кушаний? И это не входило в обязательную программу. Если в поездке принимающая сторона кормит, то есть шанс отведать невиданных и нееденных яств. Но это было нечасто, и все наполняли свою утробу супчиками из пакетов, которые кто-то удачно назвал суп-письмо, а также колбаской сырокопченой и чаем.

И все это делалось для того, чтобы в конце поездки закупить заветные джинсы, дубленку, шузню и всякое там по мелочи. Зато как поднимался твой статус, когда ты, твоя жена надевали фирменные шмотки и выходили в свет. И ты мечтал о загранке – просчитывал, что надо взять с собой в поездку и что на вырученные деньги надо приобрести.

И вот перестройка, начатая формально с приходом к власти М. Горбачева, набирает обороты. «Гласность» и «ускорение» – термины, постоянно мелькающие в средствах массовой информации. За границей русское, ассоциирующееся с «новым мы́шлением», входит в моду… И уже на подиуме щеголяют девицы, одетые в длинные юбки, на которых гордо красуются серп и молот, а через все туловище сверкает надпись «Perestroika»!

А в это же время удивленному радиослушателю объясняют, что советскому (еще советскому!) человеку не к лицу ходить с тринадцатью долларами в кармане. И тебе по официальному курсу меняют рубли на доллары. А американский дензнак стоил тогда семьдесят четыре гордые наши копейки. И ты, отправляясь в загранку, уже ощущаешь в кармане приятную тяжесть американских рублей. И греет сознание, что ты уже заработал, просто потому, что на черном рынке доллар стоит 18–20 рублей.

И все понимали, что долго это продолжаться не может, лавочку скоро прикроют, но ты успел – в этот раз успел, потому что… Да какая разница, почему – у тебя есть деньги, и пусть ты еще не созрел, чтобы заплатить за всю компанию в пивняке (это произойдет только через год-полтора), но взгляд твой стал более стабильным, что ли… «Новые русские» своими деньжищами еще не выжгли заграничную поляну, перестройка на ходу, Горбачев популярен, как Элвис, – гуляй не хочу.

И как раз в это самое время мой старинный товарищ Костя Воробьев, который отвечал за культуру в ЦК ВЛКСМ, предложил мне слетать в ФРГ, которая была еще самостоятельным суверенным государством, не успевшим объединиться со своими единокровными братьями из Германской Демократической Республики. На вопрос «куда летим?» Костя ответил, что в городе Ульм передовая молодежь ФРГ хочет пофестивалить со своими сверстниками, живущими по берегам Дуная. А поскольку Дунай впадает в Черное море на нашей территории, то почему бы нам не составить компанию беснующейся западной молодежи, показав лучшие образчики правильного времяпрепровождения. А еще попить хваленого бюргерского пива и поесть ихних же сосисок, что называется, от пуза.

Получив от меня утвердительный ответ, Воробьев рассказал, что компанию нам составят группа «Оливер Твист» (название команды я поменял) и Александр Градский. Документы и деньги обещали выдать перед отъездом, а еще разрешили взять с собой на продажу собственные пластинки. Неслыханная щедрость и неслыханная же дерзость. В общем поездка обещала быть интересной и в творческом, и в коммерческом планах.

И я стал готовиться к зарубежному вояжу со всей серьезностью. Небывалое в моих карманах количество иностранных денег, пусть еще и не полученных, приятно волновало душу. Хотелось с умом потратить их, и поэтому весь бизнес-проект готовился заранее, чтобы «всем сестрам по серьгам» и чтобы хватило еще чуть-чуть средств на развлекуху.

Мы летели в Германию, страну, которая, как нам казалось, была впереди планеты всей в политическом и морально-аморальном плане. Сразу почему-то вспоминались порнофильмы, говорившие в основном по-немецки. Пышнотелые блондинки и брюнетки, томно восклицающие: «Я, я… Дас ист фантастиш… Гут, гут», чередой прошли в моем сознании. Короче, я получил возможность оторваться в стране, где вожделение сочится из всех окон и дверей зданий, оборудованных специально для этого дела, и просто из жилищ, где живут простые трудящиеся. А страна-то на поверку оказалась очень себе пуританской. «Я, я, дас ист фантастиш».

В предыдущие поездки, когда обновлялся гардероб моей жены, мне удалось набить руку, и я безошибочно попадал в размеры своей благоверной. Я ни разу не привез домой ничего такого, что потом бы пришлось продавать или дарить кому-то. А тут, да еще с такими деньжищами, я решил ее всю измерить, чтоб наверняка, чтоб тютелька в тютельку.

Как у заправского закройщика, были сняты все параметры с любимой женщины и записаны в заветную бумажку. Затем эту памятку я спрятал в бумажник и моментально забыл, какому месту организма Татьяны соответствует то или иное число. Тогда мы еще не знали формулу «золотого сечения» – 90-60-90, и поэтому моя писулька мгновенно стала филькиной грамотой.

И вот мы в Шереметьево. «Оливер Твист», Градский, Воробьев и я… Количество гитар на душу населения зашкаливает все разумные пределы. Летим в ФРГ, во Франкфурт-на-Майне самолетом компании «Люфтганза»… О чем еще можно мечтать?

«Твисты» куда-то испарились и через некоторое время вернулись явно в приподнятом настроении.

– По-моему, молодежь дунула травы, – негромко, обращаясь ко мне, сказал Градский.

– Ты думаешь?

– Уверен… Кажется, им в самолете будет весело.

– Так в загранку летим…

– «Твисты» сегодня будут на седьмом небе, – подытожил Александр Борисович.

Мы отправились на посадку, и через некоторое время наш самолет взял курс на запад. И был полет на самолете одной из ведущих авиакомпаний Европы, и стюардессы разносили нехитрые яства и в неограниченном количестве хваленое немецкое бутылочное пиво. И «Твисты» отчаянно лакировали им пьянящий дым канабиса, приходя во все более веселое расположение духа.

Аэропорт Франкфурта-на-Майне гостеприимно распахнул свои двери перед гостями из Москвы, и семиэтажное чудовище аэровокзала проглотило нашу делегацию. Воробьев пошел искать наш автобус, нас с Градским оставили на хозяйстве – сторожить вещи, а молодежь отправилась на экскурсию по магазинам аэропорта. Мы с Сашей, осматривая окрестности, обнаружили автоматчиков, которые должны были предотвращать теракты. Эти меры были усилены после инцидента на мюнхенской олимпиаде. Тень «черного сентября» витала над аэропортом…

Наша неспешная беседа о житье-бытье была нарушена видом компании из пяти человек: двое военных с автоматами на изготовке и трое перепуганных музыкантов приближались к нам. Автоматчики выглядели, как спецназ, обезвредивший арабских террористов.

– Что случилось? – своим поставленным голосом спросил Градский. В голосе будущего повелителя «Голоса» звучали одновременно металл и участие.

– Эти джентльмены нарушают общественный порядок и будут задержаны до суда, – ответил один из автоматчиков.

– Джентльмены, – переключив свой регистр на сарказм, спросил Александр, – так что случилось?

– Да, блин, – начал объяснять басист группы, – наткнулись мы на секс-шоп, зашли туда…

– Ну?

– Ну начали рассматривать игрушки разные для этого дела. Ты даже не представляешь, чего там только нет…

– Короче, Склифосовский…

– Сначала мы на это дело смотрели с интересом, а потом Коля кричит: «Толик, смотри!» и кидает мне какой-то агрегат из двух этих, ну как их…

– Фаллосов, что ли?

– Ну да…

– Дальше!

– А дальше я ему этот фаллос кинул назад, и нас «ха-ха» накрыло. Мы начали ржать.

– И что?

– А продавщица взяла и охранную кнопку нажала, и пришли эти двое.

– Так, – сказал Градский и повернулся к автоматчикам. – Господа, если вы не отпустите этих двух джентльменов сейчас, то музыкальный фестиваль в Ульме не состоится и дело перестройки умрет. А мосты дружбы, которые строят Горбачев и ваш канцлер, не будут достроены. А самое главное – Берлинская стена никогда не будет уничтожена и никогда не быть единой Германии.

Градский сделал паузу и спросил:

– Так что, солдаты, мосты или стены? Что вы выбираете? От вас зависит судьба германского народа.

– Мосты, мосты! – хором ответили служивые.

– Хорошо, – продолжал гипнотизировать Саша, – можете взять у ребят автограф.

В руках одного из солдат откуда-то появился фотоаппарат, и он попросил меня сделать совместное фото Градского, «Твистов» и их, доблестных охранников немецкого порядка в еще не объединенной Германии.

К приходу Кости инцидент был исчерпан, и мы отправились в Ульм. Там нас с Сашей поселили вместе, и мы в свободное от обсуждений судеб русского рок-н-ролла время прочесывали окрестные магазины, пытаясь с умом израсходовать деньги. Александр собирался прикупить детские кроссовки, а я хотел купить юбку-шорты, которой моя жена желала украсить ту часть тела, которая отвечает за ходовые свойства. Но наши глаза находили на прилавках все что угодно, только не нужные нам вещи. Так мы доплыли до последнего дня, и перекладывать решение на завтра уже не имело смысла.

Втроем – Градский, Воробьев и я – отправились мы в торговый центр за покупками. Вскоре мы с Костей потеряли Александра Борисовича, видно, он пошел искать свои кроссовки. А я наконец обнаружил в отделе джинсовой одежды заветную юбку-шорты.

Маленькое лирическое отступление. Несмотря на то что perestroika гордо шагала по стране, в области секс-информации мы сильно тормозили, и вопрос опять же о секс-ориентации не часто обсуждался на страницах газет и экранах телевидения. Поэтому мысль, что мы с Костей можем представлять из себя пару, которую кто-то может принять за возлюбленных, совершенно не возникала в нашем невоспаленном мозгу. Хотя любому образованному европейцу такая мысль должна была прийти в первую очередь.

Судите сами… Два высоких мужика, достаточно видных, а один просто красивый (это я про Костю), ходят вместе, чего-то там смеются да еще просят показать шорты-юбку в женском отделе… Замечу, что Костя неплохо говорит по-немецки… Но почему-то он в последний момент куда-то исчез, и мне пришлось вытащить свой английский, а продавщица его как-то знала, но не очень. По-моему, еще хуже меня. Я и говорю:

– Я бы хотел купить юбку-шорты.

– Какую? – спрашивает она.

– Вот эту, – сказал я и жестом показал на заветный товар.

– А какой размер? – интересуется продавщица.

– Сейчас.

Я вытащил из бумажника листок с заветными записями. А там были размеры груди и бедер, головы и ступни, и что чему соответствовало, было совершенно непонятно.

Я растерялся, а затем сказал:

– Я хочу их на себя надеть и посмотреть.

Продавщица на меня взглянула с удивлением и иронией одновременно. Но в моих руках была заветная юбка, и я не обратил внимание на происки фрау. Я отправился в примерочную, скинул джинсы и напялил на себя юбку. Повертевшись около зеркала и решив, что Татьяне не может не понравиться мой выбор, я резко отдернул шторку, заслонявшую меня от зала магазина, и почти театрально произнес:

– Ну как?

С непонятным для меня выражением лица продавщица и еще несколько ее коллег, торговавших за соседними прилавками, почему-то зааплодировали мне. Среди публики стоял мой друган Костя и с трудом сдерживал смех. Я театрально поклонился и ушел переодеваться.

– Чего ты там вытворял? – спросил меня Воробьев, когда мы выходили из магазина.

– Чего вытворял? Выбирал юбку-шорты.

– Представляешь, когда ты переодевался в свою обновку, ко мне подходит продавщица и говорит: «Извините, там ваша подружка, (да-да, она сказала именно подружка), примеряет юбку. Поглядите, как она вам.

С заветной покупкой мы, до конца не поняв наших новых немецких «коллег», отправились на поиски Градского. И вскоре его нашли, конечно же, в обувном отделе… В те годы мы еще не привыкли, что детская одежда стоит дороже взрослой. Мы думали как? Раз меньше материи или кожи потрачено портнихой или сапожником, значит, и обновка должна стоить меньше. Но не тут-то было…

Не знал этого и наш товарищ и очень возмущался по этому поводу. Сначала мы его услышали. Услышали голос отца нашего рок-н-ролла, совершенно не стеснявшегося в выражении собственных чувств. Если бы я решился весь монолог воспроизвести на страницах этой книги, то цензура весь бы его запикала. Русского литературного слышно не было… Мы с Костей зашли в обувной, и видеоряд, представший нашим глазам, удивил до глубины души. Саша брал очередные детские кроссовки, бросал взгляд на цену:

– Пип!

Взгляд, и еще «пип!».

Взгляд, и три раза «пип!»…

А юбка-шорты жене оказалась в пору, и она ее очень полюбила. И сейчас на даче, спустя много лет, Татьяна надевает ее, занимаясь сельхозработами. Окучивая грядки, она выглядит ну очень сексуально… А представляете, насколько хорош был я? Даешь первый гей-парад советского артиста в Ульме!