I

Давно прошли те времена, когда любой житель страны обетованной под названием Соединенные Штаты Америки был для меня, да чего греха таить, и для многих моих сограждан неким небожителем, человеком высшего устройства, высшего интеллекта, ну и далее по списку. Причем это осознание пришло не сразу, но пришло. После пары посещений Нью-Йорка, Сиэтла и Лос-Анджелеса я стал понимать, что они все разные: кто-то похож на нас, кто-то является нашим антиподом.

Хотя прослеживались общие закономерности в их поведении и характерах. Причем часто, если их поведение и поступки явно не согласовывались с нашей оценкой этого же события, то легче всего удавалось признать их «козлами» и недоумками, не особенно вникая в мотивацию поступков «америкосов». Тщеславие, собственное тщеславие раздувалось до непомерных размеров, и ты лишний раз убеждался «в преимуществах социалистического типа хозяйствования».

Потом пришло осмысление, что алгоритм их поведения обусловлен их жизнью – их привычками, их религией, их уровнем достатка, их средствами массовой информации, которые обрабатывали, подтачивали, делали стандартными, желательно президентопослушными господами. И вот уже почти в каждом дворике развевается флаг США, почти все умиляются до слез при виде изображения Микки-Мауса, все с чадами и домочадцами отправляются на стадион посмотреть и поболеть за местную бейсбольную команду, пожевать «хрустиков», попить пива и потрепаться с соседями, повернувшись спиной к полю.

Да и чего там смотреть? Ничего не происходит – вяло ходят белые и черные спортсмены с палками, т. е. с битами. Кидают мячик размером с теннисный. Мячик такой маленький и его так сильно швыряют, что с трибуны ничего не видно. И вот это действо совершенно не отвлекает от поглощения пива, сосисок и от пустого трепа. Если пива или компонентов к пиву не хватило, посылается гонец, который через пару-тройку минут возвращается, загруженный под завязку, и праздник продолжается. Это броуновское движение происходит до момента, когда игрок с битой в руках не попадет по мячу… Тогда все с единым воплем вскакивают и с интересом смотрят – поймает мяч, не поймает один из игроков противоборствующей команды, в то время как игроки команды противника несутся, чтобы занять очередной «дом», а затем и «базу», принося своей «dream-team» заветные очки. Забег окончен, все успокоились, трапеза продолжается. Это спорт № 1 в США и играют в бейсбол ну еще в пяти, от силы семи странах, типа Японии и соседнего Пуэрто-Рико. Но зато у них свой путь и своя непохожесть… Ну что тут скажешь? А что сказать – нет у них своего Достоевского, а если бы был, то и не надо бы было играть в бейсбол. Но не суди и не судим будешь.

И все равно рок-н-ролл родился и вырос в Америке, и мечта прикоснуться к первоисточнику, постоять рядышком, а если еще и посвященнодействовать… Короче, когда очень хочется, то тебе дается шанс. О чем я? Да все о том же – о музыке, о рок-н-ролле. Ну очень хотелось повариться в этом котле, хотелось окунуться в этот рассол, настоянный настоящими мастерами рок-н-ролла и блюза…

И вот однажды, это было зимой 1995–1996 годов, из Америки позвонил Юрий Валов. Он уехал из России (тогда СССР) в 1975 году, как думалось, навсегда. Но перестройка, осуществленная М. Горбачевым и его правительством, открыла границы, и не только Валов стал путешествовать в Россию и обратно, но и все, у кого были желание и деньги, стали летать и ездить разнообразными маршрутами.

Мы с Юрой последний раз перед этим созвоном встречались в Нью-Йорке, где он жил на 187-й авеню или street (не помню, а разбираться не хочется), снимая квартиру на пару с Сергеем Дюжиковым, гитаристом, с которым меня связывали давнишняя дружба и совместная работа в «Саквояже». Но жить по соседству с какими-то островитянами им надоело, и они рванули в Калифорнию, где всегда лето и лишь иногда «бабье лето». Оттуда-то и раздался звонок Валова:

– Привет!

– Здорово!

– Ты как?

– Да вот мы с Серегой обитаем где-то между Эл-Эйем и Сан-Диего.

– Что делаете?

– Да всякое. Из постоянной работы играем в бэнде «Street dogs» вместе с одним богатым мэном, два раза в неделю, и он нам платит за это по полторы штуки баков.

– А кто он?

– Да вице-президент «Bank of America». Судя по всему, его личный психотерапевт посоветовал ему играть рок-н-ролл пару раз в неделю для relax-а. Вот он нас и собрал.

– А откуда вы его знаете?

– Да мы в хиппистские времена…

– Кто мы?

– Ну я, Лерман, Валера Сейнтский… Помнишь нашу группу «Саша и Юра»?

– А то!

– Ну так вот мы с ним тусовались во Фриско, он был клевый парень, а потом он как-то там удачно женился и пошел в гору. От нас он отошел, наш тогдашний образ жизни – трава, телки и прочее – мешал его карьере. А сейчас мы нашлись и играем вместе.

– Только с ним? – спросил я.

– Да нет… Валера еще работает в студии. Ник, а его зовут Николас Бинкли, поставил туда аппарат. Серега играет в трех разных местах с разными бэндами, я занимаюсь компьютерной графикой.

– А ваш Ник играть и петь умеет?

– Голос есть… Он еще песни сочиняет, кстати, неплохие тексты получаются, и голос – такой жирный баритон. Правда, долю часто теряет, когда играет, но мы его ловим.

– Ну и?

– Раз в сезон он, чтобы почувствовать себя артистом, снимает клуб, приглашает друзей и подчиненных, накрывает им столы. Дальше он им поет, они едят и слушают и благодарно аплодируют. Еще он сделал лейбл…

– Что он сделал? – решил уточнить я.

– Ну фирму, которая выпускает пластинки.

– И кого он выпустил?

– Ну, из известных у вас Джона Фогерти.

– Из «Криденс»?

– Да, из «Криденс», но без «Криденс».

– С какими людьми ты общаешься!!!

– Так вот. Ник где-то прочитал, что в России проводится в Питере фестиваль «Белые ночи». Можешь ли ты его туда запихнуть?

– Не знаю. А зачем ему это?

– Да ему не хватает «гербов на его карте». Он готов проплатить переезд всем нам, а ты представляешь, как хочется прилететь в Россию нам на шару. Готов оплатить съемочную группу, жилье, питание за возможность отыграть тридцатиминутный сет на Дворцовой площади.

– Хорошо, я узнаю.

И я узнал. Узнал и дозвонился до Владимира Киселева, который был художественным руководителем этого проекта.

– Пусть прилетает, пусть поет – все равно мы не знаем, чем забивать дневную программу. Если он за все платит, то я готов даже ему налить за свои деньги, – таков был ответ Киселева.

Но «Street dogs» не прилетели в Россию. У С. Дюжикова были какие-то проблемы с документами, и он побоялся, что, въехав в страну, он не сможет вернуться назад в США. Ник не прилетел в Питер, но, будучи благодарным человеком, он предложил мне прилететь в Калифорнию, познакомиться, записаться… Он даже предложил мне сессионных музыкантов, которые были у него на зарплате – не были, не знаю, но я за их работу из своего кармана не платил. И почему-то сказал, что готов оплатить половину дороги. Я долго ломал голову, почему половину, а не всю или вообще не платить за дорогу. Ответа не нашел. И решил, что черт этих банкиров разберет… Наверное, деньги счет любят, поэтому он и миллионер. Кстати, я спросил об этом Валова потом.

– Не бери в голову. Нам их не понять…

– В смысле?

– Они ментально другие. Ну зачем, к примеру, ему и его жене, которая в разы богаче его, вырезать какие-то объявы о разных акциях в газетах. Представляешь, собрав 137 таких тикетов, они получают скидку 75 центов за тонну товара.

– Круто!

– Вообще он странный парень… Ко мне матушка прилетала. Он долго ее зазывал в гости. Она все это время для него вязала шарф. Наконец, время свидания было назначено. Мама испекла для Ника, Дайаны и детей пирог, и мы поехали. Ник нас встречал в кроссовках, шортах и майке. Пригласил в гостиную и попросил подождать его, так как у него в это время была пробежка. Мама со своим пирогом и я уселись в кресло и стали ждать. Через 45 минут Ник, не заходя в гостиную, проследовал в душ, а потом сказал, что после физкультуры он должен поспать. Еще через час счастливый, отдохнувший банкир вышел из опочивальни и с удовольствием принял дары московской гостьи. Беседа со мной как с переводчиком продолжалась пять минут, а потом лидер «Street dogs» отбыл в банк решать насущные проблемы. А ты хочешь его понять! Но все равно он – добрый малый.

И мы с женой прилетели в Эл-Эй. Я, чтобы записать альбом с самыми что ни на есть американскими музыкантами, а Таня, чтобы оттянуться на берегу Тихого океана. Нас встречал Юра Валов. Он рассекал дороги Калифорнии на японском автомобиле, купленным за 800 долларов у прошлого хозяина. У этого хозяина, судя по всему, был пес, и он прогрыз обшивку сиденья рядом с водителем. Из кресла торчала вата, пепельница была полна окурков и пепла, и по этим признакам его, то есть автомобиль, пора было менять. Собственно, бывший владелец его и сменил. Но у Валова он еще как передвигался, и на нем даже встречали звезд российского розлива.

Мы доехали до дома Ника, и он, разместив нас в отдельном блоке для гостей, показал холодильник, со словами:

– Help yourself.

Я понял, что он рекомендовал нам не стесняться и пользоваться яствами из холодильника по мере нужды. Я ответил: «Yes», но преодолеть табу и влезть в чужой холодильник мы с женой так и не смогли.

Кстати, то, что мы ездили с Валовым на его автомобиле с видимым удовольствием, никак не согласовывалось у Бинкли с представлениями, как должны вести себя звезды. Никаких тебе эскортов мотоциклистов, никаких телохранителей… Странно… И только когда я взял гитару и спел, Ника отпустило. Ведь черт поймет этих русских, да и американских тоже.

Но я занимался делом. Музыканты, с которыми мне посчастливилось работать, были хороши. Барабанщик от Боба Дилана, басист, переигравший со всеми по обе стороны океана, клавишник – саунд-продюсер Оззи Осборна. Все складывалось. Самое удивительное, что мои новые друзья меня воспринимали, как босса, и ловили каждое движение моих губ. Единственный русский – Сергей Дюжиков. Блестящий гитарист да еще дружок, какой я для него босс? Но это мелочи. Потихоньку я с себя сдирал коросту лживых представлений о том, как надо, и мой организм задышал истиной.

Мое умение придумывать песни и петь, позволило мне на равных разговаривать со своими новыми партнерами. Название пластинки я придумал «Однажды в Америке», но Валов убедил меня назвать ее «В Новом Свете» – так более емко. А потом Валов нарисовал оформление альбома в виде письма от Меня Тебе. В общем, какая-то «From me to you» получилась. Кто не знает, это название песни «The Beatles».

Обычно наши сессии звукозаписи проходили с утра, и вторая часть дня посвящалась купанию, экскурсиям и общению. Татьяна подружилась в Дайаной, и они методично прочесывали магазины от Лос-Анджелеса до Сан-Диего. Иногда забирали нас с Ником, и мы знакомились с мексиканской и китайско-японской кухней. Были в ресторанчике, хозяин которого придумал коктейль «Маргарита». Но «Маргарита» нью-йоркского, да и московского разлива почему-то произвели в свое время значительно большее впечатление (и соль-то была не такой, и ледяная шуба некачественная, а уж текила – «Люлек, не доливают»).

Иногда мы оставались с Ником вдвоем дома или в его машине. Мечтали и придумывали совместные планы. Однажды вечером я придумал русский текст (музыку и английский текст сочинил Ник) для пары куплетов песни «О дружбе водки и скотча». И впоследствии мы этот song записали с Ником на пару вместе со «Street dogs». Получилось неплохо. И мой американец послал дубль Биллу Клинтону, известному в США президенту и саксофонисту.

В свободное от посещений Овального кабинета время Билл ознакомился с нашим творением и дал сиятельное указание своим службам написать нам письмо, в котором отмечался неоценимый вклад Ника и меня в развитие и укрепление… Мы это письмо получили, Ник его поместил в рамку и повесил где-то на стене в своем кабинете, а я время от времени натыкаюсь на него среди своих архивных бумажек.

К Клинтону отношение у меня противоречивое: со знаком «+», когда вижу его на концерте «Stones», большущий «-», когда вспоминаю бомбардировки в Белграде и Сараево. По поводу Левински не определился, во всяком случае, у Кеннеди «секретарши» были более привлекательными, но на вкус и цвет…

После моих друзей Олсонов и Смитов из Сиэтла, которых я считал по своей бесшабашности почти русскими, Николас Бинкли был более приземленным, более материальным. Его компьютерное мышление иногда ставило меня в тупик, и тогда я приходил к выводу, что мир многообразен, и не надо судить о других людях по своим меркам. Думаю, что и я удивлял его в принятии каких-то решений. Хотя умение выслушать собеседника и пропустить его боль через себя, вообще свойственное русским, удивляло Ника и импонировало ему. Он меня называл часто «special man», хотя ничего особенного я не делал. И мы шли друг к другу навстречу, впитывая в себя что-то лучшее, что в нас самих было. Я учился профессии, учился умению быть рациональным. Ник с нами становился все более душевным и тянулся к русским. Русский бэнд – и вообще русские – привносили в его душу не только релакс, но и душевную теплоту.

Однажды мы с Ником возвращались в его дом, и он притормозил около торгового центра. Мы остановились и начали ждать. Я сначала не понял, что… Мы заказали кофе и сидели в машине – трепались, потягивая напиток из разовой посуды.

– Чего ждем? – спросил я.

– Через двадцать минут будет снижение цен.

– И…

– И тогда мы пойдем и купим хлеб.

– И насколько же хлеб подешевеет?

– На пятнадцать центов.

Я остолбенел – миллионер, богатый, умный, красивый мужик, сидит в автомобиле и ждет понижения цен. Честно говоря, раньше я не задумывался, как должны жить миллионеры, а в окрестностях моего жилья таковые не наблюдались. А тут выясняется, что ничто человеческое им не чуждо. Причем, наблюдая сборы тикетов Дайаной и ожидание понижения на 15 центов цены хлеба, я понял, что ничто человеческое находится в запущенной форме.

– Ник, маленькая арифметическая задача. Твоя зарплата N долларов, вы же в неделю ее исчисляете? Так вот – в день ты зарабатываешь N/7, в час, а у тебя восьмичасовой рабочий день получается (N/7/8). Стало быть, минута твоя стоит (N/7)/8/60. Теперь подставь вместо N свою зарплату, выраженную в долларах, и ты узнаешь, сколько будет стоить твой хлеб. Из той цены вычти скидку, и ты поймешь, на сколько тебя обдурили, потому что…

– Да я понял, но я никогда так не считал.

– Но ты меня все равно не слушай, потому что это рационализм по-русски.

 

II

Мы улетели в Москву, а через полгода у меня был юбилей, страшно подумать – 50 лет! И я пригласил Ника прилететь и спеть со мной в концертном зале «Россия». И Ник засобирался. Правда, до его приезда в Москву я пару раз слетал в Эл-Эй, записал со «Street dogs» нашу с ним песню, а во второй приезд свою пластинку «Музей воспоминаний». Ежевечерние прогулки мои с Юрием Валовым нас настолько сблизили, что мне стало грустно с ним расставаться.

И мы с Юрой пошли к Нику и убедили его, что Валова надо заранее командировать в Москву, чтобы он все подготовил к приезду группы товарищей из Америки во главе с лидером «Street dogs». Помимо музыкантов, летели еще операторы. Надеюсь, вы, читатели, не забыли, с чего началась наша дружба.

И Ник согласился, и Юра Валов прилетел в Москву на полтора месяца раньше, чем вся группа русских американцев и американских американцев. А за это время Юра в Москве не терял времени зря, и у него в жизни произошло событие, ради которого все это стоило пройти, и не один раз. Юра (я не помню, участвовал ли я в розыске его Наташки или нет), назначил свидание своей возлюбленной времен их совместной учебы на юрфаке МГУ. Так случилось, что они встретились, и, оказывается, их чувства не заржавели. Наташа в это время была свободна от семейных уз, да и Юрины браки в Америке считать успешными не приходилось. Правда, Наташа к этому времени была генерал-майор конституционной службы, а Юра – музыкант «Street dogs». Классный мужик и специалист еще в разных отраслях «народного» американского хозяйства. И они нашли друг друга, поженились, обвенчались и живут в нашей стране вполне счастливо.

Но до этого был юбилейный концерт, и вот вся команда в Москве. До этого Ник был в нашей столице в 1968, но это не в счет. А в этот раз он вдруг понял, что можно не разъезжать на лимузине с кучей body-guard-ов и при этом быть узнаваемым артистом.

Масштаб Концертного зала «Россия» и репетиционного в студии на улице Качалова пришиб моего американца. Он испугался и предложил снять «Noviy Мir» под фонограмму. Стоило больших усилий – моих и Валова, Дюжикова и моей жены, чтобы переубедить Ника. И мы спели живьем, и был успех.

А я лишь изредка мог вырваться из-за подготовки к концерту, чтобы показать Нику «мою Москву». Валов пытался меня убедить, чтобы я не платил за американцев в ресторане, так как Ник не привык к этому, и что он плохо чувствует себя, если за него кто-то рассчитывается. Но в «Царской охоте» и «Шинке» я не заметил ухудшения состояния здоровья миллионера-музыканта, когда я принимал счет к оплате.

Вскоре после положенных банкетов и прочей подобной ерунды, мы с Танюхой решили всех пригласить на дачу. Был конец февраля. Дача, водка, русская закуска, баня – этот ассортимент мероприятий не обсуждался. Проблема была такова – будет ли традиционная русская забава – купание в снегу после бани или нет. Противопоказание – корочка льда, которой покрывался снег после воздействия яркого, уже почти весеннего солнца в течение дня.

И мы с женой, тяжело вздохнув, сказали: «Надо так надо». И была баня, и рюмка водки перед броском в снег, и были наши (наши с Татьяной, потому что мы были этакими «ледоколами») поцарапанные льдом тушки. Все была счастливы.

Но часто беда ходит рядышком. Аманда – режиссер фильма о «великом американском певце и банкире» – однажды не вернулась в дом после очередной снежной ванны. Ее отсутствие обнаружили минут через десять. Когда, не найдя ее в доме, я выглянул в окно, то увидел американскую девушку в сугробе. Она продолжала обтирать себя снегом, бессмысленно глядя перед собой. Ее сходство с Русалочкой из Копенгагена усиливалось тем, что Аманда от холода почти окаменела, хотя русалкиного хвоста, прикрепленного к организму американки, я не обнаружил.

Потом ее привели в дом, отпаивали водкой, а мужчины на пальцах решали вопрос, кому растирать эту не лишенную привлекательных выпуклостей американку. Ю. П. Ремесник отказался участвовать в отборе, а мы… Правда, потом пришла моя жена и разогнала нашу кают-компанию, взяв на себя обязанности массажиста. Аманда была спасена и даже не простудилась.

 

III

Отчалив в свой штат Калифорния, Н. Бинкли начал мечтать о новой возможности приехать в Рашку, правда, с условием – помузицировать для отзывчивого русского зрителя. И я придумал, что во время так называемых Игр юношества в Москве появление моего друга в столице не испортит атмосферу «всеобщего единения» спортсменов и жителей столицы. В этот раз Ник прилетел один без сопровождающих музыкантов. Правда, с ним был его сын Байрон. Байрона я доверил своему старшему – Никите, и они зажигали с ним по полной программе. Правда, до конца Никита установку родителей не выполнил – лишить Байрона невинности московским красавицам не удалось. Зато удалось сохранить в тайне его миллионерское происхождение, и никто из опасных хищников на него не спикировал.

А мы с Ником спели пару раз для спортсменов, затем для американских служащих посольства США в России. И был еще один концерт, концерт в больнице, которая специализируется на лечении детишек, больных ДЦП и вообще с проблемами опорно-двигательной системы. Я шефствовал над этой больницей около семи лет и пел даже не для детей, а скорее для их родителей, сопровождавших своих деток в этой клинике.

Концерт удался – дети, их родители и медицинский персонал нас тепло приняли, а затем пригласили в кабинет главного врача. Во время застолья Ник так расчувствовался, что объявил, что найдет способ, как перевести деньги для этой больницы. На что потом, возвращаясь в отель, я сказал Нику:

– Не надо посылать чистые деньги, уйдут в никуда, и детям ничего не достанется. Давай лучше кресла-каталки, специальное оборудование, короче, я узнаю, что им нужно, и мы с тобой свяжемся, и ты это приобретешь для больницы.

Через три месяца Ник позвонил и сказал, что он нашел пути, как провести все это через налоговые службы.

– По факсу напиши, что нужно… – кричал Ник.

И я пошел в знакомую больницу и рассказал об инициативе Н. Бинкли. Но ни в первый раз, ни в несколько последующих моих приходов результата я не добился. Никто с Америкой не связывался. Как там было, утверждать не буду, но, наверное, необходимость решать проблемы с таможней, подписывать кучу бумаг и отсутствие возможности кое-что урвать для себя привели к тому, к чему привели. Больше того, однажды некий сиятельный господин сказал:

– Пусть он лучше моей дочери купит машину, а у нас и так все есть.

Инициатива оказалась в очередной раз наказуемой – больница не получила оборудования. Я, разозлившись, испортил отношения с главврачом, дети и их родители потеряли возможность слышать мой ежегодный концерт, так как я перестал им петь. А Ник?.. Ник, я думаю, еще раз заблудился в «загадочной русской душе».

 

IV

Жизнь продолжалась. Я гастролировал, записывался, в общем, функционировал в своем обычном режиме. Валов, перебравшись в Москву и создав семью с Натальей, реже нуждался во мне и наших многочасовых разговорах, и слава Богу… Ник в своих Америках как-то трудился, и мы лишь изредка перезванивались, приурочивая звонки к праздникам. В кино этот период был бы заменен фразой – прошло восемь лет. Да, да, восемь лет, когда ничего экстраординарного не происходило, что поменяло бы уровень наших отношений. Даже мои и валовские приезды в Эл-Эй и приезды Ника, а также его детей в Москву не оставляли заметного следа.

А через восемь лет ушла из жизни Дайана – жена Ника. Он позвонил в Москву и сказал, что ему плохо.

Мы пригласили его в гости, и он, как мне показалось, с радостью принял приглашение. Мы с Валовым выработали «комплекс мероприятий» по возвращению нашего калифорнийского дружка к жизни. В этой программе «музицирование» рассматривалось, как мощный психотерапевтический инструмент воздействия на Ника. В этот раз Ник остановился у меня. Никаких «Метрополей» и «Националей». Совместные застолья и бесконечные беседы, в основном о Дайане, о том, как у них все было. Я в сотый раз слушал его рассказ, как они на островах встречали рассвет и как она его вдохновляла, как она умела слушать и о том, что он «до сих пор не понимает, почему она выбрала его».

Валов не всегда присутствовал при наших беседах, и моего английского не всегда хватало, чтобы понять детали рассказа Ника. Но я, как преданный пес, смотрел в глаза моего американского друга и искренне переживал его трагедию. А ему и не надо было, чтобы я понимал, главное, что я слушал. И Ник пошел на поправку. Я это заметил, когда он начал улыбаться, а потом и вовсе вспомнил «старые времена» и попросил меня рассказать анекдот.

– Я так люблю русские анекдоты.

Валов прокомментировал улучшение состояния здоровья нашего банкира так:

– Знаешь, их пресловутое «keep on smiling» (держи улыбку) приводит к тому, что они эту улыбку приклеивают к своему лицу, плотно закрыв все двери и окна в свою душу. Разговор по душам – это типично русское изобретение. Ты своей внимательностью и куском души, который отдал Нику, больше сделал, чем все антидепрессанты, прописанные ему «чудо-докторами». Живя в Силиконовой долине, сам поневоле становишься компьютером.

– А я кто? Наверное, арифмометр?

– Нет, арифмометр я, а ты счеты, нет, даже счетные палочки.

И Ник улетел в Америку, чтобы вернуться в Москву на мой очередной юбилей и, как водится, на сопровождающий это событие концерт. Репетиции мои с московскими музыкантами проходили в ДК какой-то закрытой военной организации, где надо было предъявлять паспорта. В общем, режим… Американцам вход туда был запрещен, и мы решили сыграть нашу старую добрую песню «Новый мир» и классическую «Johnny be good». На коленках и акустических гитарах мы вспоминали, что пели и играли, и успокоились.

А еще Ник затеял фильм о начале русского рок-н-ролла, о том, что он раскачивал «лодку большевизма». Валера Сейнтский, ну, тот, который из «Street dogs», тянул Ника и съемочную бригаду в Ригу. Именно там, твердил Валера, который был родом из Риги, произошло землетрясение, вызвавшее цунами рок-н-ролла, смывшего деспотию большевизма. Стас Намин, оказавшийся в нужном месте в нужное время, убеждал Ника, что кремлевский рок был зачат в недрах его группы «Цветы».

– А как же «Дон-река»? – спрашивал Стаса Ник.

– Какая еще «река»? – возмущался Стас, – не знаю никакой «Дон-реки».

– Как? Ну, такая красивая песня Славы.

– Ник, слушай «Цветы», и ты найдешь ответы на все вопросы.

А я был занят подготовкой концерта, и мне не было дела – зачислят ли меня в патриархи рок-н-ролла и буду ли я одним из тех, кто закладывал «мину замедленного действия» под основы основ.

Вообще-то, если так делаются все исторические исследования, то грустно, господа. Но, как говаривал Наполеон, историю пишут победители. А я, видно, воевал на другой войне, хотя, скорее, проповедовал пацифизм, граничащий с пофигизмом.

И был концерт, и опять хороший успех группы, состоящей из русских и американских товарищей. И мы спели любимую Ником и совершенно не известную Стасу Намину песню «Дон-река».

Ник улетел в Лос-Анджелес, переполненный впечатлениями, подарками и записями с интервью патриархов отечественного рока. Фильм до сих пор дорабатывается. А выйдет ли? Узнает ли передовая общественность, как все было на самом деле, или будет беспомощно плутать в диких зарослях первобытного русского рок-н-ролла, царапая душу и память?

А Ник? А Ник влюбился в молодую женщину, родом с Ямайки. Вроде как счастлив, и, судя по всему, проблема русского рок-н-ролла его волнует, но не так чтобы часто. Недавно пришла традиционная рождественская фотка со всей семьей Ника. На ней старший Бинкли со своей ямайчанкой (как словечко?), дети с бой– и герл-френдами и дочка его новой жены – хорошенькая, как пели «Rolling Stones», этакая «Brown Shuger». Все улыбаются, все счастливы, конец фильма. «Keep on smiling»? Ну, что ж…