– Вчера я наткнулась на одну передачу про охоту… Про охоту где-то в экваториальной, а может быть, даже Южной Африке, – сменила тему нашего разговора хорошенькая подруга моего сына… Разговора, который к этому моменту начал изрядно буксовать. – Представляете, очень благообразный дядечка с седой бородой, с отточенными манерами и явно уверенный в себе утверждал, что охота на редких, порой даже вымирающих животных, которую он называл трофейной, есть благо.

– Для кого? – спросил я.

– Вы будете смеяться… Для этих самых вымирающих животных.

– Как это?

– А вот так это…

– Объясни, почему…

– А потому, что на отстрел редкого животного надо купить лицензию, которая стоит очень больших денег, и деньги эти потом идут на сохранение этого вида.

– Бей своих, чтоб чужие боялись?

– Ну да, что-то в этом роде.

– А ты говоришь – баранина!

Этот разговор застрял у меня в памяти, и я задумался, почему же я не стал охотником, при всем том, что мужики весной и осенью сбиваются в стаи и отправляются на охоту. Действительно, почему? Вроде все вокруг охотники, и отрыв от семьи в компанию сугубо мужскую выглядит довольно привлекательно. Потом древний инстинкт добытчика, который восходит к забиванию мамонта камнями всей первобытно-общинной стаей. Думаю, что все помнят эти картинки из «Истории древнего мира»? А кайф принести кусок мяса, которым семья будет кормиться пару недель! Ну да, сейчас со мной делятся друзья, и время от времени на столе бывают котлеты с добавлением лосятины или кабанятины. И порой я слышу брюзжание жены с кухни, когда она ощипывает и потрошит дикую утку, «в которой и есть-то нечего». Но это сейчас, когда обзаводиться новыми привычками не резон. А тогда…

Что, не было вокруг меня охотников? Да, были… Больше того, матушка, не знаю, почему, в детстве, когда я уже научился читать, подсовывала мне книжки про всякие путешествия и открытия и про природу. И если книги про Амундсена, Нансена и Пржевальского, прочитав, я сдавал в библиотеку, то книга Виталия Бианки «Лесная газета» была собственной и практически настольной. И вот в этой книге я прочитал очень много информации о животных и рыбах «родного края». А еще в ней была рубрика, которая называлась записки (может, спутаю имя) Сысой Сысоича, старого охотника. И вот этот самый Сысой уложил в еще незашлакованный мой мозг сведения, как подбираться к глухарю, чтобы он тебя не услышал до рокового выстрела. И как нужно замереть, когда ария этой голосистой красивой птицы прекратится. И как должна вести себя в этот момент твоя собака. В. Бианки повествовал, как можно дурить мужскую особь утки, то есть селезня, выдувая из специально сделанной или купленной свиристелки любовную песнь утки-самки. И как мужики, то есть селезни, ведутся на это и в итоге попадают на стол в качестве, понятно каком. Ну, много еще каких советов, чтобы выследить, подстрелить, а потом и уестествить. В общем Сысой Сысоевич информировал меня. А я, раз был информирован, значит, был вооружен. Конечно, я и не задумывался в то время о моральных сторонах охоты и о том, что во время оной происходило отнятие чьей-то жизни. Тем более что газеты, бывшие рупором нашей партии и правительства, призывали истреблять, к примеру, волков, так как те уменьшают колхозное стадо и поголовье зайцев в лесу. Правда, потом передовые технологии выращивания злаков и прочих агрокультур, потребовали удобрять поля разными химическими удобрениями. Удобрили… И потравили зайцев. Волкам жрать стало некого, и волки подохли. А заодно удобрения попали вместе с дождями в ручьи и реки – сдохла и рыба. Но я не об этом…

Охота… Первый муж моей сестры Слава Фраучи, который научил меня игре на гитаре, был еще и страстным охотником. И вскоре после женитьбы он приехал в Занино отдохнуть, покупаться, походить за грибами и уже в конце августа поохотиться. У него был охотничий билет и все-все-все, чтобы отправиться пострелять тетеревов. Не было у моего шурина только охотничьей собаки.

– Слава, пойдешь со мной на охоту?

– А как?

– У меня нет собаки, ты будешь гонять по кустам и клеверному полю и поднимать, как борзая, тетеревов, а я их буду отстреливать.

Я мечтал стать охотником, но понимал, что без процесса ученичества осилить это мне не удастся. Какое-то время придется побыть подмастерьем. Тем более что первые опыты ловли рыбы и в Вашане, и в Большой Луке были таковы, что собирал рыбу, пойманную мужиками. И лишь потом мне рассказали, как это делать, и позволили бок о бок с ними заняться рыбалкой.

Мне было пятнадцать лет, и я согласился, выторговав себе право на пару выстрелов. Моя мама, узнав куда два Славика – старший и маленький – отправляются, запричитала, пытаясь меня остановить.

– Нина Ивановна, вы не беспокойтесь, часа через четыре мы вернемся, надеюсь, кого-нибудь подстрелим.

– Главное друг друга не подстрелите.

Материнское сердце… Мама, наверное, чувствовала, что с оружием лучше не шутить. А мы и не шутили. В тот раз все обошлось.

В качестве собаки я был хорош. Я поднял на крыло пять птиц, изрядно поцарапавшись и устав лазить по кустам и оврагам. Два тетерева и голубь были нашей добычей. Я заслужил поощрение.

– Ну что, в консервную банку стрельнешь? – спросил мастер.

– Давай в грача?

– Давай.

Мне зарядили ружье, предварительно объяснив, как целиться и как плавно нажимать на курок. Грача я подстрелил.

– Я хочу забрать его домой. Этой мой первый трофей.

– Только я его готовить не буду.

– Я бабушку попрошу…

– Только я и есть его не буду.

– Почему?

– Ну, я же охотник со стажем. Извини.

– Извиняю. Спасибо за выстрел.

– Тебе понравилось?

– Не знаю… Я же его не выслеживал, просто грохнул.

– Ты – молодец. Правильно относишься к охоте. Из тебя может получиться хороший охотник.

Дома Слава приготовил дичь в чугунке в печке со сливками. Было очень вкусно.

– Маленький, а ты лапшицу с грачом-то будешь есть? – спросила бабушка.

– Конечно, – ответил я.

– А то я все утро щипала его.

Мне налили суп. Все отказались есть, кроме мамы. Я похлебал бульончика чуть-чуть, пару раз ткнул вилкой в мясо. Мое лицо, видно, не выражало восторга, и бабушка сказала:

– Ладно, чего уже там, не ешь – я его поросенку отдам.

А осенью Вячеслав Рудольфович отправился на охоту со своими друзьями охотниками. Поехали вроде как на барсуков, в общем какое-то браконьерство. И на охоте погиб один из парней… Был выстрел на шорох.

Через два месяца был суд. Мой шурин сильно переживал и уже после вынесения приговора его товарищу он как-то серьезно поговорил со мной и убедил меня не брать в руки оружие и не становиться охотником. В это же время из Занино пришла весть, что мой друг-одногодка Витя Сульков погиб в результате выстрела в голову из охотничьего ружья. Взрослые мужики возвращались с охоты и решили пошутить – прицелились из ружья, а оно было заряжено. В голове Вити было двадцать дробинок, и, как нынче говорят, ранение было не совместимо с жизнью.

Да, знать, моя мать не зря волновалась, когда мы отправлялись на охоту. Материнское сердце не обманешь.

И я перестал даже думать об охоте и по возможности не брал в руки оружие. Не совсем, конечно… Всякие нормативы ГТО, стрельба в тире при сдаче нормативов – да, а так… Причем часто, когда бывали гастроли в частях нашей армии, меня, да и моих коллег, пытались «угостить» возможностью пострелять. Я отказывался… А когда я узнал слово «пацифист», то под свои действия я подвел еще и теоретическую базу. А пострелять предлагали из пистолетов, винтовок и автоматов. Да что там… В Афганистане предлагали произвести с вертолета запуск НУРСа (неуправляемый реактивный снаряд). Отказался. А однажды ко мне подошел со словами благодарности майор:

– Хочешь бахнуть из «Града»?

– Куда?

– Да по кишлаку…

– Там же люди…

– Да это – душманы.

– Не, не буду.

– Хорошо, тогда по зеленке…

– А в чем кайф-то?

– Ну, во-первых, по ощущению, по грохоту, как запуск спутника… А во-вторых, стоимость одного выстрела – «Жигули».

– Нет-нет… Уволь…

– А зря.

Может, и зря – ведь это как, наверное, «Жигули» просадить в казино. Правда, там есть шанс выиграть. А здесь?

Но война – это охота на людей и большая вероятность погибнуть самому. А новые технологии охоты двадцать первого века…

После шефского концерта на Камчатке для военных мне и нашей команде дали возможность слетать на вертолете в Долину гейзеров. Но погодные условия были таковы, что мы полетели в сторону Охотского моря. Была осень, и лососевые, по-моему, кета, шли на нерест. И я попросился в кабину пилота посмотреть вниз в надежде увидеть медведей, ловящих рыбу. Но мишки почему-то нам не попадались. И вот мы обнаружили трех красавцев – оленей.

– Хочешь я тебе покажу, как охотятся с вертолета и почему это считается браконьерством? – спросил меня пилот.

– Покажи.

Летчик спустился на высоту 10–15 метров над землей, зависнув над этими животными. Испуганные грохотом движков вертолета олени побежали по долине между сопками. Вертолет, не отпуская их из виду, летел и громыхал над ними. После трех или четырех кругов красивые животные, выбившись из сил, обреченно встали внизу под нами.

– Смотри, мы сейчас можем спуститься еще ниже и просто расстрелять их в упор.

– Да, – развел я руками.

Еще одна поездка в Татарию. Очень приятные гостеприимные хозяева, и мы отправляемся на дачу, в заповедные места. То ли это были плавни, то ли приток Камы. В общем, много воды, добраться можно только на лодке. Угощают какой-то экзотически чистой едой и питьем. Масло, сбитое вручную, мед, судаки, стерлядь копченая и икра стерляжья. Короче, гастрономический разврат. И я, дабы показать себя, с одной стороны, благодарным гостем, а с другой – бывалым путешественником, отведывавшим и не такое, вдруг рассказываю:

– А знаете, меня однажды угостили очень вкусным, черного цвета отварным мясом, предложив отгадать, что за дичь, которую подали на стол.

– И чье это мясо было?

– Бобра.

– О, так мы тебе это устроим.

– Как это?

– Сегодня ночью ты с нами идешь на отстрел бобра.

– Я не стреляю.

– А тебе и не надо, будешь держать прожектор.

– Но бобер же в «Красной книге», – с надеждой проскулил я.

– Мы знаем… Но их из-за этого запрета на отстрел здесь столько развелось, что они в эту «Красную книгу» уже не помещаются.

И вечером меня повезли на охоту. Вскоре по характерному плеску воды, мы поняли, что это где-то рядом. Я посветил в сторону звука. Мы увидели бобра. Раздалось два выстрела… Зверь нырнул и ушел в камыши.

– Я его достал, сейчас он вынырнет, и я его возьму.

У меня почему-то возникла ассоциация с маленьким ребенком, на которого идет охота. И я начал симулировать болезнь.

– Ребята, что-то башка раскалывается, надо капотена сожрать, а то сдохну.

Хозяева были тактичны, либо я был хорош как артист… Меня отвезли в коттедж, пообещав взять бобра без меня.

На следующий день снова было застолье. Меня спросили, когда подавать бобра. Я что-то плел про то, что не смешиваю мясную пищу и молочную и что бобра лучше потом. И как-то все это сошло на тормозах на нет. И я не узнал того ли бобра добили или нового и тешил себя обманом, что никакого бобра не было вообще.

Знаете, я не буду заниматься морализаторством и выносить свой вердикт охоте, тем более что иногда тех, кто слишком зарывается, Бог наказывает, – помните падение вертолета в Иркутской области, когда начальство охотилось с борта на туров, тоже, кстати, запрещенных к отстрелу. Но я надеюсь на нормальное регламентирование охоты, если уж без нее никак нельзя, тем более что сам переходить в вегетарианцы пока не собираюсь. И никакой Пол Маккартни мне не указ.