I

Фраза «друг познается в беде» общеизвестна, и я обычно благодарил Бога за то, что он не подверг меня испытанию на прочность. Подставлять плечо иногда приходилось. Плечо вроде функционирует, мозоль на нем не образовалась, а та история, которую хочу вам поведать, скорее из области, когда надо было подставить не плечо, а душу, вернее, распахнуть ее. Сейчас я точно даже не знаю, надо ли было ее распахивать… Почему-то вспомнилась еще одна житейская мудрость о том, что не надо давать взаймы, иначе обретешь недругов… Но все-таки мой рассказ про душевное «плечо».

Его все звали Зорик, хотя по паспорту он имел грузинское имя Зураб и вполне русскую фамилию Сапрыкин. Как он сам рассказывал, его мать, следуя какой-то известной только ей логике, назвала младшего в семье красивым именем Зураб, хотя логичнее было бы назвать каким-нибудь Леопольдом. Старший был Юрка, а младший – Зураб. Вот такая странность в жизни одной отдельно взятой семьи в подмосковном Реутове.

Говорят, что имя программирует жизнь человека. И в этот раз эта мысль подтвердилась на все сто. Старший прожил обычную жизнь подмосковного парня – школа, слесарь в автомастерских, женился, родил детей, пил сначала умеренно, а потом крепко, ушел из жизни, не дотянув до шестидесяти.

Младший был красив, удачлив, спортсмен – ватерполист с всесоюзной известностью. А потом тренер в казалось бы неожиданной для его спортивной ориентации дисциплине – футболе, и опять успех. Постоянные интервью и работа экспертом на радио и телевидении, а сейчас и своя колонка в «Спортивной газете». Рубрика имела яркое название «Зоркий взгляд Зорика» и имела несомненный успех у читателей. Не пьет. Совсем не пьет! И не курит. Женщины? Ну, когда не женат, то позволял, а так ни-ни… Короче, по мнению контрразведки, экземпляр, который должен вызывать подозрения.

Зориком он стал еще в школе, ребятам, видно, так удобнее было его величать. Он к этому прозвищу прикипел и сейчас мало кто вспоминает, что Зорик Сапрыкин на самом деле Зураб Игнатович. Даже на радио коллеги, обращаясь к нему уважительно на «вы», тем не менее величали его не иначе как Зорик.

Он был успешен… Как перед многими красивыми людьми, а он был несомненно привлекателен, перед ним легко открывались двери и сердца. Занятия спортом, а Зорик, как я уже говорил, занимался водным поло, явно способствовали приобретению хорошей осанки. Женщины на него заглядывались, а мужчины тем более, особенно если они были болельщиками. Все хотели ему помочь. Он был примерно моих лет, и его спортивная зрелость совпала с моим становлением.

Если вы не знаете, то скажу, что в те годы в водном поло царили Югославия, СССР и Венгрия. Порядок расположения на пьедестале менялся, но в призерах мы были всегда. Спорт – дело молодое, и Зорика все чаще называли ветераном. И вдруг он решает поменять спортивную ориентацию. Он заявляет, что будет футбольным тренером. Может, предвидел, что футбол станет спортом № 1, а может, предчувствовал закат ватерполо в нашей стране. Но факт есть факт, Сапрыкин поступил в школу тренеров, чтобы «разобраться в этой земляной игре», как называл футбол великий хоккейный тренер А. Тарасов, брошенный на спасение футбольного ЦСКА министром обороны – маршалом Гречко.

– Во-первых, я – спортсмен, и основное в работе тренера – это привить команде волю к победе, психологию победителей. Во-вторых, водное поло и футбол – это командные игровые виды спорта с мячом. Может, какие-то приемы из ватерполо я применю в футболе. А в-третьих, самый великий тренер в футболе – Эленио Эррера никогда не играл в футбол на профессиональном уровне, – объяснял мне Зорик, с которым мы уже были знакомы около десяти лет. Кстати, знакомство произошло в спортлагере МГУ «Джемете», где я играл рок-н-ролл, а Сапрыкин вместе с командой ватерполистов проходил предсезонный сбор.

И он получил корочку, позволившую ему работать профессиональным тренером. И Сапрыкин уехал на Урал возглавлять местную команду, игравшую в какой-то низшей лиге чемпионата СССР. Успехи пришли сразу же, если это можно было считать успехами для нацеленного на всеобщее признание Сапрыкина. На первом этапе достаточно было правильно организовать тренировочный процесс и разумно расставить игроков на поле. Потом рассказать каждому про его индивидуальный маневр в сочетании с маневром всей команды. Команда начала играть и стремительно подниматься в турнирной таблице. Но с успехами пришли и проблемы.

Кто знает Зорика, могут подтвердить, что нет более категоричного, окрашенного только в два цвета человека, чем он. Либо хорошо, либо плохо – оттенков нет. А в большом футболе, особенно в низших лигах, кроме футбольной была еще политическая составляющая, которая позволяла надувать щеки хозяевам команды (я имею в виду директоров заводов, железных дорог и пр.). Ярмарка тщеславия работала вовсю, и действия Зорика, отказывавшегося быть ручным, многих явно не устраивали. И его заказали…

Нет-нет-нет… Это не было заказное убийство, просто в одной из центральных газет появилась статья о мздоимстве и моральном облике заслуженного мастера спорта, молодого тренера Зорика Сапрыкина. И пошло-поехало… Оправдываться всегда сложно, а приходилось, репутация была поставлена на кон… Команда, которой рулил наш молодой тренер, рухнула. И встал вопрос об увольнении Сапрыкина с «волчьим билетом». Это были 80-е, а если точнее 1987 год. Перестройка, объявленная Горбачевым, уже шагала по планете, а вместе с ней подняла голову гласность.

Мы встретились с ним в Челябинске. У меня был концерт во Дворце спорта, а команда тренера Сапрыкина приехала на очередную игру. Он мне поведал о своих проблемах, дал почитать злополучную статью в московской газете. Вранье было чудовищное, но от этого не становилось легче… И я устроил митинг протеста. Сказать, что я чем-то рисковал… Думаю, рисковал несильно… Начальство «перестраивалось» и боялось душить «свободомыслие».

И я на концерте во Дворце спорта рассказал зрителям об истории Зорика и попросил их, априори болевших за челябинский «Трактор», устроить Сапрыкину, мечтавшему когда-то возглавить «Спартак», московский футбольный «Спартак», знаменитый клич великой команды. И зрители откликнулись. Зорик потом говорил, что я его поддержал, а начальство Дворца спорта и Росконцерта пугало меня, что моей ноги не будет в Челябинске и что «не дело артиста устраивать революции, ваше дело петь».

С Росконцертом в итоге мы нашли общую платформу в понятии «дружба», а Челябинск и правда долгое время меня не жаловал своим вниманием, не знаю, кому от этого было хуже…

Одновременно в Москве я рассказал об истории Зорина в «МК», и появилась статья на целую полосу. Тогда еще не знали сочетания этих двух букв «М» и «К», но, как говорится, пиар – он и в Африке пиар. Сапрыкин вышел из этой истории с высоко поднятой головой и решил резко изменить свою жизнь…

Он подписал контракт и уехал в Венесуэлу кого-то там тренировать, разом решив все свои проблемы, как профессиональные, так и семейные. Зорик еще решил расстаться со своей Варварой, с которой прожито было немало лет и съедено немало пресловутой соли. Как он говорил, она его сначала не понимала, а потом это постепенно переросло в дисгармонию в постели. Мы с ним в это время были достаточно близки, но я считал, что не в праве вмешиваться в такую тонкую структуру, как семья.

Отсутствовал наш герой пару лет. Как я понял, волшебную страну Эльдорадо он не нашел и вернулся домой в Москву, в общем-то, ни с чем, а лишь обогащенный бесценным жизненным опытом.

Нужно отдать ему, то есть Зорику, должное – его помнили и любили, причем любили достаточно успешные люди. Его впустили в какие-то «бизнеса», но Зорику все это было не в кайф. Мечта тренировать команду из большого футбола не пропала. Но все места были заняты. Варвара с двумя детьми осталась в квартире, и Зорик на первых порах скитался по друзьям, потом въехал в однушку, помогал ей и детям деньгами. Благодаря связям и деловой хватке он организовывал матчи ветеранов и матчи бизнесменов, поединки политиков и артистов и даже выходил на поле на позиции «либеро», то есть чистильщика.

Он был талантлив как организатор, а еще во время своего тренерского кризиса он понял силу средств массовой информации. И Зорик никому не отказывал в интервью, и скоро его все знали и узнавали как киноактера или телеведущего.

Женщины… Для здоровья он позволял себе иногда оторваться, но считал, что семья может его связать по рукам и ногам.

К нему относились полярно: кто-то его любил и готов был поддержать, а кого-то его категоричность пугала. Наконец, ему повезло. Он получил предложение возглавить команду по мини-футболу. Пусть не в Москве, а на Севере, но именно там сейчас Эльдорадо, там добывают деньги и там перспективы. И Зорик Сапрыкин, великий ватерполист, а ныне тренер по мини-футболу, уехал в Норильск подписывать контракт.

– Это не страшно… Норильск… Три часа лету, а тренироваться мы будем в Москве. Мне дают карт-бланш на покупку игроков, и я уже присмотрел себе пару бразильцев, – говорил он мне, заскочив как-то вечерком.

– Зорик, но оттуда же трудно будет вернуться в большой футбол?

– А что, если мы маленький раскрутим и он станет у нас национальным видом спорта? Я уже разговаривал с руководителями телеканалов и получил «добро» – нас будут показывать. Я договорился с известными людьми, они обещали ходить на наш «Норильск», когда будем играть в Москве. Ты придешь?

– Я-то приду…

– А потом люди поймут, что это интересно, и потянутся на стадионы, а рекламодатели понесут бабки на телевидение.

– Осталось, чтобы играли азартно. Чтобы этим самым людям было интересно, – прокомментировал я.

– Я чувствую, у меня должно получиться, – подвел итог нашей беседы Сапрыкин.

 

II

Приличная, а главное, регулярная зарплата резко изменила моего друга. Все терзания и сомнения куда-то исчезли. Он стал значительно реже звонить, и потребность в душеспасительных беседах уменьшилась. Я радовался за него и не считал за труд раз в две недели набрать знакомый номер. Зорик, что называется, горел на работе, летая по стране со своим «Никелем» или как там они назывались. Попытки раскрутить мини-футбол, по-моему, не очень получались… Отсутствие яркой спортивной составляющей не могли компенсировать никакие популярные лица на трибунах. Но Зорик себя сжигал, доводя свой психоз на играх до предынфарктного состояния.

А еще к нему пришла большая любовь. Вы будете смеяться, но ее тоже звали Варя. Баланс входящих и исходящих звонков в нашей квартире резко отклонился в сторону входящих, так как Сапрыкину нужно было выговориться, и я был его постоянным слушателем. В разговорах со мной он уговаривал себя, что ему надо жениться, дескать, хватит одному по этой жизни шагать. Мне девушку не показывали, и поэтому я легко уходил от ответа на вопрос «так что думаешь?».

И он все же решился. Однажды, приехав ко мне домой, с порога спросил:

– У тебя есть батюшка знакомый?

– Ну есть… А зачем тебе?

– Варенька хочет венчаться…

– Так в чем проблема? – спросил я.

– Она хочет венчаться, а я даже некрещеный. Батюшка нас сможет по-быстрому обвенчать, но до этого меня окрестить?

– Откуда я знаю… Мне вообще слово «по-быстрому» как-то не нравится. Она что, у тебя беременная и надо потерю ее невинности скрыть?

– Нет, просто она хочет, а я стараюсь сделать ей приятное, – ответил Зорик.

– А черевички ей не надо? А то у меня в обувном знакомые есть…

– Не валяй дурака… Так есть у тебя батюшка?

– А когда тебе все это надо? – спросил я.

– Я хочу обернуться до открытия сезона. Мы сыграем свадьбу – и в свадебное путешествие в Норильск.

– Через Северный или Южный полюс?

– Не понял…

– Да нет… Это я так… Ладно, я позвоню.

И я позвонил своему хорошему знакомому батюшке. Как выяснилось, он был в миру болельщиком. Нарушив какие-то церковные каноны, обещал все возможное сделать для Зорика.

 

III

И я был шафером на венчании Зорика. Московская церковь Всех скорбящих на Ордынке, наверное, не видела до этого столько машин представительского класса. Спортсмены и артисты, политики и журналисты почтили своим присутствием торжество Зорика и Варвары Второй, как кто-то ее назвал. Тонкие губы и какой-то стервозный взгляд не внушали доверия и любви к молодой. Но сердцу не прикажешь. И я попытался понять Зорика, но как-то не получалось.

Музыкантское племя всегда отличалось острыми языками, и, чего греха таить, язвительные стрелы в адрес невесты летели из разных кулуарных групп моих коллег. Прошлись и по «богатому» белому платью с длинной фатой и язвили, что странно выглядит в столь целомудренных одеждах девушка, которой далеко за тридцать. Волнение Зорика сдерживало нас, и мы изо всех сил улыбались родственникам Варвары. А та ликовала, считая, что уже вошла в «высший свет».

И был обряд венчания, и я на протяжении этого таинства держал венец над головой молодых. И вдруг фата, которой так гордилась молодая, загорелась. Ее погасили, но все решили, что это нехороший знак.

После венчания было застолье в зале ресторана гостиницы «Советская». Гостей было человек сто двадцать. Это были в основном родственники Варвары… Со стороны Сапрыкина были люди, «выскочившие» с экрана телевизора. Родственников Зорика не наблюдалось. Была расширенная фотосессия, когда артисты и депутаты, газетчики и бизнесмены вставали в очередь, чтобы сфотографироваться с мамой невесты, то есть тещей Зорика, или чтобы запечатлеться на групповом снимке в обнимку с Шохиным и семьей племянницы бабушки по отцовской линии. Сфотографировался – проходи, следующий…

Был богатый стол, и Зорик, никогда до этого не выпивший даже граммулечки спиртного, «съел» аж граммов тридцать пять шампанского и после этого закричал «Горько!». Ошалев от своей выходки, он полез целовать молодую… Заев таким образом спиртное, он взял управление свадьбой в свои руки, и она потекла по своему обычному руслу.

Гости славили молодых и почему-то иногда произносили тост за молодую демократию в нашей стране. Все разбились на группы и подгруппы по интересам и в зависимости от наклонностей и потребностей. Кто-то напивался, кто-то себя сдерживал… Я зацепился языком с видным соратником Б. Ельцина – Геннадием Бурбулисом. Он входил в группу, которую газетчики величали «младодемократами», хотя ему, как и мне, было за сорок. Почему-то я обращался к своему собеседнику на «ты», впрочем, и он ко мне тоже. Думаю, тлетворное комсомольское прошлое не выветрилось из наших душ… Мы решали судьбы планеты и конкретно перестройки, которая пробуксовывала-пробуксовывала, а потом совсем застряла, и требовался трактор, чтобы ее «дернуть». Из свадьбы получилось мероприятие. А что еще можно было от нее ждать, если фата в начале торжеств загорелась?..

Расходились кто-то по-английски, кто-то, придумав уважительную причину. Через полтора-два часа ряды гостей, во всяком случае с сапрыкинской стороны, значительно поредели. Когда нас с женой на выходе отловила новоиспеченная теща, она грустно спросила:

– И вы тоже? Не уходите, впереди так много интересного и вкусного…

Моя жена сослалась на маленького ребенка, и мы, откланявшись, вышли на Ленинградский. Почему-то мы одновременно глубоко вдохнули морозного октябрьского воздуха. Зима выслала первых своих гонцов.

 

IV

Жизнь во втором браке у Зорика не заладилась и, судя по всему, протекала так же бестолково, как и свадьба. Не закончился еще медовый месяц, а конференции мои с Сапрыкиным по телефону участились. Каждый день, а иногда по два раза в день, раздавался звонок, и я начинал свою работу психотерапевта. Мой телефон дымился от непрерывных звонков «молодого». Я отвечал односложно, соглашаясь с доводами Зорика, анализирующего свою жизнь в браке. Он, как и в холостяцкие времена, был логичен в своих умственных построениях, но теперь его логика была обращена на построение моральной базы для развода. И примерно через три месяца после эпохального события в «Советской» раздался звонок Зорика.

– Привет, – начал Сапрыкин.

– Здорово… Каковы итоги медового месяца? Отчетный доклад уже готов?

– Подвели… Только я свои, а Варвара – свои.

– Что, совместной платформы не создали?

– Да мы с ней и не разговариваем. Не понимаем мы друг друга…

– А через переводчика не пробовали?

– Да у нее очень сложный язык. Специалистов мало, которые могли бы объяснить, что она хочет.

– Ну, раз хочет чего-то, значит, хочет и жить. Может, тебе попробовать понять, что она хочет? – спросил робко я.

– Да я этим только и занимаюсь.

– А может, у нее климакс? Говорят, бабы дуреют в этот период.

– Не-е, рановато еще… – Он взял небольшую паузу и затем, соскочив с нашей шутейной волны, спросил: – Скажи, а по церковным канонам можно расторгнуть брак, если мы повенчались?

– Я думаю, что это большой грех, – ответил я. – Но я спрошу, хотя ты помнишь, сколько проблем было, чтобы тебя обвенчать некрещеного.

– Ну, сделай, пожалуйста, это еще раз для меня.

– Конечно, сделаю…

И я позвонил… В итоге их развели, нет, отменили венчание, хотя есть слово «развенчали». И Зорик снова стал свободен. Наверное, то, что у него была работа, спасло его от душевных мук. Он как-то быстро зализал свои раны, и вот он снова успевает быть везде. Он генерит, и искры, разлетаясь в разные стороны, говорят, что он работает на полную катушку.

А как у них с Варварой было, судить не берусь. Я вдруг понял, что совсем не помню ее голоса. Да в общем-то, я и не разговаривал с ней ни разу. Ее образ растаял во времени. Нет, не так… Помните шпионские фильмы? Надпись специальными чернилами – враг берет эту писульку в руки, и на его глазах текст исчезает. По-моему, эти чернила называются симпатическими. Вот так исчезла и из моей памяти симпатическая Варвара.

 

V

Снова став свободным, Зорик с головой окунулся в свой мини-футбол. Максималист по природе, да еще отыскав пару лихих бразильцев, которым ничего не надо было объяснять, он добился заметных успехов в этом новом для страны виде спорта. На северах, где была приписана его команда, мини-футбол процветал, так как за Полярным кругом сделать свою «Барселону» в большом футболе проблематично, а начальству хотелось чувствовать себя меценатами, да и вообще они «болели», и возможность общаться с Романцевым и Ярцевым доставляла им удовольствие, да и Зорик в этом ряду был не последним человеком.

Там короткое лето, когда все улетают отдыхать на разнообразные моря, а потом сразу на девять месяцев долгая зима и полярная ночь. И как приятно иметь команду, которой можно помогать через всякий там соцкультбыт, чувствуя себя Саввой Морозовым, одевшись в яркий спортивный костюм известной фирмы и белые кроссовки, а еще лучше в костюм твоей команды, сидеть на скамейке рядом с тренером и запасными и по-настоящему болеть, когда твои играют с другой «крепостной» командой одного из газовых центров Тюмени. И какой кайф потом, после игры, поднять рюмку с другим газовым генералом, проигравшим сегодня. И в «мини» были деньги – не такие большие, как в большом футболе, но достаточные, чтобы люди интриговали и подсиживали друг друга.

Но однажды финансирование команды Зорика прекратилось. То, что команда была на ходу и входила в тройку призеров, не спасло ее. Сначала, как в институте, ушли все в «академический отпуск», так как сапрыкинцев не допустили до соревнований (не был выполнен пункт по финансированию). За год нашелся новый генеральный спонсор, но денег снова хватило только на четыре тура… Команда снялась с турнира и прекратила свое существование.

Сапрыкин снова стал официально безработным и брался за любое дело, которое удавалось разыскать. И если раньше работа спасала его во время турбуленции Большой Любви, то теперь Любовь спасала его во время лихорадки, обусловленной его профессиональными проблемами. Зорик, если у него все в порядке, мог месяцами сам не звонить мне, но если… Может, так и надо? Но хоть иногда, позвони, спроси «как дела?». Тогда это меня не задевало… Может, и у меня дел было побольше? Сейчас обижает, хотя помню, что на «обиженных воду возят». Короче, к Зорику снова пришла Большая Любовь.

– Приезжай. Я хочу тебя познакомить, – услышал я, сняв телефонную трубку.

– Ну, будет случай, и познакомимся. Что, я со всеми твоими бабами должен знакомиться, что ли?

– Не-е, на Музе я собрался жениться.

– Опять?

– Что значит – опять?

– А жениться обязательно?

– Ну как тебе сказать…

– Что-то мы одними вопросами разговариваем? – задал я еще один вопрос.

– Ну что, заскочишь? Посмотрим «Арсенал» у меня по телику…

– Хорошо, заскочу… Меня только имя ее пугает.

– Конечно, пугает… К тебе муза является по ночам, а у меня всегда будет под рукой.

– Понятно, ты еще хочешь и нашу музыкально-поэтическую территорию пометить.

– Не брюзжи, старый хрен!

– Переспать с музой, так об этом мечтает, поди, любая творческая личность… Слушай, а может, подыщем тебе девушку по имени Спарта? Со «Спартаком» не получилось…

– Чего ты гонишь, – начал раздражаться Зорик.

– Ну ладно, приеду… Буду водить дружбу с Музой, может, ко мне вдохновение почаще будет заскакивать в гости. Но ты уж тогда не ревнуй.

Я приехал к Зорику. Квартира его явно преобразилась, в ней чувствовалась женская рука. Муза была очень приятной молодой женщиной лет двадцати пяти. Миловидная, с некрупными (чтобы не сказать мелкими) чертами лица, с очень выразительными глазами, которые делали погоду в ее женской привлекательности. Невысокая, складненькая, ну, в общем, Муза… Явно не хватало лиры, но в этот период она обходилась половником и прочими кухонными прибамбасами. Они решили жениться. Зорик уже был представлен маме невесты, специально прилетевшей из Томска. Смысл речи Музы на нашем вечере-инаугурации был таков:

– Я не хочу работать. Работа по дому – это целая планета (так и сказала), и я хочу, чтобы у Зори (я не понял, это уменьшительно-ласкательное от Зорика или полное имя прозвища) был настоящий тыл.

– И в то время как Сапрыкин и его команда будут мужественно сражаться с немецко-фашистскими завоевателями, Музы в тылу врага…

– Друган, не гони, твой юмор иногда неуместен, – встрял Зорик.

– Ну почему же? Мне очень даже нравится такой стиль общения, – заступилась за меня Муза.

– Отольются кошке музины слезки, – сказал я, ударяя сам себя по рукам.

– Да уж, вы поосторожней, а то не видать вам вдохновения, – продолжила Муза.

– Зорик, это форменный шантаж. Наливай.

– Я-то налью… Но какова молодая?

– Слушай, а платье с фатой уже готово? – этак наивно спросил я.

– Нет, в этот раз мы без платьев и батюшек, скромно на трамвае в загс…

– И потом уже можно музицировать на законных основаниях? – спросил я.

– Желательно, если уж музицировать, – подхватила мою волну Муза, – то музицировать исключительно вдохновенно.

– Зорик, мне нравится чувство юмора у этой девушки.

– Эта девушка еще всем покажет, – гордо сказал Зорик.

– Какое место вы хотите, чтобы я показала? – кокетливо спросила Муза, в шутку схватившись за застежки на платье.

– Перебьется артист, – грозно молвил Сапрыкин.

– Да, я хотел напомнить, что после одиннадцати нежелательно громко музицировать, особенно если инструмент такой качественный. Собственно, мне уже пора, – вставая со стула, сказал я.

– Ну ты пошляк, – полусердито сказал Зорик, – но твоя мысль вполне здравая. Сегодня у нас концерт…

– И что в репертуаре? – встрял я.

– Классические произведения с расширенной каденцией, – откликнулась Муза.

– Вот, видно, что ты общаешься с людьми, близкими к культурному наследию, – сказал я, натягивая на себя пальто.

– Может быть, вы напишете нам что-нибудь свеженькое? – кокетливо спросила Муза.

– Обойдешься моим репертуаром… Ишь, барыня нашлась… – пробурчал снова «жених».

– Прикажите, мадам, это моя профессия, – сказал я, переступая порог.

– А моя – в пятак давать, если что! – молвил Зорик, протягивая руку.

 

VI

А вскоре, ну, как вскоре – через год, у них появился Витька.

– Это мы в честь победы его назвали, – сказал при встрече Зорик.

– Если в честь автомобиля, то Мерседес покруче было бы, – среагировал я.

И он был счастлив. Умирал от Музы, не отпускал со своих колен Витьку. А у того мячик стал любимой игрушкой. А Муза? А Муза привыкла к тому, что она жена известного человека, привыкла, что в гости заглядывают знаменитости, а телевизионщики интервью норовят снять в квартире (а потом за ними ползай и убирай по полдня). Привыкла – и заскучала. Она технично освободилась от персональной опеки Зорика и, как опытный плеймейкер (а это, кто не знает, своеобразный режиссер футбольного действа), рулила семейным процессом.

У Зорика карьера футбольного тренера явно не задавалась, и он встревал во всякие бизнес-проекты. Его с удовольствием звали в «свое» дело новоявленные бизнесмены, потому что он был узнаваем, мог открыть дверь любого кабинета и пролоббировать практически любой вопрос. Дружба с артистами дала очень важный опыт. Сапрыкин понимал, что появление в «ящике» и на радио – это часть профессии.

Как я уже говорил, по интенсивности телефонных звонков Зорика я мог точно определить, как ему живется в ту или иную минуту. Если звонил он мне часто, значит, времени свободного у него хватало. А Муза возложила на него обязанности няньки Витька. Зорик возил его на тренировку, в какие-то кружки, кормил и укладывал спать. Они сдружились, а их маменька вела светскую жизнь и загружала себя всякими шопингами, СПА и косметическими салонами.

– Я ее балую, – говорил Зорик. – Она же еще маленькая.

– Ну-ну…

 

VII

И решила Муза стать флористом… «Это так возвышенно, – говорила она. – Там я смогу проявить свое творческое начало. Ведь составлять букеты – это так поэтично». А Зорик был как кенгуру-мать, и сын все время сидел в его сумке.

– Ты знаешь, – как-то сказал я Зорику, – вы с Витьком на фотографиях в газетах похожи на Александра Григорьевича Лукашенко с сыном Колей. Тебе надо Витьке китель справить с карманами.

– Ты шутишь, а я с ним за время ее учебы так сблизился, что поверишь, я испытываю дискомфорт, когда его рядом нет.

– А она?

– Она?.. У нее кто-то из Голландии приезжает, какие-то луковки везет. Будет семинар по тюльпанам.

– После семинара совместного музицирования в программе нет? Ты интересовался?

– Если честно, нет, не интересовался. Знаешь, я так решил – если поймаю, убью, а так…

– А когда ты деньги зарабатываешь?

– Да по ночам… Отсматриваю НТВ+, и я в профессии… Мне кажется, она не добесилась, ей нужны все эти дискотеки и тусовки, а я со своей молодой женой… Работаю день и ночь, а сделать ей праздник нет сил. Да и желания, если честно, тоже.

– Знаешь, мил-человек, взялся за гуж, не говори, что не дюж.

– Ладно… Вот сейчас Муза закончит свои курсы, надо будет где-то ей работать. Я себе всю голову сломал… Где? Ума не приложу…

– Вот бабы… Идут работать не чтобы вытащить семью из безденежья, а для того чтобы им было интересно и творчески жить. Правильно, ведь воспитывать детей, варить суп и стирать – это так однообразно…

– Не сыпь мне соль… – спел Зорик.

– Да я еще и не начинал, – ответил я.

– Ты удивишься, я часто вспоминаю Варю, ну, первую свою. При всех ее недостатках я себя с ней чувствовал очень комфортно. Было ощущение семьи, я видел в ней мать наших детей.

– Но лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал.

– Где-то я сделал ошибку… Сначала была Варвара, – сказал Сапрыкин, загибая палец.

– Симпатическая?..

– Ну да, вторая… Теперь Муза со своими цветами, – считал Зорик.

– Икебана, твою мать.

– Я решил, буду снимать ей цветочный киоск, пусть она там вяжет букеты. Может, еще и зарабатывать начнет… Да нет… Пусть по нулям пройдет, и хорошо.

– Правильно, а Витьку няньку, а пожрать в столовую депо № 15. Там очень хорош гуляш с макаронами, – ехидничал я.

– Ты плохого не посоветуешь, – дружелюбно ответил Сапрыкин. Он был все-таки удивительно теплый парень.

Однако карьера флориста у Музы не задалась. Цветы, связанные в различные букетные сочетания, не успевали продаваться. Они засыхали и осыпались, так и не попав в руки благодарного покупателя. И по нулям пройти не удавалось. По цветам был минус, аренда киоска – опять минус, а еще надо было с утра отвезти Музу на место дислокации, а вечером забрать и доставить к месту ночевки.

– Выматываюсь, как сволочь, – сообщил мне Зорик, когда мы вместе решили отсмотреть «Интер» и «Милан». – Сил на мою девочку не хватает.

– А она просит? Может, ей и не нужно? – спросил я.

– Да как-то так…

– Да как-то как?

– Ну, не очень настойчиво.

– Это не здорово… Мог бы уж залудить, вернее, смузицировать «Лунную сонату» или какой-нибудь «Ноктюрн».

– Тебе хорошо… Ноктюрн… А мне с утра побудку соло играть.

– Зорик… – с непонятной самому себе интонацией подвел я итог нашей беседе.

– «Смены не будет», – произнес грустно Зорик фразу из «Как закалялась сталь» Николая Островского.

 

VIII

А потом о Зорике Сапрыкине вспомнил большой футбол, и его пригласили тренировать команду, базировавшуюся на Урале. Хозяин команды, вернее, генеральный директор металлургического комбината был известным самодуром, единственной любовью которого был футбол. И он спал и видел своих ребят в премьер-лиге. Сезон близился к окончанию, и «Металлист» еще мог зацепиться за второе место, дававшее право на следующий сезон сыграть «в верхах». Но для этого должно было произойти чудо. Шелыгин, а именно такова была фамилия генерального, предложил осуществить это чудо Сапрыкину.

– Что мне делать? – спросил Зорик меня по телефону.

– Ты же помнишь фразу, по-моему, Черчилля, что если надо совершить подвиг, то значит, кто-то где-то недоработал.

– Ну да… кое-где, порой, подчас…

– Вот именно… – вторил я.

– И все-таки я соглашусь. Боюсь, что у меня не будет другого подобного шанса.

– Что ж, давай… Удачи тебе! – подытожил я наш разговор.

И Зорик подписался и – пропал. Как пропадал всегда, когда с головой уходил в дело.

А тем временем его благоверная Муза, устав от занудной флористики, решила попробовать себя еще в одной профессии с нерусским названием. Сомелье – так называли себя специалисты по винам в ресторанах. И она с головой бросилась осваивать высоты не слыханной очень многими россиянами профессии. Казалось бы, чего проще – наливай да пей, ан нет… Ну столько нюансов и оттенков, и все это надо знать… А Витька? А Витька был брошен в детский сад на пятидневку. И если папу, который с ним по-мужски поговорил, он понял, то маму, не удосужившуюся и самой для себя понять, зачем в семье высокопрофессиональный виночерпий (это при непьющем-то папе), Витек понять отказался. И снова раздался клич «Смены не будет», и Зорик прилетал, и звонил, и курировал все и вся.

И он сорвался… Сжег себя… На матчах «Металлиста» присутствовал доктор, который следил за давлением и сердцем Сапрыкина. Подвига не получилось, а обследование Зорика показало, что он на ногах перенес микроинфаркт. Надо немедленно делать операцию по коронарному шунтированию.

– Я буду, как Борис Николаевич, – шутил в телефон тренер «Металлиста». – Лечу в Баден-Баден. На Западе подобные операции делаются на раз, как аппендицит. Муза полетит со мной.

– А чего же она на Урал-то с тобой не летала?

– Не бухти, дружище.

Нужно отдать должное Шелыгину, все расходы на операцию команда взяла на себя. И вскоре Сапрыкин и «первая леди» отбыли в Германию. Мы с ним пару раз созванивались, Зорик был в норме.

А после операции, когда участие жены в восстановительном процессе было более чем необходимо, она вдруг засобиралась домой в Москву.

– Витька скучает, – пояснил мне Зорик во время одного из перезвонов.

Она улетела, а он по возможности звонил в Москву и был не в пример себе грустен.

– Что с тобой? – спросил я однажды.

– Да все в порядке. Анализы нормальные, гуляю, занимаюсь гимнастикой.

– Я о твоей душе? Что-то не так?

– Приеду – потолкуем.

 

IX

И он вернулся. Тот же Зорик. Зорик, который прикупил себе какой-то модный прикид.

– Показать тебе шрам на организме?

– А что, страшно?

– Да нет… Смотри, – с этими словами он задрал свой свитер и показал красноватый шрам через всю грудную клетку, – ты меня очень не смеши, а то шов разойдется, и сердце куда-нибудь под стол закатится.

– Как дома? – спросил я, стараясь не вкладывать никакой интонации в вопрос.

– Витька меня встречал, как будто я вернулся с войны. А эта…

Я взглянул на него.

– Мне кажется, что мы музицируем, вернее, музицировали втроем, – продолжил Зорик свой монолог.

– Перед ее отъездом из Бадена я случайно влез в ее телефон, и представляешь, 80% входящих и исходящих заканчивались на 43–70. Причем код московский. Я хотел ей сделать втык и объяснить, что роуминг дорогой и нечего языком чесать с подружками. А потом взял и набрал этот номер. Ответил мужик… Перезвонил в Москву, чтобы пробили этот телефон. Выяснилось, что этот телефон был в Германии, потом я узнал, что в Баден-Бадене. И улетел в Москву этот телефон вместе с телефоном моей неповторимой. Вот так…

– И что ты?

– Ты же понимаешь, если бы не моя операция, я бы его убил…

– Нездорово все…

– Нездорово… Мы с ним встретились в Москве. Нормальный мужик, приударил за симпатичной девахой. Объяснились, обещал исчезнуть из нашей жизни. Обидно то, что я же мог сдохнуть, а она… Я-то считал, что она – жена декабриста. Ведь мне же операцию делали в декабре. Вот так, друган…

– Я боюсь тебе что-либо советовать. Сам-то что думаешь? – спросил я.

– Попробую сохранить семью. Я же не застукал ее, а разыгрывать мавританские страсти устал. Я пробовал искать свои недостатки, тяжело, все время сбиваюсь.

– А помнишь песню «Стань таким, как я хочу». Чего ей не хватает?

– Ну, в театр мы не ходим, все футбол, футбол… Гости…

– А главное, Зорик, музицирование, вдохновенное музицирование. Если решил склеить чашку, начни за ней ухаживать, как будто на новеньких.

И их все чаще стали видеть вместе, они даже к нам несколько раз заезжали в гости втроем. Витька светился счастьем.

А потом Зорик выздоровел, и синдром трудоголика дал о себе знать. Он стал пропадать на работе, не звонил вообще… На мои звонки отвечал с неохотой. Обычные наши проблемы обсуждал без энтузиазма, создавалось ощущение, что он не знает, как закончить разговор и только терпит меня. И я решил не звонить ему первым. И что вы думаете? Никто не позвонил и не спросил:

– Ты куда пропал, дружище?

Не знаю, может, я переступил черту доверительности, и мои знания режут ему душу. Не знаю… Но так случилось, что через десять дней мы должны оказаться на одном фестивале вместе. Не встретиться не удастся… Как себя вести при встрече? Делать вид, что ничего не произошло? Наверное, так и сделаю. А там – как покатит…