I

Три года назад как-то вечером позвонила моя старая приятельница Ирка Городня, с которой у нас когда-то намечался (но так и не состоялся) роман. Хотя в подобных случаях обычно все складывалось, а в тот раз что-то не совпало. Ну и ладушки… У нас сохранились теплые отношения, которые, как говорят, невозможны между мужчиной и женщиной. И порой такая некрупная, в общем-то, случайная искра проскакивает между нами, и вдруг загораются глаза, но чувство долга, ответственности и еще черт знает чего в очередной раз не позволяет перейти нам в атаку, чтобы в рукопашной повергнуть друг друга.

Мы видимся чаще вчетвером. Наши супруги знакомы, но, несмотря на то что давным-давно расставлены все точки над i, у нас с Городней есть частные секреты, которыми мы не делимся со своими. Я считаю, что Ирке повезло с мужиком. Он неплохо зарабатывает, в меру крут, сделал какие-то нереальные бабки, поставляя накладные ногти в Россию. Ирка меняет раз в два-три года машину, наезжая на каждой из них не более двадцати трех тысяч километров. Из ее гардероба можно бы составить неплохую коллекцию «Весна-Лето», а также «Осень-Зима», в которой преобладали бы известные фирмы. На вопрос Валеры, мужа своего:

– Зачем тебе столько?

Она кокетливо отвечает:

– На черный день… Милый, вдруг ты обанкротишься, тогда мы сможем неплохо жить, потихоньку продавая это.

Она хороша собой, хотя рубеж сорокалетия был взят с первой попытки. Стараясь себя не грузить проблемами возраста, она не «надула свои губки», в очередной раз взглянув на себя в зеркало, и, имея рельефные формы, считает, что это ей очень даже идет.

– Привет, как ты? – ответил я, услышав ее голос в трубке.

– Погано, если можешь, давай где-нибудь смитингуемся. – Городня говорила без своего обычного напора.

Мне даже показалось, что она, набирая мой номер, еще плакала.

– А где ты?

– Я почти рядом с твоим домом.

– Может, у меня?

– Нет, я не хочу, чтобы твои видели меня в таком состоянии, – ответила Ирка.

– Хорошо, в начале улицы Удальцова открыли новое кафе, там мало бывает народа, приезжай.

– «В начале» – это со стороны Ленинского?

– Да-да, второй или третий дом слева.

– Хорошо, через полчаса там. – И она нажала отбой.

Ирина ждала меня у входа в кафе, и было видно, что у нее проблемы. Лицо не накрашено и было заметны следы слез.

– Что случилось?

– Сейчас, сядем за столик, и я тебе все расскажу.

Мы вошли в кафе, и все официанты изготовились выполнить наши желания. Я тактично усмирил их излишнюю предупредительность, и мы сели в дальнем углу, где, наверное, обосновались бы, будучи влюбленными.

– Два кофе и минеральной воды, – озвучил я заказ подошедшему официанту. Через паузу я обратился к своей подруге:

– Городня, что случилось? Никто не умер?

– Как тебе сказать… Из близких никто, а так… Брат мой, Рома его зовут, урод… Его забрали в ментовскую… Подозревают в убийстве человека.

– Подожди, может, все не так страшно. Подозрение – это еще не убийство.

– Боюсь, что убийство.

– Кто тебе дал эту информацию?

– Жена его бывшая позвонила. Они вообще-то в разводе, но живут вместе. Так вот, этот идиот утром зарезал нашу соседку по лестничной площадке.

– А он у тебя где живет?

– В Луганске. Это Украина…

– Я знаю…

– Я знаю, что ты знаешь… Так вот, мой братец зарезал тетю Полю, бабку, инвалидку, которая передвигалась при помощи каталки. Я не верю… Я не верю, что это Рома.

– Ир, не спеши, пока не было суда, он – подозреваемый… Твой братец пил?

– Еще как… Пил, пропадал, бедную Карину, это его бывшая жена, колотил… Она терпела-терпела, потом подала на развод… Так он ее отлупил, пырнул ножом…

– Из-за того, что она подала на развод?!

– Да, думаю, еще ревность… Да, вообще, он, как нажрется, становится агрессивным, и за штык…

– Какой штык?

– Ну этот нож, который он из армии принес. Он еще к винтовке прикрепляется. Вот у него любовь к этой штуковине! Он ее точил, перед зеркалом какие-то выпады делал, супермен недоделанный. Каринка его уговаривала: «Зачем он тебе? Выкини…» – «Нет, у меня это память об армии». Он, когда непьяный, – золотой человек… И ласковый, и додельный, и пожрать приготовит, но сто грамм – и идиот идиотом… Так я тебе не договорила. Он же Карину пырнул ножом (ее потом месяц в больнице выхаживали), телевизор в окно выкинул. Потом подумал-подумал (вот идиот!) – и в окно, как в боевиках, рыбкой выбросился. Так что ты думаешь? Под окном дерево стояло – он весь перецарапался, сломал ключицу и ногу. Они с Кариной в одной больнице лежали в соседних палатах, – закончила монолог Городня.

– Он ее так ревновал? Она что, такая красавица?

– Какая красавица? Без слез не взглянешь. Я вот принесла фотоальбом. Посмотри…

С этими словами Ирина открыла альбом и стала его листать, останавливаясь на фотографиях брата и его жены. Первые фотки показывали Романа в дошкольном возрасте и в первых классах общеобразовательной. Ангелоподобное лицо с большущими распахнутыми глазами и длинными ресницами. Одетый с провинциальным шиком – в белой рубашке с бантиком-бабочкой. Несмотря на всю благообразность, парень поражал какой-то неизбывной грустью и ощущением предчувствия страдания, которое выпадет на его долю в жизни. Я не ясновидящий, но это почему-то запомнилось мне.

– Ир, а почему он на этих фотографиях такой неулыбчивый? Ему что, фотограф не говорил про птичку, которая вылетит из объектива? – спросил я.

– Я никогда не обращала на это внимания. Он был у нас самый маленький, на двенадцать лет моложе меня, и мы с ним нянькались, а мама вообще души не чаяла. Представляешь, после двух девок после такого перерыва – парень…

– Давай полистаем, что там дальше?

– Это он с мамой, – комментировала Ирка.

– Опять не улыбается.

– Слава богу, мама до этих дней не дожила…

– Ага, это армия – «Скоро дембель».

– Так, а это свадьба, – переворачивая страницу, сказал Городня.

– Что-то и тут вселенского счастья не наблюдается. Это жена? Сусанна? – спросил я.

– Нет, Карина… Ну и как она тебе?

– Картина «Неравный брак» в зеркальном отражении. Она его старше?

– Да, на три года. Маленькая, некрасивая, с громадной грудью… Она его «высидела». Мама умерла, и она ему заменила маму.

– Мамик такой… – прокомментировал я.

– Ну да… Но если папики обычно богатые и обеспечивают своих избранниц, то тут-то голь перекатная. Ладно, это мы проехали…

– А где отец-то?

– А отец нас не воспитывал. Тяжелая работа на комбинате и горилка. Мама ушла, папа через год на другой женился… Елена Сергеевна звали… Пирожки хорошо пекла…

– А почему ты о ней в прошедшем времени? – спросил я.

– Так она тоже умерла… Отец наш сейчас вдовый и живет на нашей даче в Чепелево, под Москвой.

– Он у вас просто какая-то Синяя Борода!

– Ну да, только плохо на даче, не с кем пирожки печь… – ухмыльнулась Ирка.

– Детей-то Рома с Кариной наплодили?

– А как же?.. Девочка Анжела. Тут ее маменька в трудные времена в Эмираты на заработки подавалась…

– С ее внешностью?

– Ну, во-первых, на каждый товар есть свой покупатель… Но я-то думаю, что они больше по торговой части (армянка же), а если в секс-индустрии, то только мамкой… Так вот Рома Анжелку вырастил – кормил, обстирывал, в школу водил… Я же тебе говорю, когда не пьет – золотой человек. Анжелка его обожает.

– Слушай, а как его взяли-то сейчас?

– Да когда тетю Полю нашли, кто-то слышал скандал на их этаже. К нему пришли как к свидетелю, а он пьяный спит. Он и не упирался, во всем сознался, потом отвел милицию на пруд и показал, куда выкинул штык. Его там и нашли. Вот так…

– Да, дела… – единственное, что произнес я.

К нам подошел официант, и я попросил принести сто граммов коньяка. Мы помолчали, и, когда официант поставил коньяк с лимоном на стол, я попросил Ирку, чтобы она выпила. Она послушно это сделала, и через какое-то время слезы как будто прорвали невидимую плотину в душе. Ирка плакала, а я думал, вернее, прикидывал, чем могу в такой ситуации помочь. Вроде, благодаря телевидению, с любовью обсасывающему подобные истории, мы к убийствам на бытовой почве привыкли, но здесь дело касалось близкого мне человека, и акценты уже звучали по-новому.

Наконец Городня выплакалась, и я спросил:

– Чем я могу тебе помочь?

– Да особо-то ничем… Чем тут поможешь? Спасибо, что дал возможность выговориться. Ты первый, кому я все это рассказала.

– А Валера?

– Валера на работе… Да и вообще, стоит ли ему об этом говорить?

– Родственникам Валеры, может, и не стоит, а ему надо. Будут траты, причем крутые – на адвоката, на следователя, ты и не представляешь эту цепочку. Тебе все равно придется к Валерке обращаться. А потом, он же муж, а это «и в радостях, и в горестях». А родственники? Они и так, небось, ревнуют к тебе своего ненаглядного и считают, сколько стоят твои машины и шубы.

– Ты прав. Ну успокой меня, что ли… – взглянула на меня Городня.

– Как тут успокоишь? Знаешь, съезди в Луганск, на месте разберешься, а пока брата твоего взяли только по подозрению, и ничего еще неизвестно. К маме на могилку сходишь…

– А что, могут быть какие-то варианты?

– Ну вот, например, на поверхности лежит… Соседка ваша одинокая была? – спросил я.

– Ну, да…

– Черные риелторы… Слыхала про таких?

– Слыхала. Да она вроде кому-то отписала свою квартиру. Девахе какой-то, которая за ней ходила.

– Ну вот… – сказал я, пододвигая к ней альбом. – Давай, иди в туалет, приведи себя в порядок, я тебя домой отвезу.

– Ладно, поезду сдаваться Валере.

– Да не сдаваться, а обратиться к другу, к мужу, который поймет…

– Какой ты правильный…

 

II

Я отвез Городню домой в ее Коломенское и, возвращаясь к себе, думал – стоит ли мне об этом случае рассказывать жене. Чаще всего, когда такое происходит и жизнь взрывает мину где-то рядом с тобой, радуешься, что в очередной раз уцелел, и чем ближе опасность, тем острее чувствуешь вкус жизни. И хотя себя обычно декларируешь человеком, далеким от обсуждения чужих проблем, часто ловишь себя на том, что не прочь приправить пряным вкусом сплетен свое существование. А потом, это не мой секрет, и я решил, что, пока Ирка не обнародует историю своего брата, я о ней ничего не знаю.

Я пересек Севастопольский и вляпался в пробку. И снова мои мысли вернулись к событиям в Луганске, к брату Городни (кстати, она так и не сменила свою девичью фамилию, хотя фамилия Валеры – Подольцев, и, по-моему, звучит. Но баб не поймешь, может, не собиралась с ним долго жить. А если бы, как в былые времена, Городня-Подольцева? Сказка!). И вдруг я, как герой фильма «Женитьба Бальзаминова», начал фантазировать: «Вот был бы я… Вот был бы я Федором Михайловичем, да-да тем самым… Достоевским. Я бы сказал, что есть прекрасный сюжет для романа…

Конечно, Роман, брат Городни, не Родион Раскольников и проблема „переступить или не переступить черту“ его, думаю, не волновала, скорее всего, все упиралось в похмельный синдром. Но, если бы у меня был гениальный ум Федора Михайловича, я бы, пожалуй, мог загрузить „героя нашего времени“ разными психологическими проблемами. Отсутствие воспитательной руки отца, и мальчик добирает недостающей ему мужественности, представляя себя героем суррогатных голливудских боевиков. Штык, как трофей, привезенный из армии и пронесенный через всю жизнь? Если думать о психологической драме и вспомнить старика Фрейда, то штык это же фаллический символ, олицетворяющий мужественность, которой так не хватает герою. Ранний уход матери и Карина, заменившая ему ее. Эдипов комплекс налицо… Стоп-стоп-стоп! Подруге тяжко, а ты тут в игрища играешь. Писатель, твою мать…»

Я стряхнул с себя наваждение размышлизмов и тронулся – наконец-то включили зеленый, и я ловко проскочил Севастопольский до переключения светофора.

«А чем помочь? – продолжал я гонять свои мысли. – К тому же это другая страна. И там тоже борются с коррупцией. Ну, хорошо, отмажут его как-то, скажут, что бабка сама наткнулась на нож. Так он же его уже пускал в ход. А интересно…»

На этой мысли я остановился у обочины и набрал телефон Городни.

– Ирка, тебе удобно говорить? – спросил я, услышав ее голос.

– Да, пока да… Валера еще не подъехал.

– Слушай, а ты не рассказала… Что менты, как они отреагировали на прыжки из окон и на вырезание родственников?

– Дело открыли и после больницы его пару раз таскали на допрос. А потом Карина забрала свое заявление, и все.

– Все? – переспросил я.

– Все… Как будто ничего не было… Не было проникающего ранения, не было желудочной полостной операции. Ничего не было.

– Считать обманом зрения?

– Я думаю, – продолжила Ирка, – если бы его тогда посадили, тетя Поля была бы сейчас жива.

– С детства, благодаря всеобъемлющей любви матери и всей семьи, появилось чувство безнаказанности, – продолжил я вслух размышлять о своем романе.

– Что-что?

– Да, ничего, это мысли вслух.

– Ладно, привет, мой идет… Созвонимся.

Я въехал во двор, припарковался. Мысли были враскоряку. Решил отвлечься и включил приемник в автомобиле. Звучала знаменитая «Богемская рапсодия», и герой Фредди Меркьюри в ночь перед казнью обращался к своей матери со словами раскаяния. Правильно ли я перевел смысл этой песни, не знаю, но эмоция Фредди и мой перевод воздействовали на меня.

 

III

И все-таки Федор Михайлович не давал мне покоя. Захлопнув за собой входную дверь, я плюхнулся на диван, и моя логарифмическая линейка в башке пришла в движение. Как я ни старался проникнуться бедой и отчаяньем Городни, ничего не получалось. Я пытался укорять себя, называя бесчувственным бревном, пытался найти правильный алгоритм помощи… Ничего не выстраивалось, я сбивался на детектив, причем детектив, который я создавал в своей голове. В конце концов я решил, что, находясь в Москве, кроме сочувствия я предложить Ирке ничего не могу. Время – лучший лекарь. Пусть она поплачет, погорюет, а там что-нибудь прояснится.

Предложить деньги? Она не возьмет. Предложить поехать вместе в Луганск? Как это она с посторонним мужиком появится в родном городе? К «Санта-Барбаре» еще добавить «Богатые тоже плачут»? Нет, на это она тоже не пойдет и правильно сделает… Так что остаются дружеское плечо, жилетка и внимательные глаза, когда у нее появится новая потребность исповедоваться.

Конечно, братец – урод, и тюрьма по нему плачет. Вот только каким он выйдет из той тюрьмы? Судя по всему, все дерьмо нашей жизни он впитывает в себя, словно губка. Моральные переживания Родиона Раскольникова – это не для него. И я опять незаметно для себя сбился на игру «Сочини детектив». А что? Очень похоже – героиня-то денежку, как видно, зарабатывала, выгоняя самогоночку и приторговывая ею. Чем не старуха-процентщица? А может, братика и купюрами ссуживала, если тот просил взаймы? О чем они с утра-то терли? Может, не вернул он должок, она и осерчала? Осерчала и решила братишечку-то отчитать. А он же герой – как-никак видел, как ножичком-то балуют в американском кино. Может, все это он сделал с этаким воплем а-ля Сильвестр Сталлоне?..

Стой-стой-стой… Господин автор, у вас самого-то с психикой все в порядке? Да, чего-то меня заносит… Думаю, надо сочинить какие-то версии невиновности брата Городни, чтобы при встрече ее как-то успокоить, а там пройдет время, а оно, как известно, лечит. И я снова улетел в свои детективные дали…

Версия первая

Я крутил историю и так и этак, но ничего разумного у меня не получалось – братец Городни все равно был кругом неправ. Даже когда его окружали сплошные подонки и негодяи, поверить, что последний удар тетя Поля нанесла сама себе, никак не удавалось. А самое страшное, что я к «своему герою» ничего не чувствовал – ни симпатии, ни ненависти… Ни-че-го.

И я снова собирал свои мозги в кучу, и тетя Поля становилась смертельно больной и после отчаянных попыток уговорить знакомых врачей, ветеринаров и еще кого там, чтобы ей сделали смертельный укол, она, не добившись своего, подбивает Романа помочь ей уйти из жизни, пообещав простить ему все его долги. И что? А ничего… Опять виноват.

Версия вторая

Сосед снизу, мечтая завладеть опять-таки злополучной жилплощадью, подкупает тетю Полю. А она ведет двойную игру, как в шпионских сериалах, и, не отталкивая сиделку, берет деньги у соседа снизу… Берет деньги, обещая переписать завещание в пользу нашего нового героя. Дальше дело техники… За стаканом водки надо убедить Романа тюкнуть старуху, засидевшуюся на грешной земле. Стимул – «она всех достала, и я тебе все долги прощу…». Да, но опять братец не выглядит пай-мальчиком.

Версия третья

Девушка, которая по завещанию должна получить квартиру… У нее есть кавалер, который ее торопит… В конце концов он и сам мог по-мужски поговорить с Романом, который окончательно запутался в долгах. Поговорить и подбить стать наемным убийцей. Боже мой, ну почему опять Романа? А кого? Он же явился как штык со штыком в квартире процентщицы. Нет, не годится, ищи-ищи, что-то должно быть.

«Ладно, спать», – решил я, понадеявшись на собственную импровизацию при встрече с Иркой.

 

IV

А ночью мне приснился сон, причем очень сумбурный, и я его не запомнил целиком. Но прежде чем проснуться, я увидел во сне корпоратив в честь 75-летия тети Поли. Гламур в полный рост, среди гостей видные политики и звезды шоу-бизнеса. Официанты разносят шампанское… Тетя Поля сидит во главе стола, заставленного отборными яствами. Рядом с ней стоит ее каталка, украшенная изумрудами и бриллиантами. На сцене певица, которая в сопровождении ансамбля поет песню, припев которой подхватывает весь зал:

Вдруг на экране моего сновиденческого «телевизора» пошли помехи, и появилась надпись: «Просим прощения за сбой в передаче, случившийся из-за неполадок на линии вне территории России».

Я проснулся.

 

V

И почти сразу позвонил телефон. Это была Городня.

– Привет… Я сегодня уезжаю в Луганск.

– Валере рассказала?

– Да, конечно…

– Я подскочу на вокзал.

– Давай, приезжай, мне это сейчас очень нужно.

На перроне Курского меня ждала Ирка Городня. Скромно одетая, сожравшая себя, но не потерявшая решительности. Она была собрана и, судя по виду, готова броситься в драку.

– И что? Ты едешь?

– Да, хочу встретиться с адвокатами, может, в камеру допустят, поговорю с этим… Даже не знаю, как назвать его.

– А называй его – брат.

– Спасибо тебе за поддержку.

– О чем ты? Все нормально.

– Да нет, – Городня вдруг поцеловала меня, – ты так меня поддержал.

– Знаешь, я тут разные версии придумал, – собрался я пересказать свой детектив.

– Да не надо… Это же работа следаков, а не твоя… Пой лучше песни.

– Ладно, езжай… Потом когда-нибудь при случае я тебе все это расскажу.

– Я поговорила с некоторыми людьми… Они мне сказали, что могут его даже отмазать, ты же знаешь, как нынче это делается… У них уже есть отработанные ходы и связи… Все упирается в количество денег.

– А помнишь закон, – решил я проявить свою компетентность, – если начнешь давать, тебя будут доить до конца жизни.

– Да дело даже не в деньгах. Я не хочу… Я не хочу, чтобы он отвертелся… Если он не сядет, боюсь, что следующая буду я… Придет со штыком и скажет, что я не сделала ему шоколадную жизнь.

– Может, ты и права…

– Пусть будет, как будет… Жалко деда.

– Он не знает?

– Нет, мы ему не будем говорить… Может, Рома оттуда иногда будет отцу звонить… А так он для него в командировке, где нет мобильной связи.

– Короче, – прокомментировал я. – Деду ты уже «испекла пирожков». Ну-ну… Городня, ты неисправима.

– Ладно, дружочек, береги себя, – обняла меня Ирка и пошла в вагон.

Его посадили… Дали десять лет. Городня не любит об этом говорить, тем более мы информацию особо не распространяли. Она к нему ездит на свидания и через Карину посылает денег на посылки. Это все Ирка мне рассказала, когда однажды я ее подвозил в Коломенское.

– Знаешь, ему ведь могут скостить срок за хорошее поведение. Я об этом молюсь и этого же боюсь. Он же всю гадость впитал в себя. Посмотрела я, какой он стал крутой, когда была на свиданиях. Без зубов, страшный, но крутой…

– Ты его простила?

– Не знаю… Почему-то кажется, что все там было не так, как нам рассказали. Может, так, как в твоем детективе?

– Но я же тебе его не рассказал.

– А мне и не надо было твой слушать. Я свой сочинила…