Пролог

Они сильно опаздывали и потому ужасно спешили. Друзья — такая же молодая семейная пара, как и они сами, — ждали их к семи часам, а было уже восемь. Впрочем, никто не был виноват в том, что собственная машина не завелась, служба такси по телефону предложила ждать машину минимум двадцать минут, а поймать попутку в силу разыгравшегося не на шутку дождя было сверхсложно, практически нереально. Конечно, можно было плюнуть на все и вернуться домой, где уютно, сухо и тепло, позвонить друзьям и извиниться за то, что не смогут прийти в гости, но они так давно не собирались вместе! И им так хотелось отметить прошедший три дня назад Международный женский день по-человечески, а не так, как это было восьмого числа: соседи сверху залили все ниже расположенные этажи, и весь день прошел в выяснениях отношений, в которых с огромной радостью приняли участие абсолютно все жильцы подъезда, включая даже тех, кто, вообще-то, залит не был и кто ввиду этого ругался с особенной радостью.

Дождь лил как из ведра, размывая асфальт и образуя гигантские лужи, и зонт уже не спасал от его нашествия. Промокшие до нитки, они шли по дороге, регулярно оглядываясь в надежде поймать все-таки частника или такси. Прическа, над которой молодая женщина колдовала весь день, постепенно опала и сейчас напоминала больше слипшуюся мокрую паклю, нежели волосы вообще.

— А завтра еще на работу, — понуро заметил Он, глядя себе под ноги, и робко предложил: — Может, вернемся?

Она не успела ничего ответить, ибо в мрачной дождевой завесе, точно маяк в бесконечном море посреди всепоглощающей тьмы, возник спасительный и столь долгожданный свет фар, а следом за ним — сам «Фольксваген Гольф» желтого цвета с черными шашечками, мягко движущийся прямехонько на молодую пару.

— Такси! — не сговариваясь, бросились они останавливать машину.

«Фольксваген» милостиво принял их в свое комфортное и теплое нутро.

— Как нам посчастливилось встретить вас! — благодарили они шофера, попутно рассказывая ему о своих злоключениях. — Вот повезло, так повезло!

Водитель был польщен и молча кивал в ответ.

Через три минуты пути, в течение которых дождь не то что не прекратился, а даже немного не сдавал свои позиции, продолжая идти стеной, они чуть не наехали на голосующего на дороге парня чудаковатого вида, которого по причине ливневой завесы было довольно трудно разглядеть.

— На Сосновую, 3. Срочно, — попросил он и через мгновение оказался на переднем сиденье, рядом с водителем, потому как Сосновая улица была в нужной всем стороне. — Я так замерз… И писать хочу, — поведал страшную тайну спутникам (чем неимоверно их обрадовал) паренек, потирая ладонями озябшие ручонки через длиннющие, свисающие далеко ниже этих самых ладоней рукава бесформенной кофты, сверху которой была надета не менее бесформенная футболка, а уже на нее было напялено что-то безрукавное и дутое, наподобие спасательного жилета.

«Что это за стиль такой — футболка сверху кофты с длинным рукавом? — возмущалась про себя Она, особа утонченная, стильная и тщательно следящая за своим туалетом. — А эта безрукавка, точно сшитая из резинового матраца? Полная безвкусица! И волосы дыбом. Панк, что ли? А зрачки-то какие странные, такие расширенные и точно выпученные. И дергается он все время… Неужели наркоман? — ахнула про себя девушка. — Говорят, они совсем за собой не следят. А брюки-то размера на три больше. Это тоже веяние моды? Или просто вследствие наркозависимости он так сильно похудел, а денег на новые нет?»

Она была старше этого парня на каких-то шесть лет, но между ними ощущалась пропасть в несколько веков. У нее — два высших образования, престижная работа, любящий и любимый муж, понимающие и заботливые родители. Правда со свекровью отношения не сложились (а у кого они сложились?), да и детей Бог пока не дал. «У нас все впереди, — думала она об этом. — В конце концов, ребенок — это очень серьезный шаг, значит, Господь решил, что мы пока не готовы». Эта молодая женщина была олицетворением мудрости рядом с сидевшим впереди парнем. Совсем молодая, она набралась большого жизненного опыта, так как многое успела повидать в этой жизни — суровой, подчас бесчеловечной и чрезмерно любящей насмешки… Ничто не давалось ей просто так. Всего приходилось добиваться самой, прилежно учась, работая до седьмого пота и проявляя врожденную смекалку. Ошибаясь, в конце концов, и исправляя свои ошибки. Так, в общем-то, и дается опыт.

У него — каждый день тусовки, «отрывоны» с пацанами в клубах на, между прочим, «предковские» деньги. Свои-то заработать как-то не дано. Мало того, парень и учился-то через пень-колоду, «забивая» на лекции и оставляя после себя сплошные «хвосты» да незачеты, а впоследствии еле дотягивая на экзаменах до отметки «удовлетворительно».

Короче говоря, этих совершенно непохожих друг на друга людей объединяло лишь одно: они ехали в одной машине, в одно время и в одном направлении — в сторону улицы Сосновой.

Пользуясь тем, что словоохотливый парень доставал своей болтовней бедного водителя, которому и без того нелегко было ехать вследствие разыгравшейся непогоды, и всеми небесными силами пытался втянуть последнего в беседу, что гарантированно избавило бы парня от скуки, которой он на данный момент так болезненно маялся, Она, приблизившись к уху супруга, поведала ему о своих подозрениях относительно пристрастия этого пассажира к наркотическим средствам, о чем этот пассажир, как она и рассчитывала, не услышал.

Муж пожал плечами и шепнул:

— Не бойся. Даже если это и так и он решится ограбить нас, чтобы добыть себе очередную дозу, то все ж таки он один, а нас трое. Справимся как-нибудь.

Этот ответ его жену ненадолго, но успокоил, и она стала держаться увереннее.

Шофер, не знающий уже куда себя деть от этого незамолкающего чудака, вынужден был включить радио, дабы втолковать, что никто этого навязчивого попутчика не намерен выслушивать, тем более что-то ему отвечать.

— Криминальные новости, — привычно загундосил диктор. — Сегодня около часа назад было совершено новое нападение маньяка по прозвищу Убийца в белой маске. Это произошло в местном филиале Московского государственного университета экономики. Одна девушка убита, другая тяжело ранена. Убийца скрылся с места происшествия до приезда полиции. Все подробности — в программе «Вести», сегодня в двадцать один тридцать.

— Безобразие, — непонятно о чем проворчал водитель такси. Впрочем, наверное, об убийстве.

— Действительно, — согласился Он, обняв жену покрепче. — Как можно поднять руку на женщину?

Чудак с переднего сиденья аж затрясся, услышав новости, чем навел на молодоженов определенные подозрения.

— А вдруг это… он? — как можно тише шепнула она супругу. В ее глазах отчетливо заплясало пламя страха.

Он ничего ей не ответил, а про себя подумал: «М-да, сходили в гости!»

Здесь парень в футболке поверх кофты и возможный убийца повернулся к супругам, поняв, что таксист не намерен с ним общаться, и решив попытать счастья у соседей сзади.

— Скока женаты?

— Почти три года, — с небольшой заминкой нехотя отозвались они. Открыто враждовать с потенциальным преступником, нарочито игнорируя его вопросы, не хотелось, а общаться с ним хотелось еще меньше.

Тут парень обратился конкретно к мужчине:

— Типа любовница есть у тя?

Они открыли рот: Она — от возмущения, Он — чтобы свое возмущение выразить вербально:

— Молодой человек, как вам не стыдно?

На что «молодой человек» тут же среагировал вот чем:

— Че, слабо с двумя-то, да? Ха-ха-ха! — Но, отсмеявшись, сделал попытку извиниться: — Тока, ребят, не дуйтесь, я ж типа пошутил! А то скука смертная… — И, к величайшей радости, отвернулся к лобовому стеклу, над которым усиленно трудились «дворники». Впрочем, дождь уже постепенно снижал свои амбиции, мало-помалу из категории ливневых переходя в разряд грибных.

Им оставалось ехать всего несколько минут, когда, таращась через стекло на лесополосу, которую они проезжали, паренек не выдержал:

— Все, командир, не могу терпеть! Умираю, как писать хочу! Тормозни.

Ее прямо передернуло. Как можно так выражаться? В своем кругу ладно, но здесь незнакомые люди, к тому же не ровесники!

Но водитель никак не выразил свое негодование и покорно свернул в лес. Когда он поднес к губам бутылку, чтобы глотнуть бодрящей водицы, автомобиль высоко подпрыгнул на одной из кочек, и шофер, вместо того чтобы пить, пролил на себя часть воды, ругнувшись, а с панели слетела какая-то бумажка. Паренек наклонился, чтобы ее поднять, на мгновение его одежонка задралась, а широкие штаны, наоборот, чуть сползли и…

Она резко вскрикнула, тыча холеным наманикюренным пальчиком в пистолет, торчавший из-за ремня его брюк. Выходило, что с подозрениями она не ошиблась, и им посчастливилось ехать в одном такси с убийцей. Что же теперь будет? Не зря ведь он заставил шофера свернуть в лес.

— А ну, дай сюда! — скомандовал мужчина за рулем и, получив от парня пистолет, повертел его в руках, после чего вернул владельцу, по-дурацки хмыкнув. Парень, засунув оружие обратно за ремень брюк, дождался, когда «Гольф» остановится, открыл дверь и пулей полетел в глубь леса. — У меня к вам небольшая просьба, — обернулся таксист к паре. — Я сильно намочил джинсы, чувствую дискомфорт. Не могли бы вы выйти из машины, пока я не переодену другие?

Молодые покорно покинули автомобиль и встали возле него, тактично смотря в другую сторону и дивясь про себя, как таксист мог так сильно намочить штаны и как часто это случается, ежели возит с собой сменные. Дождь, к счастью, уже перестал, только, когда дул ветер, немного капало с деревьев. Муж с женой подняли лица к небесам, удовлетворенно отметив, что тучи расползлись, оставив небо в первозданном чистом сине-голубом обличье, и жадно вдыхали свежий после минувшего дождя воздух.

— Слышала, что половина серийных убийц не достигла тридцатилетнего возраста. Может, этот парень и есть тот маньяк? — гнула Она свое, обращаясь одновременно и к мужу, и к водителю, менявшему мокрые джинсы на сухие в машине. — Давайте уедем, пока он не вернулся?

— Да какой он маньяк? — донеслось насмешливое из машины. — Кишка тонка.

— А как же пистолет?

— Ха, — вконец развеселился таксист. — Это всего лишь зажигалка.

— И все-таки… Он такой неадекватный, дерганый и, по-моему, конкретный наркоман.

— Да, — согласился муж, — такой вполне может убить, особенно, ради новой дозы. Да внешний вид у него, как у форменного маньяка.

— Да говорю вам: он не маньяк! — убежденность водителя «Фольксвагена» переросла в раздражение.

— Почему вы так уверены? — удивились супруги.

Дверь распахнулась, вышел таксист. На нем почему-то был надет темно-коричневый мешкообразный балахон, порезанный книзу бахромой, с капюшоном, надетым на голову, а на лицо была надвинута белая маска, изображавшая что-то ужасное, может, саму Смерть. Рука его замахнулась остро заточенным длинным разделочным ножом, когда он проговорил:

— Потому что я — маньяк!

Последним, о чем успела Она подумать, было то, что у них уже никогда не будет детей…

 

Глава 1

Три дня назад

— Юль, это тебя, — передала мне мама трубку.

— Алло.

— Привет! — Это был Димка Хромов, мой бывший одноклассник. С окончания школы прошло уже более полутора лет, но мы все равно регулярно перезванивались, потому как в школе неплохо дружили. — С Международным женским днем тебя!

— Спасибо. — Я только-только успела проснуться и умыться, потому сладко зевнула.

— Не разбудил? — услышал Дима смачный зев. — Я пытался сперва на мобильный дозвониться, но он недоступен.

— Я номер сменила.

Дима записал мой новый номер, после чего поинтересовался:

— Слушай, чего делаешь сегодня? Мне тут Усачев позвонил, оказывается, наши все сегодня на премьеру в кино собираются.

— Да? — равнодушно протянула я. Наш класс частенько куда-нибудь собирался, но куда — абсолютно не важно, так как цель всегда одна: после фильма (концерта, балета, музея, выставочного зала…) напиться в стельку и остаться ночевать на лавочке у своего подъезда, ибо взобраться наверх в свои апартаменты задача в данном случае непосильная. А можно — на лавочке у чужого подъезда, и это считается даже круче. На самом деле, нет, конечно, ничего плохого в том, что ребята и после школы остались дружны и любят куда-нибудь выбраться все вместе, только я — убежденная трезвенница, так что сами понимаете причину моего скептицизма. — И где кино дают?

— Да в «Гиганте». Пойдешь?

— Смотря что будет после…

Димка хихикнул.

— После, конечно, что-то будет, но нам совершенно необязательно в этом участвовать. — Хромов не был бесповоротным трезвенником, как я, но также мог найти себе занятие поблагороднее пьянки. — А фильм — зашибись, как утверждают посмотревшие.

— А жанр?

— Кровавый триллер. Про серийного маньяка-убийцу. По телику про эту премьеру все уши прожужжали.

Честно говоря, телевизор я не жалую и по собственной воле не включаю никогда, просто потому что не могу отыскать там ничего интересного лично для себя. Зато моя близкая подруга Катька просто помешана на этих триллерах и не включает телевизор оттого, что все ужастики ею уже неоднократно пересмотрены, так как она знакомится с ними еще на стадии кинопроката. Как-то раз отец попросил меня раздобыть что-нибудь посмотреть, и я обратилась к ней. В результате дома оказались фильмы со следующими названиями: «Хеллоуин», «Пятница, 13-е», «Пила», «Я знаю, что вы сделали прошлым летом», «Я все еще знаю, что вы сделали прошлым летом», «Я задолбался уже помнить, что вы натворили прошлым летом» и прочие в том духе. Отец, как выяснилось, такие фильмы не уважает, но мне неожиданно понравилось. Так что Дима, сам того не зная, меня заинтриговал.

— Как называется?

— «Визг 4». Может, слышала?

— «Визг»? Конечно. Только я думала, что это трилогия.

— Да, изначально их было три. Но совсем недавно сняли продолжение. А че? Фильм кассовый, людям нравится, так что, думаю, сиквелы будут снимать и снимать.

— Лады, уговорил. Пойду я на твое кино. Во сколько?

— Сеанс в 17:00. В половине пятого буду у твоего подъезда.

Простившись, я шмякнула трубку и наконец-то отправилась завтракать.

До «Гиганта» — самого крупного в городе дворца культуры, совмещавшего в себе функции кинотеатра, — мы дошли за десять минут. Половина бывшего класса уже стояла на крылечке. Почти все курили, а некоторые умудрялись совмещать это наивреднейшее для организма мероприятие с потягиванием пивка прямо из горла и приятельским щебетом, насыщенным пикантными матерными словечками.

Таня Грачева, с которой я тоже немного дружила, такая же безумно рыжая и веснушчатая, с неизменной косой до пояса, тут же подскочила ко мне и весело чмокнула в щеку.

— Юлька, ты все такая же! Только куртка новая. Красная, короткая — блеск! Я себе тоже хочу новую куртку! Ты же раньше не носила броскую одежду? — слова выстреливали из подружки, как из автомата пули, я за полгода, что мы не виделись, успела от этого отвыкнуть, потому сейчас недовольно морщилась.

— Теперь ношу.

Сама Грачева одета была, страшно сказать, в ярко-желтое полупальто со стразами и ядовито-зеленым кокетливо повязанным вокруг шеи платком, что в сочетании с вышеозвученными рыжими волосами, фиолетовой юбкой, белыми шерстяными колготами и самыми настоящими ковбойскими сапогами привлекало много больше внимания, чем если бы она просто предстала на улице голой. Во втором случае прохожие одарили бы ее неодобрительным взглядом и прошли бы мимо, а сейчас одни из них боязливо оглядывались через плечо, суеверно перекрещиваясь на скорую руку, иные же впадали в молчаливый ступор. Впрочем, Татьяна знала, что действует на толпу обескураживающе, однако искренне считала, что сим обязана своей писаной красоте, которую я, кстати отметить, в ней не наблюдала. Впрочем, о вкусах не спорят.

— А-а. А я теперь пиво люблю. Хочешь? — Она сунула мне под нос початую бутыль «Клинского». Я отпрянула, ехидно заметив:

— Ты и раньше его любила.

— Да, но это еще давно было. Потом я перестала любить, но пила. Потом даже пить перестала. А сейчас вот снова люблю и пью. Ой, ты столько обо мне еще не знаешь! Чего давно не заходишь? И опять ты хвост завязала, он тебе, между прочим, не идет!

Ну вот, убедились, что моя Таня — балаболка, каких свет отродясь не видывал? Подвергнув критике мой внешний вид, она принялась сплетничать, избрав в качестве жертв бывших одноклассников. Оказалось, что Сашка Усачев еще со школьной скамьи любит Машку Алексееву, и теперь они наконец стали встречаться. Ванька Белов работает в каком-то спортивном комплексе, но не тренером, как он всем хвалится, а, блин, представь себе, обычным набивальщиком матов! А Лидка Пронина откопала себе мешок с бабками (переведя с грачевского языка на русский — нашла бизнесмена) и собирается выскочить за него замуж, а может, уже выскочила, от нее давно ни слуху ни духу. И везет же некоторым, и Таня тоже так хочет.

— А у тебя как с личной жизнью? — бестактно прилепилась подружка, чем окончательно испортила настроение: личной жизни у меня не было уже довольно давно.

— Да так… — вяло отмахнулась я.

— Ой, а я тебе сейчас такое расскажу! Ты не поверишь, кого я вчера встретила! Нашего физрука! — продолжала болтать Танька и делала это, временами шумно отхлебывая из банки пиво, до тех пор, пока Димка наконец не вспомнил, что мы еще не купили билеты.

Грачева с остальными прошла в зал, а мы направились к кассе. Видя, как я достаю кошелек, Хромов взбунтовался и, проявляя джентльменство, заплатил за обоих. Засим мы потопали в зал занимать свои места и уселись за минуту до того, как потух свет. Через три началась громко орущая реклама кинопремьер, а еще через пять — наш фильм.

По традиции всем своим жертвам перед нападением психически неуравновешенный маньяк в белой маске и коричневом бесформенном балахоне звонил по телефону, и все почему-то принимали его за своих знакомых. Вот и сейчас надменная блондинка Саманта с роскошным бюстом и огромными, в пол-лица, глазищами игриво спросила «своего парня»:

— Джон, а ты меня любишь?

— Люблю… — прошипел плохо различимым голосом в ответ Лжеджон, находясь за дверью спальни этой девицы, где она, к ее ужасу и находилась, и держа наготове широкий разделочный нож, и совсем неожиданно для Саманты добавил: — …убивать!

— Что?! — Глаза блондинки испуганно заметались. — Джон, ты что?! Перестань так шутить!

— Я не Джон.

— Ну хватит! Если ты не Джон, то кто же? — Саманта осторожно выглянула в окошко. Никого. Она успокоилась. Но зря.

— Не туда смотришь. Я здесь. За дверью.

Она вскрикнула и поставила рядом с дверью стул. Ну с понтом забаррикадировалась. Хотя можно было закрыть ее на замок, тем более что ключ торчал в замочной скважине. Это кому как удобнее.

— Давай поиграем, — раздавался в трубке голос маньяка. Конечно, она могла запросто его сбросить и набрать 911, после чего спокойно сбежать через окно, этаж-то первый, но, видимо, ей очень нравился его голос, потому она продолжала завороженно слушать. — Я буду задавать вопросы, а ты отвечать. Ответишь верно — будешь жить. За неправильный ответ расплата — смерть. Итак, первый вопрос. Хочешь умереть сегодня?

— Нет!! — завизжала блондинка сиреной, но этот разумный, на мой взгляд, ответ, серийный убийца посчитал почему-то неправильным (у психов же своя логика) и вломился без особых сложностей в комнату, после чего, потаскав девицу за волосы, выбросил ее прямо в окно. Стекло разлетелось на мелкие кусочки, а я зажала уши ладонями, боясь оглохнуть. Димка последовал моему примеру. Администрация кинотеатра никогда не заботится о барабанных перепонках зрителей — это я еще давно уяснила.

Саманта тем временем поднялась и, отряхнувшись, принялась упорно глазеть влево. А Убийца в белой маске, как вы уже догадались, приближался к ней с абсолютно противоположной стороны и был все ближе, ближе…

— Сзади! — не выдержала я.

— Тихо! — ополчился на меня весь зал, пришлось умолкнуть и далее без комментариев наблюдать за тем, как маньяк разделывается с Самантой, а потом еще с двумя десятками персонажей.

…Под титры мы покинули зал. Тут и там появлялись лотки, торговавшие костюмами убийцы-маньяка с прилагавшимися к ним картонными ножами, а также большими календарными плакатами с изображенными на них самыми кровожадными сценами из фильма; продавцы кукурузных хлопьев, попкорна, соков и шоколадок, наоборот, уже сворачивали свою деятельность.

— Дим, подождешь меня? Мне надо в уборную.

— Разумеется! И домой провожу, а то темно уже на улице. Снег-то почти сошел, а с ним светлее… — Он что-то еще бормотал, но я уже удалилась за дверь. Зашла в пустую кабинку, а через две минуты, собираясь выходить, открыла дверь и вскрикнула от ужаса: за ней стоял маньяк в балахоне до пят и маской на лице. В руке был длинный нож.

— Свободна? — спросил маньяк отчего-то женским голосом.

— Нет! Меня уже заказали! — испуганно заголосила я. Пусть киллер ищет себе другой заказ и, соответственно, другую жертву.

— Да не, кабинка? Свободна?

— А, в этом смысле! — тут же успокоилась я. — Теперь да.

Выйдя из туалета, я посмотрела по сторонам, ожидая встретиться взглядом с Хромовым, но его нигде не было. Странно, я думала, что он будет ждать меня здесь. Да и бывших одноклассников нигде не видно. Может, они все на улице?

Я вышла на крыльцо.

«Ага, вот они, — удовлетворенно подумала я вслед удалявшейся в сторону бара компании, в числе которой были, кстати сказать, и Таня Грачева, и Димка Хромов. — Так я и знала».

У меня был выбор. Нарушить принцип и переступить порог заведения, куда соваться я считала ниже своего достоинства, зато иметь гарантированного провожатого, пусть и не совсем трезвого, или же следовать внутреннему стержню, объявившему меня стопроцентной трезвенницей и борцом за здоровый образ жизни, но бояться всю дорогу до дома, так как времена нынче неспокойные, а снег-то, как верно заметил Димка, почти весь сошел, особенно здесь. Темно, короче.

«Пить или не пить, вот в чем вопрос, — хмуро хихикнула я про себя. — Ладно, обойдусь. Гуляйте. Вы все под стать друг другу».

— Сама дойду, — резюмировала я печально и зачем-то вслух и устремила свой дрожащий взор на темный, сроду ничем не освещавшийся переулок, через который мне и предстоит топать.

«Может, идти в обход? — пискнула внутри меня глупенькая мысль. — Ага, такой крюк делать! Идти в два раза дольше! И потом, во дворе-то все равно все фонари посшибали, темноты так и так не избежать».

— Что, отстала от компании? — насмешливо поинтересовался голос за моей спиной.

Я резко обернулась, настроившись встретиться лицом к лицу по меньшей мере с Джеком-Потрошителем, но передо мной предстали всего-навсего два парня и девчонка. Один из парней внимательно на меня глазел, другой обнимался с девчонкой. Последние двое, казалось, и не заметили моего присутствия поблизости.

— Одной в наше время ходить опасно. — Его синие глаза весело смеялись. Надо мной, что ли? Да нет, тут дело в другом. Просто человек навеселе. Тут побольше одной стопки будет.

— Я неплохо умею драться, — на всякий случай произнесла я строго.

— В самом деле? — прыснул он, обозрев мои пятьдесят кило при росте метр семьдесят.

— У меня черный пояс по каратэ, — стояла я на своем, припоминая мастеров восточных боевых искусств, чьи фигуры также не отличались особой тучностью.

— Ну мы погнали, — сообщил его друган, тот, что обнимал девчонку, они запрыгнули в неприметную «двенадцатую» и действительно погнали.

— А какой пояс идет перед черным? — проверял он меня на вшивость, распрощавшись с друзьями.

— Хм… — я глубоко задумалась, после чего ткнула пальцем в небо: — сиреневый?

Он рассмеялся.

— Не угадала. — Принюхавшись, я определила, что молодой человек был весел из-за хорошего настроения, а не по вине хмельного напитка, и паника меня отпустила.

Мы еще немного постояли. Мой новый знакомый закурил.

— Кстати говоря, оттого, что мы тут торчим, светлее не станет. Даже наоборот.

— Правда? Тогда я пойду, — промямлила я нерешительно, не двигаясь с места и продолжая понуро глазеть в еще сильнее потемневший переулок.

— Тебя проводить? — подмигнул он мне, приглаживая свои густые русые волосы. Парень был высок и хорошо сложен.

— Как хочешь, — пожала я плечами, но внутренне напряглась: чего ему от меня нужно?

— А далеко живешь-то?

— Нет, — покачала я головой. — Десять минут, если по прямой, дворами.

— Ну пошли тогда. — Мы сделали несколько шагов, но тут я остановилась. — В чем дело?

— А зачем тебе меня провожать? — Если вы еще не заметили, я мастер на дурацкие вопросы.

— Люблю светленьких, — отшутился он, зазывно мне улыбнувшись.

— А если серьезно?

— А я серьезно. Да и жалко тебя одну отпускать, мало ли что может случиться? — Он отбросил сигарету и выдохнул в атмосферу последнюю порцию угарного газа.

— Мало ли что может случиться, если ты меня не отпустишь? — осторожно заметила я и поспешно добавила: — Денег у меня с собой нет. И дома денег нет. И серьги у меня не золотые.

— Денег, говоришь, нет? Ну не беда, они у меня имеются. Если что, поделюсь, — хохотнул он.

— Не стоит, — фыркнула я и возобновила движение. Парень не отставал, таким образом мы подобрались к дороге. — Все-таки давай пойдем в обход. Там фонари и люди.

— Окей. Хочешь здесь — пойдем здесь, мое дело маленькое, — уступил парень, и наша парочка двинулась вперед по освещенной стороне улицы, соблюдая положенную дистанцию. После минуты молчания он поинтересовался: — Как тебя зовут-то?

— Мама зовет овцой, все остальные — Юлей.

Он опять засмеялся.

— Что ж, мама не помнит, как тебя назвала?

— Помнит. Просто овца — это у нее слово-паразит. Только применяет она его исключительно к своей дочери.

— Смешная у тебя мама. А я Роман, — представился провожатый. — Чем занимаешься, Юля?

— Учусь в институте.

— Понятненько… — Он взлохматил волосы и глянул в небо, не сбиваясь с шага. — Сколько тебе лет-то, Юля?

— В апреле будет девятнадцать.

— Всего-то? А мне в апреле будет двадцать пять! — похвастал Рома такой интонацией, что хотелось ответить ему что-нибудь навроде: «Ты уже такой большой!» Но вместо этого я попросила:

— Расскажи о себе.

— Да че рассказывать-то? Высшее образование, работаю на успешном предприятии, заработок неплохой и стабильный. Курю, иногда выпиваю. Мой рост — сто восемьдесят пять, вес — где-то восемьдесят кэгэ. Веселый, общительный и очень симпатичный, — хихикнул он, очевидно представив себе, будто дает объявление о знакомстве в газету. — Живу сразу за «Гигом», во дворе.

— За кем? — не поняла я.

— За «Гигом», — послушно повторил он, точно для меня это что-то проясняло. Потом, правда, вспомнил, что имеет дело с блондинкой, и пояснил: — Ну «Гигант»! Тот самый, откуда мы и начали свой путь.

— А-а! Поняла. А я живу вон в той пятиэтажке, видишь край крыши? — Я ткнула в появившийся из-за поворота дом, Роман кивнул.

— Ну, как тебе фильм? — проявил он любопытство. Либо просто не знал, о чем еще со мной можно говорить.

— Восхитительный! — Я вспомнила самый жуткий эпизод, когда маньяк в маске выкладывал кишки убитой им жертвы на мраморном полу в форму сердечка и смачно причмокнула.

— Любишь, когда кровь льется рекой? — подивился Роман моему вкусу. — Если так, уж лучше смотри военные фильмы, там крови даже больше, а основано на реальных событиях, хоть польза будет.

— Военные? — скривилась я. — Ни за что! Я пацифистка, я решительно не переношу насилие.

Спутник на это серьезно задумался, после чего изрек:

— Ты сама себе противоречишь. А как же кровь рекой?

— Ничего и не противоречу, — невозмутимо молвила я, плавно останавливаясь возле своего подъезда. — То — ненастоящая кровь, выдуманная. И маньяк ненастоящий. Я просто ловлю адреналин, понимаешь? А как начнешь смотреть фильмы про войну, так злость берет.

— Злость? — сверх меры удивился он, рассчитывая услышать про сочувствие, жалость, ужас, наконец, про душевную боль, но злость туда явно не вписывалась.

— Именно. Я противник войны вообще, я ее просто не понимаю, — неслась я все дальше, думая о том, что парня после озвучивания подбирающейся к горлу глубоко эмоциональной тирады, скорее всего, больше не увижу, но будучи неспособной остановиться. — Подумай сам. Два придурка что-то не поделили, к консенсусу прийти не смогли, и за это каждый из них посылает граждан своей страны мочить граждан той страны, с чьим правителем он и поссорился. В результате горы трупов, в каждой семье — громадное горе от потери близкого человека, а сами правители, заметь себе, тихонечко сидят на своих «правительственных» местах и спокойно следят за процессом, прямо-таки с интересом футбольного болельщика: моя команда победит сегодня или их противники? Смотрят на то, как миллионы людей гибнут, причем большинство из них вообще толком не понимает, за что оно гибнет. Им же выбора не оставили. Сказали: «За Родину!», они встали и пошли в бой. А на самом деле не «за Родину», на самом деле — за то, что одному из придурков захотелось оттяпать территории пообширнее. В древние века хотя бы фараоны либо цари сами возглавляли свои войска. А теперь что? Одни трусы кругом. За счет чужих жизней хотят что-то поиметь.

Он долго молча разглядывал мое лицо. Затем сказал:

— Ты несправедлива. Во-первых, что значит «поспорили»? Гитлер хотел подчинить себе весь мир, чтобы правили одни немцы, он был самым отпетым шовинистом, расистом и антисемитом за всю историю, и двадцать семь миллионов человек только из нашей страны умерло за то, чтобы не подчиняться, как ты скажешь, «такому придурку». А ты говоришь, не понимаешь смысла. Да, за Родину! Именно так!

Я покачала головой.

— Я не беру, как пример, Великую Отечественную. Я говорю в принципе о войне. Раньше было так: каждый старался что-то себе заграбастать, дабы стать могущественнее других правителей, не думая о том, что погибнет масса народа. Да и в современном мире такие вещи происходят. Почему люди не умеют улаживать вопросы дипломатично? В любом деле при желании можно прийти к соглашению. Почему нужно обязательно убивать, как на соревновании, кто больше — тот и победил? Почему человеческая жизнь ни во что не ставится?! — под конец я сорвалась на крик, решив, что парня и так уже потеряла, а высказаться-то хочется.

— Ну, на деле-то императоры старались все больше для народа, — опять не согласился мой оппонент и изложил свою точку зрения: — Ты думаешь, они от делать нечего земли отвоевывали? Просто на чужих территориях, возможно, земля была более плодовитая, водоем под носом или еще что-то. Опять же до торговых путей дорваться надо, чтобы народ свой снабдить шелками, пряжей, продовольствием, всяческой утварью, которую, по разным причинам, не могли производить сами. Если не добьешься выхода к путям — народ будет мучиться если не от голода, то от недостатка материальных и хозяйственных благ, понимаешь?

— Да, но если начать войну, кто потом будет пользоваться добытыми благами, ежели весь народ погибнет?

— Очень пессимистично, — свел собеседник брови у переносицы, выражая мимикой, что данный исход ему не пришелся по вкусу. — Не все же умрут, в самом деле. Император всегда рассчитывает на триумфальный исход битвы.

— Не все умрут, — передразнила я, всплеснув руками. — Ты предлагаешь обменять жизнь одних на то, чтобы оставшиеся чуть лучше жили, чем до этого?

Роман успел устать от диспута, потому заявил:

— Слушай, перестань философствовать. Каждый лидер любой группы людей — от пяти человек до пятидесяти миллионов — сталкивается с ответственностью подобного выбора: сделать плохо меньшинству в обмен на благополучие большинства. Ты в этом подъезде живешь? — без перехода спросил он, чтобы сменить надоевшую тему. Я коротко кивнула. — Пойдем, я тебя до квартиры провожу, — сказал он, пропуская меня вперед. — А то вдруг у вас там бомжи или еще какая гадость?

«Да они мои друзья!» — чуть не ляпнула я правду. Кому она, эта правда, нужна? И так парня еле-еле сохранила (да и это еще вопрос, быть может, он решил ограничиться однократным провожанием), что бы сталось с Романом, скажи я эту правду вслух? Наверно, со ступенек бы навернулся. Дело в том, что один бомж из нашего двора, Вася, помог мне раскрыть преступление, точнее, натолкнул на след. Как итог, мы сдружились, он познакомил меня с некоторыми своими товарищами по несчастью, а я решила, что для меня это совсем неплохо, ибо бомжи — отличный источник информации, они все время вертятся на улице и много чего полезного видят. Полезного, я имею в виду, для моих расследований, которые я иногда затеваю, что-то вроде увлекательного, но опасного хобби.

— Бомжи не гадость. Бомжи — люди, — вступилась я за своих знакомых, так как, в отличие от Гитлера, в корне презирала всяческую дискриминацию.

— Как скажешь, — хмыкнул Ромка.

Он, как и обещал, довел меня прямо до квартиры. Я достала ключи, и тут он меня удивил.

— Юль, можешь дать мне свой телефон?

— У тебя что, своего нет? — моргнула я глазами, прокручивая в голове его слова о том, что в деньгах он не сильно нуждается. Да и с какой стати я ему должна дать? Сама я как звонить буду?

— Ну, ты чудная! — захохотал он. — Я имею в виду номер!

— А-а, Семен Семеныч! — Я продиктовала ему мобильный и домашний.

— Ну, пока.

— Пока, — машинально отозвалась я, переступила порог квартиры, но здесь вспомнила, что Ромка мне свой номер так и не дал, обернулась — его уже след простыл. — Дела… — пробормотала я, но решила, что первая так или иначе не позвонила бы, а когда он сам позвонит, тогда и будет у меня его номер.

— Как кино? — проявила интерес мама, разогревая ужин. — Понравилось?

— Да, — ответила я, усаживаясь за стол. — Свою законную порцию адреналина я получила.

— За билет ты платила или…

— Или, мама, или.

— Значит, Дима?

— Нет, Таня Грачева, — хмыкнула я.

— Таня? — на секунду поверила родительница. — Что у вас за отношения такие? — И, видя, как я тихонечко хихикаю себе в руку, раскусив замысел дочери, сказала по обычаю: — Тьфу, овца! Я ведь почти поверила!

— Как дошла? — сурово спросил отец. — Никто не приставал по дороге?

— Меня проводили, — уклончиво ответила я.

— Кто? — суровый тон папахен сменил на очень суровый. Как и большинство мужчин, он был великим собственником, как по отношению к жене, так и к дочери. Разговор о других мужчинах в нашем доме был под таким же запретом, как и у мусульман свинина.

Я только рот успела раскрыть, как за меня ответила мама:

— Серж, не ругайся, Дима — очень положительный парень. Он даже за билет заплатил. — И почему мама все вопросы неизменно сводит к меркантилизму?

— Между прочим, — влезла я, — этот твой сверхположительный Дима бросил меня сразу после фильма, отправившись с одноклассниками в бар!

Получи, скунс, противогаз! А то хороший Дима, хороший… Вот Ромка действительно хороший! Столько ерунды от меня наслушался и имел мужество довести свою миссию до конца. В смысле, свою пассию — до квартиры.

— Да? Не может быть! Кто же тебя проводил?

— Да парень один…

— Ка-кой это парень?! — Папа поднялся во весь свой рост, продемонстрировав нам еще не забытую военную выправку, разом напомнив мне одну фразу из любимого советского фильма: «Ка-кая это собака?! Не позволю про царя такие песни петь!» — Ты пошла в переулок с незнакомым парнем?! Ноги выдерну!

— Совсем не так, — спокойно возразила я. — Я повела эту собаку… ой, то есть этого парня в обход, по освещенной и людной улице.

— Молодец дочь! — тут же сменил гнев на милость отец. — Я тобой горжусь! Возьму с собой на рыбалку! Самое святое доверю!

Напросилась, называется! Только не рыбалка, только не это!

— Папа, я еще не заслужила такого дара, — пошла я на хитрый ход, поглощая ужин и запивая его зеленым чаем. — Может, в другой раз?

— Правда, чего это я? — понял он, что погорячился. — Ты мало добрых дел сделала, чтобы я взял тебя с собой. Вот будешь каждый день готовить и мыть посуду, я еще подумаю!

Я послушно закивала головой, думая про себя, как же все удачно складывается: и готовить не надо, и посуду мыть, и от наказания в виде двенадцатичасового тупого хождения вдоль ветреного берега с непонятной палкой в руке, с внешним видом, близким к облику запойного тифозника, я также избавлена.

— Тебя тоже перестану скоро пускать, — высказала мама недовольство. — Сейчас так опасно стало жить! А ты один ездишь. Надька с работы рассказала, как их соседям бомбу подложили. И она взорвалась!

— Ха! — обрадовался папа этой печальной новости. — Если б бомба взорвалась, тебе б об этом не Надька рассказала, а какая-нибудь часть ее тела, скажем, рука или нога! Ха-ха! — загоготал он в голос, чуть не подавившись на радостях макаронами.

Мама обиделась.

— Ничего смешного! Бомбы разные бывают. Хозяйка квартиры принесла красивую коробочку на кухню, дай, думает, открою и погляжу, что там. Вскрыла — коробка взорвалась, опалив ей руку. И стены теперь на кухне все черные!

— В следующий раз думать будет, — рационально заметил папа.

Поужинав, мы забрели в комнату и расфасовались по своим лежбищам. Примерно через час позвонила Катька — та самая лучшая подруга, совместно с которой я и люблю влезать во всякие преступления — с предложением пойти с ней на вечеринку, устраиваемую ее однокурсницей у себя дома.

— Я-то там зачем нужна? — взбунтовались во мне некоммуникабельность и, как следствие, нелюбовь к большому скоплению людей.

— У меня на это две причины. Первая — там будет Женька. Вторая — там будет Паша. — Ее лаконичный ответ на самом деле многое для меня прояснил. Женька с Катей питали друг к другу взаимное большое чувство, но в результате какой-то непонятной истории, о которой мне мало что известно, моя любимая подруга вдруг решила, что она недостойна Женьки, короче, спятила. Отказом пойти на тусовку она боится обидеть сокурсницу, но встречаться с экс-бойфрендом в свободной обстановке — выше ее сил, ей нужна опора в виде меня. Паша же — Женькин лучший друг — питает то же большое чувство ко мне, но это только по словам Кати, и она мечтает нас свести. Впрочем, Павел — парень добрый, но не совсем в моем вкусе. Меня тянет на эрудированных, образованных парней да желательно намного старше, тогда как Пашка перегнал меня всего лишь на год по паспорту и отстал лет на десять по уму. И это притом, что я сама не шибко мудра от природы! То есть в учении — я всегда первая, всегда отличница, а в быту, чего скрывать, — дура дурой. Короче, все это длительное объяснение, что я сейчас разжевала, подруга уместила в паре слов.

В своем ответе я тоже решила быть лапидарной:

— Уволь.

— Что так? — захотела Катька пояснений.

— Уже девять, меня отец все равно не отпустит.

— Понятно, — обиделась она и бросила трубку. Я тоже бросила, хотя понимала, что она-то не узнает об этом. Но бросить до ужаса хотелось.

Стоило это сделать, как снова раздался звонок, на сей раз в дверь. Мама была в ванной, папа уютно похрапывал под документальную передачу о животных, которые всегда действуют на него успокаивающе, так что открывать пришлось мне.

— Кто там? — спросила я, никого не заметив в дверном глазке. В ответ — тишина. — Кто там? — повысила я голос, но по ту сторону продолжали хранить упорное молчание. Что за ерунда?

Тут мне совсем не к месту (а может быть, и к месту) вспомнилась история о бомбе, подложенной соседке тети Нади. Во что это все вылилось? Она, по-моему, лишилась руки? Или не совсем лишилась, но что-то там с рукой точно было.

Я посмотрела на свою кисть, на длинные и тонкие красивые пальцы с рослыми здоровыми ногтями, не знавшими никогда вредных для них лака и ацетона; затем — на изящные худенькие локти и нетатуированные предплечья и поняла: я не хочу этого всего лишаться!

Сделав шаг по направлению к комнате, я перевела дыхание. Вот возьму и не открою, и ничего мне за это не будет! Нет никого дома, и все тут.

Я отступила еще на шаг, и вновь раздался заливистый звонок.

— Да что ж это такое! — пожаловалась я высшим силам и осторожно приблизилась к глазку. По-прежнему никого и ничего. Однако данный результат меня не слишком-то ошеломил, как раз этого я и ожидала. Неожиданно рука, которую я только что заранее оплакивала, сама потянулась к замку. Сперва ужаснувшись, я после справедливо рассудила, что коли на лестничной клетке ничего нет, следовательно, некому причинить мне вред, и уже решительнее отворила дверь.

У порога меня караулила бомба, упакованная в симпатичную лиловую с серебристыми звездами коробку размером с диванную подушечку. Я коротко вскрикнула и лишилась сознания.

 

Глава 2

Вода потекла по лицу и забежала за ворот халата, заставив меня поежиться от столь неприятного ощущения и открыть глаза.

Надо мной склонилась мама.

— Живая! Это были грабители, да? Они ударили тебя по голове?

— Н… нет, — со второй попытки и не слишком внятно произнесла я. — Там… — и пальцем указала на притворенную дверь, таившую за собой множество грозящих потерей руки, а то и жизни опасностей.

Мать высунула нос за порог.

— Боже, неужто бомба?

Господь ей не ответил, и она перевела свой вопрошающий взор с потолка коридора на меня.

— Не знаю, — пожала я плечами, все еще лежа на полу. — Зови отца.

Папа помог мне подняться, затем устремил заспанные глаза на коробку.

— Да ладно. Фигня это. — И почесал затылок.

Тут уж и соседи всех трех квартир повыскакивали на площадку.

Баба Клава прижала руки к обширной груди.

— Это все фашисты! Они, окаянные, мину подложили! Вот гитлеровцы, вот злодеи!

Да, неспроста я вспоминала сегодня Адольфа недобрым словом. Неужто решил отомстить мне таким способом? Как это жестоко, из-за одной меня взрывать целый подъезд!

— Так и знала, что они вернутся, — убивалась соседка, едва не плача.

— Ага, а с ними ахтун минен! — хмыкнул дядя Саша, папин приятель, и скрылся в недрах своей квартиры, потеряв интерес к происходящему. Однако с других этажей жильцы, напротив, стали подтягиваться.

— Да не, — вторил отец сам себе, не переставая чесать затылок. — Фигня это всё.

— Разойдись! — рявкнула мать и, встав на корточки, приложила к коробке свое чуткое ухо. — Ах! Тикает!

— Ах! — раздалось со всех концов. — Тикает!

— Срочно саперов вызывайте, — посоветовал нам мужик с первого этажа и, быстро смекнув, что к чему, незамедлительно убег восвояси.

— Да ну, — отмахнулся папаня. — Фигня это всё.

Однако мама, вняв совету, полетела кому-то звонить, а соседи по очереди наклонялись, прислоняя ухо к страшной посылке, и убежденно заявляли:

— И вправду тикает!

Я от них решила не отставать и сделала то же самое. Действительно тикает! Повторив фразу вслух и отметив, что все вокруг удовлетворенно кивнули, я подумала про себя: «Кошмар какой-то!» В то же время мне как-то до конца не верилось в то, что это на самом деле взрывное устройство.

Когда последний обитатель подъезда совершил обряд посвящения путем слушания таинственной коробочки, мы обездвижились и призадумались.

Вскоре наши ряды пополнил живущий неподалеку участковый, которому мама, оказывается, и звонила.

— Здравья желаю, — непонятной национальности именем представился он и козырнул. — Что у вас здесь, товарищи проживающие?

— Гитлер капут, вот что! — высказалась с болью за все отечество, понесшее много людских потерь от проклятых немцев, баба Клава.

— Не понял?

— Бомба, — заговорщицким шепотом оповестила участкового мама, кивнув на упаковку под ногами.

— Да какая бомба?! Фигня! — раздраженно отозвался отец и вернулся в квартиру.

Честно говоря, я была с ним солидарна, поменяв свое недавнишнее мнение, повергшее меня в обморок, но уходить не спешила: так недолго самое интересное пропустить.

— С чего взяли, что бомба? — усомнился мужчина в форме, на что получил довольно интригующий ответ:

— А вы наклонитесь! Тогда узнаете.

— Не понял! — возмутился участковый: сегодня он явно сообразительностью не отличался.

Мать смиренно повторила:

— Наклонитесь, говорю, и послушайте!

Выполнив требование, участковый убедился, что «и впрямь тикает». Не мудрствуя лукаво он вызвал подкрепление.

Новоприбывшие менты, выполнив по очереди ставший уже знаменитым обряд, решили, что коробку следует вскрыть.

— Только не на моей кухне! — отрезала мать. Ей очень нравились наши светлые обои.

— Вскрывать будем здесь. Всех просим пройти на свои жилплощади и поплотнее закрыть двери.

Пройти-то мы, конечно, прошли, но за спектаклем все ж таки наблюдали через глазки.

Один бойкий капитан вспорол лиловую упаковку перочинным ножиком и заглянул внутрь. Взрыва не последовало. Затем он достал какой-то цветной прямоугольник и крикнул:

— Кто здесь Юлия?

Я тут же выползла на площадку и получила в руки свою законную коробку со всем ее содержимым.

— Это вам, — не скрывая улыбки, обрадовал он и загоготал. Следом за ним — все остальные. — В следующий раз, — вытерев выступившие не то от смеха, не то от напряжение слезы, погрозил он мне пальцем, — накажем.

— За что? — возмутилась я тем, что на меня пытаются повесить террористический акт. — Это не я ее подложила! Зачем мне взрывать дом, в котором я живу? У меня другого нет. И потом, я не умею их готовить!

— Готовить? — переспросил капитан, и тут же в его животе что-то громко заурчало. — Кого?

— Бомбы!

Они захохотали еще пуще, а я додумалась наконец заглянуть в свой трофей.

Настенные часы в форме сердечка и розовая с белыми цветами открытка. «За твои красивые серые глаза и милую улыбку, — значилось в ней. — С 8 Марта!» И подпись: «Роман».

* * *

Темная, беззвездная ночь. Она шла неосвещенным двором к дороге, кутаясь в коротенькую, едва достающую до пояса, курточку и думая о матери. В последнее время они часто ругались, мать настаивала на том, что надо ежедневно посещать школу, тем более в одиннадцатом классе, когда предстоят решающие экзамены. Плюс к тому — допоздна не гуляй, музыку громко не слушай, бросай курить, не пей на вечеринках… Господи, какая она зануда! Если бы мать только узнала, что она и марихуаной иногда развлекается, да и с парнями давно уже не только целуется, что бы было? У нее, наверно, случился бы инфаркт!

Девушка хихикнула, продолжая идти и не отрывая прищуренных глаз от земли: она старалась разглядеть то, что находилось под ногами, так как двор по своей чистоте приближался к свалке, а света молодой, зарождающейся луны было явно недостаточно для того, чтобы не напрягать орган зрения. Так немудрено и ноги переломать.

Какой-то шорох достиг ее ушей, и она наконец оторвала глаза от почвы, припорошенной кое-где снегом и усыпанной мусором.

Ха, он ждет ее! Она даже не смела надеяться на такой подарок.

«Как же мне сегодня подфартило! — думала она, подходя ближе. — Господи, ты любишь меня! Аллилуйя!»

* * *

В десять утра вышел специальный выпуск новостей по нашему местному каналу.

— Жуткое преступление совершилось в четыре утра во дворе Дворца культуры «Гигант», где проходила премьера кровавого ужастика о серийном маньяке-убийце «Визг 4», — заупокойным голосом вещала диктор — серьезная женщина лет тридцати в строгом синем костюме. — Была зверски истерзана шестнадцатилетняя ученица одиннадцатого класса средней общеобразовательной школы № 5 Алена Звеньева. — На экране высветилась крупным планом фотография убитой школьницы. Явно крашеные иссиня-черные волосы стильно подстрижены, черная подводка и килограмм туши вокруг небольших карих глаз, лицо бледное не то из-за самой кожи, не то из-за пудры, ее покрывающей, на губах — темно-бордовая помада. Но в целом, лицо производило приятное впечатление, девушка, несмотря на боевую раскраску, была симпатичной.

В голове что-то щелкнуло, заставив извилины активно шевелиться. Так бывает, когда, увидев человека, осознаешь, что раньше где-то уже с ним сталкивался, но не можешь вспомнить когда и при каких обстоятельствах.

— Свидетели утверждают, — продолжала тетка, — что за несколько минут до обнаружения трупа Звеньевой из-за угла Дворца культуры выбегал человек в костюме маньяка из фильма «Визг». Свидетели рассмотрели, как с ножа, что он держал в руках, стекала свежая кровь. Их фамилии в интересах следствия не разглашаются.

Тетка-ведущая исчезла, появился мужик, повернутый к камере затылком, и надпись «Голос изменен».

— Мы сначала решили, что это маскарад, и нож не настоящий, ну, тот, что к костюму прилагается. Я думал, окунул картонный нож в кетчуп и бегает всех пугает, ну вроде шутки.

— Какого он был роста? — осведомился голос за кадром.

— Ну, примерно… Не могу точно сказать. Высокий. Вот, а потом зашли во двор, а там… девушка мертвая.

Снова возникла ведущая.

— Если кто-нибудь располагает информацией относительно убитой, просьба обратиться…

Папа переключил канал.

— Кошмар какой-то! Вот молодежь пошла! Убивает направо и налево.

— С чего ты взял, что убийца из молодежи? — разумно поинтересовалась мама.

— Взрослый человек на такое не пойдет. Все беды от молодых!

— Где я ее видела? — полюбопытствовала я сама у себя.

— Ага, проснулась! — радости папани не было предела. — Объясняй сейчас же, с кем у тебя роман?

— Что? — удивилась я. Или я все-таки не до конца проснулась, или у папы поехала крыша. — Нет у меня никакого романа!

— Как нет? В писульке твоей ясно сказано: роман.

— Где-где сказано? — недоумевала я.

— Где-где… в записке! Ну, в открытке то есть!

— Серж, — снова подключилась мама, — Роман — это мужское имя, и это не значит, что у нашей дочери с ним роман!

От продолжения дурацкого разговора меня спас телефонный звонок. Не поднимаясь с постели, я потянулась к телефону, лежащему на прикроватной тумбочке.

— С добрым утром! — Это был Димка. — Как вчера дошла?

— Прекрасно! — оскалилась я.

— Ты злишься, да?… Я так и знал. Слушай, извини, что так вышло. Я опомниться не успел, как оказался в этом отвратительном баре! Как только ты скрылась за дверью, ко мне подлетел Санек и заставил идти с ними. Это было ужасно.

— Ах! — поддельно ужаснулась я. — Они приставили к твоему виску дуло пистолета! Действительно ужасно, вот сволочи!

На том конце горестно вздохнули.

— Мне, конечно, ничего не приставляли, но… И Танька пошла с нами! — поняв, что невозвратимо идет ко дну, Димон решил потащить с собой за компанию Грачеву. — И пила больше всех, прикинь!

Я засмеялась.

— Ладно, проехали.

— Лады. Смотрела сейчас новости? — сменил он тему. — Эта Алена — или как там ее? — сидела впереди нас.

— Да? — удивилась я. Хотя чему тут изумляться? Все вокруг давно потешаются над моей рассеянностью. Если бы впереди сидел сам Брэд Питт, я б и его не заметила, что мне какая-то девчонка?

— Да, а ты не запомнила ее? Она все время чмокалась с парнем справа, мешая смотреть фильм. Я ей тогда желал провалиться. А теперь чувствую свою вину! А парень слева от нее, кстати, не сводил глаз с тебя.

— Серьезно?

— Ну ты даешь! Ты и впрямь до ужаса невнимательна. Я думал он в тебе дыру просверлит своим взглядом. Главное, в кино пришел, а смотрел в противоположную от экрана сторону. Я тогда поспорил сам с собой, подойдет ли он к тебе после сеанса.

Так. Либо Хромов подлизывается, сочиняя на ходу слезливую мыльную оперу, либо тот парень не кто иной, как Ромка. Тогда получается, что девушка…

— Боже! — крикнула я Димке и сбросила звонок, не попрощавшись. Повешенные вчера вечером над моей кроватью часы в форме сердечка тревожно тикали, навевая следующие невеселые думы: у убитой девицы был парень, а у парня — друг, и всегда они ходили втроем. Что, если их всех…

«Чушь», — сказала я сама себе. Нашли только один труп, а не три. В любом случае я должна исполнить свой гражданский долг.

— Мама, я иду к следователю! — Я вскочила и начала собираться.

— Зачем еще?

— Я знала убитую. Мои показания могут помочь следствию.

— Началось! — выдохнули хором родители, но спорить со мной не стали: горбатого исправит лишь могила, а тяга к собственным расследованиям — это и есть мой самый главный горб.

Зайдя в дверь, на которой имела место табличка «Акунинский Б.Н., следователь по особо важным делам», я, слегка кивнув разговаривавшему по телефону Борису Николаевичу, привычно устроилась на стуле напротив.

Положив трубку, следователь глубоко вздохнул и полез в карман пиджака за розовеньким в белый цветочек платочком, которым незамедлительно принялся вытирать немалую плешь на голове. Разговор, как я поняла из этого жеста, был не из легких. Между прочим, моему старшему другу не было и сорока, а он уже наполовину лысый. Наверно, виной всему нервная работа, частенько заставляющая посещать унылый кабинет по выходным, как сегодня, например.

«Это вы аэрозолем для полированной мебели протираете?» — хотелось мне подколоть Акунинского, наблюдая, как он трудится над своей лысиной, но, к сожалению, несмотря на то, что мы с Бориской были хорошими знакомыми, панибратства он не допускал.

— Ты по делу или так зашла? — спросил он меня и принялся молиться вполголоса: — Только бы просто так, Господи, пусть окажется, что просто так…

Опустив глаза, я была вынуждена порушить его упования:

— По делу.

— Господи! — простер он свои ручищи к потолку. — За что мне это наказание? Ты же обещала никуда больше не впутываться!

— Да, — припомнила я подобный разговор, — и обещание свое сдержала, целых полтора года никуда не влезала. Сколько же можно никуда не влезать?! — искренне недоумевала я.

— Всю жизнь! Не приходил в твою не сильно умную головку такой ответ? Люди сидят себе дома и радуются тихой размеренной жизни, а вы со своей Катькой… Эх, — махнули на меня рукой. — Ну, что на этот раз?

— На этот раз серийный маньяк-имитатор, — гордо возвестила я.

— Да-а? — недоверчиво протянул следователь. — И каким, позволь, местом ты тут замешана? Психологический портрет киллера мне составишь? Ха-ха! — потешался он надо мной. Было, мягко скажем, обидно.

— А что вы из меня дуру делаете?

— Да и делать-то не надо, все еще девятнадцать лет назад сделали. Эх, знал бы, что так выйдет, нашел бы твоих родителей и подарил бы им контрацептивы, ха-ха! Ну ладно, чего это я разошелся, — поправил он сам себя. — Грешно смеяться над больным, тем более на голову, человеком. — И, видя, как изменяется выражение моего лица: — Шучу я, шучу. Извини. Так что там у тебя? — Я никогда не была злопамятной, потому сразу же простила своего лысого друга и выложила все, что знала по данному вопросу. — Значит, на «двенадцатой» отчалили? — следователь тут же принял стойку. — Цвет автомобиля? Номер? На кого зарегистрирован?

Я растерялась и как-то даже сникла.

— Ну откуда же мне знать? Не разглядела, темно было. Да и вообще, специально разве туда посмотришь? — Я имела в виду номера.

— Ну да, ну да…

— Да вы не расстраивайтесь, дядя Боря! Я могу у Ромки номера спросить. Как бы невзначай.

— Даже не думай! — огрызнулся он. — Твоим Ромкой займутся опера. А сама с ним лучше пока не встречайся, поняла? От греха подальше. Сама знаешь, как тебе везет на новых знакомых. — Я не могла не согласиться с этим утверждением и посему смиренно кивнула. — А про то, что со мной беседовала, вообще ни-ни! Поняла?

— Поняла, — вздохнула я. Здесь у меня затренькал мобильный. Покопавшись в сумочке, я вытащила на свет божий старенький Siemens и подивилась высветившемуся незнакомому номеру. Кто это?

— Надеюсь, это не твой новый ухажер названивает? — среагировал Бориска.

А-а, точно!

— Не-ет! — соврала я, покраснев, точно спелый помидор, и отключила сотовый.

— Лучше даже по телефону с ним не общайся, а то мало ли чего… Говоришь, живет рядышком с ДК? Интересненько.

Я ничего интересного в этом факте не обнаружила, поэтому, вторично вздохнув, попрощалась и отправилась восвояси.

Порог дома я переступала в удрученном состоянии. Не знаю почему, вроде бы выполнила свой гражданский долг, а все равно что-то гложет внутри, беспокоит, мешает сосредоточиться. Что-то неприятное.

Зайдя в комнату, я первым делом кинулась звонить Катьке, дабы выяснить, как прошла вчерашняя вечеринка.

— Не знаю, как для других, для меня она прошла очень своеобразно. Мы зашли с Ленкой, огляделись, и… я ушла. А Ленка осталась. Но я ей еще не звонила, не знаю, как прошло.

Сперва я просто рот открыла, до того оригинально поступила подруга, затем решила уточнить:

— А почему собственно ты ушла?

— Людей было мало, а среди них Женька. В толпе, глядишь, он бы меня не заприметил, а так… Короче, мы кивнули друг другу в знак приветствия, и я поняла, что не выдержу дольше секунды в одном с ним помещении!

— Если так, может, стоит помириться?

— Нет! — отрезала Катя. — Кстати, на улице меня догнал Паша и интересовался, почему ты не пришла со мной. Он был очень расстроен!

— Что ж, передай ему мои соболезнования. Между прочим, я тут тоже зря время не теряю. — Я поведала подруге все подробности дела, куда очень хотела впутаться, но мне не позволили.

— Да ты что! — воскликнула она возбужденно, прослушав повествование. — То есть Звеньева уехала куда-то со своим парнем, друганом твоего Ромки, а почти через девять часов вернулась на то же место в виде трупа, покромсанного маньяком, пародирующим маньяка из фильма, на премьеру которого она и ходила? И кстати, вместе с парнем и твоим Ромкой. Занятно. Если мне не изменяет чутье, а оно, ты знаешь, мне никогда не изменяет, ты снова вляпалась в опасную историю.

В словах Кати был свой резон. Я имею в виду начальную часть ее монолога: как Алена оказалась возле «Гиганта», если оттуда укатила вместе со своим парнем? Зачем она вернулась? Что она забыла в этом протухшем, грязном, поганом дворе — обиталище наркоманов да алкашей? Или она вернулась туда уже в качестве трупа?

— Может, ее парень прикончил? — вновь активировалась по телефону Любимова, по всей вероятности, думая в том же направлении, что и я. — Насмотрелся ужастиков, возомнил себя главным героем, серийным маньяком в маске, и того… Надо бы проверить его в базе психов. Ты фамилию его сможешь выяснить у Ромки своего? Только осторожно.

— Я попробую, но не обещаю. И вообще, Бориску-на-царство запретил мне с ним не то что беседы о покойнице вести, а даже банально общаться по телефону!

Катя хихикнула, заслышав придуманное нами погоняло Акунинскому. Их было много, когда нам заняться нечем, мы постоянно упражняемся в выдумывании новых, а самые удачные записываем в отдельную тетрадочку, гордо обозвав сие произведение «Борис Николаевич. Избранное».

— В общем-то, он, как всегда, прав, наш лысый друг. Ладно, держи меня в курсе.

«Что-то», которое тревожило меня всю дорогу от следственного комитета до дома, вскрылось, когда ойкнула за обедом мама, вспомнив, что забыла мне кое-что сказать.

— Старею, видимо, — оправдывалась она, хлебая куриный суп. — Хотела сразу тебе сказать, как только ты вернулась, да вылетело из головы. Звонил тебе твой Роман.

— Серьезно?

— Да. Сказал, что не смог дозвониться на мобильный. Спросил, когда вернешься. Я сказала, что не знаю, и велела звонить вечером, чтоб уж наверняка.

Я умиротворенно угукнула, но здесь вспомнила, о чем талдычил следователь, подскочила к матери и лихорадочно затрясла ее за плечи (отчего та подавилась откушенным куском хлеба), истерично вопрошая:

— Ты говорила ему, куда я ушла?! Ты говорила куда?! Ну же, отвечай, говорила ему или нет?!

— Перестань использовать мать вместо боксерской груши! — возмутился отец и дал мне по лбу пустой пластиковой бутылкой из-под пива, умерив тем самым пыл дочери.

— Да не говорила я, не говорила! — пришла в себя мама. — Надо тебе — сама говори!

— Вот как раз и не надо, мамочка. Не надо.

Ромка не объявлялся до семи часов. Я как раз вспомнила, что мобильник отключен, включила его, и тут же, как по заказу, высветился тот же самый злополучный номер, на который тогда Акунинский запретил отвечать. Сначала я хотела плюнуть на звонок, но в результате плюнула на Акунинского и ответила.

— Как тебе мой подарок? — после того, как пожаловался на невозможность мне дозвониться (я в свой черед сочиняла оправдательные речи и извинялась), проявил он интерес. — Понравился?

Приступ легкой паники, охватившей меня при виде зазвонившего телефона, куда-то улетучился, стоило Ромке заговорить. Ни у кого при жизни я еще не слышала столь приятного, нежного и успокаивающего голоса. Его веселый и несколько игривый тон имеют дар вселять какой-то положительный настрой, ощущение покоя, защищенности и безмятежности, что с первой минуты кажутся несусветной глупостью все предостережения друга следователя относительно обладателя сего голоса. Короче говоря, я жутко порадовалась тому, что плюнула на Бориску, а не на Ромку.

— Замечательные часы, — счастливо ответила я и не придумала ничего лучше, как поведать ему историю о бомбе и полиции.

— Ничего себе! — засмеялся он, кажется, совсем не беспокоясь по поводу утекающих со счета денег. — Что, все так и было?

— Честное пионерское! — заверила я.

— Что ж, от романтики придется отказаться, — резюмировал Рома. — Теперь подарки буду передавать тебе прямо в руки, идет?

— Не идет. Зачем тратиться?

— Ух ты, — подивился кавалер моей бережливости. — А мне на тебя ничего не жалко.

— А мне жалко.

— Чужих денег? — искренне изумился он.

— Чужих — в особенности, — пошутила я.

— Да-а, — протянул он задумчиво, переваривая информацию. Держу пари, в тот момент парень гадал, все ли бабы чокнутые, или я единственный так удачно получившийся экземпляр. — Слушай, что ты делаешь завтра вечером?

— Завтра вечером у меня занятия.

Господи, о чем мы говорим? У него убили знакомую, а он пытается позвать меня на свидание! Может, Ромка не знает? Может быть, нужно ему сказать? Нет, наверно, не стоит. Даже если он еще не знает, он не должен знать, что я знаю. А если он знает, то не считает нужным говорить мне, стало быть, я не должна считать нужным говорить ему. Вот. Уф, как все запущено!

— А послезавтра?

— Послезавтра тоже.

— А когда же у тебя нет занятий? Ты же на вечернем, должен быть свободный день!

— В среду нет занятий. И в воскресенье.

— Ага. Тогда ближе к среде я звякну. Пока.

— Пока.

Что ж, будем надеяться, что среда никогда не наступит, так как в этом случае придется выбирать: нарушить данное Бориске слово или уклониться от встречи, выдумав веский предлог, читай — солгав, потому что никаких планов у меня на среду не предвидится, не считая, конечно, грядущего Ромкиного предложения. Допустим, один раз я его обману и сошлюсь на выдуманную генеральную уборку в квартире, в коей обязательным образом должна участвовать вся семья и которые, кстати говоря, очень любит затевать моя мама. А дальше что? Сколько я смогу врать и притворяться, выдумывая себе важные дела? Ведь следствие затягивается, бывает, не на один месяц, а то и год. Тем более, сказать по правде, Ромка мне нравился, хоть мы и были знакомы, в сущности, всего день, не считая общения по телефону. Что делать: обидеть хорошего человека и навсегда лишиться его компании в угоду Акунинскому или же мешать следствию, подвергаясь риску стать следующей жертвой? Уж я-то себя знаю, нарвавшись на интересный след, я, чаще всего, лишь запутываю следствие, нежели ему способствую. Как поступить? Пожертвовать своей симпатией и личной жизнью ради оперов и следователя, чтобы им лучше искалось, и ради родителей и друзей, чтобы им не пришлось нервничать за меня, а то и хуже, оплакивать? Как там Ромка говорил, жертвовать меньшинством ради большинства? Меньшинство в этом деле явно представляю я. По Ромкиной теории я должна отступить, залезть в глубокую нору и сидеть там безвылазно, пока все не утрясется. По своей же собственной — наоборот. Меньшинство не должно страдать в угоду большинству. Так что же делать? В среду мне предстоит нелегкий выбор, и поэтому буду уповать на то, что она не наступит…

 

Глава 3

На следующий день произошло по-дьявольски странное событие. Пометавшись между бутиками крытого торгового комплекса в поисках ветровки своей мечты, мать, взявшая меня с собой, после двухчасового мучения все же остановила свой глаз на голубой легкой куртке с золотистой отделкой и стала ее примерять, когда в дверь бутика вплыла подобно белому лебедю красивая блондинка лет двадцати с устойчивым курортным загаром на лице и, что самое странное, приветливо помахала мне рукой. За спиной белокурой красотки маячил здоровенный бугай под два метра ростом, коротко стриженный и с абсолютно зверским выражением лица. Я обернулась на маму, критично осматривающую себя в зеркале, и продавца, красноречиво расписывающего достоинства товара, и не обнаружила ни у той, ни у другого на лицах никаких признаков узнавания колоритной парочки. Выходит, девушка машет именно мне.

Сделав подобие улыбки, я ответно помахала, ожидая, что она сочтет меня за это действие сумасшедшей, потому что вдруг окажется, что блондинка — дочь, либо жена, либо кто-то еще этому продавцу и приветствовала совершенно не меня, но неожиданно девица засмеялась:

— Боже, Образец, неужто не узнала? Ты всегда была рассеянной!

«Образец» — это моя бывшая кликуха в школе, сформированная от фамилии Образцова, никто, кроме одноклассников, меня в жизни так не величал, стало быть…

— Лидка! — воскликнула я. Да, это была именно она. Та, что, по словам болтливой Таньки, откопала мешок с бабками. Теперь этот мешок стоял рядом с нами истуканом и молча сверлил меня злым орлиным взором, причем, надо сказать, что сей орел был нем и страдал, судя по свирепому выражения лица, самым настоящим бешенством. — Ты ж была темненькой!

Она снова рассмеялась.

— Знаешь, Образец, в наше время эта проблема решается элементарно — краской для волос.

— Расскажи, как у тебя? Ну это… Как это всё? — продолжала я ошалело пялиться на бывшую одноклассницу, плохо облекая свои мысли в слова. У Лиды с этим проблем не было, потому я быстро въехала в ситуацию. Уже как два месяца заядлая троечница Пронина является женой крутого бизнесмена и депутата городского совета в одном лице Семенова Льва Семеновича и носит теперь его фамилию, а также жемчуга и бриллианты. — Очень приятно, Лев Семенович, — поздоровалась я с бешеным, не то того и гляди покусает, но Семенов среагировал на это нетривиально: вместо того чтобы как минимум просто кивнуть, а лучше сказать «приятно познакомиться», он выпучил глаза и часто-часто заморгал. «У него, наверно, еще и тик, — подумала я про себя. — Да, быть большой шишкой — тяжкое для нервной системы бремя».

Лида расхохоталась еще пуще.

— Юлька, ну ты ваще! Это мой водитель. Ну и телохранитель в одном флаконе. Я, правда, не понимаю, к чему такие заморочки, но Лева посчитал, что так ему будет спокойнее. Вот ищу себе купальник, мы на Сейшелы собрались. Прикинь, я объездила все московские бутики — ничего не нравится! Вот на обратном пути решила сюда заглянуть. — Мы живем в области, в довольно крупном городе.

Мама, о которой я уже почти забыла, потянула меня за рукав.

— Это она? Только честно!

При чем тут честность, я не поняла, так как лгать и не собиралась, и ответила:

— Да, это Лида Пронина. Теперь Семенова. Ты ведь о ней говоришь? — на всякий пожарный решила я уточнить.

— Что? А, здравствуй, Лида! — опомнилась мать, заметив девушку. — Я про куртку! Это она? Ветровка моей мечты, которую я искала битых два часа? Что скажешь? Или просто от истощения и усталости у меня шарики заехали за ролики? Вот куплю сейчас, а дома посмотрю, и окажется, что это не то!

Я нервно выдохнула и убедила родительницу купить куртку: искать новую «мечту» не было сил, к тому же маме обновка действительно шла. Мы с Лидкой обменялись телефонами, затем она предложила отвезти мою маму домой на своем сияющем «Мерседесе», а со мной продолжить общение в кафе. Поняв, что в Лидкиной крови взыграла ностальгия, и ощутив внутри себя схожее чувство, я согласилась.

Затормозив возле «Гвоздики», где недавно сделали ремонт и подняли до небес цены, переквалифицировав сие кафе в разряд «понтовых», шофер с безумными глазами вышел, открыл заднюю дверцу и предоставил Прониной-Семеновой руку, опершись на которую, она грациозно вылезла. Аналогичную услугу детина предложил и мне, но я гордо его проигнорировала, решив покинуть автомобиль самостоятельно, в результате чего, оступившись, сшибла водителя с ног и повалилась на него же. Вскочив, я покраснела и, брякнув: «Извините!» — пулей полетела в кафе занимать места. Лидка шла за мной, оставив телохранителя караулить машину.

— Образец, ты все такая же! — с восторгом выдала Пронина, придвигая к столику стул, на который она и взгромоздилась.

— Ты так говоришь из-за того, что я упала? — обиделась я.

— Это, конечно, тоже, — хихикнула Лидка. — Да и вообще.

— Чем ты занимаешься по жизни? — решив сменить тему о своей персоне, полюбопытствовала я, отхлебывая зеленый чай из симпатичной чашки.

— Как чем? — Она стала перечислять: — Массажи, салоны красоты, солярии, бассейны, тренажерные залы, сауны, светские рауты. То есть, конечно, не такие рауты, как в «Войне и мире», без балов и массы народа, просто муж часто собирает в загородном доме друзей по бизнесу, приходится натягивать вечернее платье и присовокуплять к нему улыбку до ушей. А еще я записалась на теннисный корт, — похвастала своим увлеченьем Лида — светская львица с двухмесячным стажем. — Там очередь такая, что закачаешься! За полгода вперед записываются.

— Понятно. — Я сунула пельмень в рот и огляделась по сторонам. Немногочисленные посетители, казалось, нас совсем не замечали. Так и хотелось им крикнуть: «Смотрите, это же Лидка! Она так изменилась!» Честно говоря, я дивилась больше не внешним метаморфозам, а внутренним. Сидевшая напротив меня девица походила более на какую-нибудь Ксению Собчак, а не на Пронину, ту, которую я знала. Как это могло произойти? Впрочем, пусть она сама расскажет об этом. — Лид, а как ты умудрилась познакомиться с этим… Семеновым?

— Ха, не поверишь. На «Лебедином озере»!

Я присвистнула.

— Каким ветром тебя туда занесло?

— Да вот среди девчонок слух прошел, что нынче среди богатеньких буратин модно по всяким балетам да опереттам таскаться. Я смекнула, что к чему, и тоже стала таскаться, чтобы такого отхватить. На четвертый раз повезло, отхватила. И женила на себе. — Это было сказано с горделивостью, но я не видела особого повода для хвастовства. Для чего дамы стремятся выскочить замуж за миллионера? Чтобы вместо работы посещать бассейн и косметический салон, а вместо празднования дня рождения с подружками дома иметь возможность оттянуться в ресторане? Но при этом изменить себе, стать другим человеком? Ну уж нет, увольте. По мне, чем сидеть в золотой клетке, лучше оставаться вольной птицей. То есть самой собой.

Мы еще немного поболтали, и тут я додумалась посмотреть на часы.

— Блин, мне ж скоро в институт! Совсем забыла.

— Не парься, подкину я тебя в институт. Или сначала домой?

— Необязательно, — пожалела я бензин в «мерине». — Ручка у меня с собой есть, а тетрадь все равно у сокурсницы, она должна мне сегодня принести. Кстати, почему ты не пошла со всеми на «Визг»? Очередной выход в свет?

— Да, вроде того. А ты ходила? Расскажи, — обратилась она в слух.

Я поведала ей сначала новости, связанные с одноклассниками, затем — про фильм.

— Так что ты многое пропустила, — резюмировала я. — Особенно когда всякие придурки переодевались в Психа в маске и бегали по коридорам и туалетам, всех пугая. Я, когда открыла кабинку и увидела это пугало, чуть не… — Я взяла паузу, чтобы выбрать термин поделикатнее, но Пронина ответила за меня:

— Тебя спасло то, что было уже нечем!

Обе захохотали, как полоумные, и опомнились, только когда мне нужно было в институт. Мы подъехали к крыльцу, и Лида вышла вместе со мной. Углядев на моем лице выражение глубокой заинтересованности, она пояснила:

— Че я одна как чмо без образования сижу? Вот вытурит меня Пупсик, коли надоем, и куда я денусь в этом случае? На шею родителям? — Я слушала, затаив дыхание и разинув рот: Лида Пронина впервые за свои девятнадцать лет серьезно задумалась о будущем. Перемены в ней были не просто большими, они были разительными. — Пойду-ка погляжу расписание подготовительных курсов.

Я подвела ее к нужному стенду и на прощание задала один из своих любимых глупых вопросов:

— А ты вообще как? Ну, любишь его?

— Кого? — аккуратно подведенными очумелыми глазами вперилась в меня Семенова.

— Ну, Пупсика своего?

Реакцией на это был раскат хохота. Так мне и надо, хватит в романтику верить, пора уже подрасти.

Вики нигде не было, следовательно, и моей тетрадки тоже. И где же мне писать? Может, на парте?

Я заняла вторую парту на крайнем ряду, кивнув в знак приветствия впередисидящим девчонкам и получив от них ответный кивок, а через десять минут в аудитории нарисовался препод и прямо с порога возвестил название новой темы, ни тебе здрасьте, ни как поживаете.

Меня выручили все те же впередисидящие отзывчивые девчонки, вынув мне из блоков несколько листиков, которые к концу первой пары грозились неминуемо закончиться, ибо пишем мы много, а Вика все не шла и не шла.

Начался перерыв, половина аудитории унеслась по домам, не в силах выдерживать более полутора часов высшей математики, а половина от оставшейся половины выползла курить на крыльцо. Я насчитала десять по-прежнему сидящих человек и усмехнулась: в последнее время нас ходит все меньше.

От скуки я уставилась в одно из шести огромных, от самого потолка и до пола, незарешеченных окон. На улице совсем стемнело, можно было различить лишь ярко-желтые огни автомобилей, несущихся, словно угорелые, по отдаленно расположенному шоссе. Вдруг совсем рядом со стеклом мелькнула какая-то тень, одновременно пронеслось что-то белое на фоне этой тени и исчезло. Показалось?

От созерцания окна меня отвлекла хлопнувшая дверь. О чудо! Это на вторую пару заявилась Вика. Она была немного полной, притом сильно комплексовала по этому незначительному поводу, а волосы красила в цвет «красное дерево». Увидев меня, улыбнулась и бодро почапала к моей парте, заняв место рядом на лавочке.

— Бонжур! — Нет, Виктория не француженка, она просто до умопомрачения любит употреблять иностранные слова, чаще даже английские, считая, что это добавляет ей значимости в глазах окружающих. — Я принесла твою тетрадку, держи. Thanks.

— Чего ты так поздно? — гневалась я.

— Sorry, я не хотела тебя подводить, просто случилось ЧП. У меня приятельница погибла, в одном подъезде жили. Я забежала к ее матери по дороге в институт узнать, когда похороны. У той истерика, рыдает, за сердце хватается, мне пришлось остаться и откачивать бедняжку. Мужа у нее нет, родственники далеко живут, еще не приехали, короче, она осталась совсем одна. Мне было неудобно уходить, когда человек в таком состоянии.

— Само собой. А что там случилось?

— С Аленкой-то? Да псих какой-то искромсал.

— Погоди-ка… — Вот он, тот самый след, о котором я уже говорила. Во мне тут же вспыхнул сыщицкий азарт, который я безрезультатно пыталась искоренить в себе вот уже полтора года — именно столько времени прошло с момента последнего влезания моего любопытного носа в детективную историю. — Ты говоришь про ту самую Алену Звеньеву, которую показывали в новостях? Сейчас же рассказывай о ней все, что знаешь!

Вика слегка опешила и задала мне вполне правомерный вопрос:

— А тебе зачем?

— Э… Я познакомилась с ней на премьере фильма «Визг 4». А в новостях сказали, что убил ее маньяк, похожий на того самого Убийцу в белой маске. Интересно же!

— Познакомилась? Когда же ты успела? — удивлялась Вика. — Что, прямо в кино?

— Сразу после, и, честно говоря, общалась больше с ее другом, чем с ней самой, но все-таки… Она показалась мне весьма общительной девушкой, — сориентировалась я, как направить беседу в нужное мне русло и получить ответы.

— Что есть, то есть, — кивнула подружка. — В общем, я с ней не так тесно общалась, особенно в последнее время. Это раньше в одной песочнице играли, я тогда ею командовала, как вздумается, ведь на три года старше! В детстве это огромная разница. Потом она мужиками увлеклась, на меня у нее не оставалось времени. Ну так, диски передавали друг дружке, и все. В подъезде столкнемся, она мне пару слов скажет, и разойдемся.

— О чем вы говорили в последнее время?

— Да о мужиках все. Ужаснее всего, что я с ней по телефону разговаривала буквально за полчаса до того, как ее… ну, харакири!

Я так и подскочила на ровном месте, а приземлившись, больно стукнулась задним местом о твердую скамью.

— За полчаса?! Что же ты молчишь?!

— Calm down, не ори, дыши глубже. Значит, так, — принялась она за рассказ. — Я была на дискотеке. Восьмое марта, сама понимаешь… Короче, было где-то начало четвертого, и я вспомнила, что не поздравила Аленку. Это надо так нажраться было, — сокрушалась Вика о своем разгульном образе жизни, — чтобы додуматься под утро позвонить с поздравлениями бывшей подруге! Хорошо, что она не спала, а у парня торчала.

— Как его зовут, ее парня? — вспомнила я Катьку. — Фамилию его знаешь?

— Ха, знать бы, у кого конкретно она зависала на тот момент!

— У нее что, их много было? — изумленно вытаращила я глаза. — Парней?

— Ой, и не говори. Хоть о покойниках нельзя так… Но она была той еще шалавой, прости господи. Только по моим данным, у нее было два постоянных парня и пруд пруди случайных! Несмотря на свой нежный возраст, она могла первой подойти к парню на улице и тут же пойти к нему в квартиру для определенных целей! — Я ужаснулась и прикрыла рот руками. Как так можно? С совершенно незнакомым парнем? Боже, услышала бы это моя прабабушка, известная была в городе борец за нравственность! — Так что я не знаю, может, это был парень на одну ночь. Теперь не узнаешь. — Ошибаешься, Вика, я узнаю это всенепременно! — Ну, мы с ней ля-ля немножко, от силы пару минут, и все — оревуар.

— About what? — переключилась я на ее сленг. Дурной пример, как известно…

— О чем говорили? Так сразу и не вспомню, подожди… Я поздравила ее с праздником, потом вроде спросила: «Ты сейчас где?» А она сказала, что сейчас у одного парня, но уже собирается идти домой. Или ехать.

— Так идти или ехать? Вика, вспоминай, это очень важно! — затряслась я мелкой дрожью и принялась теребить ручку: то надевать на ту колпачок, то снимать.

— Да не помню я! — начала раздражаться приятельница. — Какая разница?

— Большая. Если «идти» — значит, тот, у кого она была перед самой смертью, живет рядом с ее домом. Если ехать — там похуже, либо ее отвозил ее парень, либо она вызывала такси. Но довезти-то должны были до самого дома, а нашли ее у «Гиганта». Сечешь?

— Значит, до дома ее так и не довезли… Слушай, по-моему, она все-таки сказала «пойду».

Я с облегчением выдохнула: с «пойду» значительно легче. Нужно всего лишь провести луч по двум точкам: дом, где она жила (начало луча), и место, где ее обнаружили. Продолжение луча обязательно выведет на место, где предположительно живет парень, у которого она была. Предположительно — потому что она могла встретить по дороге знакомого и свернуть с намеченного пути. Что ж, выходит, этот знакомый ее и убил?

Тут меня поразила иная мысль: какой, к черту, знакомый в четыре утра? Если только не… маньяк. Он мог обманным путем затащить ее в безлюдный двор и…

— Вспомнила! — заорала не своим голосом соседка по лавочке, взоры всех десяти человек, включая меня, тут же обратились к ней. Слава всевышнему, что до ее дикого ора я уже успела домыслить все, что хотела, иначе бы логическая цепочка в моей голове прервалась, и я бы ни за что не сумела ее восстановить. — Юлька, я вспомнила, о чем мы еще говорили! Эсэмэс!

— При чем тут сообщение?

— Как раз перед моим звонком ей пришло странное эсэмэс. С незнакомого номера.

— Что было написано?

— Вообще ужас! У меня волосы дыбом встали, а уж теперь, после того, что с ней произошло… Как я могла об этом забыть?

— Ну же! Не тереби мои нервы!

— Ей написали: «Хочешь умереть сегодня?»

Так-так-так. Похоже, здесь и правда замешан убийца-имитатор. Я перевела взгляд в окно, и снова мне почудилось, будто кто-то там крадется, шевеля еле различимые во тьме листья рядом растущих кустарников. Да не, бред какой-то. Кому это надо?

Вернемся к нашим баранам. Случайно ли выбор пал на Звеньеву (и стоит ли в этом случае копаться в ее личной жизни?) или нет, и в убийстве именно Алены есть какой-то смысл? Постойте-ка, но ведь Псих в маске обладал ее номером, стало быть, она не случайная жертва, попавшаяся под горячую руку маньяка, они были знакомы.

— Как может такое быть, чтобы ее номер телефона был у того, чьего номера она не знает?

— Очень даже может, — невозмутимо ответила Вика, не видевшая в этом факте ничего сверхъестественного. — Например, старый знакомый поменял сим-карту и решил попугать бывшую пассию, все же чокнулись с этой премьерой. А оно вон как вышло…

— То есть ты считаешь, одно с другим не связано? Написавший и убивший — два разных человека?

Она пожала плечами:

— Где ты видела, чтобы киллер предупреждал свою жертву о нападении?

— Но ведь шутника легко найти. Достаточно залезть в ее мобильник в меню «Входящие сообщения» — и его номер у нас в кармане. А имея определенные полномочия, можно установить фамилию, на кого зарегистрирована симка. Такие полномочия опера имеют. Конечно, это займет время, ведь нужно послать запрос, но тем не менее что им мешает?

— Мешает отсутствие самого мобильника. Менты обшарили всю территорию вокруг найденного тела — ничего. А мать утверждает, что дочь с телефоном не расставалась, и в квартире его, соответственно, нет. Да я ведь знаю, что он с ней был, сама же ей звонила!

— Значит, я была права. Зачем убийце прятать ее сотовый, ежели это вовсе не он послал ей роковое эсэмэс? Выходит, с убийцей Алена была знакома. Маньяк из фильма — лишь прикрытие, чтобы все решили, что убийца к жертве непосредственного отношения не имеет и искали неуловимого серийного киллера.

— Эй, hold your horses! В смысле, попридержи коней! Разошлась, прямо детективную новеллу сочинила. Я тебе вот что скажу, мобильник алкаш стыбзил, чтобы обменять на бутылку. — Мы немного помолчали, призадумавшись. — Юль, ты дашь мне переписать то, что на первой паре было? Я тебе завтра принесу. — Я отдала ей кучку нескрепленных листочков, пригрозив, что убью, если хоть один она потеряет. — Данке. — Я хотела переспросить, затем вспомнила, что это «спасибо» по-немецки.

На этот раз преподаватель начал читать название новой темы, еще идя по коридору, а закончил на самом пороге, никто, разумеется, ее толком не расслышал, так что ему пришлось повторить (старость не радость), да не один раз, так как новая тема оказалась куда более замысловатой в плане терминологии, чем предыдущая.

— Чего-чего? — услышав тему впервые, переспросил шутливым тоном парень с последней, десятой, парты.

— А вы сядьте поближе, — разумно предложил математик. — Мест свободных много. — И повторил тему.

— Как это пишется? — не без сарказма поинтересовалась девчонка в кожаном пиджаке. — Только по слогам.

— Я сейчас напишу на доске, — сдался старик и начал выводить корявым почерком первые слова, а я, ввиду того что тему уже записала, заскучала и решила глянуть в свое любимое окно. Зря. Сердце подпрыгнуло, стукнувшись о глотку, и начало в быстром темпе скакать от увиденного мною ужаса. Я издала короткое, но весьма истеричное громкое «ах» и почувствовала, как волосы на голове начали седеть один за другим.

Прилипнув к стеклу, стоял маньяк в белой маске, держа в руках почти полуметровый широколезвийный нож. Порезанная бахромой пола темного свободного балахона интенсивно развевалась на ветру, предвкушая скорое насыщение чужой кровью.

— Мам, я спятила, — начала я с порога.

— Да? — равнодушно произнесла она, вроде бы совсем не удивившись. — И по каким признакам ты это определила, хотелось бы мне знать?

— Я совершенно ясно видела серийного убийцу в костюме и маске возле окна аудитории. Ну того, из фильма.

— Если б это и впрямь был он, тебя бы не осталось в живых. Так что брось эти глупости. — Мама вернулась к журналу и, уже не глядя на меня, добавила: — Картошка с котлетами в сковороде, иди грей.

Но идти в кухню я не спешила.

— Вика тоже его видела.

— Да? — Мать вновь отложила свое чтиво и воззрилась на дочь.

— Ага, — кивнула я, присаживаясь на подлокотник кресла все еще обутая и в куртке. — Я сперва очень испугалась и растерялась, но потом сообразила ткнуть локтем Вику. Она только повернула лицо в ту сторону, куда указывал мой палец, как он исчез. Но она сказала, что успела его заметить.

— И что было дальше? Кто-нибудь еще его видел?

— Да нет, оказалось, что никто. Мы хором закричали, все давай спрашивать, что случилось, а пока мы объяснили, его и след простыл. Вот я и думаю, что мы с ней чокнулись. Я — потому что была на «Визге», а Вика — оттого что ее знакомую убил чертов маньяк. Но одно дело, если бы мы просто видели силуэт, а я, например, за те три-четыре секунды разглядела его во всех мельчайших подробностях, невзирая на то, что было темно. Может, мне надо сходить к психоаналитику?

Мама не дождалась, когда же я пойду разогревать себе ужин, и отправилась на кухню, чтобы сделать это за меня. Я в легкой растерянности поплелась следом.

— Знаешь, что я думаю? — Родительница включила газ и поставила на плиту сковороду, а я наконец-то сняла куртку и, сев на стул, сложила ее у себя на коленях. — Меньше нужно на занятиях по окнам смотреть. Нормальные люди в это время акцентируют свое внимание на доску и преподавателя, потому им ничего не мерещится. А ты у меня всю жизнь была невнимательной, рассеянной овцой. И как тебе еще золотую медаль-то дали?

— Ты все это правильно говоришь, — не стала я оспаривать. — Но я видела его, понимаешь? Видела! И Вика тоже.

— Я верю, что вы его видели. Но это был всего лишь пацан-балагур, желавший кого-нибудь напугать. И ему, надо признать, это удалось! Так что в следующий раз не пугайся, когда очередной ряженый придурок будет хвастать своим клинком, в то же время не предпринимая никаких боевых действий. — Родительница выложила содержимое сковороды в тарелку и поставила перед моим носом. — Ешь, овца.

Стоит ли говорить, что на следующий день, в той же аудитории, но на этот раз на экологии, все присутствующие показывали на нас пальцами и хохотали, держась за животики. Несведущим, то есть тем, кого в тот момент на занятиях не было, «бывалые» рассказывали, какой казус вчера приключился, и вот уже новые лица присовокуплялись к остальным хохочущим, вертя к тому же пальцами у висков.

Мы решили отомстить той же монетой и избрали себе первую кандидатуру для наших контрнасмешек. По обоюдному согласию ею оказалась самая ярая прогульщица лекций и довольно красивая Алиса Орловская, сидевшая на соседнем ряду. Мы, кстати сказать, сегодня устроились на среднем ряду, подальше от окон, а всего в аудитории рядов было пять.

— Фу, какая она рыжая, — начала Виктория. Я усиленно закивала котелком, несмотря на то, что волосы Орловской склонялись более к цвету «золотистый блондин», нежели к рыжему как таковому.

— А как безвкусно одевается! — подыграла ей я. — Что это за юбка в клеточку? Моя прабабка такие носила. — Та, что боролась за нравственность. Естественно, ее юбки были раза в три-четыре длиннее той, что сейчас красовалась на Алиске.

— Она перед занятиями переспала с шотландцем, а собиралась впопыхах, вот его одежду и напялила! — хохотнула Вика. Затем, устав от дурацкой мести, полезла в сумку и достала оттуда несколько листочков в клетку. — Вот прошлая лекция, держи. Граци.

— А? — не поняла я.

— Это по-итальянски. Ну, мерси то есть.

Наконец, с десятиминутным опозданием притопала экологичка. Злые языки поговаривают, будто она ведьма. Но вид у нее соответствующий: кобылиная копна длинных черных волос с двумя широкими седыми прядями, симметрично обрамляющими бледное лицо с двух сторон; пожар в выпученных глазах, устремленных не на окружающий мир, как водится, а куда-то внутрь себя; неизменный черный в красную паутинку сарафан на пуговицах (я бы даже сказала «халат», но кто же в них на работу ходит? Даже для ведьмы это чересчур), под ним — шерстяной свитер с глухим воротом, а на ноги она напялила туфли сразу на две пары хлопковых носков, вторая из которых вылезала из-под первой. В довершение образа она даже под страхом смерти не снимает с шеи короткие белые пластмассовые бусы и висящий на тонкой веревке чуть ниже груди амулет в форме паука, большого, красного и чудовищно неприятного взору, и, стоит ей сделать шаг либо всплеск руками (экологичка отличается большой эмоциональностью, особенно во всем, что касается исчерпаемых ресурсов, посему рукоплещет довольно часто) — паук подпрыгивает и слегка смещается с первоначальной точки пребывания, так что создается впечатление, словно краснотелый паук оживает и самовольно передвигается по своей красной паутине, да еще и на фоне абсолютно черной ночи. Зрелище то еще. Я однажды не поленилась спросить Таньку Грачеву, не являются ли они родственницами ввиду пристрастия к неординарному внешнему виду, впрочем, представить преподавателя в ковбойских сапогах совершенно нереально, так что это была глупая мысль.

Сегодня, пока она переступала порог аудитории и занимала свое место за кафедрой, глупая ухмылка не сходила с ее ужасного лица. Небось старый хрыч математик постарался. Сейчас начнется.

— Товарищ Образцова Ю.С.! — глянула она в ведомость. — Есть здесь такая?

— Есть! — начали все тыкать в меня пальцами.

— Товарищ Образцова, вы никого за окном не видите? — ехидным тоном обратились ко мне.

Хамить я не умею, тем более педагогам, потому просто отрицательно покачала головой.

— Точно никого? Вы уверены? Не стесняйтесь, приглядитесь хорошенько. — Не понимая, чего от меня хотят, я послушно уставилась поочередно во все шесть окон и, не обнаружив там ничего необычайного, сызнова покачала головой. — Ну, нет так нет. Так-так-так… А есть среди присутствующих Ярлык В.А.? — нетрудно догадаться, что сия специфическая фамилия принадлежит Вике. — Это вообще он или она?

— Я здесь, и я она, а не он, — с вызовом ответила Виктория.

— Отлично. Вы, гражданка Ярлык, никого за окном не наблюдаете?

— Ни-ко-го, — по слогам произнесла обладательница нестандартной фамилии.

Ведьму сей ответ удовлетворил.

— Что ж, тогда мы можем начать сегодняшнюю лекцию. — Студенты загоготали. — Записывайте. Нормирование качества воды и содержание вредных веществ в воде естественных водоемов, — продиктовала она тему и понеслась: — Нормируемыми показателями являются: количество взвешенных частиц плавающих примесей…

— Подождите! — взмолилась группа, но напрасно: препод не желала останавливаться, очевидно, стремясь выиграть звание самого быстрого «говорителя» мира. Или, может, она просто не знала, что пишем мы гораздо медленнее, чем она бубнит?

— …Запахи, привкусы, кислотный PH, минеральный состав… — Паук резво скакал с одного конца паутины на другой и обратно. — ПДК установлена более чем для девятисот вредных веществ. Способы очистки сточных вод…

Кисть уже начала каменеть, протестуя против столь быстрого и ни на мгновение не прерывающегося писания, а тут еще подала голос соседка по парте:

— Гляди-ка, что вытворяет!

— Кто? — нехотя отозвалась я, продолжая конспектировать и еще сильнее напрягая слух, чтобы суметь услышать и Вику, и Ведьму.

— Да Алиска Орловская! Ручки в сумочку складывает, зеркальце достает… Сейчас смоется! Каждый день ее задница выдерживает все меньше сидения на лекциях. — Я оторвала глаза от тетради: действительно Орловская, убрав вещи в сумку, натягивала на себя куртку. Дождалась бы хотя бы перерыва! — О боже! — завопила вдруг Вика. — Опять крыша поехала! Сколько можно? Сгинь, нечистая!

Только я собиралась спросить, чего же она так испугалась, как девчонки с крайнего ряда, с того самого места, где мы сидели вчера, завизжали в голос:

— Смотрите! Сюда, в окно!

Все, в том числе и я, и преподаватель экологии, принялись усердно зырить в то самое окно. А на нас в свою очередь оттуда пялилась вплотную прижавшаяся к стеклу белая удлиненная маска. Сначала мы просто глазели на переодевшегося маньяком человека за окном, но минуты через две Алиска, устав от этой мизансцены, поднялась со своего места и плавно двинулась вниз по ступеням аудитории, держа курс на дверь и совершенно не предполагая, какие события повлекут за собой ее действия. Так вот, стоило ей сделать пару шагов, Псих в маске озверел: отбежав на секунду, вернулся к окну с бревном в руках и, хорошенько размахнувшись, выбил стекло. С оглушающим звоном оно превратилось во множество острых осколков, посыпавшихся на пол и ранивших девчонок, что сидели поблизости. Они взвыли и отбежали от окна, а переодетый маньяком хулиган забрался через пустующую раму в аудиторию. В руках его блеснуло лезвие длинного разделочного ножа. Алиса в смятении остановилась у подножия лестницы, перед кафедрой, за которой по-прежнему стояла экологичка.

— Это, наверное, мой Степа! — ошалело произнесла какая-то однокурсница со второго ряда и, точно оправдываясь, добавила: — Он у меня такой балагур!

Экологичка вышла из оцепенения:

— Посмотрим, как ему это поможет, когда администрация института предъявит ему счет за разбитое стекло!

Алиска облегченно выдохнула и повернулась в сторону двери, но тут маньяк, он же переодетый Степа, резко бросился вперед, обогнал Орловскую, и, остановившись, преградил ей путь. Одногруппница сделала шаг вправо, затем влево — псих зеркально отражал ее действия, так что пройти ей не представлялось возможным.

— Ну ты, урод, посторонись! — не выдержала девушка. В следующую секунду, замахнувшись, маньяк с легкостью вогнал свой остро заточенный нож прямо в живот Алисе, тот проткнул ее насквозь и, выйдя из спины, поменял свой цвет с серо-стального на блестяще-алый, омывшись свежей кровью. Орловская глухо вскрикнула, мне было видно, как сильно раскрылись ее глаза в последний миг жизни и тут же потухли навсегда. Нанизанное на нож тело обмякло, а Псих в маске стал вертеть рукой из стороны в сторону, показывая сидящим труп сокурсницы во всей красе, с каждого ракурса. Как будто и без того не было страшно! Рассматривая во все глаза тело еще минуту назад живой Алисы, все учащиеся от охватившего сознание ужаса хором завизжали, а я задумалась. Мама велела не пугаться ряженых придурков, но в том случае, если они не предпринимают боевых действий. Можно ли расценить беспочвенное убийство молодой красивой девушки как воинственно настроенный поступок? Можно, решила я и присоединила свой голос к вопящим.

Убийца, который оказался именно убийцей, а не переодетым шутником, медленно, с наслаждением обводил взглядом присутствующих, намечая себе следующую жертву. От этого становилось до дрожи во всем теле холодно и до ломоты в суставах страшно. При любом повороте его головы кажется, что он смотрит сейчас именно на тебя. Что он выбрал именно тебя. Что он убьет именно тебя .

 

Глава 4

Экологичка так и стояла за кафедрой. Маньяк, ничуть ее не опасаясь, спокойно поворачивался к ней спиной, наблюдая за студентами, всеми сорока-пятьюдесятью людьми одновременно. Хотелось крикнуть ей: «Дай ему чем-нибудь по башке!» Но он бы услышал, какой тогда смысл кричать? Предупрежден — значит, вооружен. Хотя он и без того вооружен неплохо.

Ведьма совсем не пользовалась своим, казалось бы, выгодным положением. Или она пребывает в шоке и пока не осознает, что положение у нее одной выигрышное? Конечно, стукнуть по голове все равно нечем, но, думаю, на ее месте я бы попыталась что-нибудь сделать. Пробраться, допустим, к выходу и бежать за помощью. На моем вот месте единственное, что возможно, — это сидеть, молчать и бояться. Смерти. Чьей-либо или же своей собственной. А она только сняла свои дурацкие бусы и начала их перебирать, словно четки, закатив зрачки высоко к потолку, что их даже не стало видно, и бурча себе под нос какое-то заклинание, как будто это могло как-то помочь!

Убийца же насмешливым взглядом обводил сидящих студентов, боящихся за свою жизнь и трясущихся от липкого ужаса; он упивался своей властью и радовался такому богатому выбору, которого даже на рынке не встретишь. Наконец, когда я уже, схлопотав от всего происходящего озноб, быстрыми темпами перерастающий в лихорадочную трясучку, стала мысленно подгонять киллера: «Ну, давай же, не тяни. Ладно, пусть это буду я, но только сделай это скорее! Убей меня, чтобы этот кошмар закончился!», потому что тупо сидеть и ждать незнамо чего больше не было сил, ибо ожидание плохих событий всегда страшнее самих событий, Псих в маске определился в выборе и ринулся к цели между рядами, предусмотрительно замахнувшись ножом. Девчонки повскакивали с мест и с громкими криками ломанулись к выходу, а Вика стала меня выпихивать, потому что маньяк выбрал, к сожалению, тот ряд, что был с ее стороны. Поняв, что жертвы разбегаются, кто куда, Убийца в белой маске разозлился и одним рывком бросился к нашей парте. В воздухе просвистел звук движущегося клинка, а прямо у меня над ухом кто-то громко охнул, потом уже сзади пару раз вскрикнули, но мне было не до этого, я неслась к выходу, поддавшись стадному чувству, а также инстинкту выживания, и боялась новых криков, ведь вполне возможно, что следующим криком будет мой собственный.

В коридоре я опомнилась и, остановившись, огляделась по сторонам. Рядом со мной очутились те девчонки, что сидели сзади и на которых вначале нацелился маньяк. Они, как и я, замерли, чтобы отдышаться и прийти в себя. Слава богу, обе были живы, но одну маньяк успел слегка задеть.

— У тебя кровь, — показала я на ее руку.

— Ничего. Той девчонке пришлось намного хуже.

— Какой девчонке? — испугалась я. Поток рвущихся наружу студентов давно иссяк, а Вики все не было. Но, может, я преувеличиваю, и она успела убежать далеко вперед, ведь я неслась, ничего не видя перед собой, и могла ее не заметить.

— Той, что с тобой сидела.

Они побежали дальше, на выход, а у меня защемило сердце. Вика!

Пару раз выкрикнув ее имя и ничего не получив в ответ, я скрепя сердце отправилась назад, в логово ада.

Ярлык лежала на полу с кровоточащей колото-резаной раной в боку; препод по-прежнему бормотала что-то невнятное и неразборчивое для уха нормального человека (я сумела вычленить лишь «ахалай-махалай», но, может, от стресса почудилось), перебирая бусинки одну за другой, но на этот раз она уже не стояла, а сидела в углу; парень из параллельной группы, один из трех имевшихся на нашем курсе, пытался отвлечь маньяка на себя призывами типа:

— Эй, ты! Бросай свой долбаный нож, давай поборемся, как настоящие мужики! На кулаках! — но близко подходить боялся, все-таки противник был вооружен. Сам маньяк не обращал на парня ни малейшего внимания, продолжая кромсать уже десять минут как бездыханную Алису Орловскую.

— Вика! — крикнула я в который раз, уже находясь на пороге аудитории. Но приятельница не очнулась. А вот маньяк — очень даже. Прекратив маниакальные терзания и без того донельзя изуродованного трупа, он с любопытством уставился на меня. Однако утверждать не берусь насчет любопытства, все-таки на преступнике была надета маска, я ощущала его настроение чисто на интуитивном уровне. А выражение маски было застывшим, изображавшим что-то сродни смертельного ужаса. Как будто сама Смерть чего-то испугалась и в данный миг издала свой последний громкий визг, прямо под стать названию фильма.

«Что за идиотка решила вернуться? — очевидно, думал убийца. — Она считает меня недостаточно страшным для того, чтобы нестись отсюда сломя голову?» Но мне было на него плевать. Мне было не плевать на Вику.

Парень, которого звали, если не ошибаюсь, Олегом, воспользовавшись тем, что киллер отвлекся на меня, осторожно приблизился сзади, но что он задумал, мне узнать не удалось, так как Псих в маске обладал редкостной реакцией и координацией движений. Обернувшись, он резко задрал ногу и ударил ею парня по левой части головы — тот отлетел за тридевять земель. Странно, что убийца не пустил в ход нож. Да и экологичку нашу не тронул — еще одна загадка.

Псих продолжил кромсать то, что осталось от Алиски, неясно чем ему приглянувшейся, а Олег, вскочив, ринулся к выходу, попутно схватив меня за руку и волоча за собой.

— Отстань! — рьяно отбивалась я. — Там Вика!

— Ты ей не поможешь. Вот выберемся отсюда и вызовем «Скорую».

Но я продолжала сопротивляться, наконец, мне удалось вырваться, тогда он со словами:

— Тебе жить, что ли, надоело? Нет уж, хватит трупов на сегодня! — схватил меня уже за волосы и насильно потащил к выходу из здания.

Голова раскалывалась, словно ее верхнюю часть начисто снесли электропилой «Дружба», но, несмотря на это, мне все же удалось убедить парня, что нам не по пути, и, миновав таким образом крыльцо института, он оставил-таки в покое мой так и не снятый скальп, побежав к остановке. Я упала на землю, не удержав равновесия, но успела подставить ладони, чтобы спасти лицо. А вот сами ладони и коленки разбила в кровь. Додумалась напялить сегодня юбку! Никогда не надевала, и на тебе, в самый неподходящий для этого день! На что я теперь похожа? Длинное пальто или тем более брюки скрыли бы это безобразие. Но я же не виновата, что на улице не по-мартовски тепло, поэтому… Господи! О чем я думаю?! Это последствия шока?…

Тряхнув головой, будто пытаясь скинуть с себя боль в районе волосяных луковиц, я поднялась и огляделась. Десятки людей, и студенты, и преподаватели, топтались возле крыльца, почти все пялились на меня, не пропустив наше с Олегом эффектное появление. Кто-то подбежал и что-то сказал, вроде предложил помощь, а может, утешил тем, что уже вызвали «Скорую» и полицию — не знаю, в ушах гудело, и я почти ничего не разобрала.

Я оттолкнула этих людей и поковыляла обратно. Ноги не желали сгибаться и на все попытки идти отзывались острым, нестерпимым покалыванием в коленных чашечках. Разодранные в кровь и исцарапанные о неровный асфальт ладони горели, точно их прижигали каленым железом, да и голова не переставала раскалываться. И как, скажите на милость, я, такая больная и раздавленная, собиралась вступать в схватку с вооруженным маньяком, умеющим к тому же недурно драться? Но мне было все равно, что он со мной сделает, я должна была хотя бы попытаться помочь Вике, своей подруге. Это был мой долг.

Вернувшись в проклятую аудиторию, я застала все ту же картину: экологичка — в углу с бусами, маньяк разделывает труп Алисы. Точно с такой же сосредоточенностью шестилетний малыш собирает конструктор «Лего». Увидев меня, Убийца в маске среагировал неадекватно, по крайней мере, совсем не так, как я ожидала: кинулся, но не на меня, а в разбитое окно. Почему-то бегство противника придало мне силы, а также желание борьбы и законной вендетты. Убийца должен быть наказан во имя справедливости.

Я подбежала к лежащей на полу Вике и, увидев, как она открывает глаза и стонет, потихоньку приходя в себя, крикнула Ведьме:

— Позаботьтесь о ней! — а сама бросилась вдогонку.

Неровные острые края разбитого стекла порвали мою новую куртку, поцарапав заодно и предплечья, но я уже не чувствовала боли. Я чувствовала лишь желание мстить.

Словно Геркулес, я с легкостью подхватила массивное бревно, то самое, коим Псих в маске и разбил окно аудитории, и побежала следом, с трудом различая движущуюся впереди тень и окончательно позабыв о разбитых ладонях, коленках и гудящей голове. К сожалению, погналась я за ним слишком поздно. Через миг убийца нырнул в стоявшую на обочине машину и завел мотор; габаритные огни загорелись, но с такого расстояния ни номера, ни тем более марку разглядеть мне не удалось. Не хватило каких-то десяти метров, всего пары-тройки секунд!

Автомобиль резво вырулил на дорогу и начал набирать скорость, а я, чувствуя, что проигрываю эту схватку, от обиды из последних сил замахнулась тяжеленным бревном, дабы кинуться им в ускользающую из вида машину, но двадцать пять килограммов дерева потянули мои пятьдесят куда-то назад и через несчастное мгновение я вновь очутилась на земле.

* * *

Два дня назад

Встреча была назначена на пять часов. Она немного опоздала, но в условленном месте, на крайней справа скамье, возле громоздкого мраморного памятника известному писателю золотого века, ее никто не ждал. Девушка присела и закурила. Пальцы тряслись нервной дрожью, в уголках красивых глаз искрились на солнце еле сдерживаемые слезы, а пепел сыпался прямо на недавно купленные голубые джинсы, но эту оплошность девушка упорно не замечала. Прохожие одаривали ее сочувственными взглядами, говорящими: «Бедная девочка, что у тебя случилось?», но ей на это тоже было наплевать.

Наконец, проходящий мимо мужчина, одетый серо и неброско, кинул ей на колени тугой сверток и поспешно удалился, ни разу не обернувшись. Она сначала меланхолично докурила уже третью сигарету, затем взяла в руки сверток. Непрозрачный тонкий пакет был перевязан резинкой, которую она и стащила с него, развернула и вытянула из пакета белый конверт.

— Ну, с богом, — сказала она сама себе, хотя была атеисткой, и извлекла из конверта пестрые картонные карточки. Это, безусловно, были обещанные фотографии. Пролистав все до последней и сложив пачку на коленях, она зарыдала и принялась истерично стряхивать их с себя, как какой-то мусор или грязь, приговаривая: — Нет, нет, не может быть…

Фотографии, кружа, разлетелись на небольшое расстояние, детишки, выгуливаемые заботливыми мамашами, тут же стали их подбирать и играться, точно с бумажными самолетиками.

— Птенчик, положи на место! — налетели мамы с одной и той же фразой каждая к своему ребенку. — Сколько раз говорила, не бери ничего с земли!

Сидевшая на крайней справа скамье девушка этого тоже не заметила. Она продолжала плакать, размазывая слезы вместе с тушью по лицу.

Это был конец. Ее конец. Жизнь окончена, и спасения не будет. Сколько у нее осталось дней? Два, три? Может, неделя? Но это уже неважно. Важно другое: впереди у нее только одно — смерть.

* * *

Сегодня

— Так какого, говорите, цвета машина была?

— Темного. Темного цвета. А может, и не очень темного, но явно не белого.

— Отлично, — потер руки мент, насмешливо глядя на меня и всячески издеваясь. — Осталось только найти автомобиль не белого цвета, и убийца у нас в кармане!

Я ощущала себя так, словно выдержала Ледовое побоище, притом что и наши, и крестоносцы в своих тяжеловесных доспехах — все сражались против меня одной. Короче говоря, скверно я себя ощущала. Да и выглядела, наверно, соответствующе. Нет бы пойти домой, прийти в себя, смыть всю грязь и обработать раны йодом вместо того, чтобы терпеть все эти недоверчиво-насмешливые взгляды. Кто додумался вызвать ментов? И почему я не успела убежать, как все, до их приезда? Хороши тоже одногруппники, в полицию позвонили, а самих — ветром сдуло, теперь у них свидетели — я да Ведьма. И, бросив взгляд на по-прежнему сидевшую в углу экологичку, уже давно распрощавшуюся со своей вменяемостью, может, еще при самом рождении, поправила сама себя: «Точнее, свидетель один — я». У Вики подавно ничего не спросишь, ее на «Скорой» увезли сразу в операционную. На ком же еще ментам зло срывать? Осталось лишь на мне.

Мы сидели в той же аудитории, и я по сотому разу пересказывала все недавнишние события, а они по тому же сотому разу мне не верили, не забыв даже осведомиться, а нет ли у меня справки об инвалидности. Я ответила, что с собою нет, мне ее родители на руки не дают, не положено. Слава богу, мужики осознали, что я шучу, и пригрозили кулаком. Это еще что, вот если они свяжутся с теми ребятами, что Ромкин подарок «разминировали», тогда меня точно упекут.

Экологичка так завывала свой «ахалай-махалай», что мешала всем не только слышать друг друга, но даже думать.

— Нет, я больше не могу! — сорвался один из ментов — щетинистый парень лет двадцати трех. — Уберите ее куда-нибудь! Вован, вызывай «психиатричку»!

— Брось, еще «психиатрички» нам не хватало. Попоет-попоет и перестанет, — предположил Вован. — Самой же надоест. Она что, колдунья у вас? — обратился он уже ко мне. Я еле заметно кивнула, будучи не в силах произнести ни слова, так я устала. — Понятненько. Итак, вы утверждаете, что однокурсник пытался ударить предполагаемого убийцу? — На слово «предполагаемого» я обиделась и ничего ему не ответила. — А когда ему это не удалось, вы вместе с ним покинули здание. Но вдруг, — продолжил он торжественно, — вспомнили о своей бедной, несчастной подруге, которую лишь вы могли спасти, и вернулись в стан врага, размахивая картонным мечом!

И все четверо заржали.

— Но к вашему величайшему огорчению, — продолжил тот, кому больше всех мешала жить наша экологичка, — маньяк не пожелал с вами драться и, трусливо поджав хвост, бросился наутек. Какой недобросовестный попался маньяк! — Они снова синхронно заржали. — Но вы всерьез настроились его проучить, потому выпрыгнули в окно, схватили здоровенную деревяшку и ринулись в погоню!

Если опустить экспрессию, то в целом все так и было, потому я согласно кивнула и, черкнув в объяснении: «С моих слов записано верно, мною прочитано», там же расписалась. Однако мне никто не собирался верить, они даже провели следственный эксперимент, заставив меня поднять бревно; я, нечего и говорить, на сей раз не смогла, что меня ничуть не удивило: во-первых, сказалась усталость, во-вторых, я действовала тогда, выражаясь юридическим языком, в состоянии аффекта, а некоторые, как гласят факты, еще и не такое вытворяли в вышеуказанном состоянии.

— Послушайте, — нарушила я свое гордое молчание, — я понимаю, насколько дико звучит мой рассказ, но это чистейшая правда, и сколько бы раз вы не переспрашивали, я своих показаний не изменю.

— Хорошо, — посерьезнел мент. — Назовите имя и фамилию того молодого человека, что вынес вас из этой аудитории.

— Я не знаю его фамилию, — растерялась я. — Зовут, по-моему, Олег.

— По-вашему? — вспомнил он о сарказме, как о неотъемлемой части своей личности. — Как же так, гражданочка? Два года вместе отучились.

— Господи, он посещает лекции раз в полгода! — стала я оправдываться. — Я хорошо знаю тех, кто постоянно ходит в институт, а тех, кто не ходит, — увы!

— Ну хорошо, допустим. Почему, как вы думаете, он не хотел позволить убийце полностью расчленить тело жертвы?

Ну и вопросик. Какие мне сны после этого будут сниться? Да и усну ли я вообще?

— Она ему нравилась. Так что это было вполне естественное желание.

— Откуда знаете, что нравилась? — тут же насторожились стражи порядка, почуяв след.

— Ну… — протянула я. — Это было заметно. В те несколько дней, что он присутствовал на занятиях, он так и вертелся возле нее. Она никогда не досиживала лекции до конца, и, как только она выходила, он выдерживал не более пяти минут и тоже сбегал. Мы еще посмеивались.

— То есть они состояли в интимных отношениях?

— Откуда ж я знаю? Вы такие вещи спрашиваете… — подивилась я этому народу. — И вообще, чего вы ко мне прицепились? Мне домой надо.

— Могу сказать, чего мы прицепились. Хочешь знать, как дело было? Бросила твоего Олега ваша красавица, вот он и заколол ее сгоряча. А так как вы все любви особой к ней не питали, может, завидовали, может, еще чего, вот и сговорились всем курсом его покрывать. Придумали маньяка, а мы, значит, ищи сами не знаем чего! — Его злые маленькие глазки хотели увидеть меня насквозь, запугать, припереть к стенке. Не дождетесь.

— Ах так? А Вика Ярлык, что сейчас в реанимации, тоже его бросила, да?

— Ей не повезло, рядом стояла, — сориентировался мент. — Вот и попал ей в бок.

— А другие студентки, что с порезами на руках домой побежали? Им всем он тоже случайно угодил ножом?

— Их мы не видели.

— Конечно! — нервно засмеялась я. — Зачем ловить маньяка, тратить время и силы, когда Олег — вот он! Сажай не хочу! Осталось повесить на него первую убитую, Алену Звеньеву, видать, она его тоже бросила!

Они опешили, их лица перекосила злоба, а я хотела припугнуть их Бориской, но тут…

— Ахалай-махалай-лай-лай!! — неестественно громко завела свою шарманку экологичка, перед этим немного помолчав. Видимо, собиралась с силами. — Ой, люли-люли!! — Амулет с ее шеи перекочевал в руку, и теперь она широко размахивали им, точно лассо. Бусики скромно валялись рядом на полу. — Калина красная-а… я! Я! Я! Я-а-а-а!!

Калину красную офицеры вынести уже не могли и переключились на преподавателя экологии, а я, пользуясь возникшей суматохой, смылась домой, встретив по дороге фургон с надписью «Телевидение». Хорошо хоть, в их лапы не попалась! Еще бы пара минут, и меня в таком чудесном виде транслировали бы по всем каналам, а внизу экрана маячила бы бегущая строка следующего содержания: «Она подняла бревно с земли и погналась за Убийцей в белой маске». Такой позор пережить я бы не смогла.

Услышав, как открылась входная дверь, мама громко спросила:

— Это ты, овца?

— Я, я!

Я прошла в комнату. У мамы на лице была огуречная маска, так что можно было не бояться, что мать подымет вой, оглядев внешний вид своей дочери. Папа уютно похрапывал, с комфортом устроившись на мамином мягком животике. Идиллическую картину образцово-показательной семьи портили лишь мои разбитые в кровь колени и ладони, двадцать «стрелок» на колготках, порезанные стеклом в нескольких местах в районе предплечья куртка и водолазка, запекшаяся кровь в этих местах, а также на затылке (так неудачно я упала вместе с проклятым бревном), растрепавшаяся прическа (заколка висела на одной волосинке) и грязь в самих волосах.

— Как у вас дела? — спросила я. — Есть какие-нибудь новости? — Хотя у самой этих новостей было хоть отбавляй.

— Надька приходила. Прикинь ее сына с невесткой залили три дня назад. Все этажи в доме затопили! Вот так уйдешь куда-нибудь на Восьмое марта, вернешься — бац! — все обои отвалились! Ладно, иди ешь.

Но я отправилась не на кухню, а в ванную: тело требовало смыть с себя все это безобразие.

На следующий день мы с Катькой решили посетить место первого преступления. Двор с тыла «Гиганта» выглядел отнюдь не безопасно и не мог вызвать у молодой девушки, не причисляющейся к категории бомжей, желание прогуляться по нему во тьме ночной. Оцепление вокруг места убийства в виде ленточек кое-где уже пообрывали, так что мы беспрепятственно сумели туда проникнуть и, встав ногами ровно в середину площадки, где, скорее всего, и находился труп, изобразили на лицах выражение глубокой задумчивости. Стояли так довольно долго, наконец, Катя, тряхнув длинными вьющимися каштановыми волосами, произнесла совсем не в ту степь:

— Я собралась работать. Позвонила в салон сотовой связи, завтра пойду на собеседование.

— А как же институт? — проявила я интерес к чужому незаконченному высшему образованию.

— Там работа сменная. Когда во вторую смену, буду успевать ходить в институт. Да я и так далеко не каждый день посещаю занятия, ты же знаешь. — В этом мы с подругой отличались. Я серьезно относилась к образованию и очень редко прогуливала. Я кивнула, и мы немного помолчали. Затем Катя выдала: — Парень убитой живет либо в том доме, либо в этом.

Рядом с нами вовсю разрастались кустарники, чуть поодаль — табачный киоск, который уже давно не работал, а уже за ним повернули к нам свои бока две похожие друг на друга пятиэтажки. В них-то и тыкала сейчас Катька длинным красным ноготком, мысля при этом крайне здраво: в радиусе пятисот метров ни одного иного жилого дома или гостиницы не предвиделось. По этой причине мы всем торсом к данным пятиэтажкам развернулись и принялись с особой тщательностью на них пялиться, лелея в душе надежду, что прямо сейчас между ними протянется огромный белый плакат, и яркими синими или красными буквами на оном будет выведено ФИО убийцы. Собственно говоря, мы бы не отказались от любого другого пояснительного знака, но ФИО все-таки предпочтительней. Такой уж у нас, у русских, менталитет: любим вылавливать рыбку из пруда, не прикладывая к этому ни малейшего труда. А так случается ну очень редко.

— Вполне вероятно, — одобрила я ход Катькиных мыслей.

— Не вероятно, а точно! — обиделась Любимова, ненавидевшая, когда в ее смекалистости и доводах сомневались. — Иначе какого рожна она бы сюда приперлась?

— Она могла просто сократить путь через этот двор, но начальная точка при этом была чуть дальше.

— Нет, чуть дальше освещаемый фонарями сквер, и сколько угодно асфальтированных тропок. Если бы она шла из любого другого дома любой другой улицы, то сюда бы вообще не заглянула. — Я представила себе карту местности, сильно поднапрягшись. А ведь и правда! Если б я лучше знала родной город и не страдала топографическим кретинизмом, сразу бы пришла к такому же выводу, как и Катька. — Так что, скорее всего, она шла двором к дороге, — продолжила подружка. — Я купила в переходе метро два журналистских удостоверения. Придется нам под этим прикрытием прошерстить все-все квартиры данных пятиэтажек.

Резон в этом был, но проводить настолько массовое мероприятие не хотелось, потому я пожала плечами.

— Привет, — неожиданно услышала я за спиной и, вздрогнув, резко обернулась, а увидев Ромку, вскрикнула и зажала рот руками. Выглядело это слегка театрально, но я и в самом деле струхнула: вот ведь нечистая его принесла. — Ты чего пугаешься? — прозвучало с легкой обидой в голосе. Ромка считал себя если не красавцем, то вполне симпатичным перцем, и совершенно не был готов к такой реакции на себя любимого. Он-то не знал, что у Бориски на подозрении. Да и у меня, наверно, тоже…

Любимова вопросительно уставилась на меня: сразу, мол, будем умирать или еще поборемся, из чего я заключила, что и у подруги мой парень был на особом счету. Я покачала головой, вспомнив Конституцию и ее сорок девятую статью: мы пока не имеем права считать его убийцей, только суду даны полномочия доказать это или окончательно опровергнуть.

— Привет, — ответно поздоровалась я, придя в себя. — А что ты тут делаешь?

— Как что? На обед иду с работу. Я живу тут. Вон он мой дом, справа который. — При этих словах Роман показал на — да-да! — одну из отмеченных нами пятиэтажек. Мы с Катей угрюмо переглянулись: выходило, что погибшая Звеньева с пятидесятипроцентной вероятностью шла к месту своего убийства из дома моего нового знакомого…

 

Глава 5

— А ты чего здесь? — продолжал между тем Ромка, мгновенно ставший еще более подозрительным.

— А мы здесь… — я покосилась на подружку, та показала жест пальцами, означающий «иду». — Гуляем? — вопросительно произнесла я. Катя едва заметно кивнула.

— Ты у меня спрашиваешь? — удивился бойфренд, сделав ударение на слове «меня».

— Нет, я не спрашиваю, а утверждаю: мы гуляем. — Полный бред. Как он еще от меня после всего этого не сбежал? Наверно, парень охоч до экзотики.

Ромка нахмурился, а я решила сменить тему и показала на закадычную подружку:

— Знакомься, это Катя, моя подруга. Катя, это Роман.

Катерина натянула на лицо одну из своих коронных улыбок, которые так нравятся мужчинам, и пропела:

— Очень приятно.

— Мне еще приятнее. — Было видно, что Ромка немного смутился. — Юль, — обратился он ко мне, — ты ведь сегодня не учишься? Помнишь, мы договаривались на среду? В «Гиге» недавно бильярдную открыли, может, сходим?

Вот оно. А я так надеялась, что среда никогда не наступит! Вчера днем я испытывала смешанные чувства: с одного бока, мне не терпелось пообщаться с Ромкой, вновь услышать его приятный голос и игривый тон; с другого — я до сих пор не знала, что ему ответить. Вечером же и сегодня утром не было времени придумать, мои мысли целиком занимал маньяк, а перед глазами вставали потухшие глаза Алисы Орловской. Так что пока Роман не объявился, я, честно говоря, о нем и думать забыла. А теперь он стоит передо мной и спрашивает, пойду ли я с ним играть в бильярд. На самом деле мне до ужаса этого хотелось, но Лысый друг ясно сказал: по возможности не контактировать. А тут еще выяснилось, что он живет в одном из этих домов… Что же делать?

На помощь пришла Катька, всегда отличавшаяся особой смекалистостью:

— Юль, у тебя, кажется, дома генеральная уборка сегодня?

Точно, уборка! Я ведь и сама это придумала, да забыла.

Я усердно закивала черепушкой.

— Что же, твои родители сами не справятся? — запротестовал Ромка. — И потом я ж не на целый день тебя забираю. Поможешь им немного, а скажем, часов в семь…

— В шесть! — тут же поправила я. В шесть мне почему-то было не так страшно с ним куда-то идти, нежели в семь, когда уже начинает темнеть.

— То есть ты согласна? Отлично, — обрадовался кавалер.

Что ж, я долго мучилась, пока меньшинство все же не победило большинство. Я, наверно, никогда уже не изменю своего мнения. Меньшинство, которое в этой ситуации представляю я, не обязано страдать в угоду большинству, которое представляют все остальные заинтересованные лица. Большинство ничуть не лучше меньшинства!

— Какое меньшинство? — удивился Ромка и быстро осмотрелся, ожидая встретиться лицом к лицу с участниками гей-парада, проходившего через его двор почему-то настолько тихо, что он даже не услышал, однако ни одного представителя вышеназванного вида здесь не заприметил. — Ты о чем?

Опять я проговариваю вслух свои мысли! Эта дурацкая привычка появилась у меня еще в дурдоме. Шучу, конечно. Она появилась задолго до того, как я туда попала! Потому, видимо, и попала…

— Куда попала? — переспросил он. Да что ж это со мной такое?

Катька стояла молча и крутила пальцем у виска: она уже привыкла к мои выходкам, но не ожидала, что этим путем я заигрываю с молодыми людьми.

— Да так, мысли вслух, — покраснела я. — Не обращай внимания.

— С тобой все хорошо? — заботливо поинтересовался он. Прозвучало это как: «Ты до конца излечилась в дурке?»

— Да, все в порядке. Иди, а то пообедать не успеешь. До вечера.

— Ну, давай. В шесть у входа.

Мы смотрели ему в спину, а когда он удалился на приличное расстояние, Любимова принялась возмущаться:

— Ты что, правда пойдешь? — Так, еще один человек попал в список недовольного моими действиями большинства. Я кивнула. — Тебе мало того, что вчера было? — По дороге сюда я пересказала ей свое институтское приключение. — Ладно, все равно ведь тебя не отговоришь. И опять ведь твой новый парень связан с убийством. Как это на тебя похоже! — не удержалась она от шпильки в мой адрес, не уходя при этом далеко от истины. — К тому же дом, в котором он живет… Я попробую разложить на него Таро. — Вот уже полтора года Катька не расстается с этими дурацкими картами. До того как она взялась гадать, я считала ее самым отъявленным скептиком среди всех моих знакомых.

— Слушай, успокойся. Бильярд — людное место, ничего со мной не случится.

С этим она вроде как согласилась. Мы еще немного постояли.

— Давай попробуем найти мобильник, — предложила Катя, посмотрев по сторонам и под ноги. — Сколько времени прошло с момента убийства?

— Ее убили рано утром девятого, либо поздно ночью восьмого, кому как по душе. А сегодня у нас двенадцатое.

— Значит, четыре дня. Н-да, шансы крайне малы, но попробовать стоит.

— Шансов нет вообще и пробовать, соответственно, не стоит. — В отличие от подруги, я была закоренелой пессимисткой. — Менты тут уже все прочесали вдоль и поперек. Если б был телефон, они б его нашли.

Любимова одарила меня самоуверенной и несколько загадочной улыбкой.

— Юль, а кто из твоих родителей чаще что-нибудь находит — мама или папа?

— Мама, конечно! Папа вообще неспособен что-либо отыскать, даже если это «что-либо» лежит у него перед носом!

— Вот! — обрадовалась Катя. — Женщине лишь дана способность находить, а опера в своем большинстве — всего-навсего мужчины.

Мы взялись за дело, но тогда как Катька взялась с энтузиазмом, я же — с обреченностью. Лужи и месиво грязи, что явились итогом вчерашнего сильного ливня, разыгравшегося сразу после моего возвращения домой, радости от разыскивания телефона отнюдь не прибавили. Через минут двадцать, не меньше, мой скептицизм оправдал себя. Две озабоченные подруги облазили все кусты, поваленные деревья и нашедшие здесь вечный покой приказавшие долго жить электро- и бытовые приборы, а также отжившие свой век предметы мебели, своим видом оставлявшие желать много лучшего; все это люди просто ленились спроваживать на помойку и бросали прямо здесь, наверно, по дороге на работу. Короче, поиски не дали предполагаемых результатов. Точнее, тех, что предполагала Катька, я же была уверена в подобном исходе.

— Блин! — обозлилась подруга. — И вправду ни хрена нет! Получается, что сукин сын, убив девку, забрал ее сотовый. Зачем? Мог бы просто удалить свое сообщение.

— Может, времени не было? — не согласилась я.

— Допустим. Но все равно ж они получат распечатку ее звонков и список номеров, с которых приходили сообщения!

Я поняла, что под местоимением «они» подружка подразумевала «всего-навсего мужчин», и принялась излагать свои мысли:

— Во-первых, он мог этого не знать. Во-вторых, на официальный запрос уйдет время. В-третьих, насколько я знаю, текст сообщения все равно им будет недоступен, операторы их не хранят, так что вряд ли они номера всех что-либо приславших станут отрабатывать. Ведь обычно это простой спам.

Хмуро кивнув, Катя немного подумала и выдала:

— Знаешь что? Нужно проработать все связи этой Звеньевой и твоей Орловской. На ком они пересекутся, тот и убийца.

— Почему? — спросила я, немного пораскинув мозгами, но так и не отследив путь построения данного умозаключения.

— У убийцы был телефонный номер Звеньевой, так? Скорее всего, она сама его дала, учитывая ее разгульный, по рассказам твоей Вики, образ жизни. Дальше Орловская. Сама говоришь, что он выбил окно, когда она пошла к выходу, а потом кромсал ее тело, как ненормальный. Следовательно, она где-то перешла ему дорогу, и здорово перешла. А Вика твоя действительно случайно попалась под руку.

— Хорошо, попробую что-нибудь разузнать про Алису. Завтра должны быть занятия, если их не отменят.

Катерина глянула на часы.

— Боюсь, сейчас твой кекс обратно на трудовую вахту попрется.

На этом мы распрощались, так как снова быть им замеченными на месте происшествия не кипели желанием.

Собираясь на свидание, я поймала на себе гневный папин взор.

— Ты куда намылилась на ночь глядя?

Мама в своей стоматологической клинике работает посменно, посему оба родителя были дома, лежали на кровати и разгадывали сканворды.

Я подумала-подумала и не нашла ничего лучше, как ответить:

— В институт.

— А! Молодец, доченька, учись! — одномоментно сменил он кнут на пряник, а мне стало до жути стыдно. Взялась я что-то врать в последнее время. То Борису, то Ромке, теперь вот до самых близких добралась. Это про меня Лопе де Вега сказал: «Кто раз умеет обмануть, тот много раз еще обманет».

Мама, в отличие от забывчивого и несобранного отца (теперь-то вы видите, в кого я уродилась?), знает, по каким дням учится дочь, потому отвела меня в сторонку и начала строго конфиденциальную беседу.

— Куда?

— На свидание, — шепотом ответила я и, опережая следующий вопрос, добавила: — С Ромкой.

— С тем, что часы подарил? — уточнила мама, как будто у меня этих Ромок было…

— Да.

— И тебе не страшно после столкновения с маньяком отправляться на свидание с малознакомым человеком?

Хоть я и мечтала скрыть это происшествие, но следы его — по всему телу, и мама еще вчера, смыв свою маску, их обнаружила. Благо я успела принять душ и обклеиться пластырями, так что предстала перед ней в довольно сносном виде, одетая в чистый длинный халат, прячущий мои предплечья и колени. Колготки я заблаговременно выбросила в мусорное ведро, юбку замочила в тазике, а куртку и водолазку зашивали мы уже вместе. Водолазку, впрочем, все равно в итоге выбросили, а куртку было жалко.

— Он хороший. К тому же мы встречаемся в людном месте.

Мама пообещала за меня молиться, а я отправилась «в институт».

Ромка уже ждал меня у входа. В темно-коричневых вельветовых брюках и бежевой замшевой ветровке мой кавалер выглядел очень презентабельно. Увидев меня, отбросил сигарету и спросил:

— Ну как там ваша генеральная уборка?

«Какая еще генеральная уборка?» — чуть было не ляпнула я, а спохватившись, ответила:

— Перенесена на выходные по случаю отсутствия одного из участников исполнительного процесса.

— А, понятно, — обрадовался Роман моей затейливой фразе и заулыбался. — Ну идем тогда.

Бильярдная мне понравилась. Просторное помещение, высокие потолки, длинные столы спокойного зеленого цвета с прикольными цветными шариками на них. Тут и там орудуют чудаковатыми длиннющими палками мужчины и женщины, следуя каким-то своим, непонятным для меня, неписаным правилам и схемам. Или все-таки писаным? Но что-то я нигде не вижу стендов с информацией для «чайников» и инструкций по использованию сложного механизма под названием «бильярдный стол».

Вдоль стен расположились ряды стульев, какие обычно бывают в кинозалах, — уставшие игроки могли устроиться здесь на отдых. Откуда-то из-под потолка раздавалась динамичная клубная музыка. В углу притаилась стойка бара вместе с барменом — молодым длинноволосым парнем в полосатой рубашке, однотонной красной жилетке и обычных брюках. Это что, такая униформа?

— Хочешь что-нибудь выпить? — спросил ухажер, расплатившись в кассе и подведя меня к свободному столу цвета зрелой зелени.

— Если только сок, — промямлила я.

— Как скажешь. А я с твоего позволения буду пиво.

Вдруг я решила признаться в своем грехе:

— Ром, я ведь играть не умею.

Он хихикнул:

— Я тебя научу. — И пошел к стойке.

Я маленько постояла в нерешительности, затем обернулась и нос к носу столкнулась с Пашей Самойловым. Он был с длинноногой шатенкой, несмотря на то, что по словам Кати, души во мне не чает. Ко всему прочему, любовь ко мне абсолютно не мешала ему обнимать девицу за плечи. Вместо «привет» я протяжно охнула, пялясь на шатенку и неожиданно для себя ощутив укол ревности. Впрочем, наверно, так всегда бывает, когда кто-то безумно любит тебя одну, любит-любит, любит-любит, а потом — о-па! — и он любит уже другую.

— Привет, — сконфуженно выдавил из себя Павел и, опустив вниз карие глазки, покраснел. И чего он так смутился?

— Привет, — наконец-то поздоровалась я. — Как делишки-рукавишки?

Паша хихикнул и ответил:

— Нормально. Вот сестра двоюродная из Тюмени приехала погостить, — кивок в сторону шатенки. Стало быть, сестра. Чего ж тогда зарделся?

Мы с сестрой уставились друг на друга, затем одновременно кивнули.

— Значит, поиграть решили, — сказала я таким тоном, точно обвиняла их в совершении какого-либо тяжкого преступления, зафиксированного в Уголовном Кодексе. Как будто сама сюда случайно забрела и играть совершенно не собиралась.

— Да, — покраснел Самойлов еще пуще. Шатенка продолжала хранить молчание. — Вот развлекаю ее, а то ведь дома сидит постоянно, жизни не видит. Родители строгие, никуда не отпускают. — Девица хмуро кивнула, не произнеся ни слова. Напрашивался вывод, что в Тюмени говорят на ином языке, а нашего она не знала.

— В этот город же ее отпустили, — логично заметила я.

— Да… А ты здесь одна? — спросил Павел, оглянувшись по сторонам, и стало ясно, что Ромку он не видел.

Я задумалась над тем, что бы такое мне ответить, как тут вернулся сам Роман, и я вынуждена была их познакомить. Им эта идея не пришлась по вкусу: руки друг другу не пожали, как было принято, лишь слабо кивнули, одарив злыми взглядами один другого. Затем Самойлов с кузиной удалились, и Роман, проводив их внимательным взором, вспомнил-таки о моем существовании:

— Это тебе, — протянул мне пакет сока объемом в две десятые литра, — был только апельсиновый. — Сам он держал в руках бутылку пива.

— Переживу, — сказала я, потому как апельсиновый не жаловала, но, как известно, дареному коню в зубы не смотрят.

Осушив свои напитки, мы немного поболтали, потом кавалер стал учить меня правилам игры, в которой я была как в темном лесу: ежели не ведаешь даже, как эту палку в руках держать, какой из тебя игрок? И все же через длительный промежуток времени я научилась пользоваться «этой палкой», к тому же узнала, что величают ее кием.

Видя, что я проигрываю в пух и прах, Рома пытался мне поддаваться, делая холостые удары, нарочно промахиваясь мимо лунки, но все было впустую.

— Ну посмотри внимательно, какой шар легче вогнать в лузу? Ну, догадалась? — Он даже указал спутнице рукой наиболее выгодную для атаки лузу, но я лишь тупо взирала на обилие разноцветных шаров не в силах определить, какой же из них будет более послушным. В итоге Ромка плюнул на намеки да подсказки и прямо показал мне нужный шар и наиболее выгодное положение для удара по нему. Кроме того, когда я, прицеливаясь, наклонилась, он приналег сверху, якобы, чтобы показать мне правильный угол соприкосновения кия и шара, но я, хотя немного и сомневалась в отношении слова «якобы», отстранилась, треснув Ромку кием по башке. Он рассмеялся, однако больше поползновений на мой счет не предпринимал.

Ближе к восьми мне надоело проигрывать, и я предложила разойтись по домам. На удивление Роман согласился, вероятно, просто устал выигрывать, и мы выбрались на улицу.

Вековая громадная лужа на дороге рядом с «Гигантом», которую городские жители язвительно называют демисезонной, в связи со вчерашним нешуточным дождем разрослась до неприличных масштабов и злорадно портила своим отталкивающим видом местные красоты. Мы собирались переходить дорогу, когда из-за поворота появился черный джип и на такой бешеной скорости пролетел мимо, что мы и моргнуть не успели, как эта лужа половину своего немалого объема выплеснула на нас.

— Долбаный «Ленд Круизер»! — разозлился Роман. — Мог бы хоть перед лужей притормозить!

В ярком свете фонарей мы придирчиво себя осмотрели, и увиденное радости не прибавило.

— Ну вот, — печально вздохнула я, чувствуя, как к горлу подступают слезы, а Ромка грязно выругался, но, правда, прибавил извинения. — И как я в таком виде домой пойду? — заговорила я, надеясь, что это поможет проглотить слезы, не позволив тем самым им выйти на сцену. — Мать меня убьет!

— Хочешь, пойдем ко мне? — предложил он. — Сама знаешь, тут два шага, к тому же двор необитаем, никто нас такими не увидит. Приведем себя в порядок, высушим на батареях куртки, а затем я тебя провожу.

Перспектива вернуться домой человеком была более чем заманчивой, но для этого необходимо было пойти домой к малознакомому мужчине, пребывающему под определенным подозрением в связи с местом нахождения трупа, и остаться с ним наедине на некоторое количество времени. Даже такая дура, как я, знает, чего следует ожидать от подобного приглашения в гости: во-первых, это предполагает встретить в его объятиях рассвет, а мы еще недостаточно долго для этого знакомы; во-вторых и в худших, нет никаких гарантий, что он не является тем самым маньяком, как ни странно это звучит. В то же время скрытым садистом может быть каждый, и даже за год знакомства это бывает сложно выявить. Что ж теперь, от всех незнакомцев шарахаться? К тому же мама знает, с кем я пошла.

«Ага, знает! — тут же поправила я себя. — Имя она знает и пристрастие к лиловым в серебристую звездочку оберткам. И больше ничего. Ищи Романов во всем городе… А я? Что я о нем знаю? — вдруг спохватился мой разум. — Ни фамилии, ни места работы, ни точного домашнего адреса, только возраст. Хотя адрес узнать — дело двух минут: дать свое согласие. Только есть маленький процент риска, что этот адрес я унесу с собой в могилу…»

— О чем задумалась, матрешка? — повеселел Ромка. — Не боись, не трону я тебя. Если сама, конечно, не попросишь, — хохотнул он.

Я улыбнулась.

— Почему матрешка?

— Ну… Так просто. Матрешка.

— Ром, а фамилия у тебя есть? — шутя спросила я, только чтобы потянуть время, пока не придет решение.

— Разумеется, есть. Жигунов я.

Неожиданно оно пришло.

— Можешь дать мне свой паспорт на минутку?

— Паспорт? — Он почему-то испуганно задергался. — А… а зачем тебе?

— Просто посмотреть. Если нет с собой паспорта, то любой другой документ подойдет.

Мой спутник жутко растерялся, но послушно ощупал карманы и выудил оттуда пропуск.

— Пойдет?

— Конечно! — осчастливилась я и взяла у него из рук документ. — Подожди меня здесь, я ненадолго уйду.

— С моим пропуском?! — растерянность переросла в крайнюю степень изумления.

Я бросила его гадать, совсем сошла с ума его подруга или еще есть надежда, а сама побежала обратно в «Гигант»: мне нужна была освещенная местность. Естественно, люди на меня оборачивались и брезговали проходить рядом, но я старалась не обращать на них внимания. Достав из сумочки мобильный, я хотела было набрать маму, но углядела в углу помещения бесплатный таксофон, и ходко затрусила к оному, решив обойтись без лишних трат.

— Мама, срочно хватай любую бумажку и записывай, — затараторила я, как только услышала в трубке знакомый голос. — Жигунов Роман Валерьевич. — Произведя в уме несложный расчет, я назвала ей год рождения и продиктовала место работы, указанное в пропуске. Пресекая все последующие вопросы и возмущения, повесила трубку.

Обернувшись, вскрикнула от неожиданности: возле меня стоял недовольный Ромка. На него тоже оборачивались, но ему на это было, мягко скажем, наплевать.

— Родителям звонила? — Я утвердительно кивнула, слегка смутившись. — Я что, похож на какого-нибудь извращенца?

— А где ты видел извращенца, который сам себе на лбу написал, что он извращенец? — логично парировала я.

Он взлохматил волосы и, отбросив обиду, весело произнес:

— Н-да, с тобой не соскучишься!

— Это точно! — не стала я спорить, и мы отправились к дверям. Выйдя на улицу, Роман Валерьевич повел меня тем самым жутким двором, который в темноте выглядел намного непригляднее, чем сегодня днем, и, видя, как я трясусь от страха, сжал покрепче мою ладонь.

На всякий случай я старалась запомнить: последний подъезд, второй этаж, крайняя справа квартира. Железная дверь обита черным дерматином, цифры отсутствуют, но номер можно вычислить, было бы желание.

У меня такое желание было, но оно тут же отошло на второй план, когда, закрыв за нами дверь и включив в прихожей свет, Роман прижал меня к стене и, глядя прямо в глаза жестким, ледяным, немигающим взором, строгим шепотом спросил:

— Что вы искали на месте преступления?

 

Глава 6

— Ты о чем? — Я перепугалась не на шутку, до того ледяным был его взгляд. — Мы всего лишь гуляли.

— Прекрати. Я видел вас в окно. — Я упорно молчала, отведя в сторону глаза. Тогда он сказал: — Пойдем, — и повел меня в комнату, к окну. Батюшки! Оттуда и впрямь видна вся наша поляна, подвергшаяся сегодня тщательному исследованию, как на ладони. За что мне это? Что теперь делать, что говорить? Неужели он меня убьет? — Я видел, как вы облазили там все кусты, весь мусор. Что вы искали? — Эх, была б на моем месте Катька, она б выдала что-то натипа: «А тебе, свинья, что за дело?» — и удалилась с высоко поднятой головой. А я, дожив почти до девятнадцати лет, так и не научилась грубить людям. — Ну что ты молчишь?… Послушай, я был у следователя. Хороший мужик. Спросил, как у нас, я ответил, что серьезно, тогда он велел за тобой приглядывать и ни на шаг не подпускать к расследованию. Сообщил, что однажды это едва не закончилось трагически. И вдруг, бросив взгляд в окно, я застаю такую картину! Ты вынуждаешь меня все рассказать следователю.

Ну Бориска, ну старый прохвост! Приставил ко мне соглядатая. Ромка тоже хорош! Стукач! Только вот попробуй, растрезвонь ему! Блин, как бы так сделать, чтоб ты ему не рассказал…

— Хорошо, — сдалась я. — Мы с Катей искали мобильник убитой. Незадолго до смерти ей пришло эсэмэс с угрозами.

— Тебе-то откуда это знать?

— Моя подружка из института жила с ней в одном подъезде, они немного общались. Вика позвонила ей за полчаса до того, как ее убили. Та и сказала про угрозу.

— Понятно, — вздохнул Роман и уселся на стул, кажется, позабыв о своем нечистом виде. — Послезавтра похороны.

— Расскажи мне о ней, — попросила я, устраиваясь по соседству.

— Только если пообещаешь забыть об этом деле.

— Не обещаю. Смотря что расскажешь. Но сперва покажи, где у тебя ванная. Нужно привести себя в порядок.

Жигунов проводил меня до ванной комнаты, а сам пошел переодеваться. Оглядев себя в большое зеркало, я приступила к облагораживанию внешнего вида: сняла позорно грязную многострадальную куртку, умылась, причесалась, оставив волосы распущенными. Мои черные джинсы также были сильно испачканы, но грязь уже подсохла и легко счистилась щеткой. С курткой пришлось гораздо дольше возиться: ткань полностью впитала в себя грязь и не желала так просто от нее избавляться. Ну ничего, здесь должен быть порошок.

Я залезла в шкафчик, что имел место высоко над унитазом, встав ради этого на мысочки, и, немного покопавшись, обнаружила початую пачку в самом дальнем углу. Далеко не лучший порошок хранился в этой холостяцкой берлоге, но на худой конец сгодится. Зажав добычу между пальцами, я потащила ее на себя, а вслед за ней мне прямо в руки упала какая-то маленькая синяя сумочка с двумя ручками. Отложив пачку, я с любопытством стала рассматривать находку.

На синем бархате уверенной рукой была вышита белая розочка красивым и достаточно сложным швом «рококо». Даю руку на отсечение, что это дамская косметичка. Откуда она у Ромки?

Я не придумала ничего лучше, как подойти к нему, уже переодетому и умытому (должно быть, в раковине на кухне), находившемуся в комнате, с этой мини-сумкой и в лоб спросить:

— Чье это?

Роман сначала удивился, будто бы впервые увидел эту вещь, затем соизволил пояснить:

— Это мне бывшая барышня подарила на память. Я в ней лекарства храню. Ну, не выбрасывать же подарки… — силился оправдаться он. — Не ревнуй, мы с ней давно расстались.

— Ладно, больше не буду, — улыбнулась я.

Он взял у меня из рук косметичку и небрежно бросил на прикроватную тумбочку, на которой, не к чести хозяина будет сказано, и без того валялась куча всяческого хлама.

— Ну что, идем пить чай? Или ты еще не все?

Я покачала головой.

— Я быстро.

Вернувшись в ванную, наскоро постирала куртку и, устроив ее на батарею, прошла на кухню. Ромка уже разлил по чашкам чай и сейчас сосредоточенно вскрывал коробку мармелада в шоколаде. Та отчаянно брыкалась, не желая быть раздетой на людях и то и дело, вырываясь из рук, падала на пол. Наконец Жигунову удалось справиться с заданием, и мы приступили к, так сказать, легкому ужину.

— И что тебе про нее рассказать? — начал он, почесав затылок. — Она девушка моего друга, зовут его Митяй, фамилия Захаров. Дружим мы с ним с детства, так как учились в одном классе и жили раньше в одном дворе. Да и сейчас мы часто видимся. Девчонку эту в последний раз я видел вместе с тобой, то есть когда они с Митяем сели в его тачку и укатили. Это все.

— А что было дальше? Что Митяй говорит?

— Митяй говорит, что Аленка пробыла у него до половины второго ночи, затем вызвала такси и поехала домой. Однако дома так и не появилась.

Такси, значит. Понятно. Что ж, таксист мог завезти ее куда угодно, и все же кое-что меня смущало. Поразмыслив немного и слопав три мармеладины, я все же спросила:

— Как ты думаешь, что ей могло понадобиться во дворе твоего дома в столь поздний час?

— Понятия не имею, — пожал он плечами. — В любом случае, те, кому полагается, уже проверили наши алиби. Интересует?

Я замялась.

— Ну… если можно…

— Пожалуйста, — ничуть не разозлился Роман. — Соседи сверху мешали спать. Я долго мучился, все же не выдержал, оделся и пошел выяснять отношения. Оказалось, у хозяйки день рождения девятого, вот они и празднуют два дня без перерыва. Пляски, песни, выпивка. Гости все — в зюзю, вот и стали заглаживать вину, усадив меня за стол и начав откармливать. Я, конечно, отнекивался, но разве ж с пьяными поспоришь? Дольше часа держали. Хозяйка, слава богу, была самой трезвой, запомнила, что без пятнадцати четыре я уже за столом сидел, а Аленка была убита в четыре плюс-минус десять минут.

— Они определили с такой точностью? — подивилась я работе судмедэкспертов.

— Да, ее же быстро нашли.

Я отхлебнула чай и призадумалась. Каких-то пять минут… Мог он убить ее и тут же прискакать к соседям отметиться, типа я из квартиры, вы спать мешаете? С одной стороны, менты не дураки, и раз уж Ромка не в СИЗО, значит, он чист. С другой, мне не давало покоя место расправы над жертвой. Аккурат под Ромкиными окнами.

— А в чем ты пришел к соседке?

— То есть? — испуганно моргнул Жигунов, видать, не успел привыкнуть к моим закидонам. Я уже говорила, что идиотские вопросы — мой конек? Не буду тогда повторяться.

— Ну ты же спал, сам говоришь! Не мог уснуть и пошел на разборки.

— Ну я же не в трусах в подъезд вышел, как ты думаешь? Натянул джинсы и тельняшку — я так дома всегда хожу — и поднялся к ним.

Да уж, в тельняшке он явно не гулял по двору в мартовскую ночь! Если только она не с овчинным начесом! А на то, чтобы переодеться, нужно время.

— А твой друг? — вспомнила я о Митяе, как о главном на данный момент подозреваемом. — Где он находился в момент убийства?

— Дома, — вздохнул хозяин квартиры. — С его алиби есть, на самом деле, небольшие проблемы. Соседка у Митяя, старуха — божий одуванчик, вечно то у глазка торчит, то со стаканчиком у стены спальни. — Я хихикнула, мысленно представив себе эту картину. — А чем еще старикам заняться? Дом-то панельный, о чужой личной жизни все-все разузнать можно! Хоть романы бульварные не покупай. Чуть кровать у Митяя заскрипит — старушка в стену стучит, ругается. А сама втихаря чужие стоны подслушивает. Так вот, как Митька с девушкой домой с премьеры вернулись и как она ушла, соседка прекрасно слышала. А дальше чудеса. Старушка уверяет, что в ту ночь вообще не спала: то молодые за стеной шумели, а как только девушка укатила, через пять минут дом начал сотрясаться от поистине богатырского храпа — то уснул Митяй. Проворочалась она так до шести утра, затем решила, что все равно не уснет, и встала. Однако у следствия возникают логичные сомнения на сей счет: а вдруг старушка сама не заметила, как задремала, и посему не могла слышать, что друг мой собрался и поехал следом за Звеньевой, чтобы ту укокошить. — Действительно, вполне обоснованные сомнения у следствия. Я бы тоже усомнилась. Впрочем, этим я сейчас и занимаюсь. — И когда он вернулся, она еще спала. Под утро Митяй захрапел, старуха услыхала и проснулась, а решила, что не сомкнула глаз. Глупо, конечно, я за Митяя ручаюсь, не убивал он никого. Ну, даже если допустить мизерную долю процента, что они по дороге поругались и он ударил ту ножом сгоряча, который чисто случайно захватил с собой, при чем здесь тогда этот маньяк, которого видели рядом? Что, он убил ее, потом купил костюм, оделся, снова взял в руки окровавленный нож и принялся скакать туда-сюда? Да и где он костюм возьмет в четыре часа? А затем, вернувшись, просто лег и тут же захрапел? Чушь какая-то! — Жигунов с шумом допил чай и бросил кружку в мойку.

— В этом ты прав. Чистая совесть — самая лучшая подушка.

Я напрягла извилины. Что-то здесь не сходилось. Митяй проводил девушку и лег спать, это абсолютно рациональный ход действий. По дороге ее убили. Но при чем здесь этот двор? До своего ей топать отсюда довольно долго. Но Жигунов в этом не может быть замешан: он присутствовал на гулянке у соседей сверху.

Когда коробка мармелада в шоколаде опустела, мы перекинулись на бутерброды. Лопал, в основном, Роман, а я так, за компанию, потому что не была особенно голодна. Время от времени мы по очереди подходили к батареям проверить, не высохли ли куртки, ведь мне скоро нужно будет идти домой, а ему меня провожать.

— Ром, а они давно встречались? — спросила я, сверля обеденный стол хмурым взглядом. Мне нужна была зацепка, а их не было. Единственно, что я могла сейчас, — это собрать побольше информации. — Твой друг и эта Алена?

Он сначала дожевал бутерброд с сыром, пятнадцатый по счету, затем ответил:

— Да с полгода, наверно.

— Понятно. Слушай. — Я не знала, стоило ли говорить то, что я собиралась сказать, в то же время операция под названием «собирание информации» этого очень сильно требовала, почти вопила об этом. Но… как-то не слишком этично было то, что я хотела произнести.

Роман не дождался, когда я продолжу и стал подгонять:

— Ну чего? Говори.

— Слушай, — повторила я и глубоко вздохнула. — Знаешь, мне ее приятельница сказала, будто у Звеньевой было два постоянных парня и еще куча-мала случайных, на одну ночь. Ты ничего об этом не знал?

Ромка нахмурился, что меня не удивило. Затем сказал:

— Вообще-то о покойных плохо не говорят, но Аленка на самом деле была особой взбалмошной и легкомысленной, себе на уме. Митяй сам — оторви и брось, на таких же его и тянуло, так что я не удивлен тому, что ты сказала. Меня сейчас беспокоит другое. Ты же не просто так это произнесла, ты считаешь, что это Митяй ее убил, из ревности? — Я покачала головой, пытаясь убедить его в обратном. Если Жигунов поймет, что я подозреваю его лучшего друга, перестанет мне доверять. — Ты-то может и не думаешь, — поверили мне, — а вот у ментов должны возникнуть подобные подозрения. Этого не хотелось бы.

— Дело в том, — решила я поделиться информацией, — что у убийцы был ее номер телефона, так что это не мог быть маньяк. Я думаю, что ее убил один из случайных парней, который в нее влюбился, а она поматросила да бросила, не принимала его в серьез. У парня оказалась расшатанная нервная система, он ее подкараулил и…

Я картинно развела руками, а Роман покачал головой.

— Не сходится, она всего за пару дней до смерти сменила номер. Как раз в тот день, когда мы были в кино, она дала мне новый.

«Понятно», — хотела я сказать, но рот вместо этого произнес другое:

— Зачем? Вы что, часто общались по телефону?

Бойфренд слегка растерялся от такого агрессивного нападка ревности со стороны девушки, с которой не посчастливилось даже ни разу поцеловаться, после чего ответил:

— Нет, конечно, зачем мне с ней общаться? Просто один раз мне до зарезу нужен был Митяй, а его мобильный оказался вне зоны досягаемости. Тогда я и попросил на всякий случай ее номер. А поменяв его, она решила дать мне новый, вот и все. А почему ты спросила?

К счастью, я подключила свою единственную извилину, ну ту, что уши соединяет внутри абсолютно пустой черепной коробки, и нашлась, что ему ответить:

— Потому что теперь поиски значительно сужаются. Это даже хорошо, что она сменила номер! Ведь тех, кого она успела бросить за последние пару дней, значительно меньше тех, кого она бросила вообще, за всю свою жизнь, смекаешь? Один из них сменил сим-карту, послал ей угрожающее сообщение и, подкараулив, зарезал, одевшись в костюм убийцы из фильма.

— Нет, ну зачем ему, по-твоему, посылать ей сообщение, а потом убивать? — не сдавался Роман. — Абсурд какой-то.

— Он сначала решил запугать, а потом уже перешел к активным действиям. Понимаешь, ему показалось мало ее просто убить. Он наслаждался самим процессом. Мести.

— Ты больная, — нездорово хихикнул Ромка, точно сам был болен, и закурил, встав возле окна и приоткрыв форточку. — Слушай, что я скажу. То, что ты говоришь, могло иметь право на обсуждение, как версия убийства, лишь в одном случае — если бы жертва была одна. А маньяк-то, как выяснилось, серийный. Ты слышала вчера новости? Он влез в окно института и набросился на студентов. Одна девушка убита, другая угодила в реанимацию. Так что бросай, как и обещала, эту ерунду — заниматься собственным расследованием. Это что, хобби? — «Ха, угадал!» — Занимайся чем-нибудь полезным, — начал он изрекать сентенции. — Только так все лишнее вылетит из головы. Ты ведь в институте учишься? Вот и учись! Что, мало на дом задают?

Нет, он теперь будет надо мной издеваться! Кстати, я звонила сегодня в больницу, Вику удачно прооперировали и скоро разрешат с ней повидаться. Но это я Жигунову, по понятным причинам, не собиралась докладывать, пока он не додумался полюбопытствовать:

— А ты-то в каком институте учишься? — Я назвала и скромно потупила глазки. — Боже мой! Ты была там?! И ничего мне не сказала? — Он принялся рвать на себе волосы, не выпуская из пальцев сигарету и рискуя этим подпалить их. Обработав полголовы, вспомнил обо мне и кинулся ощупывать. — Ты цела? Тебя не задели?… А это что? — обнаружили ссадину на моей башке.

— Это так…

— Что — так? Я тебе покажу — «так»! — Ромка стал задирать рукава моего тонкого свитера и, естественно, обнаружил ссадины. — Что это? Он на тебя напал, да? Вот гнида! Ты в полицию-то заявила? Бедная моя матрешка! — Парень прижал меня к себе, да так сильно, что я не могла дышать. — Да я ему глотку перережу!

— Пусти… — прохрипела я. — Задушишь…

Но он и не думал отпускать, решив, наверно, облегчить маньяку задачу, убив меня самостоятельно. Еле вырвавшись из его цепких объятий, я сказала:

— Ромочка, успокойся. Я не была нужна маньяку, я хотела отомстить ему за Вику и потому побежала за ним через разбитое окно. Отсюда царапины.

— Ты побежала за маньяком?! — В сильнейшем изумлении Ромка резко отступил на шаг и наткнулся задом об угол стола, тот пошатнулся и перевернул стоявшие на нем чашки, банки и сахарницу, а сам Жигунов ахнул и принялся потирать ушибленное место, приговаривая: — Ты чокнутая! Ты совсем больная, тебе лечиться надо! Это что, развлечение — за преступником бегать?! Господи, а если б он убил тебя?!

— Хотел бы убить — убил бы раньше, — разумно выдала я и, наклонившись над столом, вернула в исходное положение перевернувшиеся предметы.

— Ты с ума сошла, — уже спокойнее изрек Роман и взялся за новую сигарету, а я села на стул. — Немедленно бросай эту затею, поняла? — сказал он после нескольких минут молчания. — Иначе я расскажу все твоему следователю, он тебя под замок посадит.

— Ябеда! — разозлилась я.

— Я не ябеда, я всего-навсего не хочу твоей смерти.

— Я тоже не хочу своей смерти, но я хочу выяснить правду. Он на моих глазах убил однокурсницу и ранил подругу. Он также убил твою знакомую, ты-то должен меня понять! Теперь мне особенно важно его найти.

— Всё! — Жигунов хлопнул ладонью по столу. — Не могу больше выслушивать этот бред!

— Хорошо. — Я поднялась. — Тогда я пошла домой.

Куртка, по закону подлости, еще не высохла, и я решила идти в мокрой. Часы показывали половину десятого, а значит, через тридцать минут наступит контрольный срок, когда я всегда должна быть дома, иначе придется распрощаться со своей головушкой.

— Ты что, обиделась на меня? — Мой парень в мгновение ока сменил сердитый тон на нежный. — Извини, я наговорил тебе не слишком приятные вещи. Ты не больная и не чокнутая, тебе просто не хватает в жизни адреналина.

Я улыбнулась и застегнула молнию.

— Ром, что ты, я совсем не обиделась. Ты прав, я на самом деле больная и чокнутая, но мне нужно быть дома не позже десяти, а то я буду еще и мертвая.

— Но ты ведь уже большая девочка, правда? — Поняв, что ссора не состоялась и у нас по-прежнему мир, он решительно приблизился и приобнял меня за плечи. — Родители не должны удивляться, когда их взрослая, совершеннолетняя дочь остается на ночь в другом месте.

— Только не мои, — усмехнулась я и аккуратно отстранилась, боясь его обидеть, но Рома вновь заключил меня в объятия и поцеловал.

— Что делаешь послезавтра? Похороны в десять.

— Я приду. — Мы как раз выходили в прихожую.

— Хорошо, значит, увидимся. Я отпрошусь с работы и зайду за тобой. — Я кивнула и схватилась за ручку, но он меня остановил. — Подожди, дай мне-то одеться. Не отпущу же я тебя одну, в самом деле!

Родители немножко поругались, но в целом все прошло лучше, чем я думала: отец ограничился легким фырканьем и обещанием оторвать мне ноги, если я осмелюсь прийти позже двадцати двух часов, так как сегодня я переступила порог без пяти, тем самым опасно приблизив себя к статусу калеки, а мама всего дважды назвала меня овцой, ну почти что похвалила. Затем она тут же сменила тему и стала рассказывать страшилки на ночь. Ей позвонила тетя Надя и сообщила, что пропали сын и невестка. Они вчера собирались поехать в гости к друзьям, но так и не приехали. Соседи видели, как они выходили из дома, дальше их следы затерялись.

Мама еще что-то говорила по этому неприятному поводу, но я слушала ее вполуха, изредка кивая и думая совершенно об ином. Если очень поднапрячься, много народа опросить и допытать, то можно добыть список любовников Звеньевой и Орловской и сопоставить. Только, сдается мне, это не будет слишком плодотворным. А может, и вообще никаких плодов не принесет: даже самые закадычные подружки скорее всего не знают о случайных любовниках на одну ночь. Максимум, что они могут знать, — то, что эти встречи в принципе были. Да и вообще, еще неизвестно, являлся ли маньяк любовником своих жертв, это только мои домыслы. Слишком много «если»…

Нужно идти более коротким путем. Я же экономист все-таки, буду экономить временны́е затраты. Итак, попробуем отследить связь между убитыми, минуя их случайных мужчин. Вот что вышло: Алена Звеньева — девушка Захарова, Захаров — друг Ромки, Ромка — мой парень, а я сокурсница Орловской Алисы. Вроде получилось, но мне эта цепочка пришлась не по душе, так как замешивает в эту историю Жигунова, чего я категорически не хочу.

«Не хочу! — язвительно хмыкнул голос в моей голове, о котором я почти забыла. А зря, враг, оказывается, не дремлет. — Вообще-то этот Ромка и без твоей помощи увяз в этом деле по самые уши! Вспомни хотя бы двор, где нашли труп!»

Что ж, я принимаю бой, голос разума. От меня теперь требуется построение цепочки таким образом, чтобы звена с именем Роман там не было. И желательно обойтись без меня тоже.

Недолго думая, я составила такую: Алена — приятельница Вики Ярлык, жившая с ней в одном подъезде, Вика — сокурсница Алисы. В этом случае связующее звено одно — Вика. И как я раньше не догадалась? Ведь давно уже ломаю голову над тем, что же общего было между жертвами. Вика — вот та ниточка, которую я искала. Я не хочу сказать, что Ярлык раздвоилась и сначала зарезала Орловскую, а затем сделала покушение на саму себя. Но, вероятнее всего, она знакома с Психом в маске, хотя сама того не подозревает. Необходимо ее предупредить, а еще поспрашивать про круг ее общения. Думается мне, неслучайно имитатор маньяка ее ранил. Она должна знать его в лицо.

Уже ночью, ворочаясь с боку на бок и отчаянно пытаясь уснуть, я поймала за хвост одну интересную мысль: а что, если главной целью резни в институте была не Алиса Орловская, а именно Вика? Ведь первая сама обратила на себя внимание, отправившись к выходу и нахамив убийце, то есть просто подвернулась ему под руку. А потом, оглядев зал, псих кинулся именно в Викин проход. Возможно, он наметил себе не тех девчонок, что сидели за нами, как мне сперва показалось, а именно Вику. И неспроста он кольнул ее в бок, подруге очень повезло, что не задеты жизненно важные органы, а маньяк наверняка планировал их задеть.

В результате цепь значительно сокращается, на целую одну треть. Остаются лишь Алена да Виктория. Вот и нужно у второй спросить, не совершили ли они вместе чего-то такого, что убийце нашему могло до такой степени не понравиться, чтобы пустить в ход жестокую, кровавую месть, прикинувшись серийным маньяком. А у первой теперь не спросишь.

Примерно через пять оборотов на постели вокруг своей оси, я сердито плюнула сама на себя (образно выражаясь, конечно). Ох, уж эта мне Катя со своим «Я знаю, что вы сделали прошлым летом». То, что я сейчас насочиняла, — это сценарий для следующего экранного ужастика, а не жизненная ситуация. В то же время, я плюнула на себя рано, все-таки с проблемой моя единственная извилина справилась: задача найти и опросить любовников Алены и Алисы свелась к опросу одной лишь Вики, стало быть, затраты времени действительно серьезно сокращены.

Утром, когда родители собирались на работу, вышел новый специальный выпуск новостей.

— Новые жертвы маньяка пока не опознаны, — сокрушалась диктор и вытирала слезы беленьким платочком. — Если вы хоть что-нибудь знаете об этих людях, просим вас срочно позвонить по одному из следующих телефонных номеров, ваши данные разглашаться не будут. — Внизу экрана появились две строки с цифрами, а над ними сменяли друг дружку фотоснимки убитых, сделанные на месте происшествия — в лесополосе. Как оказалось, трупы пролежали там более суток, пока их не обнаружили. Первый принадлежал парню лет двадцати в странной одежде со вспоротым животом. А вот двое других убитых показались нам очень знакомыми и даже выпачканные в смеси из крови и грязи лица не могли исправить этого положения. На девяносто пять процентов мама была уверена, что это чета Мироновых — сын и невестка ее коллеги и подруги. Остальные пять процентов дарили надежду, что эти двое просто куда-то уехали, никому ничего не сказав, а жертвы всего лишь на них похожи.

Дабы прояснить ситуацию, мама кинулась звонить подруге, а я — переосмысливать все вчера вечером и этой ночью осмысленное. Выходит, маньяк-то и впрямь существует и убивает не за что-то, как случается у заурядных преступников, а просто так, первых встречных. Пугает одно: у всех ныне убитых, не считая парня в странном жилете, слабенько, но верно нащупывается связующий мостик. И этот мостик… я!

Может случиться, что и с парнем я когда-то пересеклась, да забыла. В этом случае мне не нравится последовательность убийств. Круг начинает замыкаться. Неужели следующей и последней, надеюсь, жертвой буду я? Хотя последней или нет, мне уже будет безразлично.

Известно: чтобы избавиться от пессимистичных (а в моем случае — пессимистично-фатальных) мыслей, нужно развеяться. Я вскочила, собралась и отправилась к Вике в больницу.

— Как ты? — поинтересовалась я ее здоровьем, выкладывая на прикроватную тумбочку купленные по дороге фрукты и шоколадки.

— Что ты, совсем не стоило! — проследив за моими манипуляциями, запротестовала больная, в то же время не сводя жадного, чревоугоднического взгляда с винограда и «Милки». — А насчет меня врач говорит, иду на поправку. Я тоже это чувствую, только двигаться пока очень больно.

— Так ты по возможности не двигайся, — разумно посоветовала я в ответ на ее жалобу и присела на стул.

— Стараюсь.

— Слушай, Вик, прости, что напоминаю, но не показалось ли тебе, будто маньяк охотился именно на тебя? — Вопрос, конечно, не очень удачный для того, чтобы быть заданным в больничной палате, я это понимала, но тем не менее!

— На меня? — неподдельно удивилась Ярлык. — Что ты, я сама под нож угодила, я ведь толстая, неповоротливая.

— Прекрати, никакая ты не толстая! — устало начала я спорить. Виктория частенько жаловалась на свой вес, что ей в то же время не мешало употреблять продукты высокой калорийности за обе щеки, а я так же часто с ней по этому поводу спорила. Да, она не худышка, не как я, но толстой ее точно не назовешь. — Ты абсолютно нормальная.

Итак, все расследование псу под хвост! Маньяку не была нужна ни Алиса, ни Вика. Ему совершенно все равно, кого убивать. Обидно.

— Почему-то перед тем, как потерять сознание, я решила, что это мой конец, — печально заметила сокурсница.

— Не представляешь, как я рада, что ты ошиблась!

— Это меня надо благодарить, — раздалось за спиной.

Я резко обернулась. В палату входила экологичка в неизменном сарафане с паутиной и бегающим по ней пауком-амулетом.

— Так это вы вызвали «Скорую»? — предположила я причину того, почему мы должны ее благодарить.

— «Скорую»? — нахмурилась женщина. — Нет, я спасла ей жизнь!

Мы с сокурсницей переглянулись и пожали плечами, решив уточнить:

— Но как?

— Что значит — как? — возмутилась преподавательница нашим непониманием, затем закатила зрачки к побеленному потолку и села на любимого конька: — Ахалай-махалай, калина-малина…

— Все-все! Мы поняли, поняли! — испуганно заголосили мы.

— Вот. — Зрачки снова вперились в нас. — Это и спасло ей жизнь. Ее душа стояла на распутье: подняться к небесам или же вернуться в бренное тело. Мои четки вкупе с заклинаниями помогли ей выбрать верный путь. Вы, студентка Ярлык, еще слишком молоды для того, чтобы отпускать свою душу к Богу. Вы еще не набрались должного опыта и не исправили будущих серьезных ошибок, не искупили своих еще не совершенных тяжких грехов. В молодости надо грешить, а в старости — искупать грехи, очищая душу от скверны. Только тогда она считается готовой для того, чтобы предстать перед Господом на Страшном Суде.

— Вон оно что… — усмехнулась атеистка Вика, правда, шепотом, и вещательница, к которой я внезапно прониклась глубокой симпатией ввиду схожести мышления, ее не слышала. Следовательно, она продолжала:

— К сожалению, душу студента Орловской мне не удалось вернуть на Землю, в этот мир. Видимо, она уже не единожды согрешила, а вину искупила через свою чудовищно жестокую смерть. В любом случае, ее душа была нужна Богу. Так тому и быть, я со своей стороны сделала все возможное. Под конец даже провела редко допускающийся к использованию перед непросвещенными вращательно-амулетный обряд, дабы душа узрела сияние амулетной ауры и пошла бы на него, как мотылек на свет, вернувшись в этот мир. Но мусора́, — она смачно сплюнула сквозь зубы, — помешали обряду, выкинув меня из аудитории и лишив тем самым пребывания в зоне досягаемости тела, покинутого душой. Однако это далось им нелегко! — В ее голосе явственно прорезались гордыня и самоуверенность. — Я цеплялась за столы, стулья, за кафедру, доску, я визжала и изрыгала матерные словечки! Потом я затопала ногами, начала кусаться и треснула в итоге пауком-амулетом одного из них по голове! Ну им и досталось от меня, о-хо-хо! Надолго же меня запомнят! — Да, зря же я сбежала на самом интересном месте! Вот бы повернуть время вспять и пронаблюдать удар красным пауком по черепу старшего в опергруппе! Так ему и надо, а то: «сговорились всем курсом…», «докажите, поднимите-ка бревно…», «вернулись в стан врага, размахивая картонным мечом…».

— А что еще за вращательный обряд? — глядя во все глаза на экологичку с намеком на ее умственное помешательство, обратилась ко мне Вика. — Чего она там вытворяла?

На этот раз Ведьма Викторию услышала и со словами:

— Щас, щас, я вам покажу, — стала снимать с себя красного паука с намерением им вовсю крутить, но я вовремя подоспела и схватила ее за руку.

— Не надо, я видела ваш обряд.

— Точно видела? Я могу и показать. — Женщина угрожающе взмахнула над головой амулетом на тонкой черной веревке.

— Видела-видела! — зачастила я. — Разумеется, я видела, причем во всей красе, правда-правда, истинная правда! Зачем же лишний раз его показывать? Вдруг он от этого силу потеряет? — Ведьма согласно кивнула. — И вообще, можно мы на минуточку вдвоем останемся?

К общему благополучию нации, та решила, что можно, и удалилась за дверь, покинув «зону досягаемости» наших тел.

— Так что она там делала-то? — не желала униматься любопытная Ярлык.

— Могу продемонстрировать, — предложила я и, не дожидаясь на это позволения, принялась передразнивать, а именно: размахивать воображаемым лассо и приседать, раскорячивая колени в разные стороны, точно обкуренный кузнечик в брачный период, и делать при этом безумное лицо.

Вика расхохоталась, а затем схватилась за раненую часть тела.

— Серьезно? Ой, мне ж смеяться нельзя… Неужели она так и делала? Ну, прикол!

— Это я еще опустила заклинание на воскрешение! Просто не смогу его должным образом передать, это нужно слышать из первых уст.

— Ну дает наша Миссис Ведьма. То есть Mrs.Witch!

— Тише ты, вдруг услышит? Не знаю, как далеко она ушла. Нам же ей еще зачет сдавать.

— Да поставит она зачет, никуда не денется. Слушай, ты можешь поверить, что еще позавчера Алиска была жива, мы над ней смеялись… Жуть! Я даже немного чувствую свою вину.

— Глупости, ты ни в чем не виновата. Более того, ты ни за что получила удар ножом, тебе жалеть себя надо, а не винить.

Я покорила себя за то, что так и не смогла спросить Вику, а не пришили ли они с Аленой на пару кого сгоряча, за что теперь им его родственники мстят. Но как такое спросишь? Это и маме родной не всегда известно, а я кто? Она бы мне просто не сказала. Потом Вика уверена, что попала под нож случайно, ей виднее. Подумав, я уточнила другое:

— Как думаешь, Алена с Алисой не могли дружить? Либо просто общаться?

— С Орловской? — выпучила Вика глаза. — Ни в жизнь. Нет, я была бы в курсе. И вообще, они из разных социальных кругов. А что, ты думаешь, их убили неспроста?

— Не знаю, — отмахнулась я. — Забудь, я говорю ерунду.

Раздалось три легких стука, в палате вновь возникла препод экологии. Могу объяснить, почему никогда не называю ее по имени — я его просто не помню. Это в школе знаешь, как зовут всех учителей, и не только поименно, но и пофамильно. А в вузах в этом нет необходимости, так как обращаемся мы к ним редко, только под диктовку лекции строчим. Вдруг приспичило — можно заглянуть на обложку тетради, там все записано. Что касается экологички, помню лишь, что отчество ее то ли Руслановна, то ли Рустамовна, короче, что-то редкое, а остальное не запомнилось.

Так вот, она возникла и с порога заявила:

— Подошло время молитвы на выздоровление. Итак, приступим. — Бусики перекочевали с шеи в быстрые пальцы, с упоением принявшиеся их, точно четки, перебирать. — О, ганс-ванс-пекс-фекс-мекс! Аста ла виста, бьем спиннингиста! А-а-а, ааа!! — завыла она сиреной.

— Я, пожалуй, пойду! — крикнула я Вике, дабы быть услышанной.

Викины глаза налились отчаянной мольбой. «Не оставляй меня одну с… этой!» — говорил ее взгляд. Мой ответил сочувственным: «Прости, не обижайся, но повторно я этого не вынесу!»

В дверях я столкнулась с медсестрой и, пройдя два шага, услышала за спиной ее негодующее:

— Это сумасшедший дом, а не палата!

 

Глава 7

Из больницы я вышла в приподнятом настроении. Вика идет на поправку, но если что вдруг не так, Руслановна — или Рустамовна? — о ней позаботится. Солнце светит так ярко, что можно защитные очки надевать — словно наступило долгожданное лето. Температура окружающей атмосферы поднялась до тринадцати градусов, а вчерашние лужи подсохли, и нет уже смысла бояться стать грязным навозным жуком, испачканным и облитым лужей, коим я вчера предстала пред социумом в целом и Романом в частности. В общем, все было замечательно, пока я не достигла перекрестка. Горел красный, потому я остановилась, а рядом со мной — еще две среднестатистические тетки. И все бы ничего, но сначала я почуяла затылком чье-то присутствие за спиной, а через секунду — его тяжелое хищное дыхание в сантиметре от моего левого уха. Я чуть продвинулась вперед к дороге, по которой с бешеной скоростью неслись автомобилисты, не замечая ничего вокруг, но некто тоже сделал шаг вперед, вновь приблизил свои губы к моему уху и, подышав в него еще немного ради накала обстановки, громким шепотом совершенно неожиданно для меня произнес:

— Пуф!

Перепугавшись, я машинально дернулась вперед, оказавшись на дороге с интенсивным движением, и краем глаза заметила, как прямо на меня с угрожающей жизни скоростью летит серебристый «Лексус». Машина резко вывернула влево, столкнувшись с крылом «шестерки», но меня все равно при торможении слегка задела краем бампера, в результате чего я оказалась на асфальте с пронзительной болью в бедре.

— Не впервой, — сказала я сама себе, не утеряв оптимистического настроя, что было довольно странно при данном стечении обстоятельств, и додумалась поднять взор на толпу желавших переходить дорогу пешеходов: от нее отделился молодой человек в черной кожанке, надетой на спортивный костюм, и бейсболке с козырьком, опущенным до самых глаз. Он шел спеша и не оглядываясь, как делают бандиты, не стремящиеся быть замеченными, после совершения очередного злодеяния.

«Интересно, это он или не он? Он напугал меня или нет, и если да, то что ему от меня нужно?»

Здесь подоспели сотрудники дорожно-патрульной службы, околачивавшиеся неподалеку от места ДТП, а я, воспользовавшись тем, что обо мне временно забыли, похромала к автобусной остановке, потому что до родного дома пешком чапать — это полчаса как минимум, и для повреждения такого рода, которое я сейчас получила, задача абсолютно непосильная.

Не успела я разуться, переступив порог родных хором, как затренькал мобильный.

— Ты дома? — Это была Катька. Я молча кивнула, почему-то не подумав о том, что сие телодвижение в данной ситуации абсолютно лишено логики. Любимова, наверно, имела третий глаз, потому что тут же прибавила: — Тогда сядь!

— Не могу я сесть, я только зашла, еще даже не разулась.

— Тогда перезвони мне. Это важно. — И дала отбой.

Здесь в прихожую вплыла мать, которая иногда на обед ходила домой, что сегодня и произошло, и вперилась глазами в мою держащуюся за левое бедро руку и припадающую на одну ногу походку.

— Ты чего такая побитая?

— Из-за меня «Лексус» въехал в «Ладу» и чуть-чуть задел меня краем бампера. А так полный порядок!

— Овца! Дорогу переходить разучилась?! — разоралась мать, пока я снимала обувь. — Совсем спятила?!

— Мам, не кричи, — я зашла в комнату, — я жива и здорова, верно? Так что перестань париться из-за пустяка.

— А если бы…

Что «если бы» слушать я не стала, предпочтя этому перезвонить Катьке, как она и просила.

— Ты на работе? — полюбопытствовала я, прикладывая лед к ушибленному месту прямо через брюки.

— Да нет, — проворчала та. — График дико неудобный, и я отказалась. Но я не из-за этого звонила. Как прошло твое свидание?

— Свидание как свидание. Не лучше и не хуже других. — Если бы Любимова узнала, что я проговорилась Жигунову о нашем расследовании, можно сказать, пустила его в святая святых, она б меня попросту придушила. А я еще жить хочу. — Прикинь, мы там с Пашкой столкнулись. А правда, что к нему сестра из Тюмени приехала? — почему-то поинтересовалась я.

— Правда. Значит, он видел вас вместе? Бедный Паша, — непонятно о чем высказала Катя, изрядно погрустнев. — Слушай, пока не забыла. Я вчера на тебя Таро раскладывала, и знаешь, вышло не очень хорошо. Будут неприятности и сильные страхи. Хотя их и так было предостаточно… — О, это ты еще о сегодняшнем приключении не осведомлена! — А еще они заявили, — продолжила Любимова, — что сегодня тебе поступит предложение, на которое ты ни за какие коврижки не должна соглашаться. Поняла? Это важно!

— Хорошо, — покорно кивнула я. Как я уже говорила, с некоторых пор моя подруга пристрастилась к картам, и, надо сказать, все, что она за этот период успела мне нагадать, всегда сбывалось с завидной точностью.

Здесь, как по заказу, мама ни с того ни с сего крикнула с кухни:

— Бездельница! Только и знаешь, как по телефону балаболить! Работать не работаешь, по дому ничего не делаешь, хоть бы мусор вынесла! — С ней иногда такое случается, нежданно-негаданно с места в карьер начинает ругаться. Я-то привыкла, но вот как об этом карты узнали? Чудеса.

Прижав к трубке ладонь и слегка отстранившись, я ответила громко:

— Мам, ты забыла, что твоя непутевая дочь угодила сегодня под машину? Я же хромаю! Сомнительное удовольствие с подобным недугом мусор выносить!

— Господи, не умеешь переходить дорогу — не выходи на нее! — Нет, мне что, интересно, во дворе собственного дома гулять, точно собаке? А в институт я как ходить буду? Ну и советы мама дает! — Вдруг у тебя перелом, овца? Немедленно отправляйся к врачу!

Попросив мать не переживать и успокоиться, я вернулась к своей закадычной подруге:

— Катюха, не дрейфь! Это предложение уже поступило, и я от него с неописуемой радостью отказалась, как ты и советовала!

— Ну и ладненько. Слышала новости? Наш маньяк постарался на славу: троих за один заход положить — даже для него подвиг.

— К сожалению, двое из жертв были мне хорошо знакомы.

— Да ты что? — испугалась Катька, а я живописно представила себе, как расширяются ее небесно-голубые глаза, и поспешила поведать о горе, приключившимся с маминой подругой. Та тоже видела новости и сразу узнала своего сына и невестку, так что, когда моя мама ей позвонила, тетя Надя уже была практически при смерти. Выслушав эту историю, Катя выдала: — Ты заметила, что все жертвы так или иначе связаны с тобой? — Ну подруга дала! Как я могла этого не заметить? Единственный, кого я не знала, — это парень. Произнеся эту фразу вслух, я получила во что в ответ: — По-моему, я видела его в нашем институте. Он вроде на год старше и учится на четвертом курсе. Учился. Если хочешь, я выведаю.

Вот так новость! Значит, парень в широких штанах, в жилете и со вспоротым животом также имеет ко мне некоторое отношение. Я почувствовала, как по телу забегали мурашки.

— Нет. Не хочу. Ты же не думаешь, что маньяк охотится на меня? — старалась я убедить скорее саму себя, чем подружку. — Это простые совпадения, и наш город не так велик, чтобы им не верить. Выходит, мы ошиблись, начав расследование. Хотя… — Родительница, собравшись и захватив с собой мешок с мусором, вышла из квартиры и в данную секунду, насколько я могла слышать, закрывала за собой входную дверь, потому я смогла говорить открыто. — На меня сегодня покушались.

— В смысле? — не поняла Катерина и получила полный рассказ, во-первых, о беседе с Викой, которая, вообще говоря, пользы никакой не принесла, и во-вторых, о происшествии возле светофора. — Пуф? Хм, это похоже на угрозу. Ты запомнила, как он выглядел? — Я описала. — Хорошо, буду иметь в виду. И ты тоже ворон не лови, по сторонам поглядывай, усекла? — Захотелось встать по стойке смирно и, козырнув, ответить что-нибудь наподобие «Слушаюсь!» или «Есть, товарищ прапорщик!». Мало мне папы военного, а еще она… — Кстати, можно задать вопрос личного характера?

— Валяй.

— Почему, как только ты начинаешь встречаться с мужчиной, ты обязательно попадаешь под машину? — вспомнила она мое первое большое чувство.

— Вопрос чисто риторический.

— Возможно.

На том мы и распрощались.

Примерно через час позвонил Димка Хромов.

— У Марии Николаевны юбилей, — оповестил он меня после двух минут бестолковой болтовни ни о чем. — Завтра ей стукнет сорок. А послезавтра, в субботу, она зовет нас всех на шашлык.

— Кого — нас всех? — не поняла я.

— Ну как это кого? — возмутился моей глупостью Хромов. — Мы ж ее первый выпуск! Раньше, если ты помнишь, она вела только младшие классы. А после переквалификации мы ее первый удачный опыт!

— Такой ли уж удачный, — хихикнула я.

— Да брось. Два медалиста на класс для первого раза — совсем неплохо, как считаешь? — Димка имел в виду себя и меня. — Так вот. Многие не смогут, но мы с тобой обязаны! Как наглядный пример прилежных учеников.

Я усмехнулась, вспомнив, как в десятом классе мы с Димкой получили за тестирование по географии «пару» и, обидевшись на тест, сожгли листочки с оценками в женском туалете. Догорающие остатки бросили в ведро, куда незадолго до этого кто-то вылил остатки водки. Ох и пламя было, скажу я вам! В этот момент мимо туалета проходила уборщица с полным ведром грязной воды, мы налетели на ту как коршуны и, отобрав помои, потушили-таки пожар своими силами. Никто об этом больше не узнал, но уборщице, как вы сами понимаете, пришлось дать взятку, состоявшую из ста рублей и жевательной резинки. В оправдание сказать, тест был сложный, весь класс накатал на «двойки», просто удивительным было, что и отличники тоже. Впоследствии завучи, посовещавшись, вынесли решение не засчитывать эти оценки и вместо этого экспериментального теста провести другой, а то не видать бы мне золотой медали, как своих ушей.

Я поделилась с Димкой своим воспоминанием.

— Да, я в тот раз пошел у тебя на поводу. Ты заявила, что, следуя обряду Вуду, нужно предать неприятность огню, дабы она никогда не повторилась. С одной стороны — чепуха, а с другой… Мы ведь не получили после того случая ни одной «пары»! Может, правда, а?

Я рассмеялась.

— Вряд ли. Я тогда пошутила насчет Вуду, я просто люблю смотреть на огонь. Слушай, может, ты без меня обойдешься в субботу?

— Нет. Без тебя я не пойду, мне будет скучно. — Ха, знаю я, как тебе бывает скучно! Особенно, когда вместо того, чтобы проводить домой, ты сбегаешь с одноклассниками в бар! Но если бы ты в тот раз не убежал, решился бы Ромка ко мне подойти? Не думаю. То есть, сам того не зная, Димка оказал мне услугу. — Как раз на огонь свой любимый посмотришь! И мясца поешь.

— Кто точно идет?

Собеседник напряг память и принялся перечислять:

— Санек Усачев, Машка Алексеева, Вано́, Танюха, сама юбилярша и мы с тобой. Может, кто еще, о ком я пока не знаю.

— Ну ладно, я подумаю.

Только я отделалась от Хромова, как объявилась Таня, также по телефону. Про нее даже поговорка имеется: вспомнишь Грачеву — вот и оно.

— Юлька, привет! Чего не звонишь? Совсем забыла свою Таню! Ты знаешь, завтра…

— …Юбилей у Марии Николаевны, — договорила за нее я, — знаю.

— Верно. А послезавтра…

— Это тоже знаю. Она зовет на шашлыки.

— Хромов! — сообразила Танюха. — Опередил, гад. Вот всегда так… Ну, что скажешь?

— Неохота, — скривилась я. — В последнее время мое настроение ниже нулевой отметки, своей кислой рожей я испорчу людям праздник. — Отчасти это было верно, но, по большому счету, я рассчитывала после субботних занятий в институте провести время с Ромкой. Если он меня куда-нибудь пригласит, естественно.

— Прекрати. Знаешь, как Ванька вкусно мясо готовит, закачаешься! Сам выбирает, сам нарезает, сам замачивает. Их, наверно, в матонабивальном деле этому учат! — едко хихикнула Танька. — В общем, надумаешь — звони.

Что ж, бог любит троицу. Позвонит кто-нибудь еще — дам согласие.

Отложив телефон, я похромала на кухню чистить картошку с целью сотворить из нее в дальнейшем пюре, однако судьбу не обманешь и через четыре с половиной почищенные картофелины она, судьба, вновь вынудила меня взять в руку зазвонивший аппарат.

На сей раз Рок представляла Пронина, позвонившая с предложением… ну, понятно, с каким.

— И никаких возражений! Я заеду за тобой в половине третьего.

— Я, наверно, еще учиться в это время буду!

— Ничего, уйдешь с занятий пораньше. И никаких но! Я все уже за нас решила, за обеих!

Ох и раздражает меня, когда люди пытаются все решить за меня, не спрашивая моего на то мнения. В то же время, в чем-то Лида права: если меня не вытащить из дома насильно, я останусь пожизненной затворницей, до того я домоседка, не любящая тусовки! А так нельзя.

— Ладно, — выдавила я.

— Все, давай, а то ко мне сейчас придет педикюрша. До послезавтра.

Мне осталось лишь добавить: «До послезавтра», — что означало мое окончательное и бесповоротное согласие.

Ровно в полшестого я выскочила из дома и, прихрамывая, потопала к близрасположенной автобусной остановке, посчитав себя недостаточно дееспособной для того, чтобы пройти шестнадцать минут до института пешком. Но шестнадцать минут — это дворами, а по маршруту транспорта выходило три остановки, начальная из которых была размещена в двух минутах ходьбы от моего дома, конечная — в одной минуте от здания института, так что сокращение пути в пять с половиной раз для моей ноги было лучшим подарком.

Запертые двери института с доходчивым объявлением: «Институт закрыт до 18 марта, — то бишь еще на пять дней. — Все занятия для очного, заочного и очно-заочного (вечернего) отделений на этот период отменены» — не стали для меня сюрпризом. Посмотрев по сторонам, я с удивлением обнаружила возле себя Жанну Бондарчук — одну из немногочисленных подружек ныне покойной Орловской. Вот это удача! Вдруг удастся нащупать какую-нибудь важную ниточку, которая поможет распутать преступление?

Короче, с этим все ясно, я вновь вступила на опасный и тернистый путь собственного расследования, наверно, это в у меня в крови.

— Жанн…

— А? — Девушка отвлеклась от созерцания крупных черных букв объявления на белом фоне листа. — Привет.

Я не знала, как начать, потому выдала вот что:

— Когда похороны Алисы?

— Ее мать сказала, что им пока не отдают тело. Они должны закончить экспертизы всякие, протоколы составить…

Подумав, я сказала:

— Ужасная смерть.

— Да. Ты не поверишь, что случилось. — Только сейчас я заметила, что Жанка здорово нервничает, и обратилась в слух. — Я думаю, что… Это глупо, конечно, но… мне кажется, что маньяк на меня охотится.

Я споткнулась на ровном месте и выронила сумку, выдохнув что-то вроде:

— Оба-на!

Это что, эпидемия? Может быть, каждый житель города считает себя главной целью Убийцы в белой маске, не только мы с Жанной? Может, нам всем стоит посетить психотерапевта? Интересно, что он на это скажет. Наверно, что у каждого горожанина наблюдается синдром мании величия.

— Да, я понимаю, что это звучит немножко странно, — продолжила смущенная однокурсница, — но… Этот маньяк сперва укокошил подругу, а потом убил моего парня!

— Что-о? — Я почувствовала, что схожу с ума. Новая жертва? Когда?

— Может, ты слышала новости? Его нашли в лесополосе, вместе с какой-то супружеской парой. Правда, мы познакомились лишь за неделю до убийства на общем сходняке и успели только раз встретиться, но это был такой удар! Парень был клевый, мне понравился. Учился в нашем институте на программиста, на два года старше… Кошмар, в общем.

Вышло так, что Катька была права. У нее всегда была отличная память на лица, и зря я сомневалась. Это ужасно, выходит, что все жертвы так или иначе связаны со мной, не с Жанной, а именно со мной. Что же делать? Как выйти на убийцу быстрее, чем он выйдет на меня?

Жанна печально вздохнула, а у меня неожиданно родился план.

— Ты ведь знаешь, что мой отец — следователь по особо важным делам? — с ходу соврала я.

— Н-нет, — чего-то испугалась собеседница.

— Он ведет расследование по делу этого маньяка. Попросил меня найти подругу убитой и затащить в его кабинет. А там уж он постарается! Они мастера допросов, поверь мне! Ты знаешь, как обычно вытягивают признания? Нет? О-о, — растянула я гласную, давая понять, что тут есть о чем поведать. — От них выходят лишь на третьи сутки, да и то не выходят, а, скорее, выползают. Сама понимаешь, столько времени без еды и воды! К тому же они любят кулаки в ход пускать. И ногами — по почкам! Хотя ты женщина, может быть, тебя пожалеют. — Дождавшись, когда в глазах и без того тревожной Бондарчук заплещется натуральная паника, я смилостивилась и перешла к насущному: — Но на случай, если ты сильно торопишься, он разрешил мне самой задать тебе пару вопросов.

— Да-да, я спешу! — заметалась из стороны в сторону Жанна. — Я ужасно спешу!

Подняв с земли сумку и достав из нее блокнот, я раскрыла его на середине и начала «читать оттуда» вопросы, якобы составленные моим папой.

— Как давно ты знакома с Алисой?

— Мы на вступительных познакомились.

— Записываю: полтора года. С кем она общалась в последнее время? С кем встречалась?

— Общалась она со мной. Встречалась с каким-то богатеньким. Подробностей не знаю, она скрытная была. Прости, Господи, — перекрестилась девушка, осознав, что сказала плохо о покойнице, а так не поступают.

— Ладно. С кем у нее были плохие отношения? Кто мог желать ей смерти?

— Не знаю. Никто.

— Так не бывает, — обиделась я на неинтересный в плане расследования ответ и подкинула спасательный круг: — Может, брошенные любовники?

— Да какие там могут быть обиды? — посмела не согласиться с «дочерью следователя» Жанна. — Чаще это были отношения на одну ночь, ничем не обремененные.

— А Олег? — «Дочь следователя» на мякине не проведешь!

Жанна моргнула и выпучила на меня глаза.

— Но он ведь был там, когда… Ну, то есть он не мог.

Как я люблю поговаривать: когда чувствуешь себя дурой, всегда приятно, что есть кто-то еще глупее. Бондарчук даже в голову не приходит, что маньяком может быть друг Олега, и удар ногой — спектакль конкретно для меня (ну еще и для Ведьмы, если, общаясь с четками накоротке, она сумела это заметить). В таком случае это убийство расценивается как заказное, наверняка переодетый друг в накладе не остался. Возможен и иной вариант: они оба мечтали с ней разделаться, вот и спелись. Одному досталась главная роль, другому, Олегу, второстепенная, отвлекающая.

— И все-таки расскажи.

— Да что тут рассказывать? Любил он ее безмерно. Но ведь не он убил.

— Конечно, не он, — пробурчала я себе под нос и слегка задумалась, а когда очнулась, сокурсницы и след простыл. Она, видимо, вспомнила, что «спешила». А думала я над словами «любил безмерно». Когда любишь очень сильно, по-настоящему, ты желаешь объекту своих чувств только счастья. Значит, Олег не мог ее заказать. «Так не доставайся же ты никому» — это совсем из иной оперы, «безмерной», а значит, неэгоистичной любовью здесь не пахнет. Однако откуда нам знать, любил ли он ее так сильно, чтобы суметь отречься от своей любви и смириться с этим, поняв, что он ей не нужен? Кто знает, что творится у него глубоко в душе? Только он сам.

Я повернула домой. Глупая была затея вычислить убийцу, потому что убийца — маньяк, а маньяка вычислить невозможно, его реально лишь поймать на месте, устроив засаду в каждом учебном заведении, в каждом безлюдном дворе, в каждой канаве рядом растущего леса. А это работка не для меня. Глупая была затея, очень глупая.

Слезно проводив глазами уходящий из-под носа автобус, я решила не дожидаться следующего и топать пешком. А что, я никуда не тороплюсь, дома меня будут ждать не раньше половины девятого, обезболивающее, принятое еще дома, начинало потихоньку действовать, так что можно медленно идти.

Завернув за угол, боковым зрением выхватила человека, что следовал за мной на расстоянии примерно десяти-пятнадцати шагов, а присмотревшись к нему, пришла в ужас. Могу поклясться, это был он! Тот парень, что пугал меня возле больницы, из-за которого я угодила под «Лексус»! Да что ему нужно от меня?

— Боже мой, — внезапно осенило меня догадкой, — боже мой…

Этот тип и есть маньяк! Он понял, что я вышла на его след. Сначала он меня припугнул, а теперь увидел, что я все равно продолжаю расследование, и, поняв, что рано или поздно я сдам его в руки правосудия, нашел простое решение: нет человека — нет проблемы. Иными словами, задумал избавиться от меня, так же, как и от своих бывших любовниц и Мироновых, которые, к их несчастью, каким-то образом стали свидетелями его первого преступления. А парня того за компанию пришил. Или, наоборот, парень Жанны и был главным свидетелем, а Мироновы попались под руку. Какая теперь разница? Главное, что этот маньяк — на самом деле никакой не маньяк, как я и поняла с самого начала, он просто его имитирует, чтобы жертв не пытались связать между собой и таким образом не сумели бы выйти на него. А еще главнее то, что следующей жертвой стану я.

Я нервно обернулась — парень в кожаной косухе все еще шел за мной — и, несмотря на больное бедро, прибавила шаг. Имитатор тоже прибавил.

Умирать я не хочу, значит, нужно что-то предпринять, ведь спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Но что? Вступать в открытый бой бессмысленно: у меня нет ни газового баллончика, ни электрошокера, ни шпилек на обуви, ни даже пилочки или ножниц! Хотя что такое пилочка супротив полуметрового остро заточенного разделочного ножа? Я отчетливо представила себе, как металлическое лезвие входит в мою податливую плоть, и в беспомощном отчаянии громко ахнула. Парочка прохожих зыркнула в моем направлении. Может, позвать на помощь? Ага, будет кто-то рисковать жизнью ради незнакомой и вероятно психически нездоровой барышни, как же, жди.

— Мамочки, что мне делать?! — панически прошептала я и внезапно нашла ответ. Бежать! И как можно быстрее! А что? В школе меня без конца отправляли на всевозможные соревнования по забегам на длинные и короткие дистанции.

Я резко бросилась наутек — бедро отозвалось диким, жестоким покалыванием, отдающим во всю ногу и грозящим меня вовсе без нее оставить. И на самом деле, с каждым новым движением ощущалось, точно она, нога, возьмет да отвалится, помахав мне на прощание ручкой. «Скачи, Юля, на одной!»

Блин, какие ручки у ножек?!

Обернувшись, вынуждена была констатировать, что маньяк реально жаждал меня укокошить, потому что тоже бежал и бежал, естественно, за мной, ибо дорога далее была пуста, за кем еще ему гнаться? Короче, свой единственный шанс в виде тех двух прохожих я безвозвратно упустила. И не отстает ведь, сволочь! Хотя у него-то бедро не болит, чего ему тогда отставать?

Что делать?! Что же мне делать?!

«Только не вздумай орать», — приказным голосом велел мне внутренний голос, я, кивнув головой, тут же открыла рот и завопила, как ненормальная:

— По-мо-ги-те-е!!

Немногочисленные автомобили спокойно ехали мимо по узкой неровной дороге, точно ничего противозаконного на их глазах и не совершалось, прохожих по-прежнему не было, а люди с балконов поглядывали в нашу сторону с любопытством, ничего, однако, не предпринимая.

— Звоните в полицию! Немедленно! — крикнула я бабке, мимо балкона которой пробегала.

— А шо случилось, доча? — прошепелявила она беззубым ртом, но я посчитала для себя опасным останавливаться и разъяснять тупой бабуле, что же случилось.

Обернувшись через плечо, я заметила, что Косуха был гораздо ближе, чем полминуты назад. Тогда я прибавила скорость и, резво завернув в удобно попавшийся на пути двор, ловко заскочила в ближайший подъезд, побежала вверх по ступенькам и, остановившись, осторожно прильнула к окну третьего этажа. Сердце бешено колотилось в груди, а нога костерила мою пробежку на чем свет стоит, конечно, не вербально, а через болевые ощущения. Я жадно глотала воздух и никак не могла им насытиться. Было жутко страшно. Больше всего я боялась, что вот-вот хлопнет подъездная дверь, он догонит меня этажа через два и оставит там обливаться собственной кровью, любуясь напоследок выпущенными на холодную плитку неприятного вида кишками. Здесь я и умру — на заплеванной, загрязненной окурками и банками лестнице неизвестного дома неизвестной улицы.

Тряхнув головой, я заставила себя повнимательнее оглядеть часть двора, открытую для обзора из этого окна.

Никого.

Я перевела дыхание и поднялась на этаж выше. Из этого окна кругозор был немного обширнее. Я вновь пристально осмотрела двор.

Здесь удача от меня отвернулась. Он стоял между двумя подъездами, озираясь по сторонам, гадая, куда же я скрылась. Если ему сейчас взбредет в голову зайти в тот подъезд, где на сей момент находилась я, то моя песенка будет спета.

Убийца поднял глаза — я в ужасе отпрянула от окна. Отдышавшись и прильнув к нему снова, я удовлетворенно заметила, что тип, все еще озираясь вокруг, все-таки начал делать неуверенные шаги по направлению к выходу со двора.

Я шумно выдохнула и обернулась. Сверху, с последнего этажа, на меня топала бабища неопределенного возраста и необъятных размеров. Похоже, здешняя жительница.

— Ты к кому пожаловала? — обратилась тетка ко мне. Я замычала что-то неразборчивое. — Так я и знала, ничейная. Погреться зашла. Всякие тут шастают, а мне — убирай! — Только тут я обнаружила, что в руках у нее ведро с водой и поломойная тряпка. — Когда же нам домофон починят? Давай, топай отсюда! — Я стояла в нерешительности, удивленная такой неоправданной суровостью этой тетки. — Иди, кому сказала!

Я посчитала за благо испариться с глаз злобной бабы, однако на первом этаже вынуждена была затормозить. Как же я выйду, если он еще там? Выждать бы еще пару минут, чтобы он смог выйти со двора несолоно хлебавши. Если выйти прямо сейчас, он, конечно, увидит меня и убьет. А если подождать, то у меня будет больше шансов: да, он может начать наворачивать круги вокруг двора, поджидая, когда я вылезу из своего укрытия, но что если он решит, что я уже сбежала, и уйдет? Явно нужно ждать. Хотя бы еще пару минут.

Но вредная жительница нарушила все планы, немного поотстав, но все же спустившись вслед за мной, правда, уже без ведра. Наверно, просто решила проверить, покинула ли я подъезд или же ослушалась.

— Ты все еще здесь? Кому сказала, марш на улицу! Ну! — подгоняла она свою жертву, как пастух корову, угрожающе уперев руки в бока.

«Ну как ты не понимаешь, я не могу выйти! Меня убьют, если я покажусь на улице! — пронеслось у меня в голове. — Тетка, спаси! Или моя смерть будет на твоей совести!»

Но язык словно онемел, отказываясь это произносить. От жалости к себе я заревела.

Так как я не думала двигаться с места, бабища поперла на меня, как танкер, отпихивая своим центнеровым весом к выходу.

— Кыш, кыш! Ишь взяли моду! И нечего реветь в чужом подъезде, в своем реви!

Таким вот образом безжалостная баба вытолкнула меня за дверь. Я вытерла рукавом многострадальной куртки слезы и огляделась: субъект скрылся из поля зрения, покинув сей распрекрасный двор.

Не веря в свою удачу, я медленно продвигалась к выходу со двора, затем, прижавшись к углу дома, осторожно выглянула на проезжую часть. Его не было. Может, это какая-то хитрость и он поджидает меня за другим углом?

Уже храбрее я пошагала вперед и вышла на дорогу, после чего огляделась. Люди гуляли, но никого, похожего на моего мучителя, не наблюдалось.

— Господи, ты снова спас меня! — поблагодарила я Всевышнего и почапала домой.

С Ромкой встретиться должны были у подъезда, но он зачем-то поднялся и позвонил. Причем на целых полчаса раньше, чем договаривались, я даже не успела одеться. Так в лифчике и одной надетой штанине и прискакала в прихожую и разговаривала с ним через дверь. Может, Жигунов и обиделся на то, что в дом его не пригласили, но так ему и надо, будет знать, как к дамам на тридцать минут раньше являться.

А договаривались мы с ним вчера вечером по телефону. Он спросил, не передумала ли я, и назвал время встречи (которое в итоге не смог соблюсти). Кстати сказать, страх, преследовавший меня все время после столкновения с маньяком, тут же испарился, стоило Ромке заговорить. Где ж такие голоса дают? Знала бы, обязательно приобрела себе такой, ведь приятно знать, что твоих собеседников при общении с тобой обуревают лишь позитивные эмоции, а Ромка это, бесспорно, знал. А сегодня я, несмотря на вчерашнее происшествие, вообще была почти что счастлива. Возможно, оттого, что милый сердцу парень орет за дверью на весь подъезд, что безумно соскучился и потому явился раньше положенного срока. И просит его за это простить.

— Подожди еще немного! — крикнула я через дверь, чувствуя гордость (пусть все соседи знают, что этот симпатичный кадр по мне скучает!) и глупо смеясь. Хотя как можно смеяться умно? Впрочем, многие знакомые говорят, что у Катьки смех именно умный, а у меня — глупый. В числе этих знакомых моя мама и сама Катя.

— Да хоть целую вечность! Я буду ждать тебя всегда! Только не бросай меня!

Я засмеялась еще пуще. Да почему я должна его бросить? Ни за что на свете! И пусть даже опять появится этот маньяк, я его больше не боюсь. Теперь я знаю его в лицо, а знание — сила. Да еще какая!

До кладбища добирались на автобусе. Здесь под ногами было особенно много воды — это таял прошлогодний снег. Мрачные кресты и памятники портили своим видом мое хорошее настроение, а небо, стоило оказаться на месте, почему-то враз потемнело и сконцентрировало именно над нами все имеющиеся у него в наличии тучи. Я давно подметила, что на кладбище какая-то своя, особая, аура — аура пересечения этого мира и загробного. Если представить жизнь и смерть в виде графика, состоящего из двух непараллельных прямых, то точкой их пересечения и будет являться кладбище.

Процессия медленно продвигалась в проходе между оградами. Четверо мужчин, в том числе и Ромка, несли тяжелый черно-красный гроб, за ними безвольно, точно сомнамбулы, ступали скорбящие. Все были одеты в темное, и я в своей ярко-красной куртке ощущала себя жутко нелепо. Но что я сделаю, ежели другой у меня нет? Прошлую куртку, темно-серую, прослужившую верой и правдой лет восемь, пришлось выбросить, ибо она развалилась прямо в руках.

Я пробилась к матери Алены (ее еще вначале показал мне Жигунов), чтобы выразить мои соболезнования. Ею была темноволосая женщина лет сорока пяти, в черных брюках, темно-зеленой куртке и в черном платке, повязанном вокруг головы. Она сперва кивнула как-то отстраненно, но затем решила-таки приглядеться к идущей рядом девушке.

— Что-то я вас не припомню… Одноклассница?

Что ты, тетя, мне давно не шестнадцать!

— Нет, я подруга Вики Ярлык. Сама она сейчас в больнице, не смогла прийти.

— А что с ней? — разволновалась женщина.

— На нее тоже напал маньяк. В институте.

Я запнулась, не зная, говорить ли подробности или лучше смолчать, а женщина разрыдалась, заставив меня почувствовать свою вину. Но что я должна была ответить? Она сама спросила, что с Викой. Сказала бы, что у нее простая ангина — это не выглядело бы для Звеньевой достаточным оправданием отсутствия Ярлык на похоронах. Мне бы не хотелось портить их отношения.

— Мы видели, по телевизору передавали… — заговорили рядом находившиеся женщины и девчонки.

— Слава богу, она осталась жива, — сказала мать убитой, вытирая тыльной стороной ладони слезы. — Хоть кто-то выжил, столкнувшись с этим… дьяволом! Аленка была замечательной девочкой! Доброй, отзывчивой, общительной, к ней все время тянулись люди. Не скажу, что мы очень дружно жили вдвоем, мы часто ругались, но возьмите любую семью — кто не ругается? — С этим невозможно было не согласиться. Я угрюмо кивнула. — За что он ее? Почему он убил мою девочку? — Родственники незамедлительно кинулись обнимать и утешать женщину, и я почувствовала почти физическую боль от чужого горя, сковавшую сердце в груди. Я совсем не знала эту Алену, но ее мать — у меня перед глазами, и я вижу, что это несправедливо. Я найду тебя, чокнутый псих, обязательно найду! — В последнее время она стала пропадать на улице, — продолжила Звеньева. Родственники и знакомые внимательно слушали осиротевшую мать, понимая, что женщине нужно выговориться, и никто не осмеливался перебить ее рассказ. — Но это молодость. Мы сами такими были. А раньше — вы не поверите — она была такой домашней девочкой! Все время проводила в четырех стенах, за книгами или за шитьем. Баба Зин, ты помнишь, как она вышивала? — Бабка лет семидесяти закивала головой. — Ее работы даже на конкурс отправляли! А эти вломились — и давай свои требования предъявлять. — «Этими», как я поняла, были полицейские. — Нам, видите ли, записи вашей дочери нужны. Все в ее комнате переворошили. Где, говорят, телефон? А почем я знаю, нету телефона.

— Украли? — ахнул кто-то из толпы.

— Не знаю. Пропал. Сумочку нашли, а телефона там нет. И косметичка исчезла.

— Какая косметичка? — насторожилась я. Тучи в ту секунду показались мне особенно густыми и угнетающими. Они давили на психику, заставляя испытывать желание унестись из этого места куда глаза глядят, в другой город, в другую страну, в другую климатическую зону. Только чтобы не видеть больше этих туч.

Звеньева, посмотрев немного в небо, обернулась ко мне.

— Она ее повсюду с собой таскала. Красивая, бархатная такая косметичка синего цвета. Алена сама на ней белую розочку вышила.

 

Глава 8

Уняв кое-как сумбур мыслей в голове и начинающуюся истерику в душе, я отыскала глазами среди толпы Жигунова и решительно к нему направилась. Он, увидев меня, пошел навстречу.

— Ничего, что я покинул тебя на время?… Что-то не так? — углядел он что-то страшное в моих глазах.

— А где твой друг? — сухо поинтересовалась я.

— Митяй? Он не смог прийти.

Вот так. Значит, парень убитой к ней на похороны не попал, дела у него, видите ли, а друг парня — тут как тут, надо же, как трогательно! Да и косметичку свою убитая зачем-то оставила у друга своего парня дома, да и новый номер ему дала… Очень занятно!

Я молча глядела в его синие глаза, пытаясь отыскать в них хоть какую-нибудь мелочь, указывающую на то, что их обладатель — последний подонок, однако они выдавали лишь открытость и порядочность обладателя, и, как я ни силилась, ничего негативного не смогла обнаружить. Почему? Почему глаза подлецов и обманщиков всегда чисты и невинны?! Почему они не подсказали мне, что нужно бежать куда подальше от этого человека, что ни в коей мере нельзя в него влюбляться? Почему так несправедлив этот мир?!

Ромка нахмурился:

— Почему ты смотришь на меня как на врага народа?

Мой подбородок затрясся мелкой дрожью, ресницы быстро-быстро заморгали, но я, как никогда, сумела сдержать слезы. Более того, я даже в обморок не грохнулась. Что это со мной? Взрослею?

— Рома…

— Да?

— Отвези меня домой.

— Понимаю, — кивнул он. — Тебе, наверно, вообще не стоило приходить. Похороны — очень тяжелое для психики времяпрепровождение. Когда близко знаешь человека, тогда все ясно, так положено, надо попрощаться. А на тебя Аленка не обидится, если ты уйдешь, это я тебе гарантирую. Сейчас я только скажу, что отлучусь, и отвезу.

— Рома, ты не понял, отвези меня домой, — покачав головой, повторила я, так как до него не дошел смысл сказанной мою фразы. — К себе.

— К себе — это к тебе или ко мне? — усмехнулся он, думая, будто знает ответ. Но он не знал.

— К тебе.

Вот тут-то Жигунов ошеломленно выпучил глаза.

— Не понял?

— Отвези меня к себе домой, — терпеливо повторила я в который раз и добавила, пожимая плечами, без раздражения, а, скорее, с усталостью: — Что тут непонятного?

Конечно, было верхом безумия своевольно отправляться в лагерь противника невооруженной и без подкрепления, но мне нужно было кое-что проверить. Бархатная косметичка… Сколько их на свете? На скольких вышит рисунок? Я не могу подойти к матери Алены и в лоб спросить: «Случайно, не вот такого размера была косметичка? Шов рококо?» Как я объясню ей это? Остается одно. Я должна знать, чтовнутри .

— Конечно-конечно! — испугался Жигунов моего психического состояния, действуя по принципу чем бы дитя ни тешилось. — Подожди минутку, попрощаюсь. — И убежал. А через некоторое время мы уже сидели в авто какого-то его знакомого, одного из тех мужчин, что вместе с Ромкой гроб несли, который любезно согласился нас подбросить.

Поднимаясь по лестнице в его квартиру, я думала только о том, как выжить в предстоящей схватке. Как умудриться дезертировать с большой скоростью и наименьшими потерями в тот момент, когда запахнет жареным? Попросить его не закрывать дверь, что ли? А еще я думала о том, что же, черт возьми, происходит? Как у него могла оказаться косметичка Звеньевой — если исходить из того, что это та самая, — ежели только он сам ее и не пришил?

Как только я переступила порог, сердце начало совершать сильные колебательные движения в грудной клетке, почти что толчки, и мне пришлось за него схватиться. Пусть это косметичка Звеньевой, но, может, она и на самом деле ему подарила? Но ведь мать ясно сказала: «Повсюду с собой таскала». Допустим, она ей разонравилась, но дарить б/у вещи? Женские б/у вещи — мужчине? Чепуха какая-то.

Не спуская с меня глаз, Роман предложил самым заботливым тоном, на который был способен:

— Может, винца выпьешь?

Если ты думаешь, что вино окажет на меня успокаивающий эффект, то сильно ошибаешься! Я начну отплясывать ламбаду на твоем столе, напевая себе под нос песни группы «Nirvana».

— Я не пью вино.

Мы успели разуться, снять верхнюю одежду и просто стояли в прихожей, переминаясь с ноги на ногу.

— Хорошо, тогда кофе. Сейчас сварю.

— Я не пью кофе.

Роман стукнул себя по лбу ладонью.

— Да что с тобой творится?! — сказал возмущенно. — Ты сама не своя после похорон. Что-то случилось? Может, пришло время рассказать? — Нет, оно не пришло. Посему я отрицательно покачала головой. — Я могу что-то для тебя сделать? — уже спокойнее проявил он интерес.

— Да. — «Вернуться в прошлое и не подходить ко мне после сеанса!» — Сделай мне чаю, пожалуйста. Если можно, зеленого.

— Эх… Ладно, проходи в комнату, а я пока налью тебе чай.

Да, это именно то, что нужно. У меня только пара минут, но их должно хватить. Не медля ни секунды, я вошла в комнату и, слыша шум воды и громыхание чайника о раковину, доносившиеся с кухни, бросилась к прикроватной тумбочке. Чего на ней только не было! Ну полный холостяцкий беспорядок! Я стремительно перебирала Ромкины вещи: ношеные носки, блок сигарет, зажигалки, пульт от телевизора, скомканные газеты, диски… Косметички не оказалось. Странно, я ведь точно помню, что два дня назад он положил ее именно сюда! Вдруг он вообще избавился от этой улики? А избавился — значит, виноват. За что мне это?

Я решила заглянуть внутрь и открыла единственную дверцу тумбы. Это дало определенные плоды: переворошив полотенца, майки и трусы, я все же на нее наткнулась. Так и есть. Синий бархат, белая розочка. Затаив дыхание, дрожащими пальцами расстегнула единственную молнию.

На кухне что-то бабахнуло, Ромка ругнулся матом, а я вздрогнула. Слава богу, обошлось, судя по звукам, он взял веник и стал подметать, видимо, что-то рассыпав. Наверно, чай.

Я сунула нос во внутренности синей сумочки.

— Нет! — пропищала я самой себе и ощутила, как сердце, до того совершавшее колебательные движения, теперь возымело серьезное намерение треснуть и разойтись по швам.

Этого не должно здесь быть! Это не может здесь находиться! Почему?! Почему?!..

Я тупо рассматривала помадный футлярчик, пудреницу, тушь для ресниц, черную подводку для глаз и набор теней, не в силах оторвать взгляд. Наконец, с кухни крикнул Ромкин голос:

— Юль, я рассыпал чай! Можно я тебе пакетик заварю? — и это помогло мне прийти в себя.

— Да! — громогласно закричала я.

Я вывалила содержимое находки на ковер, провела ладонью по предметам, точно пытаясь окончательно убедиться, что это не бутафория, а реальные косметические принадлежности, и с надеждой уставилась в окно. Второй этаж… Можно спуститься по водосточной трубе…

— Юль, забыл спросить… — Я с ужасом осознала, что голос приближается, — сколько ложек…

— Я пью без сахара!! — завизжала я подобно сирене с целью не дать ему зайти в комнату и застать меня в этой позе — на коленях у открытой дверцы тумбочки с косметичкой убитой посреди его двора девушки в руках. Как я буду оправдываться?

— А, точно! — вспомнил голос уже в коридоре — я по-прежнему сидела и дрожала от страха, забыв дышать, ожидая, что его обладатель вот-вот войдет — и, к счастью, вернулся в кухню. Еще два шага, и мне пришел бы кирдык. Как хорошо, что он поленился сделать эти два шага!

Однако я окончательно спятила в ту минуту. Вместо того чтобы воспользоваться шансом и остаться в живых, убрав следы своего нездорового любопытства, я кинула опустошенную синюю косметичку на пол и продолжила обыск, заорав:

— Ром, сделай мне бутерброд! Я голодная!

Действуя со скоростью света, я содрала с кровати покрывало, откинула одеяло и заглянула под подушки. Ничего. Тогда я стала щупать под матрацем. Ладони наткнулись на что-то гладенькое, и я вытащила это наружу. Два журнала «Плейбой». Не знаю, что я ищу, но явно не это! Я снова полезла под матрац. Опять ничего. Что я надеялась там найти, очередную улику? Идиотизм! Мало мне косметички! В то же время, если одна личная вещь убитой Звеньевой оказалась в его квартире, разумно предположить, что имеется что-то еще. А уже две-три вещи проще собрать воедино, построив более-менее разумную версию происходящего.

Я заглянула поочередно под оба кресла и во все ящики и полки стенки. Бумаги, альбомы, книги, снова диски… В то же время вещей было на удивление немного, и если бы что-то соответствующее цели моих поисков было, оно бы тут же бросилось в глаза. Значит, не то. В конце концов я добралась до серванта. Он был заперт на ключ, но я видела связку ключей на полке с книгами. Достав из шкафа ключи, я вернулась к серванту. Второй ключ удачно слился воедино с замком, точно их никогда и не разлучали, я повернула его против часовой стрелки, послышался тихий щелчок, но тут за спиной совершенно внезапно раздалось изумленно-негодующее:

— Оп-па!!

Я огляделась: все шкафчики выдвинуты, ровно половина их содержимого небрежно разбросана по полу; кресла перевернуты (а как иначе можно было под них заглянуть?); диванные подушечки, лежавшие дотоле на них, валяются рядом; покрывало смято и отдыхает на ковре после утомительного сражения с чокнутой Юлей Образцовой, на нем лежат развернутые на самых пикантных страницах журналы для ценителей красивого женского тела; одеяло скомкано на одной половине постели, а край матраца значительно выпирает и даже свешивается за пределы самой кровати; на полу вблизи тумбочки нашла посадочное место бархатная косметичка, незастегнутая и выпотрошенная, а рядом с ней хаотично расположились на ковре все вышеперечисленные предметы, до моего вторжения покоившиеся в ее нутре. Про несчастную тумбочку я уже и не говорю: все жигуновские вещи были разбросаны в радиусе нескольких метров, в общем, настолько, насколько позволяли габариты комнаты. Белые семейные трусы в красный горошек оказались аж на люстре! Висели и по инерции слегка раскачивались после броска. Как я так умудрилась, на люстру-то? Во дела!

Роман стоял на пороге, широко раскрыв рот. В правой руке дымилась чашка чая, в левой он держал блюдце с мирно притулившимся на нем бутербродом.

— Что за… Он ушел?

— Кто? — удивилась я, так как, кроме нас двоих, здесь вроде никого не было. Или же я не заметила гостей, увлекшись розыском улик? Неужели гости все видели? Позор на мою белобрысую голову!

— Мамай!

— Какой-такой Мамай? — Я нахмурила лоб, вспоминая историю Древней Руси. Вроде был такой человек.

— Который тут ходил! Со всей своей ордой!! — разозлился Ромка, делая шаг вперед, чтобы лучше рассмотреть урон, нанесенной его квартире и вещам, как он почему-то решил, Мамаем. Что ж, мне же лучше. Скажу, что они всей ордой мне угрожали холодным оружием, чтобы я не мешала им громить хоромы.

Поставив чашку и блюдце на пол, Жигунов протянул руку к люстре с намерением убрать бело-красные трусы со всеобщего обозрения, а я подумала открыть все-таки сервант. Когда еще представится такая возможность? Даю руку на отсечение, больше добровольно меня сюда никогда не впустят.

Повернувшись к убиравшему обратно в тумбу предмет нижнего белья Роману спиной, я снова потянулась к ключу, который, к сожалению, успела отпустить, напуганная внезапным появлением хозяина, но дернуть на себя дверцу не удалось: рука моя была перехвачена прытким парнем, неведомо каким способом преодолевшим за долю секунды все разделявшее нас расстояние.

— Совсем спятила?! Что, твою мать, ты здесь ищешь?!

Я была очень напугана его криком и все же нашла в себе силы, подавив страх, язвительно парировать:

— Может быть, очередную косметичку?

— Опять ты об этом! — Он облегченно выдохнул, но рано. — Я же объяснил, что… — И тут его взор наткнулся на синий бархат возле тумбочки и раскинувшиеся по полу губную помаду, тушь, пудреницу, тени, подводку… Роман запнулся. — Черт, — наконец осознал он сложность ситуации, — я даже не знаю…

— Зато я знаю, — перебила я. — Когда будешь сочинять новую историю, повествующую о попадании этого в твою квартиру, не забудь учесть тот момент, что мне доподлинно известно: эта вещь принадлежала Алене Звеньевой.

Он еще немного помолчал, глядя куда-то в пол, после изрек:

— Ладно. Хочешь правду — будет тебе правда. Но предупреждаю заранее, она тебе не очень-то понравится.

— В любом случае, она понравится мне больше, чем вранье.

— Окей, слушай. Только давай пройдем на кухню и присядем.

— Давай. — Я направилась в кухню, велев: — И захвати мой чай с бутербродом!

— Вот, блин, вредина, — пробурчал Ромка, но послушно наклонился и поднял с пола чашку с блюдцем.

Мы разместились за столом. Передо мной остывала чашка чая, но я, откусив хлеб с колбасой, не спешила запивать, опасаясь, как бы Жигунов не подсунул мне вместо оговоренного зеленого чая чай с цианистым калием. Покуда он шел за мной, он не имел возможности совершить это злодеяние, если только в кармане предусмотрительно не носит отраву. А когда готовил чай… вроде еще не было мотивов отправить меня к праотцам. И все же пить я боялась.

«Отведай ты из моего кубка!» — сызнова вспомнила я любимый фильм, но просить Жигунова выпить чай, который он приготовил для меня, разбив при этом банку и рассыпав чайные листья, которые пришлось заменить пакетиком, вслед за тем принес в комнату, поставил на пол, затем вернул обратно на кухонный стол… это слишком!

— Ответь мне для начала, — пробурчала я не очень внятно, так как все еще пыталась прожевать пищу всухомятку, — это ты ее убил? Только честно! — Ей-богу, как будто спрашивала: «Это ты слопал все варенье?» Смешно. Но нужно же как-то начинать?

— Ты что, с ума сошла? — вперились в меня два глаза цвета пронзительной синевы. Парень не покраснел и не пробовал отводить взгляд. — На кой черт мне ее убивать, скажи на милость?

Да, а если бы ты ее убил, так бы мне сразу и признался! И глазам твоим я уже не верю. Может показаться, что я стала чересчур недоверчива и мое место в психушке, откуда меня досрочно и возможно зазря выпустили в позапрошлом году, но когда человека пару раз серьезно обманут, он и впрямь закаляется.

— Я не знаю мотивов, но это не означает, что их не было.

— Их не было!! — заорал он. — Подумай сама, на кой черт мне убивать свою любовницу?!

— Что?! — Если б я стояла, непременно б грохнулась на пол! Ничего себе новость!

— Да! Могла бы, блин, сама догадаться, коли такая умная! Ты думала, откуда у меня в ванной ее косметичка? Малевалась она перед уходом, вот и забыла ее там. Довольна ответом? — Видя по моему лицу, что собеседница недовольна, прибавил, как бы извиняясь: — А я предупреждал: правда тебе не понравится. Потому как-то не стремился сначала тебе это рассказывать, знаешь!

Вот, значит, как. Любовница лучшего друга — лучшая любовница! Здорово звучит, прямо афоризм.

Я не сразу поняла, что плачу. Только когда Ромка, сменив по традиции гневный тон на нежный, попросил жалостливо:

— Ну, перестань! Пожалуйста!

Я поднесла руки к лицу и тогда только осознала, что по щекам текут слезы.

— Извини, что своим нытьем испортила твое прекрасное настроение! — грубо огрызнулась я, продолжая плакать. Но злилась я больше на себя, чем на него: откуда у меня такая реакция? Мы видимся всего четвертый раз, имели два полноценных поцелуя, а я веду себя как собственница, как жена, которая двадцать лет прожила с мужчиной и только сейчас выяснила, что тот всю совместную жизнь ее обманывал. Выходит, я все-таки влюбилась? Но почему тогда я ему не верю? По идее, к моим глазам должны быть намертво приклеены розовые очки, видящие Ромку неизменно с надписью «Перед вами лучший мужчина!» во весь его большой, наполовину закрытый челкой лоб. Видать, я действительно повзрослела и теперь, влюбляясь, сохраняю голову ясной.

— Ну зачем ты так? — мягко произнес и предпринял попытку приобнять меня, дабы успокоить, но я, чувствуя себя глубоко оскорбленной, взвизгнула:

— Не смей меня трогать! — и отстранилась.

Через несколько минут ко мне вернулись хладнокровие и самообладание. Воспользовавшись этим, я в строгой, но безэмоциональной форме велела ему расписать по минутам тот вечер.

— Ладно, сама попросила, — пригрозил он и добавил: — Ты пей чай-то, пей. — Я с опаской приблизила к лицу кружку и принюхалась, вспоминая из курса химии, что синильная кислота должна пахнуть горьким миндалем, но теряясь в догадках относительно того, а так же ли пахнет соль кислоты, как и сама кислота, а Роман начал повествование: — В половине второго ночи она, находясь у Митяя, вызвала такси. Но поехала не к родителям, как ему сказала, а ко мне. Она частенько так делала. Как это называется в медицине? Бешенство матки? Нимфомания? Так вот, одного парня за сеанс ей всегда было мало. Помнишь, ты говорила, что у нее было два постоянных парня? Любопытно, что второй — я! — произнес он почти с гордостью.

Я поставила на стол чашку.

— И тебе не стыдно? Он ведь твой лучший друг!

— Знаешь, нет, не стыдно. Митяй сам изменял ее направо и налево, каждый раз самовлюбленно расписывая мне все подробности своих подвигов. Скорее всего, он догадывался, что Аленка ему тоже изменяла, но никак не мог предположить, что с его другом.

— Чувствуется, ты от себя в восторге! — не выдержав, с укором заметила ему я. — Не понимаю, что за отношения? Все друг дружку обманывают, наставляют рога… Куда катится этот мир? — Ромка безразлично пожал плечами. — Рассказывай дальше.

— Дальше она приехала ко мне… Ты почему чай не пьешь? Остыл?

— А зачем мне его пить? — задала я дурацкий вопрос, слегка отодвигаясь от стола и не сводя взора с подозрительной чашки.

— Быть может, запив чем-то горе, ты можешь более стойко воспринимать суровую реальность этого мира, — сделал он попытку сыронизировать.

«Вдруг он прав?» — понадеялась я, придвинулась обратно к столу и, взяв в руки кружку с чаем, сделала пробный глоток. Не ощутив никакого странного привкуса, успокоилась и отпила полчашки, но тут вспомнила, что цианиды вкуса не имеют, и выплеснула то, что осталось в ротовой полости не проглоченным, прямо на деревянную поверхность стола.

— Остыл, — резюмировал Жигунов, — так я и знал.

Поднявшись, он взял тряпку и стал вытирать стол, попутно поставив чайник на огонь подогреться.

— Давно ты с ней? — спросила я, ощутив в то же время неприятный укол. То же самое я испытала в далеком детстве, когда любила одну группу, а потом случайно узнала, что солист — наркоман. Кумир померк, перестав быть кумиром. Роман для меня кумиром не был, но сегодня я отчетливо поняла, что он просто человек, с недостатками и грехами. Не Принц на белом коне, короче.

— Почти два месяца. Ну вот. Она приехала, предупредив меня по телефону заранее о своем приезде, еще по дороге. Мы по-быстрому… ну, ты поняла, потом позырили телик, ей в это время дурацкое сообщение пришло на сотовый. Затем позвонила какая-то чокнутая подруга поздравить с праздником. В четвертом часу ночи! Больная. Потом мы выпили по чашке кофе, и она ушла. — Я снова уставилась на злополучную чашку с определенными подозрениями. А что, если она из нее же пила? Перед смертью? — Я вышел вместе с ней, потому что шумели соседи сверху, впрочем, я уже рассказывал. Я поднялся наверх, а она в тот момент спускалась вниз. Больше я ее не видел. Это все.

Он замолчал. Я молчала уже давно, но не оттого, что нечего было сказать. «Да подумаешь два месяца вместе спали! Ну и кофеек попивали… Втроем с другом одного и любовником другой в кино ходили! Это ведь не повод, чтобы горевать о ней, верно? Что ж, сдохла баба, жалко, но ты быстренько нашел себе замену, и все окей! Простая у тебя живуха, парень! Бесчувственная сволочь, подонок, женоненавистник, самовлюбленный эгоист, козел, наконец!» — вот что вертелось у меня на языке, но я не желала срываться на истерику, решив, что и так много чего лишнего себе сегодня позволила.

Еще немного помолчав, я спросила:

— А почему ты не выкинул косметичку Звеньевой?

— Ну не знаю. Вообще-то я хотел вернуть ее матери Алены, но только ума не приложу, каким образом это сделать. Что я ей скажу, что трахнул ее дочь как раз перед тем, как ее раскромсали?

— Действительно не слишком лицеприятная правда, — согласилась я, поднимаясь. — Ладно, спасибо за чай, приятно вам оставаться, до свидания. — И решительно направилась к выходу.

— Подожди, Юль! — Но я уже обувалась. — А как же чайник? Я поставил… Что я несу? Стой! — Он вышел в прихожую, я поспешно накинула куртку и, не застегиваясь, молча повернулась к двери. — Юля, подожди! — требовательно сказал он, схватил меня за плечи и повернул к себе лицом. — Я не относился к ней серьезно. Если ты заметила, я даже слезинки не проронил. Ее мать наговорила тебе много хорошего про свою дочь, но, сказать по правде, она была той еще шлюхой. Да простят мне небеса, так нельзя говорить об умерших… Но с тобой все по-другому. Ты совсем не такая. Не такая, как все, у меня таких никогда не было… — Я молчала. — Да, я соврал тебе, но не мог я на первом свидании сказать такую вещь, ты же понимаешь! Ну прости меня, я никогда больше не обману тебя. Ну что ты молчишь? Ты дашь мне шанс?

— Я не знаю… — вымолвила я.

— Пойми, то, что случилось, это было до того, как у нас начались серьезные отношения.

— А они начались? — усмехнулась я.

— Да, если ты простишь меня. У нас все будет по-другому. Ну что? — Я сосредоточенно прикидывалась рыбой. — Эх, матрешка… — сказал он тогда и, помимо моей на то воли, крепко прижал к себе. — Давай завтра куда-нибудь сходим? Сейчас ты в замешательстве, столько неприятных неожиданностей… Но завтра — новый день, и ты сможешь сделать переоценку своих мыслей и чувств.

— Я занята завтра, я еду на шашлыки.

— Какие еще шашлыки? С кем?

Нет, он смеет меня ревновать! После всего, что было!

— С классом. — Я рассказала про юбилей учительницы.

— А в другой какой день? — настаивал он.

— Не хочу, — покачала я головой. — И вообще, мне некогда. Я занята поисками убийцы. Раз утверждаешь, что это не ты, не буду больше тратить на тебя драгоценное время.

Он некоторое время смотрел на меня, пытаясь разгадать, серьезно я говорю или нет.

— Опять ты за свое… Я запрещаю тебе заниматься такими опасными вещами!

Я усмехнулась, на сей раз громко и открыто:

— Думаешь, ты имеешь право что-либо мне запрещать? Отдыхай! — Брезгливо отстранившись, я открыла дверь и вышла за порог, удивляясь самой себе за новый стиль поведения. В меня что, вселилась моя подруга Катька?

— Будь осторожна, он же псих! Не ходи одна! И… позвони мне, как только вернешься! — кричал он мне вслед.

Вернувшись домой, я позволила себе закатить истерику, благо родители были на работе. Летало все! Подушки, стулья, тарелки, вилки с ложками и ножами, книжки с газетами, телевизоры и гардеробы — в общем, все, что попадалось на пути. За какие-то несчастные полчаса квартира была перевернута с ног на голову. Засим я легла на пол среди других вещей и принялась выть, подобно волку, увидавшему в небе круглую луну. Еще через час я угомонила свои нервы и до самого вечера приводила квартиру в порядок, устраняя последствия получасового дебоша. Почему убирать всегда сложнее, чем наводить хаос?

Перекусив, я прилегла на кровать, размышляя о том, что мне делать дальше в плане расследования. Да и есть ли вообще смысл его продолжать? Известно, что от Ромки Звеньева ушла где-то без пятнадцати или даже без двадцати четыре (без пятнадцати Ромка уже сидел за столом). По дороге какой-то псих ее покромсал ножом. Ну и как я его найду? Менты и те поймать не могут, а я что сделаю? И если со Звеньевой еще более-менее ясно, то дальше вообще темный лес. Хотел ли он убить именно Орловскую, или она просто попала ему под руку? Интересно, получила ли она перед смертью роковое СМС? Если да, то ответ на предыдущий вопрос очевиден. Но как я это узнаю? Пойду домой к ее родителям с просьбой позволить мне покопаться в ее телефончике? Вернемся к маньяку. Чем могли помешать ему Мироновы? Ума не приложу, такие приятные люди. Так их жалко, очень была красивая пара. Тетя Надя угодила в больницу — оно и понятно, единственного сына потеряла.

Мысли о знакомых людях, пострадавших ни за что, вызвали у меня приступ гнева. Чокнутый ублюдок! Я должна тебя найти! Но как? Может быть… стать подсадной уткой?

С этими мыслями я пододвинула к себе телефон и набрала рабочий номер Акунинского. Поделившись с ним своими соображениями на этот счет, в ответ услышала примерно вот что:

— Образцова, не усложняй мою жизнь! И без тебя много трупов! — Я немного подумала, но так и не поняла, почему же меня причислили к разряду мертвецов. Решила для начала уточнить, а сколько их там натикало, не считая меня. — Не считая тебя, шесть. Не перестанешь совать свой нос — придется и тебя посчитать.

— Не надо меня считать! — испугалась я. — А кто шестая жертва? — проявила любопытство, так как мне на сей момент известны были только пять.

— Образцова, не наглей! Не могу же я в угоду твоему капризу разглашать тайну следствия!

— Если включу новости, все равно же узнаю! Просто я не жалую телевизор, да и из первых уст значительно лучше. Ну пожалуйста! — заканючила я и благодаря этому разжилась следующей информацией: шестым трупом стала опознанная сегодня утром, но убитая вчера вечером некая Дудкина Раиса Степановна шестидесяти двух лет от роду. Последней ее видела сестра убитой, от которой та поехала домой. Успела она доехать или нет, неизвестно, ибо женщина жила одна, но я склонна думать, что не успела.

После общения с Бориской-на-царство я принялась чинить дверцу гардероба, которую сломала в приступе бешенства, опасаясь, что родители вот-вот вернутся с работы и накажут меня. Но зря я торопилась: на мобильный звякнула мама с сообщением о том, что они с папой сразу после работы встретились и отчалили к друзьям, так что до полуночи их и ждать не стоит. Завтра выходной, поэтому они постараются оторваться на всю катушку, дабы сбросить с себя напряжение тяжелой рабочей недели. Далее эстафету перенял папаня, велев мне вести себя хорошо, не проказничать, а то уши оторвет. Ну как с маленькой, ей-богу! Но тут я бросила взгляд на висевшую на одной петле дверцу, над которой я сейчас колдовала, вооружившись отверткой и саморезом, да на отказывающий транслировать половину каналов телевизор (это после моих удачных хуков правой в его корпус), и поняла: папа не зря говорит.

Утомленная ремонтными работами, я, приделав-таки дверцу, убрала инструменты и, плюнув на ужин, приняла душ, после чего завалилась сразу спать, невзирая на довольно детское время. Сперва я начала думать о новой жертве, этой Раисе Степановне, которая ну никак не вписывалась в и так немного шаткий и кое-где притянутый за уши сюжет в силу того, что не имела ни ко мне, ни к предыдущим жертвам ни малейшего отношения, но неожиданно, прямо на середине мысли, меня сморил сон.

Разбудил телефонный звонок. Я подскочила на кровати и, включив бра, взяла в руки будильник. Двенадцать ноль-ноль. Легкое недоумение сменилось пониманием: это, скорее всего, родители звонят от друзей предупредить, что задержатся.

С легким сердцем сняла трубку и произнесла в нее:

— Алло. — В ответ — тишина. Наверно, что-то со связью, и мама меня просто не слышит. — Алло-о! Мам, это ты? — Снова ни звука в ответ, лишь слабо, будто как-то отдаленно, слышалось чье-то тяжелое дыхание. Я тоже молчала и дышала в трубку.

Наконец мне это надоело, и, когда я уже собиралась бросить трубку, решив, что кто-то неудачно шутит, мне ответил тихий, зловещий загробный голос, звучавший точно откуда-то из-под земли. В следующую секунду все мое тело свело ледяной судорогой, а челюсть задергалась нервной дрожью, принуждая зубы стучать друг об друга, потому что этот могильно-холодный, тихий голос спросил полушепотом:

— Хочешь умереть сегодня?

Зубы застучали, поэтому в ответ я смогла выдавить только короткий, полный страха и безысходности стон. Прислушавшись к еле различимым звукам по ту сторону провода, я поняла, что он где-то ходит. Может быть, по моей квартире?

Потушив бра, я резко вскочила с постели и, приложив трубку к груди, напрягла слух. Вроде никого нет. Но вместо того, чтобы пойти проверить, включив общий свет и походив по квартире, заглядывая во все углы, я продолжала оцепенело стоять возле кровати, точно парализованная.

Вернувшись к собеседнику, я могла довольствоваться его наигранно громким дыханием. Спокойно, это всего лишь чья-то шутка. Даже если это сам маньяк, то по телефону он меня точно убить не сможет.

Послушавшись саму себя, я все же немного успокоилась, но этого мне было мало. Я хотела знать, кто он .

— Кто это? — обрела я дар речи. Мой собственный голос звучал жестко, но несколько испуганно.

На это маньяк с превеликим садистским удовольствием ответил с еще большей замогильностью и более выразительно:

— Твоя смерть.

Я похолодела. С одного бока, понятно, что это либо прикол, либо метод устрашения. Кому-то не приглянулся мой интерес к убийствам. Но это, бесспорно, указывает на то, что я на правильном пути. И никакого маньяка на самом деле нет. Все преступления как-то связаны между собой, и Он боится, что я узнаю как. И выйду на него. С другого же бока, находясь одной дома, ровно в полночь слышать тихий загробный голос над самым ухом, представившийся самой Смертью и предрекающий тебе скорейший, но болезненный конец, — это очень страшно. Ужас сковывает сознание, вытесняет все разумные мысли и идеи, подключается шестое чувство, говорящее: «Это он. Настоящий маньяк. И он хочет меня убить. И не успокоится до тех пор, пока не сделает это ».

— Я поймаю тебя! — Хотелось, чтобы это звучало грозно и бесстрашно, но вышло как-то жалко и истерично. — Выходи, козел поганый! Выходи! Где ты? — Ожидая ответа, я боялась лишиться сердца — так неистово и сильно оно барабанило в груди. Казалось, оно сейчас возьмет и вырвется из моего тела и будет жить своей совершенно автономной, отдельной от меня жизнью. А я возможно жить уже не буду. — Где ты? — повторила я громче.

То, что я услышала, было намного ужаснее, чем я могла себе предположить, задавая этот вопрос.

— У тебя за спиной.

Я вскрикнула и моментально обернулась. За моей спиной никого не было, да и во всей квартире в целом. И все же я оказалась на грани безумия. Вот лучше бы он был, честное слово. Для моей психики менее вредным было бы видеть то, что ожидалось увидеть: серийного маньяка-убийцу в длинном темном балахоне, в маске, с ножом в руке. А пустота выглядела невозможной, какой-то неправильной, она заставляла думать, будто я схожу с ума.

То, что я услышала дальше, врежется в мою память навсегда. Сколько жить буду, столько буду помнить этот запредельный мертвецкий хриплый смех из самой преисподней, который выдала мембрана, прежде чем послать в мою барабанную перепонку короткие, оглушающие в ночной тишине гудки.

Ужас был вот в чем: он знает мой номер; он знает, что я одна; он знает, что я испугалась; он знает, что я обернулась. Откуда? В эту ночь я больше не уснула.

 

Глава 9

Без четверти два, когда я уже слегка пообедала и гладила себе старые черные брюки, которые не жалко было надеть в лес, мне позвонила Катя. Кратко изложив свои новости, она имела неосторожность поинтересоваться моими. Тут меня прорвало. Говорила я долго и обо всем: о парне в бейсболке, что бежал за мной от института; о тетке, нагло выпихнувшей меня из подъезда дома, где я пряталась; о том, что Ромка был любовником Звеньевой и подло врал мне все это время, а ее парень Митяй, он же Ромкин друг, также имел много любовниц, помимо убитой, и считал (да и сейчас считает) это нормальным; наконец, о ночном звонке Психа в маске, подарившем мне невроз крайней степени, — время от времени обливаясь слезами в три ручья, жалея себя любимую и сетуя на жестокую, несправедливую судьбу.

Под конец эмоционального монолога я заявила:

— Я отказываюсь от расследования! Я не буду искать убийцу! Не буду, не буду! Я бою-у-усь, — ревела я. — У-у-у!

Мама тут же кинулась меня успокаивать, наглаживая по голове, а Катька делала это по телефону, уверяя, что расследование ничего не потеряет, если я его брошу, скорее даже выиграет. На слово «выиграет» я смертельно обиделась, так как считала себя неплохим сыщиком и бросила трубку. Любимова тут же перезвонила с извинениями, понимая, что моя нервная система пребывает не в лучшем состоянии и со мной сейчас обращаться нужно крайне нежно.

— Слушай, а не Ромка твой прикалывался вчера? — спросила она глупость.

— Конечно, нет. Что я его голос не узнаю? И потом он не знал, что родителей дома нет. Этого никто не знал. А маньяк этот знал. Он все про меня знает!

— Погоди. Ты ж говоришь, он голос коверкал.

— То есть? — не поняла я, так как была дурой.

Скажи мне, кто твой друг, а я скажу, кто ты, — это не про нас с Катей. И сейчас вы в этом убедитесь.

— То есть ты же не считаешь, что это был дух, правильно? Или ты уже того?…

— Я не того. Это был человек, разумеется.

— Вот. А человек в повседневной жизни замогильным шепотом разговаривать не станет. Так что не удивляйся ничему, ты могла и отца родного не узнать. Да и мать, если бы та постаралась. — Вот такую мудрую мысль выдала умница подруга.

Мама, поскольку сидела рядом, все слышала и ответила Катьке:

— Ты что, Катюш, думаешь, я свою дочь пугать буду? Я, конечно, пила вчера, но не до такой степени!

— Что вы, теть Люд, я говорю гипотетически.

Пока они общались между собой, меня озарило.

— Катька, ты гений! — похвалила я подругу. — Я узнала голос! Помнишь того типа возле светофора? Это он бежал за мной от института, я уверена на все сто. А свое «пуф» тогда он произнес таким же голосом.

— Ты сможешь опознать его? Пошли немедленно к Бориске, составим фоторобот.

— Нет, он же козырек натягивает до самого носа. Но я уверена, это он!

— Все равно пошли, — проявила настойчивость Катерина.

— Не могу, я еду на шашлыки. Но когда вернусь, я ему позвоню.

Я попрощалась с подругой и принялась натягивать на себя одежду. Папа дипломатично скрылся в ванной, а уже оттуда недовольно бубнил на всю квартиру:

— Так и знал, что наша дочь куда-нибудь вляпается! И все эта Катя! Вечно она тебя во всякий хлам втягивает.

— Папа, Катя ни при чем! — Я застегивала молнию на брюках, а мама складывала гладильную доску. — На сей раз все было наоборот: это я ее втянула.

— Вот, я и говорю! — противоречил сам себе папаня, а я в который раз убедилась: насколько сильно я непохожа на мать, настолько же сильно похожа на отца. — От тебя одни проблемы, а все знаешь почему? — не дожидаясь ответной реплики, он ответил самостоятельно: — Правильно, потому что ты дура. Нашла себе хобби. Нет бы там… на рыбалку ходить!

— Серж, ты зациклился на своей рыбалке! — вступилась за меня мать. То есть не конкретно за меня вступилась, а просто выступила против отца. Но на данный момент второе приравнивалось к первому.

— Люся, ну согласись, что ловля рыбы все ж таки лучше, чем игра в Шерлока Холмса!

— Рыбалка хуже всего на свете!

Естественно, на самом деле в этом вопросе она была за отца, но раз приняла обратную сторону, нужно было идти до конца. На самом пике спора я додумалась глянуть на часы: у меня осталось лишь несколько минут, чтобы привести себя в порядок. Одеться я уже успела, но вот с заплаканным лицом срочно нужно было что-то делать. Наспех завязав волосы в хвост, я схватила мамину пудру (свою не имею, потому как не пользуюсь) и принялась впопыхах на себя накладывать густым слоем. Не рассмотрев себя в зеркало, сказала «пока» родителям и вылетела из квартиры.

Приближаясь к первому этажу, столкнулась с соседкой, поднимавшейся на свой четвертый с туго набитой сумкой продуктов. При виде меня женщина выкрикнула:

— Чур меня! — и три раза сплюнула через левое плечо, угодив мне в глаз, потому что я как раз имела несчастье проходить в этот злополучный момент мимо.

— Теть Нин, вы чего? — возмутилась я от души, вытирая глаз ладонью и недовольно морщась.

— Юля, доча, ты? Ой, прости, не узнала я тебя! Богатой будешь! — скороговоркой пробубнила она и поскакала вверх по лестнице, не попрощавшись.

Выйдя на улицу, я додумалась достать из сумочки зеркальце, удивленная такой реакции на себя. В первый момент мне почудилось, точно на меня оттуда смотрит призрак. Вскрикнув и выронив зеркало, в следующую секунду я утихомирилась, сообразив, что просто перетрудилась с гримом, и, подняв с асфальта зеркало, достала из сумки влажные салфетки, дабы исправить ошибку. Лидка на своем «мерине», конечно же, опоздала, как и положено в светском мире, но ненадолго, к тому же это мне было только на руку: через пять минут стараний мой фейс приобрел нормальный, каждодневный вид, а если бы Семенова прикатила раньше, глядишь, глаза ее шофера, и без того безумные, полезли бы на затылок и стали бы напоминать антенны, модифицировав тем самым внешность их обладателя ближе к облику инопланетянина.

— Тебе не кажется, что моя тачка безнадежно устарела? — выйдя из автомобиля, спросила она меня после долгих наигранных лобызаний во все щеки.

— Тачка как тачка.

Мы еще немного походили вокруг машины, критично ее оглядывая со всех сторон, а затем с применением джентльменского набора Безумного Глаза устроились на заднем сиденье (я имею в виду, что он раскрыл перед нами все четыре двери, мол, куда хотите, туда и влезайте. Интересно, что бы он сделал, устройся я, захотев попроказничать, на место водителя? Наверно, стал бы вращать своими по-зверски сумасшедшими глазками во всех направлениях).

— Трогай! — велела Лида бешеному телохранителю и вернулась к теме: — Да не, уже не катит. Старая. Я на ней катаюсь еще с тех пор, как с Левой познакомилась! Надоела, отстойник.

— А сколько времени прошло?

— Ты имеешь в виду тот памятный вечер в театре? Да полгода точно.

Я прикинула, сколько лет мы эксплуатируем нашу машину. О-о… Выражаясь бухгалтерским языком, на любом уважающем себя предприятии она уже девяносто лет как была бы снята с баланса. Однако у нас в семье она все еще включена в категорию действующих основных средств. А здесь полгода… Неужели это много?

— А какую ты хочешь? — проявила я деликатность, так как на самом деле плевать хотела на то, какую игрушку желает заиметь госпожа Семенова, но она явно ожидала от меня этого вопроса.

— «Ниссан» новой модели. Золотистого цвета. Как тебе?

— Супер, — одобрила я, хотя новую модель сей чудесной японской марки не видела ни разу. Не являясь ни автовладелицей, ни просто заправской любительницей транспортных средств, я не покупаю подобные журналы и не езжу на выставки, так что новые модели вижу, только когда они уже устаревают, распространившись по нашей необъятной родине.

Мы свернули в лес, проехали чуть-чуть по проселочной дороге, а наткнувшись на раздолбанную «копейку», почему-то затормозили.

— Это Санино корыто, — пояснила Пронина и надменно хихикнула.

Действительно, сверкающий «мерс» бок о бок с довселенской ржавой «копейкой» смотрелся как не у себя дома.

Водитель вызвался нас проводить, но мы отказались: идти было пару минут — и вот она, прекрасная поляна. Ребята уже расчистили от снега место под мангал, и сейчас Усачев с Беловым его собирали, а Машка Алексеева порхала над ними, отвлекая пустой болтовней, и иногда чмокала первого. Мария Николаевна тихонечко сидела на бревнышке и читала большую красивую открытку, видимо, подаренную ребятами.

— О-о, мадам Семенова! — саркастически поприветствовали ребята Лиду, а мне бросили небрежное: — Здорово, Образец.

Тут до меня вдруг дошло, что у бывшей математички вчера был юбилей, а у нас нет подарка. Не успела я открыть рот, чтобы принести извинения по вышеуказанному поводу, как у Лидки, словно из воздуха, в руках появилась маленькая, обитая бархатом коробочка. Когда она перекочевала в руки Марии Николаевны, и та ее открыла, я была приятно удивлена, узнав, что мы, оказывается, купили ей золотые серьги с небольшими бриллиантами, иными словами, я уверена, сделали самый дорогостоящий подарок. Классная руководительница схватилась за сердце, отказываясь принять его, и мы еле ее уговорили, заверив, что сами ни в коем случае носить не будем, так что или на помойку, или вам в уши. По просьбе всех присутствующих классная при помощи той же Лидки примерила подарок и благодарно запричитала:

— Ой, дорогие небось… Зачем же так, девочки…

Довольная собой Пронина с нарочитым смущением отмахнулась:

— А-а, пустяки какие…

Вскоре появились Димка и Танька; оба, увидев Лиду, хором выдали:

— О-о, мадам Семенова!

Ну точно сговорились! Ввиду такого совпадения вся компания звучно рассмеялась. Хромов подсел ко мне на бревно и заявил, что очень рад меня видеть.

— Чёй-то вы с Танькой вместе? — подивилась я.

— Ты смотри не то не подумай! — кинулся краснеть Хромов. — Чтобы я — и Танька?! Просто встретились по дороге.

— Да ладно, а то я не догадалась! — хихикнула я из вредности, чтобы Хромов покраснел еще больше, что он и сделал. — А все меня с собой звал, — усердно подливала я масла в огонь. — Вот пришла я, и что? Ты все на Грачеву смотрел, меня в последний момент заметил!

— Неправда! — заорал одноклассник и свалился с бревна. Все повторно расхохотались. — Она же дура полная, Грачева твоя, с ней говорить не о чем, — поделился со мной шепотом Димка своими наблюдениями. — С тобой же — другое дело. Если б ты не пришла, кому б еще я мог рассказать про достоинства трехъядерных процессоров?

— Чего? — не поняла я и получила полную лекцию, обильно насыщенную заковыристыми компьютерными терминами. Временами я с умным видом кивала, боясь что меня вот-вот раскусят в непросвещенности и запишут в разряд дур следующей по списку сразу после Грачевой. Спасение пришло в лице Ваньки Белова. Бросив Сашку сражаться с мангалом и углем в одиночку и подсев ко мне с другого бока, он с честными-пречестными глазами спросил меня:

— Ты в курсе, что я тренер?

Грачева, стоявшая возле мангала, фразу услышала и не без ехидства усмехнулась, подмигнув мне, мол, я же говорила! Но я ухватилась за протянутую соломинку:

— Да-а?! Расскажи!! — И, попытавшись передразнить Лидкиного водителя, сделала большие глаза. Димка этих глаза испугался и сбежал, а Вано, поначалу чуть смутившись, потом все же принялся рассказывать о превратностях своей профессии. Нечего и говорить, что при каждом слове «мат» Танька ржала все больше, хватаясь за живот, но Белов разумно ее игнорировал.

— Я такой отличный тренер, что мне даже премию дали! — на такой оптимистичной ноте закончил повествование одноклассник.

— Да? — вот здесь я уже изумилась неподдельно. Чтобы набивальщикам матов премии давали? Это интересно. — И какую?

— Ни за что не догадаешься! — обрадовался Ванька моей заинтересованности и решил поиграть в угадайку: — Ну, как ты думаешь? Напряги фантазию!

— Хм… сто рублей? — Это все, что я смогла выжать из своего воображения.

— Ну ты что, дура? — обиделся бывший одноклассник. — Мне дали лодку!

— Серьезно? — не поверила я своим ушам. Какая связь между матами и лодкой? — Самую настоящую надувную лодку?!

— Обижаешь — надувную! Деревянную рыбацкую! Подороже будет!

— Во заливает, — буркнул Сашка. — Знаешь, сколько лодки стоят? Твой начальник у дедка какого-нибудь древнюю рухлядь выкупил по дешевке, чтоб на рыбалку ездить, а она дырявой оказалась. Вот тебе и сбагрил!

— Ни фига! — обиделся парень. — Да, она не первой свежести, но вовсе не дырявая.

— Ой, а покажешь как-нибудь? — заинтересовалась я. Я говорила ведь, что у меня папа рыбак? Так вот, я все время мучаюсь с выбором подарка для него по праздникам. Лодка — неплохой вариант, можно скинуться с мамой, папиными друзьями, тетей из Смоленска, двоюродным братом из Сочи…

Ванька сбил подсчет родственников в голове и прикидывание, сколько каждый из них подбросит мне на недешевый презент, заявив по-простецки:

— Так я ж ее с собой привез! Вон она лежит, — короткий полный Ванькин палец указал мне расположение своей премии, выданной натурой. Шагах в тридцати на самом деле прямо посреди подтаявшего снега было «припарковано» что-то, очень смахивающее на лодку.

Я протерла глаза. Неужели не глюк? Что, всамделишная лодка? В лесу?!

— А зачем ты ее привез? И как?

— Как — зачем? — не обратил внимание Белов на второй вопрос. Впрочем, ответ на первый меня интересовал все же немного сильнее. — Покататься. Заодно и проверим, дырявая она или нет, — последнее предложение было адресовано Усачеву.

— Покататься? Где?? — Я почувствовала, что схожу с ума. Может, мы телепортировались на Канары, а я и не заметила?

— А что, здесь нигде поблизости речки нет?

Со всех концов поляны раздался дружный смех.

— Есть, — обрадовалась возможности подколоть глупого Вано Танька, — в пяти километрах отсюда. Мы с родичами туда купаться ездим. Летом. Ну что, бери лодку и пошли?

— Дура! Достала подкалывать! — возмутился Белов, а все остальные расхохотались.

— Ничего, Вань, в другой раз покатаешься, — попыталась утешить его миролюбивая юбилярша. — Месяца через полтора лед окончательно сойдет с водоемов, потеплеет, будет тебе — катайся не хочу.

Я поднялась и в сопровождении Белова отправилась осматривать его премию. А что, симпатичная такая премия, деревянная, а главное, недырявая (по крайней мере, на первый взгляд, но есть вероятность, что дырочки в ней такие малюсенькие, что невооруженным глазом их не видно). Может, мне тоже в набивальщики матов устроиться? Или, скажем, в «намывальщики» брусьев и «козла»? Чем скидываться-то с родственниками.

— Ну как? — требовательно ждали от меня оценки.

— Клевая, — одобрила я, кивая.

— Ты еще не пробовала в ней лежать! — восторженно выдал Ванька и, странное дело, лег в нее. Прямо вдоль, так, что голова его оказалась у самого носа посудины, а ноги разместились на корме. Увесистый зад подпирало сидение, а руки он положил на весла. Дальше — еще более странно. Приподняв лицо, Ванька повернул его ко мне с предложением: — Попробуй!

— Чего попробовать? — не поняла я.

— Ложись рядышком, знаешь, как удобно! — В подтверждение серьезности сделанного предложения одноклассник придвинул свое тело к деревянному борту судна, точнее даже не придвинул, а сильно вдавил, иначе бы и думать не стоило о том, чтобы кому-то еще вместиться в эту узкую лодку к нему на пару.

— Нет, спасибо! — испуганно отказалась я. — Мне и здесь хорошо. А вообще, пойду-ка я ко всем, они там уже мясо на шампуры насаживают, а то самое вкусное с тобой пропущу.

— Ну, как знаешь. — Вано блаженно прикрыл глаза и даже не заметил, как я удалилась.

Когда я вернулась в компанию, Сашка Усачев, деловито закатав рукава, пристраивал «одетые» в кусочки мяса и кольца лука шампуры на мангал, Димка ему помогал, девчонки резали овощи на сымпровизированном из дощечки, протянутой между бревнами, и газет, исполнявших роль скатерти, праздничном столе и раскладывали их в одноразовую посуду, а воздух в те минуты был пропитан так сильно любимым мною запахом мяса, вынуждая желудок отчаянно урчать, выдавая мелодии на все лады. Стало вдруг настолько комфортно и спокойно, точно дома, что я даже прикрыла глаза, напрягая все остальные органы чувств, стараясь запечатлеть этот миг в своей памяти и мысленно желая ему продлиться как можно дольше.

Однако все делается в этом ужасном мире мне назло. Девчонки принялись оживленно обсуждать трех жертв маньяка, убитых здесь неподалеку, отчаянно портя этим состояние неги. По всем понятным причинам я не стала упоминать о знакомстве с двумя из убитых, а также о совпадении выбора вуза с третьей жертвой.

— Прикиньте, я слышала, — сказала Маша Алексеева, — что у дороги Псих в маске оставил кровавый след. Будто он вытер окровавленный нож о снег и зачем-то наступил туда. Получился устрашающий ярко-красный след — это его метка.

Все дамы, включая меня, затряслись от страха, а Усачев заржал:

— Я знаю зачем. Он выполнял обряд пляса на крови принесенной в жертву темным силам козы! Ха-ха!

— Какой козы? — бросила Машка нож и гневливо воззрилась на бойфренда. — Он людей убил!

— А он, наверно, посчитал их за коз! Мань, прекрати, он же сумасшедший! Не ищи смысла в его действиях! — Не прав ты, Саша, подумала я, смысл должен быть.

— Но обряд? Что ты выдумываешь ерунду! Он запугивает оперов, чтоб не искали его! Никакого тебе бестолкового обряда.

— Пожалуйста, не надо больше про обряды, — взмолилась я, памятуя о вращательно-амулетных действиях экологички. Однако разговор возымел свой эффект: меня начало реально лихорадить от страха, и так теперь будет всегда, от любого маленького и незначительного упоминания о маньяке-серийнике. А все потому, что он знает меня . Он знает про меня . Он знает всё обо мне .

Здесь Танька вот так просто возьми да ляпни:

— А я его видела!

Решив сперва, что она говорит об убийце, а именно, о парне в спортивном костюме и натянутом на глаза козырьке, я подпрыгнула на бревне, разинув рот, и чуть было не брякнула: «Как, и ты тоже?» — но затем поняла, что она имеет в виду таинственный кроваво-красный след и прикусила язык.

— Где? — полюбопытствовала Лида, чуть расширив обведенные черной подводкой зеленые глаза.

— Да здесь и видела. Вот как сворачивать с главной дороги на проселочную, там и есть этот след. На снегу.

— Гонишь!

— Клянусь! — прижала Грачева ладошки к груди. — Не веришь — пойдем посмотрим!

— Пошли! — охотно согласилась Лидка, и все ахнули. А я от внезапного нервного напряжения сломала ноготь на правой руке, причем так неровно, что он теперь за все цеплялся. Когда ж я научусь таскать с собой пилочку?

— Вот и чапайте все вместе, — одобрил Санька, — а то только мужикам шашлык мастерить мешаете, отвлекая своим бесконечным щебетом.

— Ну и уйдем, коли мешаем! — обиделась Алексеева и стала уговаривать бывшую учительницу идти с нами. Та отказывалась, но четыре сумасшедшие выпускницы того и слышать не желали, взяли ее под ручки и насильно уволокли.

Шлепая впятером по смеси из грязи и подтаявшего снега, женская компания вышла на проселочную дорогу, на которой покоилась одинокая «копейка» (Лидкин водитель отчалил по делам, обещав приехать за нами по первому же звонку), и направилась в сторону поворота на шоссе. Предводительницей была, разумеется, активистка Танька.

— Вот, — удовлетворенно заявила она минуты через три, ткнув пальцем в сугроб на обочине и плавно затормозив.

Мы тоже остановились и зыркнули в то место. На белом фоне действительно что-то алело. Но даже приглядевшись, трудно было разобрать, что же это такое.

— Я говорю вам, это кровь! — с пеной у рта доказывала Грачева, указывая на мнимый след. — Она, видимо, капнула с ножа, когда он, разделавшись с жертвами, сматывался с места преступления. А заметив пятно на снегу, он взял и наступил туда.

— Думаешь, он заявился в лес на своих двоих? — усомнилась Пронина, привыкшая за несколько месяцев к роскошной жизни, в частности — к личному водителю. — Да еще и толком не зная, найдет он кого здесь или нет? Ерунда. Прям как в анекдоте про Штирлица. Слышали? — Но мы отмахнулись: не до анекдотов было; тогда Лида пояснила свою мысль прямо: — Скорее всего, они приехали все вместе.

— И зачем же?

— К примеру, отпраздновать что-нибудь. Как мы сейчас. Но компания не знала, что один из них — маньяк. И поплатилась за это жизнями.

— Ну, Лида, тебе б романы писать, — фыркнула Танька.

Я также не уловила ничего правдоподобного в выдвинутой Прониной версии. Какая связь может быть между интеллигентной супружеской парой, студентом-двоечником и Психом в маске? Нет, никакой компании не было, и никакого праздника тоже. Они просто чисто случайно оказались рядом, в одном месте. Хм, в лесу? Нет уж, дудки. Вот тут Лида на самом деле права, они приехали на машине. Либо порознь, либо вместе, но ни о какой дружбе и даже знакомстве тут и речи не должно быть. Только что они делали поздно вечером в лесу?…

В мои не доведенные до логического конца размышления ворвалась Машка, сказавшая интересную вещь:

— А как он один уложил сразу троих? Может быть, маньяков несколько и они действуют сообща?

— Фигню не городи! — разозлилась Лидка. — Маньяк — всегда одиночка.

— Я думаю, — подключилась я, — здесь сработал эффект неожиданности. Никто не ждал от него ничего дурного. Только вот почему? Как он расположил людей к себе? Почему они позволили себе повернуться к нему спиной?

— Может и не поворачивались, — нахмурилась Мария Николаевна, которой, конечно, не нравился весь этот разговор, но она понимала, что молодежь сильно нуждается в острых ощущениях и адреналине, потому не стала нас оговаривать. — Просто сделать ничего не успели. И вообще, может, хватит про убийства? У меня сейчас аппетит пропадет.

Тут Грачева усмехнулась и глянула на меня.

— Что ж, все свои вопросы ты, Юлька, можешь адресовать ему прямо. До меня слушок дошел, будто ты углядела его в окошке. Это правда? — Эх, Таня, знала бы ты то, что произошло на следующий день, ты б сейчас так не ухмылялась! Когда я кивнула, она продолжила: — Мне интересно, и что же ты сделала? — В этом месте Алексеева, стоявшая чуть в стороне и глядевшая в глубь леса, пронзительно закричала. — Да, точно! Наверняка закричала и в обморок грохнулась! Я помню, в школе ты частенько сознания лишалась, ты ведь такая трусиха! А я вот из другого теста. Если б я его увидела, я б ему… — Внезапно Танюха осеклась, взгляд ее устремился куда-то мимо меня, а изо рта вырвался раздирающий душу писк. Следом за ней завизжала обернувшаяся на лес Лидка.

Мы с Марией Николаевной решили уточнить, что же так напугало девчонок и тоже глянули в ту сторону.

В нескольких метрах от нас между коричневыми стволами деревьев стояла галлюцинация в виде балахона того же цвета, порезанный бахромой низ которого бодро развевался по ветру, и белой маски в обрамлении капюшона. Самое ужасное было в том, что глюк предполагал наличие под этой оболочкой настоящего человеческого тела, с мыслями и планами относительно наших жизней. Но если это всего-навсего мираж, то он должен растаять, испариться, будто бы его и не было, ведь так? Надо всего лишь моргнуть.

Я зажмурилась, а когда открыла глаза, была вынуждена признать, что галлюцинация не то что не исчезает, а даже, наоборот, прогрессирует: Убийца в белой маске достал из-за спины длинный нож и замахнулся, и от одного взгляда на это меня обуял дикий, животный ужас. Воображение, отличавшееся то ли мазохизмом, то ли реализмом, а возможно, и тем и другим, радостно нарисовало мне красочную картину того, как острое лезвие в тринадцати местах пронзает мое тело, и я почувствовала почти всамделишную боль в области живота.

Остальные не знали, что им нечего бояться. Ведь он пришел за мной . Потому что все, кому поступает предложение умереть сегодня, в этот день обязательно умирают. Такое предложение и поступило мне сегодня в 00:00. Он пришел выполнить обещание. Он всегда держит свое слово. Всегда .

Но как он нашел меня?! Как нашел?!

«Ты что, забыла? Он следит за тобой. Он все-все про тебя знает».

Когда глюк медленно, словно растягивая удовольствие от ощущения собственной всесильности и власти над жертвами, пошел на нас, держа оружие наготове, дамы сообразили, что никакой он не глюк, а самый настоящий маньяк, отправившийся на охоту, и бросились кто куда, громко вопя.

Я тоже кинулась бежать, а обернувшись через некоторое время, печально резюмировала, что мои выводы были верны, так как киллер гнался именно за мной, тогда я прибавила скорость, не желая принимать мученическую смерть, но через пару секунд споткнулась о пень и полетела лицом вниз на землю. Мне повезло, что Псих в маске успел здорово разогнаться и заметил мое падение слишком поздно, потому, споткнувшись о лежащую меня, устроился рядышком, выронив нож. Я не могла не воспользоваться случаем и потянулась к оружию, но убийца быстро очухался и, отпихнув меня, сам пополз за ножом. Тогда я ухватилась за капюшон и что есть мочи дернула на себя.

— Юля, брось! Убегай! — крикнула мне Мария Николаевна, которая единственная оказалась поблизости, не бросив меня в трудную — да что там трудную, опасную для жизни — минуту. Это была смертельная минута в смертельной схватке.

Я держала его за основание капюшона, но он был сильнее и вырвался, зато мне удалось оставить ему долгую память о своей последней жертве, которая сегодня несомненно умрет, в виде царапины от шеи к плечу — это постарался сломанный сегодня неровный ноготь правой руки.

О чем я думаю? Царапина? Это не спасет мне жизнь!

Маньяк добрался до выроненного ножа, я отскочила в сторону, и в этот момент из кустов выпрыгнули Танька, Лидка, Маня, Сашка и Димка. У последних в руках были перочинные ножики, а девчонки, встав в позу фехтовальщика, держали в руках каждая по шампуру, которые без нанизанного на них мяса выглядели устрашающе. Кстати, а куда они подевали мясо? Но что-то я не о том говорю. Короче, бывшие одноклассники вышли на тропу войны. А я-то решила, что они сбежали!

Нервно натянув капюшон, Псих в маске испуганно заметался, потом и вовсе позорно бросился наутек. Опять?! Что-то он повадился от меня бегать. Все, кроме меня, кинулись вдогонку. Я же провела ладонью по лицу, потом по волосам и решила, что пусть себе бегает, лишь бы все остались целы. Кстати, насчет всех. А где Ванька? Мясо караулит, что ли?

Я вернулась на поляну, надеясь застать его сидящим на бревне и поедающим из одноразовой пластмассовой тарелки политый кетчупом готовый шашлык, но Белова нигде не было.

— Вань! Ва-ань! — безрезультатно звала я.

Усевшись на бревно, я приказала себе привести нервы в порядок. Бесспорно то, что меня сегодня выбрали в жертвы неслучайно. Предпосылки уже были. Первая — он за мной гнался, а до того так напугал, что я чуть не угодила под колеса. Вторая — он звонил мне, чтобы возвестить о предстоящей скорой смерти. Моей, разумеется. Третья — все жертвы так или иначе связаны со мной (не считая самой последней, но, может быть, если покопать, то выяснится, что у нее день рождения совпадает с моим, или что-нибудь в этом роде). Выводы: он знает мой телефон, он знает круг моего общения, он хочет от меня избавиться. Но почему? И почему именно я? Что я ему сделала?

Ребята почему-то не возвращались. Вместо того чтобы успокоиться, я только еще пуще занервничала. Страшно было находиться в этот период одной. Господи, ну почему я не пошла со всеми на охоту на маньяка? Н-да, даже звучит смешно. Надо придумать — охота на маньяка!

Где все-таки Ванька? Итак, что делают, когда ищут пропавшую вещь? Правильно, вспоминают, где ее видели в последний раз. Блин, неужели он уснул в лодке? Убью этого раздолбая!

Лихо вскочив, я целенаправленно замаршировала к месту расположения деревянной лодки. Но то, что я увидела через двадцать секунд, начисто сломало всю мою лихость, выдержку и смелость.

Ванька лежал в той же позе, что и при нашей последней встрече. Единственным изменением было то, что вместо живота у Белова было кровавое месиво. Его веки были плотно сжаты. Им уже никогда не суждено разомкнуться. На дне лодки плескалась темно-красная жижа, и каждую секунду она пополнялась новыми каплями алой крови, стекавшей с тела убитого по бокам.

Кап, кап, кап…

Новая капля стремительно врывалась в дотоле ровную гладь кроваво-красной жидкости, и поверхность в ответ содрогалась циклическими кольцами. Не успевала она снова стать гладкой, как… Кап!

Я сжимала пальцами виски и не могла оторвать взора от равномерно капавшей на деревянное дно свежей крови мертвого одноклассника, которая непонятно чем заворожила мой разум. Мне еще много ночей подряд будет сниться этот пейзаж: лес, в лесу — поляна, на поляне — лодка, в лодке — Ванька, на дне — море крови.

И снова — кап, кап, кап…

 

Глава 10

— Вот так встреча, — сказал мент. Тот самый, что пытал меня в институте. Ох, как он мне не нравится! Лучше бы прислали ту опергруппу, что в моем подъезде посылку вскрывала. Вот ведь веселые оказались ребята! Впрочем, потому их, видать, и не посылают на серьезные происшествия.

— Где она? — вопросительно взвизгнул второй, обращаясь почему-то ко мне. Как будто бы я знала, о чем речь.

— Кто?

— Экологичка ваша!

— А-а, вот вы о ком. В последний раз Руслановну я видела в больнице.

— Слава всевышнему! — подпрыгнул опер и хлопнул в ладоши. — Забрали-таки! Ее куда, в нашу местную или прямиком в Кащенко?

— Да нет, что вы. Мы с ней навещали пациентку.

— Блин, какая жалость! — стукнул он кулаком по ладони другой руки, выражая этим жестом величайшую скорбь за невосторжествовавшую справедливость.

— Вернемся все же к опросу, — ледяным тоном произнес первый.

Я закатила глаза. Еще полчаса назад я была не способна на такие чувства, как гнев, негодование, ярость, раздражение. Я просто тупо смотрела на истекающее кровью тело, которое совсем недавно было моим приятелем, будучи не в состоянии самостоятельно избавиться от охватившего меня оцепенения, которое бы длилось бесконечно, если бы ребята не вернулись с «охоты» с пустыми руками и не заметили моего ступора возле лодки. Меня кто-то дернул за плечо, я зажала рот рукой и начала медленно приседать, так как больше не было сил на то, чтобы держаться на ногах, и жалобно скулить, так как не было сил на то, чтобы заорать. Наконец кто-то додумался вызвать по мобильному полицию. До сей минуты я не проронила ни слова, пребывая то ли в шоке от увиденного, то ли в скорби из-за утерянного. Когда умирает человек, это всегда большая потеря. Это отчетливо понимаешь, когда никто больше не печет тебе пирожки (допустим, бабушки), никто не дарит тебе духи, мистическим образом угадывая твой вкус (допустим, подруга или мама), тебе не дарят больше цветы, не целуют и не заставляют чувствовать себя счастливой (жених или муж), наконец, никто больше на этом свете не будет так вкусно готовить мясо и утверждать, что он тренер, когда на самом деле — набивальщик. Раньше мне это казалось ироничным, теперь — печальным и жутким.

И вот все негативные эмоции вернулись ко мне и выплеснулись наружу.

— Вы понимаете, что у меня друга убили?! Я видела, как кровь с ошметками кишок капает в ту же лодку, в которой он и лежал! Как вы смеете о чем-то меня спрашивать?!

— Кстати, откуда лодка-то? — вовсе не смутился он от моих нападков. — И как она оказалась в лесу? Непорядок, граждане.

— Я ничего больше не скажу без своего личного агента из Следственного Комитета. Вам понятно?

— Че сказала? — нахмурил второй брови. — Как это понимать? Че за агент такой?

— Акунинский Борис Николаевич, — нарушила я свое слово, решив пояснить.

— Это хто, Вован? — Это не опечатка. Он так и сказал «хто», вместо «кто». Деревня.

— Следователь-важняк, — ответил тот. Слава богу, Бориса здесь знают.

— У, какая ты у нас крутая!

— Ладно, поедем к твоему следователю, — сказал Вован. — Только я вот что тебе скажу. Друганы твои, что как будто бы мясо жарили, пока вы алое пятнышко на сугробе, как бараны тупые, разглядывали, зарезали чувака этого на пару, и все. Затем вы все посидели и придумали, как неизвестный в костюме убийцы шустро удалился на голубом «Опеле». — Я лишь высокомерно отвернулась, продолжая хранить молчание.

В кабинете родимого друга я почувствовала себя куда более комфортно и защищенно и принялась жаловаться, размазывая по щекам слезы:

— Теперь они пытаются убедить меня в том, что Сашка с Димкой убили Ваньку, хладнокровно выпустив ему кишки наружу, а тип в костюме нам всем померещился! А то и не померещился, а мы, видите ли, сговорились! А еще они обозвали нас тупыми баранами! — вспоминала я все обиды.

— Да уж, — посуровел Борис Николаич, поняв, что его подругу обидели, и сказал нежно: — Ну ладно, не плачь, не стоят они того. — А я и не догадывалась, что мой лысый друг способен на нежность, подавно — ко мне, и потому расплакалась от умиления. А поскольку я и без того рыдала, то слез хлынуло в два раза больше. Но Акунинский меня не понял. — Знай, Юлия Сергеевна, не все такие. Группа Грядина — ложка дегтя в рядах бравых оперативников. Ему вечно мерещатся всякие заговоры и обманы. А на самом деле, просто вкалывать лень, и никаких моральных принципов нет. Засадит любого случайного прохожего, лишь бы перед начальством отчитаться, галочку поставить. А начальство и копать не станет, найден убийца — и дело с концом!

— Как же так? — расстроилась я, представив себе, сколько невиновных людей пострадали из-за халатности таких работников. — Неужели мир так несправедлив? — продолжала реветь я.

— Ну не переживай, на то и существуем мы. На вот, воды попей, — протянули мне прозрачную жидкость в граненом стакане. Я выпила одним залпом.

— То есть вы как бы начальство над операми? — успокоившись и шмыгнув пару раз напоследок носом, начала я что-то просекать. А то одни — опера, иные — следователи. А разница где?

— Не то чтобы начальство, но следователь — да, всегда главнее. Он думает, кого нужно опросить, какую информацию собрать, а опера это выполняют, предоставляя мне отчеты, которые собираются в уголовное дело. Я закрываю дело и передаю его в суд.

— Побольше бы таких хороших следователей, как вы!

— Ну ладно тебе, — смутился Акунинский и порозовел от удовольствия, что его ценят по достоинству. — Вообще-то без оперов я — как без рук. К тому же, говорю, опергруппа Грядина — единственное слабое звено из всех, с кем мне доводилось вместе работать. Итак, что-то мы отвлеклись. Рассказывай, Юлия Сергеевна, все заново и по порядку. Опусти все эти эмоции и негодования. Только факты. — Я выполнила просьбу. — Твои одноклассники утверждают, что преследовали его до тех пор, пока он не запрыгнул в «Опель — Омега» голубого цвета и скрылся с глаз. Номер запомнили все, и тем не менее каждый из твоих приятелей называет разный. То 113, то 118, то 110, а то и вовсе 337.

— Это Танька, — уверенно махнула я рукой, узнав подругу по повадкам. — Она вечно все путает. Не берите ее в расчет. Что мальчишки говорят? Сашка и Димка?

— Один настаивает на 113, другой — на 118.

— «3» и «8» с расстояния нелегко различить, — согласилась я с ребятами, ведь цифры и впрямь похожи.

— В любом случае «Опель — Омега» с подобными номерами в розыске не числится, это я уже проверил. Ничего, найдем мы его, не переживай. А пока тебе лучше спрятаться.

— То есть?

— У меня пару часов назад Екатерина Михайловна была.

— Что за Екатерина Михайловна?… А, Катька, что ли? Так бы и сказали, что Катька!

— Не положено, — подмигнул он мне. — Вот, она рассказала о ночном звонке. И о парне в бейсболке. И о том, что ты продолжаешь встречаться с тем парнем из кинотеатра, хотя я тебе запрещал.

— Стукачка, — фыркнула я, мысленно таская лучшую подругу за волосы.

— Не стукачка, а молодец! — вступился следователь за Любимову. — Хотя обо всем этом я должен был от тебя узнать первым делом, от те-бя!

— Я хотела рассказать! Да все как-то недосуг…

— Недосуг ей! — разгневался Борис, поднялся и принялся расхаживать по кабинету туда-сюда. Он всегда так делал, когда отчитывал меня за промахи. — С огнем играешь, Юлия! Шило у тебя, что ли, в одном месте, за преступниками гоняться? Тебе в школу милиции следовало идти, а не в экономисты! Ладно, слушай. Мы «жучок» тебе поставили, рядом с подъездом мой доверенный будет вести прослушку. И аппарат новый поставили, с определителем, авось снова позвонит. Если так, держи его подольше, чтобы аппарат сумел номер засечь, а дальше — дело техники. Это пожелание начальства. Теперь мое личное пожелание. — Борис Николаевич остановился, подошел поближе, взял меня за руку и жалостливо посмотрел в глаза. — Убегай отсюда. Затаись в каком-нибудь никому не известном месте, где он не сможет тебя найти, и сиди там, пока все не утрясется.

— Куда я убегу? Мне некуда. — На самом деле, если хорошенько подумать, можно найти куда. Но, во-первых, я не люблю доставлять неудобства людям (тем, у кого мне придется жить), во-вторых, маньяк не станет мне звонить, если я сбегу. Не знаю как, но он выяснит это, и тогда его не поймают. Одна надежда на телефон.

«Ха, телефон, — проснулся внутренний голос. — Забыла, что он все про тебя знает? Он уже в курсе, что тебе поставили определитель. Он не будет звонить, не такой дурак. А если ты сбежишь, поджав хвост, он будет знать заранее куда, еще до того, как ты сама это решишь, и встретит тебя на пороге с ножом в руке».

— Да хоть к черту на кулички! — разгневался Бориска. — Лишь бы он тебя не нашел. Это действительно становится очень опасным. Боже, как ты умудряешься каждый раз влипнуть по самое не балуй?! Когда-нибудь это окончится моргом! И что я буду делать в этом случае? Когда он убьет тебя? Что я родителям твоим скажу? Как объясню, почему не уберег?

— Чему быть, того не миновать, — выдала я философски и попыталась пошутить: — А вы, дядя Борис, найдете себе новую любимую свидетельницу! А родители новую дочку родят, и все заживут как прежде.

— Эх… Шутки у тебя дурацкие! Все, свободна.

Подходя к дому, я была окликнута бомжом Васей, с которым давно водила дружбу, да я уже рассказывала. Он ночует в домике на детской площадке, а днем гуляет, чтобы не пугать ребятишек, вышедших с мамами погулять и покачаться на качелях возле этого домика. Иногда, когда родителей нет дома, я пускаю его помыться и кормлю обедом. Потому, дождавшись, когда он приблизится, отрицательно покачала головой.

— Сегодня не получится, извини.

— Что? — удивился Василий, имеющий любопытную фамилию Бардо, вопросительно уставившись на меня. Сегодня его туалет представляли темно-серые в тонкую полоску брюки, явно составляющая часть какого-то костюма, дырявые кроссовки и вязаный черный свитер, выброшенный папой пару месяцев назад. Он случайно пролил на себя ацетон и, поняв, что черный цвет побелевшему пятну на одежде не вернуть — если только маркером закрасить? — отнес на помойку. Теперь это же пятно красовалось на одежде Василия и вряд ли являлось совпадением. Через пару секунд к моему приятелю пришло озарение: — А! Нет, я не по этому поводу. К тому же мылся не так давно, полтора месяца назад. — Василий поднял поочередно правую и левую руки, чтобы, приблизив нос к подмышкам, разведать ситуацию. — Еще не пахну, сойдет. Юля, ты опять что-то напортачила, — перешел он к делу.

— С чего ты взял? — весело пропела я, но внутренне насторожилась.

Бомж припал лицом к моему уху — в ноздри ударил едкий запах не то тухлой колбасы, не то грязных носков — и заговорщицки зашептал:

— Он ходит за тобой. Каждый раз провожает до дома и удаляется. Сегодня его нет, потому я решился подойти. Кстати, у тебя случаем нет черного маркера? — тут же перевел он тему.

— Нет! Давай говори, что там!

— Ну ладно. Говорю. В моем домике есть окошко, — он указал немытым пальцем на строение из четырех стен и конусовидной крыши посреди площадки, — оно выходит аккурат на твой подъезд. Мне все-все оттуда видно. Опасайся его, Юлечка. Слежка это, самая натуральная. Как в фильмах про шпионов.

У меня расширились глаза, а колени затряслись то ли от холода, то ли от страха.

— К… кто? Кто он?

— Парень лет двадцати пяти. Черная бейсболка, кожаная куртка вся в заклепках и на молнии, спортивные штаны, темно-синие, с серыми лампасами по бокам. На ногах черные кеды.

Видите теперь, что я не зря вожу с бомжами дружбу? Вот он — источник информации, он даже одежду до мелочей запомнил, я вот на кеды внимания не обратила. А не считая обуви, все сходится.

— О-о, — простонала я. — Чувствую, что мне пора. Прощай, Вася, не поминай лихом.

— Что, все так плохо? — тревожно осведомился Васька.

— Хуже еще не было, — заверила я.

Через мгновение жертва слежки была в подъезде, а еще через миг трясущимися руками вставляла ключ в замок на своем втором этаже. В голове отчетливо пульсировало: «Бежать! Бежать! Куда угодно! Скорее, скорее!»

Дома мать бросилась мне на шею с причитаниями:

— Доченька, что же это делается? Двое мужчин были, в форме. Велели из дома никуда не выходить, поставили нам новый аппарат, сказали, будут вести наблюдение и прослушивать разговоры. Короче, запугали дальше некуда! Куда же ты вляпалась, овечка моя ненаглядная?

Овечка моя ненаглядная?! Всё, это означает, что у мамы скоро будет срыв или сердечный приступ, надо спасать.

— Мамочка, не волнуйся, все будет хорошо. Мне нужно на некоторое время переехать в другое место.

— А…

— Не скажу куда, даже не спрашивай. А вы слушайтесь следователя, делайте все, как он велит. Если что, номера его мобильного и рабочего телефонов в моей записной книжке в ящике стола. А я пакую вещи.

Я заметалась по квартире, сваливая в объемистый пакет все, что мало-мальски ценного и полезного в быту попадалось по пути.

— Да-а, доча, — протянул папа, лежавший на диване. — Мы уже привыкли к твоим, хм, приключениям, но не одно из них не было таким опасным. Тебе не кажется, что это повод завязать? И начать, наконец, ходить на рыбалку?

— Первое — постараюсь, если останусь жива. Второе — ни за что! Лучше смерть.

— Что ты такое говоришь, овца?! — возмущенная моим черным юмором, мать дала мне увесистый подзатыльник, но тут же погладила по голове в том же месте, а после с ревом кинулась на шею, мешая складывать вещи в пакет.

— Люся, не плачь. Все образуется. — Папа сделал телевизор погромче, но отвернулся к стенке и захрапел.

Бросив на время собирание шмотья и пододвинув к себе аппарат, я набрала Катьку. Судя по бодрому голосу, у подруги, в отличие от меня, все было в ажуре. Молча порадовавшись за нее, я выдала ей все свои беды, попросив найти для меня прибежище.

— Вот ужас, я хренею! — сокрушалась она по поводу убийства Белова и покушения на меня. — Во дела! Конечно, я помогу тебе. Помнишь наш маленький домик в деревне? — Катина бабуля имеет в своем владении ветхий домишко в деревне Березовке, что плотно прилегает к нашему городу. Там Любимова частенько устраивает вечеринки, ибо квартиру свою любит до изнеможения, а пьяные студенты — та еще головная боль. Деревенская хата под это дело годится лучше, чем что-либо другое. — Живи там сколько хочешь. Только поаккуратнее, окей? Запирайся на все засовы, а то Березовка уже почти необитаема, две старухи и пара пьяниц. Я боюсь за тебя!

— Что ты, я сама за себя боюсь.

— Знаешь что, — подумав немного, сказала Любимова. — Переночуй сегодня дома. А завтра с утра поедем вместе, накупим тебе продуктов и всяких нужных вещей. А сейчас куда ты поедешь на ночь глядя? Уже половина восьмого, пока вещи сложишь, пока ко мне забежишь за ключами, пока затаришься в магазине…

— Да зачем мне затариваться? Думаешь, я в состоянии сейчас что-нибудь проглотить?

— Катя права! — влезла мама. Она всегда на Катиной стороне, даже не зная предмета спора, уверенно изрекает: «Катя права!» Когда я взываю к объективности, объясняя, что, слушая только одну сторону, а то и вовсе обрывки фраз, нельзя принимать чью-либо позицию, а тем более критиковать, мать на это заявляет твердым, не терпящим возражений тоном: «Катя умная, а ты овца, какие тут могут быть споры? И без того ясно, кто прав!»

— Конечно, я права! — обрадовалась подружка. — А то этот лысый хрен тащит тебя ночью неизвестно куда неизвестно зачем…

— Катя! — осекла ее я.

— Ну что Катя? Садист он, твой Бориска, изверг! Вечно ему неймется за одну секунду все проблемы решить! Шило у него…

— Катя! — снова осекла я Любимову, не дав произнести название рокового места, где у следователя находилось шило, и напомнила: — Жучок!

— Тьфу ты, совсем забыла!

— Прям как Коротков с Каменской! — вспомнила я, хихикнув, и предложила: — Извинись теперь перед следователем!

— Ну ладно, не сам же он слушает! А кто слушает, нелицеприятные моменты обязательно вырежет, чтобы настроение человеку не портить. Эй, мужчина в фургончике возле подъезда Юли Образцовой! — заорала она в трубку, чем чуть меня не оглушила. — Вы меня слышите? Вы там подправьте, где надо, ладненько?

— Катя, вернемся к насущному! — взмолилась я.

— Хорошо. Завтра, рано утром, часов эдак в одиннадцать, я за тобой зайду. Целую, пока.

И нечего смеяться. Для кого-то раннее утро — часов пять-шесть, а для нас с подругой… Одним словом, совы.

Ближе к полуночи меня охватил приступ легкой паники. Я опасалась, как бы ОН опять не позвонил, тогда я стопроцентно сойду с ума. Да, я понимала, что бояться особо нечего: родители дома, да и что он может мне сказать такого, чего еще в тот раз не сказал? Но все же, все же…

Тут меня осенило. Спасение! Я сползла с постели на пол, пошарила под тумбочкой и, найдя нужный проводок, отключила на фиг телефон. Вот так. И пусть Бориска меня убьет.

— Юля, десять часов, — донеслось до меня недовольное мамино сквозь сон, который правильнее было бы назвать чуткой утренней дремой. — Ты хочешь, чтобы Катя тебя ждала?

— Нет, — промямлила я, не открывая глаз. — И вообще, она всегда опаздывает на шесть с половиной минут, так что я могу еще поваляться. — С этим я перевернулась на другой бок, но не тут-то было.

— Вставай, овца! — сдернули с меня одеяло.

— Мама, как не стыдно! — возмутилась я, так как шелковая ночная сорочка была до неприличия короткой, а трусики я на ночь, понятное дело, снимаю.

— Быстрее встанешь! — усмехнулись мне в ответ. Мать никогда не отличалась чрезмерной застенчивостью, которой с лихвой досталось при раздаче на небесах, еще перед рождением, мне, потому она всегда потешалась над припадками скромности у своей дочери.

Я отправилась в ванную, а оттуда — на кухню. Еле впихнув в себя бутерброд, стала расчесываться, попутно соображая, во что бы мне сегодня облачиться. Желательно выглядеть неприметно, чтобы маньяк не смог выделить меня в толпе, а если все-таки выделит и начнет по обычаю следить, можно будет с этой же толпой слиться и в нужный момент незаметно свернуть с намеченного пути. Вбежать в проходной двор, допустим, или же заскочить в последнюю секунду в отъезжающий автобус.

Значит… Значит, темные джинсы и неброский свитер. А красная куртка не годится. Что бы мне вместо нее надеть?

Постояв секунд тридцать в размышлениях, поняла, что выбора так или иначе нет. В пальто я спарюсь, в джинсовке замерзну, а мамина новая ветровка имеет размер, превышающий мой собственный минимум на четыре единицы.

Звонок застал меня врасплох. Стоя в джинсах и наполовину надетом свитере, я тупо зырила на маленький серебристый телефон, не зная, что делать.

— Ответь, — шепотом подсказала мама. — Кстати, зачем ты вчера выключила городской телефон?

Я ничего ей не сказала и, натянув свитер, взяла в руки мобильный. «Входящий звонок. Роман», — сообщил он мне. Нажав «Оk», я вышла из комнаты и поднесла трубку к уху, ничего, однако, в нее не произнеся.

— Але, Юля? Але, ты слышишь меня?…

— Да, — наконец соизволила я выдать. — Я тебя прекрасно слышу. — Что и говорить, держалась я холодно.

— Как ты? Ты же обещала позвонить, когда вернешься! И почему у тебя такой голос, что-то случилось?

— Да, — снова согласилась я по-прежнему сухо. — Случилось.

— И что же, позволь узнать? — Роман тоже сбавил обороты, поняв, что его нежный голос на меня уже не действует так наркотически и опьяняюще, как было раньше, и пытаясь держаться теперь если и не черство, то немного отстраненно.

Я ответила вопросом на вопрос:

— У тебя, случайно, нет знакомых на «Опеле — Омега»?

Не знаю, зачем я спросила. С одной стороны, ерунда, с другой, — пару секунд в ответ молчали. Или это просто время так сильно замедлилось?

— Хм… «Опель», «Опель»… Нет, вроде. А почему ты спрашиваешь?

— На этой машине ездит убийца, — безэмоционально проинформировала я его.

— Ты что, знакома с ним лично? — нервно усмехнулся Роман.

— В некотором роде, да. Он убил моего друга.

— В смысле? Как — убил? — Я молчала. — Какого друга, ты о чем?! Отвечай же!!

Вот уж не хотела, но… расплакалась. Причем с подвываниями, с всхлипами, размазывая слезы по лицу и выдавая изменившимся не в лучшую сторону из-за этого голосом благодарному слушателю все детали преступления, которые до сего момента хотела бы скрыть, а именно:

— Он был в лесу. Убийца в белой маске. Все побежали, а я упала. Как всегда! Я все время падаю… А он… Он погнался именно за мной, но тоже упал, иначе бы непременно убил! Потом он скрылся на «Опеле», а я… Я нашла… Ваньку… мертвым. Он выпустил ему кишки! А-а! — рыдала я прямо в трубку, ничуть не стесняясь.

Долгая пауза, в течение которой я не переставала реветь белугой, прервалась возмущенным Ромкиным:

— Вот б…! Не может быть! Ты уверена?! Ты уверена, что его убил тот психопат в маске?

— Ну естественно! А после этого мне пришлось общаться с тупыми ментами. Они никак не хотели верить, что там побывал маньяк. А ребята не целиком запомнили номер автомобиля… Дурдом, — пришлось мне подытожить. Жигунов отчетливо застонал. — Эй, — возмутилось мое нутро, — у тебя там что, любовница? Ты чего стонешь? Я ему про убийство рассказываю, а он, не отрываясь, так сказать, от производства…

— Да нет у меня любовницы! — чересчур громко рыкнул он. — Просто это кошмар какой-то! Кошмар… Нам нужно увидеться.

— Это зачем? — Я стала вновь холодной и неприступной, коей была в начале разговора.

— Поговорить. Я вижу, что ты взвинчена, и считаю своим долгом тебя успокоить.

— Успокоить?! — тут уже рыкнула я. — Ты хоть догнал то, что меня пытаются убить?! Уже пытались!

— Господи, ну с чего ты взяла, что именно тебя? Если бы упал кто-то другой из ребят, он бы на другого набросился! Успокойся, не нужна ты маньяку. Даже если бы и так — как он тебя найдет?

— Ром, ты не понял. Он следит за мной, ходит по пятам. Я сама его видела! Это парень лет двадцати пяти, в бейсболке.

— Погоди, погоди… — кажется, заинтересовался собеседник. — Какой-то парень провожает тебя до дома? И ты сделала вывод, что это тот самый маньяк? Я тебя умоляю! Ты совсем уже свихнулась!

— Это еще почему? — теперь уже заинтересовалась я и, так как успела дойти до санузла, чтобы мать не услышала диалог, опустив крышку унитаза, с удобством устроилась на нем и превратилась в слух.

— Ну как — почему? Маньяк ходит в маске, а ты говоришь — в бейсболке. И вообще, он не следит за жертвами, а просто убивает, когда у него случается приступ садизма. А это просто… какой-нибудь тайный воздыхатель, вот и все. Дала тоже… Следит за мной… Маньяк…

— Ты что передразниваешь! — незлобиво бросила ему я, а сама напрягла извилины. Озвученная Жигуновым мысль раньше не приходила мне в голову. — Да? Ты так думаешь?… Постой! А как же «пуф»?

— Что? Кто это такой? — Я рассказала, что за зверь такой этот «пуф». — Ну ты дура вообще. Он небось заигрывал с тобой. Кто же знал, что ты такая впечатлительная? Бросилась под машину… Он и дал деру от тебя!

Ромкин голос обволакивал мои мозги, внося покой и умиротворенность своей уверенностью, рассудительностью. Жигунов имел серьезный дар все раскладывать по полочкам, делать ясным и обыденным то, что дотоле выглядело непонятным и жутким из-за своей непонятности. И начинало казаться странным, почему сама не додумалась до такой простоты. Как любит повторять Катька: «Мы с тобой никогда не ищем легких путей».

Я махнула головой, с тем чтобы прогнать это приятное, но обманчивое состояние защищенности. Я ведь дала себе слово больше не попадаться на эту удочку, и я постараюсь сдержать его.

Стоило мне вернуться на землю, как трезвость мысли оправдала себя путем выдачи свеженького оправдания своей собственной версии и, соответственно, опровержения версии, придуманной Ромкой:

— Но ведь он звонил мне. Домой. Ночью.

— Да? И что? Признавался в любви? — хохотнули по ту сторону.

— Нет, — ответила я и по-простецки добавила: — Интересовался, хочу ли я сегодня умереть. Мило, не правда ли? Совсем как Алене Звеньевой перед смертью. А через шестнадцать часов гнался за мной посреди леса, замахнувшись ножом. Что ты на это скажешь?

— Что за ересь? Это что, шутки такие?

— Ага, а убийство моего одноклассника — тоже шутка, да?! — В дверь совершенно неожиданно для меня позвонили. Тьфу ты, блин, забыла про Катьку! Как я могла? И все этот Жигунов мне! — Мне пора. Не звони мне больше, я отключу телефон. И не приходи, я переезжаю.

— Что? Куда? Зачем? Не надо!

— Тебе что за дело — куда и зачем? На меня охотятся, понимаешь? Вот зачем.

— Скажи мне, где ты будешь. Я приеду и буду тебя охранять.

Я задумалась. На самом деле предложение было весьма и весьма заманчивым. Я явно переоценила свои возможности, решив в порыве перевозбуждения нервных клеток, что смогу прожить одна на окраине малонаселенной деревушки, да в ту пору, когда еще довольно рано темнеет, а главное, с минуты на минуту ожидая там появления маньяка. Недавно мне казался этот выход единственно правильным, а теперь мне этого катастрофически не хотелось. Может, удастся уговорить лучшую подружку коротать со мной противно долгие и тягучие дни, наполненные страхом за свою жизнь и пугливым вздрагиваем всякий раз, когда с улицы доносится шум, отдаленно напоминающий осторожные шаги? Вряд ли Любимова пойдет на это даже ради меня. Из деревни добираться до института не так-то удобно. Да и вообще без компьютера, телевизора и музыкального центра, настроенного на волну любимого рок-радио, она скончается часа через четыре. Что мне делать с трупом-то одной да посреди деревни? То-то.

— Я не знаю, что сказать, — ответила я правду.

— Просто скажи, где ты будешь, — попросил он нежно и заботливо, в то же время несколько требовательно. — Если он действительно за тобой следит, резона уезжать куда-то совершенно одной я лично не наблюдаю.

В дверь ванной комнаты осторожно постучали.

— Юль, ты надолго там застряла? Автобусы раз в два часа ходят, а нам еще в магазин, опоздаем, — донесся из коридора Катькин голос.

— Извини, у меня расстройство! Подожди чуть-чуть, — ответила я подруге, завернув телефон в полотенце, однако все старания пошли прахом, так как бойфренд, стоило мне вернуться к нему, иронично изрек:

— И не стыдно тебе подругу обманывать?

— Ром, — понизила я голос до трагического шепота, — я буду в Березовке. Но лучше не приезжай, просто на всякий пожарный знай, где меня искать. — Я отключилась, но тут вспомнила, что не назвала ему номер дома. Он, конечно, стал перезванивать, но я, как представительница сообщества блондинок, сбросила его и отключила телефон, предугадав в этом замысел небес: коли не назвала сразу номер дома, значит, так суждено. Короче, сглупила.

 

Глава 11

— Это ты с Жигуновым столько трепалась? — спросила меня Катька по дороге в магазин. Я притворилась партизаном. — Молчишь. Только не вкручивай мне про диарею. Кто ж с телефоном-то в руке по такой нужде ходит?

— Вот, блин, сыщик! — разозлилась я. Но, скорее, на саму себя, нежели на Катю. — Ничего от тебя не утаишь.

— И что он сказал интересного? В любви признавался?

— Нет, он сказал, что тип в бейсболке — мой тайный воздыхатель.

— Вот уж глупость сморозил, — хохотнула Любимова. Ну ничего себе дела! Да, она красива, но и я не так уж плоха! Многие считают меня симпатичной. — Воздыхатель!

Мы уже стояли возле прилавка, продавец молча наблюдала за нашим диалогом, тщетно ожидая заказа: две подруги просто забыли, где они находятся.

— А почему бы и нет? — позволила я себе не согласиться.

— Господи, твой Ромка вроде умный малый, образование высшее имеет, а несет полную околесицу. И не потому, что я не верю в твой шарм, вовсе нет, а потому, что двадцать первый век не предусматривает такого поведения со стороны поклонника.

— Может быть, он старомоден? — предположила я, разом простив Любимову. Оказывается, она совсем не потешалась над моей внешностью.

— Тогда б ему было где-нибудь под семьдесят, он носил бы смокинги, плащи и шляпы и раскуривал бы сигары. А парень в косухе не ухаживает за барышнями, толкая их на проезжую часть, гонясь за ними от института, а тем паче — рассказывая страшилки на ночь. Такие парни снимаю девок в клубах, а если позволяют финансы, выбирают тех, что по вызову. Психология, понимаешь?

— Да, я с вами полностью согласна, — подала голос продавец, внимательно слушая Мисс Мудрость (я в тот момент своей подругой очень гордилась) и подперев для этой цели руками подбородок. — Так что покупать будем?

Мы извинились перед женщиной за то, что заставили себя ждать, и, набрав всякой всячины, умудрились даже успеть на автобус.

Несмотря на облупившуюся краску, домик выглядел довольно мило. Приятное впечатление не портил даже уныло таявший во дворе снег. «Коттедж» бабы Риты был одноэтажным и включал в себя следующие составляющие: застекленную с двух боков террасу, большую столовую, зал и две маленькие, но уютные спаленки, выходящие из него. Они были похожи, точно близнецы, и их двери смотрели прямо на вход в зал, который вел из столовой. Столовая и терраса соединялись между собой посредством хлипенькой на вид двери, имеющей задвижку, а уже из террасы вела главная дверь на улицу. Я была в этом доме всего пару раз, но здесь ничего не изменилось, и это радовало: не было нужды привыкать к новой обстановке, а в знакомом месте, что и говорить, всегда легче и спокойнее.

Мы попили чайку, и я с ужасом обнаружила, что Катька стала собираться домой.

— Кать, — жалобно проскулила я, — а может, ты останешься, а?

— Не могу, — с мукой проговорила подружка и сморщилась, причиной этому, скорее всего, послужили сочувствие и беспокойство за мое благополучие. — Завтра с утра в институт. Не серчай! Я навещу тебя сразу после лекций. А чтобы не скучала, я подыскала тебе пищу для извилин.

— Выкладывай! — обрадовалась я новому занятию, которое не позволит мозгам деградировать по причине полного простаивания (здесь заниматься особо нечем).

— Рано радуешься. Тема тебе не будет приятна. Слушай, извини, что напоминаю, но… Постарайся вспомнить некоторую деталь: могли ли зарезать Ваньку в то время, пока вы были на поляне и жарили мясо? Может, ты что-то заметила возле лодки, но ты не обратила внимания?

— Нет, — недолго думая, отрезала я. — Половина из нас сидела лицом к лодке, и я в том числе, мы бы заметили, будь что неладно.

— Подумай хорошенько, — настаивала Катя, которую всегда было нелегко в чем-то переубедить. Особенно в чем-то, придуманном ею самой. — Балахон у него цвета деревьев, а маска цвета снега. — Блин, в Катьке умер пейзажист! — Лодка была довольно далеко, опять же деревья искажают видимость.

— Нет, — снова сказала я. — Во-первых, мы сидели на поляне, а перед самой лодкой было дерева три-четыре, так что видимость была прекрасная. Во-вторых, не забывай про слышимость, в лесу она отличная. Да, мы трепались, но если бы в двадцати шагах кто-то резал нашего друга, мы бы непременно услышали, как последний хотя бы вскрикнул. Ничего этого не было.

— Жаль, тогда выходит белиберда. В то время, когда вас пугал на дороге Псих в маске, а впоследствии, убегая от погони, скрылся на «Опеле», в десяти минутах ходьбы от данного места этот же самый псих убивает твоего одноклассника. Догоняешь?… Кстати, а где были пацаны?

— Говорят, стояли лицом к мангалу и спиной к лодке. Ничего подозрительного не заметили. Только слышали, как мы визжали, но решили, так, прикалываемся. А когда уже девчонки прибежали с озверевшими лицами, тут-то они и смекнули, что что-то не так.

— Отлично, — изрекла Катерина. Я, наоборот, ничего отличного в этом, как ни силилась, не сумела заметить. — Допустим, он сперва убил Ваньку, а потом обходными путями, незаметно для пацанов, вышел из леса на дорогу. А с какой стороны он вышел-то?

— С диаметрально противоположной, — ошарашенно отозвалась я, прикусила язык и задумалась. Ничего путного не придумав, принялась в упор зырить на подругу, пребывая в уверенности, что уж кто-кто, а Катя знает ответы на все вопросы и готова ими поделиться. В том числе и на вопрос, а каким же образом Псих сумел телепортироваться из одной точки в другую?

— Ага, — тоже вперившись в меня зрачками, наверно, в плане личной мести, изрекла она. — Как видишь, у него не было ни единой свободной секунды на то, чтобы сделать… то, что якобы сделал он.

— Ты хочешь сказать, — пробудила я извилины, дотоле дремавшие в спячке, точно медведь в берлоге, — у первого Психа в маске был сообщник, который должен был нас отвлекать, пока тот, другой, будет резать Ваньку?

— Я бы сказала по-другому. Думай дальше, — ответила Любимова своей глупой, хоть и отличнице, подруге, улыбнувшись таинственно и многозначительно, после чего подло бросила наедине со своими размышлениями одну, в полупустой деревне, в нежилом домишке на отшибе.

Что хотела сказать Катька? Так, ну-ка вспоминай все подробности вчерашних событий.

Я намазала хлеб маслом, но вместо того чтобы съесть его, положила перед собой и начала им любоваться, словно фотографией кумира, постепенно отрешаясь от действительности и позволяя своей голове погрузиться в нахлынувшие воспоминания.

«Может быть, маньяков несколько и они действуют сообща?» — выдала Машка инновационную мысль, стоя посреди дороги возле заляпанного чем-то розовато-красным сугроба.

«Маньяк — всегда одиночка», — наперекор ей сказала Лидка.

Кто же из них прав?

Здесь на нас нападает человек в балахоне, в маске и с ножом. Честно говоря, сперва мне почудилось, что это кто-то из ребят так прикалывается, уж больно нерешительными были действия предполагаемого убийцы. Но когда я обнаружила Белова в лодке…

Маньяк номер один (это при таком раскладе, если их все же более одного) упал, споткнувшись о меня, выронил нож. Я потянулась к ножу, он меня отпихнул. Блин, но он же каратист! Мог бы врезать мне хорошенько! Как врезал Олегу в институте! Что-то тут не сходится.

Думай, Юля, думай…

Дальше он бежит к главной дороге, прыгает в «Опель»… На то, чтобы его завести, нужно время. И потом, ребята говорят, что, во-первых, зажигание было включено, машина находилась в «режиме ожидания», во-вторых, тот, за кем гнались, сел не на водительское место, а рядом. Из всех вышеперечисленных суждений вытекает следующее и единственное заключение: в автомобиле его ждал напарник, находившийся за рулем. Вряд ли это была случайно припаркованная машина, прямо в том месте, где и нужно было этому типу, не бывает таких совпадений. Хотя водитель мог остановиться, чтобы, допустим позвонить кому-то или записать какую-то мысль, пока не забыл. А тут — чудак в маске да с ножом. «Гони. Живо!» — говорит ему. Тот и погнал! С испуга. В любом случае, органы проверят все автомобили с названными вариациями номеров. Пока будем исходить из того, что «Опель» ждал конкретно нашего маньяка. Таким образом, их получается уже два. Плюс тот, кто убил Ваньку — а теперь я, благодаря светлому уму подружки, не сомневаюсь в том, что этот, первый, к смерти одноклассника не причастен, — уже три. Это что же творится такое, боже?!

Мог ли тот, что был за рулем, убить Ваньку, а потом преспокойненько сесть в тачку и ждать сообщника? Хм, что-то мне очень напоминает все это одну версию, придуманную мной возле института, которая своим рождением обязана моей беседе с Жанной Бондарчук. Я говорю про вариант насчет Олега, как будто бы отвлекающего внимание зрителей, и его друга, наряженного маньяком, убившего Алису из личных побуждений. Что же выходит сейчас? Что это были не личные побуждения, а именно маньячество? Какие тогда, к черту, сообщники и планирование преступления? Маньяк же — это больной человек, ему не присущи понятия организованности и предвзятости. Я намекаю на предвзятость не как на пристрастие к определенной внешности, что как раз таки очень в ходу у серийных убийц, а как на ненависть к человеческой личности, послужившую в итоге толчком к совершению преступления.

А если нет и это все-таки было сведением личных счетов, то как связаны между собой Ваня и Орловская? Алена и Мироновы? Получившая ранение Вика и парень Жанны?… А еще эта женщина, как ее… Дудкина Раиса? Она тут при чем?

Почувствовав, как у меня внутри черепной коробки что-то уверенно и серьезно закипает, я заставила себя отогнать мысли о маньяке (вот придет завтра Катька и пущай сама докладывает, что она имела в виду) и устроилась на мягком диванчике в зале с дамским романом в руке.

Несмотря на легкий стиль писателя, заключенный в незамысловатости предложений и отсутствии сложных терминов, книга шла тяжело. Все герои, численностью в два с половиной человека противоположных полов (половина — это ребенок двух лет одного из объектов повествования, его пол вообще не указывается, о нем говорится заочно), были невыносимо скучными и малоинициативными. Лишь на сто двадцать первой странице Боб отважился поднять глаза на Монику. Оставалось только гадать, успеют они поцеловаться за оставшиеся шестьдесят страниц или же ограничатся дружеским рукопожатием? С чувством полной неудовлетворенности я отбросила книгу и стала кумекать, чем бы себя занять. Телевизор здесь был, но транслировал лишь пару каналов, да и то с такими помехами, что запросто можно было спутать президента с Сергеем Зверевым. Голоса-то у них, конечно, различаются, но звук у телевизора, к сожалению, отсутствовал напрочь. Однако я обязана была радоваться таким достижениям цивилизации, как отопление, газ и электричество, могло ведь и такой малости не быть. Как бы я тогда сумела удерживать фронт?

Внезапно появилась мысль позвонить Акунинскому и поведать ему о своих соображениях и Катькиных намеках относительно количества напарников Убийцы в маске. А если предположить, что у него напарников вовсе не было, то, как верно заметила Катя, ничего не получается. Но ничего не получается у нас с Катей, так как мы еще молоды и не служили в правоохранительных органах, короче, мало опыта в таких вещах. Вот для того-то мне и понадобился старший друг. Он-то обязательно сообразит, почему у нас не сложился пазл, и добавит не хватающих кусочков.

Я взяла в руки мобильник и испустила тяжкий вздох: «Поиск сети». Странно, деревня и впрямь находится в низине, но это же не метро! И мы не в горах живем. Впрочем, я недавно сменила оператора, а раньше в деревне у меня точно был прием: я пару раз звонила отсюда отцу с просьбой забрать меня. Так что проблема в компании, а не в местности.

Не успела я опечалиться, как решение пришло само собой: позвонить можно и от почты. Это открытие подняло мне настроение, подпорченное книгой, — хоть какое-то развлечение! — но сперва я решила пообедать, так как время уже близилось к трем.

Так и поступила. Умяла суп «Ролтон», разведенный кипятком, слопала бутерброд с сыром, а затем уже, надев куртку и заперев дом на замок, отправилась к почтовому отделению. Оно некоторое время не работало, но на стене с внешней стороны до сих пор остается нетронутым, цельным, а главное — работающим таксофон. Учитывая менталитет русских (где не могу построить, там хотя бы сломаю), это просто фантастика. Мало того что у аппарата не оторвана трубка, что рано или поздно случается с девяносто девятью уличными телефонами из ста, так еще и слов нецензурных нигде не накарябано! Воистину, мировая загадка. Впрочем, по словам Катьки, из проживающих здесь — одни бабки, к тому же инвалиды. Желание что-нибудь сломать, изгадить благодаря русской национальности у них должно иметься в наличии, а вот сил-то, пожалуй, не хватит.

Я позвонила Акунинскому на работу, так как вряд ли местный таксофон позволил бы звонить на мобильный. Там мне сообщили, что «по особо важным» отбыл на место происшествия. Что поделать, не судьба.

Тогда я набрала свой домашний номер. Мама ответила, что все у них в порядке и никакие шизики с ножами и в масках на них не нападали. С плеч свалилась гора, а с души — камень, я попрощалась и, успокоенная, направилась обратно.

Что за черт?…

Дверь в дом была открыта. Я же точно помню, что запирала ее!

Подойдя поближе, разглядела на ней следы взлома. Вот блин, чушь какая. Только вконец не уважающий себя домушник мог вломиться в этакую рухлядь.

«Не бойся, он пришел, посмотрел, что ничего здесь нет, и ушел ни с чем, — успокаивала я себя, делая робкие шаги навстречу потенциальной опасности, — так что здесь никого нет».

Я остановилась на террасе и прислушалась, стараясь не дышать. Вроде бы тихо.

— Эй, кто здесь? — осмелела я. — Убирайся, не то вызову поли…

Я запнулась, выловив глазами лист бумаги на столике. Он был весь черный, не считая короткого предложения, напечатанного контрастирующими с фоном листа белыми буквами и состоящего лишь из местоимения и наречия: «Я здесь ».

Мурашки побежали по спине, ногам и рукам, а живот сковало недобрым холодом.

Может быть, это Катька? Ха, у нее ключи имеются. Тогда… Ромка? Он ведь обещал приехать.

Да, как же! Во-первых, номер дома я ему не сказала, а во-вторых, и знал бы — стал ждать меня снаружи, а не выламывать дверь.

Может, он испугался за меня? Стучал в дверь — никто ему не открыл, вот и решил, что что-то случилось.

Выдумала тоже. А как объяснить тогда дурацкое двусмысленное послание? «Я здесь» может означать «Я здесь, чтобы навестить тебя» или же «Я здесь, чтобы убить тебя». Ради моей личной безопасности предпочтительнее первый вариант, но, к сожалению, он совершенно не котируется с предшествовавшими записке событиями. Остается второй вариант: это маньяк, и он здесь, чтобы меня убить. И на сей раз он наверняка сделает это.

Стараясь ступать бесшумно, я медленно прошла в столовую. Сердце екало в груди, но кухня оказалась пуста. А, он в зале, догадалась я и вынула из верхнего ящика стола разделочный нож. Посмотрим, кто кого!

«Ты че творишь, дура? — нашептывал мне внутренний голос, срываясь на панический визг в связи с невменяемостью его второго я — меня самой. — Сматывайся отсюда, полоумная мазохистка! Самоубийца!»

Но я упорно делала шаги в направлении зала, пытаясь производить как можно меньше шума. Это должно наконец закончиться! Иначе я не выдержу больше этой пытки, этого кошмара! Или он меня, или я его, но именно сегодня, именно здесь и именно сейчас. А то я свихнусь или же предприму суицидальную попытку.

Осторожно взявшись за ручку двери, я потянула ее на себя. Бесспорно, мои шансы если не равны нулю, то сильно к нему приближены. И все же я должна хотя бы попытаться отомстить за смерть невинных людей и спасти саму себя.

Дверь, как назло, скрипнула, и душа от этого ушла в пятки, предчувствуя очень скорую встречу с маньяком.

В зале никого не было. Понятно, значит, спальни. Левая или правая?

…В левой его не оказалось. Я смахнула пот со лба. Снова пронесло. Но это в последний раз, ему негде больше быть, кроме как в комнате, где я планировала ночевать. В комнате, что находилась за стеной. В правой спальне.

«Еще не поздно отступить! Убежать, улететь, скрыться, затаиться и забыться!»

Так, внутренний голос заговорил стихами. Это не к добру! Пришлось его отключить. Сейчас мне разум ни к чему, мне нужны силы (еженедельно занимаюсь с гантелями), ловкость (вообще очень дружу со спортом) и… ярость. Вот мой единственный козырь — надо сильно разозлиться. И напасть первой. Мой маленький шанс.

Я вышла в зал и стала передвигаться в сторону комнаты, держа рукоять ножа на уровне глаз. Мое прерывистое дыхание становилось все громче, разнося в пух и прах все предыдущие попытки законспирировать траекторию обхода помещений. Безусловно, он знал, что я уже вернулась (сама же орала, как дура: «Кто здесь?! Кто здесь?!»), но он не мог знать, где я на данный момент нахожусь и как скоро его посещу, и это давало мне определенные преимущества. Только, повторюсь, нападать нужно первой и сию же секунду, пока он не успел опомниться и прийти в боевую готовность.

Словно заправский каратист, я ударом ноги вышибла дверь и вломилась в свою же на данный период времени опочивальню, готовая надрать задницу любому козлу, что попадется на моем бравом пути, но попался отнюдь не козел, а обыкновенный лист бумаги. Как и предшествующий, он был черным. Белые буквы гласили: «Я в подполе».

Я истерично хохотнула. Скотина играет со мной. То-то бы он повеселился, видя, как я выбиваю дверь! Или… он видел?

Я подскочила и всем торсом развернулась к небольшому окну без намека на тюль и шторы или жалюзи: за ним никого не было.

Я вернулась в столовую, ибо только там был не то что даже подпол, скорее, небольшой погреб. Там бабушка Кати хранит всякие соленья, компоты и варенье. В общем, банки-склянки. Но это глупо с его стороны: поместиться в погребе может только один человек. Выходит, он будет сражаться со мной снизу, а я — сверху. То есть у меня более выгодное положения, так зачем ему это?

«Не думаешь ли ты, что он на самом деле там сидит? Не смеши».

Заткнись!

Постояв немного, я пришла к выводу, что воскресший внутренний голос, хоть и был мне противен, все же прав. Однако, приблизившись к тому месту в полу, откуда вел погреб, была вынуждена отказаться от этого.

Погреб всегда закрывался на задвижку, а сейчас он был не заперт. Это возможно только в том случае, если там, внизу, кто-то есть. А что, он же псих, и псих клинический, почему б ему с подобным диагнозом туда и не влезть? А потом он ка-ак выпрыгнет! Здрасьте, я ваша тетя!

Ничего, упокоила я себя, как только он попытается вылезти, я шандарахну ему крышкой погреба по башке, и всего делов.

— Ну что же, сейчас все и начнется, — запугала я до смерти свой разделочный нож и, вернув себе воинственный настрой, приподняла деревянную крышку погреба.

— Вот сукин сын! — Я глядела в полумрак подпола и не могла поверить своим глазам. Стройными рядами, на зависть многим ротам, стояли банки с соленьями, баночка к баночке — Катина бабуля всегда была аккуратисткой, чего не скажешь о ее внучке.

Я все-таки спустилась на четыре ступеньки из пяти присутствовавших и сграбастала одну из них. Приблизив к свету, определила, что это маринованные помидоры.

Он же написал, что он здесь! Может быть, маньяк в маске и помидоры — это одно и то же?

Тут наверху послышались шаги, и сразу же в моем воспаленном мозгу возникла паническая и ужасающая мысль: а что, если он специально меня сюда заманил, дабы затем запереть на задвижку и с легкостью поджечь деревянный домик? С ненавистной Юлей Образцовой внутри, которая сгорит там заживо, чем сделает ему, Убийце в маске, превеликое одолжение. Или так: зальет сверху бетоном и оставит умирать без воды, еды, внутри ограниченного пространства, которое станет мне впоследствии заместо гроба. Благо у меня нет клаустрофобии, так что умру не сразу, а лишь дня через четыре — от обезвоживания. Стоп, стоп! А как же кислород? На сколько его здесь хватит, на час, на два? Но тут должны быть щели…

Нет, маньяк, я не умру! Не сегодня!

Я кинулась выбираться отсюда и из-за своей чрезмерной прыти покарябала колени о ступеньки и стукнулась лбом о потолок. То есть об пол. Ну понятно, что я хочу сказать.

Встав на ноги и где-то с полминуты внимательно вслушиваясь в тишину, смогла констатировать, что кто-то, ходивший поблизости, не желает быть обличенным, так как, затаившись, он больше не шагал. Поняв, что это, скорее всего, было на улице, я бросилась на террасу запирать дверь на второй замок, оставшийся целым по причине своей неиспользуемости до сего момента, а ключи сунула в трюмо. Затем с небольшим усилием придвинула к двери стол. Все еще пылая нездоровым энтузиазмом, принялась проверять заперты ли на задвижку окна дома, и если нет, то исправлять эту недопустимую в вопросе жизни и смерти оплошность.

Наконец я успокоилась, села на кровать в своей опочивальне и призадумалась. Где безопаснее — дома или на улице? Дома есть замки, но он уже продемонстрировал, что для маньяка такого класса это отнюдь не проблема. А простора для обороны — читай: для побега — тут маловато. В то же время масса сподручных средств, коими можно будет воспользоваться: ножи, вилки, сковородки, табуретки — чего не имеется на улице. Зато на воле я смогу удрать. А что толку? Он ведь сможет догнать. Можно позвать на помощь… Ха, кого? Трех подслеповатых и глухих на оба уха старушек? Больше здесь вряд ли кто обитает. Но есть шансы дозвониться до кого-нибудь по телефону-автомату.

Тут мой сотовый, точно прочитав мысли хозяйки, завибрировал и выдал короткую мелодию. От неожиданности я вздрогнула: во-первых, успела настолько погрузиться в мысли, что любой шум вызвал бы тревогу, во-вторых, он, кажется, вне зоны действия сети. С чего бы ему тогда звонить?

С опаской потянувшись к тумбе, я взяла его в руки и разглядела на дисплее маленький прямоугольный конвертик. Сообщения, действительно, несмотря отсутствие сети, иногда доходят. А может, в каком-то конкретном положении и в какой-то конкретной части комнаты он все-таки ловит?

Я нажала нужную кнопку, после чего высветилось «Номер не определен» и само сообщение, звучавшее так: «Хочешь умереть сегодня?»

Я икнула и отбросила телефон. Затем забралась с ногами на кровать и прикрылась подушкой, точь-в-точь как Саманта из фильма. Боже, как я могла над ней потешаться? Какое имела право? Ведь я тогда не знала, что это поистине страшно, а страх может мобилизовать силы, а может и наоборот. Учитывая мою невезучесть, со мной обязательно всегда будет происходить второе.

Дыши, дыши…

Хорошо. Будем исходить из того, что это все-таки чья-то плоская шутка. Он доставал меня дома, теперь достает здесь. Но никакой паники — он написал мне на мобильный, желая просто попугать. Вполне допустимо, что он даже не знает, где я, а дверь вышиб какой-нибудь алкаш. Мне остается лишь вернуться к почте и доложить об очередной злостной шутке следователю. Имея полномочия, вполне реально получить от оператора номер написавшего это грубое послание, даже невзирая на то, что он пожелал оставаться инкогнито. И тогда ты, придурок долбаный, у нас в кармане, вот так-то! Надо всего лишь позвонить.

С этой целью я сползла с кровати и зачем-то посмотрела в окно.

…Это была не галлюцинация. Я проверила это, трижды моргнув и сфокусировав взгляд. Это был маньяк. Держа свой ужасный нож в правой руке, левой он помахивал оторванным шнуром с телефонной трубкой автомата, что у здания почты, и явно гордился своими телепатическими способностями. Как он узнал?! Откуда?!

Размахнувшись, он кинул трубку прямо в окно. Стекло разлетелось на мелкие осколки, которые не преминули посыпаться с оглушительным звоном на деревянный пол, а сама трубка, пролетев в паре сантиметров от моей головы, совершила жесткую посадку близ двери, один раз отскочив от пола и вновь упав на него теперь уже насовсем.

Вздрогнув, я, все еще стоявшая подле кровати, забралась на нее вновь и подтянула ноги поближе к груди, безотрывно глядя в окно. Я должна была бежать, но меня точно парализовало. Псих в маске не издал ни единого звука, даже не шелохнулся, однако на каком-то паранормальном уровне я поняла, что он смеется.

Сначала мы просто смотрели друг на друга, затем маньяк медленно просунул освободившуюся руку в дыру в стекле и поднял вверх шпингалет. Затем он аккуратно высвободил руку и приоткрыл окно. Осознав, что пришел мой смертный час, я поняла, что не желаю умирать, и с громкими криками бросилась вон из комнаты. Уже в зале я слышала, как он влез через открытое окно в спальню и погнался за мной, поэтому прибавила скорость. Я пыталась выжать из своего тела все, на что оно было способно, ведь от этого зависела моя бесценная жизнь.

Из зала я влетела, как ошпаренная, в столовую. Была идея вооружиться каким-нибудь колюще-режущим предметом — свой большой нож я, к несчастью, оставила при бегстве в спальне, — но времени на это совершенно не было, топот передвигающихся ног убийцы раздавался совсем близко, тем более ни один из находившихся здесь предметов кухонной утвари не являлся конкурентоспособным по сравнению с его смертоносным, безжалостным, забравшим много жизней разделочным ножом.

«Господи, почему именно я? — пронеслись у меня в голове мысли. — Почему это происходит со мной? Что я сделала не так? Неужели я умру? Это кошмарный сон, я хочу проснуться! Хочу проснуться!»

Я вылетела на террасу, когда Псих в маске уже вовсю несся по столовой, и закрыла на задвижку хлипкую дверь из дохлого куска дерева прямо перед его носом. Точнее будет сказать, перед его белой маской, изображающей чудовищную, гротескную гримасу ужаса. Насколько же изобретательным в своих готических фантазиях был основатель фильма «Визг», коли он сумел придумать такое! От единого взора, вскользь брошенного на белый лик маски, возникает ощущение, что ты находишься прямо в аду.

Убийца разбежался и прыгнул на запертую дверь. Она отозвалась глухим треском, но выстояла, однако стало очевидно: ее защиты надолго не хватит.

Стараясь не терять драгоценного времени, я придвинула к двери стул, еще раз повторив Саманту, и принялась отодвигать стол от входной двери. Какой дебил додумался преградить выход? Ах, ну да, это сделала я сама… Вот ведь закон подлости. Или ирония судьбы, если хотите: думала уберечься от вторжений извне и тем самым сама себе усложнила жизнь.

Если бы маньяк искал легких путей, то выбил бы эту картонную дверь одним ударом, и через мгновение я оказалась бы тепленьким, но начавшим безвозвратный процесс понижения своей температуры трупом, но, по превеликому везению, что со мной, в принципе, случается редко, киллер был падок до ярких театральных эффектов и для пущей красочности вонзил острие в центр двери, словно репетируя на ней, слабой и безответной, мое будущее скорое убийство. Такой же слабой и безответной жертвы, как и эта несчастная дверь.

Не понимаю почему, но от созерцания торчащего из двери лезвия мне стало вдвойне страшно, точно он проткнул вовсе не деревянный прямоугольник, а мое тело. Невероятно сильный животный ужас сковал организм, прибавляя лбу жар, животу — холод, сердцу — быстроту биения. Казалось, еще вот-вот — и оно не сможет выдерживать настолько сильный ритм работы, приказав этим долго жить.

В висках пылко стучало, руки, сильно вцепившись в крышку стола, живо его оттаскивали.

Еще чуть-чуть… Еще совсем немного… Давай же, быстрее…

Стол внял мольбам, позволив себя отодвинуть достаточно для того, чтобы обойти его и оказаться возле спасительной двери. Я схватилась за ручку.

…Какого дьявола?!

Тем временем дверь на террасу превратилась в решето (маньяк не остановился на однократном всаживании лезвия в препятствие, он делал это беспрестанно, и от каждого звука «т-тук» душа готова была отделиться от тела), и оставалось лишь изумляться ее стойкости.

— Нет! — сорвалась я на крик, продолжая дергать ручку и не понимая, какого лешего она не подчиняется, пока вдруг не вспомнила, что самолично ее заперла.

Куда же я дела ключи?! Вспоминай, ну же!!

Т-тук!..

Перескочив через стол, я догадалась заглянуть в верхний ящик трюмо. Взяв ключи, полезла обратно через стол, к заветному замку.

Т-тук!..

Страх сковывал мысли, препятствовал быстрым и осмысленным телодвижениям. Мешал думать, мешал адекватно реагировать, мешал просто действовать. Мешал бороться за единожды данное мне существование, которое более уже никогда не повторится, ежели я сию секунду не отворю эту долбаную дверь. Возможно, будут другие жизни, три, пять, семнадцать, но это буду уже не я…

Маньяк выломал дверь. Я вскрикнула и едва не выронила ключи. Нет! На сей раз я не поступлю, как в каждом дурацком фильме! И я сжала связку покрепче в руке, но из-за этого запуталась, какой из ключей уже пробовала, а на железном, чуть погнутом кольце их было слишком много…

На мое счастье, Убийце в маске доставлял явное удовольствие сам процесс погони за жертвой, и он жаждал растянуть это наслаждение на как можно более длительный срок, потому пошел на меня медленно, подняв над головой остро заточенный нож, засверкавший под лучами радостного солнца, которое пробивалась во все уголки застекленной террасы. К сожалению, сами окна делились рамами на мелкие квадраты, так что выбивать стекло не имело смысла: ни в одно из них я бы не пролезла. Потому выход был один — через дверь.

Обернувшись на маньяка, я быстро посмотрела на ключи, надеясь на зрительную память, и вставила в итоге в замочную скважину нужный. Маньяк запрыгнул на стол, за которым и стояла его сегодняшняя жертва. Я повернула ключ в замке и толкнула дверь вперед, пролетев вслед за ней на улицу от силы собственного удара и приземлившись на четвереньки. За мгновение до этого у меня над ухом что-то просвистело и послышался звук соприкосновения лезвия с деревом — «т-тук!». Страшно подумать, что было бы, не упади я на землю.

Не оборачиваясь, вскочила и понеслась что есть мочи по грязно-белому снегу куда глаза глядят. Сперва за мной вроде погнались (я слышала топот и громкое дыхание), но затем отстали. Споткнувшись обо что-то, я упала, ударившись лицом о неведомо откуда взявшееся бревно и разбив губу в кровь. Поднявшись, побежала дальше.

Так я несколько раз падала, обо что-то ударялась, поднималась, бежала дальше, мерзла от мокрого снега, забившегося за ворот куртки и рвала эту куртку обо все то, за что цеплялась и обо что ударялась. Наконец уходящее сознание подкинуло мысль о том, что за мной уже никто не гонится и поэтому неплохо бы было отдохнуть да восстановить утраченную энергию, и я на сей раз нарочно повалилась в сугроб и отключилась.

 

Глава 12

Кто-то привязал к моему лицу холодильник. Зачем? Я же замерзну!

Я с трудом открыла глаза. Что это за сплошная белая пелена вокруг? Испугавшись, что моментально и бесповоротно ослепла, я дернулась и тут уж поняла, что просто лежала на земле вниз лицом. Потому-то и холодно, потому-то и пелена.

Я поднялась и стала растирать физиономию ладонями. Интересно, сколько я тут провалялась? По всей видимости, недолго, от силы — две минуты, иначе бы произошел некроз тканей по вине обморожения и пришлось бы распрощаться со своей довольно милой мордашкой. Когда руки устали от монотонных, однотипных движений, я оставила лицо в покое и медленно побрела вперед между похожими, будто близнецы, домиками, пытаясь сориентироваться на местности. В какой части деревни я нахожусь? Как мне выйти на дорогу?

Я решила это выяснить по номерам ближайших домов, но эта тактика не дала никаких ощутимых результатов: дома строились не друг за другом в ряд, а кто где, так что номера были разбросаны весьма хаотично и беспорядочно, по какому-то неизвестному и непонятному мне закону, и с домом номер пятнадцать очень нагло соседствовали дом номер сто тридцать один и сгоревший сарай с табличкой пятьдесят. Тогда, за неимением других планов на спасение своей нетленной души, заключенной в бренное тело, я начала истово молиться и креститься, в результате этого через каких-то пару минут провидение вывело меня на главную дорогу, ту, где находилась древняя остановка, а чуть поодаль — неработающая почта.

Поморгав от удивления, я поблагодарила Всевышнего и бодро зашагала к облезло-зеленому строению в три стены с крышей, уповая на то, чтобы там оказались добрые самаритяне, готовые одолжить несчастному, побитому злой мачехой ребенку немного денег (в кармане куртки я насчитала три рубля и двадцать копеек). Деньги имелись в сумке, но сумка осталась в доме, и возвращаться туда по понятным причинам не хотелось. Опять же стучаться в любую избу не станешь: во-первых, старушки могут быть глухи, во-вторых, кто знает, дадут ли денег уличной попрошайке. У маньяка тоже не попросишь — сдается мне, он жлоб тот еще. Остается остановка. Здешних бабушек и спившихся алкоголиков кто-нибудь да навещает, вот они-то и должны в данный момент находиться именно там, ждать редко ходящего автобуса.

Однако, еще не успев дойти до остановки, я углядела отъехавший на десяток метров автобус, а также фигуру, вышедшую мне навстречу. Сначала хотела подождать, когда человек подойдет поближе, и поклянчить немного денежек, но потом узнала его и, обрадовавшись, точно халявному миллиону долларов, найденному на улице, стала набирать скорость, лишь бы побыстрее, забыв все обиды, броситься ему на шею. Что и сделала, достигнув цели.

— Юля, что случилось? Почему куртка порвана? Отчего ты плачешь? — Роман оторвал меня от себя, чтобы посмотреть в глаза. — Блин, что у тебя с лицом?

— Что, все так запущено? — иронично отозвалась я.

— У тебя губа разбита. Признавайся, с кем дралась?

— С маньяком-убийцей.

— Очень смешно! — фыркнул он, решив, что я шучу. — Ладно, не хочешь — не говори, дело твое. Но я тебя забираю, поняла, матрешка?

Впервые я обрадовалась, что он меня так назвал.

— Поняла, Ромочка. Я так счастлива, что ты приехал!

— Серь-ёз-но? — шутливым и чуть недоверчивым тоном произнес он, сделав особое ударение на букве «ё». — Ну вот и славно. Теперь ты будешь счастлива оттого, что мы уезжаем. Правда, я поглядел расписание: следующий вид транспорта лишь через полтора часа. Но мы чайку пока попьем, вещи твои сложим.

— Это будет сложно сделать. Нужно будет вернуться в дом.

— Так вернемся. За чем дело стало?

По дороге обратно я поведала ему за чем. Вернее, за кем. Всю Ромкину веселость как ветром сдуло. Он явно занервничал, а вспомнив, что не захватил с собой никакого оружия, даже затрясся. Но все равно его нынешний испуг не мог сравниться с моим недавнишним, достигшим апогея в то мгновение, когда Псих в маске вышиб дверь, а нужный ключ все не находился.

Дойдя до участка, мы побоялись пройти дальше и стали оглядываться. Дверь в дом была нараспашку, но никто из нас не желал приять ее приглашение и зайти внутрь.

Тут Роман, повернув голову в сторону соседнего участка, нецензурно выругался. Я не собиралась корить его за невежливость, поскольку в его тоне было столько неподдельного ужаса, что мне оставалось лишь проследить за его взглядом.

По соседнему участку, повернувшись к нам спиной, бежал человек в коричневом балахоне, держа курс, скорее всего, на ту самую дорогу, откуда мы пришли. Только он не хотел тратить лишнее время на то, чтобы идти в обход, а бежал прямо по участкам, перепрыгивая через невысокие заборчики и совершенно не боясь попасть на глаза редким владельцам.

— За ним! — выкрикнула я, но Жигунов охладил мой пыл, прижав к себе и закрыв ладонью рот. Затем он медленно оттащил меня за дерево, за которым мы стали укрываться. — Что ты делаешь? — спросила я тихо, когда он убрал ладонь. — Его надо поймать!

— Очумела?! Ты видела, какой у него нож? Я еще жить хочу.

Короче, тогда я так и не поняла: не то Роман Валерьевич Жигунов был тем еще трусом, не то Юлия Сергеевна Образцова была тем еще очумелым камикадзе.

Когда Псих в маске скрылся из вида, мы вошли в дом. Все осталось по-прежнему. Стол как стоял себе по центру прохода, так и остался стоять. Дуршлаг, именовавшийся ранее дверью в столовую, висел на одной петле. Похоже, в дом маньяк не возвращался. Но что же он делал на соседнем участке? За то время, пока я падала в сугробы и носилась между незнакомыми домами, а потом встретила Ромку, он мог запросто уйти другим путем — через лес. Может, он ждал, что я вернусь одна, и собирался завершить начатое, то есть сделать меня трупом? Но углядел издалека, что у меня появился защитник, и сбежал? Хотя этот самый защитник и сам испугался киллера, что и доказал, спрятавшись за деревом.

— Матерь Божья! — ужаснулся Жигунов от внешнего вида жилища и покрепче меня к себе прижал, наверно, чтобы удобнее было мной прикрываться на случай, если вернется маньяк. — Да здесь развернулась целая баталия!

— И уже успела свернуться.

Обойдя стол, Ромка стал оттаскивать его на законное место, не меняя ошалелого выражения лица, а я пошла за сумкой и пакетом, еще не распакованным до конца, и принялась складывать в него все вещи, которые сегодня успела вынуть.

— Ё-о, — присвистнул мой парень, зайдя в комнату и заметив выбитое окно. — Он что, опупел?! Долбаный псих! Как он тебя нашел? Кому ты говорила, куда едешь?

Мы вернулись на улицу, я заперла дверь на второй замок, тот, что остался целым.

— Только Катя знала. Еще ты. А родителям я не сказала, но они, я думаю, сами догадались. Куда еще могла Катька меня привезти?

Когда мы вышли с участка, Ромка сказал:

— Мы сейчас поедем в отделение. Ты должна все рассказать, а также пройти медицинское обследование, чтобы врачи документально зафиксировали твои синяки.

Я покачала головой:

— Синяки — ерунда, они не относятся к делу. Я сама упала, сама разбила губу о бревно.

— Но написать заявление ты обязана. Он же напал на тебя!

— Нет, — опять покачала я башкой. — Они снова сделают выпад о том, что он якобы мне померещился, меня же и обвинят ко всему прочему. Типа это я, напившись в доме подруги, стала буянить и разбила стекло, но испугалась, что она будет ругаться, и придумала историю с маньяком. Хотя… — Я посмотрела на Романа. — Ты же тоже его видел, верно?

— Нет, — нахмурился он. — Я, конечно, его видел, но сам в полицию не заявлюсь. Не люблю я их.

— Тогда и говорить не о чем.

Мы дошли до остановки. Там находилась женщина средних лет с большой спортивной сумкой в ногах, она все время в ней копошилась, точно проверяла, не забыла ли чего туда положить, так что нас своим вниманием не удостаивала, и все же мы решили переговариваться вполголоса.

— Но ты обязана сказать хотя бы своему другу следователю, — настаивал Жигунов. — Иначе ему скажу я. Я ведь обещал наблюдать за тобой.

— Следить, — поправила я язвительным тоном.

— Нет, наблюдать. Оберегать. Защищать.

— Хорошо, я расскажу ему, — сдалась я, так как по натуре являлась человеком кротким и покладистым, ежели не наступали какие-то чрезвычайные обстоятельства.

В автобусе редкие пассажиры кидали на меня осуждающие взгляды, брезговали прикасаться. Сперва я удивлялась такому положению вещей, пока не вспомнила, как выгляжу со стороны: многострадальная куртка снова порвана, на губе — запекшаяся кровь, джинсы грязные. В пакете были запасные, но я совершенно забыла переодеться. Впрочем, в таком состоянии и адрес свой забыть можно, чего уж говорить о другом. Апофеоз наступил, когда одна тетка, бросив на меня, и без того уже стесняющуюся своего вида, очередной уничижительный взгляд, произнесла едким голосом:

— Дожили. Уже бомжей в общественный транспорт пускают.

— Но ведь вредных, жирных и страшных, как цунами, пускают! — с веселостью в голосе, настолько ему свойственной, вступился за даму сердца Роман.

Тетка надулась, словно проглотила жабу, но смолчала, а я, собиравшаяся расплакаться от ее слов, неожиданно расхохоталась и поняла, что опять начинаю влюбляться в своего парня. Ну и пусть он спал с этой Аленой! Это было так давно. Теперь он только мой.

Ромка с какой-то прямо-таки бараньей упертостью тащил меня к себе домой. Сама я в данный момент больше всего желала поплакаться в жилетку маме либо Кате о своей несчастной доле и горемычной судьбе, однако Роман сказал, что незачем расстраивать родителей и подругу, да и у него меня ни один маньяк не сыщет. В итоге сопротивление было сломлено, и мы направились к нему. Оказавшись в чужой квартире, куда уже думала ввиду приключившегося в прошлый раз по моей вине погрома никогда в жизни не попасть, я первым делом заняла ванную комнату. Приняв душ и вытершись полотенцем бойфренда, по которому, кстати говоря, давно плакала женская рука (по полотенцу, не по Роме), так как и его вид в целом, и чистота в частности оставляли желать лучшего, я пару раз вдохнула еле уловимый приятный мужской запах и, одевшись в чистое, удовлетворенная притопала на кухню.

— Ты голодна?

— Есть немного, — честно ответила я, прислушавшись к своему организму. Это странно, обычно в стрессовой ситуации я наотрез отказываюсь брать что-нибудь в рот, но тут желудок, очевидно, решил, что негативные эмоции, полученные в схватке с кровожадным убийцей, неплохо бы чем-нибудь заесть. Короче, пищеварительная система вынесла постановление подсобить нервной.

— Отлично. — Я уселась за обеденный стол, пока Ромка вертелся возле холодильника, выуживая оттуда кастрюльки и баночки. — Я вчера щи сварил.

— Ты варишь щи?! — моему изумлению не имелось предела. — Впервые вижу мужчину, который умеет готовить первое. Да ты мечта, а не мужчина.

Роман слегка покраснел и решился развеять мои надежды:

— Нет. На самом деле это был эксперимент. Я тоже ничего не умею готовить, кроме пельменей и яичницы. Но ты не бойся, я четко следовал инструкциям, написанным в поваренной книге.

— А как ты вообще существуешь? — недоумевала я. Живет один. Звеньева вряд ли между короткими встречами с обоими парнями и, скажем так, третьими лицами успевала кому-либо из них еще и что-то варить. Хотя сомневаюсь, что она вообще это умела, да простит мне покойница, аминь. Так вот. Годами питаться одними яйцами да пельменями… Жуть.

Жигунов задумался, затем, смущенно опустив голову, пояснил:

— Ну, пару раз в неделю я к маме хожу на обед. Она кормит на убой да еще и с собой дает. Обхожусь как-то… Давай, что ли, пробовать!

Пока я клала в пиалу майонез, Ромка уже зачерпнул ложку щей, поднес ко рту, хлебнул… и тут лицо его переменилось. Уголки губ поползли вниз, брови нахмурились, глаза выпучились, а кадык нервно задергался. Рот начал самопроизвольно открываться, Ромка прикрыл его ладонью и, пробулькав что-то навроде: «Ты кушай, а я сейчас», — со скоростью спринтера рванул в ванную.

Я внимательно изучила глазами содержимое тарелки. Вопрос на повестке дня стоял следующий: а стоит ли мне пробовать экспериментальные щи? Учитывая то, что малая их доля в сию минуту благополучно очутилась в сортире, думаю, не стоит. Но прилично ли, находясь в гостях, отказываться от пищи, уже разлитой по емкостям? «Ага, а ты сильно уверена, что это можно назвать пищей? Пищевод хозяина квартиры посчитал иначе!» — вовсю хохотал внутри меня автономный голос. Как он меня достал! В то же время события последних дней говорят о том, что к нему следует прислушиваться почаще. Пусть он и язва, зато мыслит правильно. Значит, не пища, хорошо. Но даже от «непищи» этикет не советует воротить морду.

«Может быть, этикет советует блевать в гостях? А, отведав это… ЭТО, не сомневаюсь, что так оно и будет».

М-да, тоже не выход. Следовательно, нужно…

…Жигунов вернулся на кухню. Моя пиала стояла на краю обеденного стола пустая.

— Ты что, все съела?!

— Ну да! — весело откликнулась я. — Очень вкусные щи, спасибо.

— Ну ты даешь! В таком случае, может, добавки?

— Нет!! В смысле, я наелась, спасибо. Они такие сытные! Сразу видно, на мясе варил.

— Да. Молодчина! — улыбался неимоверно обрадованный Ромка. — Беру тебя в жены!

Я воспряла духом — меня берут в жены! — но Жигунову вдруг вздумалось помыть посуду, он взял со стола наши пиалы и ложки, подошел к крану и…

— Ты бы хоть раковину помыла. Обманщица, — произнес удрученно и с явным упреком.

Вот так вот. Н-да, не умеешь скрывать следы своих преступлений — не совершай их! Не нужно было выбрасывать гущу «непищи» в мусорное ведро, а жижу выливать в раковину. Теперь меня не возьмут в жены. Эх, лучше бы я впихнула в себя как-нибудь эту стряпню!

Мне стало так стыдно, что я подошла к нему сзади и обняла. Роман развернулся ко мне лицом и тоже обнял.

— Кстати, ты моя должница.

— Это еще почему? — насторожилась я.

— Позавчера ты превратила мою квартиру в сущий ад. Я весь день убирался. И даже ночь захватил. Так что ты должна мне одну глобальную уборку.

— Между прочим, когда я, чрезвычайно расстроенная, вернулась домой, там я тоже устроила погром и весь оставшийся день убиралась, а также чинила поломанные мною в приступе неконтролируемой ярости предметы. Из этого следует, что и ты должен мне одну наиглобальнейшую уборку.

— Что ж, тогда мы квиты!

— Согласна.

Мы рассмеялись.

— Кстати, насчет погрома. Когда я узрел свой торчащий матрац, то понял, что он свое отжил и купил новый, водяной.

— Супер! — одобрила я, подпрыгнув. — Всю жизнь мечтала полежать на настоящем водяном матраце!

— Что тебе мешает? Пошли!

* * *

Она обожала этот клуб. И не столько за оформление зала, музыку, сервис и частые выступления модных молодежных групп — хотя и все это здесь было на высшем уровне, — сколько за людей, которые в этом клубе частенько появлялись. Это были богатые люди. Нужные люди. Крутые. Полезные. Она всю жизнь жила отнюдь не бедно. Папа — главврач коммерческой клиники, простое обследование в которой пройти далеко не всем по средствам, не то что лечиться там. А уж врачи-то постараются, чтобы пациент одним обследованием не ограничился, обязательно можно найти какую-то неопасную, не бросающуюся в глаза, но дорого лечащуюся болячку. Иными словами, быть платным врачом выгодно. У мамы — свой салон красоты, начинала она с простого парикмахера, но очень скоро ее клиентура разрослась до москвичей, которые специально к ней ездили в область (в том числе довольно известные и влиятельные люди). Так что девушка еще с детства причисляла себя к тому, что называется «высшим светом». Школа была самая престижная, институт — самый дорогой в Москве. Но, получив профессию, она поняла, что хочет иного будущего. Ее цель — стать моделью. А что? Она красива, стройна, умеет держаться в обществе, знает правила этикета. Красиво, правильно разговаривает. Но, к сожалению, ее родители, хоть и богаты, хоть и имеют статус в обществе, но они далеки конкретно от той стези, куда ей надобно попасть. Для этого ей необходим этот клуб. А точнее, люди, что сюда заглядывают. Вариантов два: или это человек из среды модельного бизнеса, или это очень-очень, ну просто очень богатый человек, способный купить при желании весь этот бизнес с потрохами. И за него она выйдет замуж. А что? Ей уже двадцать два, а пока никто, достойный ее пристального внимания, на горизонте не засветился. А хорошо жить-то хочется.

Она поднялась со своего места и направилась на танцплощадку. Ее отточенным на специально пройденных курсах плавным и эротичным движениям не имелось равных во всем мире. Главное — это броситься в глаза. Там уже дело техники.

Она дошла до центра площадки, но тут яркая вспышка света выделила среди толпы Долговязого — молодого человека высокого роста и худой комплекции (чем он и был обязан своему никнейму), с длинными ухоженными крашеными волосами, в стильных шмотках. Это был известный в городе диджей, ярый тусовщик и, что самое примечательное, имеющий ходы в то самое злополучное модельное агентство, куда она так сильно рвалась.

— Здорово, Долговязый!

— О, красотка! Мегаприв! — Он обнял ее за талию и повел к барной стойке. Один раз они встретились на совместном тусняке, куда привела ее за собой более продвинутая подруга, но Долговязый, кажись, и имени-то ее не запомнил. Или вообще не запомнил ее. Но это было неважно: она знала, что парень охоч до длинноногих блондинок и легко идет на контакт, так что можно на крайняк и снова познакомиться.

— Мне твой фейс знаком. Чьих будешь? — Ого, все-таки слегка запомнил!

Она освежила в его памяти их единственную встречу, после чего прямо в лоб изложила суть проблемы, прозрачно намекнув, что ради цели пойдет на все. Тут ее ожидало разочарование.

— Прости, детка, — горестно вздохнув оттого, что теряет шанс уложить в постель такую сладкую девицу, ответил ей Долговязый. — Я туды уже не вхож. Тебе надо крутого дядю. Но чтоб сильно крут был. — Она закатила глазки: можно подумать, она сама этого не знала! — Вон как тот, к примеру.

Блондинка проследила за взглядом диджея и узрела только что вошедшего в заведение невысокого и сильно упитанного мужчину. Четкий глаз моментально отметил костюм известного модельного дома, золотые часы и идеальные зубы — это те признаки, по которым она безошибочно определяла платежеспособность мужчин. Плюс ко всему, в руках он небрежно вертел брелок ключей от автомобиля крутой японской марки.

— Все, дорогой, покеда. Это мой шанс, я пошла. — Она поднялась с удобного стульчика, не сводя глаз с нового лица в клубе, чтобы не потерять его из вида, но Долговязый перехватил ее кисть и посадил на место.

— Это ты зря, я ведь просто как пример сказал. Сей дядя женат.

— Не проблема. Был женат, станет разведен, а затем женат снова. На мне. От меня еще ни один субъект мужского пола не сумел ускользнуть.

Она была настолько самоуверенна, настолько себялюбива, что если бы кто-то сейчас сказал ей, что через сутки ее не станет, она бы рассмеялась ему в лицо. А зря.

* * *

Мы зашли в комнату и без лишней стеснительности устроились на жигуновской кровати.

— Ну как тебе? Удобно?

Он лежал справа, таким образом я была приперта к стенке.

— Еще бы! — Это была правда. Матрац так прикольно отзывался на человеческие телодвижения, что описать это было сложно, нужно самому попробовать.

— Ты такая замечательная девушка, — шепнул он мне на ухо, после чего осторожно укусил за мочку.

— Еще бы, — повторилась я и в целях отмщения укусила его за палец.

— Ах ты! — притворно разгневался он и стал в шутку душить меня подушкой. Вспомнив «Джентльменов удачи», я сказала: «Сдаёмсу!», — он откинул орудие пытки и начал меня целовать. Мне бы, дуре, наслаждаться приятным времяпрепровождением, но из головы не шел маньяк. Я отстранилась.

— Ром, как ты думаешь, почему маньяк не убежал сразу? Как только я покинула дом? Почему он ждал на соседнем участке?

Хозяин квартиры несколько опечалился тому, что я от поцелуев снова перешла к разговорам, но ответил:

— Без понятия. Какая разница? Главное, что он не убил нас.

— А действительно? Почему он не убил нас?

Жигунов закатил глаза и вздохнул.

— Ты так говоришь, точно недовольна этим. Слушай, он нас не заметил. Это и спасло наши жизни.

— Не понимаю его, — вздохнула я. Сосед по койке пожал плечами, мол, чего его понимать, он же псих. — Почему он выбрал меня? Но там, на шашлыках, понятно. Я упала, он и бросился на меня. А в этот раз, думаю, маньяк хотел отомстить за ту царапину.

— Чего-чего? — напрягся бойфренд.

— Ну, там, в лесу, когда он упал и потянулся к ножу, я оттянула его балахон и покарябала шею сломанным ногтем. Вот здесь, — решив, что Роману шибко важно знать, в каком именно месте я оцарапала Убийцу в маске, я оттянула пальцами ворот его водолазки и… застыла в немом ужасе.

От шеи к плечу тянулась та самая отметина, что должна была красоваться на теле маньяка. Выходит, убийца — это не маринованные помидоры, а… Ромка.

— Боже мой!! — не могла я в это поверить. — Боже мой!! — С одной стороны, многое становилось ясным. Он пошел провожать свою любовницу, убил ее и побежал к соседям. Конечно, ему не понравился мой интерес к этому убийству (я имею в виду тот обыск во дворе, а после — найденную косметичку), но спервоначала он ограничился словесным выражением своего недовольства («Завязывай с этим расследованием!»), а затем уже, видя, что это не помогает ни на йоту, перешел к активным действиям: звонил по ночам (номер городского он ведь знал), двоекратно пытался убить. С другой стороны, остается непонятным, кто же напал на меня в деревне. Теоретически, он мог, конечно, пока я бежала вроде как от него, отдыхая временами в сугробах, в это время переодеться, спрятаться в стенах остановки, а потом сделать вид, что только-только вышел из автобуса. Но кто тогда был на соседнем участке? Наверно, это его помощник. Тот же, что и ждал его в машине, когда Ромка, одетый Психом в маске, напал на нас в лесу. Тот же, что и звонил мне домой, ведь голос, как ни крути, на Жигунова очень не похож. То, что мы увидели маньяка, — это был маскарад для меня, чтобы я не подумала на Ромку. Вот почему он и не погнался за ним, якобы испугался.

Все эти мысли пролетели в голове буквально за секунду, а затем сменились картинкой: Ромка прижимает меня к груди и бормочет: «Бедная моя матрешка! Да я за тебя ему глотку перережу!»

— Боже мой… — все повторяла я.

— Да что случилось-то? — Жигунов проследил за моим взглядом, впившимся в роковую царапину на его теле, и грязно выругался. — Я тебе все объясню! — заявил он после длинной матерной тирады и схватил меня за руку.

— Не смей меня трогать, убийца! — отбивалась я. — Убери свои вонючие лапы! Лучше сразу укокошь!

— Как прикажешь.

От этих слов у меня похолодела спина. Я сумела выбиться из его рук и вскочить с кровати. Он тоже спрыгнул, стал хватать за руки, завязалась потасовка, я хотела его ударить, но, промахнувшись, угодила локтем в сервант, в который в прошлый раз так и не удалось заглянуть, от удара тот открылся, и оттуда выпали белая маска, балахон и нож. Я пронзительно завизжала.

— Прошу тебя, выслушай! — словно попугай, повторял он. — Я тебе все объясню!

— Ты их оптом покупаешь?! — кивнула я на костюм, находясь не то на грани истерики, не то в самом ее эпицентре.

— Прекрати! — рассвирепел Ромка и схватил с пола нож.

Поняв, что дела мои горше редьки, я стала осторожно отступать, боясь резкими движениями вызвать у него еще большую агрессию, но тут запищал дверной звонок, и я с громкими криками «Помогите!» кинулась в прихожую. Жигунов с ножом в руке погнался за мной.

Я открыла дверь и собралась в пятый раз крикнуть слово «помогите», но запнулась на первом же слоге, потому как на пороге стоял человек, от которого меньше всего я могла рассчитывать получить хотя бы маломальскую помощь — парень в черной бейсболке, натянутой до самого носа, кожаной косухе и спортивных штанах с лампасами.

— Привет, — сказал он.

Это было уже слишком для моих истощившихся нервов. Я охнула и хлопнулась в обморок.

 

Глава 13

Когда я открыла глаза, то оказалась лежащей на кровати с обновленным матрацем, живой и невредимой. Возле кровати прямо на полу сидел Ромка и трогательно гладил мою руку, изучая меня полным нежности взглядом. Чуть дальше, у окна, ходил взад-вперед парень в косухе — маньяк номер два.

— Очнулась, красавица, — со злостью произнес последний. — Сколько хлопот из-за тебя! А толку — ноль.

Я села и посмотрела на Ромку, задав ему вопрос:

— Зачем вы это делаете? Зачем убиваете?

— Вот идиотка! — разозлился Косуха. — Ромик, объясни своей тупой бабе!

— Родик, не кипятись, — обернувшись на парня, спокойно сказал ему Жигунов и снова вперился в меня глазами. — Юля, мы никого не убивали.

— Да, конечно! — припадочно захохотала я. — Ты убил Звеньеву, этот — Ваньку, только вот кто из вас укокошил Алису и Мироновых с тем парнем? Не могу сказать точно, но следствие разберется.

— Ты слышишь, что она бузит?! Намылить ей шею надо, и основательно!

— Родик, угомонись! — уже жестче обратился к подельнику Роман. — Юля, ты все неправильно поняла.

Но я неслась дальше.

— Да? Помнится, ты обещал перерезать маньяку глотку! Валяй, а я погляжу на его предсмертные конвульсии. Или, может, сам себе будешь глотку резать?

— Ромик, заткни свою бабу, или, клянусь своим котом, я пришью ее! — Видимо, этого человека я безумно раздражала. Между прочим, он мне тоже не слишком нравился.

— Не надо смертей. — Жигунов пересел на кровать, рядышком со мной, я слегка отпрянула. Косуха опустил свой зад в кресло. — Юль, послушай, то, что ты затеяла, — это очень опасно. Я так боялся тебя потерять, что решился на этот нехороший шаг.

— Убить человека? Нехороший шаг? Ну что ты! Брось, это сущие пустяки!

По лицу Романа было заметно, что он сильно разозлился, а Косуха по имени Родион даже оторвал свой зад от сиденья и пошел ко мне, наверняка, чтобы ударить, но Жигунов остановил его.

Я вспомнила про хорошего и плохого полицейского и рассмеялась. Оказывается, бандиты не так далеко ушли.

— Ну ты не догоняешь, что ли, что у нее шок? — оправдывал мое поведение экс-бойфренд перед сообщником.

— Дерьмо у нее в башке, а не шок! — И все же тот послушно вернулся в кресло. Это дало мне некоторые надежды на безболезненную кончину, потому что стало ясно: Родик в этой паре не лидер, а я была уверена: дай ему свободу, он будет убивать меня долго и мучительно. Теперь же я смела уповать на Ромкин гуманизм и милосердие. Убьют меня не больно, уже хорошо.

— Юля, ты дашь мне объяснить? — вернулись ко мне. Блин, почему они не могут просто пришить меня? Зачем эти идиотские, никому не нужные разговоры? В то же время, всмотревшись бывшему парню в лицо, я уловила в нем что-то такое, что подсказало мне: убивать меня никто не собирается. Это было что-то вроде нежности, сочувствия, жалости, чувства вины и… по-моему, даже любви в одном флаконе. Такое обилие добрых эмоций мне показалось странным для отпетого преступника, потому я действительно с любопытством начала слушать его объяснение. — Нехороший шаг — это запугать тебя, чтобы ты перестала рисковать жизнью, ища убийцу! Твое дурацкое хобби мешало нашим отношениям! Да, сознаюсь, я пугал тебя на шашлыках…

— В то время, — перебила я, — как твой приятель — или кто он тебе? — выпускал кишки моему однокласснику.

— Тьфу, дрянь, — сплюнул прямо на ковер Родик, видимо, не любящий, когда о нем говорят правду. А Ромка принялся трясти меня за плечи, приговаривая:

— Да не убивали мы никого, не убивали! Сколько раз повторить, чтобы ты поняла?! В то время, как ты меня царапала, Родион ждал в машине. Твоего Ваньку укокошил кто-то другой, потому я так сильно испугался, когда ты мне об этом рассказала по телефону. Ведь на нас могут повесить убийство!

— Хорошо, допустим. Но звонил мне ты?

— Нет, не я.

Его глаза настаивали на том, что их обладатель говорит правду. Пришлось поверить. Тогда я переместила свой взор на сидевшего в кресле человека. Он с радостью отозвался:

— Хочешь умереть сегодня? — злобно ухмыляясь, изменил он свой голос до потустороннего шепота, чтобы я сразу смогла его узнать. Да, это был, несомненно, он. Тот, что звонил мне ночью, представившись самой Смертью.

— Сволочь, — мило оскалилась я ему в ответ и обратилась к Жигунову: — Но зачем это все?

— Понимаешь… Ты должна была испугаться и завязать с расследованием. Пойми, мы действовали ради твоей же пользы. Ведь настоящий — я подчеркиваю — настоящий маньяк едва не убил тебя! Там, в институте.

— А в деревне? — Ромка опустил глаза. — Ясно. Это был твой психанутый дружок. Но как он выследил меня? Я же так и не назвала тебе номер дома.

Хоть я и задала этот вопрос Роману, не желая общаться с Косухой, но ответил все же тот, кого это и касалось:

— Деточка, — противно растянул он слово, — ну кто же читает книжку с включенным светом и незашторенным окном? Лишь пять домов в этой отсталой, потерянной для цивилизации дыре выглядели обитаемыми. Найти тебя было раз плюнуть.

Я снова обратилась к хозяину квартиры:

— Мерзавец! Ты не подумал о том, что мне, черт побери, будет страшно?!

— Бедная моя! Прости! Я велел ему только послать сообщение и показать свою морду в окошко. Мне на ум не могло прийти, что этот чокнутый… А, — махнул он рукой, а Родик притворно устыдился:

— Простите, дорогие, увлекся… С кем не бывает? — Выходит, Ромка также не главарь, ежели парень, любящий спортивные штаны и бейсболки, его ослушался. Что ж, они действуют на равных? Выходит, так.

Я ткнула в него пальцем, все еще обращаясь к одному Ромке:

— Зачем этот за мной следил? Тоже ради моей пользы?

— Конечно. Я послал его приглядывать за тобой, как бы чего не случилось. Пойми, твое заявленьице о том, что ты с бревном наперевес погналась за настоящим маньяком, — Родион в этом месте задорно хохотнул, а Ромка нахмурился еще пуще и продолжил: — наложило на меня определенный отпечаток. Я просил тебя быть осторожнее, но это лишь слова, помогать нужно было делом. Вот Родик и согласился оказать мне такую услугу — ходить за тобой по пятам.

— А то ему делать больше нечего! — не поверила я.

— Ну… я попросил, и он помог!

— Допустим. А зачем он побежал за мной?

— Ты первая побежала! Иначе как ему за тобой присматривать?

Я на секунду закрыла глаза, а открыв, уверенно произнесла:

— Я не верю ни одному твоему слову.

— Что же это такое? — Он повысил голос: — Я говорю тебе: мы НИКОГО не убивали! Я не имею отношения ни к резне в институте, ни к твоему Ваньке, ни к остальным жертвам! Может, я и мерзавец, как ты говоришь, — сказал с обидой, — но я не убийца! — Он снова взял в руки нож и с легкостью согнул его. — Видишь. Я пытался показать тебе, что он игрушечный, но ты побежала от меня…

От всего этого у меня на глазах выступили слезы, но я быстро их утерла, не дав себе расслабиться и предстать пред врагами жалкой и беспомощной.

— Ну хорошо. Я верю. — Что и говорить, Роман на самом деле не походил на душегуба. — Но, хоть убей, не понимаю, зачем ты все это делал? Боже, я думала, что пришел мой смертный час!

— Ну ты же видела, что со мной было, когда я узрел тебя в деревне? Блин, я решил, что ты сцепилась с местной алкашней! Я ведь не велел ему вламываться в дом и гнаться за тобой с ножом! Да еще и с настоящим!

— Подумаешь… — пробурчал Родик и фыркнул, мол, еще велеть мне что-то будешь, ага.

— Но на шашлыках-то был ты! — припомнила Ромке я.

— Но я же не причинил тебе вреда! Если ты помнишь, я дрепнулся на землю и сам чуть не стал жертвой сумасшедших подростков, собравшихся нанизать меня на шампуры! Еле ноги унес… Прости, я не оправдываюсь, просто… мне тоже досталось, поверь. Надеюсь, теперь-то ты откажешься от поисков настоящего маньяка? — Он приобнял меня. Да как он смеет! — Знаешь, Родик сказал мне по секрету, что если бы он в самом деле хотел убить тебя, то это не составило бы труда. Ему пришлось превратить дверь в решето, лишь бы выиграть время, чтобы ты смогла сбежать. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, что не выдержишь реальную схватку с Убийцей в белой маске?

— Понимаю, — выдохнула я. Как ни прискорбно, но он прав. Прощайте, мечты о собственноручном разоблачении кровавого преступника.

— Прости же меня и… знаешь что, переезжай ко мне! Раньше твоя идея о поимке убийцы мешала нам быть вместе, но теперь все будет по-другому, правда? — Он теснее прижался ко мне, но я отстранилась.

— Знаешь, Ром, после всего я, наверно, не смогу.

— Да брось ты! Ну прости меня! Понимаю, сейчас ты не можешь принять никакого решения, но ты поостынь немного, подумай, и, полагаю, когда злость и обида пройдут, ты сможешь все забыть и вернуться ко мне. Я чувствую это. И мы заживем. Вместе. Вдвоем. — Помимо моей воли, он чмокнул меня в щеку. — Давай я сделаю тебе что-нибудь? Горячий чай и бутерброды помогут тебе прийти в себя. Или хочешь яичницу?

— Нет, — категорично заявила я, помотав туда-сюда головой.

— Ладно, не хочешь яичницу, тогда будет только чай. Я мигом. — И удалился на кухню, хотя мое «нет» относилось ко всем без исключения существительным, относящимся к семантической группе под названием «пища».

Стоило на кухне начать звякать чашкам, как Родион очутился подле меня и, вперившись своими злыми черными зрачками в мои испуганно-негодующие серые глаза, таинственно прошипел:

— Но ты ведь не веришь тому, что наболтал тебе этот болван? — Подонок прочитал мои мысли. Я и впрямь не верила, потому что Жигунов наговорил тут с три короба, а понять цель всех этих манипуляций с нападениями я так и не смогла. — Не веришь, по глазам вижу. Значит, не такая уж ты и дура. А ежели не дура, то поверишь в то, что я  тебе скажу. Итак. Изначально нас было три друга — Митяй, Ромик и я. Три, а не два, как тебе известно. Просто из троих друзей одного, Митяя, посадили в следственный изолятор по подозрению в убийстве. А двое оставшихся лезут вон из шкуры, чтобы его спасти, так как только тупые легавые могут всерьез верить в то, что Митяй мог кого-то там убить. Думаю, план наш понятен: убедить следствие, что настоящий маньяк разгуливает на свободе. И сделать это надо было в те часы, в которые Митяй парился в камере. Вот зачем ты нам и была нужна. — Он говорил тихо, внятно и размеренно, всем своим видом показывая, что он никуда не торопится, словно учитель, в сотый раз объясняющий бестолковому ребенку правила сложения обыкновенных дробей и чувствующий свое неоспоримое превосходство. При всем при том бейсболочный не отводил взгляда, по-садистски наслаждаясь причиняемой мне его словами болью.

Я про себя подумала, хороший же спектакль дал Ромка на кладбище: «Митяй? — переспросил он. — Он не смог прийти». Конечно, сказал бы правду, что тот сидит в камере, и я бы насторожилась. Возможно, сама бы пришла к той истине, что мне сейчас открыл этот вонючий гад. В то же время Роман не солгал, Митяй и взаправду не смог прийти. Как он сможет, кто его выпустит?

— Почему именно я?

— А то не знаешь! — хохотнул «вонючий гад». — У меня, к примеру, нет близких отношений со следователями-важняками. А у тебя есть, и ты их не сильно скрываешь. Мы думали, ты сразу к нему понесешься, как только засечешь слежку. Или же услышав горячее дыхание убийцы ночью в трубке. — У-хо! У-хо! — напомнил он мне эти звуки и загоготал. Я почувствовала, что глаза у меня на мокром месте и не очень удивилась: это так типично для них. — Но ты, идиотка такая, действовала вопреки всем нашим расчетам. То есть вообще никак не действовала! Вот и пришлось ужесточить меры. Правда, мусора не такие уж дураки, Митяя отпускали только под подписку, а при новом преступлении сажали снова. У них своя выгода: пока подозреваемый парится в СИЗО, убийца будет вести себя фривольно. Сейчас ты спросишь, почему Ромик не открыл тебе сегодня всей правды? А я отвечу: в то время, как я убивал одного зайца — вызволял друга, он пытался убить сразу двух. Второй заяц — это постель с тобой, лапушка. — Он пошлепал меня по щеке своей противной ладонью, и я, ощутив настойчивый прилив тошноты, грубо отпихнула от себя его руку. — Ха! И ему это, между прочим, почти удалось. Самое интересное, что он до сих пор не отчаялся в этом отношении. Открыв тебе глаза, я оказал большую услугу, но вместо высокопарных слов благодарности сделай одну милость — уйди с глаз моих. Пока Ромик на кухне, никто тебе не помешает.

Родион подошел к широкому окну и принялся туда глазеть. Полагаю, для того, чтобы не видеть меня больше ни одной секунды. В этом плане наши чувства были взаимны. Я молча поднялась, тихонечко, чтоб не слышал Жигунов, проскользнула в прихожую, обулась, оделась и покинула гадскую квартиру. Ноги моей больше здесь не будет!

Выйдя из подъезда, я наткнулась на любопытное зрелище: голубой «Опель — Омега» с номерами 118 стоял во дворе, сверкая на солнце, переливаясь перламутровым блеском и как будто бы не замечая вокруг себя тесный ряд полицейских машин. Первым в этом ряду стоял грузовик «ГАЗ-66» цвета хаки, из которого в настоящий момент повыскакивали омоновцы, накинулись всей гурьбой разом на беззащитную Юлию Образцову, повалили на землю и сцепили на руках браслеты, да к тому же за спиной, как будто я была мало того, что мужиком, так еще и особо опасным преступником-рецидивистом интернационального масштаба. Затем, пригибая ладонью голову, насильно запихнули в одну из легковых машин на заднее сиденье, которое отделялось от переднего железной решеткой. Я даже загордилась собой: пару раз за последние годы меня увозили в отделение, но никогда еще не удостаивали такой чести, как сегодня. Далее произошло вот что: из подъезда вышел Роман, держа в руке дымящуюся чашку чая и рассеянно озираясь по сторонам с чувством обиды на лице, и группа захвата принялась за него, а после — за вышедшего следом парня в Косухе, который только и успел сказать:

— Да забей ты на… Черт, облава! — как тут же был засунут следом за Ромкой во второй легковой автомобиль. По завершении операции привлеченный ОМОН отправился по своим делам, а две легковушки — прямо в отделение.

Не буду рассказывать, через что я прошла, пока не добилась встречи с дядей Борей в его рабочем кабинете. Привели туда всех троих и стали допрашивать. Оперативники без тени сомнения упирали на то, что у меня, видите ли, почти на все нераскрытые убийства, произошедшие за период от достижения мною возраста уголовной ответственности по сегодняшнее число, нет четких алиби. Да и вообще как-то подозрительно я все время попадаюсь на их пути. Но Акунинский быстро охладил их пыл, попеняв на то, что это просто смешно, и выставил всех за дверь.

На удивление, у всамделишных преступников алиби на все убийства были, а последнее из них произошло всего пару часов назад, в то время как мы трое пребывали в отделении.

— Борис Николаевич, что же получается? Они и вправду никого не убивали?

— Представь себе, — развел следователь руками. — Ни Жигунов Роман Валерьевич, ни Краснов Родион Антонович к серийному маньяку не имеют отношения. Так что смею обрадовать: реальный Псих в маске на тебя пока не позарился.

От наречия «пока» я поежилась, но в целом осталась довольна: мой парень не покушался на мою жизнь, да и настоящему киллеру я не нужна — он доказал это, выпрыгнув в окно аудитории.

— Для вас, молодые люди, у меня также есть хорошая новость. Я еще утром подписал постановление об освобождении вашего драгоценного друга. Вы тоже можете быть свободны, если гражданка Образцова не напишет заявления. Есть статья о хулиганстве, если вам не известно.

Я обернулась на Романа.

— Я не буду ничего писать.

— Спасибо, Юль, — отозвался из угла Жигунов. — Юль, я правда… Я не хотел… Я никогда бы не сделал тебе больно.

Я задумалась. Может, и правда его вины в этом нет? Краснов узнал, что у новой пассии друга в знакомых ходит следователь, и разработал идиотский план. Ромка пошел у него на поводу, решив, что это просто шутка, а оно вон как оказалось. Кто-то сейчас меня осудит либо посмеется, но только я одна видела, сколько нежности и теплоты было в его глазах, когда он сидел возле кровати и гладил мою руку. И сейчас его голос был пропитан всепоглощающим чувством вины.

— Это ты зря.

— Что? — встрепенулась я. Неужто мой Бориска обладает экстрасенсорными способностями? — Что зря?

— Улыбаешься.

— Я? — Проанализировав задействованность тех или иных лицевых мускулов, поняла, что в самом деле улыбаюсь.

— Он тебе не пара.

— Это еще почему? — возмутился Роман из угла, разглядывавший до этого наручники на своих руках и низко опустивший ради этого действия голову. — Юля, ты не слушай. Твой следователь просто предвзято ко мне относится.

— Я? — Он хохотнул. — Да мне-то плевать на ваши амурные похождения. В отличие от вашей семьи.

— Моя мама…

— А я не про маму говорю. А про жену и ребенка.

— Вы врете! — подпрыгнула я на стуле и начала громко возмущаться, не понимая, однако, почему вдруг так резко замолчал Ромка.

Борис Николаевич молча извлек из ящика стола папку, а из этой папки какой-то документ и протянул мне. При ближайшем изучении он был классифицирован мной как ксерокопия паспорта гражданина Российской Федерации Жигунова Романа Валерьевича. Адрес регистрации оказался мне совершенно незнаком.

— Что это за улица Победы?

— Это на окраине города, — ответил всезнающий Борис Николаевич.

— Но он ведь за «Гигантом» живет! — возразила я.

— Это, надо понимать, его холостяцкий притон. Когда жена с ребенком уезжают в отпуск, туда водятся глупенькие девушки вроде тебя.

Вот почему он не дал мне в тот раз паспорт! И вот кто его в обычное время кормит нормальной едой. Понятно, почему он так и не научился готовить. Но это невозможно! Как он мог так поступить?!

Я перелистнула несколько страниц. Четыре года назад был зарегистрирован брак с такой-то, в графе дети — мальчик около трех лет от роду. Со злостью отшвырнула документ и повернулась к своему бывшему (теперь уж точно бывшему). Он был красным, точно являлся раком и его сварили.

— Как прикажешь это понимать?

— Юлечка, ты только верь мне! — взмолился рак и болван в одном лице. — Я развожусь с женой, потому и съехал с той квартиры и живу сейчас один. — Хм, может такое быть? Вполне. Но почему он сразу не сказал? — Прости, я не мог тебе сказать, — прочел он мои мысли. — Ты порядочная девушка, а такие не связываются с женатыми. Да, сознаюсь, раньше я изменял жене, но все потому, что у нас с ней так и не получилось полноценной семьи. Как видишь, мы и отдыхаем порознь. Поэтому я подал на развод. Прошу, дай мне еще один шанс! Через два месяца бракоразводный процесс завершится, и мы сможем быть вместе!

Я прислушалась к себе, своим мыслям, чувствам, амбициям, эмоциям и желаниям, и ответила:

— Не знаю. Мне нужно время.

Домой я вернулась почти ночью. Родители, услышав, как поворачивается в замке ключ, и не ожидая моего столь стремительного возвращения из «тихого и никому не известного места», вооружились сковородой и чуть не дали ей соприкоснуться с моей макушкой, подумав, что это маньяк. К счастью, все обошлось. Потом я решилась им все рассказать, от начала этого приключения до настоящего момента и во всех подробностях. Хотя можно было и пожалеть родительские нервы, но мне так хотелось поплакаться в жилетку! Кстати, это заняло всю ночь. Отец напоследок сказал:

— Думаю, тебе не стоит больше с ним встречаться. Порядочный парень сразу бы сказал, что еще не совсем свободен. Не говоря уже о ряжении в костюм убийцы. Что это за шутки такие? У него как с головой вообще? — и тут же засопел. Здесь же, на стуле за столом в кухне. Мы с мамой еле его дотащили до кровати. Засим и сами легли.

Проснулась я только в час дня. Да и то оттого, что над ухом надрывался телефон.

— Юля, ты должна мне помочь! — истерично завопила трубка голосом Лиды Прониной-Семеновой. — Я так сойду с ума!

— Не надо ни с чего сходить. Возьми себя в руки. — Я смачно потянулась на постели и села поудобнее, подложив под спину подушку и приготовившись слушать.

— Я хотела записаться на прием к психологу, но у них все расписано до следующей недели! А мне сейчас нужно выговориться, понимаешь?

— Да, конечно. Что случилось?

— Новая жертва… Это… Моя знакомая! — Бывшая одноклассница в голос зарыдала.

Так, и снова жертва связана со мной, на сей раз — через Пронину. Ну почему мне так везет?

— Это ужасно!

— Вот и я говорю, что хуже некуда!

— Жалко ее. Молодая была?

— Старше на три года. Блин, почему она раньше не сдохла?! Почему именно сейчас?!

Сказать, что я офонарела, услышав такое, — не сказать ровным счетом ничего. У меня был шок. Я долго молчала, затем, сглотнув, уточнила:

— Ты про кого сейчас говоришь?

— Так про нее же, про тварь эту. Последнюю жертву.

— Подожди-ка. Я думала, ты по ней страдаешь.

— Да Господь с тобой! Стервой была — стервой и отрупела. Я по себе страдаю!

Чувствуя, как шарики заходят куда-то далеко за ролики, я попыталась все же продолжить трудно поддающийся пониманию диалог:

— Что-то не въеду никак: ты-то тут при чем?

— Как при чем? Каждый ежик знает, что мы с ней были смертными врагами. Образец, я боюсь, что меня обвинят в ее убийстве. Мне страшно! Я не хочу в тюрьму!

После этого Лида слезно вымогала у меня разрешения прийти ко мне в гости, и я сперва отнекивалась (в квартире было не убрано), но затем, посочувствовав человеку, пошла навстречу. Дома (мать тактично отчалила в магазин, чтобы нам не мешать) Пронина вновь принялась на пустом месте страдать, роняя слезы в поставленную совершенно не для этих целей у нее перед носом чашку чая.

— Ну как ты не понимаешь! У меня нет алиби! Я целый день сидела дома. Одна! Ой, повяжут меня…

— Перестань. Для суда отсутствие алиби — лишь косвенная улика, за это никто тебя никуда не посадит, — разумно убеждала я приятельницу в обратном.

— Для суда? — испугалась пуще прежнего Семенова. — Даже один суд повредит моей репутации. Семенов выбросит меня из дома, если я окажусь замешана в чем-то, что может повредить его статусу. Даже если меня потом оправдают. Все, табу! У человека его круга не должно быть жены, которую подозревали в убийстве, понимаешь?

Я со вздохом произнесла:

— Да, этот мир ужасен. — От упоминания этого печального факта я с горя решила выпить свой чай, но Лидка схватила меня за руку — ту, которой я и взялась за чашку, — препятствуя запланированному действию.

— Образец, ты можешь сказать, что мы весь день были вместе, а?

— А? — повторила я за Лидкой, удивившись. — Но ведь за дачу ложных показаний…

— Нет-нет, не для суда, а для Пусика! Чтобы он знал наверняка, что я ни при чем! — Я сумела лишь растерянно моргать в ответ. — Впрочем, — махнула она, — это мне не поможет…

Пользуясь тем, что Пронина отпустила мою ладонь, я отпила-таки чай, а затем предложила:

— Лид, расскажи мне все по порядку. Тогда и будем думать. Что это за девушка, что у вас были за отношения и кто может подумать, что это ты отважилась на такой жестокий шаг, как убийство.

— Ее звали Эвелина Антонич.

— Редкое имя, — отметила я.

— Да, и стерва редкостная! — ядовито ухмыльнулась Пронина. — Вообще никаких моральных принципов у человека! Короче, она из моей среды — завзятая тусовщица. Папахен ейный — главврач крутой платной клиники, маман — известный парикмахер-стилист, у нее свой салон, и по слухам она самих «закатников» к выступлению готовит… Слышала о таких? — «Закат» — начинающая молодежная группа, о которой я, конечно, что-то слышала, так как была не совсем дремучей, потому кивнула. — Во. Девочка избалована донельзя, в таком университете училась, мама дорогая… Боюсь вслух произнести стоимость за год обучения! Но этого ей оказалось мало, и девушка задумала стать известной топ-моделью, обойти саму Хайди Клум!

— Как вы с ней общались?

— Да мы не общались. Просто встретились один раз на презентации, наш общий знакомый книгу наваял, ну и обменялись любезностями… Я еще была слегка подшофе, короче вылила ей вино прямо на светлое салатовое платье. Она ответила пощечиной, а я пообещала надрать ей задницу в глухой подворотне. Так и получилось! Ее нашли неподалеку от недавно открытого модного бутика в центре города, во дворе, с вспоротым животом. Сучка! Решила подохнуть прямо через две недели после нашей разборки! Подождала бы год-другой! Глядишь, никто б и не вспомнил про ссору.

— Лид, послушай. — Я взяла ее за руку. — Это убийство копирует другие такие же убийства, это почерк того самого маньяка, который убил Ваньку.

— А потом пугал нас в лесу! — напомнила Пронина, но я проигнорировала ее слова: не хватало объяснять, кто на самом деле пугал нас на дороге и зачем он это делал. Вместо этого продолжила:

— Максимум, что тебе грозит — общение со следователем. Но ты ведь уже давала показания, когда вместе с ребятами вы вспоминали номера автомобиля, на котором отчалил… хм… человек в коричневом костюме. Это то же самое. Пообщавшись с тобой, люди поймут, что никакая ты не убийца, и на этом все закончится.

— Но как они поймут?

— Ну… ты не похожа на убийцу. Существует избитое мнение, что молоденькая длинноногая блондинка подле крутого преуспевающего мешка с деньгами невыносимо глупа и не способна на серию жестоких, кровавых — и вместе с тем продуманных! — убийств.

— То есть, — щеки собеседницы нездорово покраснели, а зрачки засверкали лютой злостью, — ты хочешь сказать, что я тупая, да? Только из-за того, что у меня богатый муж, ты считаешь меня тупой?! Нет, ты ответь: я дура, да?!

«Ну совсем, что ль, дура?» — хотелось мне на это возразить, но я быстро сообразила, что этим начну сама себе противоречить, и ответила спокойно:

— Нет, Лида. Я этого не говорила. Я сказала только: распространенное мнение, которого многие придерживаются. Это нам и нужно.

— Не гони фуфло! — стукнула она крошечным кулачком по деревянной крышке стола. — Ты назвала меня тупоголовой идиоткой!

Я глубоко вздохнула. Вот ведь женщины, да? Муху с ног на башку перевернут, да еще и слона из нее раздуют! Собственно говоря, не все мы такие, это особый тип характера.

— Лида, прекрати истерику! — начала я терять терпение и, вспомнив, что я дочь своего отца, как уже говорилось — военного человека, тоже стукнула по столу.

— Ах, я еще и истеричка, да?! — скривила Семенова ярко размалеванные ядовито-красной помадой губы. — А ты… ты… вонючая завистница!

Обидев меня, притом незаслуженно (завистливостью я не отличалась никогда, я считаю, что если кому-то чего-то не дано, значит, так суждено, к тому же абсолютно счастливых людей не бывает, у каждого свои проблемы, зачем тогда завидовать), она вскочила со стула — тот с грохотом повалился на пол — и пулей вылетела из квартиры.

— Не мир, а бардак! — фыркнула я.

 

Глава 14

Вечером объявилась по телефону Катька.

— Ты почему дома? И почему по бабуськиному домику словно мамонт пробежал? — гневалась она. — Приезжаю я, значит, с института, а там… — Она присвистнула, показывая, что «там» было то еще зрелище, а я поскорее рассказала ей, что произошло, чтобы оправдаться в глазах лучшей подруги. Среагировала она бурно: — Кошмар!! Кошмар!! Тебя чуть не убил маньяк, а потом оказалось, что это был тот самый парень в косухе, и он к тому же приходится лучшим другом твоему Ромке, купно с которым они и придумали этот бредовый план, чтобы с помощью тебя вызволить их общего друга из СИЗО?! — на одном дыхании выдала Катя, а я подтвердила, что поняла она все правильно. — Кошмар! Жуть! Как ты это перенесла? — Собеседница сказала ей, что перенесла это крайне плохо. — Бедная моя подруга… Но этот твой! Совсем он ненормальный, что ли?! Законов, поди, не знает. Их дорогого Митяя обязаны были выпустить через сорок восемь часов или же предъявить обвинение. А коли прямых доказательств нет, какое на фиг обвинение?

— Его и выпускали, но только с подпиской о невыезде. А с появлением нового трупа сажали снова. Они и хотели доказать, что он тут вообще ни при чем.

— Ага, и сами стали при чем.

— Они не думали, что я их раскрою.

— Нет, ты их что, оправдываешь? — ополчилась против меня Любимова, которой претила сама мысль о том, что ее лучшая подруга может добровольно позволить мужчине собой манипулировать.

— Не знаю. Я не знаю, как быть, — посетовала я на судьбу. — Он мне очень нравится, но они меня использовали. Причем настолько гнусно и подло!

— Рада, что ты это понимаешь.

— К тому он оказался женатым. И с ребенком.

— Боже! — Катька, по всей видимости, схватилась за голову и стала ею качать, не отнимая рук. Потом все-таки справилась с собой и вновь взяла в руки трубку. — Силы небесные! Покусай его таракан! Вот и верь после этого мужикам! Точнее, наоборот, не верь, Юлька, не верь!

От усталости я плюхнулась в кресло.

— Но он клянется, что его брак на грани развода. И через два месяца он будет свободен. Что мне теперь с ним делать? — Я посмотрела на стену над софой, где висели, тикая, часы в форме сердца. Его подарок. Вот и мое сердце сейчас точно так же тикало, отсчитывая положенное мне до последнего удара время, которое, как мне казалось, в связи с последними напряженными неделями будет печально недолгим.

— Ой, они все клянутся, поверь мне. Но проходит месяц, два, полгода — ничего не меняется. То детей сначала надо в школу отдать. То подождать, когда они ее закончат и станут взрослыми и самостоятельными. Потом начнет жена болеть, а он не сможет бросить ее в таком состоянии. Затем будешь ждать, когда эта жена помрет, прости, Господи. Но так и не дождешься — живучие они, эти чужие жены!

— Откуда ты все знаешь? Об этой жизни? — подивилась я. Вроде подруга лишь на год меня старше, а иной раз кажется, точно лет на пятьдесят.

— Веллера читала? «Все о жизни», так и называется книга. Вот оттуда. Слушай, хочешь мой совет? — Конечно, я хотела, потому и выболтала все подробности своей личной жизни. Совет был мне крайне необходим! — Тебе с ним надо сделать всего один глагол, на букву «з».

— Хм… забодать? Замучить? — включилась я в игру. — Запутать? Задурить? Запудрить мозги?… Ах! — испугалась я догадки, осенившей меня после недолгих раздумий. Жестоко, конечно, но что поделать! Раз Катя говорит — надо, значит, надо! — Замочить! А нас не посадят?

— Подруга, ты че, белены объелась? — отпала Катерина, услышав такое. — Забыть его надо, забыть! Ну или «забить», как тебе больше нравится. То есть сначала забить, а потом забыть. Столько свободных парней на свете, мы тебе получше найдем!

— Ах, забы-ыть! — подивилась я легкости отгадки.

— Именно. А ты сразу — замочить. Экая ты кровожадная!

Неожиданно отключили свет. Из ванной, где мылась мама, незамедлительно донеслось ее возмущенное:

— Ну, Мосэнерго! Чтоб вам всем голой попой на муравейнике сидеть!

В следующее же мгновение, очевидно испугавшись столь неприязненной для заднего места процедуры, работники Мосэнергосбыта электричество вернули. Правда ненадолго.

— Думаю, тебе нужно развеяться, — сказала мне мембрана. — Не нужно даже, а жизненно необходимо. Что ты завтра делаешь? — проявила она любопытство, и свет вновь нас покинул. Забегая вперед, скажу, что на сей раз на более продолжительный период, очевидно, сотрудники, посовещавшись, решили, что против муравейников ничего не имеют.

— Вызываю электрика, — отшутилась я.

— У вас тоже творится этот беспредел? Понятно. Итак, ты ничего не делаешь. А коли так, то завтра отправляешься со мной на ярмарку.

— Что еще за ярмарка? — Держа у уха трубку, я на ощупь переселилась на софу и прилегла.

— С сегодняшнего дня по двадцать четвертое число у «Гиганта» проводится масштабная вещевая ярмарка. Ленка сказала, там дешевое, но в то же время вполне симпатичное барахлишко. Насчет качества она предпочла умолчать, но мы с тобой, Юлёна, не богачи, нам и синтетика сойдет. Ну что, зайдешь за мной где-нибудь в час?

— Не-а. Я ленивая, к тебе подниматься надо. Давай возле подъезда?

— Лады.

На этой веселой ноте мы завершили разговор. Было приятно, что верная подруга готова пожертвовать своим личным временем ради того, чтобы развеселить меня, и трубку я клала с улыбкой на устах.

На следующий день, во вторник, ровно в час дня я была у Катиного подъезда. Сегодня, несмотря на вторую половину марта, было настолько жарко, что я позволила себе облачиться в джинсовку и джинсы с кроссовками. Воистину, скоро в Московском регионе начнут расти пальмы с бананами. Хотя нет: бедняги замерзнут летом.

Подруга выплыла с опозданием в шесть с половиной минут, что было для нее так типично, и выглядела сверхшикарно: не застегнутый белый кожаный пиджачок, черная мини-юбка, черные сетчатые чулки, черные же стрейчевые сапожки до колена и новый пуловер со стразами с приличным вырезом. Катя всегда являлась эталоном изящества, стиля и женственности, и все же яркий макияж и не менее яркий маникюр лучше бы котировались на свидании в ночном клубе, чем во время похода за покупками. Впрочем, кому как нравится.

— Привет, — отбросив с плеча завитый каштановый локон, поздоровалась подруга.

— Привет, — откликнулась я и, наоборот, перекинула светлый хвост через плечо вперед: не все Кате, кокетничая, поправлять прическу, можно и мне разок.

Через пятнадцать минут мы были у «Гиганта». Ярмарка кишела покупателями и пестрела разнокалиберным товаром: от заколок и бижутерии до курток и шуб из натурального меха. Четыре длиннющих ряда палаток заняли почти всю площадь перед дворцом культуры и заканчивались аккурат перед древней, обшарпанной сценой. В наш город давненько не заглядывали звезды, но сегодня они решили сделать исключение в лице недавно созданной группы «Закат» (той, о которой и говорила вчера Лида), что давала сейчас благотворительный концерт просто для фона. Да, приход весны исключительно позитивно влияет на характер и настроение людей. Хотя коллектив, насколько мне известно, родом именно из нашего города, потому их выступление не является таким уж грандиозно добрым поступком.

— Люблю тебя, хочу тебя, — вещал со сцены незатейливые рифмы слабоголосый вокалист — паренек лет пятнадцати с подростковыми прыщами на лице. — И весь я твой, и вся ты моя…

— Давай сюда, — повела меня Катя в первый ряд. — О, косметика!

Оглядев ассортимент — довольно-таки богатый, — глаза у Катьки засветились алчным блеском. Мои же приобрели скучающий вид: я пришла сюда за конкретными вещами, потому мне как-то не улыбалось тратить время возле палатки с тем, чем я практически не пользуюсь.

Испробовав на боковой стороне ладони все тридцать два блеска для губ разных оттенков, Катюха остановила выбор на тоне номер девятнадцать (цвет назвался романтично — «Первый поцелуй», но я бы окрестила его просто как «розовый») и бойко принялась торговаться. Продавец не желала уступать, разговор затянулся, и я решила пройти дальше в поисках летней одежды, посчитав, что авось в одном и том же проходе Любимова меня не потеряет. Вскоре, толкаясь между палатками, изобиловавшими различной продукцией, я налетела на Лидку.

— Ты что здесь делаешь?! — очумела я, совсем позабыв про нашу серьезную ссору.

— Не пугайся, не на ярмарку, — очень даже миролюбиво отозвалась Семенова и улыбнулась. Я также улыбнулась: люблю незлопамятных людей. Однако… могла бы и извиниться! — Ты же знаешь, как я отношусь к ширпотребу. Я на концерт пришла, мне нравится «Закат». Тебя люблю, тебя хочу…

— Чего?! — испуганно дернулась я в сторону, нечаянно ударив локтем какую-то тетку, но тут поняла, что Лида просто подпевает любимому исполнителю.

— …И улечу, я улечу… Ты чего дергаешься? Слушай, за мной сейчас Пусик приедет на новой тачке, и мы прокатимся в Москву, в бутики. Хочу себе еще одну шубу. Я говорила?

— Нет, — нахмурилась я. Зачем человеку две шубы? К тому же, если верить нашей экологичке, вследствие накопления углекислого газа и пыли в атмосфере, что создает парниковый эффект, в ближайшее время миру грозит глобальное потепление. Какие, на фиг, шубы? Бикини нужно покупать.

— Юль, ты чего убежала? — догнала меня Катя. — Я выиграла! Она скинула пять рублей!

— Кать, ты знаешь Лиду? — Я представила их друг другу.

Бывшая одноклассница смерила мою подругу очень неприятным завистливо-агрессивным взглядом, в общем, как одна красивая женщина другую не менее, а то и более красивую, а Катерина, казалось, вообще не обратила на первую внимания. Почему красавицы так ненавидят друг друга, даже не зная внутреннего мира этого человека?

— Ла-апочка моя, вот ты где! — подкатился к нам пузатый дядя маленького росточка, и в связи с этим он казался абсолютно круглым. Круглый, словно мяч, лысый, словно мяч, и маленький, словно… маленький мяч. Одним словом, Мяч.

Лида повернулась к своему мужу с недовольной миной и закапризничала:

— Пусик, почему так долго?

— Прости, За-аинька! — Здесь Мячик заметил нас. — Здравствуйте, де-евоньки!

От этой дурацкой манеры растягивать гласные меня едва не стошнило, и я поклялась себе, что, если он еще раз это сделает, я начну играть им в волейбол. Корзиной будет служить открытое окошко дома через дорогу, авось докину, я довольно меткая. Но Кате, судя по всему, речь Мяча пришлась по вкусу, ведь это было своеобразным заигрыванием, а любое внимание к своей персоне со стороны особей мужского пола Любимова воспринимает как личную победу. Понятное дело, побеждать нравится всем.

Итак, Катюха растянула губы в своей фирменной улыбке и пожала Лидкиному Мячику руку. Сам Мяч тем временем не сводил пристального взора с ее коленок, обтянутых черной сеткой. Видя такое дело, мегера женушка схватила в охапку своего кругленького мужа и, чеканя им, уволокла от греха подальше.

— Вы знаете, что я мастер спорта? — обернувшись через плечо, крикнул Кате уводимый в неизвестность мячеподобный Лев Семенович и через секунду был скрыт с помощью Лиды из нашего поля зрения.

— Интересно, он мастер спорта по борьбе сумо? — подколола Катя.

— Ага. Или по боям без правил.

— В категории супертяжелого веса! — Мы рассмеялись.

Через два ряда бессмысленной толкотни среди многочисленных покупателей под зазывающие крики продавцов я выхватила глазами из толпы два знакомых силуэта, озирающихся вокруг себя в поисках кого-то. Может, меня?

— Кать, смотри. Мой экс со своим дружком.

— Да? Где? — Подруга посмотрела в направлении, которое я ей указала.

Ромка с Родионом тоже заметили ту, которую искали, и пошли в нашу сторону.

— Солнышко, я знал, что встречу тебя здесь! — с чувством выдал Жигунов и распростер перед моим носом свои жаркие объятия, но я не спешила в них падать.

— Вот мы и встретились, детка, — в свою очередь поприветствовал меня Краснов ехидно, что не сулило мне ничего хорошего.

Любимова смерила невысокого узкоплечего Родика в несвежей одежде и с грязными волосами чисто женским презрительным взглядом и спросила меня, скривив при этом мину жующего что-то чрезвычайно кислое человека и выразительно фыркнув:

— Че это за чмо в ботах?

Я еле сдержалась, чтобы не прыснуть от смеха, а Родион незамедлительно уставился на свои черные кеды. Наверно, применял к ним определение «боты». Вообще-то Катька сразу догадалась, кто это. Просто ей хотелось за меня отомстить, хотя бы так.

— Милая, ты подумала над тем, чтобы ко мне вернуться? — Это, конечно, Ромка.

Я нахмурилась.

— Знаешь, Ром, где твой самый большой промах?

— Да, это было жестоко… Этот костюм…

— Да, именно жестоко. Но не костюм. Ты обязан был сказать, что женат.

— Юлечка… — Ромка глубоко вздохнул, точно перед прыжком в воду. — Порядочные девушки вроде тебя, узнав такую новость, тут же машут ручкой. Я хотел, чтобы ты сперва поняла, какой я человек, узнала меня изнутри, так сказать, а не делала бы поспешных выводов при первой встрече. Матрешка моя, потерпи немного! Максимум — два несчастных месяца, они быстро пролетят, и все, я свободен! И мы будем вместе! Я… я женюсь на тебе! Теперь ты знаешь меня. Ты знаешь, что со мной не соскучишься. Да и с тобой тоже… Представляешь, как мы заживем?

— Честно говоря, с трудом. Да и не знаю, нужна ли мне такая жизнь.

— Давай просто попробуем! Ну дай мне шанс! — налились мольбой два синих глаза.

Вот снова возникло это чувство! С первой минуты разговора я была настроена очень сурово и жестко, как-никак парень меня здорово обманул, да и притом ради выгоды своего друга изрядно пощекотал нервы. Но стоило ушам поглубже окунуться в приятный тембр его голоса, как мозги сызнова начали отказывать. Гипнотизер он, что ли?

— Я не знаю… — Это все, что я смогла из себя выдавить. Как всегда — ни да, ни нет. Ни то ни се. Почему же я такая мягкотелая, такая податливая, такая уступчивая, такая лапша?

Катерина, до этого скромно отмалчивающаяся и слушающая наш диалог, едва почуяв в моем голосе слабину, схватила свою непутевую подругу под руку и решительно повела прочь. Ромка, видя такой демонстрационный уход, здравомысляще рассудил, что догонять не стоит: это ничего не даст, однако посчитал нелишним крикнуть вдогонку:

— Я тебе докажу свою любовь! Ты поймешь! Я… я сделаю это! — да таким тоном, что мне стало как-то не по себе. Не хватало, чтобы он с моим именем на устах сиганул с крыши, оставив маленького сына сиротой.

Я поделилась с Катей своими опасениями, и та тут же остудила пыл подруги:

— Фуфлогон твой Жигунов! Ничего он не сделает, вот увидишь!

— У меня такой сумбур в голове, — пожаловалась я ей.

— Ничего страшного, — оптимистично заявила она в ответ. — У тебя всегда были с этим местом немалые проблемы.

— Ну спасибо! — Вместо того чтобы обидеться, я рассмеялась. Наверно, «немалые проблемы» действительно имеют место. Впрочем, вероятнее всего Катя добивалась именно этого — поднятия настроения, а вовсе не обиды. — Ну, на самом деле, Кать, как после всего этого можно… Я даже не знаю, можно ли такое простить? И как вообще на это реагировать?

— Не хочешь — не прощай! — Судя по интонации, Любимова сама не хотела, чтобы Ромка был прощен. — И вообще, хватит о нем! — категорично заявила подруга и сунула мне в руки симпатичную розовую маечку. Батюшки! А я и не заметила, как мы успели пройти целый проход и остановиться возле одной из палаток. — Советую взять. Как раз твой размер. Очень дешево.

— Конечно, дешево! — бесцеремонно встряла продавец-прилипала, которую, кстати говоря, никто ни о чем не спрашивал. — Дешевле, чем у меня, нигде не найдете! Посмотрите еще эту расцветочку… И этот еще фасончик… — посыпалась из спортивной сумки на хрупких девушек куча-мала тряпок.

Тетка рьяно растягивала разнообразные майки и футболки, демонстрируя, что они и на слона влезут — излюбленное, но слегка неадекватное телодвижение всех продавцов одежды, — однако мы-то далеко не слонихи, и нам, наоборот, нужно было посмотреть, не велико ли это будет. Но вопреки всем уговорам показать товар в исходном размере, иначе элементарно не понять, на нас это либо же на мам, продавщица с упертостью осла и с еще большим энтузиазмом растягивала одежки.

Короче, отвлечься от мыслей о Ромке мне все же удалось, но через небольшой промежуток времени пришлось опять на него переключиться. И вот почему.

Когда динамики в сороковой раз пропели свое «люблю тебя, хочу тебя», на сцене стало твориться что-то невообразимое, я даже искренне пожалела, что, исходя из нашего с Катей местоположения, не имею возможности ее видеть.

— Отстань!.. Охрана!.. — пищал вокалист, разбавляя эти слова обильными междометиями и громким пыхтением с всхлипами, будто бы с кем-то дрался.

— Уйди… Уйди… Дай мне!.. Дай я… — в ответ солисту доносился из динамиков… Ромкин голос.

Я дернула подружку за рукав кожаного пиджака. Та прислушалась, после чего у нее вытянулось лицо.

— Вот свинья! — выругалась Катерина. — Когда только нажраться успел, алкаш буйный?

— Он не свинья! И не алкаш! — запротестовало все мое женское существо. — Просто он вправду любит меня!

Словно на крыльях, я полетела долой из прохода на узкую площадку перед сценой, волоча за собой яростно сопротивляющуюся подругу. И вовремя: Жигунов все еще воевал с пацаном за право обладать микрофоном.

— Как не стыдно бить маленьких! — крикнула ему Катька, но Роман не откликнулся. Зато откликнулись ярые фанаты «Заката», которым сильно не понравилось то, что их обожаемого кумира обозвали мелким.

— Пшла отсюда! — донеслось со всех концов.

— Захлопни варежку, мелочь пузатая! — ответила Катька сразу во все эти самые концы.

— Кто не любит наш «Закат», быстрой смерти будет рад! — впарили они ей устрашающего смысла лозунг.

С рифмоплетством у подруги всегда было отлично, так что:

— Лучше вовсе умереть, чем на «закатников» смотреть!

«Мелочь пузатая», возраст которой варьировался от десяти до пятнадцати лет, будучи неспособной простить столь нелестные отзывы в адрес кумиров, кинулась бить мою подружку. Ой, зря они это! Екатерину Михайловну голыми руками не возьмешь. Она и раньше умела постоять за себя, а после того, как прошла в каком-то спортклубе курсы по самообороне, и вовсе стала непобедимой. В своем кругу мы зовем ее Женщина-кошка. Короче, в результате короткой потасовки малолетки разлетелись кто куда с красочными фингалами на лицах и конечностях.

Но я, честно признаться, ничего этого вокруг себя не замечала (это потом мне рассказали очевидцы да и, немного смутившись, сама Катя), так как всем моим вниманием в тот период времени всецело завладел объект на сцене.

Наконец, «закатники» решили, что отдых им не помешает, и, объявив во всеуслышание конкурс «Алло! Мы ищем таланты», уступили лидерство Жигунову, лишь лениво подыгрывая ему на акустической гитаре.

— Я хочу посвятить эту песню, — перед исполнением сообщил экс со сцены, — своей любимой девушке Юле. И пусть она поймет, как сильно я люблю ее, и простит меня. Слова и музыка не знаю чьи, наверно, народные. — Ромка глотнул для храбрости из бутылки, имеющей этикетку со словом «пиво», которую все это время держал в руке, и начал позорить меня на весь город. — Для меня нет тебя-а прекрасней! Но ловлю я твой взор напрасно! — завел он оглушающе громко и постыдно фальшиво. И в самом деле — пьянь. Толпа одобряюще заулюлюкала. Оглядевшись, я подивилась тому, что циркачество Жигунова, едва начавшись, собрало куда больше зрителей, чем часовое выступление «Заката».

— Это Юрий Антонов, придурок! — высказалась Катя, но ее никто, кроме меня, не услышал.

— Как виденье, неу-у… ик!.. ловима, каждый день ты прохо-о-одишь мимо. Ля-ля-ля! И еще раз! Ик… — Все начали подпевать, на радостях аплодируя. — Как виденье, неу-уловима…

— Болван, — послышалось слева пренебрежительное. Это явно была не Любимова, ибо она стояла справа от меня.

Я оторвала-таки взгляд от подвыпившего выступающего и глянула налево. Родион! Ну конечно, как это я не поняла сразу?

И тут волей-неволей я увидела в толпе… Пашу! Самойлова! Он стоял неподалеку от нас с Красновым, но смотрел, не как все, на кренделя Жигунова, начавшего уже с пьяных глаз творить на сцене натуральную свистопляску, а на меня. Было видно, что он не сводит своего печального взора с моего глупого, счастливого лица уже давно. (Это с одной стороны позорно, когда пьяный великовозрастный дебил прославляет твое имя своим посредственным пением с беспорядочными телодвижениями туда-нога-сюда-рука, лишь отдаленно напоминающими танец, а с другой — приятно все ж таки.) Люди ходили мимо, толкались, а он все смотрел, ни на что не реагируя, на то, как радовалась я Ромкиным выходкам, как опрометью летела к сцене, как улыбалась, слушая его вой, только по недоразумению могущий назваться пением. Такой удрученный, печальный, несчастный, полный бездонной боли от неразделенной любви взгляд, но в то же время осуждающий: как ты, Образцова, предательница, можешь обращать внимание на пьяные выходки многократного обманщика и не замечать свысока такого чистого, преданного обожания?

И теперь я смотрела на Пашу. А он продолжать смотреть на меня. Вдруг что-то больно кольнуло изнутри в самое сердце. Что это было? Откуда это взялось? Что это значит?

Мне почему-то стало противно смотреть на сцену. Хотя Ромка там вовсю отплясывал румбу, совершенно не попадая в ритм собственного пения.

— Но в глазах твоих ле-о-од и стужа. Ха! Ведь тебе я совсе-ем не ну-ужен! А я повторяю вновь и вновь: не умирай, любо-овь! — доносилось из колонок, но моя душа и Пашины глаза подсказывали, что вовсе не Роман поет мне эти слова. Ромкиным голосом их говорил мне Павел.

Когда боль в сердце отступила, я обернулась на Катю: та внимательно изучала дисплей своего розового мобильного телефона.

— Не пойму… Без десяти три?! Быть этого не может! Юль, погляди на своих!

— А в чем дело? — крикнула я: из-за шума со сцены мы плохо слышали друг друга, но она сама взяла мою руку и посмотрела на циферблат наручных часов, после чего ответила с вопиющим ужасом в голосе:

— Блин, у меня на три назначено собеседование! Я забыла тебе сказать, что моя соседка работает бухгалтером в районном МФЦ, она обещала устроить меня к себе!

— Так чего мы ждем? Бежим! — МФЦ располагалась довольно далеко от места, где мы находились. Но если повезет и сразу подъедет нужный автобус… В принципе, успеть нельзя, но получится опоздать всего на чуть-чуть. На любимые Катины шесть с половиной минут.

Мы кинулись вон с ярмарки, но не тут-то было: во-первых, свора людей становилась все плотнее и отзывалась на все наши телодвижения агрессивным толканием, а во-вторых, Жигунов, сволочь такая, углядел со сцены мое бегство и ринулся за нами. Догнав у первого ряда палаток, уже неподалеку от дороги, он посмел развернуть настоящий спектакль в духе шекспировских страстей: эмоционально хватал за руки, театрально бросался в ноги, произносил трогательные, слезливые и пламенные речи, губительно рыдал. В общем, всячески мешал дезертировать.

Кое-как выбившись из его цепких объятий, мы с Катей умудрились добежать до дороги, понимая, однако, что автобусом так и так не успеем. Жигунов, прихватив Родика, следовал за нами. Еще немного, и они снова возьмут нас в плен. Мне-то ничего, всего-навсего неприятно, да и только, а Любимова может лишиться тепленького местечка, уготованного для нее доброй соседкой.

Скорый взмах Катиной руки — и возле нас затормаживает желтое такси, по счастливой случайности проезжавшее мимо и оказавшееся свободным. Мы мгновенно отодвинули переднее сиденье двухдверного «Фольксвагена» и плюхнулись назад. Автомобиль тронулся.

— В МФЦ на Чехова, пожалуйста, — взмолилась подруга, хотя шофер и не думал спрашивать, куда нам надо, а ехал, казалось бы, по собственному маршруту. — И будьте любезны, побыстрее!

Водитель выполнил просьбу, после чего мы с Любимовой начали вслух поражаться, как вовремя он оказался поблизости, как здорово нам подфартило, что для нашего (в особенности — моего) везенья большая редкость, и огромное ему за это спасибо. Сидевший за рулем мужчина средних лет по-прежнему молчал, кивая в такт нашим восхищенным признаниям. Казалось, он привык к благодарности клиентов за то, что вечно бывает в нужное время в нужном месте. Однако, когда мы задали ему вполне доходчивый и целесообразный вопрос о том, в какой же фирме он трудится и номер их горячей линии, поскольку на самой машине это не было указано, и водитель в ответ опять-таки промолчал, это уже выглядело более чем странно.

Совсем неожиданно, но одновременно мы с Катей осознали, что везут нас почему-то в абсолютно другом направлении, чем мы договаривались. Я серьезно сдрейфила, а подруга, вспомнив о том, что она Женщина-кошка, полезла выяснять отношения: холерик — он и в такси холерик.

— У тебя че, компас загнулся? Не видишь, куда прешь? Нам же в другую сторону! — и тому подобное.

Здесь впервые удалось девушкам услышать голос впереди сидящего человека. Голос этот был серьезным, рассудительным, мужским баритоном с приятной хрипотцой, который сообщил нам вот что:

— Там ведутся ремонтные работы. Делают новую дорогу. Едем в объезд.

Это объяснение нас успокоило, мы расслабленно откинулись на спинку сиденья и блаженно прикрыли глаза. Все плохое — позади.

 

Глава 15

Все плохое, оказывается, только начиналось. Но, к великому сожалению, мы поняли это, лишь когда водитель свернул в лесополосу. Открыв глаза, мы так и подпрыгнули на сиденьях, не забыв громко ахнуть. Таксист на это никак не отозвался. Теперь стало ясно, как были убиты супруги Мироновы и парень Жанны, но это разъяснение мы навсегда унесем с собой в могилу. Я знала, что когда-нибудь это случится. Что тесный круг, все ближе и ближе подбирающийся ко мне путем устранения из игры Звеньевой, Орловской, Мироновых, а затем Ваньки, наконец сомкнется. И в центре буду я. Но, Боже, почему Катька? За что ей это, при чем здесь она? И в то же время, при чем тут я? Зачем я нужна маньяку?

Машина резко подпрыгнула на кочке, мы вздрогнули, а сзади что-то зашуршало. Обернувшись, я увидела пустые пластмассовые бутылки, что терлись друг об друга и о стекло. Водитель все так же молча вез нас в неизвестность, в глубь леса, который чем дальше, тем сильнее и страшнее сгущался. Ладно, если что — трахнем ему по балде пустой бутылкой, может, одумается.

Умница Катька, не теряя внешнего спокойствия, уверенно полезла в дамскую сумку, приговаривая:

— Где ж пудреница? Где ж моя пудреница?…

На самом деле она искала телефон. Только кому она собралась звонить? В полицию? Да ее и слушать не станут, так как открыто объяснить ситуацию мы не сможем, а разбирать тупой бабий лепет неясно о чем никто не станет.

Во что-то потыкав на дне сумки, лежавшей на коленях, она сказала:

— Наверно, дома оставила, ну ладно. Так вот, сейчас мы проедем лес и вырулим прямо к зданию районного МФЦ, — продолжила она громко и выразительно, старательно выговаривая слова. Я сразу догадалась: подруга включила громкую связь. — А тебя, Юль, потом повезут к самому дому, чтобы тебе не ходить далеко… Что? Но ведь тебе таксист объяснил, что та дорога ремонтируется! Иначе никак к нужному зданию не проедешь. Только через лес.

— Смотри, какое дерево! — подыграла я как можно громче, показывая пальцем на могучий здоровенный дуб — достопримечательность нашего города. Один раз сюда даже какой-то шаман ездил, сказал, что сей дуб — источник большой энергетической силы, так как стоит на пересечении внутренних энергетических потоков Земли.

— Юля, это не просто дерево, это дуб, — так же громко изрекла Катя поучительным тоном. — Ему уже около трехсот лет. Если верить разным околонаучным исследованиям, то стоит войти своим биополем в контакт с его корой, как он тут же начинает снабжать тебя духовной силой. Что-то вроде донора.

— Хватит болтать, — разозлился серийный убийца и довольно резко остановил машину.

Мы внутренне напряглись: что сейчас последует? Два трупа или, может, все-таки простое изнасилование?

— Поч… чему мы ос… тановились? — заикаясь, спросила я боязливо и ощутила, как затряслись колени.

Катя ткнула меня под ребра, мол, молчи, а мужчина полез в бардачок, достал оттуда маску с балахоном, а из-под сиденья — нож и стал перевоплощаться, подтвердив тем самым все наши самые жутчайшие опасения, ибо стало ясно: не видать нам изнасилования, как своих ушей. Зато очень скоро я, быть может, увижу свои собственные кишки в последний момент жизни.

Испугавшись этой перспективы, я принялась за молитву, а Катя в тот момент, когда я дошла до «да будет воля твоя», с дикими воплями: «Мамочка-а-а!!» кинулась к переднему сиденью, начав дергать в разные стороны рычаг, чтобы его отодвинуть.

— Ну быстрей же! Быстрее! — подгоняла я, так и не дочитав до конца молитву, но у подруги от волнения и страха тряслись руки, и ничего не получалось.

Псих в маске спокойно натягивал на себя балахон, так как был убежден: мы никуда от него не денемся, и от этой его спокойной уверенности нам становилось еще страшнее.

Я начала помогать Катьке, и совместными усилиями мы все же отодвинули сиденье, а пока я его держала, Любимова потянулась к кнопке, подняла ее вверх и подалась вперед, чтобы ухватиться за ручку, но здесь маньяк проявил-таки активность и, вооружившись ножом, другой рукой попытался вернуть переднее сиденье на место, дабы преградить нам путь к отступлению. Однако Катя оказалась проворнее, дернула за ручку, я приналегла сверху, вместе мы открыли злополучную дверь и высыпались наружу, словно сваренная каша из кастрюльки. Вдогонку послышались звуки разрезающего воздух лезвия, и что-то намочило мне спину. Боли ввиду состояния аффекта я не почувствовала, потому не сразу сообразила, что это кровь. Кате он попал в ногу, чуть выше щиколотки, и, просочившись на землю, она не смогла подняться. Сделав две безрезультатные попытки, Любимова, лежа на земле, открыла пошире дверцу, предугадав намерение маньяка, и, когда он полез за нами, со всей оставшейся силой шандарахнула по нему дверью. Однако Псих в маске умудрился подставить руку, перехватив дверь, и в итоге не очень-то пострадал. Успев отбежать на пару метров, я ринулась обратно — поднимать подругу. Одновременно с этим она схватила за ноги вылезшего из машины Убийцу в маске и дернула. Маньяк, потеряв равновесие, упал, ударившись головой о корпус автомобиля, а Катя, опершись на мою руку, наоборот, поднялась.

— Бежим! — потянула я ее в лес.

— Ты что! Я не смогу. В машину!

Мы нырнули обратно в желтый «Фольксваген» в тот момент, когда серийный убийца поднялся на ноги и схватил выроненный им сорокасантиметровый нож.

— Блокируй дверь! — скомандовала Любимова и сама потянулась к двери со своей стороны. Я в свою очередь заблокировала другую, причем всего за четверть секунды до того, как Псих дотронулся до ручки. Широкий рукав коричневого балахона дергался в попытках отворить дверцу автомобиля, белая маска недоуменно покачивалась. Зрелище было настолько ужасным, но в то же время настолько реальным, что у меня на голове заходили ходуном волосяные луковицы, ибо я наконец-то поняла, что происходит. Сначала не было времени задуматься над этим, все происходящее казалось дурным сном, да и только. И вот время появилось, и я вынуждена была осознать: все это взаправду. «Настоящий маньяк на тебя пока не позарился», — вспомнился мне Борис Николаевич. А теперь вот позарился. «Схватку с настоящим маньяком ты не выдержишь», — с непоколебимой уверенностью заявил Ромка. Действительно, не выдержу. Получается что? А то, что я сейчас умру.

Катька истошно завопила. Я обернулась к ней:

— Что?

— У тебя вся спина в крови!

— Я ничего не чувствую. Я что, умираю? Поищи у меня рану.

— Сейчас. Нужно остановить кровь. — Подруга начала водить пальцами по моей джинсовке. — Она в нескольких местах рваная, я не могу… Надо срочно в больницу!

Любимова устроилась поудобнее в водительском кресле и потянулась к рулю.

— Черт! Нет, только не это! Господи!

— Что такое? — упоминание попеременно нечистого и Бога в одной реплике меня насторожило.

— Ключи!! Где они?!

Словно по команде мы уставились в лобовое стекло. Киллер стоял перед самым бампером и, весьма довольный собой, покачивал в руке брелок с ключами от замка зажигания. Теми, что были нам сейчас гораздо нужнее, нежели ему самому. Блин, увел буквально из-под носа! Как он это сделал?

— Проницательный, гад! — сплюнула раздосадованная подруга.

— Или просто насмотрелся «Визга», — предположила я. — Там был такой момент.

Через секунду маньяк, еще раз покачав маской, отвернулся от машины и пошел прочь, вскоре скрывшись из вида. Что он задумал?

— И что же нам теперь делать? — тихо прохрипела я, почти физически ощущая, как мой организм с каждым сказанным словом покидают джоули энергии. А вместе с ними из меня уходит жизнь.

— Тебе как, совсем худо? — сочувственно спросила Катерина, заглядывая в глаза. Будто бы по ним можно было определить, через сколько вздохов я стану трупом.

— Терпимо. — Почему-то с каждой секундой в атмосфере становилось все меньше кислорода. Приходилось чаще дышать. — А ты как?

— Я-то? — Катя нахмурилась, точно что-то вспоминая, затем впилась глазами в рану на ноге. — Я-то в порядке. Забыла даже про сей пустяк.

— Ничего себе… пустяк.

— А? — не расслышала Катя. И неудивительно: я сама себя не слышала. Но громче отчего-то не получалось. — Ты что-то совсем расклеилась, подруга. Крепись, помощь сейчас подъедет. — Она потянулась на заднее сиденье за сумкой. Извлекла сотовый. — Так, куда звонить? 112?

Я пожала плечами и незамедлительно вскрикнула: это телодвижение доставило мне жгучую боль.

Вернувшийся маньяк, увидев в руке предполагаемой жертвы телефон, в исступлении заметался вокруг машины, размахивая ножом. Остановившись возле двери, он попытался открыть ее ключом, но Катя удерживала кнопку нажатой, другой рукой одновременно набирая номер телефона. Поняв, что мы его так просто не пустим внутрь, Убийца в белой маске пошел к багажнику и, поковыряв ключом, открыл его.

— Силы небесные, что он задумал?

— Катя, быстрее, — прошептала я.

— Сейчас! — Подруга прислонила к ухе трубку. — Что?! Что значит — не существует? Вот, блин, я не то набрала! — она прибавила парочку нецензурных слов.

— Аку… Акунинского…

— Хорошо, сейчас наберу его. Держись. — Псих в маске вновь появился в поле нашего зрения с какой-то железкой в руке. — Борис Николаевич? Это Катя. — Маньяк встал напротив двери со стороны Кати и замахнулся. — Мы в лесу, на нас напали! — затараторила она как ненормальная, потому что в следующую секунду, как и предполагалось, многократный убийца обрушил мощный удар на боковое стекло, которое с шумом посыпало свои осколки прямо на мою подругу. — А-а-а!! Мамочка! — пыталась она скинуть с себя острые неровные стекляшки. — Дядя Борис, мы в желтом «Фольксвагене» в лесу, рядом с местом, где убили прошлых жертв! Он сейчас залезет к нам в машину, а помощь все не едет! — чуть не рыдала она в трубку. Серийный маньяк бережно положил железяку на землю, а оттуда поднял любимый вид оружия — нож — и вновь явил нам свою белую маску. — А вот она, помощь… — дав отбой, обреченно промямлила Катя, глядя не на маньяка, а в лобовое стекло.

Я повернула голову туда же и не смогла сдержать скептической усмешки: по дороге к нам на всех парусах спешила помощь в виде… Паши на велике. Нашла кого позвать! У него даже оружия с собой никакого нет, как он справится с маньяком?

Последний тем временем просунул руку в отверстие в окне и стал нащупывать кнопку, которую все это время удерживала Катька, что и спасало пока нам жизнь. Не отпуская кнопку, другой рукой подруга стала беспрестанно стучать кулаком по руке человека в маске. Тогда маньяк просунул в дыру вторую руку, и попробовал достать нас ножом. Мы истошно завопили, Катя выронила телефон и стала отчаянно жаться ко мне, дабы не позволить руке с ножом достать ее, а я в свое время жалась все сильнее и сильнее к противоположной двери. Лезвие ножа всего на два сантиметра не дотягивалось до Катиного носа.

Внезапно рука убийцы застыла, перестав махать перед нашими лицами ножом, а сам он указательным пальцем другой руки постучал себе по виску, мол, какой я дурак! Мы насторожились, и правильно: держа нас кончиком лезвия как бы «на мушке», он изворотливо просунул в то же отверстие в стекле свободную руку и, согнув ее в локте, спокойно поднял пластмассовую кнопку вверх. Мы не могли этому помешать, так как чуть дернешься — и нож проткнет тебя, как тряпичную куклу, так что просто с немым ужасом наблюдали за тем, как маньяк высовывает наружу сначала свободную руку и тут же хватается ею за ручку, затем — руку с ножом, чтобы залезть в уже открытую дверь и попытаться изрезать нас на куски.

Открыв пошире дверцу, убийца полез а машину — мы завопили покруче самых заправских сирен, — но в этот самый момент наконец-то подоспевший Самойлов, слезши с велосипеда, этим же самым велосипедом ка-ак хрястнет по позвоночнику преступника, который по причине занятости своими жертвами выхода нового персонажа на сцену не заметил. Вследствие этого маньяк крякнул и повалился нижней частью тела наземь, а верхней — на своих же неслучившихся жертв, надолго затихнув. Паша, взяв у него ключи, выкинул тело на улицу, сел в машину, сдвинув Катю на мое сидение, захлопнул дверь и завел мотор. Поняв, что появился шанс на спасение, я стала внушать себе, что нужно приободриться, но сознание упорно настаивало на том, чтобы меня покинуть. Но кто же знает, сумею ли я вернуться после этого к жизни? Вдруг кровопотеря настолько велика, что дальше — только кома, а после — смерть? Мне вспомнилась Рустамовна-Руслановна. Как же звучала ее молитва на выздоровление?

— Аста ла виста, бьем спиннингиста, — проворчала я и все-таки отключилась.

— Эх, ты! Стыдоба! Рана совсем пустяковая, царапина, а не рана, а она в обмороки падает! Вставай, неженка! — донесся до меня грубый женский голос сквозь пелену небытия. Я оказалась лежащей вниз лицом на кушетке, а над моей спиной колдовала тетка немалых габаритов, с черными усиками над губой (тестостерон зашкаливает?) и в белом медицинском халате. Катька с перебинтованной ногой и Паша сидели рядом на стульях. Я осторожно, прислушиваясь к своим внутренностям, приподнялась. — Не боись, трус, не развалишься! — продолжила с неописуемым удовольствием в голосе срамить меня медсестра. Да какая она медсестра? Скорее, медсеструха или медсестрище. — У подруги твоей похуже ранение, месяц хромать будет. Семь швов без наркоза наложили. Так нет же — даже слезинки не проронила.

Я воззрилась на суперменшу и Женщину-кошку в одном лице и с недоумением произнесла:

— А как же кровь? Ты же сама говорила!

— Оказывается, это была моя кровь, — скромно потупив глазки, ответила та. — Она брызнула на тебя, когда мы вылезали из машины, и маньяк проткнул мне ногу чуть выше щиколотки. Тебя он лишь слегка задел. Повезло, что джинсовка плотная, иначе хуже бы вышло.

— Но я же чувствовала… что меня покидают силы, и я умираю! — хваталась я за последнюю соломинку выглядеть перед друзьями страдающей, но выносливой и храброй жертвой нападения.

На это увлекающийся психологией Павел ответил:

— Ну, самовнушение играет очень важную роль в нашей жизни. Если опытный гипнотизер сумеет внушить смертельно больному, что он здоров, тот действительно может вылечиться! Удивительно, но факт. Эффект Плацебо. Также бывает и наоборот…

— Понятно. — Само собой, мне было очень стыдно за мое малодушие, и почему-то больше всего не перед лучшей подругой, с которой съеден не один пуд соли и распит не один литр… чая, и даже не перед незнакомой взрослой женщиной, видавшей вещи похуже, чем то, что у меня на спине уместилось под одним маленьким пластырем, а именно перед Пашей. Странное дело.

Ах, я не чувствую боли, я что, умираю? Ах, поищи у меня рану… Ах, меня покидает жизнь, я даже говорить уже не могу… Это я.

«Что у тебя с ногой?» — «Да так, сущие пустяки». Это Катя. И «сущие пустяки», из-за которых подруга не сможет месяц нормально передвигаться, не помешали ей отразить все нападения маньяка, в то время как я считала эти долбаные джоули… Вспомнила, тоже, джоули… Сколько лет у меня не было физики? Но в чем измеряется энергия, я почему-то перед лицом смерти умудрилась вспомнить. Да еще и в обморок грохнулась. Короче, позор мне смертный.

Я слезла с кушетки, старательно не поднимая на друзей глаз. Куда бы мне смотреть? О, на бесхозный стул, стоящий чуть поодаль от них, на котором однако, несмотря на его «ничейность», висит черная тонкая водолазка, ну очень напоминающая мою. Да, по-моему, моя и есть. Стоп, а что же тогда на мне?

Я опустила взор на свою грудь. Так, спасибо, что хоть бюстгальтер на мне оставили! Слава богу, он непрозрачный, с толстым слоем поролона.

Густо покраснев, я напялила порезанную водолазку.

— Что с маньяком? — пользуясь тем, что медсестрище вышло в смежный кабинет, спросила я скорее Катю, но ответил Самойлов:

— Я, когда ехал, вызвал ментов. Но когда мы тронулись в больницу, на место прибыл почему-то ваш следователь.

— Это я ему позвонила, — пояснила Катя.

— Ну вот, я сдал ему на руки Убийцу в маске, потом снова сел за руль и привез вас сюда, а он остался дожидаться опергруппу.

«Сдал ему Убийцу в маске», как круто это прозвучало! Не знала, что Паша способен на такой подвиг. То, что Катя суперменша, я узнала еще давно, теперь выяснилось, что и Паша хоть куда, одна я лапша лапшой.

Мы вышли из здания, Катя, опирающаяся одной рукой на Пашу, другой — на меня, предположила:

— Бориска сейчас на себе, наверно, последние волосы рвет. Он же не видел через стекло, в каком мы состоянии.

Я испугалась:

— Быстрее, к нему! Пока еще хоть что-то осталось!

Троица почапала к остановке. Тут Паша стукнул себя по лбу:

— Е-мое! А как же велик? Он ведь остался совсем один, там, в лесу. А вдруг его менты присвоили? Надо вызволять!

— Паша, — рассудительно изрекла Катерина, — твое транспортное средство проходит по делу маньяка как вещественное доказательство. Адвокат убийцы, скорее всего, подаст в суд на тебя за попытку физической ликвидации его клиента. Твой велосипед должен пройти тщательную экспертизу.

Самойлов растерянно поморгал глазищами и задал по-детски наивный вопрос:

— Правда? — На что две подруги, не сговариваясь, усиленно закивали головами. — Ну отстой! Срочно надо забрать с места происшествия велик, пока адвокат до него не добрался! — Тут подошел автобус, как раз идущий в сторону лесополосы. — Так, мне с вами не по пути. Счастливо доехать. Я заберу велик и тут же к вам, окей? — И, не дожидаясь нашего согласия, Павел запрыгнул в «пазик», следуя своей новой миссии — спасти железного коня.

Мы засмеялись.

— Ну вот, теперь мне тебя на себе придется тащить, — пожаловалась я. — Пополам с Пашей эта работка казалась полегче.

Подружка пожала плечами.

— Зато прикольно получилось. — Больше всего на свете она любила прикалываться над другом. Стоит сказать, из раза в раз у нее это получается все более изобретательно, иначе как объяснить тот факт, что Павел неизменно попадается на ее удочку?

Автобусом мы добрались до следственного комитета. Борис Николаевич Акунинский, следователь по особо важным делам, действительно таскал себя за все семь имеющихся волосинок, но они пока стойко держались. Мы удовлетворенно хихикнули, а следователь рассвирепел:

— Что смешного? Я чуть душу дьяволу не отдал за то, чтобы узнать, где вы, что с вами случилось! Матерь Божья, неужели живы? Рассказывайте!

Выполнила требование Любимова, я лишь изредка вставляла реплики вроде: «Да-да, все так и было!» или «Ужас! Жуть! Кошма-ар!».

— Ну это хорошо, что вы додумались позвонить другу, — одобрил он Катин поступок, возведя его в ранг подвига, — включить громкую связь и внятно произнести ваше нынешнее местоположение. Как мне сообщил этот самый Павел, вы остались живы именно благодаря дереву. Иначе ищи вас свищи по всему лесу!

— Это я!! — заорала я не своим голосом и вскочила с места. — Это я додумалась сказать, что мы едем мимо дерева! Это я спасла нам жизни! — взывала я к строгому следователю, дабы тоже получить порцию похвалы. Не одной же Катюхе лавры собирать. — Кать, ну скажи ему!

— А вы, гражданка Образцова, сядьте на место, — ответили мне грозным тоном. — Про вас отдельный разговор. Я пока имею беседу только с Екатериной Михайловной. — Я раскрыла рот от праведного негодования и уселась обратно. Вот ведь как получается: Катя сделала умную вещь — слава ей. Юля же — садись на место. Несправедливо! — Так вот, Екатерина Михайловна, за это я вас, конечно, хвалю, — Любимова на радостях порозовела: акунинское «хвалю» значило очень многое. — Но ответь-ка мне, дорогуша, что было бы, не будь у тебя с собой телефона, а? Ну нет его, разрядился. — Катя бросила взгляд на подругу. — И у нее тоже не было бы. Украли, допустим. Молчишь? А я отвечу. Он порезал бы вас на фарш! Затем смешал бы с рисом и варил бы голубцы!

— Вы прямо Стивен Кинг какой-то, дядя Борис, — обиделась Михална. — Зачем же голубцы-то? И вообще, почему вы нас в чем-то обвиняете? Мы сделали все, как надо, иначе прохлаждаться нам сейчас на железных столах в ледяных стенах морга, а не сидеть перед вами!

— Нет, не всё! Не все вы сделали! На кой леший вы затеяли собственное расследование? Вы — две легкомысленные дуры, никогда не задумывающиеся о последствиях и живущие одним днем! Вы бы хоть о мамах своих подумали, эгоистки!

Я обижено надула губы, решив с Лысым больше не разговаривать. Катька же снова ринулась в бой, используя прием аргументации под названием «Лучшая защита — нападение»:

— Вы не правы. Как вам не стыдно нас в чем-то обвинять, вы же знаете, через что мы прошли! И при чем тут расследование? Маньяк вовсе о нем не знал. Да и откуда ему знать? Он всего-навсего ехал мимо, а мы попались под руку.

— Допустим, — чуть сдал позиции Акунинский. — Но какого рожна, ремень вас подери, вы уселись в незнакомую машину?! Этому с детства учат!

Теперь уже вскочила Катька: всякий спор всегда придает ей колоссальный объем энергии, чего не скажешь обо мне. Казалось, лишь покажи мне койку — я тут же засну, причем здесь же, на стуле, потому как дойти до этой койки у меня не хватит сил.

— Блин, мы не садились в незнакомую машину! — рьяно втолковывала она, веря в свою опровержимую правоту. — Мы садились в ТАКСИ! Потому что я опаздывала на собеседование! Откуда нам было знать, что… О боже! Работа! Мне надо на работу! — Любимова, припадая на одну ногу и морщась, заметалась по кабинету в поисках сумочки (мы от усталости совершенно забыли, куда их свалили), в которой был телефон, чтобы посмотреть время и, возможно, побежать на автобус, но Борис ее остановил:

— Какая работа? Начало седьмого!

— Да? А-а… — Катя опустилась на стул возле меня. — А вы почему на работе в таком случае?

— А я пока протокол не составлю, домой пойти не могу.

— Но зато вы сегодня раскрыли столько убийств!

— Ну это сильно сказано, еще многое предстоит проверить. А пока посмотрите на фотографии жертв маньяка. Для протокола. — Следователь по особо важным делам достал из толстой папки снимки и разложил их на столе. — Итак. Звеньева А.В., Орловская А.М., Миронов В.А., Миронова О.С., Макаренко К.К., Дудкина Р.С., Белов И.А., — я вздрогнула, разом вспомнив кровавое желе вместо живота друга и полную его еще теплой крови лодку, — и Антонич Э.Б. Итого восемь душ.

Я долго не могла понять, кого мне напоминает девушка со снимка. Наконец сообразила: оказывается, разом двух людей, вот почему я сперва стушевалась. Она была нечто среднее между убитой Алиской Орловской и… Лидкой Прониной! Такие же длинные светлые, немного вьющиеся волосы, тонкий нос, зеленые глаза, стройная, пышногрудая и, судя по всему, высокая. Только у Алисы волосы были рыжеватого оттенка.

— Это кто? — ткнула я в девушку со снимка, снятую уже после смерти в какой-то глухой подворотне на земле.

— Последняя жертва, Эвелина Антонич. Отец и мать до сих пор прийти в себя не могут, а также не могут пояснить, что там делала их дочка в столь поздний час. Но об этом нам поведает маньяк. А почему она тебя так заинтересовала? Ты с ней раньше встречалась? Где, при каких обстоятельствах? Уж не в той ли подворотне, где она и обрела вечный покой? И не видела ли ты сам момент расправы?

Нет, он считает, что я являюсь свидетелем всех-всех преступлений века!

— Конечно, не видела. И ее при жизни не знала, не тот социальный круг. Просто мне показалось странным, что она точная копия другой жертвы, Алисы, моей однокурсницы. О господи! — осенило меня догадкой. — А может быть так, что серийный убийца клюет на определенный типаж внешности?

— Может, — легко согласился следователь. — Если его обидела девушка, то он может таким образом «ей» мстить. То есть, убив главную жертву, он не успокаивается и убивает как бы «ее же» вновь и вновь. А может, главная обидчица по каким-то причинам вообще не может быть умерщвлена, но результат будет тот же. Однако в нашем случае все по-другому. Здесь не прослеживается никакой закономерности. Убийца убивал, когда чувствовал жажду крови, а не специально кого-то. Сама посуди, женщины все разные, возраст разный, внешность, профессии — всё. Плюс к ним трое мужчин.

— А что, если… — включилась в игру Катя, — убийц двое? И тот, что охотится за блондинками определенной внешности, еще на свободе? — Тут она бросила взгляд на свою закадычную подругу и переменила мнение. — Либо же на нас напал именно тот, что охотился за блондинками, так как Юля тоже немного похожа на тех двух жертв. Точняк, маньяков двое!

— Ага, щас! — плюнул следователь прямо на стол с бумагами и фотоснимками, разозлившись. — Почему двое? Почему не тридцать?! Нет, ну почему, стоило мне поймать практически неуловимого преступника-душегуба, как они тут же заявляют, что их, видите ли, два! Я так и к старости повышения не дождусь! — Старший друг вынул из кармана пиджака платочек, белый в желтый горошек, с оборочками, и протер лысину.

Катька не привыкла так просто отступать и продолжила спор:

— Но ведь имеют место быть две жертвы одинакового типа внешности! И вы не можете это опровергать!

— Совпадение, — парировал тот.

— Выходит, — не слушая их, ужаснулась я своих мыслям, — что Пронина в опасности! Ей нужно выделить охрану!

— Прекрати немедленно! — постучал Борис Николаевич трижды раскрытой потной ладонью по плоскости стола. Верхняя фотография из-за этого приклеилась к его руке, но Акунинский сей мелочи не заметил. — Во-первых, помню твою Лидку, она сама себе такую охрану нанять может, что мы тут и рядом не лежали. Во-вторых, с твоим непутевым Ромкой и его дружком этих маньяков выходит уже четверо. Не слишком ли много на меня одного?

— Нет, ну почему он непутевый? — вступилась я за бывшего возлюбленного. — Ромка вполне путевый, к тому же по-своему меня любит. — В этом месте Катька и Борис хором кашлянули в ладонь, обменявшись говорящими взглядами исподлобья, и я решила сменить тему, точнее, вернуться к предыдущей. — Ну дядя Боря! Пожалуйста, спасите Лидку! И вообще, приставьте к каждой похожей девушке по паре вооруженных полицейских!

— Сбрендила?! — был мне ответ вежливого, эрудированного служителя закона.

Любимова прервала нашу ссору, обратившись ко мне:

— Юль, ты же знаешь, Мячик очень состоятельный, он лучше всех ментов вместе взятых позаботится о своей за-аиньке, — передразнила Семенова остроумная Катька.

Я хихикнула, добавив:

— К тому же он и сам мастер спорта! По сумо!

— Ага, или по боям без правил в супертяжелом весе!

Засмеявшись, мы поднялись со стульев и под забавное акунинское: «Какое сумо? Какие бои без правил? Какие мячи?!» — ретировались из кабинета.

На улице нас поджидал Самойлов, как и обещалось, на велике. Видя, как мы прощаемся, он тут же предложил прокатить меня до дома, и я, ввиду приподнятого настроения, под противную Катькину одобряющую ухмылочку дала свое благородное, снисходительное согласие.

Усевшись вместе с ним на велосипед, я получила от владельца строгие указания:

— А ну, ухватись за меня, и покрепче!

— Это что еще за пошлости? — целомудренно покраснела я и демонстративно отодвинулась на самый край.

— Эх… Ты раньше каталась на подобном виде транспорта когда-нибудь?

— Да! — подумав с полминуты, сказала я. — На велотренажере у знакомых в гостях!

— Это объясняет дело, — хмыкнул Павел и тронулся с места. Меня моментально обдуло ветром и неведомой силой отбросило назад, в последнюю долю секунды я успела ухватиться за Пашин, пардон, ремень от брюк. А он в свой черед стал безжалостно набирать скорость, крутя педали ногами как какая-нибудь ультраскоростная мельница. Пришлось с громкими воплями на всю округу «И-го-го-о!» мертвой хваткой вцепиться руками за его талию, а ногами… опять же за талию. Да, такого дуэта в велоспорте еще не видел никто!

Высадив меня у подъезда по завершении недолгой, но запоминающейся поездки, Паша с любопытством пронаблюдал, как я, по инерции шатаясь туда-сюда, делаю неверные шаги в сторону жилища, и, сжалившись, отправился провожать меня до квартиры. Я с радостью оперлась на его плечо: тело вело себя странно, не желая перемещаться самостоятельно. Даю руку на отсеченье, не знаю, как он это со мной сделал, но сделал это специально! Теперь несколько ночей подряд мне будет казаться, что я куда-то еду! Вернее, несусь, как обожравшийся допинга гепард!

— Ну, как у тебя… с твоим Романом? — с легким замешательством спросил провожатый на лестнице.

— Чудесно! — пропела я. Он промолчал. — А у тебя как?

— С Романом? Да никак. Не люблю я мужчин, и все тут.

Я сперва офонарела от этакой глупости, затем поняла, что у Паши, оказывается, имеется чувство юмора, и рассмеялась.

— Да нет же. Как у тебя с личной жизнью?

— Ну… Есть пять девушек. По переписке. Через Интернет.

М-да, знакомиться через Всемирную сеть может лишь Павел. Нет, мне вот маньяков и в жизни хватает.

— А ты не боишься, что общаешься на самом деле с мужиком-извращенцем вместо прекрасной дамы? И вообще, зачем тебе их так много, целых пять?

— Так вот ты сама ответила на свой же вопрос. Хоть из пяти-то одна женщина обязательно будет!

Я опять засмеялась.

— У тебя неплохо с математикой. Тебе тоже надо было в экономисты идти, а не во врачи. Какие у тебя еще есть таланты? — не вежливо, как может показаться, а конкретно заинтересованно спросила я.

— Ну… Я географию хорошо знаю, — ответил Паша почему-то с хитрецой в голосе.

Не подозревая подставы, я возмутилась:

— Кто ж не знает географию? Я тоже отлично ее знаю! — Тут мне на ум пришел тест, за который мы на пару с Димой Хромовым схлопотали «два». Ладно, это не считается, тест был взаправду тяжелым, не по учебнику за десятый класс, а для каких-нибудь гидрологов, литологов и геологов.

— Знаешь, да? Ну-ка, южная соседка Эквадора?

Я стала вспоминать карту Южной Америки.

— Перу!

— А я не даю! — хохотнул он и, повернувшись, сбежал вниз по ступенькам, даже не сказав «пока», а я напрягла серое вещество своего мозга: или в начале разговора мне просто показалось, что у Самойлова есть чувство юмора, или сейчас я всего-навсего не поняла шутки, если это вообще была шутка. Вот и думай теперь, что он имел в виду.

— Детский сад, — покачала я головой.

 

Глава 16

На следующий день мы отправились на перевязку. То есть отправилась-то Катя, так как была пациентом, а я — как сопровождающее ее лицо, ибо отклеить мне пластырь с царапины на спине может и мама, врач тут не нужен.

— Как твое собеседование? — поинтересовалась я, сняв подругу с имевшего весьма неудобные, с большим шагом ступени автобуса.

— Перенесено на ближайшее будущее. — Катя оперлась на мою руку, и мы медленно-медленно поковыляли к главным дверям травмпункта. — Я просила соседку не рассказывать работодателю о том, что произошло, но разве нормальная русская женщина сумеет сохранить в секрете горячие подробности поимки преступника, к тому же если он — особо злостный серийный маньяк? К тому же, если те, кто ухитрился поймать его, — две хрупкие девушки, одна из которых живет через стену? — Мы заняли довольно длинную очередь, состоявшую в основном из старушек, в силу преклонных лет имеющих нелады с костями по вине нехватки кальция, и, усевшись на обитые дерматином, кое-где дырявым, стулья, продолжили беседу. Попутно я рассматривала висевшие на грязно-зеленых стенах инструкции по профилактике туберкулеза и иных тяжелых заболеваний, думая, что если их вешают в больницах с целью распугать посетителей, а на самых отважных наводить тоску, то со своей задачей они прекрасно справляются. — Самое интересное, что наша история обросла такими подробностями, что закачаешься! Прямо в духе «Мертвых душ». Как стало известно из надежных источников, мы с тобой, Юля, не случайно попали в лапы убийцы, а умышленно сели на хвост этому преступнику, преследуя его на другом такси. Прямо «Люди в черном»! Потом, пользуясь разными своими шпионскими штучками, загнали его в лес, выкурили из машины и стали стегать по спине кнутом! А он, зараза такой, извивался и молил нас о пощаде! — Я зашлась в хохоте еще несколько предложений назад, а сейчас вообще повалилась на обитый линолеумом пол, согнувшись пополам. — Но мы, Юля, — торжественно продолжила рассказчица, — были непреклонны! И, не без помощи кнута, припомнили ему все грехи его молодости, даже когда он в возрасте шести лет привязал консервную банку к хвосту соседского кота!

— А маньяк в свою очередь пообещал нам, что, если кот дожил до наших дней, он выгуляет его, вычистит и купит зверю семь кило «Вискаса», — продолжала я смеяться. — И всего за сутки переведет через дорогу всех не переведенных во времена молодости старушек!

— Во-во, что-то вроде того! Затем мы посадили Психа в маске в привезенную с собой клетку — не секрет, мы ведь в зоопарке дрессировщиками работаем; что нам раздобыть какую-то мелкую клетку? — заперли на засов и, привязав тросом к машине, спровадили прямо в отделение. Когда мне бабуля Марго рассказала о том, о чем талдычит весь двор, у меня волосы дыбом встали! Вот жду, когда мне позвонит министр внутренних дел и позовет к себе на службу!

— Иль хоть медаль даст «За отвагу»! — подкинула я мысль, и мы снова закатились.

Все немалочисленные пациенты уставились на хохочущую парочку в недоумении. Я услышала, как одна бабка прошептала другой:

— Психдиспансер же в другом крыле! — Ой, можно подумать, я этого не знала, коль сама не так давно оттуда! — Может, сказать им, что это травмпункт?

— Не надо, — косясь на нас со священным испугом, прошептала ее соседка, — с такими свяжешься… только хуже будет.

Любимова, по всей вероятности, диалог милых женщин тоже слышала, потому что ни с того ни с сего показала им язык.

— Точно больные, — все также шепотом подытожили удовлетворенные бабки, после чего стали что-то наушничать остальным пациентам, наверно, относительно нашего душевного состояния. Информация быстро передалась по цепочке от истоков до последних людей, сидевших с другого краю, и постепенно народ начал куда-то убывать. Людей становилось все меньше и меньше, а когда до Кати дошла очередь идти на процедуру, выяснилось, что мы и вовсе последние.

Я зашла вместе с подругой.

— Много там еще народа? — проявила медсестра интерес, на что мы, переглянувшись, рассеянно ответили:

— Никого, — и пожали плечами.

— Как никого? — Не поверив нам и округлив глаза, эскулап вышла в коридор и самолично убедилась в правдивости сказанных слов. — Ничего не понимаю… Ну, ладно, задирайте брючину, посмотрим, что тут у нас.

Выйдя из больницы, мы неспешно направились к остановке, но тут услышали, как совсем рядом посигналил автомобиль. Я обернулась: возле нас припарковался красавец «Ниссан» золотистого цвета. Машина выглядела потрясающе новой, и по этому признаку я и распознала собственность Лидки. Вскоре показалась она сама, вся размалеванная, как трансвестит, и вся в брюликах и изумрудах, словно новогодняя елка. Выйдя из роскошной тачки, она красивым жестом пригладила волосы и ровной походкой величественно поплыла к нам.

— Привет. Я из салона, маникюр делала, — потрясла Семенова перед двумя подругами длинными наращенными фиолетовыми ногтями. — Вас подвезти на моей новой тачке? У меня день рождения через неделю, вот Пусик мне подарок сделал заранее. Представляешь, я совсем не ожидала! Помнишь, Юль, я говорила тебе… — принялась она болтать.

— Подожди, Лид. Ты что, одна? Без водителя? — Я уставилась в видное как на ладони в незатонированых стеклах шоферское кресло, лелея в душе надежду разглядеть восседающего там того самого телохранителя с бешеными глазами, который, получается, всю дорогу держал дорогую госпожу у себя на коленях, иначе как она могла выйти из левой передней двери? Но в то же время в это верилось как-то легче, чем в то, что Пронина была совсем одна и за рулем.

— Ну да, а что? Так вот, помнишь, я говорила тебе о машине своей мечты, когда мы на шашлыки ехали? Ну, смотри и любуйся — вот она! — Честно говоря, этот бравирующий тон был мне непонятен. То ли дело, если ты сама заработала на свою машину и теперь бахвалишься этим, а совсем другое — когда муж, потакая твоим капризам, заваливает дорогостоящими игрушками с ног до головы. Так действительно можно совсем деградировать как самостоятельная личность. Чем же она кичится, и как она себя вообще уважает? Коли сама не работаю, то я б берегла мужнины деньги как свое здоровье, а если б тратила крупные суммы, то с пользой. Впрочем, люди разные. Любимова же, заценив клевую тачку, присвистнула, чем заставила Лиду улыбаться еще шире. — Давайте же я вас отвезу! Что с ногой-то? — полюбопытствовала Семенова у Кати.

— Бандитская пуля.

— Понятно! — хихикнула бывшая одноклассница.

Любимова, несмотря на больную ногу, стала отказываться от предоставленной услуги, — повторюсь: эта особа чрезмерно самостоятельна и до ужаса горда, — но я, отведя ее в сторонку, напомнила о том, что Лидке, благодаря определенному типажу внешности, может грозить опасность, и уже во весь голос согласилась за нас обеих. На самом деле мной руководил следующий мотив: во-первых, самой лень пешком топать, во-вторых, жалко Катю и ее ногу, в-третьих, появлялась возможность выпендриться где-нибудь: «Да, я знаю новую спортивную модель „Ниссана“, каталась на ней».

Мы загрузились в автомобиль, обе — на заднее сиденье.

— Между прочим, ты не говорила, что умеешь водить машину, — с напускной обидой сказала я.

— Муж научил. — Лида завела мотор и нажала на педаль газа. — Неделю назад.

— Н… неделю? — со второй попытки произнесла Катя.

«Ого, — подумала я. — Если уж храбрая Женщина-кошка струсила, я, видимо, давно должна была отдыхать в обмороке!» А вслух поинтересовалась:

— Но права-то у тебя уже есть?

— А права, — выдержав эффектную паузу, стала отвечать девушка за рулем, — муж мне еще давно купил. — И, видя нашу реакцию, окончательно добила: — Не бойтесь, я уже третий раз сама за рулем!

Мы с подружкой беспомощно посмотрели друг на друга, выпучив глаза сантиметра на три, но «Ниссан» уже, не ведая жалости, мчался вперед по шоссе в беспрестанном, не устающем потоке машин.

Любимова взяла на себя должность главного успокоителя и во время экстремальной езды справлялась со своими полномочиями недурно. Во всяком случае, после фразы:

— Но ведь мы тронулись с места, верно? И не врезались в первый же попавшийся столб. Быть может, все не так уж плохо? — мне стало значительно легче.

— Вас по домам? — Мы с Катей дружно заугукали. — Хорошо, только сперва нужно заправиться, бензин почти на нуле.

Внезапно я бросила взгляд влево, на среднюю полосу, и у меня замерло сердце.

— Кать, — ткнула я подругу в бок, — посмотри в такси!

Она уставилась на обогнавшую нас машину, крышу которой украшала желтая табличка с шашечками, и повела плечом:

— Что, теперь от всех таксистов будешь шарахаться?

— Нет. Мне показалось, что там… — я сглотнула, — был человек в коричневом балахоне.

— Чушь, — изрекла соседка, но весьма неуверенно. — Померещилось.

Попавшаяся на пути АЗС была закрыта, поэтому все по тому же шоссе, вытворяя на дороге разные сумасшедшие кренделя, мы выехали за пределы города и уже там через пару минут долгожданно затормозили возле заправочной колонки.

Я перевела дыхание:

— Да, неплохой мы сегодня адреналинчик ухватили!

— Еще предстоит дорога назад, — подмигнула Катя.

Подведя таким образом результаты «ничего себе поездочки», мы вытаращились в окно: АЗС была пуста. Ни души вокруг, лишь покрытый в нескольких местах тонким гололедом асфальт (ночью были заморозки) да одинокие заправочные колонки.

— Я не поняла, а сервис будет? — с долей снобизма в голосе возмутилась Пронина, прихватила сумку и вылезла из машины, отправившись выяснять отношения. Нам было отлично видно, как она дошла до кассы, постучала. Ничего не произошло. Затем направилась к соседней двери — там был небольшой магазинчик, — наверно, чтобы разузнать местонахождение продавца необходимых нам услуг. Через некоторое время расстроенная Лида, выйдя из магазина, пошла в сторону здания неизвестного архитектора в четыре стены с крышей, с ржавой дверью и без окон. Короче, в сортир. Он, однако, был достаточно широким по строению для того, чтобы предположить: кабинок там несколько, уже утешает.

— Она что, ищет там сервис? — изумилась я.

— Да не, наверно, в туалет захотела. Или ее из магазина туда направили, видать, там кассир. Ой, глянь, это не твоя драгоценная машина? — по-простецки сообщила закадычная подруга.

Сначала не поняв, о чем она говорит, я все же повернула голову в противоположную сторону — через дорогу от заправки начинался наш любимый лес, с которым было связано полчище неприятных воспоминаний. У подножия леса в кустах примостилась черная машина с шашечками — копия той, в которой ехал человек в коричневом балахоне и белой маске, если он мне, конечно, не привиделся.

— Боже, — схватилась я за сердце, которое сковало недобрым предчувствием.

Забегая вперед, скажу, что начиная со следующей секунды и в течение еще нескольких часов я искренне жалела, что появилась на свет…

Дверь туалета распахнулась так резко, словно ее вышибли изнутри ногой, и оттуда выбежал человек — или нечеловек? — в свободном балахоне с капюшоном, в белой маске с непонятного происхождения красными пятнами на ней, а в руках этот зверь держал длинный нож, с острого лезвия которого стекало что-то жидкое и алое прямо на гололед.

Поняв, что это кровь Прониной Лиды, я заорала диким голосом, и Катя ко мне тут же присоединилась.

Узрев открытый «Ниссан», маньяк номер два без спроса влез в автомобиль, завел оставленными в замке зажигания ключами мотор и повез нас навстречу смерти.

«Ниссан» набирал скорость, и всего за несколько секунд она достигла своего максимума — ста тридцати километров в час по неровной дороге. Почти ее не сбавляя, Псих в маске со всего разгона еле вписался в поворот — мы свернули на какую-то стройку. И только сейчас две дуры на заднем сиденье осознали своими куриными мозгами, что это отнюдь не шуточки и жизненно необходимо что-либо предпринять. Я вжалась в сиденье и завизжала. Скромненько и со вкусом. Катька всегда была мудрее и собраннее своей полоумной подружки, потому она накинулась сзади на маньяка, стала кусать, царапать, колотить и пытаться снять маску. В результате он потерял управление (и сейчас я задаюсь вопросом, а так ли уж разумно поступила моя умная подруга?), нажал на тормоз, но это не спасло машину и всех находящихся там пассажиров от столкновения с бетонным столбом.

Явь сменилась мимолетным чувством невесомости в пространстве, но вот она снова вступила в свои права, врезавшись в мозг запахом гари и громкими шипящими звуками, и я рискнула открыть глаза. Жутко раскалывалась голова. Капот «Ниссана» дымился, источая тот самый неприятный запах плавленого железа и резины. Катя по-прежнему сидела рядом, я потрясла ее за плечи.

— Кать! Кать!

— А? — очнулась подруга и потерла покрасневший лоб. Наверно, она сильно ударилась о переднее сиденье. — Я жива?

— Мы обе живы, — заверила я.

— А маньяк? — шепотом спросила она.

— Не знаю, — тихо ответила я ей. — Хрен бы с ним. Надо выбираться.

Мы отворили двери и осторожно вылезли наружу. Самое интересное, что столб как стоял себе, так и стоял и даже не пошатнулся от удара, в то время как автомобиль спереди напоминал гармошку. Вокруг царили тишина и полное отсутствие людей, словно в пустыне. Мы оказались на территории стройки. По-моему, я что-то слышала об этом участке — кажется, здесь собираются возводить новый микрорайон: несколько многоэтажек и гипермаркет. Впрочем, последний был пока только в перспективе, а вот одна из многоэтажек уже зарождалась в десятке метров от нас и имела первые пять-шесть этажей с прорехами для окон и балконов.

— Что теперь? — спросила я Катю. Отвернувшись от машины и строившегося здания, мы делали медленные, неуверенные шаги в сторону далекого шоссе: на территории заброшенной стройки возле тела умершего в результате аварии маньяка было как-то не по себе. — Как нам добраться до полиции? Или, может, сначала нужно позвонить?

— Подожди. — Катя так резко остановилась, что я даже в нее врезалась, так как шла сзади, и, обернув ко мне лицо с затуманенным взором, странным голосом произнесла: — Я хочу посмотреть, кто он.

— Что? Хм… — Я обернулась на «Ниссан», окутанный таинственным облаком светло-серого дыма. — Не думаю, что это хорошая идея.

Любимова, видимо, совсем сбрендила — наверно, последствия ДТП, — потому что больно схватила мою руку выше запястья и толкнула эмоциональную речь:

— Он пытался убить нас, ты ведь не станешь отрицать это? И, в отличие от первого Убийцы в маске, этому мы попались неслучайно. И Лида тоже — неслучайно. Может быть, он намеренно следил за нами. Не знаю. Важно то, что он не просто хотел убить кого-то, как обычные маньяки, он хотел укокошить именно нас. Не знаю, как ты, я вот никому не перешла в этой жизни дорогу настолько, чтобы меня не просто подумывали лишить жизни, а хотели это сделать жестоко, кроваво и беспощадно. Теперь я говорю тебе: я хочу знать, КТО ОН. Ты находишь это желание противоестественным? Хорошо, оставайся здесь. А я пойду и выясню это.

Я выдернула руку.

— Помнится, в «Визге 2» был аналогичный момент. И когда одна из подруг отправилась к машине проверить, мертв ли убийца, его там не оказалось.

— Да, — промелькнула на Катином лице искорка озарения. — Он оказался за спиной другой девушки, той, что не пошла к машине, а осталась на дороге, и зарезал ее, я помню.

Почему-то мне это не понравилось.

— Знаешь что. Я тут подумала: я боюсь отпускать тебя одну. Вдруг он правда не умер? Так что я иду с тобой, так уж и быть.

— Да ладно, чего уж там, — явно издевалась подружка, — жди меня здесь. Я быстро. — Она сделала шаг к машине.

— Нет!! — Я нервно подпрыгнула. — Я иду с тобой, и точка!

Мне почудилось, или на Катином лице мелькнула тень улыбки?

— Ладно-ладно, чего ты так разнервничалась?

Скорыми шагами мы вместе вернулись к почившему автомобилю. Глядя на него, я подумала: и как мы только живы остались? Результат аварии — всего-то фингал на лбу Любимовой и временный тик моей щеки. Да! И труп маньяка номер два, как я могла забыть?…

Вспомнив о Всевышнем, благодаря которому мы и остались живы, не иначе, я простерла взгляд в небо и молитвенно сжала ладошки.

— Слава тебе, Господи…

— Еще не время, — одернула меня подруга и сунула свой любопытный нос в искореженный металлический прямоугольник, где ранее красовалось стекло. — Матерь Божья!

— Что, время для молитвы наконец настало?

— Да, Юля, нам осталось только помолиться.

— За упокой? — Моя богатая от природы фантазия живо нарисовала мне малоаппетитное кровавое месиво, некогда бывшее живым человеком, временами облачавшимся в коричневые одежды и губившим жизни невинных людей.

Однако я поспешила.

— Да, за упокой. Наших душ. Его здесь нет.

— Как нет? Как нет?! А где же он?! — Мое состоянии вплотную приблизилось к буйной истерике.

Обернувшись, мы смогли наблюдать подонка как раз в том месте, где неблагодарная Катька собиралась меня бросить. Это за все, что я ей сделала!

Маньяк, явно посмотревший «Визг», замахнулся ножом и пошел на нас большими шагами, испытывая неутолимую жажду крови.

За что нам это? За что?! Ну сколько можно?!

— Мама! — в отчаянии заскулила я, но Катька и не думала сдаваться: схватила меня за руку и, скрипя зубами, думаю, из-за больной лодыжки, помчалась в противоположную Психу в маске сторону, в которой по известному всему миру закону было расположено строящееся здание, что без солнечного света, под сводом набежавших угрюмых туч напоминало декорацию к какому-нибудь киношному ужастику. В общем, и маньяк с ножом сюда неплохо вписывался. Только вот по какому дьявольскому замыслу роль жертв отводилась нам с Катей?

Словно марафонцы на соревновании по бегу с препятствиями, мы лихо перепрыгнули через ограждение и понеслись вперед ко входу в дом, надеясь затеряться среди его многочисленных неотделанных помещений.

На ходу я обернулась: маньяк и не думал отставать, четко следуя своей жестокой цели — убить.

Пару раз на подступах к дому я споткнулась о валявшиеся кирпичи и, если бы не верная подруга, тащившая меня за собой и совершенно забывшая о больной ноге, я стала бы легкой добычей. Мы влетели в дверной проем и, повинуясь инстинкту, ринулись к лестнице. Помещение было темным, сырым, холодным и жутким, ввиду чего зубы принялись отплясывать польку у меня во рту.

— Давай наверх, — по-прежнему волоча меня за собой, запрыгнула она на первую ступень и огласила округу пронзительным вскриком.

— Что такое?

— Нога. Болит.

Как я уже нередко отмечала, Катерина была волевым человеком, посему, закусив губу, она самоотверженно продолжила подъем, глотая слезы и подступающие к горлу сотворенные болью возгласы. Я не отставала. Пару раз мы спотыкались, норовя пристроиться физиономиями к неровному бетону, но, благодаря взаимовыручке и поддержке, оставались на ногах.

Таким образом мы преодолели второй этаж, начали подниматься на третий, как тут посреди лестничного проема моя ступня куда-то провалилась, вынудив хозяйку присесть.

— Что такое?

— Нога. — В ином случае я бы засмеялась: мы повторили диалог, только поменялись ролями. Но сейчас мне хотелось плакать. — Застряла.

— Подергай.

Я глянула себе под ноги: ступня угодила в заложники к дыре между ступенями, которую строители не успели пока залатать. Я стала дергать ступней в разных направлениях. Безрезультатно.

— Ничего не выходит, — жалобно проскулила я, разрываясь между двумя желаниями — зареветь от обиды или завыть от страха. Ни то ни другое не рекомендовалось: на данный момент Убийца в белой маске не мог точно знать, где мы находимся, так как площадь постройки была обширной, но только вот он не глухой, к сожалению.

Тогда Катя села рядом и тоже попыталась выудить мою ногу из плена.

— Ау, больно! — тут же отозвалась я возмущенно на ее действия, правда, боясь порушить конспирацию, шепотом.

Любимова сидела ко мне лицом, она подняла глаза от пола, чтобы что-то сказать, но, заметив нечто ужасающее поблизости, она сказала совсем другое, притом с таким испугом в голосе, что мне тут же захотелось лишиться сознания.

— О, нет!..

Немедленно обернувшись, я обнаружила одним проходом ниже серийного маньяка, который был наверняка босиком, иначе почему ж он ходил не то что тихо — абсолютно беззвучно, как в немом кино. И это навевало еще больший трепет.

Количество ступенек между нами безвозвратно сокращалось, а ступня, будь она неладна, все не вынималась. Десять, девять…

— Ну давай же! — уговаривали мы эту непослушную часть тела хором, беспрерывно дергая ее из стороны в сторону.

Восемь ступенек, семь…

— Беги!! — крикнула я Катьке так громко, что сорвала голос, и от этого «беги» нога, как по мановению волшебной палочки, освободилась, убийца поднял оружие над головой, готовый порубить меня на суповой набор, но я успела вовремя отскочить, затем поднялась на ноги, и мы с Любимовой побежали дальше.

Умных мыслей никаких не было. В мозгу стучало лишь одно: бежать! Бежать!

Свернув с лестницы, мы попали в пустой серый коридор, который очень быстро закончился и вывел нас на большую площадку, центр которой украшал квадратный рубероидный настил размером где-то три на три метра. Осторожная Катька пробежала по полу у самой стены, а я, совершенно не думая о последствиях — не до них было, повторяю, в голове стучало лишь «бежать!», — протопала в стиле слонопотама прямо по его середине. В общем-то, особо потопать я и не успела, только ступила на него, как он с жутким треском провалился, вынудив мое тело в строго вертикальном положении лететь прямо на пол предыдущего этажа. Я коротко вскрикнула, а ноги, получив мощнейший удар от соприкосновения с твердой поверхностью, изменили положение туловища на строго горизонтальное. Затылок поздоровался с бетоном, глаза закрылись, и сознание меня, увы, покинуло.

Я очнулась. В голове нестерпимо шумело. Ломило все тело, особенно ноги, ступни — те вообще горели диким бушующим пламенем, как они еще не отвалились? Попыталась встать, но не смогла: в спине что-то хрустнуло, а котелок словно магнитом со страшной силой потянуло обратно к бетону. Тогда решила сесть — снова неудача. Отдышавшись, предприняла вторую попытку, увенчавшуюся таки успехом, засим попыталась встать все же на гудящие ноги. При кардинальной смене положения туловища в желудке что-то взбунтовалось, и меня вырвало прямо там же, только до угла успела добежать. Не признак ли это сильного сотрясения мозга? В любом случае, это забота врачей, а передо мной стоит иная цель.

Я навострила уши, дабы разведать обстановку, но из-за этого ужасного шума в голове ничего не смогла расслышать. Тогда я открыла рот, чтобы голосом позвать подругу, но с первого раза кроме отвратного, неразборчивого хрипа ничего не сумела произнести.

Раза с пятого удалось:

— Ка-ать! Ка-тя! Ты где?

Мне никто не ответил.

Потирая ушибленные места, я некоторое время постояла, отдохнула, затем — о, чудо! — гвалт в голове прошел. С этим я вышла из просторного помещения, куда так неудачно и непредумышленно угодила, и стала искать лестницу. Через минуту я ее достигла и почувствовала себя значительно лучше. Вновь позвала подругу, но та не откликнулась. Мне стало вдвойне страшно. Лучше бы я не упала и за мной гнался маньяк, зато я была бы в курсе происходящего, то есть знала бы нахождение врага (бежит за мной с расстоянием в n метров) и знала бы, что подруга на данный момент в относительной безопасности и может где-нибудь укрыться. А теперь? Сколько я была в отключке? Что случилось за это время? Это какой-то кошмар!.. А вдруг Катю уже… Катя уже… Катя… Только не это! Пожалуйста, только не это!

На глаза навернулись слезы. Катюша!

Что делать? Бежать на улицу, искать телефон-автомат? Или искать сумочку, в которой лежит мобильник и которую я не видела с тех самых пор, как вышла из разбитого «Ниссана»?

Я метнулась к выходу, но внезапно наверху услышала какую-то возню. Собрав всю волю в кулак, стала подниматься, еле ворочая ногами, стреляющими болью от каждого шага и словно налившимися свинцом. Вот он — третий этаж, и еще этаж, и еще… На последнем, пятом, я остановилась. Здесь было чуть светлее, так как потолок, являвшийся одновременно и полом для нового этажа, был водружен не полностью, и через большие отверстия я видела темные, недобрые тучи.

Выйдя на площадку, прислушалась. Вот оно. По-моему, это где-то справа. Я двинулась направо, но тут шум донесся слева. Что за чертовщина? Так слева или справа, а?

Вскоре, стоя посреди площадки, я сумела констатировать, что звуки доносятся и справа, и слева. Я хихикнула, вспомнив камень из сказки: «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — сам мертвым станешь…» Подумав, я выбрала путь налево: коня мне было не жалко, ибо у меня его не было. На ходу достала из кармана ключ от квартиры, оружие так себе, но поцарапать можно.

Придерживаясь выбранного направления, я попутно заглядывала во все строящиеся помещения, норовя окончательно поломать себе ноги, потому что кирпичный хаос, творившийся на полу, требовал, чтобы я глядела больше под ноги, чем обращала внимание на проемы для будущих дверей.

Наконец я услышала звук совсем близко и, сумев теперь его классифицировать, покрылась холодными мурашками. Это был скрежет. Скрежет лезвия ножа о кирпичную стену. Этот психопат и не думал уходить. Он дожидался меня. И мало того, что мне и так было дико страшно, так он еще и запугивал, свинья!

Я обиделась и решила отомстить — поднесла ключ металлической стороной к стене и начала делать то же самое. За стеной озадаченно притаились.

«Его тоже можно напугать!» — воодушевилась я и, вооруженная особо опасным оружием — ключом, зашла в дверной проход.

— Кий-я! — уподобившись мастерам кун-фу, махнула я рукой с ключом, затем только посмотрела по сторонам, но, к великому изумлению, увидела не Психа в маске, а… Пронину. Бывшая одноклассница при моем столь эпатажном появлении быстро спрятала за спину руку с чем-то, что я не успела разглядеть. — Лидка! Ты жива! — обрадовалась я и собралась было кинуться к ней в объятия, но меня насторожил тот факт, что сама Лида как-то не очень осчастливлена встречей со мной. — Жива? — усомнившись, переспросила я.

— Н-да, — странным тоном пробормотала она и… одним ударом ноги надолго вывела меня из строя.

 

Глава 17

Вторично очнувшись, я не смогла не застонать от боли и схватилась за голову в районе височной кости, по которой меня и ударили. Вот это Пронина! Но что же получается? Она ведь была с нами, когда убили Ваньку. И она была убита в туалете АЗС. Что ж, по первому напрашивается вывод: Белова убил тот самый человек, водитель такси, коего мы не далее как вчера сдали в руки правосудия. А по второму… выходит, что она инсценировала свое собственное убийство, а черное авто в кустах не имело к этому отношения. Но зачем? На кой хрен ей этот спектакль? Но ничего, в кабинете для допросов сама обо всем расскажет.

С этими мыслями я поднялась и огляделась. Ключ валялся неподалеку на полу. Я схватила его с такой прытью, точно боялась, что его вот-вот отнимут, хотя в недостроенном помещении, кроме меня, никого не было, и вышла в коридор.

«Где эта овца? Сейчас надеру ей задницу!» — подумала я и тут же усмехнулась. Да, ключ против разделочного ножа (вот что она прятала за спиной) и владения восточными единоборствами — это сильное оружие! Но попытка не пытка.

«Попытка не пытка, попытка — смерть, дура!» — очнулся внутренний голос, но я пожелала ему заткнуться.

— Эй, тварь! Выходи на честный бой! — крикнула я во весь голос и испугалась: а вдруг она слышала? А вдруг и вправду выйдет? Надеюсь, она не обидчивая и поняла, что насчет твари я пошутила.

— Юля! — донеслось мне в ответ откуда-то слева (с того самого лева, которое в тот раз было право), и я неимоверно обрадовалась. Но не потому, что это была Лида, принявшая тем самым мой вызов (я б тогда скончалась от разрыва сердца на месте), а потому, что голос принадлежал моей подруге. Живой подруге.

— Катюша, я уже иду! — вспомнились мне Балу и Багира. — Катюша, я уже здесь!

В том помещении, где находилась Катя, было два входа, и мы с Лидой зашли с противоположных сторон в одну и ту же секунду. Я только крикнула Любимовой «Сзади!», как Семенова набросилась на нее с ножом в руке, но Катя успела среагировать, перехватила нож своей рукой, и они повалились на пол, сцепившись в смертельной схватке.

— Юль, помоги, — сквозь зубы, чтобы сберечь силы, попросила Любимова, чем вывела из оцепенения: согласитесь, не каждый день две твои подруги стремятся уничтожить друг друга.

— Не подходи, Образец, — посоветовала Семенова, но напрасно. Достав из кармана ключ — и ничего смешного! — я с решительным видом направилась в подмогу настоящей подруге, но здесь произошло непредвиденное: с улицы донесся вой полицейских сирен. Не по наши ли души? Но откуда им знать, что у нас тут случилось? Может, выйти и позвать?

Но «выйти и позвать» мне было не суждено, так как, отвлекшись на шум, Катя потеряла бдительность и схлопотала от Прониной удар кулаком по лицу, в связи с чем силы в ней поубавилось, и лезвие ножа начало неукоснительно клониться к Катиной шее.

Что-то мне подсказывало, что необходимо встрять. Но как? Я совсем не умею драться. Тем более с женщинами, у них же нет этого… ну, того самого… ну, того, что у мужиков есть. Куда ж бить-то?

Сирены машин наконец-то заглохли, на смену им пришел мужской голос, который через рупор призывал всех находящихся в здании выйти с поднятыми руками.

Отвяньте, менты, сама справлюсь.

Лезвие ножа уже вплотную приблизилось к Катиной коже, и в результате надавливания в том месте выступила капелька крови. Итак, приступим.

Для начала я легла. Это чтобы было проще как-то слиться с ними, что ли. Но пол был неудобным местом для лежания, и я поднялась обратно на ноги.

— Юля… — еле дыша, со всей возможной мольбой в голосе произнесла Катя.

— Сейчас-сейчас, — заверила я и продолжила думать, как бы к ним подобраться.

Мужик просительным тоном повторил, что всем нам жизненно необходимо сдаться, иначе они откроют огонь на поражение или что-то еще в этом же духе. Чего он вообще от меня хочет?

— Пошел на фиг! — крикнула я ему в намеченное рабочими окошко без рам и стекол и, отбросив куда подальше всю интеллигентность, с полоумными воплями, сев на врага, принялась царапать замазанное килограммом тонального крема красивое голливудоподобное личико своим ненаглядным ключом от квартиры: — А-а-йа-йо-о-ы!!

Похоже, Пронина боялась непонятных слов, потому как, запищав что-то нечленораздельное, выронила нож и схватилась за лицо, не забывая при этом дергаться как в брейк-дансе.

Мужик, чуть не плача, объявил в рупор, что здание окружено и если мы сейчас же не сдадимся, то кто-то куда-то вломится и кого-то захватит. Не знаю, я не поняла. Видимо, потому что продолжала скакать на Лидке и царапать ей лицо.

— Молодец! — похвалила меня подруга и вылезла из-под нас.

Но не все коту масленица: Семенова наконец поймала мою руку и ловко перекинула через себя, вследствие чего я снова поприветствовала макушкой пол. Далее Катя и Лида синхронно кинулись к выроненному преступницей ножу, но в следующую секунду со стороны лестницы донесся шум, а еще через мгновение пред нами предстала сотня из ларца одинаковых с лица омоновцев с АК, перевешенными через плечо.

— Ладно, уговорили, — подняла я руки кверху, все еще лежа на полу.

— Может быть, вы хотите что-нибудь сказать в свое оправдание? — гневался Борис Николаевич в своем кабинете. Наши близкие родственники, прибывшие по звонку все того же Акунинского, были бессовестно выпровожены в коридор.

Катерина с независимым видом традиционно вступила в спор:

— А в чем вы, собственно, нас обвиняете? Давайте абстрагируемся от того, что вы за нас очень переживали, так как сильно нас успели полюбить. — Старший друг порозовел от смущения и все же умолк, предоставив Кате слово. — Итак, две девчонки сели в машину. Не как в тот раз, в такси, хотя и тот раз был вполне оправданным поступком, но сегодня мы сели в машину к подруге. То есть для нее, — кивок в мою сторону, — она подруга, которую, к тому же знают с первого класса, а для меня она просто знакомая девчонка, удачно вышедшая замуж и сумевшая таким путем приобрести автомобиль. У меня болела нога, да и сейчас, знаете ли, болит нещадно, а от травмпункта пиликать до дома очень долго, поэтому я, так уж и быть, позволила себя подбросить. Вот и все, что случилось. А вина во всем этом только ваша! — Бориску-на-царство широко открыл рот, чтобы начать возмущаться, но Катя рукой его остановила, дескать, я еще не закончила. — Мы указали вам на эту Пронину как на объект для пристального внимания, просто вместо знака «минус» поставили «плюс». Думали, жертва, оказалось наоборот. Только если бы вы прислушались к нашей интуиции хоть раз и поставили бы слежку, не пришлось бы мне, хромающей и напуганной, уловив момент и сорвав маску с маньячки, бежать от нее со всех хромающих, повторюсь, ног и прятаться по этажам, чтобы позвонить вам. А если бы она не дала мне позвонить, что бы было, а?!

Акунинский, разъяренный и недовольный, давно отработанным движением руки полез в карман пиджака за платочком (я в тот момент с любопытством прикидывала, какой же расцветки будет спасительный кусочек батиста на этот раз), и тут его ждал облом: платка в кармане не оказалось. Таких удивленных глаз у следователя по особо важным я еще ни разу не наблюдала. Он так и застыл, не зная, что и делать, я же стала ожидать прихода к нему сердечного приступа. Действительно, где же платок? Бросив беглый ищущий взгляд на поверхность стола, узрела там что-то квадратное и ярко-оранжевое в белый цветочек, поднявшись, схватила его и сама протерла лысину любимому дяде Борису.

— Спасибо, — тихо отозвался он, перехватил из моих рук платочек и сунул на законное место, в карман. Затем перекинулся на сидевшую пред его ликом с гордо выпрямленной спиной Катерину Михайловну. — Ты очень хорошо рассуждаешь. Сидишь тут с высоко поднятой балдой, — Катя нахмурилась и подняла балду, пардон, голову еще выше, так, что ее глаза устремились на одинокий карниз над окном, не имевший ни штор, ни тюля. — И корчишь из себя пуп земли, — тем временем говорил Акунинский. — Ну кто мне выделит людей для слежки за чьей-то там подругой лишь из-за того, что она похожа на двух жертв маньяка? Сколько их таких, похожих-то? Послушай, может, я и садист, и изверг, и лысый хрен, — сказал он с нажимом, из чего следовало, что слова эти были произнесены неспроста, а были процитированы, — и шило у меня… в каком-то месте, не знаю, ты не успела сказать, но я, как ни странно, хочу вам только добра, и если б вы сами послушались меня хоть раз, то не пришлось бы вам просить меня о наблюдении за похожей на жертвы подругой, потому как об этих жертвах, как и о самих преступниках, вы знали бы лишь понаслышке, и жили бы как нормальные, человеческие люди!

Я ухмыльнулась, но, заметив суровый взгляд Акунинского, тут же подавила улыбку. Это надо так сказать — «человеческие люди»? Куда там Паше с его Перу-беру.

При словах «изверг», «садист» и «шило в каком-то месте» Любимова заметно покраснела и, лишившись своего гордо-независимого имиджа, цвет лица больше не меняла, очевидно, думая над тем, что с жучками будет теперь обращаться крайне осторожно. По всему выходило, что «дядей в фургончике у подъезда Юли Образцовой» являлся сам следователь.

— Борис Николаевич, — напомнила я о себе, — а кого убила Лида? — С тех пор, как Пронина ударила меня в висок ногой, я много раз задавалась этим вопросом и кое до чего додумалась. Мне хотелось проверить свои догадки.

Следователь смерил меня осуждающим взглядом из-под хмурых бровей, затем подобрел:

— Прощаю тебе любопытство, не каждый может похвастать, что десять лет учился вместе с будущей серийной убийцей. — На самом-то деле причина доброты Бориса заключалась в благодарности за то, что я нашла платок, и теперь он возмещал мне долг. — На счету Семеновой Лидии Ивановны Орловская А.М., Антонич Э.Б. и едва не стали вы. Плюс к тому, несколько раненых студентов.

— Вот вы и ошиблись.

— Что? — удивился следователь. А я была довольна тем, что поняла чуточку больше, чем умный служитель закона.

— Поправлю вас: едва не стала Катя. Меня она убивать не собиралась. Потому и сбежала от меня в окно аудитории в институте. Потому и вырубила меня приемом каратэ, чтобы я не мешала ей убивать Катю. — Я почесала бровь. — Не пойму только — зачем? Сперва у меня были некие догадки, но Катя их порушила, так как совсем туда не вписывается. Что она вам сказала?

Следователь встал со стула и прошелся по кабинету взад-вперед.

— На этот вопрос она ответила лишь то, что мне «не дано понять». Что это означало? — Он пожал плечами. — Ничего, добьем. А затем проведем экспертизу, вдруг она ненормальная, ваша Семенова?

— Может, мне повезет? Устройте мне с ней свидание! — предложила я и добавила жалостливо, напустив в глаза влаги: — Прошу вас! — зная, что этот прием на твердого с виду, но мягкого внутри старшего друга действует безотказно.

— Хорошо, — немного подумав и продолжая при этом ходить, согласился Борис Николаевич. — Думаю, смогу сделать это даже завтра.

— Дядя Борис… — Я надула губы и плеснула еще больше влаги в глаза с целью привести его в умиление, еще пуще разжалобить и выкачать желаемые сведения. — Расскажите, пожалуйста, про первого маньяка-убийцу. Я столько ночей не спала, все ломала голову над…

— Подержать? — беспардонно перебил он даму, как делал дольно часто.

— Чего подержать, вы о чем? — не поняла я.

— Губу, которую ты раскатала. Вон уже до пола свисает. — Я вернула губу на место и решила обидеться. — Ладно, не дуйся, расскажу я вам. Только раньше ты не могла уснуть, потому что не знала правду, а теперь не сможешь уснуть, потому что знаешь ее. Ха! Но в целом не все так ужасно, маньяки бывают куда страшней и ненормальней. Слушайте. — Мы с Катей приободрились (хотя цвет ее лица оставался прежним) и обратились в слух. — Восьмого числа в половине второго ночи, то есть уже девятого числа, Алена Звеньева села в такси с известным вам водителем. Девушкой она была суперобщительной, совершенно без комплексов, потому без всяких зазрений заигрывала с ним и дала ему свой номер, взяв обещание позвонить. Он, хоть и не слишком здоровый в плане психики человек, юмор имеет, потому на самом деле позвонил, точнее, написал, но вовсе не то, что она ожидала. Естественно, Алена и в мыслях не держала, что так прикалывается ее новый знакомый — тот самый серьезный водитель такси с замечательной привычкой оказываться в нужном месте в нужное время. Без двадцати четыре она вышла из дома Жигунова и очень удивилась, а после обрадовалась, когда неуехавшее такси поморгало ей фарами. Решив, что в этот прекрасный день у нее будет трое мужчин (девушка болела легкой формой нимфомании), да еще и бесплатно подвезут до дома, Звеньева обрадованно кинулась на шею мужчине, но неожиданно получила ножом в живот. Уже затем маньяк, также смотревший кинопремьеру, придумал переодеться в костюм и побегал немного возле Дворца культуры, дабы повести следствие по ложному пути. Мобильный преступник взял с собой и выбросил в реку.

— А для душевнобольного он мыслит очень рационально, — высказалась Катя. — Как он сформулировал мотив убийства?

— Он заявил, что просто избавил землю от такой непростительно легкомысленной шалавы, и ее мать теперь заживет спокойно, не будет кусать локти от беспокойства всякий раз, когда дочь снова загуляет. О том, что мать будет еще менее спокойна от горя из-за смерти единственного ребенка, он не подумал.

— Мироновых за что он убил? — спросила я. — Они вообще-то жили отдельно и беспокойства своим матерям не доставляли. Пока не исчезли. Где логика у этого маньяка? — последний вопрос я адресовала подруге, посмевшей назвать урода умным малым. Конечно, не ее ж знакомых он убил.

— По его утверждению, убивать он их не хотел, они казались ему теми малочисленными жителями города, которые не являлись сорняками общества. Зато он очень разозлился, услыхав по радио, что кто-то нагло его скопировал. Это была Семенова, напавшая тогда на твою группу в институте. В результате три трупа. Впрочем, парня он не жалел, сказал, туда ему и дорога, никакого прока от человека. А по твоим знакомым сильно страдал, лил слезы. Точно крокодил, жалеющий собственных жертв.

— А Ваньку? Ваньку за что? — ощутила я в себе массу раздражения в связи с этой бескрайней, беспочвенной жестокостью. Ох, дайте мне этого маньяка! Я покажу ему, от кого есть прок, а от кого и впрямь одни убытки, одно зло. — Тоже на кого-то разозлился? Рекламу, наверно, включили на самом интересном месте! Вот он и убил за это Ваньку! Первого, кто ему встретился. Я права?

— Не совсем, — осторожно ответил следователь, понимая, что может нанести мне душевную травму: еще долго упоминание о той истории в лесу будет причинять мне боль. — Не думаешь ли ты, что твой Белов на своем хребте лодку в лес притащил?

— Такси? — ахнула я.

— Именно. По словам убийцы, молодой клиент доставил ему слишком много неудобств (они вместе привязывали лодку к крыше), а заплатил меньше, чем договаривались. Да еще и нахамил. Схожая история с Дудкиной Раисой Степановной. Не оказалось у нее с собой нужной суммы, она не думала, что вызов такси стоит так дорого. Пожилая женщина, работала уборщицей, откуда ей знать расценки? «Опять недоплатили», — разозлился маньяк и совершил преступление. Вас обеих он пытался убить, потому что видел, как вы убегали от ребят, один из которых аж на коленях умолял остаться. В подростковом возрасте с ним произошел подобный случай: умолял девушку остаться, но она ушла. Ему вспомнилась эта история, и он решил вас наказать. — И следователь резко захлопнул папку, откуда считывал информацию, мол, все, дело закрыто.

А я задумалась. Интересно, кого бы он стал наказывать, узнав, отчего я убегала от Ромки? Он же не любит, когда его копируют, хоть и сам является имитатором киношного маньяка. Наверно, посадил бы всех четверых в такси и скинул бы машину с моста, предусмотрительно выскочив в последний момент.

Мы по-доброму попрощались со следователем, в пятнадцатый по счету раз пообещав никогда в жизни, ни в этой, ни в следующих, не влезать в опасные приключения, а он лишь покачал головой, не веря ни единому нашему слову.

По дороге Катька бранила на чем свет стоит маньяка номер один, высказав вслух все те же мысли, что пару минут назад пронеслись у меня в голове, слово в слово.

— Эти уроды рядились убийцей и жестоко пугали людей! Как он смел за них заступаться? Коли мы убегаем от них, значит, есть причина! И теперь я понимаю ту девочку, которая ушла от данного субъекта. Видать, он и тогда был чокнутый. — В эту секунду Катя как-то странно посмотрела на меня, точно оценивающе. Затем не поленилась остановиться и покрутить меня вокруг оси, придирчиво оглядывая. — Вроде нормальная девчонка, — резюмировала она, проведя осмотр тела. — Симпатичная, светленькая, умненькая, милая, высокая, худенькая. Короче, приятная во всех отношениях. — Я ошарашенно слушала подругу, взявшуюся делать мне комплименты непонятно с какого бодуна, и растерянно моргала. — Ответь мне тогда, какого рожна к тебе вечно всякий хлам липнет?

— Это ты Пашу имеешь в виду? — не удержалась я от шпильки. Яснее ясного, она имела в виду Романа.

— Нет. Хотя и Павел не лучший вариант. Но этот твой… Что же в тебе не то? — вдумчиво молвила она, а после велела: — А ну, сотвори очаровательную улыбку! — Растягивая губы, я попыталась вложить в это действие все свое обаяние, вспомнив Катину коронную улыбку, которая так ошеломляюще действует на мужчин, но тут… — Да не дебильную улыбку, а о-ча-ро-ва-тель-ную! Смотри, как я! — Любимова до неузнаваемости изменила выражение лица, и все собачники двора вместе со своими питомцами расцвели в ответных улыбках, прося у нее номерочек. Катя им мягко отказала. Даже собакам. — Ну, теперь ты пробуй!

Я сцапала за рукав владельца добермана, показавшегося мне наиболее приятным, и попробовала скопировать подругу.

— Пусти, дура! — шарахнулся от меня собачник, а доберман, тот, что показался мне сперва приятным, громко рыкнул. Я приготовилась падать в обморок, так как собак боялась с детства, но мужчина, прихватив животное, быстренько удалился с глаз.

— М-да, здесь придется серьезно поработать, — подвела Катя итог моим способностям, и мы пошли в сторону нужного подъезда.

Возле оного столкнулись с бомжом Васей.

— Привет. Что-нибудь случилось?

— Да, Юлия, случилось. Я снова его видел. Час назад.

— Кого? — Мое сердце непроизвольно екнуло.

— Того, что ходил за тобой по пятам. Сегодня их было двое. — Бардо поправил на башке детскую панамку, которая по причине несоразмерности все время съезжала набок. Я однажды спросила Василия, а зачем он их вообще носит, на что тот ответил со всей серьезностью, что панически боится солнечного удара. Однако такое объяснение не оправдывает ношение головного убора в любую погоду, в любой сезон, к тому же, среди хлама можно было бы подыскать себе вещь взрослого человека, потому я сделала собственный вывод: человек был счастлив лишь ребенком, оттого сия страсть к панамкам — подсознательное стремление вернуться в далекое безмятежное прошлое.

Что-то я отвлеклась. Итак, Родион с Романом были здесь. Что же им теперь от меня нужно? Их друг освобожден.

— Расскажи подробнее. Что они делали? Мимо шли? — Да, надежда слабенькая. Чтобы Жигунов решил прогуляться через мой двор, да еще и в паре с этим кексом… в ботах… Не повезет мне так.

— Нет, они приехали на машине. Тот, что в кепке, остался курить возле «Опеля», а другой зашел в подъезд и вышел минуты через две, а то и быстрее.

— Только этого мне не хватало… — пробормотала я.

Быстрее пули поднялись мы на второй этаж. И чего спешили? Боялись, что дом вот-вот взлетит в воздух? Короче, у двери в квартиру нас встретил огромный белый плюшевый медведь. Он покоился в целлофановом пакете, а между лапками зажал пеструю цветастую открытку. Я незамедлительно вскрыла пакет и достала ее.

«Милая, отважная Юлечка! Ты поймала двух жесточайших преступников, и невиновный теперь на свободе. Мы трое бесконечно тебе благодарны. С меня поход в лучший ресторан города. Целую, не держи зла. Твой Р.

P.S. Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить меня, и тогда два любящих сердца соединятся навечно».

— Поэт… мать его, — презрительно сплюнула Катя.

Я молча улыбалась. Он любит меня! Я всегда это чувствовала! Ну и что, что женат? Скоро разведется. Я стану для его сына самой лучшей мачехой на свете! Хотя зачем такие крайности? Ребенок останется с матерью, а Ромка будет исправно платить алименты. Многие семьи так живут. Не будь развод настолько популярен в современном мире, разве позволила бы мне совесть согласиться с таким его решением? Все, что Бог ни делает, — к лучшему. Неужели я наконец-то буду счастлива?

— Даже не думай, — пригрозила мне пальцем всезнающая и всепонимающая Катька.

— Я что, опять сказала вслух? — ударила я себя по губам.

— Нет, но это и не требуется. Я вижу тебя насквозь. То, что он тут понаписал, — это все слова. А ты бестолковая… Обещаешь?

Несмотря на то, что подруга изъяснилась не слишком доходчиво, я все равно ее поняла и с понурым видом произнесла:

— Обещаю…

 

Глава 18

На следующий день у меня состоялось свидание с Лидой. Было как-то жутко туда идти, но все же любопытство — это сильная вещь.

Преступницу в наручниках ввели в комнату два конвоира и посадили напротив. Она выглядела, прямо скажем, не очень: волосы немытые и слипшиеся, на скуле фингал, взгляд озлобленный, даже ненавидящий.

Я понимала, что для установления открыто-доверительных отношений мне необходимо как-то с ней сблизиться, но как? Что-то сказать, но что? Изобразить на лице должное выражение, но какое? Сочувствующее? Сомневаюсь, что она сейчас больше всего нуждается именно в этом. Понимающее? А на кой ей мое понимание? Тем более что это будет ложью, и на моей мимике эта ложь отразится прямо и неприкрыто, что только усугубит положение.

Собравшись с мыслями, я рискнула сделать вот какой выпад:

— Классно дерешься. Что за школа? — и стала напряженно ожидать, что же последует дальше.

Мне повезло. Лед в глазах растаял, Лида слабо улыбнулась, и на бледных до того щеках появился легкий румянец.

— Муж научил.

Значит, Мяч. Выходит, про мастера спорта он Кате не наврал.

— И драться научил, и машину водить, — перечисляла я с намеком на восторг. — Чему еще?

— Многому… — Невзирая на односложный ответ, Пронина потеплела еще больше, став уже отдаленно напоминать ту самую одноклассницу, которую я знала, которая сидела сразу за мной и списывала у меня все контрольные.

Все, стало быть, теперь можно.

— Лида, а зачем ты Орловскую убила?

Я подивилась сама себе, насколько свободно я произнесла этот вопрос, в частности — слово «убила». Но у меня не было иного выхода. Скажи я это напряженно, осуждающе, всем своим видом показывая, что хорошие люди, к которым я себя и причисляю, никогда-никогда не нарушат божью заповедь, и Лида бы замкнулась. Или разозлилась. Ни то ни другое не приблизило бы меня к заветной цели — узнать истину.

Пронина сначала озадачилась, видимо, вспоминая, кто такая Орловская, затем, опустив голову, словно нашкодившая первоклашка, порывисто вздохнула.

— Ты знаешь меня давно, — начала она непонятно с какого бока. — Я всегда хотела блистать. Хотела быть в центре светской жизни, о которой так красиво рассказывают журналы и снимают сериалы. Прикиды от Дольче, Армани, Кавалли, своя иномарка, большой уютный дом с бассейном… И другие атрибуты роскошной жизни. Но как можно этого достигнуть, если ты — не имеющая никаких талантов девочка из семьи с достатком ниже среднего? Короче, Семенов — мой счастливый билет, однако и тут пришлось попотеть. Мне намекнули, что он фанат Шарон Стоун, вот я и перекрасилась, химию сделала и прическу такую же, как из его любимого фильма. Попался! Ну и скажи, как я могла допустить то, чтобы все, за что я так отчаянно боролась, то, что стало моим лишь на пару идиотских месяцев, в одночасье рухнуло?! Из-за какой-то потаскухи! — Лида сорвалась на крик.

— Лид, успокойся. — А про себя я думала: как можно материальные блага ставить выше всего остального? Возможно, Акунинский прав и у нее не в порядке с головой. — А при чем здесь Орловская? Она пыталась увести у тебя мужа?

— Она была его любовницей. — В этом месте меня точно стукнуло кувалдой по котелку. Говорила ведь Жанна, что у Алисы имеется взрослый богатый поклонник, но кто ж знал, что это Семенов? Иначе бы все прояснилось раньше и следующего убийства, а также покушения не случилось бы. — Знаешь, женщина всегда замечает, когда у мужа кто-то появляется. Я наняла частного детектива, даже деньги вперед заплатила, только бы не затягивал с расследованием. Как сейчас помню, пришла я на встречу, сижу на этой лавочке возле памятника и молюсь про себя: только бы показалось, только бы не было у него никого… И тут приносят снимки… Это был конец! Понимаешь, в последние дни Семенов так смотрел на меня, словно… подумывал о разводе. Видимо, у этой гребаной Алисы запросы поменьше были, чем у законной женушки. Я навела справки — она вообще из какой-то деревни! Однако строила из себя что-то… И ведь похожа на эту Стоун, как две капли воды! Мне-то пришлось колдовать над собой, а она родилась такой, несправедливо! Эх, Юля, эти люди, которые причисляются к высшему свету, у них совсем другая жизнь, чем у простых смертных. У них есть все, о чем только можно мечтать! Пойми, попав туда, обратно уже категорически не хочется! — Я пожала плечами: «туда» меня как-то не тянуло. Но каждому свое. — В общем, сперва я решила, что мне хана, потому что я настолько привыкла к хорошей жизни, что остается лишь утопиться в болоте. А потом подумала: а почему это мне хана, а не, скажем, ей? Короче, нужно было от нее избавиться, да таким образом, чтобы никто ни в жизнь не связал это со мной. Способ подсказала мне ты, за что тебе огромное спасибо!

— Я?! — Мои глаза чуть из орбит не вылезли.

— Именно ты.

Я начала озираться по потолку в поисках видеокамер или других записывающих устройств. А то как бы не дошел слушок до тех, кому это может быть интересно. Не хочется мне как-то за соучастие проходить по делу и отправляться следом за Лидкой в места не столь отдаленные.

Убийца номер два пояснила:

— Помнишь, ты рассказала, что ряженые в убийц придурки пугали остальных? В ту же секунду родился план. Я вспомнила утренние новости о том, что в городе появился маньяк. Все так отлично складывалось! Это убийство должны были повесить на него. Проводив тебя, я отправилась в магазин, а купив костюм, в тот же вечер отправилась на разведку, но Орловская к тому моменту уже ушла. А на следующий день все получилось. А вот ты так и лезла на рожон!

— Это ты кинулась в наш с Викой проход! — напомнила ей я.

Лида с печалью в глазах кивнула.

— У девчонки, что за вами сидела, был в руках телефон. Я испугалась, что она решила сделать снимок.

— Но ты же была в костюме…

— Они смогли бы потом по фото установить и рост, и телосложение, и пол. А я же подстраивалась под реального маньяка! Снимок спутал бы все карты. Поэтому я бросилась в тот проход, чтобы ей помешать, а вовсе не к тебе и не к твоей подруге. Она случайно угодила под нож. Но ты-то хороша! Зачем вернулась? Да еще и с бревном за мной погналась! Кто ж так делает, Образец? Ты не поняла, что со мной бы не справилась? Тем более с бревном, которое тебя так смешно перевесило — я видела это в зеркале заднего вида. Обхохочешься!

— Ну, спасибо… — Подумаешь, бревно! Что в этом такого?

— Не расстраивайся, быть неуклюжей — не так уж и плохо. Это даже как-то умиляет, многие мужчины на такое ведутся.

— Отлично. Упаду еще сто пятнадцать раз — и выйду замуж, — подытожила я. — Вернемся к твоим жертвам. Эвелина. Ты пожелала ей смерти, а затем сама же и убила.

— Это вышло так… быстро. Я не успела ничего толком продумать, а потом уже вдруг вспомнила эту прилюдную ссору и поняла, что, мягко говоря, напоролась. Подставила сама себя. Короче, эта сучка решила оттяпать у меня мой законный пирог. — Бедный Семенов! И Мяч он, и Пирог. — Она попала под излюбленный женский типаж и ринулась в бой, стоило Семенову элементарно переступить порог того злосчастного клуба, где она постоянно тусовалась. Детектив продолжил отрабатывать те немалые деньги, что я ему заплатила вначале, и среагировал моментально. Заснял их вместе в машине мужа и передал мне снимки. Я сызнова навела справки, теперь уже по Антонич. Оказывается, количество ее жертв сравнимо с жертвами нескольких маньяков! Она кружит голову женатым мужчинам, устраивает скорый распад брака и получает средства для воплощения всех своих самых больных идей. То она в кругосветку хочет, то в самом крутом институте учиться, то стать топ-моделью, то еще чего-то… Когда резервы истощаются, мужчина безжалостно выбрасывается. Короче, та еще хищница. Если с Орловской было как-то непонятно, то здесь надо было действовать скоропалительно! Иначе рискуешь оказаться на улице!

— Так, с этим разобрались, — прервала ее я. Мне надоело слышать этот больной бред. Да, когда твоего мужа уводит хищница — это плохо, но нельзя же при первой же проблеме хвататься за нож? Если бы все люди так поступали, вопрос о перенаселении планеты отпал бы через месяц. — Ты решила все свои проблемы. Ответь: при чем тут Катька? Она далеко не блондинка, и, могу ручаться, не встречалась тайно с твоим Мячом.

— С кем? — взметнулись Лидины брови вверх.

— Ой, то есть с твоим мужем. Что-то я заговариваться стала… Ну так при чем здесь Катя?

— Твоя подруга… — произнесла она с остервенением и повторила: — Твоя подруга… Он совсем голову потерял.

— О чем ты?

— Ты видела, как он на нее смотрел? Она еще улыбается так… проникновенно. По дороге все меня расспрашивал, кто она да замужем ли. Такое унижение!

— У-у… Лид, это не он, это ты голову потеряла. Я не буду объяснить тебе про грехи, которые ты взяла на душу, это не мое дело, но, если уж говорить цинично, жила б ты себе припеваючи, устранивши двух соперниц. Зачем тебе понадобилось еще одно убийство? Что с тобой случилось?

Пронина, или Псих в маске номер два, сызнова опустила голову, а когда подняла — в ее глазах я прочла горечь поражения.

— Случилось что случилось, — тихо изрекла она, пожав плечами. — В любом случае, я проиграла. Семенов подал на развод в тот же час, когда узнал, что я задержана на месте происшествия. Эти смерти были бессмысленны. Все, за что я боролась… Все зря. — Из больших зеленых глазищ потекли две унылые слезинки, оставив тонкие темные дорожки — от туши. Она обхватила голову руками. — Боже мой, что я натворила…

Возвращаясь домой, я раздумывала над ее последними словами. Что имела в виду Лида, говоря: «Боже, что я натворила?» Убийства девушек, боль родственников от утраты, телесные повреждения других жертв (более всех под эту категорию подходят мои подруги Вика и Катя), животный испуг и дрожь в коленях тех, кто ее видел облаченной в костюм убийцы? Всех тех, кто, как и я, сидел и дрожал, опасаясь стать следующей жертвой? Если ей за это стыдно, то я могу ей простить многочисленные повреждения моего затылка, хотя падать на бетонный пол — это вам не с сачком за кузнечиками скакать. Но если же она имела в виду то, как глупо подставилась, выполняя последнюю миссию, тогда мне становится страшно, каких же людишек держит на себе земля. Будем верить, что она понесет заслуженное наказание.

— Мама, ты не знаешь, как добраться до улицы Победы? — проявила я любопытство, едва переступив порог квартиры.

— Знаю. На четырнадцатом маршруте, от нас — шесть остановок. А тебе зачем? — Родительница вышла в коридор, вытирая руки о фартук: она резала салат и жарила картошку на кухне.

— Так просто, — пожала я плечами, разуваясь. Вдруг в моей нездоровой башке что-то переклинило, и, не успев обуть тапочки, я снова потянулась к туфлям без каблука. — Мам, я пойду прогуляюсь. — И на глазах у изумленной матери развернулась и хлопнула дверью.

Номер дома четко запечатлелся у меня в памяти еще в тот день, как я изучала ксерокопию паспорта в кабинете Бориса, и я нашла его довольно быстро. Это была старенькая пятиэтажка. А номер квартиры вспоминать мне и не понадобилось: только я зашла в самый первый подъезд, как услышала сверху голоса. Я сразу же узнала его… Этот голос не спутаешь ни с чьим другим… Меня как током парализовало. Встала у окна между первым и вторым этажами и не могла пошевелиться, с ужасом вслушиваясь в приближающиеся голоса. Их было два, но, помимо мужского и женского, сверху доносилась какая-то беспорядочная возня. Понятно, это, скорее всего, сынишка.

Роман:

— Милая, я так рад, что вы вернулись из Египта! Я так скучал по тебе. Там жарко было?

Приятный женский голос:

— Не то слово! Очень жарко! Около сорока градусов! А ты уговаривал позже лететь. Летом там вообще помрешь. А сам как? Странное дело, дома чисто, будто ты и не жил здесь! Думала, баб водить будешь, — это было сказано с иронией. Женщина не верила в то, что ее горячо любимый муж может оказаться неверным. — В постельном белье — ни одного чужого волоска! Под подушкой — ни одной пары чужих трусиков! Удивительно! — Она хихикнула, оценив свой собственный юмор.

— Что ты, матрешка моя! Мне, кроме тебя, никто не нужен! И вообще я едва с голодухи не помер, к матери бегал пожрать.

Звуки становились все громче, а главные персонажи — все ближе.

— Выходит, ты не по мне скучал-то, а по моей стряпне! Шучу, шучу…

И вот они показались на лестнице. Обладательницей женского голоса оказалась девушка одного возраста с Романом, невысокая брюнетка с привлекательными формами, ну очень красивая. Мне разом вспомнилось кое-что. «Люблю светленьких», — сказал он мне доверительно возле кинотеатра. А у самого и жена брюнетка, и Звеньева была далеко не блондинкой. Боже, как понять мужчин? Зачем нужны любовницы, если у тебя жена — и красавица, и умница, и готовит хорошо, и в общении приятная? Зачем???

Ромка скользнул по мне взглядом, на секунду на его лице мелькнуло сильное удивление, но вот он уже, обнимая жену за талию, проходит мимо. Свою жену. Свою матрешку, с которой он разводится и потому живет отдельно, ха-ха. Но пройти? Просто так пройти?

Мальчик лет трех, которого Жигунов, ведя за собой, держал левой рукой за ладонь (правой он ведь обнимал ту самую, с которой разводится) задержал на мне вдумчивый взор (надо же так, у него точно такие же пронзительно-синие глаза, как и у папы; у того папы, что со своей матрешкой разводится и живет отдельно) и спросил:

— Па, а пафему тетя пласет?

Кто это плачет?! Я плачу??!

Ромка обернулся на меня и слегка покраснел. Что ж, я благодарна ему и за это. Затем, поспешно отвернувшись, со смущением, переросшим в конце фразы в раздражение, попытался разъяснить сыну:

— Ну, у тети, наверно, какое-то горе. Не приставай к незнакомцам!

Состояние паралича меня отпустило, лишь когда громко хлопнула подъездная дверь.

Ничего себе «наверно». Ничего себе «незнакомка»!

Я всецело погрузилась в философские рассуждения. Какие же бабы дуры! Даже не знаю, кто большая дура — я или его женушка. Это надо так упорно не замечать того, что вторая и не лучшая половина гуляет не то что направо и налево, но и вдоль и поперек! А я? Тоже хороша. Вспомнить стыдно, как тогда, на ярмарке, я всерьез опасалась, как бы он не сиганул из-за меня с крыши. Стыдно, как уверена была, что он меня любит; как думала, что стану мачехой для его сына.

А он? Он, вообще, не хорош, а замечателен! «Я буду ждать тебя всегда, только не бросай меня!» Да какая ему разница? Брошу я — найдется другая. А нет, так и жены пока хватит, до ее нового отпуска. «Молодчина, беру тебя в жены!» Кошмар, а если бы я съела все-таки эти поганые щи, а? За что бы страдала, спрашивается? Многоженство в нашей стране запрещено, так что обещание свое он ну никак бы не сумел сдержать. «Я никогда бы не сделал тебе больно». А сейчас ты что сделал, а? «Два несчастных месяца — и я свободен. Представляешь, как мы заживем!» О, да! Вчетвером-то с твоей женой и сыном очень даже весело заживем, без сомнений! А как вам нравится строка из открытки, ну, та самая бурда насчет того, чтобы любящие сердца наконец соединились навечно? И как, скажите мне, он планировал со мной соединяться? Раз в неделю на чердаке какого-нибудь подъезда в спешке и в течение двух-трех месяцев, пока не надоест?

Силы небесные, зачем я только пришла сюда? Чтобы знать правду? И что я от этого выиграла? Что лучше — тешить себя надеждой, что однажды мы с Ромкой будем вместе, или же твердо знать, что вместе мы не будем никогда? Извечный вопрос: что лучше — горькая правда или сладкая ложь? Максим Горький был гением. Еще в 1902 году он поднял эту тему в своей пьесе «На дне», только сам автор склонялся к тому, что христианский гуманизм, чьим представителем выступила «утешающая» ложь Луки, приносит вреда многим больше, чем пользы. Я же в выборе между горькой правдой и сладкой ложью отдаю предпочтение второму. Надежда — это счастье, а когда ты уже ни во что не веришь — это конец жизни. Да, может быть, в моем возрасте уже глупо и стыдно верить в сказки, но, если в них не верить, зачем же тогда вообще жить?

Я прислонила к щекам ладони. Мокрые. Надо же, и в самом деле плачу. Правда — это боль и нервы, боль и нервы — это слезы, а слезы, как известно, сокращают жизнь. Выходит, горькую правду выбирают для себя самоубийцы.

Но я ведь пришла сюда. Зачем? Почему? Неужели подсознательно я тоже являюсь самоубийцей, требующей умереть, но знать истину?!

Да, не очень приятный конец романа с Романом. Но теперь это действительно конец.

Я утерла бесполезные слезы и вышла на улицу. Свежий ветерок холодком пробежал по моему еще влажному лицу, но ярко светившее солнышко тут же его высушило. Снег на улицах города уже почти сошел. При других обстоятельствах я бы непомерно радовалась этому событию, потому как снег остро не перевариваю еще с раннего детства, когда один особо резвый мальчик во время прогулки на улице запихнул мне снежок за шиворот, но сейчас на душе скребли кошки. Ну почему, почему мне так не везет? Почему мне не дали хотя бы некоторое время побыть счастливой дурочкой, уверенной в том, что ее парень — самый лучший? И есть ли они вообще, самые лучшие? Есть ли нормальные, душевные парни, которым можно доверять? Господи, пошли мне хорошего парня! Или не посылай вообще никого!

Ставя Всевышнему сей ультиматум, я шла по улице, проигнорировав автобусную остановку. Мне было очень плохо, и чтобы эта негативная энергетика не проникла в дом, надо было пройтись, успокоиться, избавиться от нее, сбросить в землю.

Я так и шла, ни о чем больше не думая, просто шла себе и глядела под ноги, это длилось минут двадцать, а то и больше, пока мне не вздумалось посмотреть вперед. Я подняла глаза и увидела, как из подъезда дома, мимо которого я проходила, вышел Павел Самойлов. Заметив меня, он двинулся к своей подруге навстречу. Неожиданно для себя и своего душевного состояния я широко ему улыбнулась и поздоровалась первая:

— Привет. Ты что, здесь живешь?

— Привет. Да, — в ответ заулыбался он.

Вот это да! Это что, провидение вывело меня на эту улицу? Странное дело, я знала Пашину семью (точнее, сестру из Тюмени), знала, когда у Павла день рождения, но почему-то не ведала, где он живет.

— Как у тебя дела?

— Отлично. Вот к Жеке иду. А ты гуляешь?

— Вроде того, — хмыкнула я.

— А… почему одна?

Почему-то я ответила правду:

— Больше не с кем.

Лицо Самойлова приняло серьезное выражение: он над чем-то задумался. Затем предложил:

— Слушай, может, сходим как-нибудь в кино? На какой-нибудь пятый, шестой или семьдесят второй «Визг»?

— Ого! «Визг 72» — это что-то! — засмеялась я.

 

Эпилог

— Хочешь умереть today? — грозно спросила трубка, старательно изменяя голос.

— Вика, я поняла, что это ты. Привет.

— Блин горелый! — отозвалась Ярлык своим обычным голосом. — Как ты поняла, что это я?

— Честно? По слову today. А вообще я хочу поздравить тебя с выздоровлением. Рада, что тебя наконец выписали.

— Я рада еще больше, чем ты! Но мерси. Есть какие-нибудь ньюсы?

Что за ньюсы? Ах, да, она имеет в виду новости. Нет, ну что за дурацкая манера, честное слово!

— Есть. Я досрочно сдала высшую математику на «отлично». Но досрочно он разрешает сдавать только тем, кто посещал все занятия. Вот я и явилась такая довольная, уверенная в себе, а он — бац! — и забыл дома журнал посещаемости! Прикинь. Откуда, говорит, я знаю, были ли вы на лекциях или нет?

— А ты?

— Что я? Пришлось напомнить ему про белую морду в окошке! Тут-то он, старый хрыч, меня и вспомнил! И снова поржал надо мной! Но зато не мучил, почти сразу «отлично» поставил.

— Good news. А ко мне в пятницу экологичка заходила. Намекала на то, что на зачете нам с тобой будет Калашников.

— Не поняла?

— Ой, Юль, ну автоматом она поставит, автоматом! Но только нам с тобой, представляешь? Круто, да? Ну, ладно, пока, еще увидимся. Аста ла виста…

Закончили мы хором:

— …бьем спиннингиста!

Попрощавшись таким образом, мы повесили трубки. Однако меня стала терзать мысль: что-то я хотела сделать, но не сделала. Что-то, связанное с экологией.

Ах, вот что!

Я полезла в ящик письменного стола и, достав общую тетрадь с конспектами по экологии, открыла на последней странице. «Тамара Ростиславовна», — выведено моим почерком. А вовсе не Руслановна или Рустамовна. Нет, ну что у меня за память?

Кстати, в выходные мы сходили с Пашей в кино. Фильм мне не понравился, но, кажется, понравился Паша. Впрочем, как я уже говорила, все бабы дуры и сами не знают, чего хотят.

2004, 2007, 2019