— Это ты с Жигуновым столько трепалась? — спросила меня Катька по дороге в магазин. Я притворилась партизаном. — Молчишь. Только не вкручивай мне про диарею. Кто ж с телефоном-то в руке по такой нужде ходит?

— Вот, блин, сыщик! — разозлилась я. Но, скорее, на саму себя, нежели на Катю. — Ничего от тебя не утаишь.

— И что он сказал интересного? В любви признавался?

— Нет, он сказал, что тип в бейсболке — мой тайный воздыхатель.

— Вот уж глупость сморозил, — хохотнула Любимова. Ну ничего себе дела! Да, она красива, но и я не так уж плоха! Многие считают меня симпатичной. — Воздыхатель!

Мы уже стояли возле прилавка, продавец молча наблюдала за нашим диалогом, тщетно ожидая заказа: две подруги просто забыли, где они находятся.

— А почему бы и нет? — позволила я себе не согласиться.

— Господи, твой Ромка вроде умный малый, образование высшее имеет, а несет полную околесицу. И не потому, что я не верю в твой шарм, вовсе нет, а потому, что двадцать первый век не предусматривает такого поведения со стороны поклонника.

— Может быть, он старомоден? — предположила я, разом простив Любимову. Оказывается, она совсем не потешалась над моей внешностью.

— Тогда б ему было где-нибудь под семьдесят, он носил бы смокинги, плащи и шляпы и раскуривал бы сигары. А парень в косухе не ухаживает за барышнями, толкая их на проезжую часть, гонясь за ними от института, а тем паче — рассказывая страшилки на ночь. Такие парни снимаю девок в клубах, а если позволяют финансы, выбирают тех, что по вызову. Психология, понимаешь?

— Да, я с вами полностью согласна, — подала голос продавец, внимательно слушая Мисс Мудрость (я в тот момент своей подругой очень гордилась) и подперев для этой цели руками подбородок. — Так что покупать будем?

Мы извинились перед женщиной за то, что заставили себя ждать, и, набрав всякой всячины, умудрились даже успеть на автобус.

Несмотря на облупившуюся краску, домик выглядел довольно мило. Приятное впечатление не портил даже уныло таявший во дворе снег. «Коттедж» бабы Риты был одноэтажным и включал в себя следующие составляющие: застекленную с двух боков террасу, большую столовую, зал и две маленькие, но уютные спаленки, выходящие из него. Они были похожи, точно близнецы, и их двери смотрели прямо на вход в зал, который вел из столовой. Столовая и терраса соединялись между собой посредством хлипенькой на вид двери, имеющей задвижку, а уже из террасы вела главная дверь на улицу. Я была в этом доме всего пару раз, но здесь ничего не изменилось, и это радовало: не было нужды привыкать к новой обстановке, а в знакомом месте, что и говорить, всегда легче и спокойнее.

Мы попили чайку, и я с ужасом обнаружила, что Катька стала собираться домой.

— Кать, — жалобно проскулила я, — а может, ты останешься, а?

— Не могу, — с мукой проговорила подружка и сморщилась, причиной этому, скорее всего, послужили сочувствие и беспокойство за мое благополучие. — Завтра с утра в институт. Не серчай! Я навещу тебя сразу после лекций. А чтобы не скучала, я подыскала тебе пищу для извилин.

— Выкладывай! — обрадовалась я новому занятию, которое не позволит мозгам деградировать по причине полного простаивания (здесь заниматься особо нечем).

— Рано радуешься. Тема тебе не будет приятна. Слушай, извини, что напоминаю, но… Постарайся вспомнить некоторую деталь: могли ли зарезать Ваньку в то время, пока вы были на поляне и жарили мясо? Может, ты что-то заметила возле лодки, но ты не обратила внимания?

— Нет, — недолго думая, отрезала я. — Половина из нас сидела лицом к лодке, и я в том числе, мы бы заметили, будь что неладно.

— Подумай хорошенько, — настаивала Катя, которую всегда было нелегко в чем-то переубедить. Особенно в чем-то, придуманном ею самой. — Балахон у него цвета деревьев, а маска цвета снега. — Блин, в Катьке умер пейзажист! — Лодка была довольно далеко, опять же деревья искажают видимость.

— Нет, — снова сказала я. — Во-первых, мы сидели на поляне, а перед самой лодкой было дерева три-четыре, так что видимость была прекрасная. Во-вторых, не забывай про слышимость, в лесу она отличная. Да, мы трепались, но если бы в двадцати шагах кто-то резал нашего друга, мы бы непременно услышали, как последний хотя бы вскрикнул. Ничего этого не было.

— Жаль, тогда выходит белиберда. В то время, когда вас пугал на дороге Псих в маске, а впоследствии, убегая от погони, скрылся на «Опеле», в десяти минутах ходьбы от данного места этот же самый псих убивает твоего одноклассника. Догоняешь?… Кстати, а где были пацаны?

— Говорят, стояли лицом к мангалу и спиной к лодке. Ничего подозрительного не заметили. Только слышали, как мы визжали, но решили, так, прикалываемся. А когда уже девчонки прибежали с озверевшими лицами, тут-то они и смекнули, что что-то не так.

— Отлично, — изрекла Катерина. Я, наоборот, ничего отличного в этом, как ни силилась, не сумела заметить. — Допустим, он сперва убил Ваньку, а потом обходными путями, незаметно для пацанов, вышел из леса на дорогу. А с какой стороны он вышел-то?

— С диаметрально противоположной, — ошарашенно отозвалась я, прикусила язык и задумалась. Ничего путного не придумав, принялась в упор зырить на подругу, пребывая в уверенности, что уж кто-кто, а Катя знает ответы на все вопросы и готова ими поделиться. В том числе и на вопрос, а каким же образом Псих сумел телепортироваться из одной точки в другую?

— Ага, — тоже вперившись в меня зрачками, наверно, в плане личной мести, изрекла она. — Как видишь, у него не было ни единой свободной секунды на то, чтобы сделать… то, что якобы сделал он.

— Ты хочешь сказать, — пробудила я извилины, дотоле дремавшие в спячке, точно медведь в берлоге, — у первого Психа в маске был сообщник, который должен был нас отвлекать, пока тот, другой, будет резать Ваньку?

— Я бы сказала по-другому. Думай дальше, — ответила Любимова своей глупой, хоть и отличнице, подруге, улыбнувшись таинственно и многозначительно, после чего подло бросила наедине со своими размышлениями одну, в полупустой деревне, в нежилом домишке на отшибе.

Что хотела сказать Катька? Так, ну-ка вспоминай все подробности вчерашних событий.

Я намазала хлеб маслом, но вместо того чтобы съесть его, положила перед собой и начала им любоваться, словно фотографией кумира, постепенно отрешаясь от действительности и позволяя своей голове погрузиться в нахлынувшие воспоминания.

«Может быть, маньяков несколько и они действуют сообща?» — выдала Машка инновационную мысль, стоя посреди дороги возле заляпанного чем-то розовато-красным сугроба.

«Маньяк — всегда одиночка», — наперекор ей сказала Лидка.

Кто же из них прав?

Здесь на нас нападает человек в балахоне, в маске и с ножом. Честно говоря, сперва мне почудилось, что это кто-то из ребят так прикалывается, уж больно нерешительными были действия предполагаемого убийцы. Но когда я обнаружила Белова в лодке…

Маньяк номер один (это при таком раскладе, если их все же более одного) упал, споткнувшись о меня, выронил нож. Я потянулась к ножу, он меня отпихнул. Блин, но он же каратист! Мог бы врезать мне хорошенько! Как врезал Олегу в институте! Что-то тут не сходится.

Думай, Юля, думай…

Дальше он бежит к главной дороге, прыгает в «Опель»… На то, чтобы его завести, нужно время. И потом, ребята говорят, что, во-первых, зажигание было включено, машина находилась в «режиме ожидания», во-вторых, тот, за кем гнались, сел не на водительское место, а рядом. Из всех вышеперечисленных суждений вытекает следующее и единственное заключение: в автомобиле его ждал напарник, находившийся за рулем. Вряд ли это была случайно припаркованная машина, прямо в том месте, где и нужно было этому типу, не бывает таких совпадений. Хотя водитель мог остановиться, чтобы, допустим позвонить кому-то или записать какую-то мысль, пока не забыл. А тут — чудак в маске да с ножом. «Гони. Живо!» — говорит ему. Тот и погнал! С испуга. В любом случае, органы проверят все автомобили с названными вариациями номеров. Пока будем исходить из того, что «Опель» ждал конкретно нашего маньяка. Таким образом, их получается уже два. Плюс тот, кто убил Ваньку — а теперь я, благодаря светлому уму подружки, не сомневаюсь в том, что этот, первый, к смерти одноклассника не причастен, — уже три. Это что же творится такое, боже?!

Мог ли тот, что был за рулем, убить Ваньку, а потом преспокойненько сесть в тачку и ждать сообщника? Хм, что-то мне очень напоминает все это одну версию, придуманную мной возле института, которая своим рождением обязана моей беседе с Жанной Бондарчук. Я говорю про вариант насчет Олега, как будто бы отвлекающего внимание зрителей, и его друга, наряженного маньяком, убившего Алису из личных побуждений. Что же выходит сейчас? Что это были не личные побуждения, а именно маньячество? Какие тогда, к черту, сообщники и планирование преступления? Маньяк же — это больной человек, ему не присущи понятия организованности и предвзятости. Я намекаю на предвзятость не как на пристрастие к определенной внешности, что как раз таки очень в ходу у серийных убийц, а как на ненависть к человеческой личности, послужившую в итоге толчком к совершению преступления.

А если нет и это все-таки было сведением личных счетов, то как связаны между собой Ваня и Орловская? Алена и Мироновы? Получившая ранение Вика и парень Жанны?… А еще эта женщина, как ее… Дудкина Раиса? Она тут при чем?

Почувствовав, как у меня внутри черепной коробки что-то уверенно и серьезно закипает, я заставила себя отогнать мысли о маньяке (вот придет завтра Катька и пущай сама докладывает, что она имела в виду) и устроилась на мягком диванчике в зале с дамским романом в руке.

Несмотря на легкий стиль писателя, заключенный в незамысловатости предложений и отсутствии сложных терминов, книга шла тяжело. Все герои, численностью в два с половиной человека противоположных полов (половина — это ребенок двух лет одного из объектов повествования, его пол вообще не указывается, о нем говорится заочно), были невыносимо скучными и малоинициативными. Лишь на сто двадцать первой странице Боб отважился поднять глаза на Монику. Оставалось только гадать, успеют они поцеловаться за оставшиеся шестьдесят страниц или же ограничатся дружеским рукопожатием? С чувством полной неудовлетворенности я отбросила книгу и стала кумекать, чем бы себя занять. Телевизор здесь был, но транслировал лишь пару каналов, да и то с такими помехами, что запросто можно было спутать президента с Сергеем Зверевым. Голоса-то у них, конечно, различаются, но звук у телевизора, к сожалению, отсутствовал напрочь. Однако я обязана была радоваться таким достижениям цивилизации, как отопление, газ и электричество, могло ведь и такой малости не быть. Как бы я тогда сумела удерживать фронт?

Внезапно появилась мысль позвонить Акунинскому и поведать ему о своих соображениях и Катькиных намеках относительно количества напарников Убийцы в маске. А если предположить, что у него напарников вовсе не было, то, как верно заметила Катя, ничего не получается. Но ничего не получается у нас с Катей, так как мы еще молоды и не служили в правоохранительных органах, короче, мало опыта в таких вещах. Вот для того-то мне и понадобился старший друг. Он-то обязательно сообразит, почему у нас не сложился пазл, и добавит не хватающих кусочков.

Я взяла в руки мобильник и испустила тяжкий вздох: «Поиск сети». Странно, деревня и впрямь находится в низине, но это же не метро! И мы не в горах живем. Впрочем, я недавно сменила оператора, а раньше в деревне у меня точно был прием: я пару раз звонила отсюда отцу с просьбой забрать меня. Так что проблема в компании, а не в местности.

Не успела я опечалиться, как решение пришло само собой: позвонить можно и от почты. Это открытие подняло мне настроение, подпорченное книгой, — хоть какое-то развлечение! — но сперва я решила пообедать, так как время уже близилось к трем.

Так и поступила. Умяла суп «Ролтон», разведенный кипятком, слопала бутерброд с сыром, а затем уже, надев куртку и заперев дом на замок, отправилась к почтовому отделению. Оно некоторое время не работало, но на стене с внешней стороны до сих пор остается нетронутым, цельным, а главное — работающим таксофон. Учитывая менталитет русских (где не могу построить, там хотя бы сломаю), это просто фантастика. Мало того что у аппарата не оторвана трубка, что рано или поздно случается с девяносто девятью уличными телефонами из ста, так еще и слов нецензурных нигде не накарябано! Воистину, мировая загадка. Впрочем, по словам Катьки, из проживающих здесь — одни бабки, к тому же инвалиды. Желание что-нибудь сломать, изгадить благодаря русской национальности у них должно иметься в наличии, а вот сил-то, пожалуй, не хватит.

Я позвонила Акунинскому на работу, так как вряд ли местный таксофон позволил бы звонить на мобильный. Там мне сообщили, что «по особо важным» отбыл на место происшествия. Что поделать, не судьба.

Тогда я набрала свой домашний номер. Мама ответила, что все у них в порядке и никакие шизики с ножами и в масках на них не нападали. С плеч свалилась гора, а с души — камень, я попрощалась и, успокоенная, направилась обратно.

Что за черт?…

Дверь в дом была открыта. Я же точно помню, что запирала ее!

Подойдя поближе, разглядела на ней следы взлома. Вот блин, чушь какая. Только вконец не уважающий себя домушник мог вломиться в этакую рухлядь.

«Не бойся, он пришел, посмотрел, что ничего здесь нет, и ушел ни с чем, — успокаивала я себя, делая робкие шаги навстречу потенциальной опасности, — так что здесь никого нет».

Я остановилась на террасе и прислушалась, стараясь не дышать. Вроде бы тихо.

— Эй, кто здесь? — осмелела я. — Убирайся, не то вызову поли…

Я запнулась, выловив глазами лист бумаги на столике. Он был весь черный, не считая короткого предложения, напечатанного контрастирующими с фоном листа белыми буквами и состоящего лишь из местоимения и наречия: «Я здесь ».

Мурашки побежали по спине, ногам и рукам, а живот сковало недобрым холодом.

Может быть, это Катька? Ха, у нее ключи имеются. Тогда… Ромка? Он ведь обещал приехать.

Да, как же! Во-первых, номер дома я ему не сказала, а во-вторых, и знал бы — стал ждать меня снаружи, а не выламывать дверь.

Может, он испугался за меня? Стучал в дверь — никто ему не открыл, вот и решил, что что-то случилось.

Выдумала тоже. А как объяснить тогда дурацкое двусмысленное послание? «Я здесь» может означать «Я здесь, чтобы навестить тебя» или же «Я здесь, чтобы убить тебя». Ради моей личной безопасности предпочтительнее первый вариант, но, к сожалению, он совершенно не котируется с предшествовавшими записке событиями. Остается второй вариант: это маньяк, и он здесь, чтобы меня убить. И на сей раз он наверняка сделает это.

Стараясь ступать бесшумно, я медленно прошла в столовую. Сердце екало в груди, но кухня оказалась пуста. А, он в зале, догадалась я и вынула из верхнего ящика стола разделочный нож. Посмотрим, кто кого!

«Ты че творишь, дура? — нашептывал мне внутренний голос, срываясь на панический визг в связи с невменяемостью его второго я — меня самой. — Сматывайся отсюда, полоумная мазохистка! Самоубийца!»

Но я упорно делала шаги в направлении зала, пытаясь производить как можно меньше шума. Это должно наконец закончиться! Иначе я не выдержу больше этой пытки, этого кошмара! Или он меня, или я его, но именно сегодня, именно здесь и именно сейчас. А то я свихнусь или же предприму суицидальную попытку.

Осторожно взявшись за ручку двери, я потянула ее на себя. Бесспорно, мои шансы если не равны нулю, то сильно к нему приближены. И все же я должна хотя бы попытаться отомстить за смерть невинных людей и спасти саму себя.

Дверь, как назло, скрипнула, и душа от этого ушла в пятки, предчувствуя очень скорую встречу с маньяком.

В зале никого не было. Понятно, значит, спальни. Левая или правая?

…В левой его не оказалось. Я смахнула пот со лба. Снова пронесло. Но это в последний раз, ему негде больше быть, кроме как в комнате, где я планировала ночевать. В комнате, что находилась за стеной. В правой спальне.

«Еще не поздно отступить! Убежать, улететь, скрыться, затаиться и забыться!»

Так, внутренний голос заговорил стихами. Это не к добру! Пришлось его отключить. Сейчас мне разум ни к чему, мне нужны силы (еженедельно занимаюсь с гантелями), ловкость (вообще очень дружу со спортом) и… ярость. Вот мой единственный козырь — надо сильно разозлиться. И напасть первой. Мой маленький шанс.

Я вышла в зал и стала передвигаться в сторону комнаты, держа рукоять ножа на уровне глаз. Мое прерывистое дыхание становилось все громче, разнося в пух и прах все предыдущие попытки законспирировать траекторию обхода помещений. Безусловно, он знал, что я уже вернулась (сама же орала, как дура: «Кто здесь?! Кто здесь?!»), но он не мог знать, где я на данный момент нахожусь и как скоро его посещу, и это давало мне определенные преимущества. Только, повторюсь, нападать нужно первой и сию же секунду, пока он не успел опомниться и прийти в боевую готовность.

Словно заправский каратист, я ударом ноги вышибла дверь и вломилась в свою же на данный период времени опочивальню, готовая надрать задницу любому козлу, что попадется на моем бравом пути, но попался отнюдь не козел, а обыкновенный лист бумаги. Как и предшествующий, он был черным. Белые буквы гласили: «Я в подполе».

Я истерично хохотнула. Скотина играет со мной. То-то бы он повеселился, видя, как я выбиваю дверь! Или… он видел?

Я подскочила и всем торсом развернулась к небольшому окну без намека на тюль и шторы или жалюзи: за ним никого не было.

Я вернулась в столовую, ибо только там был не то что даже подпол, скорее, небольшой погреб. Там бабушка Кати хранит всякие соленья, компоты и варенье. В общем, банки-склянки. Но это глупо с его стороны: поместиться в погребе может только один человек. Выходит, он будет сражаться со мной снизу, а я — сверху. То есть у меня более выгодное положения, так зачем ему это?

«Не думаешь ли ты, что он на самом деле там сидит? Не смеши».

Заткнись!

Постояв немного, я пришла к выводу, что воскресший внутренний голос, хоть и был мне противен, все же прав. Однако, приблизившись к тому месту в полу, откуда вел погреб, была вынуждена отказаться от этого.

Погреб всегда закрывался на задвижку, а сейчас он был не заперт. Это возможно только в том случае, если там, внизу, кто-то есть. А что, он же псих, и псих клинический, почему б ему с подобным диагнозом туда и не влезть? А потом он ка-ак выпрыгнет! Здрасьте, я ваша тетя!

Ничего, упокоила я себя, как только он попытается вылезти, я шандарахну ему крышкой погреба по башке, и всего делов.

— Ну что же, сейчас все и начнется, — запугала я до смерти свой разделочный нож и, вернув себе воинственный настрой, приподняла деревянную крышку погреба.

— Вот сукин сын! — Я глядела в полумрак подпола и не могла поверить своим глазам. Стройными рядами, на зависть многим ротам, стояли банки с соленьями, баночка к баночке — Катина бабуля всегда была аккуратисткой, чего не скажешь о ее внучке.

Я все-таки спустилась на четыре ступеньки из пяти присутствовавших и сграбастала одну из них. Приблизив к свету, определила, что это маринованные помидоры.

Он же написал, что он здесь! Может быть, маньяк в маске и помидоры — это одно и то же?

Тут наверху послышались шаги, и сразу же в моем воспаленном мозгу возникла паническая и ужасающая мысль: а что, если он специально меня сюда заманил, дабы затем запереть на задвижку и с легкостью поджечь деревянный домик? С ненавистной Юлей Образцовой внутри, которая сгорит там заживо, чем сделает ему, Убийце в маске, превеликое одолжение. Или так: зальет сверху бетоном и оставит умирать без воды, еды, внутри ограниченного пространства, которое станет мне впоследствии заместо гроба. Благо у меня нет клаустрофобии, так что умру не сразу, а лишь дня через четыре — от обезвоживания. Стоп, стоп! А как же кислород? На сколько его здесь хватит, на час, на два? Но тут должны быть щели…

Нет, маньяк, я не умру! Не сегодня!

Я кинулась выбираться отсюда и из-за своей чрезмерной прыти покарябала колени о ступеньки и стукнулась лбом о потолок. То есть об пол. Ну понятно, что я хочу сказать.

Встав на ноги и где-то с полминуты внимательно вслушиваясь в тишину, смогла констатировать, что кто-то, ходивший поблизости, не желает быть обличенным, так как, затаившись, он больше не шагал. Поняв, что это, скорее всего, было на улице, я бросилась на террасу запирать дверь на второй замок, оставшийся целым по причине своей неиспользуемости до сего момента, а ключи сунула в трюмо. Затем с небольшим усилием придвинула к двери стол. Все еще пылая нездоровым энтузиазмом, принялась проверять заперты ли на задвижку окна дома, и если нет, то исправлять эту недопустимую в вопросе жизни и смерти оплошность.

Наконец я успокоилась, села на кровать в своей опочивальне и призадумалась. Где безопаснее — дома или на улице? Дома есть замки, но он уже продемонстрировал, что для маньяка такого класса это отнюдь не проблема. А простора для обороны — читай: для побега — тут маловато. В то же время масса сподручных средств, коими можно будет воспользоваться: ножи, вилки, сковородки, табуретки — чего не имеется на улице. Зато на воле я смогу удрать. А что толку? Он ведь сможет догнать. Можно позвать на помощь… Ха, кого? Трех подслеповатых и глухих на оба уха старушек? Больше здесь вряд ли кто обитает. Но есть шансы дозвониться до кого-нибудь по телефону-автомату.

Тут мой сотовый, точно прочитав мысли хозяйки, завибрировал и выдал короткую мелодию. От неожиданности я вздрогнула: во-первых, успела настолько погрузиться в мысли, что любой шум вызвал бы тревогу, во-вторых, он, кажется, вне зоны действия сети. С чего бы ему тогда звонить?

С опаской потянувшись к тумбе, я взяла его в руки и разглядела на дисплее маленький прямоугольный конвертик. Сообщения, действительно, несмотря отсутствие сети, иногда доходят. А может, в каком-то конкретном положении и в какой-то конкретной части комнаты он все-таки ловит?

Я нажала нужную кнопку, после чего высветилось «Номер не определен» и само сообщение, звучавшее так: «Хочешь умереть сегодня?»

Я икнула и отбросила телефон. Затем забралась с ногами на кровать и прикрылась подушкой, точь-в-точь как Саманта из фильма. Боже, как я могла над ней потешаться? Какое имела право? Ведь я тогда не знала, что это поистине страшно, а страх может мобилизовать силы, а может и наоборот. Учитывая мою невезучесть, со мной обязательно всегда будет происходить второе.

Дыши, дыши…

Хорошо. Будем исходить из того, что это все-таки чья-то плоская шутка. Он доставал меня дома, теперь достает здесь. Но никакой паники — он написал мне на мобильный, желая просто попугать. Вполне допустимо, что он даже не знает, где я, а дверь вышиб какой-нибудь алкаш. Мне остается лишь вернуться к почте и доложить об очередной злостной шутке следователю. Имея полномочия, вполне реально получить от оператора номер написавшего это грубое послание, даже невзирая на то, что он пожелал оставаться инкогнито. И тогда ты, придурок долбаный, у нас в кармане, вот так-то! Надо всего лишь позвонить.

С этой целью я сползла с кровати и зачем-то посмотрела в окно.

…Это была не галлюцинация. Я проверила это, трижды моргнув и сфокусировав взгляд. Это был маньяк. Держа свой ужасный нож в правой руке, левой он помахивал оторванным шнуром с телефонной трубкой автомата, что у здания почты, и явно гордился своими телепатическими способностями. Как он узнал?! Откуда?!

Размахнувшись, он кинул трубку прямо в окно. Стекло разлетелось на мелкие осколки, которые не преминули посыпаться с оглушительным звоном на деревянный пол, а сама трубка, пролетев в паре сантиметров от моей головы, совершила жесткую посадку близ двери, один раз отскочив от пола и вновь упав на него теперь уже насовсем.

Вздрогнув, я, все еще стоявшая подле кровати, забралась на нее вновь и подтянула ноги поближе к груди, безотрывно глядя в окно. Я должна была бежать, но меня точно парализовало. Псих в маске не издал ни единого звука, даже не шелохнулся, однако на каком-то паранормальном уровне я поняла, что он смеется.

Сначала мы просто смотрели друг на друга, затем маньяк медленно просунул освободившуюся руку в дыру в стекле и поднял вверх шпингалет. Затем он аккуратно высвободил руку и приоткрыл окно. Осознав, что пришел мой смертный час, я поняла, что не желаю умирать, и с громкими криками бросилась вон из комнаты. Уже в зале я слышала, как он влез через открытое окно в спальню и погнался за мной, поэтому прибавила скорость. Я пыталась выжать из своего тела все, на что оно было способно, ведь от этого зависела моя бесценная жизнь.

Из зала я влетела, как ошпаренная, в столовую. Была идея вооружиться каким-нибудь колюще-режущим предметом — свой большой нож я, к несчастью, оставила при бегстве в спальне, — но времени на это совершенно не было, топот передвигающихся ног убийцы раздавался совсем близко, тем более ни один из находившихся здесь предметов кухонной утвари не являлся конкурентоспособным по сравнению с его смертоносным, безжалостным, забравшим много жизней разделочным ножом.

«Господи, почему именно я? — пронеслись у меня в голове мысли. — Почему это происходит со мной? Что я сделала не так? Неужели я умру? Это кошмарный сон, я хочу проснуться! Хочу проснуться!»

Я вылетела на террасу, когда Псих в маске уже вовсю несся по столовой, и закрыла на задвижку хлипкую дверь из дохлого куска дерева прямо перед его носом. Точнее будет сказать, перед его белой маской, изображающей чудовищную, гротескную гримасу ужаса. Насколько же изобретательным в своих готических фантазиях был основатель фильма «Визг», коли он сумел придумать такое! От единого взора, вскользь брошенного на белый лик маски, возникает ощущение, что ты находишься прямо в аду.

Убийца разбежался и прыгнул на запертую дверь. Она отозвалась глухим треском, но выстояла, однако стало очевидно: ее защиты надолго не хватит.

Стараясь не терять драгоценного времени, я придвинула к двери стул, еще раз повторив Саманту, и принялась отодвигать стол от входной двери. Какой дебил додумался преградить выход? Ах, ну да, это сделала я сама… Вот ведь закон подлости. Или ирония судьбы, если хотите: думала уберечься от вторжений извне и тем самым сама себе усложнила жизнь.

Если бы маньяк искал легких путей, то выбил бы эту картонную дверь одним ударом, и через мгновение я оказалась бы тепленьким, но начавшим безвозвратный процесс понижения своей температуры трупом, но, по превеликому везению, что со мной, в принципе, случается редко, киллер был падок до ярких театральных эффектов и для пущей красочности вонзил острие в центр двери, словно репетируя на ней, слабой и безответной, мое будущее скорое убийство. Такой же слабой и безответной жертвы, как и эта несчастная дверь.

Не понимаю почему, но от созерцания торчащего из двери лезвия мне стало вдвойне страшно, точно он проткнул вовсе не деревянный прямоугольник, а мое тело. Невероятно сильный животный ужас сковал организм, прибавляя лбу жар, животу — холод, сердцу — быстроту биения. Казалось, еще вот-вот — и оно не сможет выдерживать настолько сильный ритм работы, приказав этим долго жить.

В висках пылко стучало, руки, сильно вцепившись в крышку стола, живо его оттаскивали.

Еще чуть-чуть… Еще совсем немного… Давай же, быстрее…

Стол внял мольбам, позволив себя отодвинуть достаточно для того, чтобы обойти его и оказаться возле спасительной двери. Я схватилась за ручку.

…Какого дьявола?!

Тем временем дверь на террасу превратилась в решето (маньяк не остановился на однократном всаживании лезвия в препятствие, он делал это беспрестанно, и от каждого звука «т-тук» душа готова была отделиться от тела), и оставалось лишь изумляться ее стойкости.

— Нет! — сорвалась я на крик, продолжая дергать ручку и не понимая, какого лешего она не подчиняется, пока вдруг не вспомнила, что самолично ее заперла.

Куда же я дела ключи?! Вспоминай, ну же!!

Т-тук!..

Перескочив через стол, я догадалась заглянуть в верхний ящик трюмо. Взяв ключи, полезла обратно через стол, к заветному замку.

Т-тук!..

Страх сковывал мысли, препятствовал быстрым и осмысленным телодвижениям. Мешал думать, мешал адекватно реагировать, мешал просто действовать. Мешал бороться за единожды данное мне существование, которое более уже никогда не повторится, ежели я сию секунду не отворю эту долбаную дверь. Возможно, будут другие жизни, три, пять, семнадцать, но это буду уже не я…

Маньяк выломал дверь. Я вскрикнула и едва не выронила ключи. Нет! На сей раз я не поступлю, как в каждом дурацком фильме! И я сжала связку покрепче в руке, но из-за этого запуталась, какой из ключей уже пробовала, а на железном, чуть погнутом кольце их было слишком много…

На мое счастье, Убийце в маске доставлял явное удовольствие сам процесс погони за жертвой, и он жаждал растянуть это наслаждение на как можно более длительный срок, потому пошел на меня медленно, подняв над головой остро заточенный нож, засверкавший под лучами радостного солнца, которое пробивалась во все уголки застекленной террасы. К сожалению, сами окна делились рамами на мелкие квадраты, так что выбивать стекло не имело смысла: ни в одно из них я бы не пролезла. Потому выход был один — через дверь.

Обернувшись на маньяка, я быстро посмотрела на ключи, надеясь на зрительную память, и вставила в итоге в замочную скважину нужный. Маньяк запрыгнул на стол, за которым и стояла его сегодняшняя жертва. Я повернула ключ в замке и толкнула дверь вперед, пролетев вслед за ней на улицу от силы собственного удара и приземлившись на четвереньки. За мгновение до этого у меня над ухом что-то просвистело и послышался звук соприкосновения лезвия с деревом — «т-тук!». Страшно подумать, что было бы, не упади я на землю.

Не оборачиваясь, вскочила и понеслась что есть мочи по грязно-белому снегу куда глаза глядят. Сперва за мной вроде погнались (я слышала топот и громкое дыхание), но затем отстали. Споткнувшись обо что-то, я упала, ударившись лицом о неведомо откуда взявшееся бревно и разбив губу в кровь. Поднявшись, побежала дальше.

Так я несколько раз падала, обо что-то ударялась, поднималась, бежала дальше, мерзла от мокрого снега, забившегося за ворот куртки и рвала эту куртку обо все то, за что цеплялась и обо что ударялась. Наконец уходящее сознание подкинуло мысль о том, что за мной уже никто не гонится и поэтому неплохо бы было отдохнуть да восстановить утраченную энергию, и я на сей раз нарочно повалилась в сугроб и отключилась.