Когда я открыла глаза, то оказалась лежащей на кровати с обновленным матрацем, живой и невредимой. Возле кровати прямо на полу сидел Ромка и трогательно гладил мою руку, изучая меня полным нежности взглядом. Чуть дальше, у окна, ходил взад-вперед парень в косухе — маньяк номер два.
— Очнулась, красавица, — со злостью произнес последний. — Сколько хлопот из-за тебя! А толку — ноль.
Я села и посмотрела на Ромку, задав ему вопрос:
— Зачем вы это делаете? Зачем убиваете?
— Вот идиотка! — разозлился Косуха. — Ромик, объясни своей тупой бабе!
— Родик, не кипятись, — обернувшись на парня, спокойно сказал ему Жигунов и снова вперился в меня глазами. — Юля, мы никого не убивали.
— Да, конечно! — припадочно захохотала я. — Ты убил Звеньеву, этот — Ваньку, только вот кто из вас укокошил Алису и Мироновых с тем парнем? Не могу сказать точно, но следствие разберется.
— Ты слышишь, что она бузит?! Намылить ей шею надо, и основательно!
— Родик, угомонись! — уже жестче обратился к подельнику Роман. — Юля, ты все неправильно поняла.
Но я неслась дальше.
— Да? Помнится, ты обещал перерезать маньяку глотку! Валяй, а я погляжу на его предсмертные конвульсии. Или, может, сам себе будешь глотку резать?
— Ромик, заткни свою бабу, или, клянусь своим котом, я пришью ее! — Видимо, этого человека я безумно раздражала. Между прочим, он мне тоже не слишком нравился.
— Не надо смертей. — Жигунов пересел на кровать, рядышком со мной, я слегка отпрянула. Косуха опустил свой зад в кресло. — Юль, послушай, то, что ты затеяла, — это очень опасно. Я так боялся тебя потерять, что решился на этот нехороший шаг.
— Убить человека? Нехороший шаг? Ну что ты! Брось, это сущие пустяки!
По лицу Романа было заметно, что он сильно разозлился, а Косуха по имени Родион даже оторвал свой зад от сиденья и пошел ко мне, наверняка, чтобы ударить, но Жигунов остановил его.
Я вспомнила про хорошего и плохого полицейского и рассмеялась. Оказывается, бандиты не так далеко ушли.
— Ну ты не догоняешь, что ли, что у нее шок? — оправдывал мое поведение экс-бойфренд перед сообщником.
— Дерьмо у нее в башке, а не шок! — И все же тот послушно вернулся в кресло. Это дало мне некоторые надежды на безболезненную кончину, потому что стало ясно: Родик в этой паре не лидер, а я была уверена: дай ему свободу, он будет убивать меня долго и мучительно. Теперь же я смела уповать на Ромкин гуманизм и милосердие. Убьют меня не больно, уже хорошо.
— Юля, ты дашь мне объяснить? — вернулись ко мне. Блин, почему они не могут просто пришить меня? Зачем эти идиотские, никому не нужные разговоры? В то же время, всмотревшись бывшему парню в лицо, я уловила в нем что-то такое, что подсказало мне: убивать меня никто не собирается. Это было что-то вроде нежности, сочувствия, жалости, чувства вины и… по-моему, даже любви в одном флаконе. Такое обилие добрых эмоций мне показалось странным для отпетого преступника, потому я действительно с любопытством начала слушать его объяснение. — Нехороший шаг — это запугать тебя, чтобы ты перестала рисковать жизнью, ища убийцу! Твое дурацкое хобби мешало нашим отношениям! Да, сознаюсь, я пугал тебя на шашлыках…
— В то время, — перебила я, — как твой приятель — или кто он тебе? — выпускал кишки моему однокласснику.
— Тьфу, дрянь, — сплюнул прямо на ковер Родик, видимо, не любящий, когда о нем говорят правду. А Ромка принялся трясти меня за плечи, приговаривая:
— Да не убивали мы никого, не убивали! Сколько раз повторить, чтобы ты поняла?! В то время, как ты меня царапала, Родион ждал в машине. Твоего Ваньку укокошил кто-то другой, потому я так сильно испугался, когда ты мне об этом рассказала по телефону. Ведь на нас могут повесить убийство!
— Хорошо, допустим. Но звонил мне ты?
— Нет, не я.
Его глаза настаивали на том, что их обладатель говорит правду. Пришлось поверить. Тогда я переместила свой взор на сидевшего в кресле человека. Он с радостью отозвался:
— Хочешь умереть сегодня? — злобно ухмыляясь, изменил он свой голос до потустороннего шепота, чтобы я сразу смогла его узнать. Да, это был, несомненно, он. Тот, что звонил мне ночью, представившись самой Смертью.
— Сволочь, — мило оскалилась я ему в ответ и обратилась к Жигунову: — Но зачем это все?
— Понимаешь… Ты должна была испугаться и завязать с расследованием. Пойми, мы действовали ради твоей же пользы. Ведь настоящий — я подчеркиваю — настоящий маньяк едва не убил тебя! Там, в институте.
— А в деревне? — Ромка опустил глаза. — Ясно. Это был твой психанутый дружок. Но как он выследил меня? Я же так и не назвала тебе номер дома.
Хоть я и задала этот вопрос Роману, не желая общаться с Косухой, но ответил все же тот, кого это и касалось:
— Деточка, — противно растянул он слово, — ну кто же читает книжку с включенным светом и незашторенным окном? Лишь пять домов в этой отсталой, потерянной для цивилизации дыре выглядели обитаемыми. Найти тебя было раз плюнуть.
Я снова обратилась к хозяину квартиры:
— Мерзавец! Ты не подумал о том, что мне, черт побери, будет страшно?!
— Бедная моя! Прости! Я велел ему только послать сообщение и показать свою морду в окошко. Мне на ум не могло прийти, что этот чокнутый… А, — махнул он рукой, а Родик притворно устыдился:
— Простите, дорогие, увлекся… С кем не бывает? — Выходит, Ромка также не главарь, ежели парень, любящий спортивные штаны и бейсболки, его ослушался. Что ж, они действуют на равных? Выходит, так.
Я ткнула в него пальцем, все еще обращаясь к одному Ромке:
— Зачем этот за мной следил? Тоже ради моей пользы?
— Конечно. Я послал его приглядывать за тобой, как бы чего не случилось. Пойми, твое заявленьице о том, что ты с бревном наперевес погналась за настоящим маньяком, — Родион в этом месте задорно хохотнул, а Ромка нахмурился еще пуще и продолжил: — наложило на меня определенный отпечаток. Я просил тебя быть осторожнее, но это лишь слова, помогать нужно было делом. Вот Родик и согласился оказать мне такую услугу — ходить за тобой по пятам.
— А то ему делать больше нечего! — не поверила я.
— Ну… я попросил, и он помог!
— Допустим. А зачем он побежал за мной?
— Ты первая побежала! Иначе как ему за тобой присматривать?
Я на секунду закрыла глаза, а открыв, уверенно произнесла:
— Я не верю ни одному твоему слову.
— Что же это такое? — Он повысил голос: — Я говорю тебе: мы НИКОГО не убивали! Я не имею отношения ни к резне в институте, ни к твоему Ваньке, ни к остальным жертвам! Может, я и мерзавец, как ты говоришь, — сказал с обидой, — но я не убийца! — Он снова взял в руки нож и с легкостью согнул его. — Видишь. Я пытался показать тебе, что он игрушечный, но ты побежала от меня…
От всего этого у меня на глазах выступили слезы, но я быстро их утерла, не дав себе расслабиться и предстать пред врагами жалкой и беспомощной.
— Ну хорошо. Я верю. — Что и говорить, Роман на самом деле не походил на душегуба. — Но, хоть убей, не понимаю, зачем ты все это делал? Боже, я думала, что пришел мой смертный час!
— Ну ты же видела, что со мной было, когда я узрел тебя в деревне? Блин, я решил, что ты сцепилась с местной алкашней! Я ведь не велел ему вламываться в дом и гнаться за тобой с ножом! Да еще и с настоящим!
— Подумаешь… — пробурчал Родик и фыркнул, мол, еще велеть мне что-то будешь, ага.
— Но на шашлыках-то был ты! — припомнила Ромке я.
— Но я же не причинил тебе вреда! Если ты помнишь, я дрепнулся на землю и сам чуть не стал жертвой сумасшедших подростков, собравшихся нанизать меня на шампуры! Еле ноги унес… Прости, я не оправдываюсь, просто… мне тоже досталось, поверь. Надеюсь, теперь-то ты откажешься от поисков настоящего маньяка? — Он приобнял меня. Да как он смеет! — Знаешь, Родик сказал мне по секрету, что если бы он в самом деле хотел убить тебя, то это не составило бы труда. Ему пришлось превратить дверь в решето, лишь бы выиграть время, чтобы ты смогла сбежать. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, что не выдержишь реальную схватку с Убийцей в белой маске?
— Понимаю, — выдохнула я. Как ни прискорбно, но он прав. Прощайте, мечты о собственноручном разоблачении кровавого преступника.
— Прости же меня и… знаешь что, переезжай ко мне! Раньше твоя идея о поимке убийцы мешала нам быть вместе, но теперь все будет по-другому, правда? — Он теснее прижался ко мне, но я отстранилась.
— Знаешь, Ром, после всего я, наверно, не смогу.
— Да брось ты! Ну прости меня! Понимаю, сейчас ты не можешь принять никакого решения, но ты поостынь немного, подумай, и, полагаю, когда злость и обида пройдут, ты сможешь все забыть и вернуться ко мне. Я чувствую это. И мы заживем. Вместе. Вдвоем. — Помимо моей воли, он чмокнул меня в щеку. — Давай я сделаю тебе что-нибудь? Горячий чай и бутерброды помогут тебе прийти в себя. Или хочешь яичницу?
— Нет, — категорично заявила я, помотав туда-сюда головой.
— Ладно, не хочешь яичницу, тогда будет только чай. Я мигом. — И удалился на кухню, хотя мое «нет» относилось ко всем без исключения существительным, относящимся к семантической группе под названием «пища».
Стоило на кухне начать звякать чашкам, как Родион очутился подле меня и, вперившись своими злыми черными зрачками в мои испуганно-негодующие серые глаза, таинственно прошипел:
— Но ты ведь не веришь тому, что наболтал тебе этот болван? — Подонок прочитал мои мысли. Я и впрямь не верила, потому что Жигунов наговорил тут с три короба, а понять цель всех этих манипуляций с нападениями я так и не смогла. — Не веришь, по глазам вижу. Значит, не такая уж ты и дура. А ежели не дура, то поверишь в то, что я тебе скажу. Итак. Изначально нас было три друга — Митяй, Ромик и я. Три, а не два, как тебе известно. Просто из троих друзей одного, Митяя, посадили в следственный изолятор по подозрению в убийстве. А двое оставшихся лезут вон из шкуры, чтобы его спасти, так как только тупые легавые могут всерьез верить в то, что Митяй мог кого-то там убить. Думаю, план наш понятен: убедить следствие, что настоящий маньяк разгуливает на свободе. И сделать это надо было в те часы, в которые Митяй парился в камере. Вот зачем ты нам и была нужна. — Он говорил тихо, внятно и размеренно, всем своим видом показывая, что он никуда не торопится, словно учитель, в сотый раз объясняющий бестолковому ребенку правила сложения обыкновенных дробей и чувствующий свое неоспоримое превосходство. При всем при том бейсболочный не отводил взгляда, по-садистски наслаждаясь причиняемой мне его словами болью.
Я про себя подумала, хороший же спектакль дал Ромка на кладбище: «Митяй? — переспросил он. — Он не смог прийти». Конечно, сказал бы правду, что тот сидит в камере, и я бы насторожилась. Возможно, сама бы пришла к той истине, что мне сейчас открыл этот вонючий гад. В то же время Роман не солгал, Митяй и взаправду не смог прийти. Как он сможет, кто его выпустит?
— Почему именно я?
— А то не знаешь! — хохотнул «вонючий гад». — У меня, к примеру, нет близких отношений со следователями-важняками. А у тебя есть, и ты их не сильно скрываешь. Мы думали, ты сразу к нему понесешься, как только засечешь слежку. Или же услышав горячее дыхание убийцы ночью в трубке. — У-хо! У-хо! — напомнил он мне эти звуки и загоготал. Я почувствовала, что глаза у меня на мокром месте и не очень удивилась: это так типично для них. — Но ты, идиотка такая, действовала вопреки всем нашим расчетам. То есть вообще никак не действовала! Вот и пришлось ужесточить меры. Правда, мусора не такие уж дураки, Митяя отпускали только под подписку, а при новом преступлении сажали снова. У них своя выгода: пока подозреваемый парится в СИЗО, убийца будет вести себя фривольно. Сейчас ты спросишь, почему Ромик не открыл тебе сегодня всей правды? А я отвечу: в то время, как я убивал одного зайца — вызволял друга, он пытался убить сразу двух. Второй заяц — это постель с тобой, лапушка. — Он пошлепал меня по щеке своей противной ладонью, и я, ощутив настойчивый прилив тошноты, грубо отпихнула от себя его руку. — Ха! И ему это, между прочим, почти удалось. Самое интересное, что он до сих пор не отчаялся в этом отношении. Открыв тебе глаза, я оказал большую услугу, но вместо высокопарных слов благодарности сделай одну милость — уйди с глаз моих. Пока Ромик на кухне, никто тебе не помешает.
Родион подошел к широкому окну и принялся туда глазеть. Полагаю, для того, чтобы не видеть меня больше ни одной секунды. В этом плане наши чувства были взаимны. Я молча поднялась, тихонечко, чтоб не слышал Жигунов, проскользнула в прихожую, обулась, оделась и покинула гадскую квартиру. Ноги моей больше здесь не будет!
Выйдя из подъезда, я наткнулась на любопытное зрелище: голубой «Опель — Омега» с номерами 118 стоял во дворе, сверкая на солнце, переливаясь перламутровым блеском и как будто бы не замечая вокруг себя тесный ряд полицейских машин. Первым в этом ряду стоял грузовик «ГАЗ-66» цвета хаки, из которого в настоящий момент повыскакивали омоновцы, накинулись всей гурьбой разом на беззащитную Юлию Образцову, повалили на землю и сцепили на руках браслеты, да к тому же за спиной, как будто я была мало того, что мужиком, так еще и особо опасным преступником-рецидивистом интернационального масштаба. Затем, пригибая ладонью голову, насильно запихнули в одну из легковых машин на заднее сиденье, которое отделялось от переднего железной решеткой. Я даже загордилась собой: пару раз за последние годы меня увозили в отделение, но никогда еще не удостаивали такой чести, как сегодня. Далее произошло вот что: из подъезда вышел Роман, держа в руке дымящуюся чашку чая и рассеянно озираясь по сторонам с чувством обиды на лице, и группа захвата принялась за него, а после — за вышедшего следом парня в Косухе, который только и успел сказать:
— Да забей ты на… Черт, облава! — как тут же был засунут следом за Ромкой во второй легковой автомобиль. По завершении операции привлеченный ОМОН отправился по своим делам, а две легковушки — прямо в отделение.
Не буду рассказывать, через что я прошла, пока не добилась встречи с дядей Борей в его рабочем кабинете. Привели туда всех троих и стали допрашивать. Оперативники без тени сомнения упирали на то, что у меня, видите ли, почти на все нераскрытые убийства, произошедшие за период от достижения мною возраста уголовной ответственности по сегодняшнее число, нет четких алиби. Да и вообще как-то подозрительно я все время попадаюсь на их пути. Но Акунинский быстро охладил их пыл, попеняв на то, что это просто смешно, и выставил всех за дверь.
На удивление, у всамделишных преступников алиби на все убийства были, а последнее из них произошло всего пару часов назад, в то время как мы трое пребывали в отделении.
— Борис Николаевич, что же получается? Они и вправду никого не убивали?
— Представь себе, — развел следователь руками. — Ни Жигунов Роман Валерьевич, ни Краснов Родион Антонович к серийному маньяку не имеют отношения. Так что смею обрадовать: реальный Псих в маске на тебя пока не позарился.
От наречия «пока» я поежилась, но в целом осталась довольна: мой парень не покушался на мою жизнь, да и настоящему киллеру я не нужна — он доказал это, выпрыгнув в окно аудитории.
— Для вас, молодые люди, у меня также есть хорошая новость. Я еще утром подписал постановление об освобождении вашего драгоценного друга. Вы тоже можете быть свободны, если гражданка Образцова не напишет заявления. Есть статья о хулиганстве, если вам не известно.
Я обернулась на Романа.
— Я не буду ничего писать.
— Спасибо, Юль, — отозвался из угла Жигунов. — Юль, я правда… Я не хотел… Я никогда бы не сделал тебе больно.
Я задумалась. Может, и правда его вины в этом нет? Краснов узнал, что у новой пассии друга в знакомых ходит следователь, и разработал идиотский план. Ромка пошел у него на поводу, решив, что это просто шутка, а оно вон как оказалось. Кто-то сейчас меня осудит либо посмеется, но только я одна видела, сколько нежности и теплоты было в его глазах, когда он сидел возле кровати и гладил мою руку. И сейчас его голос был пропитан всепоглощающим чувством вины.
— Это ты зря.
— Что? — встрепенулась я. Неужто мой Бориска обладает экстрасенсорными способностями? — Что зря?
— Улыбаешься.
— Я? — Проанализировав задействованность тех или иных лицевых мускулов, поняла, что в самом деле улыбаюсь.
— Он тебе не пара.
— Это еще почему? — возмутился Роман из угла, разглядывавший до этого наручники на своих руках и низко опустивший ради этого действия голову. — Юля, ты не слушай. Твой следователь просто предвзято ко мне относится.
— Я? — Он хохотнул. — Да мне-то плевать на ваши амурные похождения. В отличие от вашей семьи.
— Моя мама…
— А я не про маму говорю. А про жену и ребенка.
— Вы врете! — подпрыгнула я на стуле и начала громко возмущаться, не понимая, однако, почему вдруг так резко замолчал Ромка.
Борис Николаевич молча извлек из ящика стола папку, а из этой папки какой-то документ и протянул мне. При ближайшем изучении он был классифицирован мной как ксерокопия паспорта гражданина Российской Федерации Жигунова Романа Валерьевича. Адрес регистрации оказался мне совершенно незнаком.
— Что это за улица Победы?
— Это на окраине города, — ответил всезнающий Борис Николаевич.
— Но он ведь за «Гигантом» живет! — возразила я.
— Это, надо понимать, его холостяцкий притон. Когда жена с ребенком уезжают в отпуск, туда водятся глупенькие девушки вроде тебя.
Вот почему он не дал мне в тот раз паспорт! И вот кто его в обычное время кормит нормальной едой. Понятно, почему он так и не научился готовить. Но это невозможно! Как он мог так поступить?!
Я перелистнула несколько страниц. Четыре года назад был зарегистрирован брак с такой-то, в графе дети — мальчик около трех лет от роду. Со злостью отшвырнула документ и повернулась к своему бывшему (теперь уж точно бывшему). Он был красным, точно являлся раком и его сварили.
— Как прикажешь это понимать?
— Юлечка, ты только верь мне! — взмолился рак и болван в одном лице. — Я развожусь с женой, потому и съехал с той квартиры и живу сейчас один. — Хм, может такое быть? Вполне. Но почему он сразу не сказал? — Прости, я не мог тебе сказать, — прочел он мои мысли. — Ты порядочная девушка, а такие не связываются с женатыми. Да, сознаюсь, раньше я изменял жене, но все потому, что у нас с ней так и не получилось полноценной семьи. Как видишь, мы и отдыхаем порознь. Поэтому я подал на развод. Прошу, дай мне еще один шанс! Через два месяца бракоразводный процесс завершится, и мы сможем быть вместе!
Я прислушалась к себе, своим мыслям, чувствам, амбициям, эмоциям и желаниям, и ответила:
— Не знаю. Мне нужно время.
Домой я вернулась почти ночью. Родители, услышав, как поворачивается в замке ключ, и не ожидая моего столь стремительного возвращения из «тихого и никому не известного места», вооружились сковородой и чуть не дали ей соприкоснуться с моей макушкой, подумав, что это маньяк. К счастью, все обошлось. Потом я решилась им все рассказать, от начала этого приключения до настоящего момента и во всех подробностях. Хотя можно было и пожалеть родительские нервы, но мне так хотелось поплакаться в жилетку! Кстати, это заняло всю ночь. Отец напоследок сказал:
— Думаю, тебе не стоит больше с ним встречаться. Порядочный парень сразу бы сказал, что еще не совсем свободен. Не говоря уже о ряжении в костюм убийцы. Что это за шутки такие? У него как с головой вообще? — и тут же засопел. Здесь же, на стуле за столом в кухне. Мы с мамой еле его дотащили до кровати. Засим и сами легли.
Проснулась я только в час дня. Да и то оттого, что над ухом надрывался телефон.
— Юля, ты должна мне помочь! — истерично завопила трубка голосом Лиды Прониной-Семеновой. — Я так сойду с ума!
— Не надо ни с чего сходить. Возьми себя в руки. — Я смачно потянулась на постели и села поудобнее, подложив под спину подушку и приготовившись слушать.
— Я хотела записаться на прием к психологу, но у них все расписано до следующей недели! А мне сейчас нужно выговориться, понимаешь?
— Да, конечно. Что случилось?
— Новая жертва… Это… Моя знакомая! — Бывшая одноклассница в голос зарыдала.
Так, и снова жертва связана со мной, на сей раз — через Пронину. Ну почему мне так везет?
— Это ужасно!
— Вот и я говорю, что хуже некуда!
— Жалко ее. Молодая была?
— Старше на три года. Блин, почему она раньше не сдохла?! Почему именно сейчас?!
Сказать, что я офонарела, услышав такое, — не сказать ровным счетом ничего. У меня был шок. Я долго молчала, затем, сглотнув, уточнила:
— Ты про кого сейчас говоришь?
— Так про нее же, про тварь эту. Последнюю жертву.
— Подожди-ка. Я думала, ты по ней страдаешь.
— Да Господь с тобой! Стервой была — стервой и отрупела. Я по себе страдаю!
Чувствуя, как шарики заходят куда-то далеко за ролики, я попыталась все же продолжить трудно поддающийся пониманию диалог:
— Что-то не въеду никак: ты-то тут при чем?
— Как при чем? Каждый ежик знает, что мы с ней были смертными врагами. Образец, я боюсь, что меня обвинят в ее убийстве. Мне страшно! Я не хочу в тюрьму!
После этого Лида слезно вымогала у меня разрешения прийти ко мне в гости, и я сперва отнекивалась (в квартире было не убрано), но затем, посочувствовав человеку, пошла навстречу. Дома (мать тактично отчалила в магазин, чтобы нам не мешать) Пронина вновь принялась на пустом месте страдать, роняя слезы в поставленную совершенно не для этих целей у нее перед носом чашку чая.
— Ну как ты не понимаешь! У меня нет алиби! Я целый день сидела дома. Одна! Ой, повяжут меня…
— Перестань. Для суда отсутствие алиби — лишь косвенная улика, за это никто тебя никуда не посадит, — разумно убеждала я приятельницу в обратном.
— Для суда? — испугалась пуще прежнего Семенова. — Даже один суд повредит моей репутации. Семенов выбросит меня из дома, если я окажусь замешана в чем-то, что может повредить его статусу. Даже если меня потом оправдают. Все, табу! У человека его круга не должно быть жены, которую подозревали в убийстве, понимаешь?
Я со вздохом произнесла:
— Да, этот мир ужасен. — От упоминания этого печального факта я с горя решила выпить свой чай, но Лидка схватила меня за руку — ту, которой я и взялась за чашку, — препятствуя запланированному действию.
— Образец, ты можешь сказать, что мы весь день были вместе, а?
— А? — повторила я за Лидкой, удивившись. — Но ведь за дачу ложных показаний…
— Нет-нет, не для суда, а для Пусика! Чтобы он знал наверняка, что я ни при чем! — Я сумела лишь растерянно моргать в ответ. — Впрочем, — махнула она, — это мне не поможет…
Пользуясь тем, что Пронина отпустила мою ладонь, я отпила-таки чай, а затем предложила:
— Лид, расскажи мне все по порядку. Тогда и будем думать. Что это за девушка, что у вас были за отношения и кто может подумать, что это ты отважилась на такой жестокий шаг, как убийство.
— Ее звали Эвелина Антонич.
— Редкое имя, — отметила я.
— Да, и стерва редкостная! — ядовито ухмыльнулась Пронина. — Вообще никаких моральных принципов у человека! Короче, она из моей среды — завзятая тусовщица. Папахен ейный — главврач крутой платной клиники, маман — известный парикмахер-стилист, у нее свой салон, и по слухам она самих «закатников» к выступлению готовит… Слышала о таких? — «Закат» — начинающая молодежная группа, о которой я, конечно, что-то слышала, так как была не совсем дремучей, потому кивнула. — Во. Девочка избалована донельзя, в таком университете училась, мама дорогая… Боюсь вслух произнести стоимость за год обучения! Но этого ей оказалось мало, и девушка задумала стать известной топ-моделью, обойти саму Хайди Клум!
— Как вы с ней общались?
— Да мы не общались. Просто встретились один раз на презентации, наш общий знакомый книгу наваял, ну и обменялись любезностями… Я еще была слегка подшофе, короче вылила ей вино прямо на светлое салатовое платье. Она ответила пощечиной, а я пообещала надрать ей задницу в глухой подворотне. Так и получилось! Ее нашли неподалеку от недавно открытого модного бутика в центре города, во дворе, с вспоротым животом. Сучка! Решила подохнуть прямо через две недели после нашей разборки! Подождала бы год-другой! Глядишь, никто б и не вспомнил про ссору.
— Лид, послушай. — Я взяла ее за руку. — Это убийство копирует другие такие же убийства, это почерк того самого маньяка, который убил Ваньку.
— А потом пугал нас в лесу! — напомнила Пронина, но я проигнорировала ее слова: не хватало объяснять, кто на самом деле пугал нас на дороге и зачем он это делал. Вместо этого продолжила:
— Максимум, что тебе грозит — общение со следователем. Но ты ведь уже давала показания, когда вместе с ребятами вы вспоминали номера автомобиля, на котором отчалил… хм… человек в коричневом костюме. Это то же самое. Пообщавшись с тобой, люди поймут, что никакая ты не убийца, и на этом все закончится.
— Но как они поймут?
— Ну… ты не похожа на убийцу. Существует избитое мнение, что молоденькая длинноногая блондинка подле крутого преуспевающего мешка с деньгами невыносимо глупа и не способна на серию жестоких, кровавых — и вместе с тем продуманных! — убийств.
— То есть, — щеки собеседницы нездорово покраснели, а зрачки засверкали лютой злостью, — ты хочешь сказать, что я тупая, да? Только из-за того, что у меня богатый муж, ты считаешь меня тупой?! Нет, ты ответь: я дура, да?!
«Ну совсем, что ль, дура?» — хотелось мне на это возразить, но я быстро сообразила, что этим начну сама себе противоречить, и ответила спокойно:
— Нет, Лида. Я этого не говорила. Я сказала только: распространенное мнение, которого многие придерживаются. Это нам и нужно.
— Не гони фуфло! — стукнула она крошечным кулачком по деревянной крышке стола. — Ты назвала меня тупоголовой идиоткой!
Я глубоко вздохнула. Вот ведь женщины, да? Муху с ног на башку перевернут, да еще и слона из нее раздуют! Собственно говоря, не все мы такие, это особый тип характера.
— Лида, прекрати истерику! — начала я терять терпение и, вспомнив, что я дочь своего отца, как уже говорилось — военного человека, тоже стукнула по столу.
— Ах, я еще и истеричка, да?! — скривила Семенова ярко размалеванные ядовито-красной помадой губы. — А ты… ты… вонючая завистница!
Обидев меня, притом незаслуженно (завистливостью я не отличалась никогда, я считаю, что если кому-то чего-то не дано, значит, так суждено, к тому же абсолютно счастливых людей не бывает, у каждого свои проблемы, зачем тогда завидовать), она вскочила со стула — тот с грохотом повалился на пол — и пулей вылетела из квартиры.
— Не мир, а бардак! — фыркнула я.