На следующий день у меня состоялось свидание с Лидой. Было как-то жутко туда идти, но все же любопытство — это сильная вещь.

Преступницу в наручниках ввели в комнату два конвоира и посадили напротив. Она выглядела, прямо скажем, не очень: волосы немытые и слипшиеся, на скуле фингал, взгляд озлобленный, даже ненавидящий.

Я понимала, что для установления открыто-доверительных отношений мне необходимо как-то с ней сблизиться, но как? Что-то сказать, но что? Изобразить на лице должное выражение, но какое? Сочувствующее? Сомневаюсь, что она сейчас больше всего нуждается именно в этом. Понимающее? А на кой ей мое понимание? Тем более что это будет ложью, и на моей мимике эта ложь отразится прямо и неприкрыто, что только усугубит положение.

Собравшись с мыслями, я рискнула сделать вот какой выпад:

— Классно дерешься. Что за школа? — и стала напряженно ожидать, что же последует дальше.

Мне повезло. Лед в глазах растаял, Лида слабо улыбнулась, и на бледных до того щеках появился легкий румянец.

— Муж научил.

Значит, Мяч. Выходит, про мастера спорта он Кате не наврал.

— И драться научил, и машину водить, — перечисляла я с намеком на восторг. — Чему еще?

— Многому… — Невзирая на односложный ответ, Пронина потеплела еще больше, став уже отдаленно напоминать ту самую одноклассницу, которую я знала, которая сидела сразу за мной и списывала у меня все контрольные.

Все, стало быть, теперь можно.

— Лида, а зачем ты Орловскую убила?

Я подивилась сама себе, насколько свободно я произнесла этот вопрос, в частности — слово «убила». Но у меня не было иного выхода. Скажи я это напряженно, осуждающе, всем своим видом показывая, что хорошие люди, к которым я себя и причисляю, никогда-никогда не нарушат божью заповедь, и Лида бы замкнулась. Или разозлилась. Ни то ни другое не приблизило бы меня к заветной цели — узнать истину.

Пронина сначала озадачилась, видимо, вспоминая, кто такая Орловская, затем, опустив голову, словно нашкодившая первоклашка, порывисто вздохнула.

— Ты знаешь меня давно, — начала она непонятно с какого бока. — Я всегда хотела блистать. Хотела быть в центре светской жизни, о которой так красиво рассказывают журналы и снимают сериалы. Прикиды от Дольче, Армани, Кавалли, своя иномарка, большой уютный дом с бассейном… И другие атрибуты роскошной жизни. Но как можно этого достигнуть, если ты — не имеющая никаких талантов девочка из семьи с достатком ниже среднего? Короче, Семенов — мой счастливый билет, однако и тут пришлось попотеть. Мне намекнули, что он фанат Шарон Стоун, вот я и перекрасилась, химию сделала и прическу такую же, как из его любимого фильма. Попался! Ну и скажи, как я могла допустить то, чтобы все, за что я так отчаянно боролась, то, что стало моим лишь на пару идиотских месяцев, в одночасье рухнуло?! Из-за какой-то потаскухи! — Лида сорвалась на крик.

— Лид, успокойся. — А про себя я думала: как можно материальные блага ставить выше всего остального? Возможно, Акунинский прав и у нее не в порядке с головой. — А при чем здесь Орловская? Она пыталась увести у тебя мужа?

— Она была его любовницей. — В этом месте меня точно стукнуло кувалдой по котелку. Говорила ведь Жанна, что у Алисы имеется взрослый богатый поклонник, но кто ж знал, что это Семенов? Иначе бы все прояснилось раньше и следующего убийства, а также покушения не случилось бы. — Знаешь, женщина всегда замечает, когда у мужа кто-то появляется. Я наняла частного детектива, даже деньги вперед заплатила, только бы не затягивал с расследованием. Как сейчас помню, пришла я на встречу, сижу на этой лавочке возле памятника и молюсь про себя: только бы показалось, только бы не было у него никого… И тут приносят снимки… Это был конец! Понимаешь, в последние дни Семенов так смотрел на меня, словно… подумывал о разводе. Видимо, у этой гребаной Алисы запросы поменьше были, чем у законной женушки. Я навела справки — она вообще из какой-то деревни! Однако строила из себя что-то… И ведь похожа на эту Стоун, как две капли воды! Мне-то пришлось колдовать над собой, а она родилась такой, несправедливо! Эх, Юля, эти люди, которые причисляются к высшему свету, у них совсем другая жизнь, чем у простых смертных. У них есть все, о чем только можно мечтать! Пойми, попав туда, обратно уже категорически не хочется! — Я пожала плечами: «туда» меня как-то не тянуло. Но каждому свое. — В общем, сперва я решила, что мне хана, потому что я настолько привыкла к хорошей жизни, что остается лишь утопиться в болоте. А потом подумала: а почему это мне хана, а не, скажем, ей? Короче, нужно было от нее избавиться, да таким образом, чтобы никто ни в жизнь не связал это со мной. Способ подсказала мне ты, за что тебе огромное спасибо!

— Я?! — Мои глаза чуть из орбит не вылезли.

— Именно ты.

Я начала озираться по потолку в поисках видеокамер или других записывающих устройств. А то как бы не дошел слушок до тех, кому это может быть интересно. Не хочется мне как-то за соучастие проходить по делу и отправляться следом за Лидкой в места не столь отдаленные.

Убийца номер два пояснила:

— Помнишь, ты рассказала, что ряженые в убийц придурки пугали остальных? В ту же секунду родился план. Я вспомнила утренние новости о том, что в городе появился маньяк. Все так отлично складывалось! Это убийство должны были повесить на него. Проводив тебя, я отправилась в магазин, а купив костюм, в тот же вечер отправилась на разведку, но Орловская к тому моменту уже ушла. А на следующий день все получилось. А вот ты так и лезла на рожон!

— Это ты кинулась в наш с Викой проход! — напомнила ей я.

Лида с печалью в глазах кивнула.

— У девчонки, что за вами сидела, был в руках телефон. Я испугалась, что она решила сделать снимок.

— Но ты же была в костюме…

— Они смогли бы потом по фото установить и рост, и телосложение, и пол. А я же подстраивалась под реального маньяка! Снимок спутал бы все карты. Поэтому я бросилась в тот проход, чтобы ей помешать, а вовсе не к тебе и не к твоей подруге. Она случайно угодила под нож. Но ты-то хороша! Зачем вернулась? Да еще и с бревном за мной погналась! Кто ж так делает, Образец? Ты не поняла, что со мной бы не справилась? Тем более с бревном, которое тебя так смешно перевесило — я видела это в зеркале заднего вида. Обхохочешься!

— Ну, спасибо… — Подумаешь, бревно! Что в этом такого?

— Не расстраивайся, быть неуклюжей — не так уж и плохо. Это даже как-то умиляет, многие мужчины на такое ведутся.

— Отлично. Упаду еще сто пятнадцать раз — и выйду замуж, — подытожила я. — Вернемся к твоим жертвам. Эвелина. Ты пожелала ей смерти, а затем сама же и убила.

— Это вышло так… быстро. Я не успела ничего толком продумать, а потом уже вдруг вспомнила эту прилюдную ссору и поняла, что, мягко говоря, напоролась. Подставила сама себя. Короче, эта сучка решила оттяпать у меня мой законный пирог. — Бедный Семенов! И Мяч он, и Пирог. — Она попала под излюбленный женский типаж и ринулась в бой, стоило Семенову элементарно переступить порог того злосчастного клуба, где она постоянно тусовалась. Детектив продолжил отрабатывать те немалые деньги, что я ему заплатила вначале, и среагировал моментально. Заснял их вместе в машине мужа и передал мне снимки. Я сызнова навела справки, теперь уже по Антонич. Оказывается, количество ее жертв сравнимо с жертвами нескольких маньяков! Она кружит голову женатым мужчинам, устраивает скорый распад брака и получает средства для воплощения всех своих самых больных идей. То она в кругосветку хочет, то в самом крутом институте учиться, то стать топ-моделью, то еще чего-то… Когда резервы истощаются, мужчина безжалостно выбрасывается. Короче, та еще хищница. Если с Орловской было как-то непонятно, то здесь надо было действовать скоропалительно! Иначе рискуешь оказаться на улице!

— Так, с этим разобрались, — прервала ее я. Мне надоело слышать этот больной бред. Да, когда твоего мужа уводит хищница — это плохо, но нельзя же при первой же проблеме хвататься за нож? Если бы все люди так поступали, вопрос о перенаселении планеты отпал бы через месяц. — Ты решила все свои проблемы. Ответь: при чем тут Катька? Она далеко не блондинка, и, могу ручаться, не встречалась тайно с твоим Мячом.

— С кем? — взметнулись Лидины брови вверх.

— Ой, то есть с твоим мужем. Что-то я заговариваться стала… Ну так при чем здесь Катя?

— Твоя подруга… — произнесла она с остервенением и повторила: — Твоя подруга… Он совсем голову потерял.

— О чем ты?

— Ты видела, как он на нее смотрел? Она еще улыбается так… проникновенно. По дороге все меня расспрашивал, кто она да замужем ли. Такое унижение!

— У-у… Лид, это не он, это ты голову потеряла. Я не буду объяснить тебе про грехи, которые ты взяла на душу, это не мое дело, но, если уж говорить цинично, жила б ты себе припеваючи, устранивши двух соперниц. Зачем тебе понадобилось еще одно убийство? Что с тобой случилось?

Пронина, или Псих в маске номер два, сызнова опустила голову, а когда подняла — в ее глазах я прочла горечь поражения.

— Случилось что случилось, — тихо изрекла она, пожав плечами. — В любом случае, я проиграла. Семенов подал на развод в тот же час, когда узнал, что я задержана на месте происшествия. Эти смерти были бессмысленны. Все, за что я боролась… Все зря. — Из больших зеленых глазищ потекли две унылые слезинки, оставив тонкие темные дорожки — от туши. Она обхватила голову руками. — Боже мой, что я натворила…

Возвращаясь домой, я раздумывала над ее последними словами. Что имела в виду Лида, говоря: «Боже, что я натворила?» Убийства девушек, боль родственников от утраты, телесные повреждения других жертв (более всех под эту категорию подходят мои подруги Вика и Катя), животный испуг и дрожь в коленях тех, кто ее видел облаченной в костюм убийцы? Всех тех, кто, как и я, сидел и дрожал, опасаясь стать следующей жертвой? Если ей за это стыдно, то я могу ей простить многочисленные повреждения моего затылка, хотя падать на бетонный пол — это вам не с сачком за кузнечиками скакать. Но если же она имела в виду то, как глупо подставилась, выполняя последнюю миссию, тогда мне становится страшно, каких же людишек держит на себе земля. Будем верить, что она понесет заслуженное наказание.

— Мама, ты не знаешь, как добраться до улицы Победы? — проявила я любопытство, едва переступив порог квартиры.

— Знаю. На четырнадцатом маршруте, от нас — шесть остановок. А тебе зачем? — Родительница вышла в коридор, вытирая руки о фартук: она резала салат и жарила картошку на кухне.

— Так просто, — пожала я плечами, разуваясь. Вдруг в моей нездоровой башке что-то переклинило, и, не успев обуть тапочки, я снова потянулась к туфлям без каблука. — Мам, я пойду прогуляюсь. — И на глазах у изумленной матери развернулась и хлопнула дверью.

Номер дома четко запечатлелся у меня в памяти еще в тот день, как я изучала ксерокопию паспорта в кабинете Бориса, и я нашла его довольно быстро. Это была старенькая пятиэтажка. А номер квартиры вспоминать мне и не понадобилось: только я зашла в самый первый подъезд, как услышала сверху голоса. Я сразу же узнала его… Этот голос не спутаешь ни с чьим другим… Меня как током парализовало. Встала у окна между первым и вторым этажами и не могла пошевелиться, с ужасом вслушиваясь в приближающиеся голоса. Их было два, но, помимо мужского и женского, сверху доносилась какая-то беспорядочная возня. Понятно, это, скорее всего, сынишка.

Роман:

— Милая, я так рад, что вы вернулись из Египта! Я так скучал по тебе. Там жарко было?

Приятный женский голос:

— Не то слово! Очень жарко! Около сорока градусов! А ты уговаривал позже лететь. Летом там вообще помрешь. А сам как? Странное дело, дома чисто, будто ты и не жил здесь! Думала, баб водить будешь, — это было сказано с иронией. Женщина не верила в то, что ее горячо любимый муж может оказаться неверным. — В постельном белье — ни одного чужого волоска! Под подушкой — ни одной пары чужих трусиков! Удивительно! — Она хихикнула, оценив свой собственный юмор.

— Что ты, матрешка моя! Мне, кроме тебя, никто не нужен! И вообще я едва с голодухи не помер, к матери бегал пожрать.

Звуки становились все громче, а главные персонажи — все ближе.

— Выходит, ты не по мне скучал-то, а по моей стряпне! Шучу, шучу…

И вот они показались на лестнице. Обладательницей женского голоса оказалась девушка одного возраста с Романом, невысокая брюнетка с привлекательными формами, ну очень красивая. Мне разом вспомнилось кое-что. «Люблю светленьких», — сказал он мне доверительно возле кинотеатра. А у самого и жена брюнетка, и Звеньева была далеко не блондинкой. Боже, как понять мужчин? Зачем нужны любовницы, если у тебя жена — и красавица, и умница, и готовит хорошо, и в общении приятная? Зачем???

Ромка скользнул по мне взглядом, на секунду на его лице мелькнуло сильное удивление, но вот он уже, обнимая жену за талию, проходит мимо. Свою жену. Свою матрешку, с которой он разводится и потому живет отдельно, ха-ха. Но пройти? Просто так пройти?

Мальчик лет трех, которого Жигунов, ведя за собой, держал левой рукой за ладонь (правой он ведь обнимал ту самую, с которой разводится) задержал на мне вдумчивый взор (надо же так, у него точно такие же пронзительно-синие глаза, как и у папы; у того папы, что со своей матрешкой разводится и живет отдельно) и спросил:

— Па, а пафему тетя пласет?

Кто это плачет?! Я плачу??!

Ромка обернулся на меня и слегка покраснел. Что ж, я благодарна ему и за это. Затем, поспешно отвернувшись, со смущением, переросшим в конце фразы в раздражение, попытался разъяснить сыну:

— Ну, у тети, наверно, какое-то горе. Не приставай к незнакомцам!

Состояние паралича меня отпустило, лишь когда громко хлопнула подъездная дверь.

Ничего себе «наверно». Ничего себе «незнакомка»!

Я всецело погрузилась в философские рассуждения. Какие же бабы дуры! Даже не знаю, кто большая дура — я или его женушка. Это надо так упорно не замечать того, что вторая и не лучшая половина гуляет не то что направо и налево, но и вдоль и поперек! А я? Тоже хороша. Вспомнить стыдно, как тогда, на ярмарке, я всерьез опасалась, как бы он не сиганул из-за меня с крыши. Стыдно, как уверена была, что он меня любит; как думала, что стану мачехой для его сына.

А он? Он, вообще, не хорош, а замечателен! «Я буду ждать тебя всегда, только не бросай меня!» Да какая ему разница? Брошу я — найдется другая. А нет, так и жены пока хватит, до ее нового отпуска. «Молодчина, беру тебя в жены!» Кошмар, а если бы я съела все-таки эти поганые щи, а? За что бы страдала, спрашивается? Многоженство в нашей стране запрещено, так что обещание свое он ну никак бы не сумел сдержать. «Я никогда бы не сделал тебе больно». А сейчас ты что сделал, а? «Два несчастных месяца — и я свободен. Представляешь, как мы заживем!» О, да! Вчетвером-то с твоей женой и сыном очень даже весело заживем, без сомнений! А как вам нравится строка из открытки, ну, та самая бурда насчет того, чтобы любящие сердца наконец соединились навечно? И как, скажите мне, он планировал со мной соединяться? Раз в неделю на чердаке какого-нибудь подъезда в спешке и в течение двух-трех месяцев, пока не надоест?

Силы небесные, зачем я только пришла сюда? Чтобы знать правду? И что я от этого выиграла? Что лучше — тешить себя надеждой, что однажды мы с Ромкой будем вместе, или же твердо знать, что вместе мы не будем никогда? Извечный вопрос: что лучше — горькая правда или сладкая ложь? Максим Горький был гением. Еще в 1902 году он поднял эту тему в своей пьесе «На дне», только сам автор склонялся к тому, что христианский гуманизм, чьим представителем выступила «утешающая» ложь Луки, приносит вреда многим больше, чем пользы. Я же в выборе между горькой правдой и сладкой ложью отдаю предпочтение второму. Надежда — это счастье, а когда ты уже ни во что не веришь — это конец жизни. Да, может быть, в моем возрасте уже глупо и стыдно верить в сказки, но, если в них не верить, зачем же тогда вообще жить?

Я прислонила к щекам ладони. Мокрые. Надо же, и в самом деле плачу. Правда — это боль и нервы, боль и нервы — это слезы, а слезы, как известно, сокращают жизнь. Выходит, горькую правду выбирают для себя самоубийцы.

Но я ведь пришла сюда. Зачем? Почему? Неужели подсознательно я тоже являюсь самоубийцей, требующей умереть, но знать истину?!

Да, не очень приятный конец романа с Романом. Но теперь это действительно конец.

Я утерла бесполезные слезы и вышла на улицу. Свежий ветерок холодком пробежал по моему еще влажному лицу, но ярко светившее солнышко тут же его высушило. Снег на улицах города уже почти сошел. При других обстоятельствах я бы непомерно радовалась этому событию, потому как снег остро не перевариваю еще с раннего детства, когда один особо резвый мальчик во время прогулки на улице запихнул мне снежок за шиворот, но сейчас на душе скребли кошки. Ну почему, почему мне так не везет? Почему мне не дали хотя бы некоторое время побыть счастливой дурочкой, уверенной в том, что ее парень — самый лучший? И есть ли они вообще, самые лучшие? Есть ли нормальные, душевные парни, которым можно доверять? Господи, пошли мне хорошего парня! Или не посылай вообще никого!

Ставя Всевышнему сей ультиматум, я шла по улице, проигнорировав автобусную остановку. Мне было очень плохо, и чтобы эта негативная энергетика не проникла в дом, надо было пройтись, успокоиться, избавиться от нее, сбросить в землю.

Я так и шла, ни о чем больше не думая, просто шла себе и глядела под ноги, это длилось минут двадцать, а то и больше, пока мне не вздумалось посмотреть вперед. Я подняла глаза и увидела, как из подъезда дома, мимо которого я проходила, вышел Павел Самойлов. Заметив меня, он двинулся к своей подруге навстречу. Неожиданно для себя и своего душевного состояния я широко ему улыбнулась и поздоровалась первая:

— Привет. Ты что, здесь живешь?

— Привет. Да, — в ответ заулыбался он.

Вот это да! Это что, провидение вывело меня на эту улицу? Странное дело, я знала Пашину семью (точнее, сестру из Тюмени), знала, когда у Павла день рождения, но почему-то не ведала, где он живет.

— Как у тебя дела?

— Отлично. Вот к Жеке иду. А ты гуляешь?

— Вроде того, — хмыкнула я.

— А… почему одна?

Почему-то я ответила правду:

— Больше не с кем.

Лицо Самойлова приняло серьезное выражение: он над чем-то задумался. Затем предложил:

— Слушай, может, сходим как-нибудь в кино? На какой-нибудь пятый, шестой или семьдесят второй «Визг»?

— Ого! «Визг 72» — это что-то! — засмеялась я.