Глава 1

— Катя, передай Юле кусочек пирога.

— Хорошо, — сказала Юля и передала пирог Кате.

— Спасибо, Катя, — поблагодарила Катя Юлю.

— А ты, Юля, кушай-кушай.

— Ага, — согласилась Катя и послушно принялась жевать вкусный яблочный пирог.

Вы можете подумать, что прочитанное вами является диалогом пациентов психиатрической лечебницы, но это не так. Вернее, не совсем так. Катя — это я, Юля — моя закадычная подруга, и со всей ответственностью могу заверить, что мы абсолютно дееспособны. Ну, случаются, конечно, как и у всех людей, маленькие отклонения: я, например, личность весьма деятельная и эмоциональная и, если занесет немного не туда, могу сорваться на истерику, типичную бабью истерику с битьем посуды и гневливыми высказываниями в адрес обидчика на повышенных тонах; Юля же личность спокойная, меланхоличная, и иногда впадает в депрессию, при которой не ест, не пьет и ни с кем не разговаривает. Но знающие нас к такому поведению давно привыкли, а с незнакомцами мы, опять же, как и все нормальные люди, стараемся держать себя в руках. Вот и я сперва без конца поправляла эту старушку, неизбежно путающую наши имена, затем свыклась. Так мы и живем. Юлька откликается на Катю и, ежели слышит из уст старушки свое настоящее имя, даже не рыпается, поняв, что зовут не ее, а меня. Я, соответственно, стала отзываться только на Юлю.

Сейчас поясню, что же это за старушка такая и кем она нам приходится. Вообще говоря, никем. У Юльки там, на большой земле, в Московской области, откуда мы и приехали, имеются в наличии любящие родители, у меня же — любящие мама и бабуля. Само собой разумеется, родные нас не путают. Но вот мы решили провести отпуск на побережье Черного моря, впервые оторвавшись от юбок мам куда-то далеко (Юльке — девятнадцать, мне через шесть недель будет двадцать), купили билеты на поезд Москва-Туапсе и приехали в далекий город в надежде, что нас здесь ждут с распростертыми объятиями. Однако в середине солнечного июня, да еще и с нетолстыми кошельками нас ждали неохотно, пришлось немало помаяться, скитаясь по городу в поисках дешевого жилья. Вот таким макаром, поблуждав на чужбине с четырнадцати десяти — время прибытия поезда — и почти до самого вечера, мы оказались у бабки, что была глуха на правое ухо, подслеповата на оба глаза, носила вставную челюсть, которую на ночь бережно складывала в большой граненый стакан, и путала все на свете. Единственное, что она хорошо умела делать, — это считать полученные за жилье деньги, все-таки борьба за выживание в побережных городах и поселках, где вовсю царила безработица, велась нещадная.

К тому времени, как мы, идя вдоль тротуара, напоролись на божий одуванчик, облаченный, несмотря на жару, в шерстяное платье и платок, повязанный вокруг морщинистого лица, с табличкой на груди «Сдаю нищим студентам», мы настолько выбились из сил, что, едва переступив порог, назвав свои имена и уплатив довольно скромную за десятидневное проживание сумму, тут же повалились на предоставленные кровати и уснули, совсем не постеснявшись того, что за столько часов нахождения в солнечном Туапсе так и не увидели море, ради которого, в общем-то, и приехали и которого не имели счастья видеть вживую уже много-много лет.

Юлька разбудила меня около половины двенадцатого вечера этого же дня (а легли мы в девять) с предложением поужинать. На удивление, хозяйка, назвавшаяся бабой Дусей (а по паспорту она Евдокия Карловна), еще не спала. Вот тут-то мы и познакомились по-человечески. Баба Дуся объяснила, как добраться до ближайшего пляжа (оказалось, что он совсем рядом), и накормила вкусным ужином — картошечкой, пожаренной на настоящем топленом масле, и окрошкой, заправленной квасом собственного приготовления. Моя подруга окрошку не уважает, потому кушать не стала, а вот я, не беспокоясь о том, что придется засыпать со вздувшимся от переедания желудком, усиленно налегала и на то и на другое. Уже тогда стало ясно, что запомнить старухе, кто из нас кто, не дано, и мы оставили сие бесполезное занятие, справедливо рассудив, что особой разницы между Юлией и Екатериной не имеется. Это вам не Эсмеральда и Яю-дзы, а два самых популярных русских имени. При всем при этом нам и друг дружку пришлось величать в том же самом порядке, так как Евдокия Карловна, услышав как-то раз, что я назвала Юлю ее собственным именем, обругала:

— Как не стыдно, Юлечка, столько лет с подружкой водишься, а имя ее путаешь! Катенька она, Катенька!

Ну что тут поделаешь? Расстраивать старых людей — грех, посему я извиняющимся тоном произнесла, обращаясь к Юльке:

— Прости, Кать, так с дороги устала, что заговариваться начала.

Моя подруга, еле сдерживаясь, выбежала с кухни, чтобы насмеяться вдоволь.

Сегодня нас накормили яблочным пирогом, снабдили подробнейшей инструкцией по пользованию пляжем и морем и с богом отпустили на свидание с ними же. Зря мы сунулись сюда в одиннадцать часов… Галечный пляж был так основательно забит, что в голове появлялись мысли, а не с вечера ли тут занимают места. Если так, возможно, уже сейчас стоит записаться на вечернее посещение? Однако все недовольство, вызванное угрожающе большой плотностью социума на единицу площади, с лихвой окупило море. Такое бирюзовое, а ближе к горизонту — синее, и такое умиротворенное, спокойное, тихое, теплое, бездонное, бескрайнее… Короче, эпитеты можно подбирать до вечера следующего дня, ни разу не повторившись.

Кстати, раз описала море, опишу и свою подругу. Юля — худая, высокая (сто семьдесят сантиметров с гаком) длинноногая блондинка, приветствующая спортивный стиль одежды, а волосы посему собирающая в неизменный хвост. Образцова — фамилия моей подруги — уверена, что в мире всегда торжествует справедливость, для того, чтобы сделать карьеру, нужно работать усерднее других, а для того, чтобы встретить принца, нужно просто ждать его, ибо судьбою каждому уготована встреча с его половинкой, и, если первый раз ты ее проворонишь, судьба будет тебе предоставлять шансы вновь и вновь, пока человек наконец не облагоразумится и не примет дар небес. Козлы, преимущественно встречавшиеся на Юлькином жизненном пути и усердно портившие ей кровь, совершенно не лишили подругу должного девичьего романтизма, детской наивности и твердого подросткового идеализма.

Я же была во многом не похожа на подругу, начиная с внешности (предпочитаю спортивному стилю женственный, приближенный к категории «женщина-вамп», а длинные темные волосы использую как приманку на мужчин, потому не прячу их в тугой пучок, как старая дева, а раскидываю строго в направлении ветра) и заканчивая мудрым, а стало быть, циничным мировоззрением: да, торжествует справедливость, но она на стороне тех, у кого больше денег; карьеру не сделаешь, пока не переспишь с начальником, в крайнем случае — пока не сменишь пол на мужской и не станешь при этом большой свиньей, перепрыгивающей через людей, обдавая их напоследок грязью с задних копыт; половинки-то, может быть, и существуют, только человек — настолько эгоистичный биологический организм, что зачастую ты успеваешь переругаться с этой половинкой задолго до того, как приходит понимание, что это и была она, частичка тебя, а после этого пытаться наладить отношения уже бывает слишком поздно. Однако, невзирая на многие несоответствия в мировоззрении, мы с Юлькой дружили с самого детства и почти никогда не ругались.

Мы направились сразу к будке блюстителей порядка и, по совместительству, спасателей, на двери которой висело грозное предупреждение: «Не заплывайте далеко! Кто утонет, тот больше купаться не будет!!!», выторговали у них два шезлонга и, гордо отказавшись от любезно предложенной помощи дотащить добычу, начали справляться с этим заданием сами. Я несла поклажу сзади Юли, потому прекрасно видела, как моя неуклюжая подруга угодила деревянным шезлонгом одной солидной мадам, с важным видом читающей книжку, прямо по темечку, отчего та молча лишилась сознания, уронив напоследок чтиво себе на живот, а голову — на край полотенца.

— Сорри, — извинилась я за подругу, проходя мимо неподвижно лежащей тети, а мальчик, шлепающий следом, споткнулся о ее ногу и, матюгнувшись очень неприличным для своих шести-семи лет словом, уронил пластиковый стаканчик с какой-то оранжевой жидкостью на отключившуюся женщину. К слову, жертва шезлонга ничего этого не заметила, все еще пребывая в нирване. — Простите еще раз, — извинилась я теперь за мальчика и, сделав еще полтора десятка шагов, присоединилась к Юльке, сумевшей втиснуться в толпу курортников почти с самого края пляжа, ближе к выходу.

Постелив на шезлонги захваченные полотенца, мы разоблачились, оставшись в бикини красного (я) и голубого (Юля) цветов и принялись тщательно обмазываться кремом для загара.

— Ты чуть не убила женщину, — укорила я подругу.

— Какую? — уставились на меня два недоумевающих серых глаза.

— Ту, что в черно-белом раздельном купальнике лежит через три прохода впереди. — Я указала пальцем на пострадавшую. Что и говорить, та еще не пришла в себя. Дерево — чрезвычайно крепкий строительный материал. — Не туда смотришь, бери правее. Вон она, в черно-белом!

— Химия в полоску? — Короткие высвеченные волосы женщины действительно завивались, а двухцветный рисунок купальника имел полосы.

— Да, она.

— И как, скажи на милость, я пыталась ее умертвить? Может, по голове ударила со всего маху? — подруга и не подозревала, насколько была близка к истине.

— Именно так! Она валяется там без сознания. Как бы не сгорела.

— Ну иди и оттащи ее в тенек, — хихикнула Образцова, которая так и не поверила в то, что я ничего не выдумываю.

Меня это возмутило.

— Между прочим, мне пришлось за тебя приносить извинения!

— Ты же говоришь, она в отключке!

— Так и есть, — пожала я плечами, не понимая, что в этом зазорного. Лучше извиниться перед тем, кто тебя не слышит, чем не извиняться вообще — в последнем случае небеса будут считать, что делать пакости в твоем характере.

Мы по очереди сходили искупаться и приступили к игре в морской бой.

— А-1, — не слишком оригинально начала Юля. — Видела кексов у самой кромки воды? Они пялились на меня, когда я плавала.

— Мимо. И на меня тоже. В-5.

— Тоже мимо. Думаешь, подойдут?.. Ой!

— Юль, следует называть буквы от «А» до «К».

— Они смотрят на нас.

— Что? — На что там они могут смотреть через десять рядов тел? Но, оторвав глаза от листа в клеточку и обратив их в толпу, я также смогла лицезреть тех парней, о которых говорила Юлька: они единственные стояли во весь рост, не обращая внимания на то, что некоторые отдыхающие недовольно высказываются в их адрес за то, что те отбрасывают тень, и смотрели, как это ни странно, на нас с подругой. В то же время, оглядев нашу часть пляжа, я резюмировала, что смотреть-то больше и впрямь не на кого. Обоим было лет по двадцать пять. Один из парней — в меру высокий загорелый брюнет атлетического телосложения, одетый в плавки дерзкой леопардовой раскраски, — смело направился в нашу сторону, не сводя глаз с подруг, точно боясь потерять курс и вырулить не в ту местность; другой же — не в меру высокий, а точнее, метр с девятью с половиной десятками, блондин с длинными, до плеч, волосами и узким лицом — остался стоять истуканом.

— А-2, — произвела «выстрел» подруга и правильно сделала: нечего ему знать, что мы с нетерпением ждем, когда же парень до нас дотопает и изложит, что ему надобно, хотя это было, чего скрывать, безумно интересно.

— Фиг тебе. — Это означало «мимо». Не люблю говорить банальности. — Ж-7.

— Мазила. А-3.

— Еще раз фиг. — Что и говорить, зная Юлькину манеру «стрелять», я всегда оставалась непобежденной. К сожалению, играть с постоянным партнером — весьма скучное занятие. Мы давно привыкли к способу расставлять корабли противником и к его методам «расстрела». — З-2.

— Ранен! — ахнула подруга и через два моих хода произнесла роковое: — Убит. Трехпалубный… Как ты могла?

— Прости, крошка. На войне как на войне. И-9.

— Мимо! — Юлька только собралась сказать свое «А-4», как вдруг…

— Г-4. — Это был он. Загорелый брюнет, наконец-то дошедший до нас, оставив позади этот лабиринт Минотавра из валяющихся туловищ, будто бы специально подставляющихся для того, чтобы на них наступили. Но парень сумел не причинить никому вреда, вывод: гибкий, умеющий просчитывать ходы и, судя по торсу, занимающийся спортом. Скорее всего, плаванием, до того гармоничными были бугорки мышц и широкие плечи. Пока я его разглядывала, парень без спроса уселся между нашими топчанами. — Доверьтесь моей интуиции, скажите Г-4, — попросил он Юльку. Та вняла совету.

— Блин! Труп, — мой аналог слову «убит». — Зачем вы это сделали? Кто вас сюда звал? Устраивайте с другом свои собственные бои, не лезьте в наши! — накинулась я на непрошенного гостя.

— Простите, — весьма вежливо откликнулся тот, — просто хотел показать, что вижу вас насквозь.

— Не поняла? — нахмурилась я. — Псих, что ль?

— Почему же псих? — мягко улыбнулся парень в «леопарде». — Я психолог и умудрился вас раскусить. Вы считаете, что никто в целом мире не способен вас понять, в то же время желаете видеть возле себя только того человека, который сумеет предугадать все ваши желания, которому не нужно будет объяснять причины ваших поступков, потому что он поймет их сам. Понимая, что такого человека на земле нет, вы взъелись на целый мир, отсюда — идеологический пессимизм во взгляде на жизнь. Я попытаюсь вам помочь. Докажу, что я как раз тот, кто вам нужен.

— Психолог? — удивилась я. — А как же плавание?

Юлька едва с лежанки не свалилась. Выражение ее лица вопрошало: какое на фиг плавание, о чем ты?

Молодой человек побледнел, а брови его подпрыгнули высоко вверх.

— Это правда, я занимаюсь плаванием. И успел при этом окончить заочно факультет психологии. Но как вы догадались?

— Что ж, смею признаться, я тоже вижу людей насквозь. Чтобы стать психологом, вовсе не обязательно получить по этой специальности диплом. Достаточно быть внимательным к людям, к их внутреннему миру, а прежде всего, познать самого себя. Так говорил великий Сократ.

— Что ж, с Сократом я не поспорю… — Брюнет заметно стушевался. Даже со стороны было видно: ему утерли нос. То он, такой важный и крутой, выдает верный ход, а следом — умную и трогательную речь, а то его ставят на место при помощи Сократа. Но, по счастью, брюнет оказался незаносчивым и незлопамятным. — Итак, 1:1, ничья. Интересно знать, как зовут прекрасную леди, увлекающуюся древнегреческой философией? Простите мне мое любопытство, но сейчас такие эрудированные нечасто попадаются.

— Прощаю. Екатерина.

— А вас? — повернулся он к Юльке. Та назвалась. — Дмитрий, очень приятно. Милые дамы, позвольте привести к нашему, извиняюсь, — поправился он, — вашему шалашу моего друга Михаила. Он очень застенчив, потому бразды правления в зарождении знакомства целиком перекладывает на вашего покорного слугу.

Мы переглянулись и еле заметно кивнули. Дима сигнал понял и отправился за другом. Не мудрствуя лукаво, чем занять себя в ожидании прибытия друзей, мы вернулись к игре. После «трупа» правом сделать ход обладала соперница:

— А-4, — вернулась Юлия Сергеевна к «проверенной» тактике.

— Фиг под нос. Б-3.

— Мимо. А-5.

— Обломись. К-10.

— Блин! Убит. Стреляй дальше.

Но не пришлось. К нам уже приблизились Дмитрий с Михаилом, попросив сдвинуться чуть вперед парочку отдыхающих, расстелили полотенца возле наших топчанов и вызвались посторожить наши вещи, пока мы пойдем купаться.

— Спасибо, — обрадовалась Юля, которая страсть как не любила плавать в одиночестве и уже поднялась с шезлонга, но я остановила ее за руку и усадила обратно.

— Больная? А вдруг они курортные аферисты? У меня, между прочим, мобильник дорогой, и деньги в кошельке водятся.

— Катя! — пристыдила меня подруга и смущенно покраснела. — Извините, ребята, у нее не все в порядке с головой.

Ой, зато у меня все в порядке с координацией, и я не вырубаю теток на пляже тяжелыми деревянными орудиями! Но вслух я говорить не стала.

— Девушки, не ругайтесь! Юля, Катя права, таких вещей стоит опасаться, — вступился за меня Дмитрий и предложил: — Давайте будем ходить в воду парами. Итак, объявляю белый танец. Дамы приглашают кавалеров. Катюша, кого берете с собой в спасатели в опасную водную стихию?

— Эх… Идемте, Дмитрий. — Я поднялась. — Во-первых, вы за меня вступились, и я должна отдать вам долг, во-вторых, поскольку вы профессиональный пловец, то из вас и в самом деле выйдет отличный спасатель в случае чего.

Камни уже сильно нагрелись, и мне приходилось, стоя, во время этого разговора перескакивать с одной ступни на другую.

— Позвольте, я отнесу вас на руках, — вызвался Дима.

— Не впадайте в крайность. У меня есть шлепанцы.

Абсолютно чистое небо прижималось вплотную к поверхности моря, образуя линию горизонта. Доброе желтое солнышко играло лучами в небе, отбрасывая отблески света на синеву моря, ближе к горизонту — больше, дальше от горизонта — меньше, но даже у самого берега вода красиво искрилась. Слабые волны тихо и размеренно разбивались о гальку, сгруппировавшуюся в небольшой холмик перед входом в воду, что значительно этот вход затрудняло, благо Дмитрий, как истинный джентльмен, предложил мне руку. Шум моря заглушался гвалтом ребятишек, резвившихся вдоль берега и брызгающих водой в прохожих. Один такой пацан и обдал нас с брюнетом теплой водой, зачерпнув ее ладонями, я весело взвизгнула, а Дима погрозил мальчонке пальцем. Однако, протерев глаза, я его узнала. Это был тот самый мальчик, уронивший на полосатую стаканчик. Что-то я стихами заговорила… Это был пацан, что уронил стакан. Ну вот, опять.

— А тетя еще не проснулась, — доверительно сообщил он мне, чем серьезно напугал: а вдруг Юлька ее укокошила?

— Какая еще тетя? — удивился Димка.

— Брось, пустяки, — отмахнулась я. Понятное дело, рассказывать такое не хотелось.

Я зашла почти по пояс и теперь усиленно натирала водицей свой плоский животик, дабы ему легче было погрузиться в море. Вода была теплой, и все-таки тридцать шесть и шесть против двадцати пяти — это сильный контраст.

— Ну давай же, смелее! — Дмитрий уже окунулся и теперь, весь мокрый, подбадривал меня. Капельки влаги на его груди соблазнительно блестели на солнце. И почему меня так тянет к мускулистым мужчинам?

Неожиданно он схватил меня и бросил в море.

— Ах, так! — разозлилась я, вставая на ноги и выплевывая набравшуюся в рот по причине негаданности его поступка соленую воду. — Получай!

Я мгновенно нырнула и проворно дернула его за ноги, в результате Дмитрий тоже нахлебался, когда открыл рот от возмущения.

— Не догонишь! — засмеялась я, видя его воодушевленное лицо (никак придумал в отместку подержать мою голову под поверхностью воды пару часиков), и поплыла в сторону горизонта. Уже через пять секунд, мастер своего дела, он оказался рядом.

— С кем тягаешься? — хохотнули сбоку. Я резко поднырнула, а высунулась уже с другой стороны и поплыла в сторону. Обернулась — его нигде не было. Что за ерунда? По сценарию он должен плыть за мной, пытаясь нагнать.

Тут я ощутила под собой движение и в следующую секунду его голова вынырнула прямо перед моим лицом. От внезапности я вздрогнула и пошла ко дну, но утонуть безвестной мне не дали — обхватили и выдернули на свет божий. Таким образом я оказалась в его объятиях. Воспользовавшись этим, парень приблизил ко мне свои губы, но я наложила на них указательный палец, словно вето.

— Не форсируй.

— Окей, извини.

Он меня выпустил, и мы поплыли к берегу, который был совсем близко.

Юлька играла с блондином нашу с ней партию, причем у последнего в руках оказался мой листочек и играл он от моего имени. Ужас! Незамедлительно его, лист, отобрав, я успокоилась: Михаил не сдал противнику ни одного корабля, однако вражеского тоже ни одного не подбил. В общем, ничего интересного я не пропустила.

— Она всегда так странно ходит? — спросил меня блондин.

— Как? — переспросил его друг. — Ноги колесом? — и захохотал. Юлька кинулась в него пустой бутылкой из-под воды.

— Да нет же, в игре. А-6, А-7, А-8, А-9… и так далее.

Я кивнула. Юлька осталась верна себе. Однако много же ходов они успели сделать.

— Подключая свои знания в области психологии, — сказал дипломированный по этому делу специалист, — могу с уверенностью сказать: Юлия ходит так, по порядку, начиная сверху, потому что свои основные силы она расположила внизу, на ряде «К». Там ее четырехпалубный и второй трехпалубный, а остальные все расположились неподалеку. Этим она пытается вызвать у противника схожее желание, как бы «напоминая» ему, что есть ряд «А».

Юлька надула губы и порвала свой листок: нет резона продолжать игру, когда половина пляжа слышала, как она расставила свой главный военный фронт. Впрочем, я и без него это знала, и уже лет двенадцать — ровно столько же, сколько мы с ней дружим. Но как он догадался?

Димка опять засмеялся — всегда приятно оказаться правым — и в ответ на немые вопросы всех троих, выраженные удивленными и обращенными к нему лицами, заявил, что это его ноу-хау и открывать секреты он не станет. Тогда следующая пара под веселое Димкино: «Вторая смена!» отправилась купаться, а мы продолжили общение.

— Расскажи о себе, — попросил он.

Я покачала головой.

— Вот тут твои преподаватели тебя обманули. Не всем нравится говорить о себе. У меня так подобное предложение лишь вызывает антипатию. Хочешь поболтать — говори о себе или же придумай нейтральную тему, а я с радостью тебя поддержу.

— Ага, попалась! — обрадовался он.

— Ты это о чем?

— Мои преподаватели были гениями. Выходит, что ты кому-то когда-то открылась, но в ответ ничего не получила. Чувства — разочарование, досада, обида. Теперь это уже рефлекс, ты подсознательно ждешь подвоха, когда тобой интересуются, поэтому ни за что не рассказываешь о себе первая.

Я недолго помолчала.

— Хорошо. 2:1 в твою пользу. Ну, так расскажешь о себе?

— Нет, — немного помедлив, ответил он. — Меня тоже один раз предали. Лучше расскажу тебе о друге. Интересно?

— Давай, — быстро согласилась я. Про блондина мне тоже было интересно.

— Мишка — как Чип и Дейл, всегда приходит на помощь. Нас познакомила моя бывшая девушка.

— Ого! — изумилась я. — Что-то вроде отступных?

— Ну да, типа того, — заулыбался Димка. — И еще, он все время меня ругает, когда ему кажется, что меня хотят использовать. Знаешь, я такой безотказный человек, мне всегда сложно сказать «нет», потому у меня очень много друзей, но девять десятых от их количества, как считает Мишка, общаются со мной только с целью что-то поиметь. Друг называет их «фальшивыми» друзьями. Я тоже иногда это вижу, но не могу нагрубить. Тогда Мишка сам берется за дело и гонит их от меня взашей!

— И правильно делает, — одобрила я Михаила, вскрывая пакетик чипсов. — У тебя замечательный друг!

— Да, он тоже так считает, — пошутил собеседник, и я, рассмеявшись, угостила его хрустящими ломтиками. Здесь вернулись ребята. По длинным волосам «замечательного друга» стекали потоки воды, моча камни и полотенца. Интересно, сколько они будут сохнуть? Хотя, конечно, не настолько долго, насколько мои, но я же их вытираю специально для этих целей захваченным полотенцем. А он почему так не делает?

Юлька же отжала свой хвост и улеглась на топчан.

Через некоторое время Дмитрий предложил купить нам мороженое и что-нибудь выпить. Мы благодарным тоном согласились, но удивленно заметили, что они пошли в палатку вдвоем с другом, хотя Димка вызывался один. Было отчетливо видно, как они перешептываются по дороге и хихикают.

— Так, — уверенно сказала я, — они обсуждают нас. Решили, что мы так просто дадимся. Самое время сматывать удочки.

— Не успеем, — боязливо ответила подружка, но я была непреклонна. Наскоро попихала в сумку наши вещи и, решив бросить топчаны здесь, решительно взяла подругу за руку, та поднялась, но тут нас остановил голос:

— Не подскажите, сколько времени?

Мы обернулись: перед нами стояла женщина в черно-белом купальнике. На голом животе красовалось белое прямоугольное пятно (от книги), все остальное тело надолго оккупировал темно-коричневый загар. Женщина держалась за голову и раскачивала ею, словно та была качелями, на которых сидели ее отпрыски и вопили «быстрее, быстрее».

— Что-то я уснула, да так быстро… Видимо, на солнышке разморило. Так который час?

— Начало второго, — ответила я, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, все-таки тетя с отпечатанным на долгую память детективом на теле смотрелась комично, а Юлька полюбопытствовала:

— Что у вас с животом?

Тетка опустила взгляд на свое брюхо, а я дернула подружку за руку, и мы побежали, боясь быть окликнутыми возвращающимися ребятами. Но нам повезло, в палатку была очередь, так что никто не помешал лихому дезертирству.

 

Глава 2

Мы пообедали щавелевыми щами, кстати, очень вкусными, а заодно узнали у бабы Дуси, что в этой части большого города особой популярностью у молодежи нашего возраста пользуются два места — «Сильвестр», бар с игровым залом внутри, и «Токай», обычный клуб. Сегодня мы решили посетить первый и, почитав пару часиков книжки, начали собираться. В предоставленной нам комнате было две кровати, расположенные у противоположных стен, потому мы могли одеваться одновременно, отвернувшись друг от друга. Вообще дом имел две комнаты — во второй жила сама баба Дуся, — а помимо них, кухню, что одной стеной прилегала к нам, и коридор, соединяющий три помещения и имеющий выход во двор. Всего на участке был только один дом, чем мы тоже были обязаны своему везению: никаких тебе соседей, общих кухонь, одного на весь табор сортира… Кстати, туалет находился во дворе, но, несмотря на это, он был вполне чистым, светлым, так как имел окошко в потолке, и, что для меня важнее всего, там не наблюдалось никаких признаков паутины — за этим хозяйка тщательно следила.

Я облачилась в блестящую майку с глубоким декольте спереди и абсолютно голой спиной и джинсовую мини-юбку, Юлька — в короткие шорты и футболку с Микки-Маусом, который являлся ее кумиром, и мы отправились на поиски таинственного «Сильвестра», получив от Евдокии Карловны подробные координаты, содержащие наименование улицы, номер дома и упоминание отличительной приметы — рядом с баром должна быть остановка автобуса.

Как выяснилось впоследствии, эти координаты дались нам зря: улицу Тамерлана никто не знал, зато молоденькие девчонки вызвались проводить нас в бар «Сильвестр», куда и держали путь сами. По дороге мы разговорились и выведали у местных, что Туапсе, оказывается, не такой славный город, как казалось вначале. В темное время суток он становится опасным: банда жестокосердных сирот-малолеток вовсю помышляет грабежами на улицах. Сказать по правде, стало немного страшно.

Помещение этого бара имело шестиугольную форму. Дорогие бархатные шторы закрывали дневной свет, идущий от небольшого размера окошек под потолком, и придавали интерьеру уют и стильность. Две стены были сплошь заставлены разнообразными игровыми автоматами и имели нечто вроде перегородки, которой служила барная стойка, куда мы с подругой и уселись, так как все миниатюрные и комфортные столики зала были заняты.

На удивление, музыка была не оглушающая, что так типично для молодежных питейных заведений, а такой громкости, что мы могли спокойно общаться, не сильно повышая голоса. Правда, танцплощадка была маленькая, но меня сегодня и не тянуло выплясывать на все лады, а Юлька вообще почти никогда не танцует на людях.

Нам захотелось попробовать какой-нибудь слабенький и экзотический коктейльчик.

— Экзотический? Хм… — задумался бармен, услышав наше требование. — Попробуйте «Диану».

Цена напитка зашкаливала, пришлось пить без закуски. Слава богу, что не натощак. Спасибо бабе Дусе! Иначе бы непривычная к алкогольным напиткам Юлька через двадцать минут висела бы на крутящейся лампе светомузыки, что в центре танцпола, и, уподобившись мартышкам, дергала бы ногами в разные стороны, урча что-нибудь нечленораздельное.

— Интересно было бы посмотреть на их лица, когда они обнаружили пропажу того, что уже почти шло им в руки. — Юлька говорила, понятное дело, о наших утренних знакомых.

— Да. Психолог, небось, тут же порвал в клочья свой диплом. Я, говорит, вижу тебя насквозь! Что, съел? — Треть напитка я уже благополучно осушила, потому начала хохотать. Юлька меня поддержала.

Отсмеявшись, мы чокнулись бокалами, выдав пафосный тост «За любовь!», и снова выпили.

Через полчаса из-за крайнего автомата поднялся мужчина и, с надеждой оглядевшись по сторонам, направился к нашей паре. Ну почему все время так? У меня что, на лбу написано «Спросите меня!»? Сейчас я задаюсь вопросом, что бы случилось, не подойди он тогда к нам. Наверно, всех этих сумасводящих приключений, в изобилии посыпавшихся на ниши головы с той знаменательной минуты, мы сумели бы избежать и жили бы грядущую неделю припеваючи. Но рок — он и в Марокко рок. И в Туапсе тоже.

Сказать по правде, я давно заметила этого мужчину. Много игроков на моих глазах менялось возле этих двух стен, так как заядлые «азартоманы» околачиваются больше в казино, а не в обычных барах. Здесь же автоматы стояли лишь для развлекухи, для тех, кому надоело пить и танцевать, чтобы отвлечься на что-нибудь иное, новенькое. Но этот же тип сидел здесь с тех самых пор, как мы пришли, или даже раньше, и не вставал со своего места ни разу. Его коричневые волосы торчали в разные стороны, а губы оказались ярко-малинового цвета. Издалека могло почудиться, будто это помада, но это был натуральный цвет его губ, который встречается довольно редко, чаще у цыган. Может быть, что-то эдакое в его крови на грамм и присутствовало, но мужчина все же большей частью своих генов был русским и прожил на свете лет тридцать пять или чуть больше.

— Простите, прекрасная незнакомка, — обратился тип ко мне, — у вас не будет двух десятирублевых монет? В долг, разумеется.

В глазах стояла мольба последнего алкаша, просящего стольничек на опохмел. Ох, не люблю я этих зависимых людей! Водка, кокаин, игральные автоматы — разница небольшая, не находите ли? Просто у людей напрочь отсутствует сила воли. Не знаю, почему я полезла в сумку. Не знаю, почему достала кошелек. И не знаю, почему я выудила оттуда кровные двадцать рублей монетами и дала их мужчине. Обычно я посылаю подальше таких вот просителей. Наверное, судьба и есть судьба, и от нее никуда не денешься.

Коричневоволосый заулыбался и попросил меня на них подуть.

— Это еще зачем? — шокировалась я.

— Вы такая красавица! Вы обязательно принесете мне удачу. — Видя, что я все еще не могу решиться, он добавил: — Ну прошу вас, сжальтесь! — Странно. В этот миг я поняла, что мольба в глазах не имела никакого отношения к форме наркомании. Она относилась к чему-то другому, что я так и не сумела раскусить.

— Ладно. — С хмурым видом я поднесла губы к монетам, уже перекочевавшим в его ладони, взаправду дунула на них и произнесла: — Удачи вам.

— Спасибо.

Тип направился ко все тому же автомату, непонятно чем ему приглянувшемуся, а я вернулась к подруге.

— На чем мы остановились?

— Как это? — хитро подмигнув, ответила Юлька. — Тост. За все хорошее!

Мы чокнулись, но даже не успели поднести ко рту бокалы с зонтиками: нам помешал громкий гул, исходящий от одного из автоматов. Я подняла глаза: мужчина нервно теребил и без того взлохмаченные коричневые волосы, отказываясь верить в удачу. Он выиграл! Отгудевшая машина через секунду высыпала в предназначенный для этого кармашек все монеты, содержавшиеся в ней, полностью себя опустошив. Часть монет перевалилась за бортик кармана и звонко полетела на пол. Сперва растерявшись, мужчина принялся живо пихать свой громоздкий выигрыш в старомодную тряпочную сумку с ручками, предусмотрительно оказавшуюся в кармане брюк. Его соседи завистливо зааплодировали и тут же вернулись к игре.

Мужчина еле поднял тяжелую сумку с пола, откуда подбирал последние монеты и подошел к барной стойке, заказав кружку пива. Повернулся к нам.

— Спасибо! Я так и знал, что вы принесете мне удачу! — Тип улыбался так открыто, что были видны не то что все зубы — все пломбы на них. — Позвольте представиться. Кочерга. А вас как звать?

— Кочерга? Что ж, я тогда швабра.

Юлька смущенно хихикнула в ладошку, а мужик загоготал в голос.

— Нет, я правда Кочерга. Меня все так зовут. От фамилии Корчагин, созвучно потому что. По паспорту Алексей.

— Будьте здоровы, Алексей, — подняла я бокал, вспомнив, что мы с подружкой так и не выпили, и сейчас мы исправили эту оплошность.

Алексей одним залпом выдул кружку пива, вернул емкость бармену, развернулся и, чуть сгибаясь под грузом металлического выигрыша, вышел из дверей.

— Ты ему так и не назвалась, — напомнила подружка.

— Что ж, пусть считает, что я Швабра Вениковна, как он выражается, по паспорту, — пожала я плечами. — Меня волнует другое — он так и не отдал мне долг. А вообще, неплохо бы и поделиться, это ж я дунула! — Я, видать, тоже отвыкла от спиртного, если с одного лишь коктейля до такого додумалась.

Подружка ахнула:

— Точно! Вот жадина! Пойдем догоним!

Кивая, я поставила почти пустой бокал на столешницу и поднялась.

— Сначала расплатитесь, — встрял бармен.

Отдав ему грабежеподобную сумму за всего-то два коктейля, мы выбежали на улицу, надеясь догнать Алексея — не мог же он так далеко учесать за полторы минуты с двумя десятками килограммов в руке, — но произошло ужасное и непредвиденное событие. Конечно, двадцать рублей — это сущий пустяк, но в нашей крови взыграл алкоголь — это версия разума. Душа же твердит об ином — от судьбы не уйдешь.

Бар находился в глубине двора и по случаю позднего часа здесь, на улице, было безлюдно, и, не считая нас, впереди идущего Алексея и подскочившего к нему парня в черной одежде, не было ни души. Последний так быстро и ловко выстрелил Корчагину в живот, что мы не успели даже предупредить Алексея о надвигающейся опасности, а когда мы закричали, было уже поздно.

Преступник обернулся на нас, мы застыли в ужасе, ожидая выстрела и конца наших жизней, но он только взял сумку с выигрышем, которая, успев упасть на землю, часть монет великодушно отдала асфальту, и пустился бежать.

Придя в себя, я подскочила к Алексею, а Юлька бегом вернулась в бар за помощью.

Мужчина был еще жив, и ввиду специфики ранения я могла заверить: умирать он будет долго и мучительно. Я взяла его лицо в свои ладони и приподняла.

— Больно… — прошептал он. — Живот, больно… Я так и не… как вас…

— Не говорите, — посоветовала я. — Уже вызвали «Скорую», они сейчас приедут и заберут вас. И вы поправитесь. — К сожалению, я знала: у него нет шансов выжить. Но я не имела никакого морального права сказать ему сейчас эту правду.

Немного помолчав, видимо, собираясь с силами, он спросил:

— Как вас… зовут?

— Катя.

— Катя… возьмите… — Корчась от боли, Алексей полез в карман и достал оттуда какой-то неровный желтоватый лист бумаги.

— Что это? — Я осторожно опустила его голову и взяла из испачканных его же кровью рук листок. Корчагин тут же приложил вторую руку к окровавленному животу. На лбу его выступили крупные капли пота.

— Отдаю… долг. Это же был… ваш… выигрыш. — Он помолчал, а я продолжала смотреть ему в лицо и почувствовала, как у меня увлажнились глаза. Это ужасно, когда человек только что с тобой разговаривал, пил пиво, шутил, и вот он уже смертельно ранен изуверским преступником, позарившимся на несчастные три тысячи рублей мелочью. — Разверни, — приказал он.

Я повиновалась. Это была половина плана чего-то. Ближе к неровному правому краю листа стоял жирный красный крестик, а внизу приписаны шесть цифр.

— Я не понимаю, — в отчаянии выговорила я. Чего он от меня хочет? Знаю, что должна выполнить волю умирающего, но как это сделать, ежели ничего не понятно? — Это план?

— Дда… План… аквапарка этого… города. Там, где крест, зарыт… — Мужчина закашлялся. — Зарыт сейф. То, что там… теперь твое. Цифры — первая часть кода.

Что же это получается? Клад? Ну ничего себе…

— Шесть цифр здесь, — продолжал он говорить тихо, хрипло, тяжело дыша. — Еще шесть… на другой… части. — Его рот выпустил струйку теплой крови. Мужчина начал захлебываться и пытаться выплюнуть ее.

Юля вместе с парочкой мужчин выбежала из здания.

— Мы вызвали «Скорую», — крикнула она по дороге.

Я кивнула ей и вернулась к подстреленному.

— Алексей, я так поняла… есть вторая часть карты?

Он сначала хотел кивнуть, но понял, что затея тщетная, ведь любое телодвижение доставляло дикую боль, и просто моргнул. Двое посетителей бара накинулись на него, как коршуны. Я так поняла, это были единственные врачи в заведении на тот момент. Образцова, конечно, не успела увидеть, как все было запущено, потому привела сюда помощь, но им-то одного взгляда хватило, чтобы убедиться: Алексею уже не помочь. Однако «Скорая» тоже этого пока не знала и спешила сюда на всех парах, оглашая окрестности воем сирены.

Я наклонилась к раненому.

— Алексей, где вторая часть карты?

Мужчины и Юлька недоуменно переглянулись между собой: какая, мол, карта?

Но глаза Корчагина затуманились, и взгляд стал какой-то бессмысленный. Я снова взяла его лицо в руки и направила его взор на себя.

— Нежух… Вниз, третья сту… пень, — проговорил он еле слышно, и дух его покинул.

— Что за ступень? — спросила я его, но бездыханное тело уже не могло мне ответить.

«Скорая» затормозила и высыпала наружу людей в зеленой спецодежде. Двое мужчин из бара отрицательно покачали головами, и те сразу их поняли — один язык. Тогда фельдшеры накрыли тело белой простыней и велели вызывать полицию.

Общение с представителями последней нам не доставило особого удовольствия. Нет, обращались с нами вежливо, но две испуганные подруги — это были, к несчастью, их единственные свидетели, потому весь энтузиазм служители закона направили конкретно на нас. Что ж, мы рассказали в точности по секундам, как это произошло, и дали весьма подробное описание убийцы. На вопрос: «А почему, как вы думаете, киллер не избавился от вас, как от свидетелей?» — мы лишь недоуменно пожали плечами. Это действительно осталось загадкой.

Измученные и голодные, две подруги возвращались домой уже далеко за полночь. Меня всегда поражало, насколько резко темнеет на юге относительно нашей Москвы, за считанные минуты, а главное, что и сами ночи здесь коварно и страшно черны, вокруг ничего не видно — хоть глаз выколи. Не то что у нас дома. Выключишь свет, через небольшое количество времени глаза уже привыкли к темноте, и видишь как кошка. А на улице-то ни за что не упадешь в канализационный люк и не перепутаешь ладонь возлюбленного с лапой дворняги. Здесь же нам приходилось одной рукой держаться друг за друга, другой — за столбы и заборы, ежели таковые неожиданно появлялись на пути. Хорошо хоть кое-где горели редкие фонари, что помогло нам прочесть таблички на домах и свернуть тем самым на нужную дорогу.

— Катя.

— Что?

— А чего он тебе дал, этот Алексей? — Я набрала в грудь побольше воздуха и выложила подруге весь диалог с умирающим. — Как ты могла, циничная женщина, спрашивать про вторую часть карты у человека, который вот-вот отбросит коньки?

— Ну, — немного смутилась я и все же отразила удар: — Я обязана была выполнить последнюю волю умирающего, хотя это было неприятно и жутко.

— Ну, так и где же она, вторая часть? — с таким живым интересом в голосе спросили меня, что я не удержалась от восклицания:

— Эх, Юлька, Юлька! Сама меня отчитала за черствость, и тут же: «Где карта?» Где, где, в… Нежухе.

— Где? Это что, ругательство?

— Ой, рада бы с тобой поспорить, да не могу. Я и сама не знаю, что это такое. Но ты же сама слышала: «Нежух, вниз, третья ступень». Что же это такое, хотела бы я знать?

— Спросим у кого-нибудь. Ты ведь понимаешь, что мы обязаны выполнить священный долг перед убитым и найти сокровища?

— Конечно, я это понимаю.

Да, мы так говорили, будто собирались искать клад именно потому, что нас об этом попросили, а не потому, что самим не терпелось во что-нибудь влипнуть. Это у нас с подругой в крови, мы частенько встреваем во всякие авантюры, расследования и иные темные делишки. Пару раз мы чуть жизней не лишились, но это не вправило двум любопытным варварам мозги на место.

— Значит, сейф, — вдумчиво проговорила подруга. — Что может быть в сейфе? Валюта?

— Вполне возможно, — не стала рушить ее мечты. — Либо ценные бумаги.

— А может, золото?

— Да-да, золото-бриллианты! — рассмеялась я, вспомнив бессмертный фильм.

— Стой, ты куда? Вот наш дом.

Мы остановились. Свет фонаря сюда не доходил, но это, несомненно, владение бабы Дуси. Вон она, макушка деревенского туалета, мрачно освещаемая слабым светом луны. Мы потянули на себя калитку, однако она, вопреки нашему предположению, открылась в другом направлении, не на себя, а от себя.

— Странно, — пожала Юлька плечами.

— Мы, видать, с тобой перепили. Оттого забыли, куда она открывается. Давай же, заходи.

— Нет, ты первая, — взъерепенилась подружка.

— Что за детский сад? Видишь, край крыши погнулся? Это только у нашей старушки во всем городе может быть. Она же слабенькая уже, сама не починит. Идем.

Мы прошли вперед, калитка за нашими спинами скрипнула и захлопнулась. Дойдя до дома, я взялась за ручку — дверь была заперта. Вот блин! Не везет так не везет.

— Кать, давай позовем ее.

— Жалко будить. Она, наверно, забыла, что мы ушли, и заперлась. Что же делать? — Я задумалась. — Юлька, я вспомнила! Мы же окно в комнату не закрыли! Идем.

Мы стали медленно обходить дом, держась за стену. Свернули налево, затем еще раз налево.

— А вот и окно! — обрадовалась Юлька. — Как здорово, что мы его не закрыли! Давай лезь.

Отворив створку пошире, я взгромоздилась на высокий подоконник, свесила ноги уже с другой стороны и спрыгнула. Юлька полезла за мной, и я помогла ей спуститься.

— Темно, блин, — проворчала подружка. — Ты не помнишь, у нас стояла лампа на тумбе?

— Стояла, — твердо ответила я. — Давай нащупаем ее и включим. И говори тише, баба Дуся спит.

Тут же рядом донесся шорох — это Юлька шарила по поверхности тумбочки.

— Вот горе-то.

— Что случилось? — испугалась я.

— Лампа исчезла. Неужели украли? Боже, Кать, у нас же окно весь вечер открытым было. Точно, залез кто-то и стыбзил! Как же мы теперь бабке в глаза посмотрим? Это ж по нашей вине.

— Ладно, не реви, завтра что-нибудь придумаем. Купим ей новую лампу. Раздеться можно и без света. Давай ложись, спокойной ночи.

— Ага.

Мы начала стаскивать с себя одежды и складывать их на пол: стулья, стоявшие раньше возле кроватей, теперь почему-то тоже не желали отыскиваться. Я уже собиралась залезть в постель и даже потянула в сторону одело, удивившись на мгновение, а почему постель разобрана, как вдруг…

— А-а-а!! — заорала Юлька, забравшаяся в постель.

— А-а-а!! — вторил подруге высокий мужской голос.

— А-а-а!! — испуганно заверещала я, ведь выходило, что грабитель, стащивший лампу и два стула, решил провести ночь в кровати моей подруги. Жуть!

— А-а-а!! — тут же отозвался кто-то из постели, куда я секунду назад собиралась влезть.

Здесь открылась дверь в комнату, и кто-то щелкнул выключателем.

— А-а-а!! — запищала тетка в бигуди лет пятидесяти, появившаяся в проходе.

— Ого-го! — восхищенно молвил дядька с бородкой, стоявший за спиной тети с ружьем в руке.

Я глянула по сторонам. Образцова лежала в одной постели с пареньком лет пятнадцати, который взирал на нее взглядом барышни, опасающейся сиюминутного посягательства на свою честь. В кровати у другой стены, одеяло с которой я все еще держала в руках, лежал парень идентичной внешности и возраста с первым, короче, двойняшки. Сама Образцова испуганно смотрела на ружье в руках бородатого, пряча неглиже под одеялом, я же так и замерла в нижнем белье посреди комнаты с углом одеяла в руке.

— Я же ежемесячно покупаю вам «Playboy»! — повизгивая, строго выговаривала мамаша нерадивым детишкам. — Какого фига вы притащили домой голых баб?!

— Мы их не звали! — хором заверещали братья. — Они сами пришли!

— Ах, так! Развратные путаны! — теперь гнев родительницы обрушился на нас. — Решили соблазнить моих мальчиков! Выкатывайтесь отсюда! Милый, постреляй им вдогонку!

Милый, оправдывая свое имечко, с очень милым выражением лица мило так направил на нас ствол ружья и еще более мило пропел:

— Дорогая, раз уж они пришли… пусть они нам напоследок потанцуют! Знаешь, путаны так искусно танцуют…

Этого мы уже не могли перенести. С бодрыми криками схватили в охапку наши шмотки и выпрыгнули в окно, чуть не расшибив себе при этом лбы.

— Милый, стреляй! — донеслось грозное из дома. — Иначе они вернутся!

Да уж, в логике карге не откажешь. Если он нас застрелит, мы наверняка не вернемся. Почему-то вспомнилось предупреждение на двери будки спасателей.

Услышав сзади выстрел, мы припустились во все лопатки, выскользнули за калитку, пробежали два дома и уже тут наткнулись действительно на тот дом, куда нас и угораздило вселиться (я имею в виду столь близкое соседство с чокнутым семейством). Дверь была не заперта, мы, все еще раздетые, влетели внутрь, забежали в комнату и включили лампу. Ее мягкий свет продемонстрировал подругам две застеленные кровати, два стула, тумбочку и гардероб, выявивший при тщательном обследовании только наши вещи. Ура! Я вытерла пот со лба, а Юля, поняв, что опасность миновала, позволила себе грохнуться в обморок, как делала довольно часто. Я отволокла ее на кровать, выключила свет, легла сама и тут же, как по мановению волшебной палочки, уснула. Но ненадолго. Через некоторое время в мой сон, в котором я бегала по горам в одежде папуаса и с сумкой, полной золота, в руках (очень приятное было сновидение, между прочим), затесался странного происхождения шорох. Я открыла глаза и напрягла слух. Шорох продолжился. Это был даже не шорох, а какое-то тихое поскуливание.

Почему-то мне стало жутко. Наверное, из-за этих звуков. В них было столько безысходности, столько отчаяния, такая бездна тоски и боли… Самый ужас был в том, что скулили в нашей с Юлькой комнате.

— Юль, — позвала я.

Подруга не отозвалась.

— Юль, это ты стонешь? — громким шепотом спросила ее, но та лишь перевернулась на бок и громче засопела.

Я не поленилась встать, подойти ближе и склониться над ней. Стараясь не дышать, прислушивалась к шуму. Что ж, если кто-то здесь и стонет, явно не моя подружка, это успокаивает.

Я встала посреди комнаты с намерением выяснить направление, в котором следует искать источник тихого и жалостливого звука, но так же внезапно, как и начался, он смолк.

Поняв, что все окончательно затихло и ничто теперь не помешает моему сну, я вернулась в постель, думая про себя, что за день был сегодня, однако случился парадокс: тишина была такой звенящей и напрягающей, что я еще долго ворочалась с боку на бок, напрасно пытаясь уснуть.

 

Глава 3

Утром меня толкнула Юлька.

— Вставай. Идем на кухню, баба Дуся сказала, что без Юли она завтрак не подаст. — Образцова хихикнула.

Я улыбнулась и поднялась. Умывшись, пришла на кухню, где меня поджидали горяченькие зажаристые блинчики, только-только испеченные специально для нас. Комнатосъемщицы тут же налетели на завтрак, запивая его чаем. Заваркой служили пакетики дешевой марки, зато кипяток мы наливали прямо из самовара, и это было так приятно по-старинному, по-деревенски, даже как-то по-сказочному, что ли. Настоящий самовар! Отрада для глаз коренных горожанок!

Вообще Туапсе — довольно современный город, но та его часть, куда мы попали, сплошь состояла из собственных участков в три-пять соток, а также закрытых санаториев. Потому для нас оказаться в домике бабы Дуси было словно попасть в деревню или оторванное от цивилизации село.

— Баба Дусь…

— Да, Катенька! — На самом деле, к ней обращалась Юля, если кто еще не понял.

— Вы ведь живете здесь с рождения? Тогда вы должны знать, что такое Не… Не… Как его там, боюсь ругнуться… «Нежоп»?

— Нежух, Катя, Нежух! — поправила я Юльку, глотая усмешку.

— Нежух, говорите, — задумалась хозяйка, шамкая челюстями. — Ежели я, девоньки, не путаю, «Нежух» — это пляж в трех остановках отседова. Но это не простой пляж, а для этих, как же, Господи, их называють-то… ну, тех, что голышом купаются?

— Нудисты? — охнула Юлька и посмотрела на меня печальными глазами. Нудистов она не уважала: они не вписывались в ее картинку идеального мира. И в то же время она понимала, что нам придется с ними столкнуться, либо плакали зарытые под красным крестиком на плане «золото-бриллианты».

Я пожала плечами. Если петух клюнет, придется идти, никуда не денешься.

Переодевшись в купальники и пляжный прикид, мы отправились к морю.

— Будем брать топчаны? — спросила Юлька.

Я вспомнила состояние обгоревшей жертвы вчерашнего опыта с лежаками и ответила:

— Не стоит.

Мы расстелили полотенца прямо на гальку и легли, неудобно ворочаясь в попытках прижать мелкие камушки так, как было бы удобно нашим туловищам.

— Что ты думаешь по поводу нашего Корчагина? — спросила подруга.

Это был разумный вопрос, я думала об этом на самом деле очень много. Первое. Как мне показалось, Алексей не являлся таким уж страстным игроком, как я уже отмечала, такие бар данного рода не посещают. К тому же, невзирая на странноватый внешний вид, он производил впечатление не зависимого, а простого адекватного человека. Создавалось впечатление, что он кого-то ждал там. Но ведь он ушел, не встретившись с кем-то и не переговорив с кем-то, а всего-навсего ушел. Когда выиграл. Хотя кое с кем ему удалось все же переговорить — со мной. Но не думаю, что я и была причиной его посещения этого заведения. Наше знакомство было случайностью. Почему же он тогда так поспешно ретировался, собрав свой выигрыш? Напрашивается следующий вывод: мужчина не ждал кого-то, а наблюдал за кем-то. Потому и выбрал крайний автомат — это довольно удобная позиция, если хочешь следить за кем-то и не выдавать себя. Он сидел вполоборота и мог при желании держать во внимании половину зала, подключив боковое зрение, и не беспокоиться, что кто-то его засечет. Чудиков, горбатящихся за игровыми автоматами, люди обыкновенно игнорируют. Но вот случился выигрыш, автомат загудел, и весь зал обратил взоры к нему.

Нет, не сходится. Алексей же сам подошел ко мне и попросил дунуть на удачу. Если он не хотел выигрывать, зачем этот спектакль? И почему тогда он не ушел сразу же после выигрыша, а выпил еще кружку пива? Потому что, если бы ушел сразу, это вызвало бы подозрения, или по иной причине? Боже, какой же странный он человек, какое странное стечение обстоятельств… Я дала ему монеты, я помогла ему выиграть, я же присутствовала при его убийстве, мне же он отдал карту. Или не стечение? Или все подстроено?

Волосы на затылке зашевелились. Во что же нас впутали?!

Эти думы проносились в моем мозгу, когда я тщетно пыталась уснуть вчера, и теперь я их озвучила.

— Это действительно странно, — согласилась с вердиктом Юля. — Почему он отдал тебе часть карты?

— Возможно, больше некому, — пожала я плечами и перевернулась на живот. Пусть солнышко теперь погреет спинку. — Он понимал, что умирает, и не хотел, чтобы сокровища пропали даром.

— Но почему ж он сам ими не завладел? Если он один знал о существовании клада и один знал, где вторая карта?

— Не знаю. Может, он сам и зарыл его? Скажем, для потомков. А тут понял, что детей родить не успел, ну и отдал карту первой встречной — мне!

— Глупости. Стал бы он в таком случае половинку карты с собой таскать. — Образцова вырвала из тетради листок, порвала его пополам и протянула мне. — Сыграем?

— Давай.

Мы расположили корабли.

— Я первая хожу?

— Ходи, только убедительно прошу, не с А-1, договорились? — попросила я.

— По рукам, — легко согласилась подружка и «выстрелила»: — А-2.

— Нет, я так не могу! — в исступлении пробормотала я и отбросила листок.

— А вот и красавцы. Кать, подними глаза! — Я подняла. И впрямь по другой части пляжа разгуливали наши вчерашние знакомые, ища место для посадки. — Ну че, сматываемся?

— Не знаю, мы ведь так и не искупались сегодня.

— Ладно, искупаемся — и бежать, бежать!

Юлька поднялась и первая почапала к воде, я же осталась сторожить вещи. Это скучное занятие подсластила удачно взятая с собой книга. Повествование меня сильно захватило, так что я очень удивилась, услышав над головой:

— Что читаем?

— Книгу, — ответила вопрошающему, которым был, ясен пень, Дмитрий.

— Вижу, что не комиксы, — хмыкнул он.

Блондин переминался с ноги на ногу рядышком с ближайшим другом, затем изрек:

— А Юля где?

— Спряталась. Видишь холмик из гальки? Вот тут она и лежит.

— Надо откопать! Вдруг задохнется? — ухмыляясь, посоветовали парни, но я отмахнулась:

— Захочет — сама вылезет.

Тут-то Юлька действительно сама вылезла из воды и направилась к нашей компании. Ребята по-прежнему стояли, загораживая некоторым пляжникам солнце, что, наверное, входило в их привычку, и это им помогло засечь подругу первыми.

— Привет, — поздоровался Михаил с Образцовой. — Вы чего от нас сбежали вчера?

— Вообще-то вы первые ушли, — и, спохватившись, добавила: — Привет.

Только она собиралась лечь, как ее место на полотенце возле меня занял Дмитрий. Юлька фыркнула, а Димка придвинулся ко мне поближе и выдал:

— Слушайте, у вас есть только одна возможность искупить свою вину за вчерашний побег. Мы назначаем вам свидание. Ровно в шесть у кинотеатра «Никулин», хорошо? Это на территории здешнего санатория, он закрытый, но в пропускном бюро у нас есть знакомые. Назовете пароль, и вас пропустят.

Димка действительно был психологом. В начале его монолога я твердо решила, что с первой попытки ему не удастся затащить меня на свидание, придумаю какую-нибудь отговорку. Ведь юг — это место краткосрочных курортных романов, а мы с Юлькой были не из таких одноразовых девушек, которые могут для этих целей пригодиться. Другое дело, пусть увидят, что с нами либо серьезно, либо никак, и сперва подумают, прежде чем соваться куда не просят. Однако последней фразой он порушил все планы. Знал же, сволочь, что игра в шпионов нас заинтересует, и мы уже не откажемся в связи с чистым бабьим любопытством. Пароль… Закрытый санаторий… Табу… Ну, короче, понятно.

— А что за пароль?

— Сталин потерял штаны. Они ответят: мы их и нашли.

Я засмеялась.

— А если не ответят?

— Это будет означать, что вы пришли не к тем воротам, только и всего.

Мы пошептались с Юлькой, и я огласила решение:

— Идет. И не вздумайте опаздывать. А сейчас, простите, нам пора. — Я подхватила оба полотенца разом, стряхнув Димку на гальку, который не ожидал такого резкого действия и не успел подняться, сунула их с упаковкой чипсов в пакет и стала натягивать шорты.

— Кать, ты же не успела искупаться, — напомнила Образцова.

— Ничего, на нудистском пляже искупаюсь.

— Чего-чего? — ошеломленно переспросил Мишка.

— На нудистском? — поразился Димка. — И че, правда будете купаться? Ну, так мы с вами туда пойдем, да, Мих?

— Нет, — твердо ответила я. — Мы любим делать это вдвоем.

Автобусом мы добрались до пляжа «Нежух». Он был опоясан забором с колючей проволокой и имел перед входом стенд следующего содержания: «На территории пляжа строжайше запрещено находиться одетыми. При любых признаках одежды на отдыхающих служителями порядка такие нарушители будут немедленно оштрафованы согласно постановлению Администрации города № 81. Штраф 2000 рублей».

Мы пару минут посмеялись, читая сие произведение, затем Юлька спросила:

— А если нас будет двое, они четыре тысячи возьмут?

— Да.

— Тогда операция отменяется. У меня с собой столько нет.

— Да брось ты, это написано для устрашения.

— Давай лучше вернемся сюда ночью, когда никого не будет.

— Думается, ночью этих самых «служителей порядка» будет не меньше, чем днем. Тем более ночью мы не сможем искать наш клад.

— Тсс! — шикнула на меня Образцова, приложив палец ко рту, и прошептала: — Не говори так громко про клад. Мы возьмем фонарики. Или купим прибор ночного видения! А на себя напялим что-нибудь, что скроет нас от посторонних взглядов, какой-нибудь плащ-невидимку, и…

— Прекращай читать остросюжетную фантастику на сон грядущий, — прервала я пресыщенную пафосом и сиянием в глазах речь подруги и промолвила: — Пошли, у меня есть план.

План мой заключался в обширно растущем кустарнике, бытующем на территории пляжа неподалеку от ворот, за коими мы сейчас и находились. Он должен был стать нашим временным прикрытием.

Сев на корточки, мы миновали ворота и начали к нему продвигаться, трясясь от страха, что вот-вот кто-нибудь крикнет нам: «Эй, а ну раздевайтесь! Или платите штраф!», но обошлось: несколько человек чуть поодаль, метрах этак в десяти от данного растения, были заняты загоранием и ничуть не обращали внимания на то, что происходит вокруг, поэтому ничто не помешало нам заныкаться за кустарником.

Под натиском любопытства Юлька высунула башку из-за укрытия и напрягла зрение.

— Катька! — увидела она что-то такое, что не могла держать в себе.

— Что там? — спросила я, засовывая подругу обратно в убежище.

— Там одни… мужики! Их пятеро, и они… голые!

Я вздохнула.

— Чего же ты хочешь, это нудистский пляж! Ку-ку, Юля! — Я подула себе за ворот майки. Ну и час мы выбрали для спецзадания, самое пекло.

— Я знаю, но… они совсем голые!

Так, оказывается, моей подруге противопоказано смотреть на голых особей противоположного пола, будем иметь в виду. Эх, лучше бы я одна пошла.

— Да, совсем. Очевидно, люди боятся штрафа.

— Но даже часов на руках нет!

— Ну, наверно, это считается элементом одежды. Все-таки малую часть руки они прикрывают.

— Дурдом… Куда мы попали?

Вопрос был риторическим, потому я промолчала. Через некоторое время неудобного сидения в засаде я заметила, что наблюдаемые отчетливо зашевелились на своих местах.

— Что они собираются делать? — с вопиющим ужасом в голосе спросила меня подруга. Воистину, диких зверей и привидений она боится не так сильно, как голых мужиков. Впрочем, еще сильнее она боится собак, я припоминаю.

— Сейчас узнаем.

Мужики всего лишь полезли в воду, но, вместо того чтобы плавать себе, как нормальные люди, стали бултыхаться и брызгаться на мелководье, словно дети малые. Может, они не умеют плавать? И это настоящая причина их прихода сюда? Стыд?

Поплескавшись в воде, пятерка «смелых» людей вылезла и направилась в противоположную от нас сторону, вроде бы гуляя. Однако, приглядевшись, я сумела различить скромную вывеску «Кафе» наверху небольшого шалашика, сливавшегося цветом с местностью. Как раз на пять человек, самое оно.

— Наш выход, — дернула я подругу, когда они скрылись в шалаше.

Бегом мы добрались до ступенек, ведущих на маленький пляж. Тут нас подкараулил облом — их было всего две.

— Блин! — разозлилась Юлька. — Что же теперь делать? Он что, считать не умел, твой Корчагин?

— Тише. Думай, думай лучше.

— Что конкретно он сказал? Слово в слово!

Я послушно повторила слова убитого:

— Нежух, вниз, третья ступень.

— Вниз? — удивленно переспросила подруга и как-то странно протянула, повернувшись лицом к морю: — Вни-из… Кать, я поняла. Здесь две ступени, так? Но есть и третья. Наверно, она обнажается только при отливе. Но у нас нет времени ждать. Ныряем.

Скинув одежду и оставшись в купальниках, мы побежали к морю. Надо же, обычно я довольно медленно захожу в водную массу, но сейчас я просто плюхнулась туда с разбега в порыве ажиотажа, совсем не думая о том, что намочу волосы и смою тушь с ресниц.

На мелководье ступеней не было. Мы нырнули глубже, набрав воздуха в грудь. Я стала ощупывать дно моря, борясь с плотностью собственного тела, которое так и норовило выброситься на поверхность Архимедовой силой. Но через минуту кислород из организма вышел полностью, и я вынырнула.

Картина, представшая пред моими очами, жестоким образом поразила воображение. Пять мужиков стояли на пляже у самой кромки воды с банками пива в руках и внимательно за нами наблюдали. Я так и ахнула. Юлька ошивалась поблизости. Сделав пару шагов в мою сторону, шепнула на ухо:

— И как мы будем выбираться?

— Не знаю. Сколько у тебя в кошельке?

— Пара тысяч. А у тебя?

— А я кошелек вообще не взяла.

— Отлично. Денег хватит только на одну. Значит, вторая из нас сейчас снимает бикини и выходит к милым кавалерам в амплуа Афродиты. И я даже знаю, кто это будет, — засмеялась Юля.

— Ага, жди! И вообще, это не смешно!

— Девушки! — крикнули нам мужики, довольные тем, что их однополая компания становится разномастной. — Идите к нам, что вы там застряли! В картишки сыграем!

— Боже, что делать, Катя?! — с ужасом взвыла подруга, прижимая руки к сердцу, словно то вот-вот выпрыгнет из грудной клетки.

— Не знаю. Но денег у нас нет. Значит, нужно их убедить, что мы обнаженные и не подлежим штрафованию. А что, мы по горло в воде, как они оттуда увидят?

— Залезут в море и увидят!

— Да ты же видела, как они у самого берега копошились, словно головастики! Не дойти им до нас, кишка тонка.

— Что, мы до самого вечера так и будем стоять по горло в воде?

Да, вопрос был здравый. И я не знала, что ответить.

— Девушки! — уже требовательнее закричали мужики, не сводя с нас глаз. — Ну разбавьте же нашу компанию! Идите к нам!

— Мы не можем, — громко крикнула я.

— Почему?

— Мы… Мы голые!

— Представьте себе, мы тоже! — ответил самый говорливый, и компания загоготала.

— Вот так влипли, — вздохнула Юлька.

Наши шкуры спасли трое пацанов лет одиннадцати-двенадцати, вбежавших на пляж с голыми торсами, но в шортах.

— Эй, вы че, читать не умеете? — всполошился главарь шайки.

— Мы хотим на голых теть посмотреть!

— Какие тети? Нет здесь теть. Марш отсюда!

— Вон они, тети! — гнули свое дети, тыча в нас пальцами. — Мы хотим посмотреть!

Мужик попытался схватить мальчишку за плечо, чтобы вывести с территории, но тот оказался ловким и вывернулся. Завязалась потасовка. Мальчики бегали по кругу, мужики пытались их догнать и выставить вон. Пару раз это удавалось с одним-двумя из мальчишек, но пока ловили третьего, первые вновь проникали на территорию, и все начиналось заново. Пользуясь возникшей суматохой, мы выплыли на берег, схватили свою одежду и понеслись отсюда со всех ног, слыша вслед:

— Эй, смотри, а девки-то тоже одетые! — и думая про себя, как же часто в последнее время мы сбегаем впопыхах, неся одежду в руках, а не на себе. Куда катится этот мир, и мы вместе с ним?

Выйдя за ворота, быстро вытерлись захваченным полотенцем и оделись. Выворачивая из-за угла магазина, мы натолкнулись на отъезжающий автобус и выпрыгнувших из него… Димки и Мишки. Те не успели нас заметить, и Юлька резво полетела обратно, за угол, и спряталась в кусты, не забыв прихватить меня с собой.

— Блин, зачем мы от них прячемся, объясни? Тебе, я вижу, очень приглянулась идея проводить среди зарослей все свободное время! — гневалась я, правда шепотом, так как парни уже сворачивали в нашу сторону, были слышны их голоса.

— Как это — зачем? Мы сказали им, что будем на нудистском пляже, и вот они появились, сечешь?

— Ничего и не секу. Может, они тут завсегдатаи и каждый день приезжают.

Здесь мы вынуждены были умолкнуть, так как парни как раз достигли кустов и, слава богу, прошли мимо, ничего подозрительного не заметив. Позже они прочли стенд, который вначале так нас развеселил, улыбнулись и скрылись за воротами.

— Ну и чего они тогда правила читают? — едко подколола меня подруга. — У них склероз, что ли? — Что ж, здесь я вынуждена была сдаться и кивнуть в знак согласия. — Вот. Значит, они в первый раз. И пришли посмотреть на нас.

— Возможно, только мы-то ушли. На что там осталось смотреть? Если верить твоей теории, они должны выйти оттуда через полминуты.

Полминуты прошло, никто из ворот не вышел.

— Что же это делается? — возмутилась Юлька. — На кого они там смотрят?

— Юль, парни просто отдыхают. И купаются в Черном море, вот и все.

— А давай, — Юлька схватила мою ладонь и взглянула на меня глазами, в которых на сером фоне радужной оболочки бойко заплясали черти, и это меня немного напугало, — давай посмотрим на них! На голых!

— Юля, Юля… На кой они тебе сдались?

— Как это? Во-первых, имеем право. Они ведь тоже хотели посмотреть на нас. Ну не станешь же ты твердить, что это случайность — то, что они приехали сюда, на этот пляж, в тот же день, что и мы! И ведь знали, что мы здесь будем! — Я пожала плечами, однако внутренне была с лучшей подругой согласна. — Во-вторых, мы вроде как собрались с ними встречаться. Так вдруг они… ну… кастраты какие-нибудь? Или гермафродиты?

Я подавилась собственной слюной и закашлялась.

— Юль, я думаю, будь это так, мы бы не видели их здесь! И потом, хоть я и не спец в таких вопросах, но вроде под плавками вырисовывалось что-то совершенно стандартное.

— Вот и удостоверимся! — уперлась Образцова и первая поднялась на ноги.

Я глубоко вздохнула, и мы крадучись потопали на разведку к воротам. Присели и продвинулись чуть вперед.

— Я ничего отсюда не вижу! — посетовала подруга. Мне ничего не оставалось, как предложить ей проследовать аккуратненько к нашему недавнишнему укрытию.

Мы двинулись к кустам на полусогнутых, не забыв повернуть шеи, а вместе с ними и головы в направлении группы людей. Мужчин было уже семь, только две фигуры, странное дело, так и стояли одетые рядом с главарем нудистов и что-то ему объясняли.

— А нам, значит, одетыми нельзя! — недовольно буркнула Юлька, не любившая, когда что-то в мире делается не по справедливости, и тут произошло нечто ну совсем из ряда вон. Голый мужик, что-то рассказывая Димке и Мишке, вдруг встрепенулся и показал пальцем… на нас!

Все семь пар глаз уставились на две странные фигуры, проникшие на территорию на карачках, а сами виновницы отчаянного внимания так и застыли на месте в позе… короче, в той еще позе. У Димки аж челюсть отвалилась, а Мишка озадаченно почесал затылок.

Мизансцена длилась довольно долго, наконец ребята направились к нам, а мы ждали их приближения, все так же сидя на корточках, склонив головы набок и держась за руки.

— Еще можно записаться поиграть в казаки-разбойники, или вы новичков не принимаете? — шутливым тоном спросил нас Дима, глядя сверху вниз.

Смотря на него снизу вверх, я ответила:

— Не понимаю, о чем ты. Мы просто пришли отдохнуть.

— Ага, — недоверчиво свел он брови у переносицы, затем догадался подать мне руку и помочь встать на ноги. Тем же макаром его друг поднял мою подругу.

Здесь к нам подлетел все тот же нудист, чтобы высказать свои претензии:

— Они и в прошлый раз проникли сюда обманом и не заплатили штраф!

Димка вздохнул.

— Сколько с нас?

— За четверых восемь тысяч.

Мы с Юлькой протяжно охнули. Губа у голого мужчины была отнюдь не дура. Ребята скинулись и отдали штраф, после этого, захватив нас к себе под мышки, вынесли вон из этого пошлого места, слушая вдогонку:

— И чтоб ног ваших больше здесь не было, не умеющие сливаться с природой чудаки!

Донеся до остановки, парни поставили дам на ноги.

— Это мы-то чудаки? — возмущалось все мое нутро. — Тоже мне, Адам хренов выискался! Сливаться с природой, сливаться с природой, — гнусавым голосом передразнила я, выпуская пар. — Шизики голые!

— Ну все, все! Разбушевалась! — посмеявшись, утихомирил меня Димка и сменил тему: — И все-таки, что вы там делали?

Мы с подругой переглянулись, и я повторила первоначальную версию:

— Отдыхали. Видишь ли, на нашем пляже слишком много народа, а нам хотелось спокойствия, тишины, слияния с природой опять же!

— Нет, ты не поняла. Что вы там делали на самом деле?

Я прикусила язык, а Юлька бросилась в атаку:

— Могу задать встречный вопрос: что вы там делали?

Димка глубоко вздохнул, а Мишка смущенно объяснил:

— Вы сами сказали, что пойдете сюда. Ну, мы и решили составить вам компанию. Мало ли, что здесь за народ? Вдруг приставать начнут, мы и вступимся! Зашли — вас нет. Мы и обратились к мужикам, не видели ли таких-то.

Димка шутливо добавил:

— А то вдруг вас уже похитили и переправили через море в гарем к султану!

Девушки хохотнули, удовлетворившись этим разъяснением (а кому не понравится знакомство с рыцарями, готовыми сиюминутно броситься на защиту вашей чести?), тут подъехал автобус, четверка загрузилась в него и вышла уже через семь минут неподалеку от дома бабы Дуси. Только мы хотели попрощаться, как новоявленные рыцари заявили, что, оказывается, доведут нас до самых дверей и сдадут на руки бабке-смотрительнице, а то как бы с нами опять чего не приключилось. Потому-то и вышли на этой же остановке. Наше сопротивление этим действиям было сломлено на корню. Пришлось уступить.

Открыв калитку, мы напоролись на бабку, пропалывающую грядки.

— Катя! — разогнувшись, воскликнула она. — Где твоя заколка?

Юля машинально притронулась руками к своей прическе. Ее волосы были распущены. И как я раньше не заметила? Похоже, она обронила заколку, еще когда мы спешно раздевались на пляже и лезли в воду. Одежду-то она потом взяла, а вот про заколку, наверно, забыла.

Юлька обернулась ко мне.

— Юль, не помнишь, с какого времени у меня ее нет?

Я напрягла память, отметив, однако, как вытянулись у наших провожатых лица. Чем они так удивлены?

— Кать, по-моему, когда мы в первый раз ретировались с пляжа, твои волосы уже были распущены. Помнишь, как ты их полотенцем наскоро вытирала?

— Ах, да! — Образцова закивала котелком. — Юля, ты права. Заколка осталась на пляже, возле кромки воды.

Димка откашлялся, чтобы мы переключили внимание на него, и произнес, как мне тогда показалось, очень странную вещь. Я даже решила сперва, что он не в себе. Так вот, глядя мне в глаза, он спросил:

— Прости, как тебя все-таки зовут?

Я изумленно заморгала и изрекла:

— Уважаемый Дмитрий, психолог и пловец, по-моему, мы знакомы, вам так не кажется?

— Да, я тоже так сначала думал. А теперь совершенно запутался. Может, у меня не все в порядке с рассудком? — последний вопрос он адресовал другу, который стоял, также изогнув брови, и отрицательно покачал головой в ответ.

— Либо ты в порядке, либо я тоже чокнулся. Так кто же из вас Катя, а кто Юля?

Вот тут-то до нас дошло. Видите ли, мы настолько вошли в роль, что, переступая порог калитки, словно нажимаем какой-то невидимый рычаг, и Юля начинает называть меня Юлей, а я ее — Катей. У нас это происходит машинально, словно так и нужно, потому мы не сразу поняли, что же насторожило наших знакомых.

Да, мы-то поняли, только попробуйте объяснить это бабке!

Сама она времени даром не теряла, подошла к нам вплотную (я уже говорила, что баба Дуся подслеповата на один глаз) и, ткнув пальцем в Юльку, уверенно произнесла:

— Вот это Катенька. А это Юлечка, — показали на меня.

По выражению лиц парней можно было смело констатировать, что их шарики закатились за их же ролики. Отказавшись от предложенных бабкой Евдокией пирогов, они наскоро попрощались и, напомнив о том, что, какие бы имена мы ни имели (так и сказали), они все равно ждут нас ровно в шесть у «Никулина», выбежали вон с загадочного участка.

 

Глава 4

— Кать, мне нужна заколка.

Мы собрались раньше положенного срока и теперь, одетые, причесанные и слегка накрашенные, сидели на своих кроватях. Еще одна странность в нашем поведении: стоит переступить порог своей комнаты, как мы снова начинаем величать друг друга так, как девятнадцать лет назад назвали нас родители. Наверно, потому, что здесь мы чувствовали себя в безопасности и знали, что бабе Дусе не приспичит подслушивать разговор через дверь и поправлять.

— Заколи другой, — предложила я трезвое решение.

— Я не брала с собой другую. Мне нужна именно та!

— Почему ты не можешь оставить волосы распущенными? — пристала я к подруге.

— Мне так некомфортно. Да и вообще, сегодня оставлю. Так уж и быть, свидание. Но в остальные-то дни!

Я глянула на часы.

— Сейчас все равно не успеем. Автобусы вечерами ходят редко, так что… Давай быстренько с ними закруглимся и тогда отправимся снова на этот треклятый пляж, идет?

— Идет. Кать, — сменила она тему на более увлекательную, — как ты думаешь, почему мы не нашли карту?

Этот вопрос меня тоже мучил, но из-за навязавшихся спутников не было времени как следует поразмышлять над этим. Я полезла под подушку, где спрятала таинственный прощальный презент Алексея, достала и разложила на покрывале. Юлька тут же переметнулась со своей кровати на противоположную, сев за меня и положив подбородок на мое плечо, чтобы было лучше видно.

Я стала водить пальцем по карте, изучая ее. Правый край был неровно оборван, остальные три линии отреза были прямыми. Это говорило о том, что мы располагаем левой частью карты. Крестик имелся на нашей половинке, это как-то ободряло и успокаивало одновременно, иначе бы у нас возникли логичные сомнения относительно реальности сокровищ. Но здесь-то мы четко видели две пересекающиеся красные черточки, говорящие о том, что клад есть. И зарыт он почти посередине этого аквапарка, план которого и представляла карта, прямо вблизи сооружения под названием «Крокодиловы горы» — оно, как и другие наименования на карте, было написано черным печатным шрифтом. Всего пунктов на нашей части карты было восемь — что и говорить, аквапарк был немаленьким. Немного омрачали впечатление жуткие кровавые пятна в некоторых местах — последние отпечатки пальцев Алексея Корчагина, оставленные за минуту до болезненной кончины.

— Хотелось бы отведать этих «Крокодиловых гор», — мечтательно изрекла подружка, не убирая подбородка с моего плеча. — Я в своей жизни была лишь единожды в подобном месте развлечений, только это был мини-парк, потому как горок было всего две — прямая и извилистая. А здесь, судя по плану, чего только нет.

Вдруг меня поразила одна мысль. Она была такая очевидная, такая заурядная, что я просто потеряла на время дар речи, удивляясь, как мы раньше не наткнулись на нее.

— Юль, подумай и объясни мне кое-что. Как такое возможно, чтобы посреди бела дня человек с сейфом наперевес и лопатой под мышкой отстоял три часа громадную очередь перед кассой, зашел на территорию и стал с наглым видом копать яму, а потом, положив туда так называемый клад, забрасывать ее землей? Как это можно проделать на глазах у сотни людей, под носом у охраны?

Юлька задумалась. Но только на пару секунд, затем она твердо выдала:

— Я не согласна насчет того, что он делал это днем. Не чокнутый ведь этот пират Карибского моря? Думается, свой клад он зарывал ночью.

— Но по ночам аквапарк закрыт! Даже если он не побоялся ночных сторожей, как он умудрился перекинуть через ограду тяжеленный металлический сейф?! Это чисто физически невозможно!

— Ну, может, у него знакомые имеются в будке сторожа. Эти знакомые открыли ему главный вход, помогли затащить поклажу и закопать.

— Я не знаю законов, но, по-моему, это подсудное дело. Ведь аквапарк — это частное владение, там нельзя ничего копать без ведома хозяина. Даже если они ничего не побоялись, то должны же были получить какое-то вознаграждение? Представь, что к тебе подходит один твой знакомый и просить помочь закопать поглубже клад! Сразу возникает мысль: есть клад — так поделись! — Я чуть помолчала, подумала и завершила свою собственную мысль: — Значит, он нехило заплатил этим знакомым, сподвигнув их на сие мероприятие. Думается, нелишним будет сходить на разведку в этот аквапарк, приглядеться к охране, сторожам и работникам, короче, сориентироваться на местности.

— Меня волнует другой вопрос. — Юлька пересела обратно к себе и стала теребить покрывало. — Где нам искать эту долбаную карту? Ты, конечно, правильно говоришь, перед тем, как соваться с лопатой в этот комплекс, нужен мудрый план действий. Но на данный момент это задача второстепенная. Мы же все равно не откажемся от этой затеи? Значит, сперва нужно отыскать правую часть плана аквапарка с остальными цифрами кода, а тогда уже начнем думать, как же претворить это все в жизнь — достать сейф из недр земли. Давай будем исходить из того, что Корчагин был в трезвом уме и твердой памяти, когда рассказывал тебе про клад. Почему? Потому что в ином случае нам ничего не остается, как сжечь эту половинку карты и навсегда забыть о ней, ведь он просто-напросто мог все это выдумать. Так вот, допустим, вторая часть карты и сами сокровища на самом деле существуют. Что же это за третья ступень? Спуск на пляж «Нежух» имеет только две ступени, мы обе в этом сегодня удостоверились. Дальше — в воде тоже ступеней никаких нет. Что это означает?

— Ищем не там, — вздохнула я, поняв ход мыслей подруги.

— К сожалению, я того же мнения. Значит, тот «Нежух», о котором говорил покойный, это что-то другое. Вот это задача для нас пока номер один. Задача номер два — это, поняв, что имелось в виду под словом «Нежух», найти эту третью ступень и достать карту. А уже третья задача — пути проникновения на территорию аквапарка в ночное время. Либо придется нарушить закон и, подобно спайдермэну, перемахнуть через забор, либо подружиться со сторожами.

— Нежух, — пробормотала я. — Надо купить в киоске карту города и пригородов со всеми названиями и досконально ее изучить. Вот тебе задача номер один. — Посмотрела на часы. — Ладно, пошли. Не хочу, чтобы они нас долго ждали и мы ощущали себя виноватыми. Тогда мы не сможем отстоять право быстрого ухода домой, так как будем им обязаны.

— Ничего и не обязаны, — отмахнулась подружка, которая, к слову сказать, никогда никуда не опаздывала. — Дамы должны опаздывать и уходить тогда, когда им вздумается. Именно ты меня этому научила. Пошли.

Забор, ограждающий санаторий от посторонних глаз, начинался прямо через три дома от места, где мы обитали, но пропускной пункт находился намного дальше, пришлось идти пешком минут пятнадцать. За это время я решила рассказать Юльке о странном шорохе минувшей ночью. Она и бровью не повела:

— Почудилось. Я тоже боюсь темноты, особенно когда одна. Такие тени мерещатся, ух!

— Но я не боюсь темноты! Я уже выросла из этого возраста, и ты, кстати, тоже. — Образцова насупилась. — Я серьезно! Ладно, не бери в голову. Может, это радио забыли выключить в кухне. Или мыши шуршали.

— Обожаю мышей! — подскочила Юлька. Да, я вспоминаю, что и котят тоже, и цыплят, и утят, и черепашек, и змей, и ящериц, а особенной любовью пользуются у подружки еноты. Доказательство тому — мордашка этого милого хищника на сегодняшней Юлькиной хлопковой майке. — А давай будем их ночью ловить! И подкармливать! — Я аж рот открыла от этакой фразы. Да, подруга умеет эпатировать. Кстати, вот вам еще одно доказательство любви к мышам — излюбленная футболка с Микки. Я еле отговорила Образцову надеть ее сегодня, настояв на том, что ладно уж для бара, но для свидания это слишком по-детски. И вот чем она мне отплатила — енотом.

— Как ты себе это представляешь? Чем ты их ловить будешь, неводом? Удочкой? Голыми руками? И вообще, я не люблю мышей.

— Как это?!

Я лишь отмахнулась. Через полминуты мы пришли на место и остановились.

— Пропуск! — пробасила тетка размера этак пятьдесят восьмого, с громадной родинкой на щеке, бородавками на подбородке и сигарой в желтых зубах. Мы так и подпрыгнули, не ожидая, что у Димки имеются в наличии такие вот знакомые. Я, вообще-то, больше ожидала увидеть молодых, веселых, задиристых ребят в сероватой форме охранников. Они бы играючи козырнули нам, предлагая начать беседу первыми, а мы бы, улыбаясь во весь рот, фривольным тоном сообщили им первую фразу пароля. А услышав от них вторую, спокойно прошли бы мимо, направившись к месту встречи. А тут вот что сидит.

От неожиданности я чуть не забыла слова пароля, а вспомнив, стала немножко заикаться:

— Стал-лин пот-терял… э-э… штаны.

Всего полчаса назад в санатории произошла одна интересная история, о которой мы в том момент, на нашу голову, не знали, но, забегая вперед, расскажу ее сейчас. Директор санатория носит самую ассоциированную с тоталитаризмом и репрессиями фамилию на свете — Сталин (только в его случае это не псевдоним). И небольшой промежуток времени назад он действительно потерял штаны, точнее брюки. Так как мужчиной Сталин является очень-очень крупным, то и брюки ему приходится носить на резиночке и подтяжках, иначе они невероятно быстрым образом сползают с пуза и теряются где-то в районе коленок. Вот как произошло это знаменательное событие. На первом этаже здания случилось небольшое возгорание. Рядом висел огнетушитель, так что пламя быстро погасили, едва оно зародилось, но случилось так, что директор как раз в ту секунду спускался по лестнице и стал свидетелем зародившегося пламени. Он очень дорожил своим санаторием и сильнее всего боялся именно пожара внутри своего детища, поэтому со всей пылкостью и резвостью первым бросился тушить огонь. Однако перетрудился: в связи с неуемной прытью подтяжки свалились с плеч, а резинка на брюках лопнула, и портки по дороге к стеклу с огнетушителем успели кануть в чудную реку под названием Лета. Так как Лета, кто не знает, — это река забвения, то нелишнем будет сказать, что брюки в поднявшейся суматохе просто забылись. А затем испарились, потерялись, исчезли, пропали, улетучились — и прочие синонимы. Все сбежавшиеся на место происшествия могли, ничуть не стесняясь, лицезреть рубашку и пиджак директора поверх семейных трусов в серую полосочку. Директор тут же всех разогнал и на поиск одежды вызвал в подмогу ребят с пропускного бюро, тех самых веселых парней в залихватски сдвинутых набок кепках, которые и водили дружбу с Димкой, а вместо них посадил на пост своего зама. Конечно, можно было и зама попросить посодействовать в поисках, но она все-таки женщина («какая-никакая», думал в этом месте про зама директор), и перед ней как-то неудобно, а вот на воротах сидеть ей в самый раз: все непрошенные гости вмиг перепугаются и разбегутся кто куда.

Логика у Сталина была, конечно, верная, но он не знал таких людей, как мы с Юлькой! Разумеется, зам была в курсе дела о пропавших брюках, как босс ни старался, такие забавные казусы успевают разлететься по территории за мгновение. Но она никак не могла въехать, откуда две девчонки с улицы могут знать про штаны начальника?!

В связи с этим, услышав «Сталин потерял штаны», она решила с любопытными девицами не церемониться. Видите ли, хотят удостовериться, так ли это было! Какое им дело? Собрав всю грозность и суровость на язык, она выплеснула их на нас:

— И что с того?!

Мы растерялись. Юлька, решив, что тетя просто забыла вторую часть пароля, подсказала:

— Как? «Мы их и нашли». Вспоминаете?

— Кого нашли?! — У бабы на лоб полезли глаза.

— Штаны! Шта-ны! Вы что, забыли?

— О чем?

— О штанах! Шта-нах!

Замдиректора выронила сигару изо рта и моргнула пару раз зенками. Что они хотят этим сказать, эти девушки? Что они нашли штаны Сталина? Но как? Где? Этого не может быть! Да нет, они так и сказали: «Мы их и нашли». Не доверяя своей памяти, замдир решила произнести услышанную фразу вслух, чтобы помочь извилинам встать на место:

— Мы их и нашли…

— Ну наконец-то! — обрадовались мы с Юлькой, услышав долгожданный пароль, хоть и прозвучал он неуверенным, сомневающимся тоном, и твердой походкой вошли в зону закрытого санатория.

Красота была неописуемая! Газон, деревья, кустарники — вся растительность была аккуратно подстрижена заботливым и исполнительным садовником, а цветы в клумбах были редкостной красоты и всех цветов спектра, оправдывая свое, в общем-то, название — «цветы». Здания не теснились вплотную друг к другу, а, наоборот, располагались таким образом, чтобы не портить впечатление от тщательно озелененной местности, они были окрашены в кремовый цвет, и это казалось чертовски правильным: если бы строения были белоснежно-белыми, то это было б слишком ярко и отвлекало на себя внимание, и каждая грязь на стенах бросалась бы в глаза, портя первоначальное хорошее впечатление; другое дело, что кремовый цвет не имеет этих недостатков, он к тому же ненавязчив и хорошо гармонирует с садом. Через каждые двадцать шагов в трех метрах от аккуратно выложенной камнем тропинки попадались качели, железные прутья которых были окрашены в зеленый цвет, а длинное, на две персоны, деревянное сиденье — в тот же желтовато-белый, что и здания. Так что всего через несколько минут две подруги поняли, что руководитель санатория был гением. Это явствовало из того, насколько тщательно он следит за своим детищем, насколько его обожает и как сильно в этом человеке развиты вкус и чувство стиля. Однако нам было тогда невдомек, что скоро с этим самым руководителем у нас состоится очное знакомство в довольно комичной ситуации.

Немного поплутав между сооружениями, читая названия: «столовая», «концертный зал», «жилой корпус номер один», «жилой корпус номер два», «бассейн», «административный корпус» и иное, — мы наткнулись на кинотеатр «Никулин» и маячившие возле входа две знакомые фигуры и дружно поздоровались, забыв о том, что за один сегодняшний день это уже ни много ни мало третья встреча.

— Возникла маленькая проблема, — сообщил Димка. — Сегодня премьера, осталось лишь два билета. Мы их купили, и теперь не знаем, что и делать.

— Как что делать? — язвительно парировала я. — Вы идете в кино, а мы с Юлей — домой.

Образцова ткнула меня локтем в бок, дескать, не будь такой стервой. Мишка уставился на друга. Тот слегка покраснел, затем предложил:

— Давайте разделимся. Не все же нам вчетвером ходить, правда? Уступаю свой билет Юлии, идите вдвоем в кино, а Катеньку я приглашаю на прогулку по вечернему Туапсе. Если ее, конечно, так зовут, — прибавил он смущенно.

Мы переглянулись с Юлькой и решили все им рассказать. А то у бабки склероз, а мы, значит, страдай. Нас уже, по-моему, с ее легкой руки стали подозревать в психическом расстройстве, не иначе. Ребята среагировали бурно: начали хохотать, держась за животики. И как только не стыдно потешаться над старыми, больными людьми! Я имею в виду не нас с подругой, конечно, а бабу Дусю.

Отсмеявшись, Мишка внес новое предложение:

— А давайте все вместе прогуляемся. Плевать на билеты, зато наша прекрасная компания не порушится.

— Так не пойдет, — возмутилась Юлька, которая очень бережливо относилась к чужим деньгам. Со своими она тоже всегда обращалась экономно, но что касалось чужих — вообще впадала в крайность. — Как можно выбросить на ветер целых два билета? Это кощунство.

— Хорошо, — сконфуженно произнес оппонент, почувствовав себя виноватым перед Юлькой. — Тогда вы с Катей идите, а мы с Димоном подождем вас здесь, на свежем воздухе.

— Вы будете ждать нас два часа?! — Образцова и к чужому личному времени также относилась с трепетом.

— Миха, — Димка откашлялся, как часто делал, когда хотел привлечь к себе внимание. — Можно тебя на пару слов?

Они ушли в сторону, а подружка, пользуясь случаем, решила со мной пошептаться.

— Как он тебе?

— Димка? Ты знаешь, если честно, то чем дальше, тем лучше. Однако влюбляться я пока не собираюсь.

— Ой, ты так говоришь, будто можешь контролировать это чувство!

— С некоторых пор я действительно это могу.

Образцова умолкла, задумчиво поводила бровями туда-сюда и выдала:

— Женька?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Евгений Логинов был любовью всей моей жизни уже долгих три года, однако вот уже почти два года минуло с тех пор, как мы с ним, так и не начав толком встречаться, расстались. Дело было давнее, не хочу вспоминать, но в последнее время Женька, ранее стоявший в стороне, в конце этого учебного года начал делать шаги к сближению. Юг — это способ от него сбежать. Пару раз он звонил мне на мобильный, но я не ответила, хотя до сих пор его люблю. Вот такая я нелогичная. Тут нужно было что-то решать, или вернуться к Логинову, или окончательно выбросить его из своих мозгов и своего сердца: пока он там, личной жизни у меня никогда не будет. Его образ просто не позволяет мне это, встает между мной и появившимся на горизонте мужчиной и не оставляет ни малейших шансов на возникновение новой любви. Вот что я имела в виду, говоря, что умею контролировать «влюбляемость». Только контролирую-то, в общем-то, не я, а призрак Женьки. Зато есть плюс — я не опасаюсь потерять голову, познакомившись с мужчиной, а вот подруга этим похвастать не может. Что она и доказала следующей репликой:

— А мне все больше нравится Миша. Сперва он показался мне крайне заурядной и узколобой личностью, но последующие впечатления оказались куда лучше. По-моему, в этого человека я смогу влюбиться. Вдруг он именно тот, кто мне нужен, та самая пресловутая вторая половинка, как думаешь?

Пришлось ответить честно, она имела на это право:

— Юль, не забивай особо голову. Здесь курорт, понимаешь? Вряд ли выйдет что-то серьезное.

Образцова кивнула, но, как мне показалось, обиделась. Что ж, я хотела как лучше. Должна же я уберечь закадычную подругу от возможной ошибки.

Здесь вернулись ребята. Не знаю, как Димке удалось убедить друга, но Михаил безропотно взял у того второй билет и, предоставив Юльке локоть, за который та не преминула ухватиться, увел в кинозал. А мы для начала отправились гулять по санаторию и углядели качели. Первое время Димка медленно раскачивал свою даму, а она чувствовала себя королевой — одна посреди большого светлого сиденья! — а потом, когда качели набрали должную высоту, внезапно вспомнила детство. Точно так же ветер мотал в разные стороны длинные волосы, точно так же в животе что-то приятно щекотало при движениях качелей вперед и вверх, назад и вниз, точно так же подол короткого облегающего тело сарафана норовил задраться, и приходилось держать его руками. Правда, в детстве я носила платья подлиннее, но подол всегда был пышным, потому все равно приходилось его держать, чтобы не улетел.

Когда Димка устал раскачивать и качели сбавили высоту, я, потеснившись, предложила:

— Садись.

Он остановил качели и сел рядышком.

— Ну как, не возникло проблем с проходом в санаторий? — осведомился с интересом в голосе.

— Нет. Хотя… Эта твоя тетка такая странная!

— Что? Какая еще тетка? — Я описала ему его же знакомую, а он уверенно покачал головой и описал мне своих настоящих товарищей, должных неотлучно находиться на месте, на воротах. Тут уж покачала я, так как их не видела. — Странно… Что это за женщина там? С сигарой, говоришь? — Я подтвердила. — С настоящей сигарой? — Я снова кивнула. — Непонятно. Если их кто-то подменил, они что, рассказали ей пароль? Но это тайна, их могут уволить за это!

— Знаешь, она сначала сильно удивилась, услышав про штаны. Но потом ответила вторую часть пароля, и мы прошли. Загадка.

Загадка разрешилась через пару минут, когда мы, поднявшись с сиденья, собрались пойти прогуляться на пляж, который находился чуть-чуть дальше, чем от дома бабы Дуси, но все равно близко, и уже сделали один шаг вперед, но замерли, потому что нам навстречу, страшно сказать, бежал господин в трусах, в пиджаке, из-под которого выглядывали рубашка и галстук, в носках и ботинках. То есть странности в нем были две — эти самые семейные трусы, которые ну никак не вязались с импозантным, представительным видом их обладателя, и то, что мужчина бежал именно к нам, такой красный и запыхавшийся. Возле него, к слову добавить, чуть поотстав, вышагивала та самая тетка обширных габаритов, держа в желтых зубах константный атрибут внешности — сигару.

Мужчина затормозил возле меня.

— В чем дело? — спросил его Димка.

— Где они? Как вы их нашли?

— Кто? Кого нашли? — зачарованные происходящим, переспросили мы.

— Брюки! Брюки!

Дмитрий посмотрел на свои летние льняные брюки, немного смятые вследствие недавнего сидения на качелях, и пожал плечами.

— Как и все, на рынке.

— На каком рынке?

— Ах! — Тетка выронила сигару изо рта (сколько же штук в день уходит, если по каждому поводу их ронять?) и прижала толстые, тоже бородавчатые руки к необъятной грудной клетке. — Их уже продали! Вот что народ делает, а? Это все эти, из пропускной будки! Они у вас их из-под носа увели!

— Что вы говорите такое? — набросился дядя на сигарную любительницу. — Кому взбредет в голову продавать мои брюки? И вообще, те, что на молодом человеке, это не мой размер, мои были на подтяжках, с лопнувшей резинкой. Молодые люди, — обратился он уже к нам, — прошу вас, верните мне мои брюки, те, что вы нашли на первом этаже административного корпуса. За вознаграждение, разумеется.

— Да с чего вы взяли, что у меня есть ваши брюки?! — шокированно выкрикнул Димка, начиная терять терпение. Чего они от него хотят вообще?

— Она сказала! — ткнули в меня пальцем.

Такого изумленного лица у Дмитрия ни до, ни после я больше не лицезрела ни разу.

— Ты сказала этим гражданам, что у меня есть их брюки?! — делая ударение на каждом слове, спросил он меня, судя по тону, сам не веря в то, что говорит. — Зачем?!

— Не говорила я про ИХ брюки! Я говорила про брюки Сталина!

— Я, я Сталин! — сказал мужчина в трусах и стукнул себя кулаком в грудь для пущей убедительности.

— Блин, вот влипли, — пробормотала я и прислонила ладонь к щеке. Та горела огнем.

Выходит, что пароль относился не к знаменитому генсеку, а к директору санатория, и был не чисто образным, а конкретным — саркастические товарищи Дмитрия знали, что когда-нибудь их начальник свои брюки точно потеряет.

— Идем отсюда, — рыкнул Димка, взял меня за руку и вывел с территории, а бедный Сталин так и смотрел нам вслед беспомощным взглядом со слезами в уголках очей, понимая, что штаны свои уже никогда не увидит.

 

Глава 5

Пляж был практически пуст. Только с одной стороны три влюбленные парочки (две молодые и одна пожилая) сидели на полотенцах обнявшись и смотрели на бесконечную гладь спокойного моря. Солнце близилось к закату, но было еще достаточно светло. Мы ходили вдоль берега с безлюдной стороны и кидали камушки в воду — кто дальше, при этом рассказывая друг другу о своих семьях, об интересах, о хобби. В игре побеждал, конечно, Дмитрий, но я не так сильно от него отставала.

— Ей, ты пересекаешь черту! — возмутился моей нечестной игрой спутник, сменив тему. — Ты кидаешь с более близкого расстояния, так не положено. Бросок нужно производить вот отсюда. — Он провел носком летней кожаной в дырочку туфли линию по гальке, но четкой ее сделать было нельзя, это же не песок.

— Перестань, я дама, ты обязан предоставить мне фору!

— Вот еще, — усмехнулся он, но больше не следил, с какого места я кидаю. Через некоторое время предложил: — Ты не голодна? А то здесь с той стороны пирса кафе открыли под навесом. Пойдем, я угощаю.

— Отлично. — Я отряхнула ладони, и мы отправились на высокий каменный пирс. С пляжа на него вела лестница, тоже каменная, а с другой стороны она спускалась как раз к подножию нового кафе. Там галька была несравнимо крупнее, приближаясь габаритами к булыжникам, потому никому не приходило в голову купаться в этом месте, зато умные предприниматели нашли иной способ использования участка. Дальше уходила вверх гора, богатая растительностью, одно дерево очень красиво изогнулось в сторону кафе и склонило туда же свои ветви, точно оно преклонялось перед теми, кто собирался там трапезничать.

В отличие от пляжа, на краю пирса жизнь, наоборот, кипела. Десяток рыбаков, точно муравьи, все время меняли место дислокации, сновали туда-сюда, спрашивая друг у друга, с какой стороны пирса лучше ловится, и громко радуясь пойманной рыбе, как своей, так и соседа. Чуть не доходя до рыбачьей площадки, мы свернули на противоположную лестницу, ведущую к закусочной, и стали спускаться, но, вместо того чтобы глядеть под ноги, я с любопытством уставилась на кафе. Бело-зеленый куполообразный тряпичный навес целиком скрывал то, что внутри, имелись только маленькие окошки из плотного прозрачного целлофана, указывающие на то, что пара человек в заведении сидит точно. Однако меня не так интересовало то, что внутри, как то, что было снаружи. На бело-зеленом фоне гордыми золотистыми буквами были нарисованы два слова: «кафе «Нежух».

От негаданности я оступилась, но Димка не дал мне упасть, ухватив за талию.

— Новое, говоришь, кафе? — с подозрением спросила я.

— Ну, не знаю, неделю назад точно не было.

— За неделю он мог вполне успеть, — сказала я сама себе негромко, но он услышал:

— Кто? О чем ты? И смотри под ноги, здесь же ступеньки.

— Что ты сказал?! — заорала я на весь город. Рыбаки бросили удочки и уставились на нас с недоумением. — Ступени? Третья ступень!

Сейчас Димка удивился почти так же, как и в санатории, но все же чуть слабее, наверное, выработался иммунитет к бабьим закидонам.

— Какая еще ступень? — спросил тихо, видать, устал уже ото всех этих загадок. Брюки, ступени…

Не отвечая на поставленный вопрос и не обращая ни на кого внимания, я встала на третью снизу ступень, наклонилась, а после и вовсе на нее села. Она была немного неоднородная и кривая, впрочем, так же, как и все остальные каменные ступени на этой лестнице, то есть ничем не отличалась, и это было плохо. Ужасно плохо. Может, я чего-то не вижу?

— Она такая же? — спросила я Димку, не отрывая взора от ступени, на которой сидела.

— Что? Я не понял… Ты что, совсем?

— Я не совсем. Ты ответь, эта ступенька такая же, как и другие?

— Боже! — воскликнул он, но послушно осмотрелся, стоя посреди лестницы. Сзади себя, потом спереди. — Да. Вроде бы. Да, такая же. Ты объяснишь, наконец?

— После. А сейчас найди мне что-нибудь металлическое.

Димка пошарил по карманам.

— У меня ключ есть. От квартиры, которую мы с Михой снимаем. Подойдет?

— Давай! — скомандовала я, а получив заветный маленький металлический предмет, принялась с усердием простукивать несчастную ступеньку, как будто она являлась стеной с тайником внутри в каком-нибудь шпионском фильме.

Рыбаки продолжали следить за событиями, сгруппировавшись возле верхней ступени на краю пирса. За маленьким целлофановым окошком столпились люди. Оказалось, что посетителей кафе было все же больше, чем пара человек. Пары две-три, как минимум.

Звонкие «тук-тук», что сейчас гордо разносились по округе, к сожалению, в любом месте подопытной ступени были одинаковыми, как тираж одного выпуска газеты. Я поднялась, опечалившись. Снова промах. Третья ступень, третья ступень… Стоп. Третья ступень? А если считать сверху, то я стою аж на шестой!

Резво подскочила и, отпихнув попавшегося на пути к вожделенным сокровищам Димку, побежала наверх, на третью ступень. Рыбаки, находившиеся на верхней ступени, загораживали свет уходящего солнца, и я велела им отойти. Выполнив приказ, наблюдение они продолжили вести ровно с двух метров. А вот клиентам кафе «Нежух» созерцать простукивание ключом от квартиры уже второй ступени пирса мешал опять же Дима, и, стуча пальцами по целлофану, служившему окном, они знаками велели ему немного отойти в сторону. Как ни странно, немой намек был понят, и сопровождающий Катю Любимову, охотницу за ступенями, парень великодушно открыл просящим обзор. Они показали ему в оконце большие пальцы в знак одобрения. Я же продолжала простукивать вторую третью ступень, простите за каламбур, и вслушиваться в одинаковые звуки. Опять ничего! Нет, ну что за невезение?

Поднялась и утерла пот с лица. Тут у меня зазвонил мобильный. Это была Юлька.

— Привет, подруга! — жадно глотая воздух, задорно поприветствовала я ее.

— Че ты такая запыхавшаяся? Прикинь, ко мне пристал в зале дядька… в трусах! И везет же мне на раздетых мужиков сегодня! Где, говорит, штаны мои? А я почем знаю? А тут эта калоша с родинкой на щеке, ну здоровенная та, помнишь? Вот, тычет в меня и говорит: «А вот и вторая! Сообщница! Верните шефу брюки немедленно!» Дурдом. Мишка узнал у ребят, что это замдиректора, ее сам директор поставил на проверку пропусков, пока они ему штаны по всему этажу искали. Вот и прояснилась ситуация. А я башку ломала, чего она пароль свой забыла, клуша?

— Где нашли-то? Штаны его?

— Так не нашли! Мы так и не смогли убедить озабоченную парочку в том, что не крали их брюки, хотим уйти — не пускают. Пришлось убегать, прямо как в каком-то вестерне! Только лошадей не хватало! А этот, в трусах, за нами гонится по улице и орет как ненормальный: «Я вам заплачу! Только верните штаны!» Еле умчались.

— Что ж он сам свои портки найти не может? — негодовала я.

— Может, за кровать забились? — предположил один из матерых рыбаков, внимательно слушающий мой разговор с подружкой. — А что, у меня жена один раз там их нашла. Ходил тоже неделю без брюк.

— Он на работе их потерял, — пояснил Димка.

— М-м… — покачал котелком рыбак удрученно, жалея человека в трусах. Он понимал, что на работе, как правило, кроватей нет, так что найти пропажу будет значительно сложнее.

— Теперь мы в «Токай» идем, — продолжила Юлька вещать. — А вы где? Если хотите, присоединяйтесь, будем ждать.

— Вряд ли нам удастся. — Я не могла ей сказать, что сейчас немножко занята, но, когда скажу, она, безусловно, поймет. — Не забудь про… — я покосилась на Дмитрия, — про заколку. — Не стала упоминать словосочетание «нудистский пляж», а то Димку удар хватит. — Созвонимся позже.

Что ж, ступени пирса меня не порадовали, но я не буду сдаваться. Кафе «Нежух» — это не может быть простым совпадением. А пока — кушать, кушать!

— Есть хочу, — сообщила я кавалеру, возвращая ему ключ, и он со вздохом облегчения повел девушку ко входу.

Восемь посетителей кафе встретили нас бурными аплодисментами, я ответила поклоном, а Димка недовольно сморщился. Продавец яств тоже был не шибко рад нашим манипуляциям со ступеньками, так как едва не лишился посетителей, собиравшихся уже уйти на улицу, дабы поближе нас разглядеть, но не успевших: мы вошли сами.

Пока я под пристальными взглядами человеческих особей размещалась за свободным столиком и осматривалась, Дмитрий покупал нам пиво, бутерброды и мороженое. Кафе было небольшим и уютным. Пол был выстелен той же плотной тканью, только просто зеленой, без рисунка, а вот столики состояли из белого пластика, и, что самое примечательное, их ножки к низу имели три рельефные выпуклости. Три ступени! Только как можно туда засунуть карту? Стоит над этим поразмышлять.

Вернувшийся Дмитрий застал меня сидящей на полу и гладящей ножку пластикового столика.

— Господи, да что ты там делаешь? — не выдержал он. — Как не погляжу, ты все время копошишься где-нибудь на земле! Что, деньги ищешь?

— Угадал, — хмыкнула я с пола и вернула свой зад на стул. — О, бутерброды!

Желудок громко заурчал в предвкушении долгожданной пищи, и я не стала обманывать его ожиданий. Взяла хлеб с колбасой, которая ввиду сильной жары немного изменила свой цвет и стала мокрой, что, однако, не убавило моего аппетита, и во мгновение ока поглотила пищу.

— Бери еще, — тоном гостеприимного хозяина предложил спутник и открыл мне банку пива.

— Нет-нет, пиво пей сам, я не люблю. А вот сэндвичи — это в самый раз. — И второй бутерброд отправился вслед за первым. То же я сделала с третьим, затем принялась за подтаявшее мороженое в стаканчике.

— Странно, я-то думал, ты на диете. Потому и взял побольше бутербродов именно с белым хлебом, надеялся, все мне достанутся, — не то сыронизировал, не то сказал серьезно Дмитрий.

— Ты прогадал.

Умяв мороженое, я взяла в руки последний бутерброд и, осознав тот факт, что он последний, горестно вздохнула, смахнув едва зародившуюся слезу. Опустевшая одноразовая тарелка с россыпью белых крошек смотрелась очень сиротливо и жалко.

Димка не спеша потягивал пиво из банки, более никак не реагируя на то, что на него бутербродов не хватило. Я неожиданно поняла, что он жутко симпатичный. Раньше, видать, мне мешало осознать этот факт постоянное чувство голода. Стильные солнцезащитные очки были задвинуты высоко за лоб, однако волосы я бы посоветовала ему отрастить подлиннее, впрочем, июнь в этом году выдался действительно жаркий, а мужчины, по моим личным наблюдениям, высокую температуру окружающей среды переносят крайне плохо, хуже, чем женщины. Потому и приветствуют короткие стрижки.

Я гордо откинула прядь волос. Пущай мужики, по недоразумению называющиеся сильным полом, обратят внимание и удивятся, насколько длинные волосы можно носить распущенными в такую жару (чего греха таить, они достают мне почти до пояса). Мазохистка, скажут многие. А пусть позавидуют моей выдержке, я считаю, что красота для женщины — это прежде всего, и иной раз ради нее в самом деле приходится себя мучить.

— Наелась? — спросил представитель «сильного» пола заботливо, но не пряча улыбки.

На самом деле я и вправду наелась, но мне не хотелось портить сложившегося обо мне мнения как о девушке с чудинкой. Потому я ответила:

— Издеваешься? Да я слона готова проглотить! — И для усиления впечатления раздвинула пошире руки, добавив: — Вот такущего!

— Ох, это еще маленький. Слоненок. Слонихи, знаешь, какие бывают? Ты в Индии не была ни разу?

— В Индии? Хм… — Я задумалась. — В Мавритании была, в Гайане была, в Бахрейне была, в Катаре тоже, в Габоне была, в Сьерра-Леоне, Танзании, Лесото, Кот-д’Ивуаре, Буркина-Фасо… Индию что-то не припомню. А что, есть такая страна?

Спутник от удивления подавился остатками пива и отставил банку в сторону, стуча себя кулаком по спине. Он не мог понять, как это возможно, зная о существовании таких стран, как вышеперечисленные, не ведать о наличии на карте слова «Индия». Но уже через полминуты разразился громким хохотом: понял, что это была шутка.

— Ну ты даешь! — вытирая выступившие то ли от кашля, то ли от смеха слезы, с восхищением похвалил он меня. — Это надо так было подловить. Танзания, Сьерра-Леоне, две последние там особо, даже не вспомню… Счет снова сравнялся! Теперь 2:2.

— Так ты еще и счет ведешь? — хмыкнула я. — А в Индии я, собственно говоря, не была ни разу, да и в других странах тоже. Но следующие два пункта посещения, намеченные мной и Юлькой, — это Питер и Англия. Так что у меня все впереди, глядишь, и до Индии доберусь.

— Хм, до Питера-то, конечно, добраться легче. И виза не нужна… — Внезапно он полюбопытствовал: — Сколько вы дружите с твоей Юлькой?

— Много-много лет. Точно и не помню.

— Такие близкие подружки? — Димка принялся за вторую банку пива, поняв, что я на нее не претендую, мне только бутерброды подавай да мороженое.

— Знаешь, Дим… — Я на пару секунд задумалась о том, стоит ли ему рассказывать о своей философии, но решила, что это никоим образом мне не повредит, и продолжила: — У меня особый взгляд на дружбу. Слышал такое поверье — «женской дружбы не бывает»? Вот. Это действительно так. Но это касается не только женской дружбы, а еще и мужской. Объясню почему. По моей собственной теории дружить могут только похожие друг на друга люди. Я сейчас докажу. Вот тебя знакомят с человеком. Вас представили друг другу, а после оставили общаться. Ты, к примеру, играешь на гитаре. Спрашиваешь: «Ты любишь музыку?» Он отвечает: «Нет», — дружелюбно так отвечает, с намеком на то, что не прочь с тобой еще пообщаться, но тебя в тот момент что-то задевает в самое сердце. Ты думаешь: какой дурак, как можно не любить музыку? Это лучшее, что есть на свете! Ведь, посуди, все мы эгоцентричны и считаем достойным любви только то, что любим сами. Иное означало бы признание нами отсутствия у нас же самих подобающего вкуса, а кто о себе плохо скажет? Никто. Наш вкус — он ведь самый замечательный, самый-самый. «А я вот люблю путешествовать. А ты?» — продолжает подобие беседы оппонент. Ты делаешь недовольную мину. Ведь ты — закоренелый патриот, считающий, что дороже родины нет страны, зачем же куда-то выезжать? К тому же, ты, положим, еще и ярый расист, презирающие все иные, отличные от твоей, национальности. То есть принцип «других посмотреть, себя показать» тут уже не действует. Начхать тебе на другие народы. И плевать тебе, что думают они, такие убогие, о твоей великой нации в общем и о тебе в частности. Новый знакомый начинает с упоением рассказывать тебе о жизни в других странах, отчаянно жестикулируя и всем своим видом показывая, что ему тебя, такого ограниченного и безынтересного, очень жалко, и, так уж и быть, он тебя просветит. Ты молча отворачиваешься, не в силах выносить этих разглагольствований. Вывод: разговора не получилось. О налаживании взаимоотношений и речи не идет — никто из вас двоих этого не хочет. То есть дружбы не выйдет. Второй вариант. На вопрос: «Ты любишь музыку?» — твой новый знакомый делает круглые взволнованные глаза, и из эмоционального сбивчивого ответа о том, насколько же этот человек любит музыку, ты выхватываешь суть, что парень, к примеру, барабанщик, и тоже загораешься. Далее вы с ним уже обсуждаете возможность создания группы. То есть у вас появились общие интересы, и это послужило толчком к зарождению дружбы. Доказательство принимается? — Собеседник заинтересованно кивнул. — Это был пример, основанный только на схожих интересах, то же я могу сказать про мысли, чувства, идеи и принципы. Например, вы с этим барабанщиком находитесь в самом процессе создания группы, как тут он выкидывает такой фортель, что ты ну просто в нокауте от него. Ну, допустим, старушке нагрубил. — Димка усмехнулся, качая головой, мол, пример я подала забавный, но общий ход мыслей он словил. — И ты понимаешь, что не хочешь иметь с ним ничего общего, и уходишь в сторону. Я только хочу этим сказать, что для дружбы недостаточно одной увлеченности музыкой, нужно и что-то другое, что-то большее. Идя дальше по тропе своей концепции, я могу сделать смелое предположение о том, что чем больше у двух людей общих интересов, общих жизненных принципов и моральных устоев, больше схожести в устремлениях и во взглядах на жизнь, тем больше вероятность возникновения дружеских отношений, более того, тем крепче станет их дружба с годами. Так?

— Снова согласен. — Дмитрий даже отставил в сторону банку, так и не допив ее. Неужели ему и впрямь любопытна моя теория?

— Не знаю, какое определение дают дружбе современные философы и социологи, — продолжила я, ободренная его заинтересованностью, — но я представляю себе так: дружба — это такие взаимоотношения между физическими лицами, при которых на почве схожести мировоззрений, увлечений или рода занятий, или и то, и другое, и третье, рождается частая потребность в общении, в совместном участии в каких-либо мероприятиях, а также уверенность в гарантированной поддержке и помощи при возникновении некоторых проблем. Более или менее так. И теперь возникает «но».

— Но? И что же это за «но»? — По выражению лица соседа по столику было очевидно, что раньше он никогда не задумывался над такой простой вещью, так дружба, и сейчас удивлялся, как такое понятие можно спокойно разложить по полочкам, объяснив всю его суть.

— Дружба, как мы выяснили, зиждется на похожести людей друг на друга. Кто-то оспорит, скажет, что противоположности притягиваются, а двум похожим людям будет скучно вместе. Пусть у них останется собственное мнение, мое же твердит об обратном. Те редкие примеры общения между абсолютно разными людьми являются либо исключением, либо временным явлением. Сначала это интересно, ново, как же, он совсем не такой, как ты! Но такие отношение не выдерживают испытания временем, можешь мне поверить, много примеров было перед глазами. Так что решим на сегодня, что теория о похожести друзей доказана. Но всем же доподлинно известно — все люди все равно индивидуумы! Идентичных особей не бывает. Каждый сделает отсюда свой индивидуальный вывод, я же сделала следующий: настоящей дружбы, той, которая описана в сказках, той, о которой грезят одинокие представители гомо сапиенс, той, которую, в общем-то, и вкладывает народ в понятие «истинной дружбы», при которой один может пожертвовать собой ради благополучия другого, не бывает. Ее не существует в природе, понимаешь? Да, мы с Юлькой очень дружны, мы во многом похожи, чаще — в широких, важных вопросах, но в другом, в особенности — в мелочах, мы разные. Отсюда возникают всякие трения, недопонимания, ссоры. Это бывает у всех, во всех самых дружных компаниях, но почему-то принято считать, что если конфликт замялся, то все отлично, все будет по-старому. Но это не так. Эти мелкие обиды тихой сапой, незаметно для всех, копятся внутри. В самой сердцевине компании они плещутся в магме и ждут, когда их накопится достаточно, чтобы вновь выйти на сцену в роли разрушителя отношений. Знаешь, будучи маленьким ребенком, я была уверена, что ради подруги пойду на все. А со временем, накопив этих мелких обид глубоко внутри достаточное количество, я могу сказать с уверенностью: нет такой подруги, ради которой я пожертвую своим благополучием либо благополучием своей матери. За десяток с лишним лет я полностью сменила приоритеты. Теперь на первом месте у меня — я, на втором — мама, а подруги — на сто десятом, после телевизора, солярия и бутербродов. — Димка посмеялся. — Конечно, я не Юльку сейчас имею в виду, она мне очень дорога. И все же не так, как было, скажем, десять лет назад.

— Браво. — Дмитрий захлопал в ладоши, удовлетворенно скалясь. — Я пока еще не дорос до такой мудрости. О том, что мать — превыше всех прочих, чаще всего догоняют к старости, когда мать давно уже почила, либо в тюрьме. А… ты не из тех мест, случайно? — Его взгляд хитро забегал по открытым участкам моего тела в поисках татуировок наподобие: «Мать родную не забуду», «Не жди меня мама, хорошую дочку», русалочки на груди, храма на спине или же имени на пальцах.

Я также поглядела на свои пальцы и, не найдя на фалангах букв «к», «а», «т» и «я», безапелляционно заявила:

— Нет, не оттуда.

— Откуда же ты такая умная взялась?

— Из тех ворот, откуда весь народ, — хмыкнула я и подмигнула.

— Не знаю, что тебе и сказать на твою идеологию. Да и нуждаешься ли ты в моей рецензии? — пожал он плечами и правильно сделал: я давно уже опиралась лишь на свое мнение. Чужое мне по барабану. — Однако Михе было бы неплохо это послушать. Он по-прежнему к дружбе относится очень трепетно и считает, что друг, как и возлюбленный, должен быть один-единственный. И часто жертвует чем-либо, дабы прогнать от меня недостойных, по его мнению, субъектов. Впрочем, я уже рассказывал это. Хм… А тяжело быть умной? Каково это вообще?

Я улыбнулась. Даже если это была издевка, то все равно приятная. Не знаю, как для других женщин, а для меня комплимент «умная» или «мудрая» слышать даже приятнее, чем «красивая». То, что я красива, я могу узреть в собственном зеркале, а то, что я еще и не дура, — на это должны указать другие.

— Иногда тяжело. Но только в тех случаях, когда рядом — одни идиоты и возникает ощущение, что долбишься лбом о стену. Чаще меня все же окружают неглупые, а подчас эрудированные люди, и бремя мудрости становится нужным положительным качеством моей личности, которым хочется воспользоваться.

— Да-да, я смотрю, мало того что ты умна не по годам, ты еще и шибко правильная. Не куришь, не пьешь. — О, это ты зря! Видел бы ты меня вчера в обнимку с коктейлем «Диана»! Шучу. Собственно говоря, я еще ни разу не была конкретно пьяной, так, чтобы до потери адекватности, хотя по праздникам часто бываю навеселе, потому что обожаю шумные, веселые компании. Не то что Юлька, та их на дух не выносит. — В Гринпис-то вступила?

— Собираюсь на днях, — серьезно ответила я, не собираясь, конечно, никуда вступать. А что, только ему подшучивать можно? — Кстати сказать, тебя я тоже с сигаретой не видела.

— Бросил. А ты и не пробовала? Наверно, даже самокруток не курила?

— Кого не курила? — разинула я рот, впервые услышав такое наименование сигарет. Знаю, есть «Мальборо», «Вог», «Кэмэл»… Что за «Самокруток»? Отечественные, что ли?

— Ну самокрутки! В малолетстве все дети увлекаются. Я имею в виду нормальные, «немудрые» дети. Берут лист бумаги, пичкают его сухой травой, сворачивают и выкуривают. — Я попыталась нарисовать сию картину в воображении, но оно, видать, было настолько ленивым после объедания бутербродами с забродившей копченой колбасой, что ничего не вышло. Тогда я просто округлила глаза, пусть объяснит поподробней. — Ну смотри. — Дима оторвал этикетку от стаканчика со съеденным мною мороженым и начал его сворачивать. Я зачарованно смотрела на это действие, пытаясь поймать сумбурно бороздящую просторы моего «мудрого» разума мысль, но не справляясь пока с этой сложной задачей. Если бы мысль летала по какой-то системе, эту систему можно было бы вычислить и, встав на пути у нежелающей быть изобличенной думы, таким способом ее отловить. Но не тут-то было. Она перемещалась по мозгу совершенно беспорядочно, точно сама накурилась самокруток из конопли и теперь ее торкало из одного конца сознания в другой.

— Дай-ка я попробую.

Я выхватила у изумленного Димы этикетку и сама принялась ее вертеть и так и эдак, скручивая и развертывая. И тут…

— Ножки! — вскочила я со стула, на котором сидела, громко вскрикнув и уставившись на низ столика. — Ножки! Они внутри пустые?

Как же повезло, что мой кавалер учился на психолога! Сколько повидала психологов, все они были до ужаса спокойными и выдержанными личностями. Наверное, им преподают особый предмет, обучающий самообладанию. А возможно и наоборот: спокойствие — не следствие, а причина, по которой ученики выбирают себе профессию психолога. Мною подмечено, что большинство врачей — флегматики. А психолог — это в какой-то мере врач.

Короче, Дмитрий удивился, но не настолько, чтобы бежать от меня со всех ног и никогда больше не попадаться на глаза, сделав анонимный звонок в «Неотложку» и назвав мои приметы.

— Чьи именно ноги ты имеешь в виду? — сглотнув, спросил он меня.

Так, Катя, возьми себя в руки. Мы же договаривались с Юлькой никому ничего не рассказывать. Как я могу тогда объяснить свое поведение? Надо что-то срочно придумать.

— Э-э… твои, — ляпнула я первое, что пришло в голову. В умную такую, мудрую голову.

Его брови немедленно поползли вверх, да так там и застряли. Опустив на свои ноги глаза, он спросил меня:

— Отчего ты считаешь, что они пустые? И что же это, долбаный блин, вообще может означать — пустые ноги?!

Он, несомненно, прав. Что же это может означать, в самом-то деле? Думай, Катя, думай.

— Ну, на тебе брюки. А я вот в мини, и сразу видно, что мои ноги настоящие. — Никакой малейшей логики в моих словах не было, и Дмитрий мог припомнить, что на пляже-то он расхаживал без брюк. Однако напоминание о моих ножках (я их еще удачно выставила в проход) заставило его мыслить в другом направлении, и слава богу.

— Не просто настоящие. Детка, они великолепны, — перешел Димка на флиртующий тон, поняв, что гроза миновала. А то женщины — как обезьяна с гранатой, никогда не знаешь, что они выкинут. — Ты бы так и сказала, не желаешь, мол, солнышко, раздеться. Я бы с радостью оголился, а то сейчас так жарко, даже вечернее время не спасает. Хочешь — пойдем к нам в квартиру. Миха занят твоей подругой, так что он не сможет помешать тебе щупать мои ноги, проверяя их подлинность. Ну и остальные части тела… — Парень гадко ухмыльнулся и самым пошлым образом мне подмигнул. Нет, ну как он мог такое обо мне подумать?

Однако я тоже перевела дыхание, поняв опять-таки, что гроза миновала. Только моя гроза была бы куда более страшной, чем та, которую он себе вообразил.

Зал с трепетом следил за диалогом, ожидая от меня ответной реплики и понимая, что каменная лестница пирса — это были еще цветочки.

— Давай ты сперва покормишь свою даму, а потом уже разговор иметь будем!

— Как, опять? Ты уже проголодалась? — Столько раз за один день я еще никого не удивляла, честное слово. Я даже возгордилась собой, ибо переплюнула свой же собственный рекорд.

— Между прочим, я так и не наелась. А ты обещал мне слона.

Так как служитель кафе тоже держал ухо востро, Димке даже вставать с места не пришлось, он просто крикнул громко, не поворачивая головы:

— Слонятина есть у вас? — как будто затылком чувствовал, что бармен любуется его спиной и моими прославившимися на все кафе ногами.

— Нет, — лениво отозвался тот. — Есть шашлык из свинины. Вчерашний.

— Вчерашний не пойдет. А что еще есть?

— Подойди да посмотри!

Забавный этот мужик, продавец и кассир в одном флаконе, подумала я, а Димке ничего не оставалось, как подняться и вновь отчалить к прилавку.

Что ж, дорога была открыта. Боясь спугнуть людей шумом, я максимально осторожно, присев на корточки — с некоторых пор моя излюбленная поза, — приподняла ножку стола, однако не учла того, что его поверхность не была пустой. Одноразовая посуда, обе банки и стаканчик из-под мороженого посыпались на пол, не удержавшись на повернутой на большой угол гладкой пластмассовой поверхности. «Только не оборачивайся», — молила я про себя, но Димка, разумеется, обернулся на шум и увидел как его пассия, перевернув стол со всем его содержимым, засовывает палец в пустоту внутри ножки. Потом то же самое проделывает и с другими двумя ножками этого стола.

Постояв в раздумьях, он все же проявил храбрость и вернулся, говоря мне по дороге:

— Да что же с тобой, на хрен, происходит? Что ты там делаешь на полу?

Посетители кафе, поскольку всё уже давно доели, внимательно следили за происходящим. К целлофановом окошкам со стороны улицы прилепились недавнишние рыбаки, тоже наблюдая за развитием событий.

— Ой, Димочка! Ты уже вернулся! Э… помоги мне поднять стол, а? Он вдруг — бах! — и перевернулся, — силилась я оправдаться, глядя в его серо-зеленые навыкате глаза.

— Но я видел, как ты сама его перевернула! Сама!

— Я?! — ошарашенно вытаращила я глазки. — Ты что! Зачем мне стол переворачивать, скажи на милость?

— Вот я тебя и спрашиваю — зачем?

— Да, зачем? — донеслось со всех концов кафе, а рыбаки у окошек согласно закивали, показывая, что тоже не прочь узнать ответ.

Я молчала. Поняв, что ничего от меня не услышит, Димка, глубоко вздохнув, взялся за столик и перевернул его, извинившись перед работником кафе. Последний пожал плечами, однако прибавил, что если «ваша дама» еще чего-нибудь вытворит, он самолично вышвырнет ее, то есть меня, из заведения, так как, кроме всего прочего, является на полставки вышибалой.

Дмитрий поднял меня за руку и, усаживая на стул, поднес губы к самому уху:

— Послушай, солнышко, я не знаю, что у тебя здесь за дела, но мне не хотелось бы из-за этого страдать. Давай хотя бы остаток вечера проведем нормально.

Я закивала котелком, а сама думала вот о чем: как бы мне умудриться перевернуть все-все столики этого кафе и проверить все-все ножки этих столиков так, чтобы не оказаться вышвырнутой на улицу добрым кафешником? Так, нужно, чтобы люди вышли на улицу, а я осталась здесь одна. Как же их выкурить-то? О!

Напустив в голос побольше тревоги и испуга, я выкрикнула:

— Пожа-а-а-р!! Гори-им!!

Все тут же подскочили, заметались (я мысленно хвалила себя за смекалку), но почему-то, вместо того чтобы выбраться на улицу, огляделись, и со всех концов послышалось:

— А что горит-то? И где?

— Да вроде ничего не горит!

— И дыма нет!

— Кого вы слушаете? Дамочку, простукивающую ступеньки и переворачивающую столы? Не смешите!

И, к моему ужасу, люди вновь уселись по местам. Продавец и вышибала напомнил им, что либо пусть покупают еду, либо расходятся. Они снова пошли вопреки моему плану, выбрав первое.

— Блин! — сказала я и вспомнила про Димку. Он молча сверлил меня взглядом, и, мне кажется, я была не права, когда решила, что сильнее удивления в санатории у него уже не будет. Сейчас он был настолько удивлен, что… Мне оставалось лишь молиться, чтобы он меня не пристрелил, поняв, что я буйная и опасна для общества.

— Зачем. Ты. Сказала. Что мы. Горим?! — произнес он по отдельности, с паузами и расстановками, слова, которые, сгруппировавшись, образовали вопрос, требующий ответа, но не имеющий его.

Поскольку отвечать было нечего, я просто пожала плечами.

— Что это значит?

— Дима, в России, где мы живем, пожатие плеч означает «не знаю».

— Ты. Не знаешь. Зачем. Сказала. Пожар?!

 

— Ты. Не знаешь. Зачем. Сказала. Пожар?!

Проникновенно улыбнувшись, я подтвердила догадку:

— Да.

— О-о-о, — растянул он гласную, показывающую степень запущенности моего поведения.

— «О» — это не еда. Ты обещал мне слонятину, забыл?

— Ах, ну да. — Казалось, что Димка был даже доволен тем, что может вновь покинуть мое общество. — Извини, я на минуту. — И вновь направился к витринам.

Так, последний шанс. План у меня уже родился, но мне необходимо было для его воплощения что-то серое. Где взять серое?

Я огляделась. У одной девчонки, что сидела вместе с пожилым кавалером через столик от нас, волосы были собраны в хвост серой пушистой резинкой. Да, это то, что надо.

Крадучись, дабы не привлечь к своей персоне новый всплеск внимания, я подсела за их столик и начала шептаться с девчонкой.

— Почем купила?

— А? — Она смотрела на меня во все глаза.

— Резинку? Почем?

— Девушка, — встрял дядечка, — я не понимаю…

— А я не с тобой, дедуля, общаюсь, можешь вынуть слуховой аппарат!

— Как вам не… — Но я поднесла к его лицу руку, заканчивающуюся кулаком, тем самым вынудив заткнуться.

Не постигая происходящего, девушка все же ответила:

— Пятьдесят рублей. Здесь, на рынке.

— Дам вдвое больше.

— За что?! — по-видимому, она решила, что нанимаю ее в киллеры, не иначе.

— Да за резинку же!

— Зачем вам ношеная резинка? Уже неделю с ней хожу!

— Я люблю ношеные. А в магазинах секонд-хенд резинки не продают. — Пресекая дальнейший спор, я молча выудила из кармана сто рублей, положила их в тарелку молодой леди и молча сняла с ее волос резинку, после чего вернулась на место. И вовремя. Димка как раз отвернулся от кассы и пошел в нашу сторону, держа на тарелочке две шаурмы.

— Обещали, что из слонятины, — подойдя, проинформировал шутливым тоном. — Ешь, пока горячая. — И, сев, сам принялся за свою.

Поблагодарив, я положила на колени трофей и принялась за шаурму, которая оказалась довольно вкусной.

Все было в порядке, но тут Дмитрий спросил:

— Что у тебя там?

— Где?

— На коленях. Что ты там прячешь?

Я едва не подавилась, но все же нашла в себе силы ответить:

— Ничего.

— Хоть ты и умная, а врать не умеешь. Ложь я чувствую с пол-оборота. Давай сознавайся, не то сам проверю. — Здесь он, как полагается, пошло хохотнул.

— Не надо проверять! — испугалась я. — Это всего лишь резинка.

Здесь уже подавился Дмитрий и вспомнил про свою любимую гласную:

— О-о-о! Ну что, я уже готов. Идем?

— Куда? Да нет же! — вскрикнула я, покраснев. — Обыкновенная резинка, что на волосы надевают.

— Врешь! Этого не может быть. Еще пять минут назад у тебя ее не было.

— Да, я купила ее. Вон у той девицы.

Почуяв мой пристальный взгляд, девица обернулась, и я по-дружески ей помахала рукой, точно мы не один год общались и не один пуд соли вместе съели. Она нахмурилась и отвернулась.

Дмитрий тоже нахмурился и сделал следующую вещь: придвинулся ко мне вместе со стулом, одну руку положил мне на плечи, а вторую запустил на колени. Естественно, нащупал что-то мягкое и пушистое. Недоумевая, вытащил это на свет и вскрикнул:

— Боже, да ты чокнутая! — потому что осознал тот факт, что я и в самом деле умудрилась купить у девчонки резинку для волос, которыми, собственно говоря, не пользуюсь.

Весь зал снова к нам обратил свое внимание.

— А я ведь говорила, а ты не поверил! — Итак, час пробил. Подсчитав количество столов, подлежащих экзекуции, и кинув резинку на пол, я завопила, что есть мочи: — Мышь!! Мышь!! Спасайся, кто может!

Женская часть завизжала и понеслась прочь из заведения, а мужчины, хоть и выразили на фейсах выражение крайней степени брезгливости, оставались на местах. Что ж, я и это предусмотрела. Под удивленными взглядами бойфренда и кассира, бормочущего себе под нос: «Здесь не может быть грызунов! Только вчера приезжала санинспекция», я встала и, вообразив себя начинающим футболистом-нападающим, начала пинать перед собой резинку, бегая за ней и продолжая орать:

— Мышь! Вот она! Мы-ышь! — и попутно сшибать на пол столики — возможные хранилища долгожданной части карты.

Тут уж и мужики посчитали за благо удалиться из заведения, а я, пользуясь случаем, заглядывала внутрь каждой ножки пластмассового стола.

Отойдя от первого шока, Димка и вышибала кинулись на пару оттаскивать меня от столов, но я брыкалась из последних сил, ибо мне осталось проверить только один. Пришлось укусить обоих за руки и, пока они приходили в себя, добежать до крайнего перевернутого столика и просунуть палец в каждую ножку. Снова пусто. Что же это такое? Что я делаю не так? Кочерга что, пошутил надо мной перед смертью? Как он мог так со мной поступить?!

В ужасе оттого, что сокровища вновь от меня ускользнули, я принялась рвать на себе волосы, тут-то меня и подхватили чьи-то сильные руки и выволокли наружу.

 

Глава 6

Мы с Юлькой стояли возле входа на запретный нудистский пляж. К тому времени, как мы созвонились, встретились возле остановки и добрались, дождавшись редкого в вечернее время автобуса, пляжные ворота уже закрыли на амбарный замок. Это было довольно интересно — участок, отведенный под голых придурков, еще и на ночь запирается! Но наше внимание привлекло отнюдь не это. На том же стенде с информацией, что так заинтриговал нас в прошлый раз, были прикреплены два дрянного качества черно-белых фоторобота и сообщение следующего содержания: «Убедительная просьба к посетителям пляжа «Нежух» присмотреться и запомнить эти лица на фотороботах. Данным нарушительницам порядка строго-настрого запрещен вход на территорию пляжа. Если вы их увидите здесь, просьба незамедлительно сообщить начальнику охраны. Вознаграждение гарантируется. Будьте осторожны, они опасны». Хуже всего было то, что на нас оттуда смотрели, невзирая на плохое качество печати, точные копии нас самих.

— Этот стенд радует меня все больше и больше, — поделилась я с подругой, ухмыляясь. — Мы с тобой, оказывается, опасные преступницы!

— Кать, что же делать? Мне нужна моя заколка! Она с фианитами, пять лет служила верой и правдой! Мне ее подарила бабушка перед смертью!

— Эх, жаль, что «мышь» осталась в кафе. Правда, я ее попинала очень хорошо, но мы могли бы постирать, и была бы какая-никакая замена твоей заколке! Хоть и без фианитов.

Юлька воззрилась на меня с недоумением на лице.

— Ты пинала мышь? Мышь?! Это же… Это самые лучшие звери на свете! Как ты могла, Катя? — Больше всего поражало то, что Образцова не придала значения тому моменту, каким же образом я собиралась закалывать ее волосы мышью, зато тут же встала на сторону обиженного животного.

Я рассмеялась и рассказала ей все с самого начала. Пришлось дважды приводить подругу в чувство, поливая водой из бутылки, потому что в том месте, где я сидела на третьей ступеньке, и в том, где я орала про пожар, не потрудившись даже подымить где-нибудь для правдоподобности, она хохотала, катаясь по земле, до бессознательного состояния.

— Это надо было додуматься купить резинку за стольник и выдавать ее за мышь! — окончательно придя в себе, восторгалась мной подруга.

— Да! Представь себе лицо этой девчонки, когда я с честными-пречестными глазками заявила, что ношу только резинки б/у!

— Но что же нам делать с пляжем? Вдруг они уже сдали мою заколку в бюро находок?

— Да ладно, прошло только полдня. — Я полезла в сумку и извлекла оттуда черную гелевую ручку. — Ну что ж, пришла пора делать из нас чеченских камикадзе.

Мы приступили к делу, по очереди, передавая друг другу пишущий инструмент, вносили все новые и новые штрихи в лица людей с фотороботов. Честно говоря, под конец экзекуции сложно было даже определить пол этих странных, целиком волосатых, точно йети, полулюдей, хотя бы приблизительно.

— Так, с этой задачей справились, — подвела итог Образцова. — Но как мы туда-то попадем? Неужто придется лезть через забор?

— Думаю, что придется.

В процессе одного прошлого расследования у меня появился опыт в этом конкретном упражнении. Я закинула дамскую сумочку за шею, чтобы не мешалась, и, прижавшись вплотную к решетке, сделала пробный прыжок, вытянув высоко вверх руки. Зацепившись за кольца решетки, которые вверху были крупнее, я попробовала опереться о что-нибудь ногами, но у меня не получилось — нижняя часть забора была слишком гладкой.

— Давай я тебе подсоблю, — вызвалась Юлька, из-за которой я и пошла на это грязное дело (а сама-то выпендривалась: «Для меня важнее мое собственное благополучие, чем благополучие подруг!», и что же происходит на деле?), и стала руками подтягивать мои ноги кверху. В результате этого я прочно закрепилась на верхушке забора, имевшего проволоку, которая лишь с вида казалась колючей, а на самом деле являлась даже какой-то мягкой, словно из фольги, и затем, развернувшись, свесила ноги с другой стороны и спрыгнула. Правда, не очень удачно, что и подтвердило мое громкое «Ох!».

— В чем дело, Кать? Ушиблась?

— Да, — ответила я с земли и потерла заднее место, на котором предположительно через полчаса проявится красивое такое красно-сине-фиолетовое пятно.

Пожалев себя любимую и постонав немного, я поднялась. Если приблизиться вплотную к забору, мы могли друг друга видеть в ажурный кружочек стального цвета.

— Цела? Идти можешь?

— Да, могу. Жди меня здесь, пойду поищу твою заколку.

Продолжая растирать заднее место, я потопала к центру пляжа, откуда мы так спешно улепетывали, зажав в руках одежонки. Походив немного туда-сюда, я обнаружила-таки то, что искала. И слава Богу. Еще десять минут, и город погрузится в полумрак, это было видно по тому, насколько близко уже солнце склонилось к горизонту, укутавшись розоватым маревом, а по волнам побежали красивые искрящиеся оранжево-красные дорожки. Залюбовавшись панорамой, я все же вспомнила, что пора бы уже и домой отчаливать, вернулась к воротам и крикнула Юльке:

— Все в порядке. Я ее нашла.

— Правда? Ура! Возвращайся скорее!

— Ага, а если б я сказала, что не нашла, ты бы, думается, не велела мне возвращаться до тех пор, пока не найду, — захотелось мне повредничать.

— Вообще говоря, нет. Я говорю «скорее», так как сейчас стемнеет. Нам бы хоть до остановки добраться. Последний автобус ровно в одиннадцать, тот, что перед ним, в десять пятнадцать. На него мы можем успеть. Ты только поторапливайся.

— Окей. — Сунув заколку в сумку и гадая про себя, а на кой я ее вообще взяла по эту сторону забора, я отошла чуток, разбежалась и прыгнула. В этот раз мне не повезло: ладони соскользнули, и я проехалась мордашкой по решетке, пока не достигла ногами земли. — Блин!

— Эй, ты там поаккуратнее! Не будь такой напористой, не то без зубов останешься! Осторожнее прыгай, нежнее.

Нет, ей легко говорить, не она же скачет тут, как лошадь беговая! Нежнее, видите ли! Я ей покажу нежнее!

— Ну, Образцова, погоди! — скопировала я Волка и предприняла еще одну попытку. Руки наконец-то зацепились за крупные кольца, но вот ноги было ставить решительно не на что: нижние мелкие кольца решетки, как уже говорилось, были гладкими, и подошва босоножек, никак не желая застревать на них, бесповоротно съезжала вниз всякий раз, когда я ее соприкасала с забором.

— Что, не получается? — заботливо спросили меня по ту сторону. — Ничего, не отчаивайся! Если на десять пятнадцать не успеем, все равно до одиннадцати времени — уйма.

— Я убью тебя! — в изнеможении выкрикнула я, из-за чего опять сорвалась и полетела вниз, хорошо хоть заблаговременно согнула ноги в коленях и подставила руку, так что ударилась не так сильно, как в прошлый раз. — Вместо того чтобы издеваться, помогла бы!

— Хорошо, даю совет. Снимай свою дурацкую обувь, она не даст тебе забраться без помощи посторонних.

— Боже, почему я не подумала о том, что с этой стороны забора тебя не будет и никто не поможет мне забраться?! Я бы сразу плюнула на твою идиотскую заколку, и мы бы уже были на пути домой! — укорила я судьбу и обратилась конкретно к подруге: — Образцова, подумай своей головой, если она у тебя работает: если я сейчас сниму босоножки, я, наверно, смогу забраться и спрыгнуть с твоей стороны, только вот кто вернется за моими босоножками?! Ты?!

— А что, это мысль! — отчетливо хихикали по ту сторону. — Ты достала мне заколку, а я, так уж и быть, достану твои босоножки! А если серьезно, сунь их сумку, и дело с концом!

А ведь и правда! А я все грешила на подругу, оказывается, зря, на такая уж Юлия Сергеевна и дура.

Сняв дурацкую, хоть и красивую, обувь, я принялась запихивать ее в сумку. Последняя отзывалась на это действие треском, предупреждая, что последующие попытки приведут к разрыву швов.

— Не влезает, она слишком маленькая! — крикнула я подруге, которую уже совсем не видела. Солнце из оранжево-розоватого превратилось в бордово-красное и уже слегка целовало горизонт. Вокруг, что и говорить, значительно потемнело, что грозило мне перспективой провести ночь на пустом нудистском пляже в компании с крабами с последующей утренней уплатой очередного штрафа. Ввиду этого вредности во мне прибавилось. — Знаешь что? Если я выложу твою заколку, то босоножки как раз влезут!

— Не говори ерунду, — ответил мне полумрак голосом Образцовой. — Попробуй тогда подтянуться на одних руках.

— Смеешься? — Пару раз за свою жизнь я начинала делать утреннюю зарядку, но неизменно через пять сеансов бросала. И она хочет, чтобы я забралась на забор, используя одни руки? — Давай я лучше перекину босоножки через забор. Ты их там поймаешь. Затем попробую перелезть.

— Ну уж нет! Помню я твои каблучищи! А ну как они мне в голову сверху прилетят? Уже ничего не видно, поэтому я не смогу отскочить в сторону.

— Так отскочи заранее! Далеко-далеко! Прям к автобусной остановке!

— А как мы найдем их тогда в потемках, ежели даже видеть не будем, куда они приземлились? Мое предложение было лучше. Попробуй подтянуться.

Нет, она издевается!

— Встречное предложение. Выломай эти ворота на фиг! Вот я и выйду.

— Выломать ворота?! Я что, Геркулес? На это нужна сила как минимум двух мужиков.

— Нет, я что сидеть и ждать буду, когда каким-нибудь дуракам вздумается пойти ночью прогуляться возле ворот нудистского пляжа?

— Зачем же ждать? Можно позвонить. Мы с Мишкой номерами обменялись. Что скажешь?

— Боже, какой позор! За что мне это?

— Это значит да или нет?

Честно говоря, я дала себе слово, что после выкрутасов в кафе буду вести себя перед Димкой смирно. И что же получается? Как он среагирует, узнав, что я снова вернулась на этот дебильный пляж? Да и вообще, мы уже виделись сегодня целых три раза! Они решат, что мы им навязываемся.

Разозлившись на судьбу, ответить незримой Юльке я смогла только вот что:

— Р-р-р-х-м!..

Образцова, услышав сие изречение, решила проявить чувство юмора:

— Да-да, как раз на сегодняшнем уроке по языку древних ацтеков мы проходили это слово. Будем считать, что своим согласием ты взяла на себя всю ответственность и объясняться перед парнями будешь сама. Только меня не впутывай, ладно? У нас с Мишкой все так чудесно, а ты уже перед своим кавалером успела предстать полоумной олигофренкой, так что уже ничего не сможешь испортить.

Ну и наглая эта Образцова! Не впутывать ее? А по чьей вине я тут оказалась-то?

Не дожидаясь ответа, она набрала Мишку и через пару секунд запела в трубку противным нежным голоском:

— Мишенька, я могу попросить тебя об одолжении? Ты где, кстати?.. А, вы мне оба нужны. Понимаешь, эта Катя вечно влипает в дурацкие ситуации, и ей срочно требуется ваша с Димой помощь! Да, прямо сейчас!.. Мы, как бы это сказать, у ворот. На пляж… Да, тот самый!.. Ну вот, спасете Катьку, и она сама вам объяснит, что она там забыла, а то я, если по правде, тоже не особо поняла, почему ее все время сюда тянет… Давай, жду. Спасибо. — Она сбросила вызов. — Все, Катюха, крепись. Помощь будет.

— Значит, я вляпалась, да? Значит, ты не особо поняла, что я здесь делаю, да?! — Что и говорить, в тот момент я была в праведном бешенстве.

— Катя, не обижайся! Я не хочу, чтобы он плохо обо мне думал!

Ох уж эта Юлька. Как может быть мнение мужчин дороже всего остального?

Я села и прислонилась к забору спиной, повернув голову к морю. Оно тихо выплескивало на берег волны, которые, разбиваясь с приятным уху звуком «ш-ш», тут же откатывали назад, а через пару секунд возвращались снова, с обновленными силами. Солнце превратилось в маленький алый кружочек, погрузивший свой нижний сектор в самую толщу воды. Дорожки стали еще более красными, но их количество уменьшалось. Это морское «ш-ш» стало навевать на меня сон, я прикрыла глаза и уже начала куда-то проваливаться, пока не услышала через забор:

— Ну где там эта сумасшедшая? — Это был Димка.

Я тут же вскочила на ноги, почуяв зов боевого духа.

— Сумасшедшая? Это я, да?! А ну, иди сюда, и я покажу, кто тут настоящий псих! — И пару раз стукнула кулаком по забору, едва не вывихнув кисть.

— Катя, все и так знают, кто здесь единственный псих. И если ты туда залезла, чтобы это доказать, то напрасно.

— Дим, — послышался Юлькин голос, — может, вы ее сперва вытащите оттуда, а уж потом начнете выяснять отношения?

Сначала Димка хотел спрыгнуть ко мне, но потом ребята, посовещавшись, посчитали, что избавиться от замка на воротах будет проще, чем перекидывать меня снизу через забор (как будто бы я была такой толстой), и, поколдовав над ним при помощи какого-то камня, уже через десять минут вызволили меня из тюрьмы. К тому моменту было уже хоть глаз выколи как темно, но ребята предусмотрительно захватили с собой фонарики.

— Ну, женщина, позволь спросить тебя, чем притягивает прекрасных созданий это непристойное местечко? — свой вопрос Димка, ясное дело, адресовал мне. — Да еще и на ночь глядя?

Я хотела ответить правду, тем более что ребята, благодаря бабе Дусе, в курсе Юлькиной утраты, но сама рассеянная с улицы Бассейной воспрепятствовала этому, ткнув меня в бок. Что ж, нужно держать свои обещания. Придется брать всю вину на себя.

— Да так, гуляла, — изрекла я самым суровым тоном, на который была способна, чтоб он больше не приставал, однако сей ответ его не устрашил, следовательно, он продолжал, да еще и учинил мне экзамен:

— Ну-ка, любительница древнегреческой философии, ответь: главная добродетель — это что?

— Чувство меры.

— Так вот, в тебе это понятие напрочь отсутствует, поняла?

В этом месте, слава богу, наш дурацкий диалог перебили: выхватив лучом света стенд с информацией, Мишка присвистнул:

— Ух ты! Это че за уродцы? Глянь, Димон, какие тут кадры шастают! — Мы с подругой сделали вид, что тоже ужасаемся внешнему виду злостных нарушителей. — Вот, а вы тут гуляете, две хрупкие девушки. А если бы на них нарвались, что тогда? — Пришлось пожать плечами, мол, не нарвались, и слава Всевышнему, повезло так повезло.

Автобус немного припозднился, что нам было только на руку, иначе бы просто на него не успели и все четыре остановки шли бы пешком. Он был почти пустой, мы разместились на ближайших к двери местах, я с Димкой, Юлька с Мишкой.

— Ну что, — сказал мне сосед игриво, — храбрая и чокнутая в одном флаконе, может, дашь мне свой телефончик? Чтобы в другой раз не тревожить меня через твою подругу и моего друга, а звонить напрямую?

Я пренебрежительно хмыкнула, но потом все же рассудила, что в его словах есть определенный резон, и послушно достала мобильный. Мы продиктовали друг другу номера, и Димка, занося меня в записную книжку, спросил:

— Какая у тебя фамилия? Нет, молчи, сам угадаю. Нетудасовальная? Ступениломальная? Столыбросальная? Ах, нет! Череззаборысигальная!

— Любимова, — выдохнула я.

— Всего-то? — усмехнулся он.

— Да, всего-то. А ты, похоже, Психолюбов? — не осталась я в долгу.

Он рассмеялся, искренне так, от души.

— Что-то вроде того. Вообще я Каретников. А Мишка Лисовский. Запиши на всякий пожарный и его номер тоже.

Так как им ехать было на остановку дольше, мы разделились.

— Вы дойдете? А то давайте проводим! — предлагали они, но мы с Образцовой хоть раз хотели обойтись без мужской помощи. Хотя бы три минуты мы в состоянии прожить без приключений или нет?

Стоило автобусу с ребятами отчалить, я треснула Юльку сумкой под зад.

— Ну ты чего? — возмутилась та.

— Я чего?! Между прочим, это из-за тебя я угодила в нелепую ситуацию!

— Ага, а в кафе — тоже с моей подачи, да?

— Как тебе не стыдно? — разбушевалась я. — Я следовала нашей общей миссии! Неспроста же кафе имеет то же название, что и пляж! Я думала, он там спрятал карту!

— Ах, ну да, ну да. Что ж теперь нам делать, с картой-то…

Ее примирительный тон меня здорово успокоил. Драться больше не хотелось, спорить — тоже, потому я просто сказала:

— Ладно, Юль, утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем. А сейчас — в кровать.

Мы действительно без приключений преодолели три минуты пути, зашли в калитку, подошли к дому и открыли дверь.

Тут у меня в животе заурчало.

— Есть хочу. Пошли на кухню?

— С ума сошла. Кто ж ночью ест?

— Ты-то небось в своем «Токае» обожралась от души! А я съела всего четыре бутерброда, мороженое и шаурму.

— За один заход? И как в тебя все влезает, понять не могу? — Мы переговаривались шепотом, перемещаясь все ближе к холодильнику. — А я вот только давилась этим дурацким вином в клубе. Смогла сделать только три глотка. И почему там одно вино? Я его терпеть не могу.

— Юля, — остановилась я. — Ты хоть знаешь, что такое «Токай»?

— Да, название клуба, — моргнула она.

— Да нет же, это наименование сорта вина. Знаешь, это вполне логично, что в клубе с названием вина подают преимущественно вино, согласись.

— Вот блин! — Послышался смачный шлепок ладони о лоб. — Семен Семеныч!

— Именно. Слушай, зачем баба Дуся переставила холодильник? Он был в этом углу, а теперь тут буфет.

— Погоди-ка… Мне это не нравится.

— Да ладно, в буфете тоже еда бывает. — Я взялась за ручку, дверца буфета скрипнула и отворилась. Моя рука в полной мгле стала шарить по поверхности одной из полок в поисках съестного. Попалась пачка печенья. — Отлично, подойдет. Пошли в комнату.

Держась за стены, мы передвинули тела с кухни в комнату.

— Слушай, у меня появилась одна мысль насчет нашего сокровища, — поделилась я с подругой.

— Да? Расскажи.

Чуть постояв посреди комнаты, пока глаза не привыкли к темноте, мы угадали очертание моей кровати и двинулись к ней для удобного проведения беседы. Я на ходу достала из вскрытой пачки печенье и сунула в рот как раз в тот момент, когда мы обе опускали задние места на лежанку. Лежанка оказалась мало того, что бугристой, так еще и принялась вопить:

— Мама-а!!

— Мамочка-а!! — от неожиданности закричали мы.

Из коридора донеслись шаги, щелкнул выключатель. Мы обе сидели на парне пятнадцати лет, том самом, с кого я в прошлый раз пыталась сдернуть одеяло, у меня вот рту было печенье, Юлькины же уста были открыты. На пороге стояла добрая женщина, отдавшая день назад приказ нас расстрелять, а за ее могучей спиной маячил бородатый мужик — любитель танцев в исполнении путан. Мальчуган, на котором мы сидели, истошно ревел и дрожал всем телом. Второй дрых без задних ног на противоположной кровати.

— Мама моя! — приложила тетка руки к груди. — Они посмели вернуться!

— Может, чтобы исполнить танец? — задумчиво почесал бородатый шею.

Тут женщина заголосила, указав пальцем на меня.

— Она ест мое печенье!! — У меня кусок встал поперек горла, и я начала кашлять. — Где твое ружье, милый?

— Только не надо ружье, — все еще кашляя, попыталась я произнести внятно. Но они либо не поняли, либо поняли, но им было все равно. «Милый» пропал из вида на несколько мгновений, а вернулся уже с оружием в руках.

— Постреляй в них так, чтобы не вернулись!

Ну ничего себе! Добрая женщина! Мы так и подскочили и ринулись в открытое окно.

— Нечего дверь оставлять нараспашку! — не удержалась я от замечания, свешивая ноги с подоконника, пока бородач вставлял в охотничье ружье патроны.

— И верни мое печенье!

— Ни за что! — это был мой окончательный ответ. Обежав дом, мы понеслись к калитке, слыша примерно такие звуки позади: «Бдыжь! Бдыжь!».

— Давно вы с Юлькой в союзе чеченских боевиков? — спросил меня на пляже Каретников, когда Юлька с Мишкой отчалили купаться в море, а мы остались на берегу.

— Не понимаю, о чем ты, — хмуро ответила я и отвернулась от него, перевалившись на другой бок.

— Видишь ли, я могу отличить чернила принтера от черной ручки. Если мысленно убрать с изображений лишние штрихи, добавленные явно от руки, получатся как раз ваши с Юлькой милые мордашки. Я это заметил еще вчера, но не стал говорить вслух.

— Хорошо, — сдалась я. — Изначально это были наши с ней портреты, но теперь они изменены до неузнаваемости, так что тебе все равно никто не поверит.

Он засмеялся.

— Но я ведь и не собирался вас выдавать. Мы в одной лодке, забыла? Однако я в праве потребовать с тебя небольшую плату за молчание.

— Интересно, какую же? — Я снова повернулась к парню лицом.

— Еще одно чокнутое свидание.

Теперь уже рассмеялась я и легко согласилась:

— Идет.

Дмитрий достал из пакета салат в пластиковой таре и принялся улепетывать. Я же ограничилась виноградным соком. На жаре как-то несильно развивался аппетит (не будем учитывать вчерашнее, кафе мы посещали в вечернее время).

— И все-таки мое любопытство требует знать: что за тайну ты скрываешь? — Каретников даже свои стильные затемненные очки задрал, чтобы лучше меня видеть. Опустевшую тару вытер салфеткой и отложил в сторону.

— А почему это моя тайна должна страдать в угоду твоему любопытству?

Он прищурился.

— Тебе обязательно быть врединой?

— Хуже. Мне это жизненно необходимо.

Юлька вернулась одна, сообщив, что Мишка решил нас побаловать и отправился купить что-нибудь вкусненькое, затем предложила:

— Может, в морской бой?

— Не-ет, — недовольно протянула я. Еще одной игры с ходами типа А-1, А-2, А-3 я не вынесу. А вот Димка с радостью согласился, и они стали играть. Однако он умеет эпатировать. Ни одного промаха за всю игру! То есть как Юлька начала со своего дурного хода А-1, так даже и до А-2 не добралась.

Я не выдержала и потрясла его за плечо:

— Дима, я верю, что психология — страшная наука, но… ни одного «мимо»?! Я играю с этой особой более десяти лет, и то несколько раз допускаю промахи. Как тебе это удалось?!

— Что, любопытно?

— Очень! — заверила я, сделав безумные глаза.

— И мне — очень! — сказала расстроенная Юля. Она привыкла проигрывать, но чтобы так… не добравшись даже до А-2…

— Что ж, дамы, предлагаю сделку. Вы удовлетворяете мое любопытство, а я — ваше.

— Кать, не знаю, что он хочет выведать, но скажи ему это! — Я наклонилась к Юльке и зашептала. — Что-о? Нет! Не говори ему это! Не говори! Мы же решили никому не говорить! Это наш клад!

— Ой, дура. — Я уронила лицо на полотенце и закрыла глаза. Это было непостижимо — так глупо выдать нашу тайну со всеми потрохами!

— Что? Что за клад?

Юлька помолчала (думаю, она в тот момент вертела головой по сторонам, как часто делает, когда ищет какую-нибудь подсказку, но утверждать не могу, веки мои были по-прежнему опущены), затем выдала:

— Мы ищем клад старого пирата, моего прапрапрадедушки. Он закопал сундук в Туапсе. Где точно — никто не знает, так как за столько поколений информация стерлась. Единственное, что мне известно, — это «Нежух». К чему конкретно относится это название, если имелось в виду именно название, а не что-то другое, я также понятия не имею.

Димон тоже помолчал, затем выдал:

— Ах, вот оно что. А я все голову ломаю, почему она точно взбесилась, когда я привел ее к этому кафе! — «Она», надо подразумевать, это я. — То есть вы теперь наобум, точно слепые котята, пытаетесь отыскать место, где зарыт сундук, используя вместо подсказки только одно слово — «Нежух»?

— Именно так! — радостно возвестила подружка и толкнула меня. — Катька, ну подтверди!

Я оторвала-таки лицо от полотенца и кивнула.

— Все, что сказала Юля, — чистейшая правда. — А про себя подумала, хорошо, что Юлька хоть целиком историю не выдала. Про Кочергу и три ступени ему пока знать необязательно. — Ты можешь нам помочь? Объясни, почему в этом месте настолько распространено это название и откуда оно вообще пошло?

— Хорошо, я помогу. Плата — уже два чумовых свидания. По рукам? — Я обреченно кивнула. Что мне оставалось? — У меня здесь тетя живет, так что я много чего знаю об этом городе. Нежух — это фамилия.

— Что? — удивились мы с подругой.

— Да. Это старинный род, его члены помогали строить город. Их склеп находится на здешнем кладбище. Так вот, в их честь и называют разные вещи, будь то пляж, кафе или пещера.

— Не знаю, я, например, — заявила Образцова, почесывая нос, — была бы не слишком рада, если бы моей фамилией назвали пляж для извращенцев. Бедные люди, они в гробу перевернулись раз пятьсот!

Меня же терзала иная мысль.

— Дим, а ты просто так сказал про пещеру, или же есть такая?

— По-моему, есть. Если интересует, ты можешь спросить об этом у организатора экскурсий. Вообще они сидят в санатории, у них свое помещение, но иногда зазывают людей прямо с пляжа. На них должны быть таблички.

Мы принялись рьяно вертеть головами, точно те были гайками, навинчивающимися на болтики. Никого с табличкой во всю грудь «Я — организатор, блин!» не было. Опечалившись, мы повесили носы. Тут Юлька вспомнила:

— Эй, ты обещал рассказать, как ты это делаешь! Ну… выигрываешь!

— А! Ну смотри, это делается просто. Сажаешь своего соперника против света и даешь ему под бумагу не книгу, как у меня сейчас, а прозрачную прямоугольную тару из-под салатиков, что у тебя сейчас в руках, на которой ты и выстраивала свой флот. Лист и коробка против света замечательно просвечиваются, все видно!

Сначала мы тупо смотрели с Юлькой то друг на друга, то на Дмитрия, затем, не сговариваясь, налетели на него с кулаками.

— Эй, дамы! Перестаньте! — Но мы были неумолимы. Только подоспевший Михаил сумел оттащить двух разъяренных фурий от своего задушевного друга.

Как он мог? Мы ему выдали такую тайну, а он… «Замечательно просвечивается, все видно!» Сволочь! Что ж, счет снова в его пользу 3:2. Когда ж я отыграюсь?

Когда мы успокоились, Мишка, ухмыляясь, обратился ко мне:

— Кать, а почему твое лицо висит на дверях кафе, что с той стороны пирса, с надписью: «Злостный нарушитель порядка. Если кто-нибудь увидит ее на территории кафе, убедительно просим сообщить вышибале. Вознаграждение гарантируется»? Ты и там что-то успела натворить?

Димка удрученно стукнул себя по лбу, мол, как я мог забыть об этом рассказать, и уже открыл рот, но я пригрозила ему кулаком:

— Не смей!

А Юлька горестно вздохнула:

— Ну что, Кать, доставай гелевую ручку.

 

Глава 7

Покинув пляж, мы направились в санаторий. Каретников, добрый малый, указал нам на внушительный след. Пещера! Именно туда мы намеревались съездить. Конечно, самим ребятам мы об этом говорить не собирались, ведь по легенде Юлин прапрапра спрятал сундук в самом городе, а пещер в городах не бывает, однако Алексей Корчагин ничего про местоположение второй карты не сказал, кроме «Нежух» и «третья ступень», значит, она может покоиться хоть в Африке, хоть в Антарктиде. Единственный ориентир — название и наличие ступеней. Могут быть в подступах к пещере ступени? Хм, вполне.

Подойдя к воротам, мы услышали в свой адрес:

— Пропуск покажите, — а повернув головы, увидели двух симпатичных парней. Это и были Димкины приятели, поняли мы и произнесли хором:

— Сталин потерял штаны!

— Ш-ш, не так громко, — шикнул на нас молодой человек. — Мы их и нашли. Проходите.

— Нет, стойте! — сказал другой. Мы удивленно замерли, ожидая продолжения. — Они же в черном списке.

— Где-где? — не поняли мы.

— Где-где? — переспросил первый.

— Вот, смотри. — Второй достал лист и развернул его так, чтобы мы могли прочесть. Два весьма приблизительных черно-белых фоторобота, которые лишь ясновидящий мог соотнести с нами, и текст: «Не пропускать на территорию санатория. Воровки, авантюристки. Изобретательны и опасны. P.S. Пожалуйста, верните брюки!».

Мы расхохотались.

— Они ничуть на них не похожи, — заявил первый, разглядывая нас с подругой.

— Да нет же, похожи как две капли! — твердил второй.

Отсмеявшись, я полезла в сумку, приговаривая:

— Такими темпами ручка быстро закончится… Дайте-ка лист! — Через полминуты я вернула бумагу ребятам, сообщив: — Ну вот, теперь совсем не похожи. Так мы можем идти?

— Конечно! — заулыбались парни.

— Чудненько.

Поплутав между зданиями и вчитываясь в указатели, мы вскоре замерли перед дверью с табличкой «Экскурсии. Недорого» и, не мудрствуя лукаво, заглянули внутрь:

— Можно?

Две девицы приятной наружности тут же натянули на лица полагающиеся дежурные улыбки и, поздоровавшись, пригласили войти. Нам повезло: автобус на осмотр пещер, в числе которых была «Нежух», отправлялся прямо завтра с утра, а следующий пришлось ждать бы еще неделю. Быстро оформив путевку, мы заплатили не отличавшуюся скромностью сумму (да ладно уж, мы бы заплатили и не столько, лишь бы чуть-чуть приблизиться к разгадке и сокровищам) и, радостные, покинули помещение. Идя по аллее в сторону выхода, мы наткнулись на Сталина, мирно прогуливавшегося под ручку с чудищем-замом возле клумбы с розово-голубыми цветами. Вот не повезло так не повезло! Приходится расплачиваться за удачу с путевкой! Почему жизнь так устроена? Почему за все приходится платить?

— Вон они! — сиреной завизжала замдиректора, тыча в нас толстым пальцем и роняя по инерции длинную коричневую сигару из губ. Оба незамедлительно кинулись в атаку, размахивая руками, а мы, соответственно, понеслись от них на всех парах, кляня эти чертовы брюки, которым было суждено так не вовремя потеряться.

Уже далеко за пределами треклятого санатория мы остановились, чтобы отдышаться. Юлька сказала:

— Чувствую, в следующий отпуск наши фотороботы будут на руках у каждого проводника поезда Москва-Туапсе, и нас просто не пустят в купе. Чтоб ничего тут больше не набаламутили!

— Наверно. Я думаю, что и в «Сильвестре» мы уже персоны нон-грата. Ведь до нашего появления таких крупных выигрышей, надо полагать, не было.

— Да, и внезапно последующего за ним убийства тоже.

— Ты там в «Токае» ничего не разбила под пьяную руку, а? Иначе и туда нам теперь путь заказан, — шутливо произнесла я. Вообще говоря, Юлька всегда была убежденной трезвенницей. Это в последнее время я уговорила ее идти на эксперименты, пробуя разные слабенькие коктейльчики, напирая на то, что она так и умрет, ничего интересного в жизни не отведав.

— Представь себе, нет! Я вообще была как огурец, я ж говорю, сумела влить в себя лишь три маленьких глоточка.

Мы продолжили ход, держа курс на дом бабы Дуси. Я предложила:

— Можно сегодня наведаться в «Сильвестр», проверить мою точку зрения. Вдруг все-таки пустят? Есть второй вариант — провести вечер на пляже, не на нудистском, конечно, а на нормальном, в компании Димки и Мишки. Как тебе?

— Ага! Я вижу, тебя твой кекс тоже заинтересовал, слава богу, я уж решила, что ты стала каменной. Да, мне второй вариант больше по вкусу.

— Так и решили.

Бабка Евдокия накормила нас борщом, рассказывая за обедом последние новости города, услышанные от племянницы. Оказывается, в этой части Туапсе завелись две валютные гейши, влезающие в окна домов и предлагающие всем без разбора свои услуги, даже детям. Куда мир катится! Баба Дуся была очень ошеломлена этим худым известием, бранила разложившуюся молодежь и без устали хвалила нас, дескать, хорошо, что мы не такие. Эх, если б ты только знала, кто на самом деле был теми «разложившимися гейшами»… Короче, до зарезу необходимо было менять тему, что я и сделала:

— Баб Дусь, а где ваша племянница живет?

— Да здеся недалече, через улицу. Я раньше у нее жила, когда жилье сдавала. Ведь за цельный дом куды больше денех получить можно!

— Это верно, — закивали мы.

— А теперьча вот опасаться стала. После той истории.

— Какой истории? — Юлька даже тарелку отставила, обратившись в слух, а я стала налегать на сырники и запивать их чаем, ловя на себе довольный бабкин взгляд. Воистину, старики любят, когда кто-то хорошо кушает.

— Ты, Катюша, тоже ешь, а то совсем худющая! А историю я вам сейчас расскажу, чтоб знали, какие люди бывають. Сдавала я, значит, одному парнише лет так двадцати шести — двадцати восьми. Это как раз до вас было. Сама жила у племянницы. Вот, пришла за деньгами, а его и след простыл! Сгинул, вместе с ключами, и не заплатил. Пришлось вот замки менять. А там даже милиция по его душу приходила. Говорят, бандюга он. Искали что-то в доме, не нашли ничего. Увидите его еще, говорят, дайте знать. А где ж увидеть-то? Небось уехал он в другой город, и все, поминай как звали. Теперь вот деньги сразу беру и жить здесь остаюсь, чтобы сразу понять, что за народ в дом пустила. Но вы-то, сразу ясно, не воровки, и не… как их звать-то… гейши, во.

Запихнув в рот еще один сырник и усиленно его пережевывая, я принялась поддерживать беседу:

— Ототы травито тетате.

— Чего? — удивились обе.

Я тщательно прожевала, запила.

— Это, говорю, вы правильно делаете, что оплату вперед берете. Все так поступают, нельзя на слово верить. Ладно, мы сейчас на пляж идем, а завтра нам с утра на экскурсию, мы уж не будем вас будить, сами поедим и уйдем.

Евдокия Карловна замахала руками.

— Ни в коем случае! Я с вас денех взяла? Взяла. Значить, буду кормить. А встаю я рано, можете не волноваться.

— Спасибо, — поблагодарили мы добрую старушку и отправились в комнату. Я залезла на кровать с намерением почитать, а Юлька всячески мешала этому процессу, задавая дурацкие вопросы навроде: «Как думаешь, Кочерга имел в виду именно пещеру, когда говорил «Нежух»?», «А ты возьмешь с собой карту, ведь, если мы достанем вторую часть, можно будет сразу рвануть в аквапарк?», «Мне идет эта заколка, или, может, ты зря ее отыскала, и мне стоит купить себе новую?», «А можно я сегодня на пляж надену футболку с Микки?» и, наконец, «Мне все сильнее нравится Миша, как думаешь, он позовет меня замуж?».

Если до этого я ограничивалась положительным угуканьем, не особо вникая в суть вопросов, то теперь пришлось отбросить книгу, вскочить с постели и сурово воззриться на подругу.

— Юля, не будь дурой, ладно?

Я думала, она обидится, но она взяла да рассмеялась.

— Все-таки слушала, значит. Это я тебя так проверяла, а то все «угу» да «угу». У меня папа, когда читает или спит — что почти одно и то же, — точно так же всегда отвечает, вот я и решила: вдруг ты не вслушивалась?

Я не нашлась что ответить и села обратно на кровать. Подумать только, еще один психолог-экспериментатор на мою голову! А ведь я и впрямь сперва не слишком ее слушала. Что там она собиралась сделать с любимой футболкой? Надеть сегодня или все ж таки выбросить?

К несчастью, надеть. Это выяснилось, когда я, облаченная в стрейчевые мини-шортики и красный блестящий топ, повернулась лицом к подруге. Ушастый Микки улыбался во всю пасть, готовый обнять целый мир и потом броситься на радостях этому же миру на шею. Так и хотелось в ответ на это сказать:

— Детский сад, — что я и сделала.

— Жесткое порно, — парировала подруга, обозрев голые девять десятых от всей поверхности моего тела и взяла в руки сумку с пляжными принадлежностями. — Ну что, совратительница психологов и пловцов, идем?

— Идем, — нахмурилась я, и мы вышли из дома.

— Ты обещала мне два свидания, — только увидев меня, вместо «привет», напомнил Каретников, гнусно ухмыляясь. — Когда долг возвращать будем?

— Сейчас.

— Сейчас? — Димка, несмотря на то, что помогал Мишке устроить наши с Юлькой полотенца в приготовленное для своих дам местечко, отвлекся и развернулся ко мне всем торсом. — Сейчас? — повторил он. Я кивнула. — Хм, если только… — Дмитрий бросил Мишку одного сражаться с полотенцами, не желавшими умещаться в занятое для нас ребятами пространство между кучи тел других отдыхающих, и прошелся до пирса, где была кабина спасателей, что-то узнавать. Я же сладко, по-кошачьи потянулась, разглядывая купающихся, вспоминая прошлое наше свидание и гадая, что он придумал на сей раз. — Через час они будут катать на «бананах», — сообщил Дмитрий, вернувшись. Мы трое уже кое-как втиснулись на гальку. — Записать нас?

— А что, это должно быть весело.

— Ты что? — испугалась Образцова, вытаращив серые глаза. — Они же скидывают людей в открытое море! А забирают только через несколько минут! Пока развернутся, пока обратно приплывут, пока каждого посадят… Ужас. Вы успеете семь раз утонуть!

Димка беспечно рассмеялся.

— Какая ты у нас пугливая! Забыла, что я занимаюсь плаванием? Да и Катя так просто не утонет, я тебе гарантирую. То, из чего она сделана, — не потопляемо.

— Ах, так! — обозлилась я и дала ему затрещину.

— Блин, я имею в виду воду! — потирая затылок, оправдывался он. — Из воды ты, Катя, состоишь, из воды! На восемьдесят процентов. Как вода может утонуть, по-твоему? Это каламбур.

— Ага, — вновь влезла Юлька со своим пессимизмом (или реализмом?), — а то, что люди тонут, это как? Каламбур?

Димка сел поудобнее, представив себя профессором в стае глупеньких студенточек, которым нужно разъяснять каждую ерунду.

— Юля, люди глотают воду, оттого и тонут. Захлебываются, понимаешь? А если набрать в легкие воздуха побольше, за пару минут, на которые спасатели бросают пассажиров поплавать в открытом море, пойти ко дну нереально. Водная масса имеет большую плотность, она тебя вытолкнет наружу. Ладно, — без перехода добавил он, — я пойду занимать места на «банане», а то там уже очередь, — и ушел.

— Димон дело говорит, — подал голос Мишка, до этого читающий газету. Я сперва решила, что статья шибко интересная, потому что, поухаживав за девушками, Лисовский как уткнулся в нее, так и не отрывал глаз, ан нет, оказалось, он все слышал. Теперь он смотрел на Юльку нежным взором и успокаивал: — Утонуть очень сложно, особенно когда вокруг толпа народа и спасатели на катерах. Так что ничего с твоей Катькой не случится. Если бы море и твоя подруга выступали на ринге, то ставку я бы сделал, несомненно, на последнюю. Катя у нас большая драчунья, и в борьбе с любой стихией она, безусловно, одержит победу.

— Спасибо, Михаил, что вы в меня верите, — немного ядовито сказала я, потому что слова «у нас» чрезвычайно резали слух. Когда это я «у них» стала, а? Очень уж рьяно парни пытаются втесаться в нашу компанию.

— Пожалуйста. — Он улыбнулся, а Образцова успокоилась и, достав из сумки расческу, со словами: «Ты такой лохматый» стала причесывать блондина. Тот отозвался на это елейной улыбочкой от уха до уха и даже улегся поудобнее, чтобы ничто не мешало ловить кайф.

Я была шокирована и успела подумать о том, что у них и взаправду дело идет быстрее, чем у нас с Димкой, и, может, не зря Юлька про свадьбу говорила, но тут вернулся сам Каретников, и мне уже стало не до них. Мы сначала искупались, затем пошли в палатку за мороженым.

— Ты какое любишь?

— Всякое. Давай шоколадное.

Он купил нам два шоколадных, и парочка начала медленно, с упоением поедать лакомство.

— «Банан» — это не совсем свидание, как считаешь? — хитро прищурился он, кусая вафельный стаканчик. — Давай Мишку с Юлькой отправим в кино, раз они так приобщены к искусству, а сами нырнем к нам в квартирку? Там очень уютненько, музычку можно врубить или телик позыркать. А, Кать?

Я снова-таки нахмурилась.

— Ты уверен, что зовешь меня к себе лишь с тем, чтобы послушать музыку? Музыку я, конечно, люблю, а вот от других услуг, пожалуй, откажусь. Для серьезных отношений мы живем слишком далеко друг от друга. — Тут меня осенило мыслью, что я даже не знаю, где он живет. Этот вопрос я ему и задала.

— Я живу в Краснодаре, здесь у меня лишь парочка родственников.

— Вот, а я живу в Московской области. Чуешь разницу?

— Да брось ты. Хочешь, я к тебе перееду? Или ты ко мне? А вообще я зову тебя в гости просто поужинать и пообщаться. Я не собирался к тебе приставать. Прекрасно вижу, что ты не из таких.

— Да-а? — Я начала усиленно тереть свой лоб, благо стаканчик шоколадного мороженого к тому времени, как он закончил разглагольствование, был уже благополучно слопан. — Стерла?

— Что стерла? — не догнал бойфренд.

— Надпись «дура» со своего лба? Иначе с чего ты взял, что я в это поверю?

Я перестала тереть лоб, тогда он пальцем ткнул мне в место над бровью:

— Восклицательный знак остался!

— Да неужели? — Я засмеялась. За такие проделки я могу и побить, но парню повезло, что я — настоящий ценитель чужого чувства юмора. Уж сколько раз я проделывала этот номер с мнимым стиранием надписи, никто еще не упоминал про восклицательный знак.

Время подошло, и мы присоединились к очереди на посадку. Всего желтых «бананов» было три, на каждом — по четыре сидения. Нам повезло, что мы пробились в первую группу, а то жди потом, когда все вернутся и начнется новая посадка.

Садясь на «банан», который уже прикрепили канатом к катеру со спасателем у штурвала, я очень удивилась, заметив впереди себя женщину в черно-белом купальнике, ту самую, на чью жизнь пару дней назад покушалась Юлька. Белое прямоугольное пятно на животе не то что не загорело, а наоборот, теперь еще сильнее бросалось в глаза, так как остальное тело, вместо коричневого, каким оно предстало пред нами в прошлый раз, стало уже темно-коричневым, как у негра.

— Здрасьте, — узнала меня женщина. Я ответила смущенным кивком. Перед ней сидела девчонка, а сзади меня с большой охотой устроился Дмитрий. Вроде как контролировал, чтобы я не свалилась раньше времени. Только зачем для этого так сильно ко мне прижиматься, скажите на милость?

— Не маньячь! — выдала я свежеиспеченное словцо, а Каретников со всей серьезностью ответил:

— Я не маньячу, мне просто холодно! Могут меня спасти твои тридцать шесть и шесть, — пропел он часть припева одной замечательной песни. Интересно, автор придумывал текст, как и мы, сидя на «банане»?

От этих мыслей меня отвлек сильный рывок вперед — это катер тронулся в путь. Я вцепилась когтями в черно-белую негритоску впереди, а она охнула, схватившись за девчонку. Той хвататься было не за кого, потому она просто завизжала и замахала руками во все стороны.

Первую минуту ничего сверхъестественного не происходило, мы просто все дальше удалялись от берега, но тут женщина повернулась ко мне и с вселенским ужасом в голосе закричала:

— Боже, это он! Взгляните туда! Он никак не оставит меня в покое! — Она отцепила одну руку от девчушки и ткнула в «банан», движущийся параллельно с нашим с дистанцией в три метра. Я послушно уставилась туда, куда указывал палец, не ожидая, однако, увидеть ничего страшного, как вдруг… Это был он! Парень, убивший Алексея Корчагина возле бара «Сильвестр»! Несмотря на жаркую погоду, все похолодело у меня внутри. И тем не менее я еще могла как-то держать себя в руках, пока женщина не добавила слова, вызвавшие у меня одновременно трепет и сильнейшее недоумение: — Ему нужна карта!

— Что?! — рыкнула я, и здесь подлые организаторы пляжных развлечений решили, что уже пора выбрасывать нас в море. Катер резко вывернул влево, и мы с громкими писками оказались в воде. Впрочем, я даже не нахлебалась, так как на пассажиров в строгом порядке перед выездом надевают спасательные жилеты.

Я протерла мокрое лицо не менее мокрой ладонью и перекинула увлажнившиеся волосы назад, чтобы не застилали глаза. Совсем рядом со мной девчонка, сидевшая впереди, громко высморкалась. Димка отплыл немного дальше, чтобы лениво передвигать руками, двигаясь вперед, и никому не мешать. Тут я заметила, что и второй, и третий «бананы» перевернули приблизительно в том же месте, что и нас, я могла, не напрягая зрение, видеть пару ребятишек в жилетах, весело барахтавшихся в море, и еще нескольких мужичков.

Что-то проехалось по моему затылку. Я обернулась: странное дело, это плавал оранжевый жилет. Сам по себе. Быть такого не может! Что, кому-то он показался неудобным, и его сняли? Но, насколько хватало зрения, все видимые мною люди были в оранжевом.

Внезапно кто-то недалеко от нас с девчонкой крикнул:

— Утонули! Помогите, они тонут!

— Нет, один выплыл!

— А вторая?

Не паникуй, народ! Человек состоит из воды, а стало быть, утонуть сам по себе не может. Если ему не помогут, конечно.

В следующую секунду я стала корить себя за черный юмор, потому что не смогла досчитаться одного человека — женщины в черно-белом полосатом купальнике. Самое страшное то, что она боялась человека, убившего Алексея. И теперь исчезла сама. Это не может быть элементарным совпадением.

— Дим! Дима! — заорала я, словно бешеная, и застучала по воде руками.

— Что случилось? — он в мгновение ока очутился подле меня.

— Женщина, что сидела впереди! Ее нигде нет!

Он тут же смекнул и, скинув жилет, нырнул вглубь. За пару секунд до того этот же фокус проделали еще несколько человек. Девчонка смотрела на меня большими глазами, в которых блестели крупные, готовые вот-вот вырваться на свободу слезы, и тихо спросила:

— Она что, умерла?

— Не знаю, — ответила я честно. — Будем надеяться, ее спасут. Ты видела, как это произошло?

Она осторожно кивнула и, чуть помедлив, сообщила:

— Сначала я увидела мужчину. Лет тридцати или меньше. Он поднырнул возле меня, а потом я увидела, что тетя сама собой пошла ко дну! Словно ее кто-то тянул за ноги! И тут всплыл этот жилет. Мне страшно!

— Не волнуйся, все обойдется.

Дальше события развивались следующим образом: спасатели о нас на время забыли, ибо, вернувшись и узнав, что произошло, тоже нырнули. Женщину долго не могли найти под водой, затем один из мужиков, тот, что плыл на соседнем «банане» и среагировал первым, сумел вытащить ее тело на поверхность. Нас тут же вернули на берег, но полосатую, как это ни печально, спасти не удалось. Парня в черном с того момента никто не видел. Но я сомневалась, что он тоже утонул, не тот человек. Скорее, он просто смылся.

— Каждое свидание с тобой в итоге превращается черт-те во что, — бросил мне Димка осуждающе.

— Нет, я что, виновата?

Юлька ринулась меня защищать:

— Между прочим, это ты говорил, что утонуть невозможно! А сам не смог ее спасти!

Мишка тоже бросился в атаку, приняв сторону друга:

— Знаешь, Юль, он не нанимался в спасатели!

— Да я бы спас, если б заметил ее отсутствие чуть раньше, только какого рожна она жилет сняла?! — Димка был весь на нервах. Или из-за тех обидных слов, что сказала Юлька, или правда чувствовал свою вину в смерти женщины. — И воду литрами пила, пока водорослями любовалась! Вы видели, сколько из нее выкачали?

— Дело в том, что ее убили, — тихо открыла я тайну. — И я даже знаю кто.

Я рассказала Образцовой про то, что тетка боялась того самого парня, описание которого мы давали операм, а потом его же — это неизвестно, но я склонна так думать — одна пассажирка видела за пару мгновений до того, как женщина пошла ко дну. Затем уже мы обе рассказали Каретникову и Лисовскому про ситуацию возле «Сильвестра». Конечно, все подробности, связанные с картой, мы опустили. То есть я дала Кочерге монеты, он выиграл, мы вышли следом, его застрелили. Конец истории.

— Ты должна пойти в полицию, — заявила Юлька. Как я уже говорила, она верила в справедливость и была до жути законопослушной. — Ведь, кроме тебя, никто не знает, что это было убийство.

— Не говори ерунду, — разозлился Каретников. — Одно дело — несчастный случай, совсем иное — предумышленное убийство. Тут нужно дело возбуждать, преступника искать… Да они просто пошлют ее самым невежливым образом, вот увидишь.

— Но это наша обязанность! Убийца не должен оставаться безнаказанным!

— Послушай, Юль, — обратилась я к подруге, взяв ее за руку. — Я знаю, что нужно идти давать показания. Но завтра мы же… — я осеклась, глянув на парней. — У нас завтра дела. Сходим через день.

— Через день он уедет из страны!

— Так, я приняла решение, всё! Он уже сейчас возможно на пути в Мозамбик, так что один день ничего не изменит!

Только мы решили, что разговор окончен, как Димка, оглядев нас с Юлькой с макушек до пят с хитрецой в обеих радужных оболочках, полюбопытствовал:

— А куда это вы завтра намылились, красны девицы, а?

Мы посмотрели с дражайшей подругой друг на дружку, затем хором выдали:

— На нудистский пляж! Пойдешь с нами?

— Э, нет! — замахал он руками. — Хватило с нас тех двух раз, да, Мих?

— Да уж… — пробубнил тот, и мы, пользуясь временной паузой и не желая дальнейшего развития дискуссии, быстренько распрощались и убежали восвояси.

— Кать, — уже пребывая в нашей общей комнате, обратилась ко мне подруга, — что же все-таки там случилось? — Я передала короткую беседу с полосатой теткой и поделилась некоторыми своими думами относительно ее смерти. — Ты уверена, что она сказала «карта»?

— Да, сто процентов. «Он никак не оставит меня в покое, ему нужна карта», — передала я слово в слово услышанную фразу. — Значит, не одни мы с тобой гоняемся за сокровищами, спрятанными в сейфе глубоко под землей. Сдается мне, не из-за выигрыша Кочергу грохнули. Преступник хотел найти карту, а мы его спугнули.

Юлька сняла заколку, распушила светлые волосы и поджала под себя ноги, сидя на кровати.

— Но ведь у него была только половинка карты! Зачем Черному убивать Алексея, не выведав даже у того, где вторая часть? — Сначала я не поняла, почему это Юлька кличет убийцу «Черным», но вспомнила, что в день убийства Корчагина он был одет во все черное, а на «банане» на нем были черные плавки. Как есть Черный. — Это нелогично.

— Ну, быть может, он знал, где она находится, и Корчагин был ему уже не нужен, — стояла я на своем.

— Ага, и потому он пытал черно-белую на предмет карты! Не вижу в этом резона. Если он знает, где вторая часть карты, почему бы ему самому ее не взять?

— Возможно, она уже у него. Но ему не хватает первой части, сечешь?

— Боже… — Юлька поледенела. Она сидела далеко от меня, чтобы я могла определить температуру ее тела, но внешний вид — нездоровая синева лица — говорил именно об этом. — Боже, — повторила подруга, едва балансируя между вменяемым состоянием и невменяемым. — Ты понимаешь, что это значит? Он думал, что первая часть у нее, и появился труп. А когда он узнает, что карта у нас, появятся еще два трупа!

— Почему ты такая пессимистка? — спросила я весело, однако в глубине души меня тоже кольнул легкий приступ паники. — Ну как он узнает, что карта у нас?

— Очень просто. По каким-то неведомым нам пока причинам Черный считал, что карту Корчагин передаст этой тетке. Однако у нее карты не оказалось. Сначала он не верил и следил за ней, либо еще что-то, может, пытал, допрашивал там, я не знаю, но результат остался прежним. Тогда он от нее избавился. И точно так же избавится от нас! Он ведь запомнил, что мы были последними, кто контактировал с убитым!

— Хорошо, даже если допустить, что ты права, то от нас ему пока нет резона избавляться. Он ведь не нашел еще карту, верно? По всему, только нам известно, где она. Значит, он будет за нами следить, чтобы выяснить ее местонахождение.

— Тогда нам подавно нужно идти в полицию! Пусть они предоставят нам охрану. — Я лишь вздохнула. Что ж, если ей нравится думать о людях хорошо, пускай думает. Я же придерживаюсь иного мнения: о нас никому дела нет, кроме нас самих. Так что охранять себя придется, тоже не прибегая к чьей-либо помощи. Есть только я и Юлька. — А карту будем носить всегда с собой! — продолжала она. — Ему ведь раз плюнуть выяснить, где мы живем! А баба Дуся часто из дома выходит, к племяннице там, за продуктами, еще куда. Влезть сюда и пошарить — дело плевое.

Я кивнула, а про себя подумала: «А станет ли он ждать, когда баба Дуся выйдет из дома? Такая ли помеха для бандита старая, немощная, полуглухая и полуслепая старуха? Да, Юля, ты просто не знаешь, какие люди бывают». А вслух я предложила:

— Давай спать. Назавтра у нас важная миссия. Вот добудем карту, тогда и в полицию можно сунуться.

— Давай! — обрадовалась Юлька и полезла под одеяло. Конечно, я и не думала никуда соваться, но очень уж хотелось успокоить любимую подружку, а то она сегодня ночью точно не уснет. — Спокойной ночи.

— Аналогично.

 

Глава 8

Нет, эти звуки меня доконают!

Я села на постели и повертела туда-сюда головой. Сперва все было нормально, я, по-моему, даже уснула, но вдруг точно кто-то толкнул меня в бок. Я открыла глаза, поворочалась, пытаясь уснуть снова, и вот тут-то они меня и настигли. Снова. То непонятное шуршание, то жалобные стоны, то слабое поскуливание, то тихое постукивание, то странные шорохи, то снова шуршание и стоны. И все эти звуки были такие отдаленные, такие нереальные… То есть когда я лежу с закрытыми глазами, навострив уши, то отчетливо их слышу, но стоит сесть, открыть глаза и осмотреться — и понимаешь, что им просто неоткуда взяться. Оттого и возникает ощущение их нереальности. Мне даже вспомнился Говард Лавкрафт и его «Крысы в стенах». Но это всего лишь рассказ жанра сверхъестественный ужас, в действительности, конечно, никаких крыс здесь нет. Что тогда? Может, у меня галлюцинации? Или это пророческие способности? А что, есть же люди, которые видят то, что должно случиться, их так и называют — ясновидящие. А я, стало быть, слышу то, что должно вскоре сбыться, то есть — «яснослышащая».

Я хмыкнула про себя, звуки смолкли, тогда я улеглась и повернулась на другой бок. И здесь они начались снова.

— Я этого не вынесу, — сообщила я пуховой подушке и нехотя поднялась. Походила по комнате, прислушиваясь. Юлька дрыхла. Почему же она их не слышит? Эти звуки? Вдруг и впрямь глюк?

Я могла разбудить Образцову и заставить ее прислушаться, но мне было жалко, она так сладко сопела. Что ж, придется обследовать дом самостоятельно.

Вышла из комнаты и опять навострила слух. Сначала мне показалось, что здесь нет никаких звуков, но затем я сумела их услышать, и волосы у меня на голове зашевелились. Все дело в том, что мыши и крысы не могли издавать их. Это был стон призрака, не иначе. Или живого человека, находящегося при смерти. Но почему я его тогда не вижу? Где он прячется? А если человек невидим, следовательно, это дух.

— Больная, что ли? — сказала я сама себе и пошла дальше обследовать помещение, натыкаясь в темноте на всевозможные предметы. Привидений не существует. Только откуда же эти звуки?

Я достигла кухни, прощупала все стены и углы, затем встала посередине и поняла, что ничего больше не слышу. Выводов два: первый — звуки прекратились, второй — я удалилась от источника звука. Ну, это достаточно просто проверить.

Я вернулась в коридор, к нашей с Юлькой комнате, и остановилась. Сперва я ничего не слышала, но потом перестала на время дышать и была вознаграждена: до ушей донесся стон и два осторожных стука. Я поднесла кулак к стене и тоже постучала. Тихо так, дважды, тук-тук.

Пять секунд длились так долго, что показались вечностью. Наконец, в ответ мне были теперь уже три стука. Три аккуратных, боязливых стука. Я тоже постучала три раза по стене. На сей раз ожидание растянулось. Я стояла, стояла, прислушиваясь, но так ничего и не услышала.

Да что ж это такое?

Ладно, обследовать дом, так целиком. Никаких подполов, кладовок и скрытых помещений я здесь не видела. Дом состоит из кухни, коридора, нашей комнаты и комнаты Евдокии Карловны. И снова у меня два варианта: это либо из ее комнаты, либо снаружи.

Я сделала вперед несколько тихих шагов и приоткрыла дверь в спальню хозяйки. Старушка крепко спала, оставив свою челюсть в граненом стакане на тумбочке возле кровати. Слабый свет холодной печальной луны пробивался в комнату через незанавешенное окно и придавал стареньким, пожелтевшим от долгой носки вставным зубам очень неприятный, я бы даже сказала, зверский вид. Однако мне придется подойти к ним поближе, потому что ну очень хотелось выглянуть в окошко. Конечно, даже если кто-то там стоит и нарочно стонет и постукивает о стену, я его навряд ли различу во мраке черной ночи, и все же посмотреть в окно в данной ситуации казалось до ужаса правильным решением.

Я подошла к постели с тумбой, чуть наклонилась вперед и стала вглядываться в темноту улицы южного города. Н-да, ничегошеньки не видно. Ну что ж теперь, все, что от меня зависело, я сделала, а там уж как хотите.

Только я собиралась ретироваться из чужой опочивальни, как старушка заворочалась в постели, зашуршала периной, открыла глазенки и увидела меня, с длинными взлохмаченными после сна волосами, в белой пышной ночной сорочке.

— Господи, Иисус Христос, — начала она истово креститься. — К худу иль к добру?

— Чего? — удивилась я. Так, бабка приняла меня за домового. Или за призрак, за которым я сама полночи гонялась, поди разбери. Но от меня, как от представителя сверхъестественного мира, требовали ответа, потому я заявила тихим дрожащим шепотом: — К добру, конечно, к добру!

Пущай порадуется на старости лет. Все, моя миссия завершена, нужно откланиваться. Я резко крутанулась вокруг своей оси и, приседая и поднимаясь, типа плывя в воздухе (я же призрак!), покинула помещение.

Будильник зазвонил ровно в полвосьмого. Автобус в пещеры отходил в девять, а мы не могли позволить себе опоздать, посему начали быстро собираться, в то же время не забывая позевывать и клясть злую судьбу, все же по биоритмам мы были совами.

За завтраком нас потчевали оладьями, чаем и страшными историями.

— Просыпаюсь я, значить, поздно ночью, — делилась жутким воспоминанием баба Дуся, не переставая креститься перед иконой Богородицы. — И вижу такое! Висить ровнехонько в воздухе что-то белое и бесформенное. Я сразу поняла — это домовой. Я начала креститься и, когда это не помогло, поняла — оно не зря пришло, оно пытается что-то мне сказать. А вы не переглядывайтесь, девоньки, я раньше тоже не верила, как вы, а мать моя, царствие небесное, аккурат перед смертью своей тоже это видела. Спросила: «Хозяин домашний, к худу иль к добру?» — это так полагается. А он ей отвечает: «К худу, матушка. Ты платье-то достань». Она давно уже решила, в каком платье хотела, чтоб ее схоронили, но все забывала нам сказать. Нас, кстати, трое детей было, сестры. Ну вот, прямо с утра она достала это платье, подозвала нас и говорит: «Ежели что случится, хороните меня вот в этом». Мы, конечно, послушно кивнули, но не поняли, к чему такая спешка. Тогда она поведала нам о том, кого видела ночью. Мы ей ничего не сказали, ведь раньше другие времена были, к матерям уважительно относились и никогда не перечили. Но втихаря посмеивались, что за ерунда ей почудилась. Ну вот. Тем же днем, ближе к ночи, она и померла. — Несмотря на то, что в роли «хозяина домашнего» вчера выступала я, мне все же стало как-то не по себе от таких страшилок. Это надо большую отвагу иметь, чтобы с этим чудищем еще и разговор завязать, я бы так не смогла. Юлька тоже вся побелела, а рот приоткрыла от ужаса, наверно, мы зеркально отражали друг друга, и я выглядела точно так же. Бабка продолжала: — Ну вот я и спрашиваю, мол, к худу ты явилося иль к добру?

— А какое оно было из с… себя? — заикнувшись, спросила подруга.

— Знаешь, Катя, не такое, как матушка рассказывала. У нее был крупный такой, весь черный, волосатый, заросший такой, даже лица не видно, жуть одна. А мне почудилась девушка. Она была такая… хм… прозрачная вся! Точнехонько, я даже сквозь нее усё видела!

Ну это ты, бабулька, загнула. Какая ж я прозрачная? Но Юлька слушала зачарованно, с выражением боязливого трепета на лице. Она даже рискнула уточнить:

— И что она вам… ответила?

— К добру, говорит, грешница, к добру! А потом оно повернулось и… растворилось в воздухе! Я, конечно, обрадовалась, но неспроста оно упомянуло слово «грешница». Они же там, наверху, все-все знають. Я уже три месяца в церковь не ходила. Вот завтра с утра пойду обязательно! А лучше прямо сегодня!

— Так оно и сказало? — Юлька была шокирована. Держу пари, она уже вынашивала план о том, как бы удрать отсюда с наименьшими потерями, живыми и здоровыми. — К добру, грешница?

— Именно так!

— Может, — робко кашлянула я, смотря в стол, — к добру, конечно , к добру?

— Нет, Юлечка, — отрезала бабка Евдокия. — К добру, грешница, к добру! Однозначно. За что мне это, Господи? — Она повернулась к иконе и продолжила креститься. Нам ничего не оставалось, как захватить все нужные вещи, обуться во что-нибудь удобное и выйти на улицу.

По дороге мне пришлось все рассказать закадычной подруге.

— Катька, — смеялась она, вытирая слезы и одновременно грозя мне пальцем, мол, плохая девочка, нехорошо. — Зачем ты пугаешь безобидную старушку?

— А что мне оставалось? Я искала источник звуков!

— Тебе это почудилось.

— Нет. Если я говорю, что звуки были, значит, они были!

— Хорошо, хорошо. С тобой спорить — только нервные клетки переводить.

Мы дошли до ворот санатория, куда должен прийти автобус, и стали рассматривать собравшийся народ. Много бабуль с дедулями (своим, санаторским, скидка пятьдесят процентов, а ветеранам — долой еще двадцать пять), а так, в основном, супружеские пары среднего возраста, ну и несколько подростков, короче, ничего интересного. Безынтересные, в свою очередь, разглядывали нас с Юлькой.

— Смотри, как тетка вылупилась, — поделилась подруга. Она жуть как не любит, когда на нее кто-то пялится. Кто-то, имеется в виду, немужского пола. А когда мужского — то неподходящего возраста.

— Завидует. Тоже хочет футболку с Микки.

Образцова насупилась и отвернулась. Нет, у нее столько приличных вещей, которые она покупала под моим неусыпным контролем, а точнее, под моим увесистым давлением, но потом ведь сама радовалась, благодарила. «Ой, на меня всегда мужчины оборачиваются, когда я в юбке, что ты посоветовала купить!» — ее были слова. Но не надолго же ее хватило. Теперь, как по старинке — джинсы да дурацкие футболки.

Здесь у меня запели из сумки немцы Rammstein. Песню Du hast я присвоила Женьке, так как это его любимая композиция. Выходит, он снова не оставил попыток наладить отношения.

— Почему не отвечаешь? — повернула ко мне свой лик Образцова, забыв об обиде.

— Не хочу.

— Перестань, ответь. Ты же его все еще любишь.

Она была права. Я покопалась в сумке и извлекла телефон. Нажала на «ответить» и молча поднесла к уху.

— Привет, — нежно и безропотно сказал до боли знакомый голос.

— Привет, — выдохнула я.

— Ты где?

Вместо того чтобы ответить, я задала встречный вопрос:

— А ты?

— Я? Я брожу под твоими окнами, как неприкаянная собака. Кать, за что ты так со мной? Я ведь ничего не сделал. — Его тон был таким мягким, таким грустным и таким жалостливым, что я чуть не разревелась от досады. Как он не понимает, что дело не в нем, а во мне?

— Я знаю. Это я сделала.

— Но что? Что ты такого сделала? Объясни, я все пойму.

Я судорожно пыталась решить, что ему ответить, как вдруг до моих ушей из трубки донеслось: «Эй, классный перец! Поднимайся, ням-нямом угощу!» Я без колебаний узнала свою бабулю. Что и говорить, она у меня очень современная, это отражается и в одежде, и в манере разговаривать. Ей всегда нравился Логинов, она спит и видит меня его женой. Правда, бабуля Марго, по-моему, и имени-то его не знает, иначе почему, вместо Женьки, зовет его или «шикарный блондин», или «классный перец»? А ням-ням, чтобы вы плохо не подумали, — это бабулины наивкуснейшие пироги, прославившиеся на всю округу.

— Эй, ты что и вправду под моими окнами?

— Конечно, я ж говорю! Твоя бабуся зовет меня в гости. Она тоже считает, что мы должны быть вместе.

— Что ж, если вы с ней единомышленники во всех вопросах, можешь действительно зайти к ней в гости. — Внезапно выражение Юлькиного лица изменилось с умиротворенного (Женьку она тоже любит, по-дружески, разумеется) на изумленное. Я незамедлительно обернулась, чтобы понять причину сего, и тоже была поражена: за моей спиной стоял Димка, видно, только что подошедший. — Пока, — бросила я абоненту и, услышав умоляющее «Эй, эй, эй…», нажала сброс.

— Привет, крошки. С кем общаешься?

— С подругой, — хмуро выдала я и позволила себе проявить любопытство: — Что ты здесь делаешь?

— Понятно, что с подругой, — проигнорировав мой вопрос, заметил Каретников. — Я ж ее вижу перед глазами. Я имел в виду по телефону.

— А что, у меня только одна подруга?

— Ну не знаю, — заухмылялся он. — Зная твой характер, могу сказать, что только такое ангельское существо, как Юлия, способно находиться с тобою рядом.

— Да я смотрю, ты тоже так и вьешься поблизости, однако на ангела совсем не похож, — огрызнулась я и полезла в сумочку, чтобы убрать телефон.

— Это точно, — коварно хохотнул собеседник. — А я вот решил прогуляться, смотрю, вы тут околачиваетесь, ну и решил подойти, поздороваться, пообщаться.

— Поздороваться — мы поздоровались, а вот пообщаться, извини, не удастся. Отбываем мы скоро. А вот и автобус, — обрадованно воскликнула я, узрев выехавший из-за поворота высокий и длинный бело-синий транспорт.

— Куда отбываете-то, можно хоть узнать?

Я покачала головой и отвернулась от него, сделав вид, что меня очень заинтересовали деревья поблизости, а Юлька лаконично ответила:

— На экскурсию.

— Ну ладно, давайте. Удачи вам, — пожелал от души Дмитрий, однако, что странно, так и продолжал стоять рядом.

Каково ж было мое удивление, когда ставшая в центр небольшой группы людей женщина-экскурсовод, зачитывая список пассажиров, помимо Любимовой, Образцовой и другой кучи-малы фамилий, назвала «Каретников».

Я была в шоке.

— Ты что, тоже едешь?

— Да, — по-простецки ответил он. Нет, ну ни фига себе! А сам-то: «Удачи вам». Хорош притворщик!

— Откуда ты узнал?!

— Что, прости?

— Не притворяйся! Ты знал, что мы поедем на этом автобусе. Я спрашиваю: откуда?

— И мне интересно знать, — Юлька была со мной солидарна. Она тоже поняла, что это не может быть простым совпадением.

— Ну хорошо, — сдался под натиском боевых подруг Дмитрий. — Додуматься не составило особого труда. Видели бы вы свои лица, когда расспрашивали меня про пещеру «Нежух». Я был уверен, что в тот же день вы отправитесь в санаторий записываться на скорейшую экскурсию. Я тоже сходил на разведку и выяснил, что скорейшая — сегодня. И вот я здесь.

— Хитер, — сказала я злобно, но уважительно.

— Умен, — сказала Образцова почти с восторгом.

— Догадлив, — добавил Дима с частичкой надменности в голосе, и мы проникли внутрь автобуса. Я и Юлька сели почти в самый конец, а Димка, естественно, уселся на сиденье впереди нас. А рядом с ним — ни за что бы не догадались — совершил посадку грузный дядечка по фамилии Сталин. Причем в списке его не было. Конечно, он же большой начальник, а тут какой-то дурацкий список!

Что и говорить, свежеиспеченный сосед тут же задал свой излюбленный вопрос, что говорило вот о чем: это место, рядом с Дмитрием, он приглядел для себя преднамеренно.

— Вы отдадите мне брюки или нет? — Вот он, тот самый вопрос.

Мы с подругой закатили глаза, а чем занимался Димка, не знаю, но могу сказать, чем занимался его затылок, который мы единственный могли наблюдать из всех частей его тела. Так вот, затылок начал яростно краснеть, и даже коротко стриженные темно-темно-русые волосы не могли этого скрыть.

— Мне как, прям щас раздеться или по возвращении? — довольно дерзко парировал он, а Юлька хихикнула в руку.

— Вы что, маньяк? — удивился Сталин.

— А вы что, шизик?

Затылок Сталина заходил буграми и частично окрасился в томатный цвет. Но только частично, пятнами. Прожевав обиду, он спокойно пояснил:

— Вы меня не поняли. Мне не ваши брюки нужны, а мои.

— Нет, а сейчас на вас что? — Затылок Каретникова не отличался особенной деликатностью, в общем, как и его обладатель. — Юбка?

— Нет, что вы, какая юбка? — недоумевал другой затылок. — Не одни же у меня брюки, в самом деле? Но те были очень удобными, на подтяжках. А эти будут сваливаться!

— Сочувствую.

Казалось, два затылка сейчас подерутся, но, к счастью, все обошлось. Они успокоились и больше не разговаривали, так что до первых пещер мы доехали очень цивильно и спокойно.

Отправившись на экскурсию по первым двум пещерам, мы и не предполагали, что так лоханемся: все пассажиры автобуса тут же повынимали свои фотоаппараты и начали щелкаться не переставая, а у нас ничего подобного с собой не было. И как я не подумала над этим заранее?

— Мы выделяемся среди толпы, — едва не споткнувшись на неровной дороге, шепнула мне Юлька на подходе к серой каменистой горе, которая таила в себе сразу две пещеры. Испугавшись чего-то, тут же прибавила: — И это не из-за моей футболки!

— Знаю, — кивнула я. — Доставай телефон. Будем сниматься на мобильники.

За этим занятием и застал нас Каретников.

— Ну и что вы там наснимаете на свои три мегапикселя? — издевательским тоном подкалывал он двух несобранных подруг. — Вот на что надо. — Дима достал навороченную камеру. — Взял у Михи попользоваться.

— Сам-то он где? — проявила интерес к потенциальному мужу Образцова. Так и вижу ее Юлией Лисовской. А что, очень звучно вышло.

— А я не сказал ему, что вы затеваете. Он не любитель всех этих экскурсий. И потом, вдруг бы я все-таки ошибся?

— Ах, это был бы мощный удар по твоей самооценке, — с наигранным сочувствием сказала я патетично.

— Да, если хочешь, — не стал он спорить. Затем без спроса принялся фотографировать нас и снимать на видео. Мы всячески закрывали свои лица, но иногда он все же умудрялся подлавливать обеих, причем не самым удачным для нашей внешности способом.

Экскурсовод собрала нас в кучку перед входом в первую пещеру и начала вещать. Мы тихонечко переговаривались между собой, игнорируя ее рассказ, ведь эта пещера была нам до фонаря. И следующая тоже. А вот третья, последняя… Она должна была дать нам то, за чем мы уже довольно долго охотились. А Димка набрался наглости и шикнул на нас с подругой, чтобы умолкли и не мешали слушать. И вообще, весь его вид говорил о том, что Дмитрию здесь очень интересно и, была б его воля, он бы дневал и ночевал в этих познавательных поездках.

Мы посетили обе пещеры, а выйдя оттуда, отправились подкрепляться в местную шашлычную. Деревянные столы, отгороженные друг от друга прутьями, пересекающимися вдоль и поперек (что-то вроде забора), имели по две лавочки с обеих сторон и предназначались для четверых человек каждый. Весь ряд столов покрывала крыша из сотни тонких ветвей, так что создавалось впечатление уютного шалашика. Чуть поодаль расположился самый заурядный фургончик, в которых обычно на рынках продают шаурму и чебуреки. Так вот каким шашлыком нас собрались кормить — разогретым в микроволновке. Я так тоже могу приготовить.

Повторюсь, стол был рассчитан на четверых, потому директору санатория ничего другого не оставалось, как примоститься к нам же. Каретников решил поухаживать за нами с Юлькой — а может, и за Сталиным, поди разбери — и накупил по две порции шашлыка каждому, по порции салата из огурцов и помидоров с майонезом, а также бутылку настоящего южного вина, которое здесь готовят сами. Это вино даже Юлька пьет, до того оно легкое и похожее на обычный виноградный сок. Мы позволили себе расслабиться и кушать, и пить, и снова кушать. Кстати говоря, я зря грешила на шашлык — он оказался очень вкусным, пальчики оближешь. Юльке с непривычки настолько вскружил хмельной напиток голову, что она даже не принялась настаивать на том, чтобы вернуть Димке деньги, которые он на нее потратил. Что это с ней? Разучилась экономить чужие сбережения? Или начала более скрупулезно экономить свои? Нет, это на нее это не похоже. Подруга всегда была щедрой, наверно, это просто пагубное воздействие вина. Что касается меня, я и не думала делить Димкины затраты на всех и отдавать ему часть. По моему разумению, мужчина обязан так поступать. Сама я никогда ничего не прошу, но, коли он первый предложил, ради бога, пусть поухаживает.

Зато Сталин не желал, чтобы Каретников за ним ухаживал. Это он выразил следующей репликой:

— Я заплачу.

— Разумеется. С девушек я деньги не возьму, а вы должны мне ровно четверть потраченного на обед.

— Нет, вы не поняли. Я заплачу за брюки. Только верните их.

Было видно, что Димка еле сдерживается, чтобы не вылить остатки вина мужику за шиворот. Однако он не стал, сказал только:

— Нет уж, будьте любезны вернуть мне за обед. А брюки можете засунуть себе…

— Дима! — оборвала его до ужаса воспитанная Образцова.

— …В пакет.

Сталин послушно заглянул в пакет, наверно, ожидал узреть там в сложенном виде долгожданные брюки на подтяжечках. Но, судя по горестному вздоху, их там не оказалось. Странно. Мне вдруг стало интересно: а кто на самом-то деле спер штаны? А если их не крали, то где же они?

Когда бутылка была допита, а шашлык и салат доедены, мужчины, на удивление, вроде как сдружились. Дима поклялся именем матери, что не воровал портки ни у кого ни разу в жизни, а Сталин вернул ему положенную часть денег за обед, ту, на которую сам поел. Засим мы все вернулись в автобус.

…Через двадцать пять минут автобус затормозил на поляне, откуда открывался поистине чудесный вид: красавица гора, гордая и неприступная, приютившая на своем теле множество деревьев, упиралась широкой стопой на поросшую густой травой почву, а свой острый купол устремила ввысь, в дивное нежно-голубое небо с редкими маленькими пушистыми облачками, среди которых, словно королева на троне перед подданными, светило яркое, палящее божественное солнце; по периметру, насколько хватало глаз, величественную гору омывала шумная река, звучное урчание которой даже с такого расстояния доносилось до путешественников. К подступу к горе через реку вел мост, старый, расшатанный, сотворенный из канатов и тонких деревяшек, который того и гляди развалиться, стоит на него ступить.

Нам дали пару минут. Я смирилась с тем, что в Димке умер папарацци, и больше никак не реагировала на то, что он без конца фотографирует нас с подругой, к тому же панорама была на самом деле великолепной и ослепительной. Хотелось остаться здесь жить. Навеки. Но, к сожалению, долг звал — нам до зарезу нужна была карта. Я напомнила об этом Юльке, которая тоже была на грани безумия в связи со свалившейся на наши ясны очи красотой.

— Идем. Предельное внимание.

Она кивнула, взяла меня под руку, а Димка, налюбовавшись и нафотографировавшись вдоволь, обнял меня за талию, вот так трио и достигло моста, где ждала нас экскурсовод.

— Пещера «Нежух» является одной из многочисленных загадок света, — приступила она к монотонному рассказу. — Никто не знает, откуда она появилась и как давно уже находится в нише этой горы. Одним из открывателей пещеры был историк и археолог Аркадий Нежух, отец основателя города Туапсе — Филиппа Аркадьевича Нежуха. В честь первого и названа пещера. Эксперты, частенько наведывающиеся в эти места, выявили сильные магнитные волны внутри пещеры. По еще не установленным причинам там жутко холодно, гораздо холоднее, чем в предыдущих, где мы уже успели побывать. Пока этот факт считается феноменом, загадкой природы. Так что предупреждаю, если у вас есть с собой одежда, которую вы в автобусе сняли, вернитесь за ней и наденьте. — Несколько человек, почесав тыковки, поспешили обратно в поджидающий автобус. Я же с надеждой воззрилась на Димкину ветровку, потому как сама была почти голяком. Вот ведь предусмотрительный человек Каретников! Впрочем, насколько мне известно, он частый гость в таких местах, так что должен уж запомнить. — Если среди вас есть люди, сильно подверженные влиянию перепада атмосферного давления, — продолжала запугивать женщина с бейджиком на груди, — возможно, вам разумнее будет не ходить туда, а подождать остальных снаружи, подышать свежим воздухом, сделать памятные снимки на природе, потому что однажды нескольких людей со слабым здоровьем пришлось увозить отсюда прямо на «Скорой помощи». — Пяток бабушек и дедушек, переглянувшись, сообщили даме, что они отказываются спускаться в пещеру и подождут здесь, так как у них нелады с давлением и сердцем. — Разумно, — одобрила экскурсовод. — Ну что ж, остальные — за мной. Только, ради вашей же безопасности, ступайте за мной след в след! Итак, — она первая подошла к шаткому мостику и схватилась за канатный поручень, — переходим по одному, двух человек этот мост не выдержит. Смотрите внимательно, как я перехожу, и каждый, по очереди, проделает все то же самое, шаг в шаг. — Она начала медленно переставлять ноги с одной дощечки на другую, крепко держась руками за канат. Мост на это отвечал скрипом и потрескиванием, точно мечтал разорваться и кануть в небытие. И вот она на том берегу. — Следующий пошел, — отдала женщина приказ.

Мы с подругой умышленно встали в очередь самыми последними. Пара теток преклонных лет даже кричала, переходя реку по мосту, и предводитель экскурсии велела им не смотреть вниз. Они слушались, поднимали головы и шествовали дальше. Сталину пришлось хуже других: дурацкие брюки начали сползать, как он и предвидел, так что директору приходилось одной рукой держаться за канат, а второй — за ремень. Блин, когда же он найдет потерянные портки, что на подтяжках? Или пусть жена пришьет подтяжки к этим, что ли.

Наконец дошла очередь и до меня. Ступив на дощечку и сделав шаг вперед, я ощутила, как подо мной что-то сильно завибрировало, и машинально опустила глаза. Веревка, связывающая деревяшки, натянулась до упора, всем своим видом советуя мне не делать резких движений; канатный трос, протянутый на уровне локтя от одного металлического колышка, возвышавшегося на первом берегу, к другому, вбитому уже на берегу, где находилась гора и куда я собиралась попасть, совершал дикие колебательные движения, передающиеся пальцам, которые, казалось, вот-вот разомкнутся, не сумев удержаться на нем; поток реки, быстрый и шумный, несся по бесчисленным поворотам русла и, натыкаясь на острые валуны, высовывающие свои носы из воды, вспенивался и пузырился, меняя исходный прозрачный цвет реки на грязно-белый. Река была свирепа и беспощадна, и, если кто-то попадется ей в плен, она, не раздумывая, со скоростью звука унесет его с собою в великое морское царство.

Я выразительно ахнула и тут же услышала знакомое:

— Не смотрите вниз! И держитесь крепче!

И как ей не надоело каждому повторять одно и то же?

А тебе-то как, Катерина, не стыдно? Ты ведь не каждая, ты особенная! Ты ничего не боишься и многое можешь преодолеть. Так что кончай дурить и дрейфить и погляди лучше на тех бабулек, которые всего за минуту перешагнули этот барьер и оказались по ту сторону!

Это возымело силу. Хотя я немного кривила душой, говоря про бабушек — среди нас осмелилась остаться лишь одна зрелая женщина лет шестидесяти, — все же мне стало стыдно за временное чувство страха, и я довольно храбро, гордо глядя перед собой, преодолела оставшуюся половину пути.

За мной пошла Юлька, которая тоже, посмотрев вниз, едва не очутилась в обмороке, но вовремя собралась и оказалась возле меня. Замыкал шествие Димка. Что и говорить, на его лице во время перехода по колеблющемуся мосту не возникло и тени испуга, появилось такое впечатление, что он даже за канат почти не держался. Но этого ведь не может быть, верно? Он же не супермен. Значит, просто почудилось.

Вот мы уже приблизились к горе. Далее ко входу в пещеру шел спуск по деревянным ступеням, дно которых было вбито в почву, всего их я насчитала тринадцать. Предпредпоследняя на ньютоны человеческого веса (да-да, вес измеряется в ньютонах, вспоминаем физику) откликнулась совсем иным звуком, нежели остальные. Он был глухой и в то же время отчетливый, тогда как голосов двенадцати других ступеней практически не было слышно. Мы с Юлькой, заметив это дело, тут же загорелись. Оно и понятно — третья ступень! Вот она, третья ступень!

— Что-то не так? — спросил нас Димка. — У вас изменилось выражение лиц.

— Нет, мы просто устали, — ляпнула Юлька очередную глупость.

— Да? — хмыкнул спутник. — Чтобы от усталости так загорались глаза и тряслись руки… Это что-то странное. Более похоже на золотую лихорадку.

Мы никак не стали отвечать на этот выпад, пусть думает, что душе угодно. Нам было все равно, ведь карта со второй частью кода от сейфа с неизвестно чем, но, бесспорно, чем-то очень стоящим, фактически уже у нас в руках!

Группа людей паровозиком проникла в недра пещеры «Нежух» — источника мощных электромагнитных излучений. Тусклый свет мизерных электрических лампочек, подвешенных на проводах вдоль каменистой стены, слабо озарял внутреннее пространство. Были видны серые сталагмиты, торчащие снизу, и сталактиты, свисающие сверху на разной высоте. Некоторые из последних даже доставали до наших голов, и приходилось нагибаться, чтобы пройти мимо, так как обойти было нельзя — вход в пещеру представлял собой длинный узкий коридор. Насчет холода экскурсовод, как выяснилось, не для красного словца сказала — у меня зуб на зуб не попадал, все тело сковал коварный озноб, а руки усиленно потирали одна вторую.

— Хочешь? — Димка потряс ветровкой, вопросительно глядя на меня, и, получив в ответ кивок, стянул с себя одежду и накинул мне на плечи.

— С-спас-сибо, — мои зубы все еще бились друг об друга, потому вышло вот это вместо обычного «спасибо». Однако ткань сделала свое дело, и мне вправду стало значительно теплее и комфортнее.

Юлька воззрилась на меня с недовольством пополам с завистью.

— Так тебе и надо, — задорно подмигнул моей подруге Каретников. — Не воровала бы у Сталина брюки — он бы тебя сейчас грел вовсю, отдав свою фуфайку.

Сталин, шедший впереди, одобрительно хмыкнул, оценив шутку, а Юлька фыркнула.

Наконец тускло освещенный коридор закончился, выведя группу туристов на широкое пространство, откуда вело множество ходов.

— Пещера очень длинная и представляет собой лабиринт, — активизировалась экскурсовод. — Так что ни в коем случае не бродите здесь одни. Идите строго за мной, гуськом. А то здесь в прошлом году пара человек отбилась от экскурсии и заблудилась. Их все еще ищут.

— Ну и дела, — шепнул Дмитрий и сказал уже громче, чтобы все могли услышать: — Ничего, не переживайте, я успел привязать конец ниточки ко входу. Так что Минотавр нам не страшен!

Кое-кто хихикнул, мы с Юлькой в том числе, но женщина-гид воззрилась на него с неудовольствием. Мол, она так старается, страху нагоняет, а этот тип взял и все испортил своими шутками-прибаутками.

— Идем дальше. Все за мной, никто не отстает!

Она вошла в один из ходов, тот, что был освещен и имел более широкий проход, и остальные, гуськом, как она и советовала, последовали за вожаком. Но мы с Юлькой не спешили углубляться в пещеру. Ступени-то были снаружи!

— Я забыла кое-что в автобусе, — соврала я, смотря на Тесея современного русского розлива честными-пречестными глазками. — Ты иди дальше, а мы с Юлей сбегаем туда и тут же обратно.

Выражение его лица сказало о том, что Димке моя затея не понравилась.

— Что, никак нельзя обойтись без этой вещицы? Как вы нас найдете? Вы же не будете знать, в какой поворот нужно свернуть!

— Нам твоя ниточка поможет! — съерничала я, мы с Образцовой взялись за руки и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, отправились к выходу.

На улице было гораздо жарче, чем внутри. Действительно, загадка! Ощущение, точно мы десять минут посидели в холодильнике в одних трусах, потом все же вышли из него и очутились в пустыне Сахаре. Хотя какая уж тут пустыня… Старички вовсю тусовались на поляне с фотоаппаратами в руках. Мы их отчетливо видели, так как они были на пригорке, а вот нас они заметили вряд ли. Мы сливались с булыжниками, нашедшими свой покой возле входа в пещеру, и с фоном горы. Да и вообще, нас разделяло расстояние до моста, сам мост, потом нужно было спуститься по лестнице далеко вниз и свернуть немного вбок, так что, не зная, куда собственно смотреть, различить нас было невозможно. Две подруги и не стремились привлекать к себе внимание, оттого даже переговаривались полушепотом.

— Ты заметила, что третья ступень отличается от других? — задала Образцова глупый вопрос: мы обе это заметили, еще когда спускались.

— Да. Она внутри пустая, в ней есть ниша.

— Думаешь, это то, что нам надо?

— Не сомневаюсь. Что там у нас в рюкзаке? Похвались.

Юлька сняла с плеч маленький рюкзачок и вывалила на землю инвентарь — молоток, гвоздодер, плоскогубцы, отвертку простую, отвертку крестовую и немного гвоздей различных размеров.

— Думаю, нам нужно это, — оглядев сие великолепие, подняла я гвоздодер и направилась с ним к лестнице. Юлька чапала за мной.

Верхняя доска третьей ступени была прикреплена к основанию гвоздями с двух краев, одним — с левого, и одним — с правого. Я ухватилась за инструмент покрепче и, уцепившись разъемом гвоздодера за шляпку гвоздя, потянула что есть силы вверх.

— Ну как? — полюбопытствовала подружка, имевшая обыкновение перекладывать на мои хрупкие плечики всю самую черную и тяжелую работенку, а я, так как все еще напряженно тянула вверх, ответила ей что-то вроде вот этого:

— Ы-ы-ы-ы!

— Понятно. — Она почесала затылок. Затем почесала бровь, потом — нос, после — подбородок. Причина столь интенсивной чесотки была в следующем: Юлия Сергеевна кумекала, каким образом мне помочь. — Давай так попробуем, — выдал ее мозг свежую идею, сама она прижалась ко мне сзади, обняв, ухватилась обеими ладонями за рукоять молотка и тоже стала тянуть. Вот так, в четыре руки мы боролись с одним-единственным несчастным гвоздиком.

— Постой, мы неправильно делаем! — осенило меня. — Эффект рычага!

Юлька поняла меня, и, не меняя позы, мы стали давить на деревянное основание гвоздодера вбок.

«Увидел бы нас сейчас Каретников, страшно бы обрадовался», — не успела я подумать, как гвоздь сдался и катапультировал высоко вверх, а мы, оступившись, дрепнулись на пятые точки, причем я приземлилась прямехонько на драгоценную подругу.

— Пардон, — поднялась я и отряхнулась.

— Сколько же ты весишь? — возмущенно прохрипела Юля, тоже поднимаясь.

— Мало! Пятьдесят пять!

— Быть этого не может, — продолжала она ворчать, я показала ей знак «тихо», склонилась над вторым гвоздем и молча подозвала пальцем, дескать, подойди поближе и помоги.

Второй гвоздь капитулировал куда быстрее — это мы проявили сноровку, кое-чему научившись в первый раз.

— Уф, — утерли неугомонные подруги пот со лба и ринулись к верхней доске, чтобы скорее ее поднять и заглянуть внутрь.

Наши котелки отбрасывали тень на днище ступени, из-за этого было плохо видно, что там внутри и есть ли что там вообще. С этим я просунула туда кисть и под громкий, мелодичный шум льющейся неподалеку воды начала шарить. Здесь что-то твердое уперлось мне в спину.

— Убери свой локоть, и без того проблем хватает, — обругала я подружку.

Но та была не согласна с критикой:

— Какой еще локоть? Я тебя даже не касаюсь! — Она обернулась, чтобы выяснить, что же мешает ее капризной подруге искать карту, совсем неожиданно для меня вскрикнула и зажала рот рукой.

Я повернула голову. Парень во всем черном, убивший Алексея Корчагина и женщину в черно-белом купальнике, приставил ствол пистолета мне между лопаток и произнес:

— Попались.

 

Глава 9

— Я сейчас заору, — предупредила Юлька.

— Да, и тогда твоя подружка умрет.

Я вздохнула.

— Юль, успокойся. Чего тебе надо, ублюдок?

Парень с довольно неприятной внешностью, косыми глазами и наметившимися усиками криво ухмыльнулся:

— Несложно догадаться. Отдай-ка мне то, что ты нашла внутри этой ступени.

— Там ничего нет. Можешь проверить.

Это была правда. Сколько я ни шарила ладонью, так ничего нащупать и не удалось. Абсолютно ничего. Но я не успела обидеться: если б там и была карта, она б уже перекочевала в руки противника. Нет, и слава богу.

Он больно схватил меня за волосы и отшвырнул в сторону.

— Скотина! — возмутилась жертва нападения.

— Заткнись! — Затем он отшвырнул мою подружку, та приземлилась прямо на меня, то есть отомстила за предыдущее падение.

— Сколько ты весишь? — решила я, что теперь моя очередь злиться, хотя и понимала, что Образцова не виновата в том, что ее кинули прямо на меня.

— Заткнулись обе! — Парень, держа нас на мушке и не отрывая от двух туристок взора, свободной рукой полез в нишу убедиться в моих словах. Убедился: — Б…! — но данный исход не пришелся ему по вкусу, что он и выразил этим древним словцом. Преступник выпрямился, все еще направляя на нас ствол, и сказал ерунду: — Отдавай.

— Что?

— Отдавай немедленно! — закричал бандит. — Я шутить не намерен! Ловкая дрянь! Когда ты успела это спрятать?!

— Что спрятать?

— То, что ты вытащила из этой ступени!! — заорал Черный, срываясь на бабий визг. Дуло пистолета, смотрящее мне в лицо, угрожающе затряслось. Похоже, у парня расстройство нервной системы. Вот пришьет он нас сгоряча, и что тогда?

Юлька боязливо прижималась ко мне, вполголоса шепча какую-то молитву.

— Послушай, придурок, — спокойно сказала я. — Ты же видел, что я ничего не прятала. Я просто сунула туда руку и поняла, что там ничего нет. Я ничего не брала. Я бы элементарно не успела.

— Врешь! Врешь!

— Ну можешь обыскать меня тогда, если тебе делать больше нечего!

Ну все, сейчас выстрелит, поняла я и тоже начала читать молитву, только не вслух, как подружка, а про себя.

Как я уже говорила, гора была сплошь усеяна деревьями. В том месте, где мы сейчас находились, цвело несколько сросшихся густорастущих кустарников, оттого-то мы и пропустили приближение врага. Точно таким путем к нам прокрался другой человек, причем совершенно бесшумно и незаметно, так что все трое чрезмерно удивились, услышав:

— А ну, брось оружие!

Мы с Юлькой подняли глаза. Прямо над нами, кто бы вы подумали, стоял? Дмитрий Каретников… с пистолетом в руке.

Мы ахнули, а преступник еще больше разнервничался.

— Опусти пушку, не то они умрут! Я убью их!

— Не убьешь, — рассудительно возразил Дима. — Как я понял, у них есть то, что тебе нужно. Так что опускать пистолет придется тебе. Считаю до трех. Раз…

На бандита было жалко смотреть. Он переводил дрожащий взгляд с ведущего счет Димки на своих жертв, а пистолет колебался еще интенсивнее, норовя выпасть из пальцев. В какой-то момент я поняла, что он совсем потерял бдительность, и, когда Каретников уже собирался произнести роковое «три», лежа на земле, сумела выбить ударом ноги оружие у парня. Димка моментально убрал пистолет за ремень брюк, подлетел к парню и принялся его дубасить. Тот сначала позволял себя бить, но в какой-то момент проявил прыть, совсем как я недавно, и, увернувшись от кулака, сделал подсечку противнику. Димка упал, а сам он побежал к мосту. Каретников погнался за ним, я же, воспользовавшись суматохой, сграбастала уроненный бандитом пистолет и сунула в наш рюкзак, гордясь собой: я добыла его в честном бою, и теперь он принадлежит мне.

На мосту Димка его догнал (мост бешено заходил ходуном в разные стороны, уподобившись качелям санатория, о коих я еще хранила свежие воспоминания), схватил за руку, преступник, пытаясь вырваться, замахнулся, но Димка увернулся, и удар прошел вхолостую. После этого (мост уронил в резвую реку пару своих дощечек, вырвавшихся из цепкого веревочного плена, а главный канат, на котором вся эта конструкция и держалась, с нашей с Юлькой стороны начал потихоньку рваться) наш спаситель врезал противнику под дых, следом — в челюсть. Парень покачнулся и, перевесившись через канатные перила — мы с Образцовой дружно завизжали, — полетел вниз.

Я вбежала по ступеням так быстро, как еще никогда не бегала, и, встав возле моста, глянула вниз. Тело парня, разбившего голову об острые валуны, уже прибрала к рукам молниеносная река, унося за собой куда-то вдаль. Память о нем позволяла хранить лишь лужа крови возле судьбоносной каменной глыбы, да и сама глыба, запачканная алыми каплями.

— Мост! — заорали мне на ухо. Это была Юлька.

— Чего? — переспросила я, но она смотрела не на меня, а на Дмитрия и кричала, по всей видимости, именно ему.

— А? — Он медленно ступал к нам по сильно шатающемуся мосту, широко перешагивая через пустоты, образованные выбившимися из общей системы звеньями-дощечками.

— Мост рвется! — повторила Юлька, прибавив уточнения.

Я бросила взгляд на канат. Хотя мост уже не раскачивался так неистово, как при их драке, канат, однако, продолжал рваться и держался теперь на нескольких тонких ниточках. Честно говоря, тогда, на том берегу, я не очень-то верила болтовне экскурсовода, наверняка они этими штучками завлекают народ. Ну как толпу людей могут повести по мосту, который взаправду — чуть что — порвется? А теперь… Или женщина не лгала, или же сама толком не знала, насколько мост коварен.

— Дима, быстрее! — завопила я сиреной. — Ди-ма!

Каретников тоже заметно заволновался и пошел на нас более скорыми шагами. В канате вновь что-то лопнуло. Остались лишь две ниточки.

— Дима! — заорали мы хором с подругой.

— Иду!

Он уже был совсем близко, как вдруг… тын… тын… — это разорвались оставшиеся нити. В последний миг Дмитрий прыгнул прямехонько на нас, мы не преминули схватить его за руки и вытащить на берег, однако забыли о том, что за нами — лестница, и, оступившись, вместе с Димкой с громким визгом пролетели вперед затылками все эти тринадцать ступеней.

Придя в себя, я оглядела свои руки: ладони, которыми я закрывала голову, были сплошь в грязи и крови и нещадно болели. Дмитрий поднялся первым, хотел подать нам руки, но тут что-то вывалилось из-за его пояса. Это был пистолет. С совершенно спокойным выражением лица он поднял его с земли и сунул обратно. Тогда я, вложив в свой вопрос все удивление, недоумение и испуг, медленно произнесла:

— Кто ты, Дима?

Глядя мне в глаза, он пожал плечами и по-простецки хмыкнул:

— Человек.

Не буду утомлять подробностями последующих за этим событий. В двух словах: так получилось, что с поляны никто не видел, как Димка сражался с Черным на мосту, так что все списали это на трагическую случайность. Мы ждали почти до вечера, когда приедут лесорубы и возведут через реку подобие моста из бревен, по которому мы все под чутким наблюдением приехавших спасателей переправились на противоположный берег. Затем ждать пришлось полицию, и свидетелями выступили снова мы с Юлькой, а также новичок в этом деле Дмитрий. По нашим словам выходило, будто мы, почувствовав себя плохо в пещере, выбрались на свежий воздух и узрели, как молодой мужчина, нарушая правила безопасности, бежал по шаткому мосту, размахивая руками и топая, словно слон. Мост, конечно, не выдержал и рухнул. Вместе с парнем. Аминь. Спасатели с ментами остались искать тело, а мы наконец-то загрузились в автобус и поколесили обратно, в Туапсе. Уже в автобусе я осознала, что мне отчего-то жутко жарко, и, поняв причину, сняла ветровку и вернула владельцу. Что и говорить, все туристы по пути домой с жадностью голодных шакалов обсуждали «трагическую случайность» и пытались понять, откуда этот человек взялся на мосту, ведь среди нас его не было, а другие туристические группы в это время не приезжали. Все в итоге сошлись на том, что это местный дурачок.

Выбросив туристов возле ворот санатория, автобус уехал, а люди стали потихоньку разбредаться кто куда.

— Не станете же вы спорить, что я спас вам жизнь? — нарушил молчание Каретников, когда мы замерли на тротуаре, не зная, что делать и куда идти, до того странным было произошедшее. В автобусе мы трое ехали молча, не участвуя в общем обсуждении.

— Да, так и было, — сухо ответила я.

— Тогда я потребую маленькую плату.

— Надеюсь, не свидание? — грубо произнесла я. Что и говорить, я стала если не бояться Диму, то уж точно настороженно к нему относиться, так что наедине оставаться с ним мне уже как-то не улыбалось.

— Нужно мне больно, — фыркнул он, обидевшись на мой тон. — Нет, мне нужна та вещь, что лежит в вашем рюкзачке. Не то чтобы она мне нужна, просто, думаю, безопаснее ей будет храниться у меня, чем у вас.

— Ты имеешь в виду молоток? Да забирай на здоровье.

Он понизил голос до шепота, так как несколько человек все еще топтались неподалеку.

— Нет, я имею в виду пистолет.

Препираться не было смысла. Но он не мог видеть, как я клала его в Юлькин рюкзак! Это что, еще один психологический ход? Или банальная логика, мол, если был пистолет на одном месте, а потом его не стало, следовательно, его положили в иное место. Ничего не возникает из ниоткуда и не исчезает в никуда — закон физики.

— У тебя уже есть одна такая же «вещь». Вторую оставь, будь добр, нам, — хоть я и просила, но тон по-прежнему был холодным.

— Господи… — Он взял меня под локоть. — Катя, это газовый был пистолет, газовый! У меня есть на него разрешение, если хочешь, дам ознакомиться. Я всегда с собой беру в такие поездки, никогда не знаешь, чего ожидать от людей гор. «У холмов есть глаза» смотрела? Так что я не наемный киллер, если ты об этом.

Я немного успокоилась, и все же врожденное упрямство не давало мне так запросто отдать ему важную штуку. Она могла когда-нибудь спасти нам жизнь. Или же отнять чужую. А могла и завести в тюрьму по статье «незаконное хранение оружия». Я долго колебалась с ответом, пока оба напряженно всматривались в мое лицо. Наконец я покачала головой.

— Дима, ты человека убил, — сказала тихо, без укора, скорее, с жалостью и сочувствием. — Это тебе не блины печь. Вдруг ты захочешь покончить с жизнью? Пусть лучше он у нас пока полежит. Когда я пойму, что с тобой все в порядке, я сама отдам его тебе.

Злость перекосила его лицо. Впрочем, это преимущественно была не злость на меня, а злость на обстоятельства, может, даже боль из-за содеянного. Он схватил меня за плечи и затряс:

— Я никого не убивал! Поняла меня?! Никого! Это был несчастный случай!

— Отпусти ее! — Юлька налетела на Димку и заставила его выпустить меня. Я же не стала на него обижаться. Он ударил человека, человек упал и разбился насмерть… Да, он спасал наши жизни, это была самозащита, и все же Димка понимает, что, отпусти он его тогда, парень был бы жив. Пускай этот тип — плохой человек, пускай он не оставил бы нас в покое, следил бы, допрашивал, как ту женщину с «банана», потом, возможно, убил бы, но он остался бы жив. А сейчас он мертв. Так что, как ни крути, как ни притворяйся, Дмитрий чувствовал свою вину за гибель человека, что он сейчас своей яростью, своими словами и доказал. Он не мне говорил про несчастный случай, он сказал это самому себе.

— Дима, успокойся, дыши глубже. Сейчас у тебя шок, но это пройдет. Нужно отвлечься от этих мыслей. Постарайся не думать об этом, — посоветовала я от души, так как однажды сама узнала, что это такое — быть косвенным убийцей. Оттого и приняла это горестное решение — уйти в сторону. Но как я могла сказать об этом Женьке? Как я могла бы такое рассказать?..

Каретников замолчал. Он молчал довольно долго, мы уже истомились и хотели уйти, как он открыл-таки рот:

— Так, сейчас идем к нам в квартиру. И вы нам с Михой все расскажете. И никаких — но! Чуть не погибли вы, чуть не погиб я, к тому же, по вине несчастного случая , — выделил он особо, — умер человек. Имею я право знать, наконец, что происходит?!

…Мы сидели на кожаном диванчике за столом на кухне. Мишка хлопотал возле плиты, готовя нам троим ужин (сам он уже успел поесть, так как целый день сидел дома). В квартире были две большие комнаты с кроватями, прочей мебелью и телевизором, кухня со всей утварью, прихожая, совмещенный санузел и большая лоджия — это Димка, чтобы привести нас в чувство, водил по квартире, говоря на ходу всякие глупости и ненужности, а я в то время гадала, сколько же они платят в день за такие хоромы. Наконец, привел нас за стол и вынудил все-все рассказать. Чтобы усладить наше горе и унять наши вздохи, Лисовский к тарелкам с макаронами с тушенкой добавил еще и торт-мороженое, вынутый из морозилки. Вот ведь добрая душа. Что и говорить, с клубнично-ванильным лакомством время потекло куда веселее.

— Знаете, что я думаю? — внимательно выслушав наш рассказ и временами задавая наводящие вопросы, решил поделиться мнением Димка. — Твой, Юля, прапрапра, скорее всего, не просто так, захватив с собой карту, поперся играть в бар. Он просто выжидал время.

— Выжидал? — вдумчиво переспросила я. Что ж, в этом был свой резон, я, хоть и мыслила в схожем направлении, конкретно до этого не доперла.

— Да. Наверно, у них была назначена встреча с этим парнем. Обмен на что-то. А тот не захотел меняться, проследил, где Юлькин дед, пират и морской волк, проводит ожидание встречи, и, вооружившись «ТТ», решил перехватить карту, ничего не отдавая взамен. Кто ж знал, что вы и тут встрянете, две девицы с шилом в известном месте?

— Но-но-но, я попрошу! — возмутилась я, а Образцова сидела тихо, краснея при каждом упоминании про выдуманного ею пирата-деда. А Димка, точно специально, подливал масла в огонь, упорно величая Кочергу дедом Юли, невзирая на то, что мы называли его настоящее имя и успели извиниться за то, что про сокровища старого пирата все выдумали.

Проигнорировав мое недовольство, Димка, попросив у Мишки добавки, продолжил:

— Непонятным остается то, что это была за женщина, сидевшая перед тобой, Катя. Кем она была Юлькиному деду, что парень в черном даже решил искать у нее карту? Что ж, я постараюсь это выяснить. Спасибо, Мих, ты настоящий друг, — поблагодарил он соседа по квартире, ибо тот поставил перед ним обновленную тарелку макарон и сел рядом.

— Каким образом ты будешь выяснять? — осведомилась я.

— Это моя забота. А вы две постарайтесь вести себя очень осторожно. Никто не знает, сколько их — охотников за сокровищами старого морского волка.

— Дима, хватит! — Юлька чуть не рыдала. Она до ужаса не любит врать, делает это в самых крайних случаях и потом все равно жутко корит себя. А тут Каретников — «прапрапра», «морской волк», «старый пират», «Юлькин дед»… Жестоко!

Наевшись, мы с Юлькой вымыли посуду, расставили ее по шкафчикам, а ребята стали звать нас вместе с ними смотреть телевизор. Образцова глянула на меня с немым вопросом. Я пожала плечами, мол, как хочешь. Тогда она ответила:

— Только если недолго.

И, зайдя в комнату, мы расположились недалеко от ребят, но очень близко друг к другу. Когда мы обе чего-то опасаемся, то всегда стараемся держаться бок о бок.

В середине фильма Юлька, так и не перестававшая ни на миг думать об ужасных событиях возле пещеры «Нежух», ахнула:

— А если бы он и впрямь решил обыскать нас? Зачем ты ему предложила это? У тебя же с собой карта! Мы и вторую не нашли, и первой бы лишились!

Заметив любопытный взгляд ребят, я хмуро ответила:

— У меня ее с собой нет. Она спрятана.

— Как это? Мы же договорились, что ты будешь носить ее с собой!

— Извини, я отказалась от этой идеи. Карта спрятана так, что никто не сможет открыть сейф без моего на то согласия. Уж я умею прятать вещи, можешь мне поверить.

Юлька поверила. Она помнила, как я однажды, лет шесть-семь назад, спрятала от мамы с бабушкой фотографию одноклассника, моей первой, но недолгой любви, который им жутко не нравился, ибо был не прилежным ботаником, а ярым прогульщиком и отпетым хулиганом, однако так глубоко, что до сих пор найти не могу. Мне было бы жутко интересно отыскать ее сейчас и освежить в памяти его образ, который почти уже стерся, но… нема!

Через некоторое время мы засобирались домой, вспомнив то, что на юге моментально темнеет, но ребята обещались проводить, а потому мы остались пить чай с конфетами. Наконец, когда наша компания вышла из дома и направилась к бабе Дусе, уже на самом деле начало темнеть. А пока мы неспешно шли, ведя интересную беседу, кою хотелось продлевать еще и еще, оттого и еле-еле передвигали стопы, на город опустилась окончательная черная таинственная мгла.

— Где там дом-то ваш? — спросил Мишка.

— А вот и он, — выдала Юля с частичкой грусти в голосе. Ей не хотелось расставаться с блондином, в которого, как я заметила, она окончательно втюрилась в ту секунду, когда отметила, насколько же он хозяйственный.

Ребята решили проводить нас прямо до дома, потому мы все вместе прошли за калитку, спотыкаясь о какие-то непонятные предметы на земле, дотопали до двери в дом и открыли ее, продолжая переговариваться и иногда хохоча над чем-нибудь забавным.

Не успели мы пересечь порог, как в коридоре вспыхнул свет. Уже знакомая нам парочка — женщина в бигуди и бородатый мужичок с ружьем наготове — принялась громко возмущаться:

— Нет, вы поглядите на них! Мало того, что посмели вернуться, так еще и сутенеров с собой привели!

— Блин, опять! — досадливо протянули мы с Юлькой. Ну сколько же можно ошибаться! Надоело! Когда мы, наконец, запомним дорогу домой? Ей-богу, даже ходя в ясли, я порой сбегала оттуда и находила свой дом среди сотни других!

— Это что, ваш папа? — удивленно произнес Димка, косясь на вооруженного человека.

— Зачем ему ружье? — испуганно спросил Мишка.

— Сейчас узнаешь! — пообещал бородач и приготовился стрелять. Со столь близкого расстояния, безусловно, даже такому мазиле удалось бы попасть в цель, потому я схватила всех троих в охапку и зарычала:

— Сматываемся!

Еще долго нас преследовали страшные, лютые «бдыжь-бдыжь»…

Уже в комнате, распрощавшись с парнями, переодевшись и сев на кровать, мы стали обсуждать ситуацию, в которую угодили.

— Как думаешь, опасность миновала или все самое ужасное еще впереди? — поинтересовалась Юлька моим мнением.

— В лице Черного опасность, без сомнений, миновала. Но, сдается мне, он был не сам по себе. Шестерка.

— Неужели клад так велик, что вовлек даже криминальных авторитетов? Может, он не шестерка, а просто действовал с кем-то сообща?

— Ага, тогда остается лишь узнать, сколько их в команде! Дай бог, если меньше сотни!

— Прекрати. Сколько же там брюликов, если, поделив на сто, останется такой большой куш, что можно пойти на убийство? Наверно, их всего двое, или вовсе он был один.

— Юля, убивают и за бутылку водки. А ты говоришь, брюлики! Никто не знает, что там. У нас все равно не остается иного выхода, кроме как быть марионетками в чьей-то злой игре, продолжая плыть по течению. То есть это им будет казаться, что мы всего лишь марионетки, но на самом-то деле в нужный момент мы сумеем удрать отсюда с кладом под мышкой. Это я тебе гарантирую, — оптимистично заверила я. Но только для того, чтобы самой в это поверить.

— Слишком много на себя берешь. Думаешь, мы вдвоем справимся с целой бандой, которая не одну собаку на криминальном поприще пожрала? Вряд ли. Ждет нас жестокая участь. Так что мне приятнее думать, что тот чувак был один. И других не будет. — Юлька влезла под одеяло и сладко зевнула. — Хорошо хоть, теперь мы не одни. Если что, парни нас будут защищать.

Так, началось…

— Юля, — строго начала я, — не стоит доверять людям, которых ты знаешь лишь четвертый день, только из-за того, что влюбилась в одного из них. От семейства гоминид, рода человек, вида человек разумный не стоит ожидать ничего хорошего. Никогда! Запомни это. К ним мы обратимся в самую последнюю минуту.

— Но ведь Димка спас нас!

Я пожала плечами.

— Как бы цинично это ни звучало, мы не знаем его мотивов. Он это сделал потому, что герой, или потому, что у него свой интерес?

— Ну ты вообще… Ты хоть кому-нибудь веришь на этом свете? Мне хотя бы?

Я вздохнула.

— Я верю в то, что по собственной воле ты меня никогда не предашь. Но я верю в то, что ты можешь предать меня, поддавшись на удочку умелого рыбака и не понимая, что предаешь.

Юлька надулась.

— Ты считаешь меня дурой?

— Нет. Ты умная в чем-то. Но ты еще немного наивна. Не обижайся, я от добра это говорю, а не со зла. Я рада, что Каретников спас нас. Но нам взамен пришлось ему открыться, а это плохо.

Юлька замолчала, и я полезла под одеяло. Тут ей пришла на ум какая-то настолько дикая мыслишка, что она даже подпрыгнула.

— Катька, только честно… Когда ты сказала, что спрятала карту так, что ни одна охотничья собака не вынюхает… это был спектакль для ребят, да? А по правде она была у тебя с собой?

Я нахмурилась, медля с ответом. Наконец сказала:

— Это не спектакль. Я ее спрятала минувшей ночью и, возможно, спасла этим тебе жизнь. Если что, пытать будут только меня.

Образцова снова замолкла, о чем-то размышляя. Я думала, она с ехидством изречет: «Ага, а меня тогда сразу убьют», но Юля взамен этого выдала:

— Никак не пойму, ты героиня или чокнутая?

Я хихикнула:

— Два в одном. — Затем села. — Слушай, мы рано улеглись. Надо бы вернуть бабе Дусе инструменты, на антресоли в коридоре, откуда взяли. Вдруг она завтра с утра соберется что-нибудь починить?

— Хорошая мысль. Только мне вставать лень. Убери, а? — жалобно проскулила она, поудобнее кутаясь в одеяло.

— Лентяйка.

Я поднялась и стала потрошить рюкзак.

— Боже! Господи, за что?! Ужас! Ужас! Караул!

— Ты чего орешь? — заворочалась Юлька и откинула одеяло. — Чего стряслось?

— Пистолет! Его сперли!

— Тише, не кричи! Бабка спит.

— Она глухая! Пистолет утащили! — Я в бешенстве отшвырнула рюкзак в угол. — Я знаю, кто это сделал! Это Димка, сто пудов!

— Да, наверно, когда в туалет ходил. Мы же бросили рюкзак в прихожке.

— Не мы, а ты! Впервые доверила тебе одно-единственное мало-мальски важное дело — нести рюкзак, так ты и это сумела превратить в катастрофу!

— Это ты все превращаешь в катастрофу. Подумай, оружие должно находиться у мужчины! Нам оно на кой?

— Обороняться! — Я метала молнии. Как можно добровольно отдать такой козырь в руки малознакомым парням? — Мужчины… Что они могут, твои мужчины?! Признайся, ты знала, что так будет! Ты специально это сделала! Это я! Я воровала этот пистолет, он должен принадлежать мне! А ты все испортила!

— У тебя паранойя. Угомонись. Давай, наконец, спать.

Посреди ночи я проснулась и вовсе не удивилась, услышав ночные шорохи. Повертевшись чуток в постели, я все же спустила руку к полу и стукнула по нему кулаком два раза. Ожидая ответа, я не дышала. Но его не последовало. Что же, я схожу с ума? Начав дышать, я подумала было разбудить Образцову, чтобы тоже вслушалась и подтвердила либо мое умопомешательство, либо наоборот, но вспомнила, что мы с ней вроде как разругались. Не знаю, как она со мной, а я-то с ней точно! Мне ничего не оставалось, как повернуться на другой бок и постараться абстрагироваться от этих звуков, чтобы не мешали спать.

За завтраком я молчала. Вчера я готова была растерзать любимую подружку, а сегодня решила просто ее игнорировать. Она заслужила. Ее слепая вера в мужчин-рыцарей когда-нибудь будет стоить нам жизни. Не дай боже, тьфу-тьфу.

— Вы сегодня-то куды? Аль на пляж опять?

— Да, — кивнула Юлька, отпивая из цветастой кружки зеленый чай. Овца.

— Вы б, девоньки, погуляли бы где! Что вы там в своей Москве-то видите? Площадь Красную да Мавзолей? У нас здеся такие места! Горы, парки, музеи…

— У нас тоже музеев полно, — ответила Образцова. Дура.

— Юлечка, а ты чего молчишь все? Кушаешь? Ну, кушай, кушай… Катя, музеи-то все разные. В своих вы были, а в наших-то нет. В городе есть музей имени Киселева, художника. Историко-краеведческий музей имени Полетаева. Наш город же — город-герой. Сначала он возник как поселение вокруг русского военного укрепления Вельяминовского в 1838 году, и только с 1916 года стал городом. В период Великой Отечественной войны Туапсе был сильно разрушен налетами фашистской авиации. После войны восстановлен. Так что посмотреть здесь есть на что.

— Интересная история, — вежливо изрекла подруга. Зараза.

— Возле Геленжика, — продолжила старушка, — в поселке Джанхот, есть музей в честь писателя Короленко. Знаете такого? А то сейчас образование, говорят, хромает.

— Конечно, знаем, — ответила за обеих дура и зараза. — По литературе читали «Огоньки» и «Парадокс».

— Что там «Огоньки», он много чего писал. Мой отец был помешал на нем. Даже в музей тот устроился работать сторожем, чтобы быть ближе к любимому писателю.

Она еще долго бормотала про своего отца, чудом оставшегося в живых после войны, я отчетливо скучала, наконец корректная Юля-овца решила, что нам пора на пляж, и мы отчалили.

На пляже сегодня спасателей было — хоть отбавляй. Виной всему недавний несчастный случай. Они ходили вдоль берега туда-сюда, вооруженные биноклями, и вздрагивали от каждого веселого детского визга. Короче, искупаться не удалось. То есть удалось бы, конечно, просто не хотелось это делать под таким тщательным наблюдением. Остальным людям это, наоборот, нравилось, так что пляж был наполовину пуст — все ушли в воду, прибавляя людям на боевом посту объектов для пристального внимания и ограничивая пространство вокруг каждого.

— Кстати, ты успела забыть, что должна мне одно свидание, — произнес Димка тоном кота, нализавшегося сметаны. Кайфово ему, значит. Ну, раз так…

— А ты должен мне один пистолет. Вернешь — получишь свидание.

— Э, нет! Вооруженная женщина при личной встрече… это куда хуже, чем обезьяна с гранатой.

— Прекрати кривляться. Предупреждаю: не вернешь добровольно — заберу сама, только ты при этом рискуешь пострадать.

— О как! — обрадовался враг и хохотнул, не веря в мои угрозы. Зря.

А Юлька махнула на меня рукой, сказав:

— Ребята, не обращайте на нее внимания. Она с самого утра бука.

С утра? С утра?! Нет, какова нахалка, а? Между прочим, я еще вечером высказала ей все, что накопилось! А сегодня молчу, потому что прибавить нечего. А я еще ради нее за заколкой лезла!

Будучи неспособной выносить больше это предательство, я поднялась, забрала полотенце, где лежала, прихватила кое-какие личные вещи и демонстративно отчалила в другой конец пляжа, благо свободных посадочных мест было достаточно. Не прошло и пяти минут, как Димка пришел ко мне со своими пожитками.

— Что мы и впрямь постоянно вчетвером, как одна большая семья, а? Мы и по парам можем разбиться, как считаешь? — Я молчала. — Молчишь? Давай ты мне вечером долг вернешь?

— Я ничего тебе не должна. У тебя мой пистолет.

— Будем считать, ты расплатилась им за спасение жизни. В этом плане мы квиты. А свидание ты мне по-прежнему должна.

К сожалению, он был прав. Он спас жизнь — и забрал пистолет. Это было логично. И в то же время так подло!

— Вор.

— Я не вор. Ты глупая и не понимаешь, что от оружия ничего хорошего ожидать не стоит. Особенно тем, кто не умеет с ним обращаться. Им оно принесет только вред.

— А ты, значит, умеешь? — ядовито сказала я полувопросительным-полуутвердительным тоном.

— Нет. Но у меня нет шила в одном месте, так что он спокойно отлежится в квартире до поры до времени. Слушай, по поводу нашего общего дела. Я тут поспрашивал во дворе… Знаешь, городок-то небольшой, слухи быстро плодятся. Так вот, оказалось, что та тетка, что плыла с нами на «банане», убитому возле бара пирату приходится родной сестрой. Вот почему парень, как ты говоришь, так рьяно допрашивал ее на предмет карты. Прикинь, как жители обескуражены? Сначала брата застрелил бандит-гастролер, позарившийся на выигрыш, а всего два дня спустя тонет его сестра при довольно загадочных обстоятельствах. То есть они для пляжников загадочные, они ведь до сих пор понять не могут, зачем тетя сняла жилет и наглоталась воды, а для горожан — обычное дело. Часто кто-нибудь тонет. И только для нас с тобой это — преступление, состав которого налицо и убийца которого найден. — Димка нахмурился, желая, очевидно, добавить «и мертв по вине несчастного случая», но не стал.

— Она жила в этом городе?

— Да. И Кочерга ваш тоже отсюда. Ну, как тебе проделанная работка? Похвалишь хотя бы? — Он подставил губы для поцелуя, но я отстранилась.

— Дима, чего ты хочешь?

— Что? Чего я хочу? Ясен пень, тебя, конечно!

Я покачала головой.

— Я имею в виду от этой истории. Я знаю тебя пятый день. Ты спасаешь мне жизнь и рьяно, с головой кидаешься в расследование. Оттого возникает вопрос — чего ты хочешь?

Он прищурился, отвернулся, затем, посмотрев на меня, выдал весело:

— Полагающуюся долю, конечно. Чего же ты думала? Я жизнью рисковал. — Чем меня совсем не удивил. Услышала бы нас Юлька, глядишь, умнее бы стала.

— А полагающаяся доля — это, видать, девяносто процентов?

Он хохотнул, но не весело, а, скорее, грустно.

— За кого ты меня принимаешь? Даже немного обидно. Нас четверо, стало быть, делим на четверых.

— Хорошо, — вздохнула я, — только с одним условием.

Он, довольный, придвинулся поближе и осмелился обнять меня за плечи.

— Внимательно слушаю.

— Ни один человек, имеющий оружие, не узнает, где находится карта. Это мое последнее слово.

Он тут же отстранился.

— Ты чего? Я ж не ношу его с собой. Они дома лежат, оба!

— Газовый можешь оставить себе. Меня интересует боевой.

— Иди на фиг. Не дам я бабе пистолет! Пушки детям не игрушка!

— Разговор окончен. — Я подставила солнцу спину и стала загорать, блаженно прикрыв глазки. Если повезет, усну. А он пущай думает, что для него дороже — пушка, которой он никогда не воспользуется, за которую его вполне могут засадить на несколько лет, или же двадцать пять процентов несметных сокровищ.

Думал он недолго.

— Идет.

Я стала разминать косточки, представляя себя гибкой кошечкой, и улыбнулась: хоть одна победа за сегодня. Аллилуйя! Димка внимательно за мной наблюдал, пуская слюну.

— Я должна тебе одно свидание. Вот на нем, сегодня вечером, ты мне и отдашь пушку.

Он хотел что-то возразить, но захлопнул варежку и потянулся за банкой пива, мудро рассудив — когда рот занят, язык не сможет произнести ничего, что сумеет расстроить сделку. Далее мы так и сидели молча.

 

Глава 10

Обратно возвращались мы с Юлькой вместе. Баба Дуся, только увидев нас, тут же засобиралась.

— Девоньки, вас ждала, ключей-то нет запасных. Этот ирод, бандюга, что раньше жил, с собою их унес. Пойду я в магазин, потом к соседке, ей телевизор новый сын купил, хорошо так показывает! Не то что мой в комнате — совсем уж сдох поди, только шипение. И не видно ничего.

Она ушла, а я решила наплевать на свою обиду и взяла Юльку за руку.

— Видела сбоку сарай? Пристройку? Он вроде как не сопрягается с домом, но стоит уж очень плотно… Чем темный не шутит? Давай заглянем, пока бабки нет.

— Зачем? Ты что, опять ночью слышала какие-то звуки?

— Да, шорохи. Пришлось прикрыть башку подушкой, чтобы их не слышать. Я не могу так больше!

— Это совесть тебя ночами гложет, — поучительно выдала подруга, а я в приступе злости сильно дернула ее за хвост. — Ай! Пусти, спятила?!

— Ты либо со мной, либо сама по себе. Решай. А я пошла.

— Да хорошо, иду я! Если хочешь знать, это телевизор у нее шумел. Сама же слышала — не работает.

— Нет. Телевизор шумел бы громко. А шорохи были отдаленные, понимаешь? К тому же спит она уже в это время, какой на хрен телевизор?

Мы вышли из дома и свернули вправо. Сарай был окрашен в желтый цвет, что очень нелепо и контрастно смотрелось на фоне синего дома, и имел обыкновенный шпингалет на двери, отделявший нас от разгадки ночных постукиваний и шуршаний. Набравшись смелости, я отворила дверь и… была разочарована. В сарае стоял старенький сервант с побитой посудой внутри, а прямо на полу валялись стулья с порванной обивкой. Было пыльно, и, войдя, я два раза чихнула. Юлька втиснулась за мной, разом погрузив малое помещение в полумрак. Дверь была прямо напротив серванта, и, когда она была открытой, сарай освещался целиком. Но вот мы вошли и преградили путь солнечным лучам.

— Давай присядем, — предложила я, — а то не видно ни фига.

Сидя на корточках — что и говорить, эту позу мы любим, — мы пошарили по углам и заглянули на полки серванта. Одно слово — хлам. Никаких тебе источников звука.

— Катя, это были мыши.

— Да? С каких это пор мыши знают азбуку Морзе? Если ты помнишь, я с ними перестукивалась.

Юлька задумалась.

— Ну не знаю, что тебе посоветовать. Разве что пить на ночь снотворное.

— Ладно, забудь. Пошли.

Мы поднялись и покинули помещение. К сожалению, забыли запереть дверь на шпингалет. Но об этом мы узнали лишь за обедом от бабы Дуси, которая, вернувшись домой, накрыв на стол и позвав нас на кухню, принялась хвалиться:

— Представляете, девоньки, прихожу домой, смотрю — дверца сараюшки нараспашку! А я точно помню, что запирала ее. — Мы, конечно, в тот момент побелели и приготовились писать чистосердечное признание, как вдруг Евдокия Карловна сразила нас наповал, достав из кармана… Юлькин золотой браслет.

— Ах! — схватилась Образцова за сердце, заметив на своей руке отсутствие тонкой цепочки.

— Именно! — обрадовалась бабка. Вообще говоря, Юлька украшения не любит и редко носит, но браслет не снимала, он был ей дорог как подарок. Цепочка со временем растянулась, а у подруги рука очень худенькая, вот и, видно, соскочила, когда мы пол сарая или нижние полки серванта осматривали. — Захожу я в сараюшку, — продолжила баба Дуся, осчастливленная находкой, — а там, на полу, что-то блестит. Наклоняюсь — батюшки-светы! — золотая цепочка, такая махонькая…

— Это на руку, — подсказала я.

— Да, в мою молодость такого не было. Так вот, помните, я говорила по домового, сказавшего: «К добру, грешница, к добру?» Я ж сегодня прямо в полдевятого, как только вы ушли, убежала в церковь свечку Богородице ставить. И вот оно, добро-то, и свершилось! Продать можно, браслетик-то золотой, много дадуть!

Вернувшись в комнату, Образцова принялась хныкать и вполголоса строить планы по возвращению браслета настоящему владельцу, а я в то время читала книжку, лежа на кровати. Здесь-то и застал меня телефонный звонок. К сожалению, не Rammstein. Это были тоже немцы, EverEve, которые оповещали о любом абоненте, находящемся в записной книжке. «Димка или Мишка, что менее вероятно», — подумала я, влезая в сумку, и оказалась права.

— Здравствуй, женщина, — поприветствовал меня Каретников. — Ты так резко ушла с пляжа сегодня, что я решил уточнить: свидание в силе?

— С моей стороны все в силе, а как с твоей стороной — решать только тебе.

— Ну что, сегодня вечером? Скажем, часов в шесть?

— Хорошо. В шесть, возле калитки.

— Вот бы не перепутать и не нарваться на изувера с двустволкой! Иначе к тебе на свидание придет не парень хоть куда, а дуршлаг хоть куда.

Я рассмеялась и нажала «сброс».

— Это был Димка? — проявила подруга любопытство, забыв на время об угодившем в заложники браслете.

— Да.

— Слушай, Кать. А нормально будет, если я сама позвоню Мишке?

— Только попробуй, — пригрозила я.

— А вдруг он не позвонит?

— Позвонит. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так через неделю. А если вообще не позвонит, значит, пошел на фиг.

— Как у тебя все просто. А если он мне нравится!

— Какая разница, кто нравится, кто нет? Не позвонит, стало быть, тебя недостоин, усекла?

— Ага. Кать… А как мы теперь искать карту будем? У нас закончились все варианты!

— У тебя, может, и все, но только не у меня. Просто этот вариант гораздо хуже пляжа для нудистов, оттого я с ним медлила, тянула до последнего. А теперь уже никуда не денешься.

Юлька живо заинтересовалась. Сверля меня горящими зрачками, пристала:

— Рассказывай, до чего додумалась! Ну же!

— Ага, а ты потом все это донесешь до сладкого хозяйственного Мишеньки! — проворчала я, подходя к зеркалу, дабы наладить внешний вид.

— Нет, обещаю! — поклялась подружка, богомольно сложив возле лица ручки.

— Ладно, слушай.

В шесть минут седьмого я выплыла из дома. Юлька убежала еще раньше — через пару минут после нашего с ней разговора ей позвонил Хозяйственный и пригласил на Вечер танца в какой-то допотопный старушечий клуб. Юлька представила себя Наташей Ростовой, напялила платье с кринолином и села в карету.

— Куда пойдем? — спросила я, беря Дмитрия под руку. — Надеюсь, не на бал?

Димка хохотнул.

— Да, наши друзья немного старомодны. Нет, мы с тобой пойдем на дискотеку, напьемся в стельку и будем танцевать до утра. Как тебе такой вариант?

— Напиться в стельку? Не представляешь, как давно я об этом мечтала! — с восторгом выдала я, а Дима рассмеялся. — Но сперва отдай то, что обещал. Пьяная я забуду о твоем обязательстве.

— На то я и рассчитывал. Но тебя не обманешь. — Каретников подгадал время, когда на улице никого не было, и достал из кармана пистолет. — Держи.

Я немного повертела его в руках, разглядывая вещь со всех сторон, взвесила на ладони и на глазах у изумленного спутника стала разбирать на запчасти.

— Ты что делаешь? — ошалело осведомился он.

— Так я и знала, — удовлетворенно заявила я. — Сто раз говорила Юльке, что мужикам нельзя верить, и вот еще раз убедилась.

— Странно. Мишка то же самое о женщинах говорит. Может, пояснишь, в чем я на сей раз провинился?

Я строго посмотрела ему в глаза, вернув груду металла в ладони хозяина.

— Я просила боевой. А ты дал мне свой, газовый.

— Но… как ты… Блин, да кто ты?

— Человек, — хмыкнула я, процитировав самого Каретникова.

— Вижу, что не ежик. Он сделан точь-в-точь по образцу «ТТ». Нормальный человек бы не отличил. У тебя папа оружейник?

— У меня нет папы, если ты помнишь. Но есть друг, разбирающийся в оружии, он кое-чему меня научил. Снаружи они смотрятся одинаково, но внутри имеются значительные различия.

— Хорошо, тот тоже газовый, — с хитрецой в тоне сказал он. — Съела?

Я покачала головой.

— Такой человек не стал бы тыкать в меня газовым, имея боевой. Из него он и убил Корчагина. Ну что, счет снова сравнялся, да, Дим? 3:3, если не ошибаюсь.

Но Дмитрий не собирался так просто сдаваться. Встал, развернул меня к себе и взял за руку.

— Ты хотя бы понимаешь, что это улика? Из него убили человека.

— Да. Я отдам его следователю. Пусть направит на баллистическую экспертизу.

— Эх… — Димка глубоко вдохнул. — Вот упрямая! Окей, я отдам тебе завтра. А сейчас — вперед, на диско!

Через два часа я, обвиваясь вокруг Диминого туловища прямо посреди танцплощадки, под сиянием цветных лампочек, быстро перебегающих с одного конца зала на другой, и под действием трех выпитых коктейлей чувствовала себя бесповоротно счастливой. Взяв на вооружение то, что темнота — пусть даже разбавленная светомузыкой — это друг молодежи, Каретников посильнее прижал меня к себе и начал целовать. Сначала я поддалась, но затем отстранилась.

— Что-то не так?

— Здесь душно. Пойдем на улицу.

— Как хочешь.

Мы вышли на свежий воздух. Я сразу протрезвела, хотя и пьяной-то особо не была. Но отличное настроение меня не покинуло, ввиду чего я поведала ухажеру страшную тайну: мы с Юлькой все время путаем дома во тьме ночной и вот уже который раз приходим к чужым людям. Раздеваемся, ложимся в постели, а там… пацаны! К сожалению, это семейство приняло нас за гейш, не поняв, что это было недоразумение, а мы почему-то так и не потрудились объясниться, как результат — пальба по всем четверым из ружья.

Хохотали мы долго. Очень долго. Всю дорогу до дома. Под конец пути начало смеркаться, и мы, испугавшись нового вторжения в чужие владения (хоть сегодня были вооружены газовым пистолетом в разобранном, правда, виде), припустились бежать галопом, затормозив только у самого дома бабы Дуси, которая вышла нас встречать.

— Это ваш дом, точно? — решил уточнить Димка. Получив утвердительный кивок, ретировался, а сама Евдокия Карловна принялась объяснять причину своего беспокойства:

— Представляешь, Юленька, что творится? Гейши теперяча ходят по домам вместе со своими сутенерами! И если кто отказывается от услуг, навязывают их насильным путем! Вот жисть-то пошла! Катеньку только-только встретила, минут двадцать назад, теперь тебя. Все, моя душенька спокойна, идем ужинать, и я могу с чистой совестью лечь спать.

Дома мы пытались отказаться от ужина, так как нам нужно было идти на операцию, пока совсем не стемнело (этого мы, разумеется, говорить не стали, обошлись объяснением — спасибо, не голодны), но хозяйка ничего и слушать не хотела. Поедая за столом рис с бумажными сосисками (насчет бумаги я, может, и утрирую, но мясом там не пахло), она принялась делиться информацией, полученной из новостей, переданных по новому телевизору соседки.

— Что случилось-то вчера! А кто-то в рок не верит. Есть он, рок, девоньки, есть, и он наказывает людей за плохие дела! Помните, я про бывшего жильца говорила, того, что бандит? Я ж документы читала его, когда жилье предоставляла, но где ж в моем возрасте все упомнишь… Помню только фамилию его — Разин. Как Степан Разин, оттого и отложилось в мозгу. В милиции называла фамилию, сказали, бандит, брось бабка за деньгами гоняться, не вернет никто! А тут новости гляжу — он! Представляете, поехал на экскурсию в пещеры, а мост через руку оборвался, и он разбился насмерть! Водолазы тело нашли, документы в кармане были. Разин, сказали. Так я даже по фотокарточке его узнала! Как подскажете: идти мне в милицию, то есть теперь полицию, говорить о нем? Может, вернут они мне деньги, коли у него найдут, а?

Я была обескуражена таким поворотом — мы снимаем то же жилье, что и тот тип, который убил Корчагина, его сестру и пытался убить нас! — и все же нашла в себе силы ответить:

— Нет, я думаю, не имеет смысла никуда ходить. Если у него были какие-то сбережения дома — их забрали родственники или знакомые. Если при себе — присвоили менты. Либо те, кто вовремя подсуетился. К тому же вы не заключали с ним никаких контрактов и расписку с него не брали. С какого бодуна вам отдадут деньги?

— Эх, жаль. Спасибо, Юлечка, что разъяснила. Вот ведь дура была доверчивая, да? Ну ладно, теперь всегда вперед плату беру.

Сама Юлечка — та, что на самом деле Юля — сидела чернее тучи.

— Что-то случилось? — прошептала я ей на ухо. Она лишь молча покачала головой.

На попутке мы добрались до городского кладбища. С собой взяли лопату, лом и фонарик. По дороге я все думала про наше дело. Этот самый Разин, живя в том доме, где мы сейчас живем, ночуя, возможно, на той же постели, где я сейчас ночую, обдумывал план кражи карты у Корчагина. Что он обещал ему взамен? Отчего Корчагин не побоялся идти на «стрелку»? Или… может, он обратился в органы, а Разин это выяснил, потому и разделался с ним? И почему же у Алексея не было второй части карты, если он знал, где она лежит? А вдруг… Вдруг он тоже не знал точное место? Лишь то, что сам мне сказал: «Нежух» и «третья ступень»? Тогда кто же спрятал сокровища и сообщил ему столь призрачные координаты?

— Катя… Что-то мне как-то несильно охота туда идти! — стоя перед воротами с поржавевшей табличкой «Туапсинское кладбище», дрожащим голосом поведала мне о своем страхе подруга, прервав мои веселые мысли и вернув на землю.

Вокруг не было ни души, лишь темные памятники, могилы, свежие и старые, облезлые ограды и тысяча ярких звезд в суровом черном небе. На землю опустился густой мрачный туман, и кресты, окутанные светло-серой полупрозрачной дымкой, наводили в наши души попеременно тоску, депрессию и липкий, холодный, животный ужас, заставляя чувствовать себя героинями мистического триллера, в эпилоге которого мы будем растерзаны голодными волками-оборотнями или кровожадными красноглазыми, белокожими вампирами.

— Ничего не остается. Нам нужна карта, не забывай! Ты ничего не рассказала Мишке-Золушке?

— Нет. Я же обещала.

Так, Юлька не хихикнула в ответ на ироничное прозвище, значит, дела плохи. Того и гляди в обморок грохнется.

— Юля, если ты решишь, что твоему сознанию пора нас покинуть, предупреди заранее. Я вернусь домой за каталкой, чтобы можно было тебя как-то перемещать по земле, а то моих сил не хватит носить тебя на руках. Кстати говоря, пока я буду отсутствовать, ты станешь, совсем беспомощная, куковать здесь одна, смекаешь?

— Д… да. Ик! — икнула испуганная подружка и произнесла со всей болью в голосе, заикаясь на каждом слове: — Я н… не хочу ос… таваться з… десь одна. Эт-то плохое место.

— В конце реплики ты заикалась значительно меньше, чем вначале, это большой успех. Ну-ка прочти вслух «Смерть поэта» Лермонтова без единой запиночки, и мы сможем спокойно приступить к выполнению задуманного.

— Л… Лермонтова? — переспросила Образцова, еще сильнее трепеща после моих слов. — Пог… гиб поэт, нев… вольник ч… ч… ч…

— Так все, достаточно. Три с минусом, но из школы тебя, так уж и быть, не выгоняю, так что это неплохой результат. Пошли. — Включив фонарик и светя им перед собой, я храбро потопала к центру кладбища. Там находился склеп отошедших в иной мир членов семьи Нежух. Помня о рассказе Каретникова: «Нежух — фамилия. Это старинный род, члены которого помогали строить город. Их склеп находится на здешнем кладбище», — вчера, когда еще была трезвой, как огурец, выяснила у бармена конкретное местонахождение склепа, пока Димка был в комнате для мальчиков. Он подтвердил Димкины показания, добавив, что кладбище в городе только одно, и склеп имеет место быть в самом центре.

— Как это «три»?! Как «три»?! — взбунтовалась подруга, вечная отличница и завсегдатай первой парты среднего ряда под носом у учителя. — Я на «отлично» знаю! Слушай! — И во весь голос, на все кладбище, страшно сказать, принялась декламировать абсолютно ровным, не дрожащим голосом с небольшой толикой экспрессии: — «Погиб поэт! — невольник чести — пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди и жаждой мести, поникнув гордой головой!»

— Юля, прояви уважение к усопшим! — взмолилась я, в душе, однако, ликуя: я добилась-таки поставленной цели — освобождение Юльки от сковавшего разум и голосовые связки страха. Хорошо знать кого-то десяток лет! Образцова не выносит мысли, что может получить оценку ниже «пятерки». Если это вдруг произойдет, она удавится, честное слово.

— Не вынесла душа Поэта, — продолжала она громко и с выражением, считая, что и мертвым не помешает Вечер поэзии, — позора мелочных обид…

Вот под такое сопровождение я и передвигалась между оградами, высвечивая нам путь. Лом с лопатой я, не доверив подружке, тащила сама. Видели б вы лицо водителя, когда к нему залезли две девицы с глазами лопнувших морских сирен, попросившие поздним вечером отвезти их на городское кладбище, да еще и с лопатой и ломом в руках! Он решил не вмешиваться, ехал молча и, как только мы вылезли у пункта назначения, рванул так, что будьте-нате, не взяв с нас денег за проезд.

Наконец, под «…вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи!..» луч фонаря наткнулся на каменное сооружение в один этаж с проржавевшей железной табличкой, на которой с трудом читалось «Семейный склеп Нежух», и ведущую вниз к нему лесенку из… трех ступеней. Если раньше я слегка сомневалась в перспективности сего мероприятия, то сейчас все колебания отпали! Три ступени! Это не могло быть простым совпадением. Все наши мучения наконец вознаградились!

— И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь! — закончили мы хором, Юлька просто выразительно, как и прежде, а я так, по-моему, слишком ликующе и торжественно, а под конец даже захлопала в ладоши. Ну да ладно, это неважно. Пущай умершие думают, будто я аплодировала самой себе и подруге за отличное выступление.

— Ну-с, приступим, — сказала я оптимистично, но приступить не успела: зазвонил телефон. Досталось же покойникам сегодня. Вместо полагающегося «покоя» — то Лермонтов, то Rammstein. В этот раз я ответила, не колеблясь: — Да, Жень.

— Здравствуй, милая. Ты где?

Без всякой задней мысли я ответила:

— На кладбище. Разламываю склеп. А что ты хотел? — Если был человек на свете, которому я безгранично верила, которого ни в чем не подозревала: ни во лжи, ни в потенциальном предательстве, ни в скрытых коварных намерениях, ни в корысти, ни в безнравственности, — то это был только Женька. То есть изначально, конечно, так не было, наши отношения были крайне сложными, но на данный момент дело обстояло именно так. Юлька не в счет, я уже говорила, что она легко может стать жертвой манипулирования. Юлька глупенькая, а Логинов умный. Поэтому я всегда отвечаю ему правдой, теми же словами, что бродят в моей голове, не задумываясь сильно над тем, как это прозвучит. Так что последующее десятисекундное молчание меня несколько насторожило. — Эй, ты слышишь?

— Я не понял… Ты где, прости?

— Я ж говорю — на кладбище! Это место, где хоронят людей, когда они умирают.

— Что ты там делаешь, возле склепа? Зачем ты его ломаешь? Ты стала чернокнижницей?

— Нет, Жень, я ищу несметные богатства. А здесь спрятано средство для достижения этой цели.

— Насколько я знаю, на юге России часовой временной пояс тот же, что и в Москве, не так ли? То есть ты поперлась ближе к полуночи в кладбищенский склеп в поисках вещи, которая поможет разбогатеть, я правильно понял? — Я ж сказала, Жека тот еще умник, врубился с первого раза. Это я и проговорила в трубку. — Так, вот что ты вляпалась? Снова. Немедленно отвечай! — Слово «снова» было весьма уместно. Я довольно часто, как заметила даже Юля, во что-нибудь влипаю. Только если подруга влипает чаще всего ввиду стечения обстоятельств, я же делаю это преднамеренно. Такой уж человек, ничего не попишешь.

— Ни во что, — пискнула я. Мне не хотелось, чтобы экс-бойфренд за меня тревожился в своей далекой Московской области. Пусть спит ночами спокойно.

— Дай мне Юльку. Ты слышишь?

— Хорошо. — Я выполнила требование. Судя по всему, ей адресовался тот же вопрос, потому что Образцова радостно произнесла:

— Мы ищем сокровища старого пирата, моего прапрапрадедушки! — чем меня слегка напугала. У нее все в порядке с головой?

Затем подруга вернула телефон мне. Логинов велел мне назвать адрес места, где мы поселились, почему-то я не смогла противиться ему и назвала. Он ответил, что приедет и отстегает нас ремнем. После, произнеся коронную фразу: «Боже, в какое общество я попал?», имея в виду нас с подругой, отключился. Я даже не успела напомнить, что мы, в общем-то, далеко находимся друг от друга, и на данный момент я не отношусь к его ближайшему окружению, так что фраза выглядела анекдотично. Что ж, теперь действительно пора приступать к работе.

— Подержи-ка лом, я попробую сперва лопатой, — сказала я Юльке, вручая длинную металлическую палку, и спустилась вниз на площадку перед дверью склепа, развернувшись лицом к ступеням. — Ну что ж, с Богом! — замахнулась я лопатой, как тут…

— Кар! Каррр! — подал голос внезапно появившийся черный ворон, усевшись на ветку дерева неподалеку от нас, и продолжил еще громче, сверкая во тьме глазищами и махая крыльями, да еще и с такой интонацией, что у меня сразу затряслись все поджилки, а Юлька настолько испугалась, что не сумела бы в тот момент и первого слога произнести из стихотворения Лермонтова. — Каррр!! Каррр!! — В темноте ночной, посреди старого кладбища очертания ворона выглядели устрашающе. Крылья, не останавливаясь, били по телу, а его светящиеся недобрым блеском глаза так и вперились в двух затерянных посреди кладбища девушек. В этом «кар» читалась по меньшей мере угроза, а по большей — гарантия скорой встречи с котлом посреди ада.

Когда поджилки вернулись на место, я отдышалась, успокоилась и вновь замахнулась лопатой, но Образцова меня остановила:

— Подожди. Мне кажется, этой птице не шибко нравится то, чем мы сейчас занимаемся.

— Когда мы пообещаем ей пять процентов от клада, даю слово, птица передумает. И вообще, это всего лишь тупая ворона, не отвлекай меня.

— Не ворона, а ворон! Это разные птицы!

— Отличница, на мою голову…

Я, размахнувшись хорошенько, стукнула инструментом по ступеньке. Она, хоть и выглядела побитой жизнью и уже была слегка расколота, все же выстояла. Тогда я ударила еще. И еще раз. И еще. Ворон продолжал сыпать проклятиями («Карр!!») и бить крыльями, а Юлька… вернулась к Лермонтову, громко-громко затараторив:

— «Зачем я не птица, не ворон степной, пролетевший сейчас надо мной? Зачем не могу в небесах я парить и одну лишь свободу любить?»

— Ты что, больная?! — разозлилась я, отбросив лопату.

Юлька не растерялась и сию же секунду нашлась с ответом:

— Во-первых, мне страшно, а ты именно так учила избавляться от страха! Во-вторых, птице это стихотворение должно прийтись по душе, это же практически ей посвящается, возможно, она прислушается и заглохнет, наконец.

— Во-первых, вороне по хрену, о чем стихотворение, которое ты декламируешь. Во-вторых, давай это ты заглохнешь, ладно?

Образцова надулась и правда замолчала. Я взяла у нее из рук лом и, вставив острие в щель ступени, начала гнуть в сторону. Камень издал какой-то звук, похожий на хруст, а я обрадовалась. Неожиданно ворон, продолжая неистово, демоническим голосом каркать, сорвался с ветки и полетел прямо на меня. Я закричала и, поняв, что меня вознамерились атаковать, закрыла лицо руками, а Юлька начала креститься, бормоча что-то наподобие: «Чур меня! Чур меня!»

— Помоги! — взмолилась я, отбиваясь от назойливой птицы, возымевшей неоправданно жестокое желание выколоть мне глаза своим страшным темно-серым клювом, и ощущая, как черные перья крыльев рассекают воздух надо мной: ворон словно ждал, что я вот-вот потеряю бдительность и открою лицо.

Юлька, спрыгнув вниз, подхватила с забетонированной земли лопату и со всего маху, целясь в птицу (я надеюсь на это), но промахнувшись, шлепнула по моему плечу. Я вскрикнула, но ворон все ж таки отстал от меня, полетев прочь с кладбища. Мне послышалось, точно он, улетая, во всю глотку смеялся.

— Сволочь! — обозвала я подругу, потирая плечо.

— Да, я тоже ненавижу птиц.

— Я не про него, я про тебя!

— Да? За что? Я же не нарочно! Кать, я ведь говорила, что этот ворон здесь неспроста! Он, наверно, является кем-нибудь, кто тут захоронен. Переселение душ. Оттого и не хотел, чтобы место, где упокоилось его прежнее тело, тревожили.

— Послушай сама себя, что за бредни? — Я все еще терла ушибленную поверхность. — Он просто голоден и решил подкрепиться человечинкой! Теперь орудовать ломом придется тебе. Я не могу пошевелить плечом.

— Боже, тебе больно! — доперло наконец до моей подруги-садистки, и она начала, жалобно скуля, гладить меня по макушке, целуя в щеку.

— Неужели! — оскалилась я, отстранившись. — Я тебя, конечно, тоже люблю, дорогая, но давай сперва завершим начатое. Держи, — отдала я ей лом.

Юлька встала в мою позицию и стала сражаться с третьей ступенью, вооружившись железякой, а я светила ей фонарем, настороженно глядя по сторонам. С одного бока, я боялась, что живность вернется с подкреплением из как минимум еще двух особей, а с другого, Женькины слова про полночь возымели некий эффект. Мне начало казаться, что кресты, куда ни глянь, едва-едва качаются, а на могилах шевелится земля. Время от времени я даже натыкалась на что-то сродни пяти почти разложившимся пальцам, тянущимся из-под земли, но, отведя взгляд, а потом вновь туда посмотрев, понимала, что это лишь игра воображения.

Образцова продолжала истязать ступень. Это длилось долго, проклятый бетон никак не желал поддаваться, наконец минут через пятнадцать раздался еще один долгожданный последний хруст — ступенька окончательно раскололась. Я присела и принялась копаться в обломках, отбрасывая здоровой рукой куски ступени подальше, иногда попадая в ограды, но у меня не было времени извиняться за это, авось мертвецы великодушно простят гостье сии промахи. Юлька, сев рядом, стала помогать. Через считанные секунды мы полностью разобрали ступеньку, но, как я ни крутила фонарик, направляя луч света в то место, где она раньше была, он ничего любопытного не высветил. Карты не было. Второй части пароля не было. Следовательно, сокровищ, спрятанных в металлической коробке глубоко под землей, тоже не будет.

— Нет! Этого не может быть! Где карта?! Где?! — Вскочив, я начала бегать по маленькой площадке, утыкаясь лбом в дверь, ведущую в склеп, потом натыкаясь на сидевшую возле разломанной лестницы Юльку, обратно — снова пока лоб не упрется в дверь, и так до бесконечности. Однако бесконечность длилась в течение минуты с небольшим: пространство для бега было очень маленьким, у меня почти сразу же из-за постоянной смены траектории закружилась голова, вынудив остановиться.

— Знаешь что, — поднялась Юлька и направила в меня луч фонаря, который я ей бросила, начав бегать. — Ты была права. А я, как всегда, дура дурой. Зря мы им открылись. Сто пудов, это твой Димка увел карту из-под носа. Вероятно, что Мишка тоже с ним был. Но Димка точно. Его рук дело! Я даже чувствую запах его одеколона!

Я напряженно принюхалась. С обонянием у меня дела всегда обстояли лучше, чем у кого-либо, знакомые даже подозревают, что в одной из прежних жизней я была собакой, однако никакого запаха, кроме пыли, тлена и свежевскопанной земли (видно, совсем недавно кого-то хоронили), не учуяла. Тогда поняла, что это была аллегория. Юлька просто дала мне понять, что это его почерк: брать с собой на экскурсии оружие, сбрасывать бандитов с моста, воровать пистолеты из рюкзаков и, наконец, уводить сокровища прямо из-под носа, опередив всего на один маленький шажок.

— С одной стороны, ты права, он мог это сделать, но вспомни, какой была ступень до нашего вмешательства? Да, в ней были щели, но невозможно было извлечь что-то изнутри, не сломав ее!

— Он воспользовался какой-то проволокой или… какой-нибудь уловкой. Он же психолог!

— И пловец, — добавила я, нахмурившись. Да, Димка был практически суперменом, но… загипнотизировать клочок бумаги, заставив его самостоятельно выползти из укрытия… даже для Каретникова это слишком.

— Я тут думала… Долго-долго… Они все сволочи, Катя! — Надо же, она поняла это! Правда, ей пришлось «долго-долго» думать, я же осознала сей факт в самом начале жизненного пути. Ну, не в начале, но где-то в подростковом периоде. Но, к счастью, практически каждое правило имеет исключения. Женя Логинов — одно из них. Есть и другие, я надеюсь. — Все сволочи! Эти мужики! Особенно Димка твой. Зачем они нам, а? Нам и вдвоем неплохо.

— На что ты намекаешь? — с иронией в голосе спросила я, однако, слегка дрогнув. Что этот Лисовский сделал с моей подругой? Да она на себя не похожа после свидания с ним.

— На то, — Юлька опустила фонарь, порывисто подошла ко мне и прижалась всем телом, — что мы должны быть вместе!

— О как! — повторила я Димку и отстранилась. — Клянусь, Юлька, если ты подойдешь ко мне ближе чем на шаг, я огрею тебя кулаком по челюсти!

— Ты не поняла. Я говорила, что мы можем жить вдвоем, забыв про мужчин. Так же, как и жили, только без мужчин!

— Типа лесбиянок, что ли? — уточнила я. Или это я спятила, или Юлька. Тут надо разобраться. Вдруг я ее просто неправильно поняла? Дай бог, если так.

— Ну не то чтобы… Но приблизительно!

— Что? — снова не поняла я. Как это приблизительно? Чего она хочет вообще?

Вопреки моим угрозам она опять подалась ко мне, обняла за талию и вспомнила, что уже очень долго — целых пятнадцать минут — не читала Михаила Юрьевича:

— «Зови надежду сновиденьем, неправду — истиной зови. Не верь хвалам и увереньям, но верь, о, верь моей любви!»

— Пусти меня, озабоченная маньячка! — Тут вдалеке что-то зашуршало, а затем послышались отчетливые шаги, тяжелые, грузные, точно человек много весил или нес что-то тяжелое. Почему-то не испугавшись незнакомца (или испугавшись, но куда меньше, чем любимую подругу), я завопила: — Спасите! Насилуют!

— Вижу-вижу! — ответил злой мужской голос, такой хриплый, точно, пренебрегая завтраком, обедом и полдником, его обладатель тянется сразу за водкой и глушит ту стаканами с утра до вечера вот уже очень длительный период жизни. А закусывает ядреными папиросами. — Я давно уже за вами слежу, осквернители! — Голос неотвратимо приближался.

— Кто-кто? — синхронно спросили мы.

— Осквернители могил! Наконец я сдам вас в руки правосудия! — Мужчина посветил нам в лица фонариком, и Юлька сделала то же самое. Напрасно. Увидев грабли в руках новоприбывшего, а также его черные зубы и грязное уродливое лицо, нам захотелось заблаговременно умереть, ведь было ясно, как солнечный день: он намеревается использовать грабли как орудие пыток. Намотает наши волосы на зубчики и потащит за собой по земле прямо в отделение. На нас там повесят черт-те что — какие-то осквернения, о чем мы ни слухом ни духом, — и посадят в камеру, не дав даже позвонить родителям. Хотя… никто не знает, что хуже: не позвонить родным, или же позвонить, рассказав, за что нас задержали. Они приедут сюда и первыми свернут наши шеи!

— А у нас есть лопата! — пусть знает, что мы тоже не с пустыми руками.

— А у меня — грабли! — ответил мужик, приближаясь и светя нам фонариком в глаза, будто на допросе в гестапо.

— А у нас — лом! — продолжила интереснейший диалог подруга, подняв лом с земли и продемонстрировав его человеку с граблями.

— А ну положите оружие! — вознегодовал мужик, а я, схватив лопату и руку подруги, резко бросилась бежать.

— Стой! У нас же больше орудий! Мы победим!

— Молчи, дура! — остудила я ее пыл, ибо драка со сторожем кладбища как-то не входила в мои планы.

— Стоять! Стрелять буду! — не хотел тот отступать.

Не останавливаясь, я решила уточнить, ехидно крикнув в темноту:

— Из чего? Из граблей?

Он промолчал, что дало мне право признать победу в полемике за собой, затем и вовсе выронил хозяйственный инвентарь, на него же наступив. Тот шмякнул его сзади палкой по спине, и забег тем самым мужик также проиграл.

Остановив частника, мы втиснулись на заднее сиденье, продиктовав адрес бабы Дуси.

— Только не перепутайте дом! — от души посоветовала ему Юлька. — Не то мы попадем к бородатому дядьке с ружьем! А он скор на расправу.

Водитель покосился на нас в зеркало, но ничего не ответил.

 

Глава 11

На участке я отвела подругу за сортир, усадила рядом с собой на землю и, облокотившись о деревянную стену, принялась за допрос:

— А ну признавайся: чего ты там учудила? На кладбище?

Юлька низко повесила нос, после… заплакала.

— Эй, ты чего? — ринулась я успокаивать расстроенную подругу. — Нет, я правда ценю твои чувства, если хочешь, так уж и быть, мы будем иногда целоваться, но не больше! Я ненавижу мужчин, но со своей ориентацией, к несчастью, ничего поделать не могу, как бы ни пыталась!

— Катя, прекрати! — сказала мне таким тоном, точно я бредила какой-то фигней. Не она ли заикалась о розовой любви? — Он гей!

— Кто? Корчагин? Водитель? Бородатый с ружьем? Кто гей, Юля?

— Ну ты не поняла? Мишка! Я и решила, что раз он голубой, стану тогда розовой! Ему назло!

— С чего ты взяла, что он гей?

— Он сам признался. Почему мне так не везет? Стоит встретить нормального парня, влюбиться в него — бац! — голубой!

— Чего ж он тебе голову морочил? Отчего сразу не сказал? — не могла я постигнуть чужую душу.

— Его Димка попросил.

— Ах! — прижала я руки к груди. — Он тоже голубой, да? Потому они живут вместе?

— Нет, Катя, Мишка сказал, Каретников — натурал. Он своими хитрыми мозгами просчитал, что, если за тобой ухаживать, ты не станешь рьяно отвечать на эти ухаживания, покуда за твоей подругой тоже не будут ухаживать. Притом его друг. Это какая-то умная психологическая фигня, я не поняла толком…

Зато я поняла. Подумала и поняла. Димка прав. Из солидарности я бы не стала встречаться с Каретниковым, когда моя подруга сидит дома одна. Я бы выбрала ее. И на пляже один парень не может подойти сразу к двум девушкам. По неписаным правилам всегда двое на двое. Мне было неясно другое.

— Как же они дружат? Если один гей, а другой гетеросексуал? Бывает ли такая дружба? — Я вспомнила свою теорию и пришла к выводу: нет, не бывает. Только если их связывает что-то. Какая-то тайна. Или кровное родство, скажем, двоюродные братья. Но они бы так и признались, дескать, братья мы.

Вместо ожидаемого пожатия плеч Юлька стала мне разъяснять основу дружбы наших знакомых, как будто она тоже была каким-нибудь социологом:

— Дружба бывает разная. В этом случае, надо полагать, один использует другого, по-иному дружба не получится. И я даже знаю, кто кого.

— Димка Мишку? А зачем ему Мишка? Думаешь, он специально берет его с собой на курорты, дабы с девчонками знакомиться? Не смеши, для Каретникова знакомство не проблема, в этом я убедилась сама.

Но многое в то же время становилось понятным. Сегодня Дима сказал мне: «Странно, Миха то же самое говорит про женщин», то есть что им нельзя верить. Но я тогда не придала особого значения его словам. И он всегда заступается за Каретникова, что бы ни случилось. К тому же Мишка еще ни разу не домогался моей подруги. Никак. Это она сама мне сказала по секрету. Но я решила, это от застенчивости. Однако с другом он ведет себя куда нежнее, все время выгораживает, во всем поддерживает. Макароны ему подкладывает. Мне вспомнились другие Димкины слова «Мишка как Чип и Дейл: всегда приходит на помощь».

— Юль, он точно тебе сообщил, что Димка не гей?

— Да. Кать, он же делал тебе намеки…

— Ну, может, он и со мной не против. Есть и смешанная ориентация. — Подружка хихикнула. Слава богу, я вернула ее к жизни. — Поднимайся, нас ждут кровать и сон.

— Мы точно туда пришли? Не хватало еще в завершение сегодняшнего дня побегать от пуль!

— Если что, это по вине шофера. Мы потом найдем его и три шкуры спустим. Давай, поднимайся.

…Этой ночью звуки продолжали донимать меня. Я кряхтела, ворочалась, стонала, стучала по полу, по стене, а не дождавшись ответных стуков, надевала себе на голову подушку. Стоны и шорохи не смолкали. Вот бы классифицировать этот звук, понять, что и как может его издавать! Но он был таким отдаленным… Словно бы шел, не побоюсь этого слова, из подземелья.

Отчаявшись разобраться самостоятельно, я поднялась с постели и двинулась к противоположной койке.

— Эй, — потрясла я подругу за плечо. — Эй! Проснись же!

— Чего? — пробормотала Юля, не открывая глаз, да таким сонным голосом, что я скорее догадалась, что за слово она пыталась сказать, чем расслышала.

— Не «чего», а проснись! Звуки!

— Какие… Да? — Подруга села.

Мы обе замерли. Нет, ну что за невезуха? Таинственный шелест подземелья тут же, как по команде, прекратился.

Через минуту гробовой тишины она спросила меня:

— И что я должна услышать?

— Подожди. Подожди, они появятся! — уговаривала я. Вопрос: кого? Юльку, себя или звуки? — Они должны снова появиться! Они обязаны!!

— Это бред. Я ложусь спать.

— Нет!! Не спи! Иначе они начнутся опять! — Я противоречила сама себе, похоже, этот дом очень скоро сведет меня с ума. То я хотела, чтобы они продолжились, то уже не хочу… То есть я этого хочу, но страшно боюсь. Нет ничего хуже того, что неподвластно твоему разуму.

— Ну не могу же я караулить твой сон, а сама не спать! Выброси их из головы, в другой раз поймаем.

— Нет! Я хочу поймать их сейчас! Или я сойду с ума!

— Ты уже сошла, — спокойно резюмировала подруга и повернулась на другой бок.

— Как это понимать??! — Димка тыкал мне в нос какой-то лист бумаги, но он был настолько зол, что я даже не смела взять из рук и посмотреть, что же там. Ей-богу, казалось, он разорвет нас с Юлькой на куски сейчас же, если не получит внятного объяснения. Только в чем объясняться-то?

Было утро следующего дня. Мы сидели на пляже. Я и Юля пришли пораньше, без четверти десять (пришлось завести будильник), и это вознаградилось парочкой свободных мест. Правда, довольно далеко от воды, зато не с самого сбоку прямо перед выходом, как это было уже пару раз, чтобы все приходящие имели удовольствие топтать нас ногами! Короче, с утра все складывалось удачно, одно было странным — ребята отсутствовали. Обычно они всегда приходили раньше нас. «Спят еще», — подумали мы, но ошиблись. Ближе к полудню, когда две подруги уже собрались сваливать подальше с пляжа вследствие начавшегося активного солнцепека, в проходе появились две высокие фигуры и тут же, не медля ни секунды, направились в нашу сторону. Димка даже сесть не потрудился, так что нам с подругой пришлось встать, чтобы с честью принять огонь на себя. Выглядело это, как будто мы пришли на ковер к начальству, в чем-то сильно провинившись, допустим, разорив целую фирму, никак не меньше.

— Вы что творите обе?! — продолжал он пылко отчитывать. — Вас в тюрьму такими темпами отправят!

— В чем дело? — наконец полюбопытствовала я, он вместо ответа развернул лист и сунул мне в нос.

— Читай! Вслух!

— Эх, что там у нас… Ого! Снова наши фотороботы, как мило!

— Где-где, покажи? — заинтересовалась Юлька, направляя зрачки в центр бумаги.

— Текст читай! — приказал Каретников. Его голубой друг отмалчивался, маяча за Диминой спиной.

— «Внимание, — начала я, — перед вами изображения опасных преступниц. Уже несколько месяцев они оскверняют могилы, разрушают памятники, предаются разврату прямо на земле возле склепа, в голос читая стихи Лермонтова. Просьба помочь с поимкой. Вознаграждение гарантируется».

Я нервно заржала, словно больная бешенством лошадь Пржевальского. Юлька сначала вторила мне, затем, выпив воды из бутылки, начала рассказ.

— Дима, ты не понял. Этот сторож не за тех нас принял. Ты же знаешь, мы только недавно приехали. А возле склепа мы искали вторую карту, а не предавались разврату! — Затем посмотрела на меня и густо покраснела.

Каретников, заметив эту метаморфозу с ее лицом, как-то странно усмехнулся, затем обратился ко мне:

— Ну, а ты что скажешь, драгоценная? — надеясь и от меня получить схожую реакцию: покраснение, смущение, заикание, обморок, обширный инфаркт, падение на колени с мольбой о прощении или что-нибудь в этом же духе. Не дождешься.

Я, не отводя немигающего взора, ответила с вызовом:

— Пункт а) все, что сказала моя подруга, — истинная правда; пункт б) а тебе какое дело, пусть мы даже и разворовываем могилы усопших?

Он молча сверлил меня взглядом, затем изрек:

— А) мне по фигу, что вы там оскверняете и чем вы там вдвоем занимаетесь; б) мне это не по фигу, если вас застукают, что и произошло, потому что: 1) вас тогда упекут за решетку; 2) мне не видать четверти клада. Я понятно выражаюсь? Впредь или ведите себя подобающим образом, или я просто отберу у вас первую карту, а вторую буду искать сам, и сокровищ старого морского волка вам не видать. Я все сказал.

— Зато я не все сказала, — грозно произнесла я, а Образцова дернула меня за руку, мол, не кипятись, сейчас лучше отмолчаться. Сделать по-своему мы можем всегда, главное, не лезть на рожон и делать вид, что мы с ними согласны. Ага, не на ту нарвалась! Я покажу, кто тут главный! — Я буду вести себя так, как захочу, и ни ты, ни кто иной мне не указ. Это раз. Карту ты у меня не отберешь, потому что не знаешь, где она. Это два. А если ты еще раз что-нибудь вякнешь, что мне не понравится, или будешь следить за нашими вечерними передвижениями, я лишу тебя твоей части клада. Это три. — Отвернувшись от него, я наклонилась за полотенцем, сунула в пакет, затем пошла к выходу, бросив на прощание: — Кстати, откуда у тебя это? — кивнула на лист. — Это твой папа сторожем на кладбище работает, да?

Я повернулась и ушла бы, но он догнал, схватил больно за руку и грубо притянул к себе, чтобы я посмотрела ему в лицо:

— Мой папа — директор крупной краснодарской фирмы. А у тебя кто? Ах, ну да, — злобно оскалился он, — я совсем забыл, он же бросил твою мать, стоило тебе появиться на свет!

Я ударила его по щеке, вырвалась и удалилась с пляжа, ни разу не обернувшись. Все мужское население планеты в ту минуту сравнялось для меня с плинтусом.

— Как же он все-таки догадался, что мы туда пойдем? — спросила я вернувшуюся Юльку.

— Вышло — ерунда. Ничего он не догадался, просто его тетя пошла с утра на кладбище проведать отошедших в мир иной родственников и попросила Димку составить ей компанию. Там-то он и нарвался на стенд «Их разыскивает полиция». Шутка. Сторож просто рано утром сбегал в ближайшее отделение, составил роботы, распечатал сразу десяток и развесил на кладбищенских деревьях. Димка говорил, задолбался их снимать повсюду. Кроме него, слава богу, никто не успел обратить внимание, они были там рано утром в будний день. Но сторож может повесить новые. Катя, нам нужно бежать из города. Иначе нарвемся обязательно. Кто-нибудь увидит наши рожи на стенде пляжа для голых, кафе возле пирса, санатория или кладбища. И приведет в отделение.

— Я им приведу! — вновь ощутила я в себе боевой задор. — И вообще, пока не открою сейф, никуда отсюда не уеду. Неужели тебе не любопытно, что там?

— Да, мне это интересно. Но оставаться на свободе мне еще интереснее.

После обеда мне не хотелось возвращаться на пляж во избежание новых конфликтов с подельниками, и Юлька предложила компромисс: загорать будем здесь, на участке. В это время на дороге не так много людей, к тому же мы ляжем подальше от забора, и всех делов. А купаться можно и в душевой кабинке, которая примыкала одной стеной к туалету.

Так и поступили. Баба Дуся учапала к соседке, затем должна была пойти в магазин, так что мы были предоставлены сами себе. Лежа на полотенце вниз животом, я раскрыла перед собой Агату Кристи и углубилась в чтение. На двадцать пятой странице скрипнула калитка, я решила, что так скоро вернулась хозяйка, забыв кошелек или авоську, потому не стала оборачиваться. Однако вовсе не старушечья тень легла возле моего полотенца, а говорить-то начала вообще мужским голосом:

— Кать, приветик. Слушай, прости меня за сегодняшнее, ладно?

Оторвавшись от книжки, я была удивлена: в руках у Дмитрия была коробка конфет и розочка. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Мишка. Юлька, увидев его, сморщилась и вернулась к кроссворду.

Каретников присел возле меня на корточки.

— Кать, я очень сожалею, правда. Ты совершенно правильно меня ударила. Мы квиты, окей?

— Дима. — Я положила закладку в книгу, закрыла ее и села. — Ты так говоришь, потому что боишься потерять свою часть клада.

— Ну зачем ты так? — Димка изобразил на лице что-то похожее на страдание. — Прости за то, что я сказал о твоей семье, ладно? — Я нехотя кивнула: худой мир лучше доброй ссоры. — Может, в дом пригласите, девушки? — сразу повеселел он.

— А то конфеты на жаре растают, — заулыбался Лисовский. — И цветок завянет. — Ему-то что за дело до цветка, что мне подарил Димка?

Юлька рядом со мной заметно зашевелилась.

— Кать, не поможешь с кроссвордом? Приверженец однополой любви, три буквы, последняя «й».

Я машинально ответила:

— Гей, — и тут же подавилась созревшей догадкой. Бедный Мишка, за что она его так?

— Да? А я думала про другое слово, на букву «х». Хотя это одно и то же!

Мишка покраснел и опустил глаза, собравшись плакать. Мужских, пусть и голубых, слез я бы не смогла вынести, оттого живо вскочила и повела дорогих гостей в дом, на кухню. Юлька приползла к нам через минуту. В процессе чаепития мы немного расслабились и начали беседовать, словно и не было меж нами никаких недомолвок.

Наконец Дмитрий подкинул мысль, ради которой он, в общем-то, и приперся сюда с подарками и извинениями.

— Кать, Юль, я тут подумал… Может, стоит наведаться в этот аквапарк?

— Когда? — спросила Юлька.

— А прямо сейчас. Разведаем обстановку, карты-то пока нет. Вы не задумывались над тем, как нам выкопать сейф из земли, даже имея на руках целый код? — Мы над этим не так давно думали, посему кивнули. — Мой личный опыт подсказывает, что для скорейшего получения результатов нужно действовать сразу в нескольких направлениях. Когда найдется карта, у нас уже будет план проникновения в аквапарк, и можно будет не терять на это время. Пока ведь все равно никаких мыслей относительно того, где вторая часть пароля может нас дожидаться, верно?

— Так точно, — угрюмо ответили мы с подругой. Склеп также принес полный ноль в итоге. Как и пляж, и кафе, и пещера. Где же эта сволочная карта прячется?

— Ну что, собирайтесь. — Только тут я сообразила, что мы пили чай в купальниках. То-то, я смотрю, прохладно стало в доме. — Нет, я, конечно, не против лицезреть вас в мини-бикини еще долгое-долгое время, но в центре города вас не поймут. А там, внутри, сможете раздеться.

— Ты не против, чтобы мы разделись, — заявила Юля с сарказмом, — а вот кое-кто не против, чтобы разделся ты.

Тот, на кого она намекала, сердито парировал:

— Ты, наверно, себя имеешь в виду!

— Нет, он не в моем вкусе. Я голубых люблю!

— Ну хватит, угомонитесь, — встряли мы с Димкой. — Иначе ничего сегодня не успеем.

Тут, как по заказу, вернулась баба Дуся, и мы смогли покинуть участок.

Аквапарк был очень солидным. И очередь, соответственно, тоже. Над высокими стальными воротами просматривались верхушки разноцветных горок — красных, зеленых, оранжевых, желтых, синих; некоторые были открытыми и позволяли воочию зреть маленьких с такого расстояния человечков, группирующихся на вышке перед спуском и поочередно слетающих вниз, а были и закрытые горки, и меня, только глядя на них, брал испуг: как можно низвергнуться с горки, не видя, куда ты летишь и когда она закончится? Надо ведь как-то подготовиться морально к падению в бассейн! Но очередь перед таким спуском отчего-то была куда длиннее, что натолкнуло меня на вывод: Россия — страна экстремалов.

Внутрь удалось попасть лишь через пятьдесят минут. Заняв очередь за смешным низкорослым дядькой, мы вынужденно плутали по улицам, перекусывая на ходу чебуреками и хот-догами и ведя ленивую беседу. Вернувшись, с удивлением отметили, что наш дядька уже вплотную подошел к кассе, так что мы еле подоспели. Еще пять минут — и те, кто занимал за нами, прошли бы за ворота, стало быть, занимать пришлось бы еще раз с конца очереди и ждать еще столько же. Юлька с непоколебимой решительностью в голосе заявила, что платить за себя будет из своего кошелька. Мне пришлось сделать то же самое. На самом деле, она была права, даже мне после всего случившегося не хотелось оказаться у Каретникова с Лисовским в долгу.

Внутри было очень красиво и мило. Помимо штук этак пятнадцати установок, имеющих в своем составе по две-три горки и общий мини-бассейн, в который они вели, на территории аквапарка также располагались скамейки, небольшие фонтанчики, большой бассейн, а на земле, в тех местах, где не проложили дорожек из плитки, рос аккуратный газон, окруженный цветочными клумбами.

Мы с Юлькой направились сразу в раздевалку, а затем подошли к камерам хранения, которые находились возле кабинок для переодевания. В одну поместили наши дамские сумочки, а в другую сложили одежду.

— У тебя карта с собой? Запри шкафчик получше! Вдруг взломают, — разволновалась подруга.

— Не переживай. В сумке у меня только всякие мелочи и кошелек. Карты там нет.

Ребята тоже вышли в плавках, хотели сложить напоясную сумку и пакет в другую камеру, но я предложила свою, чтобы не таскать лишние ключи с собой.

— Не влезет, — усомнились ребята, но я сама взяла их вещи и продемонстрировала, что в компанию к моей и Юлькиной маленьким дамским сумкам они очень даже вошли.

Мы двинулись вперед, прошли пару метров, затем я спохватилась:

— Блин, я оставила в сумке солнцезащитные очки!

— Зачем они тебе? — недоверчиво изрек Дима, остановившись. — Ты в очках будешь на горках кататься?

— Да, потому что я очень боюсь. Чтобы не видеть ничего! Если серьезно, мы не за тем сюда пришли. А на этом зверском солнце я ослепну и не смогу поделить клад на четыре равные части. Придется все себе забрать!

Это сообщение его остудило, так что, велев им меня не ждать, идти вперед, я отправилась обратно, к камерам хранения. Открыв шкафчик, первым делом полезла в пакет, что клал Мишка. Всего лишь их одежда, ничего особенного. Дальше я принялась за маленькую сумку, что Димка носит на поясе. Так-так-так, деньги, документы, ключи, складной походный ножик. И все. Не поленилась залезть в паспорт, так и есть, Каретников Дмитрий Константинович, двадцати пяти с половиной лет. Хоть в этом меня не обманули, это, конечно, успокоило, но ожидала я несколько другого.

«А что ты надеялась найти? Пистолет? Так он и взял его с собой, жди». Да, эта была слабенькая надежда. Просто… я сильно разозлилась. Он снова применил ко мне одну хитрую психологическую уловку: утро начал с обвинений и угроз, я злилась, оправдывалась, огрызалась, но в итоге — и думать забыла о его обещании. А он ведь должен был отдать мне пистолет. Если я скажу, он ответит: «Чего ж ты не напомнила?» И я не смогу доказать, что он специально начал разговор на пляже с этого дурацкого объявления про осквернителей и развратников, а на самом деле происшествие на кладбище его мало волновало — главным было отвлечь меня и не отдавать пистолет. Он добился этого. Более того, положа руку на сердце, я не могу сказать с уверенностью, спектаклем ли была ссора из-за кладбища, была ли она тщательно спланирована в тот момент, когда он наткнулся на развешенные на деревьях листки с нашими рожами, или же он взаправду разбушевался, увидев это, а про оружие забыл сам. Но если так, как же он так быстро сменил гнев на милость, купил цветок с конфетами и пожаловал к нам в гости? Понял, кто здесь главный, и решил подмазаться? Или сделал вид, что понял? Не человек — загадка.

— Чем воровать, могла бы попросить.

«Чего попросить?» — обернувшись и увидев Димку (и совсем тому не удивившись), хотела я уточнить, но вдруг в крови возникло пламя праведной злости, и я выкрикнула:

— С какой стати я должна у тебя что-то просить? Я просто возьму то, что мне полагается, вот и все!

Он выпучил глаза, затем свел вместе брови у переносицы.

— Мы про одно и то же говорим? Я решил, что ты воруешь у меня деньги.

— Больной?

— Нет, здоровый, — усмехнулся он. — Могу справку показать.

— Мне не нужны твои деньги, — проигнорировав его попытку пошутить, снизошла я до пояснения. — Мне нужно то, что ты мне обещал.

— Что именно? — принялся он валять дурака.

— Слушай внимательно, — строго сказала я, насупившись. — Ты не узнаешь даже место, где захоронен сейф, пока я не получу пистолет. О самих сокровищах можешь и не мечтать.

— Эй! Говори тише, здесь люди. Слушай, я кое-что выяснил. По ночам здесь дежурят по два сторожа, они меняются через сутки. Сегодня будут те, что помоложе. Вам с Юлькой придется их обольщать сегодня ночью до тех пор, пока они сами не позовут прийти еще и в следующую смену. К тому времени мы вам придумаем трогательную легенду, почему вам нужно выкопать яму на территории аквапарка, они дрогнут и помогут вынести сейф. На улице будем ждать мы с Михой. Что скажешь?

Я подумала.

— Почему бы нам просто не усыпить их сразу же, в первый день? Затем мы впустим вас и выкопаем сейф.

— Я подозреваю, у них камеры видеонаблюдения. Если они сами там засветятся, то непременно захотят избавиться от доказательств своей причастности, перезаписав другим днем. А если они отрубятся после первой же рюмки, то, очнувшись, сообщат в полицию. Мало вам и так всего, а тут еще и спланированное нападение. Так они и подворуют что-нибудь, потом на вас все спишут. Нет, так не годится.

— Ага, конечно, не ты же их развлекать собираешься! Ты что, хочешь, чтобы мы с ними спали, что ли?

Он невозмутимо ответил:

— Ну, возможно, для общего блага придется.

— Знаешь что? — окончательно разозлилась я. — Пошел ты на фиг! Я их влюблю в себя, они мне выкопают долбаный сейф, я заберу все, что там лежит, и помашу вам ручкой. На что вы мне тогда с твоим Мишкой? Соображаешь?

Димка вздохнул и провел рукой по лицу.

— Ладно, мы обязательно что-нибудь придумаем. Где карту искать будем?

— Ты ничего искать не будешь, — медленно проговорила я суровым тоном. — По крайней мере до тех пор, пока я не получу свой пистолет назад.

— Извини, я как-то не подумал в набор из конфет и розочки добавить «ТТ», перетянутый ленточкой с бантиком! Если для тебя это так принципиально, сразу из аквапарка поедем к нам в квартиру, и ты заберешь оттуда все, что захочешь. Только Мишку, ради бога, не уноси, он мне готовит.

— Не нужен мне твой Мишка, — скривилась я и вернула его вещи на место. Мы закрыли камеру и отправились искать друзей.

Ничего удивительного в том, что они молчали все то время, пока мы шли к ним. Даю руку на отсечение, они и звука не обронили с тех пор, как Димка их покинул. Стоило вернуться, Лисовский оживился:

— Давайте, что ль, покатаемся с горок! Деньги же заплачены.

Юлька долго боролась с собой. С одной стороны, она злилась на Мишку за его ориентацию и свою влюбленность, оттого не сильно стремилась даже в чем-то с ним соглашаться. С другой, она, как я уже говорила, была против того, чтобы деньги пускали по ветру. Они должны быть использованы с толком. В итоге победила бережливость. Мы все вчетвером, чтобы не вызывать лишних подозрений у отдыхающих, которые, казалось, уже начинали недобро на нас поглядывать (отстояли очередь, купили билет и стоят себе посередине, общаются, как будто на улице поговорить нельзя — думали, очевидно, они), поднялись по неудобной лестнице на вышку «Кондора» — комплекса, находившегося ближе всего к выходу, оттого пользующегося наибольшим вниманием, — и заняли быстротекущую очередь на площадке, поднимаясь на мыски, чтобы разглядеть поточнее, что же нам предстоит выдержать. А выдержать предстояло немало: горки, хоть и были извилистыми, все же имели сильный уклон вниз, и люди с громкими визгами слетали с них словно пули. Всего горок было две, начинаясь рядом, на одном уровне, они затем обвивались друг вокруг друга. Димка выбрал правую, я — левую, мы сели, продвинулись чуть вперед, и тут уклон горы сам сделал свое черное дело, применив силу скольжения. Я заорала сразу, Димка через половину секунды. За время спуска он дважды мелькнул надо мной, я над ним лишь один раз. Свалившись в бассейн, я, конечно, наглоталась воды. Димка был выброшен в бассейн с другого края — это было продумано, чтобы люди не ударялись друг о друга при падении, — но тут же приплыл ко мне.

— Давай жить дружно, а, Кать? — сказал он что-то двусмысленное, вытирая ладонями мокрое лицо, но здесь голос смотрителя с вышки прокричал:

— Выходите из бассейна! — и, уже обращаясь к следующим: — Пошли!

Следующими были наши любимые друзья. Эх, Юля… Если люди голубого окраса были, на удивление, отважными, то новоявленные розовые этим качеством похвастать не могли. Образцовой одного взгляда вниз хватило, чтобы струхнуть. Она попятилась назад, не думая о том, что очередь из многих человек хочет прокатиться и ждет ее одну.

— Юля, смелее! — стала я подбадривать ту снизу, будучи, однако, не уверена в том, слышит ли она меня. — Прыгай!

— Головой вниз! Ха-ха! — стал издеваться Димка. — Мы похороним тебя с почестями!

Последнюю фразу подруга, скорее всего, услышала, так как колени ее отчетливо завибрировали. Мишка не растерялся: подошел сзади и толкнул ее вперед. Затем вернулся к соседней горке и тоже сиганул вниз. Подруга по дороге не то что не пищала во всю глотку, даже ни единый пугливый звук не выкатился из ее рта, видимо, она просто-напросто в первую же секунду потеряла сознание. Но, окунувшись, вернулась в реальность и выплыла.

Мишка, подойдя к нам, стоявшим возле бортика бассейна, не то удивленно, не то ехидно спросил меня:

— А где же твои очки?

Я нахмурилась, а Димка ответил за меня:

— Она их дома забыла. Но у меня есть свои, в сумке с документами. Я сейчас принесу тебе. Давай ключи.

— Не стоит. — Я сжала ключ покрепче, словно он был от ячейки швейцарского банка, где я хранила все свое состояние.

Михаил и не думал отставать:

— А как же слепящее солнце? Из-за твоей глупой обиды на Димона ты будешь мучиться все это время.

Димка, в свою очередь, и не думал отступать:

— Миха прав. Дай ключ, я принесу тебе очки.

— Я с тобой, — вздохнула я.

— Зачем? — искренне изумился Мишка. Нет, они что, сговорились? Не могу ж я ему сказать: «Боюсь, твой друг не за очками идет. Просто отомстить хочет».

Мне пришлось отдать ключ. С десятой попытки после девятого предупреждения смотрителя «Во избежание столкновения просьба выйти из бассейна» Образцова присоединилась к нам.

— Все хорошо? — только и успел спросить Мишка, в следующий миг на него посыпался шквал упреков и ударов раскрытой ладони по спине и груди, в зависимости от того, какой стороной Лисовский поворачивался к подруге, укрывая при этом другую.

— Сволочь! Скотина! Паразит! Негодяй! Подлец! Мерзавец! Дерьмо! — и еще так много разных слов, что мысленно я даже зааплодировала подружке: какой богатый лексикон! Так им, гадам. — Зачем ты столкнул меня?!

Что ж, на меня никто не обращает внимание, парочка занялась разбором полетов, пойду застану «рыцаря» на месте преступления. Он мне мстит, что, я не могу?

Быстрыми шагами, перейдя в конце на бег, я очутилась возле камер. Димка усердно копался в наших с Юлькой сумках, позабыв обо всем на свете и даже не заметив моего прихода.

— Правильно делаешь, что воруешь, — скрестив на груди руки, промолвила я с вызовом. — Попросишь — не дам.

Он вздрогнул и обернулся.

— Чего не дашь?

— Деньги. Те, что ты воруешь.

— Я не ворую. Слушай, я понял, что нам поможет. Вот это, — он достал помаду из моей косметички.

— Помада? Поможет нам откопать сокровища? Извини, не соглашусь. Лопатой удобнее.

— Я сейчас кое-что тебе расскажу, — не оценив юмора и даже не ухмыльнувшись, с серьезным видом принялся он разглагольствовать, все же немного нервничая, видимо, оттого, что его застукали. — Одна моя бывшая подружка рассказала, как она завлекла парня. Написала записку с номером телефона и оставила на ней ядовито-красный след своих губ. Знаешь, как на мужчин это действует? Безотказно! Он позвонил ей в тот же день, когда она подбросила записку! Вот и все, что от вас требуется. Чем им еще на смене заниматься? Они непременно заинтересуются, позвонят. И особой тревоги не будет, ведь позвонили сами, сами вызвали. Понимаешь? Затем действуем по твоему плану. Вы их усыпляете и впускаете нас. Если засечем видеокамеру, просто собьем ее и удалим запись. Что скажешь?

— Глупо. И вообще, ты что, предлагаешь нам с Юлькой сыграть роль проституток по вызову? Как это низко. — Я даже скривилась от данной перспективы. Фу, гадость какая.

— Ну, — усмехнулся он, — вам это не впервой. Мальчиков помнишь? Ваши портреты и так по всему городу развешены. Скоро нам всем уезжать, так что, глядишь, и пронесет.

— Ладно, другого плана все равно нет. Идем, объясним все паре драчунов.

— Как прикажете, Екатерина Михайловна. Тебе всего-то девятнадцать. А по виду не скажешь.

Он вовсю лыбился. Что ж, око за око. Я ведь тоже не удержалась и заглянула в паспорт.

— Мне почти двадцать, — обиженно выдала я и решительно направилась обратно к друзьям. По дороге он меня остановил:

— Слушай, Кать. Почему у нас с тобой так? Почему мы не можем доверять друг другу?

Я посмотрела в его глаза. Они выражали беспокойство, нежность и заботу. А вдруг и вправду не обманет? И когда ж я научусь верить людям, в конце-то концов? И все же я стояла на своем:

— Я не буду тебе доверять, пока не получу свой пистолет назад. И вообще, на кой черт тебе мое доверие? У тебя есть замечательный друг, ему и доверяй.

Димка вздохнул.

— Ему я и так верю.

Он сказал это таким тоном, что в моей голове вдруг зародилась мысль: а не любовь ли у них? А мы им, видать, только затем и нужны, чтобы клад добыть. Чтобы проверить догадку, я ткнула пальцем в проходящих мимо ребят — троих друзей лет двадцати, с хорошей фигурой, в плавках.

— Смотри на них!

Димка обернулся.

— Это что, твои знакомые?

— Нет, — покачала я головой. — Они тебе нравятся? — Каретников медленно пожал плечами, смотря на меня теперь с ужасом. — Вот этот, в синих плавках! Глянь, что за лапочка! — Лапочка обернулся на нас и присвистнул, заценив мою фигуру, не сбиваясь, однако, с шага. — Смотри, он тебе свистит! Ты ему понравился! — с непередаваемой радостью в голосе сказала я спутнику. — А тебе? Тебе нравится его тело?

Каретников взял меня за локоть.

— Катя, — ужас в глазах сменился раздражением, — я не понимаю, к чему ты клонишь, но этот разговор мне не по душе. С чего мне должна нравиться фигура какого-то пацана?

— Чьи же фигуры тебе по нраву? Старческие? — Я всерьез задумалась. Лисовский на дряхлого дедульку ну никак не похож.

— Эх… — Димка отпустил мою руку. — Мне по нраву твоя фигура, усекла? Не могла сама догадаться? Пошли к ребятам.

 

Глава 12

Мы сидели на скамье вчетвером.

— Что мы напишем в записке? — поинтересовался Михаил.

Димка стал сочинять на ходу:

— Две привлекательные девушки ищут компанию на ночь. Телефон. Оттиск. Все.

— Фи, как пошло, — не одобрила Юлька. — Надо что-нибудь другое. «Две романтичные барышни, чертовски обаятельные и по-ангельски красивые, мечтают встретить сказочных принцев, которые отвезут их на белом парусе в страну неги и блаженства». — Покосившись на Мишку, добавила: — Да, еще обязательно надо указать, что мы натуралки. Телефон. Оттиск.

— Ну, Юля! — подивилась я. — Начала с возвышенного, закончила порнофильмом.

— Парус… — вдумчиво молвил Дима, точно наткнулся на что-то знакомое, но никак не мог вспомнить, откуда это. Ощущение дежавю. — Так вот о чем я хотел спросить! Дорогие, это правда, что, ища карту возле заброшенного склепа на мрачном кладбище в час ночной, вы громко читали стихи Лермонтова?

— Да, — не стали мы юлить.

— Но зачем?

Мы с Юлькой переглянулись.

— Чтобы страшно не было! — ответила подруга. — И вообще, это к делу не относится.

— Страшно?.. Ну и чудные вы обе… Так что красьте пока губы, я пойду раздобуду листок бумаги.

Я послушно начала малеваться, а Юля заартачилась:

— Не буду я этим краситься! Дай мне либо гигиеническую, либо прозрачный блеск.

— Дурья твоя башка, — вступилась я за Димку. Что ни говори, он был прав, выбрав именно эту помаду из моей обширной косметички. — Они же бесцветные, какой тогда оттиск будет? А эта красная, в самый раз.

— Слишком ярко для меня! Если ночью придется ходить шалавой, позвольте хотя бы днем выглядеть пристойно.

— Ну спасибо, — поблагодарила я за «комплимент». Я, значит, выгляжу, как шалава. Ладно, я тебе припомню.

— Без обид, каждый делает со своей внешностью все, что считает нужным. Предлагаю намазать Михаила. Он будет рад.

— Нет! — возмутился он, но нам уже так надоели эти споры и препирательства, что мы не стали слушать. Пока вернувшийся Димка держал руки друга за его спиной, я взяла помаду и намалевала рот Лисовского. Правда, он мотал котелком туда-сюда в знак протеста, так что, помимо губ, окрасились еще и щеки. Будем считать это издержками производства.

Каретников раздобыл где-то лист в клеточку, я своим красивым заостренным почерком вывела первоначальный вариант, придуманный Димкой, добавив кое-что от себя, затем внизу под моим номером мобильного мы с Мишкой приложились губами. Вышло очень красивенько.

Дальше было еще лучше. Будка ночных охранников была закрыта, но мы подсунули лист под дверь и с чистой совестью пошли купаться в центральный бассейн. Народу там было хоть отбавляй, но это уже не являлось важным. В душе все пело: сделан еще один шаг на пути к несметным богатствам! Правда, пока не найдена карта и нет даже намека на то, где ее искать, но это отодвигалось на второй план. Всем моим сознанием завладели следующие мысли: «Что же там внутри, в сейфе? Смогу ли я купить на эти деньги шубу маме, а бабулю отправить в санаторий? Возможно, там столько, что мы и евроремонт сделаем в квартире. А потом мы с Юлькой будем ездить за границу. В Индию, точно. Хочу кататься на слонах!»

— Смотри, — отведя меня в сторонку, прошептала Юлька, указывая на дикое строение из бугристых, «прыгающих» горок цвета хаки. — «Крокодиловы горы»! Это они. А значит, совсем рядом то, что мы ищем.

Я кивнула. Мы сообщили парням, что якобы идем гулять, и направились в то место вдвоем. Пред глазами сразу встала воображаемая карта. Я успела ее выучить почти наизусть. Примерно в сантиметре от «Крокодиловых гор» в сторону центрального бассейна красовался крестик. Я не геодезист, но приблизительно это равно четырем-пяти метрам к юго-западу от угла мини-бассейна «Крокодиловых гор».

— Кать. А давай на них, а?

Похоже, с тех самых пор, как мы изучали карту, подругу не покидало желание «отведать этих гор».

— Юль, ты на «Кондоре» боялась! А это… Это вообще кошмар!

Что и говорить, даже русские, известные всему миру безбашенные экстремалы, и то обходили сие стороной. А те, кто отваживался… Они издавали такие странные звуки, подпрыгивая на горе, точно их сбрасывали с летящего лайнера без парашюта. Где-то внутри живота, глядя на это, возникало недоверие к архитекторам, додумавшимся воздвигнуть «Крокодилов». Каждая горка прерывалась пару раз прямо в воздухе и продолжалась на некотором расстоянии. Ну как они могли с точностью рассчитать, приземлится ли после прыжка посетитель на продолжение этой горки или же оборвется вниз? Второй исход мне казался таким же вероятным, как и первый. Но теория вероятности здесь не работала — за все то время, пока мы наблюдали за редкими смельчаками, никто не упал раньше времени. Наверное, сам Господь оберегает это место.

Юлька крепко сжала мою ладонь:

— Кать, обещаю, в этот раз я не струхну.

Так оно и оказалось. Я пропустила подружку вперед, чтобы, в случае чего, дать ей пинка под зад, как недавно сделал Мишка, но она лишь издала боевой клич, оглушив всех, кто находился поблизости, и самостоятельно покатилась в обрыв. Я перекрестилась и, дождавшись сигнала смотрителя, последовала за Образцовой.

…Мат я не уважаю, но в те мучительно длинные секунды я почему-то вспомнила абсолютно все непристойные слова, которые мне доводилось слышать в своей относительно недолгой жизни. Пару подростковых лет я якшалась с дурной компанией, так что слова и словосочетания вышли очень убедительными. Нырнув с головой в бассейн и выплыв на поверхность, я наткнулась на множество недоброжелательных взглядов мамаш, прижимавших к себе малых детишек и затыкающих им уши.

— Как не стыдно? Здесь же дети!

— Вы бы сами попробовали, — вступилась за меня подруга, только-только очнувшаяся после шокового обморока, за что я простила ей абсолютно все грехи. Мне даже стало стыдно за то, что ночью, пользуясь тем, что все равно плохо сплю по вине загадочных звуков, я прятала карту без ее ведома и до сих пор не назвала ей точное место. Но она сама виновата. «Миша такой хороший…», «Как думаешь, это моя судьба?», «Он возьмет меня в жены?..» и т. д.

Неизвестно откуда взявшийся Каретников подал мне руку, помогая выбраться.

— Откуда познания? — со свойственной ему иронией проявил Дима интерес к моим высказываниям.

— Из словаря, — ехидно ответила я, ощетинившись. Чего он постоянно лезет?

— Я так понял, что сейф находится сейчас прямо под нами, так?

Я посмотрела на место, где стою. Не совсем, но приблизительно.

— Нет, что ты. Сейф в другой части аквапарка.

Он посмотрел на меня не по-доброму, сомневаясь в правдивости сказанных слов. Ну и пусть сомневается. Пока не вернет пистолет, не получит от меня никакой информации.

Возле пункта хранения расположилась небольшая закусочная на открытом воздухе — это для того, чтобы посетителям не пришлось далеко идти за кошельком. Туда-то и отправились парни занимать места, а мы с подругой расположились на скамье возле фонтана, так как пока не успели проголодаться, пообещав ребятам, что скоро к ним присоединимся.

Изо рта каменных дельфинов ручьем текла вода, весело журча и переливаясь солнечным светом. Точно так же в моих мозгах текли потоком мысли, сменяя друг друга с завидной скоростью, но так и ни к чему не приводя. Так же, как и вода, вытекая из пасти искусственного млекопитающего, через внутренний насос возвращалась к нему же, так и мои мысли, словно по спирали, сделав виток, приходили вновь.

Где искать карту? Сбрасывать ли со счетов те пункты, которые мы обработали, основываясь лишь на том, что мы  ничего там не нашли? А вдруг это последствие невнимательности, вдруг мы что-то упустили? Сколько еще мест имеют название «Нежух» в одной и той же местности? Пока мы гуляли по городу вчетвером, дожидаясь очереди в кассу, я купила в ларьке путеводитель, но не рискнула заглядывать туда при ребятах. Сейчас же сделать это тоже не представлялось возможным — пришлось бы идти мимо закусочной, чтобы добраться до сумки. И все же вопрос оставался открытым: что же делать, если нет больше пунктов с таким наименованием? Где искать карту? Вот, снова этот вопрос. Сделав виток в моем сознании, он вернулся. Где же она, мама дорогая?

Юлька, как оказалось, думала об ином:

— Как ты думаешь, это чистая случайность, что Разин жил в доме бабы Дуси? Может, это знак?

— Знак? — не поняла я. — Что за знак, о чем ты?

— На наших глазах он убил двух человек, пытаясь найти карту. Либо ту, что у нас, либо ту, что мы сами ищем, а может, обе. Далее — он убил бы и нас, если бы не Димка. И тут выясняется, что он облапошил бабку, у которой мы поселились. Это судьба.

— Судьба? — я никак не могла въехать.

— Ну да. Целый дом был в его распоряжении неизвестное нам количество времени, но, думаю, немаленькое. Хозяйка жила у родни, затем вернулась в дом, и тут же пожаловали мы. Она слепая, понимаешь? Да, она убирается в доме, но… Мне не дает покоя мысль, почему он сбежал? Нашел другое жилье? Испугался, что его выследят? Не знаю, но стоит попытать счастья. Вдруг мы найдем ответы?

— Ты хочешь обыскать дом? — наконец-то догнала я.

Она кивнула.

— Плюс эти твои звуки. Я сперва посмеивалась, а теперь вот думаю: не может ли это быть связано? — Она помолчала, потом добавила с чувством: — Катя, мы должны выяснить происхождение ночных звуков. Это приведет нас к карте, я чувствую!

— Возможно, ты и права. Дождемся, когда баба Дуся уйдет куда-нибудь, и тщательно все осмотрим. Может, и впрямь Разин оставил какие-нибудь следы. В виде живущей под моей кроватью способной к перестукиванию крысы, например…

Здесь мы вынуждены были замолчать: к нам на скамью подсела женщина лет тридцати пяти. Самое интересное представляло то, что ей совсем не было жарко в строгом темно-сером костюме, в угадывающихся на ногах тонких колготках и в туфлях. Дама была ухоженной, маникюр — в полном порядке, рыжеватые волосы чуть ниже плеч красиво уложены, украшений достаточно много: золотая цепочка с кулоном, тонкий браслет, серьги, несколько колец на каждой руке, — но они были весьма элегантными, вовсе не бросались в глаза и казались самой собой разумеющимися.

Женщина потрясла белым воротничком блузки, мол, жарко, и обратилась к нам:

— Девушки, впервые здесь?

Не понимая, чего от нас требуют, согласно кивнули:

— Да.

— Я вот тоже первый раз зашла. Дай, думаю, посмотрю, как белые люди отдыхают, а то, кроме офиса, не вижу ничего. — Опомнившись, протянула нам руку: — Марина Сергеевна. — Мы не спешили пожимать предоставленную ладонь, тогда дама прибавила: — Корчагина.

Я настолько была не готова к такому повороту, что вздрогнула от удивления.

— Похоже, жена, — шепнула мне Юлька и громко сказала ей: — Соболезнуем.

— Бывшая жена, но спасибо. Мы с Алексеем развелись уже год назад, но сумели сохранить дружеские отношения, — разоткровенничалась женщина непонятно с какой стати. — Вам не кажется странным одно совпадение: сначала убили моего мужа, затем утонула его старшая сестра?

— А вам? — огрызнулась я, находясь в замешательстве. Откуда она знает, что мы присутствовали при обеих смертях? Неспроста же задает такие вопросы.

Марина Сергеевна улыбнулась.

— Извините, девушки, забыла вам представиться.

Я закатила глаза: только больной склерозом алкоголички нам не хватало. Хотя менее всего тетя походила как раз на запойную. Видимо, они научились хорошо маскироваться.

Юлька терпеливо пояснила:

— Да нет же, вы нам уже представились. Вы что, успели забыть? Иначе, откуда я могла бы знать, что вас зовут Мариной Сергеевной?

Антизапойная улыбнулась повторно, еще шире, и полезла зачем-то в карман пиджака.

— Нет, не представилась. Корчагина Марина Сергеевна, следователь по особо важным делам. Вот мои документы. — Нам дали посмотреть удостоверение. — Мне не хотели поручать дело об убийстве бывшего мужа, все-таки это не положено, но я настояла. Только я смогу разобраться в том, что произошло. Можно вопрос: кто из вас Катя, а кто Юля?

Я ухмыльнулась, вспомнив историю с бабой Дусей, и ответила:

— Я Катя.

— Я Юля.

— Девушки, не буду больше вводить вас в заблуждение. Я приехала сюда ради встречи с вами в неформальной, так сказать, обстановке. Незадолго до смерти Алексей рассказал мне одну вещь. Его друг, Федор Алехин, что-то там увел у бандитского авторитета и до лучших времен спрятал это здесь, на территории этого аквапарка. Поняв, что за ним открыли охоту, он доверил карту Алексею. Тот позвонил мне, попросив взять друга под защиту. Алехин располагал важной информацией относительно главаря по кличке Черкес, очень нужной нам для его поимки. Но я не успела ничего предпринять — Алехин пропал. Как в реку канул. Тела не нашли, так что он числится пропавшим без вести. После этого я очень испугалась за мужа, велела ему быть настороже. И вот его теперь тоже нет. И, сдается мне, неслучайно умерла его сестра, которой он тоже мог что-то рассказать или передать. Девушки, я ни к чему вас не принуждаю. Просто вас видели и в месте, где застрелили Лешу, и на пляже в тот момент, когда утонула его сестра. И неспроста, как мне кажется, вы сегодня находитесь здесь. Впрочем, это всего лишь мои догадки. Но и бандиты могут прийти к тем же мыслям, что и я, правда? Если захотите получить защиту, вам придется поделиться информацией, которой вы располагаете. — Не дождавшись от нас ни слова в ответ, Марина Сергеевна опять полезла в карман и извлекла визитку. — Вот моя карточка, здесь телефон, по которому меня всегда можно найти. Надумаете — звоните.

Передав мне в руки прямоугольный кусок картона, она поднялась и молча направилась к выходу. Мы лишь удивленно смотрели ей вслед, думая о следующем: «Это что, вербовка?!»

Присоединившись к ребятам, мы пообедали какой-то белибердой, запивая ее каким-то пойлом, вкуса чего совершенно не чувствовали, занятые своими любопытными мыслями, и поехали по домам.

— Почему ты не сказала Димке, где зарыт сейф? — спросила Юлька, стоило нам переступить порог дома. — Мы ведь обе помним, где стоит крестик на карте, не так ли?

— Так ли. Он не отдал мне пистолет, потому я это утаила.

— Да зачем тебе пистолет? Катя, ты совсем рехнулась! Что ты будешь делать с ним? — никак не могла подруга понять моей мотивации.

— Это уже дело принципа. «ТТ» мой, и точка!

— Сумасшедшая.

Мы расселись по кроватям и стали читать. Не прошло и получаса, как Образцова снова открыла рот.

— Кать, ты думала над тем, чтобы рассказать все этой женщине? Следователю?

— Да. Но не раньше, чем мы откроем сейф. А сейф мы откроем не раньше, чем добудем карту.

— Ага, а карту мы вообще никогда не добудем.

— Юля, что за пессимизм? Мы найдем ее, или я не Катя!

— Ты и так не Катя, — заулыбалась Юлька. — Ты Швабра Вениковна, забыла?

Я захихикала, на этом разговор завершился. Мы немного почитали, но выносить бездействие в такой день, при таких событиях я не могла, потому, кое-что обдумав, пристала к Юльке.

— Слушай, у меня родился план.

— Как найти карту? — сразу же оживилась подруга.

— Лучше, — заверила я. — Тебе нужно позвонить Мишке и пригласить его в гости.

— Обалдела? На фига мне гомосексуалист в гостях?

— Не знаю, общаться с ним на тему стиля, косметики или Бориса Моисеева! В любом случае, он должен оказаться здесь, и на довольно длительное время. Справишься?

Не понимая толком, зачем это делать, Юлька, однако, согласилась и послушно набрала Лисовского. Услышав его голос в трубке, она начала извиняться за то, что вела себя с ним не очень корректно (на удивление, была при этом вполне убедительна, что заставило меня задуматься, а не впрямь ли Юлька раскаивается?), и в знак примирения Лисовскому предлагалось прийти в гости на блины. Которые испекла, кстати сказать, бабка Евдокия, но Образцова решила, что для дела будет лучше, если авторство в кулинарных изысках она возьмет на себя:

— Если согласен, то я и блинчиков напеку, и картошечку с курочкой пожарю! Только Димке не говори, а то ему тоже захочется, а я не хочу объясняться с тобой при нем, хорошо?

Что и говорить, и картошка, и курица тоже уже были приготовлены заботливой хозяйкой. Почему-то Мишку не удивило, что Образцова — метеор и успеет все это сварганить к его приходу. Короче, он согласился прибыть в течение часа, я же подсела поближе к подруге и, стоило ей нажать на сброс, сказала доверительным шепотом:

— Юль, если так получится, что баба Дуся уйдет куда-то, а Мишки еще не будет, потрать это время с пользой. Намек поняла?

Она, разумеется, поняла, потому кивнула. По большой части Образцова очень невнимательна, но, когда касается чего-то, что для нее сверхважно (например, сокровища прапрапрадедушки), она может быть удивительно скрупулезной, уж я-то знаю. Поэтому обыск помещения вполне могу доверить ей одной.

Я же подкрасила глаза и губы, обулась и вышла из дома.

— Если я спрошу, куда ты, ты ведь все равно не ответишь? — вдогонку угрюмо изрекла подружка.

Обернувшись, я просто покачала головой и продолжила свой путь.

Я шла пешком и дворами, притом очень осторожничала: аккуратно выглядывала за угол дома, прежде чем свернуть, вертела головой и, если никого опасного не наблюдала, быстро перебегала к следующему дому, и так далее. Вообще опасными могли стать только две персоны — Мишка и Димка. Лисовский — первоочередно, так как шел мне навстречу. Правда, я надеялась, что он пойдет по дороге, а не дворами, где с непривычки можно заблудиться, все-таки город не родной. Но и второму могло взбрести в голову пойти прогуляться. И тогда мой план бы порушился. Но мне повезло: на Михаила я не наткнулась, и, скорее всего, благодарность надо было объявлять не дурацкому прятанью за домами и гаражами, а предусмотрительно выбранному пути — идти дворами. Вероятнее всего, он, как я и предполагала, шел тротуаром, вдоль дороги, потому мы не столкнулись. Дальше везение только усилилось. Встав возле дома и вычислив окно, я видела руку, открывающую форточку. На всякий случай написала подруге эсэмэс: «Объект прибыл?» Через минуту получила ответ: «Да, только что». Сомнений не осталось — Каретников дома, поскольку Михаилу рука никак не могла принадлежать.

Пройдясь возле дома, нашла неподалеку несколько камней, собрала их в ладонь и вернулась к подъезду.

— Так, только не промахнись! — напутствовала я себя, прицеливаясь. Затем бросок. Есть! Камушек угодил прямо в центр окна кухни. До чего же я меткая, а? Никогда не знала. Воистину, погоня за сокровищами открывает в людях новые горизонты. Что я еще умею? Так, ночами слышу то, чего не слышат другие; точно скалолаз, перелезаю через заборы; выбиваю одним ударом пистолет из рук убийцы; попадаю с первой попытки в намеченное окно. Хм, что за этим последует? Может, я смогу взлететь в воздух?

Спрятавшись за гаражом-ракушкой, я одним глазом наблюдала за окном. Там мелькнула тень (Димка, наверно, осматривал сверху двор) и исчезла. Что ж, уже неплохо. Камней я набрала — завались, так что мое упрямство в конце концов одержит победу над его выдержкой.

Я снова вышла из укрытия и кинула камень. Он попал в стену возле окна и срикошетил вниз, на землю. Блин, рано я себя похвалила! Новичкам везет, это всем известно. Но теперь я перешла в категорию специалистов и попадать стало куда сложнее. Наконец, с четвертой попытки снова вышло. Как по заказу, в то же самое место, в центр окна. Как бы мне не перетрудиться и не сделать там дыру. Расплачивайся потом!

Я опять спряталась за «ракушкой». На сей раз Каретников не поленился приоткрыть одну створку и уже внимательнее осмотреть пространство под окнами, высунувшись наполовину из рамы. Он, разумеется, никого не увидел, досадливо сплюнул и захлопнул окно.

Так, по плану здесь должны появиться мальчишки. Где же они?

Через пару минут и впрямь появились пацаны. Я отозвала их за гараж. Заинтересованные, они спросили: «Че надо, теть?» и получили от меня аж двести рублей. Однако народ пошел корыстный. Даже в таких мальцах наличествовала предпринимательская жилка: выслушав мое пожелание, дети заверили, что такая услуга стоит пятихатку, не меньше.

Стоная от жадности, я все же выложила подросткам кровные пятьсот рублей и передала им камни. Мальчики встали в позицию и начали обстреливать указанное мною окно, я же скрылась в подъезде, поднялась на нужный этаж, а потом еще на один пролет и стала ждать. Послышались крики:

— Сейчас задницу надеру! — Это Димка.

— А ты спустись сначала! — Дети.

Через пару мгновений Каретников, натягивая на плавки штаны, вылетел из квартиры, не потрудившись ее запереть — вот о каком везении я говорила до этого.

Нельзя было терять ни секунды. Я знала, что вернувшемуся Димке страсть как не понравится мое нахождение в его апартаментах. Но я надеялась успеть найти то, что принадлежало мне.

Просочившись за дверь, я начала обыскивать обувную полку. Рюкзак стоял здесь, в прихожей, Дмитрию ничего не оставалось, как, вытащив пистолет, сунуть его сюда, либо в санузел, куда он и направлялся. Потом начала корить себя за тупость. За это время он спокойно мог переложить его куда угодно, где теперь искать прикажете?

В спальне — тут же пришел мне ответ. Оружие держат обычно возле места, где ночуют. Это рефлекс — когда мы спим, мы беззащитны.

Я вошла в его комнату (телевизор в тот раз мы смотрели в Мишкиной), быстро огляделась и кинулась к постели. Полезла под подушку. Ага, вот они оба! Но нет времени разбираться, какой из двух пистолетов боевой, а какой газовый, потому я просто взяла оба предмета и направилась к выходу.

Тут донеслись громкие, сердитые шаги со стороны лестничной площадки. Кто-то взялся за ручку, дверь потянули, и мне оставалось лишь проникнуть в кухню и забиться под стол. Сердце бешено колотилось в груди: меня почти застали на месте преступления! Максимально тихо я открыла молнию на сумочке и еле уместила там оружие. В проходе появились ноги. Они важно зашли в кухню и последовали к окну. Конечно, мальчишки тут же разбежались, и надрать им ничего не получилось. Но Димкины ноги знали: рано или поздно маленькие бандиты вернутся, и тогда им мало не покажется.

К несчастью для меня, Каретников решил выпить чашку кофе. Поставив чайник греться, он сел за стол, и его колени оказались всего в миллиметре от моего носа. Недурно я развлекаюсь, да? И почему я Юльку не послушалась? Плюнула бы на пистолет, сидела бы дома, вместе с Мишкой и подругой поедала бы блины. Блины… В животе предательски заурчало. Димины колени нахмурились и заелозили. Неужто услышали звуки бастующего против временной голодовки живота? Нет, и что мне теперь делать? Вот решит их обладатель под стол заглянуть, и что тогда?

Тут чайник засвистел, колени пропали: Дмитрий встал и пошел наливать себе напиток. Я осторожно высунула нос наружу, чтобы оценить диспозицию. Нет, проползти до выхода незамеченной мне не удастся. Что за невезение? А начиналось все так удачно.

Димка взял чашку, повернулся к столу лицом, и я еле успела втиснуться обратно под стол. И как он меня не заметил, диву даюсь! Он что, совсем слепой?

— Ты думаешь, я тебя не заметил? Что же, я совсем слепой, по-твоему?

Я аж подпрыгнула, стукнувшись макушкой о стол. Ну ничего себе!

— Что же ты притворяешься? — с обидой парировала я. Я тут сижу, как дура, прячусь, плюю на неудобства, думаю о его коленях как о самостоятельном организме, а он, видите ли, меня заметил! Мог бы и сказать, в конце концов!

Я вылезла из-под предмета мебели и начала разминать косточки, повесив сумку ремешком через шею.

— Должен признаться, затея с пацанами и окном была великолепной. Ты ведешь в счете, милая. 4:3.

— Ага, великолепная! Как ты тогда догадался, что я здесь?

— Не догадался бы вовек, если бы не увидел своими глазами.

— Что ж, я польщена. Мне пора идти, пока.

Я резко бросилась к выходу, но в прихожей была настигнута и взята в плен. Он припер меня к двери и велел:

— Отдавай.

— Чего отдавать? — разыграла я из себя дурочку. — Понятия не имею, о чем ты. Кстати, меня Юлька ждет, мне пора.

Я попыталась вырваться, но не тут-то было.

— Что в сумке? — грозно осведомился он. — Открой.

— Щас! Только возьму ее поудобнее! — пригрозила я, действительно ухватилась за ремешок таким образом, чтобы удобно было треснуть ею по Димкиной башке. К сожалению, меня все еще припирали к двери, так что замах вышел так себе. И удар, казалось бы, тоже.

— Сбрендила?! — обозлился захватчик и ухватился обеими руками за ушибленное место. — Сколько кило в твоей сумке?!

Ах, ну да! У меня ж там два пистолета, как я могла забыть? Хорошо еще, что била не с размаху, а то, вместо каретниковской головы, любовалась бы я сейчас красивой лепешкой.

— Там всего лишь кошелек с мелочью! Просто у тебя балда из хрусталя!

— Это у тебя знаешь что из хрусталя?! Открывай немедленно сумку, или я сам ее открою!

Димка схватился рукой за ремешок сумки, и это грозило провалом всей операции. Нельзя было такого допустить, срочно нужно было что-то делать. И я сделала. Обхватив руками его шею (руку я просунула под ремень, так что теперь сумочка вновь висела у меня на плече), впилась в губы супостата пламенным поцелуем. Парень сперва стушевался, затем ответил на мой поцелуй, а его руки забегали по моему телу, ощупывая самые интересные места.

— Так вот зачем ты на самом деле пришла, — шепнул он мне на ушко удовлетворенным тоном. Нет, до чего ж мужчины самолюбивы!

И до чего ж женщины притворны…

— Дошло наконец! Идем скорее, а то я вся горю!

— Конечно! — Он подхватил меня на руки. Уточню, что сумка с парой кило внутри так и осталась на моем плече. Когда меня подносили к спальне, я узрела на ванной задвижку с наружной стороны. Эврика!

— Димочка, я подпалю тебе постель! Может, для начала в душ, а? Остуди меня!

— Как скажешь, моя прелесть! Под душем, — цокнул он, — это здоровски! Ты такая выдумщица!

Весьма польщенная, я, как и положено, смущенно хихикнула. Он попытался открыть дверь, держа меня на руках, но ему это не удалось, тогда Дмитрий опустил меня, освободившимися руками открыл дверь, я тут же со всей возможной силой втолкнула его туда и, не теряя драгоценных секунд, захлопнула дверь на задвижку.

— Эй, что за шуточки? — удивились по ту сторону. — Иди ко мне, я весь горю!

— Ну так остынь! Душ тебе поможет! А я вынуждена тебя оставить, гудбай, май лав!

Дверь задергалась во все стороны: пленник наконец понял, что заперт.

— Ты… Нет! Ты не можешь так поступить! Ты… Дрянь! Я этого так не оставлю!!

Хищно улыбаясь во весь рот, я вышла из квартиры и, написав подруге эсэмэску «Отпускай его немедленно», поспешила домой.

 

Глава 13

Мне снова повезло! Во-первых, я придерживалась той же тактики, что и на пути сюда, так что избежала встречи с Михаилом. Во-вторых, как только я вернулась, баба Дуся ушла смотреть какую-то телепрограмму к соседке, сообщив, что если нам нужно будет уйти, пусть мы не стесняемся, подходим к соседке (показали ее дом), стучим и просим закрыть за нами дверь дома и калитку.

Мы, не скрывая счастливых улыбок, закивали в ответ, заявив, что повторим все в точности, как она сказала, ежели что. А сами тут же приступили к обыску, совмещая это времяпрепровождение с диалогом:

— Судя по твоей сумке, в ней много чего лежит. Тяжелого и металлического. Я угадала? — заинтересованно спросила меня подруга, заходя в комнату первой.

— Да. Там то, что ты думаешь. В двух экземплярах.

— Как тебе это удалось? — восхищенно полюбопытствовала Юлька, заглянув в мою сумку и увидев своими глазами, что я не шучу. Я рассказала как. — Ты что, совсем? Да он знаешь что с тобой сделает за такие выкрутасы?

— Пусть попробует, — самоуверенно молвила я, выпятив могучую грудь. Хотя… Можно про неполный третий размер сказать, что он могучий? Не знаю. Короче, просто выпятив грудь.

Мы в это время усердно осматривали свою комнату. Простукивали пол, стены, светили фонариком под кровати и в нишу под гардеробом. Ничего подозрительного до сего момента, увы, не обнаружилось.

— Увести из-под носа оба пистолета… Запереть его в ванной… Это так жестоко!

— Он это заслужил. К тому же всего через десять-пятнадцать минут его освободили, не сомневайся.

— Ага, а ты можешь дать гарантию, что Лисовский сразу от меня пошел домой? Вдруг он в клуб «Голубая луна» завернул по дороге?

— А что? Это было бы очень даже… Ха-ха! — захохотала я манерой графа Дракулы — злорадно и торжествующе.

— Катя! Перестань быть такой!

— Ну ладно, извини. Для клуба еще детское время, Мишка обязательно отправился домой и освободил друга, можешь поверить моей интуиции. И вообще, ты бы лучше обо мне сейчас горевала. Прикинь, что он для меня приготовит в отместку!

— Ты так говоришь, словно ждешь не дождешься этого! Предстоит тебе великая расплата, Катерина Михайловна!

Мы вышли в коридор. Юлька принесла табуретку, я встала на нее и полезла на антресоли. В прошлый раз мы искали конкретно инструменты, поэтому могли что-то упустить.

— Как думаешь, Черный… Разин работал на этого Черкеса? — поинтересовалась моими мыслями Юлька.

— Думаю, да. Но могло быть и иначе.

— Класс! Мы перешли дорогу Черкесу, завладев картой, к тому же убили его человека! Он должен нас ненавидеть, Кать. Как же я надеялась, что обойдется без авторитетов!

— Где большие деньги, там всегда авторитеты, — мудро выдала я назидательным тоном и чихнула. Здесь было полно пыли, много хозяйственного инвентаря, огроменные кастрюли, которые не влезли в шкаф на кухне, и больше ничего.

— То есть ты все же полагаешь, что в сейфе именно деньги?

— Юль, там могут быть не именно деньги, но все то, что меняется на деньги. Но высокая ликвидность — обязательное условие. Золото, драгоценные камни, акции, облигации. Что еще-то в сейф кладут?

— Документы, — подсказала подруга.

— Зачем Черкесу какие-то документы? — Я спустилась вниз. — Если только они не представляют лично для него какой-то угрозы.

— Ты считаешь, что этот Федор Алехин собирался шантажировать авторитета? Он что, камикадзе?

— Что ж, это объясняет, почему он пропал. Видать, уже подпирает потолок новостройки, закатавшись в бетон.

Образцова вспыхнула.

— Ну и юмор у тебя! Злой.

— Какой есть. Пошли в кухню.

Там тоже не было ничего подозрительного. Все вещи, безусловно, принадлежали бабе Дусе и не имели никакого отношения к бывшему съемщику жилья. Почему же он съехал? Как мы убедились, Разин не покинул город, а наоборот, принимал активное участие в его судьбе, поспособствовал разрыву моста, например. Сократил численность жителей на пару человек. А если Алехин — тоже его работа, значит, не на пару, а на тройку. Наконец, помер сам, тем самым попав в программу новостей.

Мы продолжали тупо осматривать все предметы кухонной утвари. Уже в тот момент мы понимали, что ничего стоящего из нашей затеи не выйдет, и все же это была последняя ниточка к карте. Уехать из города, так и не добравшись до сейфа, — этого я не прощу себе никогда. Если надо будет — я просто выкопаю его и взорву ко всем праотцам. Я отчетливо представила себе место, где предположительно почивал сейф, дожидаясь нас, то, как я его выкапываю, ввожу код, открываю… Стоп. Какая-то мысль мешала мне представить себе дальнейшее развитие событий. И эта мысль была так ужасна, что я прямо села на месте.

— Что с тобой?

— Юль, ты не заметила кое-какое несоответствие?

— Несоответствие чему?

— Событиям. Фактам. Нашим целям, наконец. То место, где закопан сейф. Там растет газон. Так же, как и на остальной территории. Если бы землю копали… какой на фиг газон? Была бы притоптанная земля.

— Ну, — пожала плечами подружка, всем своим видом показывая, что ничего страшного в этом не видит, — значит, посадили новый газон. Ты думаешь, смотрители парка так бы и оставили землю вскопанной?

— Но… Они должны были перво-наперво полюбопытствовать, а что вообще здесь копали? Понимаешь? Так бы поступил абсолютно любой человек. И наткнулись бы на сейф. А что, если его уже сдали властям? То, что лежит в недрах земли, принадлежит государству. А нашедшему, если я не ошибаюсь, отводится двадцать пять процентов. И двадцать пять процентов — собственнику земли. Или это только о культурно-исторических ценностях?

— Да. А простые деньги делят между нашедшим и собственником. Да и то лишь в том случае, когда собственник был поставлен в известность, что на его территории копали. Иначе кладоискателям ничего не полагается.

— Но этот клад раскопали бы хозяева аквапарка. На собственной земле. То есть они все, что находилось в сейфе, забрали себе?

— Это в том случае, если бы они его открыли. — Мы покинули кухню и прошли в комнату хозяйки. — Но у них нет кода. Перестань, никто ничего не нашел. Мы будем первооткрывателями.

Честно говоря, услышав такой задор в голосе подруги, я устыдилась. Ведь это мне принадлежит роль оптимистки, надеющейся на положительный исход любого мероприятия. А тут… даже Образцова верит в наши силы! В то, что мы получим клад. И я буду в это верить. Найти бы вторую карту…

Я стала оглядываться. Собственно говоря, смотреть было не на что. Комната как комната. Бросив единственный беглый взгляд, можно было смело констатировать: здесь живет пожилой человек. На кровати старенький, выцветший плед. Над кроватью вместо ковра — репродукция Шишкина «Сосновый бор», по всей видимости, эта тонкая ткань с короткой бахромой должна служить скатертью на столе, но ее почему-то повесили на стену. Чтобы теплее было? Но ведь это юг. Хотя оконные рамы выглядят ненадежными, наверно, бабке просто оттуда сильно дует. На одинокой тумбочке примостился граненый стакан — убежище челюстей в ночное время суток. Жалко, Евдокия Карловна не пользуется слуховым аппаратом, а то в паре со вставными челюстями на этой полке он смотрелся бы очень в тему. Вдоль стены — сервант с посудой и шкаф с книгами. В прежние времена их тяжело было достать, тем более, так далеко живя от столицы, и тем не менее бабка собрала неплохую коллекцию: Агата Кристи (которую я и читала сегодня), Шекспир, Джек Лондон, Чарльз Диккенс, а также соотечественники — Пушкин, Гоголь, Достоевский, Тургенев, Толстой, Горький, Чехов и, конечно, любимый Лермонтов.

— Не время читать, — дернула меня Юлька за локоть, сделала шаг вперед, но тут, за что-то зацепившись, упала. — Блин, вечно со мной так!

— Ничего страшного, поднимайся, — протянула я подруге руку, но та почему-то не спешила за нее хвататься. Вместо этого Юлия упорно глазела в пол, на котором лежала, что-то изучая.

Я тоже глянула под ноги. Палас бежевых оттенков имел весьма оригинальный рисунок. В центре были прямоугольнички и надписи «ул. Южная», «ул. Тамерлана» (та самая, где было совершено убийство), «ул. Приморская» и т. д. Подо всей этой мозаикой крупная надпись «Туапсе». Поодаль от «Туапсе» на полу нашлись и Небуг, и Ольгинка, и Лермонтово, и Новомихайловский, и другие города и поселки, входящие в Туапсинский район.

— Это карта города и области! — чему-то обрадовалась Юлька.

— Вижу. Что это нам дает?

— Сперва посмотри, на что я упала.

Я подошла, подруга поднялась-таки, а я ахнула. То место, где она лежала, имело несколько иной рисунок. Никаких прямоугольников, зато есть конусовидная фигура. Гора Два брата. Действительно, судя по схематичному рисунку, она представляла собой две сросшиеся горы. В каждой из них были нарисованы округлые фигуры. Пещеры.

— Так, где-то я это уже встречала, — хмыкнула я, а Юлька воскликнула:

— Обожаю этот палас!

Вспомнив маршрут, мы поползли дальше от Двух братьев, которых видели воочию на позавчерашней экскурсии, и где-то через метр, уже приблизившись к кровати, наткнулись на надпись «Гора Великая». Ниже было крупно приписано «пещера Нежух».

— И что мы будем с этим делать? — хмурясь, спросила я недовольно.

— Не знаю. Но это знак!

— Знак, говоришь? — задумалась я. — Тогда здесь должно быть… — Я встала на ноги, загнала Юльку на кровать и отдернула край паласа: — …вот это, — добавила я изумленно. Под паласом, в том самом месте, где красовалась нарисованная копия пещеры Нежух, имелся вход в подпол.

— Ну и дела, — охнула Образцова. — Ну что, полезли?

— Как бы нас не застукали, — вздохнула я и, заметив Юлькин негодующий взгляд, поспешила заверить: — Конечно, лезем, это я просто так сказала, лирическое отступление.

Вдвоем мы сняли тяжелую крышку подпола. Однако его глубина поразила наше воображение, превзойдя все ожидания. Метра три будет. Кто ж его копал? Неужели неугомонный отец Евдокии Карловны? Сама-то она вряд ли такое бы осилила. И не Разин уж точно: он должен был поселиться здесь на долгие годы, чтобы успеть вырыть этакую нору. А если это не его рук дело, возникал такой вопрос: а на кой тогда оно нам нужно? Но двух очумелых подруг уже невозможно было остановить. Мы сгоняли за фонариками в свою комнату и, вернувшись, приготовились вместе лезть в загадочный подпол.

Для начала, сняв тяжелую крышку подпола, посветили в дыру фонариком. Вниз вела деревянная лестница. Дно было различимо, и тем не менее сложно было предсказать, лежит ли там что. Луч фонаря для этого дела не годился, придется проверить безопасность дна осязательным способом.

— Там не может быть болото? — предположила Юлька. — По-моему, это уже ниже уровня моря.

— Не городи чушь, мы находимся на пригорке. Ну что, я первая?

— Давай. Я за тобой.

Я зажала во рту фонарик, а двумя руками крепко уцепилась за пол. Ногами смогла достать до второй ступени (лестница начиналась не сразу от пола, а гораздо ниже), отпустила одной рукой пол, взяла из зубов фонарик и, спустившись еще на одну ступеньку, посветила вниз. На узком бетонном пространстве дна подпола валялись материалы: рубероид, деревянные доски, банки с краской. Слева теснились полки с соленьями, компотами и вареньем. Правую стену завесили какой-то тряпкой.

Я спустилась с лестницы и развернулась к ней лицом. За мной спустилась подружка. Мы тут же начали сверлить глазами третью ступень, высвеченную двумя однотипными лучами наших фонариков.

— Ну что, Катя, рискнем?

— При чем тут риск? — не поняла я. — Просто проверим, не открывается ли она как-нибудь.

— А риск вот при чем. Это наша последняя надежда. Пляж, кафе, пещера, склеп, снова пещера, только нарисованная. Пока ты участвовала в соревнованиях по забросам камней на дальние дистанции, я заглянула в путеводитель. Слово «Нежух» больше нигде не встречается, понимаешь?

И я стала понимать.

— Так, хорошо, теперь мне тоже не по себе. Ты рада? Добилась, чего хотела?

— Да, — удовлетворенно заявила подруга. Мы постояли еще немного, тупо взирая на третью ступень, не решаясь сделать шаг, затем все же приступили к делу.

Боковина ступени легко отделилась от основания. Луч света продемонстрировал нам сложенный вчетверо лист бумаги. Трясущейся рукой я вытащила его и развернула. Вторая часть плана аквапарка Туапсе. В нижнем левом углу еще шесть цифр.

— Боже… Боже… — твердили мы, качая головами и не зная, что делать дальше.

Тут с улицы донесся шум. Я сунула за шиворот карту, и мы обе вылезли из хранилища. Затем быстро закрыли люк и опустили палас. Комнате вернулся первоначальный вид, как будто нас здесь и не было.

Когда мы переступили порог нашей опочивальни, Юлька спросила:

— Как думаешь, это Разин спрятал там карту? Когда жил здесь?

— Не знаю.

— Но почему так странно — в подполе, в третьей ступеньке?

— Может, чтобы не нашел никто?

— А чего ж он тогда пытал сестру Корчагина? То есть он думал, что у нее левая часть карты, та, что была у нас?

Я пожала плечами.

— Меня интересует другое. Если карту спрятал Разин, откуда Алексей знал про «Нежух» и третью ступень?

— Не знаю, наверно, ему сам Разин сказал, — выдвинула предположение подруга. — Это очень достоверно получается — два компаньона поделили карту, каждый взял себе по одной ее части. Потом другой не захотел делиться и застрелил первого. Вот и все. Только карту он не получил. Возможно, он выяснил у фельдшеров «Скорой» или уже в морге, что среди вещей убитого никакой карты не было. Представился родственником и вот тебе сведения. Дальше он пошел логическим путем: кому мог Корчагин отдать на сохранение карту, если при себе ее не было. На ум пришла сестра. У той карты не оказалось, и полосатая пошла ко дну, а следующими на очереди стали мы с тобой, так как только нам он перед смертью мог что-то отдать.

Я долго думала, затем ответила:

— Твоя теория любопытна, но я вижу несоответствия. Первое. Разин следил за нами, он знал, что мы что-то ищем. Зачем, если карта уже у нас?

— Может, он думал, что мы уже клад достаем!

— Клад в аквапарке. А вторая карта у него самого. Первая — у нас. Что же он надеялся внутри ступени-то отыскать? Помнишь, с какими глазами он набросился на нас и никак не мог поверить в то, что в нише пусто? Совершенно непонятно. Дальше. Почему он сбежал, бросив здесь карту? Тоже загадка.

— Но если не он спрятал карту, то кто? — не унималась упрямая Юлька. — Бабка Дуся? Откуда она могла взять половинку карты? Получается, что она как-то связана с этим Федором Алехиным или с нашим Алексеем.

— Это навряд ли, — не согласилась я. — Нам известно, что Алехин упер что-то у Черкеса. Спрятал в земле, а карту отдал другу, так как опасался своего скорейшего исчезновения. Однако у Алексея оказалась лишь часть карты.

— Значит, компаньонами были не Алексей с Разиным, которым Федор доверил карту, а Разин и Алехин, — вернулась к первоначальной версии Образцова, чуть ее переделав. — А Кочерга подключился потом. Все-таки это уже неважно. Теперь у нас есть полный код. А точное место, где копать, уже было. Так что нам мешает?

Внезапный Юлькин ажиотаж и жадный блеск в глазах меня слегка напугали. Раньше подруга такой не была. Откуда взялась эта чрезмерная активность и скоропалительность? От меня, что ль, заразилась? Верно говорят: чем дольше люди находятся рядом, тем более похожими становятся.

— Что мешает? Железный забор в пару метров!

Здесь, как по заказу, затренькал мобильный. На этот раз номер был неизвестный, и я, воодушевившись, ответила:

— Алло.

— Здравствуй, козочка! Прочел твою записку и не смог удержаться!

Услышав незнакомый голос, но поняв, кто это, я тут же приняла игру:

— Здравствуй, козленочек! Мы с подружкой видели вас с напарником пару раз и о-очень возбудились! — Юлька покраснела и замахала на меня рукой, дескать, че за ужасы ты несешь? — Жутко хотим увидеться с вами в более располагающей обстановке!

Там похихикали, пошептались и выдали:

— Приезжайте сегодня к аквапарку к одиннадцати. Только не к главным воротам — там камера наблюдения висит, — а к служебному входу, это за углом, маленькая железная дверь с глазком и звонком. Позвоните два раза, пауза, потом еще три раза. Мы откроем. Кстати, — трубка немного замешкалась, точно не решаясь задать самый главный вопрос, — а вы обе… ну… симпатичные?

Я не растерялась:

— В своей родной Караганде я заняла первое место по красоте, а подружка четвертое. А участниц было почти шесть сотен. Вывод делай сам! — кокетливо проворковала я и дала отбой.

Юлька кинула в меня носком.

— Почему это я — четвертое?

— Если бы мы обе заняли первые места, он бы не поверил. Потому четвертое. Итак, собирайся. Нужно найти что надеть. Оголиться до невозможности, накраситься до неузнаваемости, надушиться до вони и напиться до потери контроля. Иначе за представительниц древнейшей профессии мы никак не сойдем. Потом еще нужно захватить лопаты. В прошлый раз они валялись в саду, потому проблем с поиском не возникло, но сейчас их там нет.

— Я видела, как бабка убирала две лопаты и лом в сарай, где мы копались. Кстати, — щеки подруги вдруг порозовели, а само ее лицо приобрело выражение полного счастья, — смотри, что у меня есть! — Юлькины руки торопливо полезли в боковой кармашек дамской сумочки и сунули мне в ладонь что-то блестящее. Я пригляделась: браслет! — Экспроприировала сегодня днем с ее тумбочки, пока воровка в саду разгуливала!

— И теперь боишься носить, — хмуро констатировала я. — Слушай, она ж слепая, надевай браслет и ничего не бойся.

— Ага, слепая! А на полу сарая-то нашла золотишко!

Это правда, возразить на это было нечем. Одно пока радовало: Юлька вернула себе свой любимый золотой браслет.

Мы прошли в кухню и поставили самовар греться. Юлька достала хлеб и стала нарезать, а я проделывала все то же самое с копченой колбасой.

— Итак, наши действия, — инструктировала я подругу. — Ровно в одиннадцать мы звоним в дверь, нам открывают и, получив лопатами по башке, отключаются. Мы запираемся, выкапываем яму, достаем сейф, открываем его, берем себе все, что найдем, закапываем обратно. Уходим.

Юлька таращилась на меня во все глаза.

— Ты решила их кинуть? — Понятно дело, она имела в виду Мишку и Димку. — И вообще, как ты собралась ударить лопатой двух здоровых бугаев? Они тебе та-ак потом рады будут, когда очухаются! И то с условием, что мы сумеем попасть куда надо и вырубить их. Так что, нравится тебе или нет, но ребята в этом деле нам нужны. Без них не справимся.

В ее словах был резон. Я сама довольно слабо представляла, как смогу обезвредить одной лишь лопатой двух вооруженных охранников. Конечно, если со всего маха вломить — то и череп хрустнуть может, но этого-то я и боялась. Опасаясь убить их, я бы стала бить несильно. Юлька права, они тут же нас скрутят и сдадут в ментовку.

— Я это из вредности сказала, — пошла я на попятную. — Я сама им позвоню.

Когда мы выпили чаю с бутербродами, вернулась баба Дуся, потому звонить я отправилась на улицу, за калитку.

— Если ты позвонила, только чтобы спросить, как мои дела, клянусь, я убью тебя! — так нежно поприветствовали меня, не дав и слова вымолвить.

Я сперва опешила, затем вспомнила, что в общем-то все это заслужила, потому принялась излагать причину звонка:

— Нет, я звоню, чтобы сказать, что мы нашли карту. Ловля на живца тоже удалась. Нам назначили свидание сегодня в одиннадцать, у служебного входа.

— Я знаю, где эта дверь, — тут же сменил он тон. — Мишка возьмет напрокат машину. Мы довезем вас до дверей, сами спрячемся в кустах. Я дам тебе клофелин, действует моментально, смотри только с дозой не перетрудись, а то тут же коньки отбросят. Когда они отойдут ко сну, открываете служебный вход, мы тут же берем лопаты и заходим. Кстати, сколько их у вас?

— Две.

— У нас одна. Ладно, так как вы женщины, будете копать по очереди. Без двадцати одиннадцать мы с Михой будем возле вашего дома. Высматривайте темную иномарку.

— Дима…

— Да, крошка моя?

— Хочу предупредить. Если ты затеял нечестную игру, тебе это выйдет боком. Лучше отступись сразу, ты плохо меня знаешь.

Он хмыкнул.

— К несчастью, я уже знаю тебя довольно неплохо. Обе карты у тебя, оба пистолета тоже. Чего же ты от меня хочешь?

Ближе к десяти часам, когда бабка Евдокия прилегла на кровать в своей комнате и начала похрапывать, я взяла с кухни совок и толкнула подругу, читающую книжку в положении лежа:

— Пора копать.

— Чего делать? — Она посмотрела на часы. — Еще рано. Они приедут…

— Они — это они, — перебила я, — а мы — это мы.

— Говоришь загадками. — Лоб подруги приобрел несколько глубоких продольных морщин ввиду недопонимания, и все же она поднялась и пошла за мной.

Отсчитав три шага от сортира во дворе, я села, воткнула совок и начала им копать.

— Это ты тренируешься перед аквапарком? — предположила Юлька.

— Карта, — напомнила я.

— А! — воскликнула Образцова. Морщины тут же разгладились. — Давай помогу.

Всего через полминуты мы вытащили целлофановый пакет, стряхнули с него землю и достали первую часть карты.

— Когда ты успела ее спрятать?

— Когда ты спала, как беззаботный младенец с соской во рту. Пойдем, нам нужно загримироваться. Да так, чтоб мать родная не узнала.

 

Глава 14

Без семнадцати минут одиннадцать мы вышли из дома, покинули участок и, держа в руках лопаты, запрыгнули в припаркованный «Вольво».

Ребята обернулись на заднее сиденье и… уронили свои челюсти.

Наши волосы были накручены так сильно, что более всего мы с подругой походили на Мэрилин Монро. На Юлькины веки я наложила пять коробочек теней зеленого цвета разных оттенков так, что, казалось, у нее вместо глаз огурцы. Свои же я замалевала литром черной подводки и туши, чтобы природная голубизна в этом мраке безропотно потерялась. Самый темный из имевшихся в моем арсенале тональный крем превратил нас в мулаток, а губы мы закрасили той же кроваво-красной помадой, след от которой и завлек сторожей в записке. Юлькины глаза-огурцы очень хорошо сочетались с зеленым треугольничком ткани, который только слепой мог назвать майкой. Верхняя вершина треугольника имела петлю, которая перекидывалась через шею подруги, а две другие вершины имели веревочки, которыми вся конструкция завязывалась на абсолютно голой спине. По моему совету подруга не стала надевать бюстгальтер, потому выглядела до ужаса эротично. Ее джинсовые шортики пришлось укоротить ножницами до состояния трусов-стрингов, поэтому под них она ничего не надела. В отличие от подруги, я позволила себе надеть нижнее белье, однако сверху предпочла накинуть длинный кусок прозрачной марли, сделав в ее центре отверстие для головы. На поясе марлю завязала объединенными узлом шнурками. Вышло что-то вроде сарафана, но совершенно прозрачного и ультракороткого: подол был на полтора сантиметра длиннее красных стрингов.

Мишка смотрел на полуобнаженное тело моей подруги с таким лицом, точно пытался вспомнить причину, по которой решил стать голубым, но не мог. Димка же пожирал глазами меня и через несколько минут гробового молчания таким тоном сказал мне «привет», что я сразу уяснила для себя: кража пистолетов, бросание камнями в окно и запирание в ванной мне добродушно прощаются. Затем он так проникновенно мне улыбнулся и подмигнул, что я поняла еще вот что: все будущие хулиганства мне также прощаются заблаговременно.

Когда мы тронулись в путь, ребята, пришедшие в себя, замахали руками возле носов:

— Чем это тут воняет?

— Мы надушились, — скромно потупив глазки, ответили мы с Юлей и пожали плечами, что вам, мол, не нравится?

…Город тонул во мраке. Яркие звезды светили где-то далеко от нас, высоко-высоко в небе, и, по-моему, они косились на нас оттуда осуждающе, точно это наша вина была во всех смертях, связанных с историей зарытого сейфа. Вглядевшись повнимательнее в небеса, я пришла к выводу, что звезды ни перед чем не остановятся, лишь бы сорвать наш план и не подпустить к сокровищам. Если начнется звездопад, я уверена, одна из них с великим восторгом шлепнется на наш «Вольво», раздавив в прах весь клуб неугомонных кладоискателей в составе четырех человек. Ничего, все равно наша возьмет, вот увидите, мы победим!

Возле круглосуточного ларька я потребовала:

— Останови.

— Зачем? — спросил Димка, но послушно затормозил. А я подивилась про себя: если машину взял напрокат Михаил, то есть и оформил на себя, и заплатил, то почему на ней катается Димка? Впрочем, они, наверно, меняются.

Мы с Юлькой вышли из машины и заглянули в ларек. Ассортимент порадовал: водка, мартини, коньяк, вино, пиво. На любой вкус!

— А что у вас самое крепкое? — спросила Образцова продавца. Дома мы приоделись, накрасились, надушились, да так, что самим тошно стало от этого запаха, а вот напиться не удалось. Холодильник бабы Дуси пустовал на предмет спирта, и, наверно, уже очень давно.

— Но чтобы не отравится, — стервозно добавила я.

Тетка, однако, не растерялась:

— Возьмите коньяк!

— А подешевле нет? — скуксилась я, прочитав ценник.

— Дешевле только водка. Но от нее отравитесь!

Весело. Но ничего не поделаешь, водка так водка. Купили мы самую дешевую, прямо при женщине откупорили бутылку и, ничуть не стесняясь, отпили из горла.

— Кхе-кхе! — закашлялись мы друг за дружкой. — Что за пойло? И как это люди пьют вообще?

Тетка наблюдала за нами со все нарастающим интересом. Пояснила:

— Кому что нравится! Но женщины предпочитают мартини.

— Мартини? — воодушевилась подруга. — А дайте нам! Только самый маленький объем и самое дешевое!

— Дешевле только вермут!

Женщина пробила нам напиток. Мы повторили обряд: открыли бутылку, хлебнули, выплюнули. Слишком крепко, это не по нам.

— Вообще-то его соком разбавляют, — со странным злорадством проговорила продавец.

— М-да? Давайте сок! Только не больше литра и…

— …Самый дешевый, я поняла.

Женщина с большой радостью пробила еще и апельсиновый сок. На глазах у изумленной тети мы вылили прямо на землю половину содержимого второй бутылки (водка пока стояла на земле, прислоненная к стене) и налили туда сок доверху. Потом хорошенько взболтали, вспомнив действия бармена из «Сильвестра», и стали пить.

— Стойте! Градус нельзя понижать! — запоздало предупредила тетка.

— Да? А что будет?

Она выразительно провела ребром ладони по шее, мол, кирдык вам, девушки, и закрыла палатку на перерыв.

Ребята все это время наблюдали за нашими действиями из машины. Когда мы вприпрыжку, захватив водку, вернулись в «Вольво», Юлька засмеялась:

— А давайте Мишку в мой прикид оденем! А то я боюсь идти. К тому же губы там все равно не мои были, получится обман!

Мишка демонстративно отвернулся, а Димка нахмурился и сказал:

— Юль, обман выйдет, если вместо двух барышень к ним припрется мужик в джинсовых мини-шортах и топике на веревочках, которые на его грудной клетке даже не завяжутся! И кроме того, что вы там вытворяли, у киоска? Я, конечно, уже много чего насмотрелся, но пить сначала водку, затем вермут, а после вермут с соком — чистое самоубийство.

— Нас не предупредили! — пожаловалась подруга. Заметив бомжа на тротуаре, она поманила его пальцем и через открытое окошко передала початую бутылку водки. Так, к мышам, крокодилам и енотам прибавляются бомжи, как я могла забыть? Там, на далекой родной земле, она даже водит дружбу с некоторыми представителями данного класса, обитающими на детской площадке напротив ее подъезда. — Смотрите, как он обрадовался! — заявила подруга, обрадовавшись ничуть не меньше, чем сам бомж. — Значит, права была тетка, кто-то и вправду любит это пойло!

— Бомжи любят все, — со знанием дела ответил ей Дмитрий. Эта фраза имела в своей основе такую печальную подоплеку, что почти вышибла из меня слезу. Как же жесток этот мир по отношению к незащищенным слоям населения!

— Если мне будет плохо, — сердито молвила я, вспоминая злорадную улыбку продавца, — я вернусь и морду ей набью.

— А плохо тебе будет, можешь мне поверить, — утешил Каретников и завел мотор. — Дамы, я понимаю, что опаздывать положено, и все-таки нам пора. Подготовьтесь морально.

Мы хотели настроиться на серьезный рабочий лад, но почему-то рассмеялись. Ну ладно Юлька, она с непривычки быстро хмелеет, но я-то? Коктейли и слабенькие вина — частые гости в моем организме. Отчего мне стало так весело? После пары-то глотков?

Через семь минут мы затормозили недалеко от двери, которая в темноте сливалась с забором, и если бы Димка не сказал, что она есть, я бы не заметила.

— Так, — обернувшись, сказал он, протягивая мне маленький пузырек, — это клофелин. По две капли каждому в чашку, не больше. Поняла?

— Да, — улыбаясь, ответила я и протянула к нему руки: — У-ти, мой сладкий! — Обвив за шею, страстно поцеловала в щеку, потом в губы, но тут что-то взбунтовалось внутри меня. Сначала я зажала рот ладонью, сглотнула, но затем, поняв, что ничего уже не поможет, пулей выбежала из машины и склонилась над кустами. Такое ощущение, что желудок подскочил к горлу, вывернулся наизнанку, и все, что там находилось, потекло через рот наружу. Я постучала себе по горлу, по груди, по животу, потом села на землю, потому что стоять на ногах было отчего-то тяжело. Внутренности через короткий промежуток времени вновь поперли на улицу. Что я им сделала? Может, их звезды подговорили?

Я продолжала ощущать, как мои органы постепенно расстаются с организмом, обрывая внутри невидимые нити и пытаясь выскочить через рот, но тут выяснилось, что скверно было не только мне: через полминуты ко мне присоединилась подруга.

Так как большая стрелка уже немного отбежала от четырех, в то время как маленькая замерла между одиннадцатью и двенадцатью, то нет ничего удивительного в том, что нужная нам дверь открылась сама, без предварительного звонка.

Послышался мужской голос:

— Ну и где они там?

Второй присоединился:

— Эй, это не они там в кустах блюют? — Растение находилось к двери близко, а вот машина — далеко, потому ее они не заметили.

Так, все пошло не по плану. Вряд ли нас теперь допустят к телу. Что же делать? Я вытерлась салфетками, удалив ненароком главный козырь — алую помаду, и пошла в их сторону:

— Мальчики, приветик! Как делишки?

— Эй, вы кто? Это с вами я по телефону общался?

— Конечно, со мной, милый! Впускай же скорее!

— А вторая? Что она там в кустах делает?

— Она… сюрприз вам готовит!

— В кустах?! — неимоверно удивился парень.

— Ну да! Не хотите сюрприз — впускайте меня одну! Я женщина с темпераментом, так что ничего не потеряете!

— Нет! — донеслось из кустов. — Как же без меня? Я тоже с вами!.. Блюое-е!

Ребята брезгливо сморщились.

— Нет, ты одна пойдешь, та пусть остается на улице. Кстати, клевое платьице!

— Сама соорудила, — похвастала я.

Другой стал всматриваться в мое лицо. На территории аквапарка горели фонари, их свет падал на меня, а вот оба парня стояли против света, так что лица было сложно разглядеть, даже если поднапрячь фантазию, но вот фигуры были как на ладони, и, к сожалению для нас, Юлька была недалека от истины, называя их здоровенными бугаями. Если они добровольно меня не впустят, я ну никак не сумею протиснуться.

— Постой, это же она! — сказал он наконец. — Девка с фоторобота!

— Как, опять? — поразилась я. — Ну ничего себе! Между прочим, в вашем парке я еще ничего дурного не делала! Через заборы не сигала, ступени не ломала, столы не переворачивала, про пожар не врала, мосты не рушила, брюки не тырила и возле склепов не извращалась! Откуда тогда здесь фотороботы?

— Ого, — удивился тот. — Ничего себе списочек. То есть нам еще повезло, что ты здесь особенно не старалась, а в других местах ты все это делала?

— Еще как! — с гордостью заверила я. — А теперь, пусти меня, зайчик, развлечемся!

— На самом деле я видел тебя в объявлении, где говорилось, что ты платная гейша, вламываешься в дома со своими сутенерами и требуешь предварительной оплаты. А мы-то на халяву рассчитывали! Потому извини, красотка, денег нет у нас. Иди восвояси.

В это время Димка с Мишкой, вооружившись лопатами, подкрадывались вдоль забора к нам, поняв, что старый план не действует, и на ходу изобретая новый.

— Ой, с вами я, мальчики, и на халяву могу! — продолжала я попытки пробраться внутрь, подключая всю свою изворотливость и фантазию. — Только впустите, такой класс увидите, не пожалеете!

— Ну ты, положим, согласишься на халяву, а как же сутенеры твои?

— А где вы их видите? — хлопая глазами, спросила я.

— А вот же, — показал пальцем один из охранников куда-то за мою спину и тут же получил лопатой по котелку. С тем же успехом избавились от второго. Каретников ощупал их на предмет оружия и удовлетворенно выдохнул: помимо камуфляжа и резиновых дубинок, никаких опасных атрибутов не имелось. Юлька вернулась в компанию с обновленными силами и предложила их связать.

— Чем? — спросил Мишка.

— Хотя б их собственными ремнями!

Я закрыла дверь на замок, а ребята стали выдергивать ремни из брюк защитного окраса. Тут сторожа начали приходить в себя, так как, повторюсь, были здоровыми малыми, прошу извинить за каламбур, и тогда Димка велел мне:

— Дай пистолет! Ну же!

Выбора не было, я знала, что, если сама стану в них целиться, не буду выглядеть уверенно, а тем более устрашающе. Я молча расстегнула сумочку, Каретников сунул руку и достал первый попавшийся пистолет, тут же нацелив на них. Юлька помогла Мишке связать охрану.

Когда я склонилась над ними, они уже приоткрыли глаза.

— Вы ответите за это! — сфокусировав на мне взгляд, погрозились они, тогда нам пришлось набить им рот салфетками, чтоб молчали, и завязать платками глаза на всякий пожарный.

Мы вытерли лоб, отдышались, успокоились. Затем Димка попросил у меня карту. Второй пистолет все еще был у меня, это немного грело, потому я действительно отдала ему обе половинки. Он сложил их воедино на лавочке, сев на землю возле нее, а мы сгруппировались над ним.

Димка мысленно вычислил масштаб, прислонил мизинец к пробелу между бассейном «Крокодиловых гор» и крестиком и сказал:

— Пять метров. Пойдем. Все у нас получится, не сомневайтесь.

Ему удалось заразить нас оптимизмом, поэтому, отважно маршируя в сторону «Крокодиловых гор», мы действительно ничуть не сомневались в том, что найдем сокровища. Замерев у данного ориентира, Каретников начал отсчитывать шаги, направляясь к центральному бассейну, а мы, как цыплята за мамой курицей, топали за ним след в след. Через некоторое время он замер на месте, твердо молвив:

— Здесь.

— Блин, — сказал Мишка. — Мы не взяли третью лопату.

— Ладно, — махнул рукой Дима. — Вдвоем выкопаем. Девки пусть смотрят за сторожами, как бы они не освободились раньше времени.

— Вот еще! — оспорила я решение. — Пока мы следить за ними будем, вы все себе схапаете. Нет уж, дудки. Копаем вместе.

Конечно, слово «вместе» для нашей ситуации не очень подходило. Ребята вскапывали газон и почву, а мы с дражайшей подружкой тупо на них смотрели. Фонарики, что захватили парни, не понадобились: света высоких фонарей аквапарка вполне хватало, чтобы отличить черноту земли от светлого металла сейфа. Второй пока не желал нам являться. Я вспомнила сказку про землянику и дудочку. Сейчас бы я от дудки не отказалась, какая замечательная картина выйдет: я музицирую, а ребята достают выскочивший на звук из укрытия сейф. Но, к сожалению, музыкальных инструментов под рукой не было, приходилось уповать лишь на грубую мужскую силу двух человек с лопатами.

Яма черепашьими шагами разрасталась вширь и вглубь, а я прикрыла глаза, вспоминая карту детально: вдруг мы что-то перепутали и сейф спрятан не здесь? Но пока все сходилось. «Нежух, вниз, третья ступень» себя оправдало. Также рассказ Марины Сергеевны говорил о том, что сейф должен быть. Только как дело обстояло с газоном? Неужто озеленители просто посадили новый, как утверждала Юлька, и забыли проверить, зачем же тут копали?

Стоявший в яме по колено Михаил с издевкой спросил нас:

— Что ж вы своего Лермонтова не читаете? Ночь, пустырь… В самый раз!

Нет, он еще подкалывать будет!

Я ответила:

— Знаешь, почему сторожа мне дверь открыли? Потому что, по словам обоих, им уж очень приглянулся нижний след в записке. Не мои ли эти сладкие губки, спросили меня. Пришлось сказать правду: «Губы одного моего знакомого!»

— Дура, — незлобно бросил он мне, а я усмехнулась, довольная собой. Юлька незаметно для мужчин показала мне большой палец в знак похвалы, с трудом подавив ухмылку.

Когда яма выросла в глубину до метра или около того, лопаты стукнули о что-то металлическое. Парни присели и стали счищать землю с его поверхности — точно, это был верх сейфа. Работа пошла куда быстрее: поняв, что история про клад была не шуткой, Дима с Мишей загорелись.

Наконец, еще через двадцать минут, уставшие и вспотевшие, ребята взяли сейф и приподняли. Мы спустились в яму, чтобы им помочь водрузить тяжелый металлический ящик на поверхность земли. Засим вылезли сами.

Димка сел на корточки перед сейфом, и, пока он доставал из кармана обе половинки карты, я стирала салфетками землю с кнопок, стараясь не нажать случайно ничего.

— Ни фига не вижу. Мих, посвети.

Миха вынул карманный фонарик и стал светить другу, а Димка принялся вводить цифры. Когда ввел двенадцатую, последнюю, внутри ящика что-то щелкнуло и дверца слегка приотворилась.

Димка нервно взъерошил свои короткие волосы, я прижала ладонь ко рту, Юлька охнула, собираясь дрепнуться в обморок, а Мишка озадаченно почесал тыковку.

Каретников поднялся на ноги, заявив:

— Я не могу это сделать. Это… Это так волнует… Мне сложно решиться…

Может показаться, что Дмитрий вел себя как тряпка, но это не так. Просто нужно было находиться с нами в тот момент, чтобы понять, что мы чувствовали. Три смерти, наши длительные поиски, схватка с бандитом и охранниками, раскопки… Слишком многое мы претерпели, чтобы так вот просто, без предварительной подготовки, без духовного настроя открыть этот долбаный сейф и узнать наконец, что же там внутри. Из-за чего же весь сыр бор.

…Что там внутри??!

— Не можешь ты, это сделаю я, — вздохнула я и сделала шаг в сторону сейфа.

— Стой! — остановил меня Каретников. — Я сам. Подожди чуть-чуть, это неожиданно… Я до конца не верил в то, что клад на самом деле существует.

Что ж, эту фразу каждый из нас мог сказать и про себя.

Димка пригладил ежик волос, пару раз глубоко вздохнул, прикрыв глаза, наконец, подошел к сейфу и одним резким движением распахнул дверцу.

Мишкин фонарик высветил для всех четверых искателей приключений ровные стопки денежных пачек, перетянутых резинками.

— Ого! — обрадовались мы хором.

Каретников сунул руку внутрь, сгреб все пачки в темный пакет, а мы в то время их считали по мере выуживания из нутра стальной коробки. Пачек оказалось всего восемь (то, что лежало на полке во втором ряду было отнюдь не деньгами, как почудилось спервоначала), но зато какие! По сотне красавцев Франклинов в каждой пачке, итого это восемьдесят тысяч долларов. Больше всего радовало то, что количество пачек было кратно членам группы. На двадцать косых в валюте я бабулю ежегодно до конца ее жизни в санатории посылать буду. И на шубу маме останется, на довольно классненькую, норковую, как она и мечтала. Да и себе что-то можно прикупить… Ах, ну да, мы же собирались с Юлькой путешествовать!

Затем Дима просунул кисть дальше, чтобы достать то, что лежало в самой глубине.

— Там что-то еще? — спросила Юлька, которой и первого ряда находок хватило по гроб жизни, второй ряд она даже не заметила.

— Да. — Дмитрий вытащил на свет стопку каких-то старых, пожелтевших писем, некоторые были в файликах, другие просто в конвертах. — Фигня какая-то. Наверно, Юлькин прапрапра, пока рассекал, стоя у штурвала, волны, вспоминал свою возлюбленную и строчил ей милые послания.

Мужчины зло рассмеялись, а мне не понравился его тон, потому я сказала:

— Может, хватит уже про это? Давайте разделим деньги и смотаемся отсюда. Выяснять отношения можно и потом, в машине, где-нибудь подальше от этого места!

Когда Димка доставал письма, пакет с деньгами он передал Мишке. Теперь тот по неведомой причине сорвал сумку с моего плеча, грубо меня отпихнув. Я, потеряв равновесие, еле удержалась на ногах.

— Извини, Катя, но выяснять отношения придется сейчас.

— Урод! — взвыла я, потирая плечо. — Совсем спятил!

— Ты что делаешь? — вторила мне Юлька.

Лисовский тем временем на глазах у изумленной публики достал второй пистолет из моей сумки и направил на нас с подругой. Это было так нелепо, так неожиданно, так непонятно, что мы просто разинули рты, совершенно не оказывая никакого сопротивления. Да и что тут сделаешь? Две хрупкие девушки против двух вооруженных мужчин?

«И как же так получилось? — стала корить я себя, прощаясь с жизнью. — Я же была так осторожна! В начале операции у меня было все — обе карты, два пистолета. Как так оказалось, что теперь у меня ни того ни другого, да еще и деньги в руках у неприятеля? Увольняю себя из отряда храбрых и боевых!» Подключив свой черный юмор, мысленно добавила: «Сейчас он сам меня уволит. Причем раз и навсегда и изо всех отрядов сразу».

Мы с Юлькой, взявшись за руки и смотря в дуло «ТТ» в Мишкиных руках, смиренно ожидали смерти, как тут произошло нечто еще более интересное и непредсказуемое.

Димка захлопнул сейф и поднялся на ноги, удивленно таращась на друга:

— Что ты задумал такое? А ну брось пистолет!

— Ты что, Димон, сдурел? — Округлил в свою очередь глаза Лисовский, не опуская направленного на нас оружия. — Мы же договаривались! Деньги пополам. А они-то нам зачем при таком раскладе? — Дмитрий молчал, а Михаил вымолвил с чувством: — Ну ты же сам сказал!

— Дима, какой же ты козел! — со всей ненавистью сказала я ему, вспоминая все его попытки втереться ко мне в доверие. Но нет худа без добра: Юлька умрет, поняв все-таки, что за звери эти мужчины. Хотя где же тут добро, если она все равно умрет?

— Нет-нет, Кать, ты неправильно поняла! — начал Дмитрий передо мной оправдываться, что было весьма занятно: оружие у них, деньги тоже. Чего тогда выкобениваться? — Миха — идиот, каких свет не видывал!

— То есть? Ты почему так говоришь обо мне? — обиделся «идиот», продолжая держать нас на мушке. — И вообще, Димон, прекрати это! Отойди от них и спрячься за мою спину. Знаю я таких вертихвосток. На первый взгляд они сущие ангелы, а как копнешь поглубже — за деньги и душу продадут. И свою, и чужую.

— Это не так, ты нас совсем не знаешь, — начала речь Юлька, но я остановила ее жестом. Было видно: что бы мы сейчас ему ни говорили, он останется при своем мнении.

— Знаю! — разозлился Михаил, свирепо на нас поглядывая. Его зрачки метали молнии, одну за другой. Эта игра эмоций странным образом переменила его лицо, если бы он не был с нами пять минут назад, я бы его, пожалуй, не узнала, решила бы, что это какой-то новый персонаж появился в нашей авантюрной истории. — Вы все проститутки! Ничего от вас хорошего нет! Я давно уже это понял! Взял бы и перестрелял вас всех, если бы мог! Димон, — обратился он к другу, притом сменив тон на нежно-повелительный, — отойди от них сейчас же. Мы заберем деньги и уедем. Из города, из страны, к черту на кулички! Только ты и я. Давай же!

— Я не уеду с тобой, — мягко сказал Димка, покачав головой.

— Что? — Михаил нахмурился, опустил на секунду пистолет, потом снова поднял, повторив: — Что? Ты… Она околдовала тебя, да? Ты совсем потерял из-за нее голову! Если так, мне придется убить ее!

У меня затряслись поджилки, а Каретников, мало того что не отошел, так еще и, сделав два шага, закрыл меня своей спиной.

— Мих, что за ерунду ты говоришь? Ты слышишь сам себя? Как это мы уедем из страны? Зачем? Да еще и вдвоем?

— Как это? Мы же… Я думал… Мы должны быть вместе, как ты не понимаешь?! — В уголках его глаз выступили слезы.

— Миха, — таким же успокаивающим тоном обратился к нему Дима, — ты должен убрать пушку. Мы поделим деньги на четверых, как и обещали. Ты уедешь к себе домой, а я — к себе. Никаких «нас» нет и быть не могло. Я же говорил тебе, что у меня традиционная ориентация.

— Но… — Михаил стушевался. Он хотел что-то сказать, что-то интимное, но не решался из-за нас с Юлей. Наконец выдал: — Но… той ночью!

У нас с Юлькой расширились глаза, а Димка, нахмурившись, раздраженно проговорил:

— Забудь! Мы были пьяны, это ничего не значит!

— Слушайте, — сказала Юлька, — вы тут разбирайтесь со своими взаимоотношениями, а мы пойдем.

Она сделала шаг влево, и Мишка тут же направил дуло на нее.

— Нет! Никто никуда не уйдет! Пока мы все не выясним!

— Ну все, мне это надоело! — вспыхнул Каретников и резко, в один миг, чего никто не ожидал, достал из-за ремня второй «ТТ» и направил его на Лисовского. Одно-единственное движение, скоропалительное и такое красивое, будто сто раз отрепетированное. Но я не могла представить, что он направлял на людей оружие сотни раз, наверно, мне просто померещилось, как и обычно. — Брось игрушку на землю!

— Это у тебя игрушка, у меня — боевой, так что сам бросай!

— Боевой у меня. У тебя газовый. Бросай пушку, не зли меня.

Юлька приблизилась к моему уху:

— Так я не поняла, у кого боевой-то?

Я пожала плечами:

— Это не так важно. Убить можно и газовым, смотря куда стрелять и с какого расстояния.

— Обрадовала, — угрюмо молвила подружка и заткнулась.

Мужчины так и стояли, нацелившись оружием: Димка — во влюбленного в него приятеля, Мишка — в нас с подругой, временами переводя курс ствола на друга, но тут же, понимая, что не может даже думать о том, чтобы выстрелить в Каретникова, переводил опять на нас. Однако сами по себе Образцова и Любимова уже не занимали его внимание, он смотрел во все глаза на Иуду друга и не мог постигнуть, как случилась такая осечка: Дмитрий отказывался принять его сторону.

— Ты не можешь так поступить со мной! Сколько я для тебя всего сделал! И всегда делал! Ты не выстрелишь в меня!

— Это еще почему?

— Потому что я люблю тебя, ты всегда об этом знал! — с выступившими на глаза слезами выкрикнул Михаил. Не сказать, чтобы я удивилась. Чего-то подобного я и ожидала услышать сейчас.

На лице Дмитрия не дрогнуло ни единого мускула.

— Зато я не люблю тебя, — довольно грубо ответил он. — Опусти пушку, считаю до трех.

История повторяется, подумалось мне. Только смогу ли я в этот раз выбить ногой «ТТ» из рук преступника? Это вряд ли. Жаль, я не Джеки Чан.

— Раз… — прозвучало в тишине.

Напряжение было невыносимым, и я отвернулась от них, смотря теперь на «Крокодиловы горы» и пытаясь контролировать свое дыхание. Поверхность скользких горок цвета хаки поблескивала в тусклом свете фонарей. Сначала могло показаться, что это не высохла влага, но на такой жаре это было, конечно, невозможно. Просто пластмасса была усыпала для красоты серебристыми блестками, они и сверкали на свету. Бассейн был пуст — воду спустили в накопительные баки, но к следующему утру обязательно накачают. Интересно, во сколько приходят работники? Аквапарк открывается не то в восемь, не то в девять, точно не помню. В любом случае хотелось бы поторопиться. — Два…

— Стой! Ты не можешь в меня выстрелить!

— Это ты в меня не сможешь. А я в тебя — очень даже.

— Подожди, Дима!

Пистолет Лисовского стал медленно опускаться вместе с рукой, но Дмитрий произнес:

— Три! — И следом за тем раздался выстрел.

Мы коротко вскрикнули и спрятали лица за ладонями. Когда решились открыть глаза, увидели такое, что лучше бы остались слепыми до конца этого дня. Михаил был мертв, а в месте, где положено быть сердцу, виднелось входное пулевое отверстие, окаймленное тонкой красной полосой. То, что крови почти не было, говорило о том, что Каретников не иначе киллер-профи. Он умудрился с достаточно большого расстояния попасть в самое сердце.

— Мне плохо, — сказала Юлька и оперлась о мое туловище, чтобы не упасть.

Я же, не обращая внимания на страх, разлившийся по всему телу, обернулась к Дмитрию и сказала:

— Ну вот, теперь тебе ни с кем не нужно делиться. Все восемьдесят кусков твои. Браво, блестящая работа.

Его лицо наполнила ярость. Он резко подскочил ко мне и схватил за одежду.

— Достала! Еще раз вякнешь какую-нибудь мерзость, и я пристрелю тебя! — Он встряхнул меня, и марля разорвалась. Я молчала. — Извини, — остыв, добавил он и убрал «ТТ» за ремень. Прошелся до места, где лежал свежий труп. — Ну вы, экономисты, восемьдесят тыщ на троих — это по сколько? — нарочито бодрым голосом спросил он, подобрав пакет возле еще теплого тела.

Так как Юлька пока приходила в себя, отвечать пришлось мне:

— По двадцать шесть тысяч и шестьсот шестьдесят семь долларов, если округлить.

— Ничего себе округление. Очень неудобная сумма вышла.

— А если не округлять, будет шесть в периоде. Еще неудобнее, как считаешь?

Он усмехнулся.

— Ну и шутки у тебя. Бери лопату, давай закапывать.

— К… кого? — сглотнув, спросила я, заикнувшись, и покосилась на неподвижно лежащего на земле Михаила.

— Сейф. И труп. Все сюда же.

Не хочу вспоминать следующие полчаса. Короче, мы оттащили тело Лисовского в яму, а сверху прямо на него поставили сейф. Вместо ровно притоптанной земли у нас получилась горка, поэтому Димка лишнюю землю стал раскидывать по близлежащему газону. Глядя на это дело, я возымела острое желание бежать отсюда на край света. В другую страну, как хотел Мишка. Иначе, чувствовалось, за эти происки нам грозила длительная каторга, а может, смертная казнь. «Она же отменена», — вспомнила я и немного успокоилась. Потом мне стало еще страшнее, ибо на ум пришли связанные сторожа. Неужели он убьет их так же хладнокровно? Если да, то смертную казнь непременно вернут. И мы трое будем первыми приговоренными.

— То есть, получается, — вернулась Образцова к жизни, обращаясь к Дмитрию, — ты снова спас нас? Ты ведь не собираешься убивать нас, верно? А то глупо получится: спас — убил.

— Боже, — вздохнул Димка. — Да не собираюсь я никого убивать! То, что вы видели, было самозащитой.

— Но… Он бы не убил тебя, Дима! Он уже опускал оружие! Так какая самозащита? Зачем ты убил его?

— Что он бы меня не убил, этого никто не знает, — подмигнул он Юльке. — А вам бы он точно всадил нож в спину при первом удобном случае. И это не из-за денег.

Эта фраза меня огорошила. Выходит, мы с Юлькой все это время подпитывали Мишкину ревность, но живы были благодаря Димкиной жадности? Михаил ждал, когда мы приведем его возлюбленного к кладу, чтобы сделать ему приятно, а потом все равно бы избавился от нас? Чушь какая-то.

— А как у него было в плане психического здоровья? — спросила я Димку, оглядывая изменения, которым подверглась почва после нашего вторжения.

— У Михи? Нормально. Не суди его строго. Мы слишком долгое время общались, чтобы он мог в меня не влюбиться.

— Самовлюбленный ты индюк, — бросила я ему свысока. — Ты так просто об этом говоришь, словно рассчитывал на его «голубую» к тебе любовь. И на всякий случай, притворившись пьяным, закрепил эту любовь ночью, чтобы дело уж точно выгорело. Теперь он свою роль сыграл, и от него можно избавиться. Не так ли все было, Дима?

— Слушай, — он опять разозлился, одарив меня таким взглядом, точно хотел убить на месте, но быстро совладал с собой. — Не лезь на рожон, ладно? Чтобы вновь завоевать твое доверие, я могу позволить тебе нести пакет, хочешь?

— Пакет понесет Юлька. А мне дай пистолет.

— Вон валяется, — кивнул он в то место, где недавно лежал труп.

Понятно, боевой мне не дадут. Ладно, и такой сгодится. Я подняла газовый с земли, а Димка передал Юльке пакет с баксами.

— Что ты сделаешь с охранниками? — обреченно задала я мучивший меня вопрос.

— Ничего, — пожал он плечами. — Они дождутся, когда мы уйдем, и освободятся сами.

— Они пустят по нашему следу полицию.

— Ничего страшного. Нас с Михой они не успели запомнить, до того скорым и метким был удар, а вы сами на себя в этом не похожи.

Я оглядела разорванную марлю, которая вообще непонятно на чем на мне держалась, и согласно кивнула:

— Да уж.

 

Глава 15

Мы загрузились в «Вольво». Настроение было паршивым, его даже не могли поднять очень немалые для нищих студенток деньжищи. Смерть человека — это всегда трагедия, которую не окупят ни золото, ни бриллианты, ни Франклины. Я села впереди, рядом с Димкой, а Юлька вместе с пакетом баксов заползла за заднее сиденье.

— Кто знает, что Мишка поехал на отдых с тобой? — спросила я Каретникова, пристально глядя в окно.

Дмитрий глубоко вздохнул.

— В Краснодаре — многие. Здесь знает только тетка, но она его ни разу не видела.

— Уже неплохо. То есть никто его здесь не будет искать?

— Да, — еще сильнее нахмурился компаньон.

— А люди, у которых вы снимаете квартиру?

— Скажу, что он уехал. — Я удовлетворенно кивнула, мы немного помолчали. — Кать, мы не сможем выдать его за пропавшего без вести, если ты клонишь сюда. Допустим, я скажу, что он должен был уехать вечером, а я не стал его провожать. Но охранники! Они прекрасно знают, что нас четверо, и смогут тебя опознать. Хорошенько подумай над тем, что ты ответишь правоохранительным органам, когда спросят, с кем была да что искала. Я, например, не собираюсь садиться в тюрьму, это все случилось по вашей вине.

— Ах, по нашей, да?! — разозлилась я. Как же быстро он меняет отношение к событиям! То — ничего страшного, мы сами на себя не похожи, никто нас не опознает, а то — что ты ответишь ментам на очной ставке с охранниками? Сдается мне, этот перепад в его настроении тоже неслучаен, как и все остальное, что он делает. — Знаешь, никто не просил тебя сбрасывать того бандита с моста и стрелять в лучшего друга!

Он немного помолчал, затем произнес такие слова, что я вся поледенела внутри:

— Когда-нибудь мне все равно пришлось бы от него избавиться. Он становился слишком навязчивым. — Пока я пережевывала эту фразу, Дмитрий продолжил: — Что ж, я предлагаю делать вот что. Мы все в срочном порядке пакуем вещи и уезжаем. Когда меня спросят Мишкины знакомые, а где же он, я округлю глаза и заверю, что он должен был приехать раньше меня. Если вы обе поторопитесь, то тоже сможете проскочить, главное, чтобы проводникам не передали ваши знаменитые фотороботы.

— Как думаешь, что будут делать охранники?

— На кого зарегистрирована твоя сим-карта? — неожиданно спросил он.

— На меня, — хлопнула я глазами.

— Это плохо. Что будут делать, спрашиваешь? Освободившись, позвонят ментам. Те приедут и обнаружат вскопанную землю. Заинтересуются. А там труп и сейф. А в записке номер телефона, зарегистрированный на тебя. И тебя же они видели перед тем, как что-то больно ударило их по голове. Что скажешь?

Ошарашенная, я медленно перевела выпученные глаза с улицы за стеклом на его лицо, начиная просекать всю ситуацию. Сначала мне казалось, что кто из нас рискует — так это Дмитрий. Как ни крути, убил человека он, пусть даже и в целях самозащиты. Он же вырубил охранника лопатой по балде. А теперь… После обрисовки Димкой всей картины… Волосы у меня зашевелились. Когда связывали сторожей, они, хоть и начали приходить в себя, но были еще ни рыба ни мясо, так что Димино лицо вряд ли зафиксировалось в их памяти. А вот мое… Учитывая фоторобот, составленный добродушной четой, живущей по соседству… Вот фигово получилось-то!

— Что же делать-то? — жалобно простонала я, теребя на себе порванную марлю.

Пожав плечами, он по-простецки выдал:

— За твою долю клада я, так уж и быть, возьмусь исправить твое скверное положение.

Я аж подавилась. Нет, ну каков наглец, а? Как он мог все это просчитать с самого начала? Это невозможно! Почему, как я могла стать пешкой в чужой игре?

Я поднесла к шее ладони, чувствуя, что задыхаюсь от праведного негодования.

— Юлькиной части, — продолжил он как ни в чем не бывало, — вам на двоих вполне хватит. Ну что насупилась, это немалые деньги!

— Вот сукин сын! — разбушевалась я. — Почему бы тебе вообще все себе не присвоить?!

— Не торопи события, — подмигнули мне самым наглым образом, — пока я прошу лишь твою долю.

Я обиженно отвернулась от него, затем поинтересовалась:

— И как же ты станешь меня спасать за эти деньги, имею я право узнать?

— Конечно. Тебя интересует алгоритм действий? Я изыму записку с твоим номером телефона, а также покопаюсь в мобильнике охранника, удалив кое-что из списка вызовов и телефонной книги. Более того, поговорю с ними по-мужски, да так хорошо, чтобы твое лицо навсегда вышибить у них из памяти.

— Нет смысла копаться в мобильнике, полиция сможет выяснить у оператора, кто ему звонил.

— Я учту это, когда буду разговаривать с ними по-мужски. Они должны запомнить, что никто никому не звонил. Мало того, никто никуда не вламывался и ничего не копал. Пусть убирают территорию и сажают новый газон на место вскопанного. А также, пусть поколдуют с записями камер. Вот этот разговор и обойдется тебе в двадцать шесть с копейками кусков.

Поразмышляв немного, я ответила:

— Идет.

Развернув машину, Дмитрий снова пригнал ее к служебной двери аквапарка.

— Можно позаимствовать у тебя эту чудо-тряпочку?

Я с немым ужасом наблюдала, как Каретников, точно заправский грабитель банков, стянув с меня ошметки марли, обворачивает их вокруг головы и завязывает сзади узелочками, чтобы не свалились.

— Это за неимением черного чулка, — пояснил он мне свое странное поведение. Жадно оглядев оставшееся на мне белье выразительного красного цвета, вор, убийца и спаситель в одном флаконе причмокнул.

— Че вылупился? — зардевшись от столь красноречивого взгляда, огрызнулась я.

— Хочу тебя, детка. Жди меня, и я вернусь.

Покинув «Вольво», Дмитрий скрылся за дверью, которая будет теперь мне сниться по ночам, а я обернулась на Юльку. Она сидела, поджав колени, прижимая мешок денег руками к животу и молча глядя в пол. Казалось, что либо она спит с открытыми глазами, либо просто на некоторый период времени выпала из реальности.

— Юль, — позвала я.

Она оторвала взгляд от автомобильного коврика и посмотрела на меня. Затем перевела глаза на водительское сидение.

— Кать, куда он пошел?

— Хм… улаживать кое-какие вопросы.

— У меня мурашки от этого места, хочу поскорее уехать.

— Я тоже. — На этом диалог иссяк.

Время шло, а Димка все не возвращался. Я начала нервно ерзать по сиденью, а Юлька, наоборот, успокоилась, улеглась, свернувшись калачиком, и слегка задремала. Я же стала размышлять о той скверной истории, в которую мы по собственной глупости угодили. Эх, Кочерга… Не подходил бы ты ко мне в «Сильвестре»! И все было бы как у людей. Позагорали, покупались — и домой. Теперь уже на повестке дня стоял вопрос, вернусь ли я домой самостоятельно или же в наручниках с сопровождением агентов секретных служб? А все из-за каких-то денег. Несчастные восемьдесят тыщ зеленых, которые превратились в двадцать, после — в двадцать шесть шестьсот, а теперь в ноль. Я, конечно, не имею права грабить Юльку, двадцать шесть принадлежат ей. Нельзя только допустить, чтобы Димка и у нее смог их отнять. А уж Образцова, глядишь, расщедрится и возьмет меня с собой в Питер. Потом в Англию. Потом в Индию.

Юлька заворочалась во сне. Мне пришел на ум Черкес, чьи деньги она так бережно прижимает к груди. Я на самом деле большая оптимистка. Сама ли поеду или повезут меня на суд? Ага, по кусочкам на свалке собирать будут, как тебе такой исход, Катюша? Авторитеты не любят, когда кто-то присваивает себе их вещи. А это и произошло сейчас. Да, деньги отдал мне Алексей, но, как выяснилось, они были не его. И даже не Федора, и не Разина. Это деньги Черкеса, и он их, судя по всему, ищет. И когда найдет… Ох и не поздоровится же нам с подругой!

Когда я уже серьезно вознамерилась застрелиться, Димка таки вышел из двери и направился к машине.

— Ну что? — только открыл он дверь, как я на него набросилась. — Что там? Выкладывай!

— Спокуха. Ребятки все поняли. Но за это пришлось им подарить часть твоей доли клада — две штуки баксов. То есть, уже моей доли. Зато я уверен, что они не будут никуда обращаться.

— А как же земля?

— Потому и так долго. Мы цветы в том месте сажали. Вернее, пересаживали из пары горшков в землю.

— Что? — у меня глаза на лоб полезли. — Это у тебя шутки такие?

— Да какие уж тут шутки… Не паникуй, у какой-то шишки завтра праздник. По-моему, у дочки хозяина, и, по-моему, свадьба. Вот якобы по этому поводу и вышла новая клумба. Правда, не такая опрятная, как остальные, но ругать их уж точно никто не будет, поверь мне! Скорее, премией наградят. Ну что, законно получил я твою долю?

Я оглядела брюнета. Его джинсы сплошь покрылись толстой коркой земли, а руки все были в царапинах и тоже в земле. На лице — смесь пота и грязи. Ошметки марли он очевидно потерял где-то по дороге.

— Да, ты их честно заработал. — Я потянулась к ручке и распахнула дверь, собираясь вылезти.

— Эй, ты куда?

— Должна кое-что проверить.

— Что именно? Не убил ли я их? — Его тон был рассерженным, а рука сжала мой локоть, не давая выйти.

— Именно так.

— С ума сошла? Слушай, для того чтобы убить человека, не нужно столько времени. Мы действительно сажали цветы, я вполне серьезно это говорю.

Я немного посидела, задумавшись, затем, захлопнув дверь, развернулась к нему лицом, взяла в ладони его руки и поднесла к носу. Глубоко вдохнула.

— Розы. — Да, это объясняет царапины.

— Не знаю, может быть, — ответил он. — Я как-то не разбираюсь в них. Ну что, едем?

Каретников привез нас к себе в квартиру. Мы были слишком уставшими, чтобы спорить, и позволили уложить себя вдвоем на Мишкину постель, предварительно приняв душ, конечно. Нужно было смыть с себя не только землю, но и весь этот ночной кошмар, что произошел там.

Прижимаясь к Юльке и чувствуя, что силы меня стремительно покидают, я напоследок подумала о том, что неплохо бы подпереть чем-нибудь дверь комнаты, и вроде даже возымела желание подняться и сделать это, но против этого организм взбунтовался, и через секунду я уже провалилась в дикое, тревожное, неправдоподобное, сюрреалистическое подобие сна.

Часов в восемь меня толкнула Юлька. Я только собиралась возмутиться, но она тут же заткнула мне рот ладонью, заставляя прислушаться. Димка уже не спал. Он ходил по квартире, тихо разговаривая по телефону. Слов было не разобрать.

— Мне приснилось, — шепотом проговорила Образцова, — что Дима и есть тот самый Черкес. Я проснулась и поняла: это вполне походит на реальность.

— Димка? Черкес? — также шепотом усомнилась я. — Не смеши мои коньки.

— Как тогда объяснить то, что он так ловко крадется в кустах? Так смело бросается в бой? Таскает с собой оружие? Умеет ямы копать? А еще убивает своих собственных друзей! Да с такого расстояния попадает в сердце, будто ему не впервой! Так и от нас может запросто отделаться, ежели петух клюнет! — Видя застывшее выражение несогласия на лице своей подруги, Юлька добавила в сердцах: — Ты же сама говорила! Им нельзя верить! Никому нельзя!

— Я и не верю, — не стала я отказываться от собственных слов. — Но если он Черкес, на фига ему избавляться от своего человека, Разина?

— Это вышло случайно!

— Но Разин же действовал по велению Черкеса, мы ведь так решили! — не отступала я. — Разумнее было подождать в пещере, пока Разин не получит от нас то, чего хотел, и не принесет ему.

— Может, Разин затеял собственную игру?

Это была занятная мысль. И тем не менее кое-что не сходилось:

— Но ведь, помнишь, любитель черных одежд удивился, когда увидел незнакомого парня в месте стычки. Незнакомого, подчеркну. И велел ему бросать оружие, иначе он пристрелит нас. На его лице не было и тени узнавания. Иначе б он воскликнул что-нибудь вроде: «Это ты?!» или «И ты здесь?!». Понимаешь, о чем я?

Юлька помолчала, затем изрекла взволнованно:

— Возможно, его никто не знает в лицо. Это же главарь! Он сохраняет инкогнито.

— Ну, не знаю. Наверно, и вправду стоит приглядеться к Каретникову. В то же время, он снова спас нам жизнь. Мне уже как-то стыдно в чем-то его подозревать.

— Но ведь не будешь отрицать, что с оружием он на «ты»?

Отрицать я это не могла, потому прикусила язык. Здесь хождение по коридору прекратилось. Он закончил разговор и ушел в ванную. Послышалось движение щеколды — заперся.

— Душ принимает, — проявила чудеса сообразительности подруга.

— Или делает вид, что принимает. — И, видя ее заинтригованное лицо, словно мы стояли на пороге раскрытия какой-то сверхзагадочной тайны, поспешно добавила: — Да шучу я, шучу. Человек принимает душ, что в этом такого?

— Ничего сверхъестественного, — согласилась Юля и предложила: — Давай подниматься.

Мы встали, и, пока заправляли постель, одевались в кое-какие Мишкины вещи, чувствуя себя при этом по меньшей мере мародерами, и набирали воды в чайник, ванная освободилась. Поздоровавшись с Димкой и умывшись, мы все вместе сели пить чай.

— Что мы будем делать дальше? — спросила угрюмая Юлька делавшего себе бутерброды Дмитрия.

Нахмурившись, он ответил:

— Не знаю. Думаю, лучше уехать. Еще лучше — сегодня же.

— Мы заплатили за десять дней, а сегодня только восьмой, — по обычаю заявила Образцова, наверно, плохо понимая, о чем она говорит.

— Дура, при чем здесь два дня, когда на карту поставлены ваши жизни? Ноги в руки — и бегом на поезд.

— Ты не понял, у нас уже есть билеты, на вечер послезавтра.

— Купите другие. — Каретников уселся за стол, за которым мы пили пустой чай, и сунул в рот большой бутерброд, запивая его кофе.

— А ты? — поинтересовалась я.

— А я доберусь на попутках. Так надежнее, чтобы нас не видели вместе. — Тут у него снова затренькал мобильный. — Черт, — выругался он, посмотрев на экран, поднялся и вышел из кухни. — Да, — ответил он уже в коридоре. — Не понял? Зачем? Договаривались же… Ладно.

Не знаю почему, разговор мне не понравился.

Вернувшись, он хмуро допил кофе, затем заявил:

— Мне надо тачку отогнать. Ждите здесь, я быстро. — Дима поднялся, машинально сунув телефон в напоясную сумку, и собрался ее застегнуть, как тут мне пришла в голову идея.

— Дима.

— Да?

Я отставила в сторону чашку и, осторожно подмигнув Юльке, сказала, понизив голос:

— Юлька стесняется сама тебя спросить. Покажи, пожалуйста, нашей скромнице, где у вас туалетная бумага лежит. А то этот рулон почти закончился.

— Так в шкафчике же, вверху…

Я пнула Юльку под столом, она тут же вскочила на ноги, как ошпаренная:

— Нет, Дим, ты мне покажи! А то я рассеянная, ничего найти не могу, пока не запомню, где лежит!

Каретников моргнул пару раз, но, к счастью, сжалился над моей подругой, и, оставив сумку, которую так и не успел застегнуть, на стуле, повел Образцову в санузел на познавательную экскурсию. Не теряя ни мгновения, я сцапала сумку со стула и, выудив мобильный, спрятала у себя на коленях. Затем застегнула молнию и вернула вещь на стул.

Они вернулись.

— Так, мне пора. Никуда не уходите, дождитесь меня. Я быстро. — Он пошел к двери, но, что-то вспомнив, вернулся, увидел на стуле сумку и застегнул ее на поясе. Затем вышел в прихожую, обулся и закрыл дверь.

Мы выждали минуту, потом осторожно выглянули в окно. Дмитрий садился в «Вольво». Завел мотор, поехал со двора, распугивая местных птиц. Они неодобрительно прочирикали ему вслед, мол, хам, и взлетели к себе на ветки. Правильно, нечего под колесами тусовки устраивать.

— Ну выкладывай, что ты опять замутила? — спросила подруга.

— Смотри сюда.

Я достала мобильник и полезла в меню.

— Это чрезвычайно опасно.

— Ничего страшного. Скажем, что он его просто забыл, оставил на стуле.

Первым делом я полезла в СМС-сообщения. Исходящих не было, видимо, в этой модели телефона они просто не сохраняются автоматически. А может, удалил. Ладно, что там во входящих?

Раз пятнадцать подряд «Михаил». Я открыла последнее, отправленное за час до нашей запланированной поездки за сокровищами в аквапарк.

Мы с Юлькой прочитали: «Вольво» — черная, «Ауди» — красная, синяя».

— Что за чушь? — вознегодовала подружка.

Я пожала плечами и открыла предыдущее сообщение: «Какую машину брать — «Вольво» или «Ауди»?»

— Понятно, — сказала я, — он писал ему из проката. А Дима полюбопытствовал о цвете автомобиля. Конечно, ему не хотелось примелькаться рядом с аквапарком. Потому он велел ему взять «Вольво». Может, мы зря насторожились?

— Читай дальше.

Я открыла другое послание от Лисовского, отправленное за два часа до встречи, в двадцать сорок: «OK. Я такую инфу раскопал про клад! Он и вправду существует! Приеду — расскажу. А сейчас поеду в прокат машин».

— Интересно, что он такого раскопал? — спросила я сама себя. — Про Черкеса? И его это не напугало?

— Похоже, нет. Его сообщение светится от счастья. Открывай предыдущее.

20:36. «Неужели нашли? Что ж, свою миссию они выполнили, как считаешь? Наш план в силе?»

Разумеется, разговор шел о карте. Я позвонила Дмитрию где-то за десять минут до этого сообщения. Значит, он тут же поделился с другом новостью. Интригует это «OK» в следующем послании, в 20:40. То есть, Дмитрий ответил, что план в силе, надо так полагать.

— Боже мой, они в самом деле договаривались о собственном плане! В обход нас! — ужаснулась я открывшейся правде. — Значит, Димка врал, когда говорил, что Миха тронулся умом. Это не так. Просто почему-то в конце Каретников изменил план действий и принял нашу сторону. Интересно почему.

— Что же у них за план был такой? Оставить нас с носом, так?

— Думаю, да. Что еще?

Но я жестоко ошиблась. Это доказало следующее прочитанное нами эсэмэс, полученное Димой в 19:33. «Отлично, как скажешь. Я — значит, я. Ради тебя я и не на такое пойду. Как хорошо, что есть человек, полностью разделяющий твои мысли и чувства. Люблю тебя».

— Господи, какой подонок этот Каретников! — разревелась Юлька, прочитав это пылкое послание влюбленного в своего друга мужчины. — Как он мог застрелить человека, который его любил?

Меня же обуревали иные чувства. «…Я и не на такое пойду…» Что же они хотели сделать? Такое?

Предыдущее эсэмэс было получено за четыре минуты, в 19:29. И вот что там было: «Я в городе. Выяснил, кто та баба, с кем они встречались возле фонтана, пока мы сидели в кафе и типа ничего не видели. Не поверишь — следователь прокуратуры, вдова Кочерги! Теперь ты веришь, что они опасны? От них надо избавиться сразу же, как только отыщут карту. Кто это сделает?»

Я выронила сотовый из рук и обернулась к Юльке. Мы смотрели друг на друга в немом ужасе долгий промежуток времени. Но для нас время в тот момент остановилось. Юлькины слезы враз высохли. Выражение ее лица говорило: «Как он мог так поступить?! Как он мог так ловко прятать свою сущность?!»

И в самом деле. Величайшая загадка. Михаил представлялся нам совершенно иным человеком, не тем, кем являлся в действительности. Да и что мы, в общем-то, о нем знали? То, что он умеет готовить и придерживается нетрадиционной ориентации — и все. Удивляться особо нечему. Другое дело, если бы такие подробности вскрылись о человеке, с кем водишь тесные отношение на протяжении долгих десятилетий, такое тоже бывает. Это жизнь.

Что ж, не надо обладать сильной интуицией или выдающимися интеллектуальными способностями, чтобы утверждать: Каретников ответил Михаилу на это, что убивать нас он доверяет своему другу. Вот на что Лисовский ответил: «Я — значит, я. Ради тебя я и не на такое пойду».

— Катя, я ничего не понимаю! То есть Димка обманул Мишку, не дав ему нас убить, значит, он наш друг, да? Но зачем он притворялся перед Лисовским, по поводу этого плана, зачем?

— Возможно, у Дмитрия больше масок, чем мы думаем. Я вообще не имею представления, кто он. Быть может, он и с нами сейчас притворяется.

— Но тогда непонятно, зачем мы ему нужны. Ведь, как выразился покойный, мы свою миссию выполнили. У него деньги, пистолеты. Он может отобрать нашу долю денег и выгнать нас отсюда, и дело с концом. Почему же мы сидим здесь, в его квартире, дожидаемся, пока он отгонит машину обратно, чтобы возможные свидетели нахождения «Вольво» неподалеку от аквапарка не могли связать это с нами? Какой в этом смысл?

— Действительно, почему?.. — пробормотала я. — Знаешь что? Мы должны сматываться отсюда!

— Но куда? И потом… Он же обещал помочь нам уехать. Значит, он уже не хочет нас убивать, верно? — Я нахмурилась и пожала плечами: от Каретникова ожидать можно чего угодно, он абсолютно непредсказуем. — Катя, он мог убить нас там, возле этой ямы, — настаивала на своей правоте Юлька, — и сбросить туда же, на пару к Михаилу. Но он этого не сделал. Значит, он друг нам?

— Не знаю.

Как бы я хотела ответить подруге что-либо другое, что-нибудь обнадеживающее, я ведь видела, что она этого от меня ждала, но не могла соврать. Я действительно не была уверена в том, что ему можно верить.

Прикинув что-то в уме, она предложила:

— Раз уж мы занялись этим неблаговидным делом — нарушением второй главы Конституции, прав и свобод человека, давай тогда дочитаем эти сообщения.

— Хорошо.

Я подняла телефон и вернулась к эсэмэскам. 17:43. «Здесь только одна. Вторая, думаю, поперлась к тебе за пушкой. Будь начеку».

— Вот блин, — выругалась Юля. — Когда я писала тебе сообщение о том, что объект прибыл, он в то же время копался в своем телефоне. Значит, он тоже писал другу эсэмэс! Вот ведь… агенты 007, да? — грустно усмехнулась она.

Я же поднесла ладонь ко лбу:

— Я ничего не понимаю… Получается, что Каретников был предупрежден о моем приходе… Что же, он намеренно дал мне своровать пушки? Но зачем?!

— Не бери в голову, — не согласилась со мной Юлька. — Он просто не придал значения эсэмэске, а может, не успел прочесть. Так что ты взяла его хитростью.

Я отчетливо вспоминала нашу встречу в квартире, все сказанные слова, и это не дало мне передумать, более того, даже вселило уверенность в следующем:

— Нет, Юля. Он знал, что я выманиваю его из квартиры, чтобы войти и забрать «ТТ». Он знал, что я специально вешаюсь ему на шею, чтобы суметь выскользнуть за дверь. Он просто потешался в тот момент. Из чистого любопытства подыгрывал мне, чтобы выяснить, а чего же я задумала, как я буду действовать. Он добровольно позволил мне запереть его в ванной.

Образцова покачала головой.

— Ты сошла с ума.

— Нет, поверь мне. Я уверена в этом. Он все знал.

— Тебя послушать, так он экстрасенс какой-то. Гений.

— Так и есть. Что ж, счет сравнялся, 4:4. Нет, погоди, 4:4 было, когда он выманил у меня мою долю клада. Теперь уже 4:5.

— То есть — выманил долю? Ты что, отдала ему свои деньги?!

— Ты многое пропустила, когда спала. — С самым разнесчастным видом я рассказала ей все события, что подругу обошли стороной. Видит бог, я не хотела этого делать, но положение вещей меня вынудило.

— Вот гнида! — разозлилась Образцова. — А ты не думаешь, что он убил их? А так долго отсутствовал потому, что закапывал их тела в ту самую яму, в компанию к Лисовскому! А потом с самым праведным видом, как ни в чем не бывало, пересадил туда розы! — С еще более несчастным лицом я пожала плечами. — Мы должны это разузнать, иначе я не смогу ему верить!

— Да зачем тебе ему верить? — стала раздражаться я. Ну почему у подруги такой бич — хотеть верить людям? Что за идея фикс?

— Нам нужно поехать в аквапарк, — предложила она, вертя в руках пустую кружку. — Потолкаться там, авось слухи сами нас настигнут, и мы узнаем, что же произошло, пока мы высиживали в машине.

— Ага, а как же фоторобот? Это опасно. Не хватало напороться на полицию нравов. Гейши с сутенерами — это что-то.

Юлька взяла меня за руку и заговорщицки подмигнула:

— Ты забыла, что мы умеем перевоплощаться? А сейчас, думаю, нам стоит заглянуть в список вызовов. Очень уж любопытно, с кем он трепался сегодня утром, пока мы спали, и только что, перед тем как унестись отсюда.

Я кивнула и снова полезла в телефон. Нажала пару кнопок, высветился список звонивших. Одного взгляда на верхнюю строчку нам хватило, чтобы выкрикнуть в полном ужасе:

— О боже!..

 

Глава 16

Сотовый повторно выпал из ладони на кухонный стол. Холодильник, стоящий в углу, точно его наказали, начал урчать такую угрожающую мелодию, что у нас затряслись поджилки. Во дворе залаяла свора собак, в их голосах была такая ненависть, словно они хотели растерзать любого, кто приблизится, на мелкие кусочки и насытиться его теплой кровью.

— Вынуждена с тобой согласиться, — сказала Юля тихим, подавленным голосом, из-за рычания холодильника и собак я еле ее расслышала, — нам и впрямь пора сматываться отсюда. Уехать мы сможем и без помощи Каретникова, кем бы он, мать его, ни был.

— Грубо, но верно.

Я оставила телефон на столе и, ворвавшись в комнату, начала собираться. Юлька ко мне присоединилась.

— Блин, нам даже показаться на улице не в чем. Не могу ж я в тех своих шортах и майке… А ты вообще голая, не считая того, что сейчас на тебе. Но это вещи покойника. Что с твоей марлей?

— Он порвал ее, ты забыла?

— Как специально… Ей-богу, теперь я верю в его сверхспособности. Он может просчитывать на шестьсот ходов вперед. А мы «Морскому бою» удивлялись! И дело-то не в просвечивающейся коробке!

— Наконец-то ты просекла, — удовлетворенно кивнула я. Внутри начала нарастать неприятная дрожь, говорящая о том, что я все-таки боюсь, как ни прискорбно это сознавать. — Играть в шахматы с ним, конечно, не станешь, это очевидно.

На какого человека нам удалось нарваться? Кто он такой? Почему нам так везет на знакомства, и что он с нами в итоге планирует сделать?

— А вдруг он уже знает, что мы выкрали телефон и все прочитали? — истерично спросила Юлька и заплакала, сев на постель. Я села рядом и стала наглаживать ее по голове.

— К сожалению, не могу тебя утешить. Скорее всего, ты права. У меня такое ощущение, что он знает все на свете. Что было, что есть и что будет.

— Что же делать? — прогнусавила она.

— Бежать! — озвучила я долбящую меня изнутри мысль, порожденную, конечно, вышеупомянутым страхом, спевшимся с инстинктом самосохранения. — Бежать, еще раз бежать и снова бежать. Подальше от Каретникова.

Я опять, уже в который раз, прокляла Алексея Корчагина. Зачем он только подошел ко мне в баре? Зачем отдал мне эту треклятую карту? И почему я, дура такая, взяла и впуталась во все это дерьмо? Добровольно. Я что, самоубийца? Может, мне просто надоело жить? Не похоже.

Я поднялась и осмотрела себя в зеркало. Джинсы Лисовского были больше на один размер, но ремень их отлично удерживал на бедрах от падения. Невольно на ум приходил Сталин: вот так и недолго их потерять по дороге, особенно, если бежать тушить пожар! Однако длинная мужская рубашка шла мне как корове доспехи. Нечего и думать о том, чтобы показаться в этом перед сотней посетителей аквапарка.

Юлька выглядела не лучше в Мишкиной пижаме. На улице ее примут за сбежавшего пациента психдиспансера — это и к гадалке не ходи. Но в шорты с майкой ее не оденешь, в этом Образцова права. Иначе ее побьют местные шлюхи ввиду жестокой конкуренции.

Выход был лишь один:

— Дворами проскользнем домой, здесь близко. Я уже этот путь изучила досконально. Бабка слепая, все равно не разберется, в чем мы. Надо будет быстро переодеться и наведаться в аквапарк. Если все в порядке — подкинем Димке его часть денег и свалим из города. Если нет — мигом на вокзал.

Юлька вытерла слезы, кивнула.

— Ты хочешь забрать все деньги?

— Сейчас это лучшее, что мне приходит на ум.

— Деньги — зло.

— Каретников — еще большее зло. Обувайся.

Я не знала, кем он был. Я не ведала, на чьей стороне он играет. Я понимала лишь одно — последние два раза он общался с человеком, от которого нам нужно было бежать куда подальше, чье имя вызывало в душе легкий приступ паники и зарождающуюся истерию. Он говорил по телефону с Черкесом — именно это слово мы встретили в списке вызовов. То, что это тот самый Черкес, о котором предупреждала нас Марина Сергеевна, не вызывало сомнений. И этот прискорбный факт затмевал даже чудесные Димины поступки по неоднократному спасению наших жизней. Просто создавалось впечатление, что мы не выиграли, оставшись в живых, а лишь проиграли, продлив свою агонию, так как, если такой человек, как Каретников, не дает нам умереть от пули сегодня, значит, он готовит нас к чему-то куда более худшему и мучительному завтра.

Пока Юлька обувалась и приглаживала свою пижаму перед зеркалом, я твердой поступью вошла в комнату Каретникова. Пистолета под подушкой не оказалось, самое интересное было в том, что и моя сумочка была пуста. Но удивляться не стоило, Дмитрий уже демонстрировал нам свое умение уводить из-под носа оружие. Значит, обе пушки у него с собой. Зато деньги, все семьдесят восемь тысяч долларов (две штуки ушли в карман охранникам, но это в случае, если они до сих пор живы; а может, он просто взял часть денег, чтобы обменять их и купить себе что-нибудь стоящее по дороге) валялись в пакете на полу, там же были сложены обе половинки карты. Это меня несколько удивило. Я более всего ожидала сейчас увидеть отсутствие денег и всех Димкиных вещей, а когда бы мы открыли дверь — на пороге встретили бы тетку с группой поддержки в лице местного участкового, требующую с нас плату за два месяца проживания в квартире. А сам бы Димка тем временем ехал в своем «Вольво» куда-нибудь, где его никто не знает, и начал бы все заново. У меня тут тетя живет, я тут отдыхаю… Через месяц уже новые лица оплачивали бы все его долги, пока бы он сам в другом месте просаживал наш клад. Вот такой криминальный роман промелькнул в моем сознании, когда я открывала дверь в его спальню. Но нет, пока удача нам сопутствовала. Но до дрожи во всем теле было боязно думать о том, что же ждет нас дальше.

Я обулась и с пакетом под мышкой вышла на площадку вслед за Образцовой. Не решаясь сразу спуститься, мы приникли взором к окну во двор и не заметили ничего подозрительного. Спустившись еще на один этаж, повторили номер. И делали так все три этажа. Наконец оказались на свежем воздухе и скорыми семимильными шагами удалились со двора.

Дорога до дома бабы Дуси показалась нам мучительной, хотя ничего особенного вокруг не происходило. Только шофер одной из проезжавших мимо машин выразительно повертел пальцем у виска, глядя на Юлькину пижаму и мою рубашку. Мы отмахнулись, крикнув ему вслед: «У Кащенко сегодня юбилей, нас погулять выпустили!»

Неподалеку от места назначения я выхватила глазами парня в плетеной ковбойской шляпе, остановившегося, чтобы прикурить. В голове тут же созрела разрушительная мысль.

— Спрячься за кустами, — велела я подруге, но та только растерянно заморгала. Тогда я насильно впихнула ее в заросли, сунула в руки пакет, из которого секундой ранее вынула две половинки карты, завязала низ просторной рубашки в узел выше пупка, закатала рукава, расстегнула верхние пуговицы и распушила длинные волосы. Конечно, я не стала после этих действий походить на нормального человека, но хотя бы уже дотягивала до статуса валютной путаны, что слегка приободряло.

Летящей походкой я подплыла к парню и волнующим голосом попросила у него огонька.

— А где же ваши сигареты? — удивленно моргнул он.

— А зачем? У меня есть это, — продемонстрировала я ему два листа желтоватой бумаги. Под непонимающим взглядом парня в шляпе я внимательно изучила каждую из половинок карты, затем, вспомнив Димку в кафе, стала свертывать листы трубочкой, приговаривая: — Вы что, самокруток в детстве не курили никогда? Берется бумажка, свертывается… Вот так… Туда пихается сухая трава… — Я наклонилась и нарвала несколько подвернувшихся под руку одуванчиков, начала их запихивать внутрь свернутых трубочкой карт. — Вот так, самокрутка готова. А вы отбросьте-ка свои импортные сигареты, ими уже никого не удивишь! Ну-ка, дайте мне теперь огоньку!

С изумленным донельзя видом «ковбой» поднес к моим губам, зажавшим получившееся произведение из серии «Сделай сам», ну почти что оригами, зажигалку и чиркнул. Я радостно отметила, как загорелся край бумаги и по глупости своей глубоко вдохнула.

— Кхе-кхе… — тут же закашлялась я, поняв, что сглупила, настолько отвратным был вкус горящих одуванчиков. — Кхе-кхе…

Парень с озабоченным видом постучал мне по спине, поинтересовавшись:

— Вам плохо?

— Нет! — ответила я, довольно улыбаясь. — Мне хорошо! Мне очень хорошо! Прикури еще!

Он посчитал за благо просто отдать мне свою зажигалку и поспешно ретировался. Отлично, то, что доктор прописал! Сейчас я смогла вынуть эту дрянь изо рта, вытряхнуть всю траву и спокойно поджечь. Глядя на послушный огонь, которой я могла при желании сделать сильнее, опустив бумагу вниз, или слабее, подняв горящий край кверху, я думала о том, что вместе с ним горят все наши страхи и беды. Карта уже догорала в моих руках, а я все никак не могла оторвать от нее глаз, понимая, что еще чуть-чуть — и все, этой карты, этого сейфа, зарытого в пяти метрах от «Крокодиловых гор» никто больше не увидит. Никто не сможет подвергнуть себя опасности, втравить себя в эту ужасную историю, как сделали уже многие — Алехин, Кочерга, его жена, его сестра, Разин, Димка, Мишка, мы с Юлькой. Всё, баста. На нас эта история закончится. Прямо сейчас, покуда догорает этот огонь.

Пламя потухло, оставив в моих руках золу и маленькую желто-черную полоску бумаги, сантиметра два шириной. Я с молчаливым удовольствием порвала ее в клочья, которые забросила в открытую форточку окна первого этажа близрасположенного дома.

Отряхнула руки. Все, дело сделано.

Обернувшись, увидела, что ко мне несется подружка, размахивая руками:

— Что ты наделала?! Ты что, правда ее сожгла?! Как ты могла?!

— А зачем? Зачем она нам, подумай? — спросила я и тихо добавила: — Она мертва, а мы живы.

Подходя к калитке, мы чувствовали себя более раскованно, чем раньше, когда шли дворами, быстро перебегая через попадающиеся автомобильные дороги, и снова — во двор. Отсюда начинался частный сектор, к тому же близкий к пляжу, и люди ходили тут как душе угодно. Не в мужских пижамах, конечно, но все же.

Калитка открылась в нужную сторону, отвергнув и другие наши опасения — как бы не попасться на глаза бородачу с ружьем и бабе в бигуди. Впрочем, семьдесят восемь кусков в пакете — этого бы хватило, чтобы раз и навсегда откупиться от ночного террора, заключенного в «бдыжь-бдыжь». Более того, мы бы стали в этом доме желанными гостями, ха-ха.

Уже возле двери я каким-то шестым чувством поняла, что во дворе мы не одни, и стала тревожно оглядываться.

— В чем дело?

— Не знаю. У меня такое ощущение… Словно тут кто-то есть, — понизила я голос.

Юле передался мой страх.

— Боже! Ты думаешь, Димка? Но не мог же он, вернувшись домой, оказаться здесь быстрее нас?

— Не забывай, у него машина.

— Которую он вернул обратно, в прокат.

— Нет, которую он якобы собирался вернуть.

Теперь уже Юлька присоединилась ко мне, мы так и стояли на пороге дома, оглядываясь по сторонам, пару раз даже столкнулись лбами. Грядки, сортир, душ, снова грядки, кусты, опять кусты, валяющиеся на земле инструменты, а вон там дальше, за углом дома, сарай. И тут мое лицо помимо воли вновь повернулось к кустам. Ей-богу, там что-то пошевелилось.

— Мама! — крикнули мы хором. Оказывается, Образцова тоже что-то видела.

— Там кто-то есть! — подтвердила она.

— Димка! — заорала я. Сейчас мне стыдно, но тогда страх маленькой испуганной девочки действительно возобладал над хладнокровностью опытной мудрой женщины, так что я, еще раз вскрикнув, поскорее отворила дверь, подождала, когда следом влетит Юлька, и заперла ее на засов. — Баба Дуся! — позвала я громко.

— Что, моя хорошая? — донеслось с кухни.

Мы немедленно направились туда.

— Баба Дуся, по-моему, там, во дворе притаился Ди… — я оборвала речь на полуслове, увидев в кухне за столом незваного гостя, и продолжила удивленно: — Димка?

— Да, — подтвердила шедшая за мной и не видевшая пока этого человека подруга. — Там Димка! Ой. — Увидела. — Здесь Димка!

— Привет, крошки, — шутливо поклонился нам сидящий Каретников, который и был тем незваным гостем, повергшим нас в шок. Как он успел? Как? Когда? Мало того, двое чинно распивали чай, сидя за столом, и напоминали в тот момент англичан за своим «файф-о-клок». Впечатление портили лишь свежие баранки в вазочке, сдается мне, британцы их не кушают.

— Баба Дуся! — запричитала Юлька, как ребенок из ясельной группы, приставший к воспитательнице: — Зачем вы его впустили? Он враг! Он охотится за нами! Он… хотел нас убить! Выгоните его отсюда!

— Юленька, успокойся, — произнесла Евдокия Карловна и спокойно поднялась из-за стола. — Садись, потолкуем.

— Нет, вы не понимаете! — Тут глаза ее расширились, получив от мозга предупредительный сигнал. — Как вы меня назвали?!

Образцова выронила пакет. Стопки зеленых бумажек высыпались на пол. Мы стояли, открыв рты, до того зловещим было для нас услышать Юлькино имя, адресованное не мне, а именно Юле.

Придя в себя, я немедленно воскликнула:

— Бежим!! Они заодно!!

Юлька ринулась первая, так как была ближе к двери, я побежала за ней, но проворная бабка схватила меня за волосы и со всей силы впечатала мою голову в стену. Больше я ничего не помню.

Сначала появилось чувство, будто голова раскололась надвое. Затем боль сменилась воспоминаниями и осознанием своего плачевного положения. После я услышала голос подружки, тихо порадовавшись: она жива.

— Как хорошо, что склероз вас покинул, — сказала она. — Вы наконец-то запомнили мое имя.

— Я ничего и не путала, — невозмутимо ответила баба Дуся. Да какая она теперь баба Дуся? Евдокия Карловна. — Ярлык глухой, слепой склеротички, старухи — божьего одуванчика сделал свое дело. Никто и никогда не додумается связать меня с криминальным миром, дорогуша. Конечно, забавно было слушать, как вы величаете друг дружку своими же собственными именами. Еще забавнее было видеть, как твоя подруга ломает голову по поводу ночного шороха, прикидываясь не то домовым, не то призраком. Что ж, очень скоро вы откроете эту тайну.

Я приподняла веки. Мы находились на полу в бабкиной комнате. Палас был отдернут. Димка поднимал сейчас крышку подпола. Наши руки были связаны за спиной веревкой, и ноги нам тоже не забыли связать.

— А браслетик я, пожалуй, все же оставлю себе. — Карловна повертела в руках Юлькино золотое украшение, точно дразня ее. Очевидно, она сняла браслет, пока я была в отключке. Подлая мразь!

— Кто такой Черкес? — задала Образцова глупый вопрос.

— Черкес, Юля, — это наша добрая хозяюшка, — хриплым голосом ответила я ей очевидную вещь, которую поняла за долю секунды до того, как меня вывели из строя при помощи каменной стены.

— Очнулась, — заметила та ехидно. — Ты неглупа, Катенька.

— А то. Вы неспроста взяли себе этот псевдоним. У Короленко, которого обожал ваш отец, да и вы сами, наверное, имеется рассказ «Черкес». Оттуда небось и пошло.

— Молодец, пять с плюсом. Все так и было.

— Как?! — удивилась Юля. — Вы и Черкес одно лицо? Вы криминальный авторитет?

— Ну, громко сказано. Подо мной несколько беспризорников, специализирующихся на уличных кражах. На одной сдаче жилья курортникам не разбогатеешь, — усмехнулась пожилая женщина.

— То, что в сейфе, — это ваше?

— Да. Так уж и быть, удовлетворю ваше любопытство. Димочка, принеси старой женщине стул. — Каретников тут же метнулся в угол помещения, вытащил кресло, поднес к ней и помог усесться. — Спасибо, внучек.

— Внук?! — воскликнули мы с подругой.

— А я не рассказывала? — с нарочитым удивлением изрекла бабенция, по-змеиному улыбнувшись. Димка хохотнул, встав рядом с ней. Наверно, он вспомнил спектакль возле калитки, когда бабка представляла нас «неизвестным» ей ребятам, назвав меня Юлей, а Юльку Катей. — Помните, я говорила, что в семье нас было трое? Три сестры? Так вот, Димочка внук одной из моих сестер. Когда она вышла замуж, она переехала жить в Краснодар.

— Он говорил, у него здесь тетя, — недовольно буркнула я с обидой в голосе.

— Да, моя племянница, к которой я хожу поболтать, его тетя. А я ему кто получается? — Она обернулась на Каретникова. — Двоюродная бабушка?

— Что-то наподобие, — ответил он ей.

— Ну вот, когда мой человек — известный вам Разин — описал мне тех девчонок, что присутствовали при убийстве, я аж поперхнулась. Ну надо же, какие повороты судьбы! По правде говоря, он бы с радостью вас пристрелил, но, идя на дело, забыл перезарядить оружие. Вот болван! Не смог даже контрольный выстрел произвести — в обойме остался один патрон, который он пустил Кочерге в живот. Мало того, испугавшись вашего появления, не сумел обыскать его на предмет карты! Мне очень пригодилось то, что Димочка тут же заинтересовался, когда я сказала ему, что у меня поселились две очаровательные девушки, и свел в тот же день с вами знакомство на пляже. От него-то я и узнала, что вы ищете клад. Мы сложили два и два, вышло вот что: карту Корчагин отдал вам. Я осторожно проверила ваши вещи — ее не было. Или карта спрятана, или носите с собой. От Дмитрия я узнала, что Катя карту действительно спрятала и никому не сказала как глубоко, ха. Но я велела ему не торопиться. Вы все равно привели его к сейфу и к тому, что там лежит. Кстати, Димочка, принеси-ка мне пакет. Наконец-то ко мне вернется то, что принадлежало по праву. То, что было отнято проклятым Алехиным. С кем тягался, дурачок? — произнесла она в никуда с чувством собственного превосходства.

Каретников принес с кухни пакет с баксами. Бабка нетерпеливо сунула туда свой нос и не смогла скрыть своего отчаяния:

— Не может быть! Где письма?! Где они?!

— Какие письма? — встрепенулся Димка. Он считал, что все идет по плану, что битва ими уже выиграна, потому счастливая улыбочка не покидала его лица. Теперь он не на шутку перепугался. — Мы взяли только деньги. А что?

— Боже! — Евдокия Карловна схватилась за голову, начав ею раскачивать. Клянусь, если бы не стойкое отвращение, которое я к ней испытывала, узнав ее сущность, я бы ее от души пожалела. Юлька, скорее всего, этим и занималась. — Ты что, сбрендил? Деньги, что вы взяли оттуда, это кое-что из накоплений Алехина, он таким образом отложил себе на старость на случай, если придется скрываться от кого-нибудь, например, от меня. Главное, что было в сейфе, — это письма!

— Да что за письма такие? Были там какие-то… старые… — Димка смущался все больше, у него даже покраснели уши, что выглядело очень непривычно для наших глаз. Всегда такой мужественный, твердый — ах, трепещите предо мной! — супермен Каретников терялся перед этой старухой, его родственницей, точно нерадивый ученик перед грозным директором школы.

— Старые?! — вскочила Евдокия Карловна. — Да ты хоть знаешь, сколько бабок можно поиметь на старых, как ты выражаешься, письмах?! Им двести лет! Это переписка самих Горького и Короленко, слышал о таких? Я знаю нескольких крутых коллекционеров, которые и половины своего состояния не пожалели бы на то, чтобы безраздельно ими владеть!

Вот это да! Те письма в файлах и конвертах, что Димка держал в руках, — это переписка двух писателей-классиков? Обалдеть можно!

— А откуда они взялись у Алехина? — не удержалась я от вопроса, так как по натуре была любопытна.

Бабка выпила воды, принесенной с кухни Димкой, чуть успокоилась, села обратно на стул, затем ответила:

— Я ведь говорила, что отец мой работал сторожем в музее имени Короленко? В одну прекрасную ночь он не удержался, отключил сигнализацию и выкрал письма из музея. Ему пришлось уволиться на следующий же день. В то время музей претерпевал реставрацию, посетителей не пускали. Только когда он вновь открылся, гид выявил пропажу. За это время много работников успело смениться, платили там до смеха мало, поэтому концов так и не нашли. После смерти отца эти письма хранились у меня, так как я была старшей сестрой. Потом моя дочь повстречала этого… бизнесмена, Федора Алехина. Вышла за него замуж. Не знаю, почему она рассказала ему про письма, любовь делает людей слепыми! В итоге Алехин решил, что раз он стал членом семьи, то письма принадлежат и ему тоже. Собирался искать антикваров, готовых этим заинтересоваться, чтобы продать. Он посчитал, что коли я старая, то мне и не нужно уже ничего, все равно помирать скоро. Дочь забрала у меня письма, они стали храниться у них дома. Но вот дочь погибла по вине несчастного случая, как сказали в милиции. Тормоза отказали, а дороги у нас сами знаете какие, горы кругом. Детей у них не было, так что разумным было, чтобы письма вернулись в семью, ко мне. Но нет! Федор решил, что они принадлежат теперь ему. Он знал, что я не обращусь в органы, ведь письма-то ворованы! Решил в обход меня нагреть на них ручки. К его несчастью, он не знал, с кем связывается. Конечно, мои люди по моему приказу стали давить на него. Тогда он спрятал письма в земле и отметил на плане аквапарка это место крестиком, записав код от сейфа и превратив тем самым простой план в карту клада. Ее он отдал на сохранение своему другу. Я тогда этого не знала, мы пытали его, он долго не сознавался, где карта. Наконец мы вышли на Корчагина. Мои люди приволокли его сюда. Тот потребовал в обмен на карту отпустить его друга. В доказательство, что карта у него, он продемонстрировал мне ее половинку. Мы назначили встречу, отпустив его из дома. Однако перед встречей Разин должен был забрать у него карту, так как отпустить Алехина после всего, что он сделал, было равносильно для меня концу света! Я уверена, что Федор причастен к смерти моей дочери! Это он привел тормоза в машине в неисправность! Он убил ее для того, чтобы завладеть письмами! — Старуха прослезилась и поднесла к морщинистым глазам большой выцветший ситцевый платок. — Но этот придурок Разин ничего не может сделать нормально! Он сорвал операцию, убив Алексея Корчагина и так и не выведав, где карта. Но это я уже рассказывала. Потом Разин возомнил себя крутым, решил самостоятельно добыть карту и выкопать клад. Он пытал сестру, поняв, что у нее ничего нет, утопил ее. Потом взялся за вас. К тому моменту он уже так мне мешал, что я велела Димочке избавиться от него. Дима — такой человек, что ему можно доверить абсолютно все. Он всегда был для меня человеком «для особых поручений», выражусь так. Дима так блестяще проделал операцию, что никто не заподозрил, что убийство было преднамеренным! Более того, вы сами помогли нам в этом, заявив, что Разин топал по мосту, как мамонт, и сам стал причиной своей кончины. Блеск! — Мы завороженно слушали старуху, лежа на полу связанные, и никак не могли избавиться от шока: Евдокия Карловна правильным, «нестарушечьим» языком, вставляя молодежные словечки, освещала события, при этом правда оказалась далеко от того, до чего мы сами могли бы додуматься. Я ожидала любого исхода данной истории, но только не такого. Добрая хозяюшка, старенькая бабулька, беззубая, глухая, слепая, совершенная простофиля с шамкающей старушечьей речью фантастическим образом превратилась в злого главаря преступной группировки. Эта метаморфоза мешала нам думать о чем-либо другом, например, о том, что они с нами сделают, когда Черкес закончит свой рассказ. — Потом Димочка всюду за вами приглядывал, ожидая, когда вы приведете его к сокровищам… как там? Старого морского волка?

— Да, — обрадованно подтвердил Каретников. — Юлькиного прапрапрадедушки.

Они засмеялись, а я застонала от бессильного гнева. Так хотелось врезать им чем-нибудь тяжелым! Да пусть бы даже своим кулаком! Но руки-ноги по-прежнему были связаны. Ничего, мой час настанет, и я надеру вам задницы. «Если не успею перед этим умереть», — подумалось мне.

— Что ж, вы были просто молодцы, сделали за нас всю работу, — продолжала хозяйка — «божий одуванчик». — Нашли карту и помогли извлечь сейф на поверхность. Кстати, где она была? Карта? Где вы ее отыскали, в конце-то концов?

Ничего себе!

— Между прочим, — имела я удовольствие ткнуть ее носом в дерьмо, — все это время карта находилась у вас под боком, в подполе, внутри третьей ступеньки. Надо же! Искать ее повсюду, используя других людей, убивая других людей, и не подозревать, что она находится прямо под носом! Смешно, право.

— Ты лжешь! — вскрикнула старуха. — Дима! Где они ее нашли?

Тот пожал плечами:

— Понятия не имею. — Помолчал, задумавшись. — Но они звонили мне, находясь где-то здесь, поблизости. Может, и не врут.

— Но как она туда попала? Ко мне в подпол? Это невозможно!

— Вероятно ваш друг Разин ее туда запихнул, пока жил здесь, — предположила я озадаченно.

— Деточка, он здесь никогда не жил. Когда я поняла, что вы взялись расследовать это дело, то специально травила вам данную байку. Мало ли, вдруг кто-нибудь донесет до ваших прелестных ушек информацию о том, что Разин был в этом доме частым гостем? Это бросило бы на меня тень. А так, жил себе и жил, ничего странного в том, что его тут видели. Так что он никак не мог сунуть в подпол карту, он всегда был на виду. Подумать только… Карта в моем подполе… — Карловна вновь потянулась за стаканом воды, чтобы проглотить свое возмущение и запить его. Затем велела: — Димочка, ты должен сделать для меня еще кое-что. Нужно вернуться в аквапарк, выкопать сейф и достать письма. Ты справишься, мой Зайчик? Я дам тебе в подмогу парочку моих пацанов. Уж что-то, а копать они умеют.

— Это будет сложно, но возможно. Но за это я возьму себе деньги Алехина, пойдет? И десять процентов от проданных писем, как договаривались. Просто эти деньги пока в перспективе, а баксы — вот они, в пакете.

— Хорошо, забирай. Они мне не нужны. Несравнимо больше я получу после продажи писем.

— Спасибо. — Димка взял в руки пачки денег, одна из которых была тоньше других, подержал в руках, точно молча говоря им: «Я теперь ваш владелец», а после вернул в пакет. — Только в аквапарк мы пойдем не сегодня, а завтра ночью. Не зря же я подкупил тех шкафообразных болванов, в самом деле!

Бабка нахмурилась.

— Нет, хотелось бы поскорее… Ну ладно, решай как знаешь, эту операцию я возложила на тебя.

— Подожди-ка… — Каретников с непонятного происхождения волнением полез снова в пакет, покопался там, затем, бросив деньги на стул, перевернул его и начал трясти.

— Что ты делаешь? — удивилась бабка.

— Половинки карты… Где они? Я точно клал их сюда!

Тут уж я не удержалась и заржала таким громким и неестественным смехом, что сама испугалась за свое психическое состояние: уж не рехнулась ли я из-за всего происходящего?

Те двое сначала опешили, затем Евдокия Карловна подала свой грозный рык:

— Ты чего это там хохочешь, как завсегдатай палаты номер шесть?

В этот момент ко мне присоединилась Юлька, смеясь не так душераздирающе, как я, но в то же время звонко и заразительно. Настолько заразительно, что Каретников тоже начал хихикать, а потом уже и старуха с удивлением застала себя за хохотом, через недолгий период после Димки.

Это длилось некоторое время.

— Ну все, хватит, — угомонилась Евдокия Карловна. — Отвечайте немедленно, почему смеялись?

Я выдержала паузу, в течение которой пыталась придумать наиболее эффектную формулировку того, что собиралась изложить, наконец выпалила:

— Дело в том, что не далее как за три минуты до того, как вы припечатали меня макушкой к стене, я своими собственными руками сожгла обе половинки карты. Вместе с кодом, разумеется.

Молчание. Оба урода глядят на меня во все глаза, отказываясь верить услышанному.

— То есть как это с… сожгла? — блеющим голосочком спросил Дмитрий.

— Да просто. — Я улеглась так, чтобы лучше их видеть с пола. — Взяла зажигалку и подпалила свернутый трубочкой край. Ну, помнишь, ты сам рассказывал мне про самокрутки? Вот таким макаром я это и сделала. И долго-долго смотрела, как они догорают. А прах развеяла по ветру, строго на восток.

— Дрянь! — воскликнула бабка. — Как ты могла сжечь карту? Зачем?!

— Сама ты дрянь, к тому же старая, — парировала я. — А зачем мне карта, скажи на милость, если деньги мы уже забрали? Кто ж знал, что самое главное там — письма? Да и вообще, мне хотелось, чтобы эта история завершилась.

— Для тебя она почти уже завершилась! — пригрозила та.

Юлька снова хихикнула.

— Вспомнила фильм «Карты, деньги, два ствола», — пояснила она. — Только вместо винтовок у нас письма. Баба Дуся, что вы так переживаете? Деньги — зло. Мой совет: отберите у Каретникова семьдесят восемь тыщ, вам до конца жизни с головой этого хватит, а он прокрутит их за неделю, а то и быстрее.

— Мала еще меня учить! — разоралась бабка. М-да, молчаливой, глухой и покладистой она мне больше нравилась. Да и Юлька тоже заладила: деньги — зло, деньги — зло… Когда их много — да, а семьдесят восемь косых зеленью — это сущий пустяк. — Димочка, ты, надеюсь, запомнил код? — обратилась она к дорогому родственничку.

— Да ты что, баб Дусь? Там хренова туча цифр была!

— Двенадцать, — уточнила я.

— Я и говорю!

— О, горе мне! — запричитала женщина, поднимаясь со стула и качая седым котелком. — Все равно иди! Может, так вспомнишь, ты же их сам вводил! Моторная память есть у тебя, в конце концов, или нет?

— Да не вспомню я! А реально его взломать?

— Слушай, бестолковый, для чего, ты думаешь, я не велела тебе выкапывать сейф без кода? Алехин не дурак, чтобы использовать для этих целей обычную металлическую коробку. Я выяснила у его подельника, что сейф оборудован устройством, уничтожающим содержимое при попытке его взломать! Если ты введешь неправильный код, на письма выльется кислота! Если ты ударишь по сейфу кувалдой, на письма выльется кислота! Если вооружишься дрелью… ну и так далее! Вот беда-то!.. А все ты, идиотка!

— Сама ты идиотка! Старая калоша, а все туда же! — не осталась я в долгу.

— Что вы собираетесь с нами делать? — спросила Юлька. — Между прочим, дом окружен нашими людьми! По моему сигналу они ворвутся и арестуют вас! — ну полную околесицу впаривала подруга. — А если сигнала не будет — они все равно ворвутся и арестуют вас! Как видите, у вас нет шансов!

— Дима, разберешься тут? — кивнула бабка на нас, направляясь к выходу.

— Да, конечно.

Когда за ней закрылась дверь, он подтащил меня к люку и без предупреждения столкнул вниз ногами вперед. Я успела только вскрикнуть, как тут же колени расшиблись о лестницу, а сама я завалилась на бок, повторно стукнувшись головой, преимущественно правым полушарием, и ощутила, что в подколенной области выступила кровь. Сама область таким нестерпимым образом болела, что я позволила себе роскошь завыть. Через пару секунд на меня свалилось что-то очень тяжелое, что я не смогла увидеть, так как отдавалась своей боли с закрытыми глазами, и самым диким способом боднуло меня в живот. Я открыла рот, получила порцию кислорода и снова завыла.

— Прости, Катя, — донеслось до меня, — этот сукин сын сбросил меня прямо на тебя!

Из всей ее реплики больше всего меня впечатлило слово «сукин». Похоже, Каретников так достал мою донельзя вежливую антисквернословку подругу, что дайте ей в руки бензопилу — без размышлений распилит его на части.

Засим спустился и сам Дмитрий, включив в подполе свет — единственную «лампочку Ильича» под потолком. Отдернув тряпку, которую я заметила в свой недавнишний визит сюда, со стены, он позволил нам обратить внимание на некое подобие двери. Это было что-то каменное и такое массивное, что должно было служить входом не меньше чем в подземный ход, проложенный от Туапсе до Пекина. Открыв мощный засов и толкнув дверь вперед, что требовало, судя по тому, как напряглись все его мышцы, немалых усилий, он схватил Юльку за ноги и затащил туда. Бросив ее где-то там, в кромешной мгле, «сукин сын» взялся за меня и проделал все то же самое.

— Теперь уже новые жильцы будут удивляться странным звуком из подземелья, — хохотнул он таким тоном, что мне стало по-настоящему страшно, потому что я реально осознала: так оно и будет. — Но это продлится недолго. Через пару дней звуки начнут стихать, еще через день — исчезнут навсегда.

— Ну это до тех пор, пока кто-нибудь еще не перейдет вам дорогу, гребаная семейка вурдалаков.

Он пнул меня ногой.

— Заткнись. Честно говоря, я никогда не хотел вас убивать. Однако слово Черкеса для меня закон.

— Если ты такой добрый, — подала голос Юлька, — то пристрели нас, сделай одолжение. Нам придется умирать медленной, мучительной смертью.

Пауза.

— Я постараюсь. Только не сейчас, она услышит выстрелы. Ладно, я пошел. На всякий случай — прощайте.

— Мразь! — злобно крикнула я ему вдогонку.

Дверь в жизнь закрылась.

 

Глава 17

— И снова мы заперты в подвале, — угрюмо припомнила подружка. Теперь я могу ее назвать — подруга до гробовой доски, и мои слова не будут звучать напыщенно.

— Да, было дело, — согласилась я, припоминая одно наше старое дельце.

— Ну что, ищем ящик с инструментами? — усмехнулась она.

— Боюсь, в этот раз нас это не спасет. Видела, какая дверь?

— Да…

Мы помолчали.

— Так вот откуда звуки шли? — предположила Образцова, ворочаясь где-то совсем близко.

— Возможно. Наверно, тот, кто перестукивался со мной, уже помер. От обезвоживания.

— Ну спасибо, — ответил незнакомый мужской голос, а мы заорали.

— Что это? — визгливо поинтересовалась подруга.

— Я бы сказала — кто это?

— Я тот, кого вы заживо похоронили, — сказал голос. — Хотя меня и впрямь похоронили заживо, так же, как и вас.

Мы немного помолчали. Затем я полюбопытствовала:

— Ваша фамилия Алехин?

Хоть правое полушарие получило серьезное сотрясение, но левое-то работало!

— Да.

— И это с вами я перестукивалась?

— Да, со мной.

— Почему вы не кричали? Не звали на помощь?

— Днем бесполезно, никто не услышит. Мы находимся сейчас на большом расстоянии от пола дома. А ночью… Когда я еще мог орать, бабка бы меня услышала и добила окончательно. Теперь вот уже не могу.

— Сколько вы здесь?

— Интересный вопрос. Мне бы тоже хотелось это знать. По моему скромному расчету — недели две-три. Сначала они пытали меня, резали ножом, вымогая место, где лежат письма. Затем кто-то из моего ближайшего окружения меня предал, и они узнали, что я спрятал письма в сейфе, а сам сейф зарыл глубоко под землей. Тогда стали требовать от меня карту, но я сказал, что у меня ее нет. Сначала дорогая теща не верила — она вообще больна паранойей, например, вбила себе в голову, будто я имею отношение к смерти ее дочери, своей жены, что является полнейшим абсурдом, — потом она убедилась, что не вру по поводу карты, и отныне я для нее бесполезен. Четыре дня назад она перестала меня кормить, поить и включать свет. Так что я для нее вроде как уже умер. Вы вообще в курсе вещей, я так полагаю, раз вас сюда посадили, да? Или надо сначала рассказать? А то я — сейф, письма, карта…

— Не надо, мы многое знаем. Только вот непонятно: первое — как вы смогли такое провернуть с сейфом на территории аквапарка? Там ведь охрана. Да и вообще, сейф тащить по городу… А чем тогда с охраной драться, коли руки заняты? Непостижимо. Второе. Кто спрятал карту в третьей ступеньке? Вы? Когда вас сюда тащили, да? А как вы умудрились так проделать, чтобы никто не заметил?

— Отвечаю. Первое. Я работаю строителем. Я был начальником бригады подрядчиков, воздвигавших аквапарк. То есть, когда я закапывал сейф, аквапарка еще не было. Это случилось два года назад. Ворота уже стояли, но ключи у меня были. Мне помогали двое друзей. Один из них, как видно, и слил кое-какую информацию недоброжелателям. Ну да Господь ему судья.

— А второй — Алексей Корчагин?

— Именно. Вы знакомы с ним? — удивился узник замка Иф. — Как он? Они ведь не вышли на него?

Я немного помолчала. Но нужно все-таки сказать…

— Федор, Алексея застрелили. У нас на глазах.

— Да, это было ужасно! — закивала Юлька. То есть, я думаю, что закивала.

— Что?! Вы уверены?

— К несчастью, да, полностью.

Он глубоко вздохнул.

— Господи! Что ж… Я не удивлен. Это не люди, а звери. Вы не поверите, такой хороший человек был! Такой надежный!

Он продолжал расхваливать человека, втянувшего нас во все это, припоминать все его положительные качества и особенности характера, мы смиренно слушали, так как заняться больше все равно было нечем.

Наконец он дошел до самого интересного.

— А насчет второго пункта, честно говоря, понятия не имею, о какой ступени идет речь.

Вот это нас действительно ошеломило.

— Как? Но если не вы спрятали карту, то кто же?

— А где вы ее нашли?

— Одну половинку отдал нам Алексей перед самой смертью. По второй он дал координаты — «Нежух», вниз, третья ступень. Ни о чем не говорит?

— Как вы сказали? Нежух? Это вроде пещера такая? Нет, я по правде понятия не имею. И вообще не было никаких половинок, карта была одна, целая, когда я отдал ему на сохранение.

— Значит, он сам порвал ее на две части. Так, что ли?

— Но зачем? Не понимаю.

— А как же вы жили эти четыре дня? — поинтересовалась Юля с намеком на восхищение. Хотя мы вроде как собирались повторить сей подвиг, потому к восхищению добавлялась жажда знаний, интерес к опыту заядлого затворника.

— Ну, я предполагал такой исход, поэтому кое-что недоедал, откладывал на будущее. Пил мало, экономил воду. Вот, моих запасов и хватило на эти дни. Последний глоток выпит за пару часов до того, как вас сюда спустили.

— Как это печально… Совсем ничего не осталось? — с робкой надеждой уточнила Юлька.

— Совсем, уж придется вам поверить мне на слово.

— Что с нами будет дальше?

— Дальше? Сначала начнет сохнуть кожа, губы будут трескаться. Появятся судороги. Затем начнутся галлюцинации. Еще через день мы ослепнем (однако в этой темноте потеря небольшая, не правда ли?), уже позже оглохнем (а вот это уже плохо). Потом — смерть.

— Боже мой! — заныли мы от безысходности.

Нам осталось всего три дня. Но каких! Нет, пускай лучше Димка пристрелит нас сегодня же. Да, я проживу на три дня меньше, зато умру без мучений, уж это он постарается. Это Разин палит в живот. Дмитрий же стреляет прямо в сердце. И контрольный — в голову. Нет, наверно, патроны пожалеет. Ладно, пусть тогда сразу в голову! Надо же, «агент для особых поручений». А мы все удивлялись ему.

Долгое время мы лежали молча, закрыв глаза и думая каждый о своем.

— Федор, а вы связаны? — спросила я.

— Нет. Я ж говорю, старуха Изергиль совсем про меня забыла. Уже похоронила на радостях.

— Тогда вы можете нас развязать!

— Да зачем вам это? Все равно ведь умрем.

— Знаете, я хочу умереть стоя! — заявила я в сердцах.

— Ну вы прямо Долорес Ибаррури! Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, я согласен с вами. Но имеется некоторая проблема. Ваше появление вселило в меня некую оживленность, потому я сейчас разговариваю. Вам кажется, что со мной все в порядке, но это не так. — Донесся какой-то шорох, и Алехин застонал. — Видите, я даже повернуться уже не могу.

— Вас так сильно ранили?

— Порезы вроде неглубокие, но их много. Я потерял порядка литра или двух крови. Свою роль играет заточение и отсутствие питья и еды. При других обстоятельствах я бы мог еще поправиться, ходил бы, бегал бы, но нет… Вероятнее всего, что у меня не сегодня-завтра начнется заражение крови в этой грязи и пыли. — Он закашлялся. — Так что я умру быстрее вас. Впрочем, здесь довольно прохладно, так что вам не придется нюхать разлагающийся труп, вы умрете быстрее, чем я протухну, это меня радует. А вас?

— Вы величайший оптимист, Федор Алехин, — похвалила я человека ироничным тоном. — Вам так приятно постоянно говорить о смерти?

— В нашем положении ничего иного не остается. Среди вас нет священников случаем? Хоть бы помолиться напоследок.

— Отпускаю вам все ваши грехи, — пробурчала я и повернулась на другой бок. Тело уже начало затекать в таком положении. А эти поганые веревки… Ну никак не удавалось их снять, хоть я и старалась изо всех сил. Вот, блин, несчастная участь! Я мечтала умереть в бою, а не так: подпол, темнота, нет воды, нет еды, сама я связана, подруга тоже, нет никакой возможности избавиться нам от этих пут, а третий в нашей компании — заправский пессимист, который уже сам себя считает безоговорочным трупом. А дальше-то, дальше! Сухость в горле, судороги, галлюцинации, глухота, смерть. Как назло захотелось пить. А воды не было.

От жалости к себе я заревела. Подруга тут же откликнулась. Такое ощущение, точно она ждала, когда же я сломаюсь и заплачу, чтобы ей самой было нестыдно это делать.

Мы плакали и плакали, плакали и плакали, а Федор нас успокаивал, как мог:

— Да чего вы ревете, никак не пойму? Все равно бессмертие — миф. Все когда-нибудь умрут. Ничто живое не вечно. И так было всегда, и так будет всегда. Ну проживете вы не семьдесят лет, а двадцать с чем-то… Сколько вам, кстати?

— Девятнадцать, — проскулили мы сквозь обильный поток слез.

— Тем более, после двадцати уже старость начинается. Ну что за радость быть старухой, а? И складывать челюсть на ночь в стакан… А она до сих пор так делает?

— Угу.

— Вот. А вы умрете молодыми! Радуйтесь!

От этого заявления по непонятной причине плакать захотелось еще сильнее, так что мы продолжили с удвоенным рвением.

— Ой, нет! За что мне это, а? Так мне хотелось умереть в одиночестве, и на тебе! Две плаксы на мою голову. А ну кончай реветь! — хотел он приказать командным голосом, но не рассчитал свои силы, которые все иссякали с каждым вдохом, потому вышло хрипло и неразборчиво. Но мы, как ни странно, поняли и начали было успокаиваться, как вдруг он, прокашлявшись, продолжил «утешать»: — Зачем вам жить-то? Через пару лет вас обрюхатит какой-нибудь проходимец, а потом смоется. В лучшем случае вы тут же наложите на себя руки. В худшем же — пойдете на аборт. А доктора вас так почистят, что потом не то что о детях, даже о мужиках думать не сможете! И скончаетесь старыми, никому не нужными развалинами в полном одиночестве. Еще страшнее, если оставите ребенка. Дети — это ад! Маленький ребенок мешает спать по ночам. А днем-то вообще не до сна: ему надо готовить, его надо кормить с ложечки, стирать пеленки, задницу ему подтирать. А он вопит беспрестанно, вопит, а вы понять не можете, что его не устраивает. Жуть одна. А когда он вырастет — тут уж вообще вешайся! На все попытки проявить заботу о любимом чаде, он будет посылать вас на три буквы. Хорошенькое будущее, да? А потом он зарежет кого-нибудь по пьянке, и посадят его. А вам в глаза другим людям станет стыдно смотреть. И носить будете ему передачки долгие нудные годы, пока не сдохнете. Если не зарежет, то просто сопьется, продав перед этим все-все, что было нажито вашим непосильным трудом, все, что найдет в квартире. А после — и саму квартиру. И вас вместе с ней. Сам помрет на помойке, будучи бомжом.

— У меня дочка будет, — всхлипывая, сообщила веселому мужику Юля.

— Тем паче. Пойдет по твоим стопам. Обрюхатится и в лучшем случае наложит на себя руки. В худшем — см. выше.

— Да вы самый ярый циник, которого я встречала в своей уже окончившейся жизни!

— А ты дура романтичная. Где она, романтика-то? Нет ее. Кругом — деньги, деньги. И смерть.

— Вот ужас.

— А я и говорю. В таком мире мы живем. Жить-то зачем тогда?

— Вы умеете успокаивать, — пожурила его я, не кривя душой. — Мне и вправду после этого рассказа жить расхотелось.

Мы плакали еще два часа подряд, затем нам это занятие надоело. К жажде прибавился еще и голод. Нет, три дня я, по-моему, такими темпами не протяну.

— Кать! — игриво позвала меня подруга. — Темнота, пустота, тишина… Давай, что ли?

Я сначала хотела с горя согласиться, затем вспомнила об Алехине.

— Нет, Юль. Мы его напугаем. Пожалей человека, три недели в темноте, без общества, к тому же раненый. Он и так уже о смерти думать не перестает, а если мы начнем — он станет на нее молиться. Как на избавление.

— Эй, вы что там удумали? — всерьез забеспокоился Алехин.

— Федор, — приступила Юлька к прелюдии, — а вы знаете Лермонтова?

— Лермонтова?! Кто ж его не знает?! Да и при чем здесь он? Вы хотите сказать, что он придет и спасет нас? Не переживайте, через три дня вы сами напрямик к нему отправитесь.

— Да нет же, я имела в виду — наизусть знаете?

— Ах, это. Нет. У меня по литературе всегда «пара» была.

— А хотите, я вам почитаю?

— Юля! — возмутилась я. — А ну прекрати сейчас же!

— Нет, отчего же, — ничуть не смутился Юлькин прапрапра, по-настоящему спрятавший клад. А то мы все Корчагина так звали, но он-то ничего не закапывал. — Валяйте, пока я слух еще имею.

— Вам чего?

— А чего-нибудь попечальнее.

— Юля, хватит!

— Катя, просьба умирающего — закон.

— Я тоже умирающая, сжалься надо мной!

— Федор умрет раньше, чем ты. — Так, Юлька заразилась цинизмом и фатализмом Алехина. Просто замечательно! И что мне с ними делать? — Поэтому все привилегии — ему. Итак, Федя — можно вас так называть? — у Лермонтова все печальное. Я думала, у вас какие-либо конкретные пожелания будут.

— На ваш вкус, Юленька.

Юленька? Класс! Рыбак рыбака видит издалека. Наверно, мне тоже стоит приняться за разглагольствования о скорой неизбежной смерти, чтобы не быть белой вороной, а то мне объявят бойкот.

— Тогда позвольте отрывок. «…Ищу спокойствия напрасно, / Гоним повсюду мыслию одной. / Гляжу назад — прошедшее ужасно; / Гляжу вперед — там нет души родной».

— Давай хоть в тему, — подключилась я. — «Настанет день — и миром осужденный, / Чужой в родном краю…»

Дальше мы читали хором:

— «На месте казни — гордый, хоть презренный — / Я кончу жизнь мою».

В этот момент что-то негромко зашумело по ту сторону двери.

— О боже! — испугалась Юлька. — Это Димка пришел нас убивать!

— Ты что, этого уже не хочешь? — не преодолела я искушение съерничать под конец. — Сама же просила.

— Да! Но так быстро… Я еще не готова!

— Скажи ему об этом. Пусть он ходит сюда каждые два часа, справляясь, а не готова ли ты наконец принять смерть, — повторно усмехнулась я.

— Катя, брось свои злые шуточки! Это не смешно! — Она была права, это в самом деле не смешно. Просто я таким образом пыталась бороться со страхом неминуемой смерти и скорой встречей с неизвестным.

В дверь тихо постучали. Хотя… Такая дверь… Скорее всего, стучали очень сильно, коли мы хоть что-то услыхали.

Я на ощупь подползла к двери и бабахнула по ней обеими ногами. То ли мне послышалось, то ли кто-то что-то прокричал.

— Эй!! — завопила я как резаная. — Эй!!

— Катя, что ты делаешь? — спросила меня Юлька и, не дожидаясь ответа, тоже крикнула: — Эй!! Э-ге-ге-ей!

В ответ донесся более громкий стук, чем ему предшествующий. И он неоднократно повторялся, то есть в дверь что есть мочи колотили. Потом что-то прокричали, но мы не расслышали. Пришлось заладить свое «Эй».

Наконец послышался шум отодвигаемой щеколды, дверь толкнули, и я еле успела перекатиться в сторону, чтобы меня не зашибли. Через пару секунд меня ослепил яркий свет (так показалось после кромешной тьмы). Я зажмурилась.

— Катя? — Свет отъехал в сторону. — Юля?

Приглядевшись, я поняла, что это обычный фонарик и вовсе неяркий, а по голосу узнала Логинова.

— Женя?! Как ты здесь очутился?

— Это длинная история, — как-то странно произнес он и кинулся нас развязывать.

Прошло полчаса. Я и Юлька, переодетые в свою одежду, сидели на софе бабы Дуси и вырывали друг у дружки бутылочку с водой. Провели бы в подземелье сутки — и глядишь, вполне смогли бы за нее подраться. Да, голод и жажда очень быстро превращают людей в рабов своих первобытных животных инстинктов.

Женька, вызвав «Скорую помощь», пытался вытащить находящегося на пороге смерти, но не потерявшего долю юмора, пускай и черного, Алехина, но это было сделать куда сложнее, чем с нами. Мы-то помогали ему выуживать нас своими собственными ногами, которые, хоть и успели затечь в неудобном связанном положении, но не до такой степени, чтобы мы не могли ими шевелить, а вот Федора Евгений волочил целиком на себе.

Наконец я пришла в себя и стала ему помогать, правда, все больше мешалась.

— Постели что-нибудь на пол лучше, — попросил Логинов, находясь лицом на уровне пола. Зятя Черкеса он держал перед собой за подмышки.

Я согнала протестующую Образцову с софы, стащила покрывало и постелила на палас. Затем совместными усилиями мы уложили туда Алехина. Он стонал и морщился от света.

— Может быть, пришло время рассказать? — спросила я спасителя, когда мы закончили работу, и впервые внимательно всмотрелась в его лицо. Боже, как же я соскучилась! Почему-то, насколько сильно тебе не хватает определенного человека, понимаешь, только когда встречаешь его вновь и что-то острое мгновенно пронзает сердце, словно кол или стрела. Эти густые светлые волосы, эти нежные голубые глаза, это красивое, правильное лицо. Эти сильные руки. Эти полные губы, которые, растягиваясь в милой улыбке, озаряют все внутри тебя, точно пронизывают током счастья.

К сожалению, я не расслышала, что он мне ответил, да это и не мудрено.

— Что-что, прости?

Он улыбнулся. Вот он, ток. Побежал по внутренностям.

— Я говорю, я первым же поездом приехал после нашего вселяющего в душу трепет общения по телефону. Когда ты там что-то со склепом делала в полночь на пустующем кладбище, помнишь? Вот.

— Так ведь два дня прошло. То есть ты только с поезда? И вообще, как ты нашел нас под землей?

— О чем я и говорю, ты никогда не слушаешь людей до конца, — по-доброму заметил мне он. — Слушай дальше. Я никогда не вламываюсь, подобно буйствующему медведю, в ситуацию, в которой пока не разбираюсь, как делаете обычно вы с Юлькой. Я следил за домом. — Мы открыли рты, но Логинов не дал и слова сказать: — Да-да, это меня вы заметили в кустах! И ломанулись в дом, как бешеные. Так вот, за те сутки, что я здесь провел, я сумел покопаться в этом дельце. Н-да, скажу я вам, письма и впрямь немалых денег стоят. Неудивительно, что люди пошли на убийства.

— Ты что, их оправдываешь?

— Ты что, и в самом деле карту сожгла? — не отвечая на мой вопрос, задал он свой собственный. Как это на него похоже, узнаю его привычки. Раньше меня это раздражало, а теперь почему-то понравилось, я даже улыбнулась. Спятила я, что ли?

— А чему ты удивляешься? — растягивая губы до ушей, произнесла я тонким голосочком.

— Просто, зная тебя… Твою излюбленную манеру как можно круче обскакать других… Занятно. Ты правда сожгла код от сейфа?

— Сожгла, — включилась в дискуссию Юлия, понуро качая головой. — Сама видела. Ну и дура же ты! — ополчились против меня. — Мы могли бы стырить письма! И продать!

— Ага, а ты знаешь кому? Это не так просто. И вообще, оставим эту тему до лучших времен. Жень, ты можешь оказать ему первую помощь? — кивнула я на нашего нового друга Федора.

Логинов глубоко вздохнул.

— Для первой помощи все слишком запущено. Будем уповать на помощь профессиональную.

Юлька подпрыгнула на месте:

— А эти двое? Надолго они ушли?

— Надо полагать, что да, — ответил всезнающий Логинов. — Они поехали в сторону Краснодара, собрав кое-какие пожитки. Я видел немалый багаж, который запихивал твой, Катя, кавалер в «Вольво».

— Он уже не мой кавалер, — нахмурилась я. — Он сволочь и гад.

— Я рад. А то я считал, что он для тебя душка.

Эта странная реплика натолкнула меня на мысль: а точно ли он звонил мне из дома? Точно ли он приехал только сутки назад?

— Что ты, для меня только ты душка! — на всякий случай подхалимским тоном засюсюкала я и бросилась ему на шею.

— Ну наконец-то! — обрадовалась Юлька.

— Да уж, давно пора, — кивнул Логинов и прижал меня к себе.

— Эй, мы совсем забыли о нашем умирающем! — Сочувствующая Образцова присела на краешек покрывала и склонилась над Федором с бутылочкой с руках, в которой еще что-то осталось. Он был в беспамятстве и не мог пить, поэтому она просто полила немного на его лицо. При дневном свете раны Алехина выглядели устрашающе. И как он выжил там, внизу? Возможно, твердая воля и насмешливое отношение ко всему придавали ему силы.

Вскоре приехала карета «Скорой помощи». Мы заявили, что все трое — самые ближайшие родственники (Женя представился братом, Юля — двоюродной сестрой, я — троюродной), и поэтому нам разрешили ехать с ними.

В больнице его сразу же отвезли на каталке в операционную, а мы остались ждать возле двери, расположившись на стульях у окна.

— Бедный Федор, мне его жалко, — прослезилась подружка.

— Мне тоже, — отозвалась я, прижимаясь отбитой частью головы к Женькиному широкому плечу. — Все-таки общая беда серьезно сближает совершенно незнакомых людей. За какие-то пару часов мы успели породниться в этой жуткой яме под полом. Надеюсь, врачам удастся спасти его.

— Конечно, удастся! — возразила моему пессимизму Юлька. — Он должен выжить, а то в этой истории и без того полно трупов.

— Юля, говори потише, пожалуйста, — предостерег Жека, провожая взглядом исподлобья двух человек в белых халатах, прошлепавших мимо наших стульев, громко переговариваясь. — Это больница, здесь люди ходят все-таки. — Когда коридор опустел: — Итак, вот что я думаю. Вам нужно немедленно отправляться в полицию и рассказать все, как было.

— Нам нельзя в полицию, — заявила я, блаженно прикрыв глаза — до того приятно было чувствовать твердое плечо правой частью черепа, — наши рожи висят на каждом столбе.

— Это я уже заметил, — сказал возлюбленный, а я удивилась: и как он не задушил меня еще?

— Ну, давай, начинай.

— Чего начинать?

— Ну, там… в какое общество я попал… — подсказала я, — и так далее.

— Хоть это общество и преподносит кучу-малу пренеприятнейших сюрпризов, я к этому обществу привык. Ко всему привыкаешь, даже к тебе.

— Спасибо, — вместо того чтобы обидеться, я хихикнула.

— Вернемся к нашим быкам. Конечно, просто так являться в отделение глупо. Но, памятуя об обществе, в котором нахожусь, задаю вполне ожидаемый вопрос: с кем вы тут из следователей успели подружиться?

— Есть! — обрадовалась Юлька и подпрыгнула на стуле. Любит она прыгать, как вы уже поняли. — Я ведь говорила этой упрямице, что нужно позвонить Марине Сергеевне, она: «Не-ет, вот найдем сокровища, тогда-а…» Вот скажи, Жень, я была права! Нужно ей позвонить, она как раз расследует дело об убийстве бывшего мужа.

— И заодно сообщить об Алехине, — добавила я, пропустив мимо ушей мощную критику. — Если они долго дружили с Корчагиным, то она должна знать кого-нибудь из его родственников или друзей, чтобы оповестить, где он.

— Только не теще! — испугалась Юля.

— Мы предостережем относительно сей персоны.

— Ладно. — Логинов потер ладони. — Вы звоните ей, если телефон имеете, и отправляйтесь на встречу. Чем быстрее этих двоих поймают, тем лучше. А я пока проконтролирую врачей, — сказал он таким тоном, словно разбирался в медицине почище Гиппократа.

Я мысленно похвалила себя за то, что додумалась прихватить сумочку перед тем, как сесть в «Скорую», покопалась в ней, нашла визитку Марины Сергеевны и набрала номер.

— Следователь Корчагина слушает, — пропел мелодичный голос, который было очень трудно узнать. Во-первых, десять минут общения не дают эффект привыкания, во-вторых, трубка часто искажает определенные голоса. Большинство людей по телефону узнаешь сразу, но вот, например, свою маму я никогда не узнаю́, хотя знакома с ней всю жизнь. Загадка. Когда она уже начинает что-то рассказывать, то по манере строить предложения, по любимым изречениям родительницу, конечно, сразу узнаёшь. А вот это первое «алло» или «слушаю» всегда меня настораживает, дескать, кто это отвечает по маминому мобильному?

Разумеется, это была Марина Сергеевна. Зачем кому-то другому называться ее фамилией? И тем не менее я робко проговорила в трубку:

— Это Марина Сергеевна?

— Да. Кто это?

— Это Катя. Помните там, в аквапарке? Вы дали свой номер.

— Да, я вас помню. Я могу чем-то помочь?

После этих слов у меня отлегло. Я бегло поведала ей о последних событиях, она велела нам вместе с Юлькой немедленно приехать в здание следственного комитета и дала адрес.

Мы очутились там уже в девятом часу. В такое позднее время коридоры были пусты, изредка доносился зов разрывающегося аппарата за закрытыми дверями комнат, но, разумеется, никто не брал трубку.

Мы постучались в нужный кабинет и вошли. Марина Сергеевна, все в том же темном костюме и блузке, была одна в довольно-таки просторной комнате, сидела за столом и пила чай.

— Целый день от бумаг оторваться не могу, — пожаловалась она нам, точно давним подругам. — Даже обед пропустила. Вместе с ужином. Ну, садитесь, рассказывайте.

Мы разместились на свободных местах. Тут в дверь вошел высокий мужчина.

— Марин, ты еще долго будешь работать? Игорь ушел, я тоже отваливаю.

— Да, я должна провести опрос свидетелей и оформить его. Мое дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки. А ты иди.

— Ну смотри, одна остаешься.

Они попрощались, он ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Я слушаю.

Рассказывали мы долго. Абсолютно все, даже то, что дела, в общем-то, не касалось: про игру в морской бой, про голых мужиков, про серую резинку, наделенную полномочиями мыши, про Сталина без порток и прочее. Когда закончили повествование, повалились на стол без сил. Нас приподняли и угостили сухарями, заботясь о том, чтобы важные свидетели не скончались раньше времени от голода, так и не дождавшись суда.

— Значит, вы утверждаете, что труп Лисовского Михаила находится под землей на территории аквапарка? — Мы кивнули. — Занятно. Ох и работка же мне предстоит… А Разин не сам упал с моста, ему помогли?

Я пожала плечами:

— Сложно что-то утверждать. Когда мы это видели, создавалось впечатление, что Каретников просто не рассчитал силу удара, в результате чего тот перевалился через канат и разбился. Но Черкес заявила нам, будто специально посылала родственника разделаться с Разиным. Так что там непонятно.

— Еще лучше, — совсем расстроилась женщина и склонила голову над бумагами, сжав пальцами виски. Наверно, у нее разыгралась мигрень от нашего рассказала, или просто женщина сильно устала. Чего уж говорить — тринадцать часов проторчать на работе. Интересно, это у нее каждый день такой? Или бывает, что она хотя бы в семь часов уходит домой? И выдаются ли ей выходные при такой каторге?

Здесь по всему зданию разнесся Du hast. Все трое вздрогнули, не понимая, откуда тут взялась музыка, потом я вспомнила, что это, скорее всего, мой сотовый. Откопала его в сумке и ответила.

— Кать, это я. Вы еще там?

— Да.

— Ага. Короче… В общем, Алехин умер. Мои соболезнования.

Мне захотелось плакать.

— Ты уверен?

— Что за вопрос? Об этом мне сообщил врач, накрывая тело простыней. Ты думаешь, он специально это сделал, решив похоронить его заживо? — Потом прибавил нежно: — Извини. Мне не стоило иронизировать, это все серьезно. Я понимаю, что вы успели породниться, но он вправду умер. Там заражение было или еще какая-то хрень, я не понимаю в этом. Дать тебе врача?

— Нет, не надо, — поспешно сказала я и нажала сброс.

Федор скончался. Еще одна жертва этих долбаных сокровищ, этих писем. Они не пожалели даже того, кто самолично спрятал их от посторонних глаз в земле. Впрочем, что это я такое говорю… Будто письма одушевленные или прокляты. Конечно, нет. Его убил не клад, а те, кто за ним охотились, — Черкес и Каретников.

— Что там? — проявила беспокойство Образцова.

— Юля, Федор умер.

— Нет!

Я вздохнула и ничего больше не сказала.

— Алехин? — уточнила Марина Сергеевна. Я кивнула. — Черт-те что творится.

— О боже! — восклицала Юлька. — Он не мог умереть! Как вы не понимаете? Вы только подумайте, его пытали, он сидел в подполе три недели и не умирал. Он боролся за жизнь, экономил воду и еду. И вот его наконец спасают. И тут же умереть? Просто взять и умереть?! Так не должно быть! Так не бывает на свете! Просто умереть сейчас?!

— Юля, он не просто умер, — возразила я. — Его убили. Ради того, чтобы виновные были наказаны, мы и сидим здесь. Возьми себя в руки, пожалуйста, мне больно на тебя смотреть. — У меня появилась дельная мысль: — Марина Сергеевна, у Черкеса есть племянница в городе. Живет где-то поблизости. Она наверняка знает адрес в Краснодаре, куда они поехали.

— Проверим. А сейчас вынуждена вам сообщить неприятную новость. Вам не разрешается покидать город.

— Как это? — возмутились мы. — А наши родители?

— Ничего не могу поделать, — сказала она с таким сожалением, что как-то сразу верилось: действительно не может.

— И до каких пор?

— Пока я не закрою дело.

— То есть получается вы отпускаете нас с подпиской о невыезде? — возмутилась я. — Как главных подозреваемых?

— Катя, вы не подозреваемые. Но из города вас не выпустят. Без вас дело просто остановится, и все.

Видя пропавшее желание сотрудничать на наших лицах, Корчагина пустила в ход коронный номер:

— Вы же хотите, чтобы те, кто бросил вас в подвал, те, кто убил Алехина и моего мужа, сидели в тюрьме? И я тоже этого хочу, поверьте мне. — После этого мы приободрились. — Мы с Алексеем были друзьями. Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы наказать их. Разин мертв, но он убил Лешу по приказу Черкеса. Вот кто заслуживает справедливого наказания.

С этим невозможно было не согласиться.

— Ладно, мы пока пойдем. — Я поднялась. — А когда мы будем нужны, позвоните нам.

Следователь, перейдя на еще более доброжелательный тон, по-матерински мягко сказала:

— Катя, сядь. Ну куда ты пойдешь? — Я села и задумалась. А на самом деле — куда? — Обратно вам нельзя. Там теперь будет дежурить машина на случай, если они вернутся.

Юлька ткнула меня в бок.

— А Женька-то где жил это время? Не мог же он в кустах ночевать?

— Не знаю. И как это мы не догадались спросить его?

— Что верно, то верно, — ответила следователь. — Я бы не прочь и со спасителем вашим потолковать, что проделал такой путь в полторы тысячи километров только для того, чтобы выпустить вас из темницы, открыв засов. Он один видел, как преступники скрылись с места. Его показания тоже важны для следствия.

— Мы скажем ему об этом. Правда он… не очень это все любит, — вынуждена я была открыть правду о любимом. Уж кого-кого, а органы, наделенные властью, он не уважает. Я не была с ним солидарна: мне попадалось много хороших людей из этой среды. Плохие тоже были.

— А кто же это все любит? — разумно заметила Марина Сергеевна. — Это как поход к врачу: не хочется, но надо. Ладно, предлагаю вам вот что. У меня есть квартира, но сейчас там жарко. Едем ко мне в домик на побережье. Он достался мне от бабушки, я там часто прячу свидетелей, которым грозит опасность. — Мы тут же выпучили глаза. — Не пугайтесь так, я не думаю, что вас там станут искать. И другу своему сообщите, что вы со мной, чтобы не волновался.

Это меня успокоило и, пока бывшая жена Кочерги приглаживала перед зеркалом прямые рыжевато-русые волосы, я писала Женьке эсэмэс. Юлька сидела грустная-прегрустная, и я подмигнула ей, чтобы приободрить. Она в ответ тоже мигнула глазом, но выражение лица оставалось печальным.

Мы наконец-то покинули казенный дом и загрузились в машину Марины Сергеевны. Солнце пекло невыносимо, мы тут же опустили все оконные стекла, иначе невозможно было дышать.

— Переночуем пока там все вместе, а завтра что-нибудь придумаем, — сказала женщина, не отрываясь от дороги. — Только заедем в магазин, купим что-нибудь поесть.

— Угу, — откликнулись мы, однако есть ни одной из нас уже не хотелось.

 

Глава 18

Домик был… М-да… Так себе, короче. Это даже не дом, это был сарай, притом под снос. Забора не имелось, участок весь порос высокой травой. Само здание было одноэтажным, обитым каким-то непонятным черным резиновым материалом, а где материал оторвался — проглядывали железные пластины. С опаской заглянув внутрь, мы нащупали выключатель, отметив про себя, что электричество присутствует — уже что-то, и вспыхнувший свет явил нам две комнаты внутри сарая, отделенные перегородкой с дверью. Первая служила кухней: на широком обеденном столе — газовая плитка, очень старая, но все еще работающая, фильтр для воды, чашки, ложки в стеклянной банке, стопка тарелок разного размера. В углу ютилась раковина, возле покрытого слоем застарелого жира смесителя лежала мыльница, а с другого бока стояла жидкость для мытья посуды. Над столом присутствовал буфет, под ним — табуретки. Рядом с ним шумел и трясся умирающий советский холодильник. Во второй комнате была широкая разложенная софа с бордового цвета обивкой — ровесница феодально-крепостнических времен. В углу примостилась сложенная раскладушка, рядом с ней — два деревянных стула. На полке — маленький телевизор. Не удивлюсь, если черно-белый. И чего только закоренелым москвичкам не удается увидеть на отдаленном юге! Самое интересное, что удобств не было. Никаких.

— Кто спросит? — Юлька посмотрела на меня умоляюще, пришлось пойти ей навстречу:

— Я, конечно. — И крикнула громко, чтобы вошедшая следом за нами Марина Сергеевна, запиравшая сейчас дом на замок, могла меня услышать: — Скажите, а где у вас ванная с туалетом?

Она помедлила с ответом, потому что замок никак не желал запираться. Затем, поставив сумки с продуктами на стол, ответила:

— Сортир есть на улице. Но советую ходить туда только по крайней нужде. Там пол прогнил, можно провалиться, так что будьте с ним очень осторожны. — Мы переглянулись. Провалиться в кучу… этого самого — это будет наимажорнейший аккорд во всех наших южных злоключениях. — Ничего, на ночь у меня есть ведро, стоит в углу возле двери, видите? А ванная… Вообще говоря, я душ в квартире всегда принимаю. Здесь — только если нагреть воду и мыться в тазике.

Мы опять переглянулись.

— Нет, вы знаете, мы передумали! Но спасибо.

— Отлично. Есть будем?

Две горе-подруги все еще не были голодны, но отказаться посчитали неприличным и заняли табуретки. Марина Сергеевна убрала кое-что из пакета в холодильник, а хлеб, плавленый сыр и печенье выложила перед нами. Поставила на плитку маленький походный чайничек. Он быстро закипел, и мы принялись пить чай с бутербродами и печеньем.

— Многое в этой истории непонятно, — начала разговор приютившая нас женщина.

Я и Юлька кивнули, так как тоже до конца не могли разобраться в некоторых моментах.

— Значит, главный злодей Каретников сговорился с Лисовским вас убить, но затем убил не вас, а этого Лисовского? В таком случае, в его поведении много необъяснимого.

— И для нас тоже.

— Ничего, разберемся. — Она взяла в руки овсяное печенье и внимательно на него посмотрела, так, словно оно представляло собой по меньшей мере лист со свидетельскими показаниями. — Вы утверждаете, что Каретников видел письма в сейфе, но не стал их вынимать? — Она перевела взгляд больших круглых глаз сперва на меня, после на подругу.

— Да, — ответила Юлька, — он решил, что они не представляют никакой ценности. Вынув деньги, мы закопали сейф обратно.

И тут меня ударило молотом по затылку, а к щекам прилила кровь. И как я могла попасться на эту удочку? Чтобы такой человек, как Каретников, вдруг совершил настолько серьезный промах? Действительно, если мыслить логически, коли в сейф к восьмидесяти штукам положили еще и старые бумажки в конвертах, да припрятали подальше, да сам сейф закопали поглубже — в этих бумажках заключена мировая ценность. А Димка, посмеявшись в который раз над старым пиратом, вернул их на место и закопал сейф. Что в этом было? Правда ли он не придал им значения или просто не хотел ни с кем делиться, даже с Черкесом, своей двоюродной бабушкой? А цветы посадил лишь для того, чтобы, во-первых, остальные не наткнулись на захоронение, во-вторых, запомнить это место, зная, что он сюда вернется. Тогда я для него — враг номер один. Он обязан ненавидеть меня за то, что так глупо уничтожила карту — его надежду на безраздельное владение письмами. Да, за всю жизнь мне еще не попадались такие сложные, многогранные, неоднозначные люди, как Каретников. Я никогда не постигну его внутреннюю сущность, никогда не разгадаю загадку его души. Да мне это теперь и не надо.

Осененная своей думой, я поспешно сунула в рот остаток хлеба с сыром, допила чай и унеслась в комнату — переписываться с Женькой. Он один мог дать разумную оценку моей догадке. Обе проводили меня изумленными взглядами, но остались чаевничать и общаться на тему убийств и клада.

Я написала ему сообщение: «Женя, мог Д специально оставить письма в сейфе?»

Пока я ждала ответа, вслушивалась в разговор в соседней комнате:

— И что, на самом деле карты не осталось? — не могла поверить Марина Сергеевна.

— Да, Катя сожгла ее, — разочарованно произнесла Юля. — Дотла. А можно какими-нибудь приспособлениями вскрыть сейф, не уничтожив содержимое?

— Скорее всего, нет. Это, конечно, чрезвычайно обидно. То, что у него внутри, представляет огромный исторический интерес. Письма должны быть возвращены музею.

— Да, я понимаю.

— Эх, если бы была карта…

— Но ее нет! — горько выдала подруга и приготовилась биться головой о стену.

— Гав-гав! — оповестил меня мобильник о входящем СМС.

«Вполне. Я уже думал об этом. Где вы? Дай точный адрес».

Я написала: «Улица Набережная. Номер дома не знаю, но это самая рухлядь из всех. Да рядом домов-то и нет, только вдалеке». Я подумала и прибавила зачем-то: «Я скучала по тебе».

— Бери еще печенье, — предложила Марина Сергеевна.

— Нет, спасибо, — ответила Юля. — Я обычно мало ем. А уж сегодня-то вообще не хочется.

— Гав-гав!

«Знаю, что скучала. Именно это и толкнуло тебя на разврат на кладбище, как утверждает объявление на дереве:-). Я тоже скучал».

Я хихикнула и отложила телефон, улегшись на софу. Через полчаса ко мне присоединилась Образцова, мы даже постельное белье стелить не стали, так и остались спать в одежде на голой обивке. Корчагина расстелила себе раскладушку в кухне, прикрыв нашу дверь. Почему-то, стоило нам выключить свет, я сразу же провалилась в сон.

Меня разбудил непонятный шум в соседней комнате, где спала Марина Сергеевна. Я потянулась за телефоном, нащупав его, включила подсветку. 03:08. Я села, насторожившись. Юлька сопела поблизости.

В кухне зажглась лампа. Кто-то начал ходить по комнате, затем принялся терзать замок на двери. Послышался голос Марины Сергеевны, шепчущий через дверь припозднившемуся гостю:

— Подожди, я сейчас.

Кто это к ней пришел? Любовник?

Я не поленилась встать и пройтись, ступая на мысочках, до окна — оно выходило на ту же сторону, что и входная дверь. Улица была не освещена, и ничего невозможно было разглядеть. Тогда я подошла к двери, прижалась вплотную ухом и стала подслушивать.

С замком справились, скрипнула дверь.

— Они здесь. Обе, — сообщила неизвестному Корчагина и зашуршала чем-то на столе. Пока я лихорадочно соображала, что происходит, она загремела какой-то бутылкой, куда-то пшикнула и велела:

— Иди.

В комнате совершенно ничего не было из того, что могло послужить защитой от нежелательных вторжений. Единственное, что я сделала, — взяла в руки сумку за основание ремешка: его можно было использовать как удавку. Почему-то в тот момент я абсолютно не задумалась над такой вещью, а зачем это Марине Сергеевне, нашему новоявленному телохранителю, впускать кого-то постороннего в дом и сообщать о нахождении в нем важных свидетелей, ведь «они обе здесь» — это могло быть только о нас с Юлькой. Просто на первом плане для меня сейчас стояло спасение своей жизни, остальное на время померкло.

На свой ужас, я осознала, что слово «иди» и впрямь означало не «уходи из дома», а «заходи в комнату», потому что шаги начали приближаться. Вдова Корчагина сразу по приезде в сарай переобулась в тапочки, так что это была не она. Более похоже на звук каблуков мужских летних туфель. Торопливо прижавшись спиной к стене возле двери, я нервными пальцами сильной хваткой стиснула ремень сумочки.

Дверь медленно отворилась. Кто-то острожной поступью бесшумно последовал к разложенному дивану, где спала Юлька, а я так же бесшумно подкралась сзади и накинула самодельную удавку на шею.

— А ну отвечай: кто ты и зачем здесь? — грозно спросила я, когда он перехватил рукой, сжимавшей какую-то тряпку, ремешок сумки, сдавивший его шею. Однако, на свою беду, я не услышала, как сзади ко мне подкрались, и поняла это, только когда третье лицо (скорее всего, Марина Сергеевна, больше некому, не целое же скопище народа она привела в дом) прижало к моему носу пахнущую чем-то странным тряпку, схватив при этом за плечо с такой силой, что наверняка останется немалых размеров синяк. Затем произошло что-то невероятное: мои руки, держащие ремешок сумки, расслабились, сумка повисла вокруг головы неизвестного мужчины, а сама я начала терять чувство реальности, уносясь куда-то вдаль на мерно раскачивающейся лодке по волнам покоя и тишины. Через пару мгновений мышцы полностью впали в спячку, потеряв всю свою упругость, и я поползла вниз, позволив чьим-то рукам подхватить мое ослабевшее тело.

«Хлороформ», — доперло до меня, когда очнулась привязанная к стулу в той же комнате. Вот чем меня отключили! Вот что Корчагина брызгала на тряпки, одну из которых дала ночному гостю, в то время как второй вооружилась сама.

Повертев головой, благодаря включенному свету я увидела следующее: Юля, спящая, сидела на стуле возле уже собранного дивана, она была привязана бельевой веревкой к спинке стула, так же, как и я; в дверном проеме, прислонившись спиной к косяку, в белом махровом домашнем халате стояла Марина Сергеевна, глядевшая на меня с подозрением (ну ничего себе! можно подумать, это я ее усыпила и связала); возле окна глядел в тонувший во мраке двор… Дмитрий Каретников.

— Ура, мы проснулись, — без всяческого выражения отметил он, отвернувшись от окна, и подошел поближе.

— Дима? — удивилась я. — Вот так сюрприз. Я-то считала, что ты проводишь остаток отпуска с любимой семьей в Краснодаре. С папочкой — крутым директором и бабулей — свихнувшейся на старость лет опекуншей группы чокнутых подростков, промышляющих воровством.

— Остроумная, да? — скривился тот и, приблизившись к Юльке, легонечко хлопнул ее по щеке. Потом еще раз. Образцова произнесла что-то, очень похожее на стон умирающего лебедя, и открыла глаза.

— Господи-Боже, я что, в аду? — с ужасом пролепетала она, узрев перед своим носом лицо Каретникова.

— Нет, дорогая. Ад начнется чуть позже, да и то лишь в том случае, если вы не скажете мне, где карта.

Я испустила вздох недоумения.

— Ты что, кретин? До тебя плохо доходит? Я ведь не раз уже говорила: я ее сожгла. Я. ЕЕ. СОЖГЛА.

Я думала, он ударит меня за такой невежливый ответ, но Дима лишь усмехнулся и отошел от нас к стене. Эстафету приняла Марина Сергеевна.

— Катя, я склонна тебе верить. Но Димочка лучше тебя знает, чем я. И он просто до фанатизма уверен в существовании карты. Он считает, что такой человек, как ты, ни за что не пойдет на ликвидацию ценного документа, могущего когда-нибудь пригодиться.

Да они что, сговорились с Евгением? Почему никто не верит в то, что я, студентка Екатерина Михайловна Любимова, не могу так просто взять и сжечь карту, которой грош цена потому, что деньги мы уже забрали, а сам сейф, с такими трудами извлеченный, закопали обратно, припорошили цветочками и не собирались больше никогда выкапывать? Если б я заранее знала, что в нем письма, которые миллионы стоят…

— Да, Мариночка права, я и в самом деле тебе не верю, — приподняв одну бровь, сообщил Каретников с легкой тенью усмешки. — Ты опять решила сравнять счет, но тебе это не удастся.

— Спорим, удастся? — с наглой ухмылкой парировала я.

Юлька, испугавшись, как бы ее подругу сгоряча не пришили, сменила тему, обратившись к псевдоследователю:

— А вы, Марина Сергеевна? Как вы могли? Вы сказали, что поможете нам! Как вы с ним спелись? Вы что, не знаете, что он бандит?

— Как мы спелись? — Она обернулась к Дмитрию — Показать им?

— Безусловно, — пропел тот, приблизился к Корчагиной, и всю следующую минуту оба самозабвенно сливались в сладостном поцелуе.

— Ого, — только и сумели вымолвить мы после эдакого спектакля. — Почти на бис, — добавила я.

— Я думаю, девушки имеют право знать. Я действительно следователь. И действительно развелась с Алексеем. Только вот друзьями мы с ним, увы, никогда не были. Он бросил меня ради сопливой вертихвостки. Это бывает сплошь и рядом. Мужья уходят от жен и снова женятся, только вот никто не думает о том, что женщине-то в ее тридцать пять уже не так просто подыскать себе пару. Потому что всем нравятся молоденькие, вроде вас. Короче, прозябала я в одиночестве целый год, уходила с головой в работу, чтобы забыться как-то. И тут появился Дмитрий. Боже, я и не знала, какими бывают настоящие мужчины и настоящие взаимоотношения! — Неописуемый восторг озарял все ее круглое большеглазое лицо, казалось, даже длинные рыжие волосы светились счастьем. — С мужем-то все у нас было не так, каждую ночь мы отворачивались друг от друга и спокойно засыпали, думая каждый о своем. Он любил погулять, поиграть на автоматах, напиться со своим закадычным другом в стельку, а я, как жена, обязана была разуть его, раздеть, накормить да уложить в постель. А самой вставать в ужасную рань и идти на проклятую работу, преступления расследовать. Вот такие были отношения. А Дима… Он такой… Вы себе не представляете!

— Как же. Очень даже представляем, — вставила я. — Он и мне предлагал, только я умнее вас оказалась и послала его на все четыре стороны.

Димка театрально хохотнул, дескать, ну и чушь ты несешь. Марина Сергеевна покачала головой.

— Нет, Катя. Ты просто его не знаешь. Он самый умный человек на свете! Так вот. С Лешей мы не общались целый год, я только через знакомых узнавала о его новых, с реактивной скоростью сменяющих друг друга молоденьких пассиях, а тут он вдруг позвонил мне и попросил защитить его друга, якобы за ним охотится криминальный авторитет. Нет, ну вы себе представляете! До чего наглец. Того самого друга, после встречи с которым я мужа только в пьяном виде заставала. И я должна его спасать, да пусть провалится! Он и провалился. Тогда я, как следователь, взяла стойку. Мне стало интересно. Выпытала у Алексея, в чем там дело. История клада весьма меня заинтриговала. Тогда Дима предложил следить за передвижениями карты. Из рук Алехина она попала к Алексею, затем — к вам, но по частям. Одну часть муж успел спрятать в доме Черкеса.

— Что? Вы хотите сказать, что это Кочерга спрятал половинку карты в третьей ступеньке?

— Именно. Когда друг пропал, а я не выявила желания помогать ему, Алексей отправился в стан врага. Он знал, что письма принадлежат семье, и пришел к теще друга. Когда они находились в ее комнате, он увидел в окно, как к дому приближается человек, который и следил за Федором, а потом за самим Алексеем. Он его узнал. Бабка вышла его встречать и, слушая их диалог, Леша убедился, что Черкес — она сама. А Федор все удивлялся перед исчезновением, как-де бабка смогла натравить на него бандитов. Решил, что пообещала им долю немалого клада. Так вот, при таком раскладе они на пару и убить его могли, чтобы завладеть картой. Тогда Корчагин, как он сам мне рассказывал, додумался поделить карту на две части. За пару минут до его прихода бабка не то пытала ножом, не то кормила своего пленника зятя, короче, палас был отдернут, виднелась крышка люка. У Алексея было двадцать секунд на размышления и всего полминуты на действия. Он снял крышку, полез в подпол, а на третьей ступеньке увидел, что дощечка немного смещена. Сложив часть карты, он без промедления сунул за дощечку и поднялся наверх. Конечно, мне тоже этот рассказ показался несколько фантастическим, но когда я услышала, где именно вы нашли вторую половинку, я поняла, что муж не врал. Так вот, обыскав мужа, злодеи обнаружили лишь часть кода и отпустили его с миром, назначив место встречи для обмена — живого Федора на обе части карты. Вторую часть он бы, конечно, не смог им отдать, но объяснил бы ее местонахождение. Дальше вы знаете.

— Где твоя двоюродная бабушка? — с милой улыбкой подколодной змеи, проявила я самый искренний интерес к семье Димки.

— Не бойся, не в яме с простреленной грудью, — ответил он мне вполне добродушно. — Она отдыхает с родней в Краснодаре. Мы решили, что старухе такие большущие деньги в этой жизни уже не пригодятся, просто не успеет их потратить. А в следующей сама заработает, ха! К тому же она поимела золотой браслетик с Юлиной ручки, тоже кое-чего стоит!

— Вот, — продолжила Корчагина, — это Дима придумал выманить вас сюда, в этот старый, заброшенный сарай и вежливо поспрашивать, а точно ли вы избавились от карты. Я уже говорила, какой Дима умный? Он знал заранее, что настанет тот час, когда вы перестанете ему верить и захотите обратиться к властям. Потому и велел мне свести с вами знакомство в аквапарке и дать свою визитку. Видите, все так и получилось! Вы сами мне позвонили, добровольно приехали сюда. Впрочем, у меня опыт в таких вещах достаточный, я сразу вижу, виновен подозреваемый или нет, и могу сказать, что вы мне насчет карты и всего остального не врали. Но… Если Димочка хочет… — Она посмотрела на возлюбленного и широко ему улыбнулась.

— Хотите, я скажу, чего по-настоящему хочет Димочка? — издевательским тоном произнесла я, особенно выделив имя собственное. — Он хочет получить письма и избавиться от всех свидетелей. Сначала он мечтает выведать у нас код от сейфа. После этого убьет. Затем вы поможете ему организовать поход в аквапарк, выроете сейф, достанете то, что там есть, и принесете Димочке на блюдечке с голубой каемочкой. Он скажет спасибо, отберет и пристрелит вас в затылок, когда вы наклонитесь, чтобы помочь ему переобуться в домашние тапочки, которые вы принесли ему в зубах. Конец истории.

Марина Сергеевна слушала, распахнув глаза. Лицо Дмитрия перекосила злоба.

— Ты что, Катя, он не такой! Он никогда не сможет никого убить, это не тот человек. Он даже вас не тронет, а меня подавно. Он меня любит! — Она прижалась к «Димочке» всем телом, разом став похожей на брошенного на улице котенка, доверчиво льнущего к каждому мимо проходящему человеку, надеющегося, что его пожалеют, погладят и возьмут к себе домой, где накормят, будут играть с ним и любить его.

Пронаблюдав эту картину, я была вынуждена восхититься противником:

— Браво, Дима! Развяжи, пожалуйста, руки, чтобы я могла тебе поаплодировать. Давай же посчитаем, скольких людей тебе удалось заставить плясать под свою дудку, чтобы добиться цели. Мишка, я, бабуля Евдокия, Марина Сергеевна — это только известные мне жертвы. Ах, да, еще охранники в аквапарке. Они живы, кстати? Или ты и бабке наврал?

— Да какая тебе разница? — равнодушно бросил Каретников, обнимая «невесту» за талию, что можно было принять и за «да», и за «нет».

— Ладно. Похоже, единственный человек, кто не поддался, — это, как ни странно, Юлька. Да, дорогая?

— Да, — согласилась подружка. — Он мне никогда не нравился.

Объект нашего внимания довольно засмеялся:

— Да, Юленька, зато тебе, помнится, очень нравился мой друг, который влюбил тебя в себя именно по моей наводке!

Нам пришлось заткнуться: Каретников был прав. Супермен — он и есть супермен, ничего не попишешь. Сверхчеловек.

— Ну давай, начинай пытать, — предложила я. — Что там у нас в арсенале? Раскаленная проволока в уши? Иголки под ногти? Отгрызающая пальцы крыса?

— Ого! Ну и познания.

— М-да. Только Юльку не трогай, она не присутствовала при торжественном сожжении твоего билета в богатство.

— Ошибаешься, как раз за Юлечку я и примусь. Пытать тебя нет резона. А вот, если у тебя на глазах пытать твою любимую подругу, купно с которой вы предаетесь разврату на нудистских пляжах и чужих могилах — это очень может подействовать!

— Сукин сын! — разозлилась я. — Лучше придуши меня сразу!

— Детка, не собираюсь я вас убивать. Больно надо. Знаешь, когда у приговоренных к смерти через повешение в процессе проведения казни вдруг рвется веревка, их отпускают. Правда, декабристов этот обычай обошел, уж больно они царя выбесили своим мятежом. Но я буду верен традиции: коли вы умудрились живыми выбраться из подвала, то убивать вас, так уж и быть, не стану. Не такой я зверь, каким кажусь. И пытать тоже не стану, если скажете сразу: куда спрятали карту?

— Дима, мы не врем! — взмолилась Юлька. — Клянусь тебе, мы ее сожгли! Если хочешь, я покажу тебе место, где еще остался на земле пепел. И форточку, куда Катька забросила недогоревшие остатки, разорвав их в клочья.

— Я же говорила тебе сидеть в зарослях! — возмутилась я Юлькиным непослушанием.

— Я и сидела! А когда этот ковбой мимо меня пронесся с очумелыми глазами, уж очень захотелось посмотреть, знаешь ли!

— Так, — прокомментировал Дмитрий, — Катя опять кого-то эпатировала своим нетривиальным поведением. Это у тебя хобби, что ли?

Здесь что-то швырнули в окно кухни, все четверо вздрогнули от звона стекла, которое чудом не разбилось.

Димка кивнул своей любимой:

— Поди посмотри, что там.

— Ага.

Марина Сергеевна вышла из комнаты. Было слышно, что она достала нож из ящика и, отперев замок, вышла на порог. Димка устало опустился передо мной на корточки.

— Катя, мне это надоело. Я даю тебе полминуты на размышление. Потом перехожу к активным действиям.

Я нарочито отвернулась к окну, а Юлька продолжила уговаривать террориста отпустить нас, так как карту мы ей-богу сожгли, и чего он от нас теперь хочет, непонятно.

— Ах, тебе непонятно, да? — обозлился он на Юльку. Выждал, сверившись с часами, еще несколько секунд и поднялся на ноги. — Сейчас тебе станет более чем понятно.

Приблизившись к моей подруге, он без предупреждения начал рвать на ней майку. Юлька визжала и извивалась, пытаясь сопротивляться этому.

— Дима, перестань! Дима, пожалуйста! — орала я, но он как будто не слышал. — Хорошо, хорошо, ты прав! Ты вычислил меня! Я запомнила код!

— Что? — Он тут же оставил Юлькину одежду в покое и обернулся ко мне. Образцова захныкала, а у меня из-за этого защемило сердце. Да будь ты проклят, гнида! — Что ты сказала?

— Отойди от нее! На пять шагов!

— Как скажешь, лапуля, — растянул он губы в крокодильей улыбке и взаправду отошел от стула. — Ну так ты решила пооткровенничать со мной, я правильно понял?

— Да. Я же говорю. Ты был прав. Я запомнила код.

— Как это? — не поверил он. — Ты запомнила двенадцать цифр? Ты что, компьютер? Киборг?

— Киборг здесь только ты. У меня хорошая ассоциативная память, когда нужно что-то запомнить, я ее применяю, и двенадцать цифр для меня, поверь, совсем не проблема. Потом, я долго изучала обе карты перед тем, как проникнуть на аквапарк, мало ли что. Вдруг бы вы их у нас отняли? И еще перед тем, как сжечь.

Он довольно засмеялся.

— Молодец. Крошка, я верил в тебя! Ну так называй.

— Советую взять блокнот и ручку. Твоя память, боюсь, не так натренирована.

— У, это вообще-то оскорбление! — сделал Каретников вид, что обиделся, но сам не снимал с физиономии точно приклеенную противную улыбочку. — Ну ладно, где тут у нас… — Он оглянулся вокруг себя. — Марина! Где у тебя органайзер! — крикнул он, а я расхохоталась.

— Ты че, с луны дрепнулся? Посмотри по сторонам. Может, здесь и джакузи отыщется? Под навесными потолками? И домашний кинотеатр, освещаемый люстрой Сваровски?

— Смешно, да? Ладно. — Дима достал из кармана мобильный. — Диктуй, я сюда запишу.

— Так, подожди, дай вспомню… Один.

— Один. Записал, дальше.

— Два…

— Два.

— Три…

— Три? Странно, по-моему, я не эти цифры набирал. Ты не дуришь ли меня часом, а, Катюш?

— Что ты! Это я твою память проверяла. Видишь, ты тоже сумеешь вспомнить эти цифры, если захочешь. Это чтобы ты поверил мне, что действительно при желании можно многое запомнить. Ну-ка, давай, какую кнопку ты первую нажал?

Каретников, как ни странно, включился в игру с живым интересом. Я-то думала, он меня измордует.

— Так, это что-то внизу было. 7, 8 или 9. И еще потом два раза подряд там цифры повторялись, это я точно помню. А на конце был 0 — его я запомнил, потому что после него раздался щелчок, и я стал думать, что желательно, чтобы внутри оказалось что-то посущественнее нуля.

— Умник! Правильно! — похвалила я. — Так вот, записывай. Семь…

— Семь, — вернулся он к телефону. — Дальше давай.

— Восемь…

— Ага.

— Еще раз восемь.

— Ага.

— Девять.

— Записал.

— Еще раз девять…

Каретников замер и поднял на меня глаза, полные ненависти.

— Слушай меня внимательно, Катя. Даю тебе последний шанс. Или ты произносишь сейчас все двенадцать цифр без запинок, причем они должны звучать так, чтобы я тебе поверил, или я…

Что-то снова ударило в окно кухни, прервав его на полуслове.

— Да что за дерьмо? — возмутился он, выглядывая в кухню. — Марина! Марин, ты где?

Обернувшись на нас, он застал на моем лице ликующую улыбочку.

— Что, Дима? Страшно тебе?

— Ты кого сюда привела, стерва?

— Узнаешь.

Каретников со злостью швырнул телефон в стену прямо над моей головой, на макушку мне посыпались его запчасти. То, что этот сверхчеловек так запросто разломал свой сотовый, вселило в меня дуновение паники. Расширенными глазами мы с плачущей Юлькой наблюдали, как он достал из-за ремня брюк пистолет и, заклеив нам губы скотчем, найденным внутри тумбочки под телевизором, осторожными бесшумными шагами вышел в кухню. Сперва мы его видели, затем он скрылся с глаз — дверь была открыта только наполовину, закрывая от нашего взора вход в дом. Дальше мы услышали, как он распахнул дверь, которая жалостливо скрипнула, и вышел на улицу.

Пару минут мы сидели тихо, как мышки, размышляя об этой скверной ситуации. Каретников ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. Ему нужны письма Горького и Короленко, стоящие, по оценке бабы Дуси — Черкеса, громадное состояние. Значит, он имеет связи, имеет ходы, по которым можно будет толкнуть письма, обменяв на валюту. И в тот момент, когда он, притворившись овечкой, краснел перед Евдокией Карловной, объясняющей ему на пальцах допущенную ошибку, Каретников, безусловно, и сам все это знал. Наверняка и с нужными людьми Дима уже договорился, и стоимость уже обсудил. Так что наши шансы остаться невредимыми при этой перспективе — ничтожны. Если только не явится помощь извне.

Стоило об этом подумать, как «помощь извне» просочилась в кухню, оттуда — в комнату и, показав нам знак «тихо», стала развязывать путы. Юлька от счастья потеряла сознание, а я от того же чувства захотела петь. Женька! Как это он сделал? Куда он дел Марину Сергеевну? Где сейчас Каретников? Столько было вопросов, но «тихо» — значит, тихо. Придется обождать.

Образцову не стали приводить в чувство, мне он дал в руки нож, аккуратно отлепив скотч от губ. Хотелось вскрикнуть — до того процедура была неприятной, но я ограничилась сморщенной физиономией и хмурящимися бровями.

Я показала руками, что у врага пистолет. Логинов кивнул, мол, знаю.

— Залезай под софу, — шепнул он мне тихо в самое ухо, но я отрицательно покачала головой. Женька раскрыл рот, чтобы заявить свое: «В какое общество я попал?!», но потом додумался показать это жестами. Засим мы прислонились к стене возле двери и стали ждать. Мне снова захотелось задать все свои двадцать пять вопросов, но я сдержалась и продолжила вслушиваться в тишину.

Наконец я ощутила, как сильно вдруг напрягся Женя. Однако, как ни напрягала слух, ничего не смогла расслышать — ни шагов, ни дыхания, ни иных звуков. Но всего через пару секунд в проеме появился «ТТ», а следом за ним — Каретников.

Я еще ничего не успела сообразить, как Логинов моментальным ударом ноги вышиб у преступника оружие, а ребром ладони хотел заехать по шее, но тот увернулся. У меня промелькнула мысль завладеть пистолетом, как тогда, возле пещеры, но невозможно было и думать о том, чтобы пробраться в центрифугу рукопашного боя: затопчут, не заметив. Тогда я просто забилась за тумбу с телевизором.

Мужчины перешли от кулаков и ударов ногами к более мирным методам: пытались друг друга задушить голыми руками. Пистолет по-прежнему валялся возле их ног. У меня в руках был нож, но подойти и попытаться всадить его в тело — слишком рискованно: они не собирались замирать в определенном положении, так что я могла всадить лезвие с равной вероятностью и во врага, и в друга. Наконец Женька расцепил Димины пальцы на своей шее, отпустив для этого его шею, и, взяв Каретникова за ворот футболки, со всей богатырской силой вышвырнул в закрытое окно. Стекло задребезжало, разлетаясь на крупные и мелкие осколки, два из них воткнулись мне в руку, так как я сидела неподалеку. Совершенно не ощущая боли, я выдернула их из кожи и отбросила в сторону. Из ран потекла ярко-красная кровь.

— Ты в порядке? — подлетел ко мне Евгений. — Ты ранена? Тебе больно?

— Все в порядке, все просто супер, все отлично, я просто умер.

— Это что, твой Лермонтов?!

— Нет, не кричи. — Он помог мне подняться. — Это просто стишок. Нужно вызвать полицию.

— Я уже вызвал. В ту минуту, когда в дом вошел ваш Димка. Однако они вот до сих пор едут! Пришлось самому встревать, иначе он порвал бы вас на части. Интересно, он жив там? Не хотелось бы, чтобы меня посадили из-за него.

— Такие, как Каретников, не умирают.

— Катя, выведи свою донельзя чувствительную подружку из обморока, а я пойду посмотрю.

Он направился к двери, но я перехватила его руку.

— Нет! Не ходи один! Я пойду с тобой!

— С ума ты спятила, что ли? Это опасно, сиди здесь.

— Нет! Возьми пистолет!

— Надо больно. Из него в людей стреляли. Не хочется как-то свои отпечатки оставлять на таком кровожадном приборе.

— Ой, да ты знаешь, сколько тут уже отпечатков? Бери тогда через тряпку, если хочешь.

— Нет, не хочу, — заупрямился он.

Женька пошел в кухню, а я, вопреки его предостережениям, взяла в руки пистолет, ибо мои пальцы он до си пор помнил, и отправилась за ним. Выйдя из кухни на улицу, я разглядела в темноте, как кто-то в белом халате со связанными за спиной руками, склонившись над недвижимым Каретниковым, рыдал. Женька стоял рядом истуканом. Его лица во тьме я не видела. Зато Каретников и Корчагина были освещены горящей лампочкой из окна.

Подойдя, спросила:

— Жень, что случилось?

— Кать… Кажется, я его ненароком убил.

— Что?

— Да. Видишь, у него в горле осколок? Что ж делать-то, Господи…

В Женькином голосе было столько тоски, что мне сразу захотелось оживить чем-нибудь нашего врага. Его смерть не принесет нам ничего хорошего. Менты по головке уж точно не погладят.

— Дима-а! — завывала над ним Марина Сергеевна. — Димочка-а! Развяжи мне руки, ублюдок! Я должна его потрогать! Он воскреснет! Я ведь люблю его! И он меня любит! Мы должны быть вместе! Развяжи меня!.. Мы будем всегда вместе… У нас будут дети… Я так хочу от него ребенка… — продолжала она нести несвязный бред.

Я не могла в это поверить. Каретников мертв? Это было так необычно, что теперь стоило ожидать на юге посреди июня снегопада, а также слушать свист рака на горе. Каретников мертв?!..

Почему-то какая-то обреченность стянула мне грудь: я уже никогда не раскрою его сущность. Кем он был, Дмитрий? Почему он не убил нас, имея столько возможностей? И правда ли, что он умеет просчитывать на двести ходов вперед? Если так, то знал ли он, как завершится эта история? Знал ли, что умрет? Вряд ли. Выходит, никакой он не киборг и не супермен. Он обычный человек, могущий допустить ошибку.

— Жень, а когда ты ее связать успел? — кивнула я на Марину Сергеевну, так внезапно пропавшую с поля зрения, когда мы были в доме. Так исступленно рыдающую по умершему возлюбленному сейчас.

Логинов молчал.

— Жень! — позвала я громко.

— Что? Ах, да. Она вышла, и я тут же вывел ее из боя приемом. — Если я забыла упомянуть вначале, говорю сейчас: Евгений у нас каратист. — Затем связал руки и оттащил в сторону. Что ж теперь будет-то… Вот блин… Что ж я сделал…

— Женя. — Я приблизилась и взяла его за руку. — Жень, я очень много думала об этом. Может быть, если человек умирает… А ты не хотел его убивать, но так получилось… Может, это судьба, а? Убийца — тот, кто планирует убийство. А не мы с тобой. Просто так вышло. Нельзя корить себя вечно, вот что я поняла. И ты тоже это поймешь. Только ни в коем случае не думай, что это все из-за тебя, что это ты убил, понимаешь? Не думай об этом, вали все на судьбу. Так удобнее. Так не болит.

Он отвел глаза от тела Каретникова и упавшей на него Корчагиной, не могущей совладать со своим горем, и взял мое лицо в свои сильные ладони.

— Что ж, теперь… теперь мы можем быть вместе, да?

Я выдохнула:

— Да, Женя. Теперь можем. Я люблю тебя. И всегда буду любить.

— И я люблю тебя.

Приехавшая полиция вызвала «Скорую». Оказалось, что Каретников жив, но осколок прочно засел у него в шее. Однако я уверена: он выкарабкается, такие не умирают. Когда его отправили в реанимацию, а нас повезли в отделение, Женька не сводил с меня умоляющего взгляда. Но это он зря испугался: сказав то, что долго копилось внутри, я почувствовала колоссальное облегчение, словно душа избавилась от тяжелого камня, давившего на нее не один год. Теперь мы с ним будем вместе, несмотря ни на что, и все у нас будет хорошо. Юлька долго не выходила из обморока, но, как только фельдшер заявил об уколе, она с легкостью вскочила на ноги и заверила, что с ней все в порядке. Дело в том, что ребенок до жути боится уколов и всего, что с ними связано.

В полиции нас допросили, выслушали, запротоколировали и отпустили, пригрозив, что вызовут нас в суд, если мы потребуемся. А судить будут Черкеса и Каретникова. Ну и Корчагину, надо полагать, за соучастие. Когда у нас спросили, где находится место, куда закопали труп вместе с сейфом, мы затруднились ответить, сказали, что были точно в бреду и ничего мы не помним. Стражи порядка схватились за головы. Им придется начать волокиту с требованием разрешения на раскопки на всей территории аквапарка. Мы сочувствующе покачали головами: что за работа у людей?

Дождавшись, когда откроются магазины, мы с Логиновым отправились покупать Юльке новую майку, а она в то время ждала нас в отделении, накинув поверх разодранной одежки полицейскую форму, одолженную добрыми защитниками граждан. Затем Юлька переоделась в туалете, кроя дрянными словечками всю семейку Черкеса.

Выходя из отделения втроем, мы остановились возле ларька и купили себе сока освежиться.

— Эх, — протянула Юлька. — Жалко, что ты сожгла карту. Вот бы до отъезда успеть выкопать сейф и схапать письма! А там уж пусть они хоть обкопаются!

Я пожала плечами.

— А что ты делать с ними будешь? У меня вот нет знакомых коллекционеров, готовых выложить несметную сумму за этот раритет.

— Зато у меня есть, — с деланым равнодушием бросил Жека. — Один мой друг вертится в таких кругах, что у него в Москве полно чокнутых знакомых. Среди них есть и конкретные литературоведы. Были б у нас письма — хоть сейчас бы позвонил ему и затребовал их контактные данные.

Я немного помолчала. Глотнула сока, посмотрела в чистое лазурное небо, затем повернулась к нему.

— Что же ты раньше молчал? Сейчас же идем копать, у меня есть план, как это сделать.

— Утром? — поразилась Юлька. — Копать? Ты что, сбрендила на старость лет? — Ну подруга учудила! Я всего-то на девять месяцев ее старше! — И потом, как ты собираешься взламывать сейф, не имея кода? Кислота же уничтожит письма!

— Почему же — не имея? Я не врала про свою ассоциативную память. — Видя, как загораются глаза спутников, я поняла, что клуб кладоискателей жив, хоть и сменил состав, и продолжила: — Когда мы с тобой познакомились, мне было 8 лет, а тебе 7. Номер моей квартиры 46. Последние цифры моего телефона 1133. Сейчас мне 19. Мой любимый древнегреческий философ Платон умер, когда ему было ровно 80. Вот тебе двенадцать цифр. Ну что, идем?

ЭПИЛОГ

Как хорошо дома! Мы вчетвером сидели в моей квартире — я, Юлька, Женька и наш общий друг Паша. Последний, приоткрыв рот, наблюдал за моей подругой, не сводя с нее глаз: он очень по ней соскучился за все это время. Остальные трое не сводили глаз с экрана телевизора, ожидая программу новостей. И вот они начались.

— Репортаж с Черноморского побережья. Необычное происшествие случилось в туапсинском аквапарке. Прямо посреди бела дня трое человек, представившиеся сотрудниками уголовного розыска и предъявившие соответствующие удостоверения, проникли на территорию с лопатами и начали копать, оцепив вокруг себя площадь в девять квадратных метров. Вызванному пропускным бюро директору эти лица доложили, что здесь было совершено зверское убийство, а труп закопали прямо в этом месте, и для проведения экспертизы тело необходимо немедленно извлечь из земли. Лжеполицейских на время оставили в покое, а когда вновь о них вспомнили, на месте раскопок обнаружился пустой раскрытый металлический сейф и труп человека с документами на имя Лисовского Михаила Александровича, … года рождения. Ничего не понимающие сотрудники позвонили по 02, и тут выяснилось, что эти люди никакого отношения к уголовному розыску не имеют, а корочки приобрели на рынке по соседству, вклеив туда свои фотографии и поставив липовую печать у местного фальшивомонетчика Иванова П.П. Свидетели составили фотороботы, и по этим картинам удалось сопоставить этих лиц со странными нарушителями, буйствовавшими в городе последние девять дней. По рассказам очевидцев, двое из них постоянно нарушали покой нудистов, переворачивали столы в приличных заведениях, разламывали склепы на кладбищах, дрались топчанами на пляжах, крали брюки у важных персон города, а по ночам вламывались в дома приличных людей и навязывали услуги сексуально-извращенного характера. Однако в ответ на все жалобы горожан, понесших от них убытки, следователь, ведущий дело об убийстве Лисовского М.А., нажал на начальника ОВД, и фотороботы ликвидировали, а дело замяли. Репортерам так не удалось выяснить, что же двигало этими странными лицами в их поступках и почему им предоставили такие поблажки. На все многочисленные вопросы начальник ОВД отвечает лаконично: «Эта информация не разглашается в интересах следствия».

Выключив телевизор, мы хором загоготали и долго не могли остановиться. Интересно, как нас встретят в недалеком будущем жители города, когда мы явимся на суд в роли главных, оберегаемых следствием свидетелей?

Затем ребята пошли на встречу с коллекционером, прихватив с собой одно из писем (а коллекционер обещал прихватить с собой эксперта с лупой), а мы с подругой решили остаться и маяться бездельем.

Я предложила:

— Хочешь развлечься?

— Конечно!

Я набрала справочную службу, мне сказали там номер телефона санатория отдыха в Туапсе. Я храбро набрала номер и стала слушать гудки.

— Добрый день. Чем могу помочь?

— Соедините меня с директором санатория, пожалуйста.

— Кто его спрашивает?

Не мудрствуя лукаво я назвалась:

— Брюкина.

— Как, простите?

— Брю-ки-на!

До барабанных перепонок донеслась приятная мелодия. Юлька валялась от хохота рядом в кресле.

— Сталин слушает!

— Здравствуйте!

— Я не понял, кто это?

— Брюкина! Я так представилась, чтобы вы меня вспомнили!

— То есть? Что за шуточки? — Пауза. — Ах, Брюкина! Я понял, кто это!

— Ну так нашли вы брюки-то свои? На подтяжечках?

— Не поверите! Нашел!

— Да? — всерьез заинтересовалась я. — И где же, если не секрет?

— Вообще мистика! Под кроватью!

— Как это?

— У нас кровать стоит возле огнетушителя. Она сломалась, мы ее вынесли из номера, заменили другой. Сторожу хотели отдать в будку, а пока она стояла в административном корпусе. Когда там загорелось, люди понабежали, вот в суматохе брюки туда и забились! Кто бы мог поверить — брюки под кроватью?!

Я аж опешила, вспомнив разговор на пирсе. «Может, за кровать забились?» — предположил тогда мужик, добавив, что его жена нашла предмет одежды именно там.

— Знаешь, что мой папа-рыбак частенько говорит? — сказала мне Юля после того, как я повесила трубку и дословно передала занимательную беседу со Сталиным. — Слушайте нас! Рыбаки плохого не посоветуют!

— Это точно! — не смогла я не согласиться.

2007, 2013, 2019