Пляж был практически пуст. Только с одной стороны три влюбленные парочки (две молодые и одна пожилая) сидели на полотенцах обнявшись и смотрели на бесконечную гладь спокойного моря. Солнце близилось к закату, но было еще достаточно светло. Мы ходили вдоль берега с безлюдной стороны и кидали камушки в воду — кто дальше, при этом рассказывая друг другу о своих семьях, об интересах, о хобби. В игре побеждал, конечно, Дмитрий, но я не так сильно от него отставала.

— Ей, ты пересекаешь черту! — возмутился моей нечестной игрой спутник, сменив тему. — Ты кидаешь с более близкого расстояния, так не положено. Бросок нужно производить вот отсюда. — Он провел носком летней кожаной в дырочку туфли линию по гальке, но четкой ее сделать было нельзя, это же не песок.

— Перестань, я дама, ты обязан предоставить мне фору!

— Вот еще, — усмехнулся он, но больше не следил, с какого места я кидаю. Через некоторое время предложил: — Ты не голодна? А то здесь с той стороны пирса кафе открыли под навесом. Пойдем, я угощаю.

— Отлично. — Я отряхнула ладони, и мы отправились на высокий каменный пирс. С пляжа на него вела лестница, тоже каменная, а с другой стороны она спускалась как раз к подножию нового кафе. Там галька была несравнимо крупнее, приближаясь габаритами к булыжникам, потому никому не приходило в голову купаться в этом месте, зато умные предприниматели нашли иной способ использования участка. Дальше уходила вверх гора, богатая растительностью, одно дерево очень красиво изогнулось в сторону кафе и склонило туда же свои ветви, точно оно преклонялось перед теми, кто собирался там трапезничать.

В отличие от пляжа, на краю пирса жизнь, наоборот, кипела. Десяток рыбаков, точно муравьи, все время меняли место дислокации, сновали туда-сюда, спрашивая друг у друга, с какой стороны пирса лучше ловится, и громко радуясь пойманной рыбе, как своей, так и соседа. Чуть не доходя до рыбачьей площадки, мы свернули на противоположную лестницу, ведущую к закусочной, и стали спускаться, но, вместо того чтобы глядеть под ноги, я с любопытством уставилась на кафе. Бело-зеленый куполообразный тряпичный навес целиком скрывал то, что внутри, имелись только маленькие окошки из плотного прозрачного целлофана, указывающие на то, что пара человек в заведении сидит точно. Однако меня не так интересовало то, что внутри, как то, что было снаружи. На бело-зеленом фоне гордыми золотистыми буквами были нарисованы два слова: «кафе «Нежух».

От негаданности я оступилась, но Димка не дал мне упасть, ухватив за талию.

— Новое, говоришь, кафе? — с подозрением спросила я.

— Ну, не знаю, неделю назад точно не было.

— За неделю он мог вполне успеть, — сказала я сама себе негромко, но он услышал:

— Кто? О чем ты? И смотри под ноги, здесь же ступеньки.

— Что ты сказал?! — заорала я на весь город. Рыбаки бросили удочки и уставились на нас с недоумением. — Ступени? Третья ступень!

Сейчас Димка удивился почти так же, как и в санатории, но все же чуть слабее, наверное, выработался иммунитет к бабьим закидонам.

— Какая еще ступень? — спросил тихо, видать, устал уже ото всех этих загадок. Брюки, ступени…

Не отвечая на поставленный вопрос и не обращая ни на кого внимания, я встала на третью снизу ступень, наклонилась, а после и вовсе на нее села. Она была немного неоднородная и кривая, впрочем, так же, как и все остальные каменные ступени на этой лестнице, то есть ничем не отличалась, и это было плохо. Ужасно плохо. Может, я чего-то не вижу?

— Она такая же? — спросила я Димку, не отрывая взора от ступени, на которой сидела.

— Что? Я не понял… Ты что, совсем?

— Я не совсем. Ты ответь, эта ступенька такая же, как и другие?

— Боже! — воскликнул он, но послушно осмотрелся, стоя посреди лестницы. Сзади себя, потом спереди. — Да. Вроде бы. Да, такая же. Ты объяснишь, наконец?

— После. А сейчас найди мне что-нибудь металлическое.

Димка пошарил по карманам.

— У меня ключ есть. От квартиры, которую мы с Михой снимаем. Подойдет?

— Давай! — скомандовала я, а получив заветный маленький металлический предмет, принялась с усердием простукивать несчастную ступеньку, как будто она являлась стеной с тайником внутри в каком-нибудь шпионском фильме.

Рыбаки продолжали следить за событиями, сгруппировавшись возле верхней ступени на краю пирса. За маленьким целлофановым окошком столпились люди. Оказалось, что посетителей кафе было все же больше, чем пара человек. Пары две-три, как минимум.

Звонкие «тук-тук», что сейчас гордо разносились по округе, к сожалению, в любом месте подопытной ступени были одинаковыми, как тираж одного выпуска газеты. Я поднялась, опечалившись. Снова промах. Третья ступень, третья ступень… Стоп. Третья ступень? А если считать сверху, то я стою аж на шестой!

Резво подскочила и, отпихнув попавшегося на пути к вожделенным сокровищам Димку, побежала наверх, на третью ступень. Рыбаки, находившиеся на верхней ступени, загораживали свет уходящего солнца, и я велела им отойти. Выполнив приказ, наблюдение они продолжили вести ровно с двух метров. А вот клиентам кафе «Нежух» созерцать простукивание ключом от квартиры уже второй ступени пирса мешал опять же Дима, и, стуча пальцами по целлофану, служившему окном, они знаками велели ему немного отойти в сторону. Как ни странно, немой намек был понят, и сопровождающий Катю Любимову, охотницу за ступенями, парень великодушно открыл просящим обзор. Они показали ему в оконце большие пальцы в знак одобрения. Я же продолжала простукивать вторую третью ступень, простите за каламбур, и вслушиваться в одинаковые звуки. Опять ничего! Нет, ну что за невезение?

Поднялась и утерла пот с лица. Тут у меня зазвонил мобильный. Это была Юлька.

— Привет, подруга! — жадно глотая воздух, задорно поприветствовала я ее.

— Че ты такая запыхавшаяся? Прикинь, ко мне пристал в зале дядька… в трусах! И везет же мне на раздетых мужиков сегодня! Где, говорит, штаны мои? А я почем знаю? А тут эта калоша с родинкой на щеке, ну здоровенная та, помнишь? Вот, тычет в меня и говорит: «А вот и вторая! Сообщница! Верните шефу брюки немедленно!» Дурдом. Мишка узнал у ребят, что это замдиректора, ее сам директор поставил на проверку пропусков, пока они ему штаны по всему этажу искали. Вот и прояснилась ситуация. А я башку ломала, чего она пароль свой забыла, клуша?

— Где нашли-то? Штаны его?

— Так не нашли! Мы так и не смогли убедить озабоченную парочку в том, что не крали их брюки, хотим уйти — не пускают. Пришлось убегать, прямо как в каком-то вестерне! Только лошадей не хватало! А этот, в трусах, за нами гонится по улице и орет как ненормальный: «Я вам заплачу! Только верните штаны!» Еле умчались.

— Что ж он сам свои портки найти не может? — негодовала я.

— Может, за кровать забились? — предположил один из матерых рыбаков, внимательно слушающий мой разговор с подружкой. — А что, у меня жена один раз там их нашла. Ходил тоже неделю без брюк.

— Он на работе их потерял, — пояснил Димка.

— М-м… — покачал котелком рыбак удрученно, жалея человека в трусах. Он понимал, что на работе, как правило, кроватей нет, так что найти пропажу будет значительно сложнее.

— Теперь мы в «Токай» идем, — продолжила Юлька вещать. — А вы где? Если хотите, присоединяйтесь, будем ждать.

— Вряд ли нам удастся. — Я не могла ей сказать, что сейчас немножко занята, но, когда скажу, она, безусловно, поймет. — Не забудь про… — я покосилась на Дмитрия, — про заколку. — Не стала упоминать словосочетание «нудистский пляж», а то Димку удар хватит. — Созвонимся позже.

Что ж, ступени пирса меня не порадовали, но я не буду сдаваться. Кафе «Нежух» — это не может быть простым совпадением. А пока — кушать, кушать!

— Есть хочу, — сообщила я кавалеру, возвращая ему ключ, и он со вздохом облегчения повел девушку ко входу.

Восемь посетителей кафе встретили нас бурными аплодисментами, я ответила поклоном, а Димка недовольно сморщился. Продавец яств тоже был не шибко рад нашим манипуляциям со ступеньками, так как едва не лишился посетителей, собиравшихся уже уйти на улицу, дабы поближе нас разглядеть, но не успевших: мы вошли сами.

Пока я под пристальными взглядами человеческих особей размещалась за свободным столиком и осматривалась, Дмитрий покупал нам пиво, бутерброды и мороженое. Кафе было небольшим и уютным. Пол был выстелен той же плотной тканью, только просто зеленой, без рисунка, а вот столики состояли из белого пластика, и, что самое примечательное, их ножки к низу имели три рельефные выпуклости. Три ступени! Только как можно туда засунуть карту? Стоит над этим поразмышлять.

Вернувшийся Дмитрий застал меня сидящей на полу и гладящей ножку пластикового столика.

— Господи, да что ты там делаешь? — не выдержал он. — Как не погляжу, ты все время копошишься где-нибудь на земле! Что, деньги ищешь?

— Угадал, — хмыкнула я с пола и вернула свой зад на стул. — О, бутерброды!

Желудок громко заурчал в предвкушении долгожданной пищи, и я не стала обманывать его ожиданий. Взяла хлеб с колбасой, которая ввиду сильной жары немного изменила свой цвет и стала мокрой, что, однако, не убавило моего аппетита, и во мгновение ока поглотила пищу.

— Бери еще, — тоном гостеприимного хозяина предложил спутник и открыл мне банку пива.

— Нет-нет, пиво пей сам, я не люблю. А вот сэндвичи — это в самый раз. — И второй бутерброд отправился вслед за первым. То же я сделала с третьим, затем принялась за подтаявшее мороженое в стаканчике.

— Странно, я-то думал, ты на диете. Потому и взял побольше бутербродов именно с белым хлебом, надеялся, все мне достанутся, — не то сыронизировал, не то сказал серьезно Дмитрий.

— Ты прогадал.

Умяв мороженое, я взяла в руки последний бутерброд и, осознав тот факт, что он последний, горестно вздохнула, смахнув едва зародившуюся слезу. Опустевшая одноразовая тарелка с россыпью белых крошек смотрелась очень сиротливо и жалко.

Димка не спеша потягивал пиво из банки, более никак не реагируя на то, что на него бутербродов не хватило. Я неожиданно поняла, что он жутко симпатичный. Раньше, видать, мне мешало осознать этот факт постоянное чувство голода. Стильные солнцезащитные очки были задвинуты высоко за лоб, однако волосы я бы посоветовала ему отрастить подлиннее, впрочем, июнь в этом году выдался действительно жаркий, а мужчины, по моим личным наблюдениям, высокую температуру окружающей среды переносят крайне плохо, хуже, чем женщины. Потому и приветствуют короткие стрижки.

Я гордо откинула прядь волос. Пущай мужики, по недоразумению называющиеся сильным полом, обратят внимание и удивятся, насколько длинные волосы можно носить распущенными в такую жару (чего греха таить, они достают мне почти до пояса). Мазохистка, скажут многие. А пусть позавидуют моей выдержке, я считаю, что красота для женщины — это прежде всего, и иной раз ради нее в самом деле приходится себя мучить.

— Наелась? — спросил представитель «сильного» пола заботливо, но не пряча улыбки.

На самом деле я и вправду наелась, но мне не хотелось портить сложившегося обо мне мнения как о девушке с чудинкой. Потому я ответила:

— Издеваешься? Да я слона готова проглотить! — И для усиления впечатления раздвинула пошире руки, добавив: — Вот такущего!

— Ох, это еще маленький. Слоненок. Слонихи, знаешь, какие бывают? Ты в Индии не была ни разу?

— В Индии? Хм… — Я задумалась. — В Мавритании была, в Гайане была, в Бахрейне была, в Катаре тоже, в Габоне была, в Сьерра-Леоне, Танзании, Лесото, Кот-д’Ивуаре, Буркина-Фасо… Индию что-то не припомню. А что, есть такая страна?

Спутник от удивления подавился остатками пива и отставил банку в сторону, стуча себя кулаком по спине. Он не мог понять, как это возможно, зная о существовании таких стран, как вышеперечисленные, не ведать о наличии на карте слова «Индия». Но уже через полминуты разразился громким хохотом: понял, что это была шутка.

— Ну ты даешь! — вытирая выступившие то ли от кашля, то ли от смеха слезы, с восхищением похвалил он меня. — Это надо так было подловить. Танзания, Сьерра-Леоне, две последние там особо, даже не вспомню… Счет снова сравнялся! Теперь 2:2.

— Так ты еще и счет ведешь? — хмыкнула я. — А в Индии я, собственно говоря, не была ни разу, да и в других странах тоже. Но следующие два пункта посещения, намеченные мной и Юлькой, — это Питер и Англия. Так что у меня все впереди, глядишь, и до Индии доберусь.

— Хм, до Питера-то, конечно, добраться легче. И виза не нужна… — Внезапно он полюбопытствовал: — Сколько вы дружите с твоей Юлькой?

— Много-много лет. Точно и не помню.

— Такие близкие подружки? — Димка принялся за вторую банку пива, поняв, что я на нее не претендую, мне только бутерброды подавай да мороженое.

— Знаешь, Дим… — Я на пару секунд задумалась о том, стоит ли ему рассказывать о своей философии, но решила, что это никоим образом мне не повредит, и продолжила: — У меня особый взгляд на дружбу. Слышал такое поверье — «женской дружбы не бывает»? Вот. Это действительно так. Но это касается не только женской дружбы, а еще и мужской. Объясню почему. По моей собственной теории дружить могут только похожие друг на друга люди. Я сейчас докажу. Вот тебя знакомят с человеком. Вас представили друг другу, а после оставили общаться. Ты, к примеру, играешь на гитаре. Спрашиваешь: «Ты любишь музыку?» Он отвечает: «Нет», — дружелюбно так отвечает, с намеком на то, что не прочь с тобой еще пообщаться, но тебя в тот момент что-то задевает в самое сердце. Ты думаешь: какой дурак, как можно не любить музыку? Это лучшее, что есть на свете! Ведь, посуди, все мы эгоцентричны и считаем достойным любви только то, что любим сами. Иное означало бы признание нами отсутствия у нас же самих подобающего вкуса, а кто о себе плохо скажет? Никто. Наш вкус — он ведь самый замечательный, самый-самый. «А я вот люблю путешествовать. А ты?» — продолжает подобие беседы оппонент. Ты делаешь недовольную мину. Ведь ты — закоренелый патриот, считающий, что дороже родины нет страны, зачем же куда-то выезжать? К тому же, ты, положим, еще и ярый расист, презирающие все иные, отличные от твоей, национальности. То есть принцип «других посмотреть, себя показать» тут уже не действует. Начхать тебе на другие народы. И плевать тебе, что думают они, такие убогие, о твоей великой нации в общем и о тебе в частности. Новый знакомый начинает с упоением рассказывать тебе о жизни в других странах, отчаянно жестикулируя и всем своим видом показывая, что ему тебя, такого ограниченного и безынтересного, очень жалко, и, так уж и быть, он тебя просветит. Ты молча отворачиваешься, не в силах выносить этих разглагольствований. Вывод: разговора не получилось. О налаживании взаимоотношений и речи не идет — никто из вас двоих этого не хочет. То есть дружбы не выйдет. Второй вариант. На вопрос: «Ты любишь музыку?» — твой новый знакомый делает круглые взволнованные глаза, и из эмоционального сбивчивого ответа о том, насколько же этот человек любит музыку, ты выхватываешь суть, что парень, к примеру, барабанщик, и тоже загораешься. Далее вы с ним уже обсуждаете возможность создания группы. То есть у вас появились общие интересы, и это послужило толчком к зарождению дружбы. Доказательство принимается? — Собеседник заинтересованно кивнул. — Это был пример, основанный только на схожих интересах, то же я могу сказать про мысли, чувства, идеи и принципы. Например, вы с этим барабанщиком находитесь в самом процессе создания группы, как тут он выкидывает такой фортель, что ты ну просто в нокауте от него. Ну, допустим, старушке нагрубил. — Димка усмехнулся, качая головой, мол, пример я подала забавный, но общий ход мыслей он словил. — И ты понимаешь, что не хочешь иметь с ним ничего общего, и уходишь в сторону. Я только хочу этим сказать, что для дружбы недостаточно одной увлеченности музыкой, нужно и что-то другое, что-то большее. Идя дальше по тропе своей концепции, я могу сделать смелое предположение о том, что чем больше у двух людей общих интересов, общих жизненных принципов и моральных устоев, больше схожести в устремлениях и во взглядах на жизнь, тем больше вероятность возникновения дружеских отношений, более того, тем крепче станет их дружба с годами. Так?

— Снова согласен. — Дмитрий даже отставил в сторону банку, так и не допив ее. Неужели ему и впрямь любопытна моя теория?

— Не знаю, какое определение дают дружбе современные философы и социологи, — продолжила я, ободренная его заинтересованностью, — но я представляю себе так: дружба — это такие взаимоотношения между физическими лицами, при которых на почве схожести мировоззрений, увлечений или рода занятий, или и то, и другое, и третье, рождается частая потребность в общении, в совместном участии в каких-либо мероприятиях, а также уверенность в гарантированной поддержке и помощи при возникновении некоторых проблем. Более или менее так. И теперь возникает «но».

— Но? И что же это за «но»? — По выражению лица соседа по столику было очевидно, что раньше он никогда не задумывался над такой простой вещью, так дружба, и сейчас удивлялся, как такое понятие можно спокойно разложить по полочкам, объяснив всю его суть.

— Дружба, как мы выяснили, зиждется на похожести людей друг на друга. Кто-то оспорит, скажет, что противоположности притягиваются, а двум похожим людям будет скучно вместе. Пусть у них останется собственное мнение, мое же твердит об обратном. Те редкие примеры общения между абсолютно разными людьми являются либо исключением, либо временным явлением. Сначала это интересно, ново, как же, он совсем не такой, как ты! Но такие отношение не выдерживают испытания временем, можешь мне поверить, много примеров было перед глазами. Так что решим на сегодня, что теория о похожести друзей доказана. Но всем же доподлинно известно — все люди все равно индивидуумы! Идентичных особей не бывает. Каждый сделает отсюда свой индивидуальный вывод, я же сделала следующий: настоящей дружбы, той, которая описана в сказках, той, о которой грезят одинокие представители гомо сапиенс, той, которую, в общем-то, и вкладывает народ в понятие «истинной дружбы», при которой один может пожертвовать собой ради благополучия другого, не бывает. Ее не существует в природе, понимаешь? Да, мы с Юлькой очень дружны, мы во многом похожи, чаще — в широких, важных вопросах, но в другом, в особенности — в мелочах, мы разные. Отсюда возникают всякие трения, недопонимания, ссоры. Это бывает у всех, во всех самых дружных компаниях, но почему-то принято считать, что если конфликт замялся, то все отлично, все будет по-старому. Но это не так. Эти мелкие обиды тихой сапой, незаметно для всех, копятся внутри. В самой сердцевине компании они плещутся в магме и ждут, когда их накопится достаточно, чтобы вновь выйти на сцену в роли разрушителя отношений. Знаешь, будучи маленьким ребенком, я была уверена, что ради подруги пойду на все. А со временем, накопив этих мелких обид глубоко внутри достаточное количество, я могу сказать с уверенностью: нет такой подруги, ради которой я пожертвую своим благополучием либо благополучием своей матери. За десяток с лишним лет я полностью сменила приоритеты. Теперь на первом месте у меня — я, на втором — мама, а подруги — на сто десятом, после телевизора, солярия и бутербродов. — Димка посмеялся. — Конечно, я не Юльку сейчас имею в виду, она мне очень дорога. И все же не так, как было, скажем, десять лет назад.

— Браво. — Дмитрий захлопал в ладоши, удовлетворенно скалясь. — Я пока еще не дорос до такой мудрости. О том, что мать — превыше всех прочих, чаще всего догоняют к старости, когда мать давно уже почила, либо в тюрьме. А… ты не из тех мест, случайно? — Его взгляд хитро забегал по открытым участкам моего тела в поисках татуировок наподобие: «Мать родную не забуду», «Не жди меня мама, хорошую дочку», русалочки на груди, храма на спине или же имени на пальцах.

Я также поглядела на свои пальцы и, не найдя на фалангах букв «к», «а», «т» и «я», безапелляционно заявила:

— Нет, не оттуда.

— Откуда же ты такая умная взялась?

— Из тех ворот, откуда весь народ, — хмыкнула я и подмигнула.

— Не знаю, что тебе и сказать на твою идеологию. Да и нуждаешься ли ты в моей рецензии? — пожал он плечами и правильно сделал: я давно уже опиралась лишь на свое мнение. Чужое мне по барабану. — Однако Михе было бы неплохо это послушать. Он по-прежнему к дружбе относится очень трепетно и считает, что друг, как и возлюбленный, должен быть один-единственный. И часто жертвует чем-либо, дабы прогнать от меня недостойных, по его мнению, субъектов. Впрочем, я уже рассказывал это. Хм… А тяжело быть умной? Каково это вообще?

Я улыбнулась. Даже если это была издевка, то все равно приятная. Не знаю, как для других женщин, а для меня комплимент «умная» или «мудрая» слышать даже приятнее, чем «красивая». То, что я красива, я могу узреть в собственном зеркале, а то, что я еще и не дура, — на это должны указать другие.

— Иногда тяжело. Но только в тех случаях, когда рядом — одни идиоты и возникает ощущение, что долбишься лбом о стену. Чаще меня все же окружают неглупые, а подчас эрудированные люди, и бремя мудрости становится нужным положительным качеством моей личности, которым хочется воспользоваться.

— Да-да, я смотрю, мало того что ты умна не по годам, ты еще и шибко правильная. Не куришь, не пьешь. — О, это ты зря! Видел бы ты меня вчера в обнимку с коктейлем «Диана»! Шучу. Собственно говоря, я еще ни разу не была конкретно пьяной, так, чтобы до потери адекватности, хотя по праздникам часто бываю навеселе, потому что обожаю шумные, веселые компании. Не то что Юлька, та их на дух не выносит. — В Гринпис-то вступила?

— Собираюсь на днях, — серьезно ответила я, не собираясь, конечно, никуда вступать. А что, только ему подшучивать можно? — Кстати сказать, тебя я тоже с сигаретой не видела.

— Бросил. А ты и не пробовала? Наверно, даже самокруток не курила?

— Кого не курила? — разинула я рот, впервые услышав такое наименование сигарет. Знаю, есть «Мальборо», «Вог», «Кэмэл»… Что за «Самокруток»? Отечественные, что ли?

— Ну самокрутки! В малолетстве все дети увлекаются. Я имею в виду нормальные, «немудрые» дети. Берут лист бумаги, пичкают его сухой травой, сворачивают и выкуривают. — Я попыталась нарисовать сию картину в воображении, но оно, видать, было настолько ленивым после объедания бутербродами с забродившей копченой колбасой, что ничего не вышло. Тогда я просто округлила глаза, пусть объяснит поподробней. — Ну смотри. — Дима оторвал этикетку от стаканчика со съеденным мною мороженым и начал его сворачивать. Я зачарованно смотрела на это действие, пытаясь поймать сумбурно бороздящую просторы моего «мудрого» разума мысль, но не справляясь пока с этой сложной задачей. Если бы мысль летала по какой-то системе, эту систему можно было бы вычислить и, встав на пути у нежелающей быть изобличенной думы, таким способом ее отловить. Но не тут-то было. Она перемещалась по мозгу совершенно беспорядочно, точно сама накурилась самокруток из конопли и теперь ее торкало из одного конца сознания в другой.

— Дай-ка я попробую.

Я выхватила у изумленного Димы этикетку и сама принялась ее вертеть и так и эдак, скручивая и развертывая. И тут…

— Ножки! — вскочила я со стула, на котором сидела, громко вскрикнув и уставившись на низ столика. — Ножки! Они внутри пустые?

Как же повезло, что мой кавалер учился на психолога! Сколько повидала психологов, все они были до ужаса спокойными и выдержанными личностями. Наверное, им преподают особый предмет, обучающий самообладанию. А возможно и наоборот: спокойствие — не следствие, а причина, по которой ученики выбирают себе профессию психолога. Мною подмечено, что большинство врачей — флегматики. А психолог — это в какой-то мере врач.

Короче, Дмитрий удивился, но не настолько, чтобы бежать от меня со всех ног и никогда больше не попадаться на глаза, сделав анонимный звонок в «Неотложку» и назвав мои приметы.

— Чьи именно ноги ты имеешь в виду? — сглотнув, спросил он меня.

Так, Катя, возьми себя в руки. Мы же договаривались с Юлькой никому ничего не рассказывать. Как я могу тогда объяснить свое поведение? Надо что-то срочно придумать.

— Э-э… твои, — ляпнула я первое, что пришло в голову. В умную такую, мудрую голову.

Его брови немедленно поползли вверх, да так там и застряли. Опустив на свои ноги глаза, он спросил меня:

— Отчего ты считаешь, что они пустые? И что же это, долбаный блин, вообще может означать — пустые ноги?!

Он, несомненно, прав. Что же это может означать, в самом-то деле? Думай, Катя, думай.

— Ну, на тебе брюки. А я вот в мини, и сразу видно, что мои ноги настоящие. — Никакой малейшей логики в моих словах не было, и Дмитрий мог припомнить, что на пляже-то он расхаживал без брюк. Однако напоминание о моих ножках (я их еще удачно выставила в проход) заставило его мыслить в другом направлении, и слава богу.

— Не просто настоящие. Детка, они великолепны, — перешел Димка на флиртующий тон, поняв, что гроза миновала. А то женщины — как обезьяна с гранатой, никогда не знаешь, что они выкинут. — Ты бы так и сказала, не желаешь, мол, солнышко, раздеться. Я бы с радостью оголился, а то сейчас так жарко, даже вечернее время не спасает. Хочешь — пойдем к нам в квартиру. Миха занят твоей подругой, так что он не сможет помешать тебе щупать мои ноги, проверяя их подлинность. Ну и остальные части тела… — Парень гадко ухмыльнулся и самым пошлым образом мне подмигнул. Нет, ну как он мог такое обо мне подумать?

Однако я тоже перевела дыхание, поняв опять-таки, что гроза миновала. Только моя гроза была бы куда более страшной, чем та, которую он себе вообразил.

Зал с трепетом следил за диалогом, ожидая от меня ответной реплики и понимая, что каменная лестница пирса — это были еще цветочки.

— Давай ты сперва покормишь свою даму, а потом уже разговор иметь будем!

— Как, опять? Ты уже проголодалась? — Столько раз за один день я еще никого не удивляла, честное слово. Я даже возгордилась собой, ибо переплюнула свой же собственный рекорд.

— Между прочим, я так и не наелась. А ты обещал мне слона.

Так как служитель кафе тоже держал ухо востро, Димке даже вставать с места не пришлось, он просто крикнул громко, не поворачивая головы:

— Слонятина есть у вас? — как будто затылком чувствовал, что бармен любуется его спиной и моими прославившимися на все кафе ногами.

— Нет, — лениво отозвался тот. — Есть шашлык из свинины. Вчерашний.

— Вчерашний не пойдет. А что еще есть?

— Подойди да посмотри!

Забавный этот мужик, продавец и кассир в одном флаконе, подумала я, а Димке ничего не оставалось, как подняться и вновь отчалить к прилавку.

Что ж, дорога была открыта. Боясь спугнуть людей шумом, я максимально осторожно, присев на корточки — с некоторых пор моя излюбленная поза, — приподняла ножку стола, однако не учла того, что его поверхность не была пустой. Одноразовая посуда, обе банки и стаканчик из-под мороженого посыпались на пол, не удержавшись на повернутой на большой угол гладкой пластмассовой поверхности. «Только не оборачивайся», — молила я про себя, но Димка, разумеется, обернулся на шум и увидел как его пассия, перевернув стол со всем его содержимым, засовывает палец в пустоту внутри ножки. Потом то же самое проделывает и с другими двумя ножками этого стола.

Постояв в раздумьях, он все же проявил храбрость и вернулся, говоря мне по дороге:

— Да что же с тобой, на хрен, происходит? Что ты там делаешь на полу?

Посетители кафе, поскольку всё уже давно доели, внимательно следили за происходящим. К целлофановом окошкам со стороны улицы прилепились недавнишние рыбаки, тоже наблюдая за развитием событий.

— Ой, Димочка! Ты уже вернулся! Э… помоги мне поднять стол, а? Он вдруг — бах! — и перевернулся, — силилась я оправдаться, глядя в его серо-зеленые навыкате глаза.

— Но я видел, как ты сама его перевернула! Сама!

— Я?! — ошарашенно вытаращила я глазки. — Ты что! Зачем мне стол переворачивать, скажи на милость?

— Вот я тебя и спрашиваю — зачем?

— Да, зачем? — донеслось со всех концов кафе, а рыбаки у окошек согласно закивали, показывая, что тоже не прочь узнать ответ.

Я молчала. Поняв, что ничего от меня не услышит, Димка, глубоко вздохнув, взялся за столик и перевернул его, извинившись перед работником кафе. Последний пожал плечами, однако прибавил, что если «ваша дама» еще чего-нибудь вытворит, он самолично вышвырнет ее, то есть меня, из заведения, так как, кроме всего прочего, является на полставки вышибалой.

Дмитрий поднял меня за руку и, усаживая на стул, поднес губы к самому уху:

— Послушай, солнышко, я не знаю, что у тебя здесь за дела, но мне не хотелось бы из-за этого страдать. Давай хотя бы остаток вечера проведем нормально.

Я закивала котелком, а сама думала вот о чем: как бы мне умудриться перевернуть все-все столики этого кафе и проверить все-все ножки этих столиков так, чтобы не оказаться вышвырнутой на улицу добрым кафешником? Так, нужно, чтобы люди вышли на улицу, а я осталась здесь одна. Как же их выкурить-то? О!

Напустив в голос побольше тревоги и испуга, я выкрикнула:

— Пожа-а-а-р!! Гори-им!!

Все тут же подскочили, заметались (я мысленно хвалила себя за смекалку), но почему-то, вместо того чтобы выбраться на улицу, огляделись, и со всех концов послышалось:

— А что горит-то? И где?

— Да вроде ничего не горит!

— И дыма нет!

— Кого вы слушаете? Дамочку, простукивающую ступеньки и переворачивающую столы? Не смешите!

И, к моему ужасу, люди вновь уселись по местам. Продавец и вышибала напомнил им, что либо пусть покупают еду, либо расходятся. Они снова пошли вопреки моему плану, выбрав первое.

— Блин! — сказала я и вспомнила про Димку. Он молча сверлил меня взглядом, и, мне кажется, я была не права, когда решила, что сильнее удивления в санатории у него уже не будет. Сейчас он был настолько удивлен, что… Мне оставалось лишь молиться, чтобы он меня не пристрелил, поняв, что я буйная и опасна для общества.

— Зачем. Ты. Сказала. Что мы. Горим?! — произнес он по отдельности, с паузами и расстановками, слова, которые, сгруппировавшись, образовали вопрос, требующий ответа, но не имеющий его.

Поскольку отвечать было нечего, я просто пожала плечами.

— Что это значит?

— Дима, в России, где мы живем, пожатие плеч означает «не знаю».

— Ты. Не знаешь. Зачем. Сказала. Пожар?!