Нет, эти звуки меня доконают!

Я села на постели и повертела туда-сюда головой. Сперва все было нормально, я, по-моему, даже уснула, но вдруг точно кто-то толкнул меня в бок. Я открыла глаза, поворочалась, пытаясь уснуть снова, и вот тут-то они меня и настигли. Снова. То непонятное шуршание, то жалобные стоны, то слабое поскуливание, то тихое постукивание, то странные шорохи, то снова шуршание и стоны. И все эти звуки были такие отдаленные, такие нереальные… То есть когда я лежу с закрытыми глазами, навострив уши, то отчетливо их слышу, но стоит сесть, открыть глаза и осмотреться — и понимаешь, что им просто неоткуда взяться. Оттого и возникает ощущение их нереальности. Мне даже вспомнился Говард Лавкрафт и его «Крысы в стенах». Но это всего лишь рассказ жанра сверхъестественный ужас, в действительности, конечно, никаких крыс здесь нет. Что тогда? Может, у меня галлюцинации? Или это пророческие способности? А что, есть же люди, которые видят то, что должно случиться, их так и называют — ясновидящие. А я, стало быть, слышу то, что должно вскоре сбыться, то есть — «яснослышащая».

Я хмыкнула про себя, звуки смолкли, тогда я улеглась и повернулась на другой бок. И здесь они начались снова.

— Я этого не вынесу, — сообщила я пуховой подушке и нехотя поднялась. Походила по комнате, прислушиваясь. Юлька дрыхла. Почему же она их не слышит? Эти звуки? Вдруг и впрямь глюк?

Я могла разбудить Образцову и заставить ее прислушаться, но мне было жалко, она так сладко сопела. Что ж, придется обследовать дом самостоятельно.

Вышла из комнаты и опять навострила слух. Сначала мне показалось, что здесь нет никаких звуков, но затем я сумела их услышать, и волосы у меня на голове зашевелились. Все дело в том, что мыши и крысы не могли издавать их. Это был стон призрака, не иначе. Или живого человека, находящегося при смерти. Но почему я его тогда не вижу? Где он прячется? А если человек невидим, следовательно, это дух.

— Больная, что ли? — сказала я сама себе и пошла дальше обследовать помещение, натыкаясь в темноте на всевозможные предметы. Привидений не существует. Только откуда же эти звуки?

Я достигла кухни, прощупала все стены и углы, затем встала посередине и поняла, что ничего больше не слышу. Выводов два: первый — звуки прекратились, второй — я удалилась от источника звука. Ну, это достаточно просто проверить.

Я вернулась в коридор, к нашей с Юлькой комнате, и остановилась. Сперва я ничего не слышала, но потом перестала на время дышать и была вознаграждена: до ушей донесся стон и два осторожных стука. Я поднесла кулак к стене и тоже постучала. Тихо так, дважды, тук-тук.

Пять секунд длились так долго, что показались вечностью. Наконец, в ответ мне были теперь уже три стука. Три аккуратных, боязливых стука. Я тоже постучала три раза по стене. На сей раз ожидание растянулось. Я стояла, стояла, прислушиваясь, но так ничего и не услышала.

Да что ж это такое?

Ладно, обследовать дом, так целиком. Никаких подполов, кладовок и скрытых помещений я здесь не видела. Дом состоит из кухни, коридора, нашей комнаты и комнаты Евдокии Карловны. И снова у меня два варианта: это либо из ее комнаты, либо снаружи.

Я сделала вперед несколько тихих шагов и приоткрыла дверь в спальню хозяйки. Старушка крепко спала, оставив свою челюсть в граненом стакане на тумбочке возле кровати. Слабый свет холодной печальной луны пробивался в комнату через незанавешенное окно и придавал стареньким, пожелтевшим от долгой носки вставным зубам очень неприятный, я бы даже сказала, зверский вид. Однако мне придется подойти к ним поближе, потому что ну очень хотелось выглянуть в окошко. Конечно, даже если кто-то там стоит и нарочно стонет и постукивает о стену, я его навряд ли различу во мраке черной ночи, и все же посмотреть в окно в данной ситуации казалось до ужаса правильным решением.

Я подошла к постели с тумбой, чуть наклонилась вперед и стала вглядываться в темноту улицы южного города. Н-да, ничегошеньки не видно. Ну что ж теперь, все, что от меня зависело, я сделала, а там уж как хотите.

Только я собиралась ретироваться из чужой опочивальни, как старушка заворочалась в постели, зашуршала периной, открыла глазенки и увидела меня, с длинными взлохмаченными после сна волосами, в белой пышной ночной сорочке.

— Господи, Иисус Христос, — начала она истово креститься. — К худу иль к добру?

— Чего? — удивилась я. Так, бабка приняла меня за домового. Или за призрак, за которым я сама полночи гонялась, поди разбери. Но от меня, как от представителя сверхъестественного мира, требовали ответа, потому я заявила тихим дрожащим шепотом: — К добру, конечно, к добру!

Пущай порадуется на старости лет. Все, моя миссия завершена, нужно откланиваться. Я резко крутанулась вокруг своей оси и, приседая и поднимаясь, типа плывя в воздухе (я же призрак!), покинула помещение.

Будильник зазвонил ровно в полвосьмого. Автобус в пещеры отходил в девять, а мы не могли позволить себе опоздать, посему начали быстро собираться, в то же время не забывая позевывать и клясть злую судьбу, все же по биоритмам мы были совами.

За завтраком нас потчевали оладьями, чаем и страшными историями.

— Просыпаюсь я, значить, поздно ночью, — делилась жутким воспоминанием баба Дуся, не переставая креститься перед иконой Богородицы. — И вижу такое! Висить ровнехонько в воздухе что-то белое и бесформенное. Я сразу поняла — это домовой. Я начала креститься и, когда это не помогло, поняла — оно не зря пришло, оно пытается что-то мне сказать. А вы не переглядывайтесь, девоньки, я раньше тоже не верила, как вы, а мать моя, царствие небесное, аккурат перед смертью своей тоже это видела. Спросила: «Хозяин домашний, к худу иль к добру?» — это так полагается. А он ей отвечает: «К худу, матушка. Ты платье-то достань». Она давно уже решила, в каком платье хотела, чтоб ее схоронили, но все забывала нам сказать. Нас, кстати, трое детей было, сестры. Ну вот, прямо с утра она достала это платье, подозвала нас и говорит: «Ежели что случится, хороните меня вот в этом». Мы, конечно, послушно кивнули, но не поняли, к чему такая спешка. Тогда она поведала нам о том, кого видела ночью. Мы ей ничего не сказали, ведь раньше другие времена были, к матерям уважительно относились и никогда не перечили. Но втихаря посмеивались, что за ерунда ей почудилась. Ну вот. Тем же днем, ближе к ночи, она и померла. — Несмотря на то, что в роли «хозяина домашнего» вчера выступала я, мне все же стало как-то не по себе от таких страшилок. Это надо большую отвагу иметь, чтобы с этим чудищем еще и разговор завязать, я бы так не смогла. Юлька тоже вся побелела, а рот приоткрыла от ужаса, наверно, мы зеркально отражали друг друга, и я выглядела точно так же. Бабка продолжала: — Ну вот я и спрашиваю, мол, к худу ты явилося иль к добру?

— А какое оно было из с… себя? — заикнувшись, спросила подруга.

— Знаешь, Катя, не такое, как матушка рассказывала. У нее был крупный такой, весь черный, волосатый, заросший такой, даже лица не видно, жуть одна. А мне почудилась девушка. Она была такая… хм… прозрачная вся! Точнехонько, я даже сквозь нее усё видела!

Ну это ты, бабулька, загнула. Какая ж я прозрачная? Но Юлька слушала зачарованно, с выражением боязливого трепета на лице. Она даже рискнула уточнить:

— И что она вам… ответила?

— К добру, говорит, грешница, к добру! А потом оно повернулось и… растворилось в воздухе! Я, конечно, обрадовалась, но неспроста оно упомянуло слово «грешница». Они же там, наверху, все-все знають. Я уже три месяца в церковь не ходила. Вот завтра с утра пойду обязательно! А лучше прямо сегодня!

— Так оно и сказало? — Юлька была шокирована. Держу пари, она уже вынашивала план о том, как бы удрать отсюда с наименьшими потерями, живыми и здоровыми. — К добру, грешница?

— Именно так!

— Может, — робко кашлянула я, смотря в стол, — к добру, конечно , к добру?

— Нет, Юлечка, — отрезала бабка Евдокия. — К добру, грешница, к добру! Однозначно. За что мне это, Господи? — Она повернулась к иконе и продолжила креститься. Нам ничего не оставалось, как захватить все нужные вещи, обуться во что-нибудь удобное и выйти на улицу.

По дороге мне пришлось все рассказать закадычной подруге.

— Катька, — смеялась она, вытирая слезы и одновременно грозя мне пальцем, мол, плохая девочка, нехорошо. — Зачем ты пугаешь безобидную старушку?

— А что мне оставалось? Я искала источник звуков!

— Тебе это почудилось.

— Нет. Если я говорю, что звуки были, значит, они были!

— Хорошо, хорошо. С тобой спорить — только нервные клетки переводить.

Мы дошли до ворот санатория, куда должен прийти автобус, и стали рассматривать собравшийся народ. Много бабуль с дедулями (своим, санаторским, скидка пятьдесят процентов, а ветеранам — долой еще двадцать пять), а так, в основном, супружеские пары среднего возраста, ну и несколько подростков, короче, ничего интересного. Безынтересные, в свою очередь, разглядывали нас с Юлькой.

— Смотри, как тетка вылупилась, — поделилась подруга. Она жуть как не любит, когда на нее кто-то пялится. Кто-то, имеется в виду, немужского пола. А когда мужского — то неподходящего возраста.

— Завидует. Тоже хочет футболку с Микки.

Образцова насупилась и отвернулась. Нет, у нее столько приличных вещей, которые она покупала под моим неусыпным контролем, а точнее, под моим увесистым давлением, но потом ведь сама радовалась, благодарила. «Ой, на меня всегда мужчины оборачиваются, когда я в юбке, что ты посоветовала купить!» — ее были слова. Но не надолго же ее хватило. Теперь, как по старинке — джинсы да дурацкие футболки.

Здесь у меня запели из сумки немцы Rammstein. Песню Du hast я присвоила Женьке, так как это его любимая композиция. Выходит, он снова не оставил попыток наладить отношения.

— Почему не отвечаешь? — повернула ко мне свой лик Образцова, забыв об обиде.

— Не хочу.

— Перестань, ответь. Ты же его все еще любишь.

Она была права. Я покопалась в сумке и извлекла телефон. Нажала на «ответить» и молча поднесла к уху.

— Привет, — нежно и безропотно сказал до боли знакомый голос.

— Привет, — выдохнула я.

— Ты где?

Вместо того чтобы ответить, я задала встречный вопрос:

— А ты?

— Я? Я брожу под твоими окнами, как неприкаянная собака. Кать, за что ты так со мной? Я ведь ничего не сделал. — Его тон был таким мягким, таким грустным и таким жалостливым, что я чуть не разревелась от досады. Как он не понимает, что дело не в нем, а во мне?

— Я знаю. Это я сделала.

— Но что? Что ты такого сделала? Объясни, я все пойму.

Я судорожно пыталась решить, что ему ответить, как вдруг до моих ушей из трубки донеслось: «Эй, классный перец! Поднимайся, ням-нямом угощу!» Я без колебаний узнала свою бабулю. Что и говорить, она у меня очень современная, это отражается и в одежде, и в манере разговаривать. Ей всегда нравился Логинов, она спит и видит меня его женой. Правда, бабуля Марго, по-моему, и имени-то его не знает, иначе почему, вместо Женьки, зовет его или «шикарный блондин», или «классный перец»? А ням-ням, чтобы вы плохо не подумали, — это бабулины наивкуснейшие пироги, прославившиеся на всю округу.

— Эй, ты что и вправду под моими окнами?

— Конечно, я ж говорю! Твоя бабуся зовет меня в гости. Она тоже считает, что мы должны быть вместе.

— Что ж, если вы с ней единомышленники во всех вопросах, можешь действительно зайти к ней в гости. — Внезапно выражение Юлькиного лица изменилось с умиротворенного (Женьку она тоже любит, по-дружески, разумеется) на изумленное. Я незамедлительно обернулась, чтобы понять причину сего, и тоже была поражена: за моей спиной стоял Димка, видно, только что подошедший. — Пока, — бросила я абоненту и, услышав умоляющее «Эй, эй, эй…», нажала сброс.

— Привет, крошки. С кем общаешься?

— С подругой, — хмуро выдала я и позволила себе проявить любопытство: — Что ты здесь делаешь?

— Понятно, что с подругой, — проигнорировав мой вопрос, заметил Каретников. — Я ж ее вижу перед глазами. Я имел в виду по телефону.

— А что, у меня только одна подруга?

— Ну не знаю, — заухмылялся он. — Зная твой характер, могу сказать, что только такое ангельское существо, как Юлия, способно находиться с тобою рядом.

— Да я смотрю, ты тоже так и вьешься поблизости, однако на ангела совсем не похож, — огрызнулась я и полезла в сумочку, чтобы убрать телефон.

— Это точно, — коварно хохотнул собеседник. — А я вот решил прогуляться, смотрю, вы тут околачиваетесь, ну и решил подойти, поздороваться, пообщаться.

— Поздороваться — мы поздоровались, а вот пообщаться, извини, не удастся. Отбываем мы скоро. А вот и автобус, — обрадованно воскликнула я, узрев выехавший из-за поворота высокий и длинный бело-синий транспорт.

— Куда отбываете-то, можно хоть узнать?

Я покачала головой и отвернулась от него, сделав вид, что меня очень заинтересовали деревья поблизости, а Юлька лаконично ответила:

— На экскурсию.

— Ну ладно, давайте. Удачи вам, — пожелал от души Дмитрий, однако, что странно, так и продолжал стоять рядом.

Каково ж было мое удивление, когда ставшая в центр небольшой группы людей женщина-экскурсовод, зачитывая список пассажиров, помимо Любимовой, Образцовой и другой кучи-малы фамилий, назвала «Каретников».

Я была в шоке.

— Ты что, тоже едешь?

— Да, — по-простецки ответил он. Нет, ну ни фига себе! А сам-то: «Удачи вам». Хорош притворщик!

— Откуда ты узнал?!

— Что, прости?

— Не притворяйся! Ты знал, что мы поедем на этом автобусе. Я спрашиваю: откуда?

— И мне интересно знать, — Юлька была со мной солидарна. Она тоже поняла, что это не может быть простым совпадением.

— Ну хорошо, — сдался под натиском боевых подруг Дмитрий. — Додуматься не составило особого труда. Видели бы вы свои лица, когда расспрашивали меня про пещеру «Нежух». Я был уверен, что в тот же день вы отправитесь в санаторий записываться на скорейшую экскурсию. Я тоже сходил на разведку и выяснил, что скорейшая — сегодня. И вот я здесь.

— Хитер, — сказала я злобно, но уважительно.

— Умен, — сказала Образцова почти с восторгом.

— Догадлив, — добавил Дима с частичкой надменности в голосе, и мы проникли внутрь автобуса. Я и Юлька сели почти в самый конец, а Димка, естественно, уселся на сиденье впереди нас. А рядом с ним — ни за что бы не догадались — совершил посадку грузный дядечка по фамилии Сталин. Причем в списке его не было. Конечно, он же большой начальник, а тут какой-то дурацкий список!

Что и говорить, свежеиспеченный сосед тут же задал свой излюбленный вопрос, что говорило вот о чем: это место, рядом с Дмитрием, он приглядел для себя преднамеренно.

— Вы отдадите мне брюки или нет? — Вот он, тот самый вопрос.

Мы с подругой закатили глаза, а чем занимался Димка, не знаю, но могу сказать, чем занимался его затылок, который мы единственный могли наблюдать из всех частей его тела. Так вот, затылок начал яростно краснеть, и даже коротко стриженные темно-темно-русые волосы не могли этого скрыть.

— Мне как, прям щас раздеться или по возвращении? — довольно дерзко парировал он, а Юлька хихикнула в руку.

— Вы что, маньяк? — удивился Сталин.

— А вы что, шизик?

Затылок Сталина заходил буграми и частично окрасился в томатный цвет. Но только частично, пятнами. Прожевав обиду, он спокойно пояснил:

— Вы меня не поняли. Мне не ваши брюки нужны, а мои.

— Нет, а сейчас на вас что? — Затылок Каретникова не отличался особенной деликатностью, в общем, как и его обладатель. — Юбка?

— Нет, что вы, какая юбка? — недоумевал другой затылок. — Не одни же у меня брюки, в самом деле? Но те были очень удобными, на подтяжках. А эти будут сваливаться!

— Сочувствую.

Казалось, два затылка сейчас подерутся, но, к счастью, все обошлось. Они успокоились и больше не разговаривали, так что до первых пещер мы доехали очень цивильно и спокойно.

Отправившись на экскурсию по первым двум пещерам, мы и не предполагали, что так лоханемся: все пассажиры автобуса тут же повынимали свои фотоаппараты и начали щелкаться не переставая, а у нас ничего подобного с собой не было. И как я не подумала над этим заранее?

— Мы выделяемся среди толпы, — едва не споткнувшись на неровной дороге, шепнула мне Юлька на подходе к серой каменистой горе, которая таила в себе сразу две пещеры. Испугавшись чего-то, тут же прибавила: — И это не из-за моей футболки!

— Знаю, — кивнула я. — Доставай телефон. Будем сниматься на мобильники.

За этим занятием и застал нас Каретников.

— Ну и что вы там наснимаете на свои три мегапикселя? — издевательским тоном подкалывал он двух несобранных подруг. — Вот на что надо. — Дима достал навороченную камеру. — Взял у Михи попользоваться.

— Сам-то он где? — проявила интерес к потенциальному мужу Образцова. Так и вижу ее Юлией Лисовской. А что, очень звучно вышло.

— А я не сказал ему, что вы затеваете. Он не любитель всех этих экскурсий. И потом, вдруг бы я все-таки ошибся?

— Ах, это был бы мощный удар по твоей самооценке, — с наигранным сочувствием сказала я патетично.

— Да, если хочешь, — не стал он спорить. Затем без спроса принялся фотографировать нас и снимать на видео. Мы всячески закрывали свои лица, но иногда он все же умудрялся подлавливать обеих, причем не самым удачным для нашей внешности способом.

Экскурсовод собрала нас в кучку перед входом в первую пещеру и начала вещать. Мы тихонечко переговаривались между собой, игнорируя ее рассказ, ведь эта пещера была нам до фонаря. И следующая тоже. А вот третья, последняя… Она должна была дать нам то, за чем мы уже довольно долго охотились. А Димка набрался наглости и шикнул на нас с подругой, чтобы умолкли и не мешали слушать. И вообще, весь его вид говорил о том, что Дмитрию здесь очень интересно и, была б его воля, он бы дневал и ночевал в этих познавательных поездках.

Мы посетили обе пещеры, а выйдя оттуда, отправились подкрепляться в местную шашлычную. Деревянные столы, отгороженные друг от друга прутьями, пересекающимися вдоль и поперек (что-то вроде забора), имели по две лавочки с обеих сторон и предназначались для четверых человек каждый. Весь ряд столов покрывала крыша из сотни тонких ветвей, так что создавалось впечатление уютного шалашика. Чуть поодаль расположился самый заурядный фургончик, в которых обычно на рынках продают шаурму и чебуреки. Так вот каким шашлыком нас собрались кормить — разогретым в микроволновке. Я так тоже могу приготовить.

Повторюсь, стол был рассчитан на четверых, потому директору санатория ничего другого не оставалось, как примоститься к нам же. Каретников решил поухаживать за нами с Юлькой — а может, и за Сталиным, поди разбери — и накупил по две порции шашлыка каждому, по порции салата из огурцов и помидоров с майонезом, а также бутылку настоящего южного вина, которое здесь готовят сами. Это вино даже Юлька пьет, до того оно легкое и похожее на обычный виноградный сок. Мы позволили себе расслабиться и кушать, и пить, и снова кушать. Кстати говоря, я зря грешила на шашлык — он оказался очень вкусным, пальчики оближешь. Юльке с непривычки настолько вскружил хмельной напиток голову, что она даже не принялась настаивать на том, чтобы вернуть Димке деньги, которые он на нее потратил. Что это с ней? Разучилась экономить чужие сбережения? Или начала более скрупулезно экономить свои? Нет, это на нее это не похоже. Подруга всегда была щедрой, наверно, это просто пагубное воздействие вина. Что касается меня, я и не думала делить Димкины затраты на всех и отдавать ему часть. По моему разумению, мужчина обязан так поступать. Сама я никогда ничего не прошу, но, коли он первый предложил, ради бога, пусть поухаживает.

Зато Сталин не желал, чтобы Каретников за ним ухаживал. Это он выразил следующей репликой:

— Я заплачу.

— Разумеется. С девушек я деньги не возьму, а вы должны мне ровно четверть потраченного на обед.

— Нет, вы не поняли. Я заплачу за брюки. Только верните их.

Было видно, что Димка еле сдерживается, чтобы не вылить остатки вина мужику за шиворот. Однако он не стал, сказал только:

— Нет уж, будьте любезны вернуть мне за обед. А брюки можете засунуть себе…

— Дима! — оборвала его до ужаса воспитанная Образцова.

— …В пакет.

Сталин послушно заглянул в пакет, наверно, ожидал узреть там в сложенном виде долгожданные брюки на подтяжечках. Но, судя по горестному вздоху, их там не оказалось. Странно. Мне вдруг стало интересно: а кто на самом-то деле спер штаны? А если их не крали, то где же они?

Когда бутылка была допита, а шашлык и салат доедены, мужчины, на удивление, вроде как сдружились. Дима поклялся именем матери, что не воровал портки ни у кого ни разу в жизни, а Сталин вернул ему положенную часть денег за обед, ту, на которую сам поел. Засим мы все вернулись в автобус.

…Через двадцать пять минут автобус затормозил на поляне, откуда открывался поистине чудесный вид: красавица гора, гордая и неприступная, приютившая на своем теле множество деревьев, упиралась широкой стопой на поросшую густой травой почву, а свой острый купол устремила ввысь, в дивное нежно-голубое небо с редкими маленькими пушистыми облачками, среди которых, словно королева на троне перед подданными, светило яркое, палящее божественное солнце; по периметру, насколько хватало глаз, величественную гору омывала шумная река, звучное урчание которой даже с такого расстояния доносилось до путешественников. К подступу к горе через реку вел мост, старый, расшатанный, сотворенный из канатов и тонких деревяшек, который того и гляди развалиться, стоит на него ступить.

Нам дали пару минут. Я смирилась с тем, что в Димке умер папарацци, и больше никак не реагировала на то, что он без конца фотографирует нас с подругой, к тому же панорама была на самом деле великолепной и ослепительной. Хотелось остаться здесь жить. Навеки. Но, к сожалению, долг звал — нам до зарезу нужна была карта. Я напомнила об этом Юльке, которая тоже была на грани безумия в связи со свалившейся на наши ясны очи красотой.

— Идем. Предельное внимание.

Она кивнула, взяла меня под руку, а Димка, налюбовавшись и нафотографировавшись вдоволь, обнял меня за талию, вот так трио и достигло моста, где ждала нас экскурсовод.

— Пещера «Нежух» является одной из многочисленных загадок света, — приступила она к монотонному рассказу. — Никто не знает, откуда она появилась и как давно уже находится в нише этой горы. Одним из открывателей пещеры был историк и археолог Аркадий Нежух, отец основателя города Туапсе — Филиппа Аркадьевича Нежуха. В честь первого и названа пещера. Эксперты, частенько наведывающиеся в эти места, выявили сильные магнитные волны внутри пещеры. По еще не установленным причинам там жутко холодно, гораздо холоднее, чем в предыдущих, где мы уже успели побывать. Пока этот факт считается феноменом, загадкой природы. Так что предупреждаю, если у вас есть с собой одежда, которую вы в автобусе сняли, вернитесь за ней и наденьте. — Несколько человек, почесав тыковки, поспешили обратно в поджидающий автобус. Я же с надеждой воззрилась на Димкину ветровку, потому как сама была почти голяком. Вот ведь предусмотрительный человек Каретников! Впрочем, насколько мне известно, он частый гость в таких местах, так что должен уж запомнить. — Если среди вас есть люди, сильно подверженные влиянию перепада атмосферного давления, — продолжала запугивать женщина с бейджиком на груди, — возможно, вам разумнее будет не ходить туда, а подождать остальных снаружи, подышать свежим воздухом, сделать памятные снимки на природе, потому что однажды нескольких людей со слабым здоровьем пришлось увозить отсюда прямо на «Скорой помощи». — Пяток бабушек и дедушек, переглянувшись, сообщили даме, что они отказываются спускаться в пещеру и подождут здесь, так как у них нелады с давлением и сердцем. — Разумно, — одобрила экскурсовод. — Ну что ж, остальные — за мной. Только, ради вашей же безопасности, ступайте за мной след в след! Итак, — она первая подошла к шаткому мостику и схватилась за канатный поручень, — переходим по одному, двух человек этот мост не выдержит. Смотрите внимательно, как я перехожу, и каждый, по очереди, проделает все то же самое, шаг в шаг. — Она начала медленно переставлять ноги с одной дощечки на другую, крепко держась руками за канат. Мост на это отвечал скрипом и потрескиванием, точно мечтал разорваться и кануть в небытие. И вот она на том берегу. — Следующий пошел, — отдала женщина приказ.

Мы с подругой умышленно встали в очередь самыми последними. Пара теток преклонных лет даже кричала, переходя реку по мосту, и предводитель экскурсии велела им не смотреть вниз. Они слушались, поднимали головы и шествовали дальше. Сталину пришлось хуже других: дурацкие брюки начали сползать, как он и предвидел, так что директору приходилось одной рукой держаться за канат, а второй — за ремень. Блин, когда же он найдет потерянные портки, что на подтяжках? Или пусть жена пришьет подтяжки к этим, что ли.

Наконец дошла очередь и до меня. Ступив на дощечку и сделав шаг вперед, я ощутила, как подо мной что-то сильно завибрировало, и машинально опустила глаза. Веревка, связывающая деревяшки, натянулась до упора, всем своим видом советуя мне не делать резких движений; канатный трос, протянутый на уровне локтя от одного металлического колышка, возвышавшегося на первом берегу, к другому, вбитому уже на берегу, где находилась гора и куда я собиралась попасть, совершал дикие колебательные движения, передающиеся пальцам, которые, казалось, вот-вот разомкнутся, не сумев удержаться на нем; поток реки, быстрый и шумный, несся по бесчисленным поворотам русла и, натыкаясь на острые валуны, высовывающие свои носы из воды, вспенивался и пузырился, меняя исходный прозрачный цвет реки на грязно-белый. Река была свирепа и беспощадна, и, если кто-то попадется ей в плен, она, не раздумывая, со скоростью звука унесет его с собою в великое морское царство.

Я выразительно ахнула и тут же услышала знакомое:

— Не смотрите вниз! И держитесь крепче!

И как ей не надоело каждому повторять одно и то же?

А тебе-то как, Катерина, не стыдно? Ты ведь не каждая, ты особенная! Ты ничего не боишься и многое можешь преодолеть. Так что кончай дурить и дрейфить и погляди лучше на тех бабулек, которые всего за минуту перешагнули этот барьер и оказались по ту сторону!

Это возымело силу. Хотя я немного кривила душой, говоря про бабушек — среди нас осмелилась остаться лишь одна зрелая женщина лет шестидесяти, — все же мне стало стыдно за временное чувство страха, и я довольно храбро, гордо глядя перед собой, преодолела оставшуюся половину пути.

За мной пошла Юлька, которая тоже, посмотрев вниз, едва не очутилась в обмороке, но вовремя собралась и оказалась возле меня. Замыкал шествие Димка. Что и говорить, на его лице во время перехода по колеблющемуся мосту не возникло и тени испуга, появилось такое впечатление, что он даже за канат почти не держался. Но этого ведь не может быть, верно? Он же не супермен. Значит, просто почудилось.

Вот мы уже приблизились к горе. Далее ко входу в пещеру шел спуск по деревянным ступеням, дно которых было вбито в почву, всего их я насчитала тринадцать. Предпредпоследняя на ньютоны человеческого веса (да-да, вес измеряется в ньютонах, вспоминаем физику) откликнулась совсем иным звуком, нежели остальные. Он был глухой и в то же время отчетливый, тогда как голосов двенадцати других ступеней практически не было слышно. Мы с Юлькой, заметив это дело, тут же загорелись. Оно и понятно — третья ступень! Вот она, третья ступень!

— Что-то не так? — спросил нас Димка. — У вас изменилось выражение лиц.

— Нет, мы просто устали, — ляпнула Юлька очередную глупость.

— Да? — хмыкнул спутник. — Чтобы от усталости так загорались глаза и тряслись руки… Это что-то странное. Более похоже на золотую лихорадку.

Мы никак не стали отвечать на этот выпад, пусть думает, что душе угодно. Нам было все равно, ведь карта со второй частью кода от сейфа с неизвестно чем, но, бесспорно, чем-то очень стоящим, фактически уже у нас в руках!

Группа людей паровозиком проникла в недра пещеры «Нежух» — источника мощных электромагнитных излучений. Тусклый свет мизерных электрических лампочек, подвешенных на проводах вдоль каменистой стены, слабо озарял внутреннее пространство. Были видны серые сталагмиты, торчащие снизу, и сталактиты, свисающие сверху на разной высоте. Некоторые из последних даже доставали до наших голов, и приходилось нагибаться, чтобы пройти мимо, так как обойти было нельзя — вход в пещеру представлял собой длинный узкий коридор. Насчет холода экскурсовод, как выяснилось, не для красного словца сказала — у меня зуб на зуб не попадал, все тело сковал коварный озноб, а руки усиленно потирали одна вторую.

— Хочешь? — Димка потряс ветровкой, вопросительно глядя на меня, и, получив в ответ кивок, стянул с себя одежду и накинул мне на плечи.

— С-спас-сибо, — мои зубы все еще бились друг об друга, потому вышло вот это вместо обычного «спасибо». Однако ткань сделала свое дело, и мне вправду стало значительно теплее и комфортнее.

Юлька воззрилась на меня с недовольством пополам с завистью.

— Так тебе и надо, — задорно подмигнул моей подруге Каретников. — Не воровала бы у Сталина брюки — он бы тебя сейчас грел вовсю, отдав свою фуфайку.

Сталин, шедший впереди, одобрительно хмыкнул, оценив шутку, а Юлька фыркнула.

Наконец тускло освещенный коридор закончился, выведя группу туристов на широкое пространство, откуда вело множество ходов.

— Пещера очень длинная и представляет собой лабиринт, — активизировалась экскурсовод. — Так что ни в коем случае не бродите здесь одни. Идите строго за мной, гуськом. А то здесь в прошлом году пара человек отбилась от экскурсии и заблудилась. Их все еще ищут.

— Ну и дела, — шепнул Дмитрий и сказал уже громче, чтобы все могли услышать: — Ничего, не переживайте, я успел привязать конец ниточки ко входу. Так что Минотавр нам не страшен!

Кое-кто хихикнул, мы с Юлькой в том числе, но женщина-гид воззрилась на него с неудовольствием. Мол, она так старается, страху нагоняет, а этот тип взял и все испортил своими шутками-прибаутками.

— Идем дальше. Все за мной, никто не отстает!

Она вошла в один из ходов, тот, что был освещен и имел более широкий проход, и остальные, гуськом, как она и советовала, последовали за вожаком. Но мы с Юлькой не спешили углубляться в пещеру. Ступени-то были снаружи!

— Я забыла кое-что в автобусе, — соврала я, смотря на Тесея современного русского розлива честными-пречестными глазками. — Ты иди дальше, а мы с Юлей сбегаем туда и тут же обратно.

Выражение его лица сказало о том, что Димке моя затея не понравилась.

— Что, никак нельзя обойтись без этой вещицы? Как вы нас найдете? Вы же не будете знать, в какой поворот нужно свернуть!

— Нам твоя ниточка поможет! — съерничала я, мы с Образцовой взялись за руки и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, отправились к выходу.

На улице было гораздо жарче, чем внутри. Действительно, загадка! Ощущение, точно мы десять минут посидели в холодильнике в одних трусах, потом все же вышли из него и очутились в пустыне Сахаре. Хотя какая уж тут пустыня… Старички вовсю тусовались на поляне с фотоаппаратами в руках. Мы их отчетливо видели, так как они были на пригорке, а вот нас они заметили вряд ли. Мы сливались с булыжниками, нашедшими свой покой возле входа в пещеру, и с фоном горы. Да и вообще, нас разделяло расстояние до моста, сам мост, потом нужно было спуститься по лестнице далеко вниз и свернуть немного вбок, так что, не зная, куда собственно смотреть, различить нас было невозможно. Две подруги и не стремились привлекать к себе внимание, оттого даже переговаривались полушепотом.

— Ты заметила, что третья ступень отличается от других? — задала Образцова глупый вопрос: мы обе это заметили, еще когда спускались.

— Да. Она внутри пустая, в ней есть ниша.

— Думаешь, это то, что нам надо?

— Не сомневаюсь. Что там у нас в рюкзаке? Похвались.

Юлька сняла с плеч маленький рюкзачок и вывалила на землю инвентарь — молоток, гвоздодер, плоскогубцы, отвертку простую, отвертку крестовую и немного гвоздей различных размеров.

— Думаю, нам нужно это, — оглядев сие великолепие, подняла я гвоздодер и направилась с ним к лестнице. Юлька чапала за мной.

Верхняя доска третьей ступени была прикреплена к основанию гвоздями с двух краев, одним — с левого, и одним — с правого. Я ухватилась за инструмент покрепче и, уцепившись разъемом гвоздодера за шляпку гвоздя, потянула что есть силы вверх.

— Ну как? — полюбопытствовала подружка, имевшая обыкновение перекладывать на мои хрупкие плечики всю самую черную и тяжелую работенку, а я, так как все еще напряженно тянула вверх, ответила ей что-то вроде вот этого:

— Ы-ы-ы-ы!

— Понятно. — Она почесала затылок. Затем почесала бровь, потом — нос, после — подбородок. Причина столь интенсивной чесотки была в следующем: Юлия Сергеевна кумекала, каким образом мне помочь. — Давай так попробуем, — выдал ее мозг свежую идею, сама она прижалась ко мне сзади, обняв, ухватилась обеими ладонями за рукоять молотка и тоже стала тянуть. Вот так, в четыре руки мы боролись с одним-единственным несчастным гвоздиком.

— Постой, мы неправильно делаем! — осенило меня. — Эффект рычага!

Юлька поняла меня, и, не меняя позы, мы стали давить на деревянное основание гвоздодера вбок.

«Увидел бы нас сейчас Каретников, страшно бы обрадовался», — не успела я подумать, как гвоздь сдался и катапультировал высоко вверх, а мы, оступившись, дрепнулись на пятые точки, причем я приземлилась прямехонько на драгоценную подругу.

— Пардон, — поднялась я и отряхнулась.

— Сколько же ты весишь? — возмущенно прохрипела Юля, тоже поднимаясь.

— Мало! Пятьдесят пять!

— Быть этого не может, — продолжала она ворчать, я показала ей знак «тихо», склонилась над вторым гвоздем и молча подозвала пальцем, дескать, подойди поближе и помоги.

Второй гвоздь капитулировал куда быстрее — это мы проявили сноровку, кое-чему научившись в первый раз.

— Уф, — утерли неугомонные подруги пот со лба и ринулись к верхней доске, чтобы скорее ее поднять и заглянуть внутрь.

Наши котелки отбрасывали тень на днище ступени, из-за этого было плохо видно, что там внутри и есть ли что там вообще. С этим я просунула туда кисть и под громкий, мелодичный шум льющейся неподалеку воды начала шарить. Здесь что-то твердое уперлось мне в спину.

— Убери свой локоть, и без того проблем хватает, — обругала я подружку.

Но та была не согласна с критикой:

— Какой еще локоть? Я тебя даже не касаюсь! — Она обернулась, чтобы выяснить, что же мешает ее капризной подруге искать карту, совсем неожиданно для меня вскрикнула и зажала рот рукой.

Я повернула голову. Парень во всем черном, убивший Алексея Корчагина и женщину в черно-белом купальнике, приставил ствол пистолета мне между лопаток и произнес:

— Попались.