Крохотный поселок Валищево встретил нас отнюдь не радушно. Мы долго топали пешком от остановки, отец нес все мои три громоздких чемодана, у меня же был еще пакетик и дамская сумка в руке (ума не приложу, почему никогда не ношу ее на плече). Из всего лишь четверых человек, что встретились нам за долгое путешествие к дому номер сто тридцать три (у них даже улиц нет, вот дыра!), трое на вежливое отцовское приветствие только едва заметно кивнули, а один вообще в нашу сторону и не глянул.

Я отчаянно копалась в себе, желая распознать хоть малюсенький намек на узнавание местности, но почему-то намеков не было, что изрядно понижало мой боевой дух и позитивный заряд, полученный вначале.

– Здесь много чего изменилось за эти годы, – заметил отец, поняв причину моего упавшего настроения. Сам того не поняв, он испортил его еще больше.

Я встала на дороге и обернулась к нему.

– Изменилось?! Нет, а как, ты думаешь, я искать буду?! Я же ничего здесь не узнаю, следовательно, и не вспомню!

Михаил Геннадьевич смутился.

– Ну… Конечно, и дом наш тоже изменился. То есть раньше был сарай, а я, воспользовавшись временной материальной обеспеченностью в результате крупного выигрыша, достроил его. Первый этаж утеплил, кое-что реконструировал и достроил второй этаж.

– Мама! – театральным жестом запустила я пальцы в волосы, сдавив виски и выронив пакет. – Ты, я надеюсь, шутишь?!

– Н-нет. – Неудивительно, что отец стал заикаться. Да, я сложный человек, но ко мне можно привыкнуть. Только у него не было на это времени. Пока я росла, он играл в карты, ставя на кон фамильные драгоценности. – Доча, ты только не кипятись! Двор остался прежним! Пока я дом обустраивал, я же проверял всякие потайные углы, и ничего не нашел. Я ведь думал как: отец припрятал все ценности где-то здесь, чтобы они не попадались мне на глаза и я не мог их продать или поставить на кон.

«И все-таки ты поставил», – подумала я, но не стала говорить вслух.

– Когда в доме я их не нашел, понял, что отец передал их твоей матери, Ирине. Но оказалось, что у нее была только часть, вот я опять и вернулся к предыдущей версии. Только оставил он, очевидно, не в доме, а где-то снаружи. Или во дворе, или в тех местах, где вы гуляли, пока жили здесь.

– Ладно, – успокоилась я. – Идем.

Мы уже подошли к нужному дому, поэтому поворачивать назад было бы глупо. Забор был низкий и расшатанный – здесь воров не боялись, очевидно, просто нечего было красть. Сам домишко был небольшим, хоть и двухэтажным, и абсолютно разнородным: очень бросалось в глаза то, что крайняя часть его была выложена деревянными досками, выкрашенными в бежевый цвет, остальная же была кирпичной, но первый этаж сложили из серого крупного кирпича, тогда как второй – из стандартного красного. Это было так забавно, что я даже вполголоса хмыкнула. Однако отец услышал.

– Что? Тебе не нравится? – спросил он озабоченно.

Не хотелось его обижать.

– Нет, все чудесно. – Видя, что мне не верят, стала сочинять на ходу: – Смело подобранная композиция бежевого, серого и красного цветов подчеркивает индивидуальность строения и неординарность хозяина.

– Издеваешься, – констатировал отец печально.

Только я хотела заверить его в обратном, как поняла, что на самом деле сама давно уже запуталась, когда я ерничаю, а когда пытаюсь сказать приятное, так что, вполне возможно, папан прав, и я просто уже на автопилоте высказалась совершенно в своем стиле.

– Извини, – только и оставалось мне покаяться.

– Ничего. Пройдем в дом? – предложил он, почесав руку. – Или хочешь пройтись по двору для начала?

Подумав, я ответила:

– Нет, сперва нужно обустроиться, а потом заниматься делами. У вас здесь все дома такие? – Испугавшись произнесенного слова «такие», поспешила уточнить, дабы отец вновь не обиделся: – Я имею в виду, на одного собственника? Многоквартирные есть?

– Да, имеются в конце поселка. – Михаил Геннадьевич вышел за калитку, чтобы показать направление. – Вон туда, Катя, видишь? В ту сторону пойдешь по дороге и выйдешь к ним. Парочка двухэтажных и один четырех. В нем, кстати, расположен супермаркет. Везде понастроили этих «пятерочек», «копеечек», «кварталов»! Вот и до нас уже добрались. Знаешь, если пойдешь туда, то смотри не попадись на обманки! Они просроченные товары на видном месте кладут, а ты дату внимательно читай. Не знаешь, лучше бери то, что на самых верхних полках лежит, там оно зачастую лучше. – Отчего-то смутившись (наверно, ему непривычно было поучать собственную уже взрослую дочь), добавил: – Это по телевизору показывали недавно. Хорошая программа, про то, как богатеи дурят простой народ.

– А у тебя дела какие-то сегодня, что ли?

Михаил Геннадьевич говорил так, словно сам здесь жить не собирался и бросал меня одну на сражение с супермаркетом-обманщиком и играющим в прятки ожерельем Голицыных.

– Нет, сегодня я с тобой! – замахал руками папаша. – Но завтра я правда отлучусь по делам ненадолго, прямо с утра. Нужно будет отдать пока то, что есть. Так что не жди меня, как проснешься, сама спускайся, умывайся, завтракай, я тебе сегодня все покажу, расскажу… Ой! Так что мы в дом-то не заходим? – спохватился он и забегал на месте. – Прости меня, растяпу! Сейчас открою замок, где ж ключи-то…

Отец нашел ключи, впустил меня в разнородное здание, которое внутри на удивление оказалось выдержанным в едином гармоничном стиле, что составляло резкий контраст с внешним обликом дома. Угловатый коридор при входе вел сперва в кухню, напротив которой разместилась ванная с туалетом внутри, затем проходил в обширную комнату, гостиную, из которой вела еще одна, но маленькая – спальня отца, – а рядом с дверью внутри гостиной установили узкую лестницу на второй этаж. Он был намного меньше, чем первый, на нем находился только квадратный коридорчик и комната метров в одиннадцать-двенадцать. Я сразу поняла, что комната на втором этаже предназначается мне.

– А ты почему на втором не спишь?

– Да я это… высоты боюсь, – сознался родитель.

– Ну-ну…

Мало того, что картежник, так еще и высоты боится. И как он ее боится, находясь на втором этаже своего дома, скажите на милость? В окошко не может смотреть? Так пусть не смотрит. Странно это.

Так вот, насчет стиля. На первом этаже обои в коридоре, кухне и комнатах были одинаковыми – нежно-зелеными с бежевыми вкраплениями. Мебель всюду была хоть и не новая, но вполне приличная, также бежевая, ее оттенок строго совпадал с пятнами на обоях. Ванная была выложена плиткой – белой и зеленой, правда, кое-где потрескавшейся, но стиль был соблюден. Коридор и комната второго этажа, словно в противопоставление первому, красовались бежевыми обоями с рисунком в виде очень крупных зеленых цветков, системно распределенных по стенам. Ночник в комнате и покрывало на кровати тоже были зелеными, цвет был идентичен цветам на стенах.

– Мне здесь нравится, – удовлетворенно заметила я, осматриваясь.

Отец просиял:

– Вот и замечательно. Пойдем поедим чего-нибудь.

Предложение мне пришлось по душе, и через минуту мы устроились за небольшим, рассчитанным на двоих, максимум на троих обеденным столом на кухне.

Отец накрыл на стол: поставил перед нами тарелки с картофельным пюре, достал вилки, налил зеленого жасминового чаю. Во мне проснулась совесть, и я на скорую руку сварганила примитивный салат из редиса, огурцов и помидоров – все свое, с огорода.

– Ты извини за картошку, – сказал отец, когда мы сели, – ты, наверно, жареную любишь, но я почему-то предпочитаю пюре.

– Удивительно! – улыбнулась я, моргая. – Я тоже не люблю жареную. На мой вкус, вареная, тем более мятая – самый смак.

– Правда? – обрадовался папаня, но вдруг погрустнел: очевидно, не поверил моим словам, решив, что я его утешаю. Это он зря, на самом деле я про себя дивилась, насколько же мы похожи. Притом что знакомы пока всего несколько часов. Что же будет дальше?

– А какие фильмы ты любишь? – кинулась я с расспросами, поддавшись родившейся в голове дурной идее отыскать у нас еще что-нибудь общее. Внешне мы все же похожи не были, тогда, может, у нас много общих интересов и предпочтений? Мне было бы приятно об этом узнать, не знаю почему.

– Я фильмы-то не особо жалую. По телевизору только новости смотрю да документальные передачи.

– Надо же, я тоже люблю документальные фильмы! – изумилась я. – Кстати, сегодня вечером будут «Необъяснимые истории».

– Знаю, я всегда их смотрю! – пуще прежнего обрадовался Михаил Геннадьевич.

– И я! Никогда не пропускаю!

Мы рассмеялись.

Когда мы доели, я взялась мыть посуду. Отец ушел в свою спальню, подозреваю, чтобы поспать: почему-то мужчин все время клонит в сон после обильной трапезы. Я же решила провести оставшееся до любимой передачи время с пользой.

Расставив посуду по полкам, я вышла из кухни, обулась и пошла на разведку во двор, что находился за домом. На улице было по-прежнему пасмурно, но вдруг начало парить. Видимо, к дождю. Что ж, зонт в небольшое путешествие из квартиры я с собой прихватила.

Пробираясь по узкой тропинке между грядок к центру двора, где была расположена беседка, обвитая виноградными лозами, я пыталась сконцентрироваться на умершем родственнике. Были ли мы здесь вместе, когда я была маленькой, как говорит новоявленный папаша? Если да, то где мы гуляли? И что мы, играя, прятали? И почему я этого не помню? Странное дело, помнить, как я сбежала в два годика из яслей и успела достигнуть близрасположенного дома, где жила, перед тем, как воспитательница меня догнала, но совсем не помнить о том, как на моих глазах дед прятал в каком-то очень укромном, таинственном и, безусловно, интересном для ребенка месте большую красивую искрящуюся штучку с зелеными камушками.

В мои размышления ворвались звуки тяжелого рока – то звонил мобильный.

Посмотрев на дисплей, я ответила:

– Да, мам?

– Ну что у вас там? Он ушел, наконец?

– Кто? Папаша?

– Кать, разве я тебя так воспитывала? – возмутилась мать. – Надеюсь, ты его-то так не называешь?

– Нет, его я называю по имени-отчеству.

– Все лучше… Ну так что там у вас?

– Я отдала ему перстень и серьги, но этого папаше оказалось мало, и он привез меня в Валищево.

– Куда?! – ошалела мать.

– В Валищево! Он здесь сейчас живет.

– Боже мой! Он привез тебя в эти трущобы, в этот прогнивший и заполненный тараканами сарай? Я-то надеялась, он давно сгорел! Или отошел бомжам!

– Мама-мама, ай-яй-яй! Между прочим, отец здесь сделал классный ремонтище, ввиду чего прогнивший сарай чудесным образом преобразился в шикарный двухэтажный особняк.

– Ой, Катя, мне твоя манера шутки шутить!..

– Я не шучу, я только немножко преувеличиваю. А в принципе, все так и есть. Правда, снаружи этот монстр является диким смешением стилей, цивилизаций и временных пространств, – сказав это, я живо обернулась на окна дома: вдруг отец все слышал? Мне бы этого не хотелось. В то же время почему? Бог с ним, слышал, значит, слышал. Продолжила: – Но внутри все очень симпатично.

– Надо же! Ремонт сделал. Ай да Мишка, – поражалась мать, – я думала, он ни на что не способен. А баба где его? Не спросила?

– Мам, какая тебе разница, где его баба?

– Да и впрямь никакой. А че он тебя в гости-то позвал?

– Не в гости. Я здесь буду жить пока.

– Что?! Зачем?

– Мам, а это правда, что я здесь жила вместе с дедом, когда была маленькой? – понизив голос, ответила я вопросом на вопрос.

– Да, было дело, – с громким вздохом произнесла родительница, у которой от сообщения, что дочь переселилась под кров главного врага – бросившего ее мужчины, – совершенно испортилось настроение. – У твоего деда астму нашли. Велели жить на свежем воздухе. Валищево и тогда, семнадцать лет назад, никому на хрен не нужно было. Вот дед и поехал туда с тобой, зная, что сына там не встретит. Они ведь поругались из-за того, что отец твой нас бросил. Ну вот, дед там вытерпел семь дней, в отличие от своих сверстников, он был крайне городским человеком, и вы с ним вернулись.

– Значит, мне было четыре? – справилась я со сложнейшей математической задачкой.

– Нет, по-моему, четырех тебе еще тогда не исполнилось. Это было вроде бы зимой. Не помню точно.

– Ладно, это не суть важно. – Я помолчала, пытаясь окунуться в свой внутренний мир, после сказала не то маме, не то самой себе: – Почему же мне все это незнакомо?

– А зачем тебе это узнавать? Не забивай себе голову, возвращайся в город.

– Я не могу, мне нужно отыскать ожерелье. Отец уверен, что дед спрятал его где-то здесь, когда мы с ним тут жили.

– Чего?! Он хочет, чтобы ты нашла ему оставшуюся фамильную драгоценность? Он что, спятил? Совсем обнаглел? Совесть растратил? Мораль в карты проиграл?.. – и так далее.

Мать до того увлеклась, что мне пришлось ее перебивать:

– Он заверил, что, как только отыграет с помощью ожерелья ту часть, что проиграл, он все это общим скопом отдаст мне, потому что, как он считает, эти сокровища должны оставаться в семье.

– Тебе? Он сказал, что тебе отдаст? И ты поверила? – хохотала мама. Единственное, что может вернуть ей бодрое расположение духа – это смех над собственной дочерью, надо полагать.

– Перестань! Даже если нет, я должна ему помочь, это мой долг! Иначе его убьют!

– Да кому он нужен? Послушай свою мать, бросай заниматься ерундой и возвращайся домой!

Мать дала отбой.

«Возможно, она и права», – подумалось мне, но тем не менее я, убрав сотовый обратно в карман джинсов, дошла до беседки и села на одну из трех табуреток, стоявших вокруг самодельного круглого деревянного стола. Чуть поодаль виднелся мангал и сложенные на траве шампуры. Мне вдруг пришло в голову: интересно, зачем здесь три табуретки? Отец же живет один. Впрочем, наверно, у него бывают друзья. Те, с кем он играет. А можно ли их назвать друзьями? Тех, кто грозится убить тебя в случае, если не отдашь долг? Хм, вот уж не ведаю. В любом случае, отцу не позавидуешь. Иметь такое окружение! Лучше вообще уйти жить далеко в горы.

Итак, дед. Будем считать за аксиому, что он спрятал ожерелье именно здесь – так легче думается. Сразу возникают два вопроса. Первый: где он спрятал? Второй: а зачем, вернее, от кого он спрятал? От отца? Потому что знал, что тот сюда непременно вернется и захочет им завладеть? Так ценность-то фамильная и передавалась она все чаще по мужской линии. Следовательно, отец-то как никто другой и должен был ее получить, никаких братьев у него нет, он был единственным ребенком в семье. Но дед, видимо, хотел… что? Чтобы драгоценности достались именно мне? И поэтому первые два предмета просто убрал с глаз, но оставил в квартире, чтобы их могли найти мама с бабушкой и, если того потребует Михаил Любимов, отдать ему? Но чтобы главная ценность, ожерелье, ни за что на свете не смогла попасть в его руки?

Если так, то я совершаю большую ошибку, пытаясь найти украшение именно сейчас, когда того хочет отец. Получается, я предаю деда. Но он тоже хорош, мог бы предупредить как-то, хотя бы маме моей сказать, дескать, ежели вдруг найдете, то ни в коем!..

Есть еще одна версия. Дед опасался не собственного сына и не моей родни, а кого-то извне. Кого-то, кто охотился именно за ожерельем. Потому так небрежно отнесся к другим вещам, а его зарыл поглубже, возможно, в прямом смысле слова. Тогда у нас вновь возникает альтернатива: тот, кто искал, уже мог найти, дед умер очень давно; в ином же случае, ожерелье продолжает томиться в одиночестве неизвестно где, но подальше от глаз людских.

Но ничего не остается, будем искать. Вернемся к первому вопросу: где оно покладено, где оно зарыто? В доме нет, отец там все просмотрел вдоль и поперек. Мог не увидеть? В принципе, мог, но это навряд ли. Однако совсем уж скидывать со счетов эту версию не стоит. В то же время, если рассуждать логически, то человеку, приехавшему сюда, возможно, не с целью «подышать свежим воздухом» по совету врачей, а конкретно с целью спрятать ожерелье, не слишком разумно оставлять его на территории своего дома. Как говорится, если уж прятать, то прятать! Конечно, здесь, во дворе, мы посмотрим, и все же уповать на чудо особо не стоит. Искать нужно где-то далеко отсюда, таково заключение моей проницательной интуиции, спевшейся на время с железной логикой.

Все-таки я поднялась и вышла из окутанной лозами беседки на волю. Справа теснились грядки с картошкой, давно запущенные. За ними, возле забора росли яблони и сливы. Успевшие созреть яблоки радовали глаз желтым и красным цветами. А вот под ногами у меня все было, мягко скажем, неухожено. Щавель вперемешку с укропом, петрушкой, осокой и крапивой. Просто прелесть!

Я наклонилась, сорвала лист щавеля и надкусила. Пожевала, покумекала, плюнула тем, что пожевала, и двинулась налево – там тоже было полно яблонь и слив, к ним прибавлялись груши, под ними располагались, удивительное дело, очень опрятные грядки с помидорами, огурцами, редисом, морковью и зеленым лучком. Что ж, за этой частью сада папахен следит. Нужно ли тогда искать в этом месте? Коли грядки копались, выходит, в земле ничего не было. Реально ли, чтобы дед закопал ожерелье так глубоко, чтобы никто никогда не додумался копать на такую глубину? Конечно, нет. Во-первых, у деда не то было здоровье, во-вторых, с головой все же у него было в порядке, как я уже говорила вначале.

На всякий пожарный я походила туда-сюда меж грядок, задирала голову на ветки деревьев, но ничего подозрительного, ничего, привлекающего внимание, не обнаружила.

С чего я взяла, что предмет он закопал? Просто мне так привычнее, с зарытыми в землю кладами я сталкивалась, а вот с исчезнувшими драгоценностями – нет. «Может, продать первые вещи, серьги и перстень, чтобы нанять на эти деньги детектива, который бы стал искать последнюю вещицу, ожерелье?» – захихикала я про себя, ведь вся ценность фамильных драгоценностей в том, что они должны находиться вместе, это один комплект. Да, только дед, зная это, почему-то украшения разделил. М-да…

Мне снова стало казаться, что ничего дед не прятал. Просто ожерелье пропало. Или его украли. Неважно, важно, что то, чем я занимаюсь сейчас, – чистой воды поиск в черной комнате черной кошки, которой там нет. Вот это уже обидно.

Пригорюнившись, я дотопала до другой части огорода, той, где почти скончалась картошка. Присела на корточки и подперла голову рукой. Где же ты, мое ожерелье? Где ты?..

Внезапно мой взгляд выловил вдалеке что-то, не вписывающееся в общую картину. На зеленом фоне травы, у подножия дальнего дерева что-то лежало. Явно не ветка дерева, не его плоды, а ничего другого быть там, вообще-то, не должно.

Я вскочила на ноги и быстрым шагом направилась туда.

…Белый башмачок длиною сантиметра четыре, принадлежавший, видимо, какой-нибудь кукле Маше, пылился на траве. Неужели это… У меня сперло дыхание. Неужели это башмак от моей куклы, лежавший здесь с тех незапамятных времен, когда мы с дедом жили вдвоем в Валищево? И реально ли, чтобы он не сгнил, лежа на земле столько лет? Реально или не очень реально, однако сердце у меня закололо печально-сладкой ностальгической иглой.

Я взяла игрушечный башмак в руки, положила на ладонь левой руки и стала рассматривать. Да, он пыльный, грязный, когда-то был белым, но… семнадцать лет? Семнадцать лет?!

Тут мое внимание привлекло еще кое-что. Чуть дальше от места, где я нашла башмак, но все же довольно близко я обнаружила еще одну игрушку – маленького сине-красного спайдермэна – и принялась изучать. Его резиновые руки и ноги могли поворачиваться вперед и назад и сгибаться в локтях и коленях, но голова оставалась неподвижной. В мою «молодость», естественно, этой игрушки быть не могло, фильм появился относительно недавно. Значит, эти игрушки не мои. Но отец же сказал, у него не было других детей! Так что за ребенок оставил их здесь? И где он сам? Где ребенок?..