Спокойно умереть мне не дала противная соседка, изловчившаяся выйти погулять со своим пуделем как раз в момент моего приседания. Перебирая всех святых и нагоняя чертей на «ментов окаянных», которые измучили бедного ребенка — то бишь меня, — доведя до голодного бессилья, несчастная старушка умудрилась дотащить меня до второго этажа, то есть не то чтобы дотащить — скорее, проводить, потому что шла я сама, но сильно на нее облокачивалась. В оправдание скажу, что мне было очень стыдно прибегать к ее помощи, но после поездки с Хрякиным мои ноги действительно ослабли.
Прибытия моего никто не заметил — родители были заняты спором. Папа перелил из трехлитровой банки остатки варенья в пол-литровую, не заметив нахождения в последней гордо прячущихся от посторонних глаз пятисот рублей, из-за чего мать ругала его уже битый час, возрождая из недр своей необъятной памяти все старые обиды.
— Ах, ты не хотел портить пятьсот рублей? — доносилось свирепое с кухни. — Может, ты и математичку на прошлой неделе не хотел угощать блинами? Вообще-то я их тебе пекла, а не этой лохудре!
— Если тебя это утешит, она сказала, что они очень вкусные…
Стоит сделать лирическое отступление, что мой папа военный в отставке. На данный момент он преподает в моей школе ОБЖ, а иногда, когда физрук уходит в долговременный запой, то и физкультуру.
— Нет, я не утешилась! А кто истратил заначку под ковром на дурацкие спиннинги и блесны? — продолжала бушевать мама. — Я, между прочим, три года на шубу копила! Зимой прикажешь в шубе из воблеров ходить вместо норки?
— Ну, Люда, не ругайся так, — слабо отбивался папа, — на шубу мы еще накопим, вот только рыбацкую лодку куплю…
Я разделась, прошла в единственную комнату нашей квартиры и залезла на диван с книжкой в руках, надеясь хоть на этот раз осилить более десяти страниц «Тихого Дона», который мне казался весьма скучным произведением, но неожиданно для себя уснула. Очевидно, сказались стрессы последних двух дней.
Разбудил меня телефонный звонок. Часы показывали половину пятого. Так, обед проспала, причем вместе с полдником. С большой досадой потянулась к телефонной трубке. Звонила Катька.
— Подруга, чей-то у тебя голос такой сонный? Не разбудила? — Да, мы имеем обыкновение непредумышленно будить друг друга. — Слышь, че случилось. Ща умрешь! Только ты за порог — звонок. Сам следователь! И как номер, пройдоха, узнал?
— Иди ты! — удивилась я новости. — И что сказал?
Зря я удивилась, должна была ужаснуться. Выяснилось, что в деревне на момент убийства находилось очень мало жителей, и, не считая Катю с бабушкой и их гостей, все они спали и ничего не слышали. Соответственно, именно у моей подруги следователь посчитал целесообразным спросить, что она слышала, видела и кто из гостей выходил из дома. Кроме меня, все остались на ночь и даже не предпринимали попыток погулять, так что назвала она только мое имя. Но не это так сильно ошарашило меня, а вот что: у подруги очень длинный язык, и этим самым языком она проболталась о парне, который пытался меня подвезти, то есть о Николае.
— Да как ты могла! — Я чувствовала, что меня предали.
— Слушай, у меня вырвалось. И потом… Это ж правда, разве нет?
Я вздохнула. Действительно.
— Ладно. Что он еще говорил?
— Спросил точное время, когда ты ушла.
— Когда я ушла?! Он что, меня подозревает?!
— Не ори, не знаю. Может, просто формальность? Он обычным тоном спросил. А вот когда я до твоего парня дошла, ну что он подвозить тебя намеревался, Лысый как начал ругаться! «Что она, — орет, — факты от меня скрывает?!» Так что готовься.
— К чему? К тюрьме? Да как к ней подготовишься?!
— Бабуля в таких случаях говорит, что нужно сушить сухари. Видимо, там они идут как валюта. Ой, или это сигареты? Не знаю, короче, выяснишь сама потом на месте.
Я разозлилась и бросила трубку. Трубка, однако, тут же перезвонила и суровым голосом следователя велела завтра явиться в то же самое время.
М-да, Катьке легко шутить. А вот мне что делать? Я не говорила подруге о новой встрече с тем самым парнем из деревни и о родившихся к нему чувствах. Я не могла его подвести. С одной стороны, он появился в деревне, когда Крюков был уже минимум час как мертв (тело было прохладным). Да и потом, он уже общался со следователем, и тот ничего подозрительного в моем новом знакомом не обнаружил, иначе его бы уже определили в СИЗО. Но что если…
Я сморщилась, так сильно мне не хотелось додумывать эту мысль.
Что если он приехал в деревню задолго до того, как я увидела его на дороге? И не сказал об этом? Но опять же, это не говорит о том, что он виновен. Он просто не хотел отвечать на кучу вопросов (и после запоминающегося общения с Акунинским, я могу это понять). Нет, я решительно не могу выдавать Николая, не переговорив с ним предварительно. А поговорить я не могу, потому что он не оставил мне номер телефона.
Господи… Что ж делать-то?
В пунктуальности мне не откажешь: ровно в десять я заходила в двери треклятого здания.
— Можно? — поинтересовалась я на пороге комнаты Акунинского, но дожидаться ответа не стала и шлепнулась на свой любимый стул.
На первый взгляд казалось, что он даже не заметил моего присутствия — настолько углубился в изучение документов. Вены на висках набухли от напряжения, и следователь время от времени их почесывал. Я молчала, чтобы не вызвать на себя еще большее раздражение, чем обычно.
— Юлия Сергеевна, — без какого-либо приветственного вступления начал он, — я не буду вас винить за дезинформацию, сам понимаю, вам было нелегко, так что давайте сразу приступим. Припомните, пожалуйста, приметы гражданина, который предложил вас подвезти.
— А? — переспросила я, чтобы потянуть время и решить, как мне поступить. Ночью я продолжала размышлять на эту тему, но так и остановилась на мысли, что сначала необходимо переговорить с Николаем. В то же время обманывать я не хотела.
— Ну перед тем, как вы обнаружили тело? Был же мужчина, который предложил вас подвезти?
— А, это, ну да, был, — кивнула я, стараясь выглядеть беспечной; голова же моя готовилась взорваться от невозможности придумать какое-то решение, которое бы устроило одновременно и сердце, и совесть.
— Вы можете его описать?
— Хм, нет, наверно, не смогу.
— Почему? — сверх меры удивился он.
— Так темно было. И не помню я уже толком.
Акунинский заметно погрустнел, и краска сразу же бросилась мне в лицо — реакция совести на ложь. Я незамедлительно дала себе обет выяснить, что произошло той ночью. Если окажется, что Николай как-то причастен, я обязательно о нем заявлю. А на данный момент вежливый Коля с его обворожительной улыбкой мне куда больше импонировал, нежели скучный, злобно оскалившийся следователь.
— Ладно, давайте сделаем так. — Он достал лист бумаги и ручку и протянул мне. — Попытайтесь что-нибудь вспомнить и по ходу записывайте сюда.
— Но… — Уж очень мне не хотелось давать хоть какие-то приметы, которые так или иначе смогут вывести к моему новому знакомому. — Вы бы лучше взялись за водителя «КамАЗа», который меня чуть не сбил. Была же причина для такой спешки! Я имею в виду, может, это он убийца?
— О чем это вы?
Я поняла, что Катька об этом не рассказала (конечно! он выбалтывает только то, что нужно скрыть!) и поведала следователю, что именно помогло мне оказаться в кустах.
Следователь озадачился, пошуршал бумагами и сделал пару звонков. Наконец, изрек:
— Вынужден тебя разочаровать. Водитель данного «КамАЗа» был пьян и свалился в канаву на окраине соседней деревни. Он жив, находится в больнице и не имеет к убийству никакого отношения. Так что мы должны вернуться к приметам второго мужчины.
— Ясно.
Я решила, что запишу самые общие приметы, по которым все равно никого не найдут. Взяла со стола ручку и принялась за дело: «Высокий, симпатичный, темноволосый, одет в темно-серый костюм…»
В этот момент дверь приоткрылась, и в щелочке показалась голова миловидной молодой женщины; приятное, но заплаканное лицо обрамляли спутанные желтые волосы. Борис Николаевич оживился.
— Да-да, Наталья Викторовна, одну минуточку подождите, я тут кое с кем… особенным разберусь. — То, как он произнес слово «особенный», могло означать только «умственно отсталый». — Почему вы меня все время задерживаете, гражданка Образцова? Вы это нарочно?
— Но я…
— Идите-ка лучше в коридор, а когда закончите, принесете мне лист с приметами и можете быть свободны. Пока.
Короче говоря, выгнали меня в коридор, как какую-то вшивую собаку, а эту Наталью пригласили в кабинет. Ладно, хочешь приметы — сам напросился! Получай, фашист, гранату!
Через двадцать минут я завершила работу и осталась собою крайне довольна. Еще через столько же кабинет освободился (я не стала их прерывать), и тут пробил мой звездный час. Молча предоставив лист, я уселась на стул, а Борис Николаевич приступил к изучению. Схватившись за сердце, он откинул бумагу и потянулся за корвалолом, имевшим место в ящике письменного стола, видать, как раз для таких случаев.
— Что… — задыхаясь, прошипел следователь. — Что это т… такое?
— Как что? Приметы. — Не удержавшись, я прыснула.
Объект моих издевательств возвел руки к потолку.
— Господи! За что ты послал мне это наказание?! — при слове «это» он, не отрывая взора от потолка, где надеялся узреть Всевышнего, ткнул в меня указательным пальцем. Затем, так и не дождавшись ответа, снова приставил правую руку к груди, с той стороны, где находится сердце, а левой взял ненавистный лист и начал декламировать: — «Высокий, симпатичный, темноволосый, одет в темно-серый костюм, рост 152 сантиметра, волосы зеленые, торчащие в разные стороны, глаза цвета спелой вишни, шрам через все лицо, абсолютно лысый, полностью обнаженный, иногда хвост». Что все это значит? Ты что, белены объелась?! — Так, он уже перешел на «ты». Вот ведь старый кобель, в два раза ж меня старше! — Объясни мне, как он может быть одновременно темноволосым, с зелеными волосами и лысым?!
— Но вы ведь, к примеру, тоже рыжевато-русый и вместе с тем лысый!
— Да? Ну спасибо! — обиделся Акунинский. — А это — одетый в костюм и полностью обнаженный? В одно время, а?
— Ну жарко ему стало, вот и разделся!
— Сто пятьдесят два сантиметра — высокий? Симпатичный со шрамом? А что это за глаза цвета вишни? Красные, что ли?
— На вкус и цвет — спора нет! — мигом сориентировалась я.
— Ладно, это все куда ни шло, но объясни-ка мне, дорогая, что значит иногда хвост?! Что-о?
— А то-о, — передразнила я, — есть такие люди, оборотни называются, у них то есть хвост, то нет. Когда полнолуние, например, в тот самый день — день убийства, — человек превращается в волка, и у него вырастает хвост. Понимаете?
Бедняжка следователь схватился за голову.
— Нет. Ничего не понимаю. Какие спелые вишни? Какие оборотни?! Ка-кой хвост?!!
Катька открыла тут же, наверное, ждала меня в прихожей.
— Ну, рассказывай, и примемся за дело. — Она действительно выглядела так, словно собиралась куда-то идти: броская одежда, черная подводка на глазах, накладные ресницы. Прическа, однако, подвела: спутанные волосы пока еще не видели ни расчесок, ни гелей для укладки. Возможно, она просто не успела за них взяться, время по ее меркам было утреннее.
— За какое еще дело? — спросила я со скептицизмом, но с ложным: на самом деле мне было интересно узнать, что же затеяла Катька.
— Искать убийцу.
— Мы?! Ты что, с ума сошла? Пусть полиция ищет.
Мы прошли на кухню. Катя включила чайник на подогрев и потянулась к верхней дверце шкафа, чтобы достать пачку чая.
— Полиция-то, возможно, найдет, — сказала она, не оглядываясь на меня, — могу предположить даже, что того, кого надо. Только нам-то, думаешь, скажут? То-то. Неужели ты не хочешь узнать, кто организовал тебе встречу с трупом?
Я задумалась, но лишь на пару секунд.
— Не хочу, конечно. Ты же меня знаешь, я человек пугливый. Но чтоб себя не обижать, скажу лучше — умный и осторожный. А искать убийцу — дело опасное. — Здесь я вздохнула. — Только вот…
— Что? — заинтересовалась подружка.
Могла ли я продолжить знакомство с Николаем, не будучи уверенной в его невиновности? Разум подсказывал гнать его в шею в случае, если он объявится. Но сердце… Оно никак не допускало мысли о том, что можно отказаться от потенциального счастья из-за какой-то параноической подозрительности, и стучало чаще каждый раз, когда мысли возвращались к Нему. Опасность опасностью, но что она представляет собой в сравнении с Любовью?
Любимова ждала ответа, но многолетнее знакомство с ней подсказывало, что меня засмеют, если я озвучу свои настоящие мотивы. А то и отругают. Мыслимо ли — влюбиться в парня, которого видела за пару минут до обнаружения трупа!
— Только вот как мы будем его искать, даже если забыть про опасность? — выкрутилась я.
Честно говоря, я предполагала, что вопрос мой поставит подругу в тупик или хотя бы в раздумья на некоторый промежуток времени, но не тут-то было: ни секунды не медля, Катя, будто ждавшая этих слов, восторженно ответила:
— А-а! У тебя подруга не дура! Я раздобыла один адресок, туда нам надобно смотаться и задать парочку вопросов.
— Что за адрес?
— Где жил покойный. Мы пойдем к его жене и что-нибудь выясним, к примеру, кто мог желать его смерти…
Я почесала бровь. Катька стала разливать кипяток по чашкам, предварительно положив в них по пакетику, но смотрела, однако, не на столешницу, а на меня. При этом ни капли не пролилось мимо. Этот фокус она проделывала уже неоднократно, и я до сих пор теряюсь в догадках, как ей это удается. Я бы уже ошпарила не только дерево, но и всех живых существ, имевших несчастье оказаться в одном со мной помещении.
— В принципе, можно, но сомневаюсь, что это принесет какие-либо существенные плоды. А как ты адресом-то разжилась?
— От уважаемого Бориса Николаевича!
— Что?! Он дал тебе адрес?! — Я не удержалась и свалилась со стула.
Любимова у меня девушка красивая, обаятельная и формами не обделенная, длинноволосая темная шатенка с голубыми глазами, но чтобы черствый Борис…
— Ага, дал! Держи карман шире! Поднимайся обратно, ничего он мне не дал.
— А как же…
— Сама взяла! Не все же ему в кабинете сидеть, он отлучился — я в документики и заглянула. Ну и сфоткала все, что посчитала нужным. Дату рождения Крюкова, место его работы, адрес по прописке.
— Ты лазила по чужим документам?! — изумлению моему не было предела. Пусть малая доля любопытства во мне все же присутствует, но я никогда, никогда не притронусь к чужим вещам, даже если это будет вопросом жизни и смерти.
— Расслабься, — беспечно отмахнулась она, — он меня не застукал. — Действительно, это ведь главное в вопросах этики! Лишь бы никто не узнал, что ты делаешь что-то, что этой самой этике не соответствует! Я покачала головой, а Катька кивнула на мою чашку. — Ты допила? Пора выдвигаться.
За несколько месяцев до этих событий
Мужчина, стоя на стуле, затянул галстук вокруг своей шеи. «Что ты медлишь? — торопил он себя. — Давай же, ты сам этого хотел. Чем раньше ты это сделаешь, тем быстрее ты будешь вместе с любимой женщиной. Так хочется ее пожалеть, погладить, утешить. Она уткнется в мое плечо и будет плакать, вспоминая, как тяжело пришлось ей в самый последний час ее жизни на Земле. А я скажу… Что я ей скажу? Надо заранее придумать ответ, а то кто знает, как будут работать у меня мозги там? — Мужчина усмехнулся сам себе. — Какие мозги? Они же являются частью тела, которое умрет. Интересно, что такое сознание? Связано ли оно только с мозгом или же с душой? Иными словами, останется ли сознание таким же после смерти? На всякий случай ответ я должен придумать сейчас. Что ж, я скажу ей: „Милая, пойми, что бы с нами ни происходило — это судьба. Сначала я корил себя за то, что отпустил тебя одну. Теперь же мне открылась истина. Все, что мы делаем, не случайно. И я никак не мог повлиять на линию судьбы. Прости, что заставил тебя ждать эти долгие два дня, хотя там, наверно, это мгновение. Я иду к тебе“. А она, вероятно, ответит: „Ты же пошел на великий грех! Себя нельзя убивать!“ — „Любимая, я верю в судьбу. Если бы я не должен был так поступить, у меня бы не получилось, верно? То есть в Книге судеб сказано, что я убью себя. Почему же ты говоришь, что это грех, если великий и всепрощающий Господь сам написал это в этой своей Книге?“ Что же ты на это возразишь? Наверно, вот что: „Милый, ты же знаешь, Люцифер нам посылает разные искушения в течение всей нашей жизни: вино, героин, жажда денег и власти, клевета, распутство, постоянные жалобы на жизнь… Суицид, как способ избавления от неприятностей и тяжб судьбы, уготовленных нам Господом, способ ухода от них в иной, лучший мир, — также искушение Дьявола. Я рада, что ты со мной, я скучала по тебе, но ты все равно не должен был так поступать“. — „Хорошо, любимая, ты права, — произнесу я тогда. — Я совершил тяжкий грех, но все это лишь для того, чтобы снова увидеть твою душу и иметь возможность быть с тобою вечно“».
Мужчина так обрадовался найденному внутри сознания облеченному в слова объяснению, так явственно представил себе, как озвучит его своей жене, когда вновь с ней встретится, и как засияет ее по-ангельски прозрачное лицо, что не смог сдержать счастливой улыбки. Он затянул потуже на шее галстук и сделал глубокий — последний! — вдох, как вдруг в этот момент послышался звук поворачиваемого в дверном замке ключа.
— Па, ты дома? — услышал он тихий голос своей дочери. Сегодняшние занятия отменили, поэтому она вернулась раньше. Бросив сумку в прихожей, она пошла в ванную. Через пару секунд до него донесся шум весело журчащей воды.
«Господи, что ж я делаю? — осенило вдруг его. — Дочурка, бедная моя! Тебе же так тяжело, а я собрался бросить тебя! Что я творю? Трухлявый осел, совсем спятил на старости лет?! Решил свою девочку полной сиротой оставить? Эгоист, форменный эгоист! Я уйду, а дочь останется, и ей будет намного тяжелее, чем теперь. Тем более когда она первая обнаружит меня висящим под потолком с некрасиво высунутым языком, мертвенно-бледным лицом и темными пятнами вокруг выпученных глаз. Какой кошмар… Я не могу этого допустить. Прости, милая, я обязательно приду к тебе, но тогда, когда наступит время. Сейчас я не могу, понимаешь? Я должен оберегать нашу дочь. Она все, что у меня осталось на этом свете, а я, в свой черед, все, что есть у нее».
Он попытался освободиться из тугого узла, но вдруг нога соскользнула, стул опрокинулся, а петля начала сдавливать беспомощную шею.
«Нет, только не это! Только не сейчас!!»
* * *
— Объект нашего посещения, то бишь вдова Крюкова, проживает на улице Вокзальной, — сказала Катя, как только мы вышли на улицу. — Я нашла на карте эту улицу. Она находится на вокзале.
— Неужели? — хихикнула я.
— Сама удивилась, — в шутку ответила спутница. — Всего три остановки. А вот и автобус.
Мы тормознули маршрутку и уселись в нее. До нужной нам точки добрались менее, чем за десять минут. В течение этого времени мы упорно спорили на тему, кто придумает нам легенду (должны же мы как-то объяснить свой непомерный интерес к трупу), огласит ее, ну и вообще начнет разговор. Сам по себе спор родил у меня другой вопрос, который я задала подруге:
— А правда, почему ты взялась за это дело? Если мы и себе не сможем объяснить, то…
Я пожала плечами, показывая, что заканчивать фразу нет смысла, а Катька посмотрела на меня с шаловливым огоньком в глазах и задала встречный вопрос:
— Ну а ты зачем?
«Она знает!» — вдруг позвучало внутри моей черепной коробки. — «Откуда?»
Я пролепетала что-то насчет того, что мой интерес вызван падением на тело банкира (короче, повторила ее собственные слова из предыдущего разговора на кухне).
— Ну а мне просто скучно. Наша остановка, идем.
Уже в лифте Катька согласилась взять всю ответственность на себя под моим веским доводом, что все-таки это она, а не я, придумала посетить Крюкову, но как только нужная дверь открылась, все эти мысли улетучились: перед нами стояла та самая миловидная, но заплаканная Наталья Викторовна, перед которой Акунинский так дико унизил меня сегодня.
Вопрос «Вам кого?» вывел меня из шока.
— Наталья Викторовна, — обратилась я ко вдове и почувствовала на себе Катькин заинтригованный взгляд: откуда, мол, она знает имя-отчество, и от этого ощутила прилив смелости. — Меня зовут Юля, это я нашла в деревне вашего мужа.
— Я узнала вас. Проходите. — Она посторонилась и пропустила нас в недра богато обставленной прихожей. — Идите за мной.
И мы пошли, но сперва, естественно, скинули обувь и пиджаки и попали затем на не менее шикарную кухню. Да, жили здесь отнюдь не бедно. Впрочем, исходя из того, что убитый был банкиром, удивляться нечему.
Пока хозяйка готовила нам чай, мы спутанно пытались объяснить причины, по которым взялись за расследование. Получалось плохо, наверно, потому, что мы сами так до конца и не поняли.
— Все равно не могу взять в голову, зачем вам это надо. Тем более, что я уже была у следователя и рассказала все, что знала.
— Но нам-то следователь не разгласит ваших показаний, — резонно заметила подруга. — А для них это обычное дело, каких тысячи. Они работают одновременно по двадцати разным убийствам и не могут уделить много времени каждому конкретному случаю. А мы можем.
— Хорошо. Задавайте свои вопросы.
— У вашего мужа были враги? — не слишком оригинально начала я.
— Враги? Нет, скорее завистники. Вы, наверно, знаете, Саша — владелец банка. Он учредил ЗАО и сам занял пост директора.
— А вы где работаете?
— Я директор магазина «Стиль». Продаем одежду и яркие аксессуары. Здесь недалеко, на Талалихинской улице, может, знаете?
— Точно! — обрадованно воскликнула Катька. — Именно там я купила цветастый платок под новое пальто. Выбор был такой богатый!
— Да, — кивнула Наталья, — аксессуарами занимаюсь лично я. Сама очень люблю носить шейные платки и шарфики. Жаль, недавно потеряла один. Очень необычной расцветки. Господи, — осекла она себя, приложив ладонь ко лбу, — о чем я говорю? Саши больше нет, а я по шарфику горюю…
Я поняла, что мы своими вопросами только огорчаем женщину и она сейчас чего доброго расплачется. Нужно было отвлечь ее от горя, хотя бы переключив на мыслительный процесс.
— Вы случайно не знаете, кто займет место директора банка?
— Конечно, знаю, — повернулась Крюкова ко мне. — Заместитель. Вообще муж распорядился, чтобы у него было два зама: Юрочкин Жора и Хрякин Николай. — Едва заслышав вторую фамилию, я почувствовала, как запылали щеки. — Коля Сашин друг детства, но Жорик мужнин единоутробный брат, потому контрольный пакет акций и, соответственно, место директора он завещал ему.
— А этот Хре… Хрякин — да? — знал, кому перейдет контрольный пакет акций в случае кончины вашего мужа? — активировалась Катя и сразу же прибавила извинения.
— Ничего. Да, он знал.
— И как реагировал на это? Наверняка очень злился по этому поводу?
Я не по-доброму глянула на подругу, но та только пожала плечами, дескать, я всего лишь задаю вопросы, не понимаю, что тебе не нравится.
— Как? Да никак. Он понял Сашу. Видите ли, муж чрезмерно уважал свою мать, хоть она и бросила их с отцом, когда Саше не было и четырех. Она вышла замуж и снова родила — это единственное, что было о ней известно. Но когда второй муж прогорел, она стала частенько прибегать к бывшему за деньгами в долг. Когда Жоре исполнилось восемнадцать, мамаша вдруг вспомнила о первом сыне — Саше тогда было уже двадцать три, и он успешно продвигался по карьерной лестнице, — и попросила пристроить ее второго сына на хорошее место. Так и произошло знакомство братьев, они стали вместе работать. Затем Саша открыл собственный банк и взял Жору вторым заместителем. Я говорила ему, что… В общем, он не мог относиться непредвзято к этой семейке, считал их близкими людьми, хотя эта так называемая мать его вовсю использовала. Мне не удалось повлиять на его выбор.
— А кому отойдет все остальное имущество и деньги по завещанию? — спросила я. — Если было завещание.
— Мне.
— Скажите, Наталья, — влезла опять подруга, — и извините за нескромный вопрос, какими были отношения между вами и мужем?
— Я вышла замуж по любви, если вы это имеете в виду.
— Ага. И все эти годы…
— Да. Мы были влюблены.
— И сколько это будет лет?
— Одиннадцать.
— Одиннадцать лет… — протянула Любимова. — Надо же! Вы невероятные! Та же страсть, те же глубина чувств и взаимопонимание, та же мистическая связь двух половинок… Вау!
Я испугалась, что она начнет аплодировать, но, слава богу, обошлось без этого. Моя подруга просто без тормозов. Я успела привыкнуть к ее выходкам, но на незнакомых людей это обычно производило неизгладимое впечатление.
Наталья, однако, оставалась спокойна, хотя перестала смотреть нам в глаза.
— Ну, не совсем все то же… За долгие годы так не бывает, — изучая свои ногти, говорила она. — Тем более когда у мужчины определенный статус… Так что… — Ее голос становился все тише, пока вдова не осеклась совсем, поняв, что сказала лишнее. Тогда она нарочито бодрым тоном предложила: — Еще чаю?
Не дожидаясь ответа, Крюкова подскочила и шагнула к широкому подоконнику, на котором нашел свой приют прозрачный электрический чайник.
— То есть, — продолжила наседать Катька, — были проблемы с девочками, так?
Я пнула ее ногой под столом, но она даже не шелохнулась.
— Какие еще девчонки? — Наташа попыталась улыбнуться, мол, что за глупость, но она была плохой актрисой. Только сейчас до меня дошло, что странное поведение подруги имело объяснение: она нащупала след.
— Ой, простите, — сказала Катя, так же глупо улыбаясь, — просто обычно так бывает. Статусные мужики, как вы сами назвали мужа, заводят любовниц. У них так положено. Но ваш супруг, стало быть, не из таких. Молодец. Его партнеры и дружки, наверно, посмеивались над его порядочностью. Но он держался и плевал на их мнение. И продолжал оставаться верным, потому что…
Катька не успела договорить.
— Именно так! — рыкнула Наташа, ставя обновленную кружку напротив Катьки с такой силой, что едва не выплеснула не нее кипяток. Затем села на свое место и, уронив голову на согнутые на столе локти, расплакалась — по-детски жалостливо и самозабвенно.
Я, сидя рядом с ней, погладила вздрагивающее плечо, покраснев от стыда.
— Простите ради Бога! Я не понимаю, что нашло на мою подругу сегодня…
Сквозь слезы она ответила:
— Нет-нет, все в порядке. Она права. Я знаю, что муж тоже любил меня, но за последний месяц отношения резко изменились. Мне кажется, что… у него… кто-то появился.
— Почему? — в один голос спросили мы.
Но она только рыдала. Нам еле удалось ее успокоить. За свое терпение вкупе с сочувствием мы были вознаграждены: нам открыли глубины личных взаимоотношений. То есть ту сферу, куда работников правоохранительных органов по возможности не допускают.
— У нас была огромная любовь. Все знакомые были против нашего брака, считая меня недостойной парой Саше, но он на всех плевал. Все было замечательно, пока не появилась эта… — хотела Крюкова как-то ругнуться, но сдержалась, — разлучница!
— Ты это точно знаешь? — спросила я, так как мы уже перешли на «ты».
— Да. Он стал редко бывать дома, иногда от него попахивало женскими духами. Но апофеоз всему наступил, когда я, собираясь постирать мужнин пиджак, обнаружила во внутреннем кармане розовый клочок бумаги. Женским почерком с красивыми закорючками там было выведено: «Ленусик» и телефон. — Наташа сбегала в спальню и вернулась с треклятой запиской в руках. — Вот, полюбуйтесь! Тут уж я не смогла стерпеть и устроила мужу разборку. Саша не смог объяснить, кто она такая, и первый раз в жизни меня ударил. Из-за синяка я не могла ходить на работу, пришлось взять больничный. Такой позор! Я много раз порывалась позвонить по этому номеру, высказать ей все, что накопилось, но не смогла.
— Можно это взять? — Катька пошевелила листик бумаги в своей руке, а я рот открыла от изумления: первый случай, когда она спрашивает, прежде чем взять чужие вещи.
— Конечно. У меня духу не хватит позвонить.
Ну да. Если у кого-то его и хватит, то только у Кати.
Мы еще немного поболтали о том о сем и обменялись телефонами. Затем с чувством выполненного долга мы с Катей начали прощаться и вышли в прихожую.
— Какая замечательная обстановка, — снова, на этот раз вслух, подивилась я роскоши богатой квартиры.
— Да… Подумать только, еще четыре дня назад мы с мужем обсуждали ремонт новой квартиры и место, где будет лестница. Еще четыре дня назад он был жив. — Губы Натальи дрогнули, и из глаз покатились крупные слезы.
— Ремонт? — воскликнули мы изумленно. Все выглядело так, будто евроремонт делали совсем недавно.
— Да, — быстро взяв себя в руки, сообщила вдова. — Мы купили квартиру прямо над нами. Вот и думали, как ее обставить и где соединить два уровня. — Так вот оно что! — И купить новую машину планировали. А я просила мужа вырваться хоть на недельку и слетать на Мальдивы. Отпраздновать. Ведь такие больше деньги могут достаться только раз в жизни. Это неожиданное везение.
— Какие деньги? — беспардонно поинтересовалась подруга. — Лотерея?
— Да нет. Мужу наследство оставили, — бесхитростно открылась Наташа. — Тетя его отца. Еще давно она вышла замуж за итальянца-миллиардера и укатила с ним в Рим. Итальянец был стар и умер через полгода после свадьбы. У него был сын, и все деньги и три виллы достались им с теткой в равных долях. А потом умерла сама тетя, и все ее имущество перешло к моему мужу, так как больше у нее никого не было.
— Наташ, а у тебя есть какие-нибудь родственники? — спросила Катя настороженно.
— Нет, я же детдомовская. — Она вздохнула, вспоминая голодное детство. — Потому-то все знакомые Саши и были против нашего брака. Вы заходите ко мне иногда. У меня больше никого нет.
Мы пообещали, что непременно зайдем.