До «Даймонда» мы добирались почти два часа. Ювелирный отдел встретил нас сверкающими камнями, ошеломляющими ценами, многочисленными покупателями, шикарным интерьером и богатым сервисом, одним из представителей которого являлся симпатичный молодой человек лет двадцати, чьи глаза жадно перебегали с одной представительницы противоположного пола на другую, не зная, на чьей фигуре остановить свой взор. Я хотела сказать, не знал, пока не увидал Катерину, которая сегодня, кстати сказать, в своей новой мини выглядела гиперпотрясно. Та быстро врубилась в ситуацию и смело ринулась в атаку, не забывая при этом усиленно покачивать бедрами и томно вздыхать. Таким вот образом она и подкатила к этому продавцу, который ну прямо обомлел.

– Ах, не могли бы вы мне помочь? – спросила она с видом невинной овечки и принялась теребить верх и без того открытой донельзя кофточки, изображая пожар внутри. – Что-то сегодня так жарко…

– Безусловно! – ответил продавец-консультант Антон, как было обозначено на его бейджике, и, ненароком заглядывая за ворот Катиной кофты, зачем-то прибавил: – Для вас я сделаю что угодно!

– У меня есть одна проблема.

– Я весь внимание!

– Я живу с дядей и тетей. Семья наша очень обеспеченная. – Любитель дамского пола покосился на Катькин барахолочный прикид общей суммой в тысячу рублей, включая чулки и туфли. В глубине его глаз заплескалось недоверие. – Но в последнее время дядя стал к нам очень суров. Совсем не дает денег, говорит, их надо копить. Зачем, когда их и без того много? Нам теперь даже на нормальную одежду не хватает. – Недоверие сменилось жалостью и немного ужасом: как можно не одевать такую девушку? – Мы не верили, что он их копит, узнали, это просто отговорки. Соседка утверждает, что у дяди завелась любовница, которая и тянет из него все деньги. – Молодой человек закивал: да-да, такое бывает. – В подтверждение этому я случайно обнаружила в дядиных документах чек вашего магазина на довольно большую сумму. Может быть, вы вспомните, что и кому покупал дядя? Это было три недели назад, – завершила свой очередной любовный роман подруга и вновь полезла в сумочку стоимостью двести сорок пять рублей (пять рублей ей сбавили «за красивые глаза», как сказал продавец-мужчина). Ей бы стать писательницей!

– Сделаю все, что в моих силах! – заверил Антон. – У вас сохранился чек?

– К сожалению, нет, – с болью за все отечество ответила подруга. – Но у меня есть его фотокарточка. Вот, взгляните.

– Это ваш дядя? Молодой такой, даже не знаю… Хотя нет… Ну конечно! Вспомнил! – Кажется, он обрадовался еще пуще нашего. – С ним была женщина, молодая. Ой, простите, – осекся продавец.

– Ничего, я догадывалась. Как она выглядела?

– Вам повезло, я хорошо запоминаю женщин. – Ой, да неужели?! – Она была темноволосая, невысокая, вам по плечо будет, – обратил он на меня внимание. Я уж думала, что прозрачная. – Кстати, а вы подруга? – Вот те раз! Оказывается, я тоже очень ничего! – Или сестра?

– Тетя.

Это заявление его ненадолго деморализовало. Затем он продолжил описание «моей соперницы»:

– Она полная была. Я вообще предпочитаю худеньких. Еще голос неприятный. Гнусавый такой. Впрочем, кому-то, может, и нравится!

– Что они купили? – напомнила о себе Катя и на всякий пожарный случай наклонилась, якобы поправить застежку на туфлях.

– Потому я их и запомнил! Дело в том, что мы уже долгое время не можем продать одну вещицу – очень вычурное ожерелье из сапфиров. На вид – так себе, а цена – закачаешься! Сейчас я вам покажу. – На глазах у изумленных потенциальных покупателей и других консультантов он подскочил к центральной витрине и ткнул пальцем в реально отвратительную вещь, в ней только на панель.

– Правда ужас? А ваш дядя углядел и надумал купить. Некоторые состоятельные мужчины не разбираются в изысканности и готовы купить то, что первым бросается в глаза. Я уж понадеялся сбагрить наконец это сапфировое безобразие и получить законную премию, но увы! Дама оказалась утонченной и, обозвав выбранное мужчиной ожерелье полнейшей безвкусицей, отвела его к боковой витрине, заявив, что углядела кое-что получше. Вот так!

– И что они в итоге купили?

– Золотой браслет с россыпью изумрудов. – Мы присвистнули. Знала я, что дела у Крюкова шли хорошо, но чтобы настолько? – Да, это действительно была симпатичная вещица.

– Вы ничего не можете еще припомнить? Вероятно, он как-то называл свою спутницу? – пора было расставить все точки над «i».

– Называл, конечно. Но разве я сейчас вспомню?

Тут Катерина решилась на отчаянный шаг. Сказав мужчине: «Всего доброго», – она направилась к выходу и при этом так вильнула задом, что случайно попавшийся на пути ее бедра старик улетел на несколько метров в сторону, приложившись физиономией к витрине, той самой, за которой надолго прижилось сапфировое ожерелье.

На продавца было жалко смотреть. Когда Катька дошла до дверей, которые послушно перед ней разъехались в стороны, выпуская на этаж, Антон, не желая терять женщину своей мечты, подпрыгнул и выдал:

– Я вспомнил! Вспомнил, как он назвал ее! В тот момент, когда она позвала его к боковой витрине!

Подруга в один прыжок очутилась рядом с нами.

– Имя! Назови мне имя! – вопрошала она, будто бы являлась покоренным Миледи фанатиком из «Трех мушкетеров».

– Антон. А вас как зовут, прекрасная мадемуазель?

– Линда, – приняла игру Любимова. – Меня зовут Линда. А как зовут любовницу дяди?

– Нет, ее звали точно не Линда. – «И не Антон», – думала я, что он добавит, но ошиблась. – Вы поужинаете со мной?

– Что? А, ну да, разумеется! Так как ее звали?

– Ее имя тоже редкое. Ее зовут… А когда?

– Что это за имя? – изумилась Катя, ожидая услышать «Ангелина». А тут нагло подсовывают какую-то «Акогда».

– Нет, когда вы со мной поужинаете?

– Ах, это. Да прям сегодня! Вы до скольких работаете?

– До восьми! – обрадованно воскликнул Антон.

– Вот тогда и поужинаем. Я приду в восемь. Так как ее имя?

– Точно на «а». Вроде Анжелика.

– Может, Ангелина? – хором переспросили мы. Хотя это противоречило нашей легенде: откуда нам знать, что не Анжелика, а именно Ангелина? Но продавец не заметил нашей оплошности.

– И вправду! Сто пудов! Он еще говорит ей: «Где, Ангелин, покажи», – когда она потащила его к боковой витрине.

Подруги издали победный клич, из-за чего все посетители разбежались кто куда, затем кинулись друг дружке в объятия и расцеловались, после чего, довольные и гордые собой, отправились на выход. Все встало на свои места, а именно: любовницей Крюкова была жена его сводного брата Ангелина. А Ленусик с телефоном из кармана пиджака, выходит, относится к чему-то иному. Возможно, у Крюкова их было будь здоров, этих любовниц.

– Линда! – окликнул Катю продавец. – Вы правда придете?

– Естественно! – последовал ответ.

На улице, когда мы уже подходили к метро, мне вдруг вспомнилось лицо Антона, такое грустное, жалостливое и верящее, когда он умолял мою подругу с ним поужинать.

– Кать, ты на самом деле собралась с ним поужинать?

Она тут же остановилась как вкопанная и посмотрела на меня точно на завсегдатая психбольницы:

– Ты что, совсем ку-ку?

Следующий день принес два сюрприза: приятный и не очень. С какого, как говорится, начать? Короче, хороший – это то, что температура не по-майски поднялась до отметки в двадцать восемь градусов. Плохой – по этому поводу устроили субботник вместо двух последних лекций. Посреди недели. Субботник. Ну и логика у ректора!

В общем, под лучами испепеляющего солнца студенческие группы разбрелись по участкам, оговоренным ранее, и принялись работать мусорщиками. Но мне-то не в новинку копаться на помойке! Участок, надо заметить, нам достался аховый, и всю дорогу ругающая на чем свет стоит институт и его ректора за то, что нас заставляют вкалывать за здорово живешь, Танька, увидев его, участок, протяжно завыла. Двор состоял из пяти полуразвалившихся трехэтажных домиков, живущие тут люди были настолько ленивы, что свой мусор вываливали прямо из окон во двор, который смело можно было назвать самой настоящей свалкой.

Поругавшись для приличия минут пятнадцать и выслушав оправдательные речи заведующего кафедрой, сопровождавшего нас сегодня, мы приступили к работе.

Где-то через час изнуряющей каторги я выбилась из сил, Танька устала еще больше и прямо на глазах сдувалась, словно воздушный шарик, мало-помалу выпускавший через неплотно завязанный узел наполнявший его гелий. И в тот момент, когда газа оставалось менее трети, она шепнула мне:

– Знаешь, где бабка с дедом живут?

Я не знала. Посему покачала головой.

– Через дорогу отсюда. Ах, если бы ты могла себе представить, насколько я устала! – не без пафоса воскликнула она, умоляюще заглядывая мне в глаза. Во всем, что касалось Грачевой, я была далеко не дурой и сразу сообразила, чего от меня требуется.

– Ладно уж, беги. Отдохнешь. Я тебя прикрою.

Татьяна аж подпрыгнула от радости:

– Образец, ты человек!

На этом мы разделились: Рыжая сделала вид, что идет по следам бросавшего на каждом шагу то обертку от жвачки, то пачку от сигарет, то банку от пива, время от времени нагибаясь, чтобы это все собрать (но на самом-то деле она шла к дороге), а я направилась в совершенно противоположную сторону, помышляя примкнуть к Димке Мишину: вдвоем-то веселее.

– О, Юлька, гляди, че они, гады, повыбрасывали! – заметил меня Димка, единственный в группе, кто всегда обращался ко мне исключительно по имени. – Это ж почти новехонькая звушка! – «Звушкой», надо полагать, Мишин кличет компьютерную звуковую карту. Он поднял ее и с интересом повертел в руках. – Зырь сюды, тут еще «клава» валяется, правда, вконец раздолбанная, но пару винтиков можно себе вывернуть!

– Да, настоящий кладезь для современного компьютерщика-электронщика! – одобрила я местечко, внимательно разглядывая старенькую клавиатуру под ногами, на которую Мишин и положил глаз. Внезапно мой взгляд выхватил из кучи компьютерного хлама, валявшегося вперемежку с корягами и ветвями деревьев, симпатичную розовую тапочку с такого же цвета помпончиком на ней. Дивясь про себя, я сунула ее в захваченный из дому специально для этих целей большой черный пакет. Тапочка была совершенно новая! Какой дурак выкинул ее из окна, да еще и в единственном экземпляре? Впрочем, через два шага стало ясно, что предположение об обеспаренности этой домашней обуви было неверным, ибо рядом с выброшенным кем-то старым холодильником среди травы и ветвей что-то розовело. Подойдя ближе и пригнувшись, я смогла констатировать, что этим розовым была сестра-близнец предыдущей тапочки.

– Дим, помоги мне оттащить холодильник.

– Да ну! Зачем тебе это надо?

Шутка ли – я сама не знала зачем.

– Мы же должны мусор собирать!

– Ага, ты его в пакет положишь? Или так, под мышками носить будешь? – прикалывался он.

– Ну, может быть, под ним есть мусор!

Короче говоря, я его уговорила, мы обступили холодильник с двух сторон и поднатужились. Ничего не вышло.

– Довольна? Ничего не выйдет, он слишком тяжелый.

– Я так просто не сдамся! – выдала я, Димка покрутил у виска пальцем, а я отправилась искать Ивана Валерьевича и просить у него помощи. Тот подозвал еще одного парня из нашей группы. Втроем с Мишиным они ловко справились с холодильником и, немного жмурясь то ли от солнца, то ли от усилия, поволокли его в сторону. Я восторжествовала: путь к заветной розовой тапке был открыт! Они должны воссоединиться! С этой мыслью я сделала шаг вперед и наклонилась за ней. Теперь ветки, придавленные громоздким бытовым прибором и перекрывавшие доступ к цели, можно было легко отодвинуть. Но вместо этого я пронзительно заорала: вышеописанная тапочка, оказывается, присутствовала не сама по себе, в отличие от первой, а на ноге. Нога эта принадлежала туловищу, которое, в свою очередь, принадлежало той самой девице в сиреневом платье из кафе. Тело было забросано бесчисленными ветками и фантиками, словно оно тоже относилось к разряду помоечных вещей, выкидываемых из окна по причине безнадобности, но даже сквозь сучья можно было разглядеть, что на сей раз детектив была не в сиреневом, а в бордовом, и это был, похоже, пеньюар. Руки были неестественно вывернуты, голова покоилась на какой-то железяке лицом вверх. От длинного тонкого носа к подбородку вела полоска запекшейся крови, широко распахнутые красивые прозрачные глаза смотрели невидящим взором куда-то в небеса. Без сомнений, молодая женщина была мертва.

И тут почва медленно, но верно поплыла у меня из-под ног…

Из обморока меня вывел один из оперов, до приезда которых я, бедная, несчастная и никому не нужная, так и валялась на земле, в груде хлама. Причина в том, что в суматохе обо мне просто забыли. А в чувство он меня привел одним недовольным замечанием:

– Что ж вы наврали? По телефону сказали – один труп, а на деле-то их два!

Я резво вскочила на ноги и на всякий случай решила потрогать опера, чтобы убедить в своей полной живости-здоровости. Мент уже успел отвернуться от меня к трупу девушки из кафе, потому подходить пришлось сзади. Машинально обернувшись на постукивание по плечу и вдруг увидев перед собой «второй труп», он резко дернулся в противоположную мне сторону и со словами «чур меня» принялся самозабвенно креститься, при этом наступил на еще не убранную нами банановую кожуру и в результате очутился прямо на теле детектива. От удара ее рука подпрыгнула вверх, но по физическому закону всемирного тяготения снова опустилась, на сей раз на лицо оперативнику.

Тот завизжал подобно бабе и вскочил на ноги.

– У вас тут трупы бегают! – с безумными глазами сообщил он нашему завкафедрой и с подозрением покосился на меня, но нарвался вместо ожидаемого сочувствия и страха на здоровый ребячий смех. Поняв, что произошло, он обиделся и погрозил нам пальцем: – Эх… Нехорошо!

Через некоторый период времени я вновь сидела перед Акунинским в его кабинете, по которому, признаться честно, успела соскучиться.

– Образцова, опять труп! Как не стыдно? – выразил он свое отношение к происшествию. Да, в человеке явно присутствует редкостное чувство юмора. Он так говорит, как будто я специально их ищу.

– Борис Николаевич, а разве она не выпала из окна? Ее что, убили?

– Откуда знаешь, что убили? – прищурил один глаз следователь.

– Иначе бы я тут не сидела, – проявила я чудеса логики.

– Верно. Преступник обставил все так, словно она выпала из окна и ударилась затылком о металлический предмет, которых на участке, точно собак, что и повлекло за собой смерть. Но так могло показаться лишь на первый взгляд. В ходе выполнения экспертизы выяснилось следующее: ее ударили сзади каким-то тяжелым тупым предметом, затем, уже мертвую, скинули вниз. А потом преступник, или его сообщники, или кто-то еще, забросали тело ветками и придавили каким-то тяжелым предметом, чтобы скрыть, – это установили эксперты. Затем этот предмет с тела переместили, так как оперативники его на трупе не нашли. Вот такие пироги.

– Пироги? – мне сразу захотелось есть.

– Да. Ну рассказывайте, Юлия Сергеевна, при каких обстоятельствах вы обнаружили очередной, – он сделал особое ударение на слове «очередной», словно их было не два, а все восемьдесят, – труп.

Я решила не обращать на его колкости внимания.

– Ну иду я, значит, себе, никого не трогаю, фантики собираю и вдруг натыкаюсь на тапочку.

– Какую, позвольте, тапочку? – по обыкновению, перебил он даму.

– Обычную розовую тапочку с пушистым помпоном. А тут еще эта громадина! Зараза! Сколько мы с ним натерпелись!

– Погоди, что за громадина? С кем натерпелись? Ты о чем?

– Ну он на ней лежал. Сверху.

– Кто на ком лежал? Что за пошлости?

Какие пошлости? Он что, с ума сошел?

– Холодильник на ней лежал, не мужик же! Вы же сами говорите, что тяжелый предмет был. Нет, потом, конечно, и мужик лежал, мент который.

Акунинский не сдержался и, обругав последними словами, выставил меня за дверь. Но спустя пять минут остыл и, выйдя в коридор, где я дальновидно осталась сидеть на том же стульчике, где ранее сидел Хрякин, пригласил войти. Оказалось, что ему только что звонили: установили личность убитой. И сейчас он задал вполне прогнозируемый вопрос:

– Ты знала Колесникову Елену Олеговну?

– Кого? – искренне не поняла я сначала.

– Ту женщину, труп которой ты обнаружила. Разумеется, ты, и никто другой. Почему все время ты?

– Так на какой вопрос мне отвечать? – строго спросила я.

Он вздохнул.

– На первый.

Ну вот, приехали. И что прикажете делать? Если сознаться, что я ее однажды уже видела, нужно будет рассказать, где и при каких обстоятельствах. Это означает одно – подставить Колю. Он даже сотрудников банка боится. А если информация о частном расследовании дойдет до Федоткина?

Внезапно меня посетила мысль, от которой я похолодела градусов на двадцать. В последний раз я видела Николая перед встречей с этой Колесниковой. Теперь она мертва. А Хрякин не явился на стрелку к магазину. Господи, что с ним? Что с ним случилось? Боже, сделай так, чтобы он был жив!

– Юля, что произошло? Ты вся побледнела! – перепугался за меня Борис Николаевич. – Тебе плохо?

Да, плохо. Так плохо, как ты даже не можешь себе представить. Именно плохо, если так можно назвать тот непостижимый, неописуемый ужас, что охватил меня в ту минуту. Страх за жизнь любимого человека. Но тебе я об этом не скажу, все равно не поймешь.

– Нет, – еле слышно прошептала я. – Со мной все в порядке.

– Ты знала покойную? – еще раз задал он свой тупиковый вопрос.

– Нет, – опять-таки произнесла я.

– Может, просто видела когда-нибудь? Ее лицо ни о чем тебе не сказало?

– Нет, – повторила я и почувствовала, как запылали щеки. Да, не умеешь достоверно врать – не берись.

– Ладно, вспомнишь что важное – доложишь. Иди. А то какие-то тапочки, холодильники, менты…

Своим горем я могла поделиться только с одним человеком, к нему я и держала путь. Но для начала позвонила маме на сотовый.

– Ты чего так долго? – удивилась мать. – Дополнительные лекции?

– Да нет, у нас субботник был, мы не учились.

– А почему тогда так долго? – разволновалась она. – Что-нибудь случилось?

– Ну как сказать… Я труп нашла. Опять, – похвастала я.

– А-а, труп… – протянула мама. – Я уж думала, что-то серьезное случилось!

Вот так. Получается, трупы в нашей стране перестали считаться чем-то особенным. Скоро будут на каждом шагу валяться, не дай боже, конечно.

– Ты че такая бледная? Полотном в кинематограф заделалась? – поразилась Катя цвету моего лица, но мне было не до шуток. Выпив чашку горячего чая и не забыв поклацать об нее зубами ввиду напавшего на меня озноба, принялась делиться своей бедой.

– Ага… Стало быть, вы наняли детектива, и ее тут же убрали. Интересно, – вдарилась в размышления Катерина. – Чего ж ты своему Хрюшкину не позвонишь?

– А я знаю его телефон?! – И заревела.

– Нет, он что, не звонил тебе никогда?

– По мобильнику нам не удалось пообщаться, – размазывала я слезы по лицу, ощущая на губах их соленый вкус. – А на домашнем определителя нет.

– Ладно, не рыдай, найдется он. Живет хоть он где, знаешь?

– Знаю! – обрадовалась я.

Катя сделала последний глоток и отставила кружку.

– Ну так пошли! Какой адрес?

– Адрес? Адреса я не знаю. Он показывал мне свой дом, когда мимо проезжали. – Я вытерла рукавом слезы.

– Ну и где этот дом находится? – вздохнула подруга.

– НЕ ЗНАЮ! – Я завыла в голос, точно героиня кинофильма «Москва слезам не верит», потерявшая своего Гошу. Или Гогу. Или Гору, или Жору…

– Так, все ясно. Принц исчез на своем «бумере», не оставив своей Золушке ни адреса, ни телефона, ни места работы.

– Знаю! Знаю место работы! – снова обрадовалась. – Банк «Тэмпо»!

– Это который Грачевых разорил? Понятненько. Где ему еще такому хитрому работать? – Я возмущенно сцепила кулачки, готовясь бороться за честь возлюбленного. Катька махнула на меня рукой. – Ладно уж, чего с дурами спорить. Где он есть-то, этот банк? На какой улице, знаешь?

– Нет, конечно. Откуда?

– Ясно. Что ты вообще думаешь по этому поводу? – Я выразительно закатила к потолку глаза, показывая тем самым, что ничего хорошего об этом не думаю. – Да уж, ситуация… Я начинаю за тебя беспокоиться. Здесь явно прорисовывается цепочка: Хренов – Образцова – Колесникова. Два крайних звена сняли. Остается только… кто?

– Боже мой! – Я вскочила со стула.

– Вот и я об этом!

– Только я-то не об этом! Это восклицание – не испуг за собственную шкуру, а крайняя степень недоумения! Я и без того за него волнуюсь, а ты так говоришь «сняли звено», будто бы… будто бы… – Я долго не могла произнести это слово, наконец: – Его убили! А ты так говоришь, словно это ерунда!

– Уж извини, для меня Хрюкин – ерунда, а вот ты – нет. Посторонних лучше в дом не пускай и по темным переулкам не броди. На крайний случай…

– О! – нашла я решение, не дав Катерине объяснить, что мне следует делать на крайний случай. – Я поняла, где его искать, я сообразила! Наконец! – подпрыгнув от счастья до потолка и задев балдой лампочку в цветастом абажуре, сообщила я подруге, таращившейся на меня если не с испугом, то с сильным волнением. – Дай сюда телефон! – прикрикнула на нее, чтобы вывести из ступора и заставить шевелиться.

А звонить я собиралась Наташке. По моим скромным представлениям о семейной жизни, лучший друг мужа почти всегда друг жены. О друзьях почти всегда знают, что с ними или хотя бы точный адрес с номером телефона.

– Але, – весьма грустно пропели в трубке.

– Наташ, это Юля.

– Юля? Привет. У меня недавно Катя была.

– Я знаю. Я от нее звоню.

Катька подавала мне какие-то знаки руками, но я ее игнорировала. Сейчас фиг поймешь, что ей было надо: то ли она не желала, чтобы я интересовалась у Натальи, где Хрякин, то ли она меня не поняла и хотела выяснить, зачем я звоню Наталье.

– Какие дела?

– Да вот у меня проблемка… э-э… м-м… Ты случайно не знаешь, где Коля Хрякин? Видишь ли, мы должны были встретиться, но он не пришел. Пропал.

Я не приготовилась к разговору заранее, поэтому изъяснялась немножко глупо. Но кого любовь делает умнее? Стучась в наш дом, она радует; попав туда, отупляет; покинув дом, чуть повышает иммунитет к боли и добавляет каплю мудрости в его общий интерьер. Самые сильные умы человечества, попадаясь на крючок Любви, теряли все: разум, честь, гордость и достоинство, друзей, семью и состояние – все… А тут я – не слишком умудренная опытом этой циничной жизни наивная девушка, студентка первого среднестатистического института. Уж кому-кому, а мне вступать в открытый бой с самой Любовью – только кур смешить. И сколько любовей должно пройти через мой дом, чтобы я могла похвастать опытом своей души? Явно не одна.

– Коля? – удивилась Наташка. – Ничего он не пропал. Я сама говорила с ним по телефону вчера вечером. А что у вас за встреча?

Вопрос мне не понравился.

– Встреча? Деловая. Я подумываю воспользоваться услугами его банка. – Наврав с три короба и пообещав временами позванивать, я распрощалась с Крюковой и повесила трубку.

Вот такие пироги, как сказал бы Акунинский. Выходит, ни первое, ни второе, а третье. Бросил. За что мне это?

Чуть пораскинув мозгами, я поняла, что смогу это пережить. Лучше пусть обманет меня еще тысячу раз, но будет жить долго и счастливо.