Придя в себя от сильной головной боли, я ощутила под собой определенную вибрацию, из чего заключила, что снова нахожусь в машине, причем опять-таки в этом дурацком положении – на карачках с завязанными глазами. Сверху доносился неторопливый разговор троих похитителей, и потому я решила не объявлять пока о своем пробуждении, хотя голова болела немилосердно и так и хотелось за нее подержаться. Однако молчала я снова с пользой. Выяснились следующие факты: парни трудятся под каким-то авторитетом, вокруг которого и шла их неспешная беседа. Видимо, он и приказал нас похитить. Но зачем? И что за авторитет? Уж не Федоткин ли?

Неужели служащие банка раскусили псевдожурналистку? А хозяин, стало быть, решил подстраховаться и ликвидировать любопытную Варвару, пока что-нибудь не разнюхала. Или с помощью пыток выжать информацию, кто я и откуда.

Несколько минут ничего особенного не происходило, мы так и ехали в неизвестном направлении, а мужчины лениво переговаривались, как вдруг случилось нечто, после чего события стали развиваться стремительнейшим образом. Началось с того, что что-то близ меня осторожно зашевелилось, побрыкалось, в следующий миг что-то щелкнуло, меня обдало потоком свежего воздуха, кто-то взял мою руку в свою, дернулся, и в следующее мгновение я куда-то полетела, в конце больно ударившись коленкой и бедром о землю. Вскрикнув не то от боли, не то от испуга, я сняла повязку. Рядом со мной стояла довольная собой Катерина, потирая ушибленный зад.

Оказалось вот что. Незаметно для них сняв повязку, подруга дождалась поворота на дороге, при котором водитель вынужденно притормозил, и, пробравшись ближе к дверце, в нужный момент дернула за ручку, вывалившись наружу и не забыв прихватить с собой меня. Нам повезло, мы выбросились прямо перед постом ГИБДД. Те, видя такое дело, помахали жезлом «семерке», но ей было по барабану, она просто-напросто проигнорировала сигнал, проехав мимо. Их номер передали всем постам, но как стало известно впоследствии, когда добрые гибэдэдэшники связались с ними по рации, «семерка» оставила за собой право называться неуловимой, исчезнув с лица земли точно тень в полдень.

Нас приласкали, напоили чаем, сняли показания и бережно посадили на автобус.

Когда я подползла, еле ворочая ногами, к подъезду, Коля уже ждал меня.

– Ты откуда… такая? – вышел он мне навстречу.

– Сейчас расскажу, подожди только, зайду за вещами.

Дома налетели разгневанные родители:

– Где ты была? Почему в таком виде? Опять труп?

– Да нет, на сей раз похищение…

– Да? И кого вы с Катей похитили?

– Нас похитили! Ну ладно, некогда рассказывать, мне на озеро пора. Мам, ты собрала мне вещи?

– Собрала! – немедля среагировала мать и выставила в коридор увесистый пакет.

– Секундочку! – воспротивился отец. – Люсь, ты говорила, что это награда за положительные оценки и хорошее поведение, а я ничего пока хорошего не вижу. Не поедешь никуда! Мое последнее слово!

– Папа… – замялась я.

– Что?

– Дело в том, что он меня уже ждет на улице.

– Да? Ну лады тогда, – мгновенно сменил он гнев на милость. – Езжай, дочка. Я тебя благословляю. – Поцеловав в лоб, принялся за наставления: – Дорога предстоит дальняя, так что береги себя. Не делай глупостей! Мужики – козлы, им одно надо! И никаких «шампусиков», поняла?

– Да, папа, – смиренно произнесла я. Сейчас нужно быть послушной дочкой, а то передумает!

– Ну все тогда. – И кивнул матери, мол, можно уже.

Та, ловко переняв эстафету, кинулась ко мне на шею и с воплями «На кого же ты нас покидаешь…» зацеловала всю. Я безуспешно пыталась отстраниться.

– Ма, он же ждет!

– Ах, конечно-конечно…

Когда я спустилась, Николай вновь вышел меня встречать.

– У тебя что, всего один пакет? – изумился он, видимо, рассчитывал помочь с транспортировкой багажа.

Я кивнула на дамскую сумочку, висевшую на плече.

– Еще сумка!

– Ну это полностью меняет дело! – пошутил он, оглядев сумку размером в два спичечных коробка. Мы заселились в «БМВ». – Честно говоря, я рассчитывал как минимум на три здоровенных чемодана. Вы, женщины, такие! На два дня шмоток берете как на полгода – на все случаи жизни.

– Да я вообще аскет! – не преминула похвастать я.

– Можешь спать на сырой земле, пристроив под голову камень? – хихикнул он.

– А то!

Хрякин уже завел мотор, но тут в стекло с моей стороны кто-то постучался. Я вздрогнула и, обернувшись (до этого неприлично, но привычно в упор разглядывала прекрасное лицо своего кавалера), заметила бомжа Василия. Опустив стекло, поздоровалась.

– Привет, – ответил Василий и заулыбался. – Я хотел поблагодарить тебя.

– Да не стоит.

Тут я наткнулась на недовольно-недоуменный взгляд Хрякина: с кем ты общаешься? В ответ на его взор неопределенно махнула рукой. Пусть считает, что я ночами подкармливаю бомжей, предварительно светя им свечой в окошко. Незачем ему знать про помойку и камеру.

– Юль, если не секрет, почему нас выпустили из камеры? И что ты все-таки делала на помойке?

Ну вот, приехали. У моего бойфренда от этих слов вытянулось лицо и самопроизвольно отвисла челюсть.

– Да вот… случайно забрела…

– На помойку?! – воскликнул Хрякин.

Ну что теперь делать?

Бомж же решил продолжить беседу, решительно наплевав на то, что нам, вообще-то, давно пора уезжать. Беседу он продолжил излюбленным способом:

– Хочешь, поведаю тебе свою историю? Мне всего двадцать пять лет. А выгляжу на сколько? То-то же. В этом виноваты сволочи банкиры!

Этого Хрякин выдержать уже не мог. Выйдя из машины, преодолев пренебрежение, подошел к Василию и, брезгливо сморщившись, постучал указательным пальцем по его панамке. От неожиданности бомж подпрыгнул и стал поправлять съехавшую набок розовую в белый цветочек панаму с веселыми рюшечками по краям. У меня такая в детстве была, годика в два-три. Хотя, может, это она и есть? Вроде мы совсем недавно с мамой собирали мои старые детские вещи, чтобы выбросить за ненадобностью.

– А?..

– Гражданин, в чем дело? – возмутился «защитник». – Вы, пожалуй, обознались. Эта изысканная дама никогда не бывала в подобных местах. Так что идите себе…

Бомж испуганно затрясся и сбежал с поля боя. Коля вернулся в салон, завел мотор, и мы наконец тронулись.

«Изысканная, – трепетала я. – Он сказал – я изысканная!»

Интересно, что творится у него в душе?

– Черт-те что творится! – рыкнул он в ответ на мои мысли. Неужели я опять сказала вслух? Катастрофа!

– П…почему ч… черт-те что? – слегка заикаясь, взволнованно спросила я. Вдруг он скажет: «Подъезжаем к моему дому. Ты, пожалуйста, выйди, а то жена и трое детишек не поместятся!»

– Потому что жизнь такая! Черт-те что, а не жизнь. У тебя-то что стряслось? – Я кратко пересказала, не вдаваясь в подробности и с удовлетворением отмечая, что цвет лица Николая меняется с ракетной скоростью с нормального до зеленоватого в красную крапинку. Волнуется за меня! Принимает все, что со мной случилось, близко к сердцу. Моя боль – это уже и его боль. – Блин, вот… Я же говорил тебе! – рявкнул он так, что я оглохла на левое ухо. Ура! Он на меня уже рявкает!

– Но я ведь бросила расследование!

– Видно, забыла ИМ об этом сказать!

– Ну ладно, Коль, не сердись! Все же обошлось! – пристыженно оправдывалась я. – Слушай, может, повернем и заедем к Наташе?

– Я звонил ей днем. Плохи у нее дела. Какие-то отморозки требуют миллион «зеленых» якобы за то, что Саня когда-то занимал у них пятьсот штук, а вернуть не успел, и теперь набежали проценты. В противном случае грозятся убить. Запугали девчонку, козлы. Но я не думаю, что все серьезно, так ей и сказал. Мало ли уродов на свете? Нечем заняться, вот и пугают. Бедная девочка, на себя не была похожа.

– Да, я тоже, услышав ее голос, не на шутку перепугалась. Тебе удалось ее успокоить? – спросила я, думая совершенно об ином. Девочка! Какая она тебе девочка? Наташка небось старше тебя, дурень малолетний! Это меня ты должен девочкой называть!

– Да вроде.

– Коль, а сколько тебе лет? – додумалась я спросить человека, за которого практически уже собралась замуж. Впрочем, назови он сейчас трехзначное число, я бы не передумала.

– Двадцать восемь.

– А Наташе?

– Тридцать. По-моему.

Я ж говорила!

На этом разговор закончился, и Хрякин включил радио.

В начале восьмого в животе неприятно заурчало. Конечно, ничего толком не есть целый день!

– Коль, ты что-нибудь взял с собой поесть?

– Нет. А ты проголодалась? Давай заедем в кафе, поужинаем. А вот и оно.

Кафе было неплохим и, наверно, поэтому забитым до отказа. Кое-как подъютившись к одной семейной чете за маленький столик, мы скромно, без шика, поужинали, что заняло всего пятнадцать минут, и вернулись в машину сытыми и довольными. А Хрякин еще хлебнул безалкогольного пива, от которого по неведомой мне причине разом подобрел.

Заведя мотор, Николай врубил радио.

– Новая жертва щукинского маньяка! – донеслось из динамиков. – Их уже девять! Последняя жертва была найдена сегодня рано утром в поселке Морозово Щукинского района.

– А мы куда едем?

– В Круглово.

– Слава богу, что не в Морозово!

– Это точно, – легко согласился спутник.

– На след маньяка, безжалостно насилующего и убивающего женщин, пока выйти не удалось. Единственная известная примета – маньяк является левшой. Будьте начеку! Вы можете стать десятой жертвой! – напоследок от души пожелал диктор, после чего плавно перешел к погоде.

– Коль, выключи, пожалуйста, радио, – попросила я. – Не могу я слушать про все эти искореженные маньяком трупы. Прямо не по себе делается! Не дай боже когда-нибудь попасть в подобную ситуацию, лучше уж сразу под поезд!

– Каренина моя ненаглядная! – посмеялся он. – Я готов выполнить любую твою просьбу, кроме этой. Видишь ли, ничего не могу делать в полной тишине. Мне обязательно нужен фон. Домой прихожу – сразу телик врубаю.

И как прикажете обходиться, когда мы поженимся? Я как раз таки не перевариваю фон. Телевизор или радио у меня работают лишь в том случае, когда я слушаю или смотрю.

– Давай тогда пообщаемся, чтобы тишину нарушить, – предложила я компромисс.

– Ладно, уговорила. – Он нажал на кнопку, и радио заглохло. – О чем говорить будем?

– О тебе, – не придумала я ничего лучше.

– Обо мне неинтересно, – отмахнулся Коля.

– Давай тогда о работе. Как обстоят дела в банке? – Это был не праздный вопрос. Ожидая ответа, я лихорадочно думала, стоит рассказывать ему о банкротстве Грачевых или нет. Но что-то мне подсказывало, что он не ведает о том, куда подевались их деньги, и никоим образом в этой махинации не замешан. И это что-то являлось сердцем. А разум твердил обратное: «Как можно, будучи замдиректора столь крупного банка, не знать, какие дела в нем творятся?»

– В «Тэмпо» все в порядке. – В порядке? Он ведь вроде как разорен? Нет, Коля точно не в курсе, хотя… С другой стороны, он, если бы вертелся в центре банковских махинаций, счел бы нужным сообщить об этом мне? Вот, фиг тебе. – Вернется из Штатов законный владелец, и он станет «Риалити».

– Кто станет?

– «Тэмпо».

– А когда он вернется?

– Ну… где-нибудь через месяц, – прикинув что-то в уме, ответил мне Николай.

Я замолчала в глубоком раздумье относительно степени откровенности моего мужчины, но как только его рука потянулась к приемнику, вновь заговорила:

– Ты считаешь, что твою знакомую убили люди Федоткина? В таком случае и тебе может угрожать опасность.

– Я думаю, они поняли, что я приезжал в банк по надуманному предлогу, и стали следить за мной. Засекли передачу документов, связанных с Федоткиным, которые я долго и кропотливо собирал, от меня через тебя к ней.

Думаю, на данный момент все бумаги уже у них. Но в этом варианте они снова на коне, стало быть, мне ничто не угрожает.

Это меня немного успокоило. Ведь что ни говори, я опасалась за его жизнь!

– А что это были за бумаги? – проявила я здоровое бабье любопытство, но нарвалась на раздражение.

– Юль, я же ясно велел не соваться больше в это дело! – рассерженно бормотал он. – Видишь, до чего это довело? Два человека уже поплатились за это своими жизнями, причем один из них – человек совершенно непричастный ко всему. Неизвестно, что бы стало с тобой, если бы вы не выпрыгнули!

Ни с того ни с сего я спросила:

– Коль, а как ее звали? – Просто мне казалось странным, что свою знакомую он ни разу не назвал по имени.

– А? Что? – напряженно переспросил он. Слишком напряженно.

– Как ее звали, ту девицу?

– Какую девицу?

Хрякин был далеко не тупица. И все же я терпеливо повторила вопрос (упертости мне не занимать):

– Твоего специалиста по расследованиям. Которой я отдавала в кафе папку. Женщина в сиреневом платье, та самая, чей труп я обнаружила на субботнике. Как ее имя?

– А, эту. А почему ты спрашиваешь?

– А почему ты отвечаешь вопросом на вопрос? – раздраженно воскликнула я. – Неужели так сложно сказать два слова?

– Да зачем тебе? – не сдавался Хрякин. – Просто не вижу в этом смысла, ее все равно уже нет в живых.

– Ну, мне интересно знать.

– Зачем? – Опять это «зачем»!

– Ответишь – скажу. Ну?

– Э-э… Ну… Хм… Кхе-кхе… – стартовала полным ходом игра междометий.

– Ты что же, не знаешь имени своей знакомой?

– Видишь ли, она не то что моя знакомая, скорее знакомая друга одного моего знакомого… – и прочее в таком же духе.

Может, я и была дурой, но только лишь на три четверти. Последняя же четверть отличалась умением логично мыслить.

– И все же? Когда она звонила тебе, должна была как-то представиться?

– Вообще, это я ей звонил.

Вот попался-то!

– Тогда тем более! Как ты к ней обратился? Ты что, за пару дней успел забыть?

– Почему же это? Я помню, но не понимаю, зачем это тебе. Ее звали…

Двухсекундная пауза. Мне хватило.

– Можешь не утруждать себя выдумыванием, – довольно резко сказала я. – Ее звали Колесникова Елена Олеговна.

Я уж было начала корить себя за излишнюю грубость и засомневалась в своей правоте – если у меня отменная память на имена, это далеко не значит, что у всех такая, из этой версии вытекает, что Коля не врет, – но тут глянула налево: лицо сидевшего за рулем Хрякина настолько побледнело, что сравнялось цветом с отбеленной химическим средством скатертью, а пальцы принялись отбивать по кожаному чехлу руля такую чечетку, что мне сразу подумалось: «Что-то здесь не так».

Указатель «Круглово» мы проехали лишь в половине одиннадцатого. Сердце мое до того момента учащенно билось в груди: человек, о котором я не знала ничего, кроме того, что его люблю, стремительно увозил меня куда-то в неизвестность. Я решилась-таки прекратить игру в молчанку, царившую все это время в салоне «БМВ», спросив:

– Круглово – это поселок? Или деревня?

– Что-то вроде коттеджного поселка. Хотя раньше это была деревня и некоторые дома остались с тех пор, – вполне дружелюбно отозвался Николай, вернув цвет лица к исходному.

– Ты знаешь дом, где сдают помещение?

– Да. Потерпи чуть-чуть, осталось пять минут.

«…и затем я тебя убью».

«Да ну, чушь какая», – одернула я сама себя.

«БМВ» затормозил и посигналил. Ворота открылись, впуская нас во двор немаленького трехэтажного особняка.

Хозяйка встретила нас радушно, гостеприимно зазвала в столовую и принудила пить чай.

– Анна Михайловна, – представилась она. На вид ей было лет пятьдесят пять. Короткая шапка рыжих крашеных волос обрамляла круглое располагающе-добродушное лицо с минимумом морщин, а фигура была довольно полной.

– Николай.

– Юля.

– В доме три этажа, – открывая коробку зефира в шоколаде, стала рассказывать женщина. – На первом столовая, кухня, гостиная, ванная. Уж простите, но сауны и джакузи нет. Не успели с мужем обзавестись, помер он. Теперь вот вынуждена сдавать, чтобы одной как-то прокормиться. Второй этаж отводится приезжим. Там пять комнат, но все уже заняты. В каждой имеется по душевой кабинке и туалету. В одной живет молодой художник. Все утро гуляет на берегу озера, тут недалеко – минут десять-пятнадцать ходьбы, – потом запирается в комнате и пишет картины. Изображает все, что видел утром. Спускается только к ужину. Хотя, между нами говоря, платит за трехразовое питание, но у творческих людей, как известно, имеются причуды.

– А есть уже законченные работы? – старалась я поддержать беседу.

– Целых две, – не скрывая иронии, поведала она, а я удивилась: сколько же времени он здесь живет, что написал уже две картины? Как мне известно, художники над своими творениями бьются долго. Или же его картины настолько миниатюрные? – Произведения искусства называются «Сосна у озера» и «Дуб у озера».

– Оригинально, – улыбнулась я.

– Да. И скажу вам откровенно, – продолжала сплетничать Анна Михайловна, – художник он неважный. А так задавался сначала! Фамилию, говорит, называть не буду, слишком я известен, чтобы привлекать к себе внимание. Я, говорит, за вдохновением приехал, а не затем, чтобы автографы раздавать. Зовите меня просто Диего. Что это за имя такое?

– Подумаешь, Диего, – подал голос мой кавалер. – Назвался бы уж лучше доном Санчо Педра или Луисом Альберто, на худой конец.

Дамы его юмор оценили и звонко рассмеялись.

– Вторую комнату занял Вадим Дмитриевич. Приехал он только вчера, а всех уже успел завоевать своим обаянием и остроумием. Очень веселый, жизнерадостный человек. Как сядет за стол, расскажет какую-нибудь смешную историю, так все полдня хохочут. Женщины все его любят!

– Н-да? – нахмурился Хрякин, сразу почуяв в незнакомом пока жильце соперника.

Засим хозяйка продолжила нас заочно знакомить с приезжими. Остальную территорию – три комнаты – занимают две семьи. Одна семья, Куприны, состоит из молодой супружеской пары и их полугодовалой дочурки. Хлопот от них много: девочка, Оксана, по ночам все время плачет, будит остальных жильцов, а сами супруги не прочь прилюдно поругаться. Впрочем, считается, что это от сильных чувств, да и люди они в душе хорошие. Вторая семья, Петровы, вообще народ замечательный во всех отношениях. В одной комнате живут муж с женой, в другой – их шестнадцатилетний сын. Третий этаж по планировке гораздо меньше, там всего две маленькие комнаты и зал. Но весь он принадлежит хозяйке, – скромно добавила она.

– То есть, я понял, у вас все занято? – расстроился Николай. – Мест свободных нет?

Женщина, разливавшая в это время нам по второй чашке чая, посмотрела на Колю и хитро ему подмигнула.

– Есть у меня еще одна построечка, ну, типа сараюшки. Там очень уютно, особенно для влюбленной пары. Ну зачем вам по ночам слушать ругань и плач ребенка? Туалет, правда, во дворе и деревенский, а ванну придется принимать здесь, на первом этаже. Но учитывая неудобства, я недорого возьму. Вы, кстати, к нам надолго?

Я покосилась на сидевшего рядом Николая, ожидая от него определенных действий. Вид у него был очень довольный: либо все еще находился под влиянием безалкогольного пива, либо его, в отличие от меня, устроили условия проживания в одном помещении, где, судя по примененному к нам определению «влюбленная пара», всего одна постель.

– На два дня. Видите ли, мне доверили опекать малолетку, которая к понедельнику должна быть доставлена домой.

Мне ничего не осталось, как заесть свое горе зефиром. Это надо так опозорить перед посторонним человеком! Малолетка! Я тебе напомню это слово на ночь глядя.

– А вы к нам из каких мест? – проявила любопытство Анна Михайловна.

Мы назвали город.

– Тут дача у моего друга. Не знаете, он здесь сейчас? Максим Заревич.

– Заревич… Заревич… – попробовала она на вкус фамилию. – Нет, не слыхала. Знаете, в последнее время тут столько понастроили дач, что не упомнишь всех новых жителей.

И тут Хрякин повернулся ко мне и выдал:

– Ты уроки-то все сделала?

Одним словом, зефир закончился быстро.

Без четверти двенадцать хозяйка спохватилась и побежала наверх за свежим постельным бельем. Я принялась обдумывать, как бы поласковее донести до Хрякина мысль, которая сейчас более всего меня беспокоила, пользуясь отсутствием посторонних, но вот где-то наверху послышался громкий плач младенца, и только я открыла рот, поворачиваясь к спутнику, как в столовой появилась девушка лет двадцати или чуть больше.

– Здравствуйте.

Мы дружно ответили, а она налила себе из графина воды и выпила таблетку. Как я поняла, это было снотворное.

Тут вернулась Анна Михайловна с комплектом постельного белья в руках.

– Вы уже познакомились с Диной? – Все трое, включая саму Дину, кивнули. – Что, не спится тебе?

– Разве с этим чудом уснешь? А Куприн, сволочь, ничего не хочет делать! Как будто я без его помощи ребенка зачала!

Колька нетактично усмехнулся.

– Все вы, женщины, такие! Чуть что – сразу мужик виноват! А кто в ЗАГС просил его тащить? – вот что он сказал, представьте себе. Совсем умом тронулся! – Вот, к примеру, моего друга девчонка в постели как-то раз… – Мощнейший толчок под столом заставил его замолкнуть. Сперва он покосился на потолок и за окно, решив, что в этом районе сильно развита сейсмическая активность, но потом до него дошло, что дело не в землетрясении – это я своим костылем врезала по его лодыжке. За это он шутливо погрозил мне пальцем, точно четырехгодовалому ребенку. Может, это побочное действие безалкогольного пива?

Во дворе призывно горели симпатичные фонарики, освещая выложенную квадратными плитками дорожку до двух маленьких рядом стоящих деревянных помещений. Первым из них была наша «уютная» сараюшка, вторым, соответственно, деревенский сортир. Хозяйка, отперев ключом дверь первой постройки, вошла, мы – следом. Видя, как она застилает огромную, практически трехспальную, кровать, занявшую ровно половину всего пространства, я выразительно посмотрела на Николая, но тот опять-таки моего однозначного взгляда не понял – либо не видел, либо не желал ни видеть, ни понимать. «Отец меня убьет», – решила я и погрустнела. Только когда Анна Михайловна, выполнив долг, оставила «влюбленную пару» наедине, Колька соблаговолил обратить внимание на мою печаль и, к моему великому облегчению, отнесся к ней с пониманием: взял подушку, один из матрасов, плед и с тяжким вздохом устроился на полу.