– Где ты целыми днями пропадаешь? – остановив меня на лестнице на следующий день, набросился Паша с невнятными упреками. Сзади маячил его закадычный друг.

– Пропадаю? Не мы ли сейчас вместе сидели в столовой и завтракали? – логично парировала я.

– Но при всех же мы не можем говорить о… – запнулся он и, понизив голос до трагического шепота, спросил: – У нас же на сегодня запланирован поход туда ! Мы должны стереть свои отпечатки до приезда полиции, ты не забыла?

– Конечно, не забыла.

Логинов продолжал молчать.

– Что ж ты от друзей своих скрываешься? – продолжал гневаться Самойлов. Ишь ты, разошелся. Новый приступ гипертрофированной эмоциональности, что ли? Молчуном он мне больше нравился. – Нам ведь столько нужно обсудить!

– Паш, хорош кипятиться, ты ж флегматик! Вот и будь им.

– Я?! Я холерик! – с гордостью выдал флегматик Павел. – И вообще, не пора ли нам обсудить стоящую перед нами на сегодня задачу?

– Что обсудить? Как научиться летать? – хмыкнула я. – Ты же слышал про провода!

– Кать, вот ты считаешь себя оптимисткой, но в некоторых случаях бываешь таким скептиком!

– Я не скептик, я просто умею реалистично смотреть на вещи и оценивать наши возможности. Вернуться в имение, не потревожив сигнализацию, – не-ре-аль-но!

– Тише ты, – шикнул он на меня. – Плохо знаешь своих друзей! Жека нашел способ! А ты его всегда недооцениваешь! Ну, Жек, че молчишь? Расскажи ей свой план!

– А я уже не раз твердил мисс Марпл, что веры в людей в ней нет. Нисколечки. Но прежде чем опровергнуть ее пессимистичный взгляд на разумность других, отличных от нее, представителей гомо сапиенс, давайте пройдем в какое-нибудь закрытое помещение, где никто не сможет нас подслушать. – Каким-нибудь закрытым помещением для нас оказалась, естественно, моя комната. Не знаю, чем она им так приглянулась. – Итак, Катюха, слушай мой сверхгениальный план, который, как и все гениальные идеи, по сути прост, как грабли. Нужно всего-навсего усыпить охрану. То, что они проспят установку сигнализации, теперь уже никого не удивит. Но, скорее всего, после перебранки с Ильей они вообще это не признают, даже под пытками.

– Ага, одна загвоздка: где мы снотворное добудем?

– Как где? Пахан же медик!

– Медик-медик, – подтвердил Пахан.

– Он с собой пять кило всяких лекарств и таблеток привез, думаю, снотворное среди них отыщется.

– Не помню, брал ли снотворное, – вдумчиво промолвил Паша. – Вероятнее всего, брал. Пойду проверю.

– Иди, – согласно кивнул Женя, – а мы тебя тут подождем. – Когда за другом закрылась дверь, он подошел поближе, взглянул мне в лицо и тихо спросил: – Ты не боишься туда идти? После того, что мы там увидели? – В его голосе отчетливо сквозила забота о ближнем. С каких это пор он стал обо мне заботиться?

– Ты знаешь, чего я боюсь. Но они давно подохли от голода, сам же говорил, – хмыкнула я.

Минуту мы постояли молча.

– Ребят, облом, – сообщил вернувшийся Самойлов скорбную весть. – Нет у меня с собой снотворного. Всю сумку выпотрошил, все пять кило перебрал, нету! – Паша картинно развел руками. – И что нам делать?

– Ну, давай спросим у мистера Сверхгениальный план, – предложила я.

– А все очень просто, – принялся растолковывать нам, глупым, выход из создавшейся ситуации умник Логинов. – Думаете, в таком громадном здании не найдется лекарства от бессонницы? Снотворное обязательно должно быть, и прислуга знает, где оно хранится.

– Угу, – кивнула я в знак одобрения. Он и вправду не слишком глуп. – Значит, нужно спуститься на первый этаж, разыскать Алю или Нину и посетовать на полное отсутствие сновидений. Кто это сделает? – Оба посмотрели на меня. – Понятно.

На кухне горничная мыла целую гору посуды.

– Альбина…

– Да?

– Ты знаешь, я целую ночь не могла заснуть. Ворочалась с боку на бок. Боюсь, сегодня произойдет та же история. Ты не могла бы мне чем-нибудь помочь? Может, у тебя есть таблетки?

– Да, есть снотворное. Вот здесь лежит. – Аля бросила на время свои тарелки и показала мне уголок в ящике стола. – Если что, бери, не стесняйся. Я в последние ночи тоже с трудом засыпаю, из-за Ирки. Что с ней приключилось? Вернется – убью.

«Кто-то тебя опередил», – чуть не ляпнул мой язык, прикусив его, я высыпала в ладонь несколько таблеток из белой пластмассовой баночки и, пожелав Але спокойной ночи, поднялась в комнату, где ждали ребята.

– А охранников кто усыплять будет? Опять я? – с порога злобным тоном осведомилась я, подходя к ним ближе.

– Это уже наша работа, – заверили они и продемонстрировали мне бутылку дорогущего коньяка.

– Что это такое? Откуда взяли?

– Позаимствовали в хозяйском баре на втором этаже, – так просто ответили мне компаньоны, точно разговор шел о погоде.

– Вы оба чокнулись! – Я в недоумении схватилась за голову. – Во-первых, вы воры! Во-вторых, им нельзя, они же на посту! Это же охрана, охрана не пьет!

– С нами? – Женька передразнил бессмертного Лелика: – С нами пьют даже трезвенники и язвенники. Ха-ха-ха! – Получилось очень похоже, особенно заключительный аккорд «ха-ха-ха».

– Глупости. Они пошлют вас куда подальше вместе с вашим коньяком.

– Посмотрим, – парировали оба негодяя.

– В-третьих, – продолжила я озлобленно читать мораль, – вы что, их убить решили? Всем известно, что нельзя смешивать лекарства и алкоголь!

Логинов ответил с апломбом:

– Это простым людям нельзя, а мы не простые, так как среди нас есть врач.

– Что ж, будь по-вашему. – Я отдала парням таблетки. – Я снимаю с себя ответственность.

– Ну, Пахан, рассчитывай дозу, – велел довольный Жека. И чему он так радуется?

– По половине таблетки каждому на пятьдесят граммов коньяка, – внимательнейшим образом осмотрев, обнюхав и облизав все снотворное, что я принесла, подытожил Павел.

– Человек со странностями, – сказала я Женьке про Пашу, на которого дивилась изо дня в день все хлеще и хлеще. Не знала, что в медучилище учат облизывать лекарства для определения дозировки. Евгений коротко кивнул, соглашаясь с диагнозом.

За ужином нас посетил Толян и, почему-то икая, оповестил, что автомобили Ольги и Дрюши готовы, их пригнали к имению, и выглядят они теперь как новые. Окрыленные счастьем владельцы мигом выскочили на улицу поглядеть на восстановленные «Жигули» и остались донельзя довольны увиденным: бежевая «шестерка» и серебристая «двенадцатая» сверкали на летнем солнце своей неподдельной новизной, мне даже закралась в голову шальная мысль о том, что братки Ильи их попросту купили и выдают теперь за старые, так как в мастерской отказались бы взять настолько сложный заказ, а приказ Ильи нужно как-то выполнить. Но нет, младший Серов и Оля, радостно повизгивая, любовались и внешним видом, и залезали внутрь, признавая каждый своего четырехколесного «друга», следовательно, обман не имел места быть.

После ужина я продолжала размышлять, что же имел в виду Иван, когда писал свое страшное письмо. Чудовища убили его отца, а потом и самого Ивана, но при этом они совершали какое-то злодеяние еженедельно, в известную нам ночь. Связано ли это со смертью автора письма? Как я поняла, Иван умер именно в ночь на пятницу, но почему через столько времени после гибели отца, если это «что-то» происходит каждую неделю? Зачем они так долго ждали? Непонятно. И кем надо быть, чтобы…

Тут меня пронзила одна интересная мысль. Она настолько захватила мой разум, что, вскочив с кровати, я галопом поскакала вниз, на третий этаж и, только остановившись у одной двери, сумела перевести дух и отдышаться. Затем вошла.

– Почему некоторые становятся убийцами? Потому что в прошлой жизни их… убили? – последнее слово я произнесла очень тихо. Мне казалось, что я открыла какую-то государственную тайну, за разглашение которой меня могут подвергнуть ссылке.

Инна Михайловна, слабо улыбнувшись, вздохнула и отложила вязание.

– Я бы сказала наоборот. В следующей жизни их убьют таким же способом. Но… Катюша, не принимай так близко к сердцу мои поучения. Это лишь мое мировоззрение, моя идеология, я так вижу мир. У тебя может быть совсем иное мнение, потому ты сама должна ответить на этот вопрос. Только так ты обретешь свое видение мира. А если услышишь мой рассказ и он покажется тебе логичным, то ты станешь видеть мир моими глазами, а будешь думать, что это твои глаза.

Я громко выдохнула и плюхнулась на стул напротив нее.

– Жертвы маньяков… – пробубнила я себе под нос, – они были душегубами в прошлой жизни? Но ведь жертв… их значительно больше, чем самих маньяков! Как же так?

– У каждого свое предназначение. У каждого своя судьба, своя «программа стирки». Кто-то пришел в этот мир, чтобы искупить вину, а кто-то – чтобы помочь ему в этом.

Думала я долго. Наконец нервозно вымолвила:

– Чикатило был орудием Господа?! Помогал ему в очищении душ? Но этого не может быть! Люди страдали и этим путем искупили грехи прошлых жизней?

– Может, этой жизни. Может, бытия на небесах. Никто не знает. Только Бог.

– Но это… слишком! Такая смерть – это… слишком!

– Только Бог знает, что слишком, а что нет.

– Но Чикатило? Его душа ведь поплатится за это? – Для меня это было очень важно. Пашина мечта – мир во всем мире, моя же – справедливость всегда должна торжествовать.

– А может, уже поплатилась? – вопросительно изогнула собеседница одну бровь. – Еще до того, как он убил свою первую жертву? Катя, такие люди имеют значительные отклонения в психике. Некоторые – с рождения, кто-то пострадал в детстве. От жестокости взрослых.

– То есть… – я сглотнула, – если меня убьют, значит, я заслужила? Если не заслужила, останусь жива. Раз уж мне суждено испытать боль – на то воля Божья, и я должна ее испытать. Спасибо! – подпрыгнула я и, следуя внезапному порыву, чмокнула старушку в щечку, затем пулей полетела к выходу, услышав за спиной:

– Эх, Катя, Катя…

Пока я общалась с Инной Михайловной, парни спаивали (читай: усыпляли) охрану. На пороге моей комнаты они появились ближе к одиннадцати вечера.

– Итак, – Логинов с радостью принял бразды правления в свои руки, – встречаемся здесь же через пятнадцать минут, экипировка та же. – Повернувшись к другу: – Можно без вилки.

– Без вилки не получится, – не согласился Павел. Я думала, Жека воскликнет: «Ка-ак, бунт на корабле?» Но он лишь внимательно смотрел на друга, решив сперва узнать причину неповиновения. – До полуночи стереть все свои отпечатки не успеем. А следовательно, мы узнаем ее.

Мы продолжали молчать, внимательно слушая собеседника и ожидая продолжения, так как Павел до конца не изъяснился (что было весьма в его стиле), но оно так и не наступило. Тогда Женька взялся уточнить:

– Кого – ее? Кого мы там узнаем? Убитую горничную?

– Не-ет, – пропел Самойлов. – Тайну!

– Боже, не начинай снова! – он разозлился, а я почувствовала шевеление мурашек на своей коже. А ведь Павел прав. Те огни, откуда они взялись? А монстры из письма Ивана? Вдруг мы с ними столкнемся, что тогда? Они заберут нас с собой, в темное царство?

Я вздрогнула всем телом. Тьфу, бред. Успокойся, Катерина, не сходи с ума.

– Ну а при чем тут вилка? – не сдавался Женька, пытаясь отыскать логику в поведении друга.

– На всякий пожарный. Если на нас нападут монстры, я ткну их вилкой! – разъяснил воинственно настроенный Паша и показал несколько движений рукой, вооруженной столовым прибором, почти что на бис. – В глаза! В глаза!

– А если у них нет глаз? – улыбнулась я. – Монстры все-таки.

– Ну тогда… Я им просто вилкой! По телу, по телу!

– А если у них нет тел?

– Что они, аморфные, что ли? – удивился Женька. Из его уст это было слышать еще забавнее, чем из Пашиных, потому что Жекино неверие во все сверхъестественное давно уже стало притчей во языцех, а тут он, понимаете ли, гадает, какую же форму примут мутанты, или «чудовища». – Конечно, у них есть тело, как же иначе?

Женька с Пашей ушли каждый к себе, а мне идти было некуда, да и незачем. Потому пять минут отведенного времени я потратила на то, чтобы одеться во все черное и взять в руки фонарик, а оставшиеся десять – на обдумывание того, что нам предстояло увидеть. А увидеть предстояло ни много ни мало – разгадку замка Варламовых. Скоро мы узнаем, какую тайну скрывают почерневшие от времени и одиночества без людей каменные стены, тайну того, что происходит в этом устрашающем здании после полуночи. Но это знание навсегда останется с нами, ибо тот, кто знает правду, никогда оттуда не возвращается…

Замок выглядел еще мрачнее, чем воскресным вечером. Мы стояли в нерешительности перед поваленным в нескольких местах деревянным забором, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь сделать ни шагу дальше.

– Сколько у нас осталось времени? До полуночи? – Это, конечно, Женька.

– Двадцать восемь минут, – ответили мы хором с Пашей, одновременно высветив лучом циферблаты своих часов. Паша на удивление додумался подвести их.

– Надо идти…

– Угу.

– Темно что-то… – Жека огляделся по сторонам. – Но мы все равно пойдем, так ведь?

– Уу, – неоднозначно протянули мы в ответ, что в зависимости от желания можно было принять и за «да», и за «нет», пришлось Женьке самому решать, что же имели в виду его друзья, на что эти друзья, в общем-то, и рассчитывали: ну не могли мы с Пашкой принять на себя ответственность за право выбора, и все тут.

Логинов особой трусостью не отличался, так что принял наш ответ за «да»:

– Ну идем тогда.

Дверь долго не хотела открываться, поэтому, отворив ее, мы положили между ней и порогом несколько кирпичей, что нашли неподалеку, лишь бы дверь не захлопнулась так же громко и жутко, как это было в прошлый раз. Выполнив сию нелегкую работу, мы преспокойно направились к лестнице и начали подъем, когда пару мгновений спустя совершенно неожиданно за нашими спинами ка-ак бабахнет! Мы с Женькой вздрогнули, а Самойлов, успевший отважно одолеть пять ступенек, споткнулся и полетел вниз.

– Ой! – Он попытался встать и тут же схватился за спину, которой больно ударился о пол при приземлении. – Уйя-а!

– Что это было? – озабоченно спросил Логинов.

– Дверь захлопнулась, – ответила я. Кирпичи, державшие тяжелую дверь, таинственно исчезли. – Паш, ты цел?

– Нет, – ворчливо отозвался тот и, покряхтывая, присоединился к нам.

Троица искателей приключений продолжала подниматься. Ступени скрипели, решетка на башне скрипела, душа, ушедшая куда-то в пятки, – тоже. Все скрипело.

На втором этаже на первый взгляд ничего не изменилось. Мы прошли в дальнюю комнату, достав из кармана платочки, и застыли на месте, но не оттого, что что-то страшное и ужасное предстало нашему взору, а просто не ведали, что делать дальше. Потом на глаза мне попалось одно интересное изменение, произошедшее в комнате. Я дернула Женю за рукав футболки, плотно облегающей его мускулистое тело.

– Смотри, свечи сдвинуты. Помнишь, четыре дня назад они образовывали ровный, правильный круг. Может, это мы их ненароком подвинули?

– Нет, – покачал он головой. – Я точно помню, что ни одну из них мы не сдвинули с места, когда уходили. Лично я их вообще аккуратно переступал.

– И я.

Мы посмотрели на Пашу в ожидании честного ответа либо не менее честного признания.

– Я был не в себе! Я ничего не помню!

– Понятно, – отмахнулся Жека. – Ладно, осторожно переступаем, ничего не задеваем, вот так… – комментировал он свои собственные действия. – Теперь вы. – Мы след в след по очереди прошли его путь. – Так, вспоминаем, что мы тут успели потрогать.

Я вспомнила про трюмо, Паша – про гардероб и злополучный пистолет, сам Логинов – про резные столбы и основу балдахина над кроватью, на котором держались гардины. Мы начали убирать следы нашего вторжения, как тут Самойлов с трагическим надрывом в голосе и диким испугом в глазах сообщил:

– Оружие пропало!

Разумеется, Павлу никто не поверил на слово, но уже через пару минут мы с Женькой с недоумением констатировали:

– И вправду пропало… – После чего Женька, почесав макушку, предположил: – Может, детишки сюда забрели и утащили как игрушку?

Неожиданно в мою голову закрались определенные подозрения, побудившие меня сделать то, что я сделала, а именно: подойти к гардеробу, наклониться и распахнуть обе дверцы. Засим я отошла, отряхивая ладони одна о другую, весьма довольная своей прозорливостью.

В нижнем отсеке резного гардероба было пусто. Труп Григорьевой Ирины загадочно исчез…

– А был ли мальчик, – молвил Жека после всеобщих «ух ты», «ах», «вот блин» и «оба на».

Внезапно Паша заявил:

– Я знаю, кто перепрятал труп и пистолет.

Мы с Логиновым вторично попались на удочку и заинтересованно полюбопытствовали, кто же это сделал, ожидая, естественно, длинных цепочек логических рассуждений и соответствующих каждому звену цепочки осмысленных выводов, но Паша, как и в прошлый раз, обманул все наши надежды, молча ткнув в меня пальцем.

– Я?! Это я скоммуниздила труп?!

Паша кивнул.

Я открыла рот. Опять? Да сколько можно? Это не у меня паранойя, а у Паши!

– Это уже входит в традицию, – хихикнул Женька.

– Ты что, чокнулся? – обратилась я к Самойлову, привыкшему постоянно обвинять меня во всех смертных грехах.

Павел опустил глаза и, пожав плечами, промолвил:

– Откуда ты узнала, что покойница исчезла из шкафа?

– Угадала!

Тут в диалог встрял Женька.

– Слышь, Пахан, оставь ее в покое. Она здесь ни при чем. Что за дурацкая манера подозревать своих друзей?

– Да, ты прав, – обвинитель стал походить на побитую собаку. – Кать, прости. Не знаю, что на меня нашло. Я больше не буду! Честно-пречестно!

Я, конечно же, простила, о чем не замедлила ему сообщить.

– Вот теперь тебя люблю я, – сказал другу Жека, после чего указал на шкаф. – Смотрите, а гроб этот слегка отодвинут.

Услышав слово «гроб», Паша с ужасом расширил глаза, а я подошла поближе к старому гардеробу и осмотрела образованную им и стеной нишу. Пол покрывал прочный слой пыли. В затянутом паутиной углу лежал какой-то древний фонарик.

– Так и было. И уже давно. Видишь, сколько пыли? – ткнула я пальцем в пол. – Думаю, тогда мы просто не заметили это из-за стула. – Старинный деревянный стул с бархатной обивкой прикрывал вход в пространство между шкафом и стеной. – О боже! – осенило меня. – Это то самое место! Из письма.

– Точно! – испуганно взвизгнул Паша.

Так как Женька не понял, о чем мы говорим, пришлось кратко пересказать суть предсмертного послания.

– Ясно. – Логинов внимательно осмотрел данную часть комнаты и постановил: – Чтобы поместиться здесь втроем, необходимо его еще немного отодвинуть.

– А зачем… нам… помещаться? – заикаясь на каждом слове, спросил Паша.

– А затем, чтобы успокоить ваше воображение. Сегодня четверг, скоро полночь, а вы зациклились на письме семидесятилетней давности. Вот поэтому мы тут засядем и будем ждать полуночи и следующих за ней событий.

– Ка… ких со… бытий?

– В том-то и дело, что никаких! Помоги подвинуть гроб.

Следующие пять минут парни работали грузчиками, пока логиновский глазомер не подсказал, что пора удовлетвориться результатом.

Мы устроились в образованной нише почти с комфортом. Шучу, конечно, какой уж там комфорт… За окном тем временем начался противный накрапывающий дождик.

– Апчхи! – возвестил нам Паша, сидящий в углу. – А-а-апчхи! Е-мое! У меня аллергия на пыль! – Он попытался высморкаться в мою майку, но получил от ворот поворот. – Сколько нам осталось?

Я щелкнула своим фонариком.

– Восемь минут. – С наручных часов я перевела луч света на спинку гардероба. Коричневое дерево выглядело очень обветшалым и выцветшим, точно некогда яркая ткань, подвергавшаяся неоднократной стирке и ставшая от этого почти прозрачной. В некоторых местах гардероб радовал глаз непонятными пятнами. Неужели это тоже кровь? Мамочки, что же тут происходило? – Паш, а почему так безнадежно? Ты считаешь, что эти минуты – последние в наших жизнях? – Я и сама в этом уже не сомневалась, в основном благодаря пятнам здесь и на простыне на полу.

– В этой жизни – да, но есть же много наших будущих воплощений!

– Ты умеешь успокаивать.

Мы немного помолчали.

– Ну и как вам здесь? – с обыденной интонацией спросил голос из угла.

Решив, что Пашиного соседства я не вынесу, я попросила Женьку поменяться местами, в итоге он оказался в середине, а я – с самого краю, возле стула.

– А что мы легавым скажем? – обратился к нам Паша с новым вопросом и поспешно добавил: – Если останемся живы, конечно.

В этом он был оборотной стороной своего друга: в нечисть верил до фанатизма. Я никогда не впадаю в крайность, потому не сказать чтобы я очень во все это верила, но и не сказать чтобы не верила, в особенности после прочтения письма.

Я начала его учить:

– Ирину мы никогда не видели, в тот день, когда приехали, она уже пропала, а приехали мы, кстати говоря, на отдых. Полюбоваться диковинным замком и местными красотами. Все. Запоминай.

– Хорошо… Что, прям слово в слово?

– Да. В противном случае я тебе зубы выбью! Вот только ляпни что-нибудь про чудовищ!

– Ишь ты, какая боевая! – наигранно восхитился Женька. – Я прям боюсь!

С минуту мы посидели молча. Но Самойлов, оказывается, и не думал униматься:

– А если охранники поймут, что это мы их усыпили, и операм доложат? Как мы объясним, почему это сделали? Я вот не смогу врать, глядя им в глаза!

– А ты отвернись, – предложил ему Женька. – Сделай вид, что плачешь по убитой горничной.

– Очень смешно!

– Паш, – повернулась я к нему, – мы скажем, что охрана пытается любыми способами оправдать свою безалаберность в установке сигнализации, но мы к этому не имеем ни малейшего отношения.

– Ну ты, Катька, монстр! – обидел меня Павел. – Свалить вину на невиновных!

– Ты еще настоящих монстров не видел, – парировала я. Как накаркала. – Есть еще вопросы? – с вызовом гаркнула я, потому что Пашина болтливость очень сильно раздражала.

– Есть. Один, последний. Катя, сколько нам осталось?

Я даже фонарик включить не успела – в эту же секунду на первом этаже в холле забили двенадцать старинные часы.

Входная дверь на первом этаже, тяжело скрипнув, отворилась, и мы затаили дыхание в предвкушении открытия почти вековой тайны замка Варламовых. Мгновение спустя внизу послышались голоса, а вскоре до нас донесся топот ног и скрип ступеней: Они поднимались. Крупные капли дождя барабанили в стекло, мы держались за руки и больше всего на свете хотели телепортироваться в другое измерение, потому что все происходило в точности по письму Ивана, но беспокоило другое: Иван в ту же ночь умер…

Женька больно стиснул наши ладони и прошипел:

– Если кто-нибудь из нас хоть пикнет, всех порежут на кусочки, ясно?

Мы с бешеной быстротой закивали.

В следующую минуту начался АД.

Сначала комната заполнилась людьми в черных не то плащах, не то балахонах с надвинутыми до подбородка объемными капюшонами, которые полностью закрывали их лица. Пока одни зажигали расставленные на полу свечи, выключив свои фонарики, другие дружно вносили в комнату большой, чем-то наполненный мешок. Я пыталась сосчитать этих странных субъектов, то и дело ради этого высовывая часть башки из-за шкафа, но Логинов всячески препятствовал моим поползновениям и запихивал мой непослушный котелок обратно за шкаф. Благо проход загораживал объемный стул с обивкой, иначе нас бы заметили в ту же секунду. В итоге я не могу назвать точное количество людей в черном, что-то около двенадцати или чуть больше.

Дождавшись, когда загорятся все свечи, трое из миссионеров встали в магический круг, а мешок оказался возле их ног. Мне трудно было разглядеть многие детали, во-первых, из-за невыгодного положения, во-вторых, из-за полумрака, но, по-моему, они все раскачивались из стороны в сторону, что-то бурча себе под нос и явно соблюдая какой-то обряд. То есть их действия были очень слаженными, точно по строго отработанному сценарию, не было каких-либо заминок, из чего следовал вывод: то, что они сейчас делают, они делают не впервые. Нам оставалось лишь покорно следить за развитием событий, хотя так прямо следить могла из нас только я, потому что сидела с краю, Женькин кругозор был гораздо менее широким, а Паша, надо полагать, не видел вообще ничего. Но зато мы все слышали. Это пугающее невнятное бормотание на фоне тупого однообразного дождя сводило нас с ума, ибо было страшно даже попытаться себе представить, что оно может за собой повлечь.

Вдруг один из людей, стоявший в центре круга, резко поднял руку вверх. Это послужило сигналом остальным, они синхронно попадали на колени и, скрестив на груди руки так, что ладони касались плеч, образуя букву «икс», начали громко молиться. Однако я не могу сказать, какому конкретно богу, у меня сложилось впечатление, что вовсе и не богу, и даже не Люциферу, а… их предводителю. Тому, что стоял в магическом круге и единственный не опустился на колени. Но чем же он такой выдающийся, что взрослые люди на него молятся, как на икону? Возможно, мне просто показалось. Да и слов было не разобрать, они говорили не то на латыни, не то на их собственном языке. Тем не менее Вожак таинственную речь прекрасно понимал и, прослушав, как он решил, достаточно, опустил руку. Группа людей по негласной команде так же одновременно, как и начинала, резко замолчала.

Тем временем у главаря в руках откуда ни возьмись появился кинжал, он мастерски перерезал веревку на мешке, и глазам моим предстала… Аля. Я не могла поверить тому, что вижу. До сего момента казалось, что это все милая забава мужиков, которым надоело однообразие жизни – работа, семья, боевики по телику, – и они решили таким путем заколоть поросенка на ужин. Деревня все-таки, кто-то, небось, как и в прежние времена, занимается разведением домашнего скота, хотя сейчас все запросто можно приобрести в магазине. Но мало ли, нравится им. А когда я увидела человека , которого на черную мессу принесли в мешке, это могло означать лишь одно… Дай бог, если я ошибаюсь. Может, это и не месса вовсе? Просто обряд… венчания, допустим. У каждой нации свои традиции, всякое бывает. Только вот меня очень настораживал кинжал… Зачем он нужен?

Стоящий справа от предводителя мужчина поднял Альбину и потряс за плечи. Она подняла веки, с трудом удержавшись на ногах. Взор ее был затуманен. Она водила глазами по комнате, и по ее растерянному виду было понятно: горничная пытается вспомнить, где находится и как сюда попала. Странное дело: она была одета в шелковую ночную сорочку. Ее что, посадили в мешок прямо в замке Серовых, вытащив из постели, на глазах у охраны?! Как такое возможно, чтобы толпа мужиков в бесформенных плащах беспрепятственно проникла в такое здание и выкрала человека у всех под носом? А как же код на воротах? А люди в замке? Они что, ничего не слышали? А сама Аля? Почему дала посадить себя в мешок? Если бы она кричала, мы бы слышали, но нет, в тот момент, когда ее тащили, с лестницы раздавались лишь тяжелые многочисленные шаги.

Я усиленно всматривалась в полумрак, пытаясь разобраться, что же здесь происходит. Внезапная догадка зародилась в моем сознании, и я решила поделиться ей с Женькой самым тихим шепотом, на который была способна, повернув к нему лицо:

– Ее что, наркотиками нака…

Договорить я не смогла, потому что Женькина теплая ладонь сильно сжала мне рот.

Но было поздно. Сектант, находившийся к нам ближе других, дернулся в ответ на мое замечание и посмотрел в сторону нашего убежища.

«Конец!» – выкрикнуло мое сознание, и я начала истово про себя читать «Отче наш», моля Господа о спасении души, а Женька вжался в пол, ожидая неминуемого разоблачения, но не отлепляя своей ладони от моих губ, боясь, как бы я с испугу еще чего не ляпнула.

Один из тех двоих сделал шаг в сторону шкафа, за коим мы таились, затем еще один, и еще, а я отсчитывала их для себя в обратном порядке, так как они сокращали мне и ребятам жизнь. «Пять, четыре, три…» – считала я, внутренне уповая на Божью помощь, как вдруг Вожак, стоявший к нам, на наше счастье, спиной, поднял вверх обе руки, что, безусловно, тоже являлось каким-то сигналом, это и спасло наши жизни. Сектант вернулся к своим, чтобы продолжить ритуал. Движение рук главаря повлекло за собой следующие события: все миссионеры также подняли вверх руки, сжав ладони в кулаки. У стоящего в круге слева от главного сектанта руки оказались тонкими и нежными, из чего я сделала вывод, что это либо женщина, либо юноша, а на предплечье, оголившемся в результате широты рукавов, спавших вниз, имелась татуировка, привлекшая мое внимание, – черное солнце. Хоть и было темно, но очертания явно походили на солнце, хотя мне опять-таки могло показаться, и утверждать я не стану.

Далее началось самое нелепое и ужасное. Вожак левой рукой схватил Алю за волосы, а правой, державшей кинжал, замахнулся. В этом был ужас. Люди в черных одеяниях затрясли кулаками, словно болельщики на боях без правил, в такт своим выкрикиваниям. А нелепость заключалась именно в тех пяти буквах, которые они выкрикивали. Впрочем, я скорее поверю в то, что на нервной почве рехнулась и начала галлюцинировать, чем в то, что расслышала все верно.

Аля испуганно взвизгнула, начав понимать, что против нее замышляют, а я порывисто вдохнула воздух, собираясь с силами, чтобы с воинственным кличем броситься в атаку на обидчика, позабыв напрочь о том, что они мало того что имеют численное превосходство, так еще и вооружены, но Логинов пресек и эту попытку, крепко прижав к себе мои руки и ноги и не убирая ладонь от лица, так что я не могла не только говорить, но даже пошевелиться. К сожалению, уши мне никто заткнуть не удосужился, поэтому в следующее мгновение в мою голову врезался душераздирающий, последний в ее жизни, безумный крик жертвы и следом – звук падающего, еще теплого, но уже бездыханного тела.