За завтраком собрались все девять человек. Щавелев завел бы сейчас свою шарманку про девять негритят и что они там делали, почему их впоследствии стало восемь, но, к моей великой скорби (ха-ха), он находился в местах не столь отдаленных в прямом смысле этих слов, прикованный наручниками к нарам. Вчера поздним вечером, когда все уже заснули, ребята носили ему вкуснейшие яства – черный хлебушек и чистую водопроводную водичку в стакане.

– Ума не приложу, куда подевался адвокат! – словно прочитал мои мысли Вячеслав Тихонович. – И не звонит же, паразит!

– Давно пора его уволить, – тут же ответил ему старший сын.

– Ты же знаешь, Илюша, это невозможно. Наша семья на протяжении многих десятилетий тесно сотрудничала с его семьей. Считай, он перешел к нам по наследству, и прими это как должное.

– Ладно, я поехал по делам. – Илья поднялся и вышел.

Я придвинулась поближе к Павлу.

– Ну, чем он занимался?

– Не поверишь! – Самойлов даже не переспросил кто. Видать, ждал этого вопроса, чтобы предоставить отчет о проделанной работе. – Сидел в библиотеке, копался в каких-то заумных справочниках. Жек, у тебя как?

Тот наклонился к нам:

– Мы провели вместе весь остаток вечера, потягивая виски с содовой и споря, кто круче – Брюс Уиллис или Дольф Лунгрен. Скукота.

– А у тебя? – обернулся Пашка ко мне. Я лишь отмахнулась, скорчив гримасу дохлой мыши. Парни все поняли и перестали приставать с расспросами. Однако минуту спустя Женька высказался:

– Может, теперь, когда все три миссии безнадежно провалены, мы объединим наши усилия, поняв, что так будем работать более продуктивно?

– Нет, – покачала я головой. – Я с вами больше работать не буду. – И пересела от них к Юльке. Та изнывала от любопытства, что за миссию мы с таким горячим блеском в глазах обсуждали, но теперь Серовы оказались гораздо ближе, потому передавать эту историю даже шепотом я посчитала не очень безопасным. Только через пять минут, оказавшись в бывшей Ольгиной комнате, я рассказала подружке в мельчайших подробностях, как мы трое провели остаток дня, пока она располагалась в новой комнате. Образцову дико позабавил случай в беседке, ее смех привел меня в ярость, и, перед тем как хлопнуть дверью, я заявила, что она от расследования отстранена. Конечно, я сказала это не всерьез, и Юлька это, надеюсь, поняла, она же знает мой взрывной характер.

У себя в комнате я занялась чтением. Сегодня мне удалось наконец перенестись в надуманный мир автора, вероятно, оттого, что теперь я положилась на судьбу, плывя по течению и смотря, куда оно меня занесет. А занесло оно меня в такие жуткие дебри, что я не знала как и выбраться. А если по порядку, то дело обстояло так. Через час после завтрака в мою комнату влетела ошарашенная Ленка.

– Беда, – с порога заявила она.

– Что случилось? – испугалась я.

– Инне Михайловне плохо.

Мы тут же помчались в ее спальню. Там уже был Андрей, вызывающий по мобильнику «Скорую», и Нина.

– Инночка Михайловна, что с вами? – кинулась я к больной, полулежащей на кровати.

– Ой, Катюш… печень… прихватило.

Она говорила с большим трудом, замирая от боли на каждом слове. Лицо ее побелело, губы приобрели страшный синеватый оттенок, под глазами прорисовались темные круги.

Я схватила пожилую женщину за руку. Ладонь оказалась мертвенно холодной.

– Молчите, вам лучше сейчас не говорить. Ничего, это просто приступ, он пройдет. Врачи сделают укол, и все будет чики-пики.

Я все говорила и говорила какую-то ерунду в этом же духе, но успокаивала я больше себя, чем ее. Она так неважно выглядела, что, стоило мне прекратить говорить, как я начинала паниковать.

Затем вошел Вячеслав Тихонович, за которым бегала Нина.

– Старушка моя дорогая! Что с тобой? Прихворала? – Больная молча кивнула. – Ничего, все пройдет, не переживай, родная! – Он, как и я, сам до конца не верил в свои слова, по-настоящему переживая за члена семьи, потому в его нарочитой бодрости явственно сквозила фальшь. Что и говорить – за Инну Михайловну испугались все.

– Па, не привязывайся. Видишь, ей тяжело говорить. – Андрей захлопнул крышку телефона, закончив диктовать кучу подробностей абоненту – и возраст, и симптомы приступа, и как подъехать к замку, и чуть ли не номер страхового свидетельства. Ну если человеку плохо, нельзя ли поторопиться отправить карету «Скорой помощи», а потом уже записывать все необходимые данные в журнал регистрации? Впрочем, они приехали действительно быстро и, напичкав уколами еще здесь, увезли женщину в реанимацию.

После ухода врачей у меня началась чистая истерика:

– Отравили! Ее отравили! Гады… Гады… – орала я не своим голосом, мечась по комнате Инны Михайловны. Кто-то пытался меня успокоить, а я отбивалась, повторяя: – Вы не понимаете… Она слишком много знала! Отравили! За завтраком! Кто это сделал?! – Кто-то пытался держать меня за плечи, я брыкалась и, по-моему, даже кого-то ударила. Потом непонятно откуда взявшийся Женька, перекинув меня через плечо, отнес наверх, но это я уже помню очень смутно…

Соображать я начала, только когда Логинов отодвинул от моего носа Пашину ладонь с пропитанной нашатырем ватой и принялся смачно шлепать меня по щекам.

– Ты что, изверг, творишь?! – тут же вскочила я на ноги. – Ты кого лупишь?! – И ответила ему тем же. Самойлов с Образцовой еле меня от него оттащили.

– Ну слава богу! С возвращением в реальный мир! – поздравил он меня ехидным голосом, потирая ушибленные и покрасневшие от моих оплеух щеки.

– За что ты так со мной? – искренне не понимала я.

– За что? – Он начал объяснять: – Пожалуйста, давай! Иди расскажи Серовым, в чем мы их подозреваем!

– Я не собиралась этого делать!

– Нет, собиралась! Ты чуть им все не выболтала! Они сидят и голову ломают, что ты имела в виду под словами «она слишком много знала», а Нина всеми путями пытается их отвлечь. Ты чуть нас не подставила! Сперва затеяла эту ерунду со слежкой за всей семьей, а теперь вот это!

Я ахнула, поняв, что Женька-то, судя по всему, прав. Вот про какие дебри я говорила вначале. Я провалила всю операцию. Что же теперь будет?

За ужином нас собралось только шестеро. Илья до сих пор не вернулся; Инна Михайловна была в реанимации, мы звонили туда пару минут назад, и ничего обнадеживающего нам не сообщили; Юлька на мое приглашение ответила, что не голодна и хочет почитать (вероятно, все-таки обиделась). Сначала мы ели молча, но через некоторое время Вячеслав Тихонович подал голос:

– Звонил в полицию. На днях они к нам наведаются и все тут обыщут. Исчезновение трех человек подряд из одного и того же здания – такое происшествие даже они не могут обойти стороной. Щавелев, конечно, всегда был себе на уме, но даже мне не сообщить, где он и что с ним… Короче, без полиции нам не обойтись. Глядишь, и найдутся наши горничные. Или то, что раньше было горничными! – усмехнулся он, но тут же покраснел, извинившись: – Это у меня юмор такой. Черный. Не обращайте внимания.

Мы дружно закивали, мол, ничего, успели привыкнуть.

– Я смотрю, вы почти ничего не съели, – сказал Андрей мне, Жене и Паше, вроде бы обидевшись. – Невкусно? Я велю подать что-нибудь другое.

– Нет-нет, не надо, – взмолились мы. Не то, чтобы есть совсем не хотелось, просто мы боялись… отравления. То есть боялась конкретно я, а отчего не ели ребята, не знаю, может, и впрямь не было аппетита.

– Как насчет беседки? – повернулся Андрей к без пяти минут невесте. Ленка отчаянно закачала головой в разные стороны, что, должно быть, означало «нет». – Не переживай, мы ее больше с собой не возьмем. Она бука. – Эти слова были сказаны Ленке, но предназначались, разумеется, мне. Обязательно ему ерничать?

Так ничего толком и не съев, я удалилась из-за стола. Лежа на кровати, вооружившись карандашом, я вычерчивала в блокноте различные таблицы, вписывая в ячейки имена задействованных в истории лиц и объединяя их стрелочками со знаками, обозначавшими взаимоотношения между людьми. Над таблицей я написала «Дано».

Заполнив раздел «Дано», я перешла к разделу «Найти» и заполнила его рядом вопросов:

1) Точно ли Щавелев убил Ирину Григорьеву?

2) За что?

3) Кто был вожаком на мессе, убившим Альбину?

4) За что убили ее?

5) Кто выпустил Олю?

6) Почему он/она/они не выпустили Щавелева?

7) Кто охотится за потомками Варламовых?

Осталось заполнить раздел «Решения». Вот уж над чем стоит поломать голову!

Мои мысли потекли вокруг Ольги. «Что ты думаешь об Андрее?» – спросила она меня в первый день нашей встречи. К чему был этот вопрос? Затем сообщение от мамы: «Видела вырезки из газет. Что ты задумала?» Я тоже их видела. Среди ее вещей. Недавно я решила, что она собирала компромат. Но черное солнце спутало все карты. Господи, как она могла? С виду такая добрая, веселая девушка со смешными желтыми кудряшками. А на деле – помощница бессердечного и беспощадного убийцы, расправившегося с Альбиной.

Никак не могу понять – связаны ли две смерти друг с другом? С одной стороны – обе девушки работали на Серовых, обе убиты в замке Варламовых. С другой – способы убийства, как я уже говорила, абсолютно разные. Связана ли тогда Ольга с убийством моей одноклассницы Иры?

Идем дальше. Доведенная до отчаяния женщина, сидящая в малогабаритной кухне, эмоционально вещает: «Они убили моего отца. И теперь охотятся за мной. Они хотят истребить наш род – всех, кто остался в живых». Вспомнив это, я стала пристально вглядываться в квадратики, имеющие в своем составе фамилию Серов, и вспоминать все произнесенные носящими ее тремя мужчинами слова. Через некоторое время у меня в голове что-то щелкнуло.

Я встала и заходила по комнате, повторяя себе под нос:

– Боже мой… Боже мой…

Я нашла ответы на третий и седьмой вопросы. Несколько дней назад их озвучил один из сотрапезников, произнеся всего два предложения. Надо было внимательнее слушать, о чем люди говорят, и все прояснилось бы раньше. Многим раньше…

Итак, на сегодня я задачу выполнила. Альбину убил не Щавелев, а другой человек. И теперь я знаю кто.

Задув свечу, я залезла под одеяло и принялась глазеть в потолок, который, впрочем, в темноте было крайне тяжело разглядеть, и почему-то почувствовала себя бескрайне одинокой. Не знаю, откуда взялось это ощущение, мне просто вдруг сильно захотелось прижаться к кому-нибудь большому, сильному, умному, родному и обо всем ему поведать. А он в свою очередь посоветует, как мне дальше быть, и во всем поможет. Так вот, когда я поняла, что такого человека рядом нет, мне и захотелось завыть от вопиющего одиночества.

Эти поганые мысли мешали заснуть, как результат – я ворочалась с боку на бок, становясь все более непривлекательным объектом для нападения сновидений.

Прошло время. Я было начала уже засыпать, отодвинув все свои мысли подальше, но тут услышала осторожные шаги в коридоре. Они приближались к моей комнате.

На меня вдруг нашел беспричинный ужас, по всему телу поползли противные мурашки. Остатки сна как рукой сняло. «Что, Катюха, доигралась? Тебя пришли убивать. Теперь уже никто и никогда не узнает, кто убил Алю и чьей следующей жертвой намечена Валентина Леонова».

Я сидела на своей кровати, боясь пошевелиться. Шаги затихли возле моей двери. Может, это всего лишь глюки, вызванные долгим пребыванием организма в стрессовой ситуации? Чтобы разом со всем этим покончить, я спросила срывающимся на писк голосом:

– Кто там? – В ответ тишина.

Я запаниковала. Прерывисто дыша, подобралась к двери и затаилась, прислушиваясь к доносящимся из-за нее звукам. Однако то ли оттого, что у меня слишком сильно колотилось в груди сердце, то ли оттого, что за дверью на самом деле никого не было, короче, никаких посторонних звуков, кроме этого самого сумасшедшего биения и своего испуганного дыхания, я не услышала. Тогда я храбро взялась за ручку и одним рывком распахнула дверь. Секунду помедлив, я босиком вышла в коридор. Могу поклясться, он был пуст! Конечно, факелы на стенах, сменившие предшествующие им бра ввиду отсутствия электроэнергии, уже не горели, но глаза настолько привыкли к темноте, что я отчетливо различала и сами стены, и очертания факелов, так что могу с уверенностью сказать: коридор до поворота был пуст.

Я вслушалась в тишину – ни единого звука.

Но кто-то же был здесь! Он просто где-то затаился. Я направилась к лестнице, рационально предположив, что если кто-то захочет уйти от моего потенциального преследования, то сделает это именно таким способом.

Ступив с роскошного коридорного ковра на голый пол, я зябко поежилась: он был мучительно холодным. Но вскоре ледяной пол сменился мягкой ковровой дорожкой, идущей вдоль ступенек. Миновав две-три ступеньки, я перегнулась через перила и посмотрела вниз.

Чисто.

Я решила, что пора возвращаться, но не смогла удержаться от созерцания проклятого замка Варламовых, для чего пришлось спуститься на площадку.

Зрелище предстало передо мной поистине устрашающее: окутанная ночною мглой решетка в силу поднявшегося ветра раскачивалась на башне так неистово, будто бы призраки или другая нечисть, поднявшаяся из Подземелья, катались на ней ради забавы. Воображение настолько разыгралось, что мне примерещились тени, пляшущие в небе вокруг верхушки башни. Я очумело взвизгнула и, прижав к губам ладонь, понеслась обратно, в свою спальню.

Зайдя в комнату и закрыв за собой дверь, я не сразу поняла, что тут кто-то есть. Сначала отдышалась, успокоилась, а потом уже залезла в постель. И тут… чужая рука! На моей подушке!

Мгновенно в моем сознании прокрутился детский рассказ-страшилка про Красную руку, которая, прячась под одеялом, ночью хватает тебя за горло и душит.

Пытаясь не сойти с ума от захватившего мой разум ужаса и всеми силами убеждая себя, что просто ошиблась комнатой, с трудом сглотнув, спросила:

– Кто здесь?

В следующую секунду кто-то чем-то мертвецки холодным и похожим на стальной клинок кинжала дотронулся до моего разгоряченного липким страхом колена и одновременно с этим тихим замогильным нечеловеческим голосом прошептал мне в ответ:

– Смерть твоя…

Я попыталась заорать, но непрошенный гость предупредил это желание и успел зажать мне рот. Затем он навалился сверху, а я, поняв, что меня хотят задушить, яростно сопротивлялась, приводя в движение поочередно то руки, то ноги.

– Ну ты чего? – удивленно прошептал убийца уже нормальным, «своим» голосом, и я без особого труда узнала в нем Логинова. – Это же я!

– Женя?! Это ты сообщник убийцы?!

– Почему это я?

– Ты же пытаешься меня задушить! Это убийца тебя послал, да? Между прочим, зря. Тебя я почти не подозревала.

– Почти? – хмыкнул он, отстраняясь. – То есть я должен быть польщен? Ну ты и дура… Совсем спятила от своих расследований! Забыла уже о том, что такое нормальная студенческая живуха!

Осознав, что убивать меня никто не собирается, я расслабилась и теперь уже пыталась оправдаться:

– А чем ты до меня дотронулся холодным? Я решила, что это кинжал!

– Ну ты, блин, вообще совсем того! – стилистически выверенным языком передал он свое возмущение. – Это была моя рука, а никакой не кинжал. – Чуть помолчав, он продолжил игривым тоном: – Просто ты очень-очень горячая! Между прочим, умираю, как хочу тебя поцеловать. Ты не против?

Против я не была, даже совсем наоборот – мечтала об этом с самого первого дня, как его увидела в институте, но боялась в этом признаться даже самой себе. Ввиду этого мы слились в объятиях и принялись самозабвенно целоваться, позабыв обо всем на свете: об убийствах, предателях, тайнах и скромности.

Мне снились кошмары. Утром, тряхнув головой, чтобы избавиться даже от воспоминаний об этих снах, я лениво поднялась, умылась и потопала в столовую. Илья, приехавший вчера поздно вечером, сегодня, по-быстрому позавтракав, снова отчалил по делам. Оставшиеся пили чай.

– Звонил в больницу, старушка по-прежнему в плохом состоянии, – сообщил нам Вячеслав Тихонович. – Но врачи отрицают любую возможность пищевого отравления. Дело только в печени, она ведь уже старая, вот и неполадки. Но я на всякий случай попробовал все то же, что ела вчера Инна Михайловна, и, как видишь, Катерина, остался жив!

Меня раздражал его неуместный юмор, потому я ответила:

– Ну это пока…

Женька стукнул меня под столом коленом.

Неожиданно для всех отец Андрея не обиделся на эти слова и не разозлился, а рассмеялся:

– Она всегда такая юмористка? – Все дружно закивали с глупыми улыбками на устах. – А выходи за меня замуж, Катерина?

Женька с Андреем закашлялись, подавившись печеньем, я выпучила глаза, Юлька открыла рот, а Ленка с Пашей удивленно хмыкнули.

– Па, а как же мать? – задал Дрюша, на мой взгляд, очень здравый и своевременный вопрос.

– А что мать? Только о курортах да о шубах думает! А поговорить с ней совсем не о чем… Но что-то я отвлекся. Ментам звонил, они приедут завтра или послезавтра, сказали, чтобы все, кто присутствовал в доме при исчезновении горничных и адвоката, были как штык на месте.

Эта тема также была не слишком приятна окружающим, потому Андрей решил взять развлечение гостей на себя, внеся свежее предложение:

– Как насчет закаливания? Я после завтрака иду во двор обливаться ледяной водой. Кто со мной?

К сожалению, я не любительница таких процедур. Контрастный душ – это еще куда ни шло, но моржевание… Раньше я мечтала, что когда-нибудь отважусь на такое, но зимой я оправдывала себя тем, что сейчас слишком холодно и я заболею, а летом вдруг оказывалось, что и так тепло, к чему закаливание? Посмотрев однажды правде в глаза, я поняла, что просто не хочу обливаться, вот и нахожу причины для отказа, и выбросила из головы эту идею навсегда. А вот Женька очень дружил со спортом, просто-таки до панибратства, потому восторженно выкрикнул:

– С удовольствием составлю тебе компанию! Пахан, ты как?

– Больные! Я же замерзну! – обхватил себя Паша двумя руками за плечи, представляя, как сильно будет мерзнуть. – Еще не хватало воспаление подхватить!

– Это летом-то? – усмехнулся Андрей.

– Что ты сказал?! – подпрыгнула я, опрокинув чашку. Остатки недопитого чая резво поплыли по белоснежной скатерти, словно они были древесной щепкой, уносимой стремительной рекой по течению прямо в неизвестность. Расползшись в диаметре около полуметра, пятно застыло, образовав затейливый узор, чем-то напоминавший солнце с длинными лучами. Черное солнце.

– Кто – я? – испугался Андрей. – Я говорю, сейчас лето…

– Нет, Паша! Что ты сказал?!

– Да ничего особенного! – Самойлов метнулся от меня в противоположный угол большой столовой. – Я как-то тебя обидел? Извини!

– Ты сказал «воспаление»? Легких?

– Ну… я, конечно, немного утрирую, но в целом незакаленный организм, к тому же со слабым иммунитетом и плохой сопротивляемостью к различным инфекциям… – оправдывался Паша, испуганно на меня глазея, очевидно, ожидая, что я вот-вот, точно пантера, на него наброшусь и растерзаю.

Я молча вышла из столовой, громко хлопнув дверью и услышав за спиной слова Вячеслава Тихоновича:

– Это я ее разозлил, да? Своим неуместным предложением замужества? Ну я и болван!

Что ему ответили, я уже не слышала, поднимаясь по лестнице и размазывая слезы по щекам.

Как она могла? Как она могла?!

Ответ на пятый вопрос – кто выпустил Ольгу? – был настолько очевиден, что его невозможно было не заметить, но настолько ужасен, что замечать его не хотелось. Любовь застилает нам глаза, она даже способна манипулировать разумом, отсеивая непонравившиеся мысли и находя им якобы достоверное объяснение. Я была в нее влюблена, если можно так сказать. Наконец здравый ум, устав от этой дурацкой игры в прятки, создаваемой чувствительным сердцем, просто послал мне ответ через ассоциации. Зацепившись за фразу «воспаление легких», он воскресил в памяти ее рассказ. Теперь все стало на свои места: как и алкоголик, укравший драгоценности, поплатился за свое злодеяние внезапной болезнью, так и она вовсе не случайно слегла с приступом. А на следующий вопрос – почему не выпустили Щавелева? – пусть ответит мне сама Инна Михайловна, когда поправится.

М-да, веселая, мудрая, добрая старушка, отзывчивая, заботливая и любящая, предстала сейчас в своей новой ипостаси. Циничный и расчетливый соучастник преступлений, сумевший затесаться в круг противников, точно шпион, дабы держать руку на пульсе и, ежели что, не преминуть вонзить нож в спину «союзникам», что она и сделала. Упущение ценного свидетеля – это ли не нож в спину?

Я с силой хлопнула дверью в свою спальню и услышала, как посыпалась штукатурка. А не будут ли гостеприимные Серовы против, если я разрушу тут все к долбаной матери?

Я подошла к комоду и свалила его на пол с оглушительным стуком. Стоявшие на нем предметы туалета звонко рассыпались по всему полу.

Инночка Михайловна…

Слезы застилали глаза так, что я уже ничего вокруг не видела. Тогда я просто села на пол и стала раскачиваться из стороны в сторону, точно завсегдатай психбольницы.

Да, моя хваленая интуиция оставляет желать много лучшего. Больше всех я подозревала Нину, так как ей проще остальных было подсыпать в тарелку или чашку Инны Михайловны какой-нибудь дряни. Тем более что, в отличие от няни, она не настолько самостоятельна, чтобы выступать против работодателей. Однако, если брать фактуру, то в первую очередь нужно было подумать именно на Инну Михайловну. Она столько лет прожила с этой семьей под одной крышей. Тот, кто охотится за Варламовыми, выбирая себе соучастников, не мог обойти вниманием такого человека. Интересно, что он ей обещал? Крыло нового замка, когда они его получат? Ежедневные прогулки возле красивых озер? Может, просто много денег?

Как, однако, здорово вы нагадали мне лицемерие, ложь и предательство! Предателей уже двое. А если брать в расчет Серова и Щавелева, то вас получится целый табор. Браво, ребята! В погоне за чужими землями только так и надо!

Поднявшись, я еще пару-тройку раз шибанула дверь ногой и почувствовала нечто сродни облегчению. Что ж, нет худа без добра. Теперь я знаю, что остальным можно верить. Отрицательных героев не бывает больше, чем положительных – это закон. Закон жизни. А если это не так, то и жизнь мне такая не нужна. И пусть следующий, уже пятый, участник сей группировки лишит меня ее.

Умывшись, я вышла из замка и направилась в Медведково: цель преступлений была ясна, сами преступники вычислены, а вот средства достижения этой цели были пока непонятны. Для того и нужны были позарез местные жители, желательно перешагнувшие семидесятилетний рубеж.

По знакомой дороге я добралась до магазина и заняла там выжидательную позицию. Поскольку деревенским старушенциям, помимо огорода, шопинга и распространения сплетен заниматься было катастрофически нечем, ждать мне пришлось недолго. Заметив знакомую фигуру, я бросилась к ней с той же прытью, с какой на вещевом рынке небогатые покупатели бросаются к лотку с надписью «распродажа».

– Софья Галактионовна, здравствуйте! Вы, наверное, меня не помните? – Глубоко посаженные бесцветные старушечьи глазки с любопытством уставились на меня. Без особого труда в них читалось слабое узнавание, внимание и ожидание продолжения. – Больше недели назад мы встретились в этом магазине. Я из того замка, – ткнула я пальцем в выглядывающее из-за пригорка имение Серовых, но старуха даже не посмотрела в ту сторону. Ее блеклые глаза неотрывно следили за всеми моими движениями, и от этого я почувствовала себя не в своей тарелке.

– А-а! – наконец-то вспомнив меня, прошуршала пожилая жительница Медведкова голосом Бабы-яги. – Соседушка неприкаянных душ Варламовых. Как же ж, помню тебя, сакалерозу неть еще.

– Я вот по какому вопросу. Мне нужно поговорить с вами о Тихоне Серове. Я уверена, вы помните его очень хорошо.

С минуту она молча и так же пристально смотрела на меня.

– Что ж, идем в мою избу. Здесь недалеко.

«Изба» словно вышла из границ какого-нибудь суздальского музея: бревенчатые стены, печка, деревянные лавочки вокруг стола, кухонные принадлежности с сельским орнаментом, во дворе – курятник.

Мы разместились на кухне и приготовились пить чай с баранками и пряниками. Пожилая жительница не торопилась рассказывать, да и я особо никуда не спешила. Наконец, отставив чашку, она, чуть шепелявя, спросила:

– А шо у тебя за интерес, доча?

– Мне говорили, что Тихон Серов долгие годы держал в страхе всю деревню. Никак не могу понять, что это означает. Он был очень вспыльчив? Мстителен? Недружелюбен? Что?

Помолчав, старушка выдала:

– Куда ж без ентого, и вспылить любил, и наорать, особенно матом – матерщинник был страшный! – И пользоваться своим положением (он у нас председателем сельсовета значился), но боялись его не из-за ентого, нет…

Почему-то сердце учащенно забилось. Как будто мне собирались доверить какую-то важную государственную тайну, причем связанную с чем-то таинственным: с НЛО, аномальными зонами, машиной времени или снежным человеком.

– Так из-за чего же?

– Помню нашу единственную встречу, – неторопливо пустилась Софья Галактионовна в далекие воспоминания. – Мне было лет двадцать, работала в колхозе. Санька-тракторист делишки какие-то прокручивал, то одно подворует для личных нужд, то другое: для себя ли, на продажу – уж не упомню. Но знала только я об ентом – нравился он мне, аспид! Ни одной живой душеньке не говорила о его кражах. А он то в щечку поцелует, то Софьюшкой назовет – подлиза страшный был. И вот иду я, значить, по колхозу, а навстречу председатель откуда ни возьмись нарисовался – ну точно черт из табакерки. Весь обросший, бородатый, нечесаный, высоченный, некрасивый – куды уж ему супротив Саньки-то! А я встала как вкопанная и двинуться никуды не могу с места-то. Так и стою и в глаза гляжу его – маленькие, черные, и в самом центре зрачка как блеск какой-то, и сразу разумеешь – дурной ентот блеск, недобрый. Он подошел ко мне ближе и говорит: «Зерна мы недосчитались. Знаешь ли ты, Софья, куды оно девается?» И как он узнал, поганец?

– Видимо, норматив не выполнили, оттуда и догадался, – логично предположила я.

– Енто-то понятно усе, – махнула она рукой сгоряча, – но как он, ирод, знал, что я-то знаю? И вот смотрит мне прямо в глаза, а я и уст раскрыть не могу. Только головой покачала из стороны в сторону, мол, не знаю. А он продолжает смотреть, и понимаю: не верит, и усе тут. Это ж подсудное дело! Хищение социалистической собственности.

– Что дальше было? – заинтересованно спросила я.

– Дальше велит вести его туда, где награбленное лежит. Я не хочу. Но руки-ноги сами в движение пришли, безо всякой моей на то воли. А я ведь любила Саньку-то! Как же ж я так его смогла-то… Подставить-то… – У старухи дрогнул подбородок, я тут же кинулась успокаивать:

– Вы боялись его, поэтому так поступили. Не нужно себя казнить.

– Да дело не в боязни, доча! Кабы боялась, давно бы Саньку заложила. А тут… Ноги сами идут… Вот.

– А вы слышали что-нибудь о секте? – решила я сменить тему, так как беседа о дальнейшей судьбе возлюбленного могла быть для нее болезненной. Тем более я уже поняла все то, что раньше вызывало лишь недоумение и не вписывалось в картину происходящего.

– А как же? Уся деревня тока о ней и говорила. В замке Варламовых собирались они, где, значить, нечисть вся собирается, туда и они идуть.

– Вы что, сами их видели? Или рассказывал кто?

– Сама, дочк, видела, сама! – В глазах, обрамленных сухими, шероховатыми веками, заискрился возрожденный ужас. – Вышла ночью по нужде, туалет-то во дворе у нас, смотрю – идуть.

– Где? – не поверила я. – Прям на вашем участке?

– Да нет жа, заборчик низенький, участок маленький, сама же, доча, видела, я в этом же месте и живу, только дом мне муженек новый выстроил, а участок тот же остался. Ну вот, мимо забора нашего они и шли. Тишина была – страсть. Только редко-редко сова угукнет из леса и замолкнет. Да ветер листья шелохнет. В тот момент время как остановилось. Ни звука вокруг. И эти вышагивают – словно плывут, земли не касаясь. Тихо-тихо. Человек пять. Усе черные, на головах капюшоны низко-низко, только подбородки белым пятном светятся в темноте. Ну и вышла я вслед за ними-то. Интересно же, куды идут такие страшные. Молодость – она ж какая! Не страх тобой руководит, а любопытство. Двинулась я за ними, идем в сторону пригорка, в конец деревни. Глядь – а с соседней тропы еще такие же выворачивают, двое. Так же молча. В такой же одежонке. Идем дальше. С бокового прохода – еще присоединяются. Дошли они до замка Варламовых и встали кучкой. А оттуда бой часов раздался, словно зазывая их внутрь. Полночь, значить. Тут уж я струхнула не на шутку. Давно ведь слышала, что семейка эта не простая – чернокнижники они.

– Вы сказали кому-нибудь, что их видели?

– Отец строгий был, как расскажешь, что одна ходила? Я даже записку никому не показала.

– Какую записку? – насторожилась я.

Женщина ушла в комнату в другой конец избы, долго там копалась, покряхтывала и вздыхала, наконец вернулась и со словами: «Поди ж ты, нашелся», – дала мне смятый пожелтевший лист. Дрожащими пальцами я развернула его и прочла: «В ночь с четверга на пятницу». Чернила за прошедшие полвека чуть выцвели, почерк был корявым. Не Тихон ли писал? Приглашал на мессу? Но кого?

– Где вы это взяли?

– У одного из кармана выпала, когда к замку шли. А я подобрала и прочитала. Еще стукнуло меня, что день-то был четверг… Не знаю даже, почто оставила ее себе. Могли ведь батя с маманей сыскать. Но было в ней что-то таинственное…

– Как события дальше развивались в деревне?

Она отпила чай и продолжила повествование:

– Другие жители нашлись, которые видели людей в балахонах черных с капюшонами на лице. А из замка Варламовых местные по ночам слышали страшные завывания и молитвы диковинные. Поэтому все знали, что есть она, секта. И люди из деревни пропадать стали. Связано это было или нет с антихристами – никто не знает. Но вскоре мужики организовали отряд дружинников и ходили ночами по всей деревне, ловить пытались.

– И что?

– Так никого и не поймали.

Я задумалась. Люди стали пропадать? Неужели были жертвами на мессе?

Чтобы подтвердить свою догадку, стала подробно выспрашивать про всех исчезнувших местных, которых она могла еще вспомнить. Кем были, что делали, чем занимались. Ответы Софьи Галактионовны принесли некоторые плоды. Причем настолько спелые и вкусные, что очень хотелось ими поделиться с союзниками по расследованию. С этим я поднялась и собиралась уже откланяться, когда медведковчанка посоветовала:

– Доча, коли ты еще хочешь узнать об важных жителях, обратиться можешь к директору местного краеведческого музея. Он много чего знает, книжки умные пишет. Про дворян этих писал, про Варламовых. Даже фонд учредил «Дворянство».

Я узнала, как найти музей, и уже через двадцать минут имела увлекательную беседу с мужчиной лет пятидесяти, невысоким, с яйцевидной головой и бородкой клинышком. Он рассказал мне очень многое про дворянскую семью, даже весьма личные вещи (например, Иван был влюблен в старшую сестру тогдашнего председателя сельсовета), категорически отрицал связь Варламовых и мифических (как он сам выразился) сектантов, наоборот, Гавриил был набожным человеком, даже церковь выстроил в деревне на пару со своим отцом. Именно поэтому он учредил фонд на базе некогда существовавшего фонда «Дворянское наследие» (да-да, именно того, которым руководил погибший Юрий Александров, отец Валентины Леоновой) и хочет теперь отыскать потомков великого рода, чтобы помочь им оформить на себя имение. Директор сыпал наименованиями законов и нормативных актов, в которых я достаточно слаба, посему не запомнила и не поняла, к чему он клонит, эти законы называя, но вот стоило ему произнести «Многие подают заявку на право приватизировать усадьбу, но я все надеюсь…», как я, взбодрившись, настороженно произнесла:

– Простите, пожалуйста, а кто именно хочет получить усадьбу?

Мужчина залепетал что-то насчет коммерческой тайны, и только когда я пообещала свести его с настоящим потомком рода Варламовых, соизволил покопаться в бумагах и выдать мне имя:

– Некий Серов И. В., а почему вы… Девушка? – удивленно обратился он к стремительно скрывающемуся за дверью затылку.