Мужчина и женщина на Тробрианских о-вах — их отношения в любви, в браке и в жизни племени — таков предмет предлагаемого исследования.

Наиболее драматическая и интенсивная стадия взаимоотношений между мужчиной и женщиной, та, когда они любят, сочетаются браком, производят на свет детей, должна занимать основное место при любом рассмотрении проблемы полов. Для среднего нормального человека, к какому бы типу общества он ни принадлежал, увлечение противоположным полом, страстные и чувственные эпизоды, следующие за этим, суть самые важные события в его судьбе, глубочайшим образом связанные с его личным счастьем, «вкусом» и смыслом жизни. Поэтому для социолога, который изучает конкретный тип общества, те его обычаи, идеи и установления, которые вращаются вокруг эротической жизни индивида, должны иметь первейшее значение. Ибо если он хочет настроиться на свой предмет и поместить его в естественную и верную перспективу, то должен в своем исследовании ориентироваться на ценности и интересы личности. То, что является наивысшим счастьем для индивида, должно сделаться фундаментальным фактором в научном познании человеческого общества.

Однако эротический аспект, хоть и является самым важным, — всего лишь один из многих других аспектов, характеризующихся встречей полов и их вступлением в отношения друг с другом. Его невозможно изучать вне целостного контекста, то есть без того, чтобы не связать с устоявшимся статусом мужчины и женщины; с их домашними отношениями и распределением экономических функций. Ухаживание, любовь и   супружество в данном обществе в каждой детали зависят от того, как оба пола выглядят друг перед другом на публике и в частной жизни; каково занимаемое ими положение согласно закону и обычаю племени; как они участвуют в играх и развлечениях; какова доля участия каждого в обычном ежедневном тяжелом труде.

Рассказ о любовных отношениях у людей неизбежно должен начинаться с описания того, как общаются дети и молодежь, а за этим неизбежно следует более поздняя стадия — постоянного союза и брака. Повествование не должно обрываться и на этом, поскольку наука не может претендовать на преимущества, имеющиеся у художественной литературы.То, как мужчина и женщина организуют свою совместную жизнь и жизнь своих детей, сказывается на их интимных отношениях, и одну стадию нельзя понять, не зная другую.

Данная книга посвящена сексуальным отношениям у туземцев Тробрианских о-вов — кораллового архипелага, лежащего к северо-востоку от Новой Гвинеи. Эти аборигены принадлежат к папуасско-меланезийской расе, и в их физическом облике, умственном багаже и социальной организации сочетаются по большей части океанийские черты с некоторыми признаками более отсталого папуасского населения материковой части Новой Гвинеи.

1. Принципы материнского права

Мы обнаруживаем на Тробрианских о-вах матрилинейное общество, в котором счет родства, отношения родства и любые социальные отношения принято прослеживать исключительно через мать и где женщины принимают значительное участие в жизни племени, вплоть до того, что играют ведущую роль в экономической, ритуальной и магической деятельности, — факт, весьма серьезно влияющий на все обычаи эротической жизни, а также на институт брака. Поэтому правильным будет сперва рассмотреть сексуальные отношения в их самом широком аспекте, начав с описания тех особенностей племенного обычая и закона, на которых покоится институт материнского права, а также дав описание различных взглядов и концепций, проливающих на все это свет, а затем объединить краткие очерки по каждой из важнейших сторон племенной жизни —домашней, экономической, правовой, обрядовой и магической, — дабы показать соответствующие сферы мужской и женской деятельности у туземцев.

Представление о том, что только мать, и исключительно она, создает тело ребенка, а мужчина никоим образом не участвует в его формировании, — это важнейший фактор правовой системы тробрианцев. Их взгляды на процесс зачатия, вкупе с определенными мифологическими и анимистическими представлениями, утверждают несомненно и безоговорочно, что ребенок сделан из той же субстанции, что и его мать, и что между отцом и ребенком нет ни малейшей физической связи (см. главу VII).

То, что новому существу, которое от нее родится, мать дает все, туземцы считают доказанным и убедительно выражают это. «Мать кормит дитя в своем теле. Потом, когда оно выходит, она кормит его своим молоком». «Мать делает ребенка из своей крови». «Братья и сестры — одной плоти, потому что они от одной матери». Эти и похожие высказывания характерны для отношения тробрианцев к данному, фундаментальному для них, принципу родства.

Отношение это, даже еще более ярко выраженное, можно усмотреть и в правилах, определяющих счет родства, наследование имущества, передачу ранга, власти вождя, наследственных должностей, а также магии — фактически всякий раз, когда решается вопрос наследования в рамках кровного родства. В мат-рилинии общественная должность передается от мужчины к детям его сестры, и эта исключительно матрилинейная концепция родства является фактором первостепенной важности с точки зрения брачных ограничений и предписаний, а также табуи-рования сексуальных контактов. Действие таких представлений о родстве можно наблюдать на примере смерти, когда они про- являются с драматической силой. Дело в том, что социальные нормы, лежащие в основе похорон, оплакивания, траура, а также определенных весьма тщательно разработанных церемоний распределения пищи, базируются на том принципе, что люди, объединяемые узами материнского родства, образуют тесно связанную группу, характеризуемую единством чувств, интересов и плоти. И из этой группы даже те, кто присоединился к ней в силу брака и в качестве «отца ребенка», жестко исключаются как не имеющие естественного отношения к тяжелой утрате (см. гл. VI, разд. 2-4).

Туземцы, о которых идет речь, имеют хорошо укоренившийся институт брака и тем не менее совершенно не осведомлены об участии мужчины в порождении детей. В то же самое время термин «отец» имеет для тробрианцев ясный, хотя и исключительно социальный, смысл: он означает мужчину, женатого на матери ребенка, живущего с ней в одном доме и составляющего часть домохозяйства. Всякий раз в разговорах о родстве мне подчеркнуто характеризовали отца как tomakava, «чужака», или даже более правильно — как «постороннего». Это выражение к тому же, как правило, часто использовалось туземцами в беседах, когда они спорили о наследовании чего-нибудь или старались оправ- дать какую-то линию поведения, или же когда положение отца принижалось в каких-то ссорах.

Поэтому читателю должно быть ясно, что термин «отец», в том виде, в каком я использую его здесь, следует понимать не как имеющий различные правовые, моральные и биологические смыслы, как это видится нам, а в смысле, присущем исключительно тому обществу, с которым мы здесь имеем дело. Может показаться, что было бы лучше — во избежание малейшей возможности такого неверного понимания — не применять наше слово «отец» вовсе, а пользоваться местным словом tama и говорить о «родстве tama» вместо «отцовства»; однако на практике это оказалось бы слишком громоздким. Поэтому читатель, встречаясь на этих страницах со словом «отец», никогда не должен забывать, что его нужно понимать не так, как оно дается в английском словаре, а в соответствии с реалиями туземной жизни. Могу добавить, что данное правило приложимо ко всем терминам, имеющим особый социальный смысл, то есть ко всем терминам родства и таким словам, как «брак», «развод», «измена», «любовь», «ухаживание» и т. п.

Что, в понимании туземца, несет в себе слово tama (отец)? «Муж моей матери» — таков обычно первый ответ, даваемый смышленым информатором. Он, как правило, продолжает, сообщая, что его tama — это мужчина, рядом с которым он вырос, пользуясь его любовью и защитой. Потому что, поскольку брак на Тробрианах патрилокальный и поскольку женщина, так сказать, перемещается в деревенскую общину своего мужа и живет в его доме, отец является своим детям близким человеком: он активно заботится о них, неизменно испытывает и выказывает глубокие чувства к детям, а позднее участвует и в их обучении. Поэтому слово tama (отец) в его эмоциональном значении концентрирует множество эпизодов раннего детства и отражает чувства, обычно существующие между ребенком — мальчиком или девочкой — и зрелым любящим мужчиной, который живет с ним в одном домохозяйстве, тогда как социальный смысл этого термина - в обозначении мужчины, состоящего в интимной связи с матерью ребенка и являющегося хозяином дома.

До этих пор tama не отличается сколько-нибудь существенно от «отца» в нашем смысле. Но как только ребенок начинает подрастать и приобретать интерес к тому, что выходит за пределы домохозяйства и его собственных непосредственных нужд, появляются определенные сложности, которые меняют для него смысл слова tama. Ребенок узнает, что принадлежит к другому, нежели его tama, клану, что название его тотема — другое, такое же, как у материнского тотема. Тогда же он узнает, что все виды обязанностей, ограничений и забот о личном достоинстве соединяют его с матерью и отделяют от отца. Другой мужчина появляется на горизонте, и ребенок зовет его kadagu («брат моей матери»). Этот мужчина может жить в том же месте, но очень возможно, что и в другой деревне. Ребенок узнаёт, кроме того, что место, где живет его kada (брат матери), — это также и его, ребенка, «родная деревня»; что там у него есть имущество и иные права «гражданства»; что там его ожидает успех в будущем; что там должны быть его естественные союзники и товарищи. Его могут даже высмеивать в деревне, где он родился, за то, что он «чужак» (tomakava), тогда как в деревне, которую он должен называть «своей родной», в которой живет брат его матери, там его отец — чужак, а он - настоящий «гражданин». Кроме того, по мере взросления ребенок видит, что брат матери распространяет на него постепенно возрастающую власть, требуя услуг, помогая кое в чем, давая или не давая разрешения на осуществление определенных действий; в то же самое время власть отца и его советы все менее и менее значимы.

Таким образом, жизнь тробрианца протекает под двойным влиянием, и эту двойственность не следует представлять только случайной особенностью их культуры. Она глубоко входит в существование каждого индивида, она порождает причудливую сложность в обхождении, нередко создает напряженности и трудности и зачастую приводит к насильственным нарушениям непрерывного течения племенной жизни. Ведь указанное влияние двух начал — отцовской любви и матрилинейного принципа, — столь глубоко проникающее в рамки обычаев и в социальные установки и чувства туземца, по сути дела недостаточно хорошо согласуются в своих проявлениях.

Необходимо сделать упор на отношениях между тробрианцем и его отцом, его матерью и ее братом, поскольку это - ядро сложной системы материнского права или матрилинейности, и данная система регулирует всю социальную жизнь описываемого туземного населения. Кроме того, данный вопрос имеет особое отношение к основной теме этой книги: физическая близость, брак и родство суть три аспекта одного предмета, суть три грани, поочередно открывающиеся социологическому анализу.

2. Тробрианская деревня

До сих пор мы давали социально значимое определение отцовства, родственной связи с братом матери и природы уз между матерью и сыном, уз, основанных на биологических фактах беременности и крайне тесной психологической привязанности, проистекающей из этого. Лучший способ сделать это абстрактное заявление ясным — продемонстрировать взаимодействие данных трех видов родственных отношений в реальной тробрианской общине. Тем самым мы сможем сделать наши объяснения конкретными и прикоснуться к подлинной жизни — вместо того, чтобы блуждать среди абстракций. А кроме того, мы, между прочим, сможем ввести некоторых персонажей, которые появятся в следующих частях нашего повествования.

Деревня Омаракана в известном смысле является столицей Киривины — главного дистрикта этих островов. Здесь находится резиденция верховного вождя, чье имя, престиж и известность простираются на весь архипелаг, хотя его власть не выходит за пределы провинции Киривина. Деревня расположена на плодородной плоской равнине в северной части длинного плоского кораллового острова Бойова (см. рис. 2). Когда мы идем по направлению к деревне, от якорной стоянки в лагуне на западном берегу, ровная дорога ведет через однообразные пространства, покрытые низким кустарником, здесь и там перемежающимся табуированной рощей или обширным огородом, в котором растут, обвивая длинные колья, побеги ямса и который выглядит, когда разрастется, как пышный хмельник. Мы минуем на своем пути несколько деревень; почва становится более плодородной, а поселения гуще по мере того, как мы приближаемся к длинной гряде возвышающихся коралловых обнажений, которые тянутся вдоль восточного берега и отгораживают открытое море от равнин внутренней части острова.

Большая группа деревьев появляется на некотором расстоянии — это фруктовые деревья, пальмы и кусок нетронутых девственных джунглей, которые все вместе окружают деревню Омаракана. Мы минуем эту рощу и оказываемся между двумя рядами домов, построенных концентрическими кругами вокруг просторной открытой площадки (рис. 1 и илл. 1). Между внешним и внутренним кольцами проходит улица в виде окружности, оги- бающая всю деревню, и на ней, когда мы проходим, видны группы людей, сидящих перед своими хижинами (илл. 4). Внешнее кольцо состоит из жилых домов, внутреннее — из хижин-амбаров, в которых taytu, разновидность ямса, служащего туземцам основной пищей, хранится от урожая до урожая. Нас сразу поражает лучшая отделка, большаятщательность в постройке и превосходство в убранстве и украшении, которые отличают «дома ямса» от жилищ (илл. 31). Если мы стоим на широкой центральной площади, то можем любоваться стоящим перед нами рядом выстроенных по кругу амбаров, поскольку и они, и жилища всегда обращены к центру. В Омаракане большой «дом ямса», принадлежащий вождю, стоит в центре описанной площади. Несколько ближе к кольцу, но все же еще в центре находится другая большая постройка — хижина, где живет вождь (илл.1и2). Такое исключительно симметричное построение деревни важно, так как представляет собой определенную социальную схему. Внутренняя площадь является сценой, где разворачивается общественная и праздничная жизнь. Часть этого пространства — древняя площадка для погребения жителей деревни, а в одном из его концов расположена площадка для танцев — сцена для проведения всех церемоний и праздников. Дома, окружающие площадь, то есть внутреннее кольцо из хижин-амбаров, разделяют квази- священный характер этого пространства, тот ряд табу, который на него налагается. Улица между двумя рядами — это театр домашней жизни и обыденных явлений (илл. 4 и 39). В грубом приближении, центральное пространство можно было бы назвать мужской частью деревни, а улицу — женской.

Позвольте теперь предварительно ознакомить вас с некоторыми наиболее важными обитателями Омараканы, начиная с действующего вождя То'улувы (илл. 4 и 39). Он и его семья — не просто самые видные члены общины, они занимают больше половины деревни. Как мы увидим (гл. V, разд. 4), вожди на Тробрианских островах обладают привилегией полигамии. То'улува, который живет в большом доме в центре деревни, имеет несколько жен, занимающих целый ряд домов (А — В на плане, рис. 1). Кроме того, его родственники по матери, которые принадлежат к его семье и субклану под названием Табалу, имеют отдельный участок в деревни (А — С). В третьем секторе (В — С) обитают те общинники, которые не приходятся вождю ни родичами, ни детьми.

Община, таким образом, поделена на три части. Первая состоит из вождя и его материнских родичей-табалу, которые все до единого считают деревню своей, а себя — хозяевами ее земли со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Вторую часть деревни составляют общинники, которые и сами поделены на две группы: тех, чья претензия на «гражданство» покоится на мифологическом основании (эти права определенно уступают правам вождеского субклана, и те, кто на них претендует, остаются в деревне только как вассалы или слуги вождя), и чужаков, наследственно находящихся на службе у вождя и живущих в деревне благодаря этому их праву и званию. Третья часть состоит из жен вождя и их потомства.

Эти жены в силу патрилокальности брака должны поселяться в деревне своего мужа, с ними, разумеется, остаются и их не достигшие взрослого возраста дети. А выросшим сыновьям разрешается оставаться в деревне только благодаря личному влиянию их отца.

Таковое влияние берет верх над племенным законом, согласно которому каждому мужчине надлежит жить в своей — то бишь материнской деревне. Вождь всегда гораздо больше привязан к своим детям, нежели к своим материнским родственникам. Он предпочитает их компанию; как всякий типичный тробрианский отец он в любом споре принимает сторону детей (по крайней мере эмоционально); и он всегда старается предоставить им как можно больше привилегий и преимуществ. Такое положение дел, естественно, не одобряется законными наследниками вождя — его матрилинейными родичами, детьми его сестры; а в результате между этими двумя категориями частенько возникают серьезная напряженность и острые трения.

Подобное состояние напряженности недавно выявилось в остром кризисе, который нарушил спокойное течение племенной жизни в Омаракане и на годы подорвал ее внутреннюю гармонию. Существовала долго длившаяся междоусобица между Нам ваной Гуйа'у, любимым сыном вождя, и Митакатой, его племянником и третьим по счету, кто наследовал право на верховную власть (илл. 3). Намвана Гуйа'у был самым влиятельным человеком в деревне после вождя, его отца: То'улува позволил сыну об- ладать значительной властью и передал ему больше богатств и привилегий, чем это полагалось.

Однажды, примерно шесть месяцев спустя после моего приезда в Омаракану, ссора резко обострилась. Намвана Гуйа'у, сын вождя, обвинил своего врага Митакату — племянника и одного из наследников вождя — в адюльтере со своей женой, привел к белому судье- резиденту и тем самым способствовал тому, что Митакату посадили в тюрьму на месяц или около того. Известие об этом из компаунда администрации, что в нескольких милях от деревни, пришло на закате солнца и вызвало панику. Вождь заперся в своей хижине, полный дурных предчувствий в отношении своего любимца, который так опрометчиво грубо попрал закон и чувства соплеменников. Родственники арестованного претендента на должность вождя кипели от сдерживаемого гнева и возмущения. С наступлением ночи подавленные обитатели деревни уселись за молчаливый ужин, каждая семья — за свою отдельную трапезу. На центральной площади никого не было. Нам-вану Гуйа'у не было видно, вождь То'улува пребывал в уединении в своей хижине, большинство его жен с детьми тоже не выходили из дому. Внезапно громкий голос раздался в безмолвии деревни. Багидо'у, бесспорный наследник и старший брат арестованного мужчины, стоя перед своей хижиной, выкрикивал, обращаясь к обидчику своей семьи: «Намвана Гуйа'у, ты причина несчастья. Мы, табалу Омараканы, позволили тебе остаться здесь, жить среди нас. У тебя в Омаракане было много еды. Ты ел от нашей пищи. Тебе доставались и свиньи, принесенные нам в дар, и мясо. Ты плавал на нашем каноэ. Ты построил хижину на нашей земле. Теперь ты принес нам вред. Ты солгал. Митаката — в тюрьме. Мы не хотим, чтобы ты оставался здесь. Это наша деревня! Ты здесь чужой. Уходи! Мы прогоняем тебя! Мы прогоняем тебя из Омараканы».

Эти слова были произнесены громким пронзительным голосом, дрожавшим от сильного чувства: каждая короткая сентенция произносилась после паузы; каждая — словно отдельный снаряд — выстреливалась через пустынную площадь в хижину, где сидел в мрачном раздумье Намвана Гуйа'у. Следующей поднялась и начала говорить младшая сестра Митакаты, затем — юноша, один из матрилинейных племянников. Их слова каждый раз были почти теми же самыми, что и у Багидо'у: основу составляла формула отстранения, или изгнания (yoba). Эти речи прозвучали в глубокой тишине. Ничто в деревне не шелохнулось. Но еще до истечения ночи Намвана Гуйа'у навсегда покинул деревню. Он прошел несколько миль и поселился в Осаполе, своей «родной» деревне, откуда пришла его мать. В течение нескольких недель мать и сестра оплакивали его, громко причитая как по мертвецу. Вождь три дня оставался в своей хижине, а когда вышел, то выглядел постаревшим и раздавленным печалью. Все его чувства и личная заинтересованность были на стороне любимого сына, и все же он ничем не мог ему помочь. Его родичи действовали строго в рамках своих прав и в соответствии с законом племени, и у него не было возможности отделить себя от них. Никакая власть не могла бы изменить принятое решение об изгнании. Как только слова «уходи» (bukala), «мы тебя изгоняем» (kayabaim) произнесены, человек должен уйти. Эти слова, крайне редко выговариваемые всерьез, имеют обязывающую силу и почти ритуальную власть, если произносятся «гражданами» в адрес проживающего у них чужака. Человек, который попытался бы противостоять ужасному оскорблению, содержащемуся в них, и остался бы, несмотря на произнесенные слова, навсегда обесчестил бы себя. Фактически ничто другое, кроме немедленного согласия с ритуальным требованием, немыслимо для тробрианца.

Обида вождя на своих родственников была глубокой и длительной. Поначалу он даже не разговаривал с ними. В течение примерно года ни один из них не отваживался попросить, чтобы вождь взял его с собой в морские экспедиции, хотя они имели полное право на такую привилегию. Два года спустя, в 1917 г., когда я вернулся на Тробрианы, Намвана Гуйа'у все еще жил в другой деревне и держался в стороне от родичей своего отца, хотя частенько бывал в Омаракане, желая присутствовать в его свите, особенно, когда То'улува уезжал из дому. Мать умерла в течение года после изгнания сына. В интерпретации туземцев, «она плакала и плакала, отказывалась от еды и умерла». Отношения между двумя главными врагами были полностью прерваны, и Мита-ката, молодой вождь, посаженный в тюрьму, отрекся от своей жены, принадлежавшей к тому же субклану, что и Намвана Гуйа'у. Глубокая трещина пролегла по всей общественной жизни Киривины.

Этот случай был одним из самых драматических из всего, что мне довелось увидеть на Тробрианах. Я подробно описал его, поскольку он содержит яркую иллюстрацию того, что представляют собой материнское право, власть племенного закона и человеческие страсти, действующие вопреки им и несмотря на них. Случай этот показывает, кроме того, глубокую личную привязанность, которую отец испытывает к своим детям; тенденцию, в силу которой ему приходится использовать все свое личное влияние, чтобы обеспечить им твердое положение в деревне; оппозицию, которую это всегда порождает среди материнских род- ственников, а также напряженность и раздоры, возникающие в результате. В обычных условиях в небольшой общине, где соперничающие силы более скромны и менее значимы, подобная напряженность означала бы просто, что после смерти отца дети должны будут вернуть его материнским родственникам практически все материальные выгоды, полученные от отца при его жизни. Во всяком случае значительная доля недовольства и трений, а также многие обходные способы поселения вовлекаются в эту двойную игру отцовской любви и власти матрилинии: сына и племянника вождя по материнской линии можно назвать врагами по определению. Эта тема еще возникнет по ходу нашего повествования. Рассказывая о брачном соглашении, мы увидим и важность отцовской власти, и функции матрилинейных родственников. Обычай кросскузенных браков — это традиционное примирение двух противоположных принципов.

Сексуальные табу и запреты на инцест также нельзя понять без ясного представления о принципах, разбираемых в данном разделе. Пока что мы познакомились с То'улувой, его любимой женой Кадамвасилой, чья смерть продолжила собой упомянутую деревенскую трагедию, с их сыном Намваной Гуйа'у и его врагом Митакатой, сыном сестры вождя, — и мы встретимся с ними снова, поскольку они были в числе моих лучших информаторов. Кроме того, мы познакомимся с другими сыновьями вождя и его любимой жены, а также кое с кем из его материнских родственников иродственниц. Мы проследим за некоторыми из них в их  любовных делах и брачных приуготовлениях; нам придется совать свой нос в их домашние скандалы и проявлять непрерывный интерес к их интимной жизни. Ведь все они длительное время были объектами этнографического наблюдения, и значительную долю своего материала я собрал благодаря их откровенным высказываниям (в особенности о скандалах, связанных с другими).

Многие примеры будут приведены также и из других общин, и мы будем часто навещать лагунные деревни на западном побережье, отдельные местности на юге острова и некоторые из соседних мелких островов архипелага. Для всех этих общин характерно большее единообразие и демократичность порядков, что вносит определенную специфику в характер их сексуальной жизни.

3. Семейная жизнь

Войдя в деревню, мы должны пройти через улицу, разделяющую два концентрических ряда домов. Это обычная декорация, в которой протекает каждодневная жизнь общины, и туда мы должны будем вернуться, чтобы более конкретно описать группы людей, сидящих перед своими жилищами (илл. 4). Как правило, мы видим, что каждая группа состоит всего из одной семьи — мужчины, его жены и детей, которые отдыхают или заняты какой-нибудь домашней работой, зависящей от времени дня. В погожее утро мы обычно видим их торопливо поглощающими скудный завтрак, а потом мужчина и женщина готовят все необходимое для дневной работы, в чем им помогают старшие дети, в то время как младенца укладывают в сторонке на циновку. Потом в прохладные утренние часы до полудня каждая семья, надо полагать, отправляется на работу, деревня при этом остается почти пустынной. Мужчина, в компании с другими, может рыбачить или охотиться, может строить каноэ или заниматься поиском древесины. Женщина может отправиться собирать моллюсков или дикие плоды. А то еще оба супруга могут работать на огородах или ходить в гости. Мужчина часто делает более тяжелую работу, чем женщина, но когда они возвращаются в жаркие послеполуденные часы, то он, как правило, отдыхает, тогда как она находит себе занятие в домашних делах. Ближе к вечеру, когда заходящее солнце отбрасывает удлиненные прохладные тени, в Деревне начинается общественная жизнь. В это время мы обычно видим нашу семейную группу перед хижиной, при этом жена готовит еду, дети играют, муж при этом может сидеть, забавляя самого младшего ребенка. Это — время, когда соседи переговариваются друг с другом, и разговор может переходить от группы к группе.

Откровенный и дружеский тон общения, очевидное ощущение равенства, участие отца в домашних заботах, особенно о детях, обычно сразу поражают любого внимательного гостя. Жена свободно шутит и участвует в разговорах; свою работу она выполняет с независимым видом, выражение ее лица не такое, как у раба или слуги, но как у человека, управляющего своим собственным ведомством. Она будет командовать мужем, если ей понадобится его помощь. Пристальное наблюдение, день за днем, подтверждает это первое впечатление. Типичное домохозяйство тробрианцев основывается на принципах равенства и независимости функций: мужчина считается хозяином, так как он находится в своей родной деревне и дом принадлежит ему, а женщина обладает значительным влиянием в других отношениях; у нее и ее семейства много работы, связанной с обеспечением домохозяйства едой; она владеет отдельным имуществом в доме и по закону является следующим по значению главой своей семьи после своего брата.

Разделение функций в домохозяйстве по некоторым вопросам вполне определенно. Женщина должна готовить пищу, которая проста и не требует длительной обработки. Главное блюдо едят на закате солнца, и состоит оно из ямса, таро и других клубнеплодов, которые жарят на открытом огне или, реже, варят в маленьком котелке, а то и запекают в земле; при возможности к этому добавляется рыба или мясо. На следующее утро доедают холодные остатки, и иногда, хотя и не регулярно, в середине дня в ход могут пойти фрукты, моллюски или какая-то другая легкая закуска.

При определенных обстоятельствах и мужчины могут сделать все что нужно в таких случаях и приготовить еду; это случается во время путешествий, морских плаваний, охотничьих или рыбацких экспедиций — когда они остаются без своих женщин. Кроме того, в особых случаях, когда в больших глиняных горшках готовятся таро или саговые клецки, традиция требует, чтобы мужчины помогали своим женам (илл. 5). Но в деревне и в нормальной повседневной жизни мужчина никогда не готовит еду. Для него считалось бы зазорным делать это. «Ты — повариха» (tokakabwasi yoku) было бы язвительно сказано ему в этом случае. Страх заслужить такой эпитет, подвергнуться насмешкам или позору — огромен. Он вытекает из характерного для дикарей страха и стыда перед невыполнением чего-либо положенного или, хуже того, перед выполнением чего-либо,

что свойственно другому полу или другому социальному классу (гл. XIII, разд. 1-4).

Есть ряд занятий, строго предписываемых племенным законом исключительно одному полу. Способ переноски тяжестей — весьма показательный пример в этом смысле. Женщины должны носить особый женский сосуд (корзинку в форме колокола) или любую иную тяжесть — на голове; мужчины — только на плече (илл. 6, 7 и 28). Если бы индивид увидел, что нечто переносится способом, свойственным противоположному полу, он по-настоящему содрогнулся бы и испытал глубокое чувство стыда, и ничто не побудит мужчину положить себе груз на голову, даже для смеха.

Исключительно женская епархия — обеспечение водой. Бутыли для воды, принадлежащие ее домохозяйству, находятся в ведении женщины. Бутыли делаются из твердой скорлупы зрелого кокосового ореха, а пробка — из скрученного пальмового листа. Утром или на закате солнца женщины идут (иногда целых полмили) наполнять бутыли водой из источника; здесь они собираются вместе, отдыхая и болтая, пока одна за другой не наполнят свои сосуды, вымоют их, установят в корзинах или на больших деревянных блюдах, а перед самым уходом в последний раз сбрызнут всю батарею бутылей водой, чтобы они блестели и выглядели свежими. Источник — это женский клуб и центр циркуляции слухов, и в этом качестве он весьма важен, поскольку в тробрианской деревне существует особое женское общественное мнение и женский взгляд на вещи, и у них есть свои секреты от мужчин, точно так же, как у мужчин — секреты от женщин.

Мы уже видели, что муж полностью разделяет с женой уход за детьми. Он обычно ласкает и носит младенца на руках, следит за его чистотой и моет его, дает ему овощные каши, которые тот получает в дополнение к материнскому молоку почти с рожденья. Фактически нянченье ребенка на руках или держание его на коленях (что обозначается туземным словом kopo 7) является специфической функцией и обязанностью отца (tamd).

О детях незамужних женщин, живущих, по выражению туземцев, «без тамы» (то есть, напомним, без мужа их матери) говорят, что они «несчастные» или «больные», потому что «некому их понянчить и обнять (gala taytala bikopo 7)». Кроме того, если кто-нибудь интересуется, почему дети должны иметь обязанности перед отцом, который является «чужаком» по отношению к ним, ответ всегда одинаков: «потому что нянчил (pela kopo 7)», «потому что его руки запачканы детскими экскрементами и мочой» (гл. VII).

Отец выполняет свои обязанности с неподдельной естественной нежностью: он способен носить ребенка часами, глядя на него глазами, полными такой любви и гордости, какие редко встретишь у европейского отца. Любая похвала в адрес ребенка трогает его душу, и он никогда не устает рассказывать о достоинствах и достижениях потомства своей жены и любит их демонстрировать. В самом деле, наблюдая туземную семью дома или встречая ее на дороге, получаешь сильное впечатление о тесном союзе и близости между ее членами (илл. 7, 26). Как мы убедились, эта взаимная привязанность не ослабевает и с годами. Таким образом, в интимной стороне домашней жизни нам открывается еще один аспект интересной и сложной борьбы между социальным и эмоциональным отцовством, с одной стороны, и открыто осознаваемым узаконенным материнским правом — с другой.

Следует отметить, что мы еще не проникали во внутренние покои дома, потому что при хорошей погоде сцена семейной жизни всегда размещается перед жилищем. Только когда холодно и идет дождь, ночью или для интимных надобностей туземцы удаляются внутрь дома. В прохладное время года сырым или ветреным вечером мы застанем деревенские улицы пустынными, с тусклыми огоньками, мерцающими сквозь мелкие щели в стенах хижины, с доносящимися изнутри голосами оживленно разгова- ривающих людей. Внутри, на небольшом пространстве, заполненном плотным дымом и человеческими испарениями, люди сидят на полу вокруг огня или полулежат на своих «кроватях», крытых циновками.

Дома строятся прямо на земле, и полы в них земляные. На прилагаемом схематичном плане видны основные детали их нехитрой обстановки: очаг, представляющий собой просто кольцо из мелких камней, среди которых три крупных поддерживают котелок; деревянные лежаки для спанья, разложенные один над другим у задней и боковой стен, напротив очага (илл. 8), и одна-две полки для сетей, кухонных горшков, женских равяных юбок и других домашних вещей. Личное жилище вождя построено как обычный дом, только более крупный. Амбары для ямса — несколько другая, более сложная постройка, они слегка приподняты над землей. Обычный день в типичном домохозяйстве вынуждает семью жить в тесной близости: они спят в одной и той же хижине, едят совместно и проводят большую часть рабочего времени и часов отдыха — вместе.

4. Разделение собственности и обязанностей - по полу

Члены домохозяйства, помимо прочего, связаны общностью экономических интересов. Однако эта тема требует более детального изложения, поскольку данный предмет и важен, и сложен. Прежде всего, говоря о праве собственности, необходимо помнить, что для туземца личное владение — вопрос огромного значения. Титул toli- («владелец» или«хозяин»), используемый как префикс в словах, обозначающих предмет обладания, имеет серьезную ценность и сам по себе — как придающий некое отличие, — даже если в нем нет претензии на право эксклюзивного пользования. Этот термин и данная концепция собственности в каждом конкретном случае очень хорошо определены, но их со- отношение меняется в зависимости от объекта, так что передать это соотношение в одной формуле, охватывающей все случаи, невозможно.

Примечательно, что, несмотря на тесное единение членов домохозяйства, бытовая утварь и множество предметов, захламляющих хижину, не находятся в общем владении. Муж и жена обладают каждый своим собственным имуществом. Во владении жены — юбки из травы, которых в ее гардеробе насчитывается обычно от двенадцати до двадцати и которые нужны на разные случаи жизни. К тому же в обеспечении себя ими она полагается на собственное умение и трудолюбие. Так что в том, что касается ее туалета, киривинская леди зависит исключительно от себя самой. Сосуды для воды, инструменты для изготовления одежды, некоторое количество личных украшений также являются ее собственностью. Мужчина владеет своими орудиями, топором и теслом, сетями, копьями, украшениями для танца и барабаном, а также теми высоко ценимыми предметами (туземцы называют их vaygu'a), которые представляют собой ожерелья, пояса, раковинные браслеты и большие полированные лезвия для топоров.

Частный владелец в данном случае — это не просто слово, лишенное практического значения. Муж и жена могут распоряжаться (и действительно распоряжаются) любыми предметами, находящимися в их собственности, и после смерти одного из них предметы эти не наследуются партнером, а распределяются среди особого класса наследников. Если происходит домашняя ссора, мужчина может испортить что-то из имущества своей жены: он может направить свой гнев на бутыли для воды или на травяные юбки — а она может продырявить его барабан или разбить щит, с которым он танцует. Мужчина должен, кроме того, чинить свои вещи и содержать их в порядке, так что женщина не является домохозяйкой в привычном европейском смысле.

Недвижимым имуществом, таким как земля огорода, деревья, дома, а также морскими судами владеют почти исключительно мужчины, то же самое относится и к скоту, главным образом состоящему из свиней. Нам придется затронуть этот предмет еще раз, когда речь пойдет об общественном положении женщин, так как обладание такого рода вещами идет рука об руку с властью.

Переходя теперь от экономических прав к обязанностям, давайте разберемся с разделением труда по полу. В более тяжелых видах труда, таких как обработка огородов, ловля рыбы, переноска серьезных тяжестей, существует четкое разделение между мужчиной и женщиной.

Рыболовство и охота (последняя весьма незначительно развита на Тробрианах) возложены на мужчин, тогда как поиском морских моллюсков заняты только женщины. В огородничестве самые тяжелые работы, такие как вырубка кустарника, изготовление изгородей, доставка тяжелых опор для ямса и выращивание клубнеплодов, — исключительно мужское дело. Прополка — специфически женская обязанность, а некоторые промежуточные стадии ухода за растениями выполняются за счет смешанного, мужского и женского, труда. Мужчины осуществляют весь необходимый уход за кокосовыми и арековыми пальмами, а также за фруктовыми деревьями, тогда как за свиньями приглядывают главным образом именно женщины.

Все морские экспедиции проделывают мужчины, и строительство каноэ — всецело их занятие. Мужчины должны осуществлять большую часть торговли, особенно — важный обмен растительной пищи на рыбу, который происходит между внутренней частью острова и прибрежными деревнями. При строительстве домов каркас изготавливают мужчины, а женщины помогают в плетении стен. Оба пола участвуют в переноске грузов; мужчины взваливают на плечи более тяжелые вещи, а женщины в качестве компенсации делают больше ходок. И, как мы видели, существует характерное разделение между полами в способе переноски тяжестей.

Что касается мелкой работы по изготовлению небольших предметов, то женщины должны делать циновки и плести браслеты и пояса. Разумеется, они сами изготавливают свою одежду, точно так же, как мужчинам надлежит шить свою не слишком просторную, но тщательно выделанную деталь одежды — набедренную повязку. Мужчины вырезывают деревянные предметы (даже когда те предназначаются для женщин); делают из тыквы сосуды с известью для жевания бетеля, а в прежние времена их традиционным занятием было полирование и затачивание всех каменных орудий.

Названная специализация в работе на основе пола добавляет в определенные сезоны характерный и живописный штрих к деревенской жизни. С приближением урожая нужно изготавливать новые юбки разнообразных цветов, чтобы надеть их, когда собран урожай, и на следующих затем праздниках. Множество листьев банана и пандануса приносят в деревни и там их отбеливают и делают прочными с помощью огня. Ночью вся деревня сияет от этих светящихся огней, возле каждого из которых пара женщин сидят одна напротив другой и проносят лист туда-сюда перед пламенем (илл. 9). Громкая болтовня и песня оживляют работу, наполненную радостью от предвкушения грядущих развлечений. Когда материал готов, его еще нужно обрезать, нарезать на полоски и покрасить. Для окраски из кустарника приносят два вида корней: один дает глубокий пурпурный цвет, а другой — ярко-малиновый. Краску смешивают в больших лотках, сделанных из гигантских раковин съедобных морских моллюсков; в них полоски листьев погружают, а затем подвешивают сушиться в толстых связках на центральной площади, оживляя всю деревню их радостным цветом (илл. 10). После весьма сложного процесса соединения отдельных полосок великолепное «творение»

завершается; золотая желтизна пандануса, мягкая травяная зелень или серовато-коричневый оттенок банановых листьев, малиновый и пурпурный цвет окрашенных слоев создают поистине прекрасную гармонию цвета на фоне гладкой коричневой кожи женщины. Некоторые изделия выполняются мужчинами и женщинами совместно. Например, в тщательно разработанном процессе, который необходим при изготовлении некоторых украшений из раковин, участвуют оба пола, тогда как сети и бутыли для воды могут делать представители любого пола.

Мы увидим впоследствии, что женщины не принимают на себя главный удар всех нудных и тяжелых работ. На самом деле наиболее тяжелые работы по огороду и наиболее монотонная деятельность выполняется мужчинами. С другой стороны, у женщин есть их собственная сфера экономической активности; эта сфера бросается в глаза, и благодаря ей женщины утверждают свой статус и значение.